Сегодня небо в синяках
И неприглядны птицы,
Поговорим о стариках,
Живущих во станице.
То не мещанское житье
И вроде не разруха...
В прах исхудалое белье
Развесила старуха.
Плоть, окаймленная войной,
Вкусила бабью долю,
Крестилась дева тишиной,
А повенчалась с болью.
Сегодня небо в синяках
И неприглядны птицы.
Поговорим о стариках,
Живущих во станице.
* * *
И детство грело пламенем огня,
Бензином из оплавленной канистры.
А бабушки, бранившие меня,
На всю округу разносили искры.
И в сотый раз обласканный шлепком,
Скрываясь от людского взора,
Я наблюдал: — открыто и тайком
Свой огонек, преобразивший город.
* * *
Наш мир — чернильное пятно
На лобной доле океана.
Еще я ощущаю дно,
Но берегом приемлем за баклана.
* * *
Выдаем заученные строки,
Задыхаясь от вранья и тяг.
Нам Господь преподает уроки —
Знаковой системой в «новостях».
Затаив дыханье на пунктире,
В оправданье каждой запятой,
Он бродягу тянет на буксире
По земле, к обители святой.
* * *
Ступает теплая зима
На воды мутные Урала,
И улыбаются дома,
Коты выходят из подвала.
И пес, забытый и хромой,
Не примечая в жизни толку,
Однажды теплою зимой
Поверил в сказочную елку.
* * *
Ничего на свете не изменится:
Ни сейчас, ни малость погодя.
Вот в печи растаяла поленница,
Аккурат до первого дождя.
Отступили снежные наросты.
И, согласно линиям судьбы:
Девушки — застирывают простынь,
Пудрят носики, почесывают лбы.
* * *
И на дальнем полустанке —
Рыбьи косточки, да склянки.
Если травушка не скошена,
То соплями припорошена.
Здесь бывали люди разные:
И простые, и заразные,
И богатые, и бедные,
Жутко злые и безвредные.
На природу всякий тянется:
И чудак, и горький пьяница.
Мы в березку утомленную
Все по-своему — влюбленные.
* * *
Лукавит батюшка апрель.
И, уповая на природу,
Линяет снежная постель,
Журча ручьем рыжебородым.
Медведь, при гордости своей,
Оставил чахнущий ночлежник.
И, заслонив прохладу дней,
Залился песнею подснежник.
* * *
Мы долго спорим ни о чем
И, упиваясь мелочами,
Касаемся того плечом,
Чего и нету за плечами.
Мы спорим о прожитом дне
И у кого стремленья выше...
Грустна черемуха в окне,
И кот, обхаживая крышу,
Прищурился. Зачем? О чем?
Мы спорим напролет полночи.
А может бросить все — и в Сочи?
Да только с чем? Да только в чем?
* * *
Дворняга-пес, оглохший от мороза,
Бросает в ночь какой-то жалкий хрип,
Упав на лапы. И внимают звезды
Его обиде, вросшей в слабый крик.
Кто в дом его хотя б на час проводит?
Как холоден, огромен этот свет!
Он к людям с лаской, а ему — по морде,
А для иных его и вовсе нет.
За что же псу такая вышла доля?
За что его пинают, палкой бьют?
Не для него уютная неволя,
Медали беспородным не дают.
Пес думал в ожиданье снежной бури:
— Собаки могут быть не только в шкуре!
* * *
Еще вчера справляли именины,
Кружило голову крепленое вино,
И в поцелуе таяли маслины...
Но именинник пялился в окно.
И он скучал, он ожидал ответа.
Пришло письмо от милой. С того света...
Засобирался старичок в дорогу:
Окинув взглядом тесную берлогу,
Он выпорхнул в открытое окно.
А гости продолжали пить вино...
* * *
Губим жизни свои,
Доживая до точки.
Сыновья подросли,
Замуж отданы дочки.
Заливаем вином
Все обиды и раны.
И пустеет наш дом,
И худеют карманы.
И, одевшись в тряпье,
Что купили в застое,
Пропиваем свое,
А порой и чужое.
И, увы, не понять,
И нельзя объяснить:
Кто-то должен терять,
Чтоб кому-то прожить.
* * *
Пожелтело свадебное платье.
Выпита похмельная бадья.
Знаю, — никудышный зять я,
Как и все нежданные зятья.
Да и ладно, я и не расстроен,
Ведь напротив, около ручья,
Вопреки запретам и устоям
Дочь моя гоняет воробья.
* * *
Провидя поезд отходящий,
Переглянулись: я и ты...
А мимо нас какой-то хрящик
Собачка волокла в кусты.
Вспорхнула дичь у водоема.
И ночь на кончике хвоста
Нам протянула невесомость
И свежесть чистого листа.
* * *
И приглажу я бородку —
Быль и небыль уравняю.
А народ в России — кроткий,
Он — ветрами погоняем.
Со своей ли колокольни
Он чего не разумеет
Или по программе школьной
Думать права не имеет?
* * *
Карась-то нынче избалован,
Хоть на руках его носи.
И закусив отменно пловом,
Играют в салки караси.
Но вот прогнулось удилище,
И поплавок ушел в траву,
И я смотрю, как смотрит нищий
На благородную вдову.
* * *
Осела бабкина изба.
Тень от разбитого окошка.
И холмик, где зарыта кошка,
Подгнивших бревен голытьба.
Осела бабкина изба.
К колодцу заросла дорожка,
И облепила двор морошка,
И внуков подросла гурьба.
Осела бабкина изба.
Иссякло молоко парное,
И обзавелся я женою,
Холодный пот стряхнув со лба.
Тихонько скрипнула калитка
Под поминальный плеск вина,
Но вкус горячего блина
Роднее крепкого напитка.
* * *
Я оттолкнусь от частокола...
В объятьях пятого угла
Порхает мой почтовый голубь,
Не зная ни добра, ни зла.
Ему не ведома причина
Столь суховатой тишины.
И тем загадочней кончина
Мною обласканной весны.
* * *
И вот вставные зубы
Натерты, как паркет,
И пенсионный рубль
Передает привет.
И ты без всякой спешки
И лишней суеты
Соленые орешки
Ласкаешь, как цветы.
Ты у картонной стойки
На вахте трудовой —
Прожектор перестройки
С облезлой головой.
Прости меня за слово,
За призрачную стать,
Россия — нездорова...
Но кто осудит мать?
* * *
Неяркий свет. Семейная икона.
И привкус хвои. Гроб. И тишина.
И солнца луч уже не беспокоит
Лежащего чуть поодаль окна.
Не мучает весенняя простуда.
Остыл костер. Развеяна зола.
Лицо его обожествляет пудра.
Слезинками в венках блестит смола.
* * *
Памяти Бориса Попова
Средь весенних ветров и людской суеты
Где-то в дебрях скрывается лето.
И за рамками грез прорастают цветы,
Укрывая могилу поэта.
Нет, судьба неспроста подбирает штрихи,
Отбирая лучинки у света...
...Только б жили стихи — только б жили стихи —
Выше нету наград для поэта.
В океане любви, под покровом светил,
Зародится достойная смена,
Чтобы кто-то другой твою песнь подхватил,
Твою душу избавив от плена.
* * *
И я взрослел: неряшлив и небросок,
Под лязг и звоны битого стекла.
И слышалось вдогонку: «Недоносок».
И все-таки судьба уберегла...
Уберегла от жадности и лести,
От подлости и дьявольского зла.
И знаю я, что Бог, конечно, есть.
Иначе — для чего мне два крыла?
* * *
...Не застрахованы от слез
И неустойчивых карнизов
Поэты, что живут всерьез
В краю придуманных капризов.
* * *
Ты учила меня не выказывать слезы.
Упаси меня Бог с незнакомым — на «ты».
Принимаю как есть все земные курьезы
И, как прежде, боюсь неземной высоты.
* * *
Послесловие к вечеру, посвященному
году поэзии в г. Магнитогорске
Давайте, братья, помолчим,
Не выделяя чуждых мнений,
На стыке грез и поколений,
По доброй воле — помолчим
О том, чтоб завтра на почин...
И не в присутствии конвоя
Лоснилось небо голубое
Созвездием земных лучин.
Давайте, братья, помолчим,
Не зарекаясь от острога,
О том, чтоб вывела дорога
Вдаль от психушек и кручин.
Давайте, братья, помолчим...
Эпитафия поэту
Ты седою своей бородою
Подметал тротуары, дворы.
Ничего в этой жизни не стоя,
Ты по жизни катился с горы.
Начиная с привычного тоста —
За друзей, за любимых, родных,
Ты сегодня дошел до погоста,
Отказавшись от целей земных.
Не имел уваженья и злата
И отхаркивал красную слизь,
И держала в напряге простата
Всю твою подконвойную жизнь.
Памяти Юрия Костарева
Дохнула холодом земля,
Лопаты взвыли —
И насудачились поля
По свежевырытой могиле.
О, как прилипчива она —
В исповедальную дорога...
И быть посланником до Бога
Поэту грамота дана.
* * *
Кто виноват? Кто лжет и кто не лжет?
Гадали и гадают поколенья.
Кто будет первым на пути вперед?
Кто обретет бессмертие в твореньях?
Кто здесь умен, а кто лишь идиот?
Гадают ясновидцы и цыганки...
Кто по теченью весело плывет,
А кто не входит ни в какие рамки?
Вопрос один на разных языках
Глаголят люди разными устами...
И кто-то жизни утомленно рад,
А кто-то обливается слезами.
* * *
Я ушел далеко
От невзрачного детства,
И теперь нелегко
Мне порою, братва.
Иногда у огня
Невозможно согреться,
Среди белого дня
Вдруг темнеют слова.
На планиду свою
Я ничуть не в обиде,
И себя отдаю
Я стихам иногда.
Я немного узнал,
И немного увидел...
Только в сердце моем
Тяжелеют года.
* * *
Я удивления не скрою
И об ином не попрошу,
Но жизнь подобна геморрою,
А я о ней стихи пишу.
* * *
Дочке Машеньке
Ты будешь смеяться и плакать,
На первом свиданье краснеть,
От летнего дождика драпать,
В кармане утаивать медь.
Возможно, немного иначе
Заучивать на ночь стихи.
Я нежно подам тебе мячик
С шершавой отцовской руки.
Меняясь в лице и походке,
Конечно же, не для меня,
Ты влезешь в цветные колготки
И все же обнимешь меня.
Ты скажешь, что все по-другому,
Что любишь и вправе любить.
Представишь меня дорогому,
Которому негде жить...
* * *
Заплутал в тумане не случайно
И расходую накопленные силы
Суетой своей чрезвычайной,
Но плывут по небу крокодилы.
* * *
Разгулье праздничных огней,
А ночь — длиннее год от года,
И что-то есть такое в ней,
Над чем не властвует природа.
И приглашает в балаган
Стервец, одетый в шутовское,
И белобрысый мальчуган
Лелеет счастье воровское.