Никитин Георгий Александрович
Записки москвича 2

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Никитин Георгий Александрович (George86@yandex.ru)
  • Обновлено: 29/12/2005. 111k. Статистика.
  • Статья: Проза
    • Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:

    ГЕОРГИЙ

    НИКИТИН

    Записки москвича

    часть II

    (1933 - 1941 гг.)

      
      

    Знание служит жизни, мудрость ею правит.

    (лат.)

    И радость, и утешение - в науке.

    (лат.)

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    МОСКВА

    2005

      
      
      
      
       ББК 84.(2Рос-Рус)5
      
      
      
      
      
      
      
      

    НИКИТИН

    Георгий Александрович

    Записки Москвича

    часть II

    (1933 - 1941 гг.)

      
      

    посвящается

    Ксении Ивановне Плотниковой,

    участнице трех войн

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Никитин Г.А.
       Записки Москвича. Часть II. - М., 2005 - 48 с.
      
      

    Џ Никитин Г.А., 2005

    ДЕРЕВЕНСКИЙ РЫЦАРЬ КОЛЯ СОКОЛОВ

      
       Этажом ниже, в 21 квартире жила семья Соколовых, как раз под нашей квартирой. Глава семьи был строительным рабочим. Они недавно приехали из Подмосковья. Тогда шел отток деревенского населения в Москву. Нужны были кадры для быстрой индустриализации страны. Это выразилось, например, в том, что напротив нашего дома N 2 по Расторгуевскому переулку в 30-е годы стали сносить уютные московские одноэтажные особнячки с зелеными двориками с вишневыми и сиреневыми садами, - вся нечетная сторона переулка подверглась разгрому и сносу. На их месте стали возводить корпус завода машин для пищевой промышленности им. М.И.Калинина.
       Еще когда завод только строился, я бегал туда, как только стемнеет, за досками для нашей огромной кафельной плиты на кухне. Мама пекла к праздникам чудесные пироги, и нужны были дрова. Это было довольно опасное дело, т.к. сторожа не церемонились, и иногда некоторые из нас получали заряд соли в мягкое место. Меня Бог как-то миловал...
       Соколовы жили довольно скромно. Старший Коля, мой ровесник, Леня, чуть младше, и еще иногда приезжал на побывку из деревни младший Витя, - ребята все были славные, слегка медвежьего склада, соображали и говорили не спеша. Коля наяривал на русской гармошке, и я тоже, глядя на него, научился играть простейшие русские мелодии. Он даже отдавал мне гармонь недели на три, и я за это время разучивал несколько новых мелодий.
       У нас у всех во дворе были прозвища, и Коля за свою неповоротливость и некоторое тугодумство получил прозвище "Осел", хотя, по сути, на осла-то никак не был похож, т.к. отличался умом, сообразительностью и порядочностью. Тем не менее, прозвище укрепилось, и Коля не обижался. Настоящее имя забывалось, и при общении "Осел" становилось как бы дворовым именем.
       У нас были самые невообразимые прозвища: например, Блюня (первоначально Блюхер, в честь известного военноначальника), Костун (от имени Костя), Кукура (от первоначального кукуруза, т.к. паренек не выговаривал этого слова без картавости), "Слон" (за большую физическую силу), один из моих друзей по дому, Боря - "Бога", а его брат, Женя - "Евгеша". Был у нас даже "Колхоз", потом ставший драматическим актером...
       Мне теперь даже приятно перечислять эти нелепые прозвища, они переносят меня в милое сердцу прошлое. Я до сих пор помню прозвища ребят нашего дома, а их была уйма. Кстати, надо сказать, что девочкам отчего-то не давали прозвищ, а называли их по имени.
       У Соколовых еще был самый младший брат - Витя, который жил в деревне до восьмилетнего возраста, а потом его привезли в Москву, и он пошел в московскую школу. Никто не мог предвидеть, как отрицательно подействует на него городская среда. Уже подростком он связался с дурной компанией и стал курить и пить. Затем он пошел на завод и постепенно стал законченным алкоголиком. Он допивался, как говорят, до чертиков и однажды в состоянии "белой горячки" бритвой вскрыл артерию на шее, - так и погиб совсем молодым человеком.
       А Коля, и средний брат Алеша были уравновешенными, воспитанными юношами, и я не помню, чтобы они когда-нибудь бедокурили или совершили какую-нибудь хулиганскую выходку. Коля еще, помимо всего, отличался добротой и высоким чувством товарищества. Это доказывает следующий случай.
       Однажды мы пошли в Краснопресненский парк (где теперь Торговый центр). Тогда там было футбольное поле. В тот день оно было свободно, и мы с рвением и удовольствием стали играть в футбол. Мяч был мой, лосевый, подаренный мне дядей Пьером, доцентом-хирургом Сталинского мед. института (в то время в городе Сталино). Я неосторожно ударил, и мяч улетел в пруд, окаймлявший футбольное поле. Ветром мяч тут же стало относить к противоположному берегу. Был сентябрь месяц, холодная вода, а я еще плохо умел плавать в то время. Ребята стали посмеиваться, что я струшу сплавать за собственным мечом - и это было действительно так...
       И вдруг Коля решительно раздевается и в костюме Адама плывет за мячом и благополучно доставляет его на берег. Он ведь прекрасно знал, что я почти не умею плавать. Вот такое врожденное благородство было у этого подростка из деревни.
      

    ДЕТИ ПОРТНОГО

      
       На 1-м этаже в квартире N 19 в нашем подъезде жила семья Василия Ивановича Живцова, мужского портного высокой квалификации. Жена его, тетя Мотя, работала смотрителем в биологическом музее им. К.А.Тимирязева, что размещается в бывшем здании купца-мецената и знатока антиквариата Щукина, в доме N 15 по Малой Грузинской.
       Василий Иванович всегда был занят раскройкой или шитьем очередного заказа, а шил он быстро и недорого. Дети - Коля, чуть постарше меня, и Катя, моя ровесница, - всегда были одеты заботливым отцом в красивые костюмчики и выглядели весьма опрятно и аккуратно.
       Но у Василия Ивановича был недуг, которым часто страдают русские люди, особенно слесари, сапожники, портные. Он страдал запоями типа дипсомании, но, правда, никогда не дебоширил, не ругался, не был агрессивен и, любя своих детей, очень страдал от своей слабости. В другое же время это был приятный, симпатичный и благожелательный человек...
       Оба супруга, когда я подружился с Колей и стал ходить к ним в гости, были расположены ко мне и поощряли нашу дружбу. За живость и стремительность наши ребята присвоили Коле прозвище "Бегунок". Действительно, оно очень подходило к нему.
       У Коли был незаурядный талант художника. Ему нужно было, а не мне, посещать ученицу Константина Маковского и учиться живописи. Впрочем, не знаю, могла ли она что-нибудь добавить к его таланту. Он отменно рисовал простым карандашом, и, например, розы выходили из под его карандаша, как живые. Он рисовал и портреты, добиваясь поразительного сходства. Может быть, он и стал бы известным художником, но война поломала планы многих талантливых русских людей - она просто их беспощадно уничтожала...
       Дружба с Колей была очень тесной, мы встречались после школы, проводя время, свободное от занятий, в увлекательных играх, а их в то время было великое множество. Я еще остановлюсь на этих играх, которые были динамичными, несли развлекательную и воспитательную нагрузку. Коля, прекрасно сложенный, быстро бегал, хорошо играл в прятки, "салочки" и другие игры.
       Эдик Красс, мой сосед на площадке, ревниво наблюдая за нашей возникающей дружбой, иногда придираясь к Коле, обижал его физически. Тетя Мотя жаловалась матери Эдика, но это мало помогало. И я старался встречаться с Колей, когда Эдика поблизости не было.
       Но вот грянула война. К этому времени семья Живцовых поменялась и переехала жить в дом N 17 по Ленинградскому шоссе возле бисквитной фабрики "Большевик".
       Василий Иванович во время войны умер. Коля был призван в армию, попал в офицерское пехотное училище и был выпущен лейтенантом. Он всю войну провел на передовой и был тяжело ранен в паховую область.
       Это оставило тяжелый след в его личной жизни, - позже он все-таки женился, но на этой почве была неудовлетворенность жены, и возникала отчужденность. Однако у него родилась прекрасная девочка, которую Коля, как хороший семьянин, обожал.
       Совершенно трагической оказалась судьба Катеньки, этой милой и скромной девушки. Катя Живцова еще до окончания войны стала работать бухгалтером, и вдруг - заболевает тяжелой формой шизофрении с бредом и галлюцинациями. На стенах ей мерещились змеи и страшные животные. Болезнь протекала остро, и ее забрали в больницу Кащенко. Она стала хронической больной, ее периодически госпитализировали для стационарного лечения. Ей применяли электрошок и инсулиновую терапию, но это помогало лишь на короткое время. После войны ей была предложена так называемая операция кляйдотомии, при которой перерезались определенные участки нервных пучков в больших полушариях. Катя постоянно лечилась в различных психиатрических учреждениях Москвы и лежала в знаменитых "Белых столбах".
       Как-то я получаю письмо с небрежно написанным адресом, вскрываю и обнаруживаю, что это письмо от Катеньки. Оно представляло собой попытку рассказать о своем житье-бытье и своих страхах, но оно было написано настолько сбивчиво и сумбурно, что можно было только сожалеть, не поняв ни слова из того, что она хотела рассказать.
      

    СТАРЫЙ БОЛЬШЕВИК КРАСС

      
       В квартире N 24 жили Крассы, соседи по площадке. Это семья, которая имела интересную судьбу. Сам Красс, выходец из России, уехал в Америку, вступил там в коммунистическую партию, был рабочим-металлистом. Там же он встретил свою будущую жену - 16-тилетнюю Эмму, которая работала швеей на фабрике женского платья, была очень красива, обладала живым и добрым характером. Она была из семьи бедных эмигрантов из Австрии. Старший ее брат кончил университет, медицинский факультет и впоследствии стал профессором медицины.
       В 1917 году, когда в России началась революция, Оскар Красс со своей молодой женой вернулся в Россию. Сначала он был комиссаром отряда, воевавшего под Курском с наступавшим Деникиным.
       После окончания гражданской войны он был направлен на борьбу с басмачами в Туркестан. Там пришлось жить в юртах, пить кумыс, питаться бараниной. Как рассказывала жена Оскара, Эмма, там еще оставались баи, владевшие огромными стадами овец, до 5000 голов. Однажды один такой бай предложил Оскару Владимировичу калым в 2000 овец - за Эмму - с тем, чтобы она стала его женой. К этому времени у Эммы уже подрастал сын Юра, родившийся в 1918 году.
       В Москве по возвращении из Туркестана Оскару Владимировичу дали двухкомнатную квартиру в бывшем генеральском доме, с итальянскими окнами, выходившими на юг.
       В 1924 году у них родился еще один сын, Эдуард, немного старше меня, и нас связывала дружба. Я любил ходить к ним в гости через лестничную площадку и, по существу, стал как бы членом их семьи, -они никогда не раздражались и не высказывали какого-либо недовольства по поводу моих почти ежедневных посещений. Мы дружили с Эдуардом, но у него был одна отрицательная черта - стремление всегда и во всем лидировать и подчинять всех своей воле. Безусловно, в детстве он был более волевой и энергичный, чем я.
       Мы тогда ссорились, и если хотели решить какой-нибудь вопрос чисто кулачным приемами, то последнее слово оставалось за ним. Кроме того, у него в характере было еще одно нехорошее свойство - досаждать и даже пакостить тем, кого невзлюбит, при случае...
       Так, например, в нашей квартире жила Татьяна Михеева, которая жила одиноко, занимала темную проходную комнату и боялась ослушаться своей золовки, Ксении Георгиевны, жены старшего брата. Татьяна еще перед войной стала встречаться с мужчиной, который приходил на этаж и вызывал ее. Это почему-то бесило Эдика, и он начал преследовать и издеваться над Татьяной во дворе при ребятах. И мужчина терпел, не в состоянии справиться с назойливым и беспощадным мальчишкой. Татьяна плакала и жаловалась тете Эмме, его матери, но это мало помогало. Если он садился на своего конька, то уже не слезал и доводил жертву до исступления.
       Одно время среди ребят распространилось увлечение "пульками" - кусочками проволоки, согнутыми в виде уголка. Надевалась резинка на левый большой и указательный пальцы, затем резинка с зажатой пулькой натягивалась пальцами правой руки и выстреливала, как рогатка. Эдик начал разбивать из этой своеобразной рогатки все лампочки в переходах на улице, перебил все до одной, и это ему почему-то сходило с рук, хотя многие знали, кто виновник этого далеко не безобидного озорства.
       Вместе с тем, в нем было развито чувство товарищества и поддержки. Если кто-нибудь приставал ко мне на улице, он не задерживаясь приходил на помощь, хотя иногда шел потом домой с окровавленным носом. Это хорошо иллюстрирует случай, который произошел со мной уже в 7-м классе...
       Эдик учился классом старше в 95-ой школе, возле 5-го Хлебозавода, на Пресненском валу. Однажды (дело было зимой) мы стали на перемене бороться с моим школьным другом Колей Красильниковым. Он зажал меня в т.н. "клинч", - так он утверждал, хотя этот термин применяется только в боксе. Мы только сдали нормы на значок "БГТО" ("Будь готов к труду и обороне"). Значок, висевший на короткой двойной цепочке, имевший перфорированные края, сильно поранил мне ткани боковой поверхности правой части нижней челюсти. Там остался рубец, правда, заметный только при близком рассмотрении.
       Об этом происшествии стало известно Эдику Крассу. Он немедленно отреагировал. На следующий день специально пришел в нашу школу, поднялся на 3-й этаж, на перемене подошел к Красильникову и со свойственной ему манерой стал придирчиво приставать к нему и требовать как бы удовлетворения за причиненное мне ранение. Мне это все не понравилось, и я пожалел, что рассказал Эдику об этой случае. Я понимал, что одним выяснением обстоятельств дело не кончится. Вдруг Эдик выхватил бритву и располосовал ему совершенно новый валенок - а валенки эти были только что подарены его отцом ко дню рождения. Коля залился слезами, и мне его было искренне жалко. Эдуард явно переборщил, но история на этом не кончилась. Коля пожаловался классному руководителю, Александре Андреевне Барановой, а та пошла к директору. Директор вызвала меня и отобрала портфель с учебниками и тетрадками. Это значило, что я должен был рассказать маме об этом случае и пригласить ее к директору.
       На следующий день мы с мамой пришли к Чернышовой в кабинет на 1-м этаже, и директор стала меня пробирать и обвинять в хулиганстве. Я объяснил, как было дело, и сказал, что я очень сожалею, - ведь Коля мой лучший друг в школе, и вышло это не по моему наущению, а само собой, и вся эта история мне самому очень не нравится. Видя мое раскаяние и искренность слов, директор оставила это дело без последствий.
       Иногда Эдик мог проявить себя с не очень-то порядочной стороны. Мы тогда увлекались пробочными пугачами, которые давали оглушительный выстрел. Эти пугачи продавали ассирийцы (неправильно их называли армянами), которые сидели на углах улиц и торговали всякой фурнитурой, гуталином, шнурками для ботинок, сапожными гвоздями и т.д. Эти пугачи по внешнему виду хорошо имитировали револьвер и заряжались серной пробкой с дульного конца. При нашей бедности в семье, несмотря ни на что, старшая сестра всегда выделяла деньги на мои детские затеи - это теперь я понимаю и ценю, как хорошо относились к нам, младшим.
       Я купил себе за 3 рубля 50 копеек новый пугач. Его, видимо, отливали из какого-то металла вместе с оловом. У меня был совершенно новенький пугач, и вдруг я обнаруживаю у себя более старый, подержанный, а мой оказался у Эдика. Я сразу распознал свой по едва заметным признакам, но когда я ему сказал об этом, он разозлился и сказал, что я "выдумываю", - так я столкнулся с человеческой непорядочностью.
       Женя, старшая сестра, купила мне шахматы, и я уже с 7 лет стал играть в эту мудрую игру. Она купила мне щегла, который сидел в клетке и весной удивительно хорошо пел. Летом в деревне Котерово под Новым Иерусалимом я его выпустил из клетки на волю. Она купила мне аквариум с золотыми рыбками, а бедная мама должна была ходить со мной за мотылями в зоомагазин на Арбате. Зимой 1935 года Женя купила мне лыжи на день рождения, и я стал заправским лыжником и даже прыгал с трамплина.
       У меня без конца менялись увлечения. То я вдруг приобретал ежа и заботился о нем, наливая молоко в блюдечко, и кормил его овощами. Он вел ночной образ жизни, и неприятно быстро бегал по комнате, производя щелкающий звук своими коготками. Он нам импонировал тем, что мыши, которые всегда жили в нашем доме, утихомирились и куда-то пропали. Но потом я в деревне тоже отпустил его на волю.
       Единственное, что я не делал, так это не гонял голубей. Хотя у нас находились "голубятники" - ребята более состоятельных родителей, которые могли построить голубятню и приобрести птиц. Я всегда завидовал этим ребятам и втайне мечтал сам стать голубятником. Уже тогда я неплохо разбирался в породах голубей: чиграшей, белых, палевых, турманах и др.
       Если летел через наш двор чужой голубь, то тут же голубятники поднимали свою стаю в воздух, - в надежде, что чужой голубь заинтересуется и прибьется к стае. Иногда удавалось посадить этого голубя на голубятню, а самое сложное заключалось в том, чтобы заманить его в клетку.
       Это был хороший способ заработать, т.к. тогда на птичьем рынке за голубя давали 4 рубля. Вместе с тем, как я заметил, голубей у нас гоняли и взрослые парни, и подростки. Как правило, они или не работали, отлынивали, или, если учились еще в школе, часто пропускали занятия и плохо учились. Видимо, голуби их здорово отвлекали.
       Чего я мальчишкой никогда не имел, так это велосипеда. Но я компенсировал это сооружением самоката. Для этого нужно было только достать хорошие шарикоподшипники, а остальное делалось из подходящих досок с помощью пилы и молотка. Самокаты были чрезвычайно распространены у мальчишек нашего дома, и мы катались на них быстро, отталкиваясь правой ногой.
       Жена купца Балихина, который прежде был владельцем целой серии домов по нашему переулку, парализованная и прикованная к коляске, жаловалась, что дети мешают ей, катаясь на самокате под окнами.
       В кирпичном доме N 19/2 по Расторгуевскому переулку были отличные подвалы для игры в прятки и "казаки-разбойники". Иногда, но не каждый год, его превращали в картофелехранилище, но весной, когда картофеля там оставалось мало, мы устраивали там свои игры.
       Я однажды проткнул там гвоздём пятку через тапочки, и очень долго рана не заживала, а Юра, старший брат Эдика, вообще тяжело поплатился. Они затеяли с товарищами глупые игры: в темноте перебрасывались картофелинами, и одна из них, пущенная с большой силой, попала Юре в глаз, и он лишился зрения на левый глаз.
       Я потом, будучи врачом, удивился, почему этот глаз не был удален, т.к. существует мнение офтальмологов: чтобы здоровый глаз не заболел, больной незрячий надо удалить. Возможно, это спасло Юрия, т.к. во время войны его признали ограниченно годным, и, будучи офицером, он в Анжеро-Судженске преподавал физкультуру курсантам военного пехотного училища.
      

    ТУЛЯКИ МИХЕЕВЫ

      
       В 1938 г. сначала умер Александр Николаевич Акоронко - замечательный человек, с университетским юридическим дореволюционным образованием. Его младший брат, Петр Николаевич, был инженер и работал на заводе в Электрическом переулке. Петр Николаевич умер вслед за старшим братом. Оба были в высшей степени интеллигентные, благовоспитанные и порядочные люди.
       Сейчас же две комнаты, которые занимали эти интеллигенты, были предоставлены семье Михеевых, состоящей из пяти человек. Они, в порядке улучшения жилищных условий, переехали с улицы Заморенова, где они проживали, приехав из Тульской глубинки.
       Конечно, эти две семьи - Акоронко и Михеевы - отличались, как небо и земля. Отношения с первыми доставляли радость и обогащали душу, со вторыми - приносили горечь и разочарование.
       Еще на первых этапах вселения новых жильцов многое нам в них не понравилось. Началось с того, что когда они въехали, то вещи, оставленные после смерти обоих братьев по описи, были не сразу вывезены на склад (а там было много вещей хороших по тем нищенским временам), и Александр Степанович Михеев, не будь дурак, стал подменять костюмы, обувь из своего нищенского гардероба на хорошие, которые еще оставались в их комнатах.
       Можно ли с первого раза хорошо относиться к этим людям, когда глава семьи щеголяет, не стесняясь, в костюмах и пиджаках Александра Николаевича? Мы, конечно, не могли знать всего, что они там присвоили, но если бы тогда возбудили уголовное дело, то за такие проделки их бы по головке не погладили.
       Там, в большой комнате, висела картина в золотом багете, - художник Ворошилов, "Бразды пушистые вздымая..." - прекрасно изображенная тройка вороных, летящих по снежной дороге. Эта картина бесследно исчезла.
       Когда в том же 1938 году праздновались ноябрьские праздники, то мы с удивлением увидели, что Ксения Георгиевна растапливает кафельную печку на кухне для выпечки пирогов листами, кощунственно выдернутыми из фолианта великого Шекспира. Таков был уровень этих людей. Это были туляки из деревенской глубинки, пустившиеся в Москву на ловлю лучшей жизни. Это они разбавляли собой культурный и интеллигентный слой Москвы, постепенно снижая его до того низкого уровня культуры, который мы имеем сегодня в Москве.
       Старшая дочь главы семейства, Маруся, работала поварихой, не имела семьи и легко завязывала отношения с мужчинами. Она была всегда подчеркнуто бледна, и я, уже будучи врачом, думал, что это бледность связана с какими-то гинекологическими заболеваниями.
       Она к тому же была нечиста на руку. У нас была небольшая кладовочка, где мы хранили продукты нескоропортящегося характера. Мама частенько замечала, что исчезают те или иные продукты и блюда, и потом точно установила, что это делает Маруся. Мало ей было того, что она могла взять на своей поварской работе. Потом мама также установила, что наши серебряные столовые ложки постепенно перекочевали к Михеевым. Но бедная мама молчала, хорошо понимая, что любой судебный процесс, даже в товарищеском суде, может быть решен вовсе не в ее пользу, т.к. она "жена золотопогонника".
       Жена Александра Степановича любила постоянно подслушивать. Может, она даже была платным стукачом, т.к. я неоднократно, открывая дверь в небольшой коридорчик, "угощал" ее прямо по носу.
       Среди них только младшая сестра Александра Степановича, Татьяна, была светлой личностью. При ее бедности она была кристально честна, добра и великодушна, как настоящая русская женщина.
       Неожиданно после войны Александр Степанович вмиг заболевает раком печени и умирает в 1947 году в возрасте 53 лет...
      

    КУПЕЦ БАЛИХИН

      
       Балихин был богатым домовладельцем, сыном зажиточного купца. В его распоряжении находился четырехэтажный двухподъездный кирпичный дом, построенный в 1916 году и предназначенный для генералов и высшего офицерского состава царской армии.
       Мама занимала в этом доме квартиру из пяти комнат сначала на первом, а потом на третьем этаже, как жена офицера и георгиевского кавалера. Кроме того, Балихин являлся еще владельцем 3-х двухэтажных кирпичных домов и 2-х деревянных флигелей.
       Один деревянный флигель с 12 комнатами и мезонином, находящийся в Расторгуевском пер., занимал с семьей сам Балихин. У него была дочь, довольно некрасивая дама, но умная и волевая.
       Сам Балихин был репрессирован во время гражданской войны, а дочь его, дабы уменьшить давление властей на родственницу и наследницу богатого домовладельца, вступила в брак по расчету с Данилой Ивановичем Кучко, унтер-офицером царской армии, а во время гражданской войны - командиром Красной армии, потерявшем в бою ногу. Он ковылял на протезе, но передвигался быстро и энергично.
       От брака с дочерью Балихина родился сын Игорь, мой ровесник. Мы с ним дружили, и я ходил к нему в гости. Данила Иванович ничего не имел против того, чтобы я общался с его сыном.
       Данила Иванович был весьма уважаемым человеком в доме, т.к. помимо заслуг участника двух войн он являлся домоуправом и, как я теперь понимаю, неплохо справлялся со своими обязанностями.
       Балихины и Кучко лишились своего отдельного дома, а в 12-ти комнатах поселились рабочие и работницы с чугунолитейного завода Грачева и Ко, расположенного на Пресненском валу и часто обдававшего нас своими ядовитыми дымами, а также с Прохоровской мануфактуры.
       Семья Кучко заняла две комнаты в другом подъезде деревянного флигеля. Брак Кучко с дочерью Балихина вскоре распался, т.к. слишком велика была разница в образовании и воспитании.
       Она еще раз вышла замуж - за инженера, и они иногда вдвоем навещали сына Кучко - Игоря. Детей у нее больше не было.
       В бытность Кучко домоуправом в доме соблюдался порядок. Он зорко следил за тем, чтобы в квартирах не останавливались посторонние, а тогда такие тенденции были: Москву наводняли приезжавшие на заработки из глубинки. Если к нам кто-то приезжал в гости из другого города, а тогда к нам часто приезжали родственники и знакомые, то уже на второй день являлась дворничиха, тетя Люба, и предлагала приезжему получить временную прописку.
       При правлении Кучко хулиганы, а такие тоже жили в нашем доме, побаивались серьезного характера домоуправа и держали себя в рамках приличий.
       Жена домовладельца Балихина в результате потрясений гражданской войны была парализована и, сколько я ее помню, грузная и полная женщина, постоянно находилась в коляске. Можно только поражаться выдержке и благородству Данилы Ивановича, в семье которого она продолжала жить, а сама дочь забыла про мать и не приняла забот по уходу за ней.
       Думаю, что семья Балихиных, всеми забытая, достойна памяти людей. Ведь эти люди жили, внося определенный вклад и в жизнь окружающих. Сколько незаслуженно забыто таких семей, ставших безвестными и никому не нужными...
       Игорь рос в обстановке более лучшего материального обеспечения, чем наша семья. Он всегда был хорошо одет в костюмчики, которые очень шли к его стройной фигуре. Они хорошо питались, и у них всегда была домработница. Я завидовал Игорю, т.к. он имел велосипед, на котором я тоже иногда катался. Ему покупали дорогие и красивые книжки...
       Однако судьба его сложилась трагически. Во время войны в 1943 году он был призван в Красную армию и попал в военное пехотное училище в Анжеро-Судженске, в Сибири. В этом же училище преподавателем физкультуры являлся Юра Красс, мой сосед. Через полгода экстренным выпуском Игорь стал молодым лейтенантом и командовал взводом на фронте.
       В одном из первых боев Игорь поднял в лобовую атаку взвод, пытаясь овладеть дотом, и, как рассказывали, с криками: "За Родину! За Сталина!" выскочил из окопа, за ним - рядовые бойцы. Многие из них, в том числе Игорь, погибли под прицельным перекрестным огнем. А оставшиеся в живых солдаты с возмущением говорили о напрасной гибели своих товарищей, считая действия своего командира безрассудными и глупыми.

    ФОТОГРАФ НОВИКОВ

      
       В квартире 26 на четвертом этаже жила семья художественного фотографа Новикова. У него была старшая дочь Тоня и младший сын Владимир. Они были довольно состоятельной семьей, т.к. отец занимал хорошее положение в среде художников-фотографов, имел импозантный внешний вид и, видимо, неплохо зарабатывал. Наверное, страсть к накоплению сыграла с этой семьей злую и трагическую шутку.
       Вовка, как мы его звали во дворе, был по возрасту старше меня на 6-7 лет, в 1938 году ему исполнилось 18 лет. Если Тоня должна была быть помощницей матери и все делать по дому, то Вовка рос никчемным шалопаем, едва закончившим 7 классов. Видимо, для родителей он являлся идолом, и на нем сосредоточилась вся их родительская любовь, вконец испортившая этого ленивого избалованного барчука. Он прекрасно одевался, но рано начал курить и выпивать. Во дворе младшие ребята его побаивались, он мог выкинуть любую шутку и поиздеваться над слабыми.
       Однажды он поймал меня во дворе. Схватил за пальцы рук и стал крутиться вокруг своей оси, быстро вращая мое тело по воздуху. Когда он почувствовал, что центробежная сила этого вращения достаточна, он неожиданно отпустил мои пальцы, - я летел по воздуху метра 3-4 и с размаху плюхнулся на землю, больно ударившись всем телом. Когда я встал, голова кружилась, все вокруг плясало, а довольный изверг хохотал и кривлялся. Вот таков был этот циничный и наглый парень.
       Другая его шутка называлась "показать Ленинград". Он хватал сзади за уши и начинал поднимать жертву, вытягивая туловище вверх, при этом напрягалась шея, а он злорадно приговаривал: "Ну что, увидел Ленинград?" В нем явно просматривались садистские наклонности, и он, лишенный доброты к людям, шел к своему закономерному концу.
       Он стал выпивать и уже пропивал дорогие вещи отца, сбывая их на Тишинском рынке. Наконец он устроился на шоколадную фабрику подсобным рабочим. Там было установлено правило, что работник мог есть шоколада сколько угодно. Но только первое время вновь поступившие набрасывались на вкусные сладости, потом появлялось пресыщение и отвращение ко всему сладкому. Брать и проносить шоколад с фабрики строго воспрещалось, и виновные немедленно увольнялись.
       Но и тут Вовка сумел обхитрить охрану и часто нам хвастался, вынимая из карманов плитки шоколада. Потом он с фабрики уволился, наверное, не за хорошие дела.
       Летом 1936 года он уже нигде не работал. Семья уехала на дачу, и он остался один. Отец все дорогие вещи снес в одну комнату и запер на ключ, и Вовка не мог туда забраться.
       Тогда он придумал исключительный по дерзости прием: по жердочке на высоте 4-го этажа он, осторожно прижавшись спиной к наружной стенке дома, переходил к окну закрытой комнаты, влезал туда через окно и брал дорогие вещи. А ведь ему еще надо было совершить рискованное путешествие обратно...
       Я помню, как во дворе услышал характерный звук металла, и, подняв голову, увидел, что Вовка, как акробат, пробирается по этой жердочке. Но тогда до меня не дошло, с какой целью он это делал, и я не придал этому никакого значения.
       В воскресный день я заметил, как Вовка собирает своих приятелей из дома N 4 по Расторгуевскому пер., в том числе Линку по прозвищу "Сатана". Они собирались у Вовки выпить, повеселиться и поиграть в карты.
       Видимо, выпивка кончилась, и Вовка решил снова проделать свое обычное турне по жердочке. Но он уже был выпивший, и на нем были лакированные штиблеты. Я в это время с ребятами играл в "штандер" и опять услышал характерный металлический звук жердочки.
       Немного поодаль на грубой деревянной скамейке сидела тетя Настя, моя соседка, со своими пожилыми подружками. Вдруг раздался характерный звук, как будто что-то сверху сорвалось и упало на землю...
       Это Вовка не удержался и упал с 4-го этажа, разорвав бельевую веревку, которая нисколько не смягчила падения.
       Женщины неистово закричали, я был ближе всех. Подбежав к Вовке, который лежал на спине, я сразу понял, что дело безнадежное. Тут же из парадного выскочили парни-собутыльники, и сразу оценив, что произошло, бросились наутек, боясь ответственности.
       Вызвали скорую помощь, - все происходило при мне, - и, когда с Вовки сняли сорочку и перевернули тело, то вся спина его оказалась синей. Потом его хоронили с почестями и музыкой на Ваганьковском кладбище. Я на похороны не пошел...
      
      
      

    ВЕЛИКИЙ ТЕНОР - ИВАН ЖАДАН

      
       Однажды в саду дома N 21 по Малой Грузинской, который хорошо просматривался из окон нашей квартиры, появились два мальчика лет 12-14-ти. Это были дети известного в то время тенора - солиста Большого театра Ивана Жадана. Я с ними вскоре познакомился и сдружился.
       Старшего звали Владимир, младшего - Александр. Оба очень отличались от детей нашего дома своим внешним видом, манерами и воспитанностью. Мы с ними играли в распространенные в то время игры, при участии других ребят - в "казаки-разбойники", "чижика", "штандер", "12 палочек", русскую лапту, "отмерного", ныне, кажется, забытые. В "расшибалку" ("ре-ше-ше") с монетами они не играли, т.к. это была игра азартная и на деньги, а им было строго запрещено играть в такие игры.
       И вот я удостоился чести посетить их квартиру, расположенную на первом цокольном этаже старого деревянного особняка. Мать их, тетя Оля, очень красивая брюнетка, пахнущая духами и хорошо одетая, произвела на меня сильное впечатление.
       Я несколько раз посетил их квартиру, играл в шашки, шахматы, русское лото. Потом подавался чай с кренделями, которые пекла их мать. У них была домработница, и в доме был идеальный порядок. Комнаты заставлены безделушками и антикварными вещами, на полу и на стенах ковры. Но все же в квартире ощущался запах сырости, дом был старый и плохо протапливался. В гостиной была медвежья шкура.
       Отца мы видели редко, он был или на репетициях, или на спектаклях. Он всегда приезжал на "Линкольне", и мальчики бегали, чтобы полюбоваться на этот красивый и престижный лимузин.
       Они прожили в доме N 21 по М. Грузинской около трех лет, а потом получили квартиру на улице Неждановой (Брюсовский переулок).
       Надо сказать, что тогда мы чаще слышали имя Жадана, чем Лемешева или Козловского. До того, как стать солистом Большого театра в Москве, Иван Жадан подвизался в Ленинграде. Но с конца ноября 1941 года имя артиста исчезло с театральных афиш.
       В 1923 году после первого прослушивания его принимают в Московскую консерваторию. После знакомства с К.С.Станиславским его принимают в основанный великим реформатором сцены музыкальный театр, ставший впоследствии носить имя Станиславского.
       Позднее Иван Жадан принимает участие в конкурсе теноров Большого Театра, и из 40 претендентов только его принимают в театр. Так с 1927 года началась его певческая карьера, продолжавшаяся 15 лет. Его блестящие сценические данные, чарующий голос выдвигают его в ряды лучших исполнителей роли Ленского в "Евгении Онегине", Герцога в "Риголетто", Фауста в "Фаусте", индийского гостя в "Садко".
       Иван Жадан шутил, что партия индийского гостя была его самой любимой, так как исполнялась в начале спектакля, и он сразу после исполнения мог уходить домой.
       На сольных концертах Иван Жадан превосходно пел народные песни, романсы и арии из опер. На этих концертах его аккомпаниатором был Матвей Сахаров - дядя физика Андрея Дмитриевича Сахарова. Одним из первых советских певцов Жадан совершил гастрольную поездку за границу.
       Во время гастролей в 1935 году в Турции президент республики Ататюрк настолько был очарован мастерством Жадана, что тут же решил его усыновить и подарил ему золотой портсигар с монограммой.
       Жадана пригласили на гастроли в Латвию, затем в Литву и Эстонию... Это был полный триумф замечательного певца...
       Но наступил 1937 год, и после этих гастролей он больше не выезжал за границу.
       Начало Великой Отечественной войны он встретил вместе с семьей на подмосковной даче в поселке Большого театра в Манихино, недалеко от Снегирей, по Ржевской (Рижской) железной дороге.
       В ноябре 1941 года Манихино было захвачено наступающими частями немцев, и Жадан вместе с семьей и 13 другими артистами театра попал в плен. Они чудом избежали расстрела и решили уйти на Запад.
       По глубокому снегу они с трудом передвигались и были остановлены отрядом СС. Полковник, услышав, что они артисты Большого театра, не поверил и предложил им что-нибудь спеть из Вагнера. Баритон Волков спел арию из "Нюрнбергских мейстерзингеров", и тогда им разрешили продолжать путь.
       По одной из версий их дальнейшего путешествия они попали в Киев, где Жадан стал активно выступать перед оккупационными властями на сцене Украинского оперного театра.
       И это, конечно, послужило главной причиной негативного отношения советских властей: были изъяты из продажи все пластинки с записями его выступлений, имя его было запрещено упоминать в печати.
       Об этом эпизоде современная демократическая печать предпочитает умалчивать, т.к. поведение Ивана Жадана, если так оно и было, не могло понравиться, когда страна напрягала все силы в борьбе с коварным и жестоким врагом.
       Период жизни певца от ноября 1941 до 1948 года как бы выпадает из его биографии.
       После упомянутого путешествия Ивана Жадана и его спутников по снегу они вдруг "сразу" оказываются в Оффенбахе, в городе на реке Майне, впадающей в Рейн, т.е. на западе Германии. Отрезок времени в 7 лет оказался в печати совершенно неосвещенным лукавыми осторожными писателями-"демократами".
       Между тем, после войны в Москве было известно, что Иван Жадан в Киеве выступал как солист киевской оперы перед солдатами и офицерами оккупационных армий, и, наверное, многие в Киеве с осуждением смотрели на поведение такого любимого в прошлом артиста.
       Естественно, что при такой официальной жесткости к перебежчикам со стороны советских властей его не могли погладить по голове, несмотря на прошлые заслуги.
       Поплатился за грехи отца и сын Владимир, который был демобилизован из армии и сослан - сначала в Казахстан, а потом в Сибирь. Только после смерти Сталина он возвратился в Москву.
       В 1948 году Иван Жадан перебирается в Америку, и там организуют его несколько концертов в Нью-Йорке, но ведущие импресарио не желали иметь с ним дела как с перемещенным лицом, прибывшим из Германии. Карьера Жадана как певца в Америке явно не удалась.
       От него ушла жена Ольга вместе с сыном Александром, с которым я когда-то был более дружен, чем с Владимиром...
       Правда, потом, во Флориде, где Иван Жадан работал простым садовником, он познакомился с учительницей Доррис и сочетался с ней браком, - этот союз оказался долговечным и благотворным. Они поселились на острове Сент-Джонс Виргинского архипелага и прожили там 40 лет.
       Можно сожалеть о так сложившейся карьере певца и ссылаться на удары судьбы военного времени, но, наверное, и поведение Ивана Жадана не может его оправдать. Невольно напрашивается мысль, что если он решился служить немцам, значит, не верил в нашу победу. По такому руслу, наверное, были направлены мысли советских властей, не простивших ему отступничества.
       В сущности карьера певца Ивана Жадана в Америке закончилась, хотя в печати там порой сравнивали его искусство пения с Энрико Карузо. Можно лишь сожалеть, что дивный русский тенор перестал служить людям, еще не развернувшись во всю силу своих возможностей, но и простить ему непатриотическое и негражданское поведение во время войны тоже не могли.
       Дальнейшая его жизнь протекала частным образом, и, возможно, он нашел человеческое счастье в обществе любимой женщины Доррис...
      

    Проказы

      
       Моя любовь к проказам не прекращалась, и вот что я придумал в очередной раз. В конце Расторгуевского переулка располагался огромный одноэтажный таксомоторный парк, занимавший 1/3 переулка, позже разбомбленный немецким летчиком в 1941 году.
       Я, в школу почти никогда не ходил пешком, а бегал, а тут решил еще быстрее добираться "на такси", сидя сзади на бампере автомобиля. Когда я возвращался домой из школы, я подходил к скрещению Расторгуевского переулка и Пресненского вала, ждал здесь у поворота, когда пройдет очередная "эмочка" (М-1) и свернет в Расторгуевский переулок, чтобы возвратиться в родной парк.
       Я уже был наготове с портфелем в левой руке и, когда машина замедляла ход на повороте, я ловко бросал портфель в углубление между бампером и кузовом машины слева от запасного колеса, а сам, повернувшись задом к кузову машины, как хороший эквилибрист, плюхался в углубление справа от запасного колеса. Так я проделывал эту штуку безнаказанно довольно долго.
       Наконец, шоферы, видимо, заметили эти мои проделки и решили меня проучить. Я, ничего не подозревая, снова проделал эту акцию, но тут случилось непредвиденное. Огромные ворота парка были раскрыты настежь, и шофер, почти не сбавляя скорости, влетел внутрь. Я едва успел спрыгнуть. Тут же ворота захлопнулись, и портфель уехал в гараж.
       Я стал стучать в дверь, которая была проделана в воротах. Открылась дверь, и появился злорадствующий сторож:
       "Ага, доигрался, субчик..."
       Я понял, что все это было разыграно заранее...
       "Ну, иди к шоферу, поклонись и попроси свой портфель. Может, и отдаст..."
       Шофер тоже издевался и смеялся:
       "Ну что, брат, придется выкуп с тебя брать, - тогда отдам портфель..."
       Он спросил, в какой школе я учусь.
       "Ага, в 86-ой. В каком классе и как фамилия?"
       Я, опустив голову, сказал.
       "Ну, ладно, забирай портфель и, смотри, перестань так рисковать..."
       Через некоторое время они сообщили в школу, и я стоял уже перед директором и давал показания. Сначала она тоже грозно смотрела и говорила жалкие слова, а потом стала смеяться и сказала, что такого автомобильного "зайца" видит впервые. Мать она не стала вызывать, т.к. я дал честное слово, что больше не буду гоняться за автомобилем, выделывая цирковые антраша, и искушать судьбу...
       Конечно, это моя затея имела, так сказать, исторические корни.
       Еще несколько лет назад, может, года 3-4, в помине не было массового появления таких автомобилей, как М-1 и ЗИС-101, на улицах Москвы. А мы, ребята, цеплялись за огромные выгнутые части рессор сзади извозчичьей пролетки, которая была на дутых шинах. Прокатиться на таком экипаже, прицепившись сзади, доставляло огромное удовольствие. А я только перенес этот стародавний опыт на модернизированный, более современный транспорт - автомобили.
       Кстати, о беге в школу. Перед школой я всегда регулярно хорошо завтракал и, выйдя на улицу, крепко заправленный, припускался бегом.
       (Это же я делал еще совсем недавно, будучи преподавателем вуза, и бегал от Таганского метро до 23-ей больницы, чем страшно удивлял врачей и студентов. Ассистент Левчук даже как-то сказал, что это не очень подходит для преподавателя...)
       Часто, уже прибегая в школу, я вдруг чувствовал распирающие боли в правом подреберье, которые, однако, быстро проходили. Я еще тогда заметил, что эти боли появлялись во время бега, если я плотно покушал.
       Недавно маленький племянник сказал мне, что иногда у него появляются боли во время бега, и он заметил, что это бывает после еды.
       Он просил меня объяснить это. Я своим студентам всегда внушал, что врач должен уметь объяснить любые болезненные состояния.
       А здесь все очень просто: когда ты после еды бежишь, кровь начинает переполнять вены печени, она разбухает. Правый желудочек сердца плохо перекачивает кровь из печени. Капсула печени расширяется, а она очень чувствительна и болезненна.
       Ну, вообще, пришлось прочитать целую лекцию...
      
      

    МОЯ СЕСТРА ЛЮДМИЛА И ЕЕ МУЖ

      
       Совершенно оригинальным человеком была моя сестра Людмила 1910 года рождения. По своей природе она казалась женщиной чрезвычайно тонкой нервной структуры. У нее были черты волевого человека, но вместе с тем было и полнейшее отсутствие инстинкта самосохранения и эгоцентризма.
       Она вполне подходила под определение "святая". Более бескорыстного человека, большего бессребреника я не встречал. Эта женщина всегда была готова поделиться последним куском хлеба и отдать последнюю рубаху. И вокруг нее всегда находились люди, нуждавшиеся в медицинской помощи или тарелке супа.
       Особенно рельефно проявлялось ее бескорыстие во время войны. Она, к сожалению, не окончила даже десятилетки, хотя в 1916-1917 гг. училась в Елизаветинском институте благородных девиц, что на Гороховой улице в Москве. Она не получила высшего образования, несмотря на блестящие способности. Прекрасно рисовала, хотя не прошла никакой школы живописи. Она закончила медучилище и всю жизнь работала детской патронажной медсестрой.
       У нее проявлялась самая искренняя любовь к детям. По сути, она обладала такими познаниями в педиатрии, что зачастую как бы заменяла врача на участке, благодаря своей эрудиции и начитанности в медицинских вопросах.
       Она рано, в 18 лет, вышла замуж за Семена Нариньяни, ставшего известным журналистом. Однако их семейная жизнь не сложилась, и даже рождение сына Юрия в 1929 году не сцементировало семью.
       Людмила являлась сторонницей Сталина, хотя происходила из дворянской семьи, и даже во время развенчания культа личности Сталина у нее на стене продолжал висеть скульптурный темный барельеф Сталина. Она не состояла в партии, но ее безусловно можно было отнести к беспартийным большевикам. Она стояла за коммунизм. Черты русской патриотки сочетались в ней с верой в лучшее будущее русского народа.
       Увы, этому не удалось сбыться, а пока в политическом и социальном плане Россия отброшена далеко назад. Более того, мы ввергнуты в пучину несчастий, быть может, таких, каких Россия еще никогда не видела.
       У Людмилы безусловно имелся ораторский дар. Жена младшего брата Семена Нариньяни, Григория, - Маруся - во время войны работала хлеборезкой в небольшом деревянном павильоне. У нее были какие-то злоупотребления с талонами (тогда еще действовала карточная система). Кто-то из покупателей на нее донес, а время было жестокое. Ее судили и дали 5 лет в колонии строгого режима.
       Потом состоялся пересуд, в котором защитником и свидетелем выступала моя сестра Людмила. У Маруси был маленький двухлетний ребенок. Она так хорошо и убедительно говорила, приводя доводы в защиту Маруси, что суд ограничился одним годом заключения.
       К сожалению, когда Маруся вернулась из заключения, она стала совершенно другим человеком, словно что-то погасло в ней. После этого она уже никогда не работала в торговле и жила случайными заработками.
       Семен Нариньяни и моя сестра поженились в 1928 году и прожили вместе до 1935 года. В 1936 году он встретил молодую красивую женщину Наталью Павловну Герценберг и вступил с ней в брак. В 1937 году у них родился сын Саша, который впоследствии стал директором Научно-исследовательского института искусственного интеллекта.
       Жизнь Семена Нариньяни изобиловала взлетами и падениями и иногда очень больно ударяла его...
       Семен Нариньяни (настоящая фамилия Нариньянц) родился в 1908 году в Ташкенте. Его родители после очередной тюрко-армянской резни бежали из Нагорного Карабаха в Среднюю Азию. Его отец, Давид Семенович Нариньянц, до революции был мелким арендатором, а после 1918 года начал работать агентом уголовного розыска. Умер от тифа в 1921 году. Дед Семена Нариньяни занимался виноторговлей.
       В детстве Семен перенес, по-видимому, полиомиелит. Тогда еще эта болезнь не входила в нозологическую номенклатуру болезней, т.е. еще не была хорошо известна врачам. У нас в семье было распространено мнение, что Семен перенес дифтерию, последствие болезни выражалось в слабости мышц левой ноги, что сделало его хромым. С годами хромота прогрессировала.
       По путевке комсомола из Ташкента Семен приехал в Москву с ничтожной суммой в кармане, не имея ни знакомых, ни родственников. Так как он немного играл на фортепьяно, то устроился в клубе - тапером, сопровождающим показ фильмов в немом кино.
       В 1925 году началась его работа в "Комсомольской правде", в Ваганьковском переулке, дом 5, в центре Москвы, рядом с библиотекой им. Ленина. Интересно, что читатели часто путали и присылали письма во всесоюзную газету по странному адресу: "Москва, Ваганьковское кладбище, редакция "Комсомольской правды"".
       В дальнейшем журналистская карьера его быстро продвигалась. Он стал известным журналистом и фельетонистом, и по праву считался "отцом советского фельетона".
       Но Семен писал не только фельетоны, занимался он и драматургией. Написал несколько комедий, и среди них:
       "Аноним", 1952 год, напечатана в "Новом мире";
       "Опасный возраст", 1961 год, поставлена в театре Ленинского комсомола и других театрах страны;
       "Фунт лиха", 1964 год, поставлена в театре "Сатирикон" и других театрах;
       "Послушание", 1968 год, поставлена на телевидении.
       Вообще за сорок лет литературной работы у него вышло около 20 книг.
       Довольно долго основная работа С.Нариньяни продолжалась в "Комсомольской правде", где он проработал значительную часть своей литературной жизни и стал ветераном всесоюзной комсомольской газеты.
       В конце 1952 года по решению ЦК КПСС Семен Нариньяни был переведен в газету "Правда" и назначен редактором отдела фельетонов. И сразу все изменилось... Он стал номенклатурным работником, ему с семьей полагалась поликлиника 4-го Главного управления, дача в Серебряном Бору и персональная машина с шофером.
       Семен увлекался футболом, хотя, конечно, не мог играть сам, и стал неплохим знатоком этой увлекательной игры, знающим футбольным обозревателем. Несмотря на большую редакционную нагрузку, он писал многочисленные очерки о футболе.
       Тогда он давно приметил талантливого юношу, центрального нападающего сборной, Эдуарда Стрельцова. Тот был не менее талантлив, чем легендарный Григорий Федотов. Про Федотова мало кто помнит, что это был дисциплинированный и выдержанный игрок. И о нем С.Нариньяни писал много и всегда в розовых тонах.
       Другое дело - Эдик Стрельцов, отличавшийся недисциплинированностью. Его чрезмерные амбиции с претензией на "короля футбола" подогревались восторженным отношением к нему многочисленных поклонников. Он порой опаздывал или совсем не являлся на ответственные игры, считая, что ему все простят.
       С.Нариньяни решил ему по-своему помочь, и в феврале 1958 года в "Правде" был опубликован фельетон "Звездная болезнь".
       Семен отчасти предупреждал новую звезду - Стрельцова - о недостойном поведении и возможных последствиях, которые вскоре не замедлили сказаться. Эдик ответил через газету, что он осознал свое неправильное поведение и обещал исправиться.
       Видимо, некоторое время он держался, но потом опять покатился: снова пьянки, гульбища... - и карьера Стрельцова закончилась.
       Между тем пьеса С.Нариньяни "Опасный возраст" совершала стремительное шествие по стране и была поставлена в 150 городах. Только на сцене театра Ленинского комсомола в Москве она прошла более 500 раз.
       Но в жизни каждого человека бывает кризисный период, который может круто изменить течение жизни...
       В газета "Правда" 14 августа 1959 года был помещен фельетон С.Нариньяни о начальнике СМУ-73К. Этот начальник вел разгульный образ жизни, пьянствовал и дебоширил, но, так как он выполнял производственный план, более высокое начальство его не наказывало, и переводило в другие СМУ.
       С.Нариньяни, как обычно, проверил все факты, но не догадался проверить состояние здоровья прототипа. А подвергнутый критике начальник, прочтя фельетон, очень сильно напился, и сердце его не выдержало. Он умер...
       Дело приняло серьезный оборот - смерть человека... 15 сентября 1959 года ЦК КПСС вынесло постановление "Об ошибочном фельетоне "Ухарь"". И - завертелось, пошло-поехало...
       Нашлись недоброжелатели и даже враги, которые с наслаждением стали раздувать шумиху вокруг имени Нариньяни. В итоге эти события отлучили Семена от "номенклатуры".
       Его даже не долечили (а он был болен), закрыли больничный лист и отобрали пропуск в "кремлевку".
       Видимо, врачи, дававшие когда-то клятву Гиппократа, имели свой взгляд на принципы деонтологии. Недаром ходило двустишие:
       "Полы паркетные -
       Врачи анкетные..."
       Семену объявляется строгий выговор, ЦК КПСС "отмечает, что изложенные факты не соответствуют действительности, и что автор пренебрегал правилами тщательной проверки фактов и опорочил группу работников..."
       Вместе с тем, не все сходилось в этом постановлении ЦК КПСС, т.к. в конце было сказано, что обкомом партии намечены меры по оздоровлению обстановки в СМУ-73, и что на виновников наложены взыскания. Таким образом, составители постановления сами себе противоречили.
       И только через 17 лет - в 1972 году Свердловский райком КПСС ходатайствовал по этому вопросу перед секретариатом ЦК КПСС, и выговор был "снят".
      

    Юра Нариньяни - МАСТЕР НА ВСЕ РУКИ

      
       Юра Нариньяни родился в 1929 году в Москве. Это сложная, противоречивая натура, и не без талантов. Конечно, развод моей сестры Людмилы с Семеном Нариньяни тяжело сказался на воспитании и формировании Юры. Он рос нервным и впечатлительным ребенком, и думаю, что отрицательное влияние на некоторые черты его характера оказала дворовая обстановка, где он рос, т.к. среди сверстников было много таких, которых воспитывала только улица.
       Да и военные годы, которые как раз пришлись на отрочество Юры, не способствовали нормальному развитию. Он рано был определен в ремесленное училище, во время войны, когда нужны были кадры для заводов. После окончания ремесленного училища он стал токарем на заводе "Калибр", а оттуда поступил в производственные мастерские ЦАГИ, где проработал до пенсии токарем 7-го разряда.
       В процессе овладения своей специальностью он стал виртуозным токарем, я бы сказал, художником своей профессии. В последнее время он работал на станке, выполняя сложные срочные заказы, изготовляя индивидуальные детали для экспериментальных приборов самолета. Он даже был лично знаком с Туполевым.
       Юра из-за своего невоздержанного и вспыльчивого характера не мог подняться по карьерной лестнице, несмотря на многочисленные и очевидные таланты.
       Он почему-то всегда был в оппозиции заводскому начальству, хотя и пользовался уважением руководства. Но оно в итоге не особенно жаловало Юру за его острый язык и несдержанный характер.
       Среди рабочих он пользовался безусловным авторитетом, и если возникала конфликтная ситуация, то он всегда вставал на защиту обвиняемых, пользуясь своим ораторским даром.
       Он был весьма начитан, совсем неплохо писал стихи, которые нигде не издавались...
       Он все же всегда стоял выше толпы, которая его окружала, и немного презрительно относился к простым рабочим, т.к. сильно от них отличался по уровню развития и знаний. А своих друзей по профессии иногда с насмешкой называл "чурашниками" (от слова чурка).
       Некоторое высокомерное отношение к людям и чрезмерная вспыльчивость сильно мешали его продвижению вперед.
       У него были замечательные способности художника- портретиста и рисовальщика, и в 27 лет он поступает в Художественное училище, сразу на 2-й курс. Родственники радовались и гордились - Юра на правильном пути и станет хорошим профессиональным художником.
       Но не тут-то было... И там не давала покоя его мятежная душа.
       Будучи на 2-м курсе он не поладил с классной наставницей.
       В классе учились 18-20-летние ребята, а он взрослый, сильный мужчина, конечно, резко контрастировал с еще не знавшими жизни молодыми людьми. Благодаря своей большой воле и просто человеческому очарованию (он был прекрасный рассказчик), он подчинил себе соучеников и периодически устраивал сабантуи.
       Один из сабантуев с горячительными возлияниями был зафиксирован энергичной молодой наставницей, и она поставила вопрос о поведении Юры на педсовете. Там она заявила о его отрицательном, губительном влиянии на молодых людей и потребовала исключения Юры из училища.
       Не помогли ни хорошая успеваемость, ни успехи по основной специальности. Педсовет дружно проголосовал за исключение, и Юра снова вернулся к прежней профессии токаря.
       Юра отличался еще и хорошими способностями к спорту. Уже находясь в армии, в г.Наре, в 1947 году, где стояла дивизия, возглавляемая генералом Якубовским, впоследствии командующим войсками в Советской Германии, Юра успешно выступал как лучший нападающий футбольной команды дивизии, а в зимнее время - как лучший хоккеист. На межармейских соревнованиях дивизионная футбольная команда завоевывала призовые места, и Юру очень ценил и отличал генерал Якубовский.
       Когда он демобилизовался, он мог бы и на этой стезе добиться больших успехов, но опять ему мешал характер...
       Он был по своей натуре весьма щепетильным человеком и никогда не допускал, чтобы отец, известный в футбольном мире человек, ему как-то протежировал, а его футбольная котировка была настолько высока, что речь шла о его приеме в команду мастеров "Спартака".
       Но и здесь вмешался его нрав, и как рассказывает очевидец, когда Юра пришел на первую игру, где должна была состояться его апробация как игрока, он как-то заносчиво стал разговаривать с тренером.
       А потом, во время игры, нарочно или случайно он, сильно ударив по мячу, попал в тренера, и тот окончательно настроился против его кандидатуры.
       Надо отдать ему должное - он никогда не прибегал к защите или протекции своего отца Семена Нариньяни.
       Потом он играл во второстепенной команде "Строитель", и там был кумиром любителей футбола, как красиво и напористо играющий нападающий.
       Также зигзагообразна протекала и его личная жизнь.
       Первый брак его был неудачный. Со своей второй женой, Симой Королевой, Юра Нариньяни познакомился в 1974 году, в пансионате в Крыму. Сближение наступило быстро. В марте 1975 года состоялась их как бы официальная помолвка на квартире Юрия, на улице Молостовых...
       Но во время застолья возникла страшная ссора между отцом Симы, Петром Петровичем, и Юрием. Петр Петрович неосторожно задел болезненную для самолюбия Юрия национальную тему - "армянский вопрос".
       Впрочем, ничего предосудительного Петр Петрович, кажется, не сказал, но Юра придрался к словам и стал поносить Петра Петровича и всю его "семейку". Бурная ссора переросла в грандиозный скандал, грозивший перерасти в рукопашную.
       С трудом уняли Юру, и это сделала тетка, моя сестра Ляля, но и она была осыпана ругательствами и оскорблениями, подогреваемыми не совсем трезвым состоянием Юры, хотя обычно Юра к Ляле относился с большим уважением и даже любил.
       Вот что делает с людьми "зеленый змий"! Вечер, так хорошо начавшийся, был окончательно сорван, а его последствия, казалось, приведут к полному разрыву отношений между Юрой и Симой.
       Володя, муж моей племянницы Киры, заявил, что он больше никогда в жизни не сядет за один стол с Юрой. Потом все они собрались и пошли домой.
       Затем состоялся еще один трагикомичный эпизод. Когда шли по двору, Юра, все еще не успокоившейся, сорвал обручальное золотое кольцо с пальца и забросил далеко в глубокий мокрый снег, демонстрируя полное пренебрежение к невесте.
       В дальнейшем, однако, дело сладилось, - пути человеческие неисповедимы, - и в марте 1976 года Юра вдруг обратился к моей маме, т.е. своей бабушке Соне, с просьбой благословить их с Симой на брак.
       Мама выполнила эту просьбу, хотя в ту пору ей было уже 94 года и она плохо себя чувствовала.
       Как рассказывала Ляля, мама очень волновалась и переживала, т.к. в своей жизни она никогда никого не благословляла таким образом.
       В дальнейшем вновь созданная семья являла собой образец дружбы и взаимопонимания. У них росла дочь Татьяна, которую Юра очень любил, но воспитывал в жестких правилах.
       Татьяна в дальнейшем удачно вышла замуж, и у них растут два прекрасных мальчика - Дима и Жора. Сама Татьяна работала на телевидении, ведущей программы.
       К сожалению, Юра не отличался завидным здоровьем и в 1990 году скончался от рака желудка, 61 года от роду...
      

    О ПЛЕМЯННИЦАХ

      

    Кира

      
       У меня было 2 родных племянницы: Кира, 1935 года рождения, и Бела, 1939 года рождения. Я могу отзываться о них как о высшей степени порядочных, честных, и интересных в чисто человеческом плане людях.
       Кира с детства была очень послушным и скромным ребенком. Она окончила среднюю школу, ту же самую, что и я, а затем медицинское училище, став хирургической сестрой, в высшей степени ревностно относившейся к своим трудным обязанностям.
       Она работала под непосредственным началом ассистента Савельева, ставшего впоследствии известным ученым, академиком АМН СССР.
       Кира еще застала академика Бакулева, при котором лечебное дело в его клинике и оказание хирургической помощи было поставлено на высокий уровень.
       Профессор Бакулев, сам дисциплинированный, требовал безусловной дисциплины от своих подчиненных. Он совершенно не терпел, когда врач или медсестра был небрежно одеты, не в чистом отглаженном и накрахмаленном халате, с волосами, не заправленным под медицинскую шапочку. Он мог прямо в палате отругать провинившегося, и Кира, будучи очень скромной, но предельно аккуратной, всегда страшно боялась, что Бакулев может к чему-нибудь придраться, но никогда таких случаев с ней не было.
       Проработав хирургической сестрой 20 лет, Кира заболевает туберкулезом и довольно долго лечится. Как последствие этого заболевания у нее осталась привычка, а, может, и объективная причина - постоянно немного покашливать через определенные промежутки времени.
       Потом она решила переквалифицироваться и, окончив курсы, стала работать в противотуберкулезном диспансере N 10, который находился в Волковом переулке, в качестве рентген-лаборанта, и трудилась на этом поприще вплоть до выхода на пенсию.
       Она стала настолько хорошо разбираться в рентгеновских снимках, что могла в полной мере конкурировать тогда и с врачами, особенно, если это были молодые специалисты.
       Между прочим, Кира работала в доме, который когда-то принадлежал нашему родственнику - купцу Плотникову, который жил сразу возле вольеров зоопарка. Он считался одним из основателей московского зоопарка.
       В романе "Анна Каренина" описывается, как Китти катается на коньках, выписывая круги на льду Пресненского пруда, - тогда еще зоопарка там еще не было...
       Я был завсегдатаем зоопарка и редко ходил через центральный вход со стороны Большой Грузинской, а живя в 40 метрах от зоопарка, в Расторгуевском переулке, посещал его через забор со стороны Волкова или Зоологического переулков. Хотя вход туда стоил 15 копеек, все же для меня и это были деньги...
      

    Бела

      
       Другая племянница, Бела, - так ее назвали по моему предложению в честь моей любимой героини, Белы из "Героя нашего времени", - родилась в 1939 году, в апреле месяце.
       Сразу же, летом этого года, наша семья выехала в деревню Котерово напротив Воскресенского монастыря под Новым Иерусалимом. Рядом протекала речка Истра.
       Я, тогда 13-летний мальчик, был страстным рыболовом и просиживал дни на прекрасном живописном берегу речки. Правда, уловы, если и были, то это - плотва, ершики, изредка щуренки.
       Петя, отец Белы, подружился с графом, который тоже снимал дачу, вернее, дом недалеко от нас. Наш хозяин, какого-то худосочного вида, небритый и, кажется, очень больной человек, сдал нам свою хибару, а сам ютился в горнице.
       Комната, где мы ютились, большая по размеру, не имела никакой мебели, была сырой, по углам паутина. Но самое страшное - это мириады клопов, которые днем заползали в щели деревянной избы, а ночью начинали свою охоту на людей. Ночью клопов я уничтожал чисто механически.
       Нынче клопов в домах мало, есть тараканы, а тогда маленькие кровопийцы были бичом и в Москве и в деревнях. Ночью они пикировали на меня, спавшего на раскладушке, с потолка с точностью немецкого пикирующего бомбардировщика.
       Тогда появился "перетрум" - порошок, и еще какое-то средство из далматской ромашки, но эти средства не очень-то помогали, не были эффективными.
       Мама применяла стародавний и, наверное, более надежный способ - ошпаривание кипятком мест скопления этих тварей. Однажды я как-то, совершенно случайно, сместил в сторону старый, грязный плащ, висевший за дверью у входа, и (о, ужас!) - там были полчища клопов.
       В Котерово я тоже познакомился с бывшим графом. Как он там очутился в этой деревушке, выжил и прекрасно себя чувствовал в деревенской глуши на фоне репрессий 1937-38 гг., остается только гадать...
       Конечно, сразу было видно, что это - аристократ, и одет он был соответственно - в белоснежной пикейной паре, в соломенной шляпе, с неизменной тросточкой. Как я понял, он имел какое-то отношение к литературе, избегал политических тем и больше говорил с Петей, студентом литературного института им. Горького, на литературные темы.
       Я привез с собой клетку со щеглом, который жил у меня на Малой Грузинской и прекрасно пел. А здесь я его торжественно выпустил на свободу, и он, выпорхнув, взлетел и скрылся в кустах.
       В Котерово я играл с деревенскими мальчишками в футбол, но они не знали правил обводки и были неточными в пасе. Поэтому это увлечение не было таким уж страстным.
       Я пытался завязать отношения с графом, но он не мог, конечно, заинтересоваться мною, 13-летним мальчишкой...
       Я был одержим рыбной ловлей и однажды попросил Петю соорудить что-то вроде бредня из старого красного одеяла. Эта затея кончилась полным крахом, т.к. при попытке завести этот бредень под стайку рыб, он треснул и развалился.
       Однажды Женя вздумала купать Белу. Обычно ей всегда помогала моя двоюродная сестра Надя, но она отсутствовала, и Женя говорила, что она где-то запропастилась, а надо купать маленькую Белу.
       Когда Надя пришла, то маленькая Кира, картавя, выговорила ей словами матери:
       "Где ты пропадаешь, Беичку надо купать!"
       Еще перед самой войной Маруся Михеева брала двухлетнюю Белу и прогуливалась с ней по Малой Грузинской, и ей доставляло огромное удовольствие, когда встречные прохожие подходили к ней и любовались прелестным ребенком.
       У меня эта тщеславная страсть Маруси вызывала насмешки. Я ей говорил, что надо завести своих и ими гордиться.
       В дальнейшем Бела окончила Институт тонкой химической технологии им. М.В.Ломоносова и была специалистом в области разработки огнестойких лаков. Работала много лет в ГПИ (Государственный проектный институт лакокрасочной промышленности).
       Вероятно, постоянный контакт с химией подорвал ее здоровье, и она перенесла очень серьезную операцию на позвоночнике. Но потом хорошо восстановилась, хотя теперь нигде не служит, но ведет активный образ жизни.
       Она создала ряд ценных лаков и награждена золотой медалью и двумя серебряными медалями ВДНХ, имеет свидетельства об изобретениях.
       По врожденному свойству души Бела никогда никому не умела отказать в просьбах и всегда спешила на помощь болящим и страждущим. Обязательность была неотъемлемой чертой ее характера.
       А мне недавно пришлось столкнуться с таким случаем, где необязательность совершенно непростительна для работника, относящегося к сфере медицины...
       Мой старый друг, Анатолий Васильевич, перенес инсульт и весьма нуждался в постоянной опеке со стороны логопеда. Я приехал к нему, чтобы встретится с этой женщиной-логопедом, но мы прождали 1,5 часа, а она так и не явилась. Вот этому логопеду стоило бы поучиться обязательности у моей племянницы...
       Есть прекрасные, пропитанные горечью слова поэта Сергея Острового:
       Пообещать, пообнадежить,
       Стучаться вестником в дома,
       И обмануть. А тут, быть может,
       Судьба решается сама.
       Украсть бессовестно минуты,
       А то и час. А то и два.
       А ты все веришь почему-то
       В его пустяшные слова.
       И что ему твоя морока?
       Ничто. Он сам себе хорош.
       Нет, он придет - но позже срока.
       А ты все ждешь его, все ждешь.
       Он так привык. Он с этим сжился.
       Он в добродетелях цветет.
       А долг не платит. А божился,
       А клялся громко, что отдаст.
       Журчит, словами истекая,
       Всем все сулит на все лады,
       Необязательность людская,
       Да горше нет такой беды...
      

    Волька ибн Алеша

      
       Всеволод Никитин, мой второй племянник, 1937 года рождения, сын моей младшей сестры Ляли, в шутку был прозван мной "Волька ибн Алёша" в честь известного персонажа книги Лагина "Старик Хоттабыч".
       В детстве он рос болезненным ребенком, и ему еще в раннем возрасте сделали операцию удаления небных миндалин. Но и потом он часто страдал простудными заболеваниями.
       Однако увлечение спортом - футболом и волейболом - позволило ему укрепить свое здоровье, успешно окончить автодорожный институт, и, продвигаясь по карьерной лестнице, он стал высококвалифицированным специалистом в области проектирования крупных промышленных сооружений.
       Его отец, Василий Васильевич Краснощеков, из дворян, подвизался на артистическом поприще, но не стал крупным актером, а выступал в роли второстепенных персонажей в кино.
       В частности, он сыграл роль шпиона в кинофильме "Судьба барабанщика", по одноименной повести Аркадия Гайдара. Там он создал довольно убедительный образ шпиона, коварного и жестокого.
       Сам Василий Васильевич обладал тяжелым и мрачным характером, и Ляля с ним вскоре рассталась. Он женился второй раз, и у него была красивая и вальяжная жена, дочь какого-то крупного чиновника сталинского времени. Они занимали отдельную трехкомнатную квартиру в доме добротной постройки на улице Горького.
       Он не платил алименты на Волика, и я в 1946 году ходил в суд Краснопресненского района, от имени Ляли, которая была весьма щепетильна в этих вопросах.
       Суд присудил взимание с Краснощекова алиментов. Это все-таки здорово поддерживало материальное положение Ляли в послевоенные трудные времена.
       Самое интересное во всей этой истории то, что, когда я явился в Краснопресненский суд за исполнительным листом, там мне сказали, что у них сейчас нет судебного исполнителя, и мне пришлось взять эту роль на себя.
       Я явился по адресу, указанному в исполнительном листе, и вручил его как "черную метку" Василию Васильевичу. Они занимали очень просторную квартиру, но, странно, почти лишенную мебели. В передней лежал огромный старый сеттер. Выглянула испуганная жена, и сам Василий Васильевич расписался в получении исполнительного листа. Выглядел он очень растерянным...
       В дальнейшем, когда он состарился, в нем вдруг проснулись отцовские чувства, и он захотел познакомиться с молодым процветающим сыном. Но Всеволод был непреклонен и не пожелал с ним познакомиться, так никогда в жизни и не пообщавшись со своим отцом.
       Я бы так не сделал, т.к. имел иные представления о превратностях жизни, и мне казалось, что нельзя отказать отцу, даже и провинившемуся в прошлом, в чувстве пробудившегося отцовства. Но таков был Всеволод - ортодокс и ригорист по натуре.
       Еще учась в институте, он увлекся автомобилями, и однажды, выпросив у знакомого автомобиль марки "Москвич", попал в аварию, перевернулся и чудом остался жив.
       При этом очень пострадал кузов машины, и Ляля, любящая мать, отдала все свои сбережения на ремонт машины, потратила 4000 рублей - деньги в то время немалые.
       Правда, впоследствии он стал очень хорошим водителем и даже преподавал в автошколе.
       Женился Всеволод на Татьяне, дочери генерала Георгия Ивановича Федорова, который в Великую Отечественную войну служил в саперных войсках, и ему часто приходилось сооружать переправы через реки под ураганным огнем противника. Он все вынес, дослужился до генерал-майора и одно время занимал должность начальника одного из управлений Генштаба.
       Волик с большим успехом работал в одном из институтов Министерства обороны и выдвинулся в число опытных и преуспевающих специалистов в области проектирования военных и гражданских объектов. Его стали часто посылать за границу как руководителя проекта.
       Он умел неплохо приспосабливаться к жизни и в советское время посетил в качестве строителя 15 стран, и 45 раз выезжал за границу.
       Какое-то время он был ответственным за строительство дачного поселка в 7 км от Чехова, в красивой местности среди соснового бора. Была договоренность со спонсорами строительства, что он получит по окончании строительства в свое полное распоряжение дачу совершенно бесплатно.
       Но эта договоренность не была подкреплена документально, и позже, когда он должен был туда въезжать, ему вероломно указали, что он должен заплатить за эту дачу, как и все, значительную сумму в течение нескольких лет.
       Сейчас, на склоне лет, когда он еще работает, эта дача станет хорошим местом для отдыха и поддержания здоровья...
      

    Болезнь и смерть ЧАЙКОВСКОГО

      
       В 1936 году в Москву из Сталино (теперь Донецк) приехал мой дядя, Петр Петрович Раевский, утверждавший, что ведет родословную от знаменитых Раевских (отличившихся в Отечественной войне 1812 года).
       Петр Петрович был в Сталино хирургом, обладая в высшей степени талантом "божьей милостью", и, когда приезжал в Москву, тут же отправлялся в фундаментальную медицинскую библиотеку на площади Восстания (теперь Кудринская), где просиживал дни, изучая самые свежие достижения в хирургии. В Сталино такой обширной медицинской библиотеки не было.
       В этот раз он, приехав со своей дочерью Наташей, моей двоюродной сестрой, старше меня на 2 года, сумел выкроить один день для похода в театр. Он достал билеты в "Летний театр", еще тогда работавший на территории, прилегающей к Дому Красной Армии (театра Советской Армии тогда еще не было).
       В "Летнем театре" силами артистов Большого театра была поставлена опера П.И.Чайковского "Евгений Онегин", ставшая моей любимой оперой на всю жизнь и прослушанная мною множество раз.
       Я знал многие арии и дуэты из этой оперы, и мы их распевали впоследствии с моим лучшим близким другом, Юрием Букреевым, обладавшим замечательным баритоном. Например, мы исполняли с трепетом знаменитую сцену дуэта Ленского и Онегина - "Враги".
       Конечно, тогда, в 10 лет, я еще не все мог понять в сложной завязке сюжета, но музыка мне сразу понравилась, и владела мною всю жизнь.
       В 1957 году я посетил могилу П.И.Чайковского на Тихвинском кладбище-некрополе в Ленинграде и возложил цветы.
       На могильном холме, обнесенном оградой, на высоком цоколе из красного финского гранита высится надгробный памятник. На гранитном пьедестале - бронзовый бюст Чайковского. В теплую погоду - на могиле свежие цветы. А у подножия памятника растут ландыши. Их привезли сюда из клинского сада. И каждую весну здесь в тенистом саду некрополя растут любимые цветы Чайковского.
       Величие гения заключается и в его продуктивности. За три десятилетия П.И.Чайковским была проделана поистине титаническая работа. Создано 10 опер и три балета, семь симфоний (включая "Манфред") и пять инструментальных концертов, сюиты, увертюры, фантазии, ансамбли и хоровые произведения, свыше ста фортепьянных произведений, более ста романсов. С крайним напряжением сил и воли проделана огромная работа, оставившая неизгладимый след в музыкальной культуре России и всего мира.
       Мне как врачу-терапевту пришлось прочитать материалы журналистов и врачей о причинах смерти П.И.Чайковского. До сих пор не сходит со страниц некоторых изданий необъективная придуманная версия о том, что П.И.Чайковский "отравился", хотя то, как развивалась и прогрессировала болезнь в считанные часы, на фоне непрекращающихся случаев холеры в эти дни, указывало именно на этот диагноз.
       Другое дело, что и Модест Ильич и врачи, братья Василий и Лев Бертенсоны, лечившие Петра Ильича, не сразу обратили внимание на серьезность заболевания. И благоприятный момент для лечения был просто упущен.
       Кратко я хочу остановиться на последних днях жизни Петра Ильича...
       Вот как развивались события, если следовать развитию хронологии болезни, приведшей Петра Ильича к летальному концу.
       После приезда Петра Ильича из Клина в Петербург с 9 по 20 октября он был здоров и встретился с родственниками, с коллегами-музыкантами, почитавшими его талант.
       Говорили тогда, что он полон творческих замыслов и собирается написать новую оперу и ряд симфонических и камерных произведений.
       Жил он на квартире своего брата Модеста Ильича, в доме на углу Мойки и Малой Морской. Модест Ильич, также как и Петр Ильич, в это время жил холостяком; он сделал определенные успехи в драматургии, и вскоре должна была состояться премьера его пьесы "Предрассудок".
       20 октября в Александринском театре давали пьесу А.Н.Остров­ского "Горячее сердце".
       Собрались родственники П.И. Чайковского. Потом в ложу к ним пришел композитор Глазунов. Позже присоединились артист Ю.М.Юрьев - известный рассказчик-юморист, И.Ф.Горбунов - владелец фортепьянной фирмы "Мюльбах", и другие.
       В антракте П.И.Чайковский с братом ушли за кулисы, в артистическую знаменитого артиста-комика К.А.Варламова, там болтали о чем придется, и, смеясь, Чайковский, к слову пришлось, упомянул "о противной курноске-смерти"...
       Обращаясь к Варламову, Петр Ильич сказал:
       "Мы с вами, Константин Александрович, успеем еще познакомиться с ней. Я знаю, что я буду жить долго..."
       После спектакля компания зашла поужинать в ресторан Лейнера на углу Мойки и Невского.
       Далее выдвигается версия, которая приводится во всех источниках - о возможной причине заражения холерой.
       Заняли отдельный кабинет, заказали устриц. Петр Ильич попросил официанта принести стакан воды.
       Официант замялся:
       "Кипяченой, извините, нету-с..."
       "Так дайте сырой и похолоднее!" - будто бы с нетерпеливой досадой сказал П.И.Чайковский.
       Этот эпизод кажется вымышленным, т.к. все в Петербурге знали, что эпидемия холеры еще не кончилась, и, конечно, в кругах интеллигенции прекрасно были осведомлены о необходимости пользоваться при питье только кипяченой водой.
       Все присутствующие якобы стали уговаривать его не пить сырой воды, ссылаясь на холерную эпидемию.
       "Это предрассудки... - отмахивался Чайковский. - Не верю я в холеру".
       "Ну, знаешь, Петя, это просто возмутительно! Я категорически запрещаю тебе пить сырую воду!" - говорил ему Модест Ильич.
       В этом эпизоде мне тоже видится фальшь и придуманность.
       Потому что на последних этапах трагедии Модест Ильич не выказывал столь твердой заботливости о здоровье брата. Да и мог ли Модест Ильич, младший по возрасту, диктовать свою волю старшему брату?
       В этот момент вошел официант, неся на подносе стакан воды. Оба брата вскочили с места и бросились навстречу официанту. Но старший опередил младшего, успел схватить с подноса роковой стакан и залпом выпил его. Все это весьма странно...
       А наутро 21 октября Чайковский не вышел в гостиную к чаю. Он чувствовал себя плохо и просил послать за слабительным, которое ему помогало в таких случаях.
       Как будто Модест Ильич предлагал Петру Ильичу тогда же послать за врачом, но тот отказался.
       До завтрака и после него Модест Ильич занимался до 5 часов своими делами.
       Но что же это были за дела? Об этом не говорилось ни слова, что и понятно, ибо все эти дни Модест Ильич отдавался заботам, связанными с премьерой его пьесы "Предрассудок", которая должна была состояться 28 октября - в день, когда на самом деле произойдут похороны Петра Ильича!
       Самое ужасное, что премьера-таки состоялась в день похорон, и не была отменена, что еще раз показывает истинное отношение Модеста Ильича к безвременно усопшему брату.
       Но еще больше критики в адрес Модеста можно высказать за то, что он после завтрака до 5 часов бросил брата на попечение лакея, который по собственному почину бегал в аптеку и, сообразуясь со своими медицинскими познаниями, пытался помочь Петру Ильичу.
       То, что Модест Ильич занимался исключительно своим спектаклем, несмотря на начало болезни брата, оказавшейся смертельной, - целиком на совести брата. Отсюда его стремление вообще умалчивать о многом, и о своем бездействии, вызывающее путаницу при попытке восстановить события роковых дней.
       Так что, несмотря на то, что к вечеру 21 октября состояние больного резко ухудшилось, с ним в этот момент не оказалось компетентного и близкого человека, а Модест Ильич повел себя просто как легкомысленный и безответственный человек.
       Видно, у него не было понимания великой значимости фигуры его брата для России, да и для всего человечества.
       Он суетился, придавая огромное значение постановке своей пьесы, и забыл, какую он ответственность несет за здоровье и благополучие великого брата.
       Кто сейчас знает о драматурге Модесте Ильиче и кто слышал о его пьесе "Предрассудок", отвлекшей его в трудную минуту от такой важной и необходимой заботы о брате?
       Просматривая газетные сообщения тех лет о смерти Петра Ильича, я не увидел острой критики в адрес его брата Модеста, и, пожалуй, вообще никакой критики не было, а от его энергичный действий на первых этапах болезни Петра Ильича зависело многое.
       Конечно, можно только сожалеть, что возле великого музыканта России не было тогда по-настоящему любимой женщины - жены, человека, друга или матери, безвременно скончавшейся в 40 лет от той же холеры.
       В этом смысле другой великий наш художник, Л.Н.Толстой, был в лучшем положении.
       Несмотря на кризисные ситуации, которые переживал Лев Николаевич во второй половине свой семейной жизни, он до конца жизни пользовался любовью и заботой своей жены. Не надо забывать, что Софья Андреевна, несмотря ни на что, его любила. И всю жизнь проявляла чисто материнскую (может быть, даже иногда нелепую) о нем заботу.
       Никогда не дожил бы великий писатель до своего преклонного возраста (82 года), если бы не ежедневная забота о нем Софьи Андреевны. Каждый день заказывали для него специальные блюда и зорко следили за малейшим его недомоганием.
       "Левочка любит перед сном съесть какой-нибудь фрукт..." - и каждый вечер на его ночном столике лежит яблоко, груша или персик. Для Левочки варится какая-то особенная овсянка, особенные грибки, доставляется из города цветная капуста и артишоки, а для того, чтобы он не отказывался от этой еды, от него наивно скрывается цена этих продуктов.
       Мир преклоняется перед величием Толстого, его чтут, его читают. Мир преклоняется и перед великим Чайковским...
       Но кому-то надо его кормить, кому-то надо сшить для него блузу и штаны, и, когда болен, кому-то надо за ним присмотреть...
       А кто мог присмотреть за благополучием и здоровьем П.И Чайковского? Младший брат, который в трудную минуту бросает старшего и предается своим эгоистическим интересам?
       Можно только сожалеть, что такого лелеющего и пестующего человека возле гения музыки не оказалось...
       Работа же по уходу за Львом Николаевичем была трудная и неблагодарная, и только такая верная и преданная жена, как Софья Андреевна, была способна на это.
       Одна из причин, почему она боялась его ухода, была ведь и та, что, если он уйдет, его здоровье не выдержит новых условий жизни, - в этом она, к сожалению, оказалась права.
       Если бы случилось, что она умерла в начале восьмидесятых годов, когда была больна, ее память осталась бы навсегда идеалом русской женщины.
       Про нее бы говорили, что, если бы не она, Толстой никогда бы не написал ни "Войну и мир", ни "Анну Каренину". И это было сущей правдой, - только на фоне семейного счастья, которым был окружен Лев Николаевич в первые пятнадцать лет семейной жизни, была возможна направленная созидательная работа.
       Надо еще вспомнить и, безусловно, преклониться перед подвигом Софьи Андреевны как женщины-матери...
       Из тринадцати детей, которых она родила, она одиннадцать выкормила собственной грудью. Из первых тринадцати лет замужней жизни, она была беременна сто семнадцать месяцев, т.е. десять лет, и кормила грудью больше тринадцати лет.
       В то же самое время она успевала вести сложное хозяйство большой семьи и сама переписывала "Войну и мир", и "Анну Каренину", и другие вещи - по восемь, десять, а иногда и двадцать раз каждую.
       Но... вернемся к хронологии печальных событий болезни нашего композитора...
       К пяти часам Модест Ильич беспечно возвращается домой, и, наконец, увидев, что болезнь угрожающе усилилась, посылает за любимым врачом Петра Ильича - Василием Бертенсоном, которого, как потом выяснилось, не оказалось дома.
       Усиление болезни и посылка за врачом, не показались, однако Модесту Ильичу достаточно серьезным основанием, чтобы остаться дома, и он снова уехал, около шести часов, положив на живот брата согревающий компресс. В отсутствии Модеста Ильича положение становится все хуже и хуже.
       В промежутке между 6 и 8 часами вечера слуга Модеста Ильича, Назар, не дождавшись Василия Бертенсона, послал за первым попавшимся доктором.
       То, что должен был сделать Модест Ильич для "обожаемого брата", сделал простой слуга.
       Но о холере еще никто не думал...
       Согласно отчету Модеста Ильича Василий Бертенсон прибывает в 8 часов 15 минут. С его визитом связан очередной фатальный момент в течении болезни.
       В отчете о течении болезни написано:
       "Доктор в первое время не мог констатировать холеру, но сразу убедился в крайне серьезном и тяжелом характере болезни".
       Сам В.Бертенсон в воспоминаниях, написанных гораздо позднее, с явной попыткой оправдать свою некомпетентность в вопросах знания течения холеры и явное неумение ее лечить, утверждает, однако, что он якобы сразу убедился, что у него не обострившийся катар желудка и кишок, а нечто худшее.
       Между тем, как он сам признает, настоящей холеры он никогда не видел, - тем не менее, по освидетельствованию выделений больного у него не осталось сомнения, что у Петра Ильича форменная холера.
       Непонятно, как Чайковского мог лечить врач, едва кончивший курс и никогда не видевший холеры, в то время как в клинических больницах Петербурга были рядовые практические врачи, умевшие справляться с холерой и умевшие лечить таких больных, т.к. это были не белоручки типа Бертенсонов, изображавшие из себя элитных домашних врачей.
       Василий Бертенсон, осмотрев Чайковского, вышел в соседнюю комнату и заявил родственникам Петра Ильича о серьезности заболевания и то, что такую болезнь он не может лечить, - о своей "нравственной ответственности", - расписавшись в своей полной беспомощности и бесполезности.
       Как бы то ни было, пока Василий Бертенсон говорил о своей "нравственной ответственности", равно как и пытался оправдаться, диагноз еще не был поставлен, а время - шло.
       Ночь с 20 на 21 октября Петр Ильич провел очень дурно.
       И только в 11 часов вечера 21 октября, наконец приглашенным старшим братом, лейб-медиком Львом Бертенсоном был поставлен диагноз холеры, когда прошло уже более суток.
       И все это время при стремительном развитии угрожающих симптомов холеры, когда роль играют часы, Петр Ильич оставался без врачебной помощи.
       Это отсутствие озабоченности судьбой больного со стороны брата и его неосознание серьезности положения, какое-то непонятное легкомыслие служат, на мой взгляд, достаточным основанием для обвинения Модеста Ильича в оставлении брата без помощи.
       Когда изучаешь материалы последующих опровержений и Бертенсона, и Модеста Ильича, - складывается впечатление о невольной или заранее предусмотренной договоренности о взаимной поддержке перед лицом разъяренной общественности, когда возмущенные почитатели увидели, как эти люди вначале ничего не делали на первых этапах болезни Петра Ильича, чтобы спасти больного, а потом и Бертенсон, и Модест Ильич писали письма с сожалениями о тяжелой утрате и взаимными реверансами.
       Конечно, корпоративный дух медиков помогал и в то время, и действия Бертенсона не получили осуждения во врачебной среде. Авторитет лейб-медика Л.Бертенсона, как это часто бывает, вознесенный на вершину славы без достаточных оснований, в кризисную минуту действовал не так как надо.
       Тут еще вспомнишь заявление музыкального критика М.Иванова в 1881 году, о "щемящем" чувстве, которое он испытал при посещении больницы, в которой умер М.П.Мусоргский, устроенный туда по протекции Л.Бертенсона, и к лечению которого тоже имел отношение этот врач.
       Мне всегда казалось, да и это очевидно, что врачи, вращавшиеся в высших сферах, около сильных мужей мира сего, поставленные в привилегированное положение, вели слишком легкую и тепличную жизнь. У них не было наращивания серьезного опыта в обыкновенных больницах, где через руки врачей проходит огромное количество больных и, следовательно, врачи видят все разнообразие болезней.
       Ведь уже в то время, в конце XIX-го века, холеру умели успешно лечить, особенно, если она застигнута на ранних стадиях болезни.
       Тогда же еще велась полемика о важности неосуществленной во время болезни Петра Ильича теплой ванны, которой врачи в то время придавали огромное значение...
       В субботу, 23 октября (надо помнить, что заболел Петр Ильич 21 октября, в четверг) был поставлен вопрос о назначении больному теплой ванны, как панацеи, как средству, могущему переломить ситуацию, хотя положение к этому времени было критическим (начались тонические судороги, совершенно перестали работать почки, не выделялась моча).
       При обсуждении этого вопроса старший брат, Николай Ильич, и Модест Ильич были против ванны, т.к. их мать, страдавшая холерой, умерла именно при погружении в теплую ванну. Да и сам Петр Ильич отрицательно относился к этому средству лечения.
       Л.Бертенсон придавал большое значение теплой ванне, но он не настоял на исполнении этого назначения, и получилось, что он пошел на поводу у родственников - самая худшая форма сдерживания инициативы врача. В таких случаях решительный и уверенный в правильности своих действий врач должен не бояться ответственности и отстаивать свою точку зрения.
       А этого не произошло, и это мероприятие было отложено до воскресенья 24 октября, когда, наконец, решились сделать ванну, но было поздно. Погружение Петра Ильича в теплую ванну дало лишь временный эффект, привело к ухудшению сердечной деятельности и нисколько не повлияло на нарушение функции почек.
       В 3 часа утра 25 октября 1893 года П.И.Чайковский скончался.
       Итак, резюмируя вышесказанное, можно упрекнуть Модеста Ильича в небрежности по отношению к брату, человеку, дорогому всей России, пенять по поводу недостаточно эффективного и некомпетентного лечения больного врачами, братьями Бертенсонами, мало знакомыми с особенностями течением холеры и ее лечения.
       В настоящее время лечение азиатской холеры почти всегда бывает успешным и благоприятным, если болезнь застигнуто вовремя.
       Борьба с гиповолемическим шоком поставлена на высоком уровне, а таковой как раз и наблюдался у Петра Ильича. Один из главных методов заключается в обильном наводнении жидкостью обезвоженного во время холеры организма больного с растворенными в ней электролитами. Введение этой жидкости не капельно внтривенно, а струйно и в больших количествах, до 7-8 литров, является наиболее эффективным средством лечения. И только после прекращения рвоты назначается тетрациклин. Даже сердечно-сосудистыми средствами рекомендуется пользоваться с осторожностью, уже не говоря о том, что теплая ванна недопустима и вредна.
       В момент эпидемии холеры Эль-Тор на территории южных областей России летом 1970 года успешно применялись своевременно проводимые проверенные противоэпидемические мероприятия и лечение заболевших.
       Еще, мне кажется, надо иметь в виду, что в современных условиях, при современном состоянии экстренной противоэпидемической помощи и уровне научной медицины гения мировой музыкальной культуры можно было бы спасти. Пусть эпидемиологи и инфекционисты мне возразят...
       Вообще, многих великих людей, особенно умерших от пневмонии, в том числе Л.Н.Толстого, как мне кажется, можно было спасти, и продлить их физическую и творческую жизнь, если бы они жили в наше время...
      

    Великий Тургенев

      
       К тете Эмме, нашей соседке по площадке, приходили заказчики, часто весьма известные, например, писатель Чернов и внучка Тургенева.
       Интересно, что последняя была очень похожа на И.С.Тургенева. Такая же высокая, горделивая осанка, красивая голова и седеющая копна прекрасных волос. Глаза ее выражали добродушие.
       Приходя к тете Эмме в гости и играя со своим сверстником Эдиком, я несколько раз видел там эту величественную даму. Тогда, будучи мальчиком, я не придавал этому знакомству никакого значения. Но вот как рассказывала историю жизни этой женщины тетя Эмма...
       И.С.Тургенев поступил в Петербургский университет и летом приехал на каникулы в Спасское-Лутовиново, в свое родовое гнездо. Там он стал ухаживать за дворовой девицей, очень красивой и смышленой, и когда Тургенев уехал, то в результате возникшей связи появились на свет две девочки-близнецы, коих мать Тургенева постаралась воспитать и дать образование, а в дальнейшем обе они оказались в Париже.
       Одна из них, уже будучи взрослой, попала под фиакр и погибла.
       Другая дочь И.С.Тургенева - Полина, вышла замуж и родила ту самую внучку, которую я встречал у тети Эммы...
       Что это было - фарс, мифология или стремление получить сенсацию, - но только будучи в 1962 году в Спасском-Лутовиново, я рассказал об этой истории в присутствии экскурсантов экскурсоводу.
       Она пожимала плечами и говорила, что об этой матримониальной истории ей ничего не известно, и что только чья-то необузданная фантазия была способна на такую выдумку. Меня все-таки удивила неосведомленность музейных работников о деталях жизни Тургенева.
       Уже работая преподавателем в 1-ом Московском медицинском институте, я прочел однажды дневник о болезни и последних днях И.С.Тургенева в Буживале и пришел к выводу, что Иван Сергеевич страдал раком легких и метастазами в позвоночнике и погиб от этих болезней.
       Литературные источники говорили, что Иван Сергеевич очень боялся смерти и не стеснялся говорить о том, что со страхом думает о смерти, т.к. не представляет себе, как погибнет тот обширный художественный мир, в котором он живет и так успешно творит.
       Огромный интерес представляет собой отношения двух великих русских писателей Л.Н.Толстого и И.С.Тургенева. И.С.Тургенев, воспитанный на традициях и взглядах "неистового Виссариона", не мог сочувствовать Л.Н.Толстому в его нападках на Чернышевского и Жорж Санд. И.С.Тургеневу также не нравились философские метания Льва Николаевича, отрицание лучших творений мировой литературы и искусства как якобы не нужных народу. Так, Рафаэля в изобразительном искусстве, Шекспира - в литературе, Вагнера - в музыке тот, как известно, называл "великими притворщиками".
       Толстой, в свою очередь, не выносил либеральных тенденций в мировоззрении Тургенева. Оба в пылу споров часто бывали несправедливы друг к другу, и это полемика привела к разрыву в 1861 году.
       Ссора между Толстым и Тургеневым произошла 27 мая 1861 года в имении А.А.Фета, Степановке. Непосредственным поводом к ней послужило ироническое замечание Толстого о благотворительной деятельности дочери Тургенева - Полины.
       Сразу же после ссоры, поехав в имение своего знакомого И.П.Бо­ри­сова - Новоселки, Толстой написал письмо Тургеневу и потребовал письменных извинений. Тургенев немедленно выполнил это требование, но его письмо по ошибке не дошло до адресата. Тогда Толстой послал Тургеневу резкое письмо с вызовом на дуэль. Позднее, получив извинительное письмо Тургенева, Толстой взял свой вызов обратно, и дуэль не состоялась.
       С самого начала их знакомства происходили между ними недоразумения, которые они всегда старались сгладить и забыть, но которые через некоторое время иногда в другой форме опять поднимались, и опять приходилось объясняться и мириться.
       О литературном соревновании не могло быть и речи, т.к. Тургенев признавал за Толстым огромный талант и никогда не думал соревноваться с ним. Тургенев тогда не понимал, насколько сильно завладело Толстым его новое мировоззрение, и готов был причислять этот порыв к его всегдашним чудачествам, к которым он причислял его занятия педагогикой, хозяйством, изданием журнала и пр.
       В 1883 году Толстой получил от Тургенева последнее предсмертное письмо, написанное карандашом. Он еще раз призывал его вернуться к художественному творчеству писателя и называл его "великим писателем земли русской", что страшно не нравилось Толстому.
       Толстой ненавидел подобные высокопарные эпитеты и восклицал: почему "писатель земли"?!
      

    МОЙ ЛЮБИМЫЙ КУПРИН

      
       В 1937 году закончились экзамены в 4-ом классе. Я тогда перенес ангину. Лидия Евгеньевна Литвинова, уступая просьбам моей матери, освободила меня от сдачи переходных экзаменов и перевела меня в пятый класс без экзаменов, т.к. в дневнике по четвертям у меня не было ни одной посредственной отметки. Я собирался ехать отдыхать к моей незабвенной тете Ксении Ивановой в Выпуково.
       Я тогда прочитал немало рассказов Александра Ивановича Куприна, и он сделался моим любимым писателем наряду с Антоном Павловичем Чеховым. Наверное, к чтению его произведений меня подвигло еще и сообщение о приезде А.И.Куприна, его возвращении из эмиграции из Парижа в июне 1937 года после 17-летнего добровольного изгнания.
       Тогда в "Известиях" были опубликованы краткие отрывки воспоминаний выдающегося русского писателя. Куприн писал, что он с болью вспоминает о своем пребывании в эмиграции. Особенно тягостны были последние дни пребывания в Париже.
       Как и все русские, Куприн и великий шахматист Алехин посещали широко известный в кругах русских эмигрантов в Париже ресторан "Мартьяныч"...
       Тогда бросалась в глаза одна странная вещь: очень многих людей революция поставила на свое настоящее место. Кем были многие из эмигрантов до революции? Многие из них занимали посты, играли видную роль при дворе, часто были всемогущи и всесильны, имена их были известны каждому, - и все это было не то, что они представляли собой на самом деле. Только здесь, выброшенные из тихой заводи, они обрели свое истинное лицо.
       Так, на кухне шикарного ресторана "Эрмитаж" в Париже колдовал повар - бывший губернатор. Говорили, что губернатором он был злым, придирчивым и завистливым, но поваром оказался чудесным, и кухня его пользовалась огромным успехом у русских гурманов.
       А сколько великолепных лакеев, услужливых метрдотелей, лихих шоферов вышло из людей, принадлежавших к самым высшим классам старого общества? А сколько сутенеров, жуликов, шулеров вышло из тех, кто имел громкие титулы!
       Правда, с этой накипью за борт попали и совсем иные люди, бывшие гордостью России, и среди них Куприн.
       Именно в ресторане "Мартьяныч" перед отъездом А.И.Куприна разыгралась постыдная сцена, когда антисоветски настроенные русские эмигранты стали обвинять великого писателя в предательстве и измене "белому делу", хотя А.И.Куприн никогда в эмиграции никакой политической деятельностью не занимался.
       Один из корифеев предреволюционной русской прозы, наиболее читаемый и признанный всей Россией писатель, уехав на Запад, Куприн, к сожалению, более не создал значительных произведений, соизмеримых с такими шедеврами, как "Поединок", "Яма", "Гранатовый браслет", "Гамбринус", "Кадеты"...
       Куприн вначале пробовал было писать рассказы, черпая материалы и сюжеты из окружающей среды. Но кого мог интересовать французский быт? Заработки в газетах были невелики. Пришлось открыть переплетную мастерскую, где дела шли плохо, к тому же писатель стал плохо видеть и почти ослеп.
       Его дочь Ксения, красивая способная девушка, снималась немного во французском кино, помогая родным, мечтая о возвращении на Родину...
       И вот Александр Иванович, москвич, - снова в родном городе!
       На его даче в Голицино перебывало в гостях много советских юношей и девушек. Он фотографируется с группой красноармейцев, и эта фотография появляется в печати. Его поражает бодрость и безоблачность духа советских людей. Это прирожденные оптимисты, считает он. Ему кажется, что по сравнению с юношами дореволюционного периода у них даже походка стала более свободная и уверенная. Видимо, это результат регулярных занятий спортом. Его порадовал высокий уровень образованности советской молодежи: кого ни спроси - конспектируют, делают выписки, получают отметки...
       К сожалению, великий русский писатель был уже тяжело болен и подышал воздухом Родины очень мало времени, около года.
       Последнее время он жил в Ленинграде. Он скончался 25 августа 1937 года. Перед смертью он говорил:
       "Даже цветы на Родине пахнут по-иному..."
       Куприн похоронен на Литературных мостках Волкова кладбища. Решение об организации в Ленинграде музея-некрополя "Литературные мостки" на Волковом кладбище состоялось еще летом 1933 года.
      

    ПОСЛЕСЛОВИЕ

      
       Тяжелое разочарование постепенно начало охватывать душу. День ото дня это чувство ширится и возрастает. Предчувствую гибель русской нации: нас все больше засасывает в какое-то американское болото. Поклонение мамоне и доллару сказалось на внешнем облике людей и их внутреннем содержании.
       В начале той страшной войны, которая звалась Великой Отечественной, я безгранично верил в нашу силу, мощь и правоту нашего дела. Но буквально на протяжении одного поколения люди изменились, стали черствыми и равнодушными друг к другу.
       Глубокая вера в русского человека потрясена до основания. А элитарные представители, заседающие в высших структурах власти, оказались явно ограниченными, напыщенными в отношениях с народом, и продажность поразила большинство из них.
       Но я надеюсь, что Россия не вся состоит из таких людей. Где-то должны быть люди более культурные, просто люди чести и долга. Где же они? Как бросить им клич, чтобы они объединились?!
       Неужели в этот момент нашей национальной катастрофы эта здравомыслящая часть общества настолько бессильна, что совершенно потерялась среди беспринципной амебной людской накипи?
       Каждый день СМИ с утра до вечера твердят нам о бесконечных отталкивающих фактах: там внук убил бабушку, чтобы завладеть имуществом; о различного рода мошенничествах с недвижимым имуществом, о разладах в семье и непочитании старших, о курении и наркотиках среди молодежи; о невозможности нам общаться друг с другом без помощи матерных слов, - и к этому приобщаются девушки и женщины...
       Как ни кинь, всё клин! А не ждет ли нас Содом и Гоморра? Ведь первые признаки уже есть: страшные техногенные катастрофы, всеобщее недоверие и озлобленность, доведенные бюрократами до крайних степеней...
       Я думаю, все люди должны помнить заветы Великого Гиппократа:
       "Жизнь коротка. Наука обширна. Случай шаток. Опыт обманчив. Суждение затруднительно".
       О том, что жизнь коротка, надо послушать и оперу Фальо "Жизнь коротка". Это касается не только медиков и ученых мужей, но и всех людей. Особенно нужно помнить печальную строку, которая посылается стяжателям и богачам, приготовившимся долго и уютно жить на земле за счет подобных себе, но бедных. В планы магнатов и богачей входит долго наслаждаться всеми благами жизни, забывая о том, что на это имеет право каждый человек...
       Меня всегда возмущает снисходительная насмешливость к недостаткам русского характера, а сами русские легкомысленно объясняют это "славянской натурой", что льет воду на мельницу западных ненавистников России.
       Чем же отличается эта "славянская натура"? Отмечают, что особенностями этой натуры являются доброта, мягкость, доверчивость, добродушие, мечтательность, снисходительность и всепрощение.
       Ну что же, это именно то, что свойственно человеку. Однако всегда надо помнить, что рационально то, что не выходит за пределы благоразумия, иногда превращаясь в противоположность.
       В гипертрофированной форме эти добродетели легко извращаются и вырождаются: доброта превращается в расточительство, мягкость - в дряблость характера, доверчивость - в расхлябанность, добродушие - в неуверенность, склонность к маниловским мечтаниям - в обломовщину, а снисходительность приводит к потере способности противостоять злу.
       Это перевертывание характера русского человека на 180® мы видим теперь постоянно и оно не нуждается в доказательствах. Может, еще только люди, сидящие на земле и ее обрабатывающие (я не знаю как их назвать, фермерами, крестьянами или колхозниками), сохраняют в чистоте некоторые черты этого характера.
       Крестьянин добр, но с осторожностью и в меру; доверчив он относительно, вместе с тем он себе на уме и не забывает о чисто крестьянской хитрости. О мечтательности не может быть и речи, и о лености его тоже нельзя сказать, т.к., когда захочет, он может заткнуть за пояс любого европейского работника, в особенности, если работает на себя, а не на "дядю".
       Конечно, сейчас искусственно создают условия, вынуждающие рабочих людей спиваться из-за бесперспективности своего существования и отсутствия веры в будущее.
       Беспокоит также, что существование великой русской культуры находится под угрозой уничтожения...
       Что за неслыханная чушь - отстаивание безумной точки зрения на русский мат как "основу русского языка", и что, дескать, "без мата погибнет русский язык"!
       А ведь это и многое другое, столь же губительное, делается при явном равнодушии и попустительстве высших властей государства...
      

    __________

       Формат - А5. Бумага - 80 г/м2. Гарнитура "Times Roman". Печать - ризография. Уч.изд.л. - 3 л. Тираж - 200 экз.
      
      
      
       48
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Никитин Георгий Александрович (George86@yandex.ru)
  • Обновлено: 29/12/2005. 111k. Статистика.
  • Статья: Проза
    • Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.