В далекие времена, когда городом Нарвой и всем левобережьем реки Наровы владели ливонские рыцари, на правом берегу находились русские укрепления. Десятилетним перемирием после продолжительной войны между ливонскими рыцарями и русскими войсками воспользовался царь Иван III, решивший как можно скорее укрепить береговую полосу. С этой целью в рекордно короткий срок в 1492 году была построена на правом берегу Наровы, напротив ливонского замка Ивангородская крепость. Живописный холм, на котором воздвигли плитняковые стены новой крепости, именовался Девичьей горой. Когда-то в летние погожие дни сюда собирались девушки, в гости к ним приходили парубки и допоздна у костров происходили веселые игрища... В Новгородской летописи о строительстве Ивангородской крепости имеется такая запись:
"... В лето 7000 князь велики Иван велел город ставити против Ругодива". В формуляре Ивангородской крепости более подробно рассказывается, как строилась русская твердыня: "...По воле великого князя Иоанна Васильевича III в 1492 году построен Ивангород, крепкий замок, с тройной к реке стеною высокими зубчатыми башнями, подземными и подводными ходами на нарвском правом берегу Наровы против Вышгорода, или старого города, на высокой плитослоёной горе, называемой Девичьей. Построение начато выписанными из разных краев лучшими мастерами в день Святой Троицы, а окончено в день Успения Пресвятой Богородицы"...
Первоначально Ивангородская крепость была очень небольшой, занимая площадь всего в 1600 квадратных метров. Стены крепости, имевшие трехметровую толщину, возводились из местного плитняка.
По окончании строительства крепости приступили к прокладке дороги к крепости Ям (будущему Ямбургу). Новая дорога обеспечивала связь обоих крепостей с третьей крепостью - Копорье.
Такое соседство вызывало у шведов постоянное беспокойство. В 1496 году шведские военные корабли неожиданно вошли в устье реки Наровы и невдалеке от Ивангородской крепости высадили шеститысячный десант. Почти неделю продолжалась осада крепости. Отлично вооруженные после семичасового упорного штурма шведы захватили крепость и учинили кровавую расправу над немногочисленным уцелевшим гарнизоном. Спустя год Ивангородская крепость была отбита от шведов.
С целью укрепления и расширения крепости к первоначальному крепостному четырехугольнику был пристроен большой боярший город в виде правильного прямоугольника, который стал главной частью Ивангородской крепости. По её краям выросли четыре круглые башни...
Война русских с Литвой в 1502 году снова привела под стены крепости иноземные войска. Многодневная осада и штурм, предпринятые литовскими ландскнехтами ничего не дали. Мужественные защитники с облегчением смотрели с высоких стен на отступающего ни с чем врага. Наступившее затишье позволило Московскому государству заняться дальнейшим укреплением крепости - дополнительной пристройкой большого бояршего города под руководством знаменитого мастера крепостного строительства Владимира Торкана и Маркуса Грека. Появились ещё две круглых башни: "Наместник" и другая "Длинная шея".
Так создан был важный форпост Москвы на северо-западе, могучая крепость Ивангород, позволившая разрешить России важный вопрос о выходе к Балтийскому морю. Для врагов крепость Ивангород преградила путь со стороны моря к древним русским городам Новгороду и Пскову. Недаром немцы называли крепость Ивангород - "Гроза Нарвы", а шведы - "Бельмом на глазу"...
Ещё задолго до сооружения Ивангородской крепости ливонские рыцари возвели мощные укрепления на левом берегу Наровы. Отсутствуют точные данные, когда сооружена крепость в Нарве, но по некоторым историческим записям можно предположить, что в бытность датского военоначальника фон Оберга в 1277 году она уже существовала. В конце XIV века приступили к её расширению. Построили огражденные мощными стенами северный и западный дворы. Через ров со стороны северной части двора на Вышгородскую улицу был перекинут подъемный мост, сохранявшийся до 1822 года. В XVI столетии архитектор Герман фон-Брюгенней осуществил постройку башни Длинный Герман, названной так в честь строителя. На башню, высотой 70 метров, вела каменная лестница, впоследствии замененная на деревянную. Венчала башню небольшая деревянная надстройка, имевшая с четырех сторон по окну. Никому не возбранялось забираться на башню. Хотя подъем и был сопряжен с немалыми трудностями. В двадцатых годах я неоднократно забирался на башню и из окон деревянной надстройки в хорошую солнечную погоду невооруженным глазом видел Пятницкую церковь под Ямбургом.
Вокруг обеих крепостей народная молва сложила немало увлекательных легенд, одна из которых повествует о якобы существовавшем подземном ходе между Германской и Ивангородской крепостями, где разыгралась необычайная трагедия.
...Темным октябрьским вечером, когда за могучими стенами Германской крепости неистовствовала бурливая Нарова, возле горящего камина в полутемном замке сидел в глубоком раздумье молодой офицер Индрик фон Беренгаупт. Скорбь заволакивала его большие карие глаза. Ему предстояло надолго уехать и расстаться с красавицей женой Ирен и крошкой сыном Зигфридом. Сумрачная тишина наполняла огромное помещение. В толстые стекла решетчатых оконных переплетов бил назойливый осенний дождь скрипнула тяжелая дубовая дверь. С маленьким Зигфридом на руках вошла статная Ирен. Очаровательная в своем скромном темном платье, оттенявшем её стройную фигуру, она подошла к мужу, отдала ему сына и крепко прижалась к его мужественной, сильной груди. Нервы не выдержали и она тихо заплакала. Напрасно Индрик успокаивал любимую жену. Её мучило тяжелое предчувствие, что если он уедет и оставит её одну, должно произойти большое несчастье. "Не надо плакать, дорогая! Все будет хорошо. Уложи малыша, смотри, он уже спит, возвращайся сюда, посидим у камина, поговорим на прощанье", - при этих словах Ирен взяла ребенка и сделала несколько шагов в сторону двери. За дверью раздался сильный стук. Ирен с Индриком переглянулись, не понимая, кто мог вечером к ним придти.
Ирен открыла дверь. На пороге стоял освещенный факелом молодой офицер в русской форме. За ним в коридоре вплотную друг к другу стояли русские солдаты с оружием и факелами в руках. Индрик моментально сообразил, в чем дело. В замок Германа проникли враги из Ивангородской крепости. Нависла смертельная опасность. Недолго раздумывая, Индрик подскочил к столу, на котором лежала его шпага. Он приготовился биться не на жизнь, а насмерть.
Красота Ирен ошеломила русского офицера. Несколько секунд он стоял перед ней, словно не зная, как поступить дальше, но затем очнулся и дал знак солдатам взять её. Но перед Ирен выросла фигура Индрика с обнаженной шпагой в руках.
Оба статные, атлетически сложенные юноши скрестили шпаги. Перевес явно был на стороне русского офицера, он оказался более ловким, изворотливым. Его удары были более точными, меткими. На шее Индрика показалась кровь. Он понял, что борьба бесполезна, ещё мгновение и он будет сражен, а Ирена окажется в плену у русских. Увернувшись от очередного удара русского, Индрик обернулся к жене и вонзил шпагу в её грудь. Со страшным криком Ирен упала на каменный пол, пронзенный шпагой врага рядом упал Индрик.
За дверью раздались крики: "Пожар! Пожар!". Солдаты выхватили из рук умирающей женщины ребенка и бросились бежать. Последним покидал зал русский офицер. На окровавленном полу лежала убитая Ирен, рядом с ней стонал тяжело раненный Индрик.
Прошло время. Индрик оправился от ран. Одинокий, навсегда потерявший любимую жену, лишившись сына, он решил мстить русским и не терял надежды найти своего сына Зигфрида. Для этого он решил прорыть под Наровой ход и по нему проникнуть в Ивангородскую крепость.
На широком каменном дворе Германской крепости разносятся равномерные звуки колокола. Скоро начнется богослужение в каплице. В её холодных стенах пахнет сыростью. В полумраке у большого распятия мерцают огоньки свечей. Идет исповедь. Старый патер, прислонив ухо к переплету небольшого окошечка в исповедальной будке, слушает коленопреклоненного Индрик фон Беренгаупта, который, опустив голову, делится планами со святым отцом, как он намерен мстить за жену и сына.
Наутро в траурном одеянии, сопровождаемый двумя слугами, Индрик фон Беренгаупт опускается в глубокое подземелье Германской крепости. У них с собой ломы, кирки, лопаты и другой инструмент, необходимый для прорытия хода. У спуска в подземелье установлен колокол с длинной бечевой, протянутой до самого низа. Страже приказано днем и ночью дежурить у колокола. Когда он зазвонит, вниз спустят доску и веревки, с помощью которых Индрик и его слуг поднимут наверх. В обязанности стражи входило опускать в подземелье пищу и воду. Прошло долгих тридцать лет. И вдруг зазвонил колокол. Наверх подняли привязанного к доске дряхлого старца, в котором с трудом можно было узнать некогда красавца Индрика фон Беренгаупта. Освободив его от верёвок, стража намеревалась опустить доску снова вниз, что бы извлечь из подземелья его слуг. "Их там нет, - слабо проговорил бледный как лунь, заросший волосами Индрик. - они не выдержали и оба погибли. Последнее время я работал один... Проход прорыт, можно идти в Ивангородскую крепость!".
С затаённым вниманием слушали в замке рассказ Индрика фон Беренгаупта:
- Шаг за шагом, изо дня в день, на протяжении долгих лет двигались мы очень медленно к намеченной цели. Двое из нас пробивали вход, один выносил плитняк, потом менялись, чтобы отдохнуть от тяжелой ноши. Работали при свете факелов. Плитняковую породу складывали возле нашего подземелья. Много раз прекращали работу, часто болели, не хватало сил и все же продолжали начатое дело. Сперва слег один слуга. Со вторым случилось несчастье: на голову ему упал огромный кусок породы, проломив череп. Он мучился сутки и, не приходя в сознание, умер. Я остался один. Сначала думал прекратить подкоп и вернуться обратно, но потом решил, что во имя жены и сына не смею быть малодушным, должен довести дело до конца. Путь во вражескую крепость открыт, я готов в любую минуту идти с теми, кто согласиться мстить вместе со мной.
Предводительствуемые седым Индриком спускаются в подземелье шведские воины. В Ивангородской крепости ничего не подозревают плохого. В крепостном дворе идут строевые учения. Сменяется стража на башнях. Мягкий бархатистый звон Никольского колокола зовет к всенощной.
У мстителей в руках оружие, горящие факелы. Сквозь каменную породу просачивается вода. Ноги натыкаются на острые камни, увязают по колено в хлюпающей жижице. Над головами слышен рокот бурлящих вод Наровы. Наконец отряд подошел под стены Ивангородской крепости. Индрик останавливает отряд, негромко отдает приказание всем оставаться на месте, не разговаривать и ждать его возвращения.
Он смело проникает в крепость русских. Первого, кого он встретил на своем пути, был молоденький с небольшими усиками офицер. Черты лица его показались Индрику знакомыми и, когда тот спросил, что нужно постороннему человеку на территории крепости, Индрик больше не сомневался, что перед ним был его сын Зигфрид.
- Сын мой, ты не узнаешь своего отца?! Я пришел за тобой, чтобы ты вернулся на родную землю, поклонился праху своей матери! Пойдем со мной, дорогой Зигфрид!
- Мое имя не Зигфрид, вы ошиблись, приняв меня за своего сына! Я русский офицер, присягал на верность русскому царю и никуда отсюда не уйду. Уходите по хорошему, иначе вам не сдобровать!
Вспыхнул престарелый Индрик фон Беренгаупт. Тяжело дыша, подошел вплотную к сыну. Недобрым огнем загорелись старческие глаза: "Погибну я, но не миновать смерти и тебе!". С этими словами он ударил сына по лицу. Густо покраснел от обиды молодой офицер, но сдержался, не поднялась у него рука на старика. Ничего он не сказал, а повернулся и быстро ушел поднимать по тревоге гарнизон крепости. Индрик попытался вернуться к своим воинам, дожидавшимся его в подкопе, но русские во главе с молодым офицером преследовали его и под землей.
При свете факелов под руслом Наровы между шведами и русским произошло кровавое побоище. С отвагой дрались русские и шведы, но не было среди них ни победителей, ни побежденных, ибо своды подкопа не выдержали давления воды и бурю человеческих страстей успокоили бурные вода Наровы, прорвавшиеся в подземелье и примирив противников навеки...
Народная молва сложила поэтическую легенду о красавице чародейке Ладе, ставшей жертвой инквизиторов в Нарве.
У скалистого крутого берега Наровы в тени могучих дубов стояла убогая хижина чародейки Лады. Жила она в одиночестве, красивая, добрая. Чародейкой её прозвали за то, что хорошо врачевала целебными травами от всех болезней. Имя Лады было благословенным среди людей.
В те времена не было более жестоких и черствых людей, чем духовенство. Мстительные, невежественные фанатики не могли допустить, что в руках простой необразованной женщины такой великий дар и такая слава, а у них, ученых мужей, знающих премудрые слова священных писаний, нет такого великого дара. И в душных своих кельях решили служители церкви отомстить чародейке Ладе. Чумной заразой поплыл по Нарве слухи, что Лада колдунья, что нет ей места под небом и Бог требует её сожжения на костре.
Темной зимней ночью в тихую хижину Лады ворвались закованные в железо люди, грубо схватили девушку, связали ей руки и повели по ночным пустынным улицам в мрачный подвал церкви на Вышгороде, где заседало высшее судилище инквизиторов.
Никто не выступил в её защиту. Чтобы не произошло возмущения в народе, Ладу решили тайно сжечь на городской площади в канун Рождества ровно в полночь.
Когда тяжелый зимний сон опустился над Нарвой, от запорошенных снегом дубовых ворот в сторону площади потянулась мрачная процессия. Морозный воздух был непроницаемо тих, в сумраке чуть слышно падали хлопья пушистого снега. Пламя факелов освещало монахов - инквизиторов, черных, как исчадия ада, их лица под опущенными капюшонами нельзя было разглядеть и среди этих таинственных служителей храма белую, как лилия, фигуру красавицы Лады.
На площади произошла длительная остановка. Стали ждать наступления полночи, чтобы приступить к процессу сожжения. Вот-вот часы должны были пробить смертные для Лады двенадцать ударов. Но тут произошло чудо. За несколько минут до двенадцати - часы остановились.
Испуганный монах, разжигавший костер, в страхе осенил себя крестным знаменем и прошептал: "Не иначе, как перст Божий!" и тут же бросил факел в сторону.
Но его подобрал другой, более стойкий монах и со словами: "Сгори, силой своего волшебства остановившая часы!", поджег костер. Сгорела красавица Лада и не было на площади никого из протестовавших по поводу казни, кроме городских часов.
В ином плане легенду о рыцаре Индрике с фамилией Бяренгаупт, а не Беренгаупт, передает в своей небольшой книжке "Нарва. Нарвская легенда", издание 1891 года, писатель П. Р. Фурман.
"С криками мщения рассеялись русские воины по нарвским улицам в середине ноября 1501 года. Никому не было пощады. Рыцари в беспорядке выступили из города, оставив победителям имущество, жен и дочерей...
Только один свирепый Индрик фон-Бяренгаупт, жесточайший враг русских, не отступил. Мужественно защищал он дом свой с толпою преданных ему воинов. Он решил погибнуть на пороге своего дома, в котором было драгоценнейшее сокровище, единственное существо, которое имело благодетельное влияние на рыцаря - разбойника и смягчало его огрубевшее сердце. То была молодая жена. Воины Индрика ослабевали, между тем, как число наступавших ежеминутно увеличивалось. Отчаяние начинало овладевать рыцарем и он готов был уже войти в дом свой, чтобы погибнуть вместе с домочадцами и женой, как вдруг сверху послышался пронзительный крик... Индрик вздрогнул, он узнал этот голос... Забыв об опасности, он стремглав бросился по лестнице в верхнюю часть дома. Там все уже было охвачено пламенем. Неприятель по лестнице влез в окно и поджег комнату, в углу которой с ребенком на руках сидела жена рыцаря. Молодой русский боярин, как бы пораженный её красотой недвижно застыл подле молодой женщины... В это время толпа русских воинов ворвалась в комнату. Молодой боярин, как бы защищая её, поднял свой меч со словами: "Всё ваше, красотка моя!". Не успел он выговорить последнее слово, как в комнату ворвался рыцарь Индрик фон-Вяренгаепт. Завязался жестокий бой. Один против целой толпы дрался Индрик, защищая свое сокровище. Пламя охватило деревянные стропила крыши, черепица с шумом валилась на улицу. Крепкие стальные латы защищали рыцаря от страшных ударов неприятеля, но не смогли защитить от пламени. Рыцарь ослабевал. Ужасная мысль, достойная тех варварски - героических времен сверкнула в его голове. Один взмах тяжелого меча и жена, пораженная насмерть, упала к его ногам. Ребенок остался жить, но был захвачен русскими солдатами. Все старания рыцаря освободить его остались тщетными. С яростью нанося удары он пробирался сквозь толпу и вышел на улицу. В это мгновенье послышался ужасный треск, рухнула крыша, затем верхняя часть дома, погребая под собой тех и других воинов... Далеко разносился истошный крик уходящего рыцаря: "Мщение! Мщение! Мщение!"...
Жестко отомстили в этот раз русские за беспрерывные набеги на свои селения. Они опустошили все замки, лежавшие на пути от Нарвы до Ревеля и с богатой добычей возвратились домой в полной уверенности, что рыцари надолго откажутся от нападения на русские поселения.
Индрик фон-Бяренгаупт стал ещё угрюмее. Он удалился от общества, не принимал участия в беспорядочных, диких увеселениях. Иногда поднимался на башню замка и часами не спускал глаз с ненавистного для него Ивангорода. Он как будто видел силуэт своего сына, мелькавший между тяжелых стен неприятельской крепости, и сердце его разрывалось на части от любви к сыну и невозможности ничего изменить. В его голове рождались замыслы один другого страшнее отмщения за жену и сына, о котором он не имел никаких известий...
В очередной раз рыцари собирались на свое заседание в городской ратуше для решения текущих повседневных вопросов. Раньше других пришел Индрик и молча, с мрачным видом, занял свое место. Когда все собрались, он попросил разрешения говорить первым.
- Благородные рыцари!, - взволнованно начал он свою речь, - вы все знаете, что я был счастлив... Более чем человеку позволено быть счастливым. Русские меня лишили всего. Я с радостью пошел бы навстречу смерти, если бы одна мысль не услаждала жизни моей - мысль о мщении. Она изгнала из сердца моего тоску, горе и страдание, она дала мне силы переносить эту жизнь. Мысль эта созрела, я нашел средство привести её в исполнение... Ненавистная крепость, - продолжал он с большим жаром, со взором, сверкающим ненавистью, и, протянув руку к окну, внимательно стал вглядываться в серые стены Ивангородской крепости, - я встречусь лицом к лицу с тем, черты которого навеки врезались в мою память и тогда увидим, дрогнет ли моя рука... Но час мщения ещё не наступил. Слишком много грехов лежит на моей душе, они ослабляют силу воли. Я должен покаяться, должен искупить их, и тогда, тогда...
Свирепым взглядом, брошенным на русскую крепость, дополнил Индрик свои слова:
- Благородные рыцари! Не позже как завтра сойду я с двумя верными слугами в могилу!*
- В могилу?!.. с изумлением и ужасом повторили рыцари.
- Одной милости прошу я у вас, друзья и братья, не забудьте, что в могиле, откуда ещё не выходил никто живой, будут находиться три человека, жизнь которых дорога для вас и всех рыцарей. Когда раздастся звон колокола, который надо будет устроить над колодцем, то дайте нам опять взглянуть на свет Божий...
Решимость Индрика была столь твердой, что никто не смог переубедить его и в тот же день был повешен над могилой колокол... Здесь же дежурил сторож, в обязанности которого входило опускать вниз пищу.
Мрачная процессия тянулась по улицам города. Впереди шел епископ в черном облачении, за ним в черных латах и поверх в монашеском одеянии Индрик фон-Вяренгаупт. Позади с опущенными капюшонами шли двое слуг. Шествие замыкала толпа рыцарей с зажженными факелами. Купцы и горожане в религиозном страхе стояли неподвижно вдоль стен домов.
У маленькой дубовой двери с железными запорами стоял механизм, своим устройством напоминающий орудие пыток: огромное колесо с железной цепью. После краткой молитвы епископ спросил у Индрика, нет ли других причин, которые заставляют его наложить на себя столь тяжкое испытание.
- Нет! - отвечал твердым голосом Индрик.
Трижды повторил епископ свой вопрос и трижды Индрик отвечал: Нет!
- Добровольно ли вы следуете за ним? - обратился епископ к слугам Индрика.
- Добровольно! - отвечали они.
* Могилой в Нарвской крепости назывался глубокий колодец, в который опускали преступников, осужденных на голодную смерть.
По знаку, данному епископом, отворилась маленькая дубовая дверь. Из могилы пахнуло удушливым сырым воздухом. При свете факелов за дверью можно было разглядеть висячий на цепях мостик, сколоченный из досок.
- Пусть дарует тебе Господь силы перенести испытание. Бог с тобой, сын мой! - произнес епископ, когда Индрик поцеловал крест. Рыцари запели реквием. Глухо разносилась погребальная музыка под тяжелыми сводами... Индрику и слугам вручили зажженные факелы. Когда трое ступили на мостик, пронзительно заскрипело огромное колесо, стуча, разматывалась цепь, мостик стал медленно опускаться. Громким голосом Индрик запел хвалебный гимн, который, сливаясь со звуками погребального пения рыцарей, производил необычайное впечатление на окружающих. Колесо вертелось все быстрее и быстрее, чаще разматывалась цепь, тише слышалось хвалебное пение Индрика. Вдруг колесо с сильным ударом остановилось. Цепь затряслась и выпрямилась... Всё утихло...
Сторож медленно запирал дубовую дверь.
- Аминь! - произнес епископ.
- Аминь! - повторили рыцари и все стали молча расходиться.
Прошло четыре года, колокол всё молчал. Каждый день в особом ящике опускалась в могилу пища и каждый раз ящик возвращался пустой.
Однажды в ратушу вбежал запыхавшийся сторож. Он услышал звон колокола и поспешил доложить о том рыцарям. Уже через час рыцари собрались у дубовой двери. С нетерпением все смотрели на цепь, медленно наматывающуюся на колесо. Что-то вдруг стукнуло. Это был мостик. Однако никого на нем не было. Когда факелы осветили мрак пропасти, собравшиеся увидели, что доски, из которых был сколочен мостик, были разобраны, оставалась только рама и крестообразная перекладина. На перекладине лежало что-то черное... Это был труп одного из слуг Индрика.
С обманутым ожиданием отступили рыцари от холодного трупа, который лежал перед ними недвижим и безмолвен. Руки, сложенные на груди были жестки и грубы, на желтом лице виднелись следы побежденных страданий, но каких?.. Тайну эту душа унесла мертвеца с собой.
И опять Индрик был забыт. Опять другие заботы занимали нарвских рыцарей. Только сторож с привычной для него аккуратностью опускал ежедневно вниз хлеб, сушеную рыбу и воду.
Прошло ещё шесть лет...
По призыву колокола вторично собрались рыцари у дубовой двери. Мостик извлек из бездны рыцаря Индрика фон-Вяренгаупта и его слугу, которые провели десять лет вдали от света и людей.
Неузнаваем стал Индрик. Поседели густые черные волосы. Цвет лица стал бледно - жёлтым. Под нависшими бровями лихорадочно сверкали усталые глаза. Щеки глубоко запали. Длинная всклоченная борода лежала на ржавых латах...
Oдним взглядом обвел он всех присутствующих, которые с изумлением, смешанным с ужасом не сводили взгляд с живого скелета и хранили глубокое молчание. Индрик подошел к епископу, преклонил колено и поцеловал крест.
- Приветствую вас дорогие братья - глухим загробным голосом произнес Индрик - Благослови меня ещё раз святой отец! Я исполнил свой обет! Мечты осуществились! За мной, благородные рыцари, за мной, в ратушу. Там вы все узнаете!.
-В ратушу! В ратушу! - раздались дружные выкрики рыцарей, направившихся вслед за епископом, Индриком и его слугой.
Накрепко закрылись все двери ратуши. На высоком крыльце и на каждом углу поставили часовых. Долго продолжалось совещание. Поздно вечером расходились рыцари из ратуши, где до глубокой ночи продолжалось пиршество по случаю благополучного возвращения Индрика и возведение его слуги в рыцарское достоинство.
Темная, ненастная ночь. Тишина её временами прерывается завываниями ветра и шумом нарвского водопада. Как две враждующие, не доверяющие друг другу силы, отделились от темного неба чёрные массы крепостей. Ивангород спит крепким сном. Часовые, вздрагивая от холода, перекликаются, словно ночные птицы... Слышится продолжительный тихий свист и бряцание оружием... Стражи Ивангорода обратили внимание на ливонскую крепость, но там всё было тихо, нигде не малейшего движения, ни огня. Ни одна ладья не пересекала бурливую поверхность Наровы...
Но вот опять свист с другого конца крепости и опять звук оружия. Часовые чаще и громче перекликаются, как вдруг на некоторых из них, занимающих главнейшие посты, напали вооруженные воины... В то же время с шумом плеснула вода, как будто бы от падения в неё тяжелого тела... Со всех сторон Ивангородской крепости послышался резкий, дикий крик и вскоре яркое пламя осветило страшную картину. Защитники крепости гибли от рук вооруженных с ног до головы ливонских рыцарей. Рыцари - разбойники предавали всё огню и мечу. Со всех сторон слышались крики мести, смешанные с проклятиями...
Воевода, которому было вверено начальство над крепостью не успел одеть на себя доспехи, как послышались сильные удары в дверь. Дверь поддалась и на пороге появился ливонский рыцарь в черных латах с опущенным забралом...
- Наконец-то! - воскликнул рыцарь со зверской радостью, окинув быстрым взглядом комнату. Подняв забрало, он повернул к воеводе своё лицо, на которое упал свет от лампады, теплившейся перед иконами. - Боярин, знаешь ли ты меня? Небо справедливо! Ты мог попасться другому в руки, мог погибнуть от чужого меча, - однако ж нет!.. Само небо направило шаги мои! Помнишь ли ты красотку, которую хотел сделать жертвой зверской страсти своей и которая погибла от руки мужа, от моей руки. Я поклялся мстить тебе, и ты сам видишь теперь, сдержал ли я слово своё...
- Я дорого продам свою жизнь! - закричал воевода и, подняв меч, бросился на Индрика, который ловко отклонил от себя удар и свистнул... В комнату вбежали вооруженные до зубов рыцари.
- Связать его!, - приказал Индрик, - и горе тому, кто осмелится лишить его хотя бы одного волоса, он мой, весь мой, - со злобной радостью добавил он.
Воевода защищался с отчаянным мужеством. Несколько человек уже пало под ударами его меча, но и ему самому были нанесены опасные раны. Сильное напряжение и потеря крови лишили его сил, - он стал отступать. В этот момент в комнату вбежала молодая девушка, бросилась на грудь воеводы и закричала:
- Пощадите, ради бога, пощадите! Это отец мой!
К молодой девушке, которой по виду можно было дать не более пятнадцати лет, бросились рыцари, но Индрик остановил их грозно приказав:
- Справляйтесь-ка лучше с отцом, дочь моя!
Девушка без чувств упала на пол. Отца её обезоружили и связали.
В комнате появился юноша красивой наружности с явным намерением вступиться в защиту воеводы.
- Прочь мальчишка! - закричал Индрик и с силой оттолкнул его от воеводы, - ты ещё не созрел для моего меча!
- Господь даст мне силу смирить гордость твою, - громко сказал юноша, наступая на рыцаря.
- Так помолись же Богу, час твой пробил, - и Индрик поднял над головой юноши свой меч.
- Остановись рыцарь! Не убивай сына своего! - закричал связанный воевода. Наступило глубокое молчание... Зарево над Ивангородом было замечено войсками, стоявшими в поле невдалеке от крепости. Поднялась тревога и вскоре в крепость подоспела помощь. Были приняты меры, чтобы ни один рыцарь не скрылся из крепости.
Весть о появлении в крепости подкрепления дошла до Индрика. Связанного сына он взвалил на плечо и, забыв о воеводе и его дочке, пустился в бегство.
Каково же было изумление русских, когда обойдя и обыскав всю крепость, они не нашли ни одного рыцаря. Исчезли, как сквозь землю провалились.
Задумчиво опустив голову, сидел за столом Индрик фон-Бяренгаупт. С выражением глубокой грусти на лице стоял перед ним его родной сын.
- Отто, Сын мой! - тихо заговорил Индрик, - неужели они употребили чародейство, чтобы изгнать из твоего сердца любовь к отцу?
- Не чародейство, отец мой, а добрым обхождением и благодеяниями. Не думай, что в уме моём не осталось ни одного воспоминания о смерти матери. Последний взгляд врезался в моё сердце точно так же, как черты защитника её...
- Несчастный! Неужели ты и теперь ещё не понимаешь, с какой целью боярин защищал её?
- Прости меня отец, но я не могу дурно думать о том, кто был благодетелем моим, тем более что он не мог иметь дурных намерений на мать мою, потому что уже тогда он был женат. Кроме того, я воспитан в их вере...
- Несчастный! - Индрик руками закрыл лицо - завтра же ты должен будешь принять веру предков своих!
- Никогда! Меня никто не приневоливал принять русскую веру, я поступил по убеждению. Послушай, отец мой послушай сокровенную тайну моего сердца и сжалься над несчастьем сына. Я люблю дочь начальствующего над Ивангородом воеводы и любим ею. Если когда-либо любовь проникала в воинственную душу твою, то ты поймёшь мучения мои. Отец! Отпусти меня к русским, там цветёт моё счастье, там родина моя, - здесь я чужой!
Индрик встал. В мрачном взоре его сверкнул луч надежды:
- Отто!, - произнёс он торжественно, - ты спрашиваешь, понимаю - ли я , что такое любовь? Ребёнок, может ли слабое чувство твоё, мягкое как воск, сравнится с тем, которое ощущал отец твой! Я любил мать, - и рыцарь задрожал, - и любовь эта пресечённая в самой силе, решила всю будущность мою. Ты спрашиваешь, любил ли я?.. Поймёшь ли ты, как дорожил я этим чувством, когда, лишившись его, я согласился зарыться живой в могилу на десять лет, чтобы вырвать сердце у того который из сердца моего вырвал любовь! Там, в страшной пропасти, с двумя преданными мне слугами мы мечами своими сделали себе лопаты из досок, сорванных с мостиками, опустившего нас в душную могилу. Там, с неутомимым трудом и терпением пробили мы в толстой стене окно, оно приходилось над самой поверхностью Наровы, чтобы хоть изредка дохнуть чистым воздухом, посмотреть на Божий свет и находить новые силы к продолжению неимоверного труда. В десять лет, питаясь хлебом и сушеной рыбой, прорыли мы ход под Наровою до самой русской крепости...
Величественно-гордо посмотрел на сына Индрик.
- Мы прорыли этот ход и вчера уже с успехом им воспользовались. Неужели ты опять спросишь, понимаю ли я, что такое любовь? Ты любишь дочь воеводы, - что же! Завтра же она будет в стенах наших, завтра же она будет рабой, невольницей твоей...
- Ради Бога, - с ужасом вскричал Отто, схватив руку отца, - не принимай никаких насильственных мер. Отец её - благодетель и скорей я сам соглашусь быть рабом её, нежели...
- Замолчи, - презрительно ответил Индрик, - ты потомок одной из древнейших ливонских фамилий, хочешь быть рабом смазливенькой девчонки...
Он замолчал и судорожно сжав руки, произнес тихим голосом:
- Боже Всесильный! За что Ты меня так наказуешь?.. Послушай, Отто, - продолжал он спокойным, почти умоляющим голосом, - неужели просьбы твоего отца не имеют для тебя никакого значения? Скажи только одно слово и та, которую ты любишь, будет здесь. Ей воздадим почести, как будущей супруге рыцаря Отто Фон-Бяренгаупта. Согласен ли ты?..
Отто молчал, опустив голову на грудь. Отец с беспокойством смотрел на него. Подняв голову, юноша ответил твёрдым голосом:
- Отпусти меня к русским, здесь я чужой!..
Смертельная бледность разлилась по лицу Индрика. Судорожно сжались его кулаки. Он в изнеможении опустился в кресло... Наступило гнетущее молчание. Но это длилось не долго, Индрик пришел в себя, встал и вплотную подошел к сыну. Пристально глядя ему в глаза, глухо сказал:
- Я тебе больше не отец! Как рыцарь, как судья, я стою перед изменником!
Тяжелая рука Индрика поднялась и опустилась на щеку молодого человека
- Иди, теперь ты обесчещен!
С обнаженным мечом бросился Отто на отца, но остановился, задрожал всем телом и выбежал из комнаты.
Отто исчез. Ненависть Индрика к русским ещё более увеличилась. По его просьбе рыцари согласились вторично воспользоваться проходом под Наровой и попасть в Ивангородскую крепость.
Под покровом темной ночи рыцари поодиночке спускались в могилу и оттуда в узкое отверстие, пробитое Индриком под Наровой. Проход этот был настолько узкий, что только два человека могли идти рядом.
Едва прошли они в молчании до половины пути, как вдали, на противоположной стороне прохода блеснул огонь и послышались голова.
- Ад и проклятие! - произнес он шепотом, - измена!...
Началось беспорядочное отступление, происходившее крайне медленно из-за узости прохода. Индрик был ещё далеко от выхода, когда почувствовал, что русские приближаются и ему от них не уйти.
Видя неизбежную гибель, Индрик решил дорого продать свою жизнь. Он обернулся и лицом к лицу встретился... с сыном.
- Изменник! Ты умрёшь от моей руки! - закричал рыцарь и бросился на Отто, прикрывая таким образом отступление своих товарищей.
При свете факелов, тускло горевших в удушливой атмосфере подземно-подводного хода, завязался рукопашный бой. Одинаковая ярость выражалась на лицах двух противников, отца и сына, встретившихся злейшими врагами, готовых биться не на жизнь, а насмерть...
Глубокий стон вырвался из груди Индрика. Он покачнулся... Меч выпал из его рук... И в этот момент свод прохода обвалился, вода со страшным шумом прорвалась на место боя и с шипением и плеском поглотила всё..."
Знаток русской военной архитектуры XIV и начала XVI веков В.В.Косточкин ярко описывает внешний облик крепостей:
"Постройка Ивангорода в непосредственной близости с вражеским Германским замком и городом Нарвой является примером великолепного противопоставления русского крепостного ансамбля ливонскому. Такого противопоставления, вызывающего у всех восхищение, история зодчества больше не знает.
Возвышающиеся друг против друга остатки ливонского замка* и русской крепости совершенно различны по архитектурной форме и композиционному построению. Соразмерные и лаконичные объемы Ивангородской крепости, свободно раскинувшиеся на горе, кажутся легкими и стройными по сравнению с тесным и грузным комплексом Германского замка Нарвы, стоящего на противоположном берегу реки Наровы. Ивангородская крепость не производит такого гнетущего впечатления, как Германский замок и его неуклюжий, тяжеловесный донжон. ** Ивангородские стены и башни, благодаря желтовато - розовому связующему раствору, приобретает своеобразный красочный колорит, а в солнечную погоду кажутся легкими и золотистыми.
Особенно величественно выглядит Ивангород вечером, когда его стены и башни озарены лучами заходящего солнца: из желтовато-золотистой, крепость постепенно превращается в розовую, а затем в кораллово-красную. Когда же диск солнца скрывается за горизонтом, неосвещенный лучами солнца Ивангород окрашивается в мягкие и темно-сероватые тона, которые прекрасно сочетаются с дымкой наступающих сумерек. Крепость кажется мощной и строгой твердыней, зорко стоящей на страже русских границ. В этой изменяющейся цветовой гамме очень выразителен момент, когда лучи угасающего солнца в последний раз освещают Ивангородскую крепость и неуклюже - громоздкий массив Германского замка. В это время тяжелая и густая тень от высокого донжона замка ложится на сверкающие плоскости стен Ивангородской крепости и подчеркивает суровость той напряжённой средневековой обстановки, в которой существовали древние сооружения Ивангорода. В противоположность Ивангорода, Германский замок Нарвы, сложенный из тех же пород камня, но на свинцово - сером растворе, даже в самые безоблачные дни не теряет своей темной окраски. Его мрачный массив, слегка светлеющий в солнечную погоду, со всей силой подчеркивает красочность и живописность стоящей на другом берегу русской крепости. Не менее привлекательна крепость Ивангород и в пасмурные дни, когда черные тучи нависают над Нарвой. Сквозь сетку моросящего дождя, на фоне неба едва видны её контуры. Расположенная на вершине горы, она кажется ещё более недосягаемой со стороны враждебного ей Нарвского замка..."
* Когда писалась книга замок Германа только реставрировался и поэтому автор не мог видеть его восстановленным (прим. редактора)
Для любителей таинственных похождений и опасных приключений обе крепости представляют немалый интерес. Из уст в уста передавались и обрастали всё новыми данными бесчисленные легенды о якобы хранящихся в подземельях кладах, о замурованных в стенах скелетах, о золоте и драгоценностях, оставленных в погребенных войной и пожарами домах нарвских бюргеров. Эти разговоры будоражили головы молодежи особенно после 1945 года, когда большинство подвалов и подземелий города стало доступно для великого множества искателей приключений. Но на страже этих сокровищ стояли, вернее, лежали бесчисленные заминированные поля, лишившие жизни или сделавшие калеками целый пласт нарвской молодежи того времени.
До войны попасть в подземелье крепостей и оборонительного пояса города Нарвы (бастионы Глория, Виктория, и др.) не представляло большого труда. В стенах были прорублены входы, доступные проникновению каждого, в ком отсутствовал страх и было достаточно смелости.
Летом 1916 года у нас, учеников третьего класса гимназии, возникло решение обстоятельно обследовать подземелья Ивангородской крепости. Собралась группа в пять человек, в том числе был и я. Подготовку вели в строгой конспирации. Родители, конечно, ничего не знали о наших планах. Запаслись свечами, спичками, бечёвкой. На всякий случай имели при себе хлеб и воду. Решили проникнуть в подземелье крепости с восточной стороны, самой дальней от реки и имеющей полуоткрытые казематы, в которых ранее хранились запасы продовольствия крепостного гарнизона. Здесь были вырыты вертикальные колодцы, в которых мариновали огурцы, солили рыбу и капусту, хранили картошку. Кроме того, были колодцы, соединенные с рекой и ключами, для доставки воды при осаде крепости. Нас интересовали эти бесчисленные колодцы, обилие разветвлений и то, что предстоит передвигаться ползком из-за очень низких ходов.
Мальчишеский задор был настолько велик, что нас ничто не страшило и мы совершенно спокойно прочитали нацарапанную гвоздем на камне надпись следующего содержания:
"10 августа 1908 года в крепости баз вести пропали ученики Нарвской мужской гимназии Виктор Калашников и Сергей Ребане".
Руководство гимназии знало, что вопреки распоряжению педагогического совета, поддержанного родительским комитетом, гимназисты посещают подземелья. Поэтому время от времени в стенах гимназии проводились собеседования с учениками, но это мало помогало. Помню собрание учеников во главе с помощником классного наставника Александром Александровичем Найдёновым, который рассказал об исчезновении Калашникова и Ребане. Пропавших мальчиков долго искали пожарные и солдаты 92 Печёрского полка. Поиски ни к чему не привели. Вероятнее всего они провалились в какой-нибудь колодец и разбились, или утонули.
Местом сбора мы назначили деревянный мост через Нарову. Никто не видел, как мы скрылись в полуподвалах восточной части крепости. Сначала было светло, но, чем дальше мы уходили от входа, тем становилось темнее. Зажгли свечи. Замыкающий группы распускал верёвку. Сперва шли в полный рост не нагибаясь, но, чем дальше продвигались, тем уже и ниже становился проход, выбранный нами для путешествия внутрь крепости. Вскоре уже ползли ничком по влажным и скользким камням подземелья. Ход постепенно кругами опускался. Ощущался недостаток воздуха. То и дело гасли свечи. Хорошо, что запасы спичек у нас были неограниченны. Затрудняюсь сказать, сколько времени мы шли, продвигались на корточках и просто ползли, часов ни у кого не было, но только вскоре послышались разумные голоса, предложившие вернуться обратно. Тем более, один за другим следовали подземные колодцы. Камни, брошенные вниз, летели довольно продолжительное время, прежде чем раздавался плеск. Опуская в некоторые колодцы свечи, мы видели черные ниши толи проемов, толи пещер, толи ходов, проложенных ниже нашего хода. Опускаться никто не дерзнул и эти колодцы мы обходили с большой осторожностью. Никаких следов прохождения здесь людей нам обнаружить не удалось.
Вздох облегчения вырвался у каждого из нас, когда мы вернулись обратно в солнечный день, наполненный чистым, прозрачным воздухом. И мы не столько устали от проделанного путешествия, сколько от той темноты, которая, как липкая паутина обволакивала нас в подземельях, затрудняя дыхание и заставляя учащенно биться сердце в предчувствии постоянно неизведанного впереди.
Никогда больше я не стремился проникнуть в "тайны" нарвских подземелий.
Но помимо моей воли пришлось опять коснуться этих подземелий, когда мой сын, как и многие его сверстники, стал пропадать в развалинах старого города на Вышгороде, пропуская даже уроки. Когда мы возвратились в Нарву в 1957 году, то жили в казарме по ул. Хайгла, а учился сын в 3-ей школе и каждый день преодолевал развалины как полосу препятствий и довольно часто эта полоса становилась для него непреодолимой. Первое, что здесь привлекало, это развалины ратуши. Сохранившиеся и уходящие ввысь стены создавали впечатление замкнутого пространства и желание проникнуть вглубь под эти стены, благо ходов в подземелье было достаточно. В подземельях ратуши на каждом шагу торчали из замшелых стен крюки с цепями для приковывания к ним преступников, под гранитными плитами подвалов скрывались склепы богатых горожан. В стоявших рядом старинных домах подвалы так же притягивали своей древностью, ходами сообщения, позволявшими войти в подвал ратуши, а выйти из подвала музея Лаврецовых или домика Петра Великого. Мне даже не надо было спрашивать у сына, где он был. По чумазому лицу, терпкому запаху дыма, разорванным брюкам и рубахе всё было ясно. Эти путешествия добавили в моё знание о крепостях и подземельях Нарвы новые штрихи. За достоверность этих сведений я не ручаюсь, может быть это плод буйного воображения моего сына.
Рассказ о подземельях бастионов и старого города.
Недалеко от старой пристани в теле бастиона Виктория до сего времени сохранился вход в подземелья Темного сада. До войны он был плотно закрыт обитой жестью дверью. После войны дверь исчезла и туда могли проникнуть все желающие. Таково состояние этого входа и сегодня. Из входа течет источник далеко не чистой воды, видимо часть канализационных сетей города кончается на этом месте. Вход довольно низок, но, войдя внутрь, увидишь, как влево и вправо уходит высокий сводчатый ход, освещаемый проделанными в стене окнами. Если идти вправо, то ход метров через 100 упирается в стенку из бута. Если преодолеть эту стену, то подземный ход, прорубаясь через размывы, уходит в недра бастиона Хонор хорошо укрепленного и оборудованного немцами во время войны. Укрепляли бастион немцы не от хорошей жизни. Наверху стояла батарея зенитных орудий и её необходимо было обслуживать и иметь помещения для боезапаса и размещения войск. Вход вправо понижается и на углу бастиона, там, где он выходит к реке опускается ниже уровня воды. Эта вода служит препятствием для основной массы искателей приключений, но открывает новые возможности для тех, кто преодолевает эту водную преграду. В 1957 году, сын рассказывал, что, поднырнув и задержав дыхание, можно было преодолеть это водную преграду и вынырнуть в ходу, пролегающему вдоль побережья реки. В 70-х годах это стало невозможным и преодолеть препятствие можно было только с аквалангом. Кроме того, строители, занятые реставрацией стены бастиона, заложили смотровые отверстия вдоль стены и темнота там стала полная. Ход вдоль стены, как ни странно, остался чистым, без груд бута и обрушенных стен. Кроме того, в южной части хода, в том месте, где кончается бастион и начинается крепостная стена и где раньше были ступени выхода из Темного сада, сохранились ступени ведущие вверх и вниз. Ступени, ведущие вверх выводят на верхний уровень ходов, прорытых под Темным садом. Вниз ступени ведут в нижний ход под Темным садом, куда после войны попала вода* и сегодня доступ туда закрыт. Реставрируя этот участок бастиона, реставраторы также заложили все проёмы, позволяющие переходить с этажа на этаж. Кроме того, в северной части Темного сада, на территории детского сада, достаточно хорошо сохранился северный вход в подземелья бастиона Хонор. Бетонированные ступени выводят на верхний уровень вполне чистого и светлого помещения с большими окнами и решетками на них. Во время войны тут видимо что-то было и помещение сохранилось в том же виде до сего дня. Ступени ведут и ниже, но опять зеркало воды преграждает путь.
В западную часть бастиона Хонор вход осуществляется через бастион Глория. Опустившись двумя ярусами в бастион Глория, сводчатый ход ведет вправо под стоматологическую поликлинику и влево вдоль инфекционной больницы. Левый ход сохранился очень хорошо, и на сегодняшний день может служить лучшей достопримечательностью города, если его очистить от камней, застеклить оконные проёмы, провести электричество.
Ход вправо более сложен, ибо часто завален обрушившимися сводом. Кроме того, ход имел связь с подземными ходами старой части города (как впрочем и левый ход). Но, преодолев завалы, можно было выйти к чудом сохранившейся и полностью засыпанной землей башне, которая расположена в 15-20 метрах правее стоматологической поликлиники. По всей видимости, эта одна из двух башен Императорских ворот, главных ворот города в XVII веке. Два верхних яруса этой башни не затоплены и во время войны служили боевым складом для немцев. До сего дня в стенах этой башни лежат тонны взрывчатки как наверху, так и на первом этаже под водой.
Левый ход проходит до общежития на ул. Коммунаров 17 и далее прерывается, так как ров и стены завалены мусором, хламом, землей и прочими отходами послевоенного города. Где-то посередине хода есть дополнительный проход под полковые казармы на бастионе Глория, и далее, но в очень плохом состоянии, где действительно иногда приходится пробираться ползком.
Самые интересные и наиболее сохранившиеся подземные помещения, находятся почти в центре старого города, начиная от полностью исчезнувшего бастиона Фама. По словам Алексея, они с ребятами наткнулись на хорошо оборудованные, сухие и с проведённым электричеством ходы от казарм и складов на ул. Коммунаров в сторону реки. Он мне сказал, что там после войны были склады Нарвского хлебопекарного комбината и до сих пор вход туда закрыт прочными дверями и замками. Где вход в эти подземелья он мне не рассказывал, да я и не очень этим интересовался.
* Прорыв воды в нижние этажи нарвских укреплений был спровоцирован разрушением дренажных довоенных сооружений и варварским строительством в старой части города после войны (Выход городских канализационных вод в северной части Темного сада между бастионами Виктория и Хонор не только затопил все нижние этажи, но и разрушил и продолжает разрушать, то, что построено нашими предками. Строительство насосных станции в районе автомобильного моста и под Темным садом разрушили все подземные сооружения, предотвращающие затопление нижних этажей городских укреплений).
3.Нарва принимает гостей
Наш город во все времена привлекал внимание государственных деятелей, представителей науки, искусства, литературы. Нарва буквально очаровывала стариной, крепостями, живописной рекой и водопадами, узкими, закованными в холодный камень древними улицами, готикой, порталами, барельефами, романтикой легенд...
Нарва принимала Великого князя всея Руси царя Ивана IV Васильевича Грозного. Частым гостем после победы над шведами под Нарвой здесь бывал преобразователь России Петр Великий. С ним приезжала его вторая жена, императрица Екатерина I-ая и их дочь Елизавета Петровна.
Проездом останавливался император Александр III. За происходившими в районе Нарвы в августе 1890 года большими манёврами наблюдал германский император Вильгельм II. Приезжали представители шведской королевской династии: шведский король Густав II Адольф (основатель Юрьевского-Дерптского-Тартуского университета), потерпевший поражение в Полтавском бою король Карл XII. В период буржуазной Эстонии из Швеции в Таллинн и Нарву приезжали престолонаследник Густав Адольф (1932г.) и спустя четыре года его сын Густав.
Из-за осеннего бездорожья в ожидании заморозков и первопутки в Нарве на неделю задержался в 1784 году ехавший на перекладных из Петербурга в Белоруссию поэт Гаврила Романович Державин. В центре города на Гельзингерской улице он снял небольшую комнату у старушки-немки. Каждое утро поэт уходил из дома и возвращался вечером, наслаждаясь красотами старинного города, знакомился с его достопримечательностями, особенно интересовался экспонатами музея Петра Великого. Несколько раз выезжал на места сражений русских со шведами. Допоздна занимался литературной работой. В Нарве поэт написал "Видение музы" и закончил оду "Бог".
В 1817 году городские власти получили из Петербурга депешу, что Нарву проедет прославленный русский полководец, генералиссимус, Михаил Илларионович Голенищев - Кутузов. Героя Бородинского сражения император Александр 1 направлял за границу для ликвидации остатков наполеоновских войск в Европе. Известие всполошило Нарвский городской совет. Бургомистр зачитал документ, предложив подчиненным высказаться, как встретить генералиссимуса. Все усложнялось тем обстоятельством, что именитый сановник не собирался быть в городе, а должен был проследовать через город не останавливаясь.
В указанный день вблизи городских ворот, где проходил тракт, собрались официальные лица. Бургомистр повторял текст приветствия. Моросил осенний дождь. Встречавшие промокли, но старались не пропустить карету Кутузова, внимательно следя за каждой проезжавшей мимо повозкой. Проехало несколько телег, груженых сеном. К вечеру тихой рысцой пробежала запряженная в простую телегу пегая лошадка. Сидели возница и какая-то укутанная в темный плед фигура. На них никто не обратил внимания. До ночи простояли у ворот встречавшие. Больше всех злился бургомистр. Ему, как немцу, так трудно было выучить на память приветственную речь на русском языке. Через несколько дней из Петербурга поступила новая депеша, в которой интересовались, когда и при каких обстоятельствах Нарву миновал Кутузов. Тут-то и выяснилось, что пегая лошаденка везла закутанного в плед царского посланника.
Направляясь в мае 1789 года в заграничное путешествие, на короткое время в Нарве задержался писатель-историк, придворный историограф Александра I, Николай Михайлович Карамзин. О Нарве он, между прочим, писал:
"...немецкая часть Нарвы, или, собственно, так называемая Нарва, состоит по большей части из каменных домов... Другая, отделенная рекою, называется Ивангород. В первой все на немецкую стать, в другой все на русскую. Тут была прежде наша граница - о Петр, Петр!.."
Даже такая богатейшая история Нарвы с её архитектурными памятниками не имела бы такого очарования и прелести, отними от нее реку Нарову. Беря свое начало от Чудского озера, иначе именуемого Пейпус, она на протяжении 75 км. до впадения в Финский залив много раз меняет свой облик.
У истоков, где расположены крупные села Сыренец и Скамья, река плывет широко и плавно. В весеннюю пору разливается по обоим низменным берегам. Через 12 км. картина меняется. Правый берег становится выше и круче, ускоряется течение реки, на её поверхности появляются огромные валуны ледникового периода.
Начинаются Скарятинские пороги. Суживаясь в поворотах, река устремляется вниз по каменистому скату. Далеко по окрестностям разносится неумолчный шум бурных потоков воды. Бурлящая поверхность воды дышит постоянно стелющимися парами...
Окончилась у деревни Омут пятикилометровая гряда порогов. Река спокойно вступает снова на широкий путь. Припал к реке низкий левый берег. На правом высоком берегу к реке вышел лес.
В пригороде Нарвы, ниже Кулги, река расчленялась на два русла, образовав два водопада. Между ними вклинился небольшой остров, в шведское время получивший название Гренхольм, позднее названный Кренгольм.
Петр Великий обратил внимание на огромное значение водопадов: "Здесь место удобное работать водой. Оно выгодно и полезно будет нашему государству!". Лишь спустя сто с лишним лет идея Петра была воплощена в жизнь.
В начале 1800 года купец Момм, используя даровую силу воды правобережного водопада построил Суконную фабрику. Вслед за ним барон Штиглиц соорудил льнопрядильную фабрику. В 1875 году водяные колеса левобережного водопада привели в действие станки крупнейшего в то время в России текстильного предприятия - Кренгольмской мануфактуры. В 1868 году примитивные водяные колеса заменили мощными турбинами.
Сверкавшие ослепительными каскадами водяных брызг водопады во все времена служили темой поэтов. Поэт П.А. Вяземский, посетивший в 1825 году Нарву, посвятил водопаду следующие строки:
Несись с неукротимым гневом,
Мятежной влаги властелин!
Над тишиной окрестной ревом
Господствуй буйный исполин!
Жемчужиной, кипящей лавой,
За валом низвергая вал,
Сердитый, дикий, величавый
Перебегай ступени скал!
Но как вокруг все безмятежно,
И, утомленные тобой,
Как чувства отдыхают нежно,
Любуясь сельской тишиной.
Твой ясный берег чужд смятенью,
На нем цветет весны краса...
И вместе миру и волненью
Светлеют те же небеса!
4. Обилие храмов и церковные смуты.
Попадая впервые в Нарву каждого поражало обилие в городе церквей и храмов, разных по их принадлежности к различным вероисповеданиям.
Обратимся к статистическим данным, относящимся к 1924 году. Население Нарвы составляло 25 936 человек; из них:
эстонцы
русские
немцы
евреи
поляки
другие национальности
16 958
7 496
442
301
214
525
У почти семнадцатитысячного эстонского населения три церкви: две лютеранских кирхи - Александровская в Иоахимстале и Петровская на углу Вестервальской улицы и одна православная Никольская церковь* на Ивангородской стороне рядом со Знаменской церковью.
Наибольшее количество храмов приходилось на русское население. Десять на семь с половиной тысяч человек. В центре города на Вышгородской улице Спасо-Преображенский собор (1) и соседствующая с ним, находящаяся в одной церковной ограде, Никольская церковь (2). На Вестервальской улице церковь Владимирского братства (3). Около железной дороги Кренгольмская Воскресенская церковь (4). Два храма в Ивангородской крепости Успенская (5) и Никольская (6) церкви. На Ивангородском форштадте Знаменская (7) церковь, храм Иверской женской трудовой обители (8), кладбищенская церковь Петра и Павла (9). В парке Льнопрядильной мануфактуры Штиглицкая Троицкая церковь (10)...
Немцы молились в огромной кирхе на Кирпичной ул. Отдельные храмы имели поляки (костел на Военном поле), шведы и финны на Широкой ул. У евреев имелась синагога на Гельзингерской ул., рядом с ратушей.
Итого в городе было построено 17 храмов. Кроме того, в Нарве имелось несколько молитвенных домов баптистов и адвентистов. Говоря о церквях, не могу не вспомнить о церковных неурядицах в конце двадцатых, начале тридцатых годов на почве совершения богослужений по старому и новому стилям.
* Часть эстонцев исповедовала православие
До тридцатых годов Эстонская православная церковь, возглавляемая Митрополитом Таллиннским и всея Эстонии Александром, подчиняла себе все без исключения православные русские приходы Таллинна, Нарвы, Тарту и других городов, а также русские деревенские приходы Печерского края, Принаровья и Причудья. Церковная власть сперва относилась безразлично к тому, по какому стилю совершаются богослужения в православных храмах, но когда споры старостильников и новостильников перешли всякие границы, перейдя в ярко выраженную смуту, угрожая спокойствию и миру прихожан, Митрополит Александр в самой категорической форме потребовал, придерживаясь западной ориентации, чтобы православные русские приходы отправляли богослужения только по новому стилю, ссылаясь на то, что в Эстонии государственные праздники отмечаются по новому стилю.
Брожение умов русских верующих не только не утихало, а наоборот, разгоралось с новой силой. Старостильники не унимались, требуя следовать указаниям Московской Патриархии. Неловко чувствовал себя возглавлявший русские православные приходы, проживающий в Нарве архиепископ Нарвский и Изборский Евсевий, который действовал по указаниям Митрополита Александра и потому совершал богослужения в Спасо-Преображенском соборе по новому стилю. Евсевий вел осторожную политику, стараясь не прекословить высшей церковной власти и вместе с тем быть в хороших отношениях со старостильниками. Не секрет, что в душе сам он был противником нового стиля в церкви.
Ортодоксальные православные в Нарве, никак не соглашавшиеся признать новый стиль, обратились к Митрополиту Александру с петицией, под которой подписалась не одна сотня верующих, с просьбой предоставить в её распоряжение один из храмов в городе, для отправления служб по старому стилю. Церковные власти пошли на уступку и предали старостильникам Никольский храм в ограде Спасо-Преображенского собора. Дело доходило до курьезов. Когда архиепископ Евсевий совершал по новому стилю пасхальную заутреню и под веселый перезвон колоколов пели "Христос Воскрес", тут же по соседству, буквально в двух шагах, в Никольской церкви, священник, облаченный в черную ризу, проводил великопостную службу. Не один раз по ошибке молящиеся попадали не в тот храм и не на ту службу.
Антагонизм на почве стилей продолжался. Чтобы его прекратить, правительство, за подписью главы государства К. Пятса и министра внутренних дел и юстиции Андеркоппа, опубликовало 18 марта 1933 года следующее распоряжение:
"По всей Республике действует новый, т.е. грегорианский календарь. Поэтому все официальные и частные учреждения, организации и общества и их союзы, равно граждане во всех своих делах обязаны руководствоваться только этим календарем".
Это решение правительства не только не внесло умиротворения, но еще больше озлобило старостильников, которые открыто выступали против духовенства, вынужденного подчиниться директивам сверху.
В июне 1933 года Эстонское правительство возглавлял премьер-министр, профессор Тартуского университета Яан Теннисон. К нему на прием явилась делегация русских православных деятелей, вручившая заявление с просьбой вмешаться в церковную неразбериху. К заявлению прилагались протоколы, свидетельские показания и другие документы, свидетельствовавшие о нарушениях порядка во время богослужений в православных церквях. Священники вынуждены были неоднократно прекращать службы. Приводился такой пример. В мае 1933 года, во время престольного праздника в Георгиевской церкви деревни Сенно, Печорского края - служба проходила по новому стилю. Молящихся было сравнительно не много. Неожиданно в храм ворвалась группа хулиганствующих старостильников и учинила грандиозный скандал. Во время чтения акафиста в адрес притча раздавались непристойные выкрики. Хор отказался петь. Проповедь настоятеля Соковенина неоднократно прерывалась бранью. А когда священник предложил прихожанам для следования с крестным ходом взять иконы и хоругви, раздались голоса: "Не берите икон! Не ходите! Пусть идет один!"
- Правительство, - сказал внимательно выслушавший делегацию Я.Теннисон, - не намерено вмешиваться во внутренние дела церкви. Отменять изданный декрет о новом грегорианском календаре невозможно, так как это нарушило бы общий порядок в нашем государстве.
Безрезультатным оказался визит делегации к Митрополиту Александру. Глава Эстонской православной церкви сказал, что "новый стиль эстонская православная церковь приняла с благословения Патриарха Московского и всея Руси Тихона в 1920 году, о чем это решение повторил Поместный Собор в 1932 году.
Ни под каким видом не приняло новый стиль старообрядчество Причудья. В праздники по новому стилю, рыбаки, огородники, мастеровые старообрядческих деревень работали, зато в старостильные церковные праздники никто из них не трудился, утром и вечером их молельни были переполнены.
Об этом стало известно в правительственных кругах. Соответствующие указания на местах получила полиция. Без стеснения констебли являлись во время служб в старообрядческие храмы и в административном порядке взыскивали со старообрядческого наставника штраф.
Подобные меры не приводили к положительным результатам, а наоборот, озлобляли население, вызывали всеобщее недовольство. Штрафы не помогали, население тут же собирало деньги и отдавало наставнику.
С жалобой на действия полиции старообрядческие приходы делегировали к главе правительства в Таллин видного общественного деятеля Мустве г-на Гужова, который заявил, что старообрядцы ни при каких обстоятельствах не откажутся от своих древних традиций. Гужов разговаривал с Теннисоном в чрезвычайно резкой форме, не стесняясь в выражениях, допуская бестактности.
Напрасно Тыниссон пытался убедить Гужова быть лояльным к решениям правительства и не противодействовать им. Невоздержанный, острый на язык Гужов, бросил такую фразу: "Нас, старообрядцев, не сломал Петр Великий, неужели вы справитесь с нами? Ничего не выйдет!".
Гужов не вернулся в Мустве. Распоряжением министра внутренних дел ему было запрещено проживание в Причудье.
Постепенно вопрос о стиле сошел с повестки дня. Русская православная церковь подчинилась правительственному решению. Старообрядцев оставили в покое, предоставив им полную свободу совершать богослужения по старому стилю.
5. В Нарвской мужской классической гимназии.
В августе 1913 года я переступил порог Нарвской классической мужской гимназии. На стыке трёх улиц: Ровяной, Широкой и Богаделинской в конце восемнадцатого века было построено двухэтажное каменное здание, которое в 1847 году от барона Велио приобрело министерство народного просвещения, открыв в нём высшее уездное училище. Через тридцать лет, в 1877 году здание отдали под помещение классической, сначала четырёхклассной, потом шестиклассной прогимназии, а в 1881 году преобразовали в полную (восьмилетнюю) гимназию. Здание настолько обветшало и было неудобно для занятий учеников гимназии, что потребовался капитальный ремонт. Его произвели на средства почетного попечителя гимназии, народного головы Адольфа Фёдоровича Гана, носившего в ту пору чин статского советника. На эту цель он пожертвовал 12300 рублей.
Гимназия называлась мужской потому, что в ней учились только мальчики. Преподавание латинского и древнегреческого языка объясняло, почему мужская гимназия ещё называлась классической. По соседству на Ровяной улице находилась женская гимназия.
Экзаменоваться здесь было значительно легче, чем в Москве. Оценки получил не ниже четверок. В гимназии на занятия я пришел в полной гимназической форме. На мне была светло - синяя шинель с блестящими, под серебро, пуговицами, на голове синяя фуражка с белым кантом и металлическим значком над козырьком, сплетённые две дубовые ветки и буквы Н и Г (Нарвская гимназия). Костюм выглядел простым и строгим. Чёрные брюки, куртка из чёрного сукна, ремень с металлической пряжкой, с врезанными в неё буквами Н и Г. Прическу имели право носить только ученики старших классов. Малыши обязаны были стричь волосы наголо. У старшеклассников имелись ещё привилегия - они могли носить усы.
Серьёзное внимание обращалось на изучение иностранных языков. Со второго класса велось преподавание латинского и французского языков, а с третьего - немецкого. За год до моего поступления в гимназию преподавание древне - греческого языка было отменено. Обязательным предметом для учащихся всех вероисповеданий был предмет - Закон Божий. Занятия проводили ксендз, пастор, раввин и православный священник. Требования к познанию Закона Божьего было ничуть не меньше, чем скажем, к математическим наукам. Неуспевающие по Закону Божьему получали переэкзаменовки. Помню, как в 1915 году священник Кочуров оставил на второй год плохо занимавшегося по этому предмету моего товарища по классу Лебедева.
Учились все вместе: русские, эстонцы, немцы, евреи, поляки, татары, причем, что характерно, среди ребят никогда не возникало национальной вражды.
До 1906 года директором Нарвской мужской гимназии был Константин Алексеевич Иванов, одновременно преподававший историю. Не лишенный поэтического дарования, он писал стихи, печатался в газетах и журналах. Его я не застал, но случайно мне попало в руки его стихотворение, посвященное Нарве: