В 1957 г. я посетил могилу П.И. Чайковского на Тихвинском кладбище-некрополе в Ленинграде и возложил цветы. На могильном холме, обнесенном оградой, на высоком цоколе из красного финского гранита высится надгробный памятник. На гранитном пьедестале - бронзовый бюст Чайковского. В теплую погоду - на могиле свежие цветы. А у подножия памятника растут ландыши. Их привезли сюда в свое время из клинского сада. И каждую весну здесь в тенистом саду некрополя растут любимые цветы Чайковского.
Величие гения заключается в продуктивности его деятельности. За три десятилетия П.И.Чайковским проделана поистине титаническая работа. Создано 10 опер и три балета, семь симфоний (включая "Манфред") и пять инструментальных концертов, сюиты, увертюры, фантазии, ансамбли и хоровые произведения, свыше ста фортепьянных произведений, более ста романсов. С крайним напряжением сил и воли проделана огромная работа, оставившая неизгладимый след в музыкальной культуре России и всего мира.
Мне как врачу-терапевту пришлось прочитать материалы журналистов и врачей о причине смерти П.И. Чайковского. До сих пор не сходит со страниц некоторых изданий необъективная придуманная версия о том, что П.И. Чайковский отравился, хотя то, как развивалась и прогрессировала болезнь в считанные часы
на фоне не прекращающихся случаев холеры в этот день, указывало именно на этот диагноз. Другое дело, что и Модест Ильич и врачи, братья Василий и Лев Бертенсоны, лечившие Петра Ильича, не сразу обратили внимание на серьезность заболевания. И удобный и благоприятный момент для лечения был упущен.
Кратко я хочу остановиться на последних днях жизни Петра Ильича.
Вот как развивались события, если следовать развитию хронологии болезни, приведшей Петра Ильича к летальному концу. После приезда Петра Ильича из Клина в Петербург с 09/Х по 20/Х Петр Ильич был здоров и встретился с родственниками, с коллегами - музыкантами, почитавшими его талант. Говорили тогда, что он полон творческих замыслов и собирался написать новую оперу и ряд симфонических и камерных произведений.
Жил он на квартире своего брата Модеста Ильича в доме на углу Мойки и Малой Морской. Модест Ильич, также как и Петр Ильич, в это время жил холостяком, он сделал определенные успехи в драматургии, и вскоре должна была состояться премьера его пьесы "Предрассудок". 20 октября в Александрийском театре давали пьесу А.Н. Островского "Горячее сердце". Собрались родственники П.И. Чайковского. Потом в ложу к ним пришел композитор Глазунов. Позже присоединились знаменитый артист Ю.М. Юрьев - известный рассказчик-юморист, И.Ф. Горбунов - владелец фортепьянной фирмы "Мюльбах" и другие.
В антракте П.И. Чайковский с братом, ушедшие за кулисы в артистическую знаменитого артиста-комика Варламова К.А., болтали о чем придется и, смеясь, Чайковский, к слову пришлось, упомянул "о противной курноске - смерти". Обращаясь к Варламову, Петр Ильич сказал: "Мы с вами, Константин Александрович, успеем еще познакомиться с ней. Я знаю, что я буду жить долго". После спектакля компания зашла поужинать в ресторан Лейнера на углу Мойки и Невского. Далее выдвигается версия, которая приводится во всех источниках о возможной причине заражения холерой. Заняли отдельный кабинет, заказали устриц. Петр Ильич попросил официанта принести стакан воды. Официант замялся: "Кипяченой, извините, нету-с". "Так дайте сырой и похолоднее," - с нетерпеливой досадой сказал П.И. Чайковский. Этот эпизод кажется вымышленным, т.к. все в Петербурге знали, что эпидемия холеры еще не кончилась, и, конечно, в кругах интеллигенции прекрасно были осведомлены о необходимости пользоваться при питье только кипяченой водой. Все присутствующие стали уговаривать, не пить сырой воды, ссылаясь на холерную эпидемию. "Это предрассудки", - отмахнулся Чайковский. - Не верю я в холеру". "Ну, знаешь, Петя, это просто возмутительно. Я категорически запрещаю тебе пить сырую воду", - сказал Модест Ильич. В этом эпизоде мне чудится фальшь и придуманность. Потому что на последних этапах трагедии Модест Ильич не выказывал такой твердой заботливости о здоровье брата. И мог ли Модест Ильич, младший по возрасту, диктовать свою волю старшему брату. В этот момент вошел официант, неся на подносе стакан воды. Оба брата вскочили с места и бросились навстречу официанту. Но старший опередил младшего и успел схватить с подноса роковой стакан и залпом выпил его.
А наутро 21 октября Чайковский не вышел в гостиную к чаю. Он чувствовал себя плохо и просил послать за слабительным, которое ему помогало в таких случаях.
Как будто Модест Ильич и предлагал Петру Ильичу послать за врачом, но тот отказался. До завтрака и после завтрака Модест Ильич занимался до 5 часов своими делами. Что же это были за дела? Об этом не говорилось ни слова, что и понятно, ибо все эти дни Модест Ильич отдавался заботам, связанными с премьерой его пьесы "Предрассудок", которая должна была состояться 28 октября. В день, когда на самом деле произойдут похороны Петра Ильича. Самое неприятное, что премьера состоялась в день похорон, и не была отменена, что еще раз показывает истинное отношение Модеста Ильича к безвременно усопшему брату. Можно это было воспринять как явную бестактность со стороны брата.
Но еще больше критики в адрес Модеста можно высказать за то, что он после завтрака до 5 часов бросил брата на попечение лакея, который по собственному почину бегал в аптеку и, сообразуясь со своими медицинскими познаниями, пытался помочь Петру Ильичу. То, что Модест Ильич занимался своим спектаклем, несмотря на начало болезни брата, оказавшейся смертельной, целиком на совести брата. Отсюда его стремление вообще умалчивать о своем бездействии, вызывающее путаницу при попытке восстановления событий рокового дня.
Так что, несмотря на то, что к вечеру 21 октября состояние больного резко ухудшилось, с ним в этот момент не оказалось компетентного и близкого человека, а Модест Ильич повел себя просто как легкомысленный и безответственный человек. Видно у него не было понимания великой значимости фигуры его брата для России, да и для всего человечества.
Он суетился, придавая огромное значение постановке своей пьесы, и забыл, какую он ответственность несет за здоровье и благополучие великого брата. Кто сейчас знает о драматурге Модесте Ильиче и кто слышал о его в пьесе "Предрассудок", отвлекшей его в трудную минуту от такой важной и необходимой заботы о брате? Просматривая газетные сообщения о смерти Петра Ильича, я не ощутил острой критики в адрес Модеста Ильича, и, пожалуй, вообще никакой критики не было, а от его энергичный действий на первых этапах болезни Петра Ильича зависело многое. Конечно, можно только сожалеть, что возле великого музыканта России не было тогда по-настоящему любимой женщины - жены, человека, друга или матери, безвременно скончавшейся в 40 лет от той же холеры.
В этом смысле другой великий наш художник, Л.Н. Толстой, оказался в лучшем положении. Несмотря на кризисные ситуации, которые переживал Лев Николаевич во второй половине свой семейной жизни, он до конца жизни пользовался любовью и заботой своей жены. Не надо забывать, что Софья Андреевна, несмотря ни на что, его любила. И всю жизнь проявляла чисто материнскую (может быть, даже иногда нелепую) о нем заботу. Никогда не дожил бы великий писатель до своего преклонного возраста (82г.), если бы не ежедневная забота о нем Софьи Андреевны. Каждый день заказывали для него специальные блюда и зорко
следили за малейшим его недомоганием. "Левочка любит перед сном съесть какой-нибудь фрукт" - и каждый вечер на его ночном столике лежит яблоко, груша или персик. Для Левочки варится какая-то особенная овсянка, особенные грибки, доставляется из города цветная капуста и артишоки, а для того, чтобы он не отказывался от этой еды, от него наивно скрывается цена этих продуктов.
Мир преклоняется перед величием Толстого, его чтут, его читают. Мир преклоняется и перед великим Чайковским.
Но кому-то надо его кормить, кому-то надо сшить для него блузу и штаны, и, когда Толстой болен, кому-то надо за ним присмотреть. А кто мог присмотреть за благополучием и здоровьем П.И. Чайковского - младший брат, который в трудную минуту бросает старшего и предается своим эгоистическим интересам? Можно только сожалеть, что такого лелеющего и пестующего человека возле гения музыки не оказалось.
Работа же по уходу за Львом Николаевичем была трудная и неблагодарная, и только такая верная и преданная жена, как Софья Андреевна, была способна на это.
Одна из причин, почему она боялась его ухода, была та, что, если он уйдет, его здоровье не выдержит новых условий жизни, и в этом она, к сожалению, оказалась права.
Если бы случилось, что она умерла в начале восьмидесятых годов, когда она была больна, ее память осталась бы навсегда идеалом русской женщины. Про нее бы говорили, что, если бы не она, Толстой никогда бы не написал ни "Войну и мир", ни "Анну Каренину". И это было сущей правдой, что только на фоне семейного счастья, которым был окружен Лев Николаевич в первые пятнадцать лет семейной жизни, была возможна направленная созидательная работа.
Надо еще вспомнить и, безусловно, преклоняться перед мужеством Софьи Андреевны, женщины - матери. Из тринадцати детей, которых она родила, она одиннадцать выкормила собственной грудью. Из первых тринадцати лет замужней жизни, она была беременна сто семнадцать месяцев, т.е. десять лет, и кормила грудью больше тринадцати лет. В то же время она успевала вести сложное хозяйство большой семьи и сама переписывала "Войну и мир", и "Анну Каренину", и другие вещи по восемь, десять, а иногда и двадцать раз каждую.
Но вернемся к хронологии печальных событий болезни нашего композитора. К пяти часам Модест Ильич беспечно возвращается домой, и, наконец, увидев, что болезнь угрожающе усилилась, посылает за любимым врачом Петра Ильича -Василием Бертенсоном, которого, как потом выяснилось, не оказалось дома. Усиление болезни и посылка за врачом, не показались, однако Модесту Ильичу достаточно серьезным основанием, чтобы остаться дома, и он снова уехал около шести часов, положив на живот брата согревающий компресс. В отсутствии Модеста Ильича положение становится все хуже и хуже. В промежутке между 6 и 8 часами вечера слуга Модеста Ильича, Назар, не дождавшись Василия Бертенсона, послал за первым попавшимся доктором. То, что должен был сделать Модест Ильич
для "обожаемого", брата сделал простой слуга. Но о холере никто не думал. Согласно отчету Модеста Ильича Василий Бертенсон прибывает в 8 часов 15 минут. С его визитом связан очередной фатальный момент в течении болезни. В отчете о течении болезни написано: "Доктор в первое время не мог констатировать холеру, но сразу убедился в крайне серьезном и тяжелом характере болезни". Сам В. Бертенсон в воспоминаниях, написанных гораздо позднее с явной попыткой оправдать свою некомпетентность в вопросах знания течения холеры и явное неумение ее лечить, утверждает, однако, что он якобы сразу убедился, что у него не обострившийся катар желудка и кишок, а нечто худшее. Между тем, как он сам признает, что настоящей холеры он никогда не видел, тем не менее, по освидетельствованию выделений больного у него не осталось сомнения, что у Петра Ильича форменная холера.
Непонятно, как Чайковского мог лечить врач, едва кончивший курс и никогда не видевший холеры, в то время как в клинических больницах Петербурга были рядовые практические врачи, умевшие справляться с холерой и умевшие лечить таких больных, т.к. это были не белоручки типа Бертенсонов, изображавшие из себя элитных домашних врачей.
Василий Бертенсон, осмотрев Чайковского, вышел в соседнюю комнату и заявил родственникам Петра Ильича о серьезности заболевания и то, что такую болезнь он не может лечить, о своей нравственной ответственности, расписавшись в своей полной беспомощности и бесполезности. Как бы то ни было, пока Василий Бертенсон говорил о своей "нравственной ответственности", равно как и пытался оправдаться, диагноз еще не был поставлен, а время шло.
Ночь с 20 на 21 октября Петр Ильич провел очень дурно. И только в И часов вечера 21 октября, наконец, приглашенным старшим братом, лейб-медиком Львом Бертенсоном был поставлен диагноз холеры, когда прошло уже более суток. И все это время при стремительном развитии угрожающих симптомов холеры, когда роль играют часы, Петр Ильич оставался без врачебной помощи. И это отсутствие озабоченности судьбой больного со стороны брата и его неосознание серьезности положения, какое-то непонятное легкомыслие служат достаточным основанием для обвинения Модеста Ильича в оставлении брата без помощи.
Когда изучаешь материалы последующих опровержений и Бертенсона, и Модеста Ильича складывается впечатление о невольной или заранее предусмотренной договоренности о взаимной поддержке перед лицом разъяренной общественности, когда возмущенные почитатели увидели, как эти люди вначале ничего не делали на первых этапах болезни Петра Ильича, чтобы спасти больного, а потом и Бертенсон, и Модест Ильич писали письма с сожалениями о тяжелой утрате и взаимными реверансами.
Конечно, корпоративный дух медиков помогал и в то время, и действия Бертенсона не получили осуждения во врачебной среде. Авторитет лейб-медика Л. Бертенсона, как это часто бывает, вознесенный на вершину славы без достаточных оснований, в кризисную минуту действовал не так как надо.
Тут еще вспомнишь заявление музыкального критика М. Иванова в 1881 г. о "щемящем" чувстве, которое он испытал при посещении больницы, в которой умер М.П. Мусоргский, устроенный туда по протекции Л.Бертенсона, и к лечению которого тоже имел отношение этот врач.
Мне всегда казалось, да и это очевидно, что врачи, вращавшиеся в высших сферах около сильных мужей сего мира, поставленные в привилегированное положение, вели слишком легкую и тепличную жизнь. У них не было наращивания огромного опыта в обыкновенных больницах, где через руки врачей проходит огромное количество больных и, следовательно, врачи видят все разнообразие болезней. Уже в то время, в конце 19-го века, холеру умели успешно лечить, особенно, если она застигнута на ранних стадиях болезни.
Тогда же еще велась полемика о важности неосуществленной во время болезни Петра Ильича теплой ванны, которой врачи в то время придавали огромное значение.
В субботу, 23 октября (надо помнить, что заболел Петр Ильич 21 октября, в четверг) был поставлен вопрос о назначении больному теплой ванны, как панацеи, как средству, могущему переломить ситуацию, хотя положение к этому времени было критическим (начались тонические судороги, совершенно перестали работать почки, не выделялась моча). При обсуждении этого вопроса старший брат, Николай Ильич, и Модест Ильич были против ванны, т.к. их мать, страдавшая холерой, умерла именно при погружении в теплую ванну. Да и сам Петр Ильич отрицательно относился к этому средству лечения. Л. Бертенсон придавал большое значение теплой ванне, но он не настоял на исполнении этого назначения, и получилось, что он пошел на поводу у родственников - самая худшая форма сдерживания инициативы врача. В таких случаях решительный и уверенный в правильности своих действий врач должен не бояться ответственности и отстаивать свою точку зрения. А этого не произошло, и еще некоторое время это мероприятие было отложено до воскресенья 24 октября, когда, наконец, решились сделать ванну, но было поздно. Погружение Петра Ильича в теплую ванну дало временный эффект, привело к ухудшению сердечной деятельности и нисколько не повлияло на нарушение функции почек.
В 3 часа утра 25 октября 1893 года П.И.Чайковский скончался.
Итак, резюмируя вышесказанное, можно упрекнуть Модеста Ильича в небрежности по отношению к брату, человеку, дорогому всей России, попенять по поводу недостаточно эффективного и некомпетентного лечения больного врачами, братьями Бертенсонами, мало знакомыми с особенностями течением холеры и ее лечения.
В настоящее время лечение азиатской холеры почти всегда бывает успешным и благоприятным, если болезнь застигнуто вовремя. Борьба с гиповолемиче-ским шоком поставлена на высоком уровне, а таковой как раз наблюдался у Петра Ильича. Один из главных методов заключается в обильном наводнении жидкостью, обезвоженного во время холеры организма больного с растворенными в ней
электролитами. Введение этой жидкости не капельно в/венно, а струйно и в больших количествах, до 7-8 литров, является наиболее эффективным средством лечения. И только после прекращения рвоты, назначается тетрациклин. Даже сердечно-сосудистыми средствами рекомендуется пользоваться с осторожностью, уже не говоря о том, что теплая ванна недопустима и вредна.
В момент эпидемии холеры Эль-Тор на территории южных областей России летом 1970 года успешно применялись своевременно проводимые проверенные противоэпидемические мероприятия и лечение заболевших.
Еще мне кажется, надо иметь в виду, что в современных условиях при современном состоянии экстренной противоэпидемической помощи и уровне научной медицины гения мировой музыкальной культуры можно было бы спасти. Пусть эпидемиологи и инфекционисты мне возразят.
Вообще, многих великих людей, особенно умерших от пневмонии, в том числе Л.Н. Толстого, как мне кажется, можно было спасти, и продлить их физическую и творческую жизнь, если бы они жили в наше время.