Книга эта - повесть человека, трижды в течение жизни бывшего безработным. Создавалась она долго, не один год и может рассматриваться как приложение к главному труду всей моей жизни -монографии "Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества". Для тех, кто возьмет на себя труд прочитать эти строки, хотел бы сказать, что в них он найдет объяснение того, почему написана вышеназванная книга.
2009 год
Валерий Паульман
Содержание
--
Узловые, или переломные точки жизни (вместо введения)
--
Прозрение
--
На орбите статистики
--
Перевод в Госплан
--
Работа в ЦК
--
Куба
--
Министр СССР
--
"Коммерсант" и преподаватель
--
Друзья
--
Эпилог
"Мы не должны зависеть от мнения света.
Мы должны считаться только с нашей совестью".
Фидель Кастро
1.Узловые, или переломные точки жизни
(вместо введения)
Траектория жизни человека определяется не какой-то мистической судьбой, которую якобы безошибочно предсказывают гадалки, астрологи и прочие "всезнающие" провидцы жизни, а некоторое, весьма ограниченное, число узловых точек. Для нас, смертных людей, время движется линейно - из прошлого через настоящее в будущее. И я не знаю ни одного случая, чтобы оно повернуло назад или ушло куда-то в сторону, хотя кое-кто из ученых мужей утверждает, что такое возможно с точки зрения физических законов. А фантасты даже пишут о кольце времени. Однако для всех нас в этом мире время бежит себе вперед и вперед, разделенное разумом людей на века, годы, дни, часы, минуты, секунды, и в этом реальном линейном времени на нашей прекрасной Земле все и совершается. Однако, в отличие от строгой линейности движения времени, жизнь человека протекает не столь однообразно, а состоит из нескольких отрезков, различающихся по наполнению событиями, смысл которых определяется тем или иным одним значимым событием, которое меняет скорость и направление течения нашей жизни. Вот эти-то значимые события я и называю узловыми, или переломными точками жизни.
Как образуются узловые точки? Думаю, они порождаются случайностями. Однако эти случайности не возникают сами по себе, а являются следствием тех или иных закономерностей. Другими словами, мы имеем дело со статистически интерпретируемыми случайностями, которые и формируют закономерность. Выпадение "орла" или "решки" при 100 бросках монеты дает вероятность выпадения каждой из них практически равную 50 %. Для данного конкретного человека факт его рождения является чистой случайностью, но в отношении появления на свет детей этого сказать никак нельзя. Закономерность рождения людей с определенным соотношением мальчиков и девочек является абсолютной пока существует человечество, вместе с тем она состоит из одних случайностей.
Каждая из узловых, переломных точек оказывает влияние не только на идущий вслед за ней отрезок жизненного пути, но сказывается на траектории всей его дальнейшей жизни вплоть до гроба. В этом каждый может убедиться, проанализировав историю своей жизни.
Но пора от общих рассуждений перейти к конкретике!
Итак, первое по счету значимое событие в жизни человека - рождение, которое, разумеется, совершенно не зависит от него самого. Это - первая узловая точка в жизни каждого человека. Его дальнейшая жизнь во многом будет зависеть от того, каким он родился, например, доношенным или недоношенным, с отклонениями или без оных и т.д. Имеет также значение, кто его родители и не только они, но и их предки. Важно, в какой обстановке начинается жизненный путь: в нищете, в достатке или в роскоши и т.д. и т.п.
Я, например, родился в городе Егорьевске под Москвой, в семье военнослужащего. И папа, и мама значились эстонцами. Но поскольку это событие произошло в 1937 году 11 августа не на территории Эстонии (в границах 1991 года), то мне впоследствии после развала СССР пришлось оформлять паспорт гражданина Эстонской республики в порядке натурализаци. Видите, какая существует связьмежду фактом рождения (узловая точка!) и получением нового паспорта спустя 54 года (!) после моего появления на белый свет. Получается, исходя из определенных обстоятельств моего рождения, что я как бы не первосортный, а второсортный эстонец, т.е. с какими-то изъянами. Но, как говорится, все в жизни относительно. На самом же деле, у меня нет уверенности, что я в действительности эстонец, во всяком случае чистокровный. Почему я смею об этом говорить? А на оснований генеалогических расследований моей сестры. Мой отец носил фамилию Паульман, в то время как его отец и дед были Паульсeнами. Как и по какой причине произошла смена фамилии - я не знаю. Но ясно другое, что фамилия Паульсeн больше похожа на шведскую, чем на эстонскую.
Моя мама в девичестве носила фамилию Прехинг, что свидетельствует о том, что муж ее мамы, носившая в девичестве фамилию Кийслер, был, по-видимому, немцем. Девичья фамилия моей бабушки - жены моего деда по линии отца - была Лейтен, т.е. тоже не эстонская, а скорее немецкая. Словом, благодаря исследованиям сестры у меня закралось сомнение в том, что моими истинными предками были эстонцы, а не немцы и шведы, хотя никакой уверенности в том, что в моих жилах не течет и эстонская кровь у меня нет. Ведь на протяжении последних девятисот лет кто только не побывал на территории Эстонии! И немцы, и шведы, и поляки, и литовцы, и русские, и финны и невесть кто еще! С уверенностью говорить о чистокровности того или иного человека и его безусловной принадлежности к той или иной национальности могут только политики, ибо они знают обо всем на свете.
Я считаю, что все мы на этой планете имеем равные права на то, чтобы называться человеками. Однако все это в теории. А в жизни, как мы только что имели возможность убедиться, в одной из стран Европейского Союза факт места рождения, оказывается, не столь уж безобидная вещь, так же как и национальность родителей.
Проблема принадлежности человека к тому или иному этносу, мне кажется, до сих пор научно не разрешена. Однако я уверен, что она определяется не кровью, которая течет в наших жилах, а принадлежностью к той или иной культуре. Именно поэтому мы имеем право говорить об англичанах, американцах, русских и т.д. Если исходить из принципа принадлежности к определенной культуре, то мои предки, безусловно, принадлежали к эстонцам, хотя бы потому, что родным языком для них был эстонский. Мои бабушки - Лийзи Лейтен и Хелена Кийслер - обе говорили на эстонском языке, с трудом объясняясь на русском. Со мною они говорили только на эстонском. Поэтому мальчишкой, еще до поступления в эстонскую школу в Аэгвийду, я говорил на трех языках: эстонском, русском и чувашском.
Но не только эти два признака сопровождают человека с момента рождения. Большое значение имеет, например, профессия отца - кормильца семьи. Мой папа - Федор Иванович Паульман (Эдуард Юханнович Паульсен). Он был крещен в церкви как Эдуард, а в поселке его звали Федя; это имя и попало в паспорт. А его отца крестили под именем Юхан, в поселке же звали Иваном, что и зарегистрировано в его паспорте. Отец после окончания 2-го Ленинградского артиллерийского училища (ЛАУ) служил в артиллерии большой мощности - элитном подразделении Красной Армии. Оно было вооружено уникальными наземными самодвижущимися артиллерийскими установками - огромными орудиями на гусеничном ходу, которые в финскую кампанию разрушали железобетонные доты на линии Маннергейма.
В 1937 году, т.е. в год моего рождения, отца уволили из Красной армии за то, что он эстонец и вернули ему офицерское звание и должность в артиллерийской части резерва Верховного главнокомандования только после рассмотрения его письма-ходатайства маршалу СССР К.Ворошилову. В течение нескольких месяцев отец работал в школе преподавателем физкультуры. Об этом факте своей биографии он мне рассказал уже после ХХ съезда партии, когда началась реабилитация невинно осужденных и репрессированных.
Всю Великую Отечественную войну он прослужил в артиллерийских частях, закончив ее в должности командующего артиллерией Эстонского стрелкового корпуса. Отец - автор нескольких книг и множества статей, в которых описывает боевые действия Эстонского корпуса во время Великой Отечественной войны.
Никаким оккупантом он не был, как и тысячи других его сослуживцев в Эстонском корпусе. Они освобождали от фашистов свою этническую родину.
Тот факт, что мой отец был кадровым военным, получившим превосходное офицерское образование во 2-ом ЛАУ, не могло не сказаться на моем воспитании и мировоззрении. Отец меня любил, а я его просто обожал. После войны он был в чине полковника и в свои 34 года командовал всей артиллерией корпуса. Мы воссоединились с отцом в 1944 году, когда нас из эвакуации (а жили мы в Чувашии) привез в Таллинн его ординарец (по национальности чуваш). С тех пор отец брал меня с собой и на стрельбы, и на штабные учения, и на строительство казарм в районе Аэгвийду, и на рыбалку, и в лес по грибы, т.е. я его сопровождал повсюду. Естественно, не в учебное время, а во время каникул. С малых лет я "пропитался" артиллерийским военным духом и мальчишкой любил со своими сверстниками устраивать "боевые стрельбы" на песчаных карьерах из самодельных пушечек. Но не в детских забавах дело, не в том, что я пристрастился к рыбной ловле и стал заядлым грибником, сумев эту увлеченность передать своим детям и внукам. На самом деле общение с отцом имело значительно более серьезные последствия для всей моей жизни.
Ну, во-первых, мой отец как-то ненавязчиво, может быть, даже и не сознательно, сам того не подозревая, привил мне любовь к природе. Изумительные по красоте рассветы в тумане на озере или на речке, переход от чуткой ночной тишины, нарушаемой лишь писком надоедливых комаров, к радостному гомону, вызванному карканьем ворон, стрекотом сорок, бултыханием утят и всплеском рыбин с первыми робкими лучами встающего розового солнца. Разве в городе все это увидишь и услышишь? А панорама надвигающейся грозовой тучи, с белой бахромой, несущейся со скоростью курьерского поезда с грохотом сверкающих разрядов ослепительных молний? А чуткий сон у костра или на ароматном сеновале на берегу речки в предвкушении утреннего клева? Да мало ли красот, сюрпризов и открытий предлагает тебе природа!? Это и испуг от вспорхнувшего из-под твоих ног глухаря в дремучем лесу. И клубок змей на осенней поляне, где в изобилии растут подосиновики. И ливень во время грозы, когда рыба в безумии бросается на голый крючок, а молния обвивает ствол рядом стоящей ели. Это и испуганное удивление олененка, оставленного матерью под елочкой, ветки которой ты приподнял, чтобы найти гриб.
Во-вторых, будучи мальчишкой, я присутствовал на офицерских совещаниях, проводившихся в полевых условиях на полигонах, сидел рядом с отцом на многочисленных послевоенных застольях, где велись разговоры на самые разные темы (не только и не столько о службе). Со мной на равных были и шофер отца - Вески, и адъютант - В.Полль, ставший позже мужем сестры моей мамы. Я спорил со взрослыми и они меня слушали и всерьез отвечали, не отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи. Отец любил читать и покупал много книг, главным образом, по истории. В домашней библиотеке были собраны произведения всех русских классиков (писателей, поэтов, критиков). Все эти книги я перечитал. А когда стало не хватать чтива, то ходил в библиотеку Дома офицеров, который после войны располагался на Ратушной площади. С отцом мы часто беседовали на самые разные темы. Он мне много рассказывал про войну, про свою жизнь. Мы нередко спорили и всерьез. Короче говоря, все это вместе взятое предопределило, наверное, мои интересы ко времени окончания средней школы. Последнюю точку в ориентации на будущее поставил нелепый случай. Весной 1954 года, учась еще в 9-ом классе, во время игры в футбол у меня случилась судорога ноги и я в конце апреля месяца оказался в больнице на улице Рави. И там начал читать "Капитал" К.Маркса. Почему именно эту книгу? Наверное, к ней подвели как моя общественная деятельность (был секретарем комсомольской организации школы), так и чтение литературы по истории. Я настолько хорошо ее знал, что преподаватель истории доверял мне вести вместо него урок, если ему надо было срочно отлучиться. Сначала я ничего не понимал в прочитанном. "Капитал" оказался для меня крепким орешком. Однако, обдумывая текст "Капитала" и перечитывая его вновь и вновь, я постепенно стал вникать в смысл понятий, которыми оперировал К.Маркс. Знакомство с этим великим произведением, а затем и с работами Ф. Энгельса ("Анти-Дюринг", "Диалектика природы"), В.Ленина ("Материализм и эмпириокритицизм"), видимо, оказали решающее влияние на выбор профессии. Я пошел учиться на политэконома в Ленинградский государственный университет, а не на журналистику в Московский государственный университет, как этого хотели мои родители и классный руководитель Александра Васильевна Щеглова - интеллигентнейшая женщина.
Исключительно огромное впечатление на меня произвела одна фраза из вышеупомянутой книги "Диалектика природы", в которой говорится о том, что рано или поздно, но наша планета Земля погибнет, ибо все в этом мире конечно. Воспроизведу ее полностью: "Но как бы часто и как бы безжалостно ни совершался во времени и в пространстве этот круговорот; сколько бы миллионов солнц и земель ни возникало и ни погибало; как был долго ни длилось время, пока в какой-нибудь солнечной системе и только на одной планете не создались условия для органической жизни; сколько бы бесчисленных органических существ не должно было раньше возникнуть и погибнуть, прежде чем из их среды разовьются животные со способным к мышлению мозгом, находя на короткий срок пригодные для своей жизни условия, чтобы затем быть тоже истребленными без милосердия, - у нее есть уверенность в том, что материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на Земле свой высший цвет - мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время. ( Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. второе. Т.20, с.363).
Я прочитал эту страницу поздно вечером на кухне, когда родители уже спали и был до глубины души потрясен этой мыслью Ф.Энгельса. Моя юношеская натура не могла смириться с этим утверждением философа. Я пришел тогда к выводу, что человечество должно сделать все, чтобы не погибнуть вместе с планетой, которая его породила, и что главная задача людей - обеспечить продолжение рода человеческого во что бы то ни стало. А все эти войны, в том числе и классовые, смехотворны перед той грандиозной задачей, которую предстоит решить Человечеству. Всех людей планеты должна объединить одна общая цель - выживание во Вселенной. Эта мысль сопровождала меня всю жизнь, и я с ее высоты оценивал поступки и деятельность людей.
Завершая это вступление, следует отметить еще две узловых точки, которые предшествовали выбору специальности и вуза, который являлся четвертой поворотной точкой в моей жизни.
Второй узловой точкой была, вне всякого сомнения, благополучная эвакуация нашей семьи из Риги летом 1941года, где в предвоенный период располагалась воинская часть отца. Если бы оказались в оккупированной Латвии, то маму с детьми, как жену офицера Советской Армии, непременно упрятали бы в концлагерь, где шансы на выживание были минимальные.
Как я уже выше упомянул, мама с двумя малолетками, сестрой Лайне и матерью Хелене были эвакуированы в Чувашию. Отец два года не знал живы мы или нет и где находимся. В конце концов, благодаря его настойчивости и счастливому стечению обстоятельств, ему удалось узнать наш адрес и связь между нами была восстановлена. Он стал посылать письма и денежные переводы. А в середине войны, кажется, летом 1943 года отец на несколько дней приехал к нам, получив краткосрочный отпуск. Думаю, что мы спаслись от голодной смерти в суровые зимние месяцы благодаря помощи отца, хотя мама и Лайне работали. Как- никак они должны были содержать трех иждивенцев. Летом же и осенью мы не голодали. Выручал огород. Кроме того, вокруг была масса подножного корма: крапива, щавель, орехи, грибы, ягоды, зерно и горох, который мы подбирали на полях после жатвы.
Таким образом, третьей поворотной точкой в своей жизни я считаю то, что отцу в хаосе войны удалось нас найти. Осенью 1944 года после освобождения Таллинна наша семья воссоединилась. А ведь все могло сложиться иначе. Если бы отец нас не нашел и мы остались бы жить в Чувашии, то я вряд ли поступил бы в университет. Стал бы, к примеру, рабочим совхоза, а, возможно, получив среднее образование, работал бы служащим в какой-нибудь конторе.
Рассуждая об узловых, поворотных точках жизненного пути человека, повторяю, волей-неволей приходишь к выводу о том, что Господин Случай играет в так называемой Судьбе человека решающую роль. Например, если бы я не оказался весной 1954 года в больнице, то наверняка не прочитал бы в школьные годы "Капитал" и никогда не стал бы экономистом, точнее, политэкономом. И если бы на следующий год в конце сочинения по литературе о творчестве молодого М.Горького на выпускном экзамене в школе не написал в сердцах по латыни "DIXI"(в вольном переводе это означает следующее: "Я высказался и тем самым спас свою душу"), то получил бы по этому предмету не четверку, а пятерку, поскольку ни по содержанию, ни по грамматике у экзаменаторов ко мне претензий не было, и стал бы обладателем не серебряной, а золотой медали. Однако экзаменационная комиссия решила меня наказать за вольнодумство, что в те времена было совершенно недопустимо. И не исключено, если бы я стал золотым медалистом, то меня направили бы учиться от республики на факультет журналистики в МГУ. Однако по цепочке взаимосвязанных случайных факторов я летом 1955 года оказался в Ленинграде и подал документы для поступления на экономический факультет ЛГУ.
2.Прозрение
Я шагаю по бесконечному коридору Ленинградского университета, испытывая противоречивую гамму чувств. Еще минуту назад комиссия после так называемого собеседования объявила, что я принят на экономический факультет. Да, с этой минуты - это уже мой университет. Мне принадлежит здесь все - и библиотека, и аудитории, и профессура. И история университета. Каждый мой шаг сопровождают глаза знаменитых ученых, взирающих с портретов, развешанных вдоль гулкого коридора. В этих древних стенах они учили, созидали храм науки. Но весь этот оглушительно огромный мир для меня еще terra incognita. Мир таинственный и незнакомый, даже чужой, как и этот город на Неве. Через несколько месяцев все решительно изменится. Университет и город станут близкими и совсем родными. Но сегодня меня окружает неизвестное, непознанное и поэтому очень заманчивое.
Через несколько дней нас, медалистов, поступивших в университет без сдачи экзаменов, направят на Карельский перешеек заготавливать древесину, в то время как другие наши сверстники будут продираться через частокол конкурса. И там, в краю озер и лесов, меня ждали первые испытания.
Трелевка бревен срубленных сосен из леса, их вывозка на склад, кто это знает, - изнурительный физический труд. Никакой техники у нас не было, кроме лошади, веревок и наших мускулов. На ладонях сразу же вздулись кровавые волдыри, все тело заныло, как будто меня избили. Однако недели через две работа стала привычной, мускулы окрепли. Наши молодые тела ощутили прилив сил. Но кое-кто все-таки не выдержал, покинув лагерь раньше срока. Махнули рукой на унизительную повинность: "Разве так университет должен встречать м е д а л и с т о в?" Но для большинства оставшихся ребят тяжелый труд был в радость, и в маленьком коллективе царило беззаботное веселье.
Меня не могли удивить восхитительные красоты озерного карельского лесного края, так как эстонские Аэгвийдуские чистые и звонкие сосновые леса с озерами в окружении холмов, где прошло мое раннее детство, нисколько не уступали им по красоте. Меня поразило другое - образ жизни и привычки белорусов, которые прибыв в эту местность, выбрали для своей деревни самое низкое место около озера. Нет, чтобы поставить дома на возвышенности и наслаждаться не только красивым пейзажем, который открывается с вершины холма, но и сухим воздухом. А ведь, следуя вековечному обычаю жить в болотистой местности, они, как и их предки, срубили свои дома также на болоте. Вот что значат привычки, образующие этнос!
В лагере я близко сошелся с Потаповым с математического факультета. С ним вдвоем мы и возвращались в Ленинград. Помню, настроение у нас в тот день было распрекрасное. Добрались на катере до какой-то железнодорожной станции. Купили билеты и поскольку времени до прихода поезда было еще предостаточно, то зашли перекусить в пристанционную забегаловку. Сидим, обедаем и потягиваем пиво. К нашему столику подошел лысый старикашка. Кости и желтая кожа. "Нищий" - подумал я. Предложили ему кружку пива. Сидим втроем. Вдруг он спрашивает: "Как вы думаете, ребята, сколько мне лет?" Мы с приятелем переглянулись. Я не сомневался, что бродяге лет шестьдесят, если не больше. Эту цифру и назвал. Он как-то криво усмехнулся и говорит: "Да не гадайте. Мне недавно тридцать стукнуло." Мы вытаращили глаза, конечно же, не поверив ему. Он это почувствовал и после непродолжительной паузы поведал свою нехитрую историю:
- Меня взяли в трамвае, когда я ехал на работу. Брякнул недозволенное. Словом, что три шкуры с нас, работяг, дерут без зазрения совести. Вот и оказался в лагере близ Архангельска на лесозаготовках. И вот итог, в буквальном смысле, налицо. Ни волос, ни зубов, ни здоровья. Ничего. Да и в Питер, хотя из лагеря освобожден, не пускают. Вот и перебиваюсь с грехом пополам в этих краях.
Мы, естественно, ничего подобного до сих пор не слыхали. Эта дикая, по нашим понятиям, история показалась нам совершенно невероятной. До чего же мы были тогда наивными!
Наш собеседник, допив пиво, вновь зашамкал:
- Вы на меня, ребята, не обижайтесь. Вы еще желторотые птенцы. Из вас, как из мягкой глины, можно лепить все, что угодно...
Заканчивался август 1955 года. Возвращались в Питер, совершенно подавленные этой случайной встречей с зэком. Его рассказ нас ошеломил и, как заноза, крепко засел в наших душах. С этого, собственно, и началось мое знакомство со сталинщиной.
Позже, знакомясь с ленинградцами, я подобных исповедей выслушал великое множество. Но этот эпизод образовал первую трещину в моем миропонимании, сформированной школой и комсомолом.
Как же так? В нашей великой стране Советов должно быть все прекрасно. Еще два года назад я оплакивал смерть Сталина. Будучи комсомольским вожаком в школе, участвуя в районных и городских конференциях, я жил кипучей жизнью. Да и в университет поступил изучать политэкономию, чтобы строить коммунизм. И вдруг такое!
Но сомнений быть не могло, ведь молодой старик из Приозерья говорил чистую правду. Не поверить его незатейливому рассказу о загубленной жизни было невозможно.
В сентябре начались регулярные занятия. Я набросился на книги. В моем распоряжении оказались богатейшие фонды общеуниверситетской и факультетской библиотек. Тонкие брошюры по политэкономии тех времен меня мало интересовали. Классиков марксизма мы, конечно же, изучали основательно. От нас требовалось составление подробных конспектов. Но меня интересовали и другие книги, на которые ссылались Маркс и Энгельс в своих произведениях. Рикардо, Смит, Гегель, Фейербах, Морган. Но не только они, но и Гомер в прерасном переводе Жуковского, Библия и т.д.
Вскоре я обнаружил, что уровень преподавания основного предмета - политической экономии - меня и многих из нас совершенно не устраивает. Чистейшей воды талмудистика, годами отработанные шаблоны, словом, мертвячина.
Конечно, были и замечательные преподаватели: по бухгалтерскому учету, по истории народного хозяйства, почвоведению и другим дисциплинам. Но, к сожалению, не по политэкономии.
Мы пытались протестовать. Например, курс политэкономии социализма вел один старейший преподаватель, однако, его потенциала хватало лишь на 20-25 минут двухчасовой лекции. А остальное время каждый из нас делал в аудитории все, что хотел. Кто читал, кто играл в карты, кто флиртовал. Но уходить из аудитории категорически запрещалось. Мы обратились в деканат с просьбой заменить преподавателя. Но, увы! Безрезультатно. Сработала система круговой поруки. Совершенно некомпетентный преподаватель был и по научному коммунизму. Когда в аудитории уже никто его не слушал, то он выходил из себя и начинал читать нам мораль о том, какие же мы испорченные и плохие. Разошедшись в своем обвинительном экстазе, он одной девушке сказал, что та приходит в университет без трусиков. Такого издевательства мы уже стерпеть не могли и делегация от нашего курса во главе со старостой Володей Бубновым отправилась в деканат. Поведение этого преподавателя все-таки сочли несовместимым с его обязанностями просвещения молодых людей в коммунистическом духе и его вскоре заменили на другого (думаю, тут сыграло свою роль то обстоятельство, что распоясывшийся преподаватель был с другой кафедры).
В те времена и речи не могло быть о свободном посещении лекций и семинаров. Так что выбора у нас не было.
Оставалось полагаться на собственные силы и друзей-единомышленников. К счастью, в нашей группе учились Владимир Александрович Бубнов и Марат Иванович Качалкин. Володя --потомственный ленинградец, переживший блокаду, на 10 лет старше меня. Марат, с кем мы вместе жили в снимаемой на Васильевском острове комнате, - мой одноклассник, испытавший в раннем детстве ужасы немецкого концлагеря. Нас троих спаяла тяга к философии и политэкономии. Мы часами напролет обсуждали спорные проблемы. Дискуссионные баталии были поистине захватывающими и, я бы сказал, весьма плодотворными. Этому способствовало не только страстное стремление каждого из нас к поиску истины, но и различия темпераментов, жизненного опыта, а также склада ума.
Читая, думая, споря, каждый из нас постепенно вырабатывал свое понимание политэкономических и философских проблем. И оно, разумеется, с каждым днем все больше и больше отдалялось от официальной науки.
Через год, в 1956 году, мы вместе с Владимиром Бубновым пришли к выводу, что всем общественно-историческим формациям (первобытная община, рабовладение, феодализм, капитализм, социализм) свойственны общие закономерности и существенные признаки. И, следовательно, необходима выработка целостного аппарата общей теории политической экономии. И мы начали его создавать. Если открыть 3-ий том энциклопедии "Политическая экономия", изданного в 1979 году, т.е двадцать с лишним лет спустя, то можно в ней прочитать следующее: "О необходимости создания П.Э. в широком смысле впервые писал Энгельс в "Анти-Дюринге", подчеркивая, что такая наука еще только должна быть создана (см. К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч. 2 изд. т.20, с.153-154) П.э. в широком смысле является не суммой П.э., изучающих каждый исторически определ. способ произ-ва в отдельности, а единой целостной наукой." (с. 280 цит. изд.) Вроде все верно, только с двумя оговорками. Во-первых, как там же написано, "не существует отдельно П.э. в широком смысле наряду с П.э исторически определ. способов производства." Во-вторых, общая теория политэкономии авторами робко называется политэкономией "в широком смысле", хотя тут же пишется об единой целостной науке, т.е налицо явное логическое противоречие. Это, как в народе говорят, что она наполовину беременна. Таким образом, даже в конце 70-х годов прошлого века автор этой статьи академик Л.Абалкин еще не рисковал оторваться от пуповины официальной трактовки догматической политэкономии.
А мы, студенты первого курса ЛГУ осмелились еще в 1956 году четко сформулировать не только необходимость общей теории политэкономии, но и определить сущность ряда ее важнейших категорий и закономерностей. У меня сохранилась тетрадь с названием "Политэкономические заметки (1956-1959 гг.)", в которой содержатся записи по 11 проблемам этой теории, как результат наших дискуссий.
Эта крамольная идея, конечно же, была встречена в штыки при первой же попытке изложить ее в систематизированном виде на кафедре. Я написал курсовую работу на тему о законе планомерного, пропорционального развития, утверждая, что он присущ не только социализму, т.е. одной формации, но и капитализму, а также в определенных чертах - и предыдущим формациям. Сдал я ее на кафедру. К счастью, курсовая попала в руки подлинному ученому, профессору Рыбакову, который замечательно читал нам курс "История экономических учений".
Ознакомившись с моей курсовой, он посоветовал мне во избежание крупных неприятностей написанное уничтожить и быстренько написать новую курсовую работу по общепринятым правилам. Что пришлось и сделать, затратив на нее два вечера, чтобы уложиться в заданные сроки и не "запороть" стипендию, без которой в Ленинграде делать было нечего. Мы и так с Маратом жили не сладко. Я также запомнил откровенный рассказ доброго профессора о том, что он дома в "сундуке" хранит рукописи неопубликованных своих работ, которые не вписывались в официальную версию. Вот в каких условиях приходилось работать экономистам-ученым еще три года спустя после смерти Сталина. О чем это говорит? Да о том, что сталинщина как феномен исторического развития государственного социализма была порождена не только Сталиным - "вождем всех времен и народов", но и теми, кто верноподданически служил такому политическому режиму из страха или же по убеждению.
Месяц за месяцем нарастал конфликт между мной и порядками, существовавшими в те времена в университете. Меня уже прозвали на факультете "ревизионистом из Прибалтики".
Доклад Н. Хрущева на ХХ съезде партии с разоблачениями "культа личности" явился последней каплей, переполнившей чашу. Вся разрозненная информация, сочившаяся из различных источников и встреч в общем-то случайных, вдруг слилась в единый бурный поток, который быстро и до основания разрушил в моей юношеской голове последние остатки ортодоксального понимания того строя, в котором мы жили.
Начался мучительный поиск модели, адэкватной объекту познания. Он, собственно, начался в 1956 году и с перерывами длился полвека, завершившись в 2007 году изданием книги "Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества".
Не знаю, сколько в Союзе было таких, как я, но могу сказать, что потрясение после ознакомления с материалами доклада Н.Хрущева на ХХ съезде было серьезным, а кризис глубоким.
Наряду с общей теорией политэкономии надо было вырабатывать научное понимание природы социализма, существовавшего в СССР. И эту работу предстояло начинать с нуля и на развалиных официальной версии.
На втором курсе, после каникул, проведенных на целине в Казахстане, конфликт с факультетом обострился и к весне 1957 года я уже вполне созрел для принятия бесповоротного решения об уходе с очного отделения факультета на заочный. Мне удалось оформить необходимые документы благодаря проректору университета Горбунову и с осени 1957 года я уже был заочником ЛГУ.
Здесь необходимо сделать еще одно пояснение о причинах моего ухода с очного отделения на заочный. Дело в том, что в начале 1957 года я и еще некоторые мои товарищи по учебе выступили в защиту нашего сокурсника - румына (его фамилию, к сожалению, забыл), которого хотели отправить на родину за крамольные разговоры о порядках в Румынии, где в то время правил Чаушеску. О нашем протесте стало известно с помощью "стукача" в КГБ (кроме того, в органы пошло, наверняка, соответствующее сообщение и по линии деканата). Вокруг моей фигуры стали сгущаться тучи. Я это почувствовал по многим косвенным признакам. Кстати, мои подозрения оказались вполне реальными, в чем я смог через несколько месяцев убедиться, когда в зимнюю сессию 1958 года, учась уже на заочном отделении, я случайно встретил в коридоре университета декана очного отделения экономического факультета Воротилова, который от неожиданности, увидев меня, выдохнул: "И Вы разве не в тюрьме?" Вернувшись в Таллинн, я уже был под контролем не Ленинградского, а Эстонского управления КГБ. А здесь хорошо знали моего отца, авторитет которого, я думаю, спас меня от "дальнейшей разработки". Тем более, что все это происходило уже после ХХ съезда КПСС. Я до сих пор не знаю, ведал ли Горбунов об этой истории с румыном или нет, но я благодарен ему за то, что он дал мне возможность закончить обучение в ЛГУ.
И еще несколько слов о поездке на целину, которая также внесла свой вклад в сокровищницу моего жизненного опыта. Целину Н.Хрущев стал осваивать в 1955 году, а наш отряд студентов университета (около 2 тысяч человек) отправили отдельным эшелоном в Казахстан летом 1956 года. Добирались мы туда довольно долго - около двух недель. Ехали мы не в пассажирских вагонах, а в "теплушках". Долго стояли на различных станциях, где нас кормили горячей пищей. Длительная остановка по каким-то причинам была в Свердловске. Мы успели побродить по городу и даже поесть в столовой настоящих сибирских пельменей, которые по своему вкусу и виду отличались от тех пельменей, которые мы ежедневно вынуждены были покупать в ленинградских магазинах, так отличается вонючая лужа от чистого озера. После приезда в "наш район" сравнительно недалеко от Атбасара, мы были распределены по совхозам и бригадам. Нас, человек тридцать, высадили в чистом поле на взгорке на берегу какого-то озера, заросшего камышами. Затем привезли три вагончика, где разместились мы, студенты, и механизаторы из города Горького, с которыми весь сезон и отработали. Первым делом мы вырыли колодец на берегу озера. Вода в нем была соленая из-за большой концентрации различных солей, в том числе глауберовой. На большинство из нас эта вода действовала положительно, ибо мы не ведали запоров. А вот некоторым пришлось вскоре покинуть лагерь, так как они беспрерывно сидели в чистом поле, как суслики, из-за мучившего их поноса. Однако и я понес потери от этой соли, так как она разрушала эмалевое покрытие зубов. На целине я впервые в жизни узнал, что такое зубная боль и после возвращения с целины мне выдрали аж шесть пораженных зубов сразу. Сначала мы заготовляли сено. Работа эта не из самых приятных, особенно в июльскую жару. Однако в августе мы приступили к уборке пшеницы. Работа была организована следующим образом. Часть механизаторов посменно жала хлеб комбайнами (экипаж состоял из двух человек - комбайнера и его помощника). А студенты работали при автомашине в качестве грузчиков. Мы были прикреплены по двое к определенной машине. Нашим шофером был солдат из специальной автомобильной колонны министерства обороны, которая дислоцировалась неподалеку. Его звали Виктор и родом он был из Ленинграда - чудесный парень. После пребывания на целине их сразу же демобилизовали, а новенькие автомашины за три месяца работы были превращены в металлолом. В нашу задачу входило подбирать с земли зерно, которое комбайнеры сваливали прямо на стерню, вместо того, чтобы дожидаться автомашины и ссыпать его из бункера в кузов. Собирали мы зерно и швыряли его в кузов специальными совками. Вначале на заполнение кузова с наращенными бортами уходило примерно час, а к концу сезона наши мускулы окрепли и мы справлялись с этой задачей за тридцать минут. Собранное зерно мы везли на зерносклад. Работали посменно: сутки "вкалывали", а затем сутки отсыпались и отдыхали. Помню, что особенно трудно было работать ранним утром на самой заре, где-то в районе 4-5 часов утра. Мы, когда ехали на зерносклад, засыпали, несмотря на то, что машина все время подпрыгивала на ухабах, ибо никаких асфальтированных дорог на целине тогда не было. Огромные поля были разбиты на квадраты: 2х2 км. И эти квадраты окаймляли так называемые дороги, хотя шофера далеко не всегда по ним ездили, а мчались напрямик по стерне. Такой способ передвижения привел однажды к трагедии, когда грузовик, мчавшийся ночью по сжатому полю, наехал на сваленную комбайном кучу соломы, в которой спали двое студентов. И еще один человек в нашей небольшой бригаде погиб в этот уборочный сезон - помощник комбайнера по имени Виктор, который ночью задремал на мостике комбайна и его стряхнуло на хедер, который отрезал ему полноги. Пока через несколько часов прилетел самолет из Алма-Аты с бригадой скорой помощи, парень истек кровью и скончался. Во время жатвы у нас в бригаде случилось еще одно ЧП. Видимо, от искры, вылетевшей из выхлопной трубы грузовика, загорелась стерня и воспламенились кучи разбросанной по полю соломы. Из-за сильного ветра пожар быстро распространялся и загорелось несжатое поле пшеницы. Фронт огня достигал нескольких сот метров. Произошло это как раз в обеденное время. И мы все, кто находился в лагере, на грузовиках отправились тушить пожар. Механизаторы из совхозного центра распахивали пшеничное поле полосой метров пятьдесят, а мы рубахами, снятыми с себя, тушили очаги возгорания уже по другую сторону полосы, так как ветер нес с бешеной скоростью искры и горящие стебли, несмотря на приличную ширину вспаханного поля. В этот день я спалил половину своей шикарной бороды, которую растил с момента приезда на целину и под звонкий смех девушек из нашей бригады пришлось сбрить и другую ее половину. Кстати, питались мы за счет заработанных денег. С нас высчитывали ежемесячно определенную сумму, в зависимости от того, сколько продуктов мы со склада завозили. У нас в бригаде была своя кухня и питались мы сообща, т.е. жили коммуной (механизаторы и студенты вместе). Одно время я был назначен ответственным за покупку и завоз продуктов со склада. В ту злосчастную поездку на продовольственный склад я с одним товарищем кроме продуктов для общего пользования, купил и пачку печенья, естественно, за свои деньги. Приехали мы в лагерь, отдали продукты на кухню и стали есть печенье. Девочки страшно обрадовались, что на этот раз мы привезли и что-то вкусненькое. Но каково было их справедливое возмущение, когда мы сказали, что купили печенье только для себя. Само собой разумеется, мы девочек угостили. Но это не сняло их обвинения в том, что мы поступили не по-товарищески, что мы жуткие эгоисты. И вообще надо было привезти не только всем печенья, но и конфет. На общем собрании бригады нас как следует "пропесочили" и отстранили от снабжения кухни продуктами. Это был для меня урок на всю жизнь: думай не только о себе, но и о других, когда совершаешь тот или иной поступок.
Возвращались мы с целины, убрав не только пшеницу, но и кукурузу, уже в конце сентября. Но на этот раз нам на железнодорожную станцию в Атбасаре подали не "теплушки", а поезд с новенькими пассажирскими вагонами международного класса. Доставили нас в Ленинград буквально за несколько дней. И не только потому, что мы были "целинниками", но, видимо, в силу того, что были при деньгах и многие из нас пили водку и пиво беспробудно (на целине был "сухой" закон; работяги, которые не могли жить без выпивки, уничтожили весь одеколон, который продавали в местном магазине, а также пудру, которая, оказывается, изготовляется с применением этилового спирта). Наш поезд практически без остановок гнали до Ленинграда. Как бы то ни было, но в один прекрасный день мы очутились на Балтийском вокзале, а ленинградцы, которые в тот момент, когда мы вываливали из вагонов "экстра-люкс" загоревшие и в обносках, были, наверняка, сражены видом и воплями одичавших молодцов. Экзотику дополняли шокирующие публику надписи на вагонах, написанные мелом: "А ты ежа барал!" или "Закон - тайга". Кстати, среди студентов были и такие, которые отсидели срок по так называемому Ленинградскому делу, набравшись в лагерях ГУЛАГА блатных привычек, песенок и жаргона.
Хотя до ордена и медали я не дотянул, однако в моем семейном архиве я с гордостью храню до сих пор почетную грамоту Акмолинского ОК ВЛКСМ Казахстана, выданную мне за отличную работу по уборке урожая целинных земель в зерносовхозе "Днепропетровский" летом 1956 года.
О том, что привело меня к уходу с очного отделения, знали только мои близкие друзья. Остальные однокурсники ничего не понимали. Ведь я учился на пятерки, получал повышенную стипендию, входил в состав общеуниверситетского Совета студентов. И вдруг - уход. В семье, когда я вернулся домой, также сначала начали меня ругать за глупый поступок. Для родителей мое решение было серьезным ударом. Но отец после длительных бесед, в конце концов, все-таки одобрил мой переход на заочное отделение. А вот мама так и не смогла понять причин случившегося. Правду сказать, отец не мог согласиться с моими сверхрадикальными оценками окружающего нас общества и мы многие годы вели на эту тему длительные дискуссии. Споры порой принимали довольно острые формы. Одно время отец даже отрекся от меня и мы не разговаривали с ним несколько месяцев. Думаю, до самой смерти отец не разделял моих взглядов на природу социализма, в котором мы жили. К счастью, он скончался еще до горбачевской перестройки и не дожил до тех дней, когда все знаки поменялись местами.
Университет я закончил, как и мои друзья, в 1960 году, сдав экзамены за V и VI курсы одним махом. Два года, прожитых в Ленинграде, привели меня к полной переоценке всех ценностей. Я сумел вырваться из болота официальной политэкономии, сделав первый серьезный поступок в своей жизни.
Но Ленинград, переименованный "демократами" в Санкт-Петербург, сыграл еще одну важнейшую роль в моей жизни: я познакомился в университетском общежитии на Мытне со своей будущей супругой - Галиной Федоровной Спасковой, которая училась на историческом факультете. Влюбились мы друг в друга с первого взгляда и на всю жизнь. Поженились мы в 1961 году после того, когда она закончила ЛГУ и год проработала на Алтае директором школы. Это событие стало пятой узловой точкой
Мы с Галиной Федоровной прожили все эти годы, поддерживая друг друга, вместе испытав все превратности судьбы. Но все это - в будущем. А пока шел 1957 год. Было лето, я проводил его на хуторе у деда Ивана (Юхана) и бабушки Лийзи, который располагался на полдороге между Кехра и Алавере.
Это было лето раздумий и поисков истины в одиночку. Друзья мои остались в Ленинграде.
Мятежные мысли терзали мою душу.
В то лето я сделал первую попытку как-то систематизировать свои умозаключения, осмыслить проблему сущности социализма во всей ее полноте и многообразии, найти верный метод ее разрешения. Итог был, как и следовало ожидать, весьма прозаичным: научный анализ этой громадной системы, существующей в СССР, займет годы и годы и впереди - огромный труд. А пока - одни безответные вопросы на каркасе нечетких контуров рабочей гипотезы. Содержание ее было вкратце таково.
Мы имеем дело с естественно-историческим процессом, суть которого надо еще понять и объяснить. Замечу, между прочим, что этот методологический подход оказался единственно верным и кардинально отличался от выводов, к которым впоследствии пришли мои друзья - Владимир Бубнов и Марат Качалкин, считающие, что социализм - это тупиковая ветвь в истории человечества. Владимир Бубнов даже написал книгу "Антимарксизм", в которой он раскритиковал теорию прибавочной стоимости К.Маркса. Я уже тогда понимал, что попытки оправдать сталинизм или же, напротив, заклеймить существовавший в СССР общественный социалистический строй, т.е все, что было и есть - совершенно бесплодны с позиции научного понимания исторического процесса.
Хотя корни всех явлений и уходят в конечном счете в экономику, тем не менее своеобразие данного исторического процесса состояло в том, что трансформации в сфере экономических отношений предопределялись политическими решениями и действиями партии большевиков, т.е. организованным коллективным разумом и волей людей. И военный коммунизм, и НЭП, и пятилетние планы - все это результат действия политических сил. Именно поэтому надо было в первую очередь понять природу политических процессов, протекавших на территории СССР, начиная с октября 1917 года. Здесь надо было искать ключ к пониманию многих существенных граней экономических явлений, а, следовательно, нужен был п о л и т и к о -экономический анализ.
Но политика может влиять на экономику только в рамках определенных объективных границ. Они - абсолютны. Короче говоря, пространство для волюнтаризма очерчено жесткими рамками. Выход за эти границы приводит к экономической катастрофе. И большевики, реализуя свою политику военного коммунизма, столкнувшись с этим объективным законом, были вынуждены в 1921 году после восстаний в Кронштадте и на Тамбовщине внести в экономическую политику кардинальные коррективы. Недаром военный коммунизм был сменен НЭПом, а волевое планирование, как показал большой скачок в начале 30-х годов, привело к диспропорциям и карточной системе. И совершенно не случайно, что именно в Советском Союзе впервые в истории был разработан метод баланса народного хозяйства, который позднее был положен в основу системы национальных счетов и межотраслевого баланса.
Большевики пришли к власти не случайно. Я имел возможность благодаря отцу Владимира Бубнова - Александру Петровичу, старому большевику - прочитать в 1956 году подшивки газет за 1917 год, запрещенную при Сталине книгу Джона Рида "10 дней, которые потрясли мир", а также истпартовскую литературу, в частности, стенограммы съездов, конференций и пленумов ВКП(б), которую он, рискуя жизнью, долгие годы хранил в куче опилков на чердаке дома на Невском проспекте. Он извлек эту литературу уже после ХХ съезда партии. Кроме этой информации, я использовал для анализа в своих размышлениях воспоминания живых очевидцев и участников тех великих событий в Петрограде, которыми они охотно делились, а также опирался на логический анализ книг и статей В.Ленина того периода.
Большевики взяли власть, воспользовавшись всей совокупностью противоречий, которые раздирали тогда Россию. За ними шли массы рабочих и крестьян, многие из которых были одеты в солдатскую форму.
И гражданская война не была спровоцирована большевиками. Она была просто неизбежна, когда решался вопрос о власти, о собственности на землю, на производственный и финансовый капитал. Никто и никогда еще добровольно не отдавал свою власть и собственность.
Партия большевиков, неоднородная по своему составу (уровню образования, социальному происхождению, опыту революционной борьбы), оказавшись у власти, стала претерпевать быстрые превращения. Самая активная ее часть встала у кормила власти. Причем, по мере огосударствления экономики эта власть становилась все более сильной, пока не стала абсолютной, присвоив себе все ее мыслимые и немыслимые формы. Такого феномена еще история человечества не знала: власть до сих пор всегда была в том или ином виде разделенной. Противовеса этой абсолютной власти не было. Власть Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов довольно быстро стала лишь формальной оболочкой единовластия партийно-государственного аппарата, который жил и развивался по классическим законам бюрократии. А эти законы хорошо описаны в гегелевской "Философии права" и комментариях К.Маркса к ним (я до сих пор храню конспект этого произведения со своими пометками). Кстати, пока я учился в Ленинграде, мне удалось в букинистических магазинах купить все тома полного собрания сочинений Гегеля на русском языке, изданных в тридцатые годы.
Бюрократическое перерождение партии, точнее ее аппаратной прослойки, а шире - так называемой номенклатуры, и предопределило всю динамику политической жизни страны. И сам феномен Сталина и "культа личности" (не только Сталина, но и последующих генсеков, и не только в СССР) - являлся естественным продуктом этой политической системы.
Партия начала процесс обобществления, точнее подчинения государству всей экономики, вводя шаг за шагом механизм централизованного планирования. Что же в итоге получилось - социализм или государственный капитализм?
Сосредоточение материальных и финансовых ресурсов благодаря государственной форме собственности и жесткой системе централизованного планирования в условиях диктатуры партийно-государственного аппарата позволило осуществить в стране радикальные структурные преобразования в экономике страны, претворить в жизнь ряд гигантских проектов, направленных на создание тяжелой и оборонной промышленности, добиться быстрого роста производительных сил, задействовать огромные природные и людские ресурсы. Процессы политические и экономические переплетались с фундаментальными преобразованиями в сфере нравственных отношений и в духовной сфере. Народ становился все более просвещенным, приобщался к культуре отечественной и мировой. Десятки миллионов людей из мира патриархальных отношений вовлекались в сферу общественной жизни. В стране созревали силы и настроения, нацеленные на преобразование системы на основах подлиннного народовластия. Надо было быть слепым, чтобы не видеть этих позитивных сдвигов, особенно в те дни, когда кипели страсти, вызванные разоблачениями "культа личности" Сталина.
Но общество еще по-прежнему оставалось зажатым в тисках полновластия партийно-государственного аппарата, и страх еще сковывал волю миллионов людей.
Таковы были мои рассуждения в то переломное для меня лето 1957 года. Позади был Ленинград, ставший колыбелью моего прозрения, а впереди - поиск работы здесь, в Эстонии.
3.На орбите статистики
Оказался я в статуправлении Эстонии не сразу и, как это в жизни бывает, благодаря стечению совершенно случайных обстоятельств.
В поисках работы в августе 1957 года я пошел в знакомый мне Морской райком комсомола. Там меня помнили и сразу же откликнулись, предложив должность освобожденного секретаря комсомольской организации мореходного училища. Я согласился, и вскоре мы с ребятами собирали картошку в окрестностях города Кейла. Недели через две, в середине сентября, я решил съездить на сутки домой. В тот же вечер состоялся разговор с хорошей знакомой нашей семьи Нугис Евгенией Александровной, работавшей начальником отдела кадров Совета Министров Эстонской ССР. Она предложила мне поступить на работу в Статуправление, где в это время укомплектовывался отдел по проведению Всесоюзной переписи населения 1959 года. Не раздумывая, я схватился за это предложение, ибо роль комсомольского вожака плохо вязалась с моим мировоззрением и тогдашним настроением. И таким вот образом я надолго связал свою жизнь со статистикой, которой верой и правдой служил 18 лет. Это была шестая по счету переломная точка.
Большинство людей или не знают ничего о статистике, или же имеют о ней самое превратное представление. Любимый конек ретивых журналистов - байка о статистике, как о большой, официальной лжи.
Конечно, манипулирование цифрами - хорошо известный прием, используемый всеми политиканами. Однако обману людей служит не только информация, почерпнутая из статистических изданий, но и все другие ее виды. Обработку сознания людей ведут телевидение, радио, печать, церковь и т.д. И делают они это профессионально, используя при этом законы, открытые психологией. Большая часть людей в мире не способна вырабатывать самостоятельно свое собственное понимание об окружающей их действительности; они в состоянии лишь воспроизводить услышанное, увиденное, прочитанное, искренне выдавая это за свое собственное мнение, т.е. они обладают так называемым репродуктивным мышлением. И этой объективной закономерностью успешно пользуются многоопытные политики и их прислужники. Так что статистика не хуже и не лучше других инструментов обработки общественного сознания. Сама же статистика делается добросовестными профессионалами с помощью выверенных научных методов и приемов, с большой точностью отражая явления и процессы, происходящие как в обществе, так и в природе. Статистики - люди, как правило, скромные, не умеющие себя защищать. А защищать как самих себя, так и создаваемую ими информацию обязательно надо, иначе, действительно, создается почва для манипулирования ею.
Например, как-то однажды мне позвонил первый секретарь ЦК КП Эстонии И.Кэбин и весьма раздраженным тоном стал меня распекать за то место в проекте очередного сообщения Статуправления в республиканских СМИ (а все они в обязательном порядке согласовывались с ЦК и Совмином), где утверждалось, что в розничной торговле нехватает картофеля. Эта информация, конечно, была малоприятной для первого руководителя "картофельной" республики. Но при чем здесь статистика? Она же не выращивает и не продает картошку. А пенять на зеркало, коль рожа крива, - занятие для капризных особ. И.Кэбину я заявил, что мы полностью отвечаем за достоверность публикуемых данных, что картофель в самом деле в госторговле продается с перебоями; на рынке же он в продаже есть, но по высокой цене. И такой звонок был не единичным фактом. Тот же И.Кэбин однажды взорвался, когда узнал из нашего статистического бюллетеня, что Литва опережает Эстонию по ряду показателей сельскохозяйственного производства. Минут десять я выслушивал его упреки в наш адрес. Конечно, обидно, что соседи нас обогнали, но причем здесь статистика? Ведь не она же руководит сельскохозяйственным производством!
Но настоящая буря разразилась в 1964 году, когда Статуправление подготовило аналитический материал о положении дел в республиканской экономике на основе первых разработок баланса народного хозяйства.
Об этом стоит рассказать подробнее.
После проведения переписи населения 1959 года, завершения разработки ее материалов, мне пришлось заниматься переписью жилищного фонда. Закончив эти масштабные статистические операции, я возглавил сводный отдел ЦСУ ЭССР, сменив на этом посту безвременно скончавшегося одного из старейших статистиков Эстонии Виллемма. Работая в ведущем подразделении Статуправления, я быстро понял, что главная задача на данном этапе состоит в систематизации огромного массива накопленной за многие годы информации, создании на этой основе нормальных динамических рядов по единой методике. Такая работа была проделана под нашим нажимом во всех подразделениях Статуправления и ее итогом явилась публикация серии статистических сборников в целом по народному хозяйству и ее основным отраслям. Однако битва за динамические ряды привела к обострению моих отношений с тогдашним начальником Статуправления С.Тимаковым. И когда в самом начале 1960-х годов в повестку дня встала необходимость разработки балансовых расчетов для макроэкономического анализа экономики, С.Тимаков предложил мне руководство вновь создаваемым небольшим отделом баланса народного хозяйства, отстранив таким образом меня от сводного отдела и должности члена коллегии ЦСУ ЭССР. Такой "маневр" вполне устраивал и меня, так как давал возможность посвятить себя исследованиям по политэкономии.
Я быстро укомплектовал отдел молодыми специалистами и мы с энтузиазмом приступили к работе. Наряду с первыми расчетами баланса общественного продукта и национального дохода, баланса основных фондов были составлены динамические ряды по этим показателям, а также балансу денежных доходов и расходов населения начиная с 1956 года. Обработанный материал позволил подготовить публикацию двухтомника "Производство, потребление и накопление общественного продукта и национального дохода в Эстонской ССР". Из 312 страниц самыми "взрывоопасными" были первые 27 страниц (засекреченные), где давалась обобщающая характеристика экономической ситуации в республике.
Реакция на эту публикацию была очень острой и противоречивой.
Впервые в обиход директивных органов и управленческих структур республики вводились такие новые для них понятия, как "национальный доход", "фондоемкость", "материалоемкость" и т.п. Лишь небольшое число специалистов владело в те времена этими категориями экономической науки. Макроэкономическое видение проблем было еще в новинку. Сразу же выявился огромный интерес к более широкому взгляду на положение вещей в экономике, к критическому осмыслению происходящих в ней глубинных процессов. До сих пор считалось вполне нормальным добиваться увеличения валовых объемов производства, невзирая на затраты, не обращая внимания на то, какой ценой приходится расплачиваться за рост масштабов производства. И главное - во имя чего?
Сразу же меня стали приглашать читать лекции - в Госплан, Совнархоз и, наконец, в ЦК. И там произошел довольно любопытный эпизод. Семинар был организован промышленным отделом ЦК. Аудитория была немногочисленной - человек десять. Я уже успел изложить наше видение макроэкономической обстановки в республике и как раз приступил к ответам на многочисленные вопросы слушателей, когда в помещение вошел К.Вайно. Он тогда возглавлял промышленный отдел ЦК. Все как-то сразу насторожились. Привело его в аудиторию, видимо, любопытство. Наверное, захотелось посмотреть на молоденького "возмутителя спокойствия". Но не только. Он, видимо, решил поставить меня "на место" и стал буквально сходу вычитывать мне мораль. Я сейчас уже и не помню в точности, что он говорил, но память хорошо зафиксировала раздраженный тон его нравоучений. Я, естественно, в долгу не остался и в довольно резкой форме стал ему возражать, отстаивая нашу позицию по анализу кризисно застойных явлений в экономике республики. Так состоялось мое первое знакомство с будущим первым секретарем ЦК КП Эстонии, сменившим на этом посту И.Кэбина.
Критика мало кому нравится, точнее она никому не нравится. Но менее всего по душе критика тем, кто облечен властью. А если критика еще затрагивает фундаментальные аспекты общественной жизни, то реакция на критику сразу же вызывает острое столкновение между консерваторами и реформаторами (или революционерами). Полемика по тем или иным проблемам жизни общества всегда отражает назревшие объективные противоречия. Споры продолжаются до тех пор, пока противоречие не разрешается, а нередко и после, когда то или иное явление становится историей. Снятие же противоречия всегда сопряжено с изменениями в политике.
Появление нашего доклада по положению дел в экономике Эстонии в начале 1960-х годов не было какой-то случайностью. Статистика, вооруженная новой информацией о макроэкономических процессах в республике, просто-напросто добросовестно выполнила свой долг. И сразу же возник вопрос: а что делать? Ответ на этот вопрос попытался дать председатель Совнархоза Эстонии А.Веймер. Он опубликовал в журнале "Коммунист Эстонии" статью, спровоцированную нашим докладом, естественно, без ссылок на него, ибо он был секретный. В статье А.Веймер доказывал, что в экономике дела идут хорошо. Он даже вызвал начальника ЦСУ С.Тимакова и меня к себе для беседы, которая проходила в крайне нервной атмосфере. Но наши данные были настолько неопровержимы, что Бюро ЦК КП Эстонии вынуждено было образовать правительственную комиссию во главе с председателем Госплана Х.Алликом для анализа проблем и подготовке предложений по их решению. В республику для изучения сложившейся ситуации и оценки доклада был приглашен руководитель отдела баланса народного хозяйства ЦСУ СССР В.Соболь, чтобы на месте подтвердить или опровергнуть выводы статуправления республики. Он, в отличие от своего заместителя М.Эйдельмана, был подлинным профессионалом - статистиком и выдающимся экономистом. Если реакция М.Эйдельмана на нашу публикацию была истерически-нервная ("Что вы там натворили?! Как вы посмели?!"), то отношение В.Соболя было спокойным и философски мудрым. В.Соболь прекрасно знал, что кризис в экономике страны назрел, что необходимы радикальные перемены во всей системе управления народным хозяйством страны, в механизме экономических отношений общества, а что касается Эстонии, то здесь протекают те же процессы, правда, несколько смягченные, как он утверждал, благодаря более осторожному и умному руководству республики. "У вас не исключают из партии за то, что не сеете в обязательном порядке кукурузу", - заметил он после встречи с И.Кэбиным. Мы сидели в парке около театра "Эстония", когда В.Соболь делился своими впечатлениями от встреч с руководством республики (в здании ЦСУ он не хотел этого делать). Рассуждая о положении в экономике страны, он иносказательно заговорил о сказке А.Пушкина "Руслан и Людмила", задавая вопрос и отвечая сам же на него: " Что лучше - раньше или позже? Наверное, раньше лучше, чем позже, ибо, когда Руслан наконец-то воссоединился с Людмилой, она уже была старухой, а он стариком".
Но такой широкий и пронизывающий поверхность явлений взгляд на положение вещей в те годы был далеко не господствующим, а тем более среди руководства. Нужны были не какие-то частичные, корректирующие реформы. Уже тогда вполне назрела необходимость в кардинальных, революционных по своей глубине реформах. Необходимость была, а реформаторов среди руководства страны не было. Их и не могло быть, так как руководство страны было экономически безграмотным и политически испорченным сталинщиной. Сработали законы функционирования бюрократии, о которых писали Г.В.Ф.Гегель и К.Маркс.
В.Соболь по секрету поведал мне о том, как он вечерами обучает А.Косыгина по его просьбе азам макроэкономики. Но что можно было ждать от Н.Хрущева, А.Косыгина, Л.Брежнева, которые имели большой опыт руководящей деятельности, аппаратной борьбы, но не разумели того, что происходит в стране? Тот же Н.Хрущев, наверное, искренне стремясь достичь каких-то, на его взгляд, разумных целей, уничтожал подсобные хозяйства, заставлял сеять повсеместно кукурузу, независимо от того, каков климат того или иного района, разделил партию на промышленную и сельскохозяйственную ветви и т.п. Разве это нужно было стране? Стране нужен был не вдохновенный волюнтаризм вождей, от которого страдали десятки миллионов людей, а политика, основанная на научных знаниях и народной демократии.
Тогда, в 1964 году, инспирированный нашим Статуправлением "большой блямс", как выразился один из руководителей Совнархоза Эстонии Филиппов, завершился безрезультатным и нудным разбирательством в правительственной комиссии Х.Аллика. А вскоре цепь бурных событий (смещение с поста Генсека Н.Хрущева, приход к власти Л.Брежнева) оттеснила эту местную дискуссию на задний план. Через некоторое время в стране начались половинчатые реформы, которые были больше сориентированы на использование рыночных методов далеко не в лучшем их варианте, которые быстро привели к возникновению диспропорций на внутреннем рынке.
Разбирательство с нашей публикацией в республике сделало меня довольно популярной личностью и в коридорах общесоюзного статистического ведомства на улице Кирова в Москве. Ко мне, как в таких случаях водится, стали присматриваться кадровики, которые некоторое время спустя предложили выступить в международном конкурсе ООН для работы в качестве эксперта по макроэкономической статистике, точнее по SNA (System of National Accounts). Я дал свое согласие и выиграл этот конкурс (на финальной стадии у норвежского специалиста). После собеседования с руководителем европейского департамента по кадрам ООН господином Дэвисом (между прочим, презрительно отзывавшемся об африканцах, как это и положено потомку английских колонизаторов), я был рекомендован правительству Верхней Вольты. Но оно отказалось меня принять, как я впоследствии узнал, из-за интриг влиятельных германских кругов, считавших эту страну своей заповедной зоной (как выразился один верхневольтовский высокопоставленный чиновник: "Что мы дураки - пустить чужого козла в свой огород, да еще деньги ему платить!"). Затем меня решили в отделе кадров ЦСУ СССР отправить в Южный Йемен, однако посоветовшись с женой, я сам наотрез отказался, хотя все выездные документы были уже оформлены. Мы с Галиной Федоровной решили, что для детей все-таки лучше оставаться в Таллинне, чем ехать в далекую аравийскую страну с жарким климатом. Были впоследствии и другие попытки отправить меня на работу за границу. Однако я к ним относился без всякого энтузиазма. Погоня за длинным рублем в ущерб учебе и здоровью детей была для нас с женой не по душе. А расставаться с детьми на долгое время, оставив их на попечение дедушки с бабушкой, нас также совершенно не устраивала.
И еще одно событие явилось следствием нашумевшего доклада. Это выход на ученый мир Москвы и, в частности, на сотрудников ЦЭМИ и НИИ статистики. Я благодарен судьбе, что мне довелось близко познакомиться с такими замечательными учеными как Б.Исаев, Н.Римашевская, А.Соловьев, С.Шаталин и др. Кстати, московские ученые проявляли всегда особый интерес к Эстонии, высоко оценивая культуру ведения статистики в республике. Многие экспериментальные разработки впервые были реализованы именно у нас (дифференцированный баланс денежных доходов и расходов населения, сводный финансово-материальный баланс, региональный межотраслевой баланс, система моделей для оценки эффективности общественного производства, автоматизированныый регистр промышленных предприятий ). В этих работах участвовали научные сотрудники лабораторий под руководством Н.Римашевской, Б.Исаева, А.Соловьева, В. Косова, Е.Ясина. Все они люди яркого таланта и огромной эрудиции. Ученым международного уровня был, вне всякого сомнения, Б.Исаев, ушедший из жизни в расцвете лет. Он тесно сотрудничал с учеными Франции и Швеции.
Глубочайший след в моей памяти и сердце остался от многолетней дружбы и сотрудничества с безвременно ушедшим из жизни Александром Сергеевичем Соловьевым. Как жаль, что таких замечательных ученых, какими были Б.Исаев и А.Соловьев, забирает на пике их научного творчества смерть!
И еще об одной работе, выполненой в коллективе Статуправления Эстонии, я хочу рассказать подробнее, ибо она оказала большое влияние на формирование моего политэкономического видения общественных процессов в бывшем СССР. Речь идет о статистическом сборнике "Материальное благосостояние и культурный уровень населения Эстонской ССР" (488 стр.), вышедшем в свет в 1972 году. Статистический материал, содержащийся в сборнике, изложен в определенной системе, отвечающей следующей логической цепочке: "национальный доход - его распределение - формирование доходов населения - использование национального дохода - удовлетворение потребностей населения в различных продуктах и услугах". Реализация этой логической последовательности потребовала осуществления дополнительных расчетов, углубленной проработки материалов баланса народного хозяйства, данных отраслевых статистик, группировок семейных бюджетов, собираемых выборочным методом, сопоставления фактических значений показателей с нормативными. Впервые были выполнены расчеты, отражающие процесс перехода от произведенного национального дохода к реальным доходам населения. В целом вся эта работа носила новаторский характер и позволила дать углубленный политико-экономический анализ уровня жизни населения в увязке с динамикой общественного производства и в разрезе основных социальных групп населения.
Данная работа была мною использована при подготовке кандидатской диссертации, которую я защитил в 1974 году.
Обращение к проблеме народного благосостояния не было случайным. Ведь смысл и эффективность любой общественной системы определяется тем, насколько полно она удовлетворяет потребности своих членов общества. И для меня было важно разобраться, как обстоят дела с этим у нас. Я продолжал поиск ответа на вопрос, что из себя представляет тот политико-экономический строй, в котором мы живем: социализм или государственный капитализм? Являлись ли функционеры партийно-государственного аппарата распорядителями общественной собственности или же стали новым классом собственников, как это утверждали и утверждают до сих пор некоторые теоретики?
На мой взгляд, не стали. Во-первых, они не осуществляли присвоения общественной собственности в процессе ее воспроизводства. Каждый чиновник получал точно фиксированный доход в форме заработной платы, премий, различных льгот. Никакого другого личного участия в распределении национального дохода они не принимали. Конечно, номенклатура в СССР пользовалась некоторыми льготами, но все это не делало ее субъектом собственности. Она им не принадлежала. Функционеры были чиновниками аппарата, но никак не владельцами общественной собственности, носившей форму государственной собственности. Во-вторых, пребывание того или иного лица в составе партийно-государственного аппарата определялось не его несуществующими правами собственника, а лишь его к а р ь е р о й. Успех служебной карьеры зависел от способностей, эрудиции, опыта, личных связей, умения держать нос по ветру и массы других субъективных факторов, но никак не отношением к объекту собственности.
Партийно-государственный аппарат выполнял в государстве функцию управления, т.е. делал обычную необходимую для общества работу, как и представители любых других профессий в рамках общественного разделения труда. Точно так же, как, например, командир воздушного лайнера и члены его экипажа управляют им, не становясь в результате выполнения этой функции собственниками самолета.
Придя к однозначному выводу о том, что в лице функционеров партийно-государственного аппарата мы не имеем собственников общественной собственности, я задался вопросом, а не является ли аппарат в целом таким субъектом собственности, безотносительно к его отдельно взятым функционерам?
Анализ показал, что государство в СССР, безусловно, в силу выработанной аппаратом экономической политики влияло и притом существенно на процесс производства, распределения и потребления национального дохода. Однако при выработке этой политики он руководствовался определенной идеологией, но не экономическими интересами своего воспроизводства. Короче говоря, действовали определенные объективные закономерности в сфере развития производительных сил, в процессе расширенного воспроизводства общественного богатства, в сфере экономических отношений индивидуумов, которые не были подвластны аппарату управления. Он, обладая монопольным правом на выработку экономической политики, мог варьировать свои действия в рамках объективных законов, но не более. Если же аппарат управления игнорировал эти законы, выходя за пределы их действия, т.е. правил в о л ю н т а р и с т с к и, то вскоре он обнаруживал все негативные последствия своих ошибочных решений и вынужден был отступать, меняя курс.
Придя к таким выводам, я убедился в том, что мы имеем дело с совершенно новой формацией со своей специфической системой закономерностей и имя ей социализм, а не государственный капитализм.
Далее в повестку дня встали вопросы познания этой новой системы экономических и политических закономерностей. Если главной категорией предшествующей формации является капитал, то что теперь пришло ему на смену? И я пришел к выводу, что доминирующей категорией новой формации является потребность. Этим и объяснялся мой повышенный интерес к проблеме народного благосостояния, чему и была посвящена тема моей кандидатской диссертации, написанием которой я, собственно, и завершил свою карьеру в органах государственной статистики.
Текст диссертации я написал практически за два месяца, когда учился в 1974 году в Москве на так называемых "косыгиновских курсах" - в Институте управления народным хозяйством. Защищался в Центральном экономико - математическом институте (ЦЭМИ). Самой трудной была первая теоретическая глава, посвященная анализу понятия "народное благосостояние", проблеме т.н. необходимого и прибавочного продукта при социализме и закону распределения и формирования доходов населения. Она была трудной не только в написании, но и в отстаивании ее положений, как при предварительном их обсуждении с моим научным руководителем Н.Римашевской, так и во время защиты диссертации. Новизна теоретического подхода вызвала массу возражений у ортодоксальных оппонентов и я благодарен С.Шаталину за решительную поддержку моих идей в ходе обсуждения диссертации.
Здесь, пожалуй, на время нужно прервать повествование и объясниться по одному злободневному вопросу.
Сегодня, когда на развалинах СССР реставрирован капитализм, одни во всю проклинают недавнее социалистическое прошлое, другие же тоскуют по нему. В чем причины столь противоположных настроений и оценок? Ответ надобно искать в глубоких противоречиях, которые были присущи обществу, существовавшему в СССР, а также в условиях и истории его развития. Суть процессов, приведших к столь радикальной смене общественно-политического устройства бывшего огромного государства, может быть раскрыта только на основе системного исследования. Такой анализ содержится в вышеупомянутой моей монографии, в, частности, в ее четвертой главе, а здесь приведено краткое изложение только самых основных этапов и событий моей жизни.
Те, кто клянут уничтоженное социалистическое государство, делают это по разным причинам. Сторонники частной собственности испытывают удовлетворение по поводу выхода из "исторического тупика". Немало среди них и тех, кто лишился в свое время частной собственности и привелигированного положения в обществе, а также репрессированных. Многие критикуют старые порядки за очереди, невозможность свободно выражать свое мнение. Вспоминают же добрым словом социалистическое прошлое (даже со всеми его недостатками) за отсутствие безработицы, за чувство уверенности в будущем, социальную защищенность, безбедность, за товарищеские отношения между людьми, которые иной раз ценнее богатства. Словом, общественное сознание отражает не только различие интересов людей, но и, как уже выше было сказано, глубокую внутреннюю противоречивость бывшего социалистического общества - промежуточного этапа между капитализмом и коммунизмом.
4.Перевод в Госплан
Госплану я отдал десять лет своей жизни, причем был переведен на работу в него против своей воли. Однако я не сожалею о столь резком повороте в моей судьбе, который вывел меня из тихой гавани статистики и бросил в бурное море планирования.
Планирование - это неотъемлемая часть жизни человека. Еще первобытные люди, зная, что впереди их ждет суровая зима, заранее заготавливали впрок запасы пищи и топлива. А сегодня без планирования вневозможна вообще никакая деятельность в любой сфере жизни. Некоторые умники пишут, что планирование-де свойственно только социализму. Это несусветная чушь. Формирование государственного бюджета, эмиссия денежной массы, разработка целевых комплексных программ - все это планирование, широко применяемое и в буржуазном обществе.
В Советском Союзе планирование зародилось с первых же дней, ибо в распоряжении государства оказались огромные национализированные богатства. И первым продуктом планирования был знаменитый план ГОЭЛРО - программа электрификации революционной России, которая должна была стать мощным рычагом подъема производительных сил общества и повышения качества жизни людей.
В Советском Союзе планированием были заняты все звенья управления. На самом верху этой чересчур централизованной системы располагался всемогущий Госплан СССР, который планировал все и вся - начиная от производства пуговиц и гвоздей вплоть до стратегических ракет, от строительства общественных туалетов и до возведения БАМа (Байкало-Амурской магистрали). Плановые подразделения (отделы, управления) были в каждом министерстве (ведомстве), на каждом предприятии, в каждой союзной (автономной) республике, области и крае.
Повторяю, я был направлен решением Бюро ЦК КП Эстонии на работу в Госплан республики без моего ведома и согласия. Таковы были тогда порядки. Случилось это практически сразу же после защиты кандидатской диссертации в Центральном экономико-математическом институте в Москве. Память хранит множество эпизодов из моей госплановской карьеры. А начиналась она в конце августа 1974 года, когда я был отозван из отпуска и утвержден начальником сводного отдела - членом коллегии, т.е. такого подразделения, который отвечал за организацию всей работы Госплана республики.
Я не могу не рассказать, как меня "женили" на этой должности. А было дело так.
Во время отпуска я наслаждался рыбалкой на озере Пангоди. Жил у своих родственников, которые имели дачу в этом живописном уголке Эстонии. Муж Лайне Волли купил по случаю старый хутор, расположенный на самой макушке возвышенности, у подножья которой плескалось красивое озеро с островками и заливчиками. С вершины возвышенности (кстати, одной из самых высоких точек Эстонии) открывалась величественная панорама на многие километры окрест. Мне особенно нравилось наблюдать за наступлением грозового фронта, когда запад был весь сине-черным, а на востоке еще сияло солнце.
Волли перестроил дом по своему вкусу; рядом вырыл огромный пруд, в котором можно было даже удить карасей. Пруд не только украшал окрестности дачи, но и выполнял очень важную функцию: регулировал уровень грунтовой воды, служа накопителем талой и дождевой воды. Волли был подлинным мастером -художником. У него от природы были золотые руки и верный глазомер. Он, например, вырезал из корней деревьев и сучьев фантастические фигурки, дверные ручки, вешалки и т.п. вещи. Он сам мастерил лодки. Обладая совершенным слухом, великолепно играл на аккордеоне. Был мастером спорта по метанию блесен спиннингом, по стрельбе из пистолета. Волли был не подражаем. Движения его рук были не только выразительными, но и красивыми. Походка у Волли была особая, охотничья, сибирская. Кстати, будучи эстонцем из одной сибирской деревни (видимо, его родители попали туда во времена столыпинской реформы), был призван в формирующийся Эстонский стрелковый корпус. В конце войны служил адъютантом у моего отца. После возвращения нашей семьи из эвакуации Волли, как я уже выше писал, познакомился с Лайне и они стали жить, официально не регистрируясь в ЗАГСЕ, гражданским браком. У них родились три дочери (Элли, Нелли и Мооника).
Пользуясь гостеприимством Лайне и Волли, я старался их особенно не беспокоить. Спал на сеновале, хотя в моем распоряжении была отдельная комната на втором этаже. Я днями пропадал на озере, принося вечером домой свой улов (лещей, окуней и плотвичек). Волли, Лайне и их младшая дочь Мооника также были страстными рыбаками и мы иной раз выезжали в выходные дни на озеро на двух лодках. Если Лайне любила удить (как правило, мы сидели с ней в одной лодке), то Волли и Мооника были заядлыми спиннингистами, охотясь на судака, щуку и окуня. Между прочим, Мооника долгое время была, несмотря на свою молодость, председателем Тартуского клуба рыбаков.
Однажды мы вдвоем с сыном за день наловили 23 леща и свыше ста плотвиц. Весь этот улов, который мы еле-еле затащили на горку, был закопчен и подан к столу на мой день рождения. Приезжал я отдыхать на Воллину дачу и с дочерью после того, как она успешно сдала вступительные экзамены на экономический факультет МГУ.Это - не описка. Потенциальные посланцы от республики сдавали экзамены у себя на родине, выбирая в случае успешной их сдачи, тот вуз в других республиках, где они желали учиться. Как правило, это были вузы Москвы и Ленинграда.
Однако вернемся в тот поворотный день августа 1974 года. Мой отпуск был как раз в зените, когда, сидя в лодке, я заметил на берегу Лайне, которая изо всех сил махала руками, чтобы привлечь мое внимание, показывая жестами, что я должен плыть к ней. Вся ее фигура выражала озабоченность. Я в волнении поднял якорь и поспешил к берегу, выгребая против ветра, что было сил. Голова была полна тревожных мыслей. Неужели что-то стряслось в Таллинне с семьей или родителями? Когда я наконец-то причалил к берегу, Лайне объявила, что я должен срочно позвонить в Таллинн. Номер, который она записала на клочке бумаги, был мне незнаком. Она ничего толкового о том, кто звонил и по какому поводу, сказать не могла. Мол, женский голос попросил, чтобы я срочно позвонил по данному номеру. Вот и все. Моя тревога возросла еще больше. До хутора-дачи надо было подниматься вверх по крутому склону примерно с километр. Наконец я добрался до дома и набрал переданный мне Лайне номер телефона. В ответ услышал голос женщины, которая сказала, что соединяет меня с Г.Тынспоэгом - председателем Госплана республики. В трубке послышался голос Г.Тынспоэга, который, как само собой разумеющееся, сообщил, что я решением ЦК переведен с поста заместителя начальника ЦСУ на должность начальника отдела народнохозяйственного плана - члена коллегии Госплана ЭССР. В первый миг я потерял дар речи, сраженный не только самой новостью, сворачивающей мою жизнь на другую колею, но в большей мере самоуверенностью Г.Тынспоега.
-Как Вы посмели принять решение, даже не спросив моего согласия?! Я категорически против и не имею никакого желания уходить из статистики , - возразил я.
-А Вас никто и не должен спрашивать. Это не мое решение, а решение Бюро ЦК, - безапелляционно заявил он. -Завтра же Вы должны быть у меня на работе, так как вскоре предстоит защита проекта плана в Москве и работы очень много.
На этом разговор с Г.Тынспоегом прервался. Вот это номер! В свое время я отказал в предложении перейти в Госплан предшественнику Г.Тынспоэга уважаемому мною Х.Аллику - умнейшему и мудрейшему человеку, старому коммунисту, сидевшему в тюрьме многие годы в буржуазной Эстонии, отбывавшему свой срок и в сталинских лагерях из-за протеста против передачи части территории Эстонии за рекой Нарвой Ленинградской области (ныне Кингисеппский район). Х.Аллик долго не мог простить мне моего отказа, перестав даже здороваться при встречах в здании Совета Министров.
А здесь такая бесцеремонность!
Вот она разница в этике поведения у старых большевиков, прошедших тюрьмы и войну, и у новых руководителей (я имею в виду Х.Аллика и Г.Тынспоэга), занимавших посты председателя Госплана республики! Разве Х.Аллик, имевший огромный авторитет и влияние в республике, не имел возможности силком перетащить меня на работу в свое ведомство? Безусловно, имел. Однако он этого не сделал, руководствуясь нравственным принципом, - не идти против воли и желания человека выбирать себе место работы.
Какой резон мне было уходить из статистики, которой я отдал столько лет? Мне было интересно работать с информацией, которая была нужна для исследовательской работы. Тем более, что к этому времени я защитил кандидатскую диссертацию и приступил к работе над докторской по политэкономии социализма. Вчерне уже были написаны четыре главы.
И вдруг - уходить на незнакомую мне работу, бросив начатые проекты в ЦСУ!
Однако делать было нечего. Я не мог пойти против ЦК, ибо это означало крах всех моих планов, а также потерю позиций и в статистике. Пришлось смириться. В тот же день я выехал в столицу.
Сдав дела в ЦСУ, я направился в Госплан. Встретили меня хорошо. Многих сотрудников этого ведомства я знал по совместной работе, ибо они были активными потребителями статистической информации. Особенно тесные контакты у меня еще со времени переписи населения установились с начальником отдела труда и заработной платы Б.Пассовым -интеллигентнейшим человеком.
Было еще одно обстоятельство, способствовавшее близкому знакомству со всеми ведущими работниками Госплана. Дело в том, что Х.Аллик перед тем, как пригласить меня на работу в его ведомство, учинил мне своеобразный "экзамен". Во-первых, по его просьбе я прочитал всему коллективу Госплана курс лекций по макроэкономическим показателям и ситуации в экономике республике. А, во-вторых, он попросил меня провести официальную экспертизу первого планового баланса народного хозяйства.
На новом месте работы у меня сразу же сложились хорошие рабочие отношения с руководящими работниками отдела народнохозяйственого плана (ведущего подразделения в Госплане), начальником которого я был назначен. Я имею в виду в первую очередь К.Кристина, Х.Мери и Э.Терно, которые с готовностью и тактично посвящали меня в тайны плановой работы. Каждый из них, без преувеличения, был выдающейся личностью. Их всех отличала не только высокая этическая и интеллектуальная культура, огромная эрудиция, но и живой ум, твердый характер, а также отличное знание экономики республики, не говоря уже об опыте плановой деятельности.
Для полноты характеристики моего появления в Госплане (взгляд со стороны) приведу выдержку в переводе с эстонского из книги Х.Мери "Tagasivaated veerevast vagunist" ("Взгляд в прошлое из бегущего вагона"): "Осенью 1974 года Густав Тынспоэг позвал на работу в Госплан на должность начальника сводного отдела Валерия Паульмана вместо отправленного на пенсию Петра Лукка. Кандидат экономических наук Паульман работал до этого первым заместителем начальника ЦСУ. В то время он был 37-летним энергичным, старательным, талантливым государственным служащим. Он происходил из семьи военного, отец был полковником в отставке, а дяди занимали высокие посты - один был генералом, второй прокурором. (Генералом был Эльмар Иванович, а прокурором - Роберт Иванович. Всего у отца было четыре брата, все его младше. Двое из них погибли во время Великой Отечественной войны, вероятно, под Великими Луками -В.П.). Валерий Паульман был несколько беспокойным человеком, иногда у него нехватало чувства равновесия, так как он часто поддавался эмоциям, а не трезвому рассудку. Он был человеком, который предпочитал руководить начальством и редко мирился с тем, что кто-то им управляет. Еще до начала рабочего дня или в первые его минуты он уже настраивал председателя, что нужно делать то-то и так-то, проводить именно такие совещания, рассмотреть такие-то вопросы и таким образом и т.д. В отделе он создал подходящий микроклимат, так как предпочитал больше хвалить подчиненных, чем их ругать. Паульман был начальником, который считал своим долгом заботиться о подчиненных и делал это настойчиво: повысилась заработная плата работников, многие получили квартиры. Он добился реорганизации отдела в управление, были созданы новые подотделы, что также способствовало росту заработной платы. Его организационные способности были на зависть большими. Вне все всякого сомнения, он в нашем ведомстве был лучшим знатоком русского языка. Наша совместная работа протекала замечательно. В основных проблемах у нас с ним не было разногласий, за исключением проблемы создания автоматизированной системы плановых расчетов, в части которой я не разделял его оптимизма и идеалистических взглядов. Вместе мы ругали начальство вместе с партийным руководством, царящую в Советском Союзе бюрократию и повседневные глупости. При посещении Москвы мы посещали общих знакомых и вели дискуссии на экономические темы. Изредка вместе ездили по грибы, был знаком с его семьей, но семьями мы не дружили. Но дальнейшая карьера Паульмана сильно изменила его как человека, но об этом позже" (стр. 327-328 цит. изд.).
В первый же день моей работы в Госплане я установил, что вопросов для рассмотрения в Госплане СССР в ходе согласования проекта годового плана (на 1975 год) накопилось приличное количество. Они касались практически всех его разделов. За две недели мне пришлось "перелопатить" весь проект плана, познакомиться ближе с начальниками отделов и ведущими специалистами нашего учреждения. Работали мы допоздна, как говорится "до упаду". Но все, что положено, успели сделать и представили в установленный срок в Госплан СССР наши т.н. "разногласия" с соответствующими обоснованиями по каждому вопросу. Скажу без излишней скромности, что если бы я не работал со статистической информацией почти два десятка лет и не знал бы во всех деталях положения дел в народном хозяйстве, то со столь ответственной и громадной по объему работой в столь короткий срок не справился бы.
Кстати, помимо содержания самих проблем мне пришлось на ходу осваивать специфику профессионального языка плановиков. Ведь у каждой профессиональной группы есть свой жаргон, или набор слов, который они применяют в своей повседневной практике. Например, слово "говорилка". Оно означало справку или, проще говоря, шпаргалку, по которой начальство устно докладывает суть вопроса и излагает аргументы в защиту нашей позиции, т.е. своеобразная домашняя "заготовка". От качества ее составления и подбора весомых аргументов во многом зависел успех переговоров. Содержание "говорилки" держалось в строгом секрете от партнеров по переговорам, ибо в ней излагались различные варианты компромиссных решений той или иной проблемы. На составление "говорилок" всегда затрачивалось много времени, что, как правило, окупалось лихвой в случае успешного решения вопроса в нашу пользу.
А вообще если говорить о процедуре согласования проекта плана республики с Госпланом СССР, то вкратце она выглядела следующим образом.
После того как проект плана (годового или пятилетнего) был разработан Госпланом, рассмотрен Советом Министров и ЦК КП Эстонии его окончательный вариант, оформленный по унифицированным формам, направлялся в Госплан СССР вместе с объяснительной запиской, в которой излагалась позиция республики по основным параметрам развития ее народного хозяйства. Проект плана был весьма солидным документом на нескольких тысячах страницах, который еле-еле помещался в купе пассажирского вагона. На вокзалах в Таллинне и в Москве нам приходилось перевозить его на двух тележках. За трудоемкую техническую сторону подготовки проекта плана (сбор материалов от отделов, размножение, брошюровку, транспортировку) отвечала у нас в управлении Х.Аннельяс - чрезвычайно ответственная и аккуратная работница, которая в "горячие" дни иной раз ночевала в Госплане, чтобы только обеспечить своевременную отправку документа в Москву. И напрасно меня критикует Х.Мери за передачу трудоемкой работы по вычислениям, проверке, размножению проекта плана Вычислительному центру. По мере углубления этого проекта, передачи все большего количества работ Вычислительному центру нагрузка на наше управление и на отраслевые отделы в части рутинной технической работы значительно уменьшилась и повысилось одновременно качество проекта плана. Энтузиастом внедрения электронной обработки информации и оптимизационных расчетов, вне всякого сомнения, в Госплане был начальник отдела транспорта и связи Ю. Ребане, который стал координатором этой работы по своей отрасли в целом по СССР.
В Москве работу над проектом плана организовывал сводный отдел территориального планирования Госплана СССР, который в то время возглавлял известный государственный деятель, попавший в опалу при Н.Хрущеве, М.Первухин ( на июньском Пленуме ЦК КПСС в 1957 году он был переведен из членов Президиума ЦК в кандидаты в связи с рассмотрением на этом Пленуме антипартийной позиции т.н. группы В.Молотова, Г.Маленкова и Л Кагановича).
Отдел сводного территориального планирования состоял из подразделений, курировавших отдельные регионы СССР. Нашу республику курировал подотдел Белоруссии и Прибалтики, а непосредственным куратором Эстонии все годы, пока я работал в госплановской системе, был А.Чистяков. Он часто посещал нашу республику, знал ее экономику, проблемы и болевые точки. Он стремился помочь нам в разрешении важнейших вопросов развития народного хозяйства. Это не значит, что он был "нашим человеком в Мадриде". Он просто с пониманием и доброжелательно относился к нуждам Эстонии, помогая нам в работе с отраслевыми отделами Госплана СССР, которым он и направлял соответствующие разделы проекта плана для согласования. В те годы в ходу была поговорка, что все основные вопросы решает "Марья Ивановна", а не начальство. Так символически назывался рядовой экономист Госплана СССР, который непосредственно отвечал за конкретный участок объекта планирования. Все расчетные таблицы были именно у "Марьи Ивановны" и, учитывая мизерные масштабы нашей республики на общесоюзном фоне, от ее воли зависело, где поставить запятую в том или ином дробном числе. Величина многих ресурсов для Эстонии обычно составляла какую-то десятую или сотую долю процента от общесоюзной суммы. И иной раз такие вопросы решал как раз А.Чистяков вместе с "Марьей Ивановной", не обращаясь к начальству. Конечно, выделение дефицитных ресурсов и больших объемов инвестиций зависело уже от начальства и далеко не всегда на уровне начальника отдела Госплана СССР; требовалась уже санкция зампреда или даже председателя Госплана СССР. По мере рассмотрения проекта плана в отраслевых отделах с участием наших сотрудников А.Чистяков собирал воедино все возражения и замечания отраслевых отделов, их предложения, обобщал собранный материал, подготавливая сводную справку для дальнейшего обсуждения определившихся разногласий у начальства. Мы, естественно, не занимали выжидательной, пассивной позиции, а стремились убедить А.Чистякова в правоте наших аргументов с тем, чтобы в спорах перетянуть его на нашу сторону. От того, как он отражал в докладе начальству позицию нашу и отделов Госплана СССР, разумеется, многое зависело. Ведь одну и ту же информацию можно подать по разному, придав ей тот или иной ракурс.
За годы совместной работы мы с ним близко познакомились, я неоднократно бывал у него дома, так же как и он у меня. Назвать это дружбой было бы преувеличением, но близкими отношениями они действительно были. Мы нередко спорили, обсуждая те или иные проблемы, стремясь совместно найти верные решения. А.Чистяков был порядочным человеком, скромным, честным, умел держать свое слово, не заносился в начальственном угаре. А ведь были и такие. А.Чистяков гордился успехами республики, в чем, вне всякого сомнения, была и его толика труда. Любая процедура государственного управления - это не только технология, но и личные отношения людей, т.е. субъективный фактор в принятии решений занимает отнюдь не последнее место. Так было всегда, так всегда и будет, ибо дело делают люди, а не вычислительная техника, инструкции и методические указания, в которых все расписано до мельчайших деталей. А.Чистяков прекрасно понимал ту простую истину, что если республика будет на хорошем счету, то и его личное положение, его авторитет в отделе будет на должной высоте. Повезло нам и с начальником подотдела Белоруссии и Прибалтики Л.Куроповым, который ко всем нашим проблемам относился с предельным вниманием и помогал в их решении. Думаю, что одна из причин такого доброжелательного отношения была разумность и солидная обоснованность наших заявок на ресурсы, особенно в сравнении с Белоруссией, начальство которой, мне думается, было более амбициозным, чем руководство Эстонской ССР. В.Клаусон и К.Вайно были людьми тактичными и не устрашали своих собеседников регалиями, званиями и количеством правительственных наград, которыми белорусское начальство украшало свои пиджаки.
На первой стадии рассмотрения проекта плана в отделах Госплана СССР наиболее острыми вопросами всегда были объемы выделяемых инвестиций, а также материальных ресурсов, особенно импортных. На этой фазе в бою были специалисты отделов Госплана республики во главе со своими начальниками отделов. Им помогали заместители председателя Госплана ЭССР, которые подключались для решения острых вопросов, особенно на уровне своих коллег в Госплане СССР. Иной раз приходилось выходить на сцену и самому Г.Тынспоэгу, а позднее (с 1987 года) и мне, когда рассмотрение той или иной проблемы выходило на уровень начальства ( но пока еще не у председателя Госплана СССР). Например, я помог отделу культуры и просвещения "пробить" вопрос о выделении лимита капитальных вложений для строительства здания Национальной библиотеки. А мой первый заместитель Л. Таммевяли добился "покрытия" этой стройки импортными материалами и оборудованием. И когда сегодня я прихожу в эту библиотеку на Тынисмяги и вижу табличку, на которой выбиты имена лиц, причастных к ее строительству, и не вижу ни одной фамилии работников Госплана, особенно из отделов культуры, управления капитального строительства и управления материально-технического строительства, то возникает одна и та же мысль - насколько же политизирована наша жизнь в "демократическом" обществе! Я всегда поражаюсь примитивности мышления и аргументов тех, кто на все лады распространяет миф об оккупации Эстонии, о том, что Россия грабила ее национальные богатства. Хоть побоялись бы Бога, построив музей оккупации рядом с церковью! Кстати, когда решался вопрос о выделении инвестиций на строительство национальной библиотеки, начальник отдела культуры Госплана СССР Трошев сказал мне, что у него нехватает лимитов капитальных вложений для реконструкции Ленинки (главной библиотеки страны), библиотеки им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде и Большого театра. И тем не менее он все-таки нашел возможность выделить из своих скромных ресурсов инвестиции для Эстонии. Вот вам и отношение оккупантов к нашей республике!
А если разговор уже зашел о правде, то следует кое-кому знать, что ЦЭМИ на основе данных ЦСУ и Министерства финансов СССР составил баланс материально-финансовых потоков, существовавших между Эстонией и остальной частью СССР, которые свидетельствуют, что наша республика была дотационной, получая миллиарды рублей из общесоюзных финансовых источников. И тем господам, которые, сидя в Вашингтоне, распространяли небылицы про грабеж Эстонии, про то, как маленькая республика с полуторомиллионным населением кормила весь советский народ, а сама чуть не умирала с голоду, следовало бы задуматься хотя бы над такими простыми, даже детям понятными фактами, как и из каких источников осуществлялось строительство двух крупнейших в мире электростанций, работающих на сланце, или же Муугаского морского порта, не говоря уже о всей громадной производственной и социальной инфраструктуре, созданной у нас в послевоенные годы. Разве Эстония могла бы все это построить за счет своего национального дохода, своего производственного и научно-технического потенциала? Даже такая богатая страна, как США, до сих пор не решила технологической задачи эффективного сжигания сланцев в целях производства электро-и теплоэнергии. Недаром американцы хотели приватизировать обе сланцевые электростанции, осуществляя нажим и по дипломатическим каналам, но у правительства Эстонии хватило мужества и мудрости оставить их в собственности республики. Да и после 1991 года Эстония существует, только заимствуя за рубежом кредиты и получая финансовую подпитку из бюджета Европейского Союза. И до сих пор импорт превышает экспорт, определяя отрицательную величину сальдо текущего счета и неуклонно растущее сальдо консолидированного долга Эстонии. Коэффициент внешней зависимости экономики Эстонии (отношение экспорта и импорта к ВВП) один из самых высоких в мире.
Словом, миф о колониальной зависимости и оккупации, не подтвержденный никакими фактами, служил только политической цели - вбить клин между Эстонией и СССР, между эстонцами и неэстонцами ("оккупантами") с тем, чтобы оторвать республику от Советского Союза.
И еще один миф, который до сих пор муссируется в информационно-пропагадистской войне - о руссификации Эстонии, о политике геноцида эстонского народа.
Те, кто жил в СССР, прекрасно знали, что существовала реальность, именуемая советским народом. В рамках процесса его формирования следует различать целую гамму аспектов: экономических, социальных, идеологических, нравственных, демографических, политических. В области демографии можно отметить несколько характерных явлений, которые имели место: заключение смешанных браков, миграция трудоспособного населения, увеличение рождаемости и сокращение смертности. Никто в Эстонию русских, украинцев, белоруссов, армян, татар, евреев и представителей других этносов не гнал. Единственный организованный процесс, который сопровождал развитие экономики республики и регулировался государством, - это направление специалистов с высшим и средним специальным образованием по распределению после окончания ими учебы, так как в республике вузы и техникумы не готовили специалистов по многим техническим профессиям. И следует отметить как факт, что немало было тех, кто отработав положенный срок (три года), покидали навсегда Эстонию. А когда республика провозгласила в августе 1991 года государственную независимость, то в течение 2-3-х лет из Эстонии уехали на родину десятки тысяч высококвалифицированных специалистов.
Я сам был свидетелем острого бытового межэтнического конфликта, вспыхнувшего в троллебуйсе (это было осенью 1988 года, когда во всю разжигалась вражда между представителями различных национальностей). Один из националистов, услышав разговор двух парней на русском языке, крикнул им: "Вон из Эстонии! " В ответ кто-то из ребят с достоинством ответил ему: "Я жду не дождусь, когда наконец-то кончится срок моего контракта, чтобы покинуть Таллинн и уехать в Новосибирск подальше от таких, как Вы! Сдалась мне Ваша Эстония!" Не знаю, представителями какой специальности были эти ребята и где они работали, может быть, были элетрониками, программистами, лазерщиками и т.п. Но после спокойного ответа молодого человека, разговор был исчерпан и у националиста хватило ума его не продолжать. Ведь крыть-то было нечем.
Кстати, СССР воспринимался как Родина советского народа не только русскими (по данным социологического опроса, около 80 % русских воспринимали Советский Союз как свою Родину), но и эстонцами. Сергей Кара-Мурза в своей книге "Демонтаж народа" (М.: "Алгоритм". 2007) пишет (с.382): "Восприятие территории СССР как своей земли стало стереотипом сознания даже тех, кто в 80-е годы примкнул к сепаратистам. В 1993 г. я был оппонентом на защите диссертации в Риге, встретились коллеги из трех балтийских республик, между собой они говорили по-русски. Эстонец жаловался, как тяжело переживал его сын внезапное "замыкание" Эстонии в маленьком пространстве. Он еще в школе увлекался географией и был путешественником - со сверстниками и преподавателем он объехал Сибирь и Алтай. Когда Эстония отделилась, он стал болеть - ему стало тесно жить. Хотя поездки еще можно было оформить, он отказался - это была уже не его земля."
А что касается естественного воспроизводства населения, то я, зная демографию не по наслышке, а как специалист, могу сказать, что превышение смертности над рождаемостью приводит к сокращению численности населения (если, конечно, убыль не компенсируется положительным сальдо миграции). Низкий уровень рождаемости - показатель, обусловленный недостаточным для нормального воспроизводства населения коэффициентом фертильности (каждая женщина для нормального воспроизводства населения за время своей жизни должна в среднем родить 2,2 ребенка). А в современной Эстонии этот уровень значительно ниже. Высокий же уровень смертности обусловлен не только недостаточным развитием здравоохранения, которое сейчас находится в кризисе, но и такими распространенными социальными феноменами, как алкоголизм, наркомания, самоубийства, травматизм на производстве, ДТП и т.п.
В Эстонии после реставрации капитализма численность населения в результате естественных процессов (без учета иммиграции и эмиграции) неуклонно сокращается. Это - самый верный индикатор неблагополучия в обществе, его серьезной болезни. Коэффициент естественного воспроизводства является как бы своеобразным термометром, коказывающем уровень заболеваемости общества. Чем ниже его показатель, тем хуже обстоят дела. А ведь в советское время коэффициент естественного воспроизводства не только всего населения, но и коренного - эстонцев - был положительным. В то же время (только за восемь лет нового столетия, т.е. за 2000-2007 гг., численность эстонцев уменьшилась на 15 тысяч человек). Такова цена расплаты за возврат в прошлое - в капиталистическую Европу. А в действительности эта цена еще больше, если принять во внимание появление хронической безработицы, пауперизма, ребятишек, которые не ходят в школу, а попали в лапы криминального сообщества (включая девочек, ставшими проститутками) и т.д. А чего стоят потери в области морали! В обществе пропагандируется эгоизм и индивидуализм, исчезают привычки коллективизма даже среди тех, кто рос и воспитывался в советское время. Исчезает уважение к старшим.
В отношении репресий, проводившихся при И.Сталине, Эстония не была исключением. Отправляли в ГУЛАГ всех: и русских, и украинцев, и грузин, и эстонцев - представителей всех национальностей, без исключения. И делать на основе этих репрессий вывод о направленном геноциде именно эстонского народа - это искажение исторической правды.