Никитин Георгий Александрович
Моя жизнь в медицине_часть3

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Никитин Георгий Александрович (George86@yandex.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 187k. Статистика.
  • Статья: Проза
    •  Ваша оценка:

    Георгий

    НИКИТИН

    МОЯ ЖИЗНЬ В МЕДИЦИНЕ (часть III)

    ____

    ГОРОД НАД ВОЛЬНОЙ НЕВОЙ

      
      

    Помни,

    что ты человек.

    Фрэнсис Бэкон

    Замшелый мрамор царственных могил

    исчезнет раньше этих веских слов.

    Уильям Шекспир

      

    Но ничего нет отрадней,

    чем занимать безмятежно светлые выси,

    умом мудрецов укрепленные прочно.

    Лукреций

      
      
      

    МОСКВА

    2005

      
      
       ББК 84. (2Рос-Рус) 5
      

    НИКИТИН

    Георгий Александрович

    МОЯ ЖИЗНЬ В МЕДИЦИНЕ (часть III)

    ______

    ГОРОД НАД ВОЛЬНОЙ НЕВОЙ

    ____________

      
      

    Посвящается

    дорогим

    дочери, зятю и внуку

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Никитин Г.А.
       Моя жизнь в медицине (часть III). Город над вольной Невой. - М., 2005. - 64 с.
      

    Џ Никитин Г.А., 2005

    МОЯ ЖИЗНЬ В МЕДИЦИНЕ

    часть III

      

    Университет дружбы народов им. Патриса Лумумбы.

    Медицинский факультет.

    (к 45 летию со дня основания)

      
       У
       ниверситет дружбы народов им. Патриса Лумумбы был учрежден в 1960 году в Москве ВЦСПС, Советским комитетом солидарности стран Азии и Африки, Союзом советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами для оказания помощи в подготовке высоко­квалифицированных национальных кадров развивающимся странам Азии, Африки и Латинской Америки. В 1961 г. Университету дружбы народов (УДН) было присвоено имя Патриса Лумумбы. Создание УДН дало возможность молодежи развивающихся стран получить высшее образование и активно участвовать в развитии национальной культуры и экономики своих стран.
       В составе университета к 1975 г. было 6 основных факультетов и среди них - медицинский факультет с многочисленными кафедрами и лабора­ториями. Административно-служебное здание находилось на Донском проезде. При утверждении новой власти после переворота в 1991 г. Университет дружбы народов им. Патриса Лумумбы был переименован в Российский университет дружбы народов (РУДН).
       Возникла какая-то страсть всё переименовывать, и тот, кто этим занимался, был, по-моему, исторически безграмотный человек, или, возможно, их было несколько. Еще раз мы убедились, как в России люди, склонные к необоснованным новациям, стремятся к постоянным переменам, часто ненужным и осложняющим жизнь. Как нужно не уважать собственную историю, чтобы в канун празднования 200-летия со дня рождения А.С.Пушкина, гения русской нации, взять и переименовать Пушкинскую улицу в Большую Дмитровку. Восстановили старое название, но оскорбили память великого гражданина России. А переименование улицы Огарёва в Газетный переулок, а ул. Станкевича - в Вознесенскую, или ул. Герцена - в Большую Никитскую? Разве это не оскорбление памяти этих замечательных людей - истинных радетелей народа? Современные "демократы" еще раз показали, что ничего общего не имеют с народом, и лучше бы они отказались называть себя демократами и оскорблять это слово высокого и благородного смысла.
       То же произошло с переименованием Университета дружбы народов им. Патриса Лумумбы. Чем же не угодил им этот благородный защитник собственного народа, пожертвовавший жизнью для его блага? Кто из современных российских демократов, держащихся за свои должности в Думе, и других чиновничьих "образованцев" мог бы пожертвовать своей жизнью за идеи, которых у них и не может быть?! Я только утешаю себя мудростью древних римлян: "Non, si male nunc, et otium sic euit" ("Если сейчас плохо, то не всегда так будет". Гораций).
       Вспомним, кто был Патрис Лумумба и что он сделал для своего народа. Патрис Лумумба - деятель освободительного движения Республики Конго (ныне Республика Заир). Родился в крестьянской семье. После окончания миссионерских школ работал писарем, почтовым чиновником, затем служащим одной из бельгийских компаний. Одновременно занимался литературной и журналистской деятельностью. Основал газету "Свобода". В 1958 г. основал партию "Национальное движение Конго", выступившую за безоговорочное предоставление независимости Бельгийскому Конго, и был избран ее председателем. Неоднократно подвергался репрессиям. В январе - феврале 1960 г. участвовал в работе конференции "Круглого стола" в Брюсселе, которая приняла решение о предоставлении независимости Бельгийскому Конго. С июня 1960 г. П.Лумумба - премьер-министр Республики Конго. Выступал против внутреннего сепаратизма и вооруженной агрессии бельгийских колонизаторов. В сентябре 1960 г. был отстранен от власти, арестован и перевезен в Катангу, где был злодейски убит.
       Так чем же не понравился Патрис Лумумба нашим чиновникам из высших эшелонов власти - тем, что хотел создать подлинную республику, свободную от гнета бельгийских коло­низаторов?
       В первые годы количество студентов в Университете дружбы народов им. Патриса Лумумбы составило около 5000 человек, имелось 6 факультетов. Сейчас факультетов - 9, а число студентов выросло до 23 000. Построен новый комплекс зданий на улице Миклухо-Маклая между м. "Беляево" и м. "Юго-Западная". В студгородке 20 зданий, включая интерклуб, поликлинику, издательский комплекс, спорткомплекс, учебные корпуса и общежития.
       После 1991 года сложилась непростая обстановка. До этого времени многие студенты из стран Азии, Африки и Латинской Америки учились по стипендиям, предоставляемым правительством СССР и различными общественными организациями. Деньги на оплату учебы иностранных студентов шли также от Советского фонда мира, а за ними стояли миллионы людей.
       После распада Великой державы иностранные студенты обучались на платной основе. Это психологически и практически выглядело не так просто. Видимо высокая репутация УДН в мире помогла выжить и снова прочно встать на ноги. Постепенно пришло осознание необходимости поддерживать связи с афро-азиатским миром и на государственном уровне. Вновь появились государственные стипендии, хотя и немного 200-250, а в советское время - 500. В 2003 году, в УДН училось 3500 иностранных студентов, аспирантов, стажеров и клинических ординаторов из 130 стран. По количеству на 1-ом месте Азия - 1150 человек. На втором месте Африка - 923 человек. Третье и четвертое места разделили Арабский Восток и Латинская Америка (соответственно 399 и 381 человек). Самое интересное, что появились студенты из Европы (138 человек). Возникли и хорошо развиваются неплохие творческие связи с французскими университетами. 492 студента прибыли и обучаются в УДН из стран СНГ. Как это не прискорбно они тоже иностранцы. Сейчас в Российском университете дружбы народов учится около 23 тысяч студентов и, конечно, подавляющее большинство это свои - российские. Постепенно с 1960 года в Университете сложился очень мощный профессорско-препо­да­вательский состав. Из 1800 преподавателей в настоящее время - 322 профессора и доктора наук, 707 доцентов и кандидатов наук, 61 академик и член-корреспондент Академии наук России. Наряду с основной специальностью наши российские студенты проходят отличную языковую подготовку и, как правило, помимо основной специальности получают еще диплом переводчика.
       В университете работает авторитетный подготовительный факультет, где за один год студент-абитуриент должен изучить русский язык, прежде чем поступить на 1-ый курс. Ряд студентов выпускников выдвинулись и стали руководителями и ведущими специалистами у себя на родине. Например, выпускник экономического факультета 1990 года Бахарт Джагдейл стал президентом Гайаны. Он 2 года назад приезжал на встречу выпускников советских российских вузов. Ему задали вопрос, что он желает осмотреть в университете. Он ответил: "В первую очередь хочу в столовую." Пришел, пообедал и сказал: "Душа радуется, так приятно быть среди знакомых лиц из обслуживающего персонала". Конечно, он хотел оценить качество питания современных студентов УДН.
       Выпускник исторического факультета Лаки Мабаса из ЮАР является административным секретарем правящей партии АНК. Коломби Шангула из Намибии - выпускник медицинского факультета - ныне заместитель министра здравоохранения этой страны. При выборах нового президента Палестины, после смерти Ясира Арафата, наряду с Махмудом Аббасом баллотировался выпускник УДН Мустафа Баргути. В Азии, в Бангладеш выпускник УДН Мохамад Мозаммель Хак - член парламента, в Шри-Ланке Хехтор Викримасинхе - выпускник медицинского факультета УДН - директор Национального центрального госпиталя Коломбо. И это неполный список бывших студентов УДН, добившихся определенных успехов у себя на родине. Должен сказать, что от каждой кафедры выделялись преподаватели, которые должны были посещать студентов в общежитии.
       Уже в 2003 г. произошел ужасный случай в помещении общежития, расположенного в 16-этажном здании на ул. Миклухо-Маклая, - возник пожар, унесший молодые жизни. Я как преподаватель (в прошлом) университета был поражен нераспорядительностью и ротозейством, граничившим с преступной халатностью, людей, которым вручили судьбу молодых людей, приехавших за знаниями в другую страну и испытавших страшное потрясение. В третьей декаде ноября 2003 г., в понедельник, в общежитии Российского университета дружбы народов вспыхнул пожар. Это произошло в 2 часа ночи. 6-ой блок студенческого общежития Российского университета дружбы народов на улице Миклухо-Маклая был по-настоящему интернациональным. Его называли "карантином". Там жили студенты подготовительного курса из Китая, Вьетнама, Эквадора, Эфиопии, Таити, Афганистана, Таджикистана, Анголы, Кот-ди-Вуара, Марокко. А тут ещё поднялся ветер. Всё здание в огне! Студенты притащили матрасы и держали под окнами с тем, чтобы спасти тех, кто выпрыгивал из окон, спасаясь от огня. Пожарные прибыли быстро, а вот "Скорая помощь" не оправдала своего названия...
       Пожар в здании потушили в 5 часов 40 мин. Погибло 33 человека: 28 обгоревших труппа пожарные нашли внутри здания, один умер в машине "Скорой помощи", ещё трое скончались в больницах. Травмы той или иной степени получили 162 человека. 152 студента были госпитализированы, шестеро из них - в тяжелом состоянии. Студент Амин из Йемена приехал поступать на сельскохозяйственный факультет. Во время пожара он сел на подоконник и спрыгнул с 4-го этажа. Он упал на спину и сломал позвоночник. Работа врачей сразу осложнилась тем обстоятельством, что практически ни один студент не понимал по-русски. Обитатели "карантина" успели прожить в России лишь месяц.
       Версия умышленного поджога была одна из главных в расследовании, другая - неосторожное обращение с электроприборами. На втором этаже в комнате N 203 произошло, вероятно, короткое замыкание в электросети. Двух африканских студенток из этой комнаты разыскивали администрация вуза и милиция. Третью жилицу отыскали в другом корпусе. Обитательницы злосчастного номера за несколько минут до пожара выбежали из общежития на улицу и скрылись. Есть два варианта: либо они поняли, что не сумеют справиться с огнём, испугались и убежали, либо эти девушки по каким-то таинственным причинам подожгли общежитие.
       Не прошло и месяца, как в декабре 2003 г. в РУДН снова случился пожар - на этот раз на 15-ом этаже загорелся мусор. Выехало 15 пожарных расчетов, пожар быстро потушили, и пострадавших не было.
       Описанные случаи ещё раз оправдывают прогноз на будущее - учащение техногенных и природных катастроф и происшествий. Здесь огромную роль играет общее снижение внутренней дисциплины и самоконтроля со стороны людей, в распоряжении которых безопасность населения. Подумать только - первый пожар в РУДН ничему не научил руководство общежития! Мне вспоминается наш Пётр Великий, который, как известно, любил лично выезжать на пожары и руководить их тушением. И уж, конечно, виновные тогда строго наказывались. Но тогда и условий для возникновения пожаров было больше - всё было из дерева.
       Неизвестно, как были наказаны люди, ответственные за безопасность людей в общежитии РУДН. Нигде я не читал, чем закончилось расследование этого щепетильного в дипломатическом отношении инцидента, и как реагировали дипломаты стран, у которых погибли их подданные. Как всегда, наверное, всё спустили на тормозах: кого-то сместили, кого-то перевели в другое тихое место, где они будут работать с той же возмутительной безответственностью. Не сомневаюсь, что уголовное дело, если и было возбуждено, то виновные не понесли соответствующего наказания. А статьи в УК, наверное, есть, жестко осуждающие преступную халатность. Здесь всё очень просто: дежурный по общежитию должен был не спать ночью, а периодически делать обходы по этажам, проверять, всё ли благополучно. Из первых сообщений об этом пожаре также следовало, что даже при первом появлении задымления дежурные не сразу вызвали пожарных и не предприняли попыток самим потушить пожар.
       Могут подумать, что я жажду крови, - нет! - только соблюдения справедливости и законов, которые в нашей стране так плохо выполняются. Вспомним латинские изречения - "Dura lex, sed lex" ("Закон суров, но это закон") и "Unum castigabis - centum emengabis" ("Одного накажешь - сотню исправишь"). Я также хотел бы подчеркнуть, что в шестидесятые годы, конечно, требовательности к сотрудникам УДН им. П.Лумумбы было больше, и никаких грандиозных происшествий, связанных с гибелью студентов и школьников, никак не могло быть.
      
       К моменту моего поступления на медицинский факультет Университета дружбы народов им. Патриса Лумумбы в 1964 г. кафедрой внутренних болезней руководил заслуженный деятель науки РСФСР, профессор Петр Михайлович Киреев. Кафедра занимала здание на ул. Вавилова, на базе 64-ой горбольницы. В состав кафедры входили: зав. кафедрой проф. П.М.Киреев, проф. Валентина Александровна Кононяченко; зав курсом туберкулёза проф. Зинаида Александровна Лебедева; доценты, ассистенты, аспиранты.
       На медицинский факультет принимались лица из стран Азии, Африки и Латинской Америки. 10% от интернационального контингента составляли советские студенты. Некоторые студенты из зарубежных стран обладали хорошей подготовкой, т.к. оканчивали колледжи у себя на родине и владели английским или французским, а иногда - испанским языками. Перед тем, как поступить на первый курс обучения, они обязаны были изучить русский язык в течение двух лет на подготовительном отделении. Дойдя до третьего курса, где преподавались внутренние болезни, многие из иностранных студентов сносно владели русским языком и могли овладевать клиническими знаниями и терминологией.
       Летом 1964 г. по представлению профессора Ксении Ивановны Широковой мною велись переговоры с зав. кафедрой внутренних болезней УДН им. П.Лумумбы проф. П.М.Киреевым. В командировку в Гвинею уезжал ассистент этой кафедры Иван Фёдорович Мартынов сроком на 2 года, и меня принимали и.о. ассистента на это время, на джентльменском условии, что по возвращении И.Ф.Мартынова я должен буду добровольно уступить место ассистента. Конечно, казалось, что 2 года - срок большой, много воды утечет, к тому моменту ситуация изменится, и я сумею остаться на кафедре, не ущемляя прав Мартынова.
       Перед тем, как приступить к работе в УДН после увольнения с должности зам. главврача в поликлинике N 1 Минздрава РСФСР, я решил отдохнуть и поехал к родственникам в Запорожье. В самый разгар отпуска пришла телеграмма, в которой проф. П.М.Киреев срочно просил выехать в Москву и приступить к обязанностям ассистента кафедры, т.к. начинался летний отпускной период.
       В июле 1964 г. я приехал к 9 часам утра на ул. Вавилова и был представлен зам. главврача 64-ой больницы Вороне, которая руководила проведением утренних врачебных конференций. Я познакомился также с сотрудниками кафедры и врачебным персоналом больницы. Я сразу был включён в число врачей - ночных дежурантов. Первоначально Петр Михайлович закрепил за мной две группы студентов 3-го курса, и я стал с ними вести занятия. У меня уже был опыт преподавания пропедевтики внутренних болезней на кафедре профессора В.Х.Василенко в I Медицинском институте. Поэтому вхождение в новый коллектив и контакты со студентами, национальный состав которых был самый разнообразный, происходил гладко и без особых трудностей.
       Когда я познакомился с контингентом больных, а мне дали сразу вести две палаты, то понял, что больные здесь более тяжелые, чем в Клинике пропедевтики внутренних болезней в I МОЛМИ. Это объяснялось тем, что больница N 64 являлась "скоропомощной", и в нее поступали больные с экстренной тяжелой патологией, чаще всего с инфарктом миокарда. Ассистенты кафедры сами вели больных до 3-10 человек. Это, конечно, очень утомительно, т.к. была ещё и педагогическая нагрузка. Но были и свои преимущества в том, что при проведении занятий со студентами у постели больного преподаватель, ведущий сам больного, лучше знает все детали заболевания. Разборы больных, проводимые таким ассистентом, более содержательны и интересны для студентов.
       В 5-том терапевтическом отделении, где я утвердился, зав. отделением была Клавдия Васильевна Сергеева, чрезвычайно энергичная и веселая женщина, умеющая быть, когда надо, суровой и требовательной. Мы с ней сразу поладили. Она была быстра, сметлива, довольно интересна собой, но с митральным румянцем на лице. Я сразу догадался, что она страдает митральным пороком, и некоторая эйфория, которая наблюдается у этих больных, связана с гипоксией. На первых порах она очень тонко и ненавязчиво помогала войти в курс дела и сама знакомила меня с больными в моих палатах. Всё это она делала как-то живо, легко и заинтересованно. Я, будучи у В.Х.Василенко на кафедре, сравнительно много занимался больными с приобретенными пороками сердца.
       Однажды ко мне поступил довольно сложный больной с аортально-митральным комбинированным пороком, и мне удалось очень тщательно и детально описать все симптомы и подвести к правильному диагнозу. Клавдия Васильевна всем врачам показывала, как надо описывать симптоматику аортального порока, а мне такие дифирамбы совсем не нравились, т.к. я знаю, насколько порой бывают завистливы коллеги...
       Клавдия Васильевна настолько хорошо ко мне относилась, что, когда я заболел, она меня разыскала, прислала еды и лила целительный бальзам на душу. Такие тогда встречались люди без всякого "ты - мне, я - тебе", как это делается теперь. Пожалуй, среди всех заведующих отделениями в 64-ой больнице она выделялась своей компетентностью, безусловным авторитетом и интеллигентностью. Она была старше меня лет на 5-7, и ей сейчас - если она жива - за 80. Дай Бог быть ей здоровой!
       К нам иногда попадали по скорой помощи довольно известные лица. Так, мною осматривался известный актер Ромашин, в то время - молодой человек примерно моего возраста. Он страдал мерцательной аритмией. Видимо, это была неустойчивая и лабильная форма. И мы применяли гликозиды пролонгированного действия. Мерцательную аритмию удалось снять без применения электростимулирующей терапии. В дальнейшем он добился больших успехов в артистической деятельности и как-то ушел из поля моего наблюдения. Возможно, что потом установилась нормоаритмическая форма мерцательной аритмии, и он мог прогрессивно трудиться. При расставании он мне предрекал большую будущность, но... оказался не очень дальновидным пророком. Он очень умно мог перевоплощаться, диапазон его персонажей был весьма широк, и его роли принимались зрителями с одобрением, а иногда и с восхищением. Тяжела была его судьба. Как известно, в возрасте 68-69 лет он на даче решил спилить сосну электропилой "Дружба" и, не имея, видимо, опыта, не успел отскочить от падающего дерева и безвременно погиб, о чём многие горько сожалели...
       В один из дней ко мне поступил больной Лапин, научный сотрудник одного из НИИ. Через некоторое время Клавдия Васильевна вызвала меня в ординаторскую и познакомила с представительным мужчиной 48-50 лет. Это оказался брат Лапина, известный физиолог Борис Аркадьевич Лапин, директор Института экспериментальной медицины в Сухуми, где находится знаменитый обезьяний питомник. Он очень тактично и осторожно стал расспрашивать меня о брате, его состоянии и перспективах выздоровления. У него иногда из правого сердца отрывались мелкие тромбы и попадали в лёгочный круг, вызывая эмболические инфаркты, а также пневмонию. Я ему ответил, что, конечно, наиболее лучшим способом была бы операция на сердце с извлечением тромбов, но больной отказывается. Я назначил больному Лапину антикоагулянты в сочетании с антибиотиками. Возможно, такое сочетание противоречило принципам патогенетической терапии, и я немного опасался, на правильном ли я пути и соблюдаю ли принцип "Non nocere" ("Не вреди"). Однако подобное назначение оказало весьма благотворное влияние на состояние больного. Температура стала снижаться, появился аппетит, и рентгенологическая картина в лёгких улучшилась. Я сам не верил такому исходу множественной инфарктной пневмонии.
       Мать Лапиных, суховатая, строгая старушка, часто просиживала у постели больного и приносила ему с любовью сготовленные блюда. Да и брат, Борис Аркадьевич, постоянно навещал больного. В результате больной поправился и был выписан в удовлетворительном состоянии. Но всегда оставалась угроза повторения инфарктов легких, учитывая возможность формирования новых мелких тромбов в правом сердце и выброса их в легочный круг. К сожалению, в дальнейшем так и случилось, так как основная причина болезни не была устранена, и через полгода при развитии множественных инфарктов легких эмболического происхождения больной скончался.
       На кафедре у меня было много дел: утренние обходы больных, ведение преподавательской работы со студентами по пропедевтике внутренних болезней. Однажды меня вызвал профессор Киреев и предложил занять место заместителя секретаря партгруппы кафедры. Секретарём был уже утверждён старый мой знакомый Иван Никитович Рыбкин, перешедший с кафедры В.Х.Василенко, где он был ассистентом, с повышением на кафедру Киреева в должность доцента. Я думаю, что утверждение меня на роль зам. секретаря партгруппы произошло с подачи самого Ивана Никитовича. Ему я, конечно, весьма обязан был, так как, по сути дела, первую свою научную работу я писал под его непосредственным руководством и при его участии. На моей обязанности секретаря партгруппы кафедры лежало держать связь с факультетским партбюро, с ответственным за идейно-воспитательную работу - доцентом кафедры биологии Татьяной Николаевной Улисовой, готовить повестку дня заседаний партгруппы кафедры, вести протоколы этих заседаний и т.д.
       Аспиранты кафедры также обязаны были вести общественную работу, т.к. при защите диссертаций секретарь Ученого совета всегда зачитывал в характеристике соискателя - какую общественную работу он вел на кафедре. А вот аспирант Владимир Аркадьевич Орлов имел партийное поручение, в то время как аспирант Анатолий Александрович всячески уходил от каких-либо общественных нагрузок и всецело был сосредоточен на собирании материала для своей диссертации "Клинические варианты перикардита при инфаркте миокарда"...". Я говорил об этом Петру Михайловичу, но он как-то снисходительно махал рукой, и всё оставалось по-прежнему.
       Надо сказать, что у Анатолия Александровича не всё было благополучно в семье. Он был женат на цыганке, довольно красивой и милой женщине. У них рос прекрасный сын, и вдруг оказалось, что он хочет разводиться и создать новую семью. Но об этом мы узнали уже позже, и его бывшая жена не стала поднимать шума. В то же время с Владимиром Аркадьевичем произошла неприятная матримониальная история, которая грозила кончиться весьма плачевно для его дальнейшей карьеры.
       Владимир Аркадьевич, высокий статный красавец 29 лет, брюнет с голубыми глазами, производил весьма сильное впечатление на женщин, и он этим, видимо, весьма умело пользовался до поры до времени. Мне вспомнилась "Крейцерова соната" Льва Толстого и герой этого произведения, который был озабочен тем, чтобы завлечь в свои сети очарователя очередную красивую женщину.
       Однажды меня на кафедру приглашает Петр Михайлович и озабоченно говорит, что у нас на кафедре "ЧП", и виновником является аспирант В.А.Орлов. В партком Университета поступило письмо от гражданки, которая жаловалась на поведение Орлова Владимира Аркадьевича, аспиранта нашей кафедры. Суть жалобы сводилась к тому, что подательница заявления, кассирша одного из магазинов, оказалась в интимной связи с Орловым, и эта связь продолжалась довольно длительное время. Орлов имел семью и двух детей. Это был самый банальный адюльтер, разница в возрасте участвующих в нём составляла 10 лет, и совсем не ясно, на что могла надеяться 40-летняя женщина при таком раскладе. Однако, как утверждалось в письме, Орлов обещал развестись с женой и жениться на этой женщине. Нелепость ситуации ещё заключалась в том, что неясно было, на какой материальной основе могла быть создана новая семья, учитывая низкие финансовые возможности аспиранта.
       Естественно, что нашей партгруппе было предписано разобраться в перипетиях этого неприятного и щепетильного дела. На заседании партгруппы Орлов был в совершенно потрясенном состоянии, признавал свою вину и просил быть к нему снисходительными. Петр Михайлович, зав. кафедрой, занял непримиримую позицию, и казалось, что судьба Орлова будет решена самым отрицательным образом. Вопрос шел об отчислении из аспирантуры, хотя до официальной защиты диссертации оставалось совсем немного времени. Доцент Рыбкин был склонен наказать Владимира Аркадьевича по партийной линии, но дать ему возможность остаться в аспирантуре и защитить уже почти подготовленную диссертацию. Я поддержал Ивана Никитовича и обратил внимание членов партгруппы на то, что будет разрушена семья, в которой двое малолетних детей, и основательно подорвано ее материальное благополучие. Конечно, где-то в глубине души я понимал, что наше решение в пользу сохранения за Орловым status quo вовсе не означает, что он уже исправился или даже исправится в будущем. В конце концов, было принято "соломоново решение" - объявить строгий выговор, оставить в аспирантуре, допустить к защите диссертации, учитывая раскаяние Орлова и его уверение в том, что он постарается более не допускать подобного. Все же история выглядела очень тягостно и для виновника происшедшего, и для окружающих коллег. После относительно благополучного исхода этого дела Орлов приободрился и всячески высказывал ко мне свое расположение.
       Потом я был на защите диссертаций обоих наших аспирантов. Анатолий Александрович Павлов представил кандидатскую диссертацию к защите раньше, чем Орлов. И защита своей диссертации была проведена Павловым очень хорошо. Он свободно владел материалом и за 20 минут изложил основные положения своей диссертации, не прибегая к шпаргалке, и произвел благоприятное впечатление на аудиторию. В.А.Орлов явно нервничал, не сумел взять себя в руки и при изложении материала пользовался заранее составленным конспектом.
       В дальнейшем В.А.Орлов стал ассистентом и работал на базе 20-ой горбольницы. Но его старые страсти нисколько не умолкли, и он продолжал испытывать чрезмерное влечение к прекрасному полу. В конце концов, он остановил свой выбор на молодой избраннице, разошелся со своей женой, Риммой, и, женившись вновь, как рассказывали, жил с новой женой не очень дружно, постоянно ссорясь. Я встречал его на общих партийных собраниях I Медицинского института, которые проводились в конференц-зале МГУ на Ленинских горах. С годами он лишился прежнего обаяния, облысел, стал необщителен и предпочитал меня не замечать, не здороваясь.
       Что такое происходило с нашими аспирантами? И Анатолий Александрович тоже разошелся со своей женой-красавицей. И женился, как мне казалось, по расчёту, так как семья его новой жены была хорошо обеспечена материально, - он поселился с ней в отличной трехкомнатной квартире в районе Филёвского парка.
       В Университете группы студентов образовали землячества выходцев из стран Африки, Азии и Латинской Америки. Были большие землячества из стран Индии, Индонезии, арабских стран и стран Латинской Америки. Очень много было студентов из Японии и Китая.
       Большую сплочённую группу студентов представляло собой индонезийское землячество. У меня учился студент Джоко, красивый и весьма способный студент, хорошо говоривший по-русски и игравший в землячестве какую-то ключевую роль. Как раз в то время (это было в 1965 году) произошёл контрреволюционный переворот, возглавляемый генералом Сухарто, что привело к массовым избиениям коммунистов, в результате чего погибло 3 миллиона человек. Среди индонезийского землячества царили растерянность и потеря перспектив на будущее. Некоторые студенты уехали на родину, но там их ждали в лучшем случае концлагерь, в худшем - смерть. Мой студент Джоко тоже собрался ехать в Индонезию и, как рассказывали очевидцы, он летел через Калькутту, и уже там его предупреждали, что на родине ничего хорошего его не ждёт. Он всё-таки решил лететь. В аэропорту он был арестован и вскоре расстрелян как причастный к коммунистическому движению.
       Вообще индонезийцам не везло и у нас. К нам в отделение пришел работать молодой врач, весьма самоуверенный и амбициозный человек. Случилась трагическая история, и виной всему были неосмотрительность и неосторожность этого врача. Вечером поступила больная, 21 г., студентка из Индонезии. При госпитализации полагалось к прочим документам присовокупить амбулаторную карту из УДН. Такая амбулаторная карта при поступлении больной легла на стол врача А.М.Локшина. И там, на обложке амбулаторной карты в верхнем углу красным карандашом была пометка "Аллергия к антибиотикам". Больная поступила с обострением бронхита и подозрением на пневмонию. Врач проигнорировал предупреждающую запись и назначил по 250 000 стрептомицина и пенициллина внутримышечно. Сестра сделала внутримышечное введение стрептомицина. Тут же больная стала задыхаться, посинела, потеряла сознание, и наступила анафилаксия - шок. Конечно, и сестра, и врач были потрясены. "Quod praeterit, effluxit" ("Что прошло, того уж нет". Цицерон).
       Всё-таки можно удивляться невнимательности врача, и тому, как он без всяких колебаний решился на такой шаг. По-видимому, и нужды в применении таких сильных средств, как стрептомицин и пенициллин, не было. К сожале­нию, вскрытие не производилось, а члены индонезийского землячества волновались и готовы были физически разбираться с врачом. Умершей были устроены грандиозные проводы, а тело было отправлено на родину. В своей медицинской практике я встретился с анафилактическим шоком в двух случаях. В обоих случаях нам удалось спасти пострадавших, одна из них была наша коллега-врач...
       Новый 1966-ой год решено было встретить в обществе студентов вместе с преподавателями. Кафедра наша собралась не в полном составе, было 5 человек преподавателей. В просторном помещении на первом этаже в старом общежитии были расставлены столы. Работал буфет. От землячеств были выделены ответственные, следившие за порядком. Декан Березов поздравил при­­­­­сутствующих с Новым годом. Были импровизированные выступления студентов. Моя студентка из Эквадора прочитала свои стихи - кажется, она была довольна известная поэтесса у себя на родине. Студенты из Аргентины исполнили несколько зажигательных мелодий на испанском под аккомпанемент гитары. Потом танцевали и студенты, и преподаватели. Встреча прошла в дружественной и тёплой обстановке, но уже в половине второго ночи мы собрались и распрощались со студентами, организаторами встречи. Я думаю, что у них остался в памяти этот Новый год...
       Так протекала наша врачебная жизнь в стенах 64-ой клинической больницы. Так как больница была "скоропомощная", то к нам везли из окружающих районов весьма тяжелых больных. В один из дней вечером поступил больной Розенберг. Он только выписался из нашего отделения после перенесенного мелкоочагового инфаркта миокарда. Он не скрывал, что ангинозный приступ развился у него после радостной и приятной встречи с женой. Видимо, и этот случай следует учитывать как фактор риска в происхождении инфаркта миокарда. У него на этот раз развился тяжелый распространенный трансмуральный инфаркт миокарда. Я тщетно всю ночь боролся за жизнь больного, но тогда наши лечебные возможности были значительно меньше, чем теперь. Да и реанимации тогда ещё не было, и больные в тяжелейшем состоянии поступали в общие палаты. К утру больной скончался.
       Вообще, то время, проведенное мной в 64-ой больнице, изобиловало каким-то необычным наплывом больных с инфарктом миокарда, и среди них стало возрастать число молодых людей в возрасте до 40 лет. Причём обстоятельства, приведшие к инфаркту миокарда, были самые разнообразные.
       Так как инфаркт миокарда помолодел, и всё больше молодых больных с инфарктом поступало в наше отделение, Петр Михайлович предложил мне заняться этой проблемой, которая в будущем могла вылиться в кандидатскую диссертацию. Работа над этой темой растянулась на 7 лет и наряду с большими трудностями доставила мне большое удовлетворение. Вообще, ничто так не удовлетворяет врача, как возможность облечь разрозненные результаты практического опыта в стройную форму и сделать обобщающие теоретические выводы. Конечно, я "Америки не открыл", но думаю, последующие исследователи проблемы инфаркта миокарда в молодом возрасте используют мой опыт в дальнейшей научной разработке этой проблемы.
       Прежде всего, я решил начать с изучения показателей свертывающей и антисвертывающей систем крови в периоде острого инфаркта миокарда, который длится от 7 до 10 дней. Конечно, возможности нашей лаборатории в то время были еще очень ограничены, и мы могли изучать немного факторов коагулограммы. Я начал изучать показатели коагулограммы и тромбэластограммы при остром инфаркте миокарда под руководством Г.А.Комогорцевой, ассистента, возглавлявшей биохимическую лабораторию. Уже в 1966 году я подготовил первую работу о состоянии свертывающей и антисвертывающей системы крови при инфаркте миокарда у лиц молодого возраста до 40 лет. Были получены интересные данные - в остром периоде инфаркта миокарда у молодых лиц имеет место нормальные показатели свертывания, о чём свидетельствуют нормальные цифры толерантности плазмы к гепарину при незначительном укорочении времени рекальцификации крови. Вместе с тем отмечено нормальное время фибринолиза или некоторое его замедление, что указывает на известную депрессию элементов антисвертывающей системы.
       Моя работа была доложена на 1-ой научной конференции кафедры внутренних болезней и госпитальной терапии. Мое сообщение неожиданно вызвало большой интерес среди присутствующих, т.к. до этого в нашей литературе сведений о состоянии свертывающей и антисвертывающей систем при инфаркте миокарда у лиц молодого возраста не было. В последующем, через несколько лет, академик Малая из Харькова выпустила книгу "Об инфаркте миокарда в молодом возрасте", ссылаясь на мои работы по этому вопросу, что, помню, было весьма лестно. На конференции несколько острых вопросов задал старший научный сотрудник из I ММИ Г.А.Якунин, который занимался теоретическим изучением проблем свёртываемости крови. Но мои познания в этой области были тогда очень ограничены, и я не мог в полной мере ответить на все вопросы очень уважаемого мной Г.А.Якунина. Успешное выступление на этой конференции подтолкнуло меня к более интенсивным занятиям в этой области, и вскоре я уже представил обзор литературы по затрагиваемой теме.
       Одновременно, с Л.А.Губановой, которая заведовала кабинетом ЭКГ и функциональной диагностики, я старался образовать себя в электрокардиографической диагностике острого инфаркта миокарда и осложнений при нем. Ко мне поступали больные в тяжелом состоянии и требовали большого внимания и отдачи сил. И мы тогда выступали в роли реаниматологов, хотя и слабо вооруженных в техническом отношении.
       Однажды под вечер ко мне поступил больной Анохин 40 лет, ответственный работник МИДа, с распространенным трансмуральным инфарктом миокарда. Всю ночь я боролся за его жизнь, к утру он скончался от острой левожелудочковой недостаточности. У нас работала замечательный прозектор, неутомимая, знаток в своем деле С.А.Левина. Идти к ней было и интересно, и, вместе с тем, вызывало внутреннюю тревогу, так как она была беспощадна к ошибкам практических врачей-терапевтов. Больной Анохин в течении 10 лет страдал сахарным диабетом с инсулиновой зависимостью. Неожиданно на вскрытии С.А.Левина обнаружила резкое изменение цвета органов, брюшины и даже костей, имевших ярко оранжевый оттенок. Она пожимала плечами и говорила, что ткани были ингибированы промежуточными продуктами нарушенного углеводного обмена, по-видимому, избыточной выработкой каротина.
       Самым тяжелым из моих больных был Айнулов 25 лет. Как он сам признался, он начал курить с 12 лет, по 1-1,5 пачки в день. Кроме того, его семья жила в тяжелых жилищных условиях, и во время сна его ноги упирались в стену, и он вынужден был во сне всё время их поджимать. Правда, выписался он в удовлетворительном состоянии, но в дальнейшем я потерял его из виду, хотя все лечившиеся мною больные с острым инфарктом миокарда были взяты на диспансерное наблюдение, и я периодически вызывал их для освидетельствования.
       Жизнь преподносила нам самые неожиданные уроки, и, пожалуй, ни одно заболевание не имело столько масок, сколько имел инфаркт миокарда у молодых людей. В один из дней из хирургии был переведен больной 39 лет, у которого хирурги будто бы диагностировали катаральный аппендицит. Уже после операции стала развиваться сердечная недостаточность, и на сделанной ЭКГ был выявлен трансмуральный инфаркт миокарда. Спасти больного не удалось. Безусловно, у больного развился абдоминальный вариант течения острого инфаркта, принявший маску обострения хронического аппендицита. Произведенная ненужная операция стала фатальной для больного. При этом я заметил у хирургов тенденцию всё же настаивать на том, что в отростке были найдены катаральные изменения, которые они находили, чтобы спасти честь мундира. Это была типичная врачебная ошибка, и трудно в этом обвинить хирургов ввиду сложности четкой диагностики.
       Вообще, когда ко мне поступали больные с острым инфарктом миокарда, я всегда был начеку и боялся казусов с самой неожиданной стороны. Например, однажды меня вызвали к больному 40 лет с будто бы очаговой пневмонией. Я сразу заподозрил инфаркт миокарда, хотя боли в грудной клетке были незначительны и атипичны по характеру. Врач неотложной помощи поставил диагноз - пневмония, на основании выявленных при аускультации хрипов, но не обратил внимания, что они располагались в нижних отделах легких и носили симметричный характер. ЭКГ подтвердило диагноз трансмурального инфаркта. Возникший отек легких привел к фатальному исходу.
       Конечно, мне приходилось заниматься больными самого разнообразного профиля. Как-то ночью меня вызвали в неврологическое отделение к больному 42 лет Хабарову. На него тяжело было смотреть - так разыгралась картина острого приступа невралгии тройничного нерва. Мне удалось снять приступ сочетанием анальгезирующих и наркотических препаратов. Эти приступы беспокоили больного последнее время очень часто и, по сути, сделали его не­трудоспособным. Я посоветовал ему достать препарат "Тегретол", и длительное лечение этим лекарством неожиданно дало прекрасные результаты. Постепенно приступы невралгии стали реже, интенсивность их уменьшилась, и через несколько лет больной стал практически здоровым. Он постоянно общался со мной и доставлял мне приятные минуты, так как верил в меня как в Бога. Вот изумительное качество нашей профессии - признательность и благодарность больных, которых мы подняли на ноги. Я вспомнил древнее изречение: "Nocere facile est prodesse dififcile" ("Вредить - легко, быть полезным - трудно").
       Но не всегда всё бывало гладко. Мне вспоминается один случай, о котором я думаю с чувством сожаления и даже стыда. Однажды ко мне поступил настройщик роялей лет 60, страдавший хронической пневмонией, эмфиземой легких и хронической легочно-сердечной недостаточностью. Я решил показать этого больного своим студентам 3-его курса. Когда я позвал студентов к постели больного, он оказался в состоянии нарушенного сознания и не реагировал на мои вопросы. Я стал у постели больного излагать основные этапы течения болезни этого больного. В заключении один студент спросил, а каков прогноз заболевания. Я сказал, что неутешительный. На другой день у постели больного сидела заботливая жена, принесшая ему вкусненькие вещи. Больной встретил меня приветливо и вдруг, улыбаясь, сказал: "Что же это вы, Георгий Александрович, решили меня уже похоронить?". Это было сказано даже без упрека, а как-то с хитрецой и некоторой насмешкой. Мне стало не по себе, и я, как мог, неуклюже выкручивался. Мы столкнулись с расстройством сознания, которое называется просоночным, при котором больной слышит всё, что происходит вокруг. В дальнейшем, рассказывая студентам о степенях расстройствах сознания, я всегда вспоминал этот случай.
       Иногда приходилось разбираться со сложными психологическими ситуациями. В один из дней ко мне поступил больной 32 лет с обострением хронического гломерулонефрита. Он был истощен, на коже лица пятна, подобные хлоазмотическим. На расстоянии был слышен запах аммиака. Налицо типичный финал тяжелого поражения почечной паренхимы с почечной недостаточностью II-III степени и уремией. Конечно, это наводило на мысль, что у больного произошло сморщивание почек и снижение функции до минимума. Я прилагал все усилия, чтобы как-то снизить резкое повышение кислых валентностей в крови, проводил капельные вливания 4%-ной соды, применял появившийся в то время леспенефрил, который был рассчитан на ощелачивание внутренней среды. Остаточный азот у него достигал 350 мг%, и мне удавалось снизить его до 100 мг%. У больного периодически возникала рвота, и, видимо, развивался уремический гастрит. При выслушивании сердца определялся шум трения перикарда, что также увязывалось с асептическим уремическим воспалением листков перикарда, и воспринималось, как похоронный звон.
       Я демонстрировал студентам этого больного, и мне важно было, чтобы студенты услышали, что такое шум трения перикарда. Жена больного, не отходившая ни на шаг от него, протестовала против осмотра больного студентами, но не было никакого осмотра, лишь студенты выслушивали трение перикарда и тихо отходили в сторону. Вообще такого отношения к больному родственнику я более никогда не встречал. Она буквально билась и пыталась отстоять жизнь больного, хотя наверняка понимала безнадежность состояния мужа. Где у нее брались силы для ночного и дневного ухода за больным? Это был образец преданной любящей жены, считавшей своим долгом принять все необходимые меры для спасения дорогого человека. Она готовила и приносила ему домашние кушанья, но всё это оставалось на столике несъеденным. Она теребила меня, вызывала и просила, чтобы Петр Михайлович чаще смотрел больного. Всё же я был молодым врачом, и она считала, что в данном случае мои познания недостаточны.
       Тогда уже появились первые сообщения об успешных пересадках почек заграницей. Наша хирургия к этому только готовилась. Мы даже не могли применить гемодиализ - для этого не было условий. А на консервативную терапию надежды совершенно не было. Больной медленно угасал. На коже туловища появился иней, связанный с выделением аммиачных кристаллов через поры кожи. Он периодически впадал в забытье. Жена прилагала все усилия, чтобы морально поддержать больного, успокаивала, гладила его, и любовь ее к этому человеку проявлялась в таких размерах, что поражала воображение и вызывала невольное уважение, несмотря на то, что в своем стремлении спасти больного она переходила границы реального и разумного. По-моему, Петр Михайлович, да не будет ему упреком, даже избегал этой женщины. Иногда явная истерия достигала своего апогея, и она принималась в коридоре истерически рыдать и упрекать врачей в некомпетентности и недостаточности внимания к больному. Она знала о фатальном конце, но в это не верила. (Мне вспомнилось изречение англичанина: "Я знаю, что я умру, но я в это не верю".)
       Наконец, он скончался в уремической коме. Жена была безутешна, но даже как-то вдруг успокоилась. Она ни в коем случае не допускала мысли о вскрытии, хотя заранее можно было себе представить патологоанатомическую картину процесса в почках. Она пошла к зам. главврача Вороне и добилась разрешения не производить вскрытие, которое по отношению к её мужу казалось ей кощунством.
       Прошло полгода после описанного случая, и вдруг ко мне поступил аналогичный больной по фамилии Агеев ("закон парности случаев"). Если первого больного самоотверженно опекала жена, то здесь у постели больного просиживала мать, которая вела себя не менее героически. И вот почему: состояние этого больного было не менее тяжелым, и всё те же онёра - желтизна кожи, истощение, высокий остаточный азот. Только этот больной страдал почечной недостаточностью, всё время сохраняя ясное сознание. Всё же были мои потуги снизить остаточный азот, который доходил до 300 мг%, при помощи щелочных в/в вливаний и леспенефрила. И вот мы узнаём, что Борис Васильевич Петровский, которому я когда-то готовил больных со стенозом левого венозного отверстия для операции комиссуротомии, подготовил всё для осуществления пересадки больному почки с почечной недостаточностью.
       Связались с Борисом Васильевичем и предложили для этой цели больного Агеева, который прекрасно сознавал свое состояние и без колебаний согласился. Наиболее выгодным для операции был подбор пересаживаемой почки от донора - одного из родителей больного. Донором выступила мать Агеева. И вот больного переводят к Петровскому. После тщательного и всестороннего обследования состоялась операция, которая прошла весьма успешно.
       Прошло еще полгода после этого знаменательного события. Я как всегда был занят и перегружен: работа в клинике, занятия со студентами, обходы больных, ночные дежурства, общественная работа. Однажды утром я шел по коридору терапевтического отделения, и вдруг - навстречу мне идет чрезвычайно высокий молодой человек, пышущий здоровьем и энергией. Я в недоумении остановился и никак не мог понять, почему незнакомец ведет себя так, почти по-панибратски. Видимо, на лице моем отразились недоумение и досада, потому что человек вдруг вскричал: "Георгий Александрович, неужели вы меня не узнаёте? Я - Агеев, ваш больной с заболеванием почек". Я всё понял, страшно обрадовался и не мог сдержать удивления и даже восторга от чудесного воскресения этого вообще тогда безнадежного больного. Самое удивительное - цвет лица Агеева принял нормальный здоровый вид, а сам больной оказался высокого роста. Это тоже меня поразило, так как я его всегда видел в постели, и он не вставал передо мной в рост. Конечно, я поздравлял его, а он, в свою очередь, - меня, и я воздавал должное искусству хирургов, в буквальном смысле подаривших Агееву новую жизнь. Мы с ним расстались, и он стал работать и жить полнокровной жизнью. После операции он прожил 6 лет, но и это был подарок судьбы. Началась реакция отторжения, которую тогда еще нельзя было избежать. Но всё же, шесть лет полноценной жизни - это не мало! Жаль только, что эти операции не начались раньше, тогда бы и первый мой больной какое-то время пользовался бы благами жизни.
       Петр Михайлович Киреев был сыном известного инфекциониста Михаила Киреева, которого считают основателем русской школы инфекционистов, много сделавшего для изучения инфекционных заболеваний в России. Петр Михайлович неплохо читал лекции по пропедевтике внутренних болезней, во всяком случае, излагал материал ясным и доходчивым языком. Студенты могли успевать законспектировать основные положения его лекции. Под его руководством был издан неплохой учебник "Пропедевтика внутренних болезней" в издательстве при Университете дружбы народов. Этот учебник отличался компактностью, очень лаконичным языком, и многие сложные для понимания студентов вопросы становились ясными и понятными.
       Когда я появился в составе кафедры, то Петр Михайлович стал меня нагружать различными обязанностями. Он вменил мне также подбирать для его лекций больных и докладывать о них перед началом теоретической части лекции. Я это делал, не пользуясь историями болезней, и старался докладывать по памяти историю болезни демонстрируемого больного также четко и ясно, как потом Петр Михайлович читал свои лекции. Надо сказать, что я в своей врачебной деятельности слышал многих лекторов, и мне стиль и построение лекций Петра Михайловича всегда нравились, тем более что его отличала внятная дикция и хорошо поставленный голос.
       Но Петр Михайлович не остановился на привлечении меня в качестве иллюстратора своих лекций. Как-то раз он вызвал меня в свой кабинет и сделал очень лестное предложение - подготовить курс лекций по физиотерапии, который вводится для факультативного чтения для студентов 4-го курса. Позже я понял, что я дал несколько поспешное согласие на такой довольно авантюрный шаг. Мне пришлось засесть за учебники и проштудировать основы физиотерапии. И так как я был еще неопытный лектор, то не удосужился написать лекции или хотя бы составить конспекты, надеясь на свою память. Поэтому, я думаю, мои лекции не производили впечатления на студентов, и они потом задавали много вопросов. На некоторые из них я мог ответить слишком обще и неконкретно, так как не был специалистом в области физиотерапии. Е.Л.Полоцкая, ассистент нашей кафедры, побывав на одной из моих лекций, тоже сделала ряд критических замечаний. Тем не менее, я, мучаясь и сомневаясь, прочитал 6 запрограммированных лекций до конца. Петр Михайлович, который официально был закреплен руководителем работы над кандидатской диссертацией, вообще был доволен результатами, так как я спустя полгода уже опубликовал свою первую научную работу.
       Мне постоянно приходилось следить за поступлением больных с инфарктом миокарда до 40 лет. Я решил познакомиться с докторами станции скорой помощи, и они старались направлять этих больных в нашу клинику. Конечно, ко мне поступали не только больные до 40 лет. Однажды на дежурстве я поднял из приемного покоя больного 60 лет с инфарктом миокарда. Больной производил довольно тяжелое впечатление, так как был слеп. Тогда поступление больных в коридоры было правилом, и они никогда не пустовали. В конце коридора стояли кровати. Один больной с кровати должен был переводиться в палату. Стояла свободной даже не кровать, а топчан. И вот слепого больного с инфарктом миокарда кладут на этот топчан. Я сделал необходимые распоряжения сестре по лекарственной терапии и особенно оговорил строгий постельный режим, лежа на спине. В это время начиналась врачебная конференция, на которой я должен был присутствовать. Выступал доцент кафедры хирургии. Через 1 час я вернулся в отделение и, еще идя по коридору, услышал тяжелое прерывистое дыхание только что поступившего больного с инфарктом миокарда. Сестра, несмотря на мое предупреждение, после того, как больной с кровати переселился в палату, на его место решила перевести слепого больного с инфарктом, и эта пертурбация, безусловно, привела к острой сердечной недостаточности и гибели больного на моих руках. Я проделал решительные мероприятия, но всё было совершенно бесполезно. Была ли виновата сестра, которая из лучших побуждений хотела перевести больного с топчана на кровать, или это было естественное течение болезни, трудно сказать. Во всяком случае, когда больной поступает в отделение, такие перемещения в острый период совершенно нежелательны. Сестре я дал нагоняй, но что сделано - то сделано...
       Кафедру госпитальной терапии возглавляла профессор Валентина Александровна Кононяченко. До занятия этой должности в УДН она заведовала отделением гипертонической болезни в Институте терапии при директорстве академика АМН СССР, знаменитого кардиолога и терапевта Александра Леонидовича Мясникова. В своей монографии о гипертонической болезни Валентина Александровна приводила наблюдения о мужчинах-алкоголиках, которые умирали или от острой алкогольной горячки, или от цирроза печени, но у них совершенно отсутствовали признаки атеросклероза. Это наводило на мысль, что алкоголь каким-то образом положительно влияет на жировой обмен, но, конечно, обладает другими весьма негативными свойствами.
       Конечно, такие сведения об алкоголиках льют воду на мельницу тех, кто поддерживает идею разумного распития алкоголя. Особенно сейчас такие открытия могут оказаться на руку отечественным и западным пивным "королям", чтобы с еще большей силой спаивать русский народ. Ведь спаивание пивом незаметное, тихое, и отрицательное воздействие пива наступает исподволь и постепенно. Не надо только забывать о синдроме "пивного сердца" - заболевания, широко распространенного в таких странах, как Германия или Чехия, где пиво считается национальным напитком.
       Валентина Александровна Кононяченко была дамой весьма экстравагантной и могла смутить своими замечаниями кого угодно, не стесняясь присутствующих. Однажды, когда я пришел на заседание кафедры и, входя в кабинет, поздоровался со всеми, она вдруг воскликнула: "До чего же вы красивы, Георгий Александрович!". Эта демонстративная оценка моих внешних данных была мне, признаюсь, не очень-то приятна, она могла вызвать нездоровые мысли у сидящих там же мужчин.
       Кафедрой общей хирургии заведовал профессор Владимир Владимирович Виноградов, сын профессора В.Н.Виноградова - личного врача Сталина. Как и отец, он был полного телосложения, но еще более массивен и тучен. Это происходило за счет его поклонения Бахусу. Он тогда являлся одним из лучших специалистов по заболеваниям желчевыводящих путей и зарекомендовал себя как хороший хирург. Лапароскопия тогда только вводилась, и его сотрудники начали широко пользоваться этим методом.
       Я решил побывать на его лекции по заболеваниям желчных путей. Признаюсь, мне его лекция понравилась по существу, но не по форме изложения. Не знаю, понимали ли его студенты, но он накануне, видимо, где-то перебрал, и были все черты тяжелого похмелья. Голос срывался и иногда гудел, как в бочку. Лицо - багровое, и только что не шатался. Он с трудом дочитал лекцию до конца, хотя эта тема была ему близка и разбираема много раз.
       Конечно, страсть его обуревающая сказывалась и на профессиональном искусстве. Однажды старшая медсестра обратилась с просьбой к В.В.Вино­градову прооперировать ее мужа, у которого был установлен рак желудка. При операции одно неосторожное движение - и Владимир Владимирович поранил скальпелем селезеночную артерию. Это привело к тому, что хирург был вынужден удалить селезенку. Это не прибавило авторитета Виноградову, и не знаю, как он смотрел в глаза старшей сестре.
       На кафедре, где вначале сложилась хорошая коллегиальная обстановка среди сотрудников, вдруг появилась червоточина. Петр Михайлович, который по складу характера был человек добрый и, может быть, даже слишком, упустил бразды правления, и И.Н.Рыбкин, который стал доцентом и вторым лицом на кафедре, стал проявлять необоснованные амбиции. Ему страшно захотелось стать зав. кафедрой. Я бывал на его лекциях, и он, как малоопытный лектор, допускал в ходе лекции явные ошибки, иногда искажая специальные термины. Лекции П.М.Киреева были построены более логично и отличались доходчивостью и четкостью изложения. В результате развернулась интрига, в которой застрельщиком был Иван Никитович. Эта интрига развернулась где-то в верхах, на уровне ректора и парткома. До нас доходили отдельные слабые отголоски, и это дело не разбиралось на партгруппе кафедры. И.Н.Рыбкин потерпел в своих претензиях на заведование полное фиаско и вскоре вынужден был уйти из УДН и перейти в систему 4-го Главного управления. Там он работал терапевтом-консультантом на должности доцента и писал диссертацию на историческую медицинскую тему. Защитил диссертацию и стал доктором медицинских наук.
       Как-то в один из дней Горохов, заведующий 5-ым хирургическим отделением, пригласил меня на консультацию к больному с обострением язвенной болезни двенадцатиперстной кишки. Передо мной предстал молодой человек, 32 лет, пониженного питания, с бледными кожными покровами, немного взбудораженный и чрезвычайно обеспокоенный состоянием своего здоровья. Заболел он так с полгода, и наблюдались небольшие язвенные кровотечения. Во время обследования в хирургическом отделении реакция Грегерсена на кровь в кале была отрицательной, кровотечения из язвы не наблюдались. Болевой синдром тоже не был резко выражен, и в жалобах больного боли фигурировали как бы на заднем плане.
       Больной почему-то решил, что всё спасение в хирургии, в оперативном вмешательстве. И когда я стал ему говорить, что есть прекрасные консервативные методы лечения его болезни, он совершенно не обращал внимания на мои доводы и твердил свое. Кто-то ему дал твердую установку на операцию. Я еще высказал такие аргументы: "Вы же еще не лечились как следует у терапевта, а добровольно идете под нож..." Он продолжал твердить свое, что больше всего его беспокоит слабость с тех пор, как заболел, и только хирурги могут освободить его от этой слабости. Еще он все время повторял, что очень боится повторения кровотечения. Я сказал Горохову, что больной сначала нуждается в консервативном лечении, а потом в долечивании на классическом курорте для лечения язвенной болезни в Железноводске, - считаю, на данном этапе операция не показана и не нужна. Всё это я записал в своем заключении в истории болезни.
       Дальше произошло совершенно неожиданное. Спустя 2,5 недели меня срочно вызывают к этому больному. Он лежит бледный, еще более похудевший, с печальным видом и говорит: "Какой я был дурак, что Вас не послушался, ведь произошло после операции осложнение!"
       Достаточно было мне опустить руку на живот, как я все понял. Они сделали операцию, но видно плохо перитонизировали швы при резекции желудка, и образовался обширный инфильтрат, занимающий всю правую половину живота. Образование это было каменистой плотности. Пришел Горохов и стоял с понурым и виноватым видом. Потом он утверждал, что больной настоял на операции, а они будто бы были против... Но в это веришь с трудом. Оставалось только применять рентгенотерапию. А больной всё ахал и повторял, как же он мог меня не послушать...
       Я всё же потом попенял Горохову: "Почему вы не приняли во внимание мое заключение, и, вообще, зачем меня тогда было вызывать, если вы такие умные?" Дальнейшая судьба этого больного осталась неизвестной, так как его срочно перевели в другую больницу для проведения рентгеновского облучения.
       Перед ноябрьскими праздниками Петр Михайлович вызвал меня (это было в 1965 г.) и спросил, могу ли я взять на себя организацию праздника с тем, чтобы собрать коллектив кафедры где-нибудь в хорошем ресторане и достойно отметить этот праздник. Петр Михайлович, будучи человеком одиноким, любил общество, молодежь, и с удовольствием участвовал в различных массовых мероприятиях такого рода. Я об этом знал и согласился принять на себя заботы по организации вечера. Я пошел в ближайший ресторан, расположенный на Ломоносовском проспекте. Но метрдотель развел руками - у нас всё разобрано. Это было уже 3 или 4 ноября. Что мне оставалось делать? И вдруг мне пришла в голову спасительная мысль - Клавдия Васильевна, директор ресторана "Центральный", мне поможет. Но оказалось, что она уже ушла на пенсию. Выручил метрдотель, старый мой знакомый, и на 6 ноября он согласился нас принять, запросив по 10 руб. с человека. Это было сравнительно дешево и вполне приемлемо.
       Я составил список и подошел к Ивану Никитовичу, а он вдруг категорически отказался. И вот тогда ассистент Мокшанов сказал мне, что тот всегда уклоняется от коллективных возлияний, так как не может себя сдержать и боится нежелательных последствий, которые могут возникнуть в ходе застолья.
       Всего собралось человек 15 сотрудников, аспирантов и врачей. Метрдотель выделил нам часть зала слева, и так как этот ресторан исповедовал русскую кухню, то и блюда были исключительно русские. Перед началом "сабантуя" Петр Михайлович сказал краткую речь и поздравил всех с наступающим праздником. Повара постарались. Разнообразие блюд и красиво сервированный стол представляли прекрасное зрелище. Потом начались, как обычно, после первых рюмок, оживленные разговоры, анекдоты, шутки и врачебные рассказы из практики. Особых танцоров у нас не было, и женщин было мало. В основном танцевали Краснобаева, Мещерякова, Орлов и я. Анатолий Александрович Павлов, аспирант, плохо себя контролировал и перепил.
       По окончании вечера я стал окончательно рассчитываться с метрдотелем и понял, что всё же на нас здорово сэкономили, не говоря уже о том, что много еды, особенно тортов и конфет, осталось на столах. Но Петр Михайлович был доволен и даже на заседании кафедры выразил мне благодарность.
       А мне еще пришлось Анатолия Александровича некоторое время сопровождать до метро. Он, видимо, плохо переносил алкоголь, был возбужден и без конца злословил на свою жену, с которой вскоре расстался.
       Жизнь продолжалась и проходила в постоянном напряжении: студенты, больные, ночные дежурства и собирание материала для диссертации. Но, конечно, были и случаи, не относящиеся к теме диссертации, но довольно запоминающиеся.
       Ко мне обратилась одна больная лет 40 с жалобами на чувство онемения в правом бедре, в боковой его части, которое после длительной ходьбы или стояния переходили в болевые ощущения. Ей казалось, что это как-то связано с гинекологическим заболеванием, и она обратилась к гинекологу, профессору Лесному, седовласому высокому красавцу. Он пошел по легкому пути и стал связывать это с заболеванием матки и предписал редрессацию, т.е., по существу, массаж матки. После этого боли усилились, и больная потеряла всякую веру в профессора Лесного. Каким-то образом она попала ко мне. У меня еще свежи были знания по неврологии, полученные в клинике профессора Е.К.Сеппа, и я заподозрил у нее болезнь Рота, когда в процесс воспаления вовлекается подкожный поверхностный боковой бедренный нерв, который проходит сложный путь, иннервируя боковые отделы кожи бедра. Потом я обследовал живот больной и выявил хронический аппендицит. Я связал поражение нерва с воспаленным аппендиксом, который, возможно, спаялся с этим нервом. Я направил больную к хирургу и потерял ее из виду. И вот спустя 3-4 года, идя по нижнему этажу ЦУМа, я был остановлен женщиной, которая во мне узнала врача, который направил ее к хирургу. Она сказала, что подтвердилось мое предвидение, и после операции удаления аппендикса она выздоровела. Она благодарила и разливалась в дифирамбах. Впоследствии я не раз встречал таких больных и, как правило, выявлял причинную связь болезни Рота с каким-то заболеванием брюшной полости.
       Летом 1965 г. Петр Михайлович предложил мне поехать в летний лагерь УДН, в Макопсе, вблизи Туапсе. Плата за пребывание была чисто символической. Мне и другим преподавателям, которые туда собирались поехать, предлагалось только ненавязчиво опекать студентов и быть им наставниками. Под лагерь для студентов УДН передали дом отдыха Большого театра. Там всё было хорошо благоустроено, и место - совершенно божественное.
       Приехали мы в самый разгар сезона - в августе месяце. "Море смеялось", выражаясь словами Горького, и голубое небо отражалось в морских волнах, навевая приятные мысли. Устроились в отличном спальном корпусе, и воздух в помещении был пропитан запахом можжевельника. Меня поселили вместе с преподавателем физики, высоким, приветливым блондином.
       В первый же день я знакомился со студентами, которые собрались здесь с разных факультетов. Из моих групп студентов здесь не оказалось. Кажется, только мой лучший студент из Аргентины, Францино, думал поехать со мной в Макопсе, но в последнюю минуту передумал, так как получил приглашение из Парижа, от брата, коммуниста из Аргентины.
       В свое время я прошел подготовку у тренера по плаванию и владел приемами плавания кролем и брассом. Единственно, чему он нас не научил, - это пользоваться стилем баттерфляй. Особенно он выделял кроль, так как считал, что это наиболее подходящий для развития мускулатуры стиль. Он критиковал плавание, которое широко распространено в России - саженками, так как при большом лобовом сопротивлении грудной клетки тратится очень много энергии, и пловец быстро устает. При плавании кролем во время гребка руками голова и туловище составляют единое целое, и грудная клетка не создает дополнительного сопротивления в воде.
       Я с соизволения начальника лагеря решил создать группу для обучения плаванию наших студентов, большинство из которых не умело плавать, даже "по-собачьи". Подобралось 18 студентов, пожелавших учиться плаванию под моим руководством. Брассом научиться было проще, сложнее - кролем. Я начал с того, что стал учить их выдыхать в воду на мелководье. Это сначала давалось им с трудом. Наиболее способными оказались арабы. Затем я учил их движениям прямыми ногами, которые в данном случае превращались в двигатель. Повороты головы направо для забора воздуха, и синхронные с этим гребки правой и левой руки.
       Тренер, который когда-то обучал меня, говорил, что гребки должны совершаться прямыми руками, хотя впоследствии я видел, что классические пловцы всегда сгибали руки почти под прямым углом, и кто был прав, я не знаю. С брассом дело шло быстрее, и уже через неделю все мои 18 питомцев могли считать себя овладевшими этими премудростями.
       Другое спортивное занятие, которое очень нравилось студентам-иностранцам - бадминтон. Я играл с ними на размеченной площадке, через сетку, по всем правилам этой замечательной игры. Мне бадминтон нравился даже больше, чем теннис, а нагрузка там была не меньше. Потом мы устроили соревнование по бадминтону, и победителем оказался студент из Ливана.
       Мне работалось там легко, и свои небольшие обязанности я совмещал с отдыхом. Это, конечно, было связано и с большой дисциплинированностью студентов, не допускавших каких-либо срывов в виде оргий, пьянок и других эксцессов, которые иногда имели место в студенческих коллективах.
       Вернувшись из Макопсе, я снова втянулся в нашу врачебную жизнь. Мне давали 3-4 ночных дежурства в месяц, и это были настоящие дежурства, так как "по скорой" в те годы поступало много больных с инфарктом миокарда.
       На пищеблоке повара любили, когда я дежурил. Я им натачивал ножи, которыми они очень осторожно пользовались, так как при неосторожном обращении легко можно было поранить пальцы. У меня были бруски крупной и средней зернистости и еще брусок с гладкой поверхностью, на котором я заканчивал точку с репейным маслом. Но и это было не всё. Затем я брал ремень для правки бритв, смазывал его хромпиком, и в окончательном виде лезвия ножей могли резать расположенный на весу волос. Шеф-повар после окончания моей работы и снятия пробы угощал меня индивидуальным блюдом - бифштексом с жареной картошкой.
       В 1965 г. у нас появился еще один аспирант - Андрей Задоя, типичный интеллигент в очках. Он старательно собирал материал для своей кандидатской диссертации. Общественной работой он не занимался, представлял собой человека весьма рассеянного и забывчивого и, когда он уже закончил диссертацию и в рукописи вез ее к машинистке, то забыл рукопись не то в автобусе, не то в кафе, куда зашел закусить. В результате ему пришлось потратить немало усилий, чтобы написать новый вариант диссертации. Но он был способный врач, проявил себя в исследовательской работе и был принят к А.Л.Мясникову в Институт терапии, младшим научным сотрудником. Работал он там недолго и умер совсем молодым от неизвестной мне причины.
       Петр Михайлович поручил мне организовать экскурсию студентов-медиков в Институт терапии и связаться для этой цели с А.Л.Мясниковым. Я связался сначала с ученым секретарем Института терапии Н.Н.Малковой, а потом с самим Александром Леонидовичем, который отнесся к моей просьбе с большим вниманием. Он предложил мне подъехать и переговорить о деталях.
       Сначала я познакомился с Н.Н.Малковой. В момент знакомства с ней вошел Александр Леонидович, она передала ему анализ на протромбин, и он был повышен. Видимо, уже тогда Александр Леонидович плохо себя чувствовал. Малкова представила меня. Мясников повел меня в свой кабинет и заинтересованно расспрашивал о медицинском факультете УДН и о кафедре, где я работал. Он предложил мне такой порядок экскурсии для студентов. Мы приходим в составе группы не более 12-15 человек, и Н.Н.Малкова ведет нас по отделениям, лабораториям и кабинетам, а каждый заведующий, который в это время находится на месте, рассказывает и показывает всё самое интересное.
       Я добился у руководства выделения автобуса для поездки студентов УДН на экскурсию в институт терапии. В назначенный день мы подъехали к зданию института в Петроверигском переулке, д.10. Нас провели в просторный кабинет А.Л.Мясникова, и Александр Леонидович, приветствуя студентов УДН, постарался в краткой форме рассказать о московской школе терапевтов, которая ведет свое начало от времен М.Я.Мудрова, который был популярнейшим врачом Москвы первой половины XIX века.
       Виднейшим представителем московской терапевтической школы был Григорий Антонович Захарьин (1829-1897), который на протяжении ряда лет возглавлял факультетскую терапевтическую клинику Московского университета на Девичьем поле. Захарьин был выдающимся врачом. Несмотря на сравнительно небольшие возможности, которыми располагала тогда терапия, успех Захарьина в деле лечения больных, по свидетельству современников, был весьма значительным. Этот успех стал возможен в силу созданного Захарьиным метода исследования больного и разработанного им же принципа индивидуализированного лечения.
       Захарьин неоднократно подчеркивал, что для врачебного дела самым важным является опыт, основанный на внимательном изучении истории заболевания, на непосредственном исследовании самого больного. Клинические находки Захарьина имеют значение и для современной клинической медицины. Он довел расспрос больного, собирание анамнеза до степени совершенства. С тех пор утвердилось мнение, что хорошо собранный анамнез - это половина диагноза.
       Александр Леонидович, чтобы разрядить сухое изложение материала, с юмором, ему присущим, рассказал один из многочисленных анекдотов, ходивших по Москве среди самых разных слоев населения, о чудачествах Г.А.Захарьина.
       "Однажды в Москве появился гусар откуда-то с юга и попал на бал в Благородное собрание. Там танцевала изящная молодая девушка, брюнетка, в которую гусар не замедлил влюбиться и которую все время приглашал на танец. Она оказалась дочерью Г.А.Захарьина. Гусар решил добиться руки своей избранницы. Но как это сделать? Кто-то посоветовал ему записаться на прием к Захарьину.
       В назначенный час он явился на прием к Захарьину.
       - На что Вы жалуетесь, молодой человек?
       - Я влюблен!
       - В кого?
       - В Вашу дочь!
       - Раздевайтесь...
       Захарьин тщательно его осматривает и пишет на рецептурном бланке:
       "Отклонений нет. К женитьбе годен".
       - Но Вы, молодой человек, еще должны мне 100 рублей за прием...
       Так состоялась женитьба находчивого и удачливого гусара".
       Потом Нина Николаевна Малкова повела нас по функциональным подразделениям института. Заведующие отделениями были предупреждены и подробно рассказывали о деятельности своих подразделений.
       Немного поразил меня И.И.Савченко, очень словоохотливый и веселый сангвиник. Когда я ему сказал, что в институте много красивых молодых женщин-врачей, он засмеялся и сказал, что Александр Леонидович - большой эстет и имеет собственную домашнюю картинную галерею. А когда он ездил в Испанию и осмотрел музей Прадо, то потом выступил с лекцией перед сотрудниками и показал себя знатоком испанской живописи. Вот, кто такой был Александр Леонидович - блестящий лектор, педагог, выдающийся ученый, обаятельный человек и почитатель своих сотрудников.
       Правда, Савченко, лукаво улыбаясь, добавил: "К красивым женщинам тянется так много рук..." А я про себя подумал: "так часто - недостойных..."
       К сожалению, уже тогда А.Л.Мясников был болен, и болезнь надвигалась неумолимо. Спустя несколько месяцев у Александра Леонидовича развился трансмуральный инфаркт с нарушением ритма. Он предпочел лечиться в своем собственном кабинете, не соблюдая постельный режим и фактически продолжая руководить институтом. А когда ему указывали, что нужно соблюдать строгий постельный режим и подносили ЭКГ-исследования, он смотрел на типичные кривые трансмурального инфаркта и утверждал, что никакого инфаркта у него нет.
       Мне кажется, что он и умер от несоблюдения режима. Александра Леонидовича в этом смысле можно было отнести к категории больных, которые "отрицают" свою болезнь, преуменьшают имеющиеся у них нарушения, отказываются верить, что у них существует заболевание, не признают, что испытывают страх смерти, страх перед повторным инфарктом миокарда, игнорируют рекомендации врачей, нарушают больничный режим и могут даже настаивать на выписке.
       Между тем, на кафедре шла повседневная напряженная клиническая работа. Дмитрий Андреевич Мокшанов, с которым я очень сблизился и который на первых порах оказал мне большую моральную поддержку при вхождении в коллектив, работал над довольно сложной темой своей кандидатской диссертации. Она была посвящена проблеме хронической пневмонии и пневмосклероза, и он работал над этой темой длительно и упорно. Он мне нравился своей вдумчивостью и обстоятельностью при решении любого вопроса. Может быть, иногда он был даже чересчур въедлив и пространен, но это не мешало ему быть честным и объективным при решении принципиальных клинических вопросов.
       На кафедре успешно разрабатывалась тема некоронарогенных заболеваний миокарда. Этим вопросом занимались проф. В.А.Кононяченко, ассистент Е.Л.Полоцкая и врач Л.А.Губанова. Им удалось показать, что ряд некрозов миокарда отличается от классических проявлений коронарной болезни, и что очень важно выяснить, что обычные противоишемические средства резистентны по отношению к болям, которые испытывает такой больной.
       Доцент К.М.Лорие занималась интереснейшими исследованиями, которые тогда только начинались, проводя коронарографию сосудов сердца. Уже тогда ей удалось выявить признаки диффузного склероза, сочетавшегося с окклюзионными поражениями. Ксения Михайловна была активным и общительным человеком. Но на экзаменах на 4-ом курсе, где я иногда присутствовал, она была жестковата со студентами.
       Ассистент Н.Д.Беляева, ставшая уже на кафедре доцентом, отличалась интеллигентностью, неплохо читала лекции и очень красиво литературно формулировала свои мысли. Как важна общая культура при чтении лекций!
       Следует вспомнить ассистента Валентина Васильевну Снегиреву, обаятельную, высокой культуры женщину, жену известного хирурга Пирогова. С ней было всегда приятно общаться. Она написала работу о дифференциальной диагностике кардиосклероза и митрального порока сердца при мерцательной аритмии в пожилом возрасте, которая имела большое практическое значение.
       Борис Кириллович Панфилов, ассистент, который больше работал и контактировал с доцентом И.Н.Рыбкиным, уже тогда подавал большие надежды и, защитив докторскую диссертацию, впоследствии, при выходе П.М.Киреева на пенсию, возглавил кафедру.
       При университете имелось свое собственное издательство, выпускавшее многочисленные пособия, методические указания, учебники и руководства по различным отраслям знаний. Коллективу сотрудников кафедры внутренних болезней удалось создать замечательный учебник по пропедевтике внутренних болезней (диагностике внутренних болезней) под редакцией П.М.Киреева. Не так-то просто изложить азы диагностики и довести их до уровня восприятия студента. Но легкость и простота изложения материала, особенно по функциональной диагностике, давала возможность студентам усваивать самые сложные вопросы этой дисциплины. Надо заметить, что преподаватели кафедры, участвовавшие в создании этого компактного учебника, в совершенстве владели материалом, и как практические педагоги ясно понимали, как надо построить его изложение, чтобы он был доступен студенту. Учебник даже стал выходить за рамки УДН, и, например, студенты I Мединститута с удовольствием использовали его для подготовки к экзаменам на 3-ем курсе, тем более что стоил он всего 1 руб. (в сравнении с теперешними ценами, когда простейший учебник по терапии стоит 200 р.!).
       У меня иногда появлялись больные из числа студентов медицинского факультета, которые вообще-то не относились к моей компетенции. Так, однажды ко мне обратился студент из Эфиопии Гебреселассие с жалобами на слезотечение, боль в левом глазу и некоторое снижение зрения. Я обнаружил у него увеличение лимфоузлов вдоль кивательной мышцы. Он сказал, что болел туберкулезом. Я заподозрил tbc-поражение глаз и отправил его к врачу в студенческую поликлинику, которая находилась в основном здании в Донском проезде. Он попал к очень хорошему врачу офтальмологу, который распознал у него фликтену конъюнктивы, которая относится к туберкулезно-аллергическому заболеванию глаз. Он хорошо подлечил его, назначив капли стрептомицина, капли кортизона и раствор хлористого кальция внутрь. Сразу прошли светобоязнь, слезотечение и блефароспазм.
       В другой раз ко мне обратился студент из Нигерии, высокого роста юноша, с жалобой на плохое зрение. Я опять его направил к нашему офтальмологу. У него оказался како-то сложный астигматизм, и врач сумел подобрать ему цилиндрические линзы, устранившие эту аномалию. Студент мне говорил в восторге, что впервые в жизни стал видеть, как нормальный человек...
       Наши преподаватели помимо интенсивной педагогической общественной работы занимались разработкой различных научных вопросов. Так, например, ассистент Галина Михайловна Краснобаева занималась изучением возникновения эрозий и язв желудка у лиц в остром периоде инфаркта миокарда. Галина Михайловна страдала близорукостью, была несколько чопорна и сдержанна в отношении с сотрудниками. У нее что-то не ладилось в семейных делах, и она иногда приходила расстроенная и даже заплаканная. Тем не менее, она была хорошим преподавателем, и студенты ее любили.
       Ассистент Г.А.Комогорцева успешно разрабатывала только еще начинавшуюся внедряться у нас методику тромбэластографии с целью получения более полного представления о динамике процессов свертывания крови у больных гипертонической болезнью, гипотонией, инфарктом миокарда, механической желтухой. Она сделала важный вывод, что тромбэластография является тонким графическим методом, дающим более полную информацию о свертываемости крови и физико-химических свойствах сгустка.
       Самое приятное впечатление производила на меня ассистент Александра Васильевна Мещерякова. Она занималась изучением особенностей течения инфаркта миокарда у пожилых людей в возрасте от 65 до 85 лет и составила группу из 100 человек. Это была возрастная группа, противоположная той, которой занимался я (до 40 лет). Мы потом оба сожалели, что не объединили свои усилия и не сопоставили ЭКГ этих возрастных групп. Безусловно, если бы мы с Александрой Васильевной стали работать в тесном контакте, то наши труды от такого содружества только бы выиграли.
       Ассистент Елена Львовна Полоцкая также занималась некоронарогенным некрозом миокарда и всегда легко распознавала истинную коронарную недостаточность, в отличие от так называемых метаболических некрозов.
       Кафедре был придан курс туберкулеза, который возглавляла профессор Зинаида Александровна Лебедева, и в ее подчинении находилась ассистент Зинаида Александровна Иванова. Практика их работы со студентами проводилась на базе Научно-исследовательского института туберкулеза на Яузской аллее.
       З.А.Лебедева была выдающимся общественным деятелем и ученым. Одно время она являлась вице-президентом Комитета советских женщин. Она была очень чутким, отзывчивым на чужую боль человеком, обладала незаурядным ораторским талантом. На общих собраниях медицинского факультета наиболее яркими и содержательными были ее выступления, которые всегда вызывали интерес и аплодисменты присутствующих.
       Когда, уже будучи ассистентом кафедры пропедевтики I ММИ, у нас заболел туберкулезом ассистент Николай Сергеевич Чебышев, З.А.Лебедева приняла в нем самое деятельное участие и помогла избавиться от страшного заболевания. Сам Николай Сергеевич вспоминал о ней всегда как о Человеке с большой буквы.
       Ее ассистент Зинаида Александровна Иванова написала работу "Инфаркт миокарда у больных туберкулезом легких". Она сделала интересные выводы. Клиника инфаркта миокарда у больных туберкулезом была типичной для данного заболевания, однако общее состояние больных утяжелялось вследствие развивающейся легочно-сердечной и сердечно-легочной недостаточности у длительно болеющих пациентов с фиброзно-кавернозными процессами, тем более что инфаркты миокарда наблюдались у пожилых больных. Анализ больных в зависимости от фазы и формы туберкулеза позволил сделать вывод о несовпадении инфаркта миокарда с активностью туберкулезного процесса. Тактика лечения подобных больных требует осторожного подхода к выбору антибактериальных препаратов, особенно обладающих сосудосуживающим действием.
       Студенты из разных стран отличались друг от друга общей подготовкой, культурой, способностью быстро схватывать материал, стремлением познавать новое и т.д. Арабы, как правило, отличались прилежанием, хорошей подготовкой по общеобразовательным предметам, живо интересовались медицинскими вопросами.
       Очень часто на занятиях студенты любили задать мне какой-нибудь мудреный вопрос, о котором предварительно прочитали где-то в европейской медицинской литературе на английском или французском языке. Им было, конечно, интересно, как я буду выпутываться при разрешении того или иного вопроса. Я думаю, что меня выручала хорошая общепатологическая подготовка, усвоенная на наших замечательных кафедрах физиологии, патофизиологии и патанатомии, потому доверие студентов ко мне как к преподавателю возрастало.
       Очень любил задавать каверзные вопросы студент Франциско из Аргентины, мой любимый студент. Его брат, коммунист, жил в Париже и, видимо, занимал какой-то ответственный пост в коммунистической партии Аргентины. Материально и он, и брат были неплохо обеспечены. Должен сказать, что, когда в 1965 г. многие студенты поехали отдыхать в Макопсе, то Франциско поехал сначала в Париж к брату, а оттуда - в Швейцарию, и там провел каникулы. Франциско в совершенстве знал несколько иностранных языков: испанский, французский, английский. На русском он говорил бегло и почти без акцента. Медсестры даже принимали его за русского. Я помню, как на экзамене по терапии он пошел к К.М.Лорие, довольно строгому экзаменатору, и только от волнения стал заметен акцент. Ответил он блестяще, и Ксения Михайловна поставила ему пять.
       Самое интересное произошло впоследствии. Блестяще окончив курс в Университете дружбы народов, Франциско был принят в аспирантуру. Я тогда уже ушел из УДН и заканчивал свою кандидатскую диссертацию. Однажды я сидел в фундаментальной медицинской библиотеке на площади Восстания (бывший Вдовий дом), работал над текстом. Поднимаю глаза и вдруг вижу: напротив сидит Франциско. Встреча была удивительно теплой. Оказалось, что он тоже заканчивал работу над кандидатской диссертацией и, таким образом, догнал и даже, наверное, в чем-то обогнал меня. Я ему сказал, что так бывший ученик превосходит своего учителя. Я не сомневаюсь, что теперь он где-нибудь профессорствует. Франциско так страстно тянулся к знаниям, что к нему вполне применима латинская поговорка: "Non scholae stat remeatigue dies" ("Учимся не для школы, а для жизни". Сенека).
       Интересной личностью был студент из Ливана Мохамед. Он был невысокого роста, коренастый, с живыми карими глазами. Как раз тогда осложнились отношения арабского мира с Израилем. Как рассказывал Мохамед, в Ливане в то время был очень высокий уровень жизни населения. Значительную роль играло то обстоятельство, что через территорию Ливана проходил важный магистральный нефтепровод. Мохамед не скрывал, что, когда он станет врачом, его социальный статус повысится. Он открыто говорил, что после первого года работы врачом он приобретет собственный коттедж, а после второго - автомашину. Мы могли только немножко позавидовать.
       Как-то особняком стояли два моих студента-японца. Невысокого роста, как все японцы, они отличались неутомимой работоспособностью и любознательностью. Им явно хотелось увезти из России на родину побольше знаний и умений в области медицины. Характерная черта: во время 10-15-минутных перерывов между занятиями студенты начинали заниматься своими делами: кто курил, кто просто бил баклуши. А японцы начинали отрабатывать перкуторный удар на столе, старались его усовершенствовать. Вообще, они никогда не сидели без дела и были в процессе занятий самыми активными студентами.
       У меня также учились два студента из Сенегала. Как они дошли до 3-го курса, так плохо зная русский язык, мне было совершенно непонятно. Когда я их начинал спрашивать, мы становились в тупик. Зачастую они не понимали суть и значения моих вопросов именно потому, что не знали толком русского языка. И в общей практической пропедевтике они ничего не усваивали. Я доложил доценту И.Н.Рыбкину, зав. учебной частью, что у меня есть плохие студенты, которых и до экзаменов нельзя допускать. Он как-то вяло сказал, что ничего страшного, в Сенегале настолько не хватает медицинских кадров, что и эти как-нибудь пригодятся. Во всяком случае, фельдшерами они смогут работать. И вопрос остался без последствий и неразрешенным.
       В марте 1966 г. из Гвинеи вернулся Иван Федорович Мартынов, и я должен был по джентльменскому соглашению уступить ему должность ассистента. Меня выручила "добрая фея" - Э.А.Лебедева. Она предложила мою кандидатуру в АМН СССР президенту Н.Н.Блохину, на должность зам. начальника Управления кадров АМН СССР. Эта должность была вакантной, и после аудиенции у президента Н.Н.Блохина я был принят на должность начальника отдела руководящих, научных и хозяйственных кадров, и одновременно заместителем начальника Управления кадров АМН СССР.
       Начинался новый, довольно интересный этап моей жизни...
      

    __________

      

    Город над вольной Невой

      
       П
       осле сдачи госэкзаменов летом 1957 года я был вызван к декану Яковлеву, который предложил мне пересдать основы марксизма-ленинизма, так как из-за четверки по этому предмету я не мог претендовать на "красный" диплом. Он мотивировал это тем, что выявилось мало студентов-выпускников, могущих претендовать на диплом с отличием. Он даже как бы уговаривал меня поднатужиться и сдать пресловутый экзамен на 5. Я ему со смехом рассказывал, как на экзамене, взяв билет с вопросом о XVII-ом партсъезде, я стал рассказывать о XVIII-ом и как при этом брови экзаменатора, доцента Л.В.Метелицы, поднимались всё выше и выше, и он с удовольствием вкатил мне четверку, похоронив мечты о "красном" дипломе. Я не мог принять предложение декана, во-первых, потому, что пересдача экзамена намечалась на 28 июля 1957 года, а у нас с женой на руках уже были билеты на поезд Москва-Ленинград на 21 июля, - путешествие, о котором я мечтал всю жизнь. Во-вторых, меня мало заботило, какой я получу диплом, тем более что в приложении к диплому, где проставлялись оценки за все 12 семестров обучения, буквально рябило в глазах от множества отличных оценок.
       Итак, мы отправились в Ленинград, город моей мечты, и прибыли туда 21 июля 1957 года. Я не помню, кто из наших профессоров, кажется, Б.Д.Пет­ров, говорил, что для того, чтобы быть настоящим врачом, надо родить ребенка, собрать хорошую медицинскую библиотеку и побывать в Ленинграде. По этому поводу я вспомнил еще другую сентенцию: чтобы считать свою жизнь прожитой недаром, нужно построить дом, посадить хотя бы одно дерево, завести детей и написать книгу. Ленинград, отметивший 4 года назад 250-летие, радовал глаз заново отремонтированными и отреставрированными дворцами - красою и гордостью города. Магазины сверкали витринами, обилие хороших продуктов и товаров подчеркивало заботу правительства о городе-герое, городе-мученике.
       Мы остановились у сестры Софьи Яковлевны (фармацевт, знакомая моей жены), жившей возле Московского вокзала на Старо-Невской улице на 7-ом этаже в доме старой постройке без лифта, и приходилось преодолевать по узкой лестнице семь нудных этажей. У нас составилась программа осмотра достопримечательностей Ленинграда, и в первый же день мы пошли гулять по городу. Ленинградцы, действительно, оказались очень вежливы и корректны, хотя к этому времени, конечно, состав города сильно поменялся в связи с блокадой и вымиранием жителей во время войны. Мне очень нравилось, что прямо на улице можно было откушать горячей каши со сливочным маслом. Удивительно прекрасная погода стояла в это время. Где эти туманы и сырость, о которых мы были наслышаны в Москве?
       В первую очередь мне хотелось посетить Александро-Невскую лавру, Тихвинское и Лазаревское кладбища. На Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры похоронены современники Пушкина. Нашел я могилу и жены Пушкина, Натальи Николаевны Ланской, ушедшей из жизни в 47 лет. Смерть ее была преждевременна: она поехала на крестины внучки, дочери сына Александра, по дороге в Москву простудилась и вскоре умерла от воспаления легких. Я вспомнил слова Пушкина о Наталье Николаевне: "Чистейшей прелести чистейшей образец". Тут же находилось интересное надгробие офицера александровской эпохи. Он как бы прилег уснуть. А дело было в том, что Александр I страдал бессонницей и однажды ночью, когда ему не спалось, он вышел в коридор, увидел спящего в карауле офицера и осторожно его разбудил. Увидев бодрствующего императора, офицер, чувствуя свою вину, упал навзничь и скончался от разрыва сердца. Так ему было установлено памятное надгробие. Затем мы направились к могиле П.И.Чайковского, и здесь я пережил несколько печальных минут у последнего приюта моего музыкального кумира. Недаром А.П.Чехов говорил, что Чайковский - второе лицо в нашем искусстве, после Л.Н.Толстого.
       Побывали и в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. Она была построена по проекту Доминико Трезини, и по решению Петра I предназначалась как место погребения членов царствующего дома и высших сановников. Постояли возле могилы А.В.Суворова, где есть только плита, вделанная в каменный пол, на которой лаконичная надпись: "Здесь лежит Суворов". Существует предание, что перед смертью Суворов пожелал увидеть маститого поэта Г.Р.Державина и, смеясь, спросил последнего: "Ну, какую же ты мне напишешь эпитафию?". "По-моему, - отвечал поэт, - слов много не нужно: "Тут лежит Суворов"". Суворов пришел в восторг. Почивших царских особ и первых сановников возили на кладбище на дрогах с факельщиками, а средний и простой люд, по обыкновению, носили на руках. На могилах ставились памятники и надгробия, по большей части, путиловские плиты, а иногда - чугунные с простыми надписями. По кончине царевен соблюдался траур в течение нескольких недель.
       В темном помещении Благовещенской церкви, называемом "палаткой", достойны внимания художественные изваяния из бронзы и мрамора над могилами графа Н.И.Панина, князя Безбородко и Л.А.Нарышкина. На могиле последнего памятник с надписью: "От племени их Петр Великий родился". Далее - бюст П.А.Вяземского с надписью: "28 лет, до изнеможения сил, отправлял он генерал-прокурорскую должность с твердостью и правотой и скончался защитником угнетенных и другом несчастных". А вот - мраморная пирамида, памятник фавориту Екатерины Второй Ив.Ив.Бецкому. На пирамиде изображена медаль, поднесенная Бецкому Сенатом в 1772 г. Здесь же покоится основатель Московского университета граф Ив.Ив.Шувалов и граф Ягужинский. Рядом красуется вделанная в стену мраморная доска архиепископа Иннокентия с двустишием Державина: "Вития о тебе не возгласит похвал. Глас красноречия для праведника мал". Над останками великих княжон Марии и Елизаветы, дочерей императора Александра I, возвышаются два ангела, вылитые из серебра.
       Церковь Св.Лазаря, по преданию, была устроена Петром I над могилой любимой сестры Натальи Алексеевны, прах которой был впоследствии перенесен в Благовещенскую церковь. Храм этот был освящен в 1717 г., затем к нему несколько раз делались пристройки усердием впоследствии почивших здесь Ив.Перф.Елагина (бывшего при Екатерине директором театра Эрмитаж), графов Шереметевых и Белосельских-Белозерских. В этой же церкви погребен сподвижник Петра граф Б.П.Шереметев. В 1718 г. перед Рождеством в склепе этой церкви был похоронен с большой пышностью в присутствии Петра I его лейб-медик Арескин. Многие современники Петра считали, что, будучи живым, Арескин смог бы продлить жизнь царя.
       Почти каждое захоронение - исторический экскурс в прошлое: статс-секретарь Теплов, граф А.П.Шувалов, грек Мелессино, адмирал Шишков, дед поэта Пушкина А.П.Ганнибал. На плите Ганнибала следующие стихотворные строки: "Зной Африки его родил, хлад кровь его покоил. России он служил, путь к вечности устроил". На могиле князя Белосельского виднеется эпитафия поэта Ив.Ив.Дмитриева: "Пусть Клио род его от Рюрика ведет, поэт, к достоинству любовью привлеченный, с благоговением на камень сей кладет венок, слезами муз и дружбы орошенный". У самой церкви, при входе, стоит памятник адмиралу Чичагову со следующими стихами Екатерины Второй: "С тройною силою шли шведы на него. Узнав, он рек: "Господь, защитник мой! Они нас не проглотят". Отразив, пленил и победу получил".
       На кладбище мы услышали о нескольких интересных обычаях, связанных с похоронами. Так, в начале XIX-го столетия хоронили в простом гробу одного из самых богатых людей того времени, графа Н.П.Шереметева, известного своей благотворительностью. По его воле все деньги, предназначенные для его пышного погребения, соответствующие его званию и богатству, были розданы бедным. Такая воля завещателя привлекла в день похорон на кладбище толпу бедняков в несколько тысяч человек.
       Также немало любопытных собирали похороны родовитых людей других национальностей. В конце царствования Екатерины Великой хоронили молдавского и валашского князя Гику. Церемониал погребения заключался в том, что впереди шествия ехали трубачи, за ними шло около сотни факельщиков, а затем несли богатый порожний гроб, за которым шли слуги, держа в руках большие серебряные блюда с разваренным пшеном и изюмом, сушеными плодами и большим позолоченным караваем. Потом следовали в богатых молдавских костюмах молдавские бояре с длинными золочеными свечами в руках. За ними шло с пением духовенство во главе с греческим архиепископом. И уже после несли тело умершего князя, сидящего в собольей шубе и шапке в кресле, обшитом парчой. Отпевание происходило на паперти, а затем тело было внесено в церковь, с него была снята шуба, надет саван, и умерший был положен в гроб.
       На кладбище Александро-Невского монастыря был похоронен первый русский ученый и поэт М.В.Ломоносов. На погребении его присутствовали два архиепископа вместе с высшим духовенством и множество знатных вельмож. В числе провожавших был его литературный противник Сумароков, который указал на покойного и сказал академику Штелину: " Угомонился дурак и не может более шуметь!" Штелин отвечал: "Не советовал бы я Вам сказать ему это при жизни". Но не один Сумароков враждовал с Ломоносовым. Известно, как активно тормозили начинания Ломоносова члены Академии немцы Шумахер, Тауберт, Миллер. После смерти М.В.Ломоносова в его память, по указанию Екатерины Второй, выбили в небольшом количестве золотую медаль с надписью, которую она сама составила: "Российскому слову великую пользу принесшему".
       С еще большей торжественностью происходило погребение И.А.Крылова. Адмиралтейская церковь не могла вместить всех желающих проститься с "дедушкой Крыловым". Крылов умер от несварения желудка, так как был большой любитель хорошо поесть. Крылова похоронили рядом с его другом Н.И.Гнедичем, переводчиком "Илиады". Гнедич по внешности был полной противоположностью Крылов. Если Крылов был неряшлив, мало заботился о своей внешности, то Гнедич являлся поклонником моды: волосы завиты, шея повязана огромным платком. Несмотря на некрасивость лица (лицо его было изрыто оспой, и к тому же Гнедич был крив), он считал себя красавцем. На могиле его следующая эпитафия: "Гнедичу, обогатившему русскую словесность переводом Омира" (Гомера).
       В Лавре лежит прах поэта Боратынского с эпитафией, взятой из его стихотворения: "В смирение сердца надо верить и терпеливо ждать конца". На могиле поэта В.А.Жуковского стараниями его почитателей воздвигнут скромный памятник, надпись на нем гласит: "В память вечную знаменитого певца в стане русских воинов". Прах историка Карамзина также покоится на Невском кладбище. Над прахом надгробная белая мраморная плита с бронзовым высеченным венком и надписью "Карамзин". На кладбище Невской лавры - могилы писателей: Н.Ф.Щербины, князя П.А.Вяземского, П.А.Плет­нева, В.И.Панаева (идиллика), Ф.М.Достоевского, а также П.Н.Арапова (известного театрала), М.Н.Лонгинова (библиографа), президента Академии художеств А.Н.Оленина, секретаря Екатерины II Храповицкого. На кладбище Невского монастыря покоятся композиторы: М.И.Глинка (на монументе его портрет и над ним ноты "Славься, славься, Святая Русь!"), Серов, Даргомыжский, Мусоргский; художники, граверы: Чемесов, Шубин; архитекторы Старов и Воронихин.
       То, что я подвизался в роли некрополиста, не является чем-то необъяснимым, так как лица, которых я перечислил, достойны того, чтобы еще раз о них вспомнить. И, не выходя за рамки нравственной нормы поведения, не забывать: "О мертвых говорят или хорошо, или ничего". Есть еще и другое, не менее примечательное, изречение: "О мертвых только правду или ничего". К месту вспомнить и изречение М.Метерлинка: "Мертвые, о которых помнят, живут так же, как если бы они не умирали".
       В один из дней мы купили билеты в Драматический театр им. А.С.Пушкина (Александринский) и посмотрели пьесу А.Корнейчука "Гибель эскадры". Тогда ведущие роли исполняли Толубеев и Полицеймако. На балконе 6-го яруса меня ожидала приятная неожиданность: я встретил своего преподавателя, ассистента кафедры педиатрии I Московского мединститута Николая Михайловича Смирнова, который тоже приехал отдохнуть в Ленинград. Его направили заведовать самостоятельной кафедрой педиатрии в Витебске. Я помню, как он нам внушал, что лучшее средство при лечении пневмонии у детей младенческого возраста - это пятиминутная ванна с температурой воды 37,5®С. Это он агитировал меня стать педиатром и считал, что из меня получится хороший детский врач. То же говорил мне доцент А.И.Шишло, ратуя за мою карьеру врача-химика. А сотрудник Института Склифосовкого в Москве П.Н.Петров считал, что мне очень подойдет карьера врача-хирурга. Как видно, во мне соединились качества пригодные для всех этих специальностей, хотя и совершенно противоположных.
       В то время кафедрой педиатрии заведовала академик АМН СССР Юлия Фоминична Домбровская. Ее лекции и разборы больных являлись событием для студентов, да и для сотрудников кафедры. Судьба столкнула меня с ее тяжело больным эпилепсией сыном, который с трудом выполнял обязанности ассистента на той же кафедре. Однажды на каком-то юбилейном вечере я сидел в аудитории N 2 административного здания, и рядом сидел сын Домбровской. Вдруг у него начался приступ эпилепсии, и мне пришлось оказывать ему первую помощь. Это произошло уже после смерти Юлии Фоминичны. Вскоре умер и ее сын от тяжелых последствий эпилепсии.
       Каждый день мы ходили по Невскому проспекту, пересекали Фонтанку через Аничков мост мимо Аничкова дворца. На мосту мы любовались скульптурными группами Клодта "Укрощение коня". Первый деревянный мост через Фонтанку был Аничков, построенный в 1715 г. Название он получил от Аничковой слободы, застроенной полковником Аничковым. В нынешнем виде Аничков мост построен в 1841 г. и украшен колоссальными бронзовыми группами, отлитыми Клодтом. Открыт он был в день восшествия на престол императора Николая I.
       В числе памятников блестящего века Екатерины Второй на Воскресенском проспекте сохранился Таврический дворец с садом и каскадом прудов. По присоединении Крыма императрица Екатерина II приказала архитектуру Старову построить дворец наподобие Пантеона, назвать его Таврическим и подарила дворец князю Потемкину. Затем Екатерина купила этот дворец у Потемкина, заплатив ему 400 000 рублей. В феврале 1791 г., когда Потемкин прибыл из Ясс, увенчанный победными лаврами, императрица снова подарила ему Таврический дворец. Здесь 28 апреля 1791 г. Потемкин торжественно отпраздновал взятие Измаила. В приготовлении этого праздника принял участие поэт Г.Р.Державин, который в честь этого события написал стихи, расположив их в следующем порядке: 1)для концерта - "От крыл орлов парящих", 2)для кадрили - "Гром победы раздавайся", 3)для польки - "Возвратившись из похода", 4)для балета - "Сколь твоими мы делами". Кроме того, по просьбе Потемкина Державин составил и описание праздника. Прочитав это описание и, увидев, что в нем нет особенных ему похвал и что ему отдана честь наравне с графом Румянцевым и графом Орловым, Потемкин рассердился и уехал из дворца.
       В последние месяцы жизни Потемкина празднества его не развлекали, его постоянно преследовал малодушный страх смерти, он хандрил и болел. Вскоре из Молдавии было получено известие, что Потемкин серьезно болен. А 5 октября 1791 г. Потемкин умер на пути из Ясс в свой любимый Николаев. Отъехав от станции 37 верст, он приказал остановиться и произнес: "Будет теперь... некуда ехать... я умираю! Выньте меня из коляски, я хочу умереть в поле". Полежав около часа, он стал отходить, вздохнул три раза и скончался. Когда пришла весть о смерти Потемкина, императрица заплакала. Тело Потемкина, окруженное факелами, было привезено обратно в Яссы, анатомировано и бальзамировано. На месте кончины князя был выставлен казацкий пикет с воткнутыми пиками, и позже воздвигнут круглый столб, который просуществовал до 1811 г. Отпетое тело Потемкина находилось в Яссах до ноября, а затем было перевезено в Херсон. Гроб оставался не опущенным в землю в склепе крепостной церкви Св. Екатерины до 1798 г., и жители Херсона постоянно приходили поклониться праху Потемкина, особенно старообрядцы, которых Потемкин вызволил из Турции. Когда Павел I узнал, что тело Потемкина не предано земле, он повелел похоронить его в церкви Св. Екатерины.
       Гуляя по Невскому, мы часто ели куриные котлеты и узнали историю появления их на Руси. Оказывается, куриные котлеты появились с тех пор, когда император Николай I попробовал их на постоялом дворе в Торжке. Рецепт куриных котлет был дан хозяйке постоялого двора каким-то французом, т.к. он не мог заплатить за приют. Она на этом нажила целое состояние. Но вернемся в Ленинград. В один из дней мы посетили Летний сад, который расположен на острове, омываемом Лебяжьей канавкой, Невой, Фонтанкой и Мойкой. Сад был заложен в 1704 г. Фонтаны Летнего сада были первыми в России. Из Венеции и Рима привозили сюда садово-парковую скульптуру. Со стороны Невы вдоль набережной установлена красивая ограда, выполненная по проекту архитектора Ю.М.Фельтена. В Летнем саду сохранился дворец Петра I, построенный в 1710-1712 гг. по проекту Доминико Трезини. Большой ущерб Летнему саду нанесло наводнение 1777 г. Высокий подъем воды сопровождался ветром ураганной силы. Была полностью уничтожена фонтанная система, пострадали мраморные статуи. Потребовалось много сил и средств для восстановления нормального облика Летнего сада. В 1855 г. между Главной аллеей и Чайным домиком был установлен бронзовый памятник великому русскому баснописцу И.А.Крылову работы скульптора П.Клодта. Пьедестал памятника украшен барельефами на сюжеты басен Крылова "Лисица и виноград", "Квартет", "Ворона и лисица", "Мартышка и очки", "Демьянова уха", "Фортуна и нищий", "Кукушка и петух" и др. В начале XIX столетия Летний сад являлся любимым местом прогулок интеллигенции: его часто посещали поэты, писатели, композиторы, художники. Здесь гуляли В.А.Жуковский, И.А.Крылов, Н.И.Гнедич, А.С.Пушкин. Особенно часто в Летнем саду бывал Пушкин, живший неподалеку от Летнего сада, на Пантелеймоновской улице.
       Летний дворец - первый дворец Петра I в Петербурге - расположен в северо-восточном углу Летнего сада у истока Фонтанки. Это каменное здание двухэтажное здание мы посетили с Ниной в конце июля. Стены дворца украшают двадцать девять барельефов, большинство из которых выполнено по мотивам античной мифологии. На первом этаже размещалась выставка, которая знакомила с основными этапами Северной войны, а также привлекали внимание гравюры XVIII века: "Полтавская баталия", "Бой у мыса Гангут" и "Панорама Санкт-Петербурга. 1711 г.". Во второй приемной Петра на задней стене его портрет, а также портреты его соратников: Ф.М.Апраксина - военачальника и государственного деятеля; Б.П.Шереметева - первого русского генерал-фельдмаршала; Ф.Ю.Ромодановского - начальника Преображенского приказа и главы Совета министров; П.А.Толстого - дипломата и президента Коммерц-коллегии; На восточной стене - портреты ряда деятелей, которые выдвинулись своими способностями и знаниями: П.И.Ягужинского - генерал-прокурора Сената; А.Д.Меньшикова - фельдмаршала, позднее - генералиссимуса русской армии; П.П.Шафирова - вице-канцлера и талантливого дипломата, владевшего многими иностранными языками.
       Интересен кабинет Петра I. На столе лежат письменные принадлежности и книги, изданные в петровское время. Среди них - "Арифметика сиречь наука числительная", составленная русским ученым Л.Ф.Магницким в 1703 году. Библиотека Петра I насчитывала 2500 томов и была позднее передана в Академию Наук. Во многих дворцах Петра I имелись "токарные комнаты", в которых он в часы досуга занимался каким-либо из ремесел. "Токарными" заведовал талантливый русский изобретатель А.К.Нартов. Наряду с работой в царской токарной и механических мастерских адмиралтейства, Нартов занимался подготовкой механиков и слесарей. Нартову принадлежит изобретение копировально-токарного станка с механизированным суппортом (подвижной держатель резца). Он также сделал ряд изобретений в военном деле в области артиллерии, а также для развития монетного дела.
       Столовая предназначалась для семейных обедов с небольшим количеством приглашенных. У стены - резной шкаф из орехового дерева, над ним развешаны круглые блюда из фаянса. На столе красного дерева - знаменитый кубок "Большого орла", из которого Петр потчевал опоздавших гостей. Между окон на дубовом буфете стояла медная посуда. Из столовой в поварню проделано окошко, через которое блюда подавались прямо с плиты.
       Следующая наша экскурсия была в Эрмитаж. В Эрмитаже хранится свыше 8000 картин разных художников, начиная от Средневековья и раннего Возрождения и кончая полотнами современных мастеров. Основные картины были приобретены в конце XV и начале XIX вв., когда было увлечение живописью XVII века. Поэтому в коллекции преобладают полотна художников XVII века, в основном из западноевропейских стран. Широко представлены итальянская и французская школы, в меньшей степени - испанская. В живописи Ренессанса приоритетное место принадлежит религиозной тематике.
       Портретная экспозиция представлена такими превосходными мастерами как Халс (Голландия) и Ван Дейк (Фландрия). Портрет сэра Чалонера Ван Дейка принадлежит к лучшим работам этого художника. Сэр Чалонер - историческая личность, активный противник королевской власти, один из первых, поставивший свою подпись под смертным приговором Карлу I.
       В области бытового жанра привлекали работы Йорданса и Браувера из Фландрии. Широко известна картина Йорданса "Бобовый король". Во Фландрии в XVII веке был распространен обычай, сохранившийся до наших дней: в пирог запекался боб, и тот, кому доставался боб, становился "бобовым королем", и ему должны были подчиняться все пирующие.
       Все передовые завоевания живописи того времени были совмещены в произведениях величайших живописцев XVII века - фламандца Рубенса и голландца Рембрандта. Сюжет, который выбрал Рембрандт для своей картины "Возвращение блудного сына", был заимствован им из евангельской притчи, где рассказывается о некоем молодом человеке, который, получив от отца причитающуюся ему долю наследства, промотал ее и после долгих мытарств вернулся домой и был прощен отцом. Сюжет картины Рубенса "Пир у Симона Фарисея" заимствован из библейской легенды, в которой рассказывается, что во время трапезы у Симона Фарисея к Иисусу подошла грешница и, упав перед ним на колени, омыла его ноги слезами, окропила их благовонным маслом и обтерла своими волосами. Многие из присутствующих были возмущены тем, что Христос позволил грешнице прикоснуться к себе.
       Венецианская школа занимает особое положение среди других художественных школ Италии. В картинах венецианцев пейзаж играет гораздо большую роль, чем в живописи других итальянских художников. Прекрасна "Мадонна в пейзаже" Джорджоне, прожившего всего 32 года. "Св.Себастьян" - одна из замечательнейших картин крупнейшего живописца венецианской школы Тициана. Согласно легенде Себастьян был римским легионером, казненным за приверженность христианству. На полотне запечатлен момент, когда в мускулистое тело юноши вонзаются многочисленные стрелы.
       "Святое семейство" написано флорентийцем Рафаэлем в ранний период творчества. Иосиф ранее традиционно изображался с бородой, что подчеркивало его преклонный возраст. Рафаэль изобразил старика безбородым. Отсюда картина получила название "Мадонна с безбородым Иосифом".
       Крупнейшим представителем классицизма во французской живописи XVII века был Никола Пуссен. Он жил и работал в основном в Риме, он писал картины на религиозные, мифологические, исторические и литературные темы. Картина Пуссена "Пейзаж с Полифемом" построена так, что зритель как бы постепенно "втягивается" в нее. В тесную группу сбились нимфы, в кустах прячутся фавны и далее виден великан Полифем, играющий на свирели. Пятнадцатый век в Европе был веком начала расцвета Ренессанса.
       Замечательна по своей композиции картина неизвестного испанского художника "Положение во гроб". На заднем плане вместо легендарного Иерусалимского храма художник изображает знакомую ему церковь одного из испанских городов и цветы, символизирующие скорбь. Лица присутствующих при положении Христа во гроб искажены горем, их мимика передана тонко и точно.
       Не забыли мы навестить и Казанский собор, где похоронен М.И. Кутузов, а сердце его, как известно, захоронено в Бунцлау, где он умер. Казанский собор открыли для посещения незадолго до начала юбилейных празднеств. Мерно покачивался маятник Фуко, занимавший все пространство от купола до пола, и имевший регулярные отклонения в своем движении, связанные с вращением земного шара.
       В подвальном помещении Казанского собора разместился музей атеизма. Там демонстрировались пыточные инструменты всех времен и народов и, конечно, знаменитый "испанский сапожок". В голову приходили мысли: как же совмещалась средневековая жестокость, даже свирепость, с постулатами церкви о любви и милосердии? Безусловно, здесь вступали в силу законы человеческих отношений о моральном и физическом подавлении инакомыслящих, за которыми чаще всего стояли корыстолюбие, ненасытное стремление служителей церкви и их покровительницы, светской власти, к богатству и подчинению слабых. О любви к человеку, провозглашенной Христом, как-то забывалось, когда речь шла о личном "эго". Эти экспонаты сильно действовали на воображение и вызывали неприятие доктрин инквизиции о выжигании ереси каленым железом. А ведь нечто подобное имело место и на Руси, когда преследовали старообрядцев. Вообще, ненависть на религиозной почве есть один из самых уродливых видов человеческой жестокости.
       В один из дней мы направились в Царское село, тогда Пушкино. С особым чувством вступали мы в здание Царскосельского лицея, посмотрели комнату Пушкина на четвертом этаже здания. Походили по аллеям парка, постояли перед прекрасным скульптурным изображением сидящего на скамье Пушкина скульптора Баха. Поистине, прикоснуться к истории - огромное наслаждение!
       Особый интерес представлял Актовый зал, где происходили торжественные события Царскосельского лицея. Зал отделан лепными украшениями и росписью. 19 октября 1811 года здесь состоялось торжественное открытие Лицея. Собрались почетные гости, преподаватели и тридцать юношей из аристократических и дворянских семейств, принятых на первый курс. Они были одеты в синие мундиры, жилет был белый, пикейный. Директор Лицея Малиновский произнес речь, профессор Куницын начал не читать, а говорить об обязанностях гражданина и воина. Само название "лицей" явилось новшеством для русского общества. С первых же лет существования Лицея стало традицией отмечать день его основания - 19 октября. Пушкин называет это день "священным". Его стихотворения, посвященные этим празднествам, имели и политическое звучание. Последнее собрание, в котором принимал участие Пушкин, отмечало 25-летие со дня основания Лицея. Шесть лет, проведенных в Лицее, стали для Пушкина, как и для многих лицеистов первого выпуска, прежде всего, годами нравственного воспитания. Пушкин не раз вспоминал преподавателя нравственных и политических наук А.П.Куни­цына, профессора российской и латинской словесности А.И. Галича.
       "Он собрал нас, он воспитал наш пламень, поставлен им краеугольный камень, им чистая лампада возжжение..." - писал Пушкин о Куницине.
       В Лицее в жизнь юного Пушкина вошла любовь - он был поражен красотой сестры своего товарища Екатерины Бикуниной. Прелестное лицо, дивный стан, и очаровательное обращение произвели всеобщий восторг во всей лицейской молодежи.
       Суровы судьбы лицеистских товарищей. Пылкий самолюбивый Кюхельбекер стал декабристом, был приговорен к смертной казни, замененной пятнадцатилетним заключением в крепости и пожизненной ссылкой в Сибирь. Почти ослепший, измученный перенесенными испытаниями, он умер от чахотки в Тобольске. Прекрасный поэт, знаток античной литературы Дельвиг за публикацию стихотворения де Лавиня, посвященного памяти жертв Июльской революции во Франции, подвергся грубым репрессиям со стороны Бенкендорфа. Пущин также стал декабристом, был сослан на каторгу в Сибирь, помилован лишь после смерти Николая I.
       Мы познакомились также с творением Монферана - Исаакиевским собором, который только что открылся для посетителей и перед взором зрителя предстали прекрасные панно на библейские темы. На наружных колоннах еще сохранялись вмятины от осколков снарядов, выпущенных во время блокады Ленинграда гитлеровской дальнобойной артиллерией. Видовая площадка для обозрения города тогда еще не работала.
       Говоря об Исаакиевском соборе, следует помнить, что еще в 1710 году при Петре I была сооружена церковь Исаакия Далматского, названная так в честь Петра по имени святого, день которого 30 мая старого стиля совпал с датой рождения Петра. В 1717 году строение заменено каменным, а в середине XVIII века разобрано. В 1768-1802 годах был сооружен на недавно созданной городской площади (ныне Исаакиевской) собор (проект архитектора А.Ринальди, строил архитектор Бренна), - недостроенный этот собор стал частичной основой для возведения нынешнего Исаакиевского собора.
       План собора Святого Исаакия Далматского, почитаемого греческого Святого, не имеет ничего общего с патриархом из Ветхого завета и представляет собою равносторонний крест, чем и отличается от латинского креста. Все 104 монолитные колонны Исаакиевского собора, прибыли из карьеров, находящихся на островах Финского залива. Известно, что Финляндия самая богатая гранитом страна. На карнизе купола помещены ангелы. Высота, на которой они находятся, мешает различить их лица, но изящные и тонкие линии их профиля хорошо видны. Начатый в 1812 году при Александре I, продолженный при Николае I и завершенный в 1858 году при Александре II, Исаакиевский собор это полностью законченный внутри и снаружи храм.
       На долю Огюста Рикара Монферана выпало редкое счастье завершить им самим же начатое строительство. Итак, Исаакиевский собор строился 40 лет, в то время как знаменитый кафедральный собор в Кёльне строился с 1248 года в течение шести столетий и был завершен только в 1816 году. В Севилье (Испания) строительство кафедрального собора началось в XV веке, а закончилось лишь в XIX веке.
       Если из глубины темных приделов смотреть внутрь часовни Святого Александра Невского и часовни Святой Екатерины, на их иконостасы из белого мрамора, украшенные золоченой бронзой, малахитом и агатом, то при падении света блеск их ослепителен.
       Художник Федор Бруни продолжает великие традиции, вдохновляясь фресками Сикстинской капеллы Ватикана. Бесподобна святая царица Александра, выполненная Бруни для иконостаса Исаакиевского собора в 1843 году. Порученные художнику Ф.А.Бруни (1799-1875) композиции для росписей им в 1841-1845 г.г. и занимают стены всего среднего придела собора: "Потоп", "Жертва Ноя", "Видение Иезекиля". Середину поперечного придела занимает его "Страшный Суд". На плафоне алтаря им выполнено изображение Святого Духа, а по трем сторонам алтаря - "Омовение ног", "Иисус Христос, дающий ключи святому Петру", "Иисус, являющийся Апостолам".
       Художник Т.А.Нефф (1805 - 1876) выполнил в Исаакиевском соборе росписи ниш: "Вознесение", "Иисус Христос, посылающий свой образ Абгару". Абгар - имя восьми царей, правивших с 132 года до нашей эра до 216 года нашей эра в городе Эдессе (Северной Месопотамии), одном из центров раннего христианства. Кроме того, в барельефной группе, выполненной скульптором П.К.Клодтом, Нефф расписал металлические части, сделав головы и руки персонажей группы в барельефе живописными. Нефф - автор многих фигур внутренней росписи алтаря. В часовне Александра Невского им выполнен образ Христа на плащанице, развернутой Святой Вероникой.
       Художник Цезарь Муссини (1804 - 1879) выполнил в Исаакиевском соборе росписи в некоторых нишах под колоннами, внутри собора: "Благовещение", "Рождение Христа", "Обрезание", "Крещение", "Преображение".
       Брюллов Ф.П. (1795-1869) - автор части фигур иконостаса: "Святой Михаил, сражающийся с драконом", "Святая Анна и Святая Елизавета", "Константин Великий и императрица Елена", "Святой Николай", "Святая Ольга". На воротах часовни Святого Александра Невского им изображен архангел Гавриил.
       Художник Никитин Н.С. (1811-1881) выполнил росписи: "Притча о Сеятеле" и "Творец последнего часа".
       Безусловно, Исаакиевский собор - это самое значительное культовое здание, которое было построено в XVIII веке...
       Когда идёшь по Ленинграду, убеждаешься, сколь многочисленны каналы, пересекающие город, выстроенный словно Венеция, на многих островах. Три канала пересекают Невский проспект: канал Мойки, канал Грибоедова (Екатерининский) и далее канал Лиговки и Фонтанки. Через Мойку перекинут Народный (Полицейский) мост. Аничков мост перекинут через Фонтанку.
       На Невском проспекте соседствовали храмы самых разных конфессий. Здесь видишь голландскую церковь, лютеранский храм Святого Петра, католическую церковь Святой Екатерины, армянскую церковь, а в прилегающих улицах - финскую часовню и храмы других конфессий.
       Неоднократно мы пересекали и Мойку, протекающую в центральной части города и берущую начало от Фонтанки, вокруг Летнего сада, и впадающую в Неву. В начале XVIII века она была речкой, вытекающей из болот, находившихся там, где теперь Марсово поле. В 1711 годе ее соединили с Фонтанкой. Набережная Мойки замечательна тем, что здесь созданы целые архитектурные ансамбли, такие как "новая Голландия", Юсуповский дворец, ансамбль зданий Исаакиевской площади, Строгановский дворец, Михайловский замок и другие.
       В одном их своих писем к жене Пушкин писал: "Летний сад - мой огород. Я, вставши ото сна, иду туда в халате и туфлях. После обеда сплю в нем, читаю и пишу. Я в нем дома".
       Мы посетили и дом-музей А.С.Пушкина на Мойке, 12, во дворе которого стоит памятник поэту. Я помню то чувство глубокой скорби, которое охватило нас, когда мы вошли в комнату, где на кожаном диване умер поэт. Невольно вспоминаешь слова поэта, сказанные перед смертью, что тяжелее всего ему расставаться с верными друзьями - книгами, которые со всех сторон окружали умирающего...
      
       Следующее мое длительное посещение Ленинграда в течение двух месяцев началось 11 марта 1987 года. Перед этим мой шеф, заведующий кафедрой пропедевтики внутренних болезней второго лечебного факультета 1 МОЛМИ профессор Иван Иванович Сивков меня вызвал и объявил, что я направляюсь для прохождения ФПК (факультет повышения квалификации) в Ленинградский санитарно-гигиенический институт им. И.И.Мечникова. Занятия начинались с 12 марта 1987 года, а я решил поехать на два дня раньше, так как по опыту знал, что прибытие не вовремя осложняет получение более сносного жилья, да и вообще, приехать заранее и войти в курс дела всегда хорошо.
       Заведующий учебной частью в то время была Валерия Ивановна Алекса, она оказалась недовольна моим решением уехать на два дня раньше, так как это осложняло дело с заменой меня на кафедре как преподавателя. Но вскоре с Ленинградского вокзала я отбывал в любимый мной город, и утром на следующий день, то есть 11 марта, я уже был в Ленинграде.
       Стояла прекрасная зимняя погода с морозцем, было приятно очутиться среди шума и суеты энергичной ленинградской публики на улицах города. До санитарно-гигиенического института, который располагался на окраине, я добирался на трамвае. Я особенно не спешил, так как знал, что приезжаю раньше многих слушателей со всех концов Союза. Я помнил завет императора Августа "festina lentae" - поспешай медленно. Уже на первом курсе в мединституте было неплохо поставлено преподавание латыни, и знание ее вечных истин. Я запомнил в свое время много афоризмов и римских поговорок, и даже выигрывал призы на соревнованиях, где надо было показать, что еще помнится вечная и мудрая латынь.
       Наконец, примерно через час, я приехал в институт. Снег приятно хрустел под ногами и, догнав на территории какую-то молодую женщину, я спросил ее, как найти деканат факультета повышения квалификации. Та объявила, что она - заместитель декана этого факультета, и я могу сопровождать ее в деканат. Там с ее помощью я быстро оформил документы, и мне важно было побыстрее получить направление в общежитие. Оно находилось на Кирилловской улице, куда тоже надо было добираться на трамвае. Я попросил дать мне комнату с минимальным подселением, и она легко выполнила мою просьбу, дав мне комнату на двоих, в то время как остальные помещения для слушателей были рассчитаны на четверых и даже на восьмерых.
       Я быстро доехал до общежития и предъявил женщине-коменданту направление в комнату на втором этаже. Общежитие мне не очень понравилось, так как, располагалось в каком-то бывшем огромном доходном доме. Но комната, в общем, оказалась довольно просторной. Со мной оказался еще один слушатель, который через три дня уезжал, закончив курс занятий.
       Занятия начались на второй день после моего прибытия. Была представлена обширная программа подготовки и усовершенствования знаний преподавателей-медиков с широким диапазоном дисциплин - от клинических до информатики и кибернетики. Некоторые предметы меня интересовали, другие, более схоластичные, меньше занимали мое внимание.
       Лекции читали нам доценты и профессора в различных аудиториях многочисленных зданий института. Надо сказать, вся планировка института носила павильонный характер и состояла из двухэтажных зданий, построенных еще в дореволюционный период, сильно изношенных. Мы были свидетелями прорыва горячей теплосети в клинике. Результатом была порча недавно отремонтированных стен. Краска отвалилась и висела клочьями на стенах.
       Мой сосед по общежитию вскоре уехал, и из соседней комнаты, где размещались восемь слушателей, ко мне подошел Слава Сипливый, 40 лет, акушер-гинеколог из курского медицинского института, и стал проситься на освободившуюся койку. Я не возражал. Он жаловался, что в его комнате постоянный шум и духота, и он плохо спит. Чувствовалось, что он с облегчением воспринял мое согласие, и тут же переехал, перенеся свои пожитки. Был он симпатичный, с голубыми глазами и девичьим румянцем на щеках. Я видел, что ему нравится жить в спокойной обстановке, - он с первых дней жаловался на плохое самочувствие, и что у него постоянно подскакивает артериальное давление.
       Между тем, начались занятия в группе терапевтов, среди которых было подавляющее большинство женщин, приехавших со всех краев страны. Были приехавшие из Тбилиси, Кемерово, Горького, Вильнюса, Ленинграда и т.д. Два раза в неделю проводили разборы в терапевтической клинике, которая находилась в 14 павильоне. Вел разборы заведующий кафедрой профессор Масевич, иногда профессор Фишзон-Рысс. Клиника была гастроэнтерологического профиля, поэтому и контингент состоял из больных с заболеваниями желудочно-кишечного тракта. Фишзон-Рысс прочел нам интересную лекцию "О колитах", с новыми концепциями патогенеза и поделился опытом лечения этих больных.
       Я поставил целью за время пребывания в Ленинграде осуществить культурную программу, регулярно бывать в музеях, театрах. Но побывать в Большом театре (Мариинке) мне так и не удалось. Впрочем, я побывал в Малом оперном театре, филармонии и консерватории, а также в музее музыкального искусства.
       Посещение филармонии, где выступала Мария Биешу, произвело на меня сильное впечатление. Она пела арии из опер и из своей коронной "Чио-Чио-Сан", с чего начиналась ее слава. Перед началом концерта она выступила с биографическим рассказом о себе. Она не стеснялась рассказывать, что мать ее была простая молдавская женщина из села, не имевшая образования, а Мария Биешу училась в каком-то плодоовощном техникуме, где большое внимание уделялось консервированию. И вот однажды Мария Биешу приходит домой и говорит матери: "Мама, я буду поступать в консерваторию!" Та удивилась, и говорит: "Доченька, ведь ты же вроде уже училась консервированию овощей и фруктов?"
       В общежитие я приходил поздно и за день изрядно уставал. На нашем этаже было две большие комнаты. В одной из них подобрались люди помоложе, лет до 40. Они любили в вечернее время поколобродить, выпить. Я в то время отрицательно относился к питию, хотя они меня каждый раз усиленно приглашали. Позже они подсаживались к телевизору и могли смотреть его до двух часов ночи. А телевизор стоял как раз напротив моей двери. Я несколько раз намекал, что надо ложиться вовремя, потом прямо просил их заканчивать просмотр программ. Но это мало действовало. Мне же иногда хотелось нормально отдохнуть и выспаться. Я изучил расположение периферийных гостиниц, и при том дефиците мест, который тогда существовал, мне удавалось, особенно в пятницу, заполучить отдельный номер за небольшую плату. Обычно за два с половиной дня у меня набегало 8 рублей.
       Так я изучил обстановку во многих гостиницах Ленинграда. Однажды я поселился в гостинице "Выборгская". Мне там очень нравилось, чистота и порядок, правда, ресторан, который находился на первом этаже, сильно мешал, очень мощно включали динамики для танцев, даже стены резонировали от мощных звуков.
       Совсем близко от этой гостиницы находилась Черная речка - место дуэли Пушкина и Дантеса (10 января 1837 года). Я пошел туда и долго стоял возле обелиска, воздвигнутого в память об этом трагическим поединке. Вдруг к обелиску стал приближаться нервной походкой какой-то высокий человек, который, казалось, шел наощупь. Когда он приблизился, то я обнаружил, что он слеп. "Тут кто-то есть?" - спросил он. "Да", - ответил я. "А где место дуэли?" - "Здесь, перед вами". Он стал ощупывать памятный обелиск и вдруг заплакал навзрыд, часто всхлипывая. На обелиске были надписи об этом трагическом дне для России. Я поразился эмоциональности и глубине чувств этого человека и беспредельной любви к ушедшему поэту. Потом я вернулся к себе в гостиницу и долго не мог успокоиться. И мне вспомнились мои любимые строки Пушкина, где так ярко проявляется философская мысль о бренности всего сущего:
       "Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит.
       Летят за днями дни, и каждый час уносит
       Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
       Предполагаем жить... И, глядь, - как раз умрем.
       На свете счастья нет, но есть покой и воля
       Давно завидная мечтается мне доля...
       Давно усталый раб, замыслил я побег
       В обитель дальнюю трудов и чистых нег."
       Вечером после занятий я обязательно уходил или в театр, или в музей. Мой друг по комнате Слава Сипливый оказался болезненным, воспитанным и робким человеком. Я часто приглашал его с собой, но он всегда отказывался, ссылаясь на повышенное артериальное давление и болезненное состояние. Спустя две недели он вдруг заявил, что должен уехать в Курск, так как нужно участвовать в установке памятника тестю, недавно умершему в каком-то городишке, кажется, Конотопе, за 500 километров от Курска и везти этот камень на грузовой машине. Я предупредил, что при его состоянии поручение совсем не для него. Он получил отпуск у декана и уехал. Его очень долгое время не было, что-то около месяца. Наконец, однажды декан меня спросил: что с Сипливым, мы ему можем не зачесть выполнение заданий по ФПК... Я рассказал о его болезненности с постоянными жалобами на гипертонию. Кажется, она удовлетворилась этим, и оставила пока вопрос открытым.
       Мне нравилось, что я один в комнате и могу заниматься своими литературными делами. Единственно, что меня угнетало, это постоянное бдение молодых представителей возле телевизора до двух часов. Но для отдыха и чтобы отоспаться я снимал номера в гостиницах на выходные дни.
       Однажды я поселился в гостинице "Речная". Но за стенкой какая-то гоп-компания сильно веселилась, слышались тосты, потом - танцы и взвизгивания девиц. Пришлось прибегнуть к милиции. И вскоре из этого номера вывели двух девиц, довольно интересных, даже интеллигентного вида, хорошо одетых. Оказалось, что это "madchen fЭr alles" - уже тогда проституция стала делать первые успехи. Собрался народ, глядел на этих девиц и, странно, они засмущались. Все-таки своей профессией они не могли гордиться...
       В свободное от занятий время я старался насладиться музыкой, которая для меня всегда была на первом месте среди других увлечений. Может быть, помимо этого, таким же увлечением были шахматы. Одно время я немного развил свои способности в шахматах, даже придумал собственный гамбит и самонадеянно назвал его "гамбитом Никитина". А музыку я обожал всегда. Помню замечательные слова А.С.Пушкина: "Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает, но и любовь - мелодия..."
       Я приготовился к поездке в Москву на выходные дни. Обычно я уезжал в пятницу, на скором поезде ЭР-200, который идет со скоростью 200 км/час и проходит расстояние до Москвы за пять часов. В очередной раз, когда я возвращался из Москвы в свое общежитие, со мной рядом оказалась молодая женщина лет тридцати по имени Татьяна. Сначала я не обращал на нее внимания, но она стала кашлять, и кашель был влажный, раскатистый, который бывает при остром трахеобронхите. Разносили еду по вагону, и я купил большой кусок севрюги холодного копчения. Потом я все-таки спросил попутчицу, что у нее за кашель, она сказала, что где-то здорово простудилась еще в Ленинграде. А ездила в Москву, чтобы повидаться не то с другом, не то с мужем. Она мне очень понравилась, и мы с ней много и увлеченно разговаривали. Она периодически кашляла, и я наконец сказал ей, что я врач и дал несколько советов и, на всякий случай, свой московский адрес.
       На площади Московского вокзала мы расстались, она поехала куда-то на улицу Хрустицкого, а я на свою Кирилловку, сев на трамвай на Лиговке.
       Занятия были насыщенны обильной информацией. Мне нравились занятия по психологии, которые проводила Елохина. Как-то на одном занятии она предложила к следующему разу приготовить какие-нибудь интересные примеры психологического характера из собственной пропедевтической деятельности. Я набросал заметки о двух случаях, которые произошли на моих занятиях. Когда я принес их и представил преподавателю, она сказала, что совсем не ожидала, что кто-нибудь откликнется. Из семи человек, действительно, никто не выполнил это задание.
       Один случай касался студентки Воробьевой, которая пришла в начале учебного года, и мне казалось, что она будет старательной и успевающей студенткой. Она располагала и своим внешним видом - высокая, стройная, - казалась очень собранной, и первые ее ответы по пропедевтике показали, что она усердно занимается дома. Но потом все стало изменяться в худшую сторону. Она почему-то стала опаздывать на занятия на 15-20 минут, что вносило сумятицу в учебный процесс. Я должен был ее спросить, почему она стала систематически опаздывать и получал невразумительные ответы. Иногда она объясняла свои опоздания ночными дежурствами, не раскрывая сущности этих дежурств. Она отлично знала, что к студентам, которые совмещают учебу с работой на скорой помощи, я относился снисходительно, мирясь с их опозданиями. Между тем успеваемость ее все время падала, и у нее образовался дефицит знаний. Наконец, однажды после очередного опоздания я решил более подробно выяснить ситуацию, в которую она попала. Я спросил, где она дежурит: на скорой помощи, или в стационаре? И вдруг получаю неожиданный ответ: в конюшне.
       "Как в конюшне?" - удивился я. "Я занимаюсь конным спортом и являюсь заслуженным мастером спорта СССР..." Я так и присел. "У нас, - говорит она, - график дежурств в деннике, и я теперь должна ухаживать ночью за лошадьми". Я развел руками, но сказал: "Вы пришли учиться в институт, чтобы стать врачом. Так что надо выбирать: лошади или медицина..."
       Но после этого мало что изменилось. Она плелась в хвосте других студентов, едва дотянула до конца семестра. Я уехал на ФПК, но потом узнал, что она взяла академический отпуск.
       В следующем учебном году я встретил ее в коридоре на пятом этаже. Она, как я понял, постаралась определиться не в мою группу, а в группу моей коллеги по пропедевтике Г.В.Мальцевой.
       Я спросил: "Как идет учеба?" - "Все в порядке, я успеваю..."
       Но я потом все-таки спросил Мальцеву, как учится Воробьева. Она всплеснула руками и воскликнула: "Хуже некуда!"
       Второй случай был уже чисто медицинский. Одна студентка (фамилию не помню) вначале училась хорошо, но потом съехала и стала получать "тройки" и даже "двойки". Она как-то побледнела, кожа лица приобрела нездоровый оттенок, засыпала на занятиях, отвечала невпопад, была вялой и апатичной. Я стал ее расспрашивать: каково материальное положение и дошел до расспросов о ее режиме дня, питания и т.д. И вдруг она мне заявляет: "Я очень люблю пирожные. И каждый день бываю в знаменитой кондитерской, в Столешниковом переулке..."
       Все деньги, которые ей родители давали на обеды, она тратила на свои любимые пирожные! И так как это однобокое питание продолжалось очень долго, то у нее развился так называемый ранний хлороз, тяжелое малокровие, которое в то время в Советской России уже почти не встречалось. В царской России это заболевание было широко распространено среди модисток, монашек и институток, и связано оно было с неправильным питанием и постоянным пребыванием в душных помещениях. В народе эту болезнь называли "бледной немочью". Мне пришлось срочно госпитализировать эту студентку, лечение ее проходило успешно и закончилось выздоровлением.
       Когда Елохина это прочитала, то помимо одобрения, сказала, что эти два случая она будет рассказывать, как примеры психологического анализа на занятиях в последующих группах.
       Мы затронули такую интересную в историческом аспекте область науки, как френология, основателем которой был Ф.Галль. Он пытался разместить в извилинах больших полушарий все "умственные силы и качества". Кора головного мозга, а не его желудочки, стала рассматриваться как субстрат психической деятельности. Высказывалась мысль, что развитие отдельных участков коры и мозга в целом влияет на форму черепа. Для различных склонностей, чувств, характерологических особенностей Галль и его ученики находили так называемые "шишки", величину которых они ставили в связь с развитием способностей. Френология в свое время приобрела необычайную популярность. Но французский физиолог Флуранс доказал, что френология не выдерживает никакой критики. Флуранс экспериментальным путем пришел к выводу, что основные психические процессы - восприятие, интеллект, воля являются продуктом головного мозга, как целостного органа. Мозжечок координирует движение, в продолговатом мозгу находится "жизненный узел". С четверохолмием связано зрение, функция спинного мозга состоит в проведении по нервам возбуждения...
       Занятия по кибернетике и информатике вел преподаватель, который хорошо и четко объяснял основы работы в системе "Лексикон". Он говорил, что компьютером трудно овладеть после 50 лет. Компьютеры, которые в 1987 году стояли там в компьютерных классах, конечно, были примитивных образцов.
       Нам были предложены по выбору любые медицинские темы для разработки программ. Я выбрал большую и сложную тему "Анемии". Когда я разрабатывал эту тему, я подзапутался и выход мне предложила Татьяна Николаевна Плужникова, которая была программистом, и которой я давал советы во время заболевания бронхитом. В данный момент наше знакомство продолжилось, и в Москве мне пришлось с ней встречаться и по другим более серьезным поводам...
       В один из дней ко мне в Ленинград приехал племянник Володя Андрущенко, который никогда не бывал в этом городе. Я в это время на три дня сумел занять шикарный номер в гостинице "Октябрьская" возле Московского вокзала. Я уступил ему этот номер, а сам снова стал ночевать в общежитии, где "смотрение телевизора" все продолжалось до двух ночи.
       С Володей мы посетили Русский музей, где собраны шедевры русской живописи. Например, картина Д.И.Сурикова "Взятие снежного городка", И.Е.Репина "Запорожцы", М.В.Нестерова "Хирург С.С.Юдин". Сергей Сергеевич Юдин работал ведущим хирургом института им. Склифосовского в Москве и признавался медиками-современниками, как выдающийся хирург, внесший большой вклад в отечественную хирургию. Когда я в 1956 году какое-то время был субординатором в институте Склифосовского, мне пришлось познакомиться с замечательным учеником и последователем С.С.Юдина - профессором Павлом Осиповичем Андросовым. Он иногда читал нам лекции, хотя не был признанным оратором, и его лекции не вызывали у нас особых чувств, но он был первоклассным хирургом, обладавшим высокой техникой самых сложных операций. Мне посчастливилось быть его ассистентом при операции по поводу рака пищевода у женщины 55 лет. Операция была сложная, так как хирург должен был сформировать искусственный пищевод из кишечника и заменить резецированный пищевод. Операция длилась пять часов, и я еще, молодой тогда человек, с трудом выдержал это испытание, хотя моя задача была лишь держать крючки.
       С.С.Юдин оставил после себя знаменитую книгу "Этюды желудочной хирургии". Он там, как истинный гуманист, говорит о том, как важно хирургу и вообще врачу бережно и внимательно относиться к старикам и, в частности, утверждал, что старики острее ощущают ценность жизни и каждый день для них - подарок. Поэтому хирург всегда должен выбирать наиболее щадящий путь при выборе операции, но вместе с тем заботиться о максимальном продлении жизни пожилого человека. Такое отношение подчеркивало величие души этого человека.
       Я продолжал жить в общежитии, и мы каждый день встречались с племянником и куда-нибудь ходили.
       Я достал билеты в Малый оперный театр на площади Искусств. Мы заняли неплохие места в ложе. Давали "Евгения Онегина". Правда, мы сидели среди каких-то немцев из Берлина. Я с ними немного поговорил по-немецки. Володя увидел, что я довольно свободно владею немецким. Спектакль был отличным, особенно хорошо Евгений Онегин, высокий, статный с отлично поставленным баритоном сочного и крепкого тембра.
       В один из дней мы отправились к Исаакиевскому собору, этому бессмертному творению Монферана. Стало известно, что открылась верхняя площадка вверху собора и можно обозревать с высоты птичьего полета окрестности Ленинграда. Для того чтобы добраться до видовой площадки, надо было пешком преодолеть 600 ступенек, довольно крутых, что мы с Володей успешно проделали. Действительно, нам представилась изумительная панорама прекрасного города. На западе расстилались воды спокойного Финского залива. Совсем рядом извивалась лента Невы со впадающей в него малой Невкой. В противоположном направлении - величественное здание Мариинского дворца и памятник Николаю I. На Исаакиевской площади рядом высились вздыбленная на коне фигура Петра I, творение Фальконе и Колло. На севере - громады зданий трудового Ленинграда, дымящихся труб заводов. Хорошо был виден золотой шпиль колокольни Петропавловского собора, который поднимаясь над гладью Невы, как бы перекликается с Адмиралтейской иглой. Молодая гид рассказывала историю возникновения Исаакиевского собора и создания памятника Петру I.
       Затем мы спустились вниз в и этот же день решили побывать в Петропавловской крепости. Строительство Петропавловского собора началось летом 1712 года по проекту зодчего Доменико Трезини. Шпиль колокольни Петропавловского собора, высоко поднятый над Невой, должен был символизировать выход России к просторам Балтийского моря.
       К сожалению, от ударов молнии часто возникали пожары. Одним из таких пожаров в 1756 году были сожжены шпиль собора и драгоценные часы с курантами, купленные в Голландии. В 1778 году под руководством академика Эйлера были проведены работы по оснащению шпиля громоотводом. Спустя несколько десятилетий крест вместе с ангелом накренился и стал угрожать падением. Помочь делу вызвался кровельный мастер, крестьянин Петр Телушкин. Он предложил исправить повреждения без сооружения дорогостоящих лесов. Ремонт флюгера сметливым умельцем Телушкиным по праву может быть назван подвигом. С помощью рук и обыкновенной веревки, цепляясь за выступы золоченого листового железа, содрав пальцы в кровь, он все же достиг основания яблока. У подножия креста Телушкин закрепил веревочную лестницу, по которой затем в течение шести недель поднимался наверх и вел ремонтные работы. За свой подвиг Телушкин был награжден деньгами и медалью.
       В соборе похоронена первые русские цари - от Петра I до Александра III (за исключением Петра II, умершего в Москве и там похороненного, и Ивана Антоновича, убитого в Шлиссельбургской крепости). Захоронения производились в земле, а места могил отмечались вделанными в пол мраморными плитами с надписями и позолоченным крестами. В 1865 году плиты решено было заменить надгробиями. Среди них примечательны гробницы, воздвигнутые у северной стены собора над могилами Александра II и его жены Марии Александровны. Оба саркофага высечены из цельных монолитов. Первый - из алтайской яшмы, второй - из уральского орлеца. Работа длилась 17 лет и была закончена в 1906 году. Заказ выполнили замечательные мастера Петергофской гранильной фабрики. Саркофаг Александра II отличался своим зловещим красноватым оттенком.
       Интерес представляет легенда о Федоре Кузьмиче - будто бы не умершем в ноябре 1825 года императоре Александре I, а принявшем имя этого старца и решившим стать блаженным затворником в скитах Западной Сибири. Эта легенда была пущена и усиленно рекламировалась богатым в прошлом и разорившемся золотопромышленником Хромовым с меркантильной целью обогатиться и получить определенные выгоды. Ему в этом активно помогала Александра Никифорова по прозванию "майорша".
       В партии ссыльных появился необычный человек, что по времени совпало со смертью Александра I, - по Сибири пошел слух, что в глухом месте утвердился неизвестный отшельник, или, как народ его называл, "блаженный". Вначале он жил в убогой келье и никого к себе не впускал. Но постепенно стало известно о его целительных способностях и к нему стали стекаться толпы больных. И тогда стали обращать внимание на его необыкновенную величавость, поражала нежность черт лица, обаятельный звук голоса и т.д. Тут же распространился слух среди народа, что затворник обладает особым даром утолять страдания не только телесные, но и душевные.
       Хромов усиленно поддерживал веру в святость старца, чтобы извлечь определенные для себя выгоды. Он, например, будто бы нашел где-то придворного лакея Александра I, и, видимо, тогда была мистифицирована потеря сознания этим лакеем при виде персоны мнимого императора. Хромов также создавал и распускал слухи о святости старца и связанных с этим чудесных событиях и происшествиях...
       В конце концов, официальные власти пришли к выводу о смехотворности выдуманной легенды. Было известно, что Александр I умер в Таганроге от крымской лихорадки, при нем была постоянно его жена - Елизавета Алексеевна, и подмена трупа исключалась. Последующее вскрытие, уже в Петербурге, в ноябре месяце, показало с записью протокола при описании поверхности тела, о найденных различных рубцах на ноге, оставшихся по заживлении ран. Так, в январе 1824 года Александр I перенес рожистое воспаление на правой ноге, перешедшее в нагноительный процесс, заживший посредством рубца.
       Почерковедческая экспертиза при сличении надписи на конверте, адресованная затворником Хромову, показала, что она совершенно не совпадает с почерком Александра I. Весь сыр-бор разгорелся из-за кликушеских причитаний досужих богомолок, а с другой стороны - поддерживался своекорыстными расчетами разбогатевшего кулака, ловко эксплуатировавшего народное невежество.
       Как известно, Л.Н.Толстой брался за разработку и разгадку этой темы, но и он не мог придти к каким-то окончательным выводам.
       Справа от южного входа в собор установлена гробница на месте захоронения Петра I. Гроб с телом Петра был перенесен в еще недостроенный собор. В течение шести лет (1725-1731 г.г.) он стоял посреди собора и, наконец, был предан земле, на месте еще указанном Петром I при его жизни.
       В надгробном слове в Петропавловском соборе над телом Петра видный сподвижник его реформ Прокопович говорил 1 марта 1725 года: "Какову он Россию свою сделал, такова и будет! Сделал добрым любимой, любима и будет, сделал врагам страшную, страшная и будет... Делал на весь мир славную, славной и быть не перестанет..."
       В непосредственной близости к Петропавловскому собору в начале ХХ века было закончено строительство усыпальницы для захоронения великих князей. Это здание соединяется с Петропавловским собором. История Петропавловской крепости тесно связана с историей революционного движения в России. Летописи этих крепостей говорят об убийствах, пытках, о заживо погребенных, осужденных на медленное умирание, а иногда доведенных до сумасшествия.
       Трагична судьба Бейдемана, которого обвинили в подготовке покушения на особу императора. История его мучений и страданий подробно и ярко изложена в замечательной книге Ольги Форш "Одетые камнем". Первые узники из числа декабристов без разбора ввергались в тюрьму Алексеевского раввелина, но малое количество мест в раввелине вынудило переводить декабристов из раввелина в другие части крепости, заполняя казематы Кронверкской и Никольской куртин, Трубецкого бастиона и т.д. В "секретном доме Алексеевского раввелина" были размещены вожди движения декабристов (П.И.Пестель, К.Ф.Рылеев, П.Т.Каховский, И.И.Пущин, С.П.Трубецкой и другие). Из революционных демократов в камерах Алексеевского равелина сидел Н.В.Петрашевский со своими сподвижниками, и среди них писатель Ф.И.Достоевский. Затем Алексеевский раввелин был местом заточения членов партии "Народная воля".
       Сильным потрясением для "Народной воли" явился арест одного из членов этой партии Н.В.Клеточникова. Сравнительно мало известный Клеточников оказывал неоценимые услуги партии "Народная воля". Студент сначала Петербургского университета, а затем Медико-хирургической академии, он готовился к совершению террористического акта, но член Исполнительного комитета "Народная воля" А.Д.Михайлов убедил Клеточникова в интересах партии поступить на службу в III отделение. Службу в III отделении он начал агентом, получая по 1 рублю в сутки. Однако Клеточников в этом качестве не доставлял для III отделения сколько-нибудь ценных данных. И начальство согласилось перевести Клеточникова, в связи с его просьбой о неспособности к агентурной работе, в канцелярию для чисто письменных занятий. Благодаря красивому каллиграфическому почерку и проявленному усердию, он получил доступ к бумагам сугубо секретным, а еще через некоторое время его повысили в должности и перевели в особо секретную часть департамента государственной полиции.
       Н.И.Клеточников в течение 2-4-х лет стойко отражал все удары, направленные против партии. Но случилось непоправимое - был арестован видный деятель партии А.Д.Михайлов. Однако Клеточников продолжал передавать ценные сведения другому ответственному функционеру партии - А.Баран­никову, но тот тоже вскоре был арестован. Баранникова арестовала не жандармерия, а градоначальство, именно поэтому Клеточников ничего не знал об этом аресте. Такие роковые случайности бывали, и, видимо, их не всегда можно было избежать. Н.В.Клеточников спокойно направился на явочную квартиру к Баранникову. Дверь ему открыла полиция. Трудно выразить удивление сыщиков, узнавших в конспираторе видного чиновника департамента тайной полиции! Клеточников был ввергнут в Алексеевский равелин, где объявил голодовку, но его стали насильственно кормить очень грубой пищей и вскоре он скончался (в муках от воспаления кишечного тракта).
       Нас поразил и другой трагический случай с курсисткой Ветровой, в застенках Трубецкого бастиона, которая покончила жизнь самоубийством, что вызвало студенческие волнения в столице. До своего ареста Ветрова примыкала к работавшей в Петербурге "группе молодежи народовольцев". Главным предприятием этой группы была Лахтинская подпольная типография. В июне 1896 года типография была раскрыта полицией. В числе арестованных по этому делу оказалась Ветрова. Сначала она была заключена в камеру N 3, а затем переведена в камеру N 7. И здесь 8 февраля 1897 года, доведенная до отчаяния, облившись керосином из лампы, Ветрова подожгла себя и получила смертельные ожоги. Непосредственная причина, повлекшая самоубийство, не была установлена. Нет и данных, подтверждающих распространенную в те дни версию о том, что Ветрова решилась на самосожжение из-за насилия, совершенного над ней жандармами. Несмотря на то, что правительство приняло все меры, чтобы сохранить в тайне это самоубийство, весть о нем разлетелась по всему Петербургу. По городу были распространены прокламации "На смерть Марии Федосеевны Ветровой". 4 марта у Казанского собора состоялась траурная революционная демонстрация, в которой приняло участие несколько тысяч человек, в основном студентов.
       Показательно, что когда состоялась октябрьская революция 1917 года, в Петропавловскую крепость были водворены министры последнего правительства А.Ф.Керенского, арестованные в Зимнем дворце. По пути из Зимнего дворца в крепость, в суматохе, царившей на Дворцовой площади и Миллионной улице, из тринадцати министров шестеро арестованных затерялись в толпе, еще один сбежал во время обстрела на Троицком мосту. Остальные министры были приведены в крепость. Затем, минут через пять, были доставлены потерянные конвоем, а вскоре, опасаясь проявления гнева народа "и из соображений личной безопасности", сам явился в крепость и тринадцатый министр.
       Все министры низложенного Временного правительства, за исключением Керенского, сбежавшего на машине, услужливо предоставленной ему американским посольством, и еще ранее арестованного Прокоповича, были водворены в крепость.
       С министром же иностранных дел Терещенко случился трагикомический эпизод. Когда матросский конвой вступил с ним на Троицкий мост со стороны Марсова поля, то с другого конца моста появился броневик. Вероятно, по недоразумению, не узнав своих, прислуга броневика открыла огонь по конвою. Матросы-конвоиры поступили неделикатно, уложив бывшего министра на настил моста, сами залегли за его массивной фигурой и под этим прикрытием начали отвечать огнем на обстрел. Этот случай, крайне возмутивший Терещенко, закончился, впрочем, без вреда для его здоровья.
       При размещении министров по тюремным камерам один из них возмущенно заявил М.С.Урицкому (назначенному комендантом крепости), что помещение сырое и очень тесное. На что Урицкий заметил: "Вы сами строили эти казематы, пеняйте теперь на себя!" В Трубецком бастионе были заключены арестованные в Зимнем дворце: управляющий военным министерством генерал Маниковский, контр-адмирал Вердеревский, министр финансов Бернацкий, министр государственного призрения Кишкин, министр торговли и промышленности Коновалов, министр земледелия Маслов, министр путей сообщения Ливеровский, министр почт и телеграфов и внутренних дел Никитин, министр труда Гвоздев, министр юстиции Малянтович, министр иностранных дел Терещенко и еще несколько сподвижников Керенского.
       Кроме эпизода с Терещенко на Троицком мосту, имел место еще такой случай: одному из министров, когда их выводили из дворца, кто-то из участников штурма сгоряча дал по шее. В духе гуманности и соблюдения законности в дальнейшем отнеслись к заключенным в крепости органы Советской власти. Когда стало известно, что гарнизонный совет крепости вынес постановление, лишающее их права передач и свиданий, то за подписью Председателя Народных Комиссаров В.И.Ленина это постановление было отменено.
       В начале 1918 года Трубецкой бастион уже почти опустел. Через несколько дней после победы Октябрьского восстания часть арестованных министров была освобождена по приказу Военно-революционного комитета. Освобожденным военными специалистам Маниковскому и Вердеревскому была предложена работа по обороне страны. Генерал Маниковский согласился идти в военное ведомство. Впоследствии он продолжил работу на командных постах в Красной Армии. Последние заключенные оставались в бастионе до марта 1918 года, когда были амнистированы Советской властью...
      
       После посещения Петропавловской крепости мы пошли в ресторанчик под открытым небом, называемый "Аустерия" и заказали неплохой обед, состоявший из салата "оливье", грибного супа и жаркого. Кроме того, мы заказали еще зернистую икру. Порции икры были таковы, что я не выдержал и высказал удивление официантке. Она засмеялась и сказала, что очень часто посетители отмечают величину порций икры. Мы заказали еще бутылку "Алиготе". Все это стоило недорого, и не было разорительным для нашего кармана. На десерт было подано кофе с пирожными...
      
       14 апреля 1987 года слушатели нашей группы явились на кафедру госпитальной терапии, которой руководил профессор Лев Борисович Федосеев. Здесь все дышало историей медицинской науки со времен С.П.Боткина. Госпитальная клиника была создана на базе госпитальной терапии Смирновым, учеником Боткина. Затем заведовал кафедрой профессор Михаил Васильевич Черноруцкий. Всю блокаду он провел в этом кабинете. По его учебнику "Диагностика внутренних болезней" занималось не одно поколение студентов. И потом в своей педагогической практике я пользовался при подготовке к занятиям по пропедевтике внутренних болезней на 3-м курсе этим замечательным пособием. Потом заведовал кафедрой профессор Булатов и, наконец, профессор Л.Б.Федосеев. По заданию М.И.Черноруцкого профессор Л.Б.Федосеев стал заниматься проблемой бронхиальной астмы.
       Все трое профессоров - выходцы из школы русской терапевтической науки и педагогики профессора С.П.Боткина, и окончили Военно-медицинскую академию. С 1973 года кафедра госпитальной терапии была объединена с научно-исследовательским институтом пульмонологии и теперь занимается решением проблем хронического бронхита и диссеминированных заболеваний легких.
       Немногие знают, как сложна и подчас трагична была судьба С.П.Боткина. Возвращаясь домой после напряженной работы в стационаре, он с трудом протискивался через огромную очередь жаждущих попасть на прием и получить исцеление. С.П.Боткин очень уставал и, чтобы хоть как-то снять усталость, прибегал к игре на любимой виолончели.
       Летом 1878 года он получил тревожное письмо из Царицына от городничего Мельникова, который писал, что в низовьях Волги в станице Ветлянке появились случаи заболевания чумой. О заболеваниях в Ветлянке Мельникова известил его родственник - местный священник. Люди умирали быстро, с высокой температурой, распуханием лимфатических желез, головными болями, бредом и судорогами. Из двух докторов в Ветлянке один умер, а другой в страхе сбежал. Царицын в эти дни был окружен кордонами.
       С.П.Боткин на совещании медиков с чиновниками внутренних дел определенно и без сомнения высказался о чумном происхождении эпидемии, которая охватила весь Енотаевский уезд Астраханской губернии.
       В Ветлянке население, оставшееся в живых, попряталось по домам, а если кто выглядывал на улицу, то мог увидеть устрашающую картину сразу десятков гробов. А возили их пьяницы - у них была гармошка, и они пели песни, восседая на мертвых.
       Одновременно случай заболевания чумой в легкой форме обнаружился в Петербурге у дворника. Боткин разбирал этот случай перед студенческой аудиторией. Градоначальник даже упрекнул Боткина в поспешности выставления этого диагноза и просил придумать какие-нибудь другие названия болезни, какой-нибудь утешительный синоним. Однако дворник поправился. Но созванная врачебная комиссия подтвердила диагноз Боткина.
       После выздоровления больного была все же созвана вторая врачебная комиссия, которая о чуме и не заикалась. И тут развернулись, как по команде, газетная кампания против Боткина, считая его диагноз ошибочным. Компанию травли великого врача начал Катков в "Московских ведомостях". Между тем постепенно свернулись и затихли эпизоды чумы в Ветлянке и прилегающих селениях. На западе, особенно в Берлине, тоже развернулась кампания по дискриминации русского ученого и неуклюжих действий правительства по обузданию чумы.
       Давно известно, как непостоянна любовь толпы к талантливым людям. Неожиданно были забыты все прежние заслуги Боткина. Имя его стало неожиданно желанной мишенью в прессе для клеветнических нападок и оскорблений. С.П.Боткин лишился сна. Все его существо было потрясено людской несправедливостью, когда вчерашнего кумира незаслуженно свергли с пьедестала почета и уважения. Силы С.П.Боткина были подорваны этой травлей, он стал страдать грудной жабой (стенокардией) и вскоре сошел в могилу от этой болезни.
       Более поздние исследователи этой грустной истории выдвигали причинную связь эпидемии с туляремией, которая была выявлена и описана позже. Но, если сравнить клинические признаки чумы и туляремии, то слишком много расхождений у этих двух заболеваний. Следует учитывать, что чума имеет различные формы течения: бубонная, легочная, септическая.
       Известны случаи и в наше время, когда больной заболевает бубонной формой чумы, перелетая на самолете из одного конца планеты в другой, и легко переносит этот перелет. При туляремии инкубационный период занимает все же чаще до 3-7 дней, тогда как легочная и септическая форма чумы имеет очень короткий инкубационный период - до нескольких часов. Хотя, в отдельных случаях туляремия тоже может иметь короткий инкубационный период. Поэтому дифференциальный диагноз должен проводиться между чумой и туляремией, которая во время Боткина еще не была известна.
       Бактериологический анализ на установление возбудителя чумы, вызываемой палочкой чумы Versinia pestis, подтверждает правильный диагноз этого заболевания. В условиях современной терапии, когда применяются такие эффективные антибиотики, как стрептомицин и тетрациклин, смертность при бубонной чуме не превышает 5-10 %, но и при других формах процент выздоровления высок, если лечение начато достаточно рано.
       Разборы больных в клинике проводились квалифицированными сотрудниками кафедры. Нередко проводил разбор профессор или доцент, вызывая на дискуссию слушателей по поводу правомочности того или иного диагноза. Иногда они предлагали слушателям подвести итог и высказать свое резюме. Создалась какая-то закономерность, что чаще мне приходилось проявлять активность и выступать с заключительным словом. Это было, по-видимому, связано с тем, что я был единственный представитель из Москвы, и мои коллеги предоставляли мне почетное, но не всегда легкое право на высказывание суждения о диагнозе и рациональности проводимого лечения. Также бывало и на промежуточных встречах с сотрудниками кафедры, когда мне приходилось выступать с оценкой текущего проведения занятий, где нужно было подвести итоги и отметить положительные стороны постановки и преподнесения материала для усовершенствования наших знаний. Официальный староста как бы устранялся от своих предписанных ему обязанностей.
       В один из дней я совершил экскурсию в литературно-мемориальный музей Ф.М.Достоевского. Доехал до станции метро "Владимирская" и был в Кузнечном переулке, дом 5. В средней школе творчество Ф.М.Достоевского мы не изучали, и произведения этого писателя я полюбил после прочтения его книги "Преступление и наказание". Публикация этого романа в "Русском вестнике" произвела колоссальное впечатление на современников. Друг Достоевского, Апполон Григорьевич Майков, прочтя лишь первую часть романа, сказал: "Это нечто удивительное!"
       15 февраля 1867 года Федор Михайлович Достоевский венчался с Анной Григорьевной Сниткиной, которая стала женой, другом и добрым ангелом на всю последующую жизнь великого писателя.
       Первым поздравил молодых философ и критик, Николай Николаевич Страхов, который несколько лет считался самым близким другом Достоевского, а, между тем, в будущем этот маленький, аккуратненький и вежливый человек нанес страшный удар и писателю, и его жене.
       Как известно, Достоевский страдал эпилепсией, и от выпитого вина и свадебных треволнений у него развились два эпилептических припадка, что произвело тяжелое впечатление на молодую жену, так как она видела эпилепсию впервые в жизни. Лишь тут она увидела, какой страшной болезнью страдает Достоевский.
       Родственники Федора Михайловича, которые вначале плохо приняли молодую жену, вдруг превратились из врагов в "друзей" и с утра до вечера обретались на квартире Достоевского на Вознесенском проспекте. Но коварные родственники просто изменили тактику, что вначале не понимала Анна Григорьевна. Интриги против молодой семьи Федора Михайловича инспирировались вдовой брата писателя - Эмилией Федоровной и Павлом Александровичем Исаевым - пасынком Федора Михайловича от первого брака.
       Павел Александрович упрекал Анну Григорьевну, что за время брака у его "отца" участились приступы эпилепсии. Они делали вид, что хотят помочь Анне Григорьевне в ведении домашнего хозяйства, постоянно лезли со своими советами и распоряжались у них, как у себя дома.
       А подоплека их неприязни к молодой жене Федора Михайловича была проста. Они боялись потерять материальное благополучие, которое до сих пор имели, эксплуатируя доброту Федора Михайловича. Даже любимая сестра Федора Михайловича - Вера Михайловна Иванова оказалась не на высоте. Анна Григорьевна не скрывала причину смерти Достоевского. Вера Михайловна уже тогда, когда Федор Михайлович был тяжело болен, вдруг обратилась к брату отказаться в пользу сестер от своего дома, доставшегося ему в наследство от умершей тетки Куманиной в рязанском имении.
       По воспоминаниям дочери, между братом и сестрой произошел бурный разговор о куманинском наследстве. Достоевский не хотел отказываться от рязанского имения, помня о том, что у него подрастают дети. Освободившись за год до смерти от долгов, он мечтал о маленьком имении, которое обеспечило бы его детей, - но особенно потрясло Достоевского, что об этом приехала говорить его любимая сестра...
       В своих знаменитых "Воспоминаниях" Анна Григорьевна недоумевает, как могла создаться легенда о будто бы угрюмом, мрачном характере Достоевского. Она хотела в этих воспоминаниях добиться того, чтобы этого человека увидели в настоящем свете. Полемичность воспоминаний Анны Григорьевны прежде всего была направлена против гнусной клеветы философа и критика, "друга" Федора Михайловича Достоевского Н.Н.Страхова. В 1913 году в октябрьском номере журнала "Современный мир" она впервые увидела написанное письмо Н.Н.Страхова к Л.Н.Толстому, в котором страшное преступление Свидригайлова и Ставрогина - растление малолетних - Страхов приписал самому Достоевскому.
       Решающим доказательством, что главной причиной, ускорившей смерть Достоевского, был его разговор с Верой Михайловной Ивановой, является отзыв умирающего писателя о сестрах после его причащения. Он причастился, исповедовался и не мог подозревать, как несправедливо они поступили. Можно себе представить, как подействовал на Достоевского разговор с сестрой Верой.
       В ночь с 25 на 26 января 1881 года началось первое легочное кровотечение, когда он нагнулся и отодвинул тяжелую этажерку, чтобы найти вставку с пером. 28 января 1881 года - повторное легочное кровотечение.
       Пришли близкие и Анна Григорьевна трактовала, с подачи врачей, что в легких лопнула артерия. Скорей всего, это был тромбоз одной из ветвей легочной артерии, вызвавшей кровотечение, от которого великий писатель скончался 28 января 1881 года в 8 вечера. Похороны Достоевского стали историческим событием. Около 30 000 человек провожали его гроб в Александро-Невскую лавру.
       В гостиной висело изображение императора Николая I в гробу. Гид повторила известную версию того, что Николай I отравился, не выдержав угрызений совести в связи поражением России в Крымской войне 1854-1855 гг., и откровенными злоупотреблениями царских чиновников по снабжению армии снаряжением и оружием.
       Мне же думается, что не такой был человек Николай I, чтобы особенно скорбеть о том, о чем он прекрасно был осведомлен. А больше доверия следует оказать свидетельствам фрейлины Анны Федоровны Тютчевой - дочери поэта.
       В феврале 1855 года стали говорить о болезни Николая I. Болезнь его началась с переохлаждения, когда он должен был делать смотр войскам и очень легко был одет, несмотря на сильный мороз. Уже вечером появилась лихорадка, кашель с мокротой, и в дальнейшем болезнь протекала с признаками крупозной пневмонии. Тогда еще такой нозологической формы не было. Вел больного придворный врач Мартин Мандт. Естественно, в то время лечение было недостаточно активным, симптоматическим, не было мощных лекарственных препаратов, которые есть теперь. Как ретроспективно можно себе представить, болезнь, по существу, была предоставлена своему обычному течению, претерпевая положенные ей фазы, и достигла "красного опеченения". В этом случае легкие режутся ножом, как печень и тонут в воде. И развилась картина тяжелой сердечно-легочной недостаточности, что и привело к смерти больного. В придворных кругах в то время ходила дежурная версия, совершенно не имевшая на то оснований, что будто бы венценосный страдалец узнал о многих злоупотреблениях своих приближенных. Они обманывали его, и все его мудрые распоряжения искажались или не выполнялись, и доносилось ему все в превратном виде. Ходили слухи, что народ бунтует, приписывая смерть монарха отраве, которую ему поднес лейб-медик Мандт, взяв за это огромную сумму денег от англичан; что толпа требовала выдачи Мандта, но будто бы его прятали в Зимнем дворце. Это все говорилось и выдавалось за истину...
      
       В теплый майский день я вернулся из клиники в пять часов. Слава Сипливый лежал на своей койке, какой-то печальный и равнодушный ко всему, но внешний вид не говорил о чем-либо фатальном. Как всегда, лицо его обманчиво дышало здоровьем, легкий румянец оттенял его красивое лицо и голубые глаза. Уже потом я понял, что этот хороший цвет лица объяснялся рубеозом, который был свойственен больным, страдавшим так называемым "красным диабетом". Это было связано с патологическим процессом и поражением мелких подкожных капилляров. Так, недаром древние римляне утверждали, что "цветущий внешний вид - не есть признак здоровья".
       Я стал приглашать его, чтобы отвлечься от болячек, пойти со мной в музей-квартиру Римского-Корсакова, где давали концерт памяти великого композитора. Он вяло отвечал, что ему не до концерта.
       Дня два было, как Слава вернулся из поездки в Курск, где вопреки всем правилам, провел около месяца (о чем меня и спрашивал староста потока и декан). Впрочем, когда он приехал, дело как-то уладилось и никаких санкций репрессивного характера к нему применено не было. Он ездил помочь установить памятник на могиле умершего недавно тестя.
       Ехать пришлось за 500 километров от Курска в город Конотоп на открытой грузовой машине, а потом помогать погружать в кузов тяжелый памятник. Это, наверное, обострило его гипертоническую болезнь, так как он утверждал, что у него высокое артериальное давление.
       Я все уговаривал его пойти со мной на концерт в музей и отвлечься от своих болячек, но он наотрез отказался...
       В семь часов я был на Загородном проспекте, 28 и поднялся на второй этаж, где находилась квартира композитора. В небольшой гостиной собралось много любителей и почитателей таланта Римского-Корсакова.
       Выступила доцент Ленинградской консерватории Коган. Она осветила жизненный и творческий путь Римского-Корсакова и дала краткую характеристику некоторых главных произведений композитора. В частности, она подчеркнула, что жизнь Римского-Корсака была непростой и сопряжена с многими переживаниями семейного и общественного характера.
       Интересна семейная хроника Римских-Корсаковых... В старинном роде Римских-Корсаковых, известном в России с конца XIV века, первым моряком был Воин Яковлевич Римский-Корсаков, прадед Николая Андреевича, крестник Петра I. Он окончил морскую Академию, командовал Кронштадской эскадрой, став вице-адмиралом. Старший брат композитора Воин Андреевич тоже стал моряком, удостоился чина контр-адмирала и одно время был директором Морского корпуса.
       На карте в Тихом океане есть Маршалловы острова и среди них - остров Римского-Корсакова, родного дяди Николая Андреевича.
       Дядя композитора, Николай Петрович прошел путь от мичмана до вице-адмирала. А во время Отечественной войны 1812 года сражался под командованием Кутузова у Смоленска, Бородино, Тарутино. А затем вновь вернулся на море и участвовал в кругосветном путешествии. Николай Андреевич, тоже окончив кадетский морской корпус, участвовал в качестве гардемарина на клипере "Алмаз" в кругосветном путешествии.
       В возрасте 21 года Римский Корсаков вступил в кружок Балакирева, в который входили Бородин, Кюи, Мусоргский, Стасов.
       Мало того, что Римский-Корсаков сочинил огромное количество музыкальных произведений, он бережно относился и к наследию безвременно ушедших друзей Бородина и Мусоргского. Он совершил творческий подвиг, завершив редакцию и оркестровку "Князя Игоря". Затем выполнил редакцию и оркестровку "Хованщины", "Бориса Годунова" и т.д.
       Премьера первой оперы Римского-Корсака "Псковитянка" состоялась 1 января 1873 года в Мариинском театре. Первым исполнителем роли Грозного стал О.А.Петров, певец глинковской эпохи. Слушали оперу с особым вниманием. Автора много раз вызывали, особенно понравилась сцена вече.
       Увлечение Николая Андреевича Римского-Корсакова творчеством Гоголя привело к созданию оперы "Майская ночь". В этой опере ему особенно удался образ Панночки - первый из возвышенных героинь будущих опер.
       В опере-балете "Млада" действие происходит во время летнего праздника солнцеворота - "Купалы" в ночь с 23 на 24 июня (самую короткую ночь). Музыкальной кульминацией "Млады" является третье действие, когда на горе Триглавой собираются тени усопших, нечистая сила, и они участвуют в шабаше.
       Наиболее совершенно фольклорные пристрастия композитора отразились в третьей по времени опере "Снегурочка" по одноименной пьесе А.Н.Островского. События в опере длятся от последних зимних дней - проводов масленицы - до первого летнего дня. Трудно представить себе музыку, так живо выражающую всю поэзию древнего языческого культа.
       Композитора очень волновала судьба постановки оперы "Садко", - ни в одной из его опер нет такого гармонического сочетания сюжета и выразительности музыки.
       Опера "Царская невеста" сочинялась им с каким-то особым трепетным чувством. В четырех действиях оперы события развиваются стремительно, их драматургия подчеркивается сценическими контрастами. Именно в пении, а не в речитативах, заключается драматизм оперы.
       Критически воспринимал подчас Николай Андреевич творчество П.И.Чайков­ского - в эти годы одни за другой проходят с триумфом премьеры его опер и балетов в Мариинском театре ("Спящая красавица", "Пиковая дама", "Щелкунчик", "Иоланта").
       В связи с репетициями и спектаклями Петр Ильич много времени проводит в столице, посещает Римских-Корсаковых. Он полон расположения к нему и его семье. О музыке Николая Андреевича отзывается с похвалой, особенно восхищаясь оркестровкой.
       Николай Андреевич в смятении, он боится, что его ближайшие ученики окажутся под влиянием Чайковского. Ему кажется, что музыка стремится к упадку, и этот даровитый Чайковский сам "убивает свою музыку и музыку вообще". Правда, он восхищается любовной темой "Ромео и Джульетты" и говорит, до чего же она вдохновенна. А опера "Иоланта", как он считает, слаба, и оркестровка в ней сделана шиворот-навыворот. ..
       Рассказала доцент Коган и о том, как Римский-Корсаков встречался с Львом Толстым, и резко разошелся с ним во взглядах на задачи искусства, на красоту, - по мнению Толстого "гнетущую, зловонную язву на искусстве..." Лев Николаевич совершенно обескуражил его, заявив: "Мне было очень интересно сегодня лицом к лицу увидеть мрак". Оказывается, и на Врубеля встречи с великим писателем произвели тяжелое впечатление.
       В трактате Толстого "Что такое искусство" полностью отвергается все, что принято считать таковым, а главное, отрицается красота! Оперы "Садко" Толстой не видел, но вообще современную музыку не признает, ненавидит Вагнера, совсем его не зная, но и Бетховена не любит, и удручен тем, что не может вполне отрешиться от музыки Шопена...
       В 1900 году Горький совершенно справедливо писал А.П.Чехову:
       "Обязательно нужно, чтобы литература немножко начала приукрашивать жизнь, и тогда люди заживут быстрее, ярче. А теперь Вы посмотрите, какие у них дрянные глаза - глупые, скучные, мутные, замороженные..."
       Это вполне относится и к современности. Достаточно проехать в метро, на трамвае или автобусе, чтобы увидеть таких же людей с теми же лицами, что видел Горький в начале ХХ века.
       В марте 1905 года профессор Римский-Корсаков был уволен из консерватории. Консерватория оказалась отставленной от человека, имя которого составляло гордость России и пользовалось европейской славой. Сыр-бор разгорелся из-за того, что события 9 января 1905 года привели к коллективному протесту московских композиторов и музыкантов, подписанному Рахманиновым, Шаляпиным, Танеевым, Кругликовым и другими.
       Римский-Корсаков присоединился к этому заявлению и, кроме того, поддержал забастовку студентов консерватории, которые приняли решение прекратить занятия до 1 сентября 1905 года.
       На заседании правления Русского музыкального общества было принято беспрецедентное решение об увольнении Римского-Корсака из консерватории ввиду его публичного выступления против деятельности администрации. Великий князь Константин Константинович Романов, возглавлявший тогда Русское музыкальное общество, 21 марта утвердил это постановление.
       Великий князь К.К.Романов, внук Николая I, писал лирические стихи и выступал как поэт, под псевдонимом К.Р. Среди студенческой молодежи имела распространение эпиграмма: "К.Р., уволивший Р.-К., воочию миру доказал, какой он маленький поэт, и колоссальнейший нахал".
       Потом в музее перешли к воспроизведению музыкальных произведений Римского-Корсака в звукозаписи. Это были арии из опер "Снегурочка", Садко", "Царская невеста", "Золотой петушок" и несколько романсов.
       Затем выступил замечательный, на мой взгляд, певец Анатолий Александрович, который с блеском исполнил арию Левко из оперы "Майская ночь" - "Спи, моя красавица!"
       Увлекло исполнение певцом романса "Редеет облаков летучая гряда" на слова Пушкина, посвященного жене композитора Надежде Николаевне, и романса "Ненастный день потух", тоже на слова Пушкина. В этом романсе, лирическом по замыслу, звучат драматические нотки. Сильное впечатление на слушателей произвел также романс "Не ветер веял с высоты".
       Подводя итоги творческой деятельности Н.А.Римского-Корсакова, невольно поражаешься диапазону его музыкальных произведений в самых разнообразных жанрах. Написано 15 опер, составляющих славу истинного русского музыкального искусства. Сочинены 16 симфонических произведений, в том числе 8 симфоний, для хора "a сapella", 79 романсов и многое другое. Нельзя не упомянуть трогательную и благородную заботу о творческом наследии своих безвременно ушедших друзей, - композитор осуществил редакцию и оркестровку "Ивана Сусанина" и "Руслана и Людмилы" Глинки, "Каменного гостя" Даргомыжского, им было проделаны завершение работы, редакция и оркестровка "Князя Игоря" Бородина.
       Когда я вышел из музея Римского-Корсакова, мной овладело какое-то просветление, и я шел и летел, как на крыльях. Но я тут же вспомнил о моем болящем соседе и мне стало не по себе...
       Было уже поздно и я решил поехать в гостиницу "Ладога", которая находится на проспекте Шаумяна, за мостом Александра Невского. Там у меня была договоренность с администратором о бронировании номера. Я прошел в свой номер и тут же, раздевшись, мгновенно уснул.
       Утром в 9 часов у нас было по расписанию программирование и работа над своими заданиями, у меня - огромная тема "Анемии".
       Когда я вошел в учебную комнату, ко мне подбежала чем-то расстроенная слушательница, которая в общежитии жила на третьем этаже.
       - Где же Вы были вчера? Вы знаете, что у Вас произошло?!
       - Нет... Я провел ночь в гостинице...
       Она удивилась, но ничего не сказала. Оказывается, где-то в 11 часов вечера Славе Сипливому стало очень плохо. Вызвали "скорую", он потерял сознание, его отвезли в нервную клинику института Мечникова - именно там он и ночью скончался.
       Это было так неожиданно - умереть в сорок лет, в расцвете сил!
       Я был поражен и ругал себя, что не придал значения жалобам на неважное состояние Славы, когда уходил в музей Римского-Корсакова. Но он каждый день говорил, что плохо себя чувствует, принимал таблетки, которые мало помогали. Я все-таки решил сходить в патолого-анатомическое отделение и выяснить у патологоанатома, что же произошло?
       Меня приняла очень симпатичная женщина лет сорока и подробно рассказала печальную повесть о случившемся. Она описывала тотальное поражение всех магистральных сосудов мозга, конечностей, сердца, грудной и брюшной аорты, тяжелый распространенный атеросклероз с многочисленными бляшками. В крупном сосуде мозга был обнаружен тромбоз с некрозом тканей мозга. По существу это был злокачественный атеросклероз, обусловленный сочетанием гипертонической болезни и сахарного диабета.
       Подобный случай у меня был с больным Гринбергом 35-ти лет, у которого на почве распространенного атеросклероза развился циркулярный инфаркт миокарда с поражением всех стенок сердца.
       В отношении Славы Сипливова патологоанатом высказала мнение, что подобное поражение сосудов было несовместимо с жизнью. Вечером приехали вызванные родственники из Курска и его жена. Я отдал им в распоряжение комнату в общежитии, а сам снова отправился в гостиницу "Ладога".
       Уже на другой день они увезли тело умершего в Курск. Вечером я вернулся к себе и был поражен беспорядком, который они после себя оставили. Постели разворочены, на столе - бутылки, остатки недоеденной пищи, мусор на полу, окурки и пепел на консервных банках. Ведь среди них были женщины, и даже трагичностью произошедшего это нельзя было объяснить.
       Жизнь продолжалась, у меня не ладилось с работой по программированию, хотя Татьяна Плужникова мне хорошо помогала...
       К этому времени относится восстановление дружеских связей с моим товарищем по школе во время войны в бытность мою в Куйбышеве в 1941-1943 годах.
       Он был старше меня на один год и в 1943 году был призван в ряды Красной Армии, но непосредственно в боях не участвовал, и после демобилизации и окончания юридического института дослужился до высокой должности заведующего юридическим отделом Ленгорисполкома и стал специалистом в области расследования убийств. Какое-то время принимал участие как эксперт при приведении в исполнение смертной казни.
       Мика пригласил меня к себе на квартиру, которая находилась на Светлановском проспекте, и мы туда довольно долго добирались. Он жил одиноко, как старый холостяк, но в квартире был порядок и не чувствовалось явного отсутствия женских рук.
       Вскоре закончилась наша учеба на факультете повышения квалификации преподавателей медицинских ВУЗов на базе института им. И.И.Мечникова и я отбыл в Москву...
      

    ____________

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    НИКИТИН

    Георгий Александрович

    МОЯ ЖИЗНЬ В МЕДИЦИНЕ

    (часть III)

    ______

    ГОРОД НАД ВОЛЬНОЙ НЕВОЙ

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Формат - А5. Бумага - 80 г/м2. Гарнитура "SchoolBook". Печать - ризография. Уч.изд.л. - 4 л. Тираж - 200 экз.
      
      
      
      
      
      
      
      
       63
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Никитин Георгий Александрович (George86@yandex.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 187k. Статистика.
  • Статья: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.