Когда последний вагон превратился в точку, Виктор закинул дорожную сумку за спину и восторженно огляделся, едва сдерживая мальчишеское желание радостно кричать. Эврика! Он здесь, рядом с легендарным Посёлком, это, можно сказать, половина успеха! И вторая часть будет выполнена, ведь производственная практика только началась, впереди всё лето и начало осени, то есть, целая вечность.
От железнодорожной станции до Посёлка полупустой рейсовый автобус долго петлял по дальневосточной тайге, повторяя извивы реки, и всю дорогу Виктор восторженно смотрел в окно, вспоминая прочитанное об этих краях: "Ух, ты, какой шикарный кустарник! Это и есть знаменитый пахучий багульник, воспетый многими бардами. Как романтично звучит - багульник! Песня! А меж кустов, сочно-зеленая поляна, которая вскоре покроется огненно-красными цветами с красивым названием - жарки! А на склонах далеких сопок видны причудливые серпантины серых лент, о, да это же звериные тропы, по которым изюбры и кабаны ходят к водопою! Возможно, где-то там, среди елей и сосен, скрыты залежи самоцветов, о которых так мечтает Юля, ради чего он и просился сюда".
Он смотрел на сопки до рези в глазах, и то там, то здесь мерещились шурфы, в которых старатели находили драгоценные камни. Но как, думал он, безграмотные мужики, имея кирку и лопату, узнавали, где надо копать? Фартовые? Тогда он должен быть намного удачливее, поскольку имеет четыре курса геологического факультета и информацию из старого журнала "Естествознанiе". Стоило прочесть о магнитности здешних кварцевых пород, его сразу осенило: искать драгоценный камень надо магнитометром. В давние времена, когда статью писали, подобных приборов не существовало, а сейчас - есть.
Студентка географака Юля, которую он за пышный бюст прозвал "графиня-географиня", сразу же усмотрела в этом ценное открытие и победно крикнула в гулкий коридор общежития: "Все гениальное - просто!" Затем обняла и мечтательно зашептала, как они перещеголяют однокурсницу Валентину и её Андрея, выпускника металлургического института. Тому так же случайно попалось в литературе описание старинной технологии, и во время практики на сурьмяном комбинате в Киргизии он тайком выделял чистое серебро из выплавленного металла. Прошлой осенью вернулся важный, как царь Соломон, сразу купил квартиру, отпраздновали с Валентиной свадьбу в дорогом ресторане.
- Вот что значит ноу хау! - завистливо повторяла Юля, мысленно связав открытие Виктора с успехом Андрея.
Начиная с того дня она ещё больше приоткрыла Виктору пышный бюст, то и дело вслух читала газеты объявлений на разделе "Жилье", и говорила о квартире, как о деле решённом. Гуляя по городу, заводила его вроде бы ненароком в салон шикарной мебели, где красовался броский плакат: "Для господ с чувством собственного достоинства". Женщина практичная, она знала, что это чувство напрямую зависит от количества денег, и постоянно повторяла: "Счастье не в деньгах, а в их количестве!" Неделю назад, прощаясь у вагона, она пожелала практиканту удачи в поисках драгоценного камня, и, полушутя-полусерьёзно, просила не все находки отдавать руднику, а привезти два камешка ей. Один - в кулон, для подтверждения звания "графиня", а второй - на покупку квартиры в городе, который им полюбился за время учебы...
- Чтобы угадать, о чём думает приезжий, не надо быть волшебником. Красота здесь неописуемая! - прервал его мысли густой бас. - Этот край называют второй Швейцарией, а по богатству он не уступит Южно-Африканской республике. Эт точно!
Виктор оглянулся. За ним сидел крупный, широкоплечий, с квадратным подбородком мужчина, а рядом - юная, белокурая красавица. Внешность девочки показалась до боли знакомой, вылитая "графиня-географиня", только без очков, юная, с глазами дивными, цвета фиалки. Как она оказалась в автобусе, почему он сразу не заметил её?
Наконец, собрался, что-то невпопад ответил здоровяку. Через минуту познакомились так просто, как это бывает в долгой дороге. Сидеть вполоборота было неудобно, зато можно тайком любоваться удивительными глазами девочки. Обладатель густого баса, Алексей Иванович, оказался старшим геофизиком рудника. Он знал о приезде практиканта с "материка", потому-то и "вычислил" Виктора. Стал рассказывать, как сам в первый раз ехал сюда "с открытой от восторга варежкой", поэтому остался здесь и не жалеет.
- Места отличные, а какая рыбалка! Полным-полно хариуса, и осётра. На таежных тропах можно выследить кабана, изюбра, медведя. Эт точно! - он помолчал, и указал на тайгу: - Эх, если бы просветить эти сопки мощным рентгеновским аппаратом! В них столько богатств, что хватило бы сделать счастливыми всех жителей нашей страны! Эт точно! И Посёлок воспрял бы, а то руднику скоро будет негде вести добычу. Неспроста многие горняки начали думать об отъезде. А уж молодежь - и подавно! Взять дочку: в этом году заканчивает школу, и тоже рвётся на "материк", она давно мечтает выучиться на врача. Скрепя сердце, мы согласились отправить её в Волгоград к моей сестре, благо, там квартира около мединститута. Все ж родня, будет присмотр. А зря уезжает: природа тут сказочная и Посёлок отличный - есть шикарный бассейн, огромный Дом культуры и даже стадион со своей футбольной командой.
Виктор понимающе кивал: конечно, достаточно одного камешка, чтобы всё это построить. Ему уже не терпелось увидеть Посёлок с богатыми домами и счастливыми, зажиточными горняками.
Девчушка украдкой посматривала на юношу из-под светлой челочки-шторки, но встретившись с его восторженным взглядом, краснела и невольно трогала пышную волну спадающих волос: "Чего он уставился, прическа растрепалась, что ли? Странный тип. Однако чем-то он отличается от одноклассников и других поселковых. Интересно - чем? Как и все приезжие с "материка", он слишком самоуверенный и высокомерный".
Наконец, автобус остановился. Посёлок лежал среди красивых сопок, но, вопреки ожиданиям, произвел на Виктора гнетущее впечатление. Действительно, стоял и прекрасный Дворец культуры, и полустеклянное здание бассейна, и несколько пятиэтажных домов, но в большинстве были деревянные домишки, замшелые, почерневшие от времени и непогоды. Центральная улица заасфальтирована, а на остальных - тротуары из деревянных досок. Казалось, этот маскарад придуман специально, чтобы приезжие не догадались, что здесь добывают драгоценный минерал.
Общежитие, где поселился Виктор, тоже было деревянным одноэтажным бараком. К крыльцу и туалету в глубине двора вели две зыбкие, спаренные доски. На них, как на батуте, так и хотелось попрыгать, да неудобно, вдруг кто увидит.
*
Первые дни геофизики занимались подготовкой аппаратуры и помогали топографам прокладывать разведочную сеть около рудника и за Посёлком. Каждые два километра - магистраль, это широкая просека, а поперёк - узенькие профили через пятьсот метров. Попадались такие участки, где каждый метр тайги приходилось расчищать топором от зарослей и валёжин. С непривычки Виктор так уставал, что, придя в общежитие, падал на кровать, не в силах снять геологический костюм. Но уже через неделю вошёл в ритм, появилось желание осмотреться вокруг. По примеру местных жителей и Студент (так его прозвали с легкой руки Фомина, рабочего геофизического отряда) находил на солнопёках* черемшу, ел этот крупный таёжный лук со сладковатым корнем и ощутил прилив сил. Видимо, помогало и ежеутреннее напутствие уборщицы-вахтёра, богомольной тёти Гали, то "с Богом!", то - "Храни тебя Господь!" Он не оглядывался, но спиной ощущал, как эта славная женщина осеняла его крестом. Такое благословение целый день вселяло веру в счастливую находку, рисовало в воображении, как тотчас сообщит "графине", как она обрадуется...
*
До последнего звонка ещё три недели, а выпускники собирались стайками в коридоре школы или на крыльце, под ласковыми лучами неяркого солнца. Мечтательно говорили о долгожданном часе, когда автобус повезет их к железнодорожной станции. А там - поезда! Куда душе угодно: на восток - это Хабаровск или Владивосток, а если на запад, то шесть суток и - Москва! Неразлучные подружки, Вика Белова и Света Королёва, были уверены, что уедут из Посёлка навсегда. Они отличницы, много раз побеждали на школьной краевой олимпиаде. Обе мечтали поступать в медицинский институт, поэтому особо нажимали на решение задач по химии. Сейчас главное - не сорваться на финише, доучиться и сдать экзамены на "отлично".
Язвительный одноклассник Пронькин тоже подтрунивал над Викой:
- Кажется, некоторые - не будем показывать пальцем, - передумали получать медаль.
С носом-картофелиной, он был меньше всех в классе, тяготился простецкой фамилией и не рассчитывал на взаимное чувство этой красавицы. Слово "кажется" не сходило с его уст:
- Опять местное радио передавало, что она вечера проводит со Студентом, который, кажется, выдаёт себя за спасителя рудника и Посёлка.
- Когда кажется, надо креститься, - бойко парировала Вика. Последнее слово она всегда оставляла за собой.
Из разговоров отца ей стало известно, что Студент башковитый и, действительно, может оказаться спасителем. Это он доказал начальству, что минерал имеет какую-то связь с магнитными породами, поэтому искать надо магнитометром. К тому же он симпатичный: высокого роста, светловолосый, кареглазый. Правда, воображала, каких свет не видывал, думает, если Посёлок в глуши, то и народ здесь тёмный. Приходил во Дворец культуры - а после, когда потеплело, в парк над речкой, - смотрел с иронией на редкие танцующие пары и презрительно улыбался, если диск-жокей Вовка Тальников безбожно коверкал названия зарубежных ансамблей, выкрикивая в микрофон. Всё, что видел и слышал, Студент категорично отметал: "Лабуда! Это несовременно. Сейчас так не живут!". Его словечко "лабуда" тут же подхватили местные парни.
2
Запрограммированный "графиней-географиней", Студент постоянно думал о покупке квартиры, шикарной мебели и машины, а, значит - о поиске драгоценного камня.
Вызнать про камешки оказалось непросто, ибо каждый, с кем он затевал осторожные разговоры, пугливо озирался. Не боялись только двое сотрудников: Алексей Иванович да рабочий Фомин, узкогрудый, заикающийся парень, который "тянул срок от звонка до звонка", недавно "откинулся", и часто вставлял жаргонные словечки, то есть, "ботал по фене". Алексей Иванович говорил о своём желании найти камни, чтобы спасти рудник и Посёлок, потому и вызвался нынешний сезон поработать в полевой партии под началом Валентина Казьмина. Фомин же мечтал о находке, как о единственно мыслимом способе вырваться из этих краев, поскольку зарплату умудрялся пропить за один вечер, или проигрывал в карты. Не помогало даже то, что, будучи трезвым, он брал из кассы малость, запрещал выдавать остальное, как бы сильно ни просил. Но вечером напивался, и подходил к дому Казьмина с толпой "бичей".
- Начальник, гони братану бабки. Без базара! - разносился пьяный нестройный хор на весь Посёлок. Такое повторилось раз и другой, после чего Казьмин зарёкся помогать, и не поддавался на уговоры протрезвевшего и жалкого Фомина.
Однажды, возвращаясь с работы, Студент увидел, как на самом бойком месте, у армянской торговой палатки на автобусной остановке, участковый милиционер остановил парня кавказской национальности, проверил документы и повёл в милицию. Издалека показалось, что это Вартан, с которым недавно познакомился. И накануне вечером тот в столовой подсел к Студенту и заговорил о шурфах, о китайцах и "брюликах". Соблюдая конспирацию, Студент не поддержал эту тему, поскольку из осторожных рассказов горняков знал, как два года назад на железнодорожной станции обыскали кавказца, обнаружили камень, и потянулась ниточка. В подготовленной к вывозу коробочке нашли ещё, а всего - 126 карат. С тех пор милиционеры бдительны к приезжим, а особенно - к людям кавказской национальности.
Тот случай испугал Студента. Он перестал затевать с каждым встречным разговоры о камнях, занялся изучением местности, поисками старожилов, которые должны бы помнить про старательские артели и заброшенные шурфы, копанные китайцами ещё в прошлом веке. А теплыми вечерами его тянуло в парк над рекой, где собиралась молодежь. С любопытством наблюдал он местные нравы. Обычно несколько смельчаков танцевали на веранде, а остальные, охватив железные прутья ограды, завистливо смотрели, бросали реплики и обменивались комментариями, порой вгоняя танцующих в краску. Заметил он: чем неприступней девушка, тем злее и громче шуточки в её адрес.
Вику тоже донимали: "Жди, жди, скоро, кажется, наша речушка превратится в Амур, приплывёт корабль с алыми парусами и привезёт тебе принца". Судя по слову "кажется", автором был Пронькин. Он читал ей свои стихи, пел под гитару песни, но - всё напрасно. Вот тогда Студент процитировал классика: "Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей". Сказал просто так, из желания выпендриться перед аборигенами.
Если честно, то поначалу Вика привлекала его своей похожестью на "графиню-географиню" - и только. Но всё изменилось после нечаянно подсмотренной картины, когда, величественно постукивая каблучками по дощатому тротуару, она шла мимо общежития, и вдруг озорной ветерок приподнял колокол-юбочку, заголил до ажурных белых трусиков. Как Вика покраснела, стыдливо озираясь, как руки суетливо прижали юбку! Секундное явление, но в памяти запечатлелись стройные ножки, соблазнительные бёдра, и с тех пор это мучительно волновало Студента.
*
Всё же иногда вспоминалась и "графиня-географиня". Порой его одолевало отчаяние, тогда думалось, что даже в этом легендарном краю не так-то просто выполнить её просьбу.
И тут случайно он узнал об Иване Королёве, слесаре рудника. В молодости Король, - так в насмешку его прозвали местные, - работая на проходке, нашёл камень весом шестьдесят восемь карат и отнёс в контору.
- Хотел показать, какой он правильный и эдакое богатство ему просто ни к чему, - с откровенной издёвкой рассказывали местные завистники. - Губищи раскатал на премию с орденом, а его заставили писать объяснительную с точным указанием места находки, когда и как нашёл, кто может подтвердить... Обыскали балОк1*, снова поволокли в каталажку, там снова допрос. И с тех пор он в числе неблагонадёжных, оттого доныне вместе с женой и двумя дочерьми ютится во времянке рядом с общежитием.
Студент загорелся желанием познакомиться с Королем. Эх, угостить бы его водкой, глядишь, вспомнит былое да проболтается о местонахождении шурфов! А может, у него с того случая запрятан камешек, о котором никто не знает?
Но удобного случая для знакомства не представлялось. Высокорослый и чрезмерно худой слесарь с угрюмым взглядом казался недоброжелательным и злобным.
Правда, в их балке часто бывала Вика. Она дружила с одноклассницей Светкой, угрюмой, как и отец. Через Вику можно было познакомиться с семьей Короля, но Студент долго никому не решался открыть свой замысел.
Однажды, проводя на территории рудника геологическую съёмку, он заметил Короля, и выискивал удобный момент, чтобы подойти, заговорить. Но рядом были рабочие и слесари. Наконец у них настал обед, потом перекур. Греясь на солнышке, они, как всегда, изгалялись над Королем. Похоже, не проходила зависть к его минувшему фарту, не выветрилась досада за его поступок:
- От счастья у человека съехала крыша, вот и потащил камень в контору! Воистину, мужик ражий, да язык-то вражий.
Вдобавок дружба двух девочек всем казалась чудной, была спицей в глазу: "Что может быть общего у симпатичной богатой Вики с вечно угрюмой нищенкой Светой?" Сейчас мужики балагурили на эту тему:
- Знать, Светка решила выколотить квартиру через такое ловкое знакомство! Достроят новую пятиэтажку, и первым вселят Короля!
Королю это не впервой, он зло плюнул, послал всех "на три буквы" и отошёл к вагонетке, что лежала вверх колесами в сторонке. Взгромоздился на неё и сосредоточенно дымил сигаретой, оглядывая сопки, заросшие непроходимой тайгой.
А товарищи продолжали развлекаться. Говорили вроде бы между собой, но так, чтобы Король слышал:
- Мужики! Говорят, директор подключил к центральному отоплению конуру своего любимого пса! Надо бы Светке подружиться с директорским сынком, тогда глядишь, и в их балОк проведут тепло!
В тот раз Студент не решился подойти к Королеву. Рассерженный человек не годится для бесед.
*
Молодежь в парке опять была навеселе. Как всегда, многие стояли у решетки танцплощадки и, непрестанно отмахиваясь от назойливых, остро жалящих комаров, подшучивали друг над другом. Не без робости пытались прикалываться и к Студенту:
- Ты что же нынче без подружки?
- Вика сейчас, кажется, смотрит в книгу, а видит Витю!
Слово "кажется" выдало Пронькина. Студент профессиональным болевым приёмом заломил ему кисть, а когда тот взвыл, приказал громко извиниться.
Все притихли. Вместе с парнями оказались две девушки, они тоже рассматривали танцующих. Чтобы замять размолвку и отвлечь внимание, Студент напустился на одну из них, намакияженную ярче подружки:
- Лиза, ты опять под кайфом, куришь, да ещё и в траурном костюме!
- Зачем так говоришь? - манерно произнесла девушка и кокетливо наклонила голову. - Нынче суббота, и весь Посёлок ловит кайф.
- В светлом платьице ты была бы эффектней. Может, и мне понравилась бы.
- Зачем так говоришь? А что скажет Вика?
- Она ничего не скажет.
- Зачем так говоришь? - снова протяжно повторила она, полагая, что девушки на "материке" изъясняются именно так.
- То, что люди говорят, - не имеет значения, это лабуда. Главное - то, что они делают. Слова нужны, чтобы скрывать мысли, - Студент явно похвалялся своей эрудицией. Сейчас он цитировал прочитанную в поезде книжку о французских дипломатах.
*
Геофизики отработали на близлежащих сопках и вернулись в окрестности Посёлка. Некоторые профили частично проходили по территории рудника, и Студент надеялся улучить момент для знакомства с Королёвым. Но тот опять был в центре насмешек.
- Иван!
- Забыл, что он Иван Павлович!
- Иван Павлович! - поправился шутник, носатый и чумазый парень в каске. - Что-то ты в стороне. Брезгуешь нами, что ли, не пойму?
- Верняк! - подхватил товарищ носатого. - Замечаешь, стал толстеть. Видимо, впрок ему коньяки, икра и прочие деликатесы со стола главного.
Чтобы не слышать откровенную издёвку, Король подошёл к перевёрнутой вагонетке и остервенело забабахал кувалдой по кузову, будто бы выправляя стенку. Яростный шум и грохот заставил слесарей досрочно закончить перекур, и разойтись по рабочим местам.
Лицо Короля было свирепым и нисколько не располагало к знакомству.
*
В период выпускных экзаменов Вика частенько забегала к Светке, и девочки в кухоньке решали задачи по химии. Светка эти задачи щёлкала, как семечки. Классная руководительница Тамара Сергеевна, "химичка", говорила, что у Королёвой просто дар Божий, явно талант к этой науке.
И в тот день Вика пришла, чтобы поупражняться в решении задач с "молями", которые приведены в "Справочнике для поступающих в медицинские вузы". Король после работы и выпитой водки лежал в заставленной кроватями комнатушке и страдал. Мучился и от нестерпимой боли в пояснице, и потому, что пришла дочь главного геофизика. Значит, завтра опять горняки будут изгаляться и дурацки шутить.
Через некоторое время в балке началась возня. Все что-то искали. Жена, изнуренная, худая, вполголоса шипела на младшую дочь. Оказывается, конопатая тринадцатилетняя Зинка взяла у соседки кольцо посмотреть, надела на руку, ходила, ходила и - потеряла. Превозмогая боль в пояснице, покачиваясь и беспрестанно ругаясь, поднялся и Король. Весь балОк - две комнатки и кухонька - были перевернуты вверх дном, обшарили даже дворик, но кольцо как сквозь землю провалилось. Пришла соседка Ольга, молодая, толстая и слегка пьяная, тоже включилась в поиски, беспрестанно ахая, какое потеряли дорогое кольцо: золотое, да ещё с крохотным "брюликом".
Вся эта суматоха напомнила Королю тот давний обыск, когда на виду всего Посёлка к его балку подкатил "воронок" с двумя милиционерами (один поселковый, Трошкин, а другой - приезжий, незнакомый), помнится, они позвали в свидетели соседку Лизу, мать этой толстухи и начали искать камни. Необыкновенное сходство Ольги с молодой Лизой смешивало в пьяном сознании Короля минувшее с сегодняшним, оттого он яростно кинулся на соседку:
- Раззява! Мать твою...! Зачем дала ребенку дорогую вещь?
- Сам пьяный! - заорала на весь Посёлок толстуха. - Ты посмотри на дочь - эдакая телка недоеная, замуж пора, а ты - ребёнок, ребёнок!
Чтобы остановить этот словесный водопад, Королев грубо рявкнул на жену, и приказал отдать соседке вместо кольца деньги, благо получка была недавно, ещё не успели истратить. Сам лег на кровать и долго проклинал Зинку, соседку "раззяву безголовую", а с ней все золото мира:
- Чтоб ему ни дна, ни покрышки!
Решать задачи в такой атмосфере было невозможно, и девочки засобирались к Вике, хотя Светка не любила бывать у богатой подруги. Встречаться в школе или здесь, в балке, это одно, а в просторном доме главного инженера её одолевала робость: еще наследишь на ковре или, как князь Мышкин, свалишь хрустальную вазу... Но в этот вечер надо уйти из балка, чтобы не слышать перебранку родителей и Зинкин плач.
Подойдя к калитке, Вика прошла вперед, закрыла пса в конуре, забежала в дом и тотчас, как угорелая, выскочила к подруге. Света шла за ней и видела, что в зале опять хрустальная ваза под столом, гобелен сдернут с дивана и скомкан; по ковру наспех разбросаны книжки; иные газеты, свешиваясь, закрывали журнальный столик. Всё, как и месяц назад, когда подруга приглашала в гости.
В своей комнате Вика облегченно вздохнула, вытерла пот со лба, будто после трудной работы, и усадила Светку за письменный стол.
В зале послышались шаги, сухой болезненный кашель, затем недоуменный голос Викиной мамы, Екатерины Владимировны, учительницы истории:
- Еще пять минут назад в квартире был порядок, а сейчас - как после татаро-монгольского нашествия. Дочь! У тебя опять гости, да?
Светка покраснела. Уже ничего не шло в голову, и она долго не могла решить задачку вступительного экзамена. Богатая обстановка всегда действовала так странно.
Когда через два часа девочки выходили из комнаты, в зале всё было аккуратно прибрано.
*
Наконец-то, через Фомина Студенту удалось познакомиться с Королёвым. Это случилось в столовой, но там говорить о камнях опасно, поэтому он напросился к слесарю в гости. Вечером зашёл в армянскую палатку, купил бутылку водки. Королёв был уже выпивши и, лёжа на койке, раздраженно бурчал, поскольку сорокоградусная не заглушила приступ радикулита. Конечно, момент не самый подходящий для беседы, это Студент понял, как только взглянул на страдающее лицо своего нового знакомого. Тут в комнатку, напевая, забежала Зинка и радостно протянула отцу что-то на ладошке:
- Нашлось кольцо! Оно было в плаще, за подкладкой! Пап, ну что же ты не радуешься со всеми? Теперь тётя Оля вернет наши деньги.
Королев схватил кольцо и стал медленно сползать с кровати на колени, затем встал, держась за спинку кровати. После водки плохо соображая, он продолжал чертыхаться и совался из кухоньки в спаленку, и обратно, пока не увидел дверь на улицу. Скрюченный на правый бок, придерживая рукой поясницу, он заметался по дворику, неестественно вытянув перед собой кулак. Все смотрели, не шевелясь, будто закаменели, только жена подбегала к нему, то с одной стороны, то с другой, и уговаривала отдать соседке дорогое кольцо взамен денег. Упоминание о деньгах вызвало у Короля приступ брани, и он заковылял к дощатому туалету в глубине дворика. Открыл дверку, размахнулся вниз и воротился успокоенный. Жена ахнула: кольца в руке не было. И заплакала.
- Вот вам ваше золото! - с перекошенным лицом, кричал он. - В сортире ему место! А вы голодайте, но чужих вещей не смейте брать!
Жена молча вытирала слезы, ибо знала: под пьяную руку к нему лучше не лезть.
Студент, не прощаясь, вышел. До общежития ещё долго доносился крик пьяного Короля и Зинкин плач.
Набожная тётя Галя прислушивалась и крестилась:
- Господи, спаси и сохрани их, грешников неразумных! А ведь какой славный был мужик!
*
Студент не терял надежды, и через неделю снова зашёл к Королевым с водкой и мандаринами. Наполнили стаканы, уже начался разговор, казалось, ещё тост-другой и можно задать главный вопрос, но тут снова хлопнула калитка.
Показалась Вика с пухлым пакетом. Света увидела подругу и засуетилась в желании сделать балок попригляднее: быстро задернула занавеску на двери, поправила на полу сбившийся коврик, из цветных лоскутов, и лишь тогда вышла навстречу.
- Света, я тебе хочу предложить на выпускной вечер, - Вика протянула свёрток из пакета. - У меня уже есть, а это - лишнее.
- Ой, чего там, а? - вертелась около них любопытная Зинка.
- Зайдём в комнату? - спросила или нерешительно посоветовала Вика.
В комнатке она развернула свёрток и подержала на вытянутых руках светло-розовое пышное платье.
- Ой, какое красивое! - затараторила Зинка. - Свет, надень, а! Примерь, тебе пойдет, клянусь, ведь рост у вас одинаковый!
- Нет, не надо, зачем? - угрюмо отказывалась Света.
- Не стесняйся, бери! - убеждала Вика. - Все-таки выпускной один раз в жизни!
- У меня есть старенькое, помнишь, ездили осенью на олимпиаду. Я выстирала, оно смотрится нормально. А ещё мама даст блузку свою, вышитую.
- Да что ты говоришь, платье - блеск! Оно лучше блузки в сто раз, клянусь! - подзуживала моторная неугомонная Зинка.
- Папа ездил в город за магнитометрами, там и купил, а маме на станции поглянулось вот это, - оправдывалась Вика.
Наконец, вдвоём с Зинкой надели на Свету платье.
- Ой, клянусь, здоровски тебе идёт! - радостно прыгала Зинка вокруг сестры. - А ты отказывалась.
Света подошла к зеркалу в деревянной рамке, полюбовалась платьем, и, окрашенное розовым отсветом, лицо её зарделось, похорошело в смущенно-радостной улыбке. Тут, наклонив голову, чтобы не задеть за дверной косяк, вошёл Король. По-бычьи округлил глаза, пьяно глянул на застывшую от страха Светку и задвигал скулами, как обычно перед скандалом.
- Это ещё что за новости? - прорычал он. - Тебе нечего одеть? Голая ходишь, раздетая? Нищенка, да?
- Вика сама принесла, - встряла Зинка. - У неё два, вот она и... Чтобы Светка на выпускной сходила. Один разок оденет, и все.
- Прочь, негодница! - замахнулся Король и болезненно сморщился от резкого движения. - Ты уже один раз померила кольцо, фукнула получку, теперь и эта. Отец нищий, не может купить дочери обновку, так вы на чужое заритесь. Побирушки! Кто вас надоумил?
Света испуганно сдёрнула платье и подала Вике. Но та ошалело смотрела на взбешенного Короля и не замечала протянутой вещи.
Неверным движением Король перехватил наряд:
- Укоряете!? Начальник купил своей дочери два платья, а я не могу!? Так зарубите себе на носу: ваш отец простой слесарь, мы живём от зарплаты до зарплаты, и лишних денег у нас нет! Будь моя воля, я б дубасил кувалдой по башке всех, кто придумал эту дрянь! - тут он швырнул платье на пол, и начал топтать, приговаривая ожесточенно: - Зараза это! Вот куда его! Вслед за золотом - в уборную!
Девчонки стояли в оцепенении. Зинка зауросила, глядя, как под ногами плещется розовая кипень платья.
Наконец, Вика пришла в себя и выбежала из балка. Хлопнула дверь, громыхнула калитка.
Король вздрогнул, нелюдимо огляделся и - затих. Рядом, в полной растерянности, замер Студент. Хозяин нащупал табуретку, медленно опустился. Когда вошла жена Короля, вытирая о фартук руки, он хотел подняться, но не смог. Жена и Студент помогли ему, болезненно согнутому, добраться до кровати. Недовольно бормоча, он лег и закрыл глаза.
Плачущую Зинку мать прижала к груди, укрыла полой старенькой кофты. Хотела утешить и Свету, но та истерично увернулась и выскочила вон, яростно хлопнув дверью. От сильного удара балОк вздрогнул так, что с потолка упал кусок извести на половичок из разноцветных лоскутков.
Только тут Студент понял, что у Короля нет ни тайника, ни камня и говорить с ним о шурфах бесполезно.
*
Нынче в парке безлюдно, потому что в школе выпускной вечер и диск-жокей с музыкальным центром приглашен туда. А на музыку слетелась к школе вся молодежь Посёлка.
В ожидании начала торжественного вечера Вика вместе с выпускниками стояла на крыльце. Притихшая и грустная, в беленьком платьице, она была само очарование. Песня! Такой славный получился бы снимок в светлой тональности "высокий ключ", да, жаль, фотоаппарат остался в общежитии.
Она увидела Студента, подошла, тихо и печально сказала:
- Я не пойду на вечер.
- Прикольный номер, ничего не скажешь!
- Или уйду, демонстративно. Получу аттестат с медалью - и всё.
- Не говори глупостей. Почему бы тебе напоследок не побыть вместе со всеми?
- Не спрашивай. Сам говорил, что лирика и прочие сантименты уже не в моде.
*
В этой девочке обнаружилось необыкновенное обаяние и мудрость. Идя рядом со Студентом, она незаметно и быстро подстраивалась под его шаг, а в разговоре всегда умело восхищалась его доводами. С ней он чувствовал себя настоящим мужчиной, всесильным и важным. Её мнение стало для него небезразлично. Например, ко дню своего рождения запланировал сбрить растительность на лице, но услышал её похвалу: "Бородка тебе очень идёт" и - оставил. Хотелось и впредь нравиться ей. С Викой было легко и просто, но, однажды взяв на вооружение кредо классика: "Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей", Студент вел себя по-дурацки. Говорил не то, что чувствовал, не то, что хотелось, не то, что следовало. И удивился полученному эффекту: оказалось, именно этим стал Вике интересен. А коли так, то продолжал играть однажды взятую странную роль. Правда, несколько раз был порыв измениться, стать самим собой, но подумал и оставил всё как есть. Ведь если показать истинные чувства, то она не захочет уезжать отсюда, а уже хотелось ей добра. Свою сдержанность Студент философски объяснял себе тем, что "на материке" у него есть "графиня-географиня", Юля, Юлечка, строгая и расчетливая; она ждет его вместе с каменьями, на которые можно купить квартирку, престижную мебель и сделать уютное гнёздышко.
Но воображение все чаще на её месте рисовало Вику.
*
Район разведки уже настолько отодвинулся от рудника и Посёлка, что пришлось использовать рацию с позывным: "Кварц-Один". Чтобы опробовать рацию, её носили за Посёлок, где в распадке были проложены первые разведочные профили. Каждому, даже заикающемуся Фомину, хотелось покричать в микрофон. Все невольно копировали манеру начальников, то есть дважды повторяли слова, как Казьмин, и басили, как Алексей Иванович: "Раз, два, три! Кварц! Кварц! Я - Кварц-Один! Нынче завершили электроразведку и гравиразведку на прибрежном участке. Завершили успешно, однако аномалий не обнаружено. Работы будут продолжены с магнитометром. Как слышите, приём, приём!"
В окрестностях Посёлка аномалий магнитного поля не обнаружено, значит, если верить старинному журналу "Естествознанiе", минерала там нет. Не попадались и старые шурфы. Порой Студент сомневался в достоверности той статьи и правильности своих выводов, поэтому грустнел, представляя разочарование "графини-географини". Место разведки отодвинулось за восьмой километр, и геофизиков уже возили туда на легком бронетранспортере, или бэтээле, как называл его бывший десантник, здоровяк и силач Ширшов.
Вернувшись вечером из тайги, геофизики расходились по домам, только Студент неприкаянно бродил по Посёлку, и теперь в каждой девушке ему грезилась Вика.
Вот впереди, у ворот парка, среди прохожих, мелькнул водопад белокурых волос.
"Она!" - сердце забилось радостно, он с трудом унял желание раскинуть руки, словно крылья и мчаться к ней.
Улыбалась и Вика; смущение и тайный восторг светились во взгляде.
- Здравствуй! - произнёс он глухо. Горло сдавило предательское волнение. Но тут же засмеялся: - Какие люди! - по обыкновению вылетело не то, что хотелось.
- И без охраны! - подладилась Вика к его тону.
Вошли в прохладу и тишину кинозала Дворца культуры, сели на последний ряд. От Вики вкусно пахло земляникой, таволгой и детством, одним словом - чем-то милым. И опять Студент сказал какую-то лабуду, желая скрыть волнение, вызванное этим чудесным запахом:
- Странную моду взяли киношники: начиная фильм, обязательно гасят свет.
Ему было необыкновенно легко и славно, исчезли из памяти город, университет и "графиня-географиня".
После кинофильма они долго стояли на высоком берегу. Молчали. Лицо Вики, подретушированное мягкими лунными отблесками, было чарующе красивым, загадочным, видимо оттого она казалась Студенту прекрасной взрослой женщиной.
Обилие призрачного света сделало и Посёлок неузнаваемым, похожим на дивную сказку. Окутанные бело-синим маревом дома, кусты и деревья обрели таинственность, казались фантастически неземными. Вдали на сопке кто-то разжёг костер, и в лунном свете его красная точка мерцала таинственно и романтично. Вика глянула на родительский дом, там светилось одно окно. Это не спит мама, волнуется, ждёт. Значит, пора возвращаться.
Подходя к общежитию, они услышали пьяный крик: "Эй, начальник, верни бабки без базара!", и увидели толпу мужиков. Фомин в темноте угадал Студента и, заикаясь, громко стал "качать права". Тетя Галя заслонила собой молодых людей, испуганно зашептала:
- Господь с ними! Не связывайся ты с пьяными, отдай, коли чего взял. Это такой народ, могут и зарезать, с них станется. Ведь тут что было-то! Еще немного, и ворвались бы в твою комнату, благо, успела я задвинуть щеколду на двери. Господи, спаси и сохрани!
Студент пребывал во власти лунной красоты, потому не сразу вспомнил, что согласился хранить фоминскую зарплату до конца полевого сезона, затем купить ему билет домой, в Ставрополь.
Пришлось отдать. Зато понял, почему Казьмин перестал сочувствовать Фомину. Права и тётя Галя - подальше от греха.
Вся орава шумно и радостно загалдела, плотно окружила Фомина, и покатилась к армянскому киоску. Изнутри ватаги слышался визгливый фальцет Фомина:
С поля веет ночная прохлада,
Нам свобода явилась во сне.
Неужели указ не отменят?
И не будем мы дома к весне?..
Это его любимая песня. Когда он был пьяный и пел, то врожденное заикание становилось незаметно.
А Вика восхищенно смотрела на Студента:
- Ты ведь хотел как лучше?! Ты всем желаешь добра?
3
Июль начался грозовыми дождями, и это приостановило разведочные работы. Студент лежал на койке общежития, смотрел на бесчисленные водяные нити, которые частыми паутинками опутали Посёлок, так что светлый на фоне заросшей сопки Дворец культуры теперь едва просматривался. В другое время эта славная зыбкая вязь вдохновила бы на фотографирование, такому редкому кадру придумано и романтичное название: "Серебряная тюль дождя", но двигаться не хотелось, было грустно, беспокоило что-то непонятное, щемящее. Ах, да, всё оттого, что милая Вика завтра уезжает! Он думал о том, как это произошло, что все мысли теперь о ней? Она уезжает завтра, а уже сегодня, уже сейчас на душе тоскливо и пусто.
В этот, запомнившийся до мельчайших подробностей, последний вечер они встретились около рудника, куда обычно бэтээл привозил геофизиков из тайги. Вика стояла неподалеку грустная, и взгляд такой обиженный.
- Ты совсем пропал, не хотел видеть меня? - спросила она, смущенно трогая водопад волос. А чтобы скрыть волнение, кивнула на тайгу и добавила бодрым тоном: - Строил коммунизм?
- Ты прозорлива, как все колдуньи белой и черной магии, - ответил он не то, что хотелось, и устыдился: - А ты ездила на станцию?
- Да, - она кашлянула, стараясь избавиться от волнения.
- Взяла билет?
- Купила себе чемоданчик.
- Так ты не едешь? - вырвалось с надеждой в голосе. - Неужели передумала?
- Еду. Билеты начнут продавать за час до прихода поезда.
- Ну, счастливо! Кланяйся "большой земле". А сегодня давай отпразднуем твой отъезд. Я переоденусь, сбегаю в магазин, куплю винца и ещё чего-нибудь.
- С ума сошел! Чтобы я пришла в общежитие! - она взмахнула пушистыми ресницами, глаза округлились, и в лучах закатного солнца еще прекраснее показался их дивно-фиолетовый цвет.
"Ну и хорошо, - успокаивал он себя. - Такое, без прощальной грусти, расставание избавит зеленую девочку от ненужного волнения и сомнений". Он думал правильно, всё рассчитал, однако вечером не усидел в общежитии. Медленно вышел на дощатый тротуар, и ноги сами привели к её дому, где всё до боли такое знакомое, особенно эта пахучая изгородь из пышных кустов красивой сирени. Здесь много раз стояли, тепло прижавшись друг к другу, и настолько было хорошо, что, казалось, это продлится вечно. Но, оказывается, всему приходит конец: уже завтра он останется один. И навсегда. Стоило об этом подумать, как сердце наполнялось холодной пустотой и острой болью.
"Конечно, если сейчас уйти - то для неё будет лучше", - думал он, продолжая стоять на самом видном месте, напротив её окна, несбыточно желая вновь ощущать её рядышком, такую податливую, пахнущую земляникой и детством. А зачем? Ведь она уезжает. И никогда они больше не увидятся. Ни-ког-да! Какое пронзительно-злое, лишенное будущего слово.
Черно и маслянисто блестели мокрые листья сирени. Небо низкое, тёмно-мрачное от нависших туч, оттуда сыпался мелкий дождик, тоскливый, бесконечный. Даже природа плачет, зная, что Вика завтра уезжает...
Вдруг, разом, весь дом исчез в темноте, тотчас послышались взволнованные голоса, среди них такой узнаваемый, такой родной - Вики. Студент едва сдержал в себе другого, который готов был крикнуть, засвистеть, показать, что он рядом, здесь, чтобы ещё повидаться. Он заметил, как она выбежала из калитки вправо, в сторону больницы. Видимо, его страстное желание передалось ей - она оглянулась. Увидела знакомый светлый плащ на чёрном фоне кустов, подошла, ткнулась в грудь, стала жаловаться, что её не выпускают, хорошо, что свет погас, появилась причина, вот, послали вызывать дежурного электрика.
- Но я выйду. Только оденусь потеплее.
А он терзался, не в состоянии решить, как вести себя дальше. Продолжать ли фальшивить, говоря всякие глупости? Или показать то, что переполняет душу: слова нежные, прочувствованные; это от них, невысказанных, так щемит сердце и давит грудь.
Дом опять наполнился светом, включили электричество. И в тот же миг, подсвеченная сзади, появилась в проёме калитки она, миниатюрная, в коротеньком пальтишке.
- Надела какое-то, кажется, Элькино, сестрёнки, - сказала она, смущённая своей смелостью и желанием быть с ним вопреки маминому запрету. - Короткое очень.
- Тебе идет. Супермодель. Можно выпускать на подиум.
- Короткое, - тихо повторила она, кутаясь. - В темноте свое не нашла.
- Уже все в чемодане?
- Нет, пальто оставила, возможно, придётся надевать в дороге. Лето какое-то... осеннее, - она вытянула ладошку ковшиком вверх, собирая дождинки.
- Пойдем в беседку, а то промокнем.
- А я и хочу сегодня... намокнуть, - Вика смело взглянула на него, но тут же смутилась, уткнула лицо ему на грудь. В тишине шуршали под ногами камешки, капли дождя шелестели в листве. Она открыла железную, скрипучую калитку.
- Будто к себе домой, - натянуто улыбнулся он.
- Да, - грустно подтвердила она. - Помнишь, как нам хорошо было здесь? Ты будешь приходить сюда, вспоминать?
- Одному неловко. Еще подумают - воришка. Придётся найти какую-нибудь молодку, чтобы посещать сей уголок под флагом страсти.
- Ты все шуткуешь. Правильно я сказала твое словечко?
Они осторожно пробрались через брёвна, которыми забаррикадировано это пристанище Любви, где сухо, тепло и много воспоминаний.
Тишина. Слышно, как стучит по крыше дождь, стекает вниз, образуя шалаш из хрустальных нитей.
- Виктор! Неужели я больше не увижу тебя? - прошептала она таким тоном, что Студент вздрогнул, и в груди болезненно сжалось.
О, эти интонации! Даже независимо от смысла сказанного, они заставляют сердце биться чаще, наполняют тело трепетом, а душу - радостью и грустью.
Он ласково сжал её нежно-бархатистую руку, передавая ей свое состояние. Но проговорил опять не то, что хотел:
- Довольная. Уезжает и счастлива!
- Конечно, рада! Как ты говоришь, счастья полные карманы! Правильно я тебя процитировала? Но ты, Виктор, ликуешь больше всех, - волнующе произнесла его имя откуда-то издалека, чужая, совсем взрослая, очень грустная женщина.
- О, да! Я так рад, так рад, что... Рад до нелепости! - чувствовал он, что заносит, но не стал поправлять себя.
Свет фонаря над входной дверью детского садика слабо освещал её милое лицо, затенённое печально распущенными волосами. Ах, как жаль, что нет фотоаппарата, ведь тёмная тональность делала этот кадр пронзительно-щемящим, и имя ему - "Разлука".
Он распахнул пальтишко, порывисто притянул податливый девичий стан, вобрал в поцелуе влажные, жаркие губы. И в тот же миг почувствовал на шее тепло её рук, услышал, как она застонала, задрожала, обмякла.
"Зачем!?" - Он очнулся, резко отстранился и увидел по-детски пухлые губы и обиженное лицо.
- Давай поплачем, - еле слышно сказала она, не понимая, что происходит с ней, что с ним.
- Старо! - ответил он сдавленно, чужим голосом. - Плакать, страдать - это удел тургеневских героев. Сейчас это несовременно.
Он специально говорил подольше, чтобы отрезветь самому и дать ей прийти в себя. Она слушала и грустно-грустно смотрела на него, как покинутая взрослая женщина.
- О, вспомнил! - воскликнул он. - Принёс тебе шоколадку, да в пылу шекспировских страданий чуть не забыл.
Прошуршали фольгой, затем игривым поцелуем передавали кусочки шоколада.
- Странно. Я больше не увижу тебя, - снова погрустнела она. - Почему это так?
- Потому что ты уезжаешь, тебя здесь не будет, - сказал он. - Вот, я встал к тебе спиной, значит, ты отсутствуешь. А повернулся - ты есть, - он вспомнил свой ответ на недавнем экзамене по философии.
- Нет, - она грустно покачала головой. - Это совсем не так. Ты будешь всегда со мной, всегда рядом!
Как странно воздействуют слова вместе с грустным голосом и милым печальным взглядом! Они переполняют нежностью и лишают воли...
Он порывисто обнял Вику. Поцелуй. Ещё. Ещё. До головокружения, до спазм в груди.
- Ты славная, сладкая девочка. Не зря кто-то меня привёл в этот Посёлок. Судьба, наверное?
- Хороший мой! Называй это как хочешь. Можешь не называть любовью, называй судьбой, неведомым, всё равно это чудесно! Я тебе желаю счастья! - шептала она с придыханием.
Ах, как в эту минуту она была хороша! Как была желанна! Глаза таинственно блестели, милое лицо светилось счастьем. Песня!
- Ну, спасибо! - снова сфальшивил он и тем перечеркнул обаяние минуты. - И тебе того же, по тому же месту.
- Зачем ты вот так: одним словом зачёркиваешь всё хорошее?
Помолчали. Темнота. Дождинки стучали по листьям, будто по клавишам, играя протяжную мелодию, похожую на безрадостный блюз.
- Ты ни разу не был счастлив?
Он кокетливо пожал плечами. А надо было сознаться, что именно сейчас, рядом с ней, с этой милой простушкой, испытал неизведанное, необыкновенное состояние души.
- Счастье относительно, и каждый понимает его в меру своего ума, - сказал опять не то, что чувствовал и хотел.
- Это правильно. Ты всегда говоришь правильные слова, но отчего всё так жестоко? Ты зол на всех людей. Что они тебе сделали плохого?
- Все погрязли во лжи, озабочены только личной выгодой. Все, начиная с правительства, кончая... - тут он подумал о себе и "графине-географине", и замолчал.
- Тебя трудно переспорить, - с жалостью в голосе проговорила она и некстати добавила: - Возьми шоколадку.
Постоянно он учил её всё делать некстати и не так, как все, а теперь это не обрадовало.
- Я глупый? Да?
- Нет, - прошептала она, глядя в пол. - Ты хороший, ты всем желаешь добра.
Он привлёк её, посадил на колени. Ещё поцелуй, отнимающий силы и способность управлять собой. У него закрылись глаза, и от окружающего осталась только ощущение Вики, дрожь её горячего упругого тела и учащенное дыхание. Сердце колотилось так, что, превратись оно в серебряный язычок, то в колоколе-груди раздался бы частый звон в темпе "престо". Тогда по этому звону можно определять влюблённых людей, и по вечерам то здесь, то там слышался бы серебряный гул.
Его бесконтрольно-шальные руки скользнули под платье, по голым коленям... бедрам... приближаясь к однажды увиденному...
Она резко уклонилась, серьезно посмотрела на него. Потом шутливо и легонько стукнулась лбом о его лоб. Были видны только её глаза. Рядом-рядом.
- Белки белеют у Беловой, - сказал он, втайне благодарный за то, что она оказалась трезвее и предотвратила непоправимое.
- Да? - спросила она тихо. И вдруг снова погрустнела. - Странный ты человек - сам хороший, а мысли плохие. И почему ты мне так много рассказываешь о плохом?
- Чтобы тебе было легче жить, чтобы не удивлялась, когда встретишься с чем-нибудь гадким, - вывернулся он. - Давай об этом не будем. Ведь ты уезжаешь. От одной этой мысли становится пронзительно больно и пусто. На прощанье спой мою любимую песню.
-Подожди, что ты перед этим сказал? - радостно встрепенулась она. - Повтори, пожалуйста!
- Я сказал: спой на прощанье мою любимую песню.
Она пристально смотрела на него и блёкла на глазах.
- Не могу, сдавило в горле. И настроение не то, - печально проговорила она.
Он любовался ею. Ждал.
Вот и все. Я себя от тебя отлучаю,
Вот и все. Я себя от тебя отучаю.
Ты приносишь беду, ты с ума меня сводишь,
Только как я уйду, если ты не уходишь...
Она пела тихо и грустно, затем долго молчала. Боялась расплакаться.
- Прощай, Виктор! Прощай, победитель! - наконец сказала она сдавленным голосом. - Странно все получается. Столько лет мечтала уехать отсюда, а вот сейчас... Достаточно было одного твоего слова, движения... и я бы осталась. Но теперь всё, решено! Уезжаю, - словно желая убедить себя, повторила она. - Но если бы ты знал, как не хочется расставаться! У тебя есть фотография?
- Нет. Глупо носить в кармане свой портрет, когда оригинал - налицо.
- Очень остроумно! Постараюсь и это запомнить.
Подошли к дому, вскользь поцеловались, будто расставались до следующего вечера. Вика чуть помедлила в проёме калитки, будто надеялась дождаться каких-то недосказанных слов, и скрылась за черной живой изгородью. В комнате зажёгся торшер, и на тюлевом занавесе, как на экране, появилась медленно движущаяся тень, с трагически закинутыми за голову руками.
Усилился дождь. В свете фонаря было видно, как сыпались светлые слёзы-дождинки.
Виктору тоже хотелось плакать. Казалось, он выронил что-то драгоценное, но ложный стыд не позволил наклониться, поднять.
Уныло свесив голову, медленно брёл он по тёмному сонному Посёлку, и только у общежития внимание его привлёк свет в балке, откуда слышалась пьяная ругань Короля.
*
Возбуждение долго не давало заснуть, хотя за окном, убаюкивая шуршал дождь. В конце концов, усталость и привычка взяли свое, он забылся. А в шесть утра его разбудили звуки местного радио. Не слушая диктора, он вспоминал вчерашнее расставание и казнился, что не дал Вике свой студенческий адрес. А главное, ни разу не заикнулся о будущем, старательно и талантливо обходил эту тему. Идиот! И не просто идиот, а Кретин с большой буквы. Хорошо, если она догадается написать сюда, в единственное общежитие Посёлка. Но после такого прощания - захочет ли?
На работу еще рано. Он вскипятил воды, намешал кофе. Нехотя, через силу выпил. Как был в одежде прилёг на кровать, но томило неясное беспокойство. Взял фотоаппарат и медленно вышел из общежития. Мимо проходили рабочие геофизической партии, направляясь к руднику, месту посадки на вездеход.
- Ты, кажется, проспишь всё на свете, - вздохнул Пронькин и завистливо посмотрел на Студента. - Она скоро уедет.
Только тогда Студенту пришло в голову, что ещё можно всё поправить. Боясь опоздать, он побежал к остановке и увидел Вику. В синем спортивном костюме с белыми по бокам полосами, такая миниатюрная, она стояла с матерью среди многочисленных провожающих и нетерпеливо озиралась. Екатерина Владимировна с платком в руке и красным от частого вытирания носом, всхлипывая, давала последние наставления. Чуть поодаль стояли Королёвы. Веснушчатая Зинка неугомонно суетилась вокруг сестры и безумолчно трещала, надеясь развеселить родных. Король со страдальческим лицом держался за спину, молчал, придумывая, что сказать дочери на прощание, и лишь в последний момент выдавил: