Никитин Георгий Александрович
Жизнь в медицине_Макет

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 04/05/2008.
  • © Copyright Никитин Георгий Александрович (George86@yandex.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 168k. Статистика.
  • Статья: Проза
    • Оценка: 5.25*7  Ваша оценка:

    Георгий

    НИКИТИН

    МОЯ ЖИЗНЬ В МЕДИЦИНЕ

      
      

    Любая боль

    излечится терпением.

    Публий Сир

    Долг врача -

    лечить безопасно,

    быстро, приятно.

    Цельс

      

    К разумности

    первейший шаг - сомнение.

    Публий Сир

      
      
      
      
      
      
      

    МОСКВА

    2004

      
      
       ББК 84. (2Рос-Рус) 5
      

    НИКИТИН

    Георгий Александрович

    МОЯ ЖИЗНЬ В МЕДИЦИНЕ

    ____________

      
      

    Посвящается

    дорогим

    дочери, зятю и внуку

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Никитин Г.А.
       Моя жизнь в медицине. - М.,2004. - 64 с.
      
      

    Џ Никитин Г.А., 2004

    ПРЕДИСЛОВИЕ

      
       М
       ои друзья, и особенно среди них врачи, постоянно убеждали меня, что я должен написать воспоминания о своей насыщенной событиями врачебной деятельности. Я считал, что в общем моя деятельность рядового врача ничего существенного не представляет.
       Наконец, я как-то сумел преодолеть свою лень и нежелание ворошить прошлое, и оказалось, что это очень интересное и захватывающее занятие. Я вспомнил пословицу: "Scribere est agere" ("писать - значит действовать").
       Являясь современником величайшей эпохи человечества, в ХХ веке, я только мельком смогу остановиться на некоторых политических и социальных событиях того времени.
       Иногда мне придется выходить за рамки очерченных пределов моей деятельности врача, но это в большей степени будет относиться ко второй части воспоминаний.
       Озабоченный судьбой моей Родины, которая переживает грустную пору своей истории, я только немного коснусь описания некоторых политических событий и государственных деятелей, в них участвовавших.
       В этих заметках я отвожу больше внимания своим личным переживаниям, и, конечно, субъективно оцениваю проходившую передо мной череду событий.
       Пусть эти страницы правдиво осветят жизнь врачей в пятидесятые годы ХХ столетия, когда у них тоже возникали свои жизненные проблемы, но они всегда стремились быть на передовых позициях в защите интересов больного.
       Я не могу претендовать на то, что в этой работе нет ошибок, неточностей, так как я опирался только на свою память. У меня не было архивных материалов, и я не вел дневники. Даже воспользоваться памятью моих коллег я не всегда мог, так как и они ссылались на то, что многое забыли или не все знали.
       Название "Моя жизнь в медицине" подчеркивает, что я очень был предан выбранной профессии и любил свое дело.
      
      

    ___________

      
      
      

    ЧАСТЬ I. Клиническая ординатура

      
       Я
       был принят в клиническую ординатуру при кафедре пропедевтики внутренних болезней Московского Медицинского института им. И.М. Сеченова, по линии 4-ого Главного управления Минздрава СССР, и после ее окончания должен был быть распределен в одно из лечебных учреждений этой системы.
       Кафедру и клинику пропедевтики внутренних болезней возглавлял действительный член Академии медицинских наук, профессор Владимир Харитонович Василенко. Занятия начались с сентября 1958 года.
       Работая в клинике, мы - клинические ординаторы, конечно, воображали себя диагностами, хотя наше участие в постановке диагноза не всегда было достаточно компетентным, и постоянно чувствовались ободряющая поддержка старших товарищей: ассистентов, доцентов, профессора.
       У нас старались развить качества самостоятельного клинического мышления и приходили на помощь в сложных и непонятных случаях. Мы набирались собственного опыта и даже дерзали ставить предварительный диагноз на основании расспроса и используя методы физического исследования, еще не подключая инструментальные, аппаратные методы.
       Наша клиника - диагностическая, и нас учили обоснованию и постановке диагноза. Мы никогда не забывали девиз: "Кто хорошо диагностирует, тот хорошо лечит". В меньшей степени уделялось внимание действию лекарственных препаратов, наиболее адекватному выбору доз и наблюдению за действием лекарств в течение периода лечения и на заключительном этапе. Как говорили, у профессора В.Н.Виноградова на факультетской терапии было лучше поставлено лечение, то есть наиболее правильный выбор препаратов, своевременность назначений, борьба с передозировкой и полипрагмазией.
       Спустя какое-то время мне предложили довольно хлопотные, но почетные обязанности лекционного ассистента.
       Я должен был, помимо основной работы клинического ординатора, к очередной лекции профессора В.Х.Василенко или доцентов подготовить тематического больного, хорошо изучить историю его заболевания, предназначенную для демонстрации на лекции, и затем доложить лектору, обосновать, что именно этот больной наиболее ярко будет иллюстрировать теоретическую часть лекции.
       Профессор Василенко, академик АМН СССР, замечательный ученый, эрудит, обладал высоким чувством юмора, и общение с ним всегда доставляло мне удовольствие, тем более, что я мог видеть его в достаточно приватной и доверительной обстановке. Когда я заходил к нему в кабинет с докладом о больном для лекции, то часто заставал его пьющим чай с сухариками. Он в то время перенес операцию холецистоэктомии и соблюдал диету.
       В.Х.Василенко был довольно строгий экзаменатор, и на третьем курсе у нас произошел комический случай. Студент Штейенбок В.М. отвечал по билету и ему достался довольно сложный вопрос "Аритмия". Ему был предложен больной с нарушением сердечного ритма, и надо было установить характер аритмии и дать объяснение патогенеза и поставить диагноз. В.М.Штейенбок слишком долго и явно показывал свою неуверенность в диагнозе аритмии. Наконец, он был вызван Василенко В.Х. и на вопрос экзаменатора, каков пульс, ответил: "Бьется"!
       В начале лекций В.Х.Василенко или лечащий врач, или я должны были доложить об основных аспектах лечения болезни, симптомах, лечении больного. В.Х.Василенко хорошо читал лекции по пропедевтике внутренних болезней, которые требуют от студента большого внимания и сосредоточенности. С большим блеском В.Х.Василенко прочел цикл лекций по приобретенным порокам сердца. Особенным успехом пользовались и лекции доцента Ксении Ивановны Широковой.
       В.Х.Василенко регулярно делал обходы в моей палате N 6, где со мной работала больничный ординатор Голочевская Валентина Сергеевна. Это была очень умная и интеллигентная молодая женщина 29 лет, с приятными манерами, звучным голосом. Наш куратор, ассистент Кикодзе Ирина Александровна очень тщательно следила за состоянием историй болезни и периодически проверяла качество заполнения дневников, которое всегда было слабым местом клинических ординаторов. Потом мы садились за стол в коридоре, и она начинала мне выговаривать: "Вот здесь не указаны дозировки лекарств. Что значит "по 1 таб. х 3 раза в день"? Надо указать дозировку!" Особенно придирчивой она была при проверке выписных эпикризов, так как сам Василенко В.Х. выборочно проверял эпикризы. Журила она меня и за мой почерк, который трудно было разобрать. И однажды, когда я стал оформлять стенную газету клиники и красиво написал название газеты и тексты заметок, Ирина Александровна была удивлена. Улыбаясь, она показывала мою работу К.И.Широковой, и вот тогда я в шутку рассказал, что являюсь учеником школы В.Маковского. Я в семилетнем возрасте действительно брал уроки у ученицы Маковского. Правда, она была невысокого мнения о моих талантах художника.
       Соседней клиникой факультетской терапии на Девичьем поле руководил профессор Владимир Никитович Виноградов, личный врач И.В. Сталина, известный своей принципиальной требовательностью и даже жесткостью.
       На обходах клинических ординаторов собиралась огромная свита профессоров, доцентов, ассистентов, врачей, так как он очень интересно проводил разборы больных. Вместе с тем, он требовал, чтобы ординаторы при докладах о больном были всесторонне подготовлены, знали и помнили историю жизни и болезни до мельчайших подробностей, динамику состояния и лечения больного, заключения консультантов. Он раздражался, если ординатор начинал докладывать, читая тексты. Он тут же отбирал историю болезни и требовал доклада наизусть. А если история болезни была написана небрежно, без любви к своему делу, он мог взять не понравившуюся историю болезни и растоптать ногами в присутствии пораженных сотрудников и больных прямо в палате. Так рассказывали нам об этом клинические ординаторы клиники. Мы благодарили судьбу за то, что попали в клинику профессора В.Х.Васи­ленко, который отличался мягкостью и корректностью по отношению к больным и сотрудникам.
       В тот период, когда я занимался в ординатуре, начиналась эра операций при приобретенных пороках сердца. Пионерами и лидерами в первом Московском Медицинском институте им. И.М.Сеченова в то время были профессор Борис Васильевич Петровский и Глеб Михайлович Соловьев. Наша клиника занималась предоперационной подготовкой больных при операции комиссуротомии по поводу стеноза левого венозного отверстия.
       Ко мне также поступали такие больные, и я должен был выявить, нет ли обострения ревматизма, а если есть, то постараться его ликвидировать. Устранялась также сердечная недостаточность, если таковая возникала. Только тогда больной направлялся на операцию. После того, как я заканчивал подготовку больного, я связывался с Борисом Васильевичем Петровским, переходил с историей болезни "аллею жизни" на ту сторону, и входил в кабинет Бориса Васильевича. Потом я ему докладывал историю болезни очередного больного и решался вопрос, возможна ли вообще операция.
       У меня лежала одна больная, управляющая аптекой. Из-за состояния сердца она не могла иметь детей, и муж под угрозой расторжения брака требовал, чтобы она легла на операцию к Б.В.Петровскому. Я ее хорошо подготовил к этому серьезному шагу, и она радовалась и надеялась на благополучный исход. И вот я снова иду к Б.В.Петровскому и получаю добро на перевод больной в их клинику. Оперировал сам Б.В.Петровский. На четвертый день получили печальные известия, больная умерла в результате наступившего осложнения - трофической пневмонии. Хирурги объясняли возникновение этого осложнения тем, что при подходе к операционному полю приходилось пересекать некоторые нервные стволы. Этот термин, который мне совсем не нравился, был тогда впервые применен кардиохирургами. Вошел ли он потом в номенклатуру болезней!
       В другой раз мне пришлось контактировать с Борисом Васильевичем уже по поводу заболевания брюшной полости. Ко мне поступила больная осетинка около 50-ти лет. Это было в 1952 году. Она была чрезвычайно истощена, кожа и склеры умеренно желтушные. При пальпаторном исследовании живота выявилась довольно большая увеличенная печень плотной консистенции с закругленным нижним краем. Пляска гитатид не определялась. Учитывая, что больная прибыла из эндемического района (Северной Осетии), где распространено заболевание эхинококкозом, была поставлена специфическая реакция Кацони. Она оказалась резко положительной. Брат больной, генерал-лейтенант, навещал ее и, разговаривая со мной, спрашивал совета с тем, чтобы я порекомендовал ему более опытного хирурга. Я, конечно, предложил обратиться к Борису Васильевичу Петровскому. И вот мы однажды пошли вместе с генералом к Петровскому. Он очень хорошо принял генерала, но сказал, что, к сожалению, уезжает в Венгрию. Но вот к кому он посоветовал обратиться как к лучшим хирургам - к профессору Маяту из пятой Советской больницы, или к профессору Махову Никите Ивановичу. Борис Васильевич подчеркнул, если бы ему самому пришлось бы оперироваться, то он бы себе пожелал только этих хирургов.
       С профессором Маятом я не смог связаться, а вот неожиданный положительный ответ получил от Н.И.Махова. Он посмотрел больную и согласился ее оперировать, так как подтвердил диагноз эхинококкоза. Только он сомневался: какой клинический тип этого заболевания у больной - альвеолярный эхинококкоз или солитарный. Первый ведет себя аналогично раку, прорастая в ткани и разрушая их, второй ведет себя не так агрессивно, и при операции можно надеяться на полное выздоровление. Я договорился с Н.И. Маховым, что буду участвовать в операции в качестве наблюдателя, что выходило за рамки правил, но Махов почему-то сделал исключение. В назначенный день я тоже вырядился, как хирург и стоял рядом с Никитой Ивановичем. Он оперировал печень электро-коагулятором. Из печени один за другим извлекались белые перламутровые шары диаметром 3 - 4 см солитарного эхинококка. Их набралось так много в кюветке, что когда взвесили, оказалось 1,5 кг. Конечно, они высасывали все жизненные соки из больной и вызывали тяжелую интоксикацию. После операции образовался значительный дефект в печени и вся надежда была на замечательную способность печени к регенерации. Никита Иванович с трудом закрыл операционную рану, но надежда на выздоровление не терял. Спустя три недели больная выписалась. Я еще раз убедился, что здоровье величайшее благо! А через две недели генерал пригласил меня к себе на квартиру. Там меня ждала счастливая пациентка. Он жил в районе Патриарших прудов, занимая небольшую двухкомнатную квартирку, очень скромно обставленную, где он проживал с семьей. Жена постаралась наготовить чисто кавказских блюд, а стол был уставлен ассортиментом кавказских вин.
       Но с этой больной история не заканчивается, и я никогда не думал, что эта хирургическая операция окажется такой успешной, а больная столь жизнеспособной. Уже будучи заместителем начальника управления кадров АМН СССР, я вышел из здания академии и повернул налево по направлению к площади Ногина. А рядом с Академией располагались ворота со львами. Эти ворота замыкали проезд от Москворецкой набережной до Солянки. Там, в помещении бывшего воспитательного дома находилась Военная академия. Из ворот выезжала черная "Волга". И вдруг я увидел на сидении рядом с шофером генерала, моего старого знакомого. Прошло около десяти лет. Я ему помахал рукой. Он, видимо, меня тоже узнал, приоткрыл дверцу машины, и я первым делом спросил о сестре. Откровенно говоря, я был поражен, что сестра его здравствует, живет в Осетии и добрым словом вспоминает врачей, вернувших ее к жизни.
       Пути человеческие неисповедимы! И оказалось, что моя однокашница Валентина Калинина, с которой мы учились в одной группе шесть лет, вышла замуж за профессора Н.И.Махова. У них родился сын Иван, который преуспевает, став научным работником.
       В 1959 году у меня появилось сильное обострение хронического тонзиллита и по затухании процесса я обратился в нашу клинику уха, горла, носа на Малой Пироговской улице. Меня осмотрел Н.А.Преображенский и согласился меня прооперировать. Операция прошла удачно, хотя с правой стороны во время операции как-то трудно останавливалось кровотечение, но он в конце концов тампонировал операционную рану. Уже выздоравливая, я неожиданно стал консультантом-терапевтом. Николай Александрович принес мне рентгеновские снимки своей пожилой матери. И я поставил диагноз очаговой пневмонии. Она потом по этому поводу лежала в нашей клинике и выписалась вполне здоровой.
       В клинике пропедевтики внутренних болезней в то время работали замечательные педагоги, которые занимались со студентами третьего курса, а также проводили большую преподавательскую работу с клиническими ординаторами. Одно время моим руководителем, прикрепленным преподавателем, был доцент Владимир Герасимович Хлыстов. Он был опытным врачом-гастроэнтерологом, но увлекался и проктологией. За время моих контактов с ним он обучил меня технике ректороманоскопии, умению пользоваться и подготавливать ректоскоп, и правильно оценивать полученную информацию при осмотре прямой кишки и S-романум. Он говаривал, что у человека слизистая оболочка прямой кишки гораздо более красивая, чем слизистая ротовой полости. Надо только хорошо очистить кишечник. Мы тогда уже могли поставит диагноз внутреннего геморроя, воспаления прямой кишки - проктита, полипоза и даже злокачественных опухолей визуально. Конечно, тогда еще не было приборов типа колоноскопа, позволяющих осмотреть весь ход толстой кишки до баугиниевой заслонки, но 30 - 40 см от ануса были доступны визуальному исследованию, что делало диагностику бесспорной. Владимир Герасимович очень аккуратно и основательно со мной занимался (как и все, что он делал), и хотел, чтобы я стал проктологом. К сожалению, он был очень больной человек, плохо выглядел внешне и у него часто обострялись язвы 12-перстной кишки.
       Интересной личностью являлся ассистент Григорий Исаакович Вайнштейн. Он исполнял обязанности ассистента на третьем курсе по пропедевтике внутренних болезней, то есть вел две группы студентов. Кроме того, на нем лежали обязанности по курсу рентгенологии для клинических ординаторов. Он возглавлял также рентгенологическую группу двоих молодых врачей-рентгенологов, и все ответственные консультации по рентгенологии и заключения также подлежали его компетенции. Профессор В.Х.Василенко и ассистент Вайнштейн на обходах показывали нам, клиническим ординаторам, замечательные образцы умения разбираться в сложных рентгеновских снимках органов грудной и брюшной полости.
       Григорий Исаакович научил нас без помощи рентген-техника включать рентгеновский аппарат и правильной оценке данных, полученных при рентгеноскопии легких и сердца. В ночное время, будучи дежурным врачом, я умел включать аппарат и по всем правилам искусства провести рентгеноскопию грудной клетки. Я умел выбрать необходимый режим действия рентгеновского аппарата в KW. В жизни, правда, потом мне это не пригодилось. Тогда не было УЗИ, эхокардиографии, колоноскопии, компьютерной томографии, и палочкой-выручалочкой был рентген.
       Ординаторы посмеивались над Григорием Исааковичем, так как он, седой и пожилой человек, был женат на молодой женщине - нашей ровеснице и имел маленького ребенка.
       Оригинальной личностью был Самуил Борисович Фельдман. В то время он занимал должность больничного ординатора, но в его компетенцию входила расшифровка ЭКГ и занятия по ЭКГ-диагностике с клиническими ординаторами. Он уже в то время готовил кандидатскую диссертацию по мало известной методике. Он страдал приобретенным на фронте во время Великой Отечественной войны комбинированным аортальным пороком, недостаточностью клапанов аорты, наверное, у него был и митральный порок. Но он мог производить впечатление здорового человека, так как имел цветущий вид.
       И я помню случай, уже через много лет, на кафедре пропедевтики внутренних болезней второго лечебного факультета, которой руководил профессор И.И.Сивков, при выдвижении Фельдмана на должность профессора кто-то из членов ученого совета сказал: "Как можно его назначать, когда он пьет?!" Это его подводила застойная гиперемия лица, связанная с заболеванием, а он в рот не брал спиртного, даже пива. И на наших сабантуях всегда пил минеральную воду. Я тогда вспоминал латинскую поговорку: "Цветущий вид не есть признак здоровья".
       Мы немножко завидовали Самуилу Борисовичу, так как во время завтрака он доставал пластмассовую упаковку и извлекал оттуда бутерброды с осетриной или севрюгой. Его брат занимал должность директора магазина "Океан" на улице Горького. Самуил Борисович придерживался концепции, что диета при ревматизме должна включать очень жирную пищу, и тогда ревматизм отступает.
       Врачами-рентгенологами были Алла Александровна Бродская и доктор Вера Соломоновна Левина, обе отличные знатоки рентгенологии, несмотря на молодость. Когда доктора Вайнштейна не было, то на обходах академика Василенко выступала одна из них, неизменно с большим успехом. Алла Александровна обладала прекрасным почерком и очень четко излагала рентгенологические симптомы. Читать ее рентгеновские протоколы было одно удовольствие.
       Мне иногда поручали вести группу студентов третьего курса. И я, желая завоевать авторитет, очень тщательно готовился к занятиям. Однажды мне попалась группа, в которой оказалась студентка двадцати лет, очень красивая и толковая девушка. Мне она очень нравилась своим обаянием и серьезным отношением к учебе. Я с ней разговорился и оказалось, что она - дочь профессора Усиевича, которому я в 1953 году пересдавал нормальную физиологию после фиаско у сердитого экзаменатора доцента Щепкина - племянника великого Сеченова. Это еще больше расположило меня к ней, в дальнейшем она стала научным работником, кажется, тоже по физиологии.
       Заведующим мужским отделением клиники состоял доцент Григорий Николаевич Карапетян. Он отлично читал лекции и был уважаем ординаторами этого отделения. Однако, они не очень ладили с Ксенией Ивановной Широковой. В чем состояли их отталкивания, нам - ординаторам, было неизвестно, так как тогда люди умели скрывать неприязненные чувства. В дальнейшем Григорий Николаевич стал страдать аденомой простаты и решился на операцию, в то время еще очень травматичную. Так как он страдал стенокардией, то вскоре после операции у него возник острый инфаркт миокарда. И он скончался еще не очень старым человеком.
       В отделении у Григория Николаевича работал ассистент Иван Никитович Рыбкин. Это был довольно эрудированный врач. Какое-то время он находился в командировке в Китае, где перенес тяжелое инфекционное заболевание. Он страдал одним пристрастием, часто свойственным русскому человеку, и, как нам казалось, тщательно это скрывал.
       Когда мне дали тему для кандидатской диссертации "Инфаркт миокарда в возрасте до 40 лет", то собрав немного материала, я стал писать свою первую научную работу именно под руководством и при участии Ивана Никитовича. Он пригласил меня к себе домой, познакомил с женой, и за один вечер статья была написана.
       Совершенно замечательным врачом, педагогом и человеком была Валентина Сергеевна Голочевская, с которой я делил радости и заботы, будучи клиническим ординатором, бок о бок с ней работая в палате N 6. С ней всегда можно было посоветоваться насчет неясного больного и просто поговорить о прочитанной книге. У нее был мужской ум в сочетании с сердечностью и прирожденной добротой. В дальнейшем она стала прекрасным педагогом, любимым и коллегами, и студентами. Она написала превосходную книгу о жизненном пути и творческой деятельности нашего знаменитого учителя - профессора В.Х.Василенко.
       Надо вспомнить и отметить еще одного педагога, который тоже одно время был моим преподавателем - это ассистент Михаил Дмитриевич Заикин. Я занимался в его группе, будучи еще на третьем курсе, и снова судьба столкнула меня с ним в ординатуре. Он был неплохим преподавателем, но несколько занудным, и очень любил расположиться у постели больного и подробно расспрашивать, конечно, предварительно заслушав мой доклад.
       Мне совсем не нравилась затянутость этих обходов. Даже В.Х.Василенко, несмотря на обстоятельность докладов ординаторов, умел уложиться в сжатые сроки. Михаил Дмитриевич забывал, что у нас было много других обязанностей помимо его обхода. Была в этом какая-то нарочитость, и он явно "священнодействовал", подражая профессору Василенко.
       Иногда Михаил Дмитриевич пускался в исторические экскурсы и мог рассказать нам что-нибудь интересное. Он очень чтил профессора Г.А.Захарьина, основателя московской школы терапевтов. Захарьин имел обширнейшую практику среди купеческого сословия. Однажды один именитый купец записался на прием и стал жаловаться на боли в своем обширном животе. Захарьин Г.А. капитально расспросил больного купца и неожиданно заключил: "Купите себе за 70 копеек помочи и носите брюки на помочах". Дело было в том, что когда купец разделся, у него на животе остался четко видимый след от туго стянутого ремня. Действительно, через некоторое время купец пришел с подарками к Захарьину и удивлялся такому простому решению в отношении его "болезни".
       Впоследствии Михаил Дмитриевич стал доцентом и возглавил всю работу по строительству нового 11-этажного корпуса для кафедры пропедевтики внутренних болезней и вновь создаваемого НИИ гастроэнтерологии, директором которого становился В.Х.Ва­си­ленко. Здесь проявились организаторские способности Михаила Дмитриевича, и, благодаря его энергии, огромное здание вступило в действие. Судьба М.Д.Заикина сложилась не совсем хорошо. Он заболел множественным дивертикулезом кишечника и умер от прободения дивертикула и последующего перитонита, еще сравнительно нестарым. Операция оказалась неэффективной из-за позднего вмешательства.
       Мне приходилось иногда вести жен именитых людей. Около полутора месяца на моем попечении находилась Эльза Бабаджанян, жена известного композитора Арно Арутюновича Бабаджаняна. Она страдала хроническим гастритом, колитом и тяжелой неврастенией. Впоследствии я часто наблюдал больных, страдавших поражением желудка и кишечника и становившимися глубокими невротиками. Ее я запомнил на всю жизнь, так как более изматывающего жалобами и нытьем больного, я не встречал. Валентина Сергеевна видела, как тяжело достается мне общение с этой больной, сочувствовала, как могла, глядя на мои часовые беседы с Эльзой. По сути дела, я постоянно выступал в роли психотерапевта, - тогда еще такой специальности не было. Странно, что за все это время ко мне ни разу не зашел ее муж и не поговорил о состоянии своей жены. Уж кто-кто, а я ее все болезни изучил досконально, стараясь облегчить ее субъективные страдания. Она выписалась со значительным улучшением, но невротические жалобы: раздражительность, зацикленность на внутренних ощущениях, плохой сон, - сохранялись. Она нуждалась в наблюдении у психиатра. Все-таки при расставании она дала мне свой номер телефона, просила звонить, приглашала в гости. А жили они на улице Нежданова. Но я так и не собрался ее навестить. Уже через много лет состоялся какой-то юбилейный концерт А.А.Бабаджаняна в Колонном зале дома Союзов и Эльзу показывали по телевидению, сидящей в ложе. Значит, наше лечение в 1959 году оказалось весьма благотворным.
       У нас госпитализировались и лечились: В.Е.Салищев - замдиректора по науке, - его я осматривал неоднократно. Он страдал стенокардией напряжения и покоя.
       Лежал и лечился зав. кафедрой общей гигиены профессор А.И.Пахомычев, зав. кафедрой гигиены питания профессор Хрусталев, выпустивший отличное пособие к практическим занятиям (практикум) по гигиене питания для студентов института. Обследовался и лечился довольно известный писатель А.К.Югов, очень общительный и открытый человек, мастерски рассказывавший о разных случаях из своей жизни. Одно время обследовался и лечился у нас по поводу язвенной болезни Александр Иванов-Крамской, знаменитый гитарист и композитор, известный также еще и тем, что постоянно аккомпанировал И.С.Козловскому при исполнении им романсов. По просьбе врачей Александр Иванов-Крамской дал концерт игры на гитаре в библиотеке клиники, прошедший с большим успехом.
       Со мной же произошел курьезный случай. У меня лежала больная с гастритом, режиссер "Мосфильма". Она вдруг совершенно серьезно стала меня уговаривать написать сценарий о врачебной жизни. Я понимал несвоевременность этого предложения, так как не было еще жизненного опыта, да и амплуа кинодраматурга мне казалось сложным.
       Я положил в нашу клинику еще в самом начале внедрения в практику кардиохирургии операции комиссуротомии дочь моего хорошего знакомого Александра Тихоновича Якубовского - Лену, страдавшую чистым стенозом левого венозного отверстия. И после обследования ее перевели в госпитальную хирургическую клинику, где операция комиссуротомии оказалась очень успешной. Лена возвратилась к трудовой деятельности и была трудоспособна многие годы. Она была очень благодарной больной. Когда звонила, всегда подчеркивала, что живет полноценной жизнью благодаря моим заботам.
       Александр Тихонович, ее отец, тоже при каждом удобном случае благодарил врачей, поднявших на ноги его дочь. Его тоже можно отнести к совершенно особой породе людей. Во время первой мировой войны он пошел на фронт добровольцем, служил в драгунах, уверенно владел шашкой, и ходил в кавалеристские атаки против немцев.
       В одном ожесточенном бою его тяжело ранило в челюсть и повредило сонную артерию, был поврежден также нерв и глаз с правой стороны. Были парализованы правые лицевые мышцы и искажено лицо, но это не уродовало его облика, а придавало мужественное выражение. Он пролежал полгода в госпитале, который был организован на базе 23-ей яузской больницы. Профессор Л.И.Свержевский сумел сделать ему уникальную и, наверное, единственную в то время операцию, перевязав правую общую сонную артерию. В течение следующих полгода у него развивались коллатералии из левой сонной артерии. При этом он страдал от невыносимых головных болей. Фортуна не особенно была к нему расположена и никогда не баловала своим расположением. К нему, как бывшему офицеру, придирались власти и он долгое время жил в стесненных условиях в коммунальной квартире. Он очень любил все, что относилось к военной истории. Во время Великой Отечественной войны ему все же присвоили звание полковника.
       В 1963 году в Малом театре была поставлена пьеса "Порт-Артур" по одноименному рассказу А.Н. Степанова "Порт-Артур". Он достал билеты на хорошие места и пригласил меня на спектакль. В то время в труппе театра блистала плеяда замечательных народных артистов СССР: Н.А.Анненков, Б.А.Бабочкин, Е.Н.Го­голева, И.В.Ильинский, М.И.Царев; народные артисты РСФСР: В.Д.Доронин, В.И.Коршунов, Р.Д.Нифонтова, Е.Д.Самойлов, Н.В.Под­горный и другие.
       В перерыве мы с Александром Тихоновичем расхаживали в кулуарах театра, а на левой стороне мундира он прикрепил офицерский орден Святого Георгия III степени. Тогда еще не носили свободно царские ордена, и публика проявляла к этому явный интерес. Когда мы вышли из театра на Театральную площадь, как раз из громкоговорителя пришло сообщение о полете в этот день первой женщины-космонавта Валентины Терешковой. Александр Тихонович, будучи большим патриотом России, с восторгом воспринял это известие.
       По дежурству меня вызывали в институт акушерства и гинекологии. Как-то вызвали к роженице, у которой начались схватки и продвижение плода. У нее при обследовании я выявил сочетанный порок митрального клапана. Я сделал назначения, но очень опасался за жизнь роженицы, но роды закончились благополучно для плода. А вот у матери новорожденного возникло обострение ревматизма и недостаточность кровообращения. Я потом наблюдал эту женщину, и все же мне удалось отстоять жизнь больной и справиться со всеми осложнениями.
       В последующие годы я всегда с опасением относился к беременным женщинам с пороками сердца, которые желали иметь ребенка, подвергая себя огромной опасности. Мне казалось, что только постоянно прикрепленные врачи-терапевты в отделениях патологии беременности при наличии сердечно-сосудистых нарушений могли правильно оценивать и проводить профилактику осложнений у таких больных.
       Исключительно добрую память оставила о себе заместитель директора клиники пропедевтической терапии Лидия Павловна Бокарева, жена известного патофизиолога Петра Дмитриевича Горизонтова. Она с большой теплотой, по-матерински относилась к нам, молодым врачам, и всегда старалась помочь, если возникали какие-либо осложнения и трудности в нашей работе. Ее постоянная забота и даже, я бы сказал, опека создавали хорошее настроение и желание идти в клинику. Ее небольшая фигурка, мягкий голос создавали ощущение уюта и стабильности в стенах этого учреждения, ставшего для нас родным домом.
       Ксения Ивановна Широкова была замужем за профессором Павлом Ивановичем Сапожковым, который одно время являлся заместителем министра здравоохранения РСФСР. Министром здравоохранения СССР в то время являлся С.В.Курашов. При нем здравоохранение расцветало: строились новые больницы, роддома, открывались новые мединституты, совершенствовалась система профилактики заболевания, большое внимания уделялось онкологическим проблемам. П.И.Сапожков входил в группу, составлявшую организационный цвет управленческого аппарата. В 1961 году он заболевает и умирает. Траурная панихида проходила в первой лекционной аудитории гигиенического корпуса. Ординаторы тоже участвовали в траурных мероприятиях и, сменяясь, стояли у гроба П.И.Сапожкова. Ксения Ивановна была безутешна. И она тоже была не совсем здорова. Помню, как она уже будучи больной, делала какой-то научный доклад в нашей библиотеке и от напряжения кожа ее лица покрывалась красными пятнами. На этой научной конференции присутствовал и выступал профессор Виктор Александрович Рахманов, заведующий кафедрой кожных и венерических болезней нашего института. В то время он слыл самым лучшим оратором, лектором-златоустом. Ксении Ивановне сделали операцию на щитовидной железе, и вскоре она выздоровела и снова активно трудилась.
       В клинике успешно работала ассистент Мусуляк Нина Михайловна, которая возглавляла работу с ординаторами. Она как-то провела с нами занятия по методике глубокой скользящей пальпации. Нина Михайловна была женой профессора Александр Николаевича Шабанова. Он заведовал кафедрой общей хирургии на санитарно-гигиеническом факультете. Кафедра находилась набазе 24-ой клинической больницы (бывшей Екатерининской). Там главным врачом являлся Успенский, очень талантливый и требовательный организатор здравоохранения. С Ниной Михайловной я сталкивался реже. Она любила дежурить с клиническими ординаторами-мужчинами, и, как правило, вся работа в ночное время ложилась на них. Говорили, что она была в прошлом простой медсестрой, но закончив мединститут и защитив диссертацию, увлеклась гастроэнтерологией. Она являла собой пример интеллигентности и благоволила к ординаторам, состоявшим в ее подчинении.
       Ирина Александровна Кикодзе, ассистент, с которой я проработал большую часть ординатуры, регулярно делала с нами обходы, и, обладая живым умом, с юмором относилась ко многим ситуациям. Она написала диссертацию на довольно редкую тему "О проблеме рака желчного пузыря". У нее было немного больных, но диссертация представляла несомненный интерес, так как этой проблемой до нее почти не занимались. Позже я с ней встречался на методических совещаниях, и она плохо выглядела. Потом я получил сообщение, что она умерла от рака печени. Здесь мне хочется подчеркнуть наблюдение, что многие врачи умирали именно от той болезни, которой они особенно пристально занимались. Например, Кернинг, Гунтер, А.Л.Мясников, П.Е.Лукомский умерли от инфаркта миокарда.
       Однажды сам Владимир Харитонович пожелал преподать нам уроки сравнительной методической, глубокой скользящей пальпации по Образцову-Стражеско-Василенко. Я подобрал больного из мужского отделения, и один из авторов этого метода преподнес нам эту методику "на тарелочке с голубой каемочкой". В дальнейшем мы широко пользовались этой методикой при обследовании гастроэнтерологических больных, и остались весьма благодарны В.Х.Василенко, который постарался сделать так, чтобы эти методики нами передавались и последующим поколениям врачей. Он учил нас также непосредственной перкуссии легких и сердца по Образцову. Для этого нужны были очень сильные пальцы правой руки. Уже позже, когда я сломал левую руку и она была в гипсе, я пользовался одной правой рукой, проводя перкуссию границ сердца и легких по Образцову.
       В конце мая 1959 года нас, ординаторов и аспирантов, послали на строительство лагеря "Дружба" для отдыха студентов и сотрудников института. Лагерь мы строили в исключительно красивой местности на берегу реки Истры. Сначала я занимался утрамбовыванием грунта для центральной аллеи лагеря. Это была довольно трудная работа - поднимать тяжелую трамбовку и с силой опускать на грунт. Но затем мне удалось стать крановщиком на кране "Пионер" с небольшой грузоподъемностью. Мне эти занятия очень нравились, так как были наглядно видны результаты труда. Я также участвовал в установке лестничных маршей весом в 100 кг. Это, конечно, была очень утомительная работа, но мы, поднатужившись, соорудили два лестничных пролета. И, наконец, венцом нашей работы было проведение канализационного коллектора по крутому спуску к реке Истре. Все это делалось нами "на глазок", совсем непрофессионально. Я думаю, что в последующем эксплуатационники ругали качество выполнения нами этой работы.
       По утрам нас будили и призывали на работу через местную трансляционную радиосеть. Репродукторы искажали произносимые слова, так как радиотехника тогда была не на высоте. Тем не менее, Борис Павлович ратовал за то, чтобы я устроил концерт для обитателей лагеря. Достали гитару и я спел несколько русских и неаполитанских песен, но качество трансляции было неважное из-за явного искажения тембра голоса.
       Там же я познакомился с аспирантом Маколкиным Владимиром Ивановичем, который впоследствии стал профессором и заведовал кафедрой факультета терапии (МОЛМИ). В 1976 году он был оппонентом на защите моей кандидатской диссертации, связанной с проблемами инфаркта миокарда.
       В 1959 году, уже будучи в целевой ординатуре, я должен был быть отозван после ее окончания в распоряжение четвертого Главного управления Минздрава СССР. Но в это время мне и жене предложили перейти на работу во вновь открывающуюся 68-ую городскую больницу в Текстильщиках. Я приглашался на должность врача-терапевта стационара, а моя жена - на должность заведующей больничной аптекой. Ждановский райздрав предоставлял нам комнату 21 кв. м. на 7-ой улице Текстильщиков.
       Мне очень не хотелось на полпути бросать ординатуру, которая много давала в смысле усовершенствования в профессии. Но получение комнаты при стесненных обстоятельствах было великим благом.
       Я все-таки сумел уломать главврача 68-ой городской больницы Виктора Михайловича Князева оставить меня в ординатуре, хотя это было сопряжено с явным его неудовольствием. Это выразилось в опале жены, когда она уже приступила к обязанностям заведующей аптекой в 68-ой городской больнице. Ей предстояло проработать в этой больнице 40 лет и стать высокопрофессиональным специалистом-провизором.
       Исключительно полезной и плодотворной была возникшая дружба с клиническим ординатором 2-го года Борисом Павловичем Соколовым. Он получил тему для разработки вопроса "Клиника и симптомы приобретенного аортального порока". Он быстро делал успехи в написании кандидатской диссертации, публикуя научные статьи по этой теме в клинических журналах.
       Борис Павлович отличался веселым и жизнерадостным характером и располагал к себе и ординаторов, и руководство клиники. Он носил очки с сильными корригирующими линзами, что придавало ему интеллигентный вид. Занимаясь спортом, он вовлек нас в увлекательнейшее занятие академической греблей на восьмерке.
       Мы ходили, восемь человек ординаторов и врачей, на стрелку Москвы-реки, возле Павелецкого вокзала, где находилась лодочная водная станция, и оправдывали пословицу: "Sine amicitia nuleea est vita" ("Без друзей - и жизни нет").
       С нами занимался специально прикрепленный тренер и готовил нас к общевузовским соревнованиям на первенство Москвы по академической гребле. Мы должны были выступить командой от первого Московского Медицинского института. Занятия происходили два раза в неделю и мы готовились к межвузовским соревнованиям по академической гребле. Конечно, лучшим гребцом был Борис Павлович, уже тогда признанный лидер в любых наших начинаниях. Был еще клинический ординатор из Армении, Арутюнов, который пожелал заниматься с нами в этом кружке. Он казался человеком средних способностей, все же недостаточно хорошо владел русским языком и не проявил себя как способный клинический ординатор. Но впоследствии, у себя в Ереване, будучи человеком трудолюбивым, он занялся научной работой, выдвинулся и стал профессором, что для нас, конечно, стало совершенно неожиданным.
       У Бориса Павловича возникла тесная дружба с аспиранткой Трофимовой Татьяной Михайловной, которая получила и разработала тему в области ревматологии. В последующем она защитила кандидатскую и докторскую диссертации и стала ведущим ревматологом в Институте ревматологии АМН СССР. Я присутствовал на защите ее кандидатской диссертации, и выступавший оппонент профессор Киссирский дал высокую оценку научной ценности диссертации. Татьяна Михайловна не была особенно красива, но обаятельна и умна. Ни у Татьяны Михайловны, ни у Бориса Павловича не был разрешен жилищный вопрос. Они скитались по частным квартирам. Потом им дали, в буквальном смысле, угол прямо в старом здании института ревматологии, на Петровке 25, без всяких удобств. Но "с милым рай в шалаше"! К этому можно еще вспомнить пословицу: "Solus cum sola, in loco remoto, non cogitabuntur orare, Pater noster". ("О мужчине и женщине, которые уединились, никто не подумает, будто они читают "Отче наш").
       После занятий по академической гребле мы приходили домой уставшие, и очень болезненные ощущения возникали во всех мышцах. На восьмивесельной лодке весла огромные и, совершая гребок, надо было удерживать весло двумя руками и отклоняясь назад, работать всеми мышцами станового хребта.
       Мы активно готовились к выступлениям в соревнованиях. И, наконец, в начале августа 1959 года мы выступили на Водном стадионе и из 56-ти ВУЗов заняли седьмое место. Не так уж и плохо, учитывая наш маленький срок предварительной подготовки и редких тренировок.
       В дальнейшем Борис Павлович тоже успешно защитил диссертацию и стал кандидатом медицинских наук. На политзанятиях Борис Павлович очень обстоятельно и без всяких конспектов готов был отвечать на любой вопрос. А вот уважаемая Ирина Александровна Кикодзе, очень умная женщина, с трудом переносила заформализованную обстановку политзанятий. Она волновалась и тексты выступлений зачитывала по конспектам. А врач-стоматолог нашей клиники перед политзанятиями теряла сон.
       В один из дней в клинику явился мужчина лет 35, очень хорошо одетый, подтянутый, даже холеный, с прекрасно поставленным голосом. Он оказался докторантом под руководством В.Х.Васи­ленко, изучал проблему саркоидоза, заболевания грануломатозного характера, в то время еще малоизученного. Ко мне стали поступать больные женщины, а они заболевают чаще, чем мужчины этой болезнью, и докторант избрал своим вниманием мою палату и меня как лечащего врача. Я не возражал и время от времени такие больные поступали, мне их приходилось отсортировывать, так как нередко первичный диагноз саркоидоза исключался после проведенного лабораторного исследования.
       За время моей ординатуры через мои руки прошло около 18 - 20 больных женщин. Я стал неплохо разбираться в диагностике и лечении саркоидоза. Я всегда уделял особое внимание этим больным, и расспрос их довел до степени совершенства, тщательно заполняя истории болезни и даже старался улучшить свой почерк. С Рабеном работалось хорошо, так как он был чрезвычайно интересный и разговорчивый собеседник. Он часто менял красивые галстуки, и его спрашивали, где он их достает. Он отвечал: "Секрет фирмы". Валентина Сергеевна говорила, что Рабен должен сделать меня своим соавтором по диссертации.
       Потом я закончил ординатуру и о дальнейшей судьбе этой докторской мне неизвестно. Вспоминается поговорка на латыни: "Doctrina est fructus dulcis radicis amare". (Наука - сладкий плод горького корня).
       Редким и малоизученным заболеванием являлся аспергиллез. Ко мне поступила больная лет 50-ти, вальяжная и красивая. Муж ее работал в 4-ом Главном Управлении, рентгенологом. Он-то и выявил это грибковое заболевание гранулематозного характера, поражающее легкие. Муж был очень заботлив, и я не встречал более гармоничной и дружной пары. Он уединялся со мной и обсуждал перспективы лечения ее болезни в будущем. Он очень беспокоился о судьбе своей жены и постоянно донимал меня вопросами, хотя, конечно, он не мог не понимать, что в проблеме аспергиллеза я не мог быть знатоком. Это заболевание чаще возникает у людей, контактирующих с прелым сеном или соломой. Она же считала, что это заболевание получила на своей даче, где у нее была дурная привычка собирать созревшую пшеницу и грызть ее зерна. Я ей говорил, что болезнь у нее протекает легко, хотя, конечно, ее беспокоил кашель, но без астматического компонента. Тогда еще не было амфотеризина В и рифампицина, и я ее пробовал лечить тетрациклином. Мне удалось ее выписать в удовлетворительном состоянии и она надеялась, что болезнь больше не вернется. "O fallacem hominum spem!" ("О обманчивая людская надежда!")
       В ординатуре занимался ординатор В.И.Чиненов. Мы его приглашали принять участие в академической гребле. Он располнел и часто болел, у него развился хронический фурункулез, с которым тщетно пытались справиться и врачи-терапевты и хирурги. Наконец, я помню, как из отделяемого, взятого из фурункула, выделили возбудителя золотистого стафилококка и приготовили вакцину. Причем это делалось частным порядком и, как объяснял сам Чиненов, трудности приготовления вакцины заключались в тщательности последующего запаивания ампул. Он потом работал заместителем главного врача какой-то ведомственной поликлиники и, кажется, преуспевал.
       Была одна больная - педагог, преподававшая русский язык в Китае, где она провела несколько лет; поступила ко мне уже довольно тяжелой. Как она рассказывала, очень много работала, - китайцы умели использовать наших специалистов на износ. Она была бледна, истощена и немного желтушна. Был поставлен грозный диагноз рака печени, и она постепенно угасала. Ее постоянно навещала старшая сестра, отдававшая все силы по уходу за больной. Она очень часто старалась уединиться со мной и вела бесконечные разговоры, что и как сделать, чтобы ее спасти. Было тягостно сознавать свое бессилие, и я старался уделять больше внимания больной, отвлекая ее разговорами. Однажды она прямо сказала мне, что умрет, хотя жаль, ей было всего 40 лет. Я понял, что она догадывалась или даже знала, что у нее, но прямо говорить об этом избегала. По молчаливому соглашению мы оба знали, о чем идет речь, но делали вид, что не знаем. Наконец, ей стало совсем плохо. Она благодарила за помощь и вручила мне на память китайский гобелен, который вот уже 40 лет висит в моей комнате.
       Определенный интерес представляет случай, который все же показывает нашу подготовленность к самостоятельной деятельности врачей-терапевтов. Меня попросили посмотреть больную, жившую в старом московском деревянном особняке на первом этаже. С ней жила сестра в комнате с подселением. Меня привели к больной, которая лежала на широкой постели с безутешным видом и гримасой страдания на лице. Она жаловалась на полную потерю аппетита, горечь во рту, желтуху и боли в правом подреберье. Кожа была сильно желтушна. Я провел поверхностную и глубокую пальпацию живота, как нас учил профессор Василенко, и сразу картина заболевания мне стала ясна. Огромная бугристая, слегка болезненная печень выявлялась при исследовании больной. Бесспорно, речь шла о раке печени и неблагоприятном прогнозе (prognosis pessima). После осмотра мы с сестрой больной вышли в прихожую, и там я изрек фатальный диагноз. Сестра больной безутешно приглушенно заплакала и совала мне деньги, которые я не взял. Можно было лишь утешаться мудростью древних: "Dolor spatio evanescit". ("С течением времени скорбь ослабевает").
       Учась в ординатуре, я вначале жил с женой и дочерью двух лет на маленькой площади, снимал комнату в 9 кв. м. у полоумной старухи. Она следила за каждым нашим шагом, часто придиралась по мелким бытовым поводам. Приходя из клиники домой, я должен был растапливать печку-голландку, взваливая дрова на спину и таская снизу из сарая на второй этаж. Кроме того, эти дрова надо было еще заготовить и получить на дровяном складе, а затем распилить и расколоть.
       Поэтому, когда мы въехали втроем в чистую удобную комнату 21 кв. м., нам показалось это раем, несмотря на то, что соседями оказались еще две семьи. У нас была ванная с душем, правда, с колонкой, где вода нагревалась газом. Но и это тоже расценивалось как великое благо.
       Одна семья состояла из медсестры Абдалиной и ее старушки-матери. Довольно приятные и симпатичные люди. Медсестра была участницей Великой Отечественной войны и плохо слышала. Другие, выглядели ниже всякой критики, так как мать нигде не работала, а сын - типичный алкоголик, с которым мне пришлось здорово потом повозиться.
       Королев нигде не работал, ссылаясь на свою инвалидность по ранению (он слегка хромал) и пил беспробудно. Самое неприятное заключалось в том, что и его мать Наталья Королева пила вместе с ним. Впрочем, в смысле отношений, которые установились между нами, и Александр Королев и его мать вели себя лояльно. Неприятно было взирать на то, как после очередной пьянки с такими же любителями возлияний по двору, он вваливался в коридор пошатываясь и ничего не соображая. Можно было подивиться, что он очень много читал в промежутках между запоями, в основном - детективы. Но даже этот круг его чтения все же удивлял, потому что обычно алкоголики не читают. Я вспомнил пословицу: "Бойся человека одной книги". В сущности он являл собой тип безвольного и слабого человека, потерявшего семью: жену и дочь, которые с ним жить отказались. Мне казалось, что вся вина за спаивание сына, да что говорить, сыновей (потому что и второй сын, Иван допился до чертиков и покончил с собой), - лежит на матери. Хотя, безусловно, он был не без таланта - хорошо играл на баяне. Однажды Александр Королев напился до бесчувственного состояния. Я ему открыл, он прошел мимо меня в какой-то сомнамбуле и вдруг повалился на спину, как подкошенный. При этом его голова подскакивая ударялась об пол. Ну, решил я, безусловно будет сотрясение мозга. Ничуть не бывало! На следующий день он встал как огурчик. Действительно, говорят, что Бог, жалея пьяницу, подкладывает под него подушку.
       Постепенно он спился так, что появились признаки delirium tremens, и я попросил мою хорошую знакомую Лидию Николаевну Ванникоеву, заместителя главного психиатра Москвы, положить его в психиатрическую больницу. Она его положила в психбольницу N 1 Кащенко, где он пролежал две недели. Как-то он быстро восстановил свою нормальную форму и некоторое время не пил. Он вне запоев даже показался мне красивым и обладал довольно выраженным, но грубым юмором. Я все время давил на него психологически, удерживая от общения с собутыльниками по двору. И он держался, пока искусители не соблазнили и снова не вовлекли его в очередную пьянку. Он опять покатился по наклонной плоскости, и я не знал, как переломить ситуацию.
       В будущем, когда я занял должность заместителя главного врача поликлиники N 1, то я предложил Александру Королеву поработать агентом по снабжению в поликлинике. Он согласился. Стал получать постоянную зарплату, приоделся, перестал пить и выглядел нормальным человеком. Но продержался не более полугода, а потом снова вернулся на круги своя. Пустился во все тяжкие. Я как-то посмотрел его клинически и обнаружил цирроз печени, который в конечном счете кончился переходом в рак печени, и он умер в сравнительно молодом возрасте.
       Такова судьба многих привычных пьяниц и алкоголиков, и мне кажется, что Россия спивается семимильными шагами с помощью коварного и зловредного напитка - пива. К нему пристрастились и девушки, и молодые женщины, а кто начинает употреблять алкоголь, тот весьма склонен к другому врагу человека - курению. Таких, как Александр Королев, в стране много. До сих пор в России спиртные напитки считаются пищевыми продуктами, хотя Всемирная организация здравоохранения давно отнесла их к наркотикам. Практически нет органа, который не выходил бы из строя под губительным воздействием спиртного.
       На чем основано тяготение к алкоголю? Малые его дозы сковывают центры отрицательных эмоций и расковывают центры положительных. И человек начинает видеть окружающий мир в радужных тонах. Алкоголь резко улучшает самоощущение человека, его самооценку, человек как бы попадает в "алкогольный рай". Но он - "калиф на час". Aqua vite - вода жизни - как называли по латыни водку, на самом деле нужно было назвать aqua morte (вода смерти). По данным физиологов 50-100 г водки убивает от 10 000 до 200 000 нервных клеток. Каждый прием алкоголя оставляет в нас кладбище нервных клеток. Наблюдая за своим пациентом, жившим под боком, я видел, как у него создалось и закрепилось отвращение к повседневному труду и постоянным обязанностям, тенденция быстро переходить от возбуждения к унынию и подавленности, и так далее...
       Работая в женских стационарах, я убеждался снова и снова - как хрупок и болезненен женский организм! Даже самые здоровые женщины периодически бывают больны, а склонность к невротическим расстройствам у них проявляется очень часто.
       У меня лечилась в стационаре одна молодая больная, чрезвычайно истощенная. Она страдала энтеритом с частыми поносами, которые трудно было остановить и антибиотиками, и травами. Я в то время уже начал заниматься суггестивной терапией и пробовал лечить ее от бессонницы гипнотическим воздействием. Но ничего не помогало. Если я дежурил и приходил к ее кровати, она хватала меня за руки и умоляюще заклинала: когда же кончатся ее муки? Она работала в Институте параэнтологии и разуверилась в своем выздоровлении. Иногда ремиссия наступала как бы сама, но потом все начиналось сначала. Однако все же она не изводила меня жалобами, а стойко переносила свои мучения. Хронический энтерит страшен тем, что плохо всасываются белки, жиры и углеводы, больной теряет в весе, худеет и истощается. Мне все же удалось прервать ее диарею и затем с улучшением выписать.
       При переходе на второй год обучения клиническим ординаторам был устроен экзамен, хотя официально это не предусматривалось программой. Руководство клиники решило посмотреть, насколько прочны знания врачей - клинических ординаторов. Экзамен состоялся в лекционной аудитории. Были расставлены столы. Экзаменаторами назначили доцентов К.И.Широкову и Г.Н.Карапетяна. Могли присутствовать и ассистенты. У нас еще занимался в ординатуре Соколов Лев Константинович, довольно способный и усидчивый ординатор. Вопросы раздавались устно. Мне достался митральный порок, а Льву Константиновичу, который сидел рядом со мной, клиника сахарного диабета. Отвечали мы почти без подготовки. Лев Константинович отвечал четко, без всяких затруднений и получил "отлично". Я тоже ответил неплохо, так как накануне прослушал отличную лекцию профессора Василенко на эту тему. Ксения Ивановна немного даже иронизировала, назвав меня "профессором". Остальные ординаторы тоже отвечали неплохо, и все благополучно прошли эти испытания, носившие довольно формальный характер при явной снисходительности экзаменаторов. Профессора Василенко на этих экзаменах не было.
       Лев Константинович Соколов по окончании ординатуры был зачислен в академическую группу академика АМН СССР В.Х.Васи­ленко, которая потом составила костяк Института гастроэнтерологии, директором которого стал Владимир Харитонович. Впоследствии научная судьба Льва Константиновича сложилась весьма удачно. Он стал доктором медицинских наук, профессором. Написал капитальную монографию по заболеваниям печени и желчных путей и ряд других научных работ.
       Личная его судьба оказалась печальной. В возрасте 65 лет он заболел раком печени и умер от этой болезни. Институт гастроэнтерологии, слившийся с кафедрой пропедевтической терапии, постигла неудача. Главным терапевтом Минздрава СССР являлся профессор Анатолий Сергеевич Логинов, который специализировался в области гастроэнтерологии. Он стал претендовать на пост директора вновь созданного НИИ гастроэнтерологии и при поддержке руководства Министерства здравоохранения СССР добился своего. Стали "резать по живому", жестоко травмировали уважаемого, авторитетного ученого и педагога В.Х.Василенко. НИИ гастроэнтерологии стал возглавлять А.С.Логинов, пришедший на готовенькое, и институт переселился на шоссе Энтузиастов, 86. Туда перешла небольшая часть сотрудников, в том числе Мирра Юльевна Меликова, доктор медицинских наук, которая возглавила там отделение язвенной болезни. На Пироговке остались наиболее преданные В.Х.Василенко сотрудники. Вся эта история выглядела весьма непривлекательно, и еще раз показала, как много несправедливости и неправедных действий в человеческом обществе. В оправдание А.С.Логинова можно только заметить, что он не был учеником В.Х. Василенко и не мог мучиться угрызениями совести, если она у него была.
       Неразлучными друзьями на кафедре были Лев Константинович Соколов и Вячеслав Федорович Иванов. Я их называл: "два Аякса". И в заездах на восьмерке они всегда были вместе. Вячеслав Федорович был среднего роста, мускулистый и подвижный сангвиник. Легко сходился с людьми, отличаясь живым и открытым характером. Он был распределен в систему четвертого Главного Управления и работал в поликлинике на Мосфильмовской улице, в качестве врача-терапевта, а одно время занимал руководящие должности.
       Клинический ординатор Александр Александрович Якубович запомнился как очень приветливый, веселый человек, любимый и больными, и коллегами. Он всегда улыбался, и редко его можно было увидеть серьезным, а тем более хмурым. Он увлекался электрокардиографией и вообще функциональными методами исследования. Он был преданный и заботливый сын, и тень на его лицо набегала, когда состояние больной матери, а она страдала сахарным диабетом, ухудшалось. Он был женат на студентке Наде Некрасовой, красивой и умеющей нравиться и держать себя в обществе. Но брак этот оказался недолговечным, возможно, по причине пристрастия Якубовича, так часто поражающего русского человека.
       На занятия по гребле он всегда приходил в свитере, высокий, светловолосый и улыбающийся. Он любил занимать место рулевого на корме лодки, и от него тоже зависел во многом успех выступления на грядущих соревнованиях. Потом, уже по окончании ординатуры, он заведовал кабинетом ЭКГ и писал диссертацию, связанную с проблемами электрокардиологии.
       В то время уже возвращались из заключения репрессированные по бессудным приговорам. И ко мне поступила больная - врач, которая много лет провела на крайнем Севере. У нее оказались различные нарушения в желудочно-кишечном тракте, но кроме того, было выявлено онкологическое заболевание генитальной сферы. У меня с ней сложились очень хорошие отношения, и она верила каждому моему слову. По окончании срока лечения я заготовил две выписки, одну из них - ложную, где не был проставлен диагноз истинного онкологического заболевания. Я просил медсестру отдать на руки больной именно эту выписку, но сестра перепутала эти два документа. Настоящую выписку она отдала больной и там было проставлен моей рукой ее диагноз, неизлечимое заболевание... Она подарила мне книгу о декабристах с дарственной надписью "От северянки", при этом улыбнулась и сказала, что наши сестры очень невнимательны... Но тут же меня успокоила, что из моей выписки ей стало известно то, что она итак знала, еще находясь на Севере. Я поразился ее спокойствию и стойкости. Ее мужество сделало ничтожными удары судьбы. А сестре влетело от меня по первое число...
       При этом мне вспомнился случай, происшедший с известным академиком, которому исполнилось 90 лет. У него в клинике был обнаружен рак желудка, а неосторожная медсестра оставила историю болезни на своем столе. Он подсмотрел свой диагноз. На следующий день строительные рабочие делали ремонт в клинике; идя на работу утром, на дорожке они увидели лежавшее тело. Это был академик, выбросившийся из окна. И такие случаи иногда повторялись. Мне совершенно непонятен подход американских врачей к деонтологии, когда допускается сообщать больному о его злокачественном новообразовании. Они забыли заветы Гиппократа: "Medicus, non nocere!" ("Врач - не вреди!")
       На втором году обучения в клинической ординатуре помимо клинической работы мы овладевали элементами лабораторной диагностики. Занятии по биохимии вела ассистент И.Ф.Старухина, красивая, умная женщина с волевым лицом, довольно требовательная. Мы учились сами определять биохимические показатели крови. Особенно сложным являлось определение сахара крови, требовавшее большой выдержки и собранности от исследователя. Ирина Федоровна терпеливо направляла наши умения в нужном направлении. Определение сахара крови занимало около 2,5 часов.
       В дальнейшем судьба столкнула меня с ней по работе в пропедевтической клинике второго лечебного факультета, возглавляемого профессором Иваном Ивановичем Сивоквым, и на протяжении многих лет нас связывала крепкая дружба, на почве литературных, исторических и музыкальных интересов. Клиническую лабораторию вела Надежда Даниловна Михайлова. Ее занятия, несмотря на сухость предмета, были поставлены так, что всегда возникал интерес у клинических ординаторов. Конечно, многое мы знали из того, что она объясняла еще на третьем курсе института, но повторение знакомых истин хорошо закрепляло знания в части умения определять клинические лабораторные показатели. Надо вспомнить пословицу: "Repetitio est mater studiorum" ("Повторенье - мать учения"), а иногда добавляли: "...и прибежище лентяев".
       Второй год обучения пролетел быстро. Борис Павлович Соколов был принят в аспирантуру и окончательно сблизился с Татьяной Михайловной, которая стала младшим научным сотрудником и тоже занималась разработкой темы по ревматологии, которая должна была вылиться в кандидатскую диссертацию.
       Только жилищный вопрос по-прежнему не был разрешен, несмотря на предпринимаемые правительством усилия по преодолению жилищного кризиса, который становился просто нетерпимым. К этому времени начиналось строительство Черемушек на индустриальной основе. Были созданы заводы железобетонных изделий, где производство железобетонных деталей для сборных зданий было поставлено на поток. Никита Сергеевич Хрущев, фигура весьма противоречивая, пришедший к власти на посту первого секретаря ЦК КПСС, начал бурную деятельность по перестройке административного управления, активно вмешивался, и не всегда удачно, в вопросы сельского хозяйства. Он скорее подходил для роли министра сельского хозяйства, но и в сельском хозяйстве многие его начинания нуждались в серьезной коррекции.
       В начале 1960 года в Москве проводилась массовая вакцинация населения против натуральной оспы. Кажется, это было связано с появлением завозного случая оспы. Какую-то часть ординаторов сняли с занятий и направили на оспопрививание в домах, прилежащих близко к клинике, в основном, на Большой Пироговке, Трубецкой улице, улице 10-лет Октября. Был проведен инструктаж по технике оспопрививания, по отбору больных противопоказанных для оспопрививания и выявлению и учету поствакцинальных осложнений. Мне достались некоторые дома без лифта и приходилось много времени тратить на переходы и подъемы по лестницам. Максимум я мог привить в день от 15 до 20 человек.
       На очищенную поверхность кожи после обработки семидесятипроцентным спиртом наносились три капли противооспенной вакцины, на расстоянии не менее 2 см, в виде равностороннего треугольника. Затем через них скарификатором проводились одиночные неглубокие надрезы. Обыкновенно прививка вакцины сопровождалась слабыми болезненными явлениями в течение недели. У меня было несколько наблюдаемых, которым была противопоказана прививка. Это больные с высокой гипертонией, сердечной или коронарной недостаточностью, гриппозным состоянием и т.д. У некоторых возникали местные аллергические реакции. Одного заболевшего вакцинальной болезнью пришлось даже срочно госпитализировать. Однако тяжелых осложнений, таких как менингоэнцефалит, у моего контингента оспопрививаемых не наблюдалось.
       Прививочная кампания длилась около десяти дней, и после окончания райздрав всем ее участникам объявил благодарность. Думать о денежном вознаграждении в ту пору как-то и в голову не приходило.
       Помню, в клинику поступил больной лет 50-ти, довольно хорошо выглядевший, с жалобами на кашель с кровянистой мокротой при температуре до 38®, поты. При рентгенологическом исследовании легких обнаружен диссеменированный рак легких. Такое впечатление, что вся лимфатическая система легких была нафарширована раковыми клетками. Такое течение рака с распадом я встречал еще у двоих больных. Сделать что-либо существенное было трудно, я назначил ему циклофосфан с винкристином. Я всячески убеждал его, что будет лучше, и он очень верил мне и надеялся. Это уже было под занавес моей работы в отделении. Мне удавалось на короткое время снизить лихорадку, и больной начинал верить в успех лечения, но болезнь протекала волнообразно, то затухая, то возвращаясь. И тогда он терял веру, и в глазах стояла мольба. Он очень хотел жить и не сдавался, а во мне он искал соратника в надежде победить свое страдание. Он утром встречал меня с надеждой и верил мне, как еще ни один больной, и он не знал, что я должен уйти. По-моему, он расценил мой уход как предательство, и мне было очень больно это сознавать. Я упрекал себя и вспоминал латинскую мудрость: "Fac fideli sic fidelis". ("Будь верен тому, кто верен тебе".)
       Заканчивалась учеба в ординатуре. Мы собрались на заключительное собрание ординаторов. Председательствовал В.Х.Васи­лен­ко. В своей напутственной речи он сказал: "Коллектив клиники приложил старания, чтобы дать вам хорошие, прочные знания не только по гастроэнторологии, но и вообще по терапии. Некоторые из вас, придя в больницы, станут заведующими отделениями, наиболее способные станут заниматься научными исследователями". Он подчеркнул, хотя был беспартийным, что партия уделяет огромное внимание высшей школе, и мы должны почувствовать эту заботу. Затем выступил ординатор Новиков и поблагодарил коллектив клиники за доброе и внимательно отношение к клиническим ординаторам. Ободряющую руку коллектива ассистентов и доцентов мы чувствовали постоянно.
       Я пошел в лечебный отдел четвертого Главного Управления на улицу Грановского к Александру Никитовичу Дайняку. Он сказал, что меня могут взять в нулевую группу четвертого Главного Управления по обслуживанию руководства ЦК КПСС. Но для этого я должен встретиться с главным врачом поликлиники N 1 на Сивцевом Вражке. На другой день я был принят главным врачом Мироненко. Он расспросил меня о моей прежней работе. Но у меня практического стажа был один год работы в 62-ой городской больнице и клинической ординатуре. Ему показалось совершенно недостаточным, чтобы вверить здоровье элиты ЦК КПСС в руки человека не имеющего большого стажа врачебной работы. И он сказал, что моя кандидатура по этой причине не подходит, хотя характеристика, данная руководством клиники пропедевтики, была самая отличная. Я думаю, что свою роль сыграла моя беспартийность, о чем он правда, тактично не упомянул. Позже, когда я стал заместителем главного врача поликлиники N 1 Минздрава РСФСР, он мне иногда звонил, не подозревая, что общался с человеком, которого так небрежно отставил.
       М.К.Мироненко не согласился принять меня в штат поликлиники N 1 на Сивцевом Вражке. А.Н.Дайняк решил направить меня на стажировку на лето в качестве врача на спецдачу в Нагорном. У ЦК КПСС в Подмосковье располагались в различных красивейших местах пятнадцать спецдач. На этих спецдачах проживание в благоустроенных домах стоило очень недорого. Дачи эти были хорошо меблированы, правда, стандартной мебелью, имели газ, душевую комнату и туалеты. Кроме того, дачников обслуживала столовая, отпускавшая обеды домой по льготным ценам. Работал также небольшой магазинчик, где можно было купить уже в начале лета клубнику, черешню и многое другое, тоже, разумеется, по сниженным ценам. Мне отвели во флигеле, отстоявшем в некотором отдалении от другого поселка, блок, состоявший из трех комнат, кухни, и т.д.
       Я пригласил пожить у меня племянницу с мужем и маленьким ребенком, девочкой около года. Они заняли отдельную комнату, и одна комната предназначалась для моей тещи, Ольги Тимофеевны. Я сразу включился в работу и стал делать обходы по дачам, знакомясь с обслуживаемым контингентом.
       У нас был развернут медпункт, но возглавляла его пожилая врач-педиатр, и, кроме того, с нами работала очень опытная и милая медсестра Елена Константиновна Кавеллиаш, сотрудница поликлиники N 1 на Сивцевом Вражке. У нее был большой опыт общения с контингентом, и в этом смысле она была незаменима по налаживанию контактов с обитателями дачного поселка. С нею жила её дочь Света, лет восемнадцати, худенькая и довольно некрасивая девица. Нам придавалась санитарная машина с шофером, так как помимо Нагорного в мою компетенцию входило обслуживание дачного поселка ЦК КПСС Планерное, отстоявшего от Нагорного на 3,5 км.
       С первого же дня жители поселка воспринимали меня как заведующего медпунктом и обращались в основном ко мне по многим медицинским и организационным вопросам. Это выводило из себя мою коллегу (забыл ее фамилию), хотя, впрочем она понимала, что я был востребован как врач-терапевт, имевший сильную подготовку в лучшем институте страны, а она - педиатр старого поколения, не так часто приглашалась, так как детей было немного. Впрочем, потом у меня с ней возникли нормальные коллегиальные отношения. Медсестра Елена Константиновна по различным медицинским вопросам тоже чаще обращалась ко мне, так как у меня имелся достаточный запас знаний по хирургии, инфекционным болезням, неврологии и так далее.
       Вот в таком сочетании необходимо было провести все лето, которое в 1960-ом году отличалось мягкостью, погожими деньками. Недалеко протекала какая-то речушка, в ней можно было при желании искупаться. Однако, туда спускались сточные воды из отстойника, и надо было преодолевать неприятное ощущение, которое возникало при виде плывущих остатков фекалий, которые, кажется, все же как-то обезвреживались.
       Иногда происходили и комические ситуации. Однажды рано утром мне надо было согласовать с моей начальницей, заведующей медпунктом, какой-то хозяйственный вопрос. И я направился к ее даче, вошел в маленький коридорчик и постучал в дверь калитки, где она жила с мужем, который, по-моему, был моложе ее.
       Открывается дверь... и я вижу фигуру моей начальницы в халатике, и - о ужас! - совершенно лысый женский череп со съехавшим назад париком. Она все поняла по моему выражении лица и стремительно захлопнула дверь. Хозяйственный вопрос решался позднее...
       За речкой находился еще небольшой поселок ЦК КПСС, который тоже относился к нашему медпункту. Там здание имело более капитальный и ухоженный вид, и направлялась туда более элитарная часть верхушки ЦК КПСС. Однажды меня вызвали к сестре первого секретаря ЦК КПСС Узбекистана Рашидова. Она занимала отличную изолированную комнату со всеми удобствами. Ей уже, наверное, исполнилось лет шестьдесят. Разодетая по-восточному в яркие цветастые одежды, она сидела на софе и стала жаловаться на повышение артериального давления, раздражительность, плохое самочувствие, признаки невроза. В меру сил она старалась быть корректной, но это ей плохо удавалось, и иногда прорывалось, как мне казалось, недоверие к молодому врачу. Тем не менее, я сумел ей помочь, и потом при следующих наших встречах она уже относилась более доверчиво.
       В этом же поселке жил Морозов, бывший заведующий отделом ЦК КПСС и смещенный со своей должности Никитой Сергеевичем Хрущевым за какие-то провинности, и занявший менее престижную должность директора Музея В.И. Ленина. Он представлял собой тип довольно интеллигентного человека, которые иногда встречались среди верхушки ЦК КПСС. Это смещение и понижение в должности отразилось на его состоянии, и он стал страдать стенокардией и гипертонической болезнью II степени с частыми кризами. Впрочем, мне удалось как-то ввести его болезнь в благоприятное русло, и он реже ко мне обращался. Правда, иногда он сам пешком приходил в медпункт в Нагорный и любил поговорить о литературе, проявлял начитанность.
       Там же у меня наблюдался еще один пациент - Владимир Евтихианович Баскаков, заместитель председателя Госкино, довольно значительная фигура в кинематографическом мире. Он много курил и тоже жаловался на сердце, хотя коронарная недостаточность у него протекала более мягко. Он имел землистый цвет лица и все интересовался, как удается мне сохранить цветущий вид. На это я ему возразил: достаточно бросить курить, как и у вас появится отличный цвет лица. Он производил на меня хорошее впечатление безупречными манерами и умением себя держать.
       Наконец, в том же поселке отдыхала семья Чемоданова. У него обнаружилось онкологическое заболевание, и я его осматривал больше с суггестивной психотерапевтической целью, так как существенно помочь я ему не мог.
       Наблюдался у меня еще один пациент, Кузнецов, он находился на дипломатической службе, а дочь его, Нина Кузнецова, была замужем за дипломатом по фамилии Бай, который в это время занимал какой-то ответственный пост в нашем посольстве в США. Сам Кузнецов редко приходил в медпункт.
       Директором дачного поселка Нагорного был Литвинов, мужчина лет пятидесяти, очень хорошо относившийся к нам, медикам. Всегда он помогал в наших небольших хозяйственных заботах. Он тоже наблюдался мною, как больной, страдавший гипертонической болезнью, и это, наверное отчасти, объясняло благосклонное отношение к нам. На моем попечении и под мои контролем находилась кухня, где орудовал шеф-повар, который мне не особенно нравился. В мои обязанности входило снятие пробы, причем эту процедуру я старался проводить неформально, указывая ему на те или иные недостатки в приготовлении пищи. Ему лучше удавались вторые блюда, но супы оставляли желать лучшего. Он всегда подобострастно склонялся, когда я заходил на кухню, был какой-то распаренный и красный, и производил впечатление неопрятного человека. Я требовал, чтобы он в чистоте содержал свой халат и колпак. Я заметил, что у поваров слабое место - содержать свою профодежду без пятен. Я часто заставал его в подпитии и вскоре разобрался в его пристрастии к горячительным напиткам.
       Я несколько раз говорил директору о его служебном несоответствии, на что директор как-то странно реагировал. По-видимому, шеф-повар имел где-то сильного покровителя, так как протекционистская система тогда была развита и шеф-повар этим искусно пользовался. Я продолжал делать ему выговоры, но это мало помогало.
       В нашем распоряжении также находились машины скорой помощи четвертого Главного Управления, и мы в случае острой необходимости могли их вызывать из Москвы. Однажды к сотруднику ЦК КПСС лет сорока меня вызвали на дачу. У него повысилась температура до 38®, рвота, боли в области эпигастрии, которые потом переместились в правую подвздошную область. Я ему поставил диагноз острого аппендицита после выявления положительных симптомов Щеткина, Ситковского, Ровзинга, и Елена Константиновна вызвала скорую из Москвы. Он был госпитализирован, и в тот же день прооперирован.
       В другой раз заболела дочь моей племянницы, Галя. У нее, видимо, были боли. Я склонялся к тому, что у нее было вздутие живота и это вызывало сильный болевой синдром. Она кричала на протяжении нескольких часов, потом я предложил Елене Константиновне поставить ей газоотводную трубку и это дало немедленный эффект. Елена Константиновна уже собиралась вызывать скорую из Москвы, но она не понадобилась.
       Очень часто ко мне стала захаживать Нина Кузнецова, и мне казалось, что она придумывает симптомы и жалобы, лишь бы только посетить медпункт. Она с удовольствием вела разговоры именно на медицинские темы. Я, наделенный знаниями в медицинском институте, философствовал на различные актуальные темы. Она говорила, что ей доставляет особое удовольствие, как я формулирую некоторые медицинские сложные вопросы.
       Однажды мой больной Кузнецов пригласил меня в клуб (был у них такой) в элитарном поселке, в отстроенном новом здании. Приглашение это было связано с каким-то юбилейным торжеством. В зале, хорошо со вкусом отделанным, были накрыты столы, которые буквально ломились от изобилия закусок, вин, фруктов. Я сидел рядом с Ниной Кузнецовой, которая подливала мне вина, мне показалось даже, что она стремилась меня напоить. Я должен был все время с ней общаться, и с отцом мне не удавалось поговорить. Я помню, немного перепил и несмотря на обильную закуску, чувствовал себя неважно. Отец сказал ей, чтобы она меня проводила, и она довела меня до входных ворот, где стоял охранник, а дальше я уже добрался до дома пешком сам.
       Я тогда получил нагоняй от жены, и особенно от тещи Ольги Тимофеевны. Она почему-то решила, что меня связывают какие-то отношения с Кавеллиаш и упорно придерживалась этой версии. Кавеллиаш была значительно старше меня, и ее навещал какой-то мужчина, а мне совершенно безразлична была эта женщина.
       Эта версия о существовании связи с Кавеллиаш усиленно поддерживалась Ольгой Тимофеевной и влияла на расположение жены, которая тоже уверовала в эту версию. Через некоторое время у Ольги Тимофеевны возник гипертонический криз с высокими цифрами артериального давления 220/120 мм ртутного столба, и, как мне казалось, у нее развилась острое динамическое нарушение мозгового кровообращения, так как она на короткое время теряла сознание. Я поехал в Москву и купил 10 пиявок, а когда возвращался в автобусе, окружающие обратили внимание, что у меня с руки стекает кровь. Я обнаружил пиявку, присосавшуюся на внутренней стороне предплечья у самой кисти. Оказывается, фармацевт завязала банку, закрыв ее простой бумагой, которая в пути размокла и пиявка оказалась весьма активной. Приехав в Нагорное, я поставил на сосцевидные отростки по пять пиявок, и на следующий день состояние Ольги Тимофеевны улучшилось. Но еще долго её не оставляла мысль, что рыльце у меня в пушку, и я как-то связан с Кавеллиаш. Позже, приехавший ее старший сын Фаня, тоже пенял мне вполне серьезно, считая виноватым и в мифической близости с Кавеллиаш, и в обострении болезни его матери. Так рождаются клеветнические наветы и отмыться от них бывает невозможно.
       Как-то в пятницу я поехал в Москву - Александр Тихонович договорился с директором магазина "Спорт" на Бакунинской улице, и я поехал за велосипедом "Турист". Я взгромоздился на седло и поехал от магазина своим ходом, но совершил непростительную ошибку, не проверив подключение ножных тормозов, а там улица шла под уклон. Я чуть было не врезался в трамвай. Пришлось приложить усилия и затормозить велосипед ногой.
       На следующий день я доехал до станции "Химки" на этом новеньком велосипеде, а оттуда по шоссе до Куркино. Я остановил велосипед около симпатичной церкви и стал осматривать редкие захоронения вокруг церкви, и неожиданно наткнулся на могилу профессора Григория Антоновича Захарьина. Оказывается, здесь он владел усадьбой и приезжал сюда отдыхать. Оттуда мне нужно было еще проехать значительный отрезок пути по Куркинскому шоссе до Нагорного. Шоссе это, весьма благоустроенное, часто являлось велотреком для соревнований велосипедистов. В дальнейшем велосипед сослужил мне хорошую службу, так как в элитный поселок я мог добираться на велосипеде.
       В другой раз меня вызвали на дачу старого большевика Е.М.Яро­славского, которая находилась тоже в этом районе. Хотя Ярославского уже не было в живых, но семья его продолжала пользоваться привилегиями и имела дачу, не особенно шикарную, но достаточно просторную и с хорошим прилегающим участком. Меня пригласили к пожилой женщине, степень родства я не выяснял. Она жаловалась на боли в правом подреберье, и мне не составило труда поставить диагноз: обострение хронического холецистита. Я приехал на санитарной машине с личным шофером, и у меня имелся в наличии медицинский саквояж с набор медикаментов неотложной помощи. Мне удалось довольно быстро купировать этот приступ. Они, вообще-то, не относились к сфере моего обслуживания, но тогда действовал принцип оказания помощи любому обратившемуся к врачу гражданина. И, помню, никто денег за оказание врачебной помощи не брал.
       Уже где-то в середине августа произошел случай, который вообще перевернул всю мою дальнейшую жизнь. Как-то вечером, когда уже стало смеркаться, вдруг позвонили из Планерной. Какую-то пожилую женщину сбил велосипедист. Я быстро собрался и с шофером выехал на этот срочный вызов. Передо мной предстала пожилая женщина лет семидесяти, худенькая и испуганная. Она переходила через мостки маленькой речушки, навстречу ей ехал на велосипеде парень и сбил ее с ног. Она получила ушибы и, видимо, легкое сотрясение мозга, так как ее подташнивало и кружилась голова. Оказалось немного повышенным артериальное давление до 160/90 мм ртутного столба. Я обследовал ее неврологический статус, проверил неврологические симптомы. Я выполнял это со знанием дела, так как в памяти еще хорошо сохранились знания по неврологии, преподанные нам ассистентом Никольской на четвертом курсе из клиники, руководимой выдающимся невропатологом, академиком АМН СССР, профессором Е.К.Сеппом.
       Она вдруг мне заявила, что очень довольна тщательностью моего обследования. Она не ожидала, что молодой терапевт может так разбираться в неврологии. Конечно, такая оценка мне была очень лестна. Она представилась мне как Валентина Ивановна Иваненко, главный врач поликлиники N 1 Минздрава РСФСР, которая обслуживает аппарат ЦК КПСС и некоторые подведомственные ЦК КПСС учреждения: Высшую партийную школу, Музей В.И.Ле­нина, транспортную часть ЦК КПСС, пошивочную мастерскую, столовую, сотрудников больницы N 1 в Волынском (бывшая дача И.В.Сталина), мебельную фабрику. Она вдруг сделала предложение, узнав, что я направлен сюда на стажировку по линии четвертого Главного Управления, стать ее заместителем, так как место это становится вакантным из-за ухода ее нынешнего заместителя по медицинской работе на пенсию. Ему исполнилось уже семьдесят лет. Я сказал, что должен подумать, а про себя решил, что мне это подходит. Она еще прельстила меня тем, что поможет через хозяйственный отдел ЦК КПСС предоставить мне двухкомнатную квартиру. Последнее совершенно изменило чашу весов в сторону принятия этого предложения. И даже моя беспартийность ее не смущала...
      

    ___________

    Часть II. В поликлинике N 1

    4-го Главного управления Минздрава РСФСР

      
       Я
       закончил своё стажерство на ведомственной спецдаче в Нагорном. Некоторое время по приезде, а жили мы тогда на улице Текстильщиков, остался без дела. Всё ждал, когда, наконец, придет приглашение от главврача поликлиники N 1. Уже я стал склоняться к мысли снова пойти к главрачу 68-ой больницы Князеву В.И. и оформиться ординатором терапевтического отделения, как вдруг в конце сентября последовал телефонный звонок Нине на работу, с приглашением явиться по адресу ул. Горького, д. 10, в поликлинику N 1 Минздрава РСФСР.
       В назначенное время я поднялся по широкой лестнице, устланной коврами в старом особняке, где на другой половине этого здания размещался ресторан "Центральный" (в прошлом - "Астория"). Вход в поликлинику располагался на ул. Немировича-Данченко. На 2-м этаже находился кабинет главврача. Когда я зашел в кабинет, там меня уже ждала моя бывшая пациентка по Планерной. Она представила меня новому главврачу поликлиники, которому она, оказывается, сдавала дела - Перову Петру Антоновичу. Это был высокого роста мужчина, лет 60, с синими глазами, странно выглядевшими на довольно грубом лице. Он сказал, что он приступил к обязанностям главврача, и по рекомендации 4-го Главного управления и бывшего главврача, Иваненко Валентины Ивановны, согласен взять меня своим заместителем по лечебной части и надеется найти во мне помощника, энергично взявшегося за вновь возложенные на меня сложные обязанности. Я согласился. И назавтра уже приступил к своим обязанностям, знакомясь с отделениями и коллективом.
       Мне были представлены секретарь партбюро Лукшина и председатель месткома Малахова. Врачебный персонал состоял, в основном, из лиц среднего и пожилого возраста. Врачи были, конечно, очень хорошо подкованы, в смысле их знания особенностей специфики закрытой поликлиники, умели ладить с пациентами, что в тех условиях явилось немаловажным факторам. Конечно, выражаясь образно, они "ехали в карете прошлого", т.к. в профессиональном отношении они отстали от требований современной поликлинической службы. Я сразу это понял, но, конечно, никакой речи о смене поколения идти не могло.
       Нужны были реформации, мягкие, гуманные и осторожные, с преобразованиями внутри коллектива неантагонистическими, дабы не возбудить кадровую лихорадку, которая могла привести к непредсказуемым последствиям. Я исходил из предпосылок, что всё новое должно внедряться мягко, без насилия и восприниматься коллективом как важное, нужное и полезное, для их же блага. С такими мыслями обратился к Перову и получил полное одобрение. Это предвещало хорошее начало и обещало многое в будущем.
       Ещё через несколько дней меня вызвал в лечебный сектор ЦК КПСС его заведующий - Александр Николаевич Меринов. Надо сказать, что лечебный сектор ЦК КПСС, если память мне не изменяет, входил в отдел науки, возглавляемый академиком Трапезниковым. Он недавно занял эту должность и был переведен из Ялты, где руководил санитарно-курортным управлением. Он произвел на меня самое выгодное впечатление своим внешним видом и умением держаться. (Много лет спустя, когда на короткое время министром здравоохранения СССР стал Буренков, он стал ратовать за проведение сплошной диспансеризации во всех лечебных учреждениях. Я поражался, с какой настойчивостью приводилась в жизнь эта утопическая идея. Я прошел через все тернии сплошной диспансеризации и понял, какое это сложное дело даже в одной поликлинике.) Меринов расспросил меня о моей работе и подчеркнул, что работа поликлиники нуждается в серьёзной перестройке. Предложил подумать и определить основные направления этой работы. В ближайшее время он предлагал провести совещание с ведущими сотрудниками поликлиники. Затем он познакомил меня со своим заместителем - замечательной женщиной - Зоей Ивановной Дашковой, которая ранее заведовала райздравом и тоже недавно была переведена на эту должность. Она обладала довольно властным характером, и все вопросы разрешала быстро и оперативно. У нее в кабинете стояло четыре телефона, и ей постоянно приходилось как бы жонглировать ими. Я про себя подумал, что она работает на износ. Так оно и было, как показала дальнейшая её судьба.
       Александр Николаевич считал одним из прогрессивных начал работы проведение сплошной диспансеризации, которая в поликлинике ранее никогда не проводилась. Я взял на заметку это его предложение, хотя в будущем мне пришлось убедиться, что сплошная диспансеризация требует много сил и напряжения от всего коллектива сотрудников.
       6 ноября 1960 года состоялся праздничный вечер сотрудников поликлиники, где состоялось неформальное знакомство сотрудников с новым руководством. Главврач поздравил с праздником. Со мной посадили доктора Романовскую. Её муж тогда был председателем Общества дружбы народов. Это была довольно интересная дама, с удовольствием вкушавшая вино, которого в достаточном количестве находилось на столах. В то время это были как бы "сливки общества", имевшие большие привилегии. Потом начались танцы, и со мной танцевали попеременно то Романовская, то секретарь партбюро Лукшина.
       Каждый день я обходил несколько отделений и знакомился с заведующими и врачами. Выяснял объём работы, нагрузку на врача, оснащённость инструментарием и аппаратурой, и в чём испытывается нужда. Постепенно складывалось впечатление, что недостаточно развита биохимическая лаборатория, рентгенологи работают на старых отечественных аппаратах РУМ, нет инфекциониста и соответствующего кабинета, отсутствуют ревматологи, нет постоянно работающего эндокринолога. Стоматологические кабинеты оснащены старыми бормашинами, также отечественного производства. В застойном состоянии служба помощи на дому, нет кабинета лечебной физкультуры и соответствующего врача и методиста. Физиотерапия не имела бальнеологического отделения, не отпускались грязевые, сероводородные, углекислые ванны. Всё это я брал на заметку - к будущему совещанию у Меринова.
       Наконец, в кабинете у Меринова собрались заведующие отделениями, Александр Николаевич, Зоя Ивановна, главврач Перов Петр Антонович и я. Мне пришлось взять на себя инициативу нарисовать перспективу развития поликлиники. После того, как Меринов открыл совещание, Петр Антонович отстранился от функций, которые ему, как главврачу, должны были в первую очередь принадлежать на том первом ответственном совещании. В будущем он часто при очень важных ситуациях старался ответственность за то или иное дело взваливать на меня.
       Я в своём выступлении остановился на ключевых вопросах дальнейшего улучшения и совершенствования работы поликлиники. Если в 1961 году вступит в строй новое здание, то уже сейчас надо разрабатывать подробный проект размещения функциональных подразделений поликлиники, представить в 4-е Главное управление Минздрава РСФСР проект увеличения штатного расписания, с включением в него новых специальностей, в связи с вводом в строй новых специализированных кабинетов. Провести в ближайшее время диспансеризацию и анализ заболеваемости и смертности по отделениям, позаботиться об улучшении работы кабинета статистики. Партийной и профсоюзной организации осуществить наибольшую помощь руководству в налаживании соревнования за лучшее обслуживание контингента. Связаться с импортным отделом "Союзмединструментторга" и постараться получить разнарядку на отпуск для поликлиники более современного инструментария и аппаратуры. Взять на постоянное динамическое наблюдение больных с хроническими заболеваниями и провести противорецидивное лечение таких больных. Уделить внимание выявлению онкологических больных, исходя из принципа онкологической направленности. Улучшить работу стоматологического и зубопротезного отделения, уделив особое внимание оснащению их новым оборудованием импортного производства. Для среднего медперсонала проводить занятия в отделениях по повышению их знаний и квалификации, привлекая для этой цели заведующих отделениями и опытных врачей.
       На совещании выступили З.И.Дашкова, зав. хирургическим отделением И.И.Зенин, секретарь партбюро Н.С.Лукшина, заведующая дерматовенерологическим отделением Нина Викторовна Колоколова.
       На политзанятиях, на которых я впервые присутствовал (главврач обычно не ходил) мне достался вопрос о состоянии помощи сердечно-сосудистым больным в СССР. Я доложил материал в течение 20 минут, и это, кажется, у них был первый случай, когда не использовался конспект для простого зачтения текста. Помню, секретарь партбюро даже смутилась этим обстоятельствам и стала говорить, что пользоваться конспектом надо умело, не прибегая к голому считыванию текста. Однако эта практика настолько укоренилась, что на последующих политзанятиях продолжалось то же самое. Таким образом, мною завоевывался авторитет и уважение сотрудников для меня, врача, ещё не имевшего достаточно опыта врачебной и административной работы.
       Как-то ко мне зашла секретарь партбюро Лукшина, и сказала, что звонили из лечебного сектора ЦК КПСС от Зои Ивановны Дашковой и просили обратить внимание на сравнительно большую летальность от онкологических заболеваний в транспортной части ЦК. За год умерло 6 шоферов среднего возраста от 50 до 60 лет. Я просмотрел амбулаторные карты умерших от рака шоферов. В 2 случаях это был рак легких, в 5 - рак желудка. Все 5 больных с раком желудка страдали: один - хроническим ахилическим гастритом, один - полипозом желудка и трое - язвенной болезнью желудка. При этом я обратил внимание, что этим больным проводилась ?-скопия желудка (тогда еще гастроскопия не вошла в повседневный обиход обследования таких больных ) от 3 до 4 лет назад. Это явно указывало на то, что профилактическое обследование больных, к которым следовало относиться настороженно, было на недостаточном уровне. Конечно, в какой-то мере озабоченный звонок из лечебного сектора ЦК КПСС объяснялся тем, что среди умерших оказался личный шофер Н.С. Хрущева, мужчина 52 лет. Наверное, энергичный Никита Сергеевич где-то в кругу своих приближенных обратил внимание на то, почему так рано умирают сравнительно молодые работники...
       Жизнь кипела. У меня было много обязанностей, проведение еженедельных врачебных конференций на стыке смен. Надо было уложиться в 1 час. Иногда мы, конечно, были вынуждены брать немного времени от врачебных приемов. Обязательное присутствие при консультациях профессорами больных терапевтического и хирургического отделений, при консультациях профессора-эндо­кринолога, профессора-физиотерапевта. Очень часто врачи из кабинетов узких специалистов - урологии, уха, горла, носа, неврологии - также приглашали меня для участия в консилиумах. Очень отвлекали постоянные звонки З.И.Дашковой, заместителя зав. лечебным сектором ЦК КПСС, и надо было немедленно реагировать.
       Так как я считался терапевтом, то было естественным мое стремление быть ближе к терапевтическому отделению. П.А.Перов пригласил своего давнего знакомого, Леонтьева Николая Александровича, который когда-то работал со знаменитым В.Ф.Зе­ле­ниным, в качестве ассистента. Он, правда, находился уже в преклонных годах, и чувствовалось, что прогрессирует атеросклероз. Тем не менее, школа Зеленина всегда помогала ему выходить из трудных положений с диагностикой.
       На конференции терапевтов я постарался сделать обстоятельный доклад о классификации гипертонической болезни, разработанной институтом терапии под руководством академика АМН СССР Мясникова А.Л. Она отличалась от общепринятой тем, что каждая стадия, а их было три, подразделялись на две фазы, и это позволяло более дифференцированно подходить к оценке состояния больных и выбору лекарственной терапии. В другой раз я выступил с сообщением о симптоматической гипертонии и попытался показать, что не всегда мы имеем дело с эссенциальной гипертонической болезнью, а на самом деле - с симптоматическими вторичными гипертониями, связанными с поражениями органов, например, почек, щитовидной железы, сахарным диабетом, поражением гипофиза и т.д. Я это делал из любви к терапии, хотя выступления на чисто терапевтические темы не обязательно входили в мою компетенцию. На врачебных конференциях мне приходилось после выступления докладчиков выступать с заключительным словом по самым разнообразным темам, и, наверное, не всегда это резюме находилось на хорошем уровне, т.к. надо было быть сведущим в самых разнообразных областях медицины.
       На следующий 1961 год я предложил заведующим отделениями составить планы работ. И, удивительно, встретил их полное незнание того, как составить самый элементарный план. Поэтому мне пришлось составить образец плана по трафаретному принципу и раздать в отделения. То же самое произошло с годовыми отчетами, когда в отделениях не знали, как приступить к этому делу. Снова пришлось составлять шпаргалку, так как без информации из отделений я не мог приступить к составлению годового отчета, который, как я считал, тоже не блистал высоким уровнем. В дальнейшем я научился составлять подробные и обстоятельные отчеты, и кто-то из врачей называл меня "писучим".
       Мы активно готовились к переезду на новое место, на Кутузовский проспект. Правда, многие врачи с неохотой воспринимали сообщение о возможной перемене места, так как все мы находились в центре Москвы, где было все для нормальной и интересной жизни.
       У меня сложились отличные отношения с Клавдией Васильевной Рыбаковой, директором ресторана "Центральный". Помещения ресторана и нашей поликлиники соединялись через лестничную клетку и разобщались дверью, которая обычно закрывалась. Открыв ключом дверь, можно было спуститься в ресторан. Клавдия Васильевна выделяла мне отдельный кабинет с официантом и сравнительно небольшой платой. Готовили неплохо, это был ресторан русской кухни. Иногда меня встречал метрдотель ресторана, который участвовал в фильме "Семнадцать мгновений весны" в качестве официанта, когда Штирлиц встречался в кабачке со своей женой. Конечно, это немаловажный фактор - хорошее питание. Правда, Перов П.А. обещал раздобыть мне пропуск в столовую ЦК КПСС на улице 25 октября (Никольская), где теперь ресторан "Славянский базар". В той столовой за очень умеренную плату можно было хорошо пообедать, но ездить с Дорогомиловской заставы туда все же далеко. Врачом-диетологом, наблюдавшим за качеством пищи в столовой ЦК КПСС, являлась Зоя Ивановна Семашко, которая была также участковым терапевтом.
       Надо сказать, что главный врач Перов имел постоянно закрепленную за ним черную "Волгу", хотя пользоваться ею мог только по служебным надобностям. Иногда я также мог воспользоваться этим правом, но нерегулярно. Помощь на дому возглавляла Ирина Николаевна Прозоровская, очень толковый врач и прекрасный терапевт. В коллективе ее все очень уважали. От ее четкой работы зависел успех деятельности подчиненных ей врачей. На ее обязанности лежала госпитализация больных в больницу N1 в Волынском (бывшая ближняя дача Сталина). Мне хотелось усилить и обновить состав консультантов и докторов. Я пригласил профессора Бориса Васильевича Петровского, с которым я был знаком ещё в то время, когда готовил в клинике пропедевтики больных для операции комиссуротомии. В дальнейшем он стал академиком АМН СССР и большой Академии, а затем и министром здравоохранения СССР. Он консультировал самых сложных хирургических больных и иногда направлял их в своё отделение.
       У нас не было кабинета инфекционных болезней, и, когда он появился, то консультантом пришёл зав. кафедрой инфекционных болезней I МОЛМИ - профессор Бунин Константин Владимирович. В терапевтическом отделении стала консультировать профессор Широкова Ксения Ивановна, из клиники академика Василенко. Я предложил ее кандидатуру директору санатория "Пушкино", Смирновой Зое Андреевне, в качестве консультанта. И там она также успешно несла эти обязанности. Во вновь организованный кабинет ревматологии я пригласил консультантом Татьяну Михайловну Трофимову, д.м.н., старшего научного сотрудника института ревматологии АМН СССР.
       Весной 1961 года началась, наконец, сплошная диспансеризация контингента, обслуживаемых работников подразделений ЦК КПСС. Каждый участковый врач должен был провести первичный осмотр и освидетельствование больных, состоящих на учете на его участке. Участки составляли от 1500 до 2000 человек, диспансеризация не касалась членов семьи. Кроме того, диспансеризуемый должен быть осмотрен узкими специалистами: хирургом, невропатологом, гинекологом. При показаниях направлялись и к другим специалистам. Обязателен забор крови для клинического анализа, анализ мочи, R-скопия грудной клетки. Все больные с хроническими заболеваниями желудка подвергались R-скопии. Диспансеризация длилась довольно долго.
       12 апреля 1961 года стояла жара. Я вынужден был снять сорочку и остаться в одном халате. Был самый пик напряженной работы по диспансеризации. Днем мимо проезжал кортеж машин, в одной их которых, типа ландо, ехали Н.С.Хрущев и герой беспримерного подвига - космонавт Юрий Гагарин, облетевший земной шар. Кортеж сопровождал эскорт мотоциклистов. По обеим сторонам проезжей части ул. Горького стояли толпы ликующих людей. Мне с моей наблюдательного пункта (окна комнаты выходили на ул. Горького) хорошо были видны и Н.С.Хрущев, и Ю.А.Гагарин. Машины промелькнули быстро, а нам предстояла трудная и напряженная работа по 12 часов.
       По поводу каждого обследуемого делалось заключение, в котором излагались диагностические данные и предписывались те или иные дополнительные исследования и лечебные воздействия. Это отнимало много времени у врачей и у меня, как последней инстанции. За время диспансеризации прошло огромное количество людей. В дальнейшем, в бытность министром здравоохранения Буренкова, я понял, что он не имел представления, что такое сплошная диспансеризация. Были взяты на динамическое наблюдение по каждому отделению достаточно много хронических больных, особенно больных с сердечно-сосудистыми заболеваниями, ревматологических, онкологических и неврологических. В какой-то мере это встряхнуло благодушие врачей и дало возможность поверить в важность проведенной работы.
       Зоя Ивановна постоянно мне напоминала о систематическом контроле за работой врачей и жесткой требовательности по искоренению ошибок и недостатков в работе. Поэтому я повседневно заходил в отделения и кабинеты и интересовался на местах, как идут дела. Это приучало врачей к большей ответственности за порученное дело.
       Александр Николаевич Меринов, к сожалению, стал часто болеть: прогрессировал ревматизм и сердечная недостаточность, связанная с аортально-митральным пороком. Вскоре он оставил свою должность, ушел на пенсию и был заменен Алексеем Николаевичем Четвериковым, полковником медицинской службы в отставке. С Четвериковым мне приходилось мало общаться, а больше - с Зоей Ивановной, с которой у меня установились отношения взаимопонимания.
       Летом 1961 года мы, наконец, совершили переезд на новое место, в блочное, стандартной постройки, четырехэтажное здание на Кутузовском проспекте.
       Петр Антонович и я получили по кабинету, они были не очень просторны, но расположены рядом, так что общение с ним было постоянное и самое тесное, что давало возможность оперативно решать любые вопросы.
       К этому времени я уже наладил связи с импортным отделом "Союзмединструментторга", и его заведующая Бахирева Нина Даниловна шла нам навстречу в приобретении импортного оборудования. Мне удалось приобрести у них в импортном отделе шесть "Юнитов" чешского производства и два "Диагномакса" венгерского производства, самые современные рентгеновские аппараты с большой разрешающей способностью, и многое другое. Нам представлялись неограниченные кредиты на оплату приборов.
       Мною был разработан план размещения подразделений поликлиники по этажам, и не обошлось без определенной борьбы зав. отделениями за более удобные помещения. В этом отношении особую активность проявила зав. лабораторией Кушакова Александра Ивановна.
       Я вызвал эксперта по приемке импортного оборудования. Помню, явился очень симпатичный и очень энергичный молодой человек, физик по образованию, с которым мы вместе вскрывали ящики с аппаратурой, и я их принимал по акту за двумя подписями. Это короткое общение с Александром Васильевичем Секуровым привело к многолетней дружбе с этим человеком, в которой было всё: восхищение, разочарование и даже неприязнь. Александр Васильевич ещё несколько раз приходил принимать вместе со мной аппаратуру.
       Поликлиника теперь приняла вполне современный вид и была оснащена самым современным медицинским оборудованием. Помимо контингента сотрудников подразделений ЦК КПСС я имел право заводить временную амбулаторную карту на некоторых больных, которые поступали не по линии ЦК КПСС и не по направлению лечебного сектора ЦК КПСС. Так, например, у нас лечились Светлана Виноградова, известный музыковед и музыкальный критик; начальник импортного отдела "Союзмединструментторга" и зав. райпищеторгом нашего района. Однажды, вдруг, появился Меринов А.Н. Так как он близко жил от нашей поликлиники, то он пожелал обслуживаться у нас. Он болел и ушел на пенсию.
       Некоторые крупные работники ЦК КПСС желали обслуживаться у меня. Так, заместитель начальника ХОЗО Буряк Алексей Дмитриевич пришел с просьбой провести курс лечения геровиталом. Этот препарат новокаина, получаемый нами в то время из Болгарии, весьма разрекламированный среди сотрудников ЦК КПСС, как средство, помогающее при упадке сил, слабости и способствующее омоложению. Буряк А.Д., высокого роста мужчина страдал выраженной тучностью и приезжал ко мне на "Волге". Я ему провел курс лечения геровиталом, сделав 15 инъекций, у него, видимо, были какие-то осложнения по работе, и он скоро уволился. Заметить какое-либо воздействие на его самочувствие я не успел. Возня с геровиталом в то время сильно напоминает мне аферы коммерческого характера со сбытом пищевых добавок теперь.
       В то время меня приглашали к больным на дом. Александр Васильевич, наш эксперт, попросил меня посмотреть его соседку Евгению Алексеевну Маркелову. Это была в высшей степени интеллигентная женщина, окончившая институт благородных девиц и знавшая иностранные языки. Она была вдовой профессора истории Маркелова, сподвижника и ближайшего сотрудника Евгения Тарле. Она рассказывала, что Тарле нещадно эксплуатировал её мужа, и многое, из того, что делал профессор Маркелов, легко присваивалось Тарле и выдавалось за его произведения. Евгения Алексеевна очень одобряла деятельность Н.С.Хрущева в то время. Особенно высоко оценивала она его демократические преобразования, что, как ей казалось, создавало ощущение свободы. На второе место она ставила его заботу о жилищном строительстве, что дало возможность переселить в отдельные квартиры, хотя и не очень благоустроенные по западным меркам, огромное число москвичей, живших многие годы в пресловутых коммуналках. Я сам на себе испытал благотворное влияние такого переселения. (Сегодня состояние дел с жильём сильно напоминает предхрущёвское время. Более половины населения России нуждается в улучшении жилищных условий. А ипотечная система обеспечения жильём - не более, чем очередной мираж.) На третье место она ставила его внимание к ракетостроению и освоению космоса. На другие волюнтаристские деяния она не обращала внимания, считая их несущественными. Мне, признаться, было удивительно одобрение старой интеллигенткой деятельности такого ортодоксального партийного бонзы, каким являлся Хрущёв.
       На мой взгляд, просчёты Н.С.Хрущёва касались некоторых административных преобразований. У Никиты Сергеевича иногда отсутствовали внутренние тормоза, и он мог наломать много дров. Введенные Хрущевым промышленные и сельскохозяйственные обкомы оказались совершенно несостоятельными в управленческом смысле. Не оправдали себя и совнархозы, которые кроме увеличения бюрократического аппарата ничем себя не проявили.
       В области технического обслуживания машинного парка колхозов также были сделаны нелепые распоряжения. Ранее каждый колхоз имел свою МТС, а издали распоряжения об укрупнении МТС и более централизованном обслуживании колхозов, что однако не явилось прогрессом и привело ухудшению работы укрупненных МТС. (И всё же, несмотря на эти бесконечные новации, жизнь не доходила до такого беспредела бедности, что мы наблюдаем сейчас. Таков был запас прочности в той стране, которую сейчас дружно охаивают "демократы". Не было разгула коррупции и преступности, коллапса работы правоохранительных органов и т.д...)
       Поспешным и бессмысленным оказалось также лишение жителей возможности содержать подсобное хозяйство. Когда я при Хрущёве приезжал в Запорожье к родственникам, то они с возмущением рассказывали, что многим рабочим заводов запретили держать свиней и даже мелкую птицу, что раньше было существенным подспорьем в личном хозяйстве. А "продвижение кукурузы на север" постоянно лило воду на мельницу критики и создавало питательную среду для массы всякого рода анекдотов. Вторжение Хрущёва в сферу культуры также выглядело весьма двусмысленно и дало повод для постоянного муссирования этой темы в самых различных слоях населения. Хрущёв был гонителем православной церкви и потребовал закрытия многих храмов. И они сносились и закрывались, как в 30-ые годы. Хрущёв заявлял, что "мы должны добиться, чтобы слово "священник" было забыто". С другой стороны, время Хрущёва - это было время штурма космоса и постоянных приоритетных достижений в этой области.
       Хрущёв мог выпить и говорить заплетающимся языком свои речи. Правда, если он был вполне трезв, то мог производить впечатление хорошего оратора, и, если говорил на знакомую и близкую тему, то не пользовался шпаргалками. При его энергии и, казалось, здравом уме он легко переходил черту реального взгляда на запросы жизни. В своих новациях он запутывался и приносил больше вреда, чем пользы. Во время "космической свадьбы" Николаева и Терешковой в доме приёмов ЦК КПСС на Воробьёвых горах Хрущёв так выпил, что это было заметно по его выступлению с приветствием в адрес молодоженов. И сама свадьба, казалось, носила какой-то надуманный характер и как бы навязывалась брачующимся. Это подтвердило время. Семья была плохо сцементирована духовно и вскоре распалась.
       Было ли развенчивание культа личности Сталина на ХХ съезде партии благом для СССР и России - до сих пор остаётся неясным. И принесло ли оно больше пользы, чем вреда? Вряд ли! Демократы нашего времени считают Хрущёва предтечей их перестройки и реформ. Но не было никакой перестройки и реформ, а было гробление великих достижений народа, какие бы области народного хозяйства ни взять. Когда были отобраны у крестьян и рабочих их личные участки, вплоть до ликвидации даже птицы, то после отмены этих хрущёвских глупостей колхозники не хотели снова заводить живность, т.к. уже отвыкли рано вставать и заниматься крестьянским трудом. Это резко сказалось на поголовье скота и производстве мяса и молока.
       А знаменитое нашумевшее дело секретаря обкома Рязанской области Ларионова, который догадался из соседних областей перегонять рогатый скот и потом представлять завышенные цифры перевыполнения плана производства поголовья. За это ему присвоили звание Героя Социалистического Труда. А когда всё это раскрылось, он покончил с собой...
       А отдать Украине в подарок Крым, исконно русскую землю, на которой когда-то жили скифы и сарматы - предки славян - большую глупость и несправедливость трудно себе представить! Ведь нелепее не придумать, как был отдан Крым. Закончилось заседание Политбюро, и, когда его члены пошли одеваться, Хрущёв сказал, что остался один небольшой вопрос - надо Крым отдать Украине. Кто-то спросил: "Как - Украине?" "Снабжать будет удобнее!" - ответил Хрущёв. Никто не пытался возражать, так как было бесполезно, а глупость была несусветная. Что имеем - не храним, потерявши - плачем! Так в пять минут была решена судьба Крыма. И это ещё раз показало, что у Хрущёва напрочь отсутствовало историческое мышление: нежелание вспомнить о сотнях тысяч русских, проливших кровь за Крым. Отчётливо проглядывается самая откровенная хлестаковщина в действиях правителя великой страны великого народа...
       А если вспомнить его "кузькину мать"! Приехал президент Никсон на открытие американской выставки в Сокольниках, на которой я тоже был. Никсон слушает объяснение экскурсовода, и тут вдруг Хрущёв хватает его за лацканы пиджака и кричит: "Мы вам покажем кузькину мать! Мы Америку в землю закопаем!" Вот и закопали так, что последнее слово осталось за Америкой. Прав тот, кто смеётся последний. Старые государственные деятели-иностранцы уже понимали, что такое "кузькина мать", а вот молодые, как только приезжали, спрашивали: "А что господин Хрущёв имел в виду: мама Кузи - тоже важная персона?" И такого деятеля терпели и держали во главе государства. Да мало ли что терпел русский народ, и терпит теперь и ещё стерпит в будущем. Или, например, принимает Хрущев короля, и тот говорит: "Вы так много за это время сделали..." "А вы что думали, мы сидели и ноздрями мух ловили?" Хрущёв был мастером придумывать на ходу подобные выражения...
       В июле 1956г. был национализирован Суэцкий канал. Америка, Англия и Франция стали оказывать политическое, экономическое и военное давление на Египет, чтобы он отказался от суверенитета в отношении Суэцкого канала. Советский Союз встал на сторону Египта, и Хрущёв сделал заявление, что в случае чего мы поможем Египту военной силой. Когда Хрущёву дипломаты говорили, что это же не игрушки, это же великие державы! Хрущёв вскипал: "Да что мы не разобьём этих говнюков, подумаешь там - Англия, Франция!" На Лондонской конференции, на которой присутствовали представители многих стран, пользовавшихся Суэцким каналом, у Запада ничего не вышло. Суэцкий канал стал принадлежать Египту. Так противоречив, запальчив и мало культурен в светском отношении был Хрущёв...
       Но сейчас, когда смотришь на сдачу позиций нашими дипломатами и военными перед Америкой и ее сателлитами, то вдруг возникает чувство, что в данном случае Хрущёв был прав. А главное, тогда была держава, которую уважали и боялись, считались с мощью страны. А если кто-то пытался навязать нам свою волю, то получал достойный отпор. Пока ещё, несмотря на различные глобальные теории сосуществования, религиозной терпимости и экуменизации, ведущей идеей человечества является принцип силы. Америка на каждом шагу подтверждает этот принцип, вуалируя игру военными мускулами ссылками на демократию, милосердие и миротворчество, в которые сами американцы не верят. Ведь, если разобраться, Карибский кризис 1963 г. послужил хорошим уроком Америке, а сбитый нашей ракетой разведывательный самолёт Паурса в районе Свердловска приучил американских ястребов к осторожности. Теперь баланс сил изменился в пользу Америки, и сколько это продлится - никто не знает...
       Евгения Алексеевна, конечно, исходила из своих представлений о Хрущёве, как о прогрессивно настроенном деятеле. Между тем в нём наблюдалась какая-то странная смесь прогрессивных идей и откровенного обскурантизма.
       Евгению Алексеевну я лечил очень долго и почти каждый день делал ей внутривенные вливания строфанта, наверное, в течение года. У неё наблюдалась сердечно-легочная недостаточность в связи с хроническим бронхитом и эмфиземой легких. Я сам поражался, как благотворно действовал строфант и как долго я применял это вообще сильнодействующее средство.
       У неё был круг знакомых из аристократической среды, и однажды она попросила меня посмотреть свою старую подругу, ещё по Петербургу. Это была княгиня Туманова из старого аристократического рода. У них до революции имелся особняк на Невском проспекте. Во время революции его забрали. Семья распалась, некоторые её члены эмигрировали за границу, а совсем юная дочь, 18-ти лет, осталась в Петербурге и перенесла страшные дни революционных потрясений. Она пристрастилась к употреблению морфия. Какой-то старый врач стал ее лечить и добился неожиданного успеха: она перестала прибегать к приёму морфия и навсегда освободилась от страшной зависимости. Я ее осмотрел и обнаружил запущенный хронический бронхит, пневмосклероз и склонность к бронхоспазмам. Я назначил лечение, которое ей очень помогло. Впоследствии она раз в год приезжала из Ленинграда в Москву для осмотра и получения медицинских советов. И это длилось вплоть до 1972 года, когда пришло письмо от ее компаньонки, что она умерла и просила перед смертью выразить в письме мне благодарность за внимание. Такие это были люди, которые умели выразить свою признательность даже после смерти...
       У меня лечился также Леонид Вовакин, архитектор, работавший в Гипрогоре (Государственном Институте проектирования городов). Он сначала был рядовым архитектором, потом руководителем проекта, мастерской и дослужился до главного архитектора Москвы. Потом, после прихода на эту должность Кузьмина, он стал академиком архитектуры. Одно время от больших нагрузок, ещё в сравнительно молодом возрасте, он стал страдать стенокардией, которая как-то в последующем нивелировалась и сгладилась, что бывает довольно редко.
      
       В августе 1961г. я уехал отдыхать по путёвке санаторно-курортного отдела лечебного сектора ЦК КПСС в дом отдыха "Красное знамя" в Мисхоре. Это был чудесный уголок Крыма, занимавший срединное положение на Южном берегу и отличавшийся особенной мягкостью климата, водой моря, имевшей наивысшую температуру по сравнению с другими посёлками Большой Ялты. Мы устроились во дворце Дюльбер (так звали одну из наложниц хана, которой и был подарен этот замечательный образец дворцового деревянного зодчества). Меня поселили вместе с инструктором оренбургского обкома партии Николаем Алехиным, очень уравновешенным и славным человеком.
       Жизнь тогда в домах отдыха бурлила и радовала своей динамичностью и оптимизмом людей. Постоянные экскурсии по достопримечательным местам Крыма: Алупка, Симеиз, Мелас, Форос, Гурзуф и др. Интересная поездка в Севастополь через Байдарские ворота и посещение мест ожесточённых боёв в Великую отечественную войну и в Крымскую войну 1855 г. Вечером - кинофильмы, лекции и танцы. Тогда появился только что изобретённый танец "липси". Я его быстро разучил и танцевал в паре с Татьяной Котовой, инструктором обкома города Калинина. Она обладала мощным телосложением, но в танце была легка и подвижна.
       Однажды она пригласила меня покататься на лодке, которые выдавали бесплатно. Стояла жаркая крымская погода, море было гладкое и ленивое. Когда мы отплыли от берега в открытое море, вдруг появились волны, начало штормить. Обратно гребли, сменяясь с Татьяной, но лодка как бы застыла на месте. Нас всё время отбрасывало в открытое море. Вдруг рядом, метрах в 20-30, возник бронекатер. На мостике стоял Леонид Ильич Брежнев, бывший тогда Председателем Президиума Верховного Совета, и с ним во всём белом стояла полная дама, видимо, его жена Виктория. Наши взгляды встретились, но я не решился с ним поздороваться, настолько серьёзным было выражение его лица. Море продолжало быть бурным, и становилось даже страшно, сумеем ли мы пристать к берегу. Для бронекатера подобное волнение моря не представляло никакой опасности, судно своим форштевнем легко резало набегавшие волны. Леонид Ильич безучастно смотрел на наши потуги добраться до берега. У меня мелькнула мысль, что стоило им бросить чалку и взять нас на буксир, и это избавило бы нас от сложной ситуации, в которую мы попали. Можно было надеяться только на себя. Бронекатер быстро скрылся, и мы ещё 2 часа гребли к берегу, выбиваясь из сил. Я был благодарен Татьяне, которая на равных со мной мощно гребла, и вскоре мы справились с возникшей ситуацией. Самое удивительное, что когда мы, наконец, из последних сил подгребли к берегу, никаких волн у береговой линии не было. Меня это поразило, но я не моряк, наверное, такие ситуации на море встречаются нередко...
       В доме отдыха от благотворного климата, морских купаний и хорошей физической формы снова зазвучал мой тенор. Каждый день я пел в палате, привлекая отдыхающих. Даже санитарки из других палат приходили послушать моё исполнение неаполитанских песен, которые очень подходили для южной экзотики. Я исполнял такие песни, как "Слеза взор мой туманит", "Море синее играло", "Не позабыть мне ночи непроглядной", и, конечно, "Скажите, девушки, подружке вашей" и др. Николай Алехин все вздыхал и говорил: почему я не учусь в консерватории?
       Вокруг дома отдыха располагались дачи именитых членов Президиума ЦК КПСС - Козлова, Мазурова и др. Они иногда приходили на территорию дома отдыха, где их, наверное, привлекали цветущая растительность, тенистые беседки, а может, желание побеседовать с низовыми работниками райкомов и горкомов КПСС. Особенно любили отдыхающие собираться вокруг Фрола Васильевича Козлова, который отличался доступностью, живым юмором и готовностью отвечать на любые вопросы. Никто из нас не думал, что буквально через год разыграется страшная трагедия, и этот полный сил человек сойдёт в таинственную сень. Приходил также Мазуров, но он как-то держался особняком и не любил вступать в беседы с отдыхающими. Я его несколько раз встречал на дорожке, ведущей к спальному корпусу, и он, сближаясь со мной, приветливо здоровался.
       В доме отдыха я более тесно познакомился с молодой парой Рязанцевых. Я им оформлял документы, когда они должны были пройти диспансерное обследование после приезда из Праги, и для получения в лечебном секторе ЦК КППСС путёвок в дом отдыха "Красное знамя". Оба они работали в журнале "Проблемы мира и социализма", редакция и издательство которого находились в Праге. Юрий Павлович Рязанцев работал переводчиком, а Валентина Ивановна - корректором. Они были весёлые молодые люди, беспечно проводившие свой отпуск на лоне чудесной крымской природы. Юрий Павлович очень много курил и не отказывал себе в удовольствии выпить. В дальнейшем он довольно длительный период своей жизни злоупотреблял алкоголем, и это сказалось на его здоровье. Его очень ценило руководство журнала, т.к. он слыл аккуратным и безотказным работником. Валентина Ивановна, красивая блондинка, примерно 30 лет, очень любила своего мужа. Мне тогда казалось, что она исполняет какой-то культ обожания супруга. И, когда он умер, она свято хранила всё, что было связано с его памятью. Он был похоронен на Ваганьковском кладбище, и раз в неделю - две недели, она обязательно навещала его могилу, что при московских транспортных трудностях вызывало удивление.
      
       После моего возвращения из отпуска меня ждали крупные неприятности. Уходил в отпуск главный врач Перов П.А., и я принимал на себя исполнение обязанностей главврача. Главный бухгалтер Ольга Михайловна была озабочена тем, чтобы на всех банковских документах моя подпись выглядела бы идентично. Я даже стал тренироваться, чтобы подписи мои не разнились одна от другой. В отпуск были отпущены секретарь партбюро Лукшина и председатель месткома Малахова. Таким образом я оказался полновластным хозяином учреждения с очень жёсткой подчинённостью вышестоящему руководству.
       Ничто не предвещало беды: проводились врачебные и медсестринские конференции, утренние доклады дежуривших ночью врачей, струился поток больных. И всё внешне выглядело тихо и мирно. И вдруг телефонный звонок из Управления Делами ЦК КПСС:
       "Говорит инструктор Новосёлов Анатолий Алексеевич. У вас произошло чрезвычайное происшествие. Вы об этом знаете?"
       "Нет, не знаю..."
       И он начинает рассказывать грустную повесть, сюжет которой в следующем. Из Старопанского переулка отправлялся автобус на спецдачу с группой сотрудников ЦК КПСС, ехавших на воскресный отдых. При движении автобуса по ул. Разина переходившие дорогу трое молодых слушателей Военно-Воздушной Академии были сбиты этим автобусом: один слушатель умер тут же, один получил тяжелые травмы и был жив, а третий отделался легкими травмами. Кто-то из автобуса бросился звонить в медпункт ЦК КПСС, который находился недалеко от места происшествия. Он просил оказать первую помощь пострадавшим. Было около 6 часов вечера, и доктор Марина Тамара Дмитриевна, опытный врач, член КПСС, зав. медпунктом, стояла уже одетая и на просьбу звонившего оказать помощь, заявила: "Мой рабочий день кончился, и я спешу домой..."
       Эти сакраментальные, необдуманные слова послужили причиной целой цепи тяжёлых последствий, которые произошли в поликлинике и оказали самое отрицательное воздействие на многих людей и обстановку. Затем инструктор Новосёлов А.А. вызвал меня вместе с зам. секретаря партбюро, Лобановой Любовью Петровной, на завтра к себе "на ковёр" на Старую площадь.
       На следующий день мы были приняты в Управлении делами ЦК КПСС этим инструктором. Он всё время риторически вопрошал: "Ну как Вы смотрите на это дело? Как Вам нравится поведение Мариной, которая очень возомнила о себе, что ей можно всё? Она считает, что если она знакома со всеми секретарями ЦК КПСС, которые иногда, конечно, вынуждены были обращаться в медпункт, то любая оплошность может быть легко прощаема?! Но она не учла, что её поведение в этой экстремальной ситуации граничит с преступной халатностью! Это дало также лишний повод для досужих разговоров о нераспорядительности высших партийных органов..." Он также подчеркнул, что прохожие, во-первых, вызвали скорую помощь из института Склифосовского, а во-вторых, сообщили в близлежащую районную поликлинику N 18, откуда немедленно прибыли врачи-хирурги и оказали посильную помощь двум травмированным. Этим он особенно подчёркивал, что врачи обычной поликлиники оказались на высоте положения, а доктор Марина опозорила высокое звание врача, не выполнив не такой уж трудной задачи. Примерно в таком духе инструктор говорил с нами... Затем он стал спрашивать, о том, кто из ответственных руководителей поликлиники в настоящее время на месте? Оказалось, что: главврач отдыхает на спецдаче ЦК КПСС; секретарь партбюро уехала на 2 месяца к мужу в Польшу, который занимал там какой-то ответственный пост по линии КГБ; председатель месткома Малахова тоже в отпуске. Он развёл руками: тогда понятно, почему в поликлинике творятся такие дела! Инструктор возмущался и говорил: "Как это секретарь партбюро бросает всё и уезжает на 2 месяца в какой-то несанкционированный длительный отпуск? Да у нас секретари ЦК КПСС не имеют права отдыхать более 24 дней!" Затем инструктор Новосёлов распрощался с нами и потребовал немедленного отзыва из отпуска главного врача Перова и председателя месткома и сказал, что он приедет в поликлинику и будет разбираться с тем, что происходит в учреждении.
       События развивались и нарастали, как снежный ком. На другой день произошла ещё одна трагедия: шофёра Шашкова, который вёл автобус и был в высшей степени квалифицированным специалистом своего дела, обнаружили повесившимся на чердаке старого двухэтажного дома, где он жил. Как показала последующая техническая экспертиза, отказали тормоза, и это стало причиной наезда на пешеходов. Тогда уже прошла дурная слава о ликинских автобусах, что у них частенько отказывают тормоза.
       Но этим не закончилось. Доктор Марина приняла большую дозу транквилизаторов с суицидальной целью, но ее сумели спасти, и она впала в тяжелое депрессивное состояние.
       На другой день вышел на работу Перов П.А., бледный, перепуганный и весь как-то съёжившийся. Вскоре приехал Новосёлов, который, как я понял, обладал большими полномочиями и мог смещать провинившихся, не взирая на чины и звания. Инструктор в первую очередь стал спрашивать у главврача, каким образом поликлиника осталась без руководящего состава, и почему секретарь партбюро находится в двухмесячном отпуске. И тут выяснилось, что врач ВКК, Парчинский Александр Владимирович, выдал ей совершенно незаконно больничный лист на 1 месяц, конечно, не без ведома главврача. Номинальным председателем ВКК по положению являлся я, но фактически главврач, наверное, не без умысла поручил вести оформление продления больничных листов Парчинскому, которому уже тогда было за 70 лет, и которого я сменил в должности зам.главврача по лечебной части. Перов, наверное, считал, что Парчинский будет более управляемым в щепетильных вопросах, но, думаю, просчитался. Когда стали проверять журнал ВКК, который вёл Парчинский, то обнаружили грубо сделанные подчистки, и это резко ухудшило и без того подмоченную репутацию Парчинского. Инструктор Новосёлов не мог без гнева говорить об этом...
       Но всё же я чувствовал, что Перов находится под какой-то защитой, т.е. стрелы обвинений больше направлялись в сторону второстепенных лиц. Всё же мне не было предъявлено никаких обвинений, т.к. многого я не знал. Кроме того, я был всё же молодым специалистом, работал на должности всего около года и не состоял в партии. Но Перова как-то щадили, и я не слышал, чтобы ему вменялась прямая ответственность за всё происшедшее. Хотя, исходя из принципа единоначалия, он в первую голову должен был за всё ответить. Инструктор Новосёлов только пообещал мне хорошенько проверить состояние лечебной работы в поликлинике. Затем инструктор имел приватную беседу с главврачом и, я думаю, что он нелицеприятно высказал ему всё, что он думает о его руководстве. Лукшину, сидящую в Польше, пока не стали вызывать, но всё-таки довели до её сведения, что произошло в поликлинике.
       В ближайшее время созвали собрание сотрудников в конференц-зале на 4-ом этаже, на котором с обличительной речью выступил А.А.Новосёлов. Он метал молнии больше в сторону Лукшиной, председателя месткома Малаховой и Парчинского. Перова слегка пожурил, а мою персону вообще не затронул, хотя сказал о необходимости подтянуть лечебную работу. Марину он критиковал как-то вскользь и не очень жёстко, т.к. уже давно было известно, что она пыталась отравиться и наблюдается психиатром.
       Потом было заседание партбюро, на котором раздавались наказания: Лукшиной - занести выговор в учётную карточку и снять с должности секретаря партбюро; рекомендовать месткому снять с руководящей должности председателя месткома Малахову Веру Леонидовну; объявить выговор А.В.Парчинскому, поставить на вид Перову. А.П.Парчинского также освободить от должности врача ВКК и перевести на пенсию. Обо мне - ни слова...
       Надо сказать, что на собрании выступил Парчинский и очень ловко и умело защитил себя - все-таки помогал опыт работы в этой системе. Он как-то искусно не задел Перова, основного, как я считаю, виновника всей этой истории, признал критику в свой адрес правильной и обещал исправиться.
       Главврач ничего не говорил. Выступала Лобанова Л.П., которая призвала коллектив изжить допущенные просчёты в идейно-политическом воспитании коллектива. Инструктор обещал прислать ещё большую комиссию от ЦК КПСС для проверки работы поликлиники. Итоги этого разбирательства подтвердили мои предположения о протекционизме в системе работы ЦК КПСС, т.к. Перов, главный виновник этой неприглядной истории, не понёс существенного наказания.
       Коллектив ещё долго лихорадило, и он переживал болезненно это потрясение. Перов стал страдать бессонницей и приходил советоваться, что ему принимать. Я ему советовал пустырник с валерьяной, но он перешёл на транквилизаторы. Стал вялый и неэнергичный, потерял весь свой воинственный дух и меньше распекал подчинённых. Чувствовал, что "рыльце в пушку".
       Через некоторое время приехала комиссия в количестве 9 человек проверять работу поликлиники. Возглавлял её какой-то полковник медицинской службы, приглашённый со стороны, очень рьяно принявшийся за работу.
       Они работали довольно долго, около 10 дней. Проверяли состояние идейно-воспитательной работы, деятельность партбюро, детское отделение, терапевтическое отделение, регистратуру, другие отделения и кабинеты. Проверяли ведение документации, работу профсоюзной и комсомольской организаций, результаты проведения диспансеризации, работу отделения помощи на дому и многое другое.
       Потом состоялось общее собрание, на котором выступил полковник медицинской службы. Он постарался в самых чёрных красках изобразить работу поликлиники. Всё-таки досталось на этот раз и Перову, как стоящему в центре руководства. Снова вспомнили, правда, лаконично, что послужило толчком для гальванизации всей этой неприглядной истории. Они отметили, что диспансеризация была проведена хорошо, но не всегда принимались эффективные меры по оптимизации полученных данных. Отметили удовлетворительную работу отдела помощи на дому под руководством врача Прозоровской И.Н. Рекомендовали на должность врача медпункта ЦК КПСС выдвинуть новую кандидатуру. Ею стала врач Озерова. Отметили, что слабо поставлена работа по взаимодействию с больницей N1 (Волынское), куда мы направляли своих больных. Не было ни одного совещания с больницей по вопросу несовпадения диагнозов, особенно при летальных исходах.
       Раздавалась критика и в мой адрес: что мне надо более эффективно помогать главврачу, улучшать, углублять, повышать... и другие подобные слова, которые в таких случаях произносят проверяющие.
       Конечно, нашли много недостатков в ведении амбулаторных карт, которые некоторые врачи заполняли неразборчиво и неаккуратно, так что невозможно было понять, о чём идёт речь.
       Рекомендовали: ввести должность заместителя главврача по ВКК (зам. главврача по ВКК стала Шохирева Г.С.); организовать эндокринологическую службу; регулярно проводить анализ заболеваемости и летальных исходов; упорядочить работу регистратуры; мне - составить план мероприятий по улучшению лечебно-про­фи­лак­тической работы на основе критики, содержащейся в докладе комиссии.
       На и на этом эпопея не закончилась. Когда вернулась Лукшина, её разбил паралич, и она стала инвалидом. Секретарём парторганизации стала её заместитель, зав. регистратурой, Лобанова Любовь Петровна. Главврач ещё долгое время страдал невротическими расстройствами: раздражительностью и вспыльчивостью. Тогда он стал усиленно кататься зимой на лыжах и похвалялся, как много километров проходит, несмотря на 60-летний возраст. Коллектив медленно приходил в себя после сильной встряски...
      
       Но жизнь продолжалась. У меня жилищные условия все же не были удовлетворительными. Я все время напоминал главврачу о предоставлении мне через ХОЗО 2-х комнатной квартиры. У нас врачи систематически улучшали свои жилищные условия. Сам главврач, как только получил свою должность, тут же получил 3-х комнатную квартиру в 26-ом доме по Кутузовскому проспекту. Мне казалось, что Перов искусственно тормозит предоставление мне квартиры вблизи места работы. Наконец, однажды он пригласил посмотреть квартиру личного врача Хрущёва Н.С., жившего в доме 47-Е по Кутузовскому проспекту. Мне понравилось то, что я там увидел: две хорошие изолированные квадратные комнаты, холл, который мог вполне сойти за ещё одну комнату, большая кухня 10 м., ванна, газ, телефон. О чём ещё было мечтать! Рядом станция метро "Кутузовская". Но был один отрицательный момент - цокольный этаж. И всё же он выглядел почти как второй. Но жена заупрямилась, совсем как в сюжете сказки "О рыбаке и рыбке". Она даже не пожелала приехать и посмотреть то, что ей предлагается. Эту квартиру немедленно заняла зав. зубопротезным отделением нашей поликлиники, Понякина, довольно сметливая женщина. Мне из Текстильщиков приходилось преодолевать большое расстояние, тратя на поездку в поликлинику более часа.
       Однажды консультант-хирург нашей поликлиники из Института эндокринологии, проф. Николаев Олег Владимирович, с которым я был в дружбе, предложил связаться с проф. Васюковой Екатериной Алексеевной, директором Института эндокринологии АМН СССР. Им нужен был главврач Института, т.к. прежний был уволен, и вакансия оставалась свободной. Он говорил с ней обо мне, и она согласилась принять меня для переговоров. Я поехал с женой на ул. Дмитрия Ульянова и познакомился с академиком АМН СССР Екатериной Алексеевной Васюковой. Она приняла меня очень приветливо и сказала, что ей нужен хороший помощник, и, если меня интересует научная работа, то я могу написать кандидатскую диссертацию под её руководством. Моя кандидатура ее устраивала, и она, чтобы ещё более закрепить знакомство, повела нас смотреть 2-х комнатную квартиру в здании, которое находилось на территории института. Квартира оказалась даже лучше, чем мы ожидали, и она предоставлялась мне немедленно при вступлении в должность. Но одно "но" существенно заставляло призадуматься - квартира была ведомственная, и в случае оставления мною должности я терял право на эту квартиру. Я обещал подумать о предложении Екатерины Алексеевны.
       Как это часто бывает - не было ни гроша, да вдруг алтын. Придя на работу на следующий день, я с удивлением узнал от Перова, что мне предоставляется смотровая для знакомства с 2-х комнатной квартирой в Мазилово, на ул. Герасима Курина. Мы опять поехали с женой до метро "Пионерская" по Филёвской линии (тогда ещё поезда метро ходили только до этой станции), а дальше 3 остановки на автобусе. Квартира находилась на втором этаже в красной, как тогда говорили, хрущёвской пятиэтажке. Две комнаты, одна из них проходная, маленькая кухонька 6,5 м., и все удобства, телефона не было. Пришлось согласиться, т.к. неизвестно чего можно было ожидать в будущем. Прельщал хороший зелёный район, окраина города в то время. Рядом - огромный Ворошиловский парк, Москва-река. Прямо перед окнами расстилалась маленькая лужайка и, на удивление, цвели ромашки.
       Мы согласились и вскоре переехали. Я мог поехать на велосипеде в Ворошиловский парк покупаться в Москве-реке. Вдали виднелись Мневники. Зимой я катался там на лыжах. И всё же возникало сожаление о квартире по Кутузовскому проспекту, 47-Е...
      
       В это время Зоя Ивановна Дашкова подняла вопрос о состоянии помощи в нашей поликлинике лицам с сексуальными расстройствами. Она предложила мне проанализировать состояние этого вопроса. Мне пришлось засесть, по сути дела, за первую свою научную работу. Помогали мне в этом деле профессор Порудоминский, пожалуй, ведущий сексопатолог в то время в стране, и доцент Соскин, консультант неврологического отделения. Я несколько раз присутствовал на консультациях больных, которые проводил проф. Порудоминский, и меня поражали его выдержка и способность в течение 1 часа расспрашивать больного. Утомлялся больной, утомлялся я, но профессор Порудоминский был неутомим. Он исходил из знаменитого постулата проф. Захарьина, что хорошо собранный анамнез составляет половину диагноза. Других профессоров, придававших столь огромное значение расспросу больного, я не встречал. Проф. Порудоминский подарил мне свою монографию о сексуальных неврозах.
       На учёте по урологическому кабинету оказалось около 150 мужчин, страдавших сексуальными расстройствами. Около 70% из них оказались связаны с невротическими реакциями, и эта группа, по мнению Порудоминского, была перспективна в смысле, если не полного излечения, то, во всяком случае, в смысле ослабления нежелательных симптомов. В дальнейшем мы лечили этих больных по принципу снятия невротических симптомов. Сначала необходимо было вызвать тормозные реакции в центральной нервной системе. С этой целью применялись успокаивающие средства, физиотерапия. А затем назначались стимулирующие гормональные препараты. У 60% больных отмечался отчётливый стойкий эффект, у остальных - временное улучшение. Эта работа была опубликована в закрытом медицинском сборнике работ врачей, работавших в системе лечебного сектора ЦК КПСС. Я же никогда не видел и не читал свою первую печатную работу.
       В физиотерапевтическом отделении консультантом являлся доцент Крылов Николай Петрович. Он успешно работал над докторской диссертацией и, наконец, уединившись на месяц в д/о "Озера" (бывшая дача Ягоды), написал, а затем и защитил свою диссертацию. И вскоре стал профессором Института курортологии, который был нашим соседом по Кутузовскому проспекту. Николай Петрович отличался огромной энергией и уделял большое внимание работе физиотерапевтического отделения. Он всегда был готов помочь в любом самом малом и большом деле. С его участием часто проводились общие врачебные конференции физиотерапевтической направленности. Он помогал нам также с госпитализацией больных нашего контингента в Институт курортологии в Москве и даже в Институт курортологии им. Сеченова в г. Ялте. С ним случилась неприятная история. Однажды на каком-то вечере он открывал бутылку ситро, и металлическая пробка под напором газа угодила ему в глаз, и он полностью лишился зрения на этот глаз.
       Крупной фигурой среди консультантов являлся Абрам Николаевич Великорецкий, профессор хирургии, консультации которого всегда представляли большой интерес. Как-то из хирургического кабинета ко мне привели больную, страдавшую болями в правом подреберье. Мне удалось с помощью глубокой скользящей пальпации выявить довольно чётко в правом подреберье вытянутое в длину тело грушевидной формы, мягкой консистенции, слегка болезненное. Я заподозрил водянку желчного пузыря и показал больную проф. Великорецкому, который согласился с моим диагнозом. Больная была переведена в больницу N 1 (Волынское) и там прооперированна профессором Великорецким. Через некоторое время ко мне явилась больная с изъявлениями благодарности.
       В Институте курортологии работал врач, младший научный сотрудник Кочанков Владимир Георгиевич, работавший в области физиологии охлаждения тела. Он любил говорить, что общее равномерное охлаждение тела не опасно, а вот частичное, особенно влажное охлаждение тела нередко ведёт к простудным заболеваниям. Своей диссертацией он занимался как-то с прохладцей, а вот несомненным являлось его увлечение искусствоведением и историей. Как младший научный сотрудник он зарабатывал немного и стал подрабатывать, проводя экскурсии по Кремлю и другим историческим местам Москвы. Я его пригласил в гости, и он в течение 1,5-часовой лекции совершенно блестяще провёл нас по Кремлю, изложив историю его возникновения. Попутно он экзаменовал нас: что мы знаем о Кремле. И выяснилось - совсем немного. Его жена Таллина работала в качестве научного сотрудника Института мировой литературы им. Горького и считалась "горьковедом". С ней было интересно пообщаться, т.к. в круг ее знакомых, например, входил сын Демьяна Бедного, женатый на цыганке. Он поддерживал версию, что будто бы отцом Демьяна Бедного являлся Александр III, поэтому и фамилия поэта была изначально - Придворов. Защитил ли доктор Кочанков свою диссертацию, осталось неизвестным. Я только знаю, что длительность написания им диссертации побила все рекорды в этом отношении. В дальнейшем он как-то исчез из поля зрения и растворился в суете мирской.
      
       За время моей работы на новом месте мне удалось организовать новые службы и кабинеты: кабинет ревматологии, кабинет инфекционных заболеваний, эндокринологический кабинет; расширить и модернизировать стоматологическое отделение; ввести в действие бальнеологическое отделение с широким диапазоном ванн: стали широко применяться кислородные, "жемчужные", углекислые, радоновые ванны, грязевые аппликации, озокерит, парафин и многое другое. Удалось хорошо организовать работу кабинета ЛФК и ввести должность врача и инструктора. Врачом ЛФК стал Веревочкин, а инструктором - медсестра Л.Гончарова, ставшая секретарём комсомольской организации. Поликлиника работала эффективно, в 2 смены, больным меньше приходилось ожидать в очередях. Мы старались внедрить во врачебную практику новые методики и результаты исследований, и не отставали в этом отношении от поликлиники N 1 4-го Главного Управления Минздрава СССР на Сивцевом Вражке.
      
       В 1962 г. мне удалось получить дачу в дачном посёлке ЦК КПСС в Нагорном, который мне был знаком ещё по прежней моей работе здесь в качестве врача-стажёра, только что окончившего клиническую ординатуру при кафедре пропедевтики Мединститута им И.М.Сеченова. Литвинов, директор дачного посёлка, предоставил в моё распоряжение просторную мансарду стоявшей на отшибе дачи. В этой мансарде можно было поместить человек 15 отдыхающих. Я там поселил мать, племянницу с мужем и маленьким ребёнком.
       Т.к. место было идеальным во всех отношениях, то в гости ко мне приезжала секретарь ЦК ВЛКСМ Балясная Любовь Кузьминична, приглашённая на эту должность из Киева. Она курировала пионерскую организацию, и в юбилейный день этой организации и приёма новых пионеров на Красной площади выступала там перед принятыми в пионеры. Речь её была экспрессивной и очень эмоциональной, и всегда транслировалась по радио.
       В нижнем этаже этой дачи поселилась семья зам. зав. отделом ЦК КПСС Картунова Вадима Васильевича с женой, ребёнком и тестем. Тесть Картунова, славный и приятный человек, потерял ногу во время первой мировой войны и ковылял на протезе. Он с удовольствием вступал со мной в дружеские беседы и утверждал, что, если он ещё живёт на свете, то потому, что всю жизнь занимался пчеловодством. Однажды у него развился сильный приступ стенокардии, и я с трудом купировал этот приступ.
       Так как обитатели посёлка меня хорошо знали, то, когда я приезжал в субботу, они обращались за помощью. У меня там был пациент, довольно полный, который ежедневно делал пробежки - бегал трусцой. У него была гипертоническая болезнь, и он боялся осложнений. Я же, на велосипеде, иногда встречался с ним, приветствовал его усилия и, не спеша, обгонял.
       Однажды в июльский день 1962 года я ехал на велосипеде и вдруг узнал, что Герман Титов повторил подвиг Гагарина. Уже потом мы узнали, что, когда космонавты выбрались из люка, они не могли идти без посторонней помощи, и их поддерживали с двух сторон. Уже значительно позднее пришли к выводу, что люди на Земле находятся под влиянием магнитного поля Земли. Когда человек покидает магнитное поле Земли, у него появляются значительные расстройства вестибулярного аппарата. В дальнейшем догадались создавать в летательных аппаратах искусственное магнитное поле, что сразу ликвидировало эти отрицательные явления. Болгарские врачи придумали специальную войлочную подстилку из овчины, в которую через равные промежутки вшивались поперечные полосы из металлического сплава, обладающие магнитными свойствами. Болгарские врачи считали, что в современных железобетонных зданиях магнитное поле Земли может искажаться и ослабляться. Они получили при использовании этой подстилки, на которой человек спит ночью, отличные результаты при лечении расстройства сна, радикулита, остеохондроза и других заболеваний...
       Однажды в поле зрения появился зав. Ленинским райпищеторгом Мирумов Георгий Михайлович, тучный мужчина кавказской национальности, страдавший одышкой, слышной на расстоянии. Он пообещал открыть у нас буфет, т.к. наши сотрудники очень страдали от отсутствия налаженного питания. В подвале поликлиники оборудовали под буфет просторное помещение, и там появилась возможность принимать горячую пищу. Цены были вполне приемлемые. Зав. райпищеторгом, очень больной человек, стал у нас обслуживаться.
      
       Весной 1963 года в Москву по приглашению советского правительства приезжал Фидель Кастро. Принимали его со всевозможной помпезностью и традиционным русским гостеприимством. 1 мая 1963г. Фидель Кастро присутствовал на Красной площади, и необычно было видеть на трибуне мавзолея здорового бородатого мужчину, с интересом и особенным вниманием следившим за военным парадом. В ходе визита в СССР, продолжавшегося 38 дней, Фидель посетил многие города, и повсюду встречал радушие и искреннюю симпатию со стороны наших людей. Он посетил стартовую площадку и шахту межконтинентальной ракеты. Обсуждались вопросы экономического и научно-технического сотрудничества СССР и Кубы.
       Полгода спустя после Карибского кризиса Фидель Кастро 23 мая 1963 года выступил на митинге на Красной площади. Лечебный сектор ЦК КПСС выдал мне билет на гостевую трибуну с правой стороны от мавзолея. Когда появились Фидель Кастро, Хрущёв и члены правительства на трибуне, раздались бурные овации собравшихся на площади и гостевых трибунах представителей трудящихся. Хрущёв и Фидель Кастро приветствовали сначала собравшихся на правой стороне гостевой трибуны, затем - на левой, и людей на Красной площади. Я очень хорошо видел пышущего здоровьем Хрущёва и бодрого подтянутого Фиделя. Мимо нас, наверное, в шагах пяти, прошли Ю.Гагарин и его товарищи-космонавты, и это тоже вызвало бурю аплодисментов. Оркестр заиграл мелодию "Куба - любовь моя".
       В двухчасовой речи Фидель без заготовленного текста так захватывающе говорил, что мы все, несмотря на незнание языка, с напряжённым вниманием выслушали эту речь на великолепном испанском языке. В основном речь была посвящена успехам Кубинской революции и защите её завоеваний от посягательств Америки. Он выразил благодарность Советской стране, которая не поколебалась взять на себя риск тяжёлой войны в защиту маленькой страны.
       В поликлинике, в отделении помощи на дому работала испанка Медио-Кирос, из тех детей, которые во время гражданской войны в Испании в 1936 г. морем были эвакуированы в Советский Союз. Она окончила медицинский институт в Союзе и предпочитала ночные дежурства. Когда разразился Карибский кризис, её направили в Гавану в командировку, и она оказалась в окружении Фиделя Кастро. Она, видимо имела отношение к медицинскому обслуживанию Фиделя Кастро, потому что однажды проговорилась, что столкновение с Америкой очень дорого обошлось здоровью Кастро. Он стал страдать неврастенией и сильно выраженной бессонницей.
      
       Наконец, состоялось совместное собрание врачей больницы N1 и поликлиники N1 Минздрава РСФСР, на котором рассматривался вопрос несовпадения диагнозов больных, направленных из поликлиники в больницу.
       Первым выступил главврач больницы N 1 Михаил Васильевич Иванюков. Это был довольно самоуверенный энергичный администратор, проработавший в этой системе много лет и пользовавшийся уважением и авторитетом в кругах партийного руководства. Он имел регалии заслуженного врача РСФСР и, кажется, впоследствии стал Героем Социалистического Труда. Он держался очень уверенно, с пренебрежением оглядывая группу врачей поликлиники во главе с Перовым П.А., державшихся особняком.
       Расследовались 9 историй болезни и, соответственно, 9 амбулаторных карт, где выявились несовпадения диагнозов. Почему не выступила зам. главврача больницы N 1 Конопленко Александра Михайловна, без сомнения лучше разбиравшаяся в чисто медицинских вопросах, чем её шеф Иванюков, совершенно непонятно... Михаил Васильевич мог говорить много, речь его иногда казалась несвязной, и он явно страдал косноязычием. Иногда он настолько запутывался в своей скороговорке, что неясно было, что он хочет сказать. При этом он отчаянно жестикулировал и брызгал слюной. Речь его, конечно, темпераментная по форме, оказалась мало содержательной и мало убедительной по сути. И он, бездарно зачитавший свои записки, нападал, как тигр, на отдельных врачей поликлиники и на меня, как руководителя лечебной части. Даже врачи больницы, чувствовалось, были шокированы некорректностью и агрессивностью своего начальника.
       Затем слово взял я. Главврач Перов, как всегда, самоустранился и отмалчивался, т.к. в клиническом отношении он, наверное, был ещё ниже, чем Иванюков. Я проштудировал все 9 амбулаторных карт и легко отбил все претензии Иванюкова. Он ещё был посрамлён потому, что я не прибегал к шпаргалкам и в 30 минут выступления переломил ситуацию в нашу пользу.
       Недостатком этого совещания было то, что в ходе разбирательства не участвовал какой-либо нейтральный представитель, сведущий в клинических вопросах и могущий резюмировать и дать оценку претензиям сторон. Лечебный сектор ЦК КПСС устранился от участия в таком важном мероприятии, и Перов проявил полное равнодушие к происходящему. Зоя Ивановна Семашко, участковый врач нашей поликлиники, которой больше всех досталось от Иванюкова, на следующий день благодарила меня за успешную защиту её авторитета, как врача. Такие совещания носили чисто формальный характер и мало что давали для реального решения нашей общей с больницей задачи - улучшения обслуживания.
      
       В ноябре 1963 г. был убит в Далласе Джон Кеннеди, и траурную церемонию передавали из Вашингтона по телевидению. Приехали главы государств. Советскую делегацию возглавлял Анастас Микоян. В то же время умерла его жена Ашхен, и получилось, что он не был на похоронах жены, а присутствовал на похоронах Кеннеди. По всем человеческим законам всё же предпочтение надо было отдать жене...
       Но там, видимо, действовали высшие политические соображения, а отнюдь не человеческие. Возможно, на этом настоял Хрущёв, который в таких вопросах был неумолим и упрям. Мы жили в мире, где простые человеческие обычаи не принимались в расчёт.
       Тело Джона Кеннеди перевезли в Вашингтон, а потом гроб поставили на тот же самый орудийный лафет, на котором в 1945 г. совершил свой последний путь Франклин Делано Рузвельт. Под дробь барабанов тело Кеннеди перевезли из Белого дома в Капитолий. День и ночь мимо гроба шли нескончаемым потоком люди - конгрессмены, фермеры, рабочие и домохозяйки, студенты и служащие. У гроба, задрапированного звёздно-полосатым флагом, в скорбном молчании застыли Жаклин Кеннеди с сыном и дочерью, родственники и новый президент США - Линдон Джонсон.
       Через три дня состоялись похороны. Впереди траурной процессии шагал взвод морской пехоты. Лошади везли лафет с гробом, за которым шли Жаклин Кеннеди, братья покойного и высокопоставленные представители разных стран. Глухо звонили колокола, и сотни тысяч людей склонили головы в скорбном молчании. Последним прибежищем Джона Кеннеди стало Арлингтонское национальное кладбище, расположенное в пригороде Вашингтона на другой стороне реки Потомак. Президента похоронили на склоне холма - прямо против кладбищенских ворот. Над могилой его зажгли вечный огонь...
      
       У нас существовал принцип: если больной из обслуживаемого контингента попадал в лечебное учреждение открытого типа, то наши врачи наблюдали за правильностью диагностики и лечения этого больного. Произошёл случай, когда жена одного ответственного сотрудника ЦК КПСС на скорой была доставлена в женское терапевтическое отделение 32-ой горбольницы, что на Малой Грузинской улице. Меня вызвал Перов П.А. и предложил съездить в эту больницу и оценить правильность действий врачей. Я поехал. О больной докладывала довольно интересная врач-терапевт. Она отлично, без подготовки рассказала все о больной, потом я объективно посмотрел ее и нашел, что все было на должном уровне. Я на всякий случай записал ее телефон и ей свой телефон в поликлинике. Через некоторое время она звонит и просит посмотреть её мужа, который страдал стенокардией напряжения. Передо мной предстал симпатичный интеллигентный человек. Я стал его подробно расспрашивать, и выяснилась неожиданная картина. Елена Петровна, в прошлом балерина, не любила заниматься кулинарией и не баловала своего мужа разнообразием пищи. Ее коронным номером была яичница. А муж очень любил яйца и поглощал их в огромных количествах на завтрак, часто - на обед и ужин. Так продолжалось несколько лет, и однажды с диагнозом - трансмуральный инфаркт миокарда - он был доставлен в реанимацию и еле выкарабкался. С тех пор он стал страдать хронической коронарной недостаточностью. Он у меня наблюдался какое-то время как диспансерный больной. Этот случай хорошо иллюстрирует пример того, как в жизни в результате неправильного питания могут вызревать условия для возникновения тяжёлых заболеваний. С яйцами он получал губительное количество экзогенного холестерина и липидов, и в результате возник ранний атеросклероз и инфаркт миокарда в молодом возрасте. Ему исполнилось 35 лет...
      
       В 1964 г. произошёл ещё один инцидент, связанный с правлением Хрущёва. Членом Президиума ЦК КПСС в то время состоял Козлов Фрол Романович, Герой Социалистического Труда. В то время произошли события, приведшие к ухудшению отношений с Китаем. На заседании Президиума ЦК КППСС Хрущёв в чрезвычайно жёсткой манере обрушился на Козлова и возложил на него ответственность за провал нашей политики в Китае. Кроме того, усиленно распространялась версия, что в личном сейфе Козлова обнаружилась крупная сумма валюты. Прямо на заседании Козлову стало плохо, развился тяжёлый инсульт, Козлов стал инвалидом и через полгода скончался. Хоронили его, правда, по высшему разряду, на Красной площади, у Кремлёвской стены с почестями, соответствующими его посту...
      
       Александр Васильевич, эксперт, который помогал мне вскрывать ящики с импортным оборудованием и проводить экспертизу, приходил иногда ко мне на квартиру в Мазилово. Это была довольно оригинальная личность. Он обладал в высшей степени склонностью к философским обобщениям и способностью излагать свои мысли на литературном языке, очень часто вставляя различные латинские и иные выражения типа ante portem anternu и другие. Ещё тогда мне казалось, что он не простого происхождения и, видимо, из дворян. И облик его внешний указывал на это, манеры очень воспитанного человека, особенно, когда он собирался очаровать кого-нибудь. Безусловно, он был сердцеедом и покорителем женщин и, по-моему, главный смысл своей жизни он видел в общении с интересными и красивыми женщинами, которых он очень легко покорял своим особенным шармом.
       Так как он легко сходился с людьми, то у него завязывались отношения с самыми разнообразными людьми, иногда занимавшими высокое положение. Так в нём души не чаял знаменитый полярник Иван Дмитриевич Папанин. Благодаря своей подвижности и готовности помогать он как-то сблизился с этим с этим человеком, и тот постоянно давал ему какие-то поручения. Он стал для Папанина незаменим в мелких житейских делах. К моменту нашего знакомства с Александром Васильевичем Папанин был уже довольно пожилым человеком, и фактически всеми делами по "Главсевморпути" ведал Инин, очень приятный и респектабельный человек. И вот однажды Папанин попросил меня посмотреть двух сестер своего помощника, довольно уже пожилых женщин, страдавших запущенными онкологическими заболеваниями. У одной был рак желудка, у другой - кишечника. И вот я, вместе с их братом, поехал на его машине в район Тимирязевской улицы. Это оказались две очень интеллигентные женщины, тяжело страдающие и с надеждой глядящие на меня как на спасителя. Но что я мог сделать? Я только назначил им переливание шведских белковых препаратов, которые тогда только появились. Это давало возможность их немного подпитать и поднять их тонус. Это была новинка, и это могло как-то укрепить их веру в исцеление, которое в этой ситуации могло быть только иллюзией. После консультации, когда стали прощаться в передней, он вдруг предложил мне взять конверт, в котором, как он сказал, находится его адрес. Я сунул конверт в карман пиджака, ничего не подозревая. И только дома, вынув конверт, я обнаружил там 25 рублей. Это были немалые в то время деньги. В то время врачи моего поколения не имели представления о форме расчёта с пациентами за оказанные медицинские услуги, и это было для меня неожиданностью. У меня в то время приближался день рождения, и 18 февраля мне позвонил Иван Дмитриевич Папанин и тепло поздравил меня с днём рождения, поблагодарив за консультацию сестёр его заместителя. Таков был этот замечательный человек, мужественный герой-полярник, известный всему миру...
       Александр Васильевич вёл рассеянный образ жизни и, наконец, решил заняться научными исследованиями. Я думаю что, наверное, через Папанина он завербовался и уехал в Антарктиду для исследования льдов. К тому времени он уже стал гляциологом и решил написать диссертацию, исследуя путём бурения льды Антарктиды. Он пробыл там 2 года, хватив тяжёлых невзгод, полярных бурь и снежных заносов. Он захватил с собой специальные трубы для бурения льдов и собрал очень важный материал о свойствах льда. Вернувшись, он очень удачно защитил диссертацию на степень кандидата технических наук.
       Александр Васильевич некоторое время занимал должность зав. лабораторией научно-исследовательского института, и это время было наиболее благополучным периодом его жизни как в смысле материальном, так и творческом. Но в силу своего переменчивого характера он часто менял свои привязанности, плохо уживаясь с начальством. Очень портили ему жизнь и матримониальные дела. Сначала он был женат на Нине Павловне, женщине интеллигентной, красивой и уравновешенной. Затем он с ней расстался. Далее он был связан с Полиной, о которой он сам говорил, что она завлекала в свои сети пожилых мужчин, чаще художников, а потом завладевала их имуществом. Во всяком случае, роман этот длился хотя и недолго, но в результате появился ребёнок, не носящий фамилии отца. Следующим номером была молодая женщина по имени Лена, и сожительство это было ещё более молниеносным, но опять также привело к рождению ребёнка. Без особых угрызений совести он расстался и с этой женщиной. В память об этой истории остались фотографии, где представлена трогательная идиллия: Александр Васильевич несёт очередного своего младенца, счастливый и улыбающийся. Вместе с Леной и ребёнком они покидают родильный дом. Казалось бы, счастливая пара, но только на первый взгляд. Александр Васильевич никогда не мог дать угомониться своим страстям...
       В 1970 г. он встречается с молодой девушкой, приехавшей из Сталинобада и поступившей в консерваторию. Разница в возрасте их составляла 34 года. Невзирая на это, они сошлись и стали мужем и женой в течение 20 лет. Татьяна Геннадиевна, удивительная женщина, утверждала, что она ни о чем не жалеет, ибо Александр Васильевич дал ей 20 лет счастливой жизни. У них родились три сына, названные редко встречающимися именами: Иннокентий, Арсений и Игнат. Жили они в довольно тесной однокомнатной квартирке в Трубниковском переулке.
       Александру Васильевичу пришла идея не отдавать мальчиков в школу, а дать им домашнее воспитание и образование по примеру своих предков. Как выяснилось, по материнской линии он происходил из грузинского рода Орбелиани. Князь Константин Яковлевич Орбелиани, приходившийся Александру Васильевичу дедом, по профессии адвокат, за какие-то политические дела был выслан из Польши в Сибирь, и его жена Елена Павловна осталась с пятью детьми одна.
       Александр Васильевич в советское время скрывал своё происхождение, а когда началась перестройка, в нём взыграли дворянские амбиции. Он входил в дворянское российское общество и как человек активный играл там какую-то роль, но скорее бутафорскую, чем реальную. Во всяком случае он появился на телевизионном экране в белом костюме, хорошо одетый и выглядевший весьма импозантно. Он рассуждал о судьбах дворянства в России, и явно чувствовалось, что его обуревают монархические идеи. В дальнейшем он стал предаваться амбициозным намерениям, совершенно несбыточным в условиях криминального режима в России, - добиться восстановления монархии. Он всё меньше уделял внимания семье, увлекаясь утопическими прожектами.
       Наконец, в 2001 г. он порывает с семьёй, бросает детей и отправляется навстречу своей роковой судьбе...
       Как известно, о расстреле царской семьи было несколько версий, и, надо полагать, что одна из них привлекла внимание Александра Васильевича. Вот она, в кратком изложении...
      
       За 12 дней до расстрела царской семьи внутренняя охрана Ипатьевского дома была полностью заменена не говорившими по-русски латышскими стрелками во главе с Я.Юровским. Его появление вселило в царских узников страх, хотя держался он холодно и корректно. 14 июля 1918 года, когда уже было принято решение о расстреле царской семьи, приходящая прислуга обратила внимание на то, что Я.Юровский долго сидел у постели цесаревича и расспрашивал его о здоровье. Через два дня чекисту попался на глаза поваренок Седнев - бывший ровесником цесаревича племянник царского повара, к этому времени уже посаженного в тюрьму. Я.Юровский резко сказал ему: "Беги сейчас к своему дяде в тюрьму!" И мальчика с его сундучком отвели в батальон охраны, где он долго и сильно кричал. Имея приказ Уральского комитета о расстреле царской семьи, Я.Юровский получил и предупреждение от русской церкви, что за расправу с царственными узниками его самого ждёт смерть. И он решился на неполное выполнение приказа: дал скрыться цесаревичу Алексею, расстреляв с остальными членами царской семьи и поварёнка...
      
       Эта версия лила воду на мельницу рассуждений Александра Васильевича. Он вдруг в 2001 году собрался ехать на празднование 100-летия основания Гагр (как известно, основателем является князь Ольденбургский). Но ехать он собрался не просто так, а с Натальей I, авантюристкой, претендовавшей на престол, представлявшейся женой Николая III, который, в свете вышеприведённой байки, являлся сыном царевича Алексея, будто бы ушедшего от смертных уз. Вся эта версия была шита белыми нитками: даже, если бы царевич и спасся, то вряд ли он при своей болезни, гемофилии, мог бы дожить до возраста взрослого мужчины, способного вступить в брак и родить сына. Но таким людям, как Александр Васильевич, жившим в мире ирреального, доводы здравого смысла не были понятны. Он отправился в странную поездку...
       В дальнейшем доходили отдельные слухи о его одиссее. Он расстался с Натальей I и переехал жить в Сочи, свой родной город. И там поступил гувернёром к какому-то нуворишу (это князь-то!) и воспитывал его детей, правда, за хорошую плату. Но потом и здесь фортуна от него отвернулась - он остался без работы. Какое-то время его поддерживал богатый спонсор, но, видимо, не постоянно. Жил он у женщины Маргариты, которая его приютила и, когда он заболел, ухаживала за ним до его смертного часа.
       У него находили какое-то заболевание крови, и сочинские врачи не разобрались в его болезни. Окончательный диагноз выглядел совсем не клинически: "злокачественное онкологическое поражение костей и костного мозга". Я очень подозреваю, что на самом деле эта была нераспознанная миеломная болезнь. Хотя и это заболевание не сулило перспективы излечения, и всегда приводит к фатальному исходу.
       Итак, закончилась жизнь чрезвычайно противоречивого, эмоционального, страстного в своей жажде жизни человека со всеми положительными и отрицательными качествами. На гражданской панихиде присутствовало всего несколько человек, но, как ни странно, среди них оказался помощник мэра города Сочи. Похоронили его в горах, возле деревни Барановка, вне городской черты. При погребении присутствовали две его единоутробные сестры - Елена и Татьяна. Так завершился жизненный путь человека, который всегда к чему-то стремился, но делал слишком много ошибок, и это мешало ему подняться на более высокий уровень человеческого бытия...
      
       А летом 1964 г. я был приглашён заведующим кафедрой внутренних болезней Университета Дружбы Народов им. Патриса Лумумбы, профессором Киреевым Петром Михайловичем, на должность ассистента кафедры и покинул поликлинику N 1...
      
      

    __________

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    НИКИТИН

    Георгий Александрович

    МОЯ ЖИЗНЬ В МЕДИЦИНЕ

    ____________

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Формат - А5. Бумага - 80 г/м2. Гарнитура "SchoolBook". Печать - ризография. Уч.изд.л. - 4 л. Тираж - 200 экз.
      
      
      
      
      
      
      
      
       64
      
      
      
      
  • Комментарии: 1, последний от 04/05/2008.
  • © Copyright Никитин Георгий Александрович (George86@yandex.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 168k. Статистика.
  • Статья: Проза
    • Оценка: 5.25*7  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.