- Как красиво! - восклицала Настя, отодвинув занавеску, хотя за окном был лишь вытоптанный гостиничный двор, переходящий в пустырь. На кривом заборе висело покрывало, а в лысый газон врастал автомобильный остов.
Переполненной чувствами Насте этот скучный вид казался значительным и трогательным. Она была с человеком, которого любила, и все, что ассоциировалось с ним, окрашивалось для нее особенными красками: и незнакомый городок, в который Настя приехала по зову Андрея, и безликие улицы, и зачуханная гостиница на окраине.
Она познакомилась с Андреем на юге и, зная, что он женат, не предполагала, что их роман выйдет за рамки отпускного баловства. Вернувшись домой, она два месяца убивалась в одиночестве, не решаясь смущать чужой уклад, который Андрей с женой устраивали для себя годами, но вот Андрей позвал ее к себе.
Она давно заметила, что он пересыпает рассказы мелкими, но многозначительными приметами, говорящими, что он не любит жену и что в их семье не ладится. Конечно, она понимала, что между супругами случаются трения, хотя все сигналы говорили, что от разладов между Андреем и его половиной несет холодом. Андрей наглухо закрывался, когда речь заходила о доме, но из оговорок Настя составила мнение о его жене: недалекая бизнес-леди, хозяйка мебельного склада, дочка чиновника с закидонами - только так объяснялось ее забавное имя Мальвина.
Настя подбиралась к сопернице с разных сторон, наводя Андрея на откровенность, но любовник только сыпал несмешными анекдотами, валял дурака и представал в таком жалком виде, что Настя, сострадая ему, меняла тему.
Сейчас, пока Настя, накинув простыню, прыгала по номеру, расслабленный Андрей сидел в кресле и, затуманив глаза, общался со смартфоном. В раздражающе тесной, как вольер, комнатке он мучительно не находил себе занятия - он уже выпил полбутылки газировки и сложил из рекламной листовки самолетик, а на большее его фантазии не хватало, но Настя все же огорчилась, что он сразу воткнулся в телефон.
- И как там с Мальвиной? - бросила она, набравшись смелости.
Она заметила, что его мягкие плечи напряглись и под кожей обозначились мускулы. Благодушная усмешка соскочила с Андреева лица, и он сухо бросил:
- Никогда не надо говорить про мою жену, поняла?
Сжав кулак, он коротко, но сильно стукнул по подлокотнику. Настя, изучившая привычки любовника, уже знала, что для флегматичного Андрея этот скупой жест означает то же, что для холерика - буйный припадок с битьем посуды.
- Извини, - пробормотала она, порываясь убраться от его гнева, но в узком загоне совершенно не было места. - Я в ванную.
В ванной Настя сдернула с вешалки полотенце, и из-под него вылетело жужжащее нечто. Испуганная девушка завизжала и забила полотенцем по смесителю, а хладнокровный Андрей подоспел ей на помощь. Увидев, в чем дело, он благодушно рассмеялся, принес из комнаты подушку и без колебаний прихлопнул шмеля к стене, а трупик выкинул в унитаз.
Гармония, нарушенная тенью жены, восстановилась; Андрей обнял Настю. Он уже чувствовал, что, отстаивая семейный мир, перегнул палку, и явно хотел загладить вину.
- Один шмель, это что! - бросил он снисходительно. - Братцы как-то поехали на дачу открывать сезон и нашли в отхожем месте осиное гнездо: залетели с осени и обосновались капитально. Ну непорядок, братцы взяли паяльную лампу и гнездо сожгли, но не до конца. Они им только крылья спалили, в результате все осы расползлись по участку... и злые были, сама понимаешь как.
Он заливисто захохотал, но Настю несколько покоробила эта жестокая история.
- А что с ними делать? - удивился Андрей. - Мы и эту убили, и тараканов выводим.
Замечание было справедливым, но Настя все равно усмотрела в тотальном уничтожении насекомых садизм, как в любой массовой травле.
Теперь насупилась Настя, а Андрей заискивал перед ней и по-прежнему не знал, куда деваться между кроватью, столом и подоконником. Этот пятачок не давал ему размаха для эффектной позы, чтобы Настя залюбовалась им и забыла о двусмысленной байке.
Воображаемый вид ос, ползающих по земле в предсмертных мучениях, подействовал на Настины обнаженные нервы очень сильно. Визгливый смех Андрея все звучал в ушах девушки, и она уже задумалась, ее ли это человек. Она мысленно перечислила минусы их связи: он держит ее на дистанции, которая со временем не сокращается ни на йоту. У него есть семья. Он женат
на несимпатичной женщине с безумным именем Мальвина, и это не случайная ошибка молодости: что-то же заставило его вступить в законный брак с этой экзотической мадам - подать заявление, расписаться в ЗАГСе, отыграть свадьбу, породниться с ее семейством. Он живет в пятистах километрах от Насти, в городе, который не вызывает у нее приязни. Он чопорен, холоден, и, хотя Настя временами теряла от него голову, ей не хватало в любимом открытости и душевного тепла, которое требовалось ей как воздух и которого она жаждала всем сердцем - но не получала.
Когда Андрей посадил ее в такси до вокзала, она еще хмурилась. Между любовниками явно выросла стена, и Настя, устыдившись, что глупо портит долгожданное свидание из-за ничтожных ос, выдавила в оправдание:
- Твоя жена будто и здесь надзирает.
Андрей помрачнел, злобно двинул скулами, и Настя заметила, что, открывая автомобильную дверцу, он опять с досадой стукнул по хромированной ручке.
Она не обиделась на то, что он не проводил ее до поезда: в городе он мог встретить знакомых, которые донесли бы жене, что супруга видели с юной красоткой.
Настя добралась до вокзала без приключений, зашла в кафе, пересмотрела безделушки в ларьках и даже, ища платформу, заблудилась среди переходов. Потом она нашла нужный путь и угодила в плотную толпу: поезд подали заранее, на посадке возникли очереди, и вокруг бегали с чувалами люди, которые искали свои вагоны.
Во всей этой сутолоке Настя не заметила, что у вокзальной стенки стоят две женщины. Одна, пожухлая блондинка, была затянута в строгий костюм и напоминала переспелое тесто, вылезшее из квашни: ее грудь выпирала из выреза, а ноги, напоминающие окорока, набухали над туфлями, которые ей заметно жали. Прямая юбка, образуя гармошку, едва на лопалась на пышных бедрах. Маленькие глазки тонули в толстых щеках, над которыми паклей вились волосы, обрызганные чем-то липким.
Вторая женщина была стройна и худощава. На ее гладких черных волосах еле держался шарфик, который готовился вот-вот улететь, однако не улетал, а, напротив, держался как приклеенный. Она была одета умышленно просто - черная майка, черная кофта, темная юбка до пят.
Она спокойно курила, выдыхала дым, и ее неподвижная, но гармоничная фигура выглядела как на портретном снимке. Блондинка, с отличие от нее, нервничала - она поминутно поправляла юбку, переступала с ноги на ногу, посматривала на табло, недовольно разглядывала прохожих.
- Ты там-то не кури, - посоветовала она. - И паспорт сразу убери. Если что, к проводнице Лиле обращайся, я предупредила. Она подстрахует... И если кто полезет, то тоже к ней, все купе выкуплено. Ох, не спались... И пожуй чего-нибудь. Она же знает, что я не курю, а от тебя пасёт.
- Мальвина Витальевна, - ответила брюнетка ровным голосом. - Это моя профессия. Не то еще играли... Только не знаю, воля ваша, - она же меня через три месяца в сериале увидит.
- Она сериалы не смотрит, - отрезала блондинка со злобой. - Она возвышенная душа. И знаешь, три месяца... за три месяца иногда вся жизнь проходит.
- А за патлы оттаскать? - осведомилась брюнетка. - Возвышенным душам много не надо. Может, вообще, она фото ваше видела.
- Ей-то не надо, - процедила блондинка и добавила желчно: - Ты его не знаешь, он человек воспитанный, с понятиями... женино фото по командировкам не мотает.
Брюнетка стряхнула пепел и выбросила сигарету.
- Пойду, - сказала она и наклонилась за сумкой.
Выпрямившись, она преобразилась. В ее глазах засветилась сдержанная боль, а неприметное лицо засияло, и к ней, как по команде, обратились взгляды окружающих. Она поправила шарфик, завязала его тугим узлом и из вольной цыганки превратилась в монахиню, истязающую плоть. Гордо, с достоинством она проследовала через платформу, показала проводнице паспорт, зашла в вагон.
Настя сначала была в купе одна. В соседних отсеках уже переодевались, шуршали пакетами, а к Насте никто не приходил, и девушка опасалась, что в последний момент заявится развеселая компания, которая будет колобродить всю ночь. Но перед отходом, когда Настя вынимала из рюкзачка дорожную еду - шоколадку, бутерброды из буфета, пакет чипсов, - вошла брюнетка в черном, оглядела купе и заняла соседнюю полку. Настя насторожилась: горящие глаза попутчицы сияли так трагично, что становилось не по себе. Женщина села, расстегнула сумку, положила на столик молитвенник, а потом страдальчески улыбнулась и спросила:
- Как вас зовут?
Настя представилась.
- Какое красивое имя, - сказала женщина, и в ее скорбном голосе зазвучал надрыв. - А у меня имя смешное, все удивляются. Меня зовут Мальвина Витальевна.
Настю передернуло, но женщина приняла эту реакцию как должное. Она достала из сумки сверток в промасленной бумаге, положила на стол и, забыв про соседку, уставилась в окно с какой-то невыразимой тоской.
Настя судорожно соображала, что это значит. Вряд ли во всем городке нашелся бы дубликат уникального имени: здесь родители не выбирали для детей столь нелепые прозвания. Отчество тоже совпадало, и ужаснувшаяся Настя поняла, что перед ней жена Андрея, но она представляла свою соперницу абсолютной противоположностью и теперь не знала, что думать. Может, ее взбудораженная фантазия чрезмерно разыгралась, так что Настя истолковала рассказы Андрея с точностью до наоборот? Или Андрей ее обманывал? Или все его разговоры - ложь, и на деле у него другая жена, а эта женщина - чужая ему?
Что она делает в вагоне, куда едет? Андрей не упоминал, что его жена когда-либо покидает семейное гнездо. Может, она выследила любовников и хочет расправиться с Настей? Девушка уже мысленно призывала в купе любых попутчиков - хоть алкоголиков, хоть дембелей, хоть патологических храпунов, - но никто не появился, верхние полки оставались пустыми.
Настя вжалась в стенку и уткнулась в телефон, а ее попутчица оторвалась от окна и вежливо, но с легкой печалью спросила:
- В гости едете?
- Была, сейчас домой, - коротко ответила Настя и немного осмелела: - А вы?
Женщина снова отвела глаза в окно.
- Я по делу, по личному, - выговорила она с протяжным вздохом и, решив, что ее лаконичные реплики недостаточно вежливы, пояснила: - В Богородицкую пустынь, к ясновидящей Фомаиде. Бывали?
Настя замотала головой.
- Н-нет, - выдавила она.
- У вас, наверное, жизнь открытая, - проговорила женщина горько. - Вам не надо.
Она раскрыла молитвенник, а Настя молча переваривала впечатления. Вид женщины ясно говорил, что она набожна и несуетна; с первого взгляда она показалась девушке сектанткой, отрешенной от мира. Однако с Андреевых слов Настя создала другое впечатление о его супруге и теперь не понимала, к чему отнести несуразицу: то ли Андрей сам не знал, кто находится у него под боком, то ли обманывал ее с чудовищным хитроумием и коварством.
Но зачем?
Не понимая, что происходит, Настя притихла. Любовь, занимавшая ее мысли, отошла на второй план. Кто-то явно глумился над ней; испуганная Настя даже побоялась громко хрустеть пакетом от чипсов. Тем временем ее попутчица с головой ушла в молитвы, и Настя, косясь в ее сторону, заметила, что в ее глазах стоят слезы.
Насте сделалось очень неловко, и она зачастила в коридор - проверила расписание, постояла у окна, набрала воды. Несколько раз она заглядывала в купе - странная попутчица лежала на полке, читала молитвенник, то и дело стискивала руки, и из-под ее юбки торчали пятки в несвежих носках.
Начинало темнеть, в вагоне зажглись лампы, проводница принесла чай. Настя распечатала бутерброд, и попутчица, глядя на этот скудный ужин, улыбнулась одними губами.
- На диете, держите фигуру? - спросила она участливо. - Угощайтесь, у меня домашняя буженина, огурцы со своего огорода.
Сбитая с толку Настя машинально взяла пупырчатый огурец. Из рассказов Андрея следовало, что его супруга не терпит сельхозработ и не посещает родовые поместья, расположенные за городом, так что о собственном урожае не было и речи. Девушка терялась в догадках; с ней, очевидно, происходило что-то абсурдное.
Женщина брала с бумаги полоски буженины и откусывала маленькие кусочки деликатно, как птичка.
- У вас добрые глаза, - сказала она, глядя на Настю. - А я к Фомаиде... я должна задать ей один вопрос. Я совсем измучилась, а больше некому.
Она наклонилась вперед.
- Хочется с кем-то поделиться, - проговорила она доверительно. - Нет сил носить в душе, я даже батюшке ничего не говорила. Вы обо мне ничего не знаете... конечно, у меня редкое имя... но, если что, я отопрусь: скажу, что это причуды, я все выдумала. У меня беда с мужем.
Настя снова вздрогнула, но напрягла слух. Предчувствуя, что попутчица заочно изваляет ее в грязи, она все же захотела услышать, как их роман выглядит с жениной колокольни.
Попутчица запнулась.
- Камень у меня на душе, - сказала она, сверкая трагически глазами. - Я уверена, что он убийца, царь Ирод. Был страшный случай... не стечение обстоятельств, а умысел, смертный грех. Тогда обвинили другого, который давно умер, так что концы в воду. Если что, вы не докопаетесь, муж формально не связан с этим преступлением. У него абсолютное алиби, и все ему поверили, но я-то знаю, что эти отговорки он заранее придумал для меня, потому что блудил с очередной девкой. Для милиции пригодилось, но я-то знаю, что это неправда. И убийство не простое, а мерзкое, стыдное...
По Настиному телу поползли мурашки. В купе было темно, и косой свет от лампочки искрился в пламенных глазах попутчицы, выхватывал тени на скомканных простынях.
- У него бывают приступы, как бы затмения, - продолжала попутчица. - Тогда он способен на всё. Он человек противоестественно сдержанный, даже голоса не повышает... но у него есть раздражающий очаг в мозгу, и он срывается, тогда беда. Я знаю, когда он кулаком постукивает чуть-чуть, вот так. - Пораженная Настя узнала знакомый жест. - Это предвестник, и потом может быть что угодно.
- А если вы ошибаетесь... - пробормотала Настя.
- Господи! - Женщина сложила ладони, возвела глаза к потолку, и слезы заструились по ее щекам. - Как я хочу, чтобы Фомаида этот груз с души сняла! Ты не представляешь ужас, когда все силы отданы человеку, про`клятому людским и божеским законами! Я преступница, я ему улыбаюсь, всю себя на него положила... и получается, что я служу чудовищу, извергу. Тогда я свою душу гублю безвозвратно, и нет мне прощения.
Она опустила голову, вытащила монастырский платочек, вытерла слезы.
- Надо собраться с силами, - пробормотала она. - Помолюсь. Что завтра ждет, не знаю...
Она опять взяла молитвенник, а Настя вылетела в коридор и долго стояла у окна, мешая проходящим. Ей физически претила эта зловещая женщина, и она проклинала судьбу за случайную встречу. Так просто было ничего не знать, блаженствовать в неведении, а роман постепенно сошел бы на нет, как приятное приключение. Недовольный жест Андрея мысленно возвращался к ней как навязчивый кошмар. Ей захотелось расспросить попутчицу о преступлении, но одеревеневший язык ее не слушался, и она поняла, что боится задавать вопросы - так же как попутчица опасалась встречи с неведомой Фомаидой.
Попутчица еще что-то горячо шептала, а потом погасила свет и отвернулась к стене. Только тогда Настя вернулась в купе, но не смогла заснуть и промучилась почти всю ночь без сна. Она воскрешала сцены их недолгой связи и натыкалась на подозрительные слова, темные фразы, двусмысленные ситуации. Стук колес вбивал в ее голову удары, которые, словно вспышки, высекали из памяти недобрые свидетельства. Воображение рисовало ей чудовищные деяния, и она стыдилась, что связалась с человеком, про которого толком ничего не знала. Время тянулось невыносимо, и она всё прикидывала, как ей выбраться из ловушки, расставленной умелым соблазнителем, но ее мозг словно парализовало.
Когда домыслы становились невыносимыми, Настя встряхивала головой и твердила себе: "Какой бред, этого не может быть. Андрей - мой любимый, наши свидания дают мне силы и радость, после них я летаю как на крыльях". Но черные подозрения опять захлестывали ее, забирались в душу, и все начиналось по новой.
Может, эта женщина была сумасшедшей и воображаемое злодеяние существовало лишь в ее больном разуме? Может, Андрей обманывал Настю, потому что стыдился юродивой жены?
Но девушка тут же вспоминала, с какой дьявольской изощренностью Андрей лепил фальшивый образ, составленный из оговорок и телефонных звонков, которые любопытная Настя исправно подслушивала. Например, Андрей кому-то жаловался, что Мальвина обожает зависать в интернетовских мессенджерах для недоразвитых девочек, увлеченных гламурной жизнью. Упоминал, что она безответственно водит машину и обсуждает с подругами сериалы, не отрываясь от руля, и уже несколько раз попадала в аварии. Утверждал, что она тратит кучу денег на тряпки. Сетовал, что она мнит себя крутой, что она презирает его родных и что от нее никогда не дождешься ни помощи, ни сочувствия.
Такую чудовищную ложь мог выдумать только умелый выдумщик, искушенный в обмане.
От полки напротив словно шел жар. Перепуганная девушка всерьез боялась, что попутчица разоблачит ее, расшифрует мысли и догадается, с кем едет.
За ночь издерганная Настя возненавидела женщину с диковинным именем. Она уже не знала, как ей принять эту встречу - как предостережение судьбы или как наказание, переложившее камень, о котором упоминала ее попутчица, с одной усталой души на другую. Она придумывала для Андрея хитроумные, бесовские оправдания: в конце концов, думала она, недужного можно вылечить и считать, что в преступлении виноват другой человек, оставшийся в прошлом. Когда-то Андрей был болен, а сейчас здоров, и давние истории можно забыть как дурной сон. Но, с другой стороны, она со страхом вспоминала, что попутчица упоминала про некую пассию - значит, походы на сторону Андрей практиковал и раньше, а Настя была для него всего лишь интрижкой; он морочил ей голову, так что легко мог превратить мимолетную знакомую в случайную жертву.
В измученной полудреме Насте виделись страшные сны. То ей пригрезилось, что они с Андреем стоят у парапета над бурлящей водой, их окружает множество туристов, которые вдруг исчезают, и Андрей одним махом сбрасывает Настю в пропасть. То ей казалось, что они едут по пустынному парку, занесенному снегом, сворачивают на боковую аллею, видят далекий глухой дом, - и на Настю, пока они приближались к этому одинокому приюту, наваливалась тоскливая, парализующая уверенность, что в этой заброшенной избушке ее ждет верная смерть.
Утром она была так разбита, что с трудом собрала вещи. Ее попутчица, напротив, выглядела бодрой; она шустро убралась из купе, а Настя выползла на перрон и потащилась к вокзалу. Ей надо было выйти на работу, но у нее кружилась голова, и она не чувствовала под собой ног. Ей хотелось домой и хотелось спать. Она прикидывала, как отлынуть от обязанностей, и, не замечая ничего вокруг, вползла за пудовую дверь, когда путь ей заступил какой-то человек; она подняла глаза и узнала Андрея.
Настя во все глаза уставилась на него, заметив, что одно его веко чуть дергается. На мгновение ей показалось, что Андрей - не Андрей, а галлюцинация, которая явилась из ее ночных мучений; она даже не испугалась.
- Гнал всю ночь, - сказал Андрей серьезно. - Мы как-то нехорошо расстались... Что с тобой?
Он дотронулся до ее руки, и Настя поняла, что это не сон.
- Спала плохо... - пробормотала она, приискивая наводящие вопросы, которые не вызвали бы у преступника опасного раздражения. - Как твоя жена... она тебя хватится... она... где сейчас?
- Дома, где же еще! При чем тут она?
Настю снова бросило в жар. Теперь она была уверена, что он врет. Перед ней был маньяк и хронический лгун... а может, и убийца.
- Подожди, - пролепетала она. - Я сейчас...
Она бросилась от него прочь, стремглав пересекла зал, влетела в экскурсионную толпу, выскочила из вокзала через боковой вход и со всех ног побежала к такси, стоящему у шлагбаума.