Никитин Георгий Александрович
Записки москвича 1

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Никитин Георгий Александрович (George86@yandex.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 107k. Статистика.
  • Статья: Проза
    •  Ваша оценка:

    ГЕОРГИЙ

    НИКИТИН

    Записки москвича

    часть I

    (1933 - 1941 гг.)

      
      

    Дерево узнают по плодам его.

    (лат.)

    Доброе имя, вера и зрение не терпят обмана.

    (лат.)

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       ББК 84.(2Рос-Рус)5
      
      
      
      
      
      
      

    НИКИТИН

    Георгий Александрович

    Записки Москвича

    часть I

    (1933 - 1941 гг.)

      
      

    посвящается моему другу,

    полковнику Валентину Митькину,

    танкисту, участнику Великой Отечественной войны

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Никитин Г.А.
       Записки Москвича. Часть I. - М., 2005 - 48 с.
      
      

    Џ Никитин Г.А., 2005

    ПРЕДИСЛОВИЕ

      
       Взяться за перо и описывать мое детство заставило меня восхищение произведениями Л.Н.Толстого и Н.Г.Гарина-Михай­ловского о детстве. Первые же книги Гарина-Михайловского - "Детство Темы" и "Гимназия" сделали его известным и любимым.
       Я, конечно, не могу рассчитывать на тонкое проникновение в душу детей и подростков, как это свойственно Толстому, этому замечательному писателю и человеку...
       Мне совсем не понятен нигилизм некоторых критиканствующих писателей, ругающих систему воспитания и преподавания в дореволюционных гимназиях. Напротив, люди получившие образование в гимназиях, отличались образованностью, знанием языков и общей культурой. Мне посчастливилось общаться, будучи школьником, со многими окончившими гимназию, и многие оставили неизгладимый след в моей душе. Достаточно сказать, что почти все мои учителя (в 30-е годы) окончили гимназию, а некоторые - университет. Даже внешний вид их говорил за себя, печать высокой культуры не смоешь никакой беспардонной критикой. По внешнему виду это были профессора, и это подтверждалось неоспоримыми знаниями предмета, который они преподавали.
       Мои воспоминания в какой-то мере фотографичны и не могут претендовать на глубокие знания психологии ребенка. Но все же мне хотелось показать, как школьники в сложное время 30-х годов реагировали на те или иные драматические события тех лет.
       Моя мать тоже окончила гимназию и, не имея высшего образования, хорошо разбиралась в литературе и истории, и часто поражала знанием таких истин, которые я не встречал в печатных изданиях.
       Когда я приступил к написанию этих строк, у меня невольно возник вопрос: а почему героями истории становятся исключительно полководцы и властители, в других случаях - известные путешественники и философы? И почему нельзя взять и описать среднюю личность, и в ее миниатюре, как в ракурсе, отразить эпоху или период времени, и через нее показать типичное и характерное.
       Тем, быть может, интереснее это будет, представив жизнь детей, школьников на переломе истории, предшествовавшей страшной второй мировой войне...
      
      

    ДЕТСТВО

      
       1926 год, когда я родился, был тяжелым годом для страны. Наша семья весьма нуждалась, работала только старшая сестра Женя, ей было 19 лет. Я родился в роддоме известного врача Грауермана на Арбате, и, когда мы с мамой ходили на Арбат в зоомагазин за мотылями для рыбок, она мне показывала этот старинный, прекрасной инженерной постройки дом.
       Буквально сразу после родов мама предприняла трудную поездку к своему старшему брату Александру Александровичу, в деревню Куколово Шаховского района Московской области, где он жил вместе со своей женой Марией Ивановной. Мама пробыла там со мной до 3-й декады марта. Этим объясняется, что в ЗАГСе я был зарегистрирован 25 марта, а фактически родился 18 февраля 1926 г.
       Уже будучи врачом, я узнал, что Г.Л.Грауерман был известным советским акушером и организатором родовспоможения. Грауерман бессменно руководил открытыми по его инициативе городским родильным домом им. С.В.Лепехина и первой в России больницей им. Л.И.Тимистера для послеродовых заболеваний (впоследствии - Московский научно-исследо­вательский институт акушерства и гинекологии).
       В то время предпринять путешествие с грудным ребенком на руках было довольно смелым поступком. Стояли тридцатиградусные февральские морозы. Пассажирские поезда с Виндавского (Рижского) вокзала ходили на паровой тяге с малой скоростью, так что, выехав из Москвы в 11 часов вечера, на станцию Шаховскую прибывали в 6 часов утра.
       На станционной площади надо было заручиться наемом хорошей лошади и надежного возчика за 3 рубля. Таковой нашелся, и мама на розвальнях по санной дороге ехала 30 км от Шаховской до деревни Куколово. В большом селе Середа, в чайной была остановка, где можно было погреться и выпить стакан чая. Суровые мужики вместо чая распивали чекушку и беззлобно ругались...
       Брат мамы с женой ее уже ждали, и в гостиной на столе попыхивал самовар с заложенными в него яйцами. Чай полагалось пить с вареньем, чаще всего - с малиновым или клубничным. Странно, что мама и я, проделав такой путь, не простудились и не заболели. Я думаю, что такая поездка, напротив, закалила меня, и я на протяжении всей жизни легче переносил превратности жизни.
       Можно, конечно, не поверить, но я хорошо помню, как дядя Саша нянчил меня на своих руках. Как рассказывала мама, ему страшно не нравилось мое имя Эдуард, данное моим отцом в честь его друга-англичанина, спасшему ему жизнь в германском плену в 1915 году.
       Тогда армия Самсонова попала в окружение в результате предательства генерала Ренненкампфа, не пришедшего на помощь окруженным частям генерала Самсонова. Отец попал в лагерь для военнопленных офицеров, который располагался в бараках, где находились и военнопленные англичане, которым присылали посылки с беконом и галетами из Англии и продовольственные посылки по линии Красного Креста из Швейцарии. Русским никто ничего не присылал, и они получали суп из брюквы и немного эрзац-хлеба. У отца стала развиваться алиментарная дистрофия, и только дружба с англичанином по имени Эдуард, который делился с ним продуктами, помогла ему выжить. Отец поклялся назвать сына Эдуардом, и получилось, что я своим именем при появлении на свет обязан англичанину и Англии.
       Дядя Саша, посмотрев в святцы, рассудил, что лучше всего мне дать имя Георгий в честь Благоверного Великого князя Георгия (Юрия) Всеволодовича Владимирского, имя которого празднуется 17 февраля, а я родился 18-го.
       В дальнейшем меня часто поздравляли с именинами 6 мая в честь Георгия Победоносца, в то время как фактически их отмечали 17 февраля.
       У тети Мани (Марии Ивановны) было хорошо налаженное хозяйство: корова, куры, большой огород. Возглавляла все это тетя Паша (Прасковья Абрамовна), техничка, обслуживающая школу, и одновременно домработница тети Мани. Раньше она жила в домработницах у каких-то евреев, которые уже в то время длительно хлопотали о своем выезде в Палестину. Тетя Паша была замечательной русской женщиной, доброй, приветливой и беспрестанно находившейся в движении.
       Дядя Саша к этому времени стал слепнуть и быстро слабеть, несмотря на свой шестидесятилетний возраст. Он уже не нес обязанности педагога, и их выполняла тетя Маня. Своеобразие деятельности ее заключалось в том, что она в это время полностью была глуха, т.к. страдала отосклерозом внутреннего уха.
       Эта болезнь, как было замечено учеными, чаще поражает женщин, имеющих своеобразный габитус (внешний вид). Это обычно блондинки с несколько бледной кожей и голубыми глазами, - "фарфоровые куколки". Такой вид имела в молодости и тетя Маня. Возможно, что предрасполагающим моментом могла быть и травма. В ранней юности, катаясь на коньках, она упала на катке и от ушиба потеряла сознание. Как она рассказывала, потом в старших классах гимназии, когда ее вызывали отвечать к доске, она от страха иногда почти теряла сознание, но брала себя в руки, шла к доске и отвечала обычно безукоризненно.
       У них была очень большая семья. Отец, будучи начальником станции г. Брест, за заслуги получил почетное дворянство без права передачи этого звания потомкам. Он происходил из купеческого рода Плотниковых - московских купцов, бывших одними из основателей и попечителей московского зоопарка. Жил он в Волковом переулке, и до сих пор этот дом сохранился, и там сейчас помещается туберкулезный диспансер N 10.
       Революция разбросала членов этой большой семьи. Один из братьев, Глеб, окончил в 1916 году Московский университет и, будучи геологом, уехал в геолого-разведочную экспедицию в Монголию, где был захвачен вместе с другими членами экспедиции бароном фон Унгерном, жестоким неумолимым сатрапом. По обвинению в шпионаже в пользу большевиков большая часть участников экспедиции была расстреляна, и в их числе - Глеб, не успевший еще увидеть жизнь.
       Другой брат, Павел, оказался в Мукдене, где и прожил вплоть до 1960 г., когда получил разрешение вернуться к младшему брату, Юрию, в Алма-Ату, где тот работал бухгалтером.
       Юрий Иванович (Георгий) окончил гимназию перед революцией и в 1918 г. был призван в ряды формировавшейся Красной Армии и отправлен на фронт. Он участвовал в штурме Перекопа, был контужен и ранен в область грудной клетки, где у него зияла большая вмятина. Он потом всю жизнь страдал головными болями и головокружениями, но прожил долгую трудовую жизнь.
       Дом, в котором мама нашла приют, был старой земской постройки из красного калёного кирпича. Имел он одну большую классную комнату, отвечающую всем требованиям школьной гигиены. Высокий потолок, огромные окна, парты, рассчитанные на профилактику сутулости, голландское отопление, очень гигиеничное. На половине тети Мани имелась большая светлая гостиная-столовая и три жилые комнаты, кухня с русской печкой. Из кухни ход вел на скотный двор, где находилась корова, и на насесте - штук 15 кур, во главе с петухом. К жилым помещениям вел коридор, в котором находился голубой умывальник. Воду великолепного качества приносили из колодца, где воду доставали приспособлением кабестанного типа. В деревне Михалево, в полутора километрах, воду из колодца доставали при помощи журавля, теперь, кажется, уже забытого...
       В коридоре стоял огромный ящик с откидывающейся крышкой, где всегда хранился запас овса для кур. Для коровы тетей Маней всегда покупалось определенное количество пудов сена у крестьян, на зимний период. Корова с раннего утра отводилась в колхозное стадо. Некоторое количество сена тетя Паша скашивала на приусадебном участке.
       Благодаря тому, что мама проживала у тети Маши до осени 1926 года, она смогла хорошо питаться, и я вырос относительно крепким.
       У тети Мани было достаточно различных продуктов, получаемых от собственного хозяйства. Всегда было парное молоко, яйца, сметана и овощи. Сливочное масло очень хорошо умела взбивать мама, закладывая в бутыль четверть сливок, и путем усердного встряхивания добивалась получения масла, которое по виду и запаху могло быть сравнимо только с знаменитым вологодским маслом. Мама активно помогала тете Мане по хозяйству и заботливо ухаживала за больным старшим братом.
       Зимой хозяйственных дел у тети Мани, конечно, было меньше, но она вела группы учащихся с 1-го по 4-й класс, и при этом надо помнить, что она была глухая. Самое интересное, что устные ответы учеников она прекрасно считывала по губам, и ее оценки всегда были адекватными. Не знаю, были ли еще где-нибудь такие прецеденты, чтобы глухая учительница многие года могла бы успешно вести преподавательскую деятельность. В 1938 году, когда было первое награждение учителей орденами и медалями, она была представлена к награждению медалью "За трудовую доблесть".
       Я помню, как она приехала к нам на Малую Грузинскую, надела нарядное платье, туфли-лодочки и сделала красивую прическу. Ей тогда было лишь 53 года. Как она рассказывала, когда она была вызвана для вручения медали, и Михаил Иванович Калинин пожимал ей руку, она была близка к обмороку. Интересно, что медаль "За доблестный труд" давала ряд льгот - бесплатный проезд по железной дороге раз в год, снижение платы за коммунальные услуги. Правда, в условиях сельской местности она не могла пользоваться этими услугами. Кроме того, она получала по чековой гербовой книжке 5 рублей ежемесячно.
       Юрий Иванович всю жизнь работал бухгалтером, чаще всего главным. Длительный период своей жизни вместе с женой жил в Хороге, центре Горно-Бадахшанской области Таджикской ССР.
       Бадахшанцы, обладавшие своей культурой и языком, отличались от таджиков, но мирно с ними соседствовали. Они исповедовали мусульманскую веру. У них есть принц, который живет в Лондоне и иногда приезжает в Хорог, чтобы предстать перед соплеменниками. Он пользуется большим уважением, и многие становятся перед ним на колени...
       После распада СССР Таджикская республика в результате разрушения экономики имеет очень низкий жизненный уровень. Многие жители этой ранее процветающей республики стали уезжать, в основном в Россию, которая всегда привечала сирых.
       Георгий Иванович был женат на Александре Ивановне Кирпичиковой. Детей у них не было. Александра Ивановна мне никогда не нравилась из-за своего вздорного и взбалмошного характера, а главным образом, из-за ее склонности к сплетням, и еще потому, что ее не любила моя обожаемая тетка Ксения Ивановна Плотникова. Этот брак столь несхожих людей, не обремененный детьми, в конце концов, распался. Александра Ивановна уехала в Ашхабад к своим родственникам и там угодила как раз в землетрясение в 1951 года, где погибло около 150 000 человек, и весь город был разрушен. Александра Ивановна лишилась обеих ног и кончила свою жизнь в пансионате для престарелых инвалидов.
       Георгий Иванович еще раз женился, и у него родилась дочь Наташа, которую я никогда не видел, но с ней переписывался. Он переехал в Алма-Ату, где жил до 95 лет, несмотря на тяжелые ранения и контузию во время гражданской войны.
       В 1936 году он приезжал в Москву, это было 18 июня, в день похорон Максима Горького. Я очень радовался его приезду, т.к. он был весёлый и добрейшей души человек, который никогда не ограничивал свои возможности, и я мог вкусненько поесть, т.к. наши дневные рационы в то время были довольно скудными, не отличались особым разнообразием, и уж очень редко появлялась деликатесная еда.
       Мы собрались и с пересадками на трамваях доехали до Северного вокзала (так тогда назывался Ярославский вокзал). Движение по многим улицам тогда было перекрыто, и какой-то дядя зло сказал, что вот действительно "горько всем от Горького"... Если бы это он сказал сейчас, я бы его одернул за оскорбление памяти моего любимого писателя.
       Мы приехали в Выпуково, где Ксения Ивановна работала фельдшером медицинского участка и обслуживала округ в радиусе 10-12 км. Она трогательно обнялась со своим младшим братом и вскоре принялась его лечить, т.к. он страдал частыми головными болями, вследствие контузии во время боев на Перекопе.
       На другой день мы пошли в лес. Георгий Иванович срезал длинную орешину и сделал из нее замечательный лук, а и из еловой доски выточил стрелу, которая имела удивительно красивые формы. Но, самое главное, когда он, натянув тетиву, выстрелил, стрела улетела выше церковного креста, и все деревенские мальчишки просили дать хоть раз выстрелить из волшебного лука.
       Затем ватага ребят собралась и во главе с Георгием Ивановичем пошла по "поповой" дороге на берег реки Куньи, впадающей в Дубну.
       Мне очень хотелось похвастаться Георгию Ивановичу, как я хорошо научился плавать, - а плавать я учился на пучке осоки, которая была своеобразным спасательным кругом. И вот я влез в воду, а дно реки было крутое, и я сразу оказался на глубине, где мне было с "ручками". Я стал отталкиваться от дна и выныривать на поверхность, глядя на Георгия Ивановича и ребят на берегу, пуская пузыри, и снова уходил на дно, постепенно теряя сознание. Меня спас Виктор Титов, который знал, что я еще не умею как следует плавать, и подтолкнул к берегу, что позволило мне выбраться на твёрдую почву. Только тогда Георгий Иванович понял мое легкомыслие, но почти меня не ругал.
       Позже приехала Шура (Александра Ивановна), жена Георгия Ивановича, и оказала негативное влияние на атмосферу в доме Ксении Ивановны, которая в душе не любила Шуру (было за что), но, тем не менее, должна была соблюдать роль радушной хозяйки и гостеприимной родственницы, что впрочем, ей внешне удавалось.
       Шура со своей примитивной и вульгарной натурой, и ни с чем не сравнимой болтливостью стала завязывать отношения с крестьянскими бабами на селе. Она вступила в доверительные отношения с матерью моего замечательного друга, Татьяной Афанасьевой, и сплетничала о нашей семье, рассказывая о вещах, которые нельзя было делать достоянием незнакомых людей. В частности, она болтала, что моя мать - жена царского офицера, что в то время при огласке могло сыграть дурную роль в благополучии нашей семьи. Ведь все это происходило накануне 37 года. Татьяна Афанасьева, женщина очень умная, прекрасно понимала угрозу, исходящую от болтовни Шуры, и рассказала об это Ксении Ивановне, а та - мне.
       В один из дней Ксения Ивановна угостила меня кренделями, рецепт которых был известен только ей, - и я никогда не ел таких аппетитных пышных кренделей. Позднее я сходил на берег Куньи, где нарвал много тмина, и она приготовила, используя особый гнет, вкуснейший домашний сыр с тмином. И я больше нигде ни у кого такого сыра не отведывал.
       Время летело быстро, Георгий Иванович ходил с нами купаться, и на теле у него были видны следы ранений от шрапнели.
       В то время, а мне было 10 лет, я увлекался шахматами. Валя Митькин, мой друг, старше меня почти на 2 года, попросил научить его играть в шахматы. Мы взяли липовую доску, и я вырезал из нее примитивные шахматы. Окрасил половину чернилами, получились "черные", и я быстро научил Валю играть в шахматы. Мы часами могли играть в эту увлекательную игру. Впоследствии, уже будучи офицером, в звании полковника, он признался, как пригодились ему шахматы в жизни, став его большими друзьями.
       Потом Плотниковы уехали обратно в Хорог, а я еще весь июль 1936 года гостил у Ксении Ивановны.
       В этот год было много гроз. Погода была жаркая и обещала хороший урожай. Однажды ночью собрались грозовые тучи, и разразилась необычная гроза, я доселе никогда такой не видал. Молнии били и сверкали непрерывно, иногда казалось, что одновременно в разных местах.
       У Ксении Ивановны была техничка-уборщица. Она жила со старушкой-матерью на другой половине избы. Раздался страшный разряд молнии - видимо, она угодила в крест - церковь стояла совсем рядом. На следующий день обнаружили, что крест вместе с основанием в виде шара валялся на кладбищенских могилах.
       Гроза не прекращалась всю ночь, и это была, как говорила Ксения Ивановна, настоящая "воробьиная ночь". Я ночью заходил на половину Маруси, - ее мать от страха простояла всю ночь на коленях и непрерывно молилась. Слава Богу, что при такой грозе не было ни одного пожара, что в деревне всегда являлось страшным бедствием.
       Через несколько дней снова разразилась гроза, на это раз во второй половине дня. Два колхозника, Ротанов и Косарев, возвращались из Краснозаводска домой. Гроза застала их в лесу. Они встали под дерево, а в него ударила молния. Их, видимо, контузило, и они были в полуобморочном состоянии. Кто-то сообщил в деревню, и довольно скоро подоспела помощь. Однако... не совсем идеальная. Тогда в таких случаях ставили чисто крестьянский диагноз - их "угромило", что, возможно, означало "оглушило". Крестьяне-знатоки применяли старый способ: закапывали пострадавших в землю. Так поступили и в этом случае. Их закопали в чистом поле в сырую землю, а дождь еще продолжал лить. Оба в итоге простудились, а Косарев получил ревматизм и летом, несмотря на жару, ходил в валенках. Ксения Ивановна возмущалась и ругала инициаторов такого варварского способа избавления от последствий удара молнии. Безусловно, закапывание в землю не имело смысла, т.к. удар молнии и его электрическое действие уже произошли. Косарев тяжело болел ревматизмом, стал инвалидом и рано умер, по-видимому, от этой болезни.
       В это лето 1936 года мы занимались "кротовой охотой", т.е. ловили кротов в специальные капканы, для модниц - любителей шубок. Хотя кротовые шубки тогда не шли ни в какое сравнение с норковыми, но все же и они на рынках котировались неплохо.
       Для успешной ловли кротов, а их тогда было довольно много, нужно было немало капканов, которые можно было купить или взять во временную аренду в кооперации. Мы чаще пользовались арендой, что стоило 40 копеек за штуку.
       Мы легко находили кротовые норы по свежей насыпи в виде горки земли и образовавшейся сверху серой корочке. Разрыв и освободив нору, мы ставили капканы. Поймав крота, важно было не повредить шкурку. Потом еще надо было умело содрать ее, и, распластав, прибить к дощечке для просушки. Иногда приемщики браковали шкурки, и мы несли убытки. Но все же нам платили 80 копеек за шкурку, и это было неплохо. Но эта "кротовая" эпопея длилась недолго, т.к. мы убедились, что "овчинка выделки не стоит"...
       Пытались мы с Валей Митькиным ходить и за грибами. Но надо сказать, что там леса совсем не грибные. Мне кажется, это можно было объяснить существованием совсем рядом завода боеприпасов, который, наверное, выделял какие-то химические вещества, губительно действовавших на вегетацию грибов. Тем не менее, мы однажды собрали по большому лукошку грибов, и Татьяна Афанасьева терпеливо их обрабатывала и потом организовала "жарешку".
       Такую же "жарешку" устроила моя тетка Ксения Ивановна, при этом, когда грибы были готовы, она шутила, говоря: "Ты, буржуй, вставай с постели - грибы жарены поспели! Во - и боле ничего!"
       Как все мальчишки, мы интересовались оружием и любили стрелять. Для этой цели делали так называемые "поджигалки", и деревенские ребята сами изготавливали это незатейливое оружие. Из деревянной доски выпиливалось нечто, подобное пистолету, в верхней части проделывался паз, куда закладывалась трубка, запаянная с одного конца, которая изображала ствол. Трубка плотно прикреплялась к деревянному основанию. Сверху, на заднем конце трубки пропиливалось отверстие, к которому во время выстрела подносилась зажженная спичка. Трубка забивались серными головками от спичек, а затем вставлялся металлический гвоздь, а иногда кусочки свинца.
       Итак, "поджигалка" снаряжена и готова к действию. Ее с тщательностью изготовил Валя Митькин и пригласил пятерых мальчишек опробовать этот допотопный пистолет. Все было сделано "по правилам", но заряд забили слишком большой, и во время стрельбы дуло разорвало. Кисть руки Вали Минкина была вся в крови, он был бледен и страдал от боли, но, к счастью, потеря крови не была велика. Мы торжественно повели его в медпункт к Ксении Ивановне. Обработав многочисленные мелкие ранки на руке, Ксения Ивановна несколько дней его успешно лечила, а на кисти так и остались многочисленные рубчики.
       7 июля празднуется престольный праздник в Выпукове и прилегающих деревнях - Иванов день. Пожалуй, действительно никогда и нигде я не ощущал такого радостного настроения среди крестьян в этот день.
       Погода обещала быть погожей. Я встал и сразу побежал к своему другу. Его мать, Татьяна Афанасьевна, уже подоила корову и, румяная и приветливая, поздравила меня с праздником. Сестры Вали, старшая Тоня и младшая Маша, нарядно одетые, заканчивали приготовления к завтраку. Алексей Иванович, добродушный и красивый человек, был одет в новую рубашку с отложным воротником. Все были какие-то умиротворенные, и благодать была разлита в воздухе. Правда, к этому времени церковь в центре села была уже закрыта, и отец Иван бесследно исчез в 1935 году.
       На столе гудел самовар, в миске лежали вареные яйца. Были поданы огромные ржаные лепешки, по сути ватрушки, с творогом и пропеченной светло-розовой корочкой, салаты, мелко нарезанная польская колбаса, свежесбитое крестьянское масло, ржаной подовый, необыкновенно духовитый хлеб с легким сладковатым привкусом, корчага сметаны, селедка - непременная закуска сельчан. Последняя - не простая, а "иваси", которой теперь и в помине нет. И непременно - студень.
       На десерт - варенье из крыжовника и дешевенькие конфетки - "подушечки".
       В центре стола стояла четвертинка водки за 3 рубля 12 копеек. Алексей Иванович собственноручно налил себе и Татьяне Афанасьевне, поздравил жену и нас, детей, с праздником. Они выпили, и Алексей Иванович, крякнув и понюхав ломоть ржаного хлеба, закусил студнем. Мы навалились на еду...
       Алексей Иванович не любил председателя колхоза Егорычева, "крикуна и придиру", как он выразился. И стал рассказывать, как он схватился с председателем из-за стога сена, который ночью кто-то из колхозников увез, - видимо, к себе домой. Алексей Иванович указывал ему, что колхозное добро плохо охраняется, а милиция не выявляет воров... Но нам это слушать было неинтересно. Позавтракав, мы выскочили на улицу.
       Как раз напротив дома Митькиных находился сельсовет, и одну просторную комнату в нем выделили одинокой учительнице Александре Ивановне Кононовой. У нее было двое детей - Алеко, моих лет, и полуторагодовалый Виктор. Жили они очень бедно, и Ксения Ивановна иногда посылала им что-нибудь из еды. Витя, второй ребенок Александры Ивановны, родился от связи с Ефимом Исаевым, "Юшкой", как все его называли. Это была какая-то странная связь учительницы-интеллигентки и простого колхозника. (А мы, дети, уже тогда знали и догадывались о грехах взрослых...) И хотя Александра Ивановна клялась Ксении Ивановне, что оборвет эту постыдную связь, каждый раз все начиналось снова. Витя был какой-то пухлый, с большой головой, пустыми водянистыми глазами, и производил впечатление очень болезненного ребенка. Знатоки-крестьяне утверждали, что он "не жилец на этом свете", но тот вопреки всему превратился в здорового и крепкого парня. Связь Александры Ивановны и Юшки прервала война. Он был призван в самом начале, и на фронте пропал без вести...
       Мы зашли поздравить Александру Ивановну с праздником. Скудный завтрак и унылая большая комната почти без всякой мебели производили тягостное впечатление. И мы снова выскочили на широкую улицу, по которой уже ходили нарядные девушки, а где-то бродила и играла гармонь.
       К этому престольному празднику готовились загодя. Забивали живность: телят, овец и кур. В течение года крестьяне ели больше постную пищу, а некоторые прибавляли солонину, жилистую и не очень вкусную. Рассказывали, что в доколхозное время у многих крестьян было по три коровы и лошади.
       Несмотря на праздник, в воздухе, что называется, "сгущались тучи". Непременными спутниками праздника были сходка парней и бой, пострашней кулачного, т.к. применялись колы, вырванные из плетней, и финки. Село Богородское всегда представляло собой агрессивную массу парней, желающих подраться с выходцами из Выпукова. Это было то самое знаменитое село Богородское, поставлявшее резные деревянные игрушки из липы по всей России и даже в Америку. Сейчас этот промысел почти заглох и дышит на ладан...
       Где-то в час дня к "Оксении Ивановне", как ее называли деревенские, привели первую жертву столкновения. Парень лет 18-ти, получил ножевое ранение в грудную клетку. Ксения Ивановна быстро обработала рану и отправила его за 6 километров в больницу.
       Потом на окраине села развернулось целое сражение между группами парней Богородского и Выпукова. Дрались колами, выдернутыми из ограды огорода, один из парней получил серьезный удар по голове, из раны текла кровь. Ксения Ивановна обработала рану, соорудила ему повязку Гиппократа и тоже отправила в Краснозаводскую больницу.
       Наконец, молодежь угомонилась. На улице появились нарядные девушки, которые в течение дня меняли свои платья. Это была своеобразная выставка нарядов всех фасонов и расцветок. Девушки и женщины, которые устроились на работу на завод боеприпасов, получали там неплохие деньги и могли одеваться не хуже, чем горожанки. Некоторые умудрились сменить в тот вечер по 7 платьев. Тогда в моде были красивые материи из натурального шелка: крепдешина, файдешина, шифона и, несколько похуже, - маркизета. Теперь таких материй нет и в помине, все делается с примесью искусственного волокна. А молодые ребята шили себе костюмы из шерстяных тканей - шевиота и коверкота. Теперь таких тканей тоже нет.
       Вечером начались большие гулянья. На хорошо утоптанных площадках собирались группы нарядных девушек и парней, и начинались часовые отплясывания "елецкого". Попеременно, то девушка, то парень, под задорную мелодию гармошки исполняли порой очень остроумные и прекрасно сложенные частушки. Пропев куплет, как бы завершая пение, он или она исполняли искромётную чечётку, припечатывая каблучками площадку. Незатейливая музыка, довольно простенькие рифмы, - но как это выглядело замечательно!
       Некоторые молодые могли петь и плясать по несколько часов, а рифмы были примерно такие:
       "Как у наших у ворот быстрое течение, -
       Парень девушку целует за сто грамм печенья!"
       Вечером мы собрались у Королевых, деревенских друзей Ксении Ивановны, и снова был накрыт стол с деревенскими закусками, водкой и винами. Пир продолжался по поздней ночи. На следующий день праздник по инерции продолжался, - допивали и доедали все, что осталось от вчерашнего.
       В этом году начиналось строительство школы-семилетки на выселках. Была 4-х-классная школа, расположенная в бывшем поповском доме, но она не удовлетворяла выросших потребностей жителей деревень Выпуковского сельсовета. Эти стройка была как бы народная. Я тоже принимал участие в отборе и подноске кирпичей для закладки фундамента. Дети с энтузиазмом трудились, помогая взрослым в закладке фундамента и возведении стен. Исходным строительным материалом был кирпич довольно длинной ограды, окружавшей церковь. Конечно, это нарушало ансамбль церковного здания, но служба там не велась, и оно было предоставлено запустению и постоянному разрушению. Сняв голову, по волосам не плачут...
       Школа строилась в течение 1,5 лет, и окончание строительства отмечалось как большой праздник. Были наняты новые преподаватели и среди них Вырубова. Она стала часто приходить к Ксении Ивановне на самоварчик. Было ли это на самом деле, но она утверждала, что является дочерью Анны Вырубовой, фаворитки последней императрицы Александры Федоровны. Она страдала туберкулезом легких и умерла совсем молодой от этой болезни...
       На противоположной горе, через реку Кунью, находилось знаменитое село Богородское - центр деревянного художественного промысла Загорского района. Там существовала артель художников - резчиков по дереву, и были свои производственные династии. Там же существовала школа учеников-резчиков по дереву. Так как эта деревня тоже обслуживалась Ксенией Ивановной, то работники артели часто одаривали ее своими произведениями. У меня было много резных игрушек, представлявших художественную ценность. Но во время войны многое было утрачено. Искусство богородских резчиков по дереву было известно и на Западе, и во время войны американские организации в обмен на произведения артели предоставляли работникам продовольственную помощь.
       Уже после войны какой-то очень "умный" энергетик придумал построить тут гидроаккумуляторную электростанцию - как раз напротив села Богородское. Были вложены миллионные деньги, и строительство продолжалось около 15 лет. Но денег все время не хватало, требовались новые и новые финансовые вливания. При этом была изуродована и уничтожена уникальная красота природы, сведён прекрасный сосновый бор, построены каменные бараки из бетонных блоков... Исчезло все очарование русской деревни, а главное, из-за того, что все жители деревни стали работать на этой никчемной стройке, произошел упадок замечательного художественного промысла.
       Мне не ясна была экономическая выгода от строительства этой электростанции. Вспоминается "Вишневый сад" Чехова, где "во имя экономических выгод" уничтожается прекрасное. Ведь по прикидкам специалистов, залежи каменного угля в России таковы, что при самом расточительном расходовании их хватит на 300 лет. Так берите эти угли и не трогайте красоту природы, обыватели из бюрократических министерств!
       Духовный мир в нашей семье был особым. Может быть, мне так казалось, но в нашей семье никогда не было ссор, и соблюдалась строгая иерархия. Мама была главой семьи и хранительницей очага до самой своей смерти. При всей ее мягкости и снисходительности к людям и к нам, детям, в принципиальных вопросах она была стойкая и непреклонная, всегда отстаивала свое мнение и защищала позицию. Она была именно мудрая.
       "Sapiens semper beatus est" - "Мудрый всегда счастлив", - как писал Плавт.
       Она окончила гимназию, задолго до революции, и курсы сестер милосердия, во время первой мировой войны в Москве, в 1916 г. вместе со своей младшей сестрой Антониной. Есть снимок, где они запечатлены в темных костюмах медсестер того времени, их лица буквально иконописные.
       Мама всегда рано вставала - в 6 утра, т.к. на ней лежала забота по отправке детей в школу, а старшая сестра шла на работу. Она говорила, что кто рано встает, тот поздно встречает закат жизни. Этого режима она придерживалась до самой кончины в возрасте 94 лет.
       Курсы медсестер она окончила в Боткинской больнице (больница им. Солдатенкова) под руководством известного профессора Очкина, работала в госпиталях во время первой мировой войны, имела хорошую практику и многому научилась.
       Помню, как я в 7 лет после длительной лыжной прогулки (а я начал кататься на лыжах с этого возраста), во время которой наглотался холодного воздуха, стал говорить басом и задыхаться. Это было довольно страшное ощущение. Мама сразу поставила диагноз ложного крупа, нагрела воды в нашем пузатом голубом чайнике и заставила меня дышать, накрыв голову полотенцем. Эффект был неотразим, моментально появилось свободное дыхание, и я почувствовал себя так, будто заново родился.
       Все гениальное - просто. Так же и у меня в последующей врачебной деятельности было много внезапных находок и озарений, что давало возможность сохранять здоровье и спасать жизнь людей.
       Моя старшая сестра Женя очень терпимо относилась к моим шалостям и проказам. Она старалась меня баловать, покупая то шахматы, то лыжи, то пирожные, хотя не обладала большими финансовыми возможностями.
       Я так же, как и она, любил сладости, и в день получки мы шли с ней на Красную Пресню, в знаменитый магазин "Моссельпром", где она обязательно покупала изумительные "эклеры" или "наполеон" - пирожные не чета современным. Однажды она купила конфеты "грильяж" и, зная мою страсть к сладкому, выдала мне две конфеты, а остальные спрятала в пакете, повесив высоко за длинным ковром. Но я, обладая исключительным обонянием, по запаху шоколада разыскал, где были спрятаны эти конфеты, и, достав их, конечно, полакомился. Женя сразу заметила убыль и поразилась, как я мог их найти, а еще больше удивилась, что я смог найти их по запаху. Наказания особого не было, она только пожурила и сказала, что конфеты спрятать от меня, видимо, невозможно.
       Старшая сестра Женя была мне как бы второй матерью, и многими успехами в жизни я обязан ей, т.к. она всегда поддерживала мои замыслы и начинания - морально и материально. Потом, встав на ноги и будучи врачом, я старался быть на страже ее здоровья, т.к. оно было у нее неважным.
      
      
      
      
      
      
      

    ШКОЛА

      
       В конце августа 1933 года мы с мамой возвратились из Кисловодска и прибыли на Курский вокзал. Тогда возле вокзала на площади был прекрасный сквер, а трамваи подходили к самому Курскому вокзалу. Теперь, если кто бывал возле Курского вокзала, может убедиться, как руководство Москвы уродует лицо столицы. Там, где раньше был сквер с зеленой растительностью и чугунными лавочками, теперь стоит мрачное здание, похожее на авиационный ангар, памятник алчной буржуазии, из всего умеющей выколачивать деньги.
       С 1-го сентября я был отправлен в 1-й класс школы N 40, что находилась по Курбатовскому переулку и примыкала к Георгиевскому скверу. С другой стороны сквера высилось здание церкви Св.Георгия, у начала Зоологической улицы. Напротив, на Б.Грузинской стояло еще одно здание храма, которое в эпоху разорения церквей в начале 30-х годов было снесено.
       Георгиевский скверик отличался уютом, и я еще помню, как цыгане водили медведя, который умел кувыркаться перед публикой и неуклюже, по-медвежьи танцевать. В сквере всегда дежурил сторож, следивший за чистотой и порядком. Хулиганов, если таковые появлялись, быстро приструнивали. Чтобы везде валялись бутылки из-под пива, которые сейчас заполнили переходы и площадки метро при полном равнодушии властей, - такого не было. Трансляционная сеть в метро нынче без конца передает пустозвонные предупреждения, чтобы пассажиры реагировали при появлении подозрительных людей и хулиганских действий. А разве это не хулиганские действия - бросать бутылки под ноги пассажирам в переходах и на платформах когда-то чистейшего московского метро?
       А что такое "подозрительные предметы" или, тем более, "подозрительные люди", - объяснили бы необразованным пассажирам! Во-первых, нарушается Конституция, а во-вторых, любой ловкач может объявить своего недруга подозрительным и испортить ему на какое-то время настроение. Это все ужимки власти, не умеющей и, скорее всего, не желающей устанавливать настоящий порядок в Москве. А постоянные предупреждения о возможности террористических актов сначала вызывают страх, а потом равнодушие обывателя, который понимает, что, если уж террорист захочет, он перед ним беззащитен.
       Но... я уклонился из середины ХХ века в современную, не очень-то устроенную жизнь...
       Итак, я пришел первого сентября в школу и познакомился с первой моей учительницей, Зоей Васильевной, женщиной лет за пятьдесят. Мне в ней все нравилось: отношение к нам первоклашкам, безусловная интеллигентность (тогда мы это еще не понимали), умение объяснять и, если делать выговоры, то мягко и неагрессивно. Она мне настолько нравилась, что я не сводил с нее глаз и любил поднимать руку и задавать вопросы. Она потом даже жаловалась маме, что я буквально ем ее глазами, и это ее смущало.
       Школа, в которой мы учились, была 4-х-классной, с двумя этажами, построенная в соответствии с современными нормами. Был специальный гимнастический зал со снарядами, матами и шведской стенкой. Преподавала там совсем молодая женщина, окончившая институт физкультуры. Она прекрасно организовала занятия и проводила их под собственный аккомпанемент "Турецкого марша", который мне очень нравился.
       Я сидел в первом ряду на второй парте, вместе с мальчиком Сергеем, фамилию которого не помню. Потом у меня появился первый школьный товарищ - Котик. Он жил на Б.Грузинской, и дом их выходил фасадом на Георгиевский сквер. У нас же училась девочка Нина, которая жила в том же дворе. Она мне очень нравилась, и я постарался вступить с ней в дружеские отношения.
       Однажды Котик пригласил меня к себе в гости. Мама приготовила чай, а отец Котика стал рассказывать о боях гражданской войны, участником которой он был. Его сильно ранило, и в то время он страдал от болей в ноге и хромал. На ковре, висевшем на стене, были укреплены перекрещенные шашка и ножны, свидетели его военных подвигов. Мы играли с Котиком и Ниной во дворе в "чижик" и мяч.
       В один из не очень удачных дней, когда мы с Ниной выходили из школы, к ней привязался здоровенный парень из старшего класса. Я стал ее защищать, разгорелась драка, и в результате у меня был в кровь разбит нос, - я оказался не слишком удачливым рыцарем. Но Нина оценила мое мужество.
       У нас ребята любили приносить различные редкие вещи, которые вызывали любопытство детей. Один ученик принес гранату времен гражданской войны, к счастью, без запала. Зоя Васильевна страшно разволновалась и даже вызвала мать ученика. А тот с большим самомнением утверждал, что ничего страшного в этой гранате нет, т.к. нет запала.
       Сережа и я стали ходить к учительнице рисования, которая жила в начале Малой Грузинской улицы, в старом одноэтажном особняке. Она жила одиноко, обстановка в комнате была самая скромная, ощущалась сырость. На самом видном месте стояла фисгармония, на которой она любила играть после окончания занятий рисованием. Самое интересное, что она являлась ученицей К.Е.Маковского и с гордостью любила повторять об этом, что нас, правда, мало занимало в то время.
       У Сергея способности и тяга к рисованию были больше, чем у меня. И в силу этого он занял место любимого ученика. Я же загорался тогда, когда она переходила к игре на фисгармонии, и она говорила, что мне надо заниматься музыкой, а не рисованием.
       Я тщетно пытался овладеть перспективой, правильно наносить тени, рисовать орнаменты и т.д. Мама платила за урок три рубля, тогда немалые деньги. Наконец, она поняла, что толку будет мало, и занятия рисованием прекратились. Позднее я понял, что все же научиться рисовать можно и нужно - была бы только добрая воля со стороны ученика и учителя. Ведь в последующие годы я даже подвизался художником-оформителем, и то, что я приобрел у старушки-художницы, мне здорово пригодилось.
       Осенним непогожим днем 1934 года мы с Сергеем возвращались домой по Курбатовскому переулку и, свернув на Малую Грузинскую, увидели кучу людей, напротив польского костела, что-то обсуждавших. Оказалось, что речь шла об убийстве С.М.Кирова.
       Вечером я зашел к соседям по площадке, Крассам, - там сидела знакомая тети Эммы. Помню, что она приехала из Ленинграда и безутешно плакала по убитому Кирову. Мне тогда это не казалось чем-то необычным, такая реакция, такая скорбь по человеку лично не знакомому. Она с грустью говорила: что же теперь будет в Ленинграде, и кто же его заменит... Поистине скорбь по "отцу города", совсем не в ироничном смысле слова. Могло ли произойти такое с кем-то теперь?
       Проучившись в школе N 40 два года, часть учеников была переведена в 1935 году в школу N 86, только что открывшуюся у Пресненской заставы. Это было высокое четырехэтажное здание из белого кирпича, вступившее в строй по плану увеличения числа школьных мест в Москве. Это уже была десятилетка. И хотя строительство осуществлялось по типовому проекту, не всё сумели предусмотреть. Не было, например, актового зала, - все торжественные события отмечались в гимнастическом зале, что выглядело не очень внушительно.
       Помню, как на собрание с учениками приехала начальник строительства метрополитена Зоя Федорова. Как интересно она рассказывала о пафосе строительства московского метро!
       Кстати, о московском метро. Оно открылось 15 мая 1935 года, а, между тем, пробный рейс для строителей метро и приглашенных состоялся несколько раньше. У меня даже хранился пригласительный билет на пробный рейс Московского метро. Билет достал Семен Нариньяни, бывший мужем моей средней сестры Людмилы, - он сотрудничал в "Комсомольской правде".
       Дисциплина и порядок, которые поддерживались на метрополитене со дня открытия, сразу бросались в глаза. Подтянутая дежурная в шапочке с красной окантовкой, четкое отправление и прием очередного поезда дежурной. Нигде не соринки. Что сейчас? По радио беспомощно бубнят и предупреждают о террактах, запугивая людей. Но, по-моему, те, кто это придумал, сами здорово испугались. Я не знаю, как выдерживают эти пустозвонные предупреждения те несчастные люди, которые там работают. Долбление с 6 часов утра до 11 часов вечера одного и того же невероятно ослабляет нервную систему. А тексты составлены людьми, совершенно безграмотными в эстетическом и лексическом отношении. Предлагают выявить подозрительные предметы и подозрительных людей самим людям... А где же "милиция, которая меня бережет", а теперь ясно, что не бережет. На Министерство внутренних дел бросают огромные деньги, так куда же они идут - не ясно. Неужели люди не видят, что вся эта забота о безопасности людей - показуха. Как только происходит где-нибудь очередной террористический акт, на время делается вид, что принимаются все меры, чтобы не допустить терракт в следующий раз. И обыватели спокойно ждут, когда и где это произойдет в следующий раз. После таких террактов волшебным образом появляются тройки милиции в метро, на выходе. Они начинают проверять документы у мужчин, часто русских, не имеющих отношения к террористам, и те спокойно дают им себя проверить. Хотя это противоречит Конституции. Где же пресловутые права неприкосновенности личности и презумпции невиновности? Как будто бывает террорист, который специально придет и будет напрашиваться, чтобы его проверяли большей частью ограниченные и малообразованные милиционеры! Но я вновь отвлекся...
       Меня пересадили в средний ряд, и я сижу сзади Савельевой Жени. Она в голубом платье, кругленькая, пышущая здоровьем, с шикарными косами, которые не дают мне покоя. Точнее, наверное, не дает покоя она сама, очень миленькая, - на всех смотрит свысока и держится на расстоянии. Я периодически дергаю ее за косы, и она оборачивается и шепчет мне какие-то грозные слова. Идет урок, и громко отругать меня она не может. Потом она жалуется Лидии Евгеньевне, и та меня добродушно журит, но это не слишком удовлетворяет Женю. История с косами повторяется несколько раз. И наконец, когда моя мать приходит к школе, Женя стремглав подлетает к ней и жалуется на мое отношение к ее косам. Дома добрая старая мать, делает мне выговор, высмеивает и говорит, что я "втюрился в Женю", да еще прибавляет, что она ей тоже понравилась. Это действует лучше, чем любые нравоучения, и я больше не дергаю Женю за косы.
       Через лет пять, когда мы немного повзрослели, у меня отношение к Жене рыцарско-джентльменское. Я напоминаю ей инцидент с косами, и она с удовольствием вспоминает то время, когда мы были еще совсем детьми. Женя дружит с Зиной, и эта дружба связывает их еще с 40-ой школы. После начала войны Женя вместе с Зиной сговариваются и отправляются на курсы медсестер, а затем - на фронт.
       Я их, таких милых и добрых, никогда больше не видел в Москве, хотя некоторых одноклассников иногда встречал на Пресне. Как горько думать, что такие замечательные девушки могли исчезнуть, и только моя память сохранила их бесценные образы.
       Недавно я читал воспоминания некоего Гамильтона, бывшего английского советника в русско-японскую войну, на стороне японцев. Я был поражен, что, оказывается, были люди, которые прославляли войну и обосновывали свои людоедские теории "научными подтверждениями". Чем же этот английский фашист отличается от немецкого?! Ведь такие люди объединялись и становились разжигателями войны, и из-за них погибали чистые невинные девушки, о которых я только что вспоминал. Ведь все прекрасное - так редко. И не хочется думать, что все уносят годы. Самое основное - это всепокоряющая сила любви. Не надо забывать, что любовь все победит, и мы должны покориться силе любви...
       Я очень любил заходить в польский костел. Меня поражала пышность службы: все священники и причт в белых одеяниях, в определенные моменты службы появлялись мальчики, тоже все в белом, божественно пели, и рокотал орган. Это производило на меня экзальтирующее впечатление.
       Когда костел закрыли и устроили там овощехранилище, для меня это была большая потеря. Во время войны были снесены башни костела, обезглавлено и изуродовано здание, которое раньше украшало улицу и радовало глаз.
       Во время перестройки костел реставрировали, и я как-то посетил его во время благотворительного светского концерта с органом. В перерыве концерта я подошел к ксендзу, который принимал верующих в ризнице. Я познакомился с ним и сказал, что до войны жил в доме 19 по М.Грузинской, окна моей комнаты выходили на костел, и я имел удовольствие, просыпаясь, лицезреть архитектуру костела. Но теперь у меня такое ощущение, что костел как-то уменьшился в размерах, - и он на это ответил, что из-за ограниченности в средствах костел стал на 18 метров меньше. "Возможно, в будущем мы сумеем исправить эти недостатки..." - добавил он.
       У меня не выходило из головы убийство Кирова. На второй или третий день после этой трагедии разразилась беда над нашей семьей. Полтора года тому назад моя сестра Ляля вышла замуж за директора театра ТРАМ (Театр Рабочей Молодежи завода АМО). Она тогда только начала свою артистическую деятельность в этом театре, где шел классический репертуар. Я однажды посетил этот театр, постановку пьесы А.Н.Островского "Гроза", где моя сестра играла главную роль. Мне, конечно, льстило, что она была неплохо встречена публикой. Ее артистическая карьера начиналась вместе с Серовой, дочерью известной заслуженной артистки РСФСР Половиковой.
       Ничто не предвещало катастрофы. В тот день в начале ноября снова давали пьесу Островского "Гроза". Спектакль заканчивался в 11 часов вечера. Коля Наугольный, муж Ляли, приходил ее встречать в позднее время, чтобы проводить домой.
       Преступник это знал и недалеко от театра сторожил свою жертву. Он купил у какого-то бывшего офицера за 300 руб. наган и, когда Николай Александрович подошел к театру, всадил в него несколько пуль. Одна из них попала в рот. Трагедия была страшная. Каковы были мотивы этого преступления - так до конца выяснить и не удалось.
       Преступник, актер этого же театра, покушался на жизнь директора из мести, - ходила такая версия. Он, будучи очень честолюбив, претендовал на ведущие роли, но Наугольный его придерживал, считая, что тот еще не дорос до сложных ролей.
       Тело его было кремировано и прах установлен в колумбарии Донского кладбища. Безутешная молодая вдова (ей было всего 20 лет), моя сестра, постоянно ходила на кладбище, чтобы поклониться безвременно усопшему.
       А Коля Наугольный, ушедший из жизни в возрасте 29 лет, являл собой тип талантливого русского самородка, обладавшего незаурядными артистическим данными и талантом организатора. Его мозг был взят для исследования в Институт мозга и там хранится. Убийце дали 10 лет - максимальную меру наказания в то время за убийство. Через 10 лет он благополучно вышел из заключения, и Ляля однажды случайно видела его в трамвае. Вот наказание, несоизмеримое с тяжестью преступления!
       Интересно, что незадолго до своей смерти Коля Наугольный, патриотически настроенный человек, говорил, что если кто-нибудь из вождей, которых он уважал, подвергнется насилию, то он хотел бы испить эту чашу сам. Он как бы пророчествовал, но получилось все наоборот, - сначала убили Кирова, а через два дня - его.
       Незадолго до убийства Коли Наугольного, он пригласил к себе на дачу ведущих актеров театра, человек 7-8 мужчин и одну довольно красивую актрису. Дача находилась на станции Бутово, теперь это в черте Москвы, а в 1934 году туда ходил паровозик - "кукушка".
       Мы с мамой тоже были приглашены. Мне только исполнилось 8 лет - и мне понравились актеры, все жизнерадостные, начинающие преуспевать в жизни. Были устроены импровизированные выступления перед дачниками и жителями. Один интересный актер прекрасно пел под аккомпанемент гитары. Вот тогда зародилось у меня желание так же петь под гитару песни и романсы.
       Вообще тогда красивых, хорошо сложенных и воспитанных мужчин, кажется, было значительно больше, чем теперь. Сейчас даже выбрать актера на роль какого-нибудь князя, герцога или царя сложно, т.к. нет соответствующего человеческого материала. Я как-то навестил ГИТИС, что на Малом Кисловском и, признаться, остался разочарован: студентки-женщины курят, мужчины без конца пьют пиво, и остановить взор не на ком...
      

    ПРИЕМ В ПИОНЕРЫ

      
       После перевода учеников в открывшуюся вновь школу N 86 Краснопресненского района в 3-й четверти 4-го класса состоялся прием в пионеры. Обставлялось это с большим количеством приглашенных шефов с Трехгорной мануфактуры. Приезжала Зоя Федорова, начальник строительства столичного метро, выступавшая и поздравлявшая пионеров и комсомольцев.
       Прием приурочивали к 19 мая, т.к. этот день считается днем основания Всесоюзной пионерской организации им. В.И.Ленина. И мы, ученики 4-го класса, в приподнятом настроении готовились к знаменательному дню. Мне тогда было 11 лет.
       Мы с мамой ходили на Пресню и выбрали красивый галстук из сатина, - предлагались и шелковые, но покупали их более обеспеченные родители. Мама купила мне оригинальный значок, через который пропускали концы галстука, и укрепляли на шее. Можно было, конечно, завязывать узлом, как обычно, но всем хотелось иметь значок, на гладкой передней поверхности которого горел пионерский костер.
       За день до торжественной линейки ко мне подошли Лидия Евгеньевна Литвинова, наш классный руководитель, и секретарь комсомольской организации, с предложением выступить от имени вновь принятых пионеров. Я тогда не был отличником, но не имел троек и неплохо читал стихи. Поэтому выбор Лидии Евгеньевны пал на меня.
       На другой день нас приняли в пионеры. Индивидуально каждого спрашивали об учебе и что мы собираемся делать в пионерской организации. Каждый представлял эти обязанности в зависимости от уровня своей фантазии.
       Тогда же в классе произошел неприятный инцидент. У нас училась девочка, очень худенькая и бледненькая, с жиденькими косичками. Еще до начала торжественного приема она вдруг стала плакать навзрыд. Оказалось, что она не могла участвовать в таком важном для детей деле, как прием в пионеры. Её кандидатуру к поступлению в пионеры отвела комсомольская организация, т.к. выяснилось, что она постоянно посещала церковь Иоанна Предтечи. Лидия Евгеньевна готова была смягчиться, но секретарь комсомольского бюро осталась неумолимой, и девочку не приняли в пионеры.
       Потом состоялся митинг, выступала директор школы Чернышева, кто-то из классных руководителей, секретарь комсомольской организации, Зоя Федоровна и я.
       Нас выстроили в линию в два ряда в длинном и просторном коридоре; последним предстояло держать речь мне. Я никогда не выступал и дрожал, как осиновый лист. Я что-то говорил о том, как "мы благодарны партии и комсомолу", и высказался в том духе, что "мы постараемся выполнить... доверие, нам оказанное". Мне думалось, что я говорил что-то не совсем то, и дебют мне казался не очень удачным. Правда, директор Чернышева, большой психолог, потом подошла и даже похвалила, и еще сказала, что напрасно я так волновался.
       Конечно, тогда не так уж много пионеры делали "добрых дел". Но все же мы посадили деревья вокруг школы, и моими руками там высажено несколько деревьев. Интересно, выросли и живут ли они сейчас...
       Очень модно было прикреплять к хорошим ученикам отстающих и заниматься после уроков. У меня тоже был такой - Александр Фролов. Уже в 10 лет он курил, и у него были гнилые зубы. Он мне страшно не нравился своей приблатненностью и агрессивным нравом. В классе его боялись, т.к. он запросто мог пустить в ход свои кулаки. Его потом забрали в РУ (ремесленное училище).
       По линии комсомольской организации организовывались курсы по изучению приемов гражданской обороны и противохимические занятия. К нам прикрепили военного химика, и он с нами разучивал на муляжах устройство фугасных, осколочных и химических бомб. Я тогда очень хорошо разбирался в "люизитах", "ипритах", "хлорпикрине" и борьбе с ними, и даже дразнил свою старшую сестру, что "она в бомбах не бум-бум"...
       Пионеры должны были сдать нормы по подготовке к труду и обороне. Аббревиатура значка - БГТО - "Будь готов к труду и обороне". Конечно, пределом наших мечтаний было бы стать "ворошиловским стрелком". Какова была норма получения этого почетного звания, мы не знали, но старший брат моего товарища Эдика, Юра, получил этот значок, хотя он стрелял, имея только один глаз, к счастью, правый. Рассказывали только, что Ворошилов без промаха стрелял в подброшенную монету. Может, говорили для придания большого веса этой награде, для обретших этот значок.
       Для того чтобы сдать нормы БГТО, мы ходили на стадион "Красное знамя". С нами занимался замечательный спортсмен и человек Толя Иогансон, по национальности норвежец, нордического типа высокий блондин с голубыми глазами.
       (Теперь на месте стадиона "Красное знамя" возвышается здание "МК", газеты, так не любимой мною. Безусловно, существуй сейчас этот стадион, он принес бы больше пользы, чем отравитель сознания москвичей - "МК".)
       Для получения значка "БГТО" нужно было сдать нормы: бег на 1000 м, спринтерский бег на 100 м, лазание по канату, хождение по брусу, бросание гранаты, прыжки в высоту и длину, упражнение на шведской стенке и знание методики борьбы при воздушном нападении противника. Всё это многие из нас сдали и ходили гордые со значком "БГТО" на правой стороне груди...
      

    УЧИТЕЛЯ

      

    Выдающийся грамматик

      
       Такой личностью вспоминается мне учительница русского языка Людмила Петровна Виноградова. Я бы поставил ее на первое место на постаменте учительского мастерства среди всех учителей, которых когда-либо видел и слышал. Высшим эталоном этого мастерства я считаю совершенную грамотность ее учеников, пишущих без орфографических и синтаксических ошибок. Я часто в переписке и, казалось бы, у высокообразованных специалистов: преподавателей, врачей встречал ошибки грамматического характера, уже не говоря о стиле.
       Когда она первый раз вошла в класс, первое впечатление - разочарование. Она восстанавливала в памяти представление о "синем чулке". Была неказиста на вид, просто и даже небрежно одета. Ходила она косолапой походкой, загребая ногами, с явным внутренним плоскостопием. Фролов попробовал выкинуть "штуку", начиная гоготать и, наверно, думая, что это сработает, - она спокойно выдворила его из класса. Волю и твердую руку мы сразу почувствовали. Это было поведение педагога, уверенного в себе и знающего себе цену.
       Но еще больше мы стали уважать ее, когда воочию увидели, как растут наши знания в грамматике. Каким интересным оказался этот суховатый, схоластический предмет! Объяснения ее были четкими, ясными и легко запоминающимися. Она поступала, как советовал Гораций: "Чему бы ты ни учил, будь краток". Единственное, с чем она не могла справиться, так это с нашим почерком. К сожалению, у нас не было специального предмета, а в пределах ее дисциплины она не могла преподавать нам уроки каллиграфии.
       Хотя надо отметить, почерк у нее самой был очень хороший. Вообще, то поколение учителей, которое начало преподавать в нашей школе с 1933 года, т.е. с ее рождением, учились до революции и все окончили гимназии.
       Так, самой молодой Валентине Ивановне Беляевой, преподавателю биологии было около 40 лет, а Иван Васильевич Маслов, которому было около 60 лет, окончил еще и физико-математическое отделение Московского университета. Нам повезло еще потому, что как раз в начале нашего обучения в школе произошла резкая перестройка преподавания порочных 20 годов. В те годы экспериментирование с методиками преподавания привели к значительному снижению уровня объема знаний выпускников школ I и II ступеней, как они тогда назывались. Пробелы такого преподавания я видел на примере своих старших сестер, которые имели слабые знания в области математики, физики, химии. Несколько лучше обстояло дело с литературой и историей, быть может, и с русским языком, потому что эта отрасль знаний почиталась в нашей семье. Плохо было поставлено в этот период и преподавание иностранных языков.
       По сути дела произошел незаметный переход к дореволюционным порядкам, как в смысле методическом, так и программном. Мне пришлось столкнуться с недостаточным уровнем подготовки моей младшей сестры Ляли, когда она работала экономистом, учась в заочном техникуме советской торговли, и не очень сильна была в алгебре и совсем слаба в немецком, - мне пришлось быть в этом отношении ее репетитором.
       Тогда, в 50-е годы, на приличной работе стали требовать дипломы об окончании учебных заведений. А подделать или купить диплом, как это широко делается в настоящее время, тогда было трудно, если не невозможно...
       Александр Фролов не забыл, как Людмила Петровна выдворила его из класса во время первого занятия, и придумал ей прозвище "акула", - у нее был какой-то дефект верхней челюсти, и верхние зубы выпирали вперед; при разговоре и при улыбке это сказывалось на выражении лица. Но мы скоро привыкли не замечать эти недостатки, т.к. все покрывалось огромным умом и расположением к ученикам.
       Людмила Петровна решительно боролась с подсказыванием и списыванием чужих работ. Это выходило у нее так, что мы заранее знали, что наши хитрости не пройдут. Вначале ее жесткость и высокая требовательность нам не нравились, но потом мы вполне оценили интеллектуальную силу этого педагога.
       Уже в 7 классе вдруг объявили, что Людмила Петровна назначается завучем школы, вторым лицом после директора. Я тогда уже был старостой класса. Людмила Петровна приходит к нам на урок и приводит молодую особу, которую представляет как замену себе. Из-за большого объема работы завуча ей сократили до минимума число учебных уроков. Мы были ошеломлены, но даже не предполагали, как это ударит по качеству преподавания.
       Прежде всего, новая учительница совершенно терялась, когда Фролов почувствовав ее слабину, буквально стоял на голове. В перерыве он устраивал своеобразную игру - прыгать и догонять друг друга через парты. Причем и я в этом участвовал. Не знаю, как никто у нас не сломал ногу или шею...
       Так как новую учительницу русского языка ученики невзлюбили, то стали ей всячески пакостить. Например, сунули в чернильницу на ее столе карбид кальция, который дает страшную пену, и чернила, пузырясь из чернильницы, залили весь стол. Она не знала, что делать, и металась растерянная и несчастная. В другой раз кто-то натер доску не то воском, не то парафином, и нельзя было написать ни одного слова. Стал пропадать классный журнал, а потом находился "сам собой". Зимой открывали фрамуги и выстуживали класс так, что нельзя было в нем сидеть. Таких пакостей озорные ребята во главе с Фроловым могли придумать неисчислимое множество. Новая учительница приходила как затравленный сурок, очень плохо объясняла темы, и это нас раздражало.
       Когда эта новая учительница входила в класс, то долго не могла навести элементарный порядок. Я видел, что русский язык пошел под уклон. И вот я предложил самым активным ученикам нашей группы пойти к Людмиле Петровне и бить челом - просить вернуться. Людмила Петровна посчиталась с нашими доводами, и решила довести дело преподавания в нашей группе до конца.
       Мне кажется, что новая учительница вздохнула, когда Людмила Петровна снова вернулась к нам. А мы ликовали и старались лучше учиться, и даже Фролов подтянулся, изменился и меньше безобразничал. В 1940 году его определили в ремесленное училище (РУ). После войны я встретил Людмилу Петровну на Малой Грузинской улице. Она жила недалеко от меня, возле Биологического музея им. К.А.Тимирязева. Она совсем состарилась, выглядела как старушка. Я еще раз вспомнил, какое огромное влияние на души она оказала, поставив нам родной русский язык...
      

    Замечательная словесница

      
       Не менее замечательной личностью была другая учительница - Грынау Анастасия Сергеевна. Она вела у нас с 6-го класса литературу. Поистине, для всех нас было большим счастьем учиться у такого преданного и любящего свое дело педагога. Она имела какие-то немецкие корни в прошлых поколениях. Её, кажется, не коснулись недоверие и подозрительность, которые проявлялось со стороны властей ко всем с немецкой фамилией, жившим в Москве.
       Она входила в класс всегда бодрая, оживленная и приветливая. Вообще все учителя отличались опрятностью, но она в особенности. Платья и костюмы всегда с белым кружевным воротником. Что обращало на себя внимание - это некоторая короткость ног и широкие бедра, но это не мешало ей быть привлекательной и красивой. Глаза голубые, со стальным отливом, отличались мягкостью, и - необыкновенно красивый грудной голос, которым она владела в совершенстве.
       Ее рассказы о творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя и других великих завораживали юных учеников. Все покорялись обаянию ее личности и стремились как можно лучше отвечать на уроках. Она очень любила задавать стихотворения наизусть, потому я до сих пор помню много стихотворений наших великих поэтов. Но она задавала выучивать и большие отрывки, например, из "Евгения Онегина", из "Бориса Годунова" (белые стихи), прозу "Капитанской дочки".
       Практиковала она еще такую методику: брала какую-нибудь драматургическую вещь и заставляла нас, словно в театре, прочитывать текст, но без актерской игры. По существу, мы уже приближались к постановке драматургических произведений, но она не бралась за режиссерские обязанности. Может быть, поэтому один из нас, Шура Ефимов, стал актером и одно время появлялся на сцене театров, но потом как-то исчез, может быть, был принят в какой-нибудь провинциальный театр.
       То, что у нас постоянно росли успехи в литературе, подтверждало правильность ее методики, ее педагогических талантов. Она постоянно внушала нам, что мы учимся не для школы, а для жизни, и учиться надо все время, всю жизнь, всегда и везде. Кто не двигается вперед, тот отстает и сходит с дистанции. И когда мы смотрели на ее блестящие уроки, то понимали, что все это плод большого труда, а труд для нее - наслаждение. И когда она приводила аргументы в защиту какой-нибудь идеи, всегда чувствовалась вескость и убежденность.
       В нашей жизни Анастасия Сергеевна сыграла важную роль, т.к. воспитала в своих учениках любовь к литературе, - не к паршивеньким детективам, а к подлинной литературе, возвышающей и одухотворяющей человека. Всех нас держали и служили нам опорой два столпа - русский язык и литература. Они оплодотворяли и развили все науки, всю культуру и искусство, и те же технократы должны поклоняться этим двум божествам...
       Она предупреждала нас: когда читаете новую книгу, никогда не начинайте читать с предисловия. Прочтите сначала всё, что хотел сообщить вам автор, и только потом - предисловие, потому что оно может быть написано в такой манере, что заставит вас отвернуться от чтения, может быть, на самом-то деле достойной книги. Вам может, например, не понравиться сухо-научный или кокетливо-рекламный стиль предисловия...
       Не пренебрегайте заучиванием стихов - ничто так не развивает. Это не всегда легкое занятие, так как требуется усидчивость и глубокая сосредоточенность, но результат стоит того...
       Если вы прочли книгу, и она вам понравилась, перечитайте ее через некоторое время. Посещайте всю жизнь библиотеку и не будьте читателем одной книги.
       Очень хорошо иметь дома свой сборник крылатых изречений, афоризмов, мудрых высказываний древних, - собирайте их. Это приучит вас мыслить лаконично, точно и независимо.
       Такова была эта мудрая, обаятельная женщина, прекрасный педагог и патриот своей Родины.
       Сочинения, которые мы писали, после тщательного прочтения и изучения дома разбирались ею потом на занятиях. Она выбирала лучшие и слабенькие, и старалась на примере последних научить всех писать сочинения лучше. Обычно критика не была язвительно-насмешливой, а по-доброму внимательной и снисходительной.
       Она любила повторять: "Согласие добрых душ прочнее кровных уз..." - и эти слова впоследствии не раз подтверждались.
      

    Математика

      
       Математику нам преподавал в 5-ом и 6-ом классах Иван Васильевич Маслов. Ему на вид можно было дать около 60 лет. Он неплохо объяснял сложные арифметические и алгебраические задачи. Он всегда ходил в модных в то время толстовках из тонкого черного сукна, плиссированного наподобие женских юбок, но только в более широкую складку. Когда он объяснял, стоя у доски, то всегда пачкался мелом, и прекрасная толстовка оказывалась вся в мелу.
       После окончания урока я вскакивал, так как моя парта стояла у стола педагога, и начинал помогать Ивану Васильевичу чистить испачканный мелом костюм. Фролов, как рассерженный гусь, шипел: "Подлизываешься?! Хочешь заработать оч. хор. (отлично)?!"
       Иван Васильевич заложил арифметический и алгебраический фундамент в наших математических занятиях, и его начатое дело успешно продолжила Анна Ипполитовна Киселева, прозванная нами "селедка".
       Вначале она не понравилась нам своей сухостью и бесстрастностью, - видимо, математические дисциплины оказывают сильное влияние на людей, им себя посвятивших. Она отличалась пунктуальностью, собранностью, аккуратностью в одежде, и уж никогда не позволяла испачкать себе какую-нибудь часть туалета мелом. Высокого роста, сухощавая, с румянцем на лице, отличавшаяся завидным здоровьем, она никогда не болела и не пропускала занятия. Она умела держать учеников на расстоянии, и мы всегда соблюдали дистанцию при общении с ней.
       Так же, как и с русским языком Людмила Петровна Виноградова, она хорошо научила нас основам математики, и эта база в дальнейшем помогала совершенствованию наших знаний.
       Я помню, как уже в 40-е годы по просьбе мамы помогал в решении сложных задач своим племянницам, у которых, как у многих учащихся, были нелады с определением количества воды при переливании из одного бассейна в другой. Они всегда ждали, когда я приду, чтобы решить эти головоломные задачи. Этому меня научила именно незабвенная Анна Ипполитовна.
       При ней никогда не случалось никаких происшествий или инцидентов, и наши "хулиганчики" - Фролов, Зубков и другие, вели себя в рамках приличий. По всем математическим дисциплинам у меня оценки не опускались ниже "хор.".
       Мы, изучая творчество Пушкина, всегда удивлялись, что у нашего гения слова с математикой были явные нелады. Анна Ипполитовна наверняка научила бы и будущего великого поэта основным математическим знаниям. А, впрочем, Александр Сергеевич впоследствии очень хорошо умел подсчитывать свои долги, которых у него всегда имелось предостаточно ввиду широты натуры...
      

    Классная наставница

      
       С 6-го класса географию у нас преподавала Александра Андреевна Баранова. Она же вскоре стала нашим классным руководителем. Она была превосходным преподавателем и очень хорошим классным руководителем.
       Она была высокого роста, полная, с приятным лицом и румянцем на щеках. Всегда носила позолоченное пенсне. Так же, как Анастасия Сергеевна, обязательно носила кружевной белый воротничок.
       Школьники подчинялись ее воле, на уроках географии были всегда внимательны, т.к. она строила уроки нестандартно и неформально.
       Тогда как раз наступила эра активного освоения Севера, Северного морского пути, экспедиций на Северный полюс, перелетов Чкалова, Гризодубовой и многих других. Все это давало богатый материал для изучения географии родной страны и подталкивало к освоению еще неизвестного. Александра Андреевна искусно использовала эти события для воспитания у нас преданности Родине и патриотической веры в наших героев.
       Она проводила семинары, на которых мы делали доклады, заставляла нас вычерчивать контурные карты - с непременной оценкой. Очень поощряла, если ученики отвечали на уроках по географии, пользуясь дополнительной литературой. Особенно она любила спрашивать про путешествия Колумба, Магеллана, Кука, Лаперуза, Беллинсгаузена, Амундсена, Нансена и др.
       Она говорила, что побывала во многих уголках России, и потому ее рассказы о географии России были всегда насыщены примерами из собственных путешествий. Конечно, о географии других стран она не могла дополнить своего к тому, что было известно из литературы, т.к. за границу тогда мало кто ездил.
       Александра Андреевна шутить не любила, и ученики нашего класса ее уважали и побаивались. Я, как староста класса и любитель географии, всегда готовый к ответу, пользовался снисходительным отношением с ее стороны, обычно довольно сдержанной в проявлении чувств по отношению к ученикам.
       Но однажды произошел случай, едва не пошатнувший мое реноме... Как-то я на перемене со своим другом Колей затеял далеко не безобидную возню. Он ударил меня по спине и выскочил из класса в коридор. Александра Андреевна вот-вот должна войти и начать пятый урок, последний. Я, не долго думая, схватил тряпку, которой вытирают доску, пропитал ее чернилами и стал ждать, когда Коля откроет дверь. Все остальные ученики уже сидели на местах.
       Открывается дверь, я метнул тряпку, и - о ужас! - входит Александра Андреевна, и грязная тряпка попадает ей в лицо и сбивает ее красивое пенсне.
       "Никитин, что это такое?! Вот уж я никак не ожидала от тебя - подобного..."
       "Извините, Александра Андреевна... Это... чистая случайность... - лепетал я. - Красильников ударил меня по спине, а я... поэтому решил... Я ведь нечаянно попал в Вас..."
       Тут из-за двери высунулась злорадно смеющаяся рожица Коли...
       Александра Андреевна все поняла, а по природе она не была слишком придирчива, и дело это осталось без последствий.
       Я с тем же Колей Красильниковым практиковал бегание взапуски по партам. Это было довольно опасное занятие. Однажды он нагнал меня и толкнул так, что я летел через парту и ударился позвоночником о штепсельную розетку, - впоследствии у меня часто побаливало это место наименьшего сопротивления (locus minoris resistencia)...
      

    Дружба с Клио

      
       История - мой любимый предмет, как и литература. У меня осталось впечатление, что преподаватели тех лет умели увлекать историей Родины. Конечно, политическая концепция могла меняться в 30-е годы, - людям предстояло пережить многое. Но интересно, что скрещивание шпаг на политическом ристалище тех лет практически не коснулось нас, обычных школьников. До нас не доходили волны репрессий, которые совершались где-то там, вверху. И страдания детей репрессированных, которые перенесли вместе со своими родителями горечь страданий и унижений, большинства нас не коснулись.
       Конечно, политические процессы 1937 года нам становились известны, и сведения о них мы черпали из газет. Тогда и среди взрослых вера в печатное слово была совершенно незыблема, а тем более мы, подростки, каждое слово воспринимали как должное и правдивое.
       Единственный эпизод, который нарушил спокойствие в нашем дворе, - тяжелый инцидент, который произошел в соседнем доме N 4 по Расторгуевскому переулку. Там на третьем этаже жил военный, который был сотрудником НКВД. Вдруг по двору распространяется весть, что он покончил с собой, застрелившись из нагана. Но... и этот случай вскоре забыли, как и все, что так легко исчезает из памяти человеческой...
       Итак, мимо нас проходила история ХХ века в своих самых неприглядных красках, но мы этого не чувствовали и не понимали. И если осуждали, к примеру, троцкистов, то мы, молодые и ещё несмышленые, так же, как и взрослые, дружно осуждали их политику и дела, видя реакцию старших.
       В 1938 г. вышел учебник по истории СССР, и в нем появилась фотография первых пяти маршалов Советского Союза: М.Н.Туха­чевского, К.Е.Ворошилова А.И.Егорова, С.М.Буденного, В.К.Блюхе­ра. Маршальские звания впервые были установлены постановлением Президиума Верховного Совета СССР в 1935 году.
       Удивительно, что у С.М.Буденного было 6 орденов Боевого Красного Знамени, в то время как у В.К.Блюхера - 4...
       А в 1938 г. начались репрессии командного и начальствующего состава Красной Армии, и три маршала - М.Н.Тухачевский, А.И.Егоров и В.К.Блюхер подверглись преследованиям и репрессиям...
       Мы только что получили новенький учебник по истории СССР, и нам было предложено вымарать в книге изображения этих трех маршалов, до того "любимых и уважаемых".
       Маршал В.К.Блюхер настолько был популярен среди мальчиков нашего двора, что еще прежде был даже выдвинут свой "дворовый Блюхер" - Толя Савельев, лучший фехтовальщик и организатор дворовых военных игр.
       В 1938 году после конфликта в районе озера Хасан в Дальневосточный округ для "наведения порядка" прилетел Л.З.Мехлис, и участь маршала Блюхера была предрешена.
       Сам Лев Захарович Мехлис называл себя "глазами и ушами" Генсека. Весьма неблаговидную роль сыграл Мехлис и в дни советско-финской войны, пытаясь подмять под себя высшее командование, руководившее боевыми действиями...
       Хотя у нас преподаватели истории менялись, но все же, как правило, мы были довольны уровнем преподавания. Я же (в целях экономии времени) всегда внимательно слушал в классе объяснения преподавателя истории, и мог дома даже не готовиться к следующему уроку.
       Иногда я, правда, прибегал, в порядке расширения кругозора, к бывшему у меня старому учебнику Платонова "История Российского государства" и мог блеснуть при ответе по истории Древней Руси. Пользовался я также произведениями по русской истории Костомарова, Забелина, Соловьева...
       Последним преподавателем по истории у нас был Александр Мелентьевич Марчук, который вел у нас также введенный в 7-ом классе небольшой факультативный курс по изучению Конституции СССР. Это был довольно головоломный предмет, правда, по нему не было экзамена, а надо было только сдать зачет...
      
      
      

    Биология - преддверие медицины

      
       Уже с раннего детства я весьма интересовался животными. Еще бывая в гостях у тети Мани, я дружил с собаками. У нее была красивая сука - сеттер каштанового цвета - Джильда. Я любил на нее залезть и на ней кататься. Вначале она как-то примирялась с моей наглостью, но однажды что-то ее разозлило, и она сбросила меня на землю, да еще тяпнула за лоб так, что началось кровотечение, и тетя, немного испуганная, лечила меня и останавливала кровотечение. Думали, что на месте укуса останется рубец, но кожа осталась чистая и здоровая.
       Я по примеру соседа, Юрия Красса, завел золотых рыбок, купил маленький аквариум и ходил с мамой в зоомагазин на Арбате за мотылями для рыб. Моё увлечение рыбками быстро увяло, т.к. в нем не было динамизма, подвижности, и я скоро расстался с рыбками. А вот Юра Красс на протяжении многих лет содержал различных причудливых рыб. У него был огромный аквариум, и вода нагревалась специальным устройством.
       Потом я завел себе кота, который, будучи еще совсем маленьким, поймал и задушил крысу, которая значительно превышала его размерами. Это был красавец, прекрасно сложенный и страшно прыгучий. У нас в семье его обожали, но... все прекрасное в этом мире недолговечно, - и несчастный наш любимец заболевает чумкой. Горестно было смотреть, как угасает прекрасная кошачья, жизнь. Ну чем я мог ему помочь, когда мне еще не исполнилось двенадцати лет? Я только молча сидел вместе с ним...
       Потом в отчаянии посадил его в корзину и повез в ветлечебницу у Киевского вокзала. Посмотрел моего кота ветеринар и, сочувствуя мне, только покачал головой, но сделал какой-то укол, от которого коту стало не лучше, и он тихо умер.
       В будущем, когда я стал врачом, мне приходилось лечить собак страдавших чумкой. Я даже разработал методику лечения чумки, и она успешно действовала. Я вылечил свою собаку - Тотошу и его друга по двору, Семку. Важно было только не допустить развития парестетических нервных поражений, когда начинается паралич задних ног и недержание мочи. Владельцы Семки подарили мне шикарный торт. Я пробовал лечить еще одного дога, но безуспешно, т.к. там были уже нервные поражения и паралич тазовых органов. Огромная, мощная собака погибла, и ничем нельзя было помочь...
       В 7-ом классе Валентина Ивановна Беляева, преподаватель биологии, организовала нам посещение биологического музея им. К.А.Ти­ми­рязева, расположенного в доме N 15, в бывшем особняке мецената и собирателя рукописей купца Щукина. Мне было очень удобно посетить этот музей, т.к. я жил в доме N 19 по Малой Грузинской. Конечно, у нас еще были весьма поверхностные знания по биологии, но все же посещение этого музея оказалось весьма благотворным и значительно прибавило знаний по общей биологии и физиологии человека.
       Но особенно полезным посещение этого музея оказалось, когда на втором курсе Медицинского института я вновь посетил его в составе экскурсии, организованной преподавателем биологии, ассистентом Татьяной Николаевной Улисовой. На этот раз мы посетили музей уже вооруженные достаточными знаниями анатомии и биологии, нормальной физиологии. Экспозиция музея к этому времени размещалась в 17 залах. В фондах хранились материалы, связанные с жизнью и деятельностью К.А.Тимирязева, И.В.Мичурина и других ученых.
       Коллекция флоры и фауны СССР, гербарии, чучела и тушки животных (в том числе из собраний П.Спангенберга), коллекция скелетов кораллов и раковин моллюсков тропических морей, собрание муляжей важнейших сельскохозяйственных культур, уникальные анатомические препараты. Мы также осмотрели выставку аквариумных рыб, которыми одно время я интенсивно увлекался, выставку разнообразных причудливых кактусов и т.д...
       Позднее в музее была размещена экспозиция скульптурных портретов первобытных людей, выполненных доктором исторических наук, скульптором-антропологом, зав. лабораторий пластической реконструкции Института этнографии АН СССР - М.М.Герасимовым. Он был известен своими работами в области восстановления лица по черепу. В 1953 году Михаил Михайлович был приглашен прочесть лекцию о своем методе для студентов второго курса 1-го Мединститута. Я присутствовал на этой лекции и сумел ее законспектировать. К сожалению, конспект этой лекции утрачен...
       На основе разработанного им метода была создана реконструкция представителей древнейших (питекантропа, синантропа) людей, портреты исторических деятелей: Ярослава Мудрого, Андрея Боголюбского, Тимура, Улугбека, Ивана Грозного и др. (всего свыше 200).
       Известны также работы в области судебной медицины с применением его метода, что позволило раскрыть некоторые сложные и запутанные преступления.

    Искусство рисования

      
       В 6-м классе ввели урок рисования. В класс вошла молодая, полная, красивая блондинка. Уроки ее отличались полной демократичностью, - можно было шуметь, разговаривать, создавать, так сказать, творческий шум. Она была хороша собой, и ученики полюбили ее за открытость и легкий характер. Александр Фролов угомонился и, высунув язык, пытался изобразить перспективу.
       Наша молодая преподавательница придавала огромное значение правильности видения и изображению перспективы. Она пыталась давать нам уже в 7-м классе рисовать гипсовые головы, но с этим заданием справился довольно хорошо только наш классный художник Борис Ившин.
       Я сказал преподавательнице, что когда-то брал уроки у ученицы Маковского, но из этого вышло мало толку. Она тоже не отмечала во мне особых способностей к изобразительному искусству.
       У нашей учительницы недавно родился ребенок, и она даже вынуждена была иногда оканчивать уроки немного раньше. Под глазами у нее порой появлялись темные круги, что свидетельствовало о ночных заботах молодой матери. Александр Фролов, который вообще отличался цинизмом, посмеивался и объяснял эти круги, исходя из принципов своей испорченной натуры...
       Кое-чему мы всё-таки научились у нее, например, воспроизведению некоторых шрифтов, и это умение пригодились мне в тяжелую военную годину, когда я стал подрабатывать художником-офор­мителем. Но чем мы только не занимались во время войны, чтобы выжить! Во всяком случае, очаровательную художницу я часто вспоминал добрым словом...
      

    Поклонение музам

      
       В доме у нас всегда пела младшая из сестер, Ляля, обладавшая красивейшим сопрано. Когда она исполняла песню "Мама", то в зале, где она пела, и где собиралось до 200 слушателей, многие плакали...
       Она поступала перед войной в оперную студию Большого театра, возглавляемую Баратовым. Но её муж, художник, очень эгоистичный человек, был категорически против, и она вынужденно ушла из студии. Потом она выступала в любительских концертах, но это уже было не то...
       В 6-м классе нам прислали молоденькую преподавательницу пения. Она пыталась преподать нам элементы музыкальной грамоты. Она объясняла, что такое нотный стан, бемоли и диезы.
       Преподавание сводилось в основном к исполнению хором революционных песен. Тогда была такая пора, когда часто пели "Варшавянку", "Смело, товарищи, в ногу...", "Мы - кузнецы...", "Марш энтузиастов", а из более-менее лирического - "Там, вдали, за рекой...". Индивидуального пения не было, да и певцов, способных хорошо петь соло, не выявилось. Постепенно уроки пения сошли на нет, их вычеркнули из штатного расписания, и больше к восстановлению такого хорошего начинания не возвращались.
       Как бы компенсируя этот пробел в нашем музыкальном образовании, у нас при домоуправлении открылся кружок игры на фортепьяно.
       Дело в том, что подвал, в котором хранили зимой картофель, превратили в отличный "красный уголок". Сделали превосходный ремонт, провели освещение, постелили ковры, и подвал превратился в подобие дома культуры.
       Работали различные кружки, - особенно меня привлекал кружок игры на фортепьяно. Пригласили только что окончившую Московскую консерваторию энтузиастку своего дела, любившую и понимавшую детскую психологию. Домоуправление, не могу понять на какие деньги, приобрело прекрасный, красного дерева рояль - гордость и украшение "красного уголка".
       Я поступил в кружок одним из первых и быстро делал успехи. Уже через год я играл пьесы Моцарта и отменно знал ноты. Но беда заключалась в завистливых и пакостных мальчишках во дворе, которые всячески старались меня отвратить от такого прекрасного занятия. Каждый раз, когда после школы я шел на занятия в музыкальный кружок, они хором скандировали: "Ком-по-зи-тор и-дет!". Почему эти слова так задевали и огорчали меня, - до сих пор непонятно...
       Однажды я заявил маме, что на занятия кружка игры на фортепьяно больше ни под каким видом не пойду, - и объяснил это тем, что мальчишки меня постоянно дразнят...
       Такая моя реплика вызвала гнев моей уравновешенной и доброй матери. Она схватила связку бельевой веревки и здорово отделала меня по мягкому месту. Это был единственный случай физического наказания со стороны матери. Помню, я был потрясен несправедливостью наказания, неадекватной тяжести проступка, да и той немалой болью, которую тогда прочувствовал...
       Я стал опять ходить на занятия, но тут начались страшные события 1941 года, и все прекратилось. Потом и вся жизнь в "красном уголке" замерла.
       Со мной в фортепьянном кружке занималась Ирина Никифорова из 19-ой квартиры на 1-ом этаже. Это была красивая холодная блондинка. У нее еще была младшая сестра Лёля, которая перенесла костный туберкулез, - одно время ее вывозили гулять на двор в коляске. Потом она поправилась.
       Однажды они пригласили меня в гости, и мне страшно не понравилось, как часто они ссорились из-за пустяков, и все это протекало в грубой форме и сопровождалось набором бранных слов. Я, будучи совсем еще мальчиком, хорошо осознавал их невоспитанность, и уже не смотрел в сторону Ирины, хотя все мальчишки во дворе восхищались ее красотой.
       Когда началась война, по согласованию с управдомом мать Ирины Никифоровой, являясь общественницей, перевезла красивый и дорогой рояль из "красного уголка" к себе - и правильно сделала. Ирина, имея рядом инструмент, за время войны сделала большие успехи в своем искусстве фортепианной игры.
       Но к концу войны сменился управдом, и при инвентаризации потребовал возвращения рояля в "красный уголок". Но там его никто не охранял, и вандалы-мальчишки распотрошили внутренности, порвали струны, поломали клавиши... Одним словом, превратили прекрасную вещь в рухлядь. И никто не понес за это наказание: ни мальчишки, ни "инвентаризатор"-управдом.
       А управдомом стал тот самый горбун из дома N 4, который лазил по квартирам и откровенно присваивал хорошие вещи. У меня, например, он украл прекрасную домашнюю библиотеку, которую помогал мне собирать отец. Кое-кто из жильцов дома видел мои книги у этого управдома-горбуна...
      

    ИГРА В ШАХМАТЫ

      
       Я научился играть в шахматы в 7 лет. В школе эта игра была весьма распространена, но серьезно занимался шахматами только ученик нашего класса Типикин. Он и меня увлек этим интересным занятием. До этого я играл периодически, от случая к случаю. А тут заразился его энтузиазмом, и после занятий мы просиживали с ним за шахматной доской длительное время. Он пытался увлечь меня теорией, но я предпочитал играть по наитию, самоучкой, т.к. теория казалась мне скучной и неинтересной. Видимо, тогда я еще не созрел для теории...
       Типикин вечно носился с шахматными теориями разбора партий известных в то время шахматистов Ботвинника, Эйве, Рогозина, Флора, Смыслова, Ласкера и Алехина. Любил забираться и в более раннее время, и вспоминал Филидора, и даже царей Ивана Грозного и Алексея Михайловича, любивших и ценивших шахматы и заставлявших играть в эту игру свою придворную свиту. Известно, что смерть Ивана Грозного наступила во время игры в шахматы с Борисом Годуновым, будто бы отравившем своего сюзерена.
       Типикин часто изрекал, что "шахматная игра - пробный камень человеческого ума". Приводя это высказывание Гете, он говорил, что есть и много других крылатых фраз о шахматах. Он участвовал в каких-то соревнованиях и имел разряд. Мне все же тогда удалось его обыграть...
       Интересно, что увлечение шахматами происходило у меня какими-то периодами. Так, еще во время войны я играл в шахматы с моим лучшим другом, Юрой Букреевым, и часто у него выигрывал. За один присест мы могли сыграть до 10 партий.
       Однажды, когда мы играли, Юре очень не хотелось проигрывать, и он каким-то образом умыкнул у меня тяжелую фигуру, кажется, туру. Я это заметил и изрек, что он мне напоминает Ноздрева из "Мертвых душ". Он возмутился, и мы серьезно и надолго поссорились. Это была, пожалуй, единственная ссора за все время нашей исключительно долгой и надежной дружбы.
       Во время пребывания в Эфиопии шахматная игра была огромной моральной поддержкой для сотрудников госпиталя Советского Красного креста, где вначале терапевтическим отделением заведовал Вячеслав Иванович Нечаев, а затем я сменил его на этой должности.
       Увлеченный шахматами, он организовал турнир среди русских и занял первое место, а я - второе. Я привез тогда из Рима много лавра, мы сделали из него шикарный лавровый венок и увенчали им победителя.
       Последнее мое увлечение шахматами было в санатории "Надежда", в Ессентуках, - тогда же я стал наконец интересоваться теорией и изучать специальные пособия.
       Будучи в Эфиопии и играя в течение 3 лет почти каждый день по нескольку партий, я так продвинулся в игре, что изобрел собственный гамбит, и назвал его не без тщеславия "гамбитом Никитина".
       Кто бы ни садился со мной играть, я, применяя приемы этого гамбита в первой партии, всегда обыгрывал противника. И только потом некоторые игроки находили противоядие.
       Это было 20 лет назад и, к сожалению, я не записывал ходы этого гамбита, а шахматная память у меня, безусловно, хуже, чем у Михаила Таля...
      

    ПОКЛОННИК ЖЕНЩИН - ЛЕВ

      
       Я одно время сблизился с учеником нашего класса Львом Акименко. Он жил в Курбатовском переулке, в новом доме, построенном в конце 20-х годов. Отец его занимал должность заведующего транспортной части какого-то комиссариата, кажется, иностранных дел. Потому ему дали отдельную квартиру в новом доме.
       Однажды он пригласил меня посмотреть коллекцию марок, которые интенсивно собирал. Я пришел к нему в воскресенье, довольно рано, и стал разглядывать альбом с марками.
       Вдруг Лева вскочил и сказал, что я смогу сейчас увидеть что-то интересное...
       В доме напротив жила какая-то молодая женщина лет 25, которая делала по утрам гимнастику, притом... совершенно нагая. Это был тип женщины гармонично сложенной, вписывающейся в т.н. "схему античного скульптурного канона"...
       Лева схватил бинокль, лежавший на подоконнике, и впился жадными глазами в фигуру женщины. Он махал мне рукой, чтобы я сидел тихо и не мешал созерцать. Он весь сиял, глаза его блестели, и я был поражен такому влечению, в общем, еще мальчика к женскому телу.
       Я потом тоже взял бинокль и действительно увидел обнаженную молодую женщину, но лицо ее не показалось мне красивым...
       Конечно, тогда уже у нас, подростков, пробуждался интерес к противоположному полу, но у Левы это было выражено как-то очень ярко и не сдерживаясь, вырывалось наружу.
       Борис Ившин, наш замечательный художник в классе, любил рисовать женские фигуры на темы Декамерона, но эти рисунки, конечно, не носили характера порнографии. А Лев часто выпрашивал эти нагие модели у Бориса и потом показывал нам.
       У Льва, немного растолстевшего, были ярко-красные губы и высокий, почти девичий голос. Я постоянно поддразнивал его, говоря: "Ты опять накрасил губы?" - на что он очень злился.
       Когда началась война, мы все разлетелись по городам и селам. И Леву я увидел на Пресне уже после войны. Он неплохо выглядел и превратился в интересного импозантного мужчину, хорошо одетого, даже щеголя. Он сказал, что был на фронте, но служил в тыловых частях. После демобилизации он окончил юридический факультет и стал адвокатом.
       Иногда я встречался со своей старой знакомой, Зиной Коломейцевой, с которой мы учились еще в 40-ой школе, и я часто провожал ее по Курбатовскому переулку до дома, в котором она жила. Она училась в 86-ой школе в параллельном классе.
       Она была такая же веселая и красивая и ходила в темно-синем платье с белыми горошками, которое ей очень шло. Ее украшали прекрасные каштановые волосы и темно-синие глаза, которые иногда казались черными.
       Однажды мы столкнулись с ней в раздевалке на первом этаже между вешалками, где висели наши пальто, и я как-то нечаянно угодил рукой ей в грудь, похожую на упругий мячик. Она была старше меня на год и выглядела вполне взрослой девушкой.
       Она не замедлила отреагировать на ситуацию и сказала, даже как бы с раздражением: "Жора, что ты себе позволяешь, я не думала, что ты такой хулиган... Извинись сейчас же!"
       Я, конечно, извинился и в смущении постарался поскорее уйти.
       Я думал потом: а почему, собственно, я с ней не сдружился более тесно? Ведь она мне так нравилась!
       Началась война, и всех нас разбросало... Говорили, что она с начала войны пошла на курсы медсестер и поехала на фронт. О, милая Зина, как хотелось бы, чтобы ты осталась жива!
       У нас были распространены различные сомнительные игры, - например, играли в "жучка". Водящий становился спиной к играющим, обыкновенно человек 5-6 оказывались сзади. Он становился в позицию: правая рука закладывалась за правую сторону головы, как бы закрывая участвующих в игре от бокового зрения водящего. А левую руку он подводил под правую подмышку, ладонью наружу. И кто-нибудь из собравшихся бил по ладони жертвы со страшной силой. Надо было отгадать - кто бил. К чему это и зачем это - Бог знает...
       У нас в 7-ом классе появился Юра Бакланов, производивший впечатление взрослого юноши. Коренастый и крепкий, он бил с очень большой силой, так что иногда водящий буквально отлетал в сторону.
       Когда водил мой старый друг Коля, мне хотелось посмеяться и покуролесить. Я просил бить Юру как раз не очень сильно, а сам старался ударить Колю со всей силой. Он оборачивался и сразу показывал на Юру. Так повторялось несколько раз, и он решил, что его обманывают, и закричал: "Вы издеваетесь и обманываете!" И хотя я убеждал его, что бил-то я, он не верил.
       У нас еще была затея, неизвестно кем придуманная еще в 6-ом классе. На большой перемене (20 минут) по коридору иногда проходили старшеклассницы из 10-го класса. Это были взрослые девушки, иногда красиво и прекрасно одетые. Мы становились в кружок, человек 6-7, и начинали громко хохотать, когда проходила намеченная жертва. Все это называлось "оборжать"...
       Девушка спасалась бегством, начинала оборачиваться, т.к. думала, что у нее что-то случилось с волосами или внешностью...
       Я придумал еще одно потешное занятие, катаясь на перилах с 4-го до самого нижнего этажа с довольно большой скоростью. Был даже случай, когда, уже подъезжая к 1-му этажу, я чуть не сбил директрису Чернышеву Ларису Дмитриевну. Она рассердилась, выговаривала мне и грозилась наказать...
      

    ГРАЙФЕР-НЕФТЯНИК

      
       Со мной учился Владлен Грайфер, с которым я одно время очень сдружился, и ходил к нему домой. Они ютились в большой комнате в коммуналке, как многие тогда. Жили они в доме N 26 по Красной Пресне. Это недалеко от Мосторга и не так уже далеко от нашей школы N 86. Это был высокий, атлетически сложенный парень, с хорошо поставленной крупной головой, красивыми курчавыми волосами, живописно спадавшими на четко очерченный, слегка покатый лоб.
       Мать "Графа", как мы его звали в мальчишеском кругу, была врачом и, когда я приходил, тут же приглашала нас перекусить и выпить чая. Тогда законы элементарного гостеприимства ставились весьма высоко...
       Мы некоторое время сидели с "Графом" за одной партой, но потом он сблизился с нашей одноклассницей Черновой и сидел с ней на первой парте в первом ряду от двери.
       Надо сказать, что дружба эта была настолько прочной, что в дальнейшем закончилась браком и, кажется, счастливым. А ко мне пересадили ученицу Синюгину, из простой семьи, которая не отличалась успехами в учебе.
       Сочетание букв в ее фамилии было таково, что почти всегда при первом знакомстве учителя вызывали ее как Синюшину. Это вызывало общий смех и ее раздражение.
       После войны я шел по Красной Пресне, вверх к заставе, и вдруг увидел, как с первой площадки трамвая мне помахала Синюгина, ставшая вожатой трамвая, - в знак того, что она меня знает и помнит.
       Думаю, что Владлен был в действующей армии во время войны, т.к. он был 1925 года рождения...
       Однажды вскоре после войны я видел его переходящим Красную Пресню в районе его дома, но почему-то постеснялся к нему подойти. И, как это нередко бывает, след этого человека надолго потерялся в суете и сумбуре нашей быстротечной жизни.
       Прошло много лет, и неожиданно я читаю в газете о трагическом случае, произошедшем со студентами Московского Университета им. М.В.Ломоносова Машей Добреньковой и Сашей Панаковым...
       Эта страшная трагедия случилась в ночь с 28 на 29 декабря 2001 года. В 250 м от Московской кольцевой автодороги, близ деревни Говорово, были зверски убиты Маша Добренькова и Саша Панаков, невеста и жених. Убийцам обещали много денег за иномарку (кажется, "Лексус"), на которой ехали студенты, - машина была подарена им к предстоящей свадьбе состоятельными родителями.
       Отец невесты - зав. кафедрой философии Университета им. М.В.Ломоносова, профессор Владимир Иванович Добреньков, дед Александра Панакова - Валерий Исакович Грайфер, занимавший какое-то высокопоставленное положение в Совете директоров компании "Лукойл"...
       Убийцы выполнили заказ. Фамилия организатора, по прозвищу "Грек", была известна правоохранительным органам. Он еще в бегах и скрывается, но рано или поздно будет обнаружено и его логово.
       Характерна звериная жестокость "нелюдей", убивших Александра выстрелом в упор, а Машу - ударом молотка по голове. После убийства они спокойно отсыпались дома...
       Почему же они нас не боятся?! На суде пойманные негодяи держались вызывающе, посмеивались, и не было у них тени сомнения, что они останутся живы, т.к. защищены пресловутым мораторием на смертную казнь...
       Когда всем пятерым негодяям объявили приговор - от 19 до 21 года заключения, - то в зале суда сначала люди окаменели от возмущения, а потом раздался гул возмущенных голосов.
       Но в дальнейшем никакие протесты родителей и кассационные жалобы не помогли, и приговор был оставлен в силе высшими органами судебной власти.
       И аргументированная речь государственного обвинителя, прокурора Светланы Зиновой, которая настаивала на пожизненном заключении всех участвующих в заказном убийстве, не дает должного удовлетворения, т.к. еще раз показывает слабость и ненадежность нашего правосудия. Воздаяние смертью за смерть - только так могли присутствующие в зале суда представить себе справедливый человеческий суд.
       Вот страшные данные о преступлениях в России за 1990-2001 годы... Преступность увеличилась в 3 раза. В 2000 году зарегистрировано 3 млн. преступлений, осталось нераскрытыми 60.600 преступлений, совершено более 32 тысяч убийств, около 25 тысяч тяжких телесных повреждений со смертельным исходом, более 30 тысяч человек пропало без вести!
       Каждый пятый мужчина в России имеет судимость, на 100 тысяч населения у нас около 1 тысячи заключенных - это самый высокий показатель в мире. Мы занимаем первое место в мире по количеству умышленных убийств, - в 2,5 раза больше чем в США... К сожалению, это свидетельствует о том, что число тяжких и особо тяжких преступлений продолжает неуклонно расти.
       По данным Института социально-экономических проблем народонаселения РАН обитателями "социального дна" являются 14 миллионов человек: 4 миллиона бомжей, 3 миллиона нищих, 4 миллиона беспризорных детей, 3 миллиона уличных и привокзальных проституток.
       Астрономически увеличивается число наркоманов, алкоголиков, больных СПИДом, - последних, только учтённых, - 8,2 миллиона человек. Растет число людей, употребляющих наркотики, сейчас уже их насчитывается свыше 3 миллионов человек, из них две трети моложе 30 лет...
       Криминал развернул террор против наших граждан, и держит общество в тотальном страхе. В России фактически развивается внутренняя гражданская война - криминал против всего общества. Именно криминал является главным врагом современного российского общества, и от победы над ним зависит судьба России.
       Когда я через одного своего знакомого, знавшего помощника Грайфера - Бажанова, обратился с предложением повидаться с моим бывшим одноклассником и товарищем по школе, то получил полный афронт: Грайфер сказал, что "...никакого Никитина он не знает и не помнит, чтобы с таковым он учился..."
       Только одно у меня вызывало сомнение, что моего товарища звали Владлен, а действующее лицо в описанной трагедии - Грайфер Валерий. Но тот тоже был по отчеству Исакович, возможно, что по паспорту он был Владимир. Кроме того, портрет его внука, который я видел в газете, чрезвычайно напоминал черты лица моего товарища по школе - Владлена...
       Я понимаю, что если иной человек добивается финансовых или карьерных успехов, то он сверху вниз смотрит на нас, простых смертных. Но мне часто по-человечески хочется пообщаться с бывшими учениками и вспомнить минувшие дни. Видимо, таких чувств у этого человека нет...
       Но, возможно, это был совсем не мой товарищ школьных лет, а его однофамилец или младший брат...
      

    __________

       Формат - А5. Бумага - 80 г/м2. Гарнитура "Times Roman". Печать - ризография. Уч.изд.л. - 3 л. Тираж - 200 экз.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       48
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Никитин Георгий Александрович (George86@yandex.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 107k. Статистика.
  • Статья: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.