Когда Павел сделался заместителем директора, то в семье появились деньги, а жена Валерия стала грезить об образе жизни, свойственном успеху и богатству. В ее мечтах, подкрепленных советами друзей и картинками из буклетов, были собственный бизнес - необременительный и чистенький - и недвижимость в благополучном месте. Друг семьи Аркадий, которому супруги опрометчиво обмолвились о планах, обрадовался, сообщил, что давно присматривает избу в некой Хлыновке, и что естественно поселиться вместе, компанией, а не разбегаться на разные территории поодиночке.
Он так красноречиво расписывал радости деревенского обитания, что Павел заинтересовался не на шутку, и дрогнула даже Валерия, которой идея с самого начала не понравилась.
- Представь! - кричал как-то Аркадий, тряся над шашлычными углями бутылкой с горючей жидкостью. - Там химии проклятой на сто верст нет - природа! Воздух - хоть ножом режь. Представь: придешь с охоты, с рыбалки - камин горит... водочки тяпнешь... ухи свежей похлебаешь... в баньку пойдем... что еще надо?
По его словам, выходило, что присмотренное место - глухое, практически необитаемое, где без труда можно обзавестись бесхозной землей и воображать себя новоиспеченным помещиком. Бери гектар, хочешь - десять гектаров - и возводи хоромы. А поскольку они с Павлом не кто-нибудь, а руководство строительной компании, то предел их воображению не положен, особенно учитывая дешевизну нищей рабочей силы, и в перспективе они изваяют там хоть кремль, было бы желание. Местных жителей в деревне почти не осталось, а задержавшиеся тихи, неконфликтны и новым хозяевам жизни слова поперек не скажут. И главное, есть у Аркадия знакомый, золотой мужик, которому можно доверить и присмотр, и управление имением в отсутствие владельцев. Мужик этот - бывший городской обитатель, отшельник, творческий человек, потрясающий резчик, скульптор и прочее.
- Помнишь, вешалка у меня в прихожей? Деревянное кружево! Кто приходит - поражаются! Он бы деньги мог лопатой грести!
Валерии смутно припомнились аляповатые дрова, но она, глядя на разгоряченную физиономию друга семьи, готова была признать, что не разбирается в деревянных кружевах. Выросшая в небогатой семье, она вообще мало смыслила в дорогих предметах, поэтому ее тянуло в разные стороны одновременно. Хотелось всего - загородных домов, ресторанов, изысканных яств, зарубежных поездок, отелей, самолетов, фотографий на фоне мировых достопримечательностей... того, что являлось в мечтах с многонулевыми ценниками в комплекте, и любые предложения вызывали хватательный рефлекс. Решающим аргументом послужило то, что Аркадий, стянув зубами с шампура кусок мяса, понизил голос и поведал:
- Я у него был как-то... он гарнитур мастерил. Стулья резные и всякое... - Он вытаращил хмельные глазки. - Такому человеку... ого-го!
Авторитет "такого человека" в глазах супругов послужил достаточной верительной грамотой. Все понимали - если, паче чаяния, случится что-нибудь экстремальное в захолустье, то даже тень такой связи приведет пошатнувшиеся умы в норму. Поэтому супруги засобирались в путь - осматривать местность и знакомиться.
Поездка произошла так быстро, что Валерия опомнилась на заднем сиденье, в ста километрах от города, когда закончилось жилое присутствие, пропал асфальт, потянулись однообразные леса, трава, деревья - и больше ничего. Преющая от спелости биомасса и пугающая безлюдность. Валерия была недовольна собой. Когда Аркадий объяснял дорогу, оказалось, что вожделенная Хлыновка находится не на реке, как предполагалось из его рыбацких восторгов, а в семи километрах. На общее недоумение он уверенно высказался:
- Нельзя на реке, паводок. Смоет к чертовой матери, лучше на горке отсидеться.
Наблюдая в окно бесчисленные стволы, ветки, травяные кочки и болотистые канавы, Валерия думала, что следовало не поддаваться инерции, а непреклонно возразить и сразу поставить крест на неудачном проекте. Что значит паводок? Живут другие люди, и ничего... высокому берегу паводок не страшен. Семь километров - не шутка... Валерия считала, что это расстояние непреодолимо пешком - в принципе. И кому придет в голову разгуливать по безлюдным тропинкам? Насчет безобидности разоренного коренного населения она не обольщалась. Значит, купаться - только на машине... если проедут. А грязь, глина, бездорожье? Засядешь в такой медвежий угол, попадешь в распутицу, в дожди - и кукуй без срока, жди у моря погоды... комаров корми.
Наконец добрались до Ильинского, которое Аркадий характеризовал как большое село, но Валерия обнаружила кучку разрозненных домиков, вросших в бурьян на берегу. Следов цивилизации она не заметила, но было живописно, и действительно имелись воздух и река, а после Ильинского автомобиль, следуя указанию кривой таблички, нырнул в лаз, поросший с двух сторон крапивой и настолько узкий, что над головами смыкались верхушки сосен. Все выглядело очень мрачно. Дорога была разбита, машине приходилось лавировать между изувеченной колеей и волнами грязи. Павел несколько раз сквозь зубы помянул Аркадия недобрым словом, а Валерия, трясясь на ухабах и сжимая термос, мысленно просила, чтобы ужасная дорога скорее закончилась.
Она понимала, что никакая перспектива купания не заставит ее мучиться на бугристой тропе с торфяным рельефом, из складок которого вылетали мерзкие жуки, стукаясь о машинные стекла. Хрустели под колесами ветки, иногда на бампер бросалась, как живая, отделившаяся крапивная плеть, и Валерия неприязненно сжималась. Иногда мелькали просветы, и было заметно, что много высохших деревьев и что хвойные стволы покрыты лишайником, словно болезненными язвами.
Хлыновка, до которой они наконец добрались, поразила неприглядностью пейзажа. Что избы запущены и полуразрушены, подразумевалось, но компенсацией за разруху и отсутствие инфраструктуры должны были стать просторы, открыточные виды и прочее деревенское приволье, а Хлыновка оказалась зажата в тисках елового леса, и в единственном прогале маячили рябые известково-кирпичные развалины, поврежденные до неясности предназначения: то ли усадьба, то ли бывший храм. Дом городского умельца нашелся безошибочно: единственная ухоженная изба, крашеная, с аккуратным огородом. Но сам Борис Евгеньевич, худой мужчина с хитрыми глазами и юродивой повадкой, супругам не понравился, не был он похож на творческого - или хотя бы умеренно культурного - человека. Едва поздоровавшись, он понес такую пургу, что Валерии захотелось развернуться и уехать.
- Правильно, правильно, - бормотал он. - Зло в городах, скверна, не зря люди бегут. Аркадий Викторович правильно решил. Потому что в Питере - слыхали - храм божий возвели, а крест установить не смогли. А кому без креста молиться можно? Только антихристу. А в Москве, говорят, кладбище открыли, а на нем печать дьявола, чтобы душеньки человеческие в плену мучились после смерти. Так-то.
При этом он так издевательски блестел глазками, что раздраженная Валерия уверилась: лесной затворник бесстыдно глумится над приезжими. Одежда его казалась шутовской: на нем была рубашка с вьетнамского рынка, и от ее невообразимых клеток у Валерии рябило в глазах. Потом он позвал из огорода немногословную жену, представил: Нина Петровна. Та, лениво кивнув, повернулась задом, а Валерии стало неловко за ее наряд - на полной женщине были легкомысленные треники и трикотажная майка, фактурно обтягивая массивные части тела на грани приличия.
Прошли в дом, на просторную террасу, где пахло свежей стружкой и к стенам прислонялись наличники из бледной древесины. Когда перед Борисом Евгеньевичем были выложены гостинцы, он сделался адекватнее и заговорил по делу. Отчего-то он был уверен, что они не собираются строиться на свободной территории, а подыскивают дом в деревне. Павел и Валерия к тому времени были до того разочарованы, что не опровергали. А Борис Евгеньевич задумчиво перебирал варианты:
- Что ж... Аркадий Викторович лучший дом присмотрел, остальные-то хуже. У Коровинского крыша течет... если только у Данилиных...
И он припомнил родословную. В доме жила молодая пара - сначала нормально, потом запили, чем дальше, тем больше. Хозяина посадили за драку, жена покрутилась и сбежала к хахалю, а детей забрала бабка в райцентр. Так что изба пустая, не сильно запущенная - подойдет. Бабку можно разыскать, она, наверное, знает, где дочь шляется...
- Нет-нет-нет, - испуганно заговорили в один голос Павел и Валерия. - Он же вернется из тюрьмы, хозяин?
- Ну... когда это будет. Еще вилами по воде писано. Сел-то он хорошо, там не просто драка была...
Но Павел с Валерией решительно отвергли обременение. Оказаться в один прекрасный момент лицом к лицу с вернувшимся хозяином, прибывшим из мест не столь отдаленных, в их планы не входило.
- Можно горбатовский дом посмотреть... - Борис Евгеньевич почесал щетинистую щеку.
Вошла Нина Петровна, поставила ведро с водой и сказала негромко, в пространство:
- Там надо печь перекладывать.
Борис Евгеньевич уверенно ответил за гостей:
- Переложат, люди молодые. К бабке давно никто носа не казал из детей, только младший сын один раз приезжал. И то домом не занимался - мешок картошки забрал - и след простыл. Где его искать-то?
- Может, Мария Филипповна знает, - подсказала Нина Петровна.
- Может, знает.
На обед были жареные кабачки, сало и гречка с грибами. Все оказалось неожиданно вкусным, Валерия расслабилась и перестала воспринимать эпизодическое пребывание в захолустье как трагедию. Вероятно - как вариант... Все-таки экология... спокойствие... сельская идиллия... отсутствие суеты... Чай пили с сухарями и со смородиновым вареньем. Потом Борис Евгеньевич, с охотой ополовинивший бутылку приличной водки, неторопливо поведал об обитателях деревни. Выходило, что в основном его соседи - одинокие старушки. Мужчины долго не живут, один остался патриарх - Михаил Васильевич. Но тот, несмотря на возраст, держится молодцом. На жену кричит зычным басом, ногами топает... а по праздникам на гармошке играет. Все делает руками: теплицы, парники... скотину держат до сих пор. Козы у них - Вера Никифоровна прядет и вяжет... Есть еще дом, горожанами купленный, но те бывают редко. Видели их пару раз, и все. Может, не понравилось. А может, случилось чего: говорили, что муж - бизнесмен, а это народ такой... с ними всякое бывает. В одной избе нерусские живут, кто такие - неизвестно, с соседями не общаются, но ведут себя тихо, а что без спросу поселились - не писать же наследникам в Австралию... или в Новую Зеландию... или где они. Не пьют, хозяин положительный, весь день в работе. Трое детей, старшая девочка в школьном возрасте, но не отдают - впрочем, их дело... Потом разговор был направлен Павлом на охоту, и Валерия перестала слушать, а Нина Петровна посмотрела на нее жалостливо и спросила:
- Детки-то есть у вас?
Валерия отчего-то смутилась и покачала головой, а Нина Петровна вздохнула:
- Плохо, когда в деревне деток нет...
И больше в беседу не вступала. Думала о чем-то, наклоняла голову в такт мыслям, поднимала брови - но с Валерией не сказала ни слова. Павел заикнулся, что в Ильинском, может, лучше отдых - простор и река - но Борис Евгеньевич запротестовал:
- Народ там испорченный, без креста. И храма нет у них: ближайший в Лодейково, одиннадцать километров - а к ним даже батюшка не ездит. Там одни пьяницы остались и бандиты - работы нет, колхоз закрыли. Нищета...
По его словам, в Ильинском были магазин, почта, сельсовет и даже участковый, но эти учреждения свидетельствовали, скорее, об упадке нравов и потере естественных ориентиров. Никто в Ильинском не работает, паи колхозники продали, а тому, кто не продавал, - дома пожгли...и зачем? Земля лесом зарастает, еще лет пять - будет чащоба... Ферму закрыли, стройбазу закрыли, коров порезали... упадок и разорение. А в Хлыновке - тишина и благолепие. Бабушки до того богобоязненные - в храм на службу пешком ходят.
Потом Борис Евгеньевич предложил зайти к Марии Филипповне за адресом. Уже был вечер, и на улице черно. Пока Борис Евгеньевич возился с фонарем, Павел, ежась от непривычки к глухому мраку, спросил:
- Освещения тут нет, конечно? Что, не ходят по ночам?
- Да кому особо... нет надобности. Есть тут один шатун... а так дома сидят.
- Шатун? - переполошилась Валерия, отмахиваясь от роя комаров и мошек. - Медведь?
- Нет... медведей не бывало. Я про человека - один есть любитель шататься...
У Марии Филипповны было не заперто. Когда они вошли, в нос ударил неприятный запах, и из-за приоткрытой двери радушно спросили:
- Коля, ты? Входи, входи.
Увидев гостей, маленькая старушка заохала:
- А я-то Колю жду, Коля сегодня пенсию носит.
Валерия, которую замутило от вони, неприязненно оглядывалась. Ей послышалось рядом вялое клекотание - вероятно, прямо в избе размещался курятник. Поразило, насколько все в доме было грязное - в закуте у печки ситцевая занавеска, о которую явно вытирали руки, и не раз... закопченные кастрюли... немытые баночки, жестянки... Еще ее удивило, что иконка в углу была бумажной - вырезана из журнала и висела на гвозде. В представлении Валерии хотя бы иконы в деревне должны быть старинные. Коробке из-под конфет, в которую полезла Мария Филипповна в поисках адреса, было как минимум лет пятьдесят. Уже конфет таких не было в природе, и весь мир жил по-другому. Пока Борис Евгеньевич вел переговоры, вошел молодой загорелый парень, поздоровался, и старушка прервала поиски:
- Коля, проходи, садись. Благодетель мой, - объяснила она гостям. - Что бы я делала без него. - Она погладила парня по рукаву, а тот засмущался.
- Ладно уж. Нашли благодетеля.
- Как еще пенсию получить? Сама в Ильинское не пойдешь.
Валерия вспомнила, что старушки якобы ходят в храм за одиннадцать километров, а тут семь, но Борис Евгеньевич, угадав ее мысли, пояснил:
- Конечно! Ограбят, обидят... народ-то без креста. Для них соблазн какой, шутка ли - две тысячи. Они такую зарплату не получают.
Валерии опять почудилась издевка, потому что две тысячи она не считала за деньги, такую сумму она оставляла в кафе, встречаясь с подружками. Под легкую беседу - пирожное, пара коктейлей... Но Коля, присев к столу, положил на клеенку именно две голубые бумажки и мелочь.
- Не страшно по темноте с деньгами? - спросил Павел иронически.
Коля обернулся.
- Нет, - ответил он охотно. - Ночью меня не видно. Это днем как на ладони - бери голыми руками. А ночью не подойдет никто, у меня охрана есть.
- Охрана?
- Ну да. Хозяин. Леший.
Мария Филипповна, которая, сдвинув очки, искала строчку в ведомости, бросила ручку и перекрестилась.
- Типун тебе на язык! Не к ночи будь помянут.
- Нет, правда. - Коля улыбнулся приезжим. Ему хотелось произвести впечатление. - Опекает. Сначала он с Максимом Рябовым хотел подружиться, Максим от него головой повредился - со страху. Он у нас базу охранял, ночным сторожем. Надо несколько раз за ночь забор обходить по периметру. Он говорит: выхожу и чувствую - стоит рядом, как хозяин. Может, если я даже руку протяну, наткнусь. Сопит только, негромко - посапывает. И пахнет от него... не человеком, не зверем. Я, говорит, иду вдоль забора и понимаю: он со мной идет. Иногда только камешек хрустнет. Собаку завел - собака, как ночь, воет, скулит, бьется... пена из пасти. А на вторую ночь пропала. Ну - это, может, из соседей кто удружил, кому охота не спать и такие концерты слушать? Он выходить из будки перестал: сидит, держит дверь и трясется. Говорит - кажется, что он вот-вот в окно заглянет. И головой тронулся. А потом базу закрыли. Теперь хозяин со мной ходит.
Валерия содрогнулась.
- Как это - ходит? - вырвалось у нее.
- Я - по дороге, а он - по лесу, метрах в десяти. Пока тут разношу - он ждет, в деревню не суется. Как обратно на дорогу выйду, пять шагов пройду, чувствую - он со мной. Очень тихо по лесу ходит. Там ветки, бурелом, а его почти не слышно. Так, пошуршит... вздохнет иногда.
- Ты ж его не видел, - сказал Борис Евгеньевич раздраженно. - А людей пугаешь.
- Мало ли, чего я не видел, - сказал Коля рассудительно. - Необязательно.
- Вот и помолчи.
- Ты не боишься? - спросила заинтригованная Валерия. - Если не человек... брр.
Коля посерьезнел.
- Самое страшное с нами люди сделали. От лешего хуже не будет...
Он забрал ведомость, положил в карман и распрощался.
Валерия, вспомнив жуткую дорогу до Ильинского, по которой было неприятно передвигаться на машине днем, не смогла представить, как там одному ночью. Пусть россказни про лешего - местные байки, но ей не хотелось бы даже высовывать носа в темноту. Когда оказались на улице, Борис Евгеньевич, понимая, что Колины сказки неправильно впечатлили потенциальных покупателей, сказал:
- Говорю, хорошее у нас место, благодатное. Даже Коля вон подтверждает, что нечисть не суется.
- А есть она, нечисть-то?
Борис Евгеньевич задумался и ответил уклончиво:
- Кто их знает, что им привидится, с кривого-то самогона.
Подошли к краю деревни, где начиналась дорога в Ильинское и где притаилось невидимое нечто, готовое двинуться с Николаем в обратный путь. Валерия, сознавая нелепость выдумок, постаралась отогнать страх и посмотрела прямо в сторону, где над лесом взошла крупная луна и между деревьями светились творожные облака. Сейчас узкая тропинка, по которой они, петляя и мучаясь на поворотах, проникли сюда днем, казалась прямой, и далеко блестели лунные отражения в лужах. Стебли крапивы и высокая трава, обозначающие границу дороги, темнели причудливым частоколом. Было сыро, потягивало болотом, и чудилось, что они находятся где-то на дне, а посеребренная призрачным светом дорога уходит вверх, из мира в другую реальность. Валерии представилось, как бредет, не торопясь, по этой дороге Николай, становясь частью жуткого химерического миража, и невольно позавидовала его смелости, хотя ни за что на свете не хотела бы оказаться на его месте.
От мечтаний ее отвлек голос Павла, который смотрел в другую сторону и, отметив над головами быстрое движение, спросил:
- Это что? Птица?
- Это? Не-ет... мышь летучая.
- Брр...
Они уехали, едва дождавшись утра, а через пару месяцев, когда Валерия, высказав мужу все, что она думает о дурацких затеях, присущих только маньякам, изучала каталоги недвижимости Хорватии и Болгарии - с глянцевыми снимками зеленого моря, желтого песка и голубого неба, - они опять встретились с Борисом Евгеньевичем, гостившим у Аркадия. Деревенский отшельник привез в город очередной заказ. Он был уместно одет, разговаривал осмысленно и держался степенно и сдержанно. Узнавать, обращались ли супруги по адресу, он не стал - была бы честь предложена, а навязывать свою драгоценную Хлыновку он не собирался.
- Как жизнь у вас? - спросил его Павел. - Как старушки, Михаил Васильевич? Как Коля с лешим?
- Нормально, - отозвался Борис Евгеньевич. - Вишня хорошая, грибов много... два мешка одних белых насушили в этом году. Много грибов. К войне.
- Почему... к войне?
- Так. Примета народная.
Пока собеседники переваривали народную примету, Борис Евгеньевич сделал паузу и добавил:
- А Николай пропал.
- Как... пропал? Искали?
Борис Евгеньевич удивился.
- Кому ж искать? Взрослый человек, если бы ребенок был... своя голова на плечах. Так же вот - нес пенсии и пропал.
- С деньгами? - спросил Павел ехидно.
- Нет, по-честному. Деньги раздал, пошел обратно, а до Ильинского не добрался.
- В лесу не проверяли? - вставила Валерия.
- В лесу-то? Там не ходит никто... проверять нечего.
Валерия задумалась. Она представила ночь, тишину, лунную тропку в Ильинское, фантастические облака, стебли, клонящиеся к прохожим, ажурные пирамидки кипрея, и очень захотелось поверить, что Николай не пропал, а ушел куда-то по призрачной дороге, сопровождаемый невидимым приятелем, что у него все хорошо, и - может быть - он еще вернется.