Аннотация: Роман-антиутопия "Утренний, розовый век. Россия-2024" (первая часть). Полностью роман вышел в издательстве "Реноме" в 2012 году.
К ЧИТАТЕЛЯМ
Захар Григорьевич Оскотский в 1970 - 1987 годах работал в научно-производственном объединении военно-промышленного комплекса, был ведущим инженером. Ему принадлежит более двух десятков изобретений в области средств воспламенения и взрывания для ракетной техники, боеприпасов, взрывных работ. Но прежде всего Захар Оскотский - писатель, замечательный прозаик и публицист.
Диапазон его творчества удивительно широк. За стилистически совершенными психологическими рассказами 1970-х - 80-х - начала 90-х следует "Зимний скорый" - законченный автором в 2005 году большой роман о судьбах интеллигенции в последние советские десятилетия. Это яркое, волнующее повествование о событиях и человеческих драмах той эпохи. За мельтешением "застойных" будней, за метаниями и сомнениями героев встают вечные вопросы о смысле жизни и роли человека на Земле.
Безвременье, в которое ныне провалилась Россия, унижение интеллигенции, одичание общества не могли оставить равнодушным писателя, переживающего за судьбу страны. И, еще не завершив работу над "Зимним скорым", Захар Оскотский обращается к публицистике, которая в итоге меня с ним лично и познакомила.
В 1998-99 годах Захар Оскотский пишет "Гуманную пулю" - поразительную книгу, которой он дал подзаголовок "книга о науке, политике, истории и будущем". Это книга о влиянии научно-технического прогресса на ход истории, о цели науки, о ее роли в главных событиях ХХ века и в будущих событиях XXI века. Некоторые мысли, высказанные автором в "Гуманной пуле", - о демографическом переходе, как главной причине мировой нестабильности, о бессмертии, как цели научно-технического прогресса, и другие - только теперь начинают входить в общественное сознание.
Ближние прогнозы "Гуманной пули" о развитии мировых и российских событий стали сбываться вскоре после ее выхода в свет (в 2001 году).
А теперь, десятилетие спустя, мы видим, как растет вероятность того, что сбудутся и ее дальние прогнозы: о путях разрешения конфликта между Западом и Югом; о том, что успехи науки по продлению человеческой жизни ведут к главному кризису цивилизации, угрожающему самому ее существованию.
Последний прогноз недавно впервые получил научное подтверждение. Ученые из бразильского университета Сан-Паулу методом компьютерного моделирования сравнили перспективы двух популяций: обычной, члены которой стареют и умирают, и бессмертной, представители которой гибнут исключительно под воздействием внешних факторов. Как показало моделирование, обществу "бессмертных" грозит гибель.
Но, в отличие от пессимистических выводов бразильских ученых, концовка "Гуманной пули", даже в своей трагичности, все-таки звучит оптимистическим аккордом.
Чтобы донести некоторые мысли из "Гуманной пули" до более широкого круга читателей, Захар Оскотский в 2000-2004 годах написал остросюжетную антиутопию - роман "Последняя башня Трои", действие которого происходит в конце XXI века.
Критик Ольга Костюкова из журнала "Профиль" написала, что "Последняя башня Трои" может встать в один ряд с антиутопиями Оруэлла и Войновича, а критик Сергей Некрасов из журнала научной фантастики "Если" отвел этому роману место рядом с произведениями Уэллса, Лема и Стругацких.
Возвращаясь к публицистике Захара Оскотского, нельзя не сказать о его исторических очерках и блестящих эссе, которые предлагают нестандартный, идущий вразрез со многими традиционными мифами, взгляд на ключевые моменты истории и политики.
А статья "Имитация" (2006 г.), по моему убеждению, самый точный анализ нынешней российской системы, причин ее возникновения и ее истинных проблем, в том числе в связи с мировыми проблемами. Я рад, что полный текст этой статьи впервые был опубликован именно в Бюллетене Академии Наук "В защиту науки", заместителем редактора которого я являюсь (в выпуске N 3, 2008 г.).
В дальнейшем, в соавторстве с Захаром Оскотским мы написали несколько статей о проблемах нашей науки, напечатанных в газете ученых и научных журналистов "Троицкий вариант" и в журнале Российского Гуманистического общества "Здравый смысл".
И вот теперь выходит новая книга Захара Оскотского - роман "Утренний, розовый век. Россия-2024". Эту книгу также можно отнести к жанру остросюжетной антиутопии, она прочитывается буквально на одном дыхании. Мастерство автора, его великолепный язык, ирония не дают оторваться от текста. Но это иная книга, чем "Последняя башня Трои".
И дело не только в том, что перед нами несколько иной вариант будущего. "Утренний, розовый век" написан с минимальным использованием элементов фантастики, он тяготеет к психологическому реализму. Даже тогда, когда дело доходит до немыслимой фантасмагории, в нее героя вместе со всей страной заносит потоком вполне возможных для нас событий.
В своей новой книге автор показывает, какое будущее ждет Россию при продолжении нынешнего курса. Россию, оставшуюся без интеллигенции, без собственной науки и промышленности. Причем он сумел облечь это всё в форму, увлекательную для самой широкой читательской аудитории.
Все произведения Захара Оскотского, помимо литературного мастерства, отличают острота мысли, конкретика, всесторонний анализ проблем. Именно поэтому его футурологические прогнозы сбываются. Но "Утренний, розовый век" он сопроводил необычным заявлением: "Автор искренне надеется, что прогнозы его новой книги не сбудутся, и хотел бы передать эту надежду читателям".
Мы тоже надеемся, что Россия не погибнет. Во всяком случае, до тех пор, пока остаются в ней хоть последние ее интеллигенты. Даже такие, как герой романа "Утренний, розовый век", мудрый и совестливый пьяница Валентин Орлов.
Ю.Н. Ефремов,
главный научный сотрудник Государственного астрономического института им. Штернберга,
профессор, доктор физико-математических наук,
член Международного астрономического союза
Захар Оскотский
УТРЕННИЙ, РОЗОВЫЙ ВЕК. РОССИЯ-2024
Роман-антиутопия
(первая часть)
Искусство не требует признания его произведений за действительность.
Людвиг Фейербах
1.
- Навстречу юбилею, навстречу юбилею! - проворчал Игорь Сапкин. Он смотрел на своем мониторе городские новости. - Будут большие водные празднества, лодки и катера заказывайте заранее. Это сейчас-то, в феврале!
Нынешний год объявили в Петербурге юбилейным: двухсотлетие и столетие великих наводнений 1824-го и 1924-го. Отмечать готовились задолго и с размахом, как годовщины революции в советские времена.
- Чем ты недоволен? - спросил я. - В стране стабильность, люди живут спокойно.
- Спокойно! - фыркнул Сапкин. - Вот, помню, лет тридцать с лишним назад, в девяносто втором или девяносто третьем, Ельцин боролся с парламентом. Из пушек еще не палили, но на улицах уже дрались. Мне один знакомый говорит: "Что делается! Как Россию успокоить?" - А я, хоть и молодой был, сразу ответил: "Чтоб навести порядок, надо кинуть клич: всем желающим самим выдвинуть свои кандидатуры - в депутаты, в министры, в президенты, у кого на что слюна закипела. Пусть все, кто хочет власти, на свет повылезут. И тут же их всех сцапать и, не говоря худого слова, расстрелять. Лет десять покоя России будут обеспечены!" - он гулко захохотал, его булыжная физиономия сияла самодовольством.
- Сделай милость, замолчи, - сказал я. - Думать мешаешь.
С оскорбленным видом Сапкин отвернулся, а я в который раз подумал, что любой уважающий себя начальник давно бы выгнал его пинками. Однако наше начальство вынуждено Сапкина терпеть: он - родственник главного акционера, да ему и самому принадлежит изрядный пакет акций. Мне даже приходится делить с ним рабочий кабинет.
На моем левом запястье задрожал, забился браслет с телефоном. Я посмотрел: звонил наш генеральный директор - Колосов.
- Слушаю, Михаил Олегович! - сказал я.
- Валентин Юрьевич, пожалуйста, зайдите ко мне. Кажется, для вас появилось дело.
- Но я сейчас занят, изучаю конъюнктуру по целлюлозе. Через неделю надо выдать результат заказчику.
- Бог с ней, с целлюлозой! Оставьте это, приходите скорей.
Я закрыл на компьютере все окна и выбрался из-за стола. Сапкин покосился на меня, в глазах его сверкнула ненависть.
В нашей консалтинговой фирме больше двадцати сотрудников. Есть генеральный директор и финансовый, есть администратор и секретарша, одних аналитиков десять человек. Но среди этого десятка только двое - старик Шлейкин и я - настоящие мастера. Лишь наши прогнозы сбываются, лишь за них заказчики платят хорошие деньги. Собственно, вся лавочка под громким названием "Нева-Гранит-Консалтинг" держится на плечах деда Шлейкина и моих. Если мы с ним когда-нибудь ее покинем, она обанкротится в два счета.
Сапкин, который ненавидит всех на свете, ненавидит меня с особенной силой, потому что сознание чужого превосходства для него нестерпимо. Сам он демонстративно просиживает на работе до ночи, бесконечно роется в Интернете, что-то вычисляет, переписывает. И ноет, что занят больше всех.
- Иди покури, трудоголик! - сказал я, проходя мимо его стола.
Вслед мне донеслось матерное рычание.
Генеральный директор Колосов встретил меня с таким нетерпением, словно я добирался до его кабинета не пять минут, а несколько часов:
- Ну, наконец-то! Заходите, заходите скорей!
Он мой ровесник, - ему тоже пятьдесят два года, - и человек, в общем, неплохой. Достаточно умный и для того, чтобы понимать, кому обязан процветанием фирмы, и для того, чтобы при этом ненавязчиво играть роль мудрого шефа, который сам разбирается во всех делах, но не вмешивается в них, чтобы не сковывать инициативу подчиненных.
Сейчас он, всегда спокойный и уравновешенный, был необычно возбужден.
- Что-нибудь стряслось, Михаил Олегович? - спросил я.
- Стряслось... Имэйл от Акимова, он хочет с вами встретиться.
- Когда?
- Немедленно!
Тут я невольно присвистнул.
Несколько лет назад Валерий Акимов, - он уже тогда считался олигархом, правда, по российскому рейтингу богачей шел еще только в середине второго десятка, - обратился к нам с заказом. Это было само по себе необычно: миллиардер пожелал воспользоваться услугами небольшой, малоизвестной в то время консалтинговой конторы (потом мы узнали, что до нас он обращался в самые знаменитые фирмы и остался ими недоволен). Акимов хотел, чтобы мы спрогнозировали, в какую отрасль в нашем отечестве стоит вложить крупные деньги с тем, чтобы получить максимальную и скорую отдачу.
Задание было непростое. Наукоемкие производства, естественно, сразу исключались, хотя бы потому, что в России осталось слишком мало толковых инженеров и квалифицированных рабочих. Нужно было найти вариант извечного нашего бизнеса: добычи и несложной переработки какого-то природного сырья. Но здесь всё прибыльное - нефть, газ, лес, металлы - давным-давно поделили между собой главные семейства страны.
Словом, задачка выходила в духе русской сказки: "Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что". Однако я, со времен учебы в "Военмехе" и своей недолгой инженерской карьеры, именно такие задачки любил. Через полтора месяца я выдал ответ: калийные удобрения! Мои выкладки показали: в мире, вследствие истощения почв и роста населения, грядет бум спроса на такую продукцию, а на территории России - половина всех залежей калийных солей на планете. Конечно, у этих месторождений имелись свои владельцы, но их кланы в то время еще не могли сравниться по могуществу с нефтегазовыми, и я не сомневался, что они уступят решительному натиску. Я доказывал: калийные рудники с перерабатывающими заводами можно выкупить и расширить, будучи уверенным, что деньги вернутся с лихвой. Причем захватывать отрасль надо было немедленно, пока остальные олигархи не обратили на нее внимание.
И, как ни удивительно, Акимов тогда поверил безвестному аналитику, рискнул несколькими миллиардами! Сейчас его состояние удвоилось, он вошел в первую пятерку российских магнатов и диктует условия мировому калийному рынку.
- Вот здрасьте! - сказал я. - Столько лет он про нас не вспоминал, даже на наши поздравления с праздниками не отвечал, хороша благодарность, а тут вдруг ему приспичило! Кстати, он сам написал письмо?
- Нет, какой-то секретарь. - И Колосов протянул мне распечатку.
Я прочитал:
"Многоуважаемые господа! Я счастлив оттого, что мне выпала высокая честь обратиться к Вам с нижайшей просьбой! Мой шеф, Валерий Анатольевич Акимов, был бы сердечно признателен, если бы Ваш сотрудник, глубочайше уважаемый Валентин Юрьевич Орлов, нашел возможность ненадолго оторваться от своих, - несомненно, чрезвычайно важных, - текущих дел и посетить его в любое удобное для себя время, желательно - самое ближайшее, желательно - сегодня, для обсуждения некоторых вопросов. Степень Вашей любезности, а с ней и наша благодарность увеличатся неизмеримо, если визит достопочтеннейшего господина Орлова будет предуведомлен телефонным звонком, или имэйлом, или любым иным способом, который Вы, необъятно уважаемые господа, сочтете уместным и необременительным. С благоговейным нетерпением ожидаю ответа! С бесконечным уважением! С верой в будущее сотрудничество! Искренне Ваш! 3-й секретарь правления АО 'Глобал-Калий СПб' Князев Сергей Иоаннович".
- А это не розыгрыш? - усомнился я. - Похоже на шутовство.
- Да, странноватое письмо. Но отправлено с официального адреса корпорации. Он, конечно, защищен.
Я всё еще разглядывал распечатку.
- Что вы об этом думаете? - осторожно спросил Колосов.
- Думаю, что он пассивный гомосексуалист.
- Кто?! - изумился Колосов.
- Этот Сергей Иоаннович Князев. Чересчур слащав.
Колосов поморщился:
- Знаете, Валентин Юрьевич, ваш юмор...
- Кажется вам пошловатым? Если хотите, чтобы он сделался тоньше, измените окружающую действительность.
- Я постараюсь, - пообещал Колосов. - А сейчас, пожалуйста, отправляйтесь к Акимову. Освобождаю вас от всех других заданий. Работу по целлюлозе доведет... - он сделал секундную паузу, как будто перебирал в уме кандидатуры, - ну, хотя бы Шлейкин. Поезжайте, поезжайте! Адрес знаете? Да, особняк на Моховой. А я сам свяжусь с этим Князевым, сообщу, что вы уже в пути.
Я забежал в кабинет взять куртку из стенного шкафа. Сапкин сразу насторожился:
- Уходишь?
Это еще одна милая черта моего коллеги: он следит за всем, что делается вокруг, искоса наблюдает за сотрудниками, прислушивается к разговорам. Похоже, он - со своим пакетом акций и дядей, главным акционером, - считает себя хозяином фирмы и тревожится, как бы кто-то по нерадивости или злому умыслу не нанес ущерба его и дядюшкиным дивидендам.
- Ухожу, - рассеянно ответил я, доставая куртку и шапку.
- Куда?
- Спецзадание! - попробовал я отшутиться, рассовывая по карманам нетбук, пачку сигарет, зажигалку.
- Какое спецзадание? - потребовал Сапкин отчета.
И тут я неожиданно для себя взорвался:
- Не твоего ума дело! Что ты вечно суешь нос, куда не просят!
- Ты-то больно умный! - проскрипел Сапкин. - Гляди, шею не сверни со своим умом!
- Лучше собственную шею побереги! - огрызнулся я и выскочил за дверь.
Если бы я мог представить, чем обернется в недалеком будущем наша перебранка! Но в тот момент я только подумал с раздражением, как надоел мне этот хам, как надоела вся служба в консалтинговой фирме. Я, человек уже не юный, с моими способностями, знаниями, житейским опытом, должен без конца перелопачивать биржевые индексы, газетные статьи, экономические сводки, напрягать мозг, улавливая в хаосе тысяч сообщений и миллионов цифр какие-то закономерности, которые появляются и тут же пропадают. Для чего? Для того, чтобы какие-то неизвестные мне богачи-заказчики стали еще на несколько процентов богаче? Для того, чтобы Игорю Сапкину и его дяде сожженные клетки моего мозга принесли очередной доход, из которого мне потом отщипнут жалкую долю? Нет, не зря Аристотель утверждал, что того, кто трудится по найму, нельзя считать свободным гражданином!
Беда заключалась в том, что мне просто некуда было деться. Я слишком хорошо помнил, какие мытарства претерпел, когда ушел из развалившейся оборонки и оставил свою инженерную специальность. За какие только работы я не хватался! Был и "челноком", и торговым агентом, и администратором в автосервисе. Даже попробовал начать собственный бизнес, но дело кончилось крахом. Знакомые тогда удивлялись: как это я, наделенный талантом быстро ориентироваться в запутанных ситуациях и прогнозировать ход событий, мог так оскандалиться? Я обычно отшучивался: мол, самый лучший штурман может оказаться никудышным капитаном. На самом-то деле просто-напросто выяснилось, что я лишен главного качества, необходимого бизнесмену в России, - умения расталкивать и затаптывать других людей. Но в этом, конечно, я старался никому не признаваться, чтобы чего доброго не подумали, будто хвастаюсь таким изъяном. Я ведь со своим бизнесом прогорел дотла. До того, что вынужден был отдать квартиру за долги и ради крыши над головой два года прослужить медбратом в психиатрической больнице, где и жил в подсобке.
После таких испытаний место аналитика в консалтинговой фирме явилось как спасение: чистый офис, приличный заработок. Умом я понимал, что ради этого стоит стерпеть всё - и утомительно однообразную службу, и даже тошнотворного Сапкина. Понимал, но ничего не мог с собой поделать. С каждым бессмысленно прожитым днем терпеть становилось труднее.
Тут я со злостью подумал об Акимове. За план действий по захвату калийной отрасли, мой великолепный план, сделавший его всемирным магнатом, он заплатил тогда сущие гроши, а чтобы к нему не приставали, оборвал все связи с нашей фирмой. Подонок!.. Сейчас он вдруг вспомнил обо мне. Похоже, у него появилась возможность наварить лишний миллиард, нужно нестандартное решение, а его собственные аналитики не знают, как подступиться к делу. И я, получив дурацкое письмо от его третьего секретаришки, должен мчаться на вызов, как дрессированная собачонка по свистку.
Эх, сорвать бы с Акимова настоящий гонорар, не на банковский счет нашей фирмы, а в мой собственный карман! Тысяч пятьдесят, нет - лучше сто. Потребности у меня скромные, и на такие деньги я смог бы, ни в чем себе не отказывая, прожить несколько лет. А за это время, глядишь, и другую работу подыскал бы. Да только кто мне такое позволит! По контракту с "Невой-Гранитом" я и копейки не мог взять с заказчика помимо кассы.
Офис нашей фирмы находится на пятнадцатом этаже одного из громадных, похожих на крепостные бастионы домов начала нынешнего века, вознесшихся над блочными коробками советской эпохи в районе Гражданки. Я спустился на лифте и вышел на улицу, в петербургский мутный февральский день. Сырой, холодный ветер хлестнул по лицу. Отворачиваясь от его порывов, я закурил сигарету и направился к станции метро.
Проспект, вдоль которого я шел, из конца в конец заполняла сверкающая разноцветным лаком автомобильная река. Для делового человека автомобиль - необходимейший атрибут престижа, марка и возраст его обозначают положение в иерархии. Но я давно выпал из числа деловых людей, престиж меня не слишком заботил, и в своих перемещениях по городу я старался машиной не пользоваться. Особенно тогда, когда предстояла поездка в центр: там, особенно в часы пик, легко попасть в "пробку", меня это раздражает.
Шел я быстро, уклоняясь от встречных прохожих и обгоняя тех, кто двигался со мной в одном направлении. Среди пешеходов тоже существует своя иерархия. Прежде всего, это наши русские старики и старухи (почти половина коренного населения - пенсионеры). Они шагают медленно, с отрешенными лицами. Когда-нибудь и я вольюсь в их поток, буду так же плестись, волоча ноги, от дешевого магазина к социальной аптеке. Но о неизбежном лучше не задумываться, да и случится это не завтра. Пока я еще отличаюсь от них, потому что все-таки моложе, потому что хорошо одет и у меня стремительная, упругая поступь человека, спешащего по делу. Я выделяюсь в стариковской массе, я здесь на высшей ступени.
Другая часть пешеходов - гастарбайтеры, "гостинцы", как их называют. Россия, безнадежно состарившаяся из-за низкой рождаемости, без них существовать не может. В былые времена, при Ельцине, при Путине, их все-таки было поменьше и среди них выделялись кавказцы. А после того, как мы, по официальной терминологии, "отсекли от здорового тела федерации мятежные регионы" и отступили на укрепленную линию екатерининской эпохи, кавказцев поубавилось, зато наши города стали быстро заполняться выходцами из Средней Азии и Китая.
Когда-то их резали в темных питерских переулках скинхеды. Потом, после того как "гостинцы" умножились числом и создали отряды самообороны, скинхеды забились по щелям. Но спокойствие в город не пришло: когда "гостинцев" стало совсем много, их молодежь начала охоту за теми, кто казался ей похож на скинхедов или на бывших скинхедов, и на улицах пошла еще большая, чем прежде, резня.
Некоторое спокойствие воцарилось лишь тогда, когда настало время телефонов с обязательными номерами и все мы превратились в ползающих на подсвеченном стекле муравьев, над которыми навис наблюдатель с лупой.
В вестибюле метро мелодично позванивала и вспыхивала огоньками автоматика турникетов, считывавшая с телефонов проходящих пассажиров их идентификацию. В углу, возле киосков теснилась стайка коричневолицых "гостинцев". Они, как видно, приехали совсем недавно и не имели еще телефонов даже с временными номерами. В метро они могли попасть только с сопровождающим, под его ответственность. Сейчас, наверное, этот сопровождающий пошел к начальнику станции - предъявить документы и получить разрешение. За происходящим исподлобья наблюдал сержант полиции, такой же "гостинец" с темным лицом, но уже полноправный гражданин России.
Я тоже шагнул в турникет, огоньки перемигнулись. Куда-то в компьютерные недра Главного управления безопасности улетел сигнал о том, что я собираюсь спуститься под землю на станции "Гражданский проспект". Улетел - и в ту же секунду, отразившись от электронной картотеки ГУБа, где за полвека с лишним моей жизни на меня не собралось, как я надеялся, ни малейшего компромата, вернулся и выскочил зеленым огоньком: "Проходи!" Как ни противна эта процедура, она всё же дает эффект: террористических актов в метро давно не случалось.
В вагоне мне удалось сесть. Не хотелось думать заранее о том, что меня ждет у Акимова, поэтому я достал нетбук и попытался читать новый ретро-детектив, который на днях скачал из интернет-библиотеки. Наверное, я выглядел нелепо с текстом, а не фильмом на маленьком экране. Кто теперь вообще читает, хотя бы ретро-детективы! Но для меня чтение - привычка, и оно меня успокаивает. Однако сейчас я не смог сосредоточиться над текстом. Течение мыслей, подобно лучу света, пойманному линзой, всё равно сходилось в одну жгучую точку: на кой черт я вдруг понадобился олигарху, да еще немедленно?
Тревожило что-то и кроме самого вызова, кроме поспешности. Я даже прикрыл глаза, просеивая, как положено аналитику, факты, слова, собственные ощущения. И наконец, поймал камешек на сите: дело в дурацком, балаганном тоне письма, составленного секретарем Князевым. За бьющим напоказ кривляньем скрывался какой-то смысл... Поезд несся в тоннеле, раскачиваясь и подвывая. Рядом со мной две женщины разговаривали на непонятном языке, наверное, по-таджикски или по-узбекски.
И тут я догадался! Ну, конечно: письмо же было отправлено, хоть и с защищенного адреса, но обыкновенной электронной почтой, его мог перехватить и прочитать кто угодно - конкуренты Акимова, налоговые сыщики, доброжелатели из ГУБа. Для внутренней секретной переписки столь мощная корпорация, как "Глобал-Калий", несомненно, использовала шифры. Но что там должны были сделать, посылая сообщение стороннему адресату открытым текстом? Если сообщение важное и важность надо как-то прикрыть от чужих глаз?.. Вот именно! Для непрошеного или просто случайного читателя письма карикатурный стиль секретаришки служил не бог весть какой, но всё же маскировкой: речь, мол, о пустяках.
От такой догадки у меня вконец испортилось настроение. Получалось, что меня ожидало намного более серьезное дело, чем я думал. А значит, и намного более неприятное. Слишком серьезные дела приятными не бывают.
Я доехал в метро до Невского проспекта. А дальше двинулся пешком, свернул на запруженную автомобилями набережную Фонтанки, припоминая всё, что мне известно о Валерии Акимове. Мы с ним виделись один-единственный раз: когда я завершил разработку планов по калию, он сам приехал за результатами, потому что не доверял никаким видам связи, и проговорил со мной полчаса. Я заметил тогда, что он нисколько не похож на олигархов из телевизионных сериалов. Там обычно их играют актеры-толстяки с громкими голосами и пронзительными взглядами. Акимов же был непропорционально худым и высоким, с маленькой головой, говорил негромко и при этом смотрел куда-то в сторону, мимо собеседника.
В России сплетнями о причудах олигархов и об их интимной жизни кормятся стаи журналистов, но этим вечно голодным хищникам Акимов давал немного пищи. Он появлялся на телеэкране исключительно в деловых новостях. Даже несколько лет назад, когда внезапно погибла его жена, актриса, прошли только скупые сообщения о трагическом несчастном случае, без всяких подробностей. И с тех пор молва не связывала его, человека далеко не старого (сейчас-то всего сорок восемь лет), ни с одной женщиной. Он не был замешан ни в каких скандалах. Его взрослая дочь ни разу не попала в светскую хронику. О ней было известно лишь то, что, в отличие от разгульных отпрысков остальных сверхбогачей, это серьезная девушка, занятая научной работой.
К тому же, Акимов - единственный олигарх, обосновавшийся не в Москве, а в Питере, и разместивший штаб-квартиру компании не в помпезном небоскребе, а в скромном особняке на тихой Моховой улице. Я шагал по ней и думал о том, как давно здесь не был. Я вообще не люблю бывать в центре Петербурга. Как раз потому, что в юности, в прошлом веке, слишком этот город любил. Он казался не просто прекрасным: своей гармонией, слитностью царственных зданий с простором невской воды и неба он внушал надежду на гармонию самой жизни.
Высший миг торжества был двадцатого августа 1991-го, когда я, мальчишка, студент, плыл капелькой в океане трехсоттысячного демократического митинга, переполнявшего Дворцовую площадь. Помню вдохновенные лица вокруг, трехцветные российские знамена, самодельные транспаранты с зачеркнутой свастикой. Помню, как, словно в стремительном взлете, мне не хватало дыхания от чувства гордости за принадлежность к этому народу и этому городу. Прекрасно помню, хоть давно стараюсь не вспоминать. Слишком быстро погас тот солнечный день, слишком быстро исчезли прекрасные лица, одушевлявшие для меня мой город. Кто уехал, кто состарился и обессилел, кто умер в безысходности. Совсем другие люди заполнили петербургские улицы. Совсем, совсем другие, причем цвет их кожи и разрез глаз тут не имели никакого значения. А значит, мой прежний город перестал существовать. Он канул в небытие, и подновленные, разукрашенные дворцы остались на своих местах не больше, чем фальшивыми декорациями.
Поэтому я уже почти равнодушно наблюдал, как год за годом невскую панораму и старинные улицы всё больше уродуют безобразные стеклобетонные коробки, воздвигаемые новыми хозяевами жизни. Да, мерзко было видеть, как нелюди, убившие мой город, глумятся над его трупом. Но труп всё равно не воскресишь.
Я остановился у тяжелых дверей со скромной табличкой "АО 'Глобал-Калий СПб'", прямо под глазком телекамеры, и стал дожидаться, пока охрана увидит меня и спросит, кто я такой. Но меня ни о чем не спросили. Огромная дверь мягко приоткрылась, и чуть искаженный динамиком мужской голос произнес: "Господин Орлов, заходите!"
Я вошел. Молодой охранник (русский, а не "гостинец", что само по себе свидетельствовало о богатстве фирмы) привстал из-за своего пульта, поклонился мне и сказал: "Прошу вас, третий этаж, налево". Я молча поблагодарил его кивком. На лестничной площадке второго этажа мне пришлось миновать пост еще одного плечистого парня. А на площадке третьего сидел уже человек постарше, видимо начальник охраны, который проводил меня по слабо освещенному коридору до дверей кабинета: "Заходите. Шеф извещен, что вы прибыли". И я шагнул навстречу своей судьбе...
После полутьмы коридора меня даже ослепил резкий, бестеневой свет "небесного потолка". Акимов не просто поднялся, а вышел из-за стола, пожал мне руку, пригласил: "Садитесь, Валентин Юрьевич!" - и только после этого вернулся на свое место.
За прошедшие несколько лет он сильно постарел: черты лица заострились, прорезались морщинки, взгляд светлых глаз стал не просто рассеянным, а усталым, в коротко остриженных волосах поблескивала седина. Облик его опять не вязался с расхожим представлением о богачах, которые живут, не зная болезней и старости, потому что к их услугам вся мощь сверхдорогой современной медицины с ее генной инженерией и стволовыми клетками.
Я опустился в кресло у стола, оглядел кабинет: никакой роскоши, строгая деловая обстановка. На стене - большая фотография красивой женщины с ослепительной улыбкой, наверное, погибшей жены Акимова. Взглянул машинально вверх: там парила на тонкой нити модель какого-то старинного самолета - биплана с многочисленными стойками между верхним и нижним крыльями, большим двухлопастным пропеллером и открытой кабиной пилота с прозрачным ветровым щитком. На фоне "небесного потолка" - экрана, показывавшего сейчас ярко-голубое небо с плывущими перистыми облаками, - казалось, что самолет действительно летит.
- Давненько мы с вами не виделись, Валентин Юрьевич, - сказал Акимов.
Ответить мне было нечего, и я лишь слегка развел руками: что, мол, поделаешь.
- Спасибо, что приехали, - поблагодарил он. - Хотя вас, наверное, удивило мое приглашение?
Я чуть пожал плечами.
- Думаю, - продолжил Акимов, - ко мне вы не питаете особо теплых чувств? Что ж, имеете право. Я не отблагодарил вашу фирму и лично вас так, как должен был отблагодарить за тот чудесный план.
- Вы заплатили сумму по договору.
- Ну, что договор. Когда его подписывали, мы же не могли предвидеть, какими грандиозными будут результаты ваших рекомендаций. Я должен был потом доплатить в десять раз больше!
Мне захотелось сказать, что это и теперь еще не поздно сделать, однако я промолчал.
- Не держите на меня зла, - попросил Акимов. - Поверьте, я всегда помнил о вас. Но битва за калий оказалась такой жестокой, действовать приходилось не интеллектуальным фехтованием, а бульдозером. Вот всё, кроме борьбы, тогда и ушло на второй план, даже благодарность. А потом еще эта страшная беда с ней, - он посмотрел на портрет жены. - Кстати, вы видели фильмы с ее участием?
- Нет, как-то не пришлось.
- Могу подарить вам диск. А впрочем, наверное, не стоит... Ладно, давайте к делу!
Я подумал, что сейчас он предложит мне перейти на работу в его корпорацию.
- Скажите мне, пожалуйста, Валентин Юрьевич, - задумчиво проговорил Акимов, - скажите, за что вас наградили орденом Мужества?
Я так и дернулся в кресле. Откуда он знает? Я сам об этом давно позабыл. Вернее, старался не вспоминать. Я даже не помнил, в каком ящике шкафа валяется у меня дома коробочка с тем красивым серебряным крестиком.
- Если уж вам известно об ордене, - сказал я, - то должно быть известно и за что мне его дали.
- Мой референт нашел только указ о награждении, а там одни общие слова.
- Это было в прошлой жизни, в прошлом веке, и теперь не имеет никакого значения.
- Расскажите, прошу вас, - настаивал Акимов.
- Ну, хорошо. Моя инженерная специальность - ракетные двигатели. Я поступил в "Военмех" в восемьдесят восьмом, на излете советского романтизма, а закончил в девяносто четвертом, в самый ельцинский развал. НИИ, куда я попал, почти не финансировали, нищенскую зарплату не платили месяцами. А мы затеяли невиданный проект: пытались обскакать твердотопливников, сделать двигатель на жидком топливе, - естественно, ампулированном, - со сверхвысоким импульсом. Вы понимаете, о чем я говорю?
- Понимаю, - спокойно сказал Акимов.
- В тех условиях это, конечно, была авантюра. Всё мастерилось на коленке, самых необходимых приборов не хватало. Да еще спешка: первые стендовые испытания хотели обязательно прогнать до конца девяносто седьмого, чтобы нас учли в бюджете на следующий год. Ну и кончилось тем, чем должно было кончиться: при подготовке к испытаниям наш чудный агрегат взорвался. Находившимся рядом с ним не повезло - одни погибли, другие получили ожоги, осколочные ранения. А я оказался дальше и почти не пострадал, только малость оглушило. И тут уж раздумывать не приходилось: полез в огонь, стал вытаскивать раненых. Успел вытащить четверых, пока сам не потерял сознание.
- Обгорели? - спросил Акимов.
- Надышался парами топлива, жуткая была отрава. Два месяца потом провалялся в больнице. Вот, собственно, вся история.
- Вы смелый человек, Валентин Юрьевич.
- Мне было только двадцать шесть, в том возрасте все смелые.
- Не все, - Акимов покачал головой, - не все. А двигатель-то в конце концов построили?
- Нет, ничего не вышло. Несколько лет спустя, уже при Путине, тему открыли снова, наскребли деньжат, но было поздно. Людей не осталось. Кто-то умер, многие уехали. А некоторые, вроде меня, бухнулись в новую русскую жизнь. В самый кипяток.
- Понятно, - проговорил Акимов и откинулся на спинку кресла. При его росте и непропорциональной худобе это было похоже на распрямление складной плотницкой линейки. Мне приходилось смотреть на него снизу вверх.
- А скажите мне, Валентин Юрьевич, - задал он следующий вопрос, - вы интересуетесь политикой?
Я насторожился:
- Специально - нет. Но, поскольку работаю в консалтинговой фирме, должен следить за событиями. В той степени, в какой они влияют на экономическую ситуацию.
- Дальний прогноз, лет на пятнадцать-двадцать, можете дать навскидку? Экономический, ну и - политический?
Мне всё меньше нравился наш разговор. Я ответил уклончиво:
- Заказчики требуют сейчас краткосрочных прогнозов: на год-два-три, самое большее - на пять. Зачем я буду ломать голову над проблемами, за решение которых мне не платят? Голова у меня одна.
- Хорошо, - кивнул Акимов. - Значит, живем сегодняшним днем. Раз так, давайте-ка посмотрим сегодняшние новости!
Он развернул стоявший на столе монитор, чтобы нам обоим было хорошо видно, и пригасил освещение. На потолке появилось изображение вечернего неба с плотными облаками, опаленными закатным огнем. В кабинете стемнело, и от этого ярче стала видна картинка на мониторе.
Новости начались, как всегда, с официальной хроники. Президент Балашов, толстенький, с круглой лысой головой, сияя своей знаменитой улыбкой, принимал какую-то делегацию. Потом пошли сюжеты на темы российских будней. Нефтяные вышки в тундре и на морском шельфе, газопроводы, рудники, неиссякаемые источники наших богатств. Оживающие после многолетнего запустения деревни. Заселяющие их гастарбайтеры после напряженного трудового дня приходят в вечернюю школу и усердно изучают русский язык, они будут достойными гражданами новой родины. Торжественное открытие в Нижнем комфортабельного дома престарелых (похоже, подремонтированного заводского общежития советских времен). Уютные комнаты, множество счастливых старушек и несколько старичков. Солдаты в бетонных ДОТах на Кавказской линии. Спокойные, суровые лица, славянские и азиатские. Стволы пулеметов и гранатометов в амбразурах. Террористы не пройдут.
Я недоуменно взглянул на Акимова. Но он впитывал всю эту дребедень с явным интересом.
Потом пошли мировые новости. Стартующие с надводных кораблей в сполохах пламени и клубах белого дыма крылатые ракеты. Те же ракеты, запущенные с подводных лодок, - они эффектно, одна за другой, вылетали из пустынного моря. Остроклювые беспилотные бомбардировщики на боевом курсе. Огненные вспышки разрывов, заснятые с высоты. Пресс-секретарь объединенного западного командования, молодая женщина в офицерской форме, зачитывала сводку: разрушены такие-то объекты военной инфраструктуры противника, уничтожено столько-то вражеских бойцов, с нашей стороны потерь нет. И тут же, для равновесия (в России свобода информации, слово дается обеим сторонам) - выступление представителя сил антиглобалистского джихада, красивого бородатого парня: сбито столько-то бомбардировщиков противника, наши военные силы не пострадали, но в результате варварских бомбежек погибло столько-то мирных жителей.
Я почти не прислушивался, всё было слишком обыденно.
В завершение выпуска показали, как всегда, еще несколько новостей из жизни родного отечества: спортивную, светскую и криминальную хронику. Меня не интересовали ни результаты матчей, ни развод популярной певицы, ни пьяная драка в провинциальном городке. Зато последний сюжет заставил содрогнуться: в заснеженном лесу люди в противохимических костюмах и респираторах раскапывали какую-то громадную яму и вытаскивали оттуда человеческие останки. Голос диктора сообщил, что под Ростовом обнаружено групповое захоронение. Видимо, здесь погребены жертвы террористической организации, известной в свое время под названием "Союз Разума". Как мы должны быть благодарны доблестным сотрудникам спецслужб и полиции, сумевшим после долгой борьбы пресечь деятельность этой чудовищной банды!..
Акимов выключил монитор и прибавил свет в кабинете. Над нами опять засияло небо летнего полдня.
- Скажите, Валентин Юрьевич, - мягко спросил он, - вам никогда не приходилось сталкиваться с этим, - он указал взглядом на погасший экран, - так называемым... ну, в общем, "Союзом Разума"?
- К счастью, нет. Я даже не уверен в том, что "разумники" действительно существовали. Мне кажется, на них списывали свои шалости совсем другие люди.
- Они существовали, - твердо сказал Акимов. - И существуют.
- Существуют или нет, меня это не касается! - ответил я.
- А меня коснулось, - вздохнул Акимов. - На днях получил от них письмецо с требованием.
- Скорее всего, это чей-то розыгрыш. А что требуют?
- Ну, что они могут требовать. Чтобы я перечислил шестьсот миллионов в пенсионный фонд. Бедным российским старушкам. Подпольщикам известно, что мои активы составляют около тридцати миллиардов, вот они и отсчитали, как у них принято, два процента.
- Да это, наверное, весельчаки из налогового управления так развлекаются.
- Нет, - возразил Акимов, - думаю, дело серьезное. Поэтому и пригласил вас, Валентин Юрьевич. Вы - способный аналитик, блестяще действуете в сложных ситуациях.
Я подумал, что он просто-напросто сошел с ума. Печальная, но, увы, надоевшая история. Выражение "безумный мир" - абсурдно. Безумны конкретные люди, и их становится всё больше. Не только во время моей службы в психушке, но и в обыденной жизни мне не раз приходилось ощущать себя единственным нормальным человеком в окружении сумасшедших. И я усвоил кое-какие правила поведения в такой ситуации. Лучший способ, конечно, внезапно причинить сумасшедшему боль, например, заломить ему руку за спину. В качестве медбрата я такой прием иногда использовал. И тут даже не важно, кто сильнее физически, ты или пациент. За исключением буйных идиотов с полностью разрушенным мозгом, обычные сумасшедшие панически боятся боли и сразу подчиняются. С Акимовым, разумеется, я не мог так отвести душу. Но не годился и повседневный способ: внешне демонстрировать согласие с чужим бредом, а самому делать свое дело. Сейчас следовало отбиться решительно.
- Понимаете, - продолжил Акимов, - я отнюдь не считаю, будто что-то должен этим старушкам. Они сами во всем виноваты. В том числе, передо мной. Если бы они родили не по одному ребенку, а по трое-четверо детей, как их матери, они бы сейчас не доживали в богадельнях, а Россия не растворялась бы в чужих народах. К тому же, сумма моих активов только звучит внушительно, а ведь все эти миллиарды в деле - стоимость акций, рудников, оборотных средств. Взять и с ходу выложить шестьсот миллионов...
- Послушайте, - огрызнулся я, - не надейтесь, что я придумаю, как вывернуться и сохранить ваши деньги! Обратитесь в полицию или в ГУБ!
- Да ведь не поможет. Если хоть десятая часть того, что говорят о разумниках, правда, они достанут сквозь любую охрану.
- Тогда исполните их требование! Переведите деньги, и они вас не тронут! Больше ничего не могу посоветовать!
- Да я уже перевел, - поморщившись, сказал Акимов, - перевел.
Я удивился:
- Чего же вы тогда хотите от меня?
Он внезапно подался над столом вперед. Навис надо мной сверху, точно склонившийся жираф. Во взгляде его, теперь сосредоточенном и пронзительном, поблескивала злая ирония:
- Совсем немного, Валентин Юрьевич. Хочу, чтобы вы нашли этих разумников. Раскопали, где они прячутся. Вышли на главарей и связали их со мной. Хочу с ними немно-ожко побеседовать!
Впервые в жизни мне пришлось испытать на себе, что выражение "я остолбенел" может быть не только фигурой речи.
Акимов рассмеялся, как будто довольный произведенным эффектом:
- Не пугайтесь, я в здравом уме и говорю вполне серьезно.
- Но я не сыщик и не экстрасенс, как я их найду?
- Вы - лучший аналитик из всех, кого я знаю. Вы именно тот человек, который нужен.
- Бросьте! Мне уже не двадцать шесть лет, я больше не геройствую, и ни с того ни с сего лезть в такой огонь...
- Двадцать миллионов, - сказал Акимов, - вашей фирме. Половину перевожу немедленно. Из этих денег будут финансироваться ваши расходы по расследованию. Потом, конечно, я все затраты фирме возмещу и переведу вторую половину. Вы, разумеется, понимаете, почему я не беру вас на службу к себе?
- Чтобы не привлекать внимание.
- Вот именно! - кивнул Акимов. - Будет лучше, если вы эту работу выполните, формально оставаясь в "Неве-Граните". Естественно, ваше начальство не должно знать, чем вы для меня занимаетесь.
- Послушайте, для такой фирмы, как наша, двадцать миллионов - огромные деньги, но...
- И пятьдесят миллионов лично вам, - перебил он меня. - Хотите - на банковский счет, хотите - наличными. Пятьдесят миллионов рублей.
Это был еще один шок. Я настолько растерялся, что даже спросил нелепо:
- Новыми?
- Самыми новыми, петровскими, - ухмыльнулся Акимов. - Или, может быть, вы предпочитаете эквивалент в иностранной валюте? Пожалуйста, в любой! Хотите ганские седи с портретом Кваме Нкрумы? Очень красивые.
- Благодарю, купюры с Петром Великим мне как-то больше нравятся. Но по контракту с фирмой я не имею права брать гонорар с заказчика помимо...
- Какой гонорар! - опять перебил Акимов. - При чем тут гонорар! Могу я сделать вам подарок? К дню вашего рождения, к Пасхе, к празднику ракетных войск, к годовщине открытия Антарктиды русскими моряками? Короче говоря, когда вы придете ко мне с результатами, мы заглянем в календарь, и, вот увидите, дата окажется подходящей.
Я молчал.
- Вас интересуют гарантии? - спросил Акимов. - Гарантия - мое слово. Не сомневайтесь и не сравнивайте с прошлыми делами, тогда я слово не давал.
Я молчал.
- Ну же, Валентин Юрьевич! - воскликнул Акимов. - Да вы хоть понимаете, что я вам предлагаю? Или ради спокойствия до старости согласны прозябать на свои две тысячи в месяц? Вы же смелый человек, рискните!
Я прекрасно всё понимал. Мы с ним говорили на одном языке, были гражданами одной страны и по закону обладали равными правами. Но в действительности мы отстояли друг от друга неизмеримо дальше, чем в прошлые века барин и крепостной слуга, колониальный чиновник и темнокожий туземец. Он не просто принадлежал к самому верхнему слою общества, к числу тех нескольких десятков семейств, что владели Россией. Он был сверхчеловеком и даже не вполне человеком. Статистика (не официальная, разумеется, а свободная, та, что иногда прорывается в Интернет) утверждала, что ожидаемая продолжительность жизни в семьях олигархов на сорок-пятьдесят лет больше, чем в среднем по стране. И этот разрыв, по мере прогресса медицинской науки и повышения стоимости ее услуг, будет только расти. Акимов парил над течением дней в сонме новых полубогов и возносился все выше. А я барахтался в придонном слое, и путь мой неминуемо шел вниз - в старость, в нищету, болезни и смерть на койке в больничном коридоре.
Пятьдесят миллионов означали не просто богатство. Они означали дополнительные пятнадцать-двадцать лет жизни, и какой! Правда, в погоне за ними я, скорее всего, мог потерять жизнь прямо сейчас. Ту жизнь, которую имел. Но велика была бы потеря?
- Зачем вам это нужно, Валерий Анатольевич? - спросил я.
Акимов, удовлетворенный, хлопнул ладонью по столу и отвалился на спинку кресла:
- Значит, согласны! Очень хорошо, я в вас не ошибся!
- Прежде, чем дать согласие, я должен понять, чего вы хотите от разумников. Ими же только что детей не пугают.
- Пока примите версию о моем капризе. Может быть, мне просто захотелось пощекотать себе нервы. Потом, если дело пойдет, я вам кое-что объясню. А для начала могу сказать, что я, как и вы, тоже не робкого десятка. У меня неплохая генетика: мой прадед в двадцатые-тридцатые годы прошлого века был одним из самых знаменитых советских летчиков. Его звали Валерий...
- Неужели Чкалов? - невольно перебил я. О Чкалове я знал.
- Нет, Акимов. Фамилия прадеда сохранилась в нашей семье, меня назвали в его честь. Он был на несколько лет старше Чкалова, и Чкалов считал его своим учителем в искусстве высшего пилотажа. Вот любимый самолет прадеда, - Акимов указал на висевшую над нашими головами модель, - истребитель "И-5", чудо техники того времени: скорость почти триста километров в час и два пулемета. Прадед страстно любил летать, жить не мог без неба. Друзья спрашивали: "Что ты станешь делать, когда состаришься и тебя отстранят от полетов?" - Он отвечал: "Я не состарюсь. До пятидесяти буду летать, а потом застрелюсь".
- Ему это удалось?
- Он погиб в тридцать шесть. Нелепо. Должен был выполнить высший пилотаж на малой высоте для кинохроники. За его истребителем летел самолет с кинооператором, тогда же не было телевидения... В общем, выполняя одну из фигур, он врезался в землю. Потом говорили всякое. Ошибиться прадед не мог. Скорей всего, в самый неудачный момент у него под ногой просто сломалась педаль управления.
- Может быть, он хотел так погибнуть.
Акимов пожал плечами:
- Может быть. Хоть это и не было самоубийством. А в общем, можно считать, что ему повезло. Через несколько лет начался Большой террор, многих его друзей расстреляли. Думаю, прадед с его характером тоже не уцелел бы... - он помолчал секунду, внимательно взглянул на меня и спросил: - Я что-то вам объяснил, Валентин Юрьевич?
- Для начала достаточно.
- Тогда вот вам письмо разумников. Сейчас это единственный кончик нити, ведущей к ним, попробуйте за него ухватиться, - он протянул мне распечатку.
Я взял листок, не глядя сложил его и сунул в карман. Оставалось выяснить самое главное, но здесь Акимов не спешил, видимо, испытывая меня. Пришлось сделать первый шаг самому:
- У вас работает секретарь, некто Князев.
- А, Сергей Иоаннович! - губы Акимова тронула усмешка: - Это наша гордость, наш ученый. Он - филолог по образованию.
- У него всё в порядке?
- То есть?
- Ну, с сексуальной ориентацией, вообще с головушкой?
Акимов усмехнулся чуть заметнее:
- Насчет ориентации не знаю, а насчет головушки... По части собственных мыслей, она у него, конечно, стерильная. Но тут надо быть справедливым: текст, который ему диктуешь, он транслирует в неподражаемой обработке, а это тоже своего рода талант.
Мне ничего не оставалось, как спросить в лоб:
- Вы хотите сказать, что не дадите мне свои настоящие шифры, и мне придется поддерживать с вами связь через шифровальную машинку в виде попугая-филолога?
Акимов погасил усмешку:
- Почему бы и нет? Начнем с самой простой конспирации. Думаю, вы легко подстроитесь под князевский стиль.
- Выходит, вы не доверяете мне, а я должен рисковать головой, доверяя вам?
- Не беспокойтесь: при первом же намеке на результат немедленно получите закрытый канал связи. Я подключил бы вам в помощь и свою службу безопасности, но в ситуации с разумниками надо действовать головой, а не силой. Участие с нашей стороны лишних людей только всполошит подпольщиков, и дело сорвется. На такое задание надо идти в одиночку. А насчет вознаграждения, повторяю: не обману. Вот, сейчас приглашу свидетеля. - Он поднял руку с телефоном и позвал: - Загляни к нам, малыш!
Открылась внутренняя дверь, в кабинет вошла высокая девушка. Я привстал и поклонился ей. Она кивнула, улыбнулась.
- Моя доченька, - с гордостью представил ее Акимов, - Элизабет. Вообще-то она, конечно, Елизавета, но так ее прозвали в Массачусетском технологическом, с этим именем она и вернулась домой после учебы.
- Американцам трудно было выговаривать Елизавету, - пояснила Элизабет, - а уж мое отчество, Валерьевна... - она засмеялась.