Салов Андрей Владимирович
Малыш в зачарованном мире

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 29/03/2014.
  • © Copyright Салов Андрей Владимирович (asalov2007@rambler.ru)
  • Обновлено: 13/12/2012. 665k. Статистика.
  • Повесть: Проза, Фантастика, Детская
  • 2012. Малыш в зачарованном мире
  •  Ваша оценка:

    МАЛЫШ В ЗАЧАРОВАННОМ МИРЕ


    Лисенок

    Был теплый августовский вечер, скорее, даже ночь. Удобно устроившись на верхушке холма, служившего жилищем его семье, лисенок дремал. Слишком душно и жарко было в просторной лисьей норе, вместившей в себя множество обитателей. Помимо лисенка, в норе жили его отец с матерью, а также братья и сестры, общим числом десять. Он был младшим из них, и, наверное, поэтому самым любознательным. Его старшие братья и сестры, перекусив дичиной, добытой хитрованом отцом далеко отсюда, мирно посапывали в общей норе, ни о чем не думая. Хотя понятие "старшие" по отношению к братьям и сестрам было весьма условным. Разница в их рождении составляла всего несколько минут, слишком мало для того, чтобы всерьез говорить о старшинстве. Просто он был самым маленьким из всей своей многочисленной родни, но зато самым смышленым и сметливым. Он не набросился подобно своим, оголодавшим за день братьям и сестрам на огромного тетерева, добытого отцом за пару миль от обжитого ими холма. С ним никто не собирался делиться добычей, и не стоило надеяться на то, что ему перепадет хоть что-то от остервенело дерущейся за лучший кусок, родни. Да и не особенно он хотел участвовать в общей пирушке, более напоминающей безудержную вакханалию, нежели ужин уважаемого, благородного семейства. Не любил он этих пернатых созданий, с их твердым, жилистым мясом, весьма посредственным на вкус, до которого не так-то просто добраться. Пока доберешься до того, что можно запихнуть в ноющий от голода желудок, наглотаешься перьев и пуха, после которых полдня будешь ходить, отплевываясь.
    Маленькому лисенку больше по нраву были мыши, эти небольшие миловидные создания с бархатистой кожей и карими глазами, такие сочные и восхитительные на вкус. Да и ходить за ними далеко не нужно. Они обитают по соседству с облюбовавшими холм лисами. Точнее, они живут на одном с ними холме. Лисенок не раз наблюдал вечером, когда по привычке ложился спать на верхушке холма, их стремительные серые тени, проворно снующие среди покрывающей склон растительности. Он пытался охотиться на них, но в силу малолетства и неопытности, его попытки поймать мелькающие в траве серые тени оказались тщетны. Слишком быстры и проворны эти вкусняшки. Слишком хорошо чувствуют приближение опасности, и мгновенно реагируют на нее, стремительно исчезая в одной из нор, которыми изрыт весь холм. Холм так усеян мышиными норами, что походит на огромный перевернутый дуршлаг, оставленный здесь и забытый много веков назад неведомым великаном.
    Лисенок всегда удивлялся, как при своей многочисленности, мышиные ходы не соприкасаются с лисиным жилищем. По-видимому, слух у молчаливых серых тварей снующих по вечерам по склону холма, отменный, благодаря чему, им удается держаться от лисьего семейства на приличном расстоянии.
    Пару раз он пытался поймать шустрых пушистых проныр, имевших наглость прошмыгнуть у самого носа лисенка, застывшего на вершине холма неподвижным истуканом. Усыпленные неподвижностью, мыши принимали его за нечто неживое, опасаться которого не стоит. Тем сильнее и неподдельнее было их удивление, прибавляющее им прыти, когда неподвижная рыжая глыба вдруг оживала и кидалась на них. Правда глыба, как ей и подобает, была довольно неуклюжей, что позволяло потенциальной добыче легко и без проблем укрыться в ближайшей из нор, множеством которых был изрыт холм до самого своего основания.
    Не раз, и не два, оставшийся ни с чем лисенок слышал язвительный смех очередной, потешавшейся над ним мыши, должной, но пока не ставшей, его добычей. Затем к одиночному смешку добавлялись смешки мышиных товарок оказавшихся поблизости, видевших, как опростоволосился их рыжий враг. Вскоре, как казалось уязвлённому лисенку, хохотал весь холм, в параксизме смеха сотрясаясь до самого основания.
    Пристыженному лисенку не оставалось ничего другого, как прекратить бесполезную и унизительную для него охоту, и, прикрыв лапами уши, чтобы не слышать издевательского мышиного смеха, устало смежить веки, погружаясь в сон. Где все не так, где добыча ловится с завидной регулярностью, и никто из серой братии, не смеет смеяться над ним. Он засыпал, не слыша более доносящегося из-под земли язвительного смеха.
    Он знал, что когда подрастет, все изменится, и смеяться будет уже он, довольным смехом удачливого охотника. Он обязательно станет таким же ловким и смелым, как мама. Ведь при виде его матери в ужасе замолкают серые насмешники, для которых лиса самый страшный зверь на свете! Мама никогда не возвращается домой без добычи, наведываясь в нору по несколько раз за день, каждый раз сжимая в зубах очередную жертву. Жирную мышь, столь неосмотрительно разгуливающую по холму в одно с ней время.
    Вот и сегодня вечером, пока его братья и сестры дрались из-за принесенной отцом птицы, лисенок ждал. Ждал, когда вернется с охоты мама, с очередным подношением многочисленному и шумному, вечно голодному семейству. Не пошел лисенок вместе со всеми в нору, оставшись у входа, ожидая мать. Он терпеливо ожидал ее возвращения, в то время, как его братья и сестры укладывались спать в просторной гнездовой камере. Тяжело дыша после сытного ужина, и поминутно отплевываясь, пытаясь избавиться от набившегося в глотку пера и пуха. Вот только освободиться от раздражающей помехи удастся не скоро. Полночи придется ворочаться во сне и плеваться, расплачиваясь за ужин.
    Вскоре у входа в нору показалась мать-лисица, возвращаясь с очередной, уже невесть какой по счету за сегодняшний день, удачной охоты. В зубах она сжимала крупную, жирную мышь, с выпученными от смертного удивления глазами. Похоже, грызун умер, так и не успев понять, что произошло. Почему вечерний свет померк в глазах, и что за стальной капкан сомкнулся вокруг его горла, не давая дышать. Лисенок гордился мамой, непревзойденной охотницей на серых, проворных созданий. Когда он подрастет, то обязательно станет таким же ловким, и удачливым охотником.
    При виде вернувшейся с добычей матери, лисенок приветливо замахал хвостом, всем своим видом выражая восторг и обожание. Его старания были вознаграждены роскошным ужином, который достался ему одному. За него не нужно было ни с кем драться, торопливо проглатывая каждый кусок, чтобы успеть урвать еще один. Он мог не спеша смаковать добычу, наслаждаясь прекрасным ужином в погожий и ласковый летний вечер.
    Бросив упитанного грызуна к его ногам, мать рыжей молний прошмыгнула в нору, туда, где устроившись на ночлег, расположилось лисье семейство. Обнюхав всех по очереди и убедившись, что все на месте, за исключением малыша встретившего ее у входа, лисица свернулась калачиком, опоясавшись пушистым рыжим хвостом, отдыхая после праведных трудов по добыче пропитания для своего многочисленного семейства.
    Этот год обещал быть удачным для лисьего племени. Прекрасная погода, пышное разнотравье, создавали отличные предпосылки для вольготной и сытной жизни. Благодаря обилию растительности, в невероятных количествах расплодились мыши и прочие грызуны. Значит у рыжего племени будет достаточно пищи, чтобы прокормить, и выпустить во взрослую жизнь, свое потомство. В этом благодатном году у лисы появилось на свет 10 щенят, вместо обычных 4-6, что случалось в обычные годы. Охотиться было легко, и сама охота не отнимала много времени и сил. Мыши, на которых охотилась мама лиса, оставляя более крупную добычу на долю папы лиса, не требовали много хлопот и изысков для своей поимки. Лисе было доподлинно известно, что эти серые зверьки обладают прекрасным слухом и обонянием, но плохо видят. На этом знании лиса строила свою охотничью тактику. Ничего особенного изобретать ей не приходилось, она просто замирала на холме испещренном множеством мышиных нор неподвижной рыжей глыбой, и терпеливо ждала.
    Спустя пару минут после ее появления, притихшая, и замершая на время мышиная жизнь вновь оживала. Холм наполнялся топотом крохотных ног мириадов его обитателей. Устроившись с подветренной стороны, лиса могла быть спокойна, что об ее присутствии потенциальной добыче не расскажет ветер, донеся до чуткого мышиного носа запах опасности. Она лежала и терпеливо ждала. Тем более, что ждать приходилось совсем недолго. А затем, молниеносный бросок, и очередная жертва, не успев перед смертью даже пискнуть, трепыхалась в ее зубах в предсмертных конвульсиях.
    Год обещал быть сытным и благоприятным для лисьего семейства, о будущем которого лиса не волновалась. Еды здесь, в холмистой степи было предостаточно, плюс почти полное отсутствие врагов, могущих осложнить лисам жизнь. Нужно только время от времени бросать настороженный взгляд на небо, чтобы не пропустить падения оттуда грузного тела несущего смерть. Огромные клювастые птицы с острыми когтями были единственными врагами лисиц в долине, с одной стороны упирающейся в непроглядное синее море, с другой, - в озеро, поросшее по противоположному берегу лесом ползущим в гору, скрывая в себе совсем иную жизнь.
    Лиса редко бывала у озера. Зрелище далекого непроглядного леса внушало ей смутную тревогу. Она чувствовала, что в лесу затаилась опасность. Что там ее ожидает смерть от неведомых врагов, которых она никогда не видела, и надеялась, что и не увидит, благодаря защите озера, раскинувшегося у подножия леса.
    Озеро у нее интереса не вызывало. Добычи вблизи него было ничтожно мало по сравнению с родными холмами. Пару раз из любопытства понаведовавшись на озеро, она потеряла к нему интерес. Ради такой жалкой добычи, как жаба, тащиться в эдакую даль не имело смысла. Да и вкус этого зелено-желтого существа покрытого бородавками, отвратного на вид, был несравним с нежным мясом столь любимой ею мышатины.
    Тесно прижавшись к щенятам, лиса погрузилась в сон, отдыхая перед очередным днем полным забот о пропитании большого рыжего семейства. Все в сборе, кроме маленького лисенка. Но он любит спать снаружи, где так просторно и вольготно, в отличии от этого, тесного для такого количества жителей, убежища.
    Но это временная трудность, связанная с благоприятным периодом в жизни лисьего племени. В прошлый год, который не был столь благополучным по погодным условиям и обилию дичи, у лисы было только 4 щенка, и места в убежище было достаточно для всех. Да и сейчас места хватает всем, когда случаются дождливые хмурые дни, когда на улице становится холодно, особенно утром, и по ночам. Лисы прижимаются теснее друг к другу, образуя один монолитный рыжий комок, своими телами согревая друг друга.
    Лисье жилище просторное и комфортное, не стоило их семейству несколько лет тому назад, никакого труда. Скорее процесс заселения в эти хоромы можно было назвать приятным. До их появления, здесь обитало семейство сурков, которых они прогнали прочь. Самые шустрые и понятливые быстренько убрались с холма в неизвестном направлении. Не столь проворные и понятливые, пошли на прокорм лисьей парочке, роскошной трапезой из бывших хозяев норы справивших новоселье.
    В этой норе они живут уже несколько лет, и не собираются покидать ее, по крайней мере в ближайшее время. Вокруг много дичи, нора расположена в прекрасном месте, и сделана она, нужно отдать должное ее прежним хозяевам, на совесть. Ни вода, ни стылый ветер, не проникали внутрь убежища, расположенного на склоне холма. Быть может потом, в будущем, когда оскудеют добычей окружающие их просторы, лисы и уйдут в поисках лучшей жизни в другие земли. Но это случится еще не скоро. После их ухода нора будет пустой и заброшенной долгие годы, пока от времени не обвалится, и не разрушится. Слишком пугающ для обитателей холмов лисий запах, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь, осмелился занять опустевшее жилище.
    Наевшись, лисенок расположился на вершине холма, занявшись перед сном своим любимым делом, созерцанием раскинувшихся вокруг просторов. И хоть говорят, что у лис плохое зрение, которое компенсируется чрезмерно развитым обонянием и слухом, с лисенком все было не так. Он отлично видел, как вблизи, так и на огромном расстоянии, с высоты холма различая темнеющий на горизонте лес, что ни один член его семейства углядеть бы не смог. Он любил смотреть на лес и размышлять, а что там, за его непроглядной стеной? Быть может и там есть точно такой же холм, с таким же любознательным лисенком, рассматривающим лес с теми же мыслями, испытывая схожие чувства.
    Но лес это что-то дивное и недостижимое. Когда он достаточно подрастет и окрепнет, то сможет поближе подобраться к лесу, только и всего. Непреодолимая преграда лежит между привычным ему миром, и таинственным лесом. Озеро. Стальная неподвижная гладь свинцово-серого цвета. Именно таким оно казалось лисенку с вершины холма, под тусклыми лучами засыпающего светила, погружающегося в сон в ожидании нового дня.
    Его мать, удачливая мышатница, рассказывала лисенку про озеро, когда он, в силу детского любопытства, распрашивал ее об этом матовом блюде, застывшем вдали. Оказывается, вблизи оно совсем другое, чем кажется издалека. Вблизи оно не серое, а голубое с зеленоватым отливом. А если подойти к нему вплотную, то цвета и вовсе теряются. Озеро становится прозрачным настолько, что видно каждый камушек лежащий на дне, каждую покрытую паутиной тины корягу, снующих повсюду крохотных, разноцветных рыбешек.
    За озером начинается лес. С берега он хорошо виден. Если присмотреться, можно различить каждое отдельное дерево, окруженное со всех сторон кустарником. В лесу много добычи. Лиса чувствовала это, она это знала, как знала и то, что там притаилась смерть. Нужно держаться от леса подальше, это лиса твердо усвоила, об этом строго-настрого наказала любопытному и непоседливому лисенку.
    В лес он не попадет, как бы ему этого не хотелось. И дело вовсе не в неких злых силах, что затаились в лесу, и сулят смертельную опасность лисьему роду-племени. Причина, по которой он не мог отправиться в лес, была более проста и прозаична. Лисенок, как и вся его многочисленная родня, не умел плавать, а без подобного умения, достичь кромки заветного леса было невозможно.
    Разочарованно вздохнув, лисенок отводил взгляд от леса, от матово блестевшего у его подножия озера, и поднимал его выше. Гораздо выше самых высоких деревьев в запретном и недосягаемом для него лесу. Он устремлял свой взор на звезды, мириадами светляков расцвечивающих непроницаемо-черное покрывало ночи. Ему казалось, что это чьи-то глаза, устремленные с далеких небес на землю, жадно разглядывающие пялящегося на них лисенка. Глядя на звезды, он забывал обо всем на свете, грезя невиданными мирами, и засыпал, убаюканный собственными сладкими грезами.
    Довольный, с полным брюхом, он начал засыпать. Его глаза все чаще и дольше оставались закрытыми, и все труднее было открыть их вновь. И вскоре лисенок крепко спал, подложив под голову лапы, опоясавшись длинным рыжим хвостом, укрыв им симпатичную хитрую мордочку, чтобы обезопаситься от ночного гнуса, портившего блаженный отдых на природе. В жаркие летние вечера подобной защиты от гнуса было вполне достаточно. В жару гнуса было мало, и он не был слишком назойливым. Совсем другое дело дождливые дни, и последующие за ними душные, влажные ночи. Вот тогда оставаться на поверхности не было никакой возможности. Назойливая мошкара лезла в нос, в уши, пыталась пролезть в глаза и рот, при этом норовя ужалить побольнее. И была при этом такой настойчивой, что укутавший мордочку пушистый хвост, не становился для неё сколько-нибудь серьезной преградой. В такие влажные и душные ночи лисенок ночевал вместе со всеми в тесной норе, не в силах совладать с тучей назойливой мошкары, беспрестанно атакующей зверя. Да и спать в одиночку в такую погоду было холодно, особенно в утренние, предрассветные часы. А в общей норе всегда тепло и сухо.
    Но сегодня был жаркий, солнечный день, и поэтому мошкары не было вовсе. Мелкие, сосущие кровь паразиты, предпочитали в жару отсиживаться где-нибудь во влажном месте, в ожидании столь любимой ими сырости, копя злость на все живое.
    Лисенок уснул, ему уже начал сниться сон, когда все и случилось. Сперва была яркая вспышка, мгновенно разорвавшая на части чернильную ночную мглу, словно снова начался день, сразу, безо всякого перехода, к которому все так привыкли. Да и свет этот был не солнечный живой, а мертвенно-холодный, осветивший землю, но не согревший ее. А вслед за этим раздался свист, такой пронзительный, что лисенок, разбуженный ярчайшей вспышкой на небе, вскочил на ноги и затрясся от ужаса, не в силах что-либо сообразить, что-либо предпринять. Он просто замер, разинув рот, оцепенело таращась куда-то вдаль, и только стоящая дыбом шерсть, кричала о его сильнейшем душевном смятении. А затем из полыхающего на небе огненного шара, являющегося источником озарившего землю мертвенного света, вырвался огненный луч, и, дико завывая, устремился к земле, прямо на оцепенело застывшего лисенка. Огненный шар становился все ближе, издаваемый им свист все надсаднее, а лисенок продолжал стоять на месте, не в силах пошевелиться, разорвать сковавшие его путы панического страха. И лишь его зрачки, расширяющиеся все больше по мере приближения страшного небесного гостя, продолжали жить на неподвижно застывшей морде.
    А затем лисенок очнулся. Пелена ужасающего дурмана слетела с него. Он припал на брюхо и попятился прочь, не сводя расширенных от ужаса, горящих глаз от яркого луча приближающегося к земле. Так, задом, он и вполз в один из запасных тоннелей ведущих извилистыми ходами в общее убежище, где мирно посапывало во сне его многочисленное семейство, ничего не подозревая об ужасах творящихся снаружи. Оказавшись в норе, высунув нос на поверхность, он продолжал наблюдать за небом. И он увидел еще одну вспышку, и еще один луч, устремившийся в противоположную от него сторону, за далекий и запретный лес.
    А тем временем первый небесный посланец достиг своей цели, со свистом врезавшись в соседний холм. Последовавший за этим грохот и вспышка были настолько ужасными, что лисенок ничего поделать с собой уже не мог. Тело, помимо его воли, развернулось в норе, а ноги устремились туда, где было так безопасно, где не было громкого свиста и буйства света упавшего с небес огненного шара.
    Подобно рыжему вихрю влетел лисенок в общее тесное убежище, где лисье семейство продолжало мирно спать, не потревоженное ничуть случившимся на поверхности грохотом и свистом. По ходу движения лисенок врезался в кого-то из расположившихся ближе к запасному выходу братьев и сестер, и дальше полетел кубарем, через множество свернувшихся калачиком тел. Слыша вдогонку недовольные окрики и вскрики. И только звонкая оплеуха полученная от сторожившего выход отца, остановила его стремительный полет.
    Под ворчливое бормотание разбуженного лиса, малыш прижался к теплому боку кого-то из своей родни, прижав хвост к получившему тумака уху, и испуганно закрыл глаза, почти безо всякого перехода погрузившись в сон, который был такой же тяжелый и непроглядный, как эта ночь. И он все время убегал, и прятался. Неведомый пришелец явившийся со звезд преследовал его даже во сне.
    ..................................................................................................
    Проснулся лисенок на рассвете. Ужас от случившегося прошлой ночью исчез. Не то, чтобы совсем, а затаился где-то в дальнем углу подсознания, спрятавшись там до лучших времен, когда можно будет вынырнуть на поверхность. Лисенок помнил все, что случилось вчера, помнил в мельчайших подробностях, но вчерашнего панического страха уже не испытывал. Природное любопытство взяло верх над осторожностью, и поэтому, с первыми солнечными лучами, пока лисье семейство еще спало, видя яркие и солнечные сны, лисенок был уже на ногах. Осторожно ступая, чтобы ненароком никого не разбудить, помятую о полученной им от отца оплеухе, от которой долго звенело в ушах, лисенок направился к выходу. Миновав отца, чутко поводящими во сне ушами, лисенок выбрался наружу.
    Выбравшись из приютившей его на ночь норы, он бросил быстрый взгляд на соседний холм, куда прошлой ночью упал перепугавший его до смерти небесный гость. Ему показалось, или он действительно заметил на соседнем холме за черничным кустом какой-то темный предмет? С того места, где он стоял, плохо было видно, кто, или что, находится там. Слишком пышно разросся черничный куст, густо усеянный спелыми, сочными ягодами. Лисенок бывал у этого куста не раз. Иногда хочется съесть что-нибудь эдакое, по вкусу разительно отличающееся от дичи приносимой отцом, или матерью. Лисенку нравился терпкий вкус этих ягод, и он не упускал случая съесть горсть другую спелых плодов. В этом году ягод было превеликое множество, хватило бы лакомиться не только лисенку, но и его многочисленному семейству. Вот только отец с матерью, как и братья с сестрами, оставались равнодушны к этому лакомству, и лишь посмеивались, глядя, как он в очередной раз отправляется к кусту за ягодами. Его в семье считали странным, и черничный куст был его очередной странностью. Хотя в том, что он, лис по происхождению ест ягоды, нет ничего странного. Мама, прожившая в холмах не одну зиму, рассказывала, что в голодные годы и она, и отец, не брезговали утолить голод сочными ягодами за неимением иной пищи. Нынешний год был благоприятным в плане еды, дичи вокруг превеликое множество, и поэтому лакомиться ягодой у них надобности не было.
    Как ни силился лисенок рассмотреть нечто темнеющее позади черничного куста, со своего холма он ничего толком разглядеть не смог, хотя обегал весь холм в поисках более удачной для наблюдения позиции. Если он все-таки желает знать кто, или что, притаилось за черничным кустом, он должен туда пойти.
    Страх укоренившийся в нем со вчерашней ночи с переменным успехом боролся с врожденным любопытством, делающим его таким непоседливым. После нескольких минут душевных сомнений, любопытство победило. Тем более, что застывший за черничным кустом предмет вел себя вполне миролюбиво, лежал неподвижно, и ничего не делал.
    Тряхнув головой, прогоняя остатки сомнений, лисенок неспешно потрусил к подножию холма, чтобы начать восхождение на соседний холм с привлекшим его внимание предметом.
    По мере приближения к черничному кусту первоначальный боевой настрой сходил на нет, стремительно улетучиваясь на последних метрах оставшихся до цели. Последние метры он уже не шел, а полз на брюхе, оставляя на земле едва заметный след. Время тянулось мучительно медленно. Сердце молотом билось в груди, гулким звоном отдаваясь в ушах. Тело лисенка напряглось, превратилось в сжатую стальную пружину, готовую в любой момент распрямиться, отбросить в сторону на несколько метров ставшее почти невесомым пушистое тело.
    Решившись, он приподнялся, и наконец-то узрел, а чуть позже и учуял искомое. Увиденное его потрясло, заставило задуматься. Такого он никогда раньше не видел. Ни о чем подобном тоскливыми ночами наполненными дождем и промозглой сыростью, не рассказывали его всезнающие и многоопытные родители.
    За черничным кустом определенно было живое существо! Оно мирно посапывало во сне, подложив под голову руки, и поджав к животу ноги. Совсем как лисенок в норе, подумал он. Вот только это точно не лисенок, и уж тем более не мышь. Ничего подобного не обитает ни в степи где живет лисенок, ни на берегу озера, где бывали отец и мать. Возможно, он явился из леса, или быть может, родина его находится далеко за лесом? Ответов на эти вопросы лисенок не знал. Он просто смотрел на это чудо природы, явившееся в его родные края на блистательном луче так испугавшем его прошлой ночью, и размышлял. И чем больше он думал о том кто это, тем сильнее запутывался, не в силах найти сколько-нибудь устраивающий его ответ.
    А тем временем по-летнему щедрое на свои дары светило, поднималось все выше и выше. Его лучи достигли черничного куста, помедлили мгновение и прыгнули дальше, на спящее лицо незнакомца. Лисенок, позабыв про страх, наблюдал за тем, как по лицу существа пробежала недовольная капризная гримаса, когда солнечные лучи защекотали его глаза.
    Лисенок больше не чувствовал страха, каким-то внутренним чутьем осознав, что неведомый пришелец не причинит ему вреда. А еще он был уверен, что бы не представляло из себя это существо, оно было маленьким, таким же ребенком, как и он сам. Он чувствовал, что они обязательно подружатся, если смогут найти общий язык.
    Тем временем незнакомец безуспешно пытаясь отогнать шкодливые солнечные лучи рукой, широко зевнул и открыл глаза. И уставился на пялящегося на него во все глаза лисенка. Только бы он не испугался, не закричал, нарушив возникшее между ними душевное родство, - подумал лисенок. Но незнакомец и не думал пугаться. Он широко улыбнулся, обнажая в улыбке белоснежные зубы, и протянул к лисенку руки, заставив того невольно попятиться. А затем незнакомец заговорил!
    - Лися, лися! Я тебя знаю!
    От неожиданности лисенок подпрыгнул, и чуть было не задал стрекоча. Но сумел пересилить себя, скорчив при этом такую мину, словно он ничуть не удивлен тем, что столь странного вида существо разговаривает на лисьем языке.
    - Лися, лися, не бойся! Я тебя не обижу! - продолжал говорить незнакомец, протягивая к нему руки и улыбаясь.
    Лисенок сделал вперед пару крохотных шажков, а затем остановился, и сел напротив говорящего.
    Тем временем незнакомец сменил горизонтальное положение на вертикальное, и тоже сел, продолжая во все глаза рассматривать лисенка. Ростом он был всего лишь на голову выше, и это обстоятельство прибавляло лисенку уверенности.
    - Я лисенок! - сказал он. - А ты кто?
    - Я малыш! Я еще маленький. Я хожу в садик, куда меня водят мама и папа. А ты ходишь в садик?
    - А что такое садик?
    - Садик, это такое место, где много малышей. Мы вместе играем в разные игры, возимся друг с другом, с игрушками.
    - Я знаю, что такое игрушки! У меня есть одна. Такая затейливая веточка. Я ее нашел вон на том холме. Она очень интересная и забавная. И играть я тоже люблю! Нас в у мамы с папой 10 лисят, и я самый младший, хотя от старших меня отделяет всего несколько минут. Мы все очень любим играть, кусать друг друга в шутку за хвост, за шею, таскать за уши. Любим, сцепившись клубком, скатываться по склону холма вниз, к его подножию. А затем наперегонки мчаться обратно к норе.
    - Особенно хорошо дурачиться после дождливой и сырой ночи, когда из-за серых туч наконец-то проглядывает солнышко, согревая и высушивая продрогший и промокший насквозь мир.
    - В садике я один. Нас малышей много, но из нашей семьи я один. Есть у меня еще брат и сестра, но они уже большие, и редко играют со мной!
    - Вас, детей, всего трое? - удивился лисенок. - Так мало!? А нас целый десяток, - с гордостью произнес он.  - В прошлом году было шестеро, а это мало.
    - Так сколько же вас всего? - удивился малыш.
    - Нас 10 лисят, плюс папа с мамой.
    - А где же те 6, про которых ты говорил? Куда они подевались? Что случилось?
    - Ничего не случилось! Они просто выросли, и ушли. Осенью. Я их никогда не видел. Я вообще не знаю, что значит иметь старших братьев и сестер. И хотя в семье я считаюсь младшим, на самом деле все мы ровесники.
    - Значит, осенью ты тоже уйдешь от мамы с папой? - спросил малыш.
    - Конечно! Все лисы осенью уходят, чтобы найти новый дом, создать семью, и завести собственных детей. - А разве у вас не так?
    - Нет. Мы живем с мамой и папой очень долго. Пока не станем такими же большими и взрослыми.
    - Я уже и сейчас почти такой же большой и взрослый, как мама и папа, - хвастливо сказал лисенок. - Вот только охотиться еще толком не научился. Но, как только научусь, я уйду. Холмов у нас много, хватит на всех.
    - А что такое охотиться? - спросил малыш.
    Теперь настала пора удивляться лисенку. В растерянности он почесал лапой за ухом, чем вызвал улыбку неожиданного гостя. Помедлив немного, он сказал:
    - Охотиться, это значит подкараулить добычу, потом наброситься на нее внезапным прыжком, и сомкнуть зубы на теле жертвы. А затем, вкусно пообедать, после чего можно вздремнуть на солнышке, подставив его лучам довольно урчащее брюхо, предаваясь праздному ничегонеделанию.
    - Так ты ешь то, что поймаешь? - ужаснулся малыш.
    - Да, - ответил лисенок. - Я люблю мясо, как и все наше семейство, хотя иногда не прочь полакомиться и ягодами, особенно теми, под которыми ты сидишь.
    - А разве в твоем мире все не так? Разве вы не едите мясо?
    - Едим. Но мы ни на кого не охотимся, никого не подкарауливаем, и ни на кого не набрасываемся! Мы идем с мамой и папой на рынок, где продается мясо, и выбираем за деньги самый привлекательный кусок. А еще папа покупает сало. Мы с папой любим сало, в отличии от всего нашего семейства. Папа говорит, что тем самым мы оправдываем свою фамилию. Видимо, такая у нас с отцом порода. Мы отдаем человеку торгующему на рынке деньги, и идем домой, где готовим что-нибудь вкусненькое на обед, или на ужин.
    - Постой, - затряс головой лисенок. - Я совсем перестал тебя понимать! Ты говоришь столько непонятных мне слов!
    - Каких именно?
    - Ну, к примеру, сало, или вот деньги. Да, деньги! Что это такое, если за них дают мясо? Раскрой мне секрет. Быть может и здесь, в холмах, я смогу найти деньги и покупать на них мясо для нашего семейства.
    - Вот будет здорово! Подошел к мышиной норе, сунул туда денежку, открыл мешок и сиди, жди, пока мыши в него сами понапрыгают!
    Лисенок упал на спину, и задрав лапы кверху, захохотал. Малыш с минуту недоуменно смотрел на смеющегося лисенка, пока сам не поддался заразительному смеху. Вскоре на вершине холма во весь голос хохотали двое, лисий ребенок, и человеческий. И слыша этот хохот, замирали в испуге в своих норах упитанные мыши, уже было отправившиеся на кормежку, пока еще солнце не палит так нещадно, и лисы, их первейшие враги, спят в своих норах.
    Отсмеявшись и вновь приняв вертикальное положение, новые знакомцы продолжили разговор.
    - Деньги, - сказал малыш, - это такие красивые, разноцветные бумажки с нарисованными на них цифрами, и картинками. Каждая бумажка имеет свою цену. На одну можно накупить кучу всякой всячины, другая же не стоит почти ничего.
    - Где же вы, люди, берете деньги? - продолжал допытываться лисенок.
    Малыш вздохнул, и пожал плечами.
    - Я не знаю! Я еще маленький, чтобы думать о таких вещах, как деньги. Их приносят в дом папа с мамой. А где они их берут, это мне неведомо. Каждый день они надолго уходят из дома, предварительно отведя меня в садик. Наверное, они ходят туда, где водятся эти самые деньги, и собирают их.
    - Вот только деньги в наших краях встречаются очень редко. Или же они хорошо прячутся от желающих их найти. Но их никогда не бывает много, так много, чтобы сидеть дома, и не отправляться каждый день на их поиски.
    - Кто-то из людей ищет их лучше, кто-то хуже. Папа всегда приносит в дом больше денег, чем может найти мама.
    - Папа, папочка, папуля!
    Малыш заплакал, закрыв лицо руками так горько, что лисенку стало зябко и неуютно на нагретом солнечными лучами холме. Слезы из глаз малыша катились ручьем, а худенькое, щуплое тельце сотрясалось в беззвучных рыданиях.
    Так продолжалось несколько минут, в течение которых лисенок не находил себе места, не зная, как помочь малышу в его горе. Но затем малыш успокоился, перестал плакать, и поднял заплаканные глаза на лисенка.
    - Папочка пропал! Мне нужно его найти! Ты мне поможешь? - еле слышно прошептал он.
    - Да, конечно! - с готовностью отозвался лисенок, готовый на все, лишь бы снова не становиться свидетелем малышового горя.
    - Помогу, как смогу! - повторил лисенок. - Но где мы будем искать твоего папу?
    - Я не знаю!
    Малыш горестно вздохнул и пожал плечами.
    - Где вы с ним расстались? Как вышло, что твой папа потерялся?
    - Я не знаю. Мы с папой пошли гулять. По пути на детскую площадку, куда родители водят играть малышей, нужно было перейти дорогу.
    - Дорога, - продолжил малыш, - предваряя вопрос лисенка - это такое место, по которому с грохотом проносятся железные чудовища машины, отравляя окрестности смрадным дыханием, перевозя в своих чревах людей.
    Малыш остановился и с сомнением посмотрел на лисенка, заворожено, во все глаза смотрящего на него, слушая в оба ставших торчком уха.
    - Ты понимаешь, о чем я?
    - Ну, более-менее! - ответил лисенок. - Я знаю, по крайней мере, догадываюсь, что такое машина, хотя это не совсем то, что ты имеешь в виду.
    - На прошлой неделе к нам случайно забрел один старый, хромой и больной лис. Он был стар, и практически слеп. Жить ему оставалось совсем немного. Похоже, он и шел умирать, куда глаза глядят, и они привели его на наш холм. Мать с отцом прогнали больного старика прочь, но я успел хорошенько его рассмотреть.
    - Он был весь облезлый, грязно-рыжий с сединой мех свисал с его тела отвратными лоскутами, волочась по земле. Но самое противное было в том, что его шерсть шевелилась от множества скопившихся там паразитов.
    - Лис был очень стар, и у него не было сил расправиться с паразитами. А они не давали ему покоя, раз за разом вгрызаясь в измученное тело, заставляя его идти вперед. Пока он не падал без сил и не забывался коротким, тревожным сном, после которого продолжался его путь в никуда.
    - Но причем здесь пассажиры? - удивился малыш.
    - Как причем? Они ведь катались на нем, как люди на машине!
    - Извини, что я перебил тебя историей про старого, приблудного лиса!- что было дальше?
    - А дальше уже почти ничего и не было. Мы переходили дорогу, когда из-за угла на бешеной скорости вылетела машина, и ринулась прямо на нас!
    - Папа успел оттолкнуть меня в сторону, а сам остался на пути взбесившегося железного чудовища.
    - А что было потом? - прошептал лисенок.
    - А потом был жуткий скрип тормозов, звук удара, и темнота. При падении я ударился головой и потерял сознание.
    - Я не видел, что было потом, а когда открыл глаза, то увидел тебя, лисенок.
    Выслушав малыша, лисенок в задумчивости почесал за ухом.
    - Значит, ты твердо решил найти папу? - переспросил он. Получив утвердительный ответ, лисенок надолго задумался.
    - Я не знаю ничего про машину, напавшую на вас, но ты, оказался в холмах, где никто ничего не знает о рассказанных тобой чудесах, да и людей здесь отродясь не было. Если бы здесь до тебя были другие люди, я бы об этом обязательно знал из рассказов матери и отца. Они отличные рассказчики. Могут рассказывать интересные истории весь день напролет.
    - Особенно если день дождливый и смурной, и на минуту нельзя выбраться из норы, чтобы не вымокнуть до нитки. С их рассказами время летит быстрее, и кушать не так сильно хочется.
    - Я знаю, откуда ты пришел, - заявил лисенок. - Я в этом уверен. Почти.
    Он рассказал малышу о случившемся здесь прошлой ночью, невольным свидетелем чего он стал. И даже пострадал при этом, получив оплеуху от отца, когда, перепуганный насмерть, кубарем ввалился в общее убежище, где расположилось на ночлег его многочисленное семейство.
    - Если ты и есть тот самый огненный шар, упавший за черничным кустом, то второй огненный шар, более крупный, упавший за лесом, твой папа. Значит, тебе нужно идти туда!
    - А что такое лес? - изумился малыш. Ты отведешь меня к лесу?
    - Ну, лес, - замялся лисенок, - это такое место, где много-много деревьев! - А вообще я и сам там не был, хотя мне давно хочется там побывать, - признался молодой лис.
    - Так ты отведешь меня к лесу? - повторил малыш свой вопрос.
    - Я постараюсь! - честно признался лисенок. - Вот только вряд ли я проведу тебя к самому лесу. Тебе понадобятся и другие провожатые. Но ты не волнуйся, наша степь густо заселена, и я уверен, в провожатых у тебя дефицита не будет. Вряд ли кто из местных жителей откажет в помощи малышу.
    - Ну, тогда пошли прямо сейчас, нужно торопиться, папочке нужна моя помощь!
    - Конечно, пойдем, но только давай сначала позавтракаем.
    Малыш согласно кивнул и они с лисенком уселись возле черничного куста, с аппетитом поедая сочные, аппетитные плоды, по вкусу напомнившие малышу любимые карамельки.
    На некоторое время над холмом повисла тишина, прерываемая лишь довольным причмокиванием двух столь непохожих друг на друга существ, единых в одном, сходстве вкусов в отношении черничного куста. Почти одновременно новые приятели, довольно отдуваясь, отвалились от частично объеденного ими куста, вытирая мордашки перепачканные черничным соком. У малыша наевшегося вкусных ягод на лице был написан полнейший восторг. Довольной была и физиономия лисенка, хотя он не отказался бы и от жирной мыши, что пришла бы полакомиться ягодами к черничному кусту.
    Поев, друзья поднялись с земли, и неторопливо зашагали с холма вниз, навстречу очередному холму, в направлении указанного лисенком озера. У малыша зрение было не столь острым, как у молодого представителя лисьего племени, и как он не напрягал зрение, разглядеть что-нибудь за бесконечной вереницей холмов, так и не смог. Оставалось надеяться на звериное чутье нового друга, уверенно ведущего малыша по одному ему ведомому маршруту.
    Они шли рядом, оживленно болтая о разных пустяках, удивляясь и удивляя. Ибо было в их мирах столько различий, что и представить трудно. За разговором незаметно летело время. Позади у путешественников оставались все новые и новые холмы, счет которым малыш давно уже потерял, хотя он, к зависти многих своих ровесников в садике умел считать, правда еще только до пяти.
    Устав, они усаживались на покрытый пышным травяным ковром холм, не переставая болтать. А иногда даже ложились, чтобы понежиться под ласковыми солнечными лучами, дать отдохнуть натруженным в дороге ногам.
    Они болтали так громко, что окрестная живность издалека знала об их приближении. И если голос маленького человека был им незнаком, и поэтому не сулил опасностей, то голос лиса, пусть даже молодого, был известен обитателям холмов. И они старались держаться подальше от его обладателя, во избежание печальных последствий.
    Всю дорогу малыш крутил головой по сторонам, пытаясь разглядеть иных обитателей холмов, о которых ему рассказывал лисенок. Судя по словам его рыжего друга, их здесь превеликое множество, но ни одного из этих симпатичных и забавных существ, о которых столько рассказывал лисенок, малыш так и не увидел. По крайней мере вблизи. Мелькали в отдалении какие-то серые тени, размытые силуэты, тотчас же растворяющиеся в знойном солнечном мареве, стоило малышу замедлить шаг, и пристально вглядеться в заинтересовавший его объект.
    Чем дальше они уходили от жилища лисенка, тем чаще рыжий проводник оценивающе поглядывал по сторонам. Он тоже высматривал молчаливые серые тени, и не находил их. Но не жажда познания нового толкала лисенка на поиски. Причина была другой, гораздо более прозаичной. Лисенку хотелось есть, а ничего съестного, за исключением растущих в изобилии на холмах черничных кустов, им не попадалось. Они еще пару раз присаживались с малышом у кустов с большими, спелыми и сочными ягодами, чтобы поесть. Но если человеческий ребенок продолжал с удовольствием уплетать ягоды, то о лисенке этого сказать было нельзя. Он съедал пару-тройку ягод, чтобы утолить жажду, и ложился в тень кустарника, терпеливо ожидая, когда насытится его человеческий друг. Лисенок закрывал глаза и думал о родной норе, возле которой дурачатся его многочисленные братья и сестры. Или нежатся на солнышке, подставив под его живительные лучи довольно урчащие, набитые пищей животы. У лисенка в животе тоже урчало, но не добродушно, как у сытого зверя, а зло, как у изрядно оголодавшего хищника. Отец уже наверняка приволок к логову очередную большую и глупую птицу, по части добычи которых он был непревзойденный мастер. Да и мама лиса наверняка сделала уже не одну ходку к норе, сжимая в зубах очередного жирного грызуна. Эх, с каким удовольствием лисенок вонзил бы сейчас острые зубы не только в мышь, но и в тетерева, с вожделением вгрызся бы в еще теплое тело, через перья и пух добираясь до заветного мяса.
    Картины сего восхитительного действа так отчетливо вставали перед его мысленным взором, что лисенок не выдерживал и вскакивал на ноги, начинал кружить вокруг черничного куста, намекая своему человеческому другу о том, что нужно скорее заканчивать трапезу.
    А затем они снова шли дальше, и все повторялось в точности, вот только видения лисенка становились все ярче и отчетливее, а голод терзающий его, - острее и злей. Теперь он готов был вступить в схватку за кусок мяса со всем своим семейством, и был уверен, что без добычи он не останется. Черничные кусты постоянно заступающие им дорогу, и так привлекающие малыша, он уже почти ненавидел. Под таким же кустом, пышным, обильно усеянным ягодами, лисенок простился с малышом, пожелав удачи в поисках папы, а затем, махнув на прощанье своему маленькому другу огненно-рыжим хвостом, бросился бегом с холма вниз, несясь по своим следам к далекому, но такому желанному дому. Где его ждет вкусный ужин, и отдохновение после тяжелого, и насыщенного впечатлениями дня.


    Мышонок

    Помахав на прощание своему рыжему приятелю, малыш стал укладываться на ночлег. Солнце начинало садиться, и становилось все темнее. Брести по холмам в темноте, наугад, не имело смысла. К тому же малыш за прошедший день устал так, как не уставал никогда в жизни, и ещё ему ужасно хотелось спать. Его глаза то и дело закрывались. Последнюю сотню метров он прошел в полусне, постоянно спотыкаясь. Это не могло не остаться незамеченным для лисенка, ведущего себя так, словно он и не устал вовсе, словно не было позади долгого похода через холмы. Именно лисенок привел засыпающего малыша к этому кусту, где он сможет в безопасности отдохнуть ночью. Утром, по пробуждении, у него будет превосходный завтрак из сочных ягод с карамельным вкусом.
    Свернувшись калачиком под кустом, малыш закрыл глаза, и тотчас же погрузился в омут сна, глубокого и непроглядного, в котором не было ничего, лишь чернильная, непроницаемая пустота.
    Едва первые солнечные лучи осветили ласковым светом холмистый мир, малыш открыл глаза и осмотрелся, чувствуя необычайную бодрость и легкость в отлично отдохнувшем за ночь теле. Первое, что он увидел, - маленький серый зверек на уровне его глаз, в метре от головы. Сомнений не было, это тот самый зверь, о котором ему вчера рассказывал лисенок, которого он так стремился увидеть днем, довольствуясь лишь мелькающими вдали смутными, серыми тенями.
    Стараясь не шевелиться, малыш рассматривал расположившегося напротив его глаз симпатичного зверька, про которого ему столько рассказывал лисенок.
    Зверек, сидящий на задних лапках, был невысок ростом, сантиметров 10, или чуть больше. Имел вытянутую мордочку, карие глаза, и очень большие уши. Наверное, - подумал малыш, - такие уши нужны зверьку для того, чтобы издалека уловить приближение опасности. Ведь он такой маленький и беззащитный, что его может обидеть каждый. Его вчерашний проводник был не против, поймать и слопать такого вот симпатичного зверька. Всю дорогу, особенно ближе к вечеру, лисенок крутил головой по сторонам в поисках добычи. И возможно именно отменный мышиный слух вкупе с неопытностью молодого лисенка, были причиной тому, что никто из мышиного племени вчера не пострадал, да и вообще не встретился на их пути.
    Окраска зверька была буровато-охристой, и как главное украшение, - черная полоса идущая по хребту через всю спину. Зверек сидел на задних лапах, смешно выставив вперед более короткие передние, и во все глаза с любопытством разглядывал человеческого ребенка, существо доселе на холмах невиданное, о котором ему даже слышать не приходилось. В необычайном волнении мышонок подрагивал голым, длинным хвостом. Да время от времени открывал рот, обнажая две пары остро отточенных резцов. Словно пытаясь что-то сказать, и не находя слов.
    Мышонок жил неподалеку, в нескольких десятках метров от черничного куста, где нашел приют и ночлег человеческий ребенок. Этот куст был ему давно знаком. Нередко наведывался он сюда, презрев страх и родительские запреты. Мать с отцом запрещали ему уходить далеко от норы. Ведь в округе так много врагов и днем, и ночью. И каждый норовит напасть и обидеть представителя семейства мышиных, коих здесь обитало превеликое множество. Чтобы пересчесть по именам ближайшую родню, мышонку потребовались бы целые сутки, и то вряд ли бы он справился с заданием. Слишком огромным было мышиное племя, населяющее этот холм, и прочие холмы в окрестностях.
    Только родных братьев и сестер у мышонка было два десятка. Если считать двоюродных и троюродных, то их число возрастало в геометрической прогрессии. Мышата в их роду рождались пять раз в год. Быстро росли, взрослели, создавали семьи, заводили собственных детей, многократно увеличивая огромную по численности мышиную популяцию. Год нынче выдался благоприятным для мышиного племени, и для прочих живых существ населяющих холмы. От того, много ли в округе мышей, зависело и количество хищного зверья кормящегося за счет мышиной популяции, лис и хищных птиц, наиглавнейших мышиных врагов.
    Если бы не хищники, стремительно растущее мышиное племя заполонило бы собой всю округу, начисто уничтожив всю съедобную растительность. Сочные стебли трав, корешки, семена растений, зернышки зерновых культур, а также все ягоды и насекомых в округе. Уничтожив все съедобное, мыши начали бы голодать. А вслед за голодом приходит мор, жестокий и беспощадный, после которого на 90% вымирает вся популяция, и редким единицам уцелевших особей приходится возрождать маленькую жизнь в холмах заново.
    Лисы и хищные птицы спасали мышиную колонию от голода и мора, но весьма своеобразным способом, от которого у мышонка в жилах стыла кровь. Промозглыми дождливыми ночами он выслушал немало страшных историй о том, кто и как из его рода принял смерть. Истории были одна страшнее другой, и не было в них счастливого конца. Финал мышиной жизни происходил либо в пасти лисицы, либо в когтях хищной птицы. Третьего было не дано. Никто и никогда из мышей обитавших на холмах, не умирал своей смертью, от старости. Конец у всех был одинаково печальным. Каким бы ловким, хитрым и осторожным не был мышь, как бы не умел резво убегать и прятаться, все равно, рано или поздно, он становился добычей хищника. Этого не миновать, об этом знает каждый взрослый мышь, и даже глупый мышонок, высунувший в первый раз нос из норы. Каждый об этом знал, но в глубине души не верил, что подобная участь постигнет и его, и старался, как можно дольше продлить свое существование.
    Весь холм, являющийся для мышиного рода одним огромным обеденным столом, был изрыт норами, встречающимися на каждом шагу. В некоторых из этих нор жили, но большинство представляло собой небольшие тупиковые убежища. Не очень глубокие, и не имеющие запасного выхода. Предназначались они для того, чтобы в случае опасности нырнуть в нору и затаиться, пережидая когда все стихнет, и можно будет покинуть убежище, и продолжить кормежку. Кормежка была их любимым, и самым главным занятием. Есть они могли весь день, не чувствуя сытости, ощущая лишь блаженную тяжесть в набитом до отказа желудке.
    Временные убежища вещь хорошая, вот только не всегда они могут выручить и спасти. Все зависит от хищника заявившегося на холм за кровавой данью. Если опасность придет с неба, такая нора оказавшаяся поблизости, как нельзя кстати. Главное успеть добежать до нее, нырнуть вниз, в прохладную глубину, и можно перевести дух. Опасность миновала! Гораздо хуже, если на холм пожаловала лисица, и если она голодна, и еще не успела позавтракать. В этом случае она будет очень настойчива. Лисье племя знает мышиный секрет, и лиса не успокоится, пока не добьется своего.
    Если лисица сыта, она махнет лапой на исчезнувшего в норе грызуна и выберет иной объект для охоты, благо мышей на благодатном холме более, чем достаточно. Но если лиса голодна, тогда она не отступится, и затаившемуся в убежище мышу несдобровать. Лисы хорошо умеют копать. В случае надобности они могут вырыть нору для своего семейства, но редко это делают, предпочитая занимать готовые для проживания норы, изгнав оттуда, а порой и сожрав ее прежних хозяев.
    Лисе ничего не стоит разрыть до основания неглубокую нору-убежище и схватить затаившегося там, дрожащего от ужаса зверька, оцепенело наблюдающего за приближением смерти, отчетливо слыша, как часы его жизни отсчитывают последние мгновения его существования в этом мире. А затем один смертельный миг, и бьющееся в смертных конвульсиях тело взмывает ввысь в клыкастой пасти рыжего зверя. Остается лишь один, ничтожно малый шанс, которым почти никто не пользуется, парализованный ужасом приближающейся смерти. Метнуться вперед, что было сил, и попытаться проскользнуть мимо несущих смерть когтистых лап, мимо смертоносных зубов хищника. Редко кто из мышей пользовался этим последним шансом, и редко кому из попытавшихся, удавалось им воспользоваться, и остаться в живых. Даже если удастся проскочить мимо рыжего зверя нужно мгновенно принять решение и выбрать нору, в которой исчезнуть. И если далекие мышиные боги будут благоприятствовать зверьку, мышь сделает правильный выбор, и нора, в которую она ускользнет, окажется настоящей, жилой. Со множеством ходов-выходов, различных разветвлений, длиной и глубиной в несколько метров. В такой норе лиса преследовать добычу не станет, тявкнет досадливо вдогонку, и пойдет искать более доступную добычу. Если мышу не повезет, и нора окажется лишь временным убежищем, то зверьку конец. Второй раз за день такой фокус не пройдет ни у кого из мышей. Лиса будет настороже, и не позволит снова оставить ее с носом. Она будет настойчива и осторожна, и своего уже не упустит. И забившемуся в угол грызуну остается лишь одно, - умереть от страха, чтобы не чувствовать боли, когда острые зубы зверя вонзятся в трепещущую плоть.
    Появление лисицы на холме всегда означало смерть. Появление хищной птицы в небе, также сулило смерть. Кому-то повезет больше, кому-то меньше, а кому-то не повезет вообще. В норе, даже во временном убежище легко укрыться от хищной птицы. Промахнувшись в стремительном броске, птица теряет интерес к ускользнувшей от нее добыче, и взмывает ввысь, кружа над холмами, высматривая очередную жертву, которой повезет гораздо меньше. От птицы можно укрыться во временной норе, но от этого они не менее опасны, чем лисы. Птицы редко промахиваются. Очень редко. Последнее, что чувствует перед смертью мышь, это резкое дуновение ветра, и пронзительная боль пронизывающая тело от острых когтей хищника. А затем вознесение ввысь, в заоблачную даль, где обитают эти безжалостные убийцы. Пьянительный полет, неповторимое ощущение высоты. Вот только никто из мышиного племени не видит этого, не испытывает восторженных чувств. Мыши, ставшие добычей пернатых хищников, не чувствуют уже ничего, умирая практически мгновенно еще там, на земле, в когтистых объятиях хищной птицы.
    Рыжего грабителя лиса, крадущегося для очередного грабежа и насилия, можно заметить издалека, и вовремя спрятаться, затаиться, чтобы не привлечь его внимания. От птицы не спрятаться, так как ее невозможно увидеть. По строению тела, мыши не приспособлены для слежения за небом, что как нельзя кстати для пернатых хищников.
    Если б лисица, или коршун, приходили к ним на холм в единственном числе, один раз в день, с этим еще можно было бы смириться. Но они охотились на холме весь день, и их было так много, что казалось, пернатые и лисьи семейства объединились для того, чтобы извести под корень беззащитное мышиное племя.
    Но среди облюбовавших холм в качестве охотничьего угодья хищников, не было особой дружбы. Лисы побаивались пернатых хищников камнем падающих с небес. Охотясь, они то и дело опасливо поглядывали в небо, с подозрительностью следя за парящими в небесах черными точками. Взрослого рыжего зверя птица вряд ли могла убить, а вот ранить, или покалечить, запросто. С маленьким лисенком они легко могли справиться, поэтому последним приходилось всегда быть начеку, зачастую в ущерб собственной охоте. В свою очередь и лисы не упускали возможности прикончить совсем еще юного, или ослабевшего от старости коршуна. Вражда между ними тлела извечно, то затухая, то разгораясь, но никогда не прекращаясь совсем. Единственное, что их объединяло, это любовь к мышиному племени, которая совсем не радовала пронырливых представителей рода грызунов.
    Глядя на невиданное существо расположившееся за черничным кустом, мышонок размышлял. На лисицу оно непохоже, и тем более не похоже на птицу. Рассказов об этих врагах мышиного рода он наслушался достаточно, чтобы с уверенностью судить, что так оно и есть.
    Мышонок сидел на задних лапах и размышлял. Подойти поближе, чтобы лучше разглядеть неведомое существо, или убежать пока не поздно? С одной стороны это существо ему неизвестно. А всего неизвестного и непонятного нужно избегать, так его учили отец и мать. С другой стороны, существо не проявляет в отношении него никакой агрессии. Оно вообще ничего не предпринимает, только смотрит на него васильково-синими глазами. Мышонок сердцем чувствовал, что неведомый гость не враг, что он не опасен, и не обидит его. К тому же мышонку очень хотелось есть. Мышонок любил чернику, отдавая ей предпочтение из всего разнообразия растительных блюд, которых было полно на их холме. Вокруг было множество разных съедобных растений и корешков, вкусных семян, а также неповоротливых насекомых, превосходных на вкус. Но мышонку хотелось черники. Именно сегодня, и именно сейчас!
    Подождав еще немного, и не заметив никаких признаков агрессии со стороны пялящегося на него существа, мышонок собрался с духом и прыгнул, в одном прыжке покрыв половину отделяющего его от незнакомца расстояния. Приземлился на задние лапы и затих, не сводя глаз с неподвижно лежащего на земле тела, готовый при малейшей опасности метнуться в сторону, и укрыться в ближайшей норе.
    Его опасения оказались напрасными, никто не собирался на него нападать. Он протянул лапу за спелой ягодой, сорвал ее, положил в рот, и закрыв от наслаждения глаза, принялся жевать. Вскоре мышонок совсем осмелел и совершенно перестал бояться незнакомца, с аппетитом поглощая ягоды. Он едва не подавился ягодой, поперхнувшись, когда незнакомец, которого он перестал считать живым, а значит и опасным, неожиданно заговорил.
    - Мыша, мыша!, - позвал он.
    Мышонок поперхнулся, и закашлялся, пытаясь освободить горло. Если бы не это обстоятельство, он был бы уже далеко отсюда!
    - Мыша, не бойся, я тебя не обижу! Я тоже маленький, и я хочу играть!
    Мышонок выплюнул застрявшую в горле ягоду, и во все глаза уставился на говорящего. В то, что существо живое, он готов был поверить с легкостью, но в то, что оно ещё и говорящее! И причем не на каком-нибудь диком и непонятном языке, а на чистом мышином, на котором разговаривали все обитатели холма. От подобного субъекта следовало держаться подальше. Существо непонятное, и очень странное, а странного нужно избегать. Мышонок помнил наставления папы с мамой. И хотя говорящее существо по-прежнему не вызывало у него опасений, мышонок на всякий случай отпрыгнул назад, из-за чего расстояние между ними увеличилось, как минимум вдвое. Возможно, причиной принятого мышонком решения послужили два ряда белоснежных зубов явившиеся его взору, когда незнакомец заговорил. Подобным набором зубов мышонок похвастаться не мог. У него, как и у всего мышиного рода населяющего холмы, было всего четыре резца. Два сверху, два снизу, которых вполне хватало для жизни, тем более что жизнь, при обилии хищников вокруг, не была слишком долгой.
    - Мыша, не уходи!, - попросило существо. - Останься, я тебя не обижу! - Хочешь ягоду?
    С этими словами существо протянуло руку к кусту и сорвало целую пригоршню ягод. Затем осторожно протянуло руку к невольно попятившемуся мышонку, и остановило её в нескольких сантиметрах от его мордашки. Поколебавшись пару секунд, мышонок выбрал из протянутой ему горсти самую большую и спелую на вид ягоду, и вонзил в нее зубы. Оставшиеся ягоды рука сложила подле его ног, и вновь потянулась к кусту.
    Сорвав еще одну пригоршню ягод, рука приблизилась к лицу незнакомца, и ягоды исчезли у него во рту. А затем он, закрыв глаза от удовольствия, начал жевать, точно также, как и мышонок всего пару секунд назад. Незнакомец ест ягоды, значит он не хищник, успокоился мышонок, и даже почти совсем не испугался, когда пришелец зашевелился, и поменяв горизонтальное положение на вертикальное, сел.
    - Меня зовут Малыш!, - сказал он, вопросительно поглядывая на продолжающего жевать мышонка.
    - Я мышонок!, - ответил тот с набитым ртом.
    - Ты здесь живешь!?
    Мышонок с минуту молчал дожевывая остатки ягод, а затем, утерев перепачканную ягодным соком мордашку и опоясавшись голым хвостом, ответил.
    - Мы мыши живем здесь, на холме. Мы всегда жили здесь, и будем здесь жить вечно!
    - И вы никогда не покидаете свой холм?, - спросил малыш.
    - А зачем?, - удивился мышонок.
    - У нас здесь есть все, что нужно для жизни. Вода, еда, просторные и сухие жилища. Зачем нам идти куда-то еще?
    - Значит, ты ничего не знаешь про озеро, что раскинулось за вашими холмами?
    - Озеро? - А что такое озеро?, - снова удивился мышонок.
    - Озеро, это такое место, где много-много воды. Где можно плавать, и даже построить плот, чтобы путешествовать на нем по озеру.
    - Ты вообще знаешь, что такое вода?
    - Конечно, знаю! И если честно я ее не очень-то люблю! И все мои многочисленные родственники не любят воду, по крайней мере, когда ее становится слишком много.
    - Когда начинаются дожди, мы сидим в норах и носа наружу не кажем, потому, что смотреть там нечего, кроме пугающих водных валов, катящихся вниз с вершины холма.
    - Много воды означает голод. В пасмурную погоду никто не рискнет выбраться из норы и отправиться на кормежку. Слишком сильны низвергающиеся с холма водяные потоки. Они легко могут утащить за собой вниз не только такого малыша, как я, но и взрослую особь. И если не убить, утопив в своей пучине, то унести далеко от дома. В такую погоду нечего и думать о возвращении домой, а значит придется искать укрытие у подножия холма, где беснующийся водяной поток освободит мыша из своего плена. И придется бедолаге в одиночестве, в незнакомом месте, в какой-нибудь заброшенной норе, или вообще под корягой, или в расселине среди камней коротать ненастные дни, в ожидании солнца и хорошей погоды. А затем еще нужно вернуться домой, что сделать гораздо труднее в дни, когда оголодавшее за непогоду хищное зверье нагрянет на их холм со всей округи!
    - Но ведь без воды жить нельзя! - возразил мышонку малыш. - А что же вы пьете?
    - Воду, - ответил мышонок. - Мы любим воду только когда ее немного, совсем чуть-чуть!
    - Рано утром на листьях растений скапливаются капельки росы, которых нам вполне хватает для того, чтобы напиться и умыться.
    - А разве ты не любишь играть с водой? - удивился малыш. - Бегать по лужам, прыгать в них, назло папе и маме, разбрызгивать во все сторону водяные брызги. И смеяться от души от собственных проказ.
    - А что такое лужа? - спросил мышонок.
    - Лужа, это когда очень много воды. Не так много, как в озере, но достаточно для того, чтобы прыгать в ней, обрызгивая проходящих мимо людей.
    - Я не понял, что значит много воды? - Насколько много?
    - Примерно вот так! - показал малыш рукой на уровне щиколотки. - Самая обычная лужа, недостаточно глубокая, чтобы вымокнуть, но вполне подходящая для игр.
    Мышонок усмехнулся, прежде чем ответить.
    - Это для тебя лужа мелкая. Для меня это целое озеро, в котором не особенно попрыгаешь.
    Малыш смерил взглядом мышонка и вынужден был согласиться с его словами. С таким ростом по лужам действительно не попрыгаешь! По его лужам, которые для мыша целые озера. Для мышонка лужа это несколько капель воды слившихся воедино на каком-нибудь плоском камне.
    - Я не люблю воду, - нарушил молчание мышонок, - если использовать ее иначе, кроме питья. - И умываться я не люблю. Но мама и папа заставляют нас с братьями и сестрами умываться каждое утро.
    - А еще они заставляют нас чистить по утрам зубы можжевеловой веточкой, что мы делать не любим, но приходится, ибо ослушника ожидает суровая трепка от родителей.
    - Я тоже не люблю умываться и чистить зубы, - обрадовался малыш. - Но приходится, иначе мама с папой будут ругаться, и могут даже наказать, не пустить на улицу, или оставить без конфет, которые я так люблю!
    - Все родители одинаковые! Что человеческие, что мышиные. Все они заставляют своих деток делать то, чего им делать совсем не хочется, - философски изрек мышонок.
    - А что такое конфеты, которые ты так любишь?, - спросил он.
    - Конфеты! Это такая вкуснотища! - Твердый комочек со сладкими ароматами, который приятно смаковать, перекатывая во рту.
    - А какие они на вкус, эти конфеты?
    Малыш на секунду задумался.
    - По вкусу, как черника, под кустом которой мы сидим. - А еще бывают со вкусом апельсина, банана, вишни, смородины, малины, и прочих ягод!
    - Чернику я знаю! - сказал мышонок. - Я люблю ягоды черники, и частенько бегаю к этому кусту, чтобы полакомиться, не взирая на запреты отца с матерью, нередко получая от них по возвращении изрядную трепку.
    - Мне тоже устраивают трепку, если поймают таскающим конфеты из ящика комода. Хоть я и маленький, но для меня добраться до конфет не проблема, если их не прячут на кухне в шкафу. Тогда приходится просить, чтобы кто-нибудь из взрослых достал мне конфету. Вот только так часто, как мне того хотелось бы, их никто давать не будет.
    - Взрослые говорят, что малышам вредно есть много конфет, хотя, что в том вредного, лично мне не понятно.
    - Конфеты растут в комоде, или в шкафу? - спросил мышонок.
    - Нет, - ответил малыш. - Там они не растут точно! Конфеты растут на полках в магазине, как и прочие продукты, за которыми мы ходим с мамой и папой. - Там их так много, что глаза разбегаются, хочется сразу всего и много. Вот только родители берут что-то одно, и всего чуть-чуть. Хватает всего лишь на несколько дней.
    - Я люблю не спеша разворачивать фантик, чтобы достать оттуда аппетитно пахнущую конфету, несколько мгновений подержать ее в руках наслаждаясь ее видом, прежде чем засунуть в рот.
    - А что такое фантик?
    - Фантик это разноцветная бумажка с красочным, замысловатым рисунком, которой интересно играть!
    - У нас на холме нет фантиков! Но по осени откуда-то издалека прилетают листья. Желтые, зеленые, красные. Самых разнообразных форм и размеров, порой с весьма причудливыми узорами.
    - Я люблю играть с листьями, дурачась на вершине холма. За это мне частенько влетает от родителей. Они говорят, что мышь не должна быть такой беззаботной и легкомысленной.
    - В этом году листья на холм еще не прилетали. Я еще очень маленький, мне всего лишь месяц отроду. Я никогда не видел летающих листьев, только слышал о них из рассказов родителей.
    - Рассказами они заполняют дождливые, промозглые дни, когда наружу и носа высунуть нельзя из-за низвергающихся с небес водяных потоков.
    - Ты никогда не видел листьев? - изумился малыш.  - Листьев, прилетающих к вам из леса, который находится за озером, к которому я иду?
    - Я видел листья, иначе я бы не смог так красочно их описать. - Листьями вперемежку с сухой травой выстлан пол нашего жилища. Спальная комната, и кладовые, которые наполняются под завязку к зиме, и пустеют с наступлением лета.
    - С этими листьями я и играл. И хотя большинство из них стало невероятно ломкими, или наоборот, слишком вялыми, встречались и хорошие, с которыми так интересно играть. - Я бы играл с ними весь день, прерываясь лишь для того, чтобы перекусить. Но увы, наши желания зачастую не совпадают с возможностями.
    - Родители запрещают тебе играть сколько хочется? - спросил малыш.
    - У меня тоже так бывает. Но только вечером, точнее ночью. Когда совсем не хочется спать, охота играть и дурачиться в то время, как мама пытается уложить меня спать.
    - Взрослые они большие и сильные, и поэтому всегда побеждают. Если я не слушаюсь и капризничаю, мама бьет меня больно по заднице, и укладывает на подушку. - Там я и засыпаю, глотая слезы от обиды и несправедливости.
    - Папочка меня никогда не бьет! Он меня любит, гуляет со мной на улице и играет. Я его очень люблю! Даже больше, чем маму, которая часто надирает мне задницу.
    - А я люблю папу и маму одинаково. Они и шлепают меня одинаково. Тумаки мне достаются от обоих родителей! Приходится терпеть, ведь они всегда правы, и лупят меня для моей же пользы.
    - У нас на холмах очень опасно. Под землей, где мы живем, спокойно, и тихо. Только всю жизнь прожить под землей невозможно. Ведь нужно что-то есть, делать запасы на зиму, когда еды на вершине холма почти не будет совсем, и нашему семейству придется довольствоваться сделанными осенью запасами семян, корешков, злаков, и прочих вкусностей, составляющих наш повседневный рацион.
    - Летом мы беззаботны, и ленивы. С приходом осени все меняется. Для лени и праздного безделья просто нет времени. Мышиная колония обитающая на холме начинает делать запасы на зиму. В это время года мы почти все время находимся на поверхности, запасаясь зерном и семенами, спеша уложить урожай в кладовую, чтобы поскорее отправиться наверх за новой добычей.
    - Это самое трудное время года. И самое опасное. Именно осенью мышиное братство несет самые ощутимые потери от обитающих в холмах и за их пределами хищников. - Лисицы и хищные птицы прилетающие с гор, в это время года также трудятся с удвоенным рвением, стремясь по полной воспользоваться благодатным временем, столь щедрым на добычу, которая не так осторожна и осмотрительна, как прежде.
    - Лисы, и орлы жрут в три горла, стремясь за время мышиной страды нагулять как можно больше жиру в ожидании зимы, которая будет холодной, и скудной по части добычи.
    - Мыши зимой на поверхности проводят совсем мало времени, пытаясь добраться до травы и корешков укрытых толстым слоем снега. Найденная под снегом еда не такая вкусная и питательная, как та, что хранится в кладовых. Но это все равно что-то. Это в первую очередь экономия хранящихся в кладовой запасов. Ведь неизвестно, сколько времени продлится зима, когда холмы очистятся от снега, чтобы у их обитателей появилась хоть и по-весеннему скудная, но все-таки еда.
    - А как вы узнаете о том, что наступила осень? - поинтересовался малыш.
    - Я осень еще не видел. О ней могу судить только со слов мамы и папы. - Они говорят, что о приближении осени им рассказывают разноцветные листья, прилетающие издалека. С первыми листочками, предвестниками зимы, начинается мышиная страда.
    - Все мыши, от самых больших и старых до совсем еще крошечных, принимают участие в осенних работах. - Старшие заготавливают запасы на зиму, младшие наводят порядок в норах, убирая оттуда их прошлогоднее содержимое, выстилая пол жилища и кладовых сухой травой, а также прилетевшими издалека разноцветными листьями.
    - Когда на холм прилетят листья, я вместе с родителями и старшими братьями-сестрами пойду заготавливать для нашего семейства семена и зерна злаков, оставив сбор травы и листьев на долю младших, которых еще нет, но которые обязательно появятся ближе к осени.
    - А вы, люди, тоже делаете запасы на зиму? Тоже прячетесь в норах в ожидании теплых дней? - спросил мышонок.
    - Мы делаем запасы постоянно, круглый год. Но понемногу. У нас нет кладовой, и тем более двух, как у тебя в норе. У нас есть буфет на кухне, в котором хранятся все наши запасы.
    - Вы так мало едите, что обходитесь без кладовой? - удивился мышонок.
    - Да, нет! - ответил малыш.  - Мы любим покушать. Я хоть и самый маленький, но присаживаюсь к столу несколько раз за день. С братом, с сестрой, с мамой и папой, если все они обедают по отдельности. Ну, и, конечно же, я никогда не пропущу ужин, когда вся семья собирается за одним столом.
    - Вспомнил! - вскрикнул он, напугав невольно попятившегося мышонка. - Еще есть холодильник, в котором тоже хранится много вкусного. Вот только открывать его я еще не умею, потому что маленький.
    - Все равно непонятно, как можно не запасаться продуктами на зиму?
    - А зачем? - в свою очередь удивился малыш.-Мы ходим с мамой и папой в магазин, где продукты есть каждый день, в любое время года. Отдаем деньги, забираем покупки, и уходим домой.
    - А что такое деньги? - заинтересовался мышонок, прыгнув поближе к своему новому, большому другу.
    - Деньги это красивые, разноцветные бумажки с нарисованными городами.
    - Ага! - воскликнул мышонок, - я понял! Деньги это фантики в которые заворачивают конфеты, что ты так любишь!
    - Нет, нет! - возразил малыш. - Фантики и деньги это разные вещи, хотя мне нравятся и те, и другие. Вот только с фантиками родители разрешают играть, а с деньгами нет.
    - Так в чем же разница? Ты же говорил, что и фантики, и деньги, это разноцветные бумажки с рисунками.
    - Есть одно отличие!  - На деньгах помимо рисунков есть еще цифры, которых нет на фантиках. Эти цифры и представляют для взрослых ценность. Чем цифр больше, тем ценнее денежка, тем больше на нее в магазине можно купить всяких вкусностей!
    - Я знаю все цифры, которые нарисованы на деньгах! - с гордостью сообщил малыш. - Я даже умею считать, правда всего до пяти. Мама с папой говорят, что цифр всего десять, но стоя рядом друг с другом они создают такие невероятные комбинации, что нужно ходить в школу, чтобы понять их значение.
    - А что такое школа? - спросил мышонок.
    - Школа это место, куда ходят сестра и брат. Они уже большие. Мне предстоит еще несколько лет ходить в садик, прежде чем я попаду в школу.
    - А что делают в школе?
    - В школе изучают цифры, буквы, которые есть и на деньгах, и на фантиках, а также прочие мудреные науки, без знания которых невозможно стать взрослым.
    - У нас тоже есть школа! - обрадовался мышонок. - Своя школа, домашняя. Занятия в ней начинаются зимой, с наступлением холодов, когда на поверхности слишком холодно для игр и прогулок, а в норе тепло и уютно. И набитые под завязку кладовые дают уверенность в завтрашнем дне.
    - А где вы берете учителей? - спросил малыш. - Они приходят к вам из других нор?
    - Зачем? - удивился мышонок. - Учителя живут вместе с нами. Это мама и папа. Они знают все, что нужно знать мыши во взрослой жизни. Они обо всем рассказывают, учат всему. Ведь большинству из мышиного семейства по весне предстоит покинуть отчий дом. Чтобы обзавестись собственным домом, семьей и детьми, которым нужно будет передать полученные от родителей знания и умения. Чтобы подготовить уже своих детей к взрослой жизни, когда придет их черед.
    - Поэтому мы учимся прилежно, стараясь не пропустить мимо ушей ничего из услышанного, чтобы все запомнить и передать потомкам, когда придет наше время.
    - А разве у вас не так? - спросил мышонок.
    - Наверное, нет. По крайней мере, в садике, куда я хожу, точно не так. Нас там тоже учат, но понемногу, совсем не так, как в школе. И учат нас чужие тёти, а не наши родители.
    - Чужие дяди и тети к нам не ходят даже просто в гости, не то, чтобы кого-то учить. Зимой все предпочитают сидеть в своих норах, выходя на поверхность только в случае крайней необходимости.
    - И весной, и летом, холмы опасны для жизни, зимой же они опаснее вдвойне. Слишком приметна бурая мышка покинувшая уютную норку по какой-нибудь надобности на ослепительно-белом снежном ковре, укрывающим холм. Слишком легко высмотреть грызуна оголодавшему хищнику бродящему поблизости в поисках добычи, со сведенным от голода желудком.
    - К тому же зимой еще слишком свежи в памяти кошмарные потери, что понесла мышиная колония за время осенней страды, полной ежедневных хлопот связанных с подготовкой к зиме. Слишком многих родственников не досчитывается каждая мышиная семья, чтобы быстро и легко забыть об этом.
    - У нас нет хищников в мире, в котором я живу! - сказал малыш. - Никто не пытается съесть меня, или маму с папой. Хотя чудовищ хватает и у нас, и многие из них враждебны людям.
    Малыш рассказал мышонку историю о своем папе. Ту самую, что прошлым утром рассказывал своему первому другу встреченному в здешних холмах, рыжему лисенку приведшему его сюда, за много холмов от родной норы. Как и в прошлый раз, малыш закончил свой рассказ вопросом. Поможет ли ему мышонок отыскать папу, который где-то там, за озером, за лесом, ждет малыша, нуждается в его помощи.
    Выслушав малыша, мышонок задумался, закрыв глаза и замерев в неподвижности. Он думал так долго, что малышу стало казаться, что мышонок заснул, и он уже начал подумывать о том, не разбудить ли его, не повторить ли вопрос еще раз.
    Но мышонок не спал. Он думал. Как помочь человеческому ребенку, и уцелеть самому в этом жестоком мире. Отпустить его одного он не мог, но и отправляться в поход прямо сейчас было смертельно опасно. Нужно было найти компромисс. И когда малыш потерял терпение и уже собрался разбудить новоявленного друга, мышонок открыл глаза.
    - Я помогу тебе! Ведь я твой друг, а друзья должны помогать друг другу. Я проведу тебя через холмы столько, сколько смогу. Но не сейчас. Сейчас слишком опасно. Позднее, когда схлынет дневная жара, а на землю лягут первые сумеречные тени надвигающегося вечера.
    - А я всегда считал, что гораздо опаснее находиться на улице вечером, а тем более ночью! - сказал малыш. Об этом мне всегда твердили отец с матерью, об этом нам рассказывали и воспитательницы в детском саду.
    - Возможно в вашем, человеческом мире все так и есть, но у нас все иначе. С наступлением темноты опасность, преследующая нас все светлое время суток, заметно ослабевает, хотя и не исчезает совсем.
    - Лисы и хищные птицы, прилетающие на холмы с далеких гор, заканчивают охоту и возвращаются домой, к своим норам и гнездам. Можно вздохнуть чуточку свободнее, и немного расслабиться. Только совсем чуть-чуть, помня о том, что не все хищники ночью спят. Некоторые из них только-только начинают охотиться, вот их то и следует опасаться.
    - А что, помимо лис и хищных птиц живущих в горах у вас есть и другие враги? - спросил малыш.
    - Конечно! - ответил мышонок. - Правда я их никогда не видел. Я еще слишком молод, чтобы знать обо всем, и все видеть. Но мои родители, и другие более старшие родственники, встречались с ними.
    - И что это за звери? - испуганно спросил малыш. - Они огромные, страшные и злые?
    - Это не звери. Это птицы. Они живут в лесу, и иногда прилетают оттуда на холмы, чтобы полакомиться мышатиной. Они отлично видят в темноте, и не пропустят даже еле заметного движения в траве. Их полет стремителен и бесшумен, когти остры и смертоносны, не оставляют никаких шансов уцелеть попавшемуся в их когтистые объятия зверьку.
    - Зовут этих ночных убийц совами. Они очень большие, злые и страшные! Сове ничего не стоит одной лапой схватить и прикончить такого малыша, как я!
    - Хорошо, что на наших холмах они редкие гости, и появляются здесь нечасто, предпочитая охотиться либо в лесу, либо на прилегающих к нему территориях. Появления этих кровожадных тварей очень редки в наших краях, но всегда сопряжены со многими жертвами, настолько опасен этот, пришедший из леса враг.
    - А меня, сова тоже может схватить одной лапой и сжать своими ужасными когтями? - спросил малыш дрожащим голосом.
    Мышонок на мгновение задумался, а затем отрицательно закрутил головой.
    - Нет! Конечно же нет! - Насколько я знаю из рассказов старших, совы огромны, но не до такой же степени! Они огромны для нас, мышей, ты же будешь гораздо больше любой из сов, и тебе не сложно будет прогнать ее, если она объявится на твоем пути.
    Выслушав своего маленького серого друга, малыш заметно повеселел.
    - Ну, тогда нам нечего бояться! Я прогоню сову, если она встретится нам на пути, а если птичка будет столь же назойливой, сколь непонятливой, угощу ее палкой.
    Малыш потянулся к черничному кусту, и выломал из него прут подлиннее и потолще, с которым ему не страшна будет встреча с любым хищником обитающим в округе.
    За этим занятием его и оставил мышонок. Пообещав вечером вернуться, шустро шмыгнул в траву и растворился в ней, исчезнув по своим, мышиным делам.
    Очистив прут от листьев, несколько раз рубанув воздух получившимся оружием, малыш довольно рассмеялся, и прилег под сень куста, спасаясь от солнечного зноя. Незаметно для себя самого он закрыл глаза и уснул, проспав до заката. Он спал бы и дальше, если бы не мышонок, пробравшийся к черничному кусту, чтобы вести своего человеческого приятеля на поиски папы.
    Вскоре они бодро шагали с холма вниз, в направлении очередного холма, бесчисленное множество которых лежало на пути к озеру, за которым начинался лес. Лес, за которым упал огненный шар, в котором, по утверждению лисенка, и должен находиться его папа.
    Идти приходилось очень медленно. Малыш едва переставлял ноги. Но не потому, что устал, или хотел спать. Он отлично выспался и прекрасно отдохнул ночью и днем. И готов был шагать бодрым шагом и без промедления всю ночь напролет. Он бы так и поступил, будь его провожатым шустрый лис. Но сейчас его вел мышонок, выбивающийся из сил, чтобы приладить свой торопливый бег к неспешным шагам человека. Слишком разных были они габаритов, чтобы одинаково чувствовать расстояние. Слишком часто, как казалось малышу, они останавливались на привал, и слишком долго отдыхали. Слишком редко они останавливались на привал, и слишком мало отдыхали, по мнению мышонка. Они были такие разные, человек и мышонок, объединённые одной целью, пересечь холмы.
    К концу их совместного пути мышонок вконец выдохся, в то время, как малыш не чувствовал усталости. Да и отчего ему было уставать, когда за всю ночь они миновали всего пару холмов, когда с лисенком прошли их в несколько раз больше.
    Он отпустил мышонка домой с рассветом. Когда небо стало сереть, меняя цвет из непроглядно чёрного, на бледно-серый. Малыш верил, что мышонок сумеет добраться до спасительной норы раньше, чем на его холм нагрянут проголодавшиеся за ночь лисы, и слетятся хищные птицы с гор. Он надеялся, что именно так и будет, и героический мышонок, совершивший невероятный для мышиного племени поход, вернется домой, к родным и близким. Он будет первым из мышей побывавшим так далеко от дома. Когда мышонок подрастет, он будет рассказывать своим домочадцам в промозглые и дождливые осенние дни о случившемся в его жизни приключении.
    Малыш совсем не устал, и мог бы идти вперед ещё очень долго, но не рискнул этого делать, боясь сбиться с пути. Хотя его маленький серый приятель никогда не видел озера, и даже не знал о его существовании, но он так уверенно вел их вперед, словно видел что-то там, впереди. Малыш проникся его уверенностью в выбранном маршруте. Кто знает этих зверей, возможно, внутри их есть некий компас, ведущий к цели, и нужно лишь эту самую цель указать.
    Любимый черничный куст отыскался поблизости, и малыш подсел к нему, то ли с поздним ужином, то ли с ранним завтраком. Наевшись спелых, сочных ягод, малыш лег на спину и стал наблюдать за тем, как из-за гор поднимается солнце, расцвечивая посеревший мир яркими красками. Нет на свете прекраснее зрелища, чем рассвет, вот только малыш не сумел насладиться им в полной мере. Предательская дремота вкупе с сытым желудком одолела его, погрузив в сон, полный света и красок.


    Суслик

    Разбудил малыша еле слышный размеренный хруст. Кто-то, что-то жевал, совсем близко от его убежища, не замечая его, или в неподвижности принимая малыша за некий неодушевленный предмет. Чтобы не спугнуть обедающего, малыш потихоньку открыл глаза и осмотрелся. В метре от куста он разглядел источник разбудившего его хруста. Очередной обитатель холмов сидя на задних лапах, в точности как его давешний приятель мышь, обхватил передними куст полыни и пригнул его к себе, с аппетитом обгладывая сочную зелень.
    Надо сказать, что вкусы у жителей холмов были весьма своеобразными. Малыш в своей жизни имел печальный опыт общения с полынью. Один-единственный раз, но и этого ему хватило, чтобы впредь держаться от нее подальше. Случилось это в дедушкином саду, куда они как-то приехали с мамой и папой, как говорили взрослые, отдохнуть. Только что это за отдых, когда нужно раздеться, и согнувшись в три погибели ползать по огороду, выдирая с заросших бурьяном грядок не нужную растительность. Малышу отдыхать подобным образом не хотелось. Он присел на краешек грядки с ведерком и совком, насыпая в ведерко землю и переворачивая его, чтобы полюбоваться получившимся произведением искусства. Но уже спустя полчаса подобная забава ему наскучила. К тому же он проголодался, и ему хотелось домой, или в домик, куда родители и дед побросали лишнюю одежду. Но домой его везти никто не собирался, как никто не торопился открыть ему дверь садового домика, несмотря на его требовательные крики.
    По-видимому, взрослые решили ни на что не реагировать, пока не разберутся с сорняками. И хоть кричи, хоть не кричи, бесполезно. А значит не стоит и напрасно глотку драть. Лепить куличики из земли малышу расхотелось. Он понял, что пока в огороде не исчезнет разросшаяся по всему участку трава, домой они не вернутся. А значит, он еще долго не посмотрит по телевизору мультфильмы, не поиграет с любимыми игрушками. И тогда он решил помочь взрослым разобраться с сорняками, внести посильную лепту в дело очищения огорода от заполонившей его сорной растительности. Начать он решил от забора, тем более, что взрослые проигнорировали этот участок, где многолетние сорняки разрослись наиболее густо. Трава, с которой ему надлежало вступить в сражение, была вдвое выше малыша, что его ничуть не смущало.
    Полный решимости покончить с травянистым злом раз и навсегда, малыш направился к ближайшему, нахально разросшемуся у самого забора травянистому кусту, и вцепившись в него обеими руками, потянул на себя. Но куст не желал поддаваться его потугам. Прочно уцепившись корнями за землю, насмехаясь над малышом и его потугами, тем самым все сильнее распаляя его заставляя злиться. Малыш кряхтел, пыхтел и сопел, но не на миг не прекращал ожесточенного сражения с полынью, оказавшейся первой на его пути очищения садового участка от обосновавшейся там травянистой скверны. Он упрямый, весь в папу, и обязательно добьется своего, чего бы ему это не стоило!
    Он продолжал изо всех сил тянуть на себя упирающийся полынный куст, не обращая внимания на смешки взрослых, которые на время прекратили свое занятие, с интересом наблюдая за сражением малыша с упрямым кустом. И чем больше он упирался и кряхтел, тем сильнее веселились наблюдающие за ним взрослые, тем отчаяннее и злее становился его напор. Он обязательно победит, докажет этому противному кусту, кто здесь главный.
    И он добился своего! Куст не выдержал настойчивого напора и поддался. Сперва чуть-чуть, самую малость. Но и этой малости хватило малышу, чтобы поверить в победу, и подналечь на давшего слабину противника. И куст пошел из земли гораздо быстрее, так быстро, что малыш не удержался на ногах и рухнул на землю, свалив на себя ненавистный полынный куст, и вывороченный вместе с ним огромный пласт сухой земли, засыпавшей его с головы до ног.
    Полынный куст прихлопнул его как тапок разгуливающего по кухне таракана. Земля попала малышу в глаза, рот. Вместе с землей во рту оказалась полынь, которую он по инерции успел пару раз куснуть. Полынный вкус описать было невозможно. Горечь невероятная! Он плевался целый день, и никакие соки и газировка не помогали ему избавиться от горечи поселившейся во рту. Его руки провоняли этой гадостью так сильно, что как он ни тёр их мылом, запах оставался неистребим. И даже спустя пару дней, когда закончились выходные и стало забываться огородное приключение, полынный запах исходящий от рук, напоминал ему об этой истории.
    Но самое обидное для малыша было вовсе не в том, что побежденный полынный куст в конечном итоге оказался верхом на нем. И даже не то, что он оказался с ног до головы засыпан землей. Обиднее всего звучал громкий смех взрослых, с интересом наблюдавших за его сражением с ненавистным кустом, мимо которых не прошел незамеченным столь впечатляющий финал. Они смеялись еще очень долго, продолжали посмеиваться над ним даже по дороге домой, чем очень злили и обижали малыша. И только огромная мороженка купленная папой на остановке возле дома, смогла примирить малыша с родителями. Своего в конечном итоге он все-таки добился. Они поехали домой, к любимым игрушкам и мультфильмам, оставив зловредные сорняки на попечение дедушки.
    Глядя на жующего с огромным удовольствием горький полынный куст зверька, малыш невольно поморщился. Его гримаса не осталась незамеченной грызуном, который, обедая, не переставал поглядывать на лежащее под черничным кустом неподвижное тело, которое из неживого, внезапно превратилось в самое, что ни на есть живое.
    Зверек отпустил полынный куст, который держал передними лапами возле рта, и во все глаза уставился на малыша. Такой смешной с щеками полными сочной зелени. Едва проснувшись, малыш принял его за своего вчерашнего приятеля, с которым брел по холмам этой ночью, но, приглядевшись, он понял, что это не так. Этот зверек определенно был другим! И если поначалу, когда он сидел сгорбившись, прикрывшись полынным кустом, которым с удовольствием закусывал его и можно было спутать с мышом, то теперь, когда он показался целиком из-за своего укрытия, сделать это было невозможно. Зверек приподнялся на задних лапах и вытянулся во весь рост, став как минимум вдвое выше вчерашнего провожатого. Его набитые полынью щеки смешно раздувались, словно их обладатель пытался свистнуть с набитым ртом. Вот только ничего из этого не выходило, да и не могло выйти. Малыш знал об этом по собственному опыту, когда пытался дома, за столом, говорить с набитым ртом.
    Ростом грызун был вдвое выше своего предшественника. Да и расцветка зверька была иной, более подходящей для степи с её пожухлой, соломенного цвета травой. Сейчас, во время пышного зеленого разнотравья зверьку с такой расцветкой трудно укрыться в траве от зорких глаз хищников, которых, судя по рассказам его провожатых, в холмах более чем предостаточно. И уши зверек не прижимал, как показалось малышу на первый взгляд. И если у мыша уши были просто огромными, заметно выделялись на голове, то у нового знакомца они были крохотными, почти незаметными для глаз. Стало быть в жизни зверька слух не главное, как у его ближайших соседей - мышей. Судя по огромным, удивленно вытаращенным на малыша глазам, главным в жизни грызуна был не слух, а зрение. В этом малыш не сомневался, помня, как отреагировал незнакомец на гримасу, пробежавшую по его лицу при виде полыни. Хотя зверек поглощенный трапезой вроде бы и не смотрел в его сторону, но такая мелочь не осталась для него незамеченной, заставив грызуна замереть и насторожиться. И раздувание щек тоже было неспроста. Похоже, зверек пытался предупредить соплеменников об опасности, но сделать это с набитым ртом не получалось.
    Перепуганная мордашка, раздутые от пищи и безуспешных попыток свистнуть щеки, огромные вытаращенные глаза, все было таким смешным, что малыш не смог удержаться от смеха, и захохотал не в силах сдержаться. Он знал, что нужно быть осторожным, чтобы не спугнуть зверька, но ничего не мог с собой поделать, настолько комичной была явившаяся его взору картина.
    Малыш смеялся долго, до слез, совсем позабыв про того, кто стал причиной его столь бурного веселья. Отсмеявшись, малыш смахнул с глаз набежавшие слезы, и сел, осматриваясь по сторонам. Первое, что он увидел, - грызуна, с которым, похоже, приключился столбняк. Он столбиком торчал на том же самом месте, таращась на малыша выпученными от изумления и страха глазами, с открытым ртом, из которого выглядывал кусочек полынной веточки.
    Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, а затем грызун наконец-то проглотил забившую горло зелень, и раздул щеки, готовясь свистнуть. Его вид выражал решимость, страх и изумление исчезли из его взора, уступив место новому чувству.
    Но малыш оказался проворнее, и заговорил прежде, чем смешной незнакомец успел издать хоть один звук.
    - Не бойся меня, мышонок, я тебе не обижу! Честное слово! Давай дружить!
    Услышав речь из уст поразившего его создания, суслик снова впал в ступор, и вместо громкого, пронзительного свиста, должного предупредить весь холм об опасности, издал еле слышный шип, как надувной шарик, из которого выпустили воздух. Он опять замер в неподвижности, продолжая в упор таращиться на малыша.
    Тем временем малыш, видя замешательство зверька, сорвал с черничного куста пригоршню спелых, сочных ягод, и осторожно протянув руку вперед, положил ягоды возле замершего в неподвижности мыша.
    Все происходило медленно, как в замедленном кино. Рука неспешно приближающаяся к замершему в неподвижности зверьку. И его глаза, также медленно переползающие с лица человека на руку, и на груду спелых ягод в ней.
    - Угощайся, мыша! - сказал малыш, убирая руку от угощения, доставленного зверьку. - Ешь, не бойся, я тебя не трону!
    Эти слова вывели суслика из оцепенения, вернули способность соображать, которую он, казалось, утратил навек в свете последних событий.
    - Я не мышь! И я не боюсь! - с вызовом ответил суслик.
    И чтобы наглядно продемонстрировать свою храбрость незнакомцу, суслик сделал шаг в сторону предложенного ему угощения.
    Сердце суслика молотом билось в груди, оглушительным грохотом отдаваясь в ушах. Так сильно, что ему казалось, что вот-вот его барабанные перепонки лопнут от невероятного грохота. В тот же миг, как беснующееся в груди сердце вырвется наружу, где не будет сдерживающих его стенок и преград.
    - Если ты не мышь, то кто? - спросил малыш.
    - Я суслик! - ответил зверёк, справившись с волнением, и пересохшим горлом.
    Сделав еще один шаг вперед, он подошёл вплотную к груде ягод подаренных ему незнакомцем. Выбрал из кучи одну, самую сочную и спелую на вид, и вонзил в ягоду зубы, наслаждаясь ее ароматом. Следом за первой ягодой, в ход пошли и остальные. И вскоре суслик пировал, совершенно забыв про незнакомца с интересом наблюдающего за ним. А когда грызун на секунду отвлекся и взглянул на черничный куст и сидящего подле него незнакомца, то заметил, что и тот с аппетитом поедает спелые ягоды.
    Заметив, с каким удовольствием странный незнакомец поедает сочные плоды, суслик успокоился. Незнакомец, хоть и весьма странный на вид, не желает ему зла, и вряд ли его стоит бояться.
    Насытившись, суслик подобрался поближе к кусту и обедающему незнакомцу, с интересом наблюдая за ним. Незнакомец, заметив пристальное к себе внимание, оставил в покое ягодный куст, и, вытерев перепачканные черничным соком губы, заговорил.
    - Привет суслик! - Я малыш! Я ребенок. Человеческий ребенок. - А ты правда не мышь? Вы так похожи!
    - Похожи! - согласился суслик. - Но не так сильно, как тебе кажется. Возможно, когда-то, давным-давно, у нас и были общие предки, но затем наши пути-дорожки разошлись, и мы стали чужими друг другу.
    - Посмотри на меня! - продолжал суслик, - и найди десять отличий. На самом деле их гораздо больше, но тебе хватит и этого.
    - Посмотри на мой хвост! - продолжал кипятиться суслик, выставив на всеобщее обозрение пушистый хвост. - Разве он имеет что-нибудь общее с отвратительной голой верёвкой, которую мыши гордо именуют хвостом?
    Чтобы малышу было проще искать отличия, суслик сделал еще пару шагов вперед, приблизившись к нему почти вплотную. Малышу оставалось лишь протянуть руку, чтобы схватить своего вспыльчивого собеседника, и потолковать с ним с глазу на глаз, не опасаясь того, что он в любую минуту может удрать, испугавшись. Но малыш справился с желанием поймать забавную зверушку, крутящуюся у него под носом. Малыш был уверен, что, несмотря на вспыльчивость и желание показать себя в наилучшем свете, зверек не утратил присущей жителям холмов осторожности. Он, возможно, плохо слышит, но видит прекрасно, и любое резкое движение малыша не останется незамеченным. Мгновенно вспугнет зверька, поставит жирный крест на попытке договориться. Испугавшись, суслик издаст резкий свист, который переполошит обитателей холмов, заставит их укрыться в своих норах. И не высовываться оттуда пока чужак не уберётся с холма. Распугав сусликов, малыш рискует остаться без провожатого на пути к озеру, а значит, идти придется наугад. И нет гарантии, что он не собьется с пути, не свернёт в сторону, или, что еще хуже, пойдет по кругу, вернувшись к тому самому месту, откуда они с лисенком начинали свой поход.
    Подобного исхода малыш допустить не мог. Не мог он так бездарно тратить дни, когда его любимый папочка далеко отсюда, страдает в ожидании помощи. Никто в этих диких местах не сможет помочь папе кроме малыша. И поэтому не нужно делать резких движений, могущих осложнить ему жизнь.
    Малышу не оставалось ничего другого, кроме как любоваться пушистым хвостом суслика выставленным на всеобщее обозрение. Действительно, его хвост не имел ничего общего с хвостом ночного провожатого. Пушистый, как у белки, которую малыш видел в зоопарке, куда его водил папа, знакомиться с представителями животного мира, которых не встретить на закатанных в асфальт городских улочках.
    У его ночного провожатого хвост был в точности такой же, как у крысака Бориса, жившего в садике, в живом уголке, в огромном стеклянном аквариуме. Крысака дети кормили печеньем, хлебными корочками, кусочками моркови и капустными листьями, приносимыми из дома специально для Бориса. Они готовы были отдать шустрому и смышленому крысенку и свой обед, включавший в себя кашу и котлету. Им не жалко, ведь так интересно наблюдать за тем, как Борис ест. Очень забавно, сидя на задних лапах, зажав в передних полученное угощение. Им интересно было узнать, как Борис будет справляться с котлетой, а тем более с кашей. Вот только их намерения таковыми и оставались. Воспитатели строго следили за тем, чтобы дети все съедали сами, а не кормили своим обедом Бориса и прочую живность обитающую в садике, и по соседству с ним. Всяких бродячих кошек и собак.
    Помимо хвоста, новый знакомец малыша отличался от своего предшественника размерами. Он был как минимум вдвое больше, чем его сосед по холмам, мышонок. И окраска суслика отличалась от мышиной, что вкупе с размерами делало его более заметным на травянистом фоне, а значит и более желанным, как добыча, для многочисленных хищников облюбовавших окрестные холмы в качестве своих охотничьих угодий. Уши суслика в отличие от мышиных были совсем крохотными, настолько незаметными при поверхностном осмотре, что казалось, будто их нет вовсе.
    Главную роль в жизни суслика играли огромные, выпученные глаза. Ими он издалека мог заметить опасность, и предупредить о ней прочих членов своего племени, и самому заблаговременно укрыться в норе, ожидая когда все уляжется. Строение организма суслика в отличие от мышиного, было более рационально. Все это говорило о том, что если они действительно родственники, то очень дальние.
    Суслик мог, встав на задние лапы, наблюдать за небом, и парящими там черными точками. Успевал вовремя заметить, как чёрная точка начинала расти, стремительно приближаясь к земле. На холме, живущем бурной жизнью, объединенном единой целью, быстрее и сытнее набить свое брюхо, постоянно дежурило несколько наблюдателей, наблюдающих за небом, а также ближайшими подступами к холму, на предмет обнаружения возможной угрозы. И поэтому хищникам, желающим полакомиться мясом суслика, как правило, приходилось оставаться ни с чем. Очень редко хищникам, бегающим по земле, или бороздящим воздушные просторы, удавалось поживиться в колонии сусликов. Подобное могло случиться только в том случае, если на холме в этот момент совсем не оставалось наблюдателей, и всё суслячье племя объедалось разной вкуснятиной, которой было полно на холме в это время года.
    Тем временем суслик продолжал вертеть пушистым хвостом перед носом малыша, демонстрируя свое главное богатство, которым он так гордился.
    - Хорошо! - сказал малыш. - Ты не мышь, ты суслик. Я нашел все десять отличий!
    Услышав это, суслик перестал вертеться и успокоился, сев на задние лапы под черничным кустом, подле нависающей над его головой грозди аппетитных, спелых ягод. Отдышавшись, смешной зверек протянул лапу к ягодам, и сорвав одну из них, отправил её в рот, принявшись жевать смешно раздувая щеки.
    - Чего смеешься? - прожевавшись, недовольно спросил суслик.
    - Извини! - ответил малыш. - Ты так забавно раздуваешь щеки, когда ешь, что мне становится очень смешно!
    - Нет тут ничего смешного! - обиделся суслик. - И щеки я раздуваю вовсе не для того, чтобы позабавить тебя. Это у нас, сусликов, врожденное.
    - Щеки у нас раздуваются сами собой, чтобы в случае опасности свистнуть, не тратя времени на приготовления.
    - У вас на холмах много врагов? - спросил малыш, заранее зная ответ.
    - Конечно! - ответил суслик. - Врагов очень много. Нам всегда нужно быть начеку, чтобы не попасть в беду, которая не обходит наш холм, как и все холмы в округе, стороной.
    В том, что суслик прав, малыш не сомневался. Хоть и кичился его новый знакомец десятью отличиями от предыдущего, но сути вопроса это не меняло. Враги у них были общие, и встреча с ними ничего хорошего не сулила ни мышу, ни суслику.
    Суслик действительно все время был настороже. И даже разговаривая с малышом, стрелял глазами по сторонам, с опаской поглядывал на небо, ожидая, с какой стороны нагрянет опасность, чтобы вовремя предупредить сородичей. Кто знает, возможно сейчас он единственный наблюдатель на холме, и от его сигнала зависит жизнь кого-нибудь из соплеменников.
    - Расскажи мне о себе! - попросил малыш. - Мне это очень интересно. Обещаю, я буду внимательным слушателем!
    Суслик сорвал с покачивающейся возле носа грозди ягоду, и с задумчивым видом принялся жевать, словно раздумывая над предложением малыша. Стоит ли рассказывать странному незнакомцу о своей жизни, и жизни племени. Задумавшись, суслик закрыл глаза. И если бы не видеть, как шевелятся его губы, уминая сочную черничную ягоду, можно было подумать, что суслик спит.
    Прожевав ягоду, суслик тряхнул головой, отряхая с губ сочные брызги, осмотрелся по сторонам, и заговорил.
    - Я суслик из рода грызунов. Мы живем на холме, с незапамятных времен, настолько древних, что о них не помнят даже наши старейшины, прожившие на холмах много лет, и дожившие до глубокой старости, избежав бед и опасностей, коими с лихвой полон наш мир. Суслики жили здесь всегда, об этом они слышали от прежних старейшин, будучи еще совсем юными, когда их слух едва научился отличать писк комара от речи мудрых мужей.
    - Много веков минуло с тех пор, как первые из нашего рода облюбовали эти холмы для жизни, и вольготно зажили здесь, плодясь и безмерно увеличивая популяцию сусликов, со временем обживших большинство холмов в округе.
    - На западе род сусликов граничит с другими представителями племени грызунов. С мышами, с одним из которых ты меня спутал в силу человеческой безграмотности и юных лет. - Мы граничим с мышами холмами, но не селимся на их территории, и в свою очередь не пускаем мышей на нашу землю. Эти мышастые создания необычайно плодовиты. Дай им волю, они бы заполонили собой всю округу, изничтожив в ней все съестные припасы.
    - Мыши на наши холмы пытаются претендовать. Вот только ничего у них не выходит. Мы всегда начеку и даем отпор агрессорам в их экспансии на наши земли. - Обычно этим грешит молодежь покинувшая общее жилище, и начинающая независимую жизнь. С выходом молодняка на свободу нор для всех желающих становится не хватать, и они, сбившись в стаи, идут на штурм суслячьих холмов, надеясь, что им повезет больше, чем их предшественникам. Что именно им удастся колонизировать соседние холмы, вытеснив оттуда прежних хозяев.
    - Вот только у сусликов иное мнение по данному поводу. Отдавать свои земли кому-либо, будь то мыши, или иные соискатели чужого, мы не намерены. Наблюдатели сразу же замечают оживление начинающееся на мышиных холмах, и к тому времени, когда мыши заканчивают формирование штурмовых отрядов, наши бойцы уже наготове. Нас сусликов не так много, как мышей, но мы вдвое крупнее маленьких серых наглецов, а значит, в два раза сильнее и отважнее. К тому же мы защищаем родную землю, что придает нам дополнительных сил.
    - Небольшой отряд сусликов в состоянии разбить, и обратить в бегство огромное, многократно превышающее их по численности мышиное воинство. Суслики громят мышей с завидной постоянностью, год за годом, что, впрочем, не усмиряет их амбиций. У мышей слишком короткая память, они постоянно забывают о горьких уроках полученных их предшественниками.
    - Хищное зверье, обитающее в округе, невольно становится на нашу сторону. Не из-за каких-либо дружественных чувств, а по причине легкости и обилия добычи. Сбившиеся в огромную стаю мыши совершенно теряют связь с реальностью, и совсем не думают об опасности, одержимые одной идеей, захватить приглянувшийся им холм. И они прут к цели напролом, не оглядываясь по сторонам. - Лисы и хищные птицы на полную катушку используют время мышиного помешательства, которое длится всего несколько дней в году. В эти благодатные дни они набивают брюхо под завязку добычей, не прилагая к этому никаких усилий.
    - Одуревшее мышиное воинство прет напролом, наплевав на все. На лис, выхватывающих из их плотной массы очередную добычу, на птиц, пикирующих в самую гущу непрерывного серого потока изливающегося с холма. В мышиных мозгах ржавым гвоздем сидит одна-единственная мысль, захватить приглянувшийся им холм, порвать на части его немногочисленных защитников.
    - И вы всегда их с легкостью побеждаете? - спросил малыш.
    - Я не говорил, что это легко. Это трудно. Очень трудно. Мышиное племя гораздо многочисленнее нас. Их самки приносят потомство несколько раз в год, а у нас дети рождаются только раз в году. Их воинство постоянно подпитывается новыми особями. Когда дело доходит до драки, нам также изрядно достается от хищников привлеченных со всей округи мышиным безумием. Поймав суслика, хищник получает вдвое больше добычи за один раз, нежели ему в лапы попалась бы мышь.
    В иное время года мы редко становимся добычей хищников, благодаря нашей зоркости и осторожности. Но во время сражений с мышами осторожность отступает на второй план. Мы должны держаться вместе, плечом к плечу. Вместе мы непобедимы. Мышам при их количестве ничего не стоит свалить на землю одинокого суслика-бойца, даже будь он завзятым силачом. Сбить с ног, а затем разорвать на части в безумном исступлении осенней лихорадки.
    Война с мышами начинается в конце осени, перед самым приходом зимы. Когда мышиное племя запасется провизией на зиму, чтобы всю зиму просидеть в тепле и сытости своих нор, рассказывая домочадцам не принимавшим участия в осенних событиях, о своей доблести. О том, кто из них, как, и сколько, завалил этих высокомерных великанов-сусликов. Сбил с ног, втоптал в грязь, разорвал глотку острыми, как бритва зубами.
    - Потери среди нашего племени всегда велики. И хотя они несоизмеримы с потерями мышей, превышающими наши во много раз, тем не менее они существенны. Большая часть погибших становится отнюдь не жертвой мышиных зубов. Суслики во множестве гибнут от нападений хищников, сбегающихся на сражающиеся холмы со всей округи, прилетающих из далекого леса раскинувшегося за озером.
    - Ваша молодежь тоже сражается с агрессорами, или это удел взрослых? - поинтересовался малыш.
    - Сражаются все. И молодые, и взрослые, и даже старики. Все, в ком остались силы постоять за родной холм, не отдать его на откуп нахальным серым агрессорам.
    - А что будет, если вы проиграете? - спросил малыш.
    - Мы никогда не проигрываем! - с вызовом ответил суслик.
    - И все же?
    Суслик на мгновение задумался.
    - Если такое случится, колонии потерявшей свой холм, придется несладко. Нужно будет бросать обжитые многими поколениями жилища, и перебираться на другие холмы. На которых тоже живут суслики, и которые вряд ли обрадуются беженцам. Несмотря на родственные отношения, они приложат максимум усилий для того, чтобы прогнать незваных гостей прочь. Начнутся драки не на жизнь, а на смерть. С той только разницей, что драться будут пришельцы с хозяевами земли. Если победит пришелец, ему достанется жилище побежденного. Если проиграет, и останется в живых после отчаянной схватки, ему придется навсегда убраться отсюда прочь.
    - Холмов в округе много, но они все давно заняты. найти свободный, где можно поселиться, основав новую колонию, невозможно. Проигравшему придется вернуться обратно на потерянный племенем холм, где победу празднуют нахальные серые твари. Победив в схватке, мыши смиряют агрессию, позволяют побежденным вернуться обратно в свои норы, которые слишком велики для мышей. Мыши предпочитают рыть собственные норы, нежели занимать жилища побежденных противников.
    - Вот только мышиная доброта обманчива. Мыши очень коварны и злы, и когда голодны, не остановятся ни перед чем, чтобы набить брюхо. Различие в физиологии мышей и сусликов, делает последних беззащитными перед мышами зимой. Зимой все суслики впадают в спячку, проводя во сне все холодное время года. Когда они спят, то становятся совершенно беззащитными. Ничто не в состоянии разбудить впавшего в спячку суслика. Даже смерть, явившаяся на кончиках зубов кровожадного мыша, не в состоянии пробудить суслика ото сна, более похожего на смерть.
    - Как? - удивился малыш. - Вы спити три месяца кряду?
    - Почему три месяца? - в свою очередь удивился суслик.
    - Но ведь зима это три месяца. Январь, февраль, и еще декабрь. Это знает каждый малыш, об этом нам рассказывала воспитательница в детском саду.
    - Возможно в вашем, человеческом мире, все так и есть! - ответил суслик. - В нашем мире все иначе. И зима для нас совсем иное понятие, нежели у вас. Для нас зима начинается с наступлением холодов, когда на поверхности остается мало еды, и все труднее становится заставлять себя по утрам открыть глаза.
    - Мы чувствуем, когда приходит время готовиться к спячке. Это случается вскоре после того, как об неприступный холм разбивается очередная мышиная волна, и остатки некогда огромного мышиного воинства утекают обратно, в те места, откуда они пришли.
    - В это время молодежь занимается рытьем нор. Осенью каждый суслик должен покинуть своих родителей, братьев-сестер, и поселиться в собственной норе. Таков наш, заведенный издревле закон. Каждый суслик зимует отдельно от прочих представителей своего рода. В какой-то мере это связано и с безопасностью.
    - А что может быть опасного во сне? - удивился малыш.
    - Опасность заключается в том, что можно вообще никогда не проснуться, - ответил суслик. - Впав в спячку, мы становимся совершенно беззащитными, и не можем дать отпор врагу, если он проникнет в наше логово. Будь то лиса, или даже мышь.
    - Но, ты же сам говорил, что остатки разгромленного мышиного воинства возвращаются домой, и норы роют там, не претендуя на ваши земли!
    - Да! На наши земли они не претендуют. До следующей осени, и начала очередного мышиного безумия. Но когда суслики спят, никто не мешает мышам наведываться на наши холмы в поисках поживы.
    - Правда, зимой мыши не очень расположены к длительным прогулкам. Подобные прогулки сопряжены с огромной опасностью. Зимой мышь слишком заметна на фоне ослепительно белого снега, и сразу же попадает в поле зрения хищника оказавшегося поблизости, будь то лиса, или хищная птица. Мышу, ставшему объектом столь пристального внимания, весьма непросто вернуться в собственную нору, в добром здравии.
    - Зимой мыши для нас большой угрозы не представляют, как и в иное время года, - хвастливо заявил суслик. - Их бояться нечего, поскольку они сами всего боятся, и торопятся сделав дела побыстрее убраться с поверхности в теплую нору, поближе к сделанным осенью запасам, должным хватить им на всю долгую зиму, до начала нового откормочного сезона.
    - А бывает такое, что мыши нападают на спящих сусликов? - спросил малыш.
    - На нашем холме подобное невозможно! - ответил суслик. - По крайней мере до тех пор, пока этот холм действительно наш.
    - Но в принципе такое возможно? - продолжал настаивать малыш.
    - В принципе да! - ответил суслик. - Но это касается только тех холмов на которых хозяева мыши, а суслики живут в качестве побежденных, или пришлых, по какой-либо причине покинувших родные холмы. Или изгнанных оттуда родом за серьезные прегрешения, наказанием за которые является изгнание.
    - А как вы прячетесь зимой от лис? - продолжал любопытствовать малыш. - Они не такие боязливые, как мыши, ничто не мешает им спокойно разгуливать по холмам в поисках добычи и зимой, и летом.
    - Мы закрываем вход в жилище, и наш дом становится невидим для находящихся на поверхности. Первый же выпавший снег спрячет нас от чужих глаз до весны. Весной мы проснемся изрядно отощавшие и голодные, выберемся наружу, и начнем поедать все мало-мальски съедобное, что найдём на поверхности.
    - В норах есть металлические двери? - изумился малыш. - Вы их запираете на засов, чтобы вас не тревожили во время сна?
    - Нет у нас никаких металлических дверей! Я даже не знаю, что это такое, - ответил суслик.  - И запоров никаких нет!
    - Но, ты же сам говорил! - продолжал настаивать малыш, - что вы закрываете вход в нору, чтобы вас во время сна не потревожили незваные гости!
    - Да, мы закупориваем вход в жилище, но не дверью, а землёй. С помощью слюны мы лепим из земли и глины земляную пробку, которой и закупоривается выход наружу. Со временем земляная пробка твердеет, и по своей прочности не уступает камню, об нее поломает когти любой хищник, что попытается добраться до нас.
    - Самые опасные первые несколько дней, когда земляные пробки еще недостаточно прочны, чтобы противостоять незваным визитерам, а хозяева жилища уже спят, не в состоянии дать отпор пришельцам. Или сбежать, если справиться с опасностью им будет не под силу.
    - Эти несколько дней, наверное, самые страшные в вашей жизни? - спросил малыш.
    - Нет! Гораздо страшнее ожидание этих дней. Дни проведенные в изготовлении земляной пробки. Каждый старается на совесть. Никто не халтурит, понимая, что от толщины и прочности земляной стены зависит его жизнь. - А когда мы засыпаем, нам уже ничего не страшно. Мы просто проваливаемся в пустоту, из которой выплываем спустя лишь миг, изрядно отощавшими и зверски голодными. Но это только для нас, в нашем сне прошел всего лишь миг. Снаружи пролетели месяцы. - Если подсчитать, мы спим большую часть года, а значит и большую часть жизни. Просыпаемся ранней весной, засыпаем поздней осенью.
    - Ну вы и засони! - изумился малыш.  - Хотя, я тоже люблю поспать. Если подсчитать, то я, наверное, просыпаю половину жизни, возможно, лучшую её половину. Но я ложусь спать каждый день. Вечером ложусь, утром встаю, да и после обеда не прочь поспать пару-тройку часов.- А вообще, мы с папой жаворонки!
    - Жаворонки? - удивился суслик. - Но жаворонки это птицы! Я знаю их. Они живут в лесу и иногда прилетают на холмы, чтобы подкормиться, и спеть нам свои песни. Это хорошие, добрые птицы, они не делают нам зла! Их так приятно слушать, особенно на сытый желудок, когда ничто не отвлекает от любования птичьими трелями.
    Мы слушаем птичьи трели, и настороженно поглядываем по сторонам. Это заложено в нас на генетическом уровне, от этого не избавиться до самой смерти. Которая обязательно придет в каждую суслячью нору по прошествии нескольких лет. К некоторым раньше. К самым беззаботным и бесшабашным, ещё в юности. К другим в зрелом возрасте, или в старости, к самым мудрым и осторожным. Но финал всегда один. Лютая смерть в зубах, или когтях хищника, или же медленное угасание в родной норе от старости. Но подобное случается крайне редко, такие случаи легко пересчитать по пальцам.
    - Понимаешь, суслик, -сказал малыш выслушав его длинный, пространный монолог о жизни и смерти, - жаворонок не просто птица!  - Да, конечно, в первую очередь это милая, певчая птаха. Но это еще и Понятие. Понятие, символизирующее человека, который рано ложится, и просыпается ни свет, ни заря.
    - Жаворонков среди людей очень мало! В нашей семье это только я, и папа!
    - А как вы называете тех, что ложатся далеко за полночь, и не прочь поспать до обеда? - полюбопытствовал суслик.
    - Таких людей мы называем совами. К их числу относится моя мама, и брат с сестрой! - ответил малыш.
    - Я знаю, что такое сова!  - вздрогнул суслик, и испуганно огляделся по сторонам, пробежался глазами по небу, где в синей выси парили две, едва заметные черные точки.
    - Сова это очень страшная птица! Много бед приносят эти жители леса нашим холмам. Урон, наносимый совами популяции сусликов, сходен с тем, что учиняют нам лисы. И хотя ночные разбойники нечасто лакомятся пойманной на холмах дичиной, но такие случаи имеют место быть, и это не может нас не огорчать. Ведь потеря даже одного суслика, трагедия для всего холма.
    - Ведь нас не так много, как наших зловредных соседей, обитающих на западе, - мышей. Их так много, что они не знают своих ближайших родственников не то, что по именам, но даже в лицо. Вот она побочная сторона перенаселения от которого страдают мышиные холмы до тех пор, пока на них не нагрянет Великий Черный Мор.
    - А что это такое Великий Черный Мор? - испуганно спросил малыш. - Что за напасть?
    - Это не напасть, а болезнь! И начинается она в мышиной колонии. Не обходит Мор стороной и нас, и прочих грызунов обитающих на холмах. И нет от него спасения! Смерть собирает обильный урожай, ничто не в состоянии помешать ее жуткой жатве.
    - Ты, суслик, говорил, что мыши не помнят своих родичей по именам, и даже не знают в лицо. Но я хочу тебя уверить, что это не так! Мыши прекрасно знают свою родню, и всегда скорбят об очередном родственнике не вернувшемся в родную нору в урочное время. Ставшем жертвой одного из хищников, облюбовавших в качестве своих охотничьих угодий, окрестные холмы.
    - Откуда ты знаешь? - с подозрительностью спросил суслик. - Я живу по соседству с мышами, но ничего не знаю о душевных терзаниях этих пронырливых, и назойливых серых тварей!
    - Я лично знаком с одним очень храбрым мышонком. Мы вместе шли целую ночь через холмы, и у нас было много времени для разговоров за жизнь. Мы прошли не так уж много холмов, но для мышонка это невероятное путешествие, подобного которому никогда не будет в его жизни!
    - Если его жизнь продлится дольше сегодняшнего дня! - хмыкнул суслик. - Это не просто храбрый мышонок, это безрассудный храбрец, готовый пойти на смерть ради поставленной цели. А ведь до осени еще далеко. Ведь именно тогда мышиная молодежь становится безумно отчаянной, готовой идти на все радо достижения цели.
    - А что за цель была у вас? - задал суслик мучающий его вопрос. - Что может быть общего у человеческого ребенка, и мыша? Что сподвигло мышь на отчаянный поход, возвращение из которого весьма проблематично для маленького грызуна.
    - У нас была цель. Очень важная цель. Важнее ее нет ничего на свете. Мы шли на поиски папы, который где-то за лесом, попал в беду и нуждается в моей помощи. Без меня папочка пропадет. Мне нужно, обязательно нужно найти папу, чего бы мне это не стоило. Найти и помочь самому любимому человеку на свете!
    - Вот только я не знаю дорогу к озеру, и боюсь заблудиться, или пойти по кругу. А время терять нельзя, ведь папочка попал в беду, и без меня пропадет. Он нуждается в помощи, и медлить никак нельзя! Мне нужен провожатый на пути к озеру. Провожатый и друг!
    - Ты поможешь мне, суслик, отыскать это озеро, укажешь дорогу? - спросил малыш.
    Суслик задумался, превратившись в неподвижную, грязно-желтую глыбу. Которую невозможно было принять за живую, если бы не бегающие в волнении огромные, выпученные глаза. Помедлив минуту, словно решая для себя что-то очень важное, суслик ответил.
    - Я знаю это озеро, и дорогу к нему через холмы. Я видел его однажды, давным-давно, когда, презрев родительский запрет, забрался на вершину холма, к тому камню.
    Суслик указал на камень, находящийся на вершине холма, в нескольких десятках метров от них. Я был там лишь однажды, будучи еще совсем юным, глупым и несмышленым сусликом. В таком возрасте суслики чаще всего становятся жертвами многочисленных хищников заполонивших округу.
    Меня, сидящего на камне на вершине холма, видели многие из нашего племени, тревожными пересвистами пытались заставить вернуться обратно. Пока не поздно. Но я, зачарованный открывшимся взгляду зрелищем, застыл на месте, оцепенев от увиденного, позабыв о том, где я, и что я. Именно неподвижность спасла меня в то время, как временно приключившаяся глухота едва не убила. Как рассказывали потом очевидцы случившегося, тщетно пытавшиеся тревожным свистом предупредить меня о надвигающейся опасности. Смерть в облике лисы прошла в паре метров от меня, истуканом застывшего на вершине холма, зачарованно уставившегося вдаль.
    Лиса плохо видит, это я узнал позже, получив по возвращении в родную нору изрядную трепку от родителей, разгневанных безрассудным поступком их чада, едва не стоившим мне жизни. Моя неподвижность ввела хищника в заблуждение, лиса приняла окаменевшего на вершине холма суслика за камень, на который не стоит обращать внимания.
    Лиса миновала их холм, так и не поимев добычи. Суслики вовремя заметили приближение рыжего хищника, и предупредили об этом всю колонию, тех, кто хотел услышать.
    Лисы редкие гости на холмах обжитых сусликами, так как они весьма приметны для зоркого взгляда суслика благодаря своей огненно-рыжей раскраске и большим размерам. Гораздо опаснее птицы, которых заметить труднее, нежели лису, и которых не введет в заблуждение неподвижность обратившегося в камень зверька.
    Но в тот день ему невероятно повезло! Либо птицы были сыты, и поэтому не обратили внимания на превратившегося в камень суслика, либо их внимание было приковано к мышиным холмам. Где добычи намного больше, и охотиться на нее гораздо легче. Ему повезло, и он живым вернулся в родную нору, где его с нетерпением ждали родители. Ждали, чтобы задать ему за непослушание такую трепку, равной которой он никогда не получал.
    Оттрепали его так сильно, что последующие несколько дней он еле двигался, предпочитая кормиться неподалёку от норы, и не помышляя о том, чтобы отойти от неё на пару лишних метров.
    Полученный сусликом жесткий урок сослужил полезную службу, чего и добивались родители, устроившие ему показательную трепку. Больше он к камню, лежащему на вершине холма, не ходил, и, по возможности, старался избегать любых камней, даже находящихся в зоне доступной для посещения. Слишком хорошо вбили в него родители понимание того, что нужно держаться от камней подальше, тем более, если они далеко от родной норы.
    Увиденное в тот день на вершине холма навсегда врезалось в его память, и никакие тумаки не в состоянии были выбить оттуда увиденное. Озеро, огромная зеркальная гладь которого навечно отпечаталась в его мозгу, как и темнеющий за ним непроглядной стеной лес, из которого к ним прилетали птицы. Те птицы, которых следовало страшиться, и те, которых стоило любить.
    Просьба малыша возродила в памяти суслика события давно минувших дней. Необъяснимая тоска по увиденному тогда, вновь зашевелилась в его груди, заставив суслика дать ответ, которого он сам от себя не ждал.
    - Хорошо! - ответил он после минутного раздумья. - Я отведу тебя к озеру! По крайней мере, пройду с тобой столько, сколько позволят обстоятельства, вроде ночных хищников, и не очень гостеприимных соседей-грызунов, обитающих к востоку от нас, на равнине, непосредственно прилегающей к озеру.
    - Но у меня есть одно условие, которое в обязательном порядке должно быть соблюдено, иначе наша договоренность потеряет силу! - сказал суслик.
    - Что за условие?
    - Мы отправимся в путь ночью. Когда все будут спать.
    - Ты боишься, что родители узнают о твоем походе и тебе в очередной раз устроят трёпку по возвращении?
    - Ну, вот еще - обиделся суслик. - Никто меня трепать не будет, Я уже взрослый и не нуждаюсь в нравоучениях. Устраивать мне трепку бесполезно, я могу дать сдачи!
    - Ты будешь драться с родителями? - изумился малыш.
    - Да! А что здесь такого? - в свою очередь удивился суслик. Я уже большой и могу за себя постоять. И не дам себя обидеть даже родителям!
    - Вот это да! - изумился малыш. - В нашем мире все не так! Я пытался стукнуть маму, или папу, когда они обижали меня, или делали что-то, что мне не по нраву. Вот только ничего хорошего из этого не вышло. Мне задавали изрядную трепку. И мне не оставалось ничего другого, как давиться слезами стоя в углу, куда меня после порки ставила мама, оплакивая несправедливость, царящую в мире.
    - Если ты не боишься получить взбучку от родителей, зачем нам дожидаться ночи? - спросил малыш. - Пошли прямо сейчас!
    - Да не в родителях дело!
    - А в чем?
    - В хищниках. Днем, хищников в округе превеликое множество, а ночью они спят. По крайней мере, большинство из них. Если из леса не прилетят совы, охотящиеся только по ночам, то нам удастся незамеченными перебраться через холмы.
    - А что там, за холмами? - спросил малыш.
    - За холмами начинается степь. Внешне она мало отличается от холмов, только без таких крутых спусков и подъемов. А в остальном всё одинаково. Всё, что растет на холмах, растет и на равнине, только гораздо больше.
    - А почему вы, суслики, не переселитесь на равнину, и не отдадите холмы мышам? - спросил малыш.
    - Мы были бы не прочь переселиться туда, - ответил суслик. - Но не все так просто! В нашем мире вся земля, и все что на ней есть, кому-нибудь принадлежит. На холмах живут лисы, мыши, и суслики, а также множество разнообразной летающей, ползающей, и прыгающей мелочи, которой мы не прочь разнообразить свой рацион. Этой мелочью не брезгуют даже лисы. На равнине этой мелочи в избытке. Туда забредают в поисках добычи лисы, над ней парят зорко приглядывая за происходящим хищные птицы с гор, но не они являются хозяевами равнинного мира.
    - А кто же их настоящий хозяин? - заинтересовался малыш. - Еще какие-нибудь грызуны, ваши отдаленные родственники, или какой диковинный зверь предпочитающий жить именно на равнине?
    - Ты угадал! Грызуны, и без сомнения наши родственники. Гораздо более близкие, нежели мыши. Но мы не общаемся, потому что они невоспитанные, жирные хулиганы. Они жестоко карают любого грызуна осмелившегося вторгнуться в их владения. Я слышал легенду о том, что сбившись в стаю, они способны прогнать даже лису. Справиться с таким крохой, как я, им вообще ничего не стоит.
    - Мы отправимся в поход ночью. Будем идти до тех пор, пока не достигнем владений наших соседей-сурков. Там я вынужден буду оставить тебя одного. Если меня поймают, домой живым я не вернусь. Сурки вмиг порвут на части вторгшегося в их владения чужака!
    - А меня они тоже начнут рвать на части? - испуганно спросил малыш.
    Машинально он взял в руки прут, с которым шел через холмы прошлой ночью, и махнул им в воздухе, словно прогоняя кого-то.
    Эффект от произведенного им действия был потрясающим! Суслик отпрыгнул в сторону, и пустился наутек, исчезнув в одной из нор находящихся поблизости. Малыш испугался не меньше, чем суслик. Одним взмахом руки малыш лишился проводника, давшего согласие провести его через холмы. Теперь ему нужно начинать всё сначала. Искать другого грызуна, и пытаться вступить с ним в контакт. Что будет непросто, учитывая его размеры и внешний вид, которые не могут не внушать страх племени грызунов.
    Коря себя за необдуманный поступок, малыш отвернулся от норы, в которой скрылся его перепуганный собеседник. И обратил свой взор к черничному кусту, заедая расстройство и разочарование сочной ягодой.
    Он не заметил, как спустя несколько минут из норки вылез смущенный своим паническим бегством суслик, и вернулся на место, с которого так поспешно ретировался напуганный взметнувшимся ввысь прутом. Малыш продолжал бы и дальше лакомиться спелой ягодой, если бы не требовательный свист раздавшийся за его спиной.
    С набитым ртом малыш обернулся на свист, и лицо его прояснилось. Он увидел своего нового приятеля, столь поспешно ретировавшегося в ближайшую нору, на возвращение которого он уже не рассчитывал.
    - Я здесь! - сказал суслик.  - Извини меня за столь поспешное бегство. Ничего не смог с собой поделать. Сработал рефлекс.
    - Ты так сильно испугался прута? - изумился малыш.
    - Для тебя это может просто прут, для меня это нечто большее! Это оружие! Грозное оружие! С ним нам не страшны будут хищные птицы, прилетающие из далекого леса. Ты так мастерски им владеешь, что, наверное, можешь прогнать и лису?
    - Не знаю. Может быть и смогу. Мне еще не приходилось использовать прут в деле. Подобные рассуждения я слышал и от своего вчерашнего провожатого, мышонка. Он тоже был уверен в могущественной мощи прута. Мы прошагали целую ночь, но нам так никто и не встретился. Либо ночные хищники были заняты в других местах, либо побоялись напасть на малыша, то и дело помахивающего в воздухе прутом.
    - Я согласен. Пойдем вечером, как стемнеет, и станет не так жарко. А сейчас мне нужно отдохнуть.
    Сказав это, малыш зевнул, и тихонечко потянулся, помня о реакции суслика на взметнувшийся в небо прут.
    - Да и у тебя наверняка есть дела, с которыми нужно управиться до вечера.
    - Договорились! Дел у меня действительно хватает. Да и вечер гораздо более располагающее время для продолжительных прогулок, нежели день. Вечером я приду за тобой и проведу через холмы к владениям сурков. Я уверен, что ты и там сумеешь договориться и найти очередного провожатого к озеру.
    Последние слова суслика канули в пустоту. Малыш, свернувшись калачиком в тени черничного куста и подложив под голову руки, сладко посапывал во сне. По его лицу расплылась счастливая улыбка. Наверное, подумал суслик, в своем сне малыш уже нашел любимого папочку, и они гуляют по улице, взявшись за руки и беззаботно смеясь.
    Оставив малыша смотреть его сладкие сны, суслик отправился по делам, которых у него действительно было много, и которые он собирался завершить до захода солнца.
    Время во сне пролетело незаметно. Малыш спал бы и дальше, и проспал бы до самого утра, если бы не настойчивое тормошение. С трудом открыв глаза, малыш воззрился на причину своего пробуждения. Прямо перед ним сидел суслик и требовательно тряс лапой его плечо. Постепенно до малыша дошло, где он, и что с ним. К нему пришло понимание, а вместе с ним улетучились остатки сна.
    Поднявшись с земли, отряхнувшись и подхватив валяющийся поблизости прут, малыш решительно зашагал с холма вниз ведомый новым провожатым, идущим впереди в метре от него.
    Ночь была длинна, да и путь предстоящий им был не близок. За время ночного похода они не раз останавливались отдохнуть и перекусить у очередного черничного куста встретившегося на их пути. Во время привала они продолжали беседовать. Малыш узнал много нового и интересного из жизни сусликов. Порой ему начинало казаться, что он провел на холмах целую вечность. Что он уже и сам стал сусликом. Сусликом-переростком, которой не пролезет ни в одну из нор. Многое о жизни людей узнал и суслик. Так много, что грызун уверился в том, что не пропадет, если окажется в мире людей.
    Едва небо начало сереть, оповещая мир о приближении рассвета, его необычный проводник взмахнув на прощание лапой, развернулся на 180 градусов и поспешил в обратном направлении, спеша оказаться в родной норе раньше, чем на холмы нагрянут оголодавшие за ночь хищники.
    Малыш остался один, но это его нисколько не тяготило. Малыш знал, что у него все получится и дальше. Нужно лишь отыскать черничный куст попышнее, и устроиться под ним. Он был уверен, что когда проснется, обнаружит под кустом очередного местного жителя.
    Вскоре малыш нашел подходящий куст, и, устроившись поудобнее, моментально уснул.
    Сколько он проспал, малышу было неведомо, но пробуждение его было иным, нежели пробуждения бывшие прежде в этом мире.


    Сурок

    Малыш не проснулся, а был разбужен. Грубо. Бесцеремонно. Кто-то, чавкающий и сопящий у него прямо под ухом, за мгновение до этого наступил малышу на ногу, а затем больно толкнул в живот. Сон мгновенно покинул малыша, а громкое чавканье под ухом, вкупе с сопением, заранее ставило крест на попытке уснуть снова. Не случись с малышом столь неожиданного и незапланированного пробуждения, он бы с удовольствие проспал бы еще пару-тройку часов.
    Грубиян отдавивший малышу ноги и больно ткнувший в живот, не собирался уходить, ведя себя по хозяйски, не обращая внимания на притулившегося под кустом незнакомца. Суслик был прав, сурки и в самом деле оказались здоровыми, и толстыми грубиянами.
    Малыш хорошо разглядел грубияна, разбудившего его столь бесцеремонным образом, и не подумавшего извиниться за свое недостойное поведение. Это был зверь песочно-желтого цвета, длиной около полуметра, с короткими, массивными лапами, маленькими ушами, и почти слившейся с телом шеей. Он был как огромный кусок сала, от кончиков лап, и до кончика носа. Сурок поедал ягоды с такой жадностью, словно не ел, как минимум, дня три. А ещё это его раздражающее чавканье и сопенье!
    Не понравился малышу этот степной житель с первого взгляда. Но, как известно, не всегда первое впечатление бывает верным. Малыш это знал точно. Бывает, что за устрашающим обликом скрывается доброе, и чуткое сердце.
    Своим внешним видом сурок напомнил малышу Грету, ротвейлера из соседнего подъезда. Такой же упитанный до невозможности, с лоснящейся шерстью, только не черный, как собака, а цвета песка в песочнице его садика. Грета, не смотря на свои устрашающие размеры, ростом в холке она была с малыша, и внешность могущую напугать кого угодно, на деле оказалась милейшим и добрейшим созданием. И частенько вела себя, как маленький щенок. Всегда была настроена благожелательно ко всем, кто не представлял угрозы для ее хозяйки, кокетливо улыбающейся при встрече с папой. Доводилось и малышу играть с Гретой, пока папа и хозяйка собаки о чем-то шептались на лавочке у подъезда, то и дело заливаясь смехом.
    Веселился от души и малыш. Ротвейлер Грета оказалась отличным другом, с которым было интересно и весело играть. И к тому же отличным защитником. Никто из прохожих не смел приблизиться к играющим, напуганный ее устрашающим видом.
    Глядя на лоснящуюся жёлтую спину, малыш вспомнил Грету и успокоился, простив песочному нахалу его бесцеремонность. По крайней мере, он собирался это сделать, и сделал бы, если бы нахальный сурок снова не лягнул его ногой в живот, обрывая с куста очередную гроздь спелых ягод. Он снова сделал малышу больно, и при этом даже не удосужился повернуть жующую голову назад, чтобы поинтересоваться, во что ударилась его нога. Ему было наплевать на все, сурок слишком увлечен был кормежкой, чтобы обращать внимание на всякую ерунду, типа валяющихся под кустом малышей.
    Подобное пренебрежительное к нему отношение разозлило малыша. Про то, что нового знакомца нужно простить, тут же было забыто. Наглеца следовало наказать, примерно и незамедлительно. Нужно привить зверю хорошие манеры, чтобы в следующий раз он был повежливее, и поосмотрительнее в прыжках перед кустом. И видел больше, чем просто еду, которой он, с жадностью оголодавшего за много дней зверя, набивал свою ненасытную утробу, громко чавкая и сопя.
    Прут лежал рядом с малышом, там, куда он его вчера и положил. Нахальный сурок успел изрядно на нем поплясать в голодном нетерпении не обращая ни на что внимания. Пришло время черничному пруту дать о себе знать. Осторожно, чтобы не спугнуть зверя, малыш поднял прут в воздух, и, резко опустил руку вниз. Прямо на пляшущую перед его глазами, толстую задницу.
    Прут со свистом рассек воздух, стремительно опускаясь вниз. Жующий зверь замер, но ненадолго. В следующее мгновение он, взвизгнув от жгучей боли обжегшей задницу, пулей метнулся вперед, не разбирая дороги, подгоняемый ужасом и болью. А бежать-то ему собственно было некуда. Перед ним был черничный куст, который он с такой жадностью обгладывал еще мгновение назад. В него сурок и запрыгнул, тотчас же запутавшись в тесных переплетениях ветвей, отчаянно вереща, в тщетной попытке вырваться на свободу из ветвистого плена.
    Его дикий визг переполошил всю округу. Так мог визжать лишь смертельно раненный зверь, заглянувший в лицо смерти, и увидевший ее звериный оскал. Малыш не видел, он скорее почувствовал, как холм, наполненный неторопливым движением, засуетился в стремительной спешке. Сурки, с жадностью набивавшие ненасытную утробу, услышав отчаянный визг сородича, стремглав бросились к спасительным норам, не помышляя ни о чем, кроме собственного спасения. А затем всё стихло. Холм замер в тревожной тишине в ожидании страшной развязки. И не было иных звуков, кроме воплей безнадежно запутавшегося в ветвях грубияна сурка, который вряд ли сможет оттуда выбраться самостоятельно, без посторонней помощи.
    Каждый сурок спасал свою шкуру, не помышляя ни о чем, кроме бегства. Стало быть легенда про лису, которую якобы могут изгнать с холма сурки, выдумка. Красивая история придуманная сурками для утоления собственного тщеславия, невесть каким образом достигшая колонии сусликов, и укоренившаяся там.
    Возможно, в былые времена сурки не были наглыми и трусливыми, жирными обжорами. И были и в их среде достойные почитания храбрецы. Но если это и правда, то в далеком прошлом, которое исчисляется годами, что для сурков равносильно вечности. А сейчас весь холм дрожал от страха своих многочисленных жителей, укрывшихся в норах спасая собственную шкуру, бросив на произвол судьбы попавшего в беду соплеменника.
    А тот уже не визжал. Сил на визг у плененного ветвями толстяка уже не осталось. Он лишь жалобно поскуливал в ожидании ужасной развязки. Здоровенный тип, отметил про себя малыш. Если бы сурки могли постоять друг за друга, ему пришлось бы туго. Пара таких здоровяков по полметра длины и тридцать сантиметров в холке, пришедшие на помощь попавшему в беду собрату, слишком много для одного малыша. Ему оставалось бы надеяться только на прут, и с его помощью выбираться из этого негостеприимного места. Поминутно оглядываясь, и озираясь по сторонам, опасаясь нападения с тыла и флангов.
    Тем временем попавший в плен куста сурок прекратил последние, вялые попытки освободиться, и затих, смирившись со своей участью. Глядя на безвольно поникшее в кустах тело, малыш сменил гнев на милость.
    - Ладно, сурок, не дергайся, я вытащу тебя! - сказал он.
    Услышав голос у себя за спиной, безвольно поникшее в кустах тело ожило, и предприняло последнюю отчаянную попытку освободиться. Из глотки сурка вырвалось некое подобие отчаянного визга, мгновение спустя переросшее в хрип. Отчаянный рывок, и все было кончено. Сил у сурка не осталось совсем. Теперь с ним можно было делать все, что угодно, не опасаясь за последствия.
    Малышу пришлось изрядно повозиться, освобождая сурка из плена. Он весь исцарапался, перепачкался соком ягод, измазав не только лицо и руки, но и одежду. Мимоходом малыш подумал, что его дома ждёт трепка за столь непрезентабельный внешний вид. Но делать нечего. Он загнал сурка в куст, значит ему и извлекать зверя оттуда. В чем он и преуспел спустя несколько минут почти без потерь, если не считать нескольких царапин, испачканной одежды, и испорченного настроения.
    Сурок, не смотря на то, что был гораздо меньше малыша, весил ничуть не меньше. Малышу пришлось попыхтеть, вытаскивая из куста этого здоровяка. Одно малыш знал точно, нельзя оставлять там сурка в беспомощном состоянии. Что не сможет сделать он, сделает лиса. Рыжей бестии не нужно будет куда-нибудь тащить это громоздкое желтое тело. Лиса может пообедать прямо в кустах, в тенечке, подальше от палящих солнечных лучей, и завистливых глаз прочих хищников. Там же, можно вздремнуть часок-другой после сытного завтрака, чтобы отдохнув еще и пообедать. И уже после обеда оставшуюся тушку сурка вытащить наружу, и доставить к родным холмам, где родителя-добытчика ждут лисята, ещё совсем никудышные охотники, не решающиеся далеко отходить от логова.
    Спустя несколько минут, вытирая пот со лба и тяжело дыша, малыш выволок из куста тяжелое жирное тело. После такой физической нагрузки очень хотелось пить, но найти в холмах воду было невозможно. Никакой воды, кроме той, что находится в сочных ягодах черники.
    Малыш, косясь глазами на сурка, потянулся к ягодам, и сорвав пару штук, немедленно отправив их в рот. Затем он опять не глядя протянул руку к кусту, шаря там в поисках ягод. Найти что-либо вслепую ему никак не удавалось, а оставлять сурка без присмотра, не хотелось. И хотя тот валялся безжизненной грудой там, куда малыш его приволок, сурок мог очнуться в любой момент. Очнувшись, он не станет благодарить малыша за свое спасение, а тотчас же сбежит. Допустить этого малыш не мог, ему нужно было еще о многом потолковать с этим толстым грубияном, и, по возможности, сделать его своим союзником.
    Но и пить очень хотелось, а для этого нужны ягоды, много ягод. Да и его новому знакомцу ягоды не помешают, когда он придет в чувство и начнет хоть что-нибудь соображать. Малыш оказался перед выбором, то ли утолять жажду, то ли караулить нового знакомца. Нужно было что-то решать. И тут взгляд малыша упал на прут лежащий поблизости от валяющегося без чувств сурка. Решение пришло само. Вскоре малыш, не опасаясь более побега толстяка, лакомился ягодами, а его прут покоился на шее сурка, напоминая тому о ветвистом плене. И нависшие над головой сурка ветви не давали ему ни на миг усомниться в том, что так все и есть, и он по-прежнему в плену, западне, из которой невозможно выбраться.
    Страх заставлял сурка лежать неподвижно, притворяясь мертвым, боясь малейшим движением выдать свое присутствие. И хотя сурок давно пришел в чувство, он продолжал неподвижно лежать на земле, притворяясь мертвым, прислушиваясь к тревожной тишине воцарившейся на холме. И эта тишина громче всяких слов кричала ему о том, что чужак на холме, что он никуда не ушел. Слышалось чье-то довольное причмокивание и сопение, совсем рядом. Это явно не лиса, и не сурок, а нечто гораздо большее. И это нечто заставляло сурка лежать неподвижно, уставившись в одну точку, вглубь черничного куста.
    Спустя несколько минут, показавшихся сурку самыми длинными в его жизни, все изменилось для него самым разительным образом. Сначала с его морды исчез прут, вызывающий у сурка дикий ужас. Сурок напрягся, услышав рядом чье-то дыхание. Еще никогда зверь не был так близко к смерти, как в этот миг. Сурок старался не дышать, не производить никакого шума. Но, не смотря на все старания, это ему не удавалось. Беснующееся в груди сердце предательски выдавало притворившегося мертвым сурка. Оно колотило в груди могучим молотом, оглушающее отдаваясь в ушах. Грохот от него стоял такой, что сурку казалось, будто бы и сам холм содрогается в такт ударам обезумевшего сердца. И хищник склонившийся над ним, чье горячее дыхание сурок ощущал на своей шкуре, не мог не чувствовать бешенного биения жизни в его теле.
    Сурок мысленно простился со своей семьей, этим холмом, и всем миром, в ожидании неминуемой смерти. Моля далекого суркового бога лишь об одном, чтобы все закончилось быстро и безболезненно.
    Но время шло, а ничего не происходило. Никто не собирался его убивать, терзать угодившее в западню беззащитное тело. Но вместе с тем сурок кожей чувствовал, что продолжает представлять для кого-то живой интерес. Вот только для кого? Он чувствовал, что рядом с кустом кто-то есть, большой, и возможно опасный. И чужак чего-то ждёт, не сводя глаз с сурка.
    Сурок пошевелил ноздрями, пытаясь по запаху определить чужака наблюдающего за ним. Запахов было много. Но все они ничего не говорили сурку о чужаке. От незнакомца пахло степью, холмами, и черничным соком. Но самый сильный запах, сурок не мог понять. В его обширной коллекции запахов хранящейся в мозгу, не было ничего подобного. Он был чужим для мира степей и холмов. Незнакомец пришел откуда-то издалека, путешествуя по их земле, о чем свидетельствовали прилепившиеся к нему запахи. В них, помимо травяных ароматов, он уловил стойкий запах суслика, почти незаметный запах мыша, а еще ему почудился едва уловимый запах лисицы. Лиса! Глаза сурка испуганно открылись. И он увидел нечто, заставившее его застыть на месте с широко распахнутыми от изумления глазами.
    Прямо перед ним сидел человек. Маленький человек, держащий в руках черничный прут. Сурок никогда раньше не видел человека, но, увидев малыша, сразу его узнал. Похоже, где-то в дальнем уголке его памяти, хранилась информация о человеке, доставшаяся ему в наследство от предков на генетическом уровне. Но, кроме того что это человек, больше ничего сурок сказать не мог. Слишком далеко была упрятана эта информация в его подсознании, слишком много времени прошло с тех пор, как их род встречался с родом человеческим. Но это точно был человек! И он во все глаза пялился на сурка, приветливо улыбаясь. Не было в его взгляде и поведении ничего такого, что могло бы угрожать сурку. Разве только подрагивающий в человеческой руке прут.
    Первым побуждением сурка было вскочить на ноги и убежать. Но вид прута в руке незнакомца охладил его порыв. Незнакомец явно не настроен агрессивно, а значит не следует провоцировать его на агрессию своим бегством.
    Сурок продолжал лежать неподвижно, разглядывая незнакомца, который также не сводил с него глаз. А затем случилось то, что окончательно сбило сурка с толку, спутало его планы.
    Незнакомец протянул к сурку вторую руку, которую зверь оставил без внимания, всецело поглощенный зрелищем неторопливо подрагивающего в воздухе прута. Сурок даже испугаться не успел, как у его носа оказалась гора сочных черничных ягод. Понимание, и осознание того что случилось, и что могло случиться, пришло позже. Но испугаться зверь снова не успел, поскольку незнакомец преподнес сурку очередной сюрприз, сразивший его наповал.
    Незнакомец заговорил, продолжая в упор буравить сурка взглядом, в котором не было ни агрессии, ни скрытой угрозы.
    - Кушай сурок! Ешь на здоровье! Не бойся, я тебя не трону!
    На мгновение сурок остолбенел от неожиданности, не веря своим ушам. Он был готов ко всякому, даже к тому, что этот доброжелательно улыбающийся незнакомец оскалит зубы и бросится на него, чтобы рвать и терзать беззащитное тело. Он был готов к самому худшему варианту развития событий. Но такого он и выдумать не мог! Пришелец заговорил с ним! И не на каком-нибудь тарабарском наречии, а на чистейшем языке обитателей холмов и равнин, к которым человек явно не принадлежал.
    Ошеломленный сурок машинально протянул лапу к горке сочных плодов, высящейся у него под носом. Не глядя, взял ягоду, и отправил ее в рот, вместе с её ароматом переваривая случившееся. Затем его лапа потянулась за второй ягодой, потом за третьей. И вскоре горсть ягод подаренных незнакомцем исчезла в утробе сурка, который покончив с угощением, многозначительно уставился на куст, требуя добавки.
    - Ну, ты и обжора! - засмеялся малыш, с восторгом наблюдая за тем, как в считанные секунды исчезла в глотке сурка горсть спелых ягод.
    - Я не обжора! - ответил он. - Я сурок!
    - Как же, не обжора, ты такой толстый! А толстяки все обжоры, это я точно знаю! - авторитетно заявил малыш.
    - Мы, сурки, все такие! - ответил зверь. - Можно я сяду? - попросил он. - А то я уже весь бок отлежал!
    - Садись, только прежде дай мне слово, что не сбежишь! - сказал малыш.
    Сурок покосился на прут в руках малыша и заявил:  - Даю слово, что не сбегу!
    И хотя первой мыслью зверя было именно удрать от незнакомца, вид прута в его руке заставил сурка отказаться от этой идеи.
    - Хорошо. Садись. Давай знакомиться. Я малыш, а ты кто?
    - Я сурок. Зачем спрашиваешь, ты же это итак знаешь? - обиделся сурок.
    - Знаю. Мне очень подробно описали вас, сурков, так что при нашей встрече я никак не мог ошибиться!
    - И кто же рассказал тебе о нас? - спросил сурок.  - Ты явно пришел издалека. Я не знаю о тебе ничего, кроме того, что ты человек.
    Малыш улыбнулся.
    - Ничего обо мне не знаешь кроме того, что я человек? А вот прежние мои знакомые, что я встретил на холмах по пути сюда, не знали даже этого!
    - И что ты с ними сделал? - насторожился сурок.
    - С кем? - не понял малыш.
    - Ну, с твоими прежними знакомыми? Ты их отпустил, или, или...?
    От одной только мысли о том, что малыш мог сделать с его предшественниками, сурок затрясся мелкой дрожью.
    Глядя на него, малыш рассмеялся.
    - Ничего я с ними не сделал. Не дрожи ты так! Все они живы и здоровы. По крайней мере, я искренне надеюсь на это!
    Глядя на добродушно улыбающуюся физиономию незнакомца, сурок успокоился, и повторил интересующий его вопрос.
    - Скажи, человек, а кто рассказал тебе про нас, сурков?
    - Меня зовут Малыш! А про сурков мне рассказал твой сосед с запада, суслик, который прошлой ночью и привел меня к этому кусту, где мы с ним и попрощались.
    - Суслик!?
    Сурок подпрыгнул на месте, его физиономию перекосило, а ноги затанцевали по земле.
    - Да, суслик! Ты не любишь сусликов!?
    - Нет, конечно! Как их вообще можно любить? Это такие проныры, и пройдохи! Только и думают о том, как бы пробраться в наши владения и что-нибудь украсть. Пусть лучше сидят на своих холмах и не лезут к нам! Нам здесь и самим есть нечего, и без этих голодранцев соседей.
    С этими словами сурок вырвал из земли какое-то растение и вгрызся зубами в его большой сочный корень, внешне напоминающий картофельный клубень. И начал его поедать с такой жадностью, что, глядя на него, всерьез можно было поверить в то, что у них и впрямь в степи напряженка с едой. И каждый найденный корешок, или ягода, большая редкость в этих краях. Но это если смотреть только на сурка, не оглядываясь по сторонам. Но стоит лишь на мгновение отвлечься от жадно грызущего сочный корень сурка и оглядеться, сразу становится ясно, что это не так.
    Сурок лукавит, утверждая, что им самим есть нечего. Прав суслик. Сто раз прав. Сурки прожорливые и жадные создания. К тому же весьма бесцеремонные, в чем малыш убедился на собственном опыте. Вот и сейчас, вместо того, чтобы продолжить беседу, сурок начал есть. Непонятно, как вообще в него столько влезает? Он итак уже такой толстый, что непонятно, как он ходит на своих коротких, массивных ножках, а уж как он бегает, вообще уму непостижимо!
    Глядя на жующего сурка, потерявшего к нему всякий интерес, малыш всерьез задумался о том, не стоит ли прутом простимулировать этого жирдяя к дальнейшей беседе. Он потянулся за отложенным в сторону прутом, когда сурок закончил трапезу, и отбросил в сторону то, что осталось от некогда большого и сочного клубня растения.
    - Извини, не смог удержаться! Кушать очень хочется! - сказал он.
    - Да сколько же в тебя влазит? - изумился малыш.-Я съел пару горстей ягод и наелся, а ты слопал половину куста, и все еще голоден? Ты не лопнешь, дружище?
    - Нет, не лопну! В моем животе еще много места! - самодовольно отозвался сурок, постучав лапой по животу, ответившему гулким барабанным эхом.
    Словно в подтверждение своих слов, сурок вырвал из земли еще одно растение с клубневидным корнем, и потянулся к нему зубами. На мгновение замешкавшись, он посмотрел на малыша, и спросил:  - Ты не будешь против, если я слегка перекушу, а то в животе бурчит от голода. А на голодный желудок я разговаривать не могу!
    Глядя на его вопрошающую мордашку, малыш обреченно махнул рукой, соглашаясь. Похоже, иначе ему с этим толстяком не договориться. Так и будет рыскать глазами по сторонам в поисках съестного, то и дело отправляя найденное в рот.
    Видя, что сурок увлёкся очередным сочным клубнем и уже не помышляет о бегстве, малыш пододвинулся поближе к кусту, и неторопливо принялся обирать с него ягоды, не спеша отправляя их в рот.
    Прошло около получаса, когда сурок наконец прекратил жевать, вздохнул удовлетворенно, давая малышу знать, что наелся, и готов к разговору. Сурок сидел и тяжело дышал, поглядывая на малыша. И непонятно, что тому было виной, не на шутку разошедшееся светило, или переедание. Наверное, обожрался-таки толстяк, подумал малыш, вот и дышит еле-еле.
    - Ну что дружище, наелся? - спросил он.
    - Ну, это, как сказать. Если честно, то нет. Я бы съел ещё столько же. А потом бы еще и еще! А сейчас только червячка заморил, чтобы не умереть с голоду в ближайшие полчаса.
    - Червячка заморил!? - малыш был в шоке.
    - Да, да! - поспешно подтвердил сурок. Заморил червячка, но только самую малость!
    - А почему ты так тяжело дышишь? Я, к примеру, тяжело дышу, если объемся печенья, которое мама неосмотрительно оставит на открытом месте, до которого я могу добраться без посторонней помощи. Поначалу очень вкусно, потом тяжело, а затем и больно!
    - Почему больно!? - удивился сурок.
    - Потому что, рано, или поздно, мама замечает исчезновение печенья, и устраивает мне трепку, надирает задницу. Ты знаешь, что это такое, получить трепки?
    - Конечно, знаю! Если родители застукают меня вместе с тобой, то трепки мне не избежать!
    - А где сейчас твои родители? На работе?
    - А что такое работа?
    - Работа, это такое место, куда ходят мама и папа, чтобы получить денежки, на которые мы покупаем продукты, которые едим.
    - Подожди! - закричал сурок. - Я не знаю, что такое денежки, и что такое продукты. Но я знаю, что значит есть. Мои родители сейчас едят, значит работают!
    - Ты ведь тоже ешь, значит, и ты работаешь?
    - Да, работаю! - вздохнул сурок. - Такая у нас, сурков, нелёгкая доля. С самого рождения работать, весь день напролет, от восхода солнца, и до заката! Без выходных, без отпусков, и почти без перерывов. И так мы трудимся с ранней весны и до поздней осени, до наступления холодов.
    - А когда начинаются холода, у вас наступает сезон отпусков? - спросил малыш.
    - Нет. Отпусков у нас тоже нет. Начинается другая работа. Не на поверхности, а под землей, внутри наших жилищ, где мы дружно трудимся всем нашим многочисленным семейством. А нас в семье много! Каждая обитаемая сурчиная нора насчитывает по 12-15 жителей.
    - Вы тоже делаете запасы на зиму, и обустраиваете свои кладовые?
    - Нет, мы не делаем запасов на зиму. Мы же не мыши! Это они в суетности своей мельтешат под ногами круглый год с одной лишь мыслью, что бы съесть?
    - Мыши обитают вместе с вами на равнине? Или вы тоже воюете с ними, как суслики?
    - С мышами мы не воюем. Слишком они мелки для нас, чтобы воспринимать их, как серьезных противников. Мы терпим их присутствие на равнине, только и всего. И мыши знают про это наше терпение, и стараются лишний раз не искушать нас своим присутствием! Стараются держаться подальше от наших жилищ и огородов.
    - Вы разводите огороды? - удивился малыш. - А я думал, что вы вообще ничего не умеете делать, кроме того, что набивать свое брюхо весь день напролёт.
    - Да, мы разводим огороды. Точнее, они разводятся сами. Каждую весну, после выхода сурчиного семейства на поверхность, мы начинаем генеральную уборку жилища. Работы хватает всем. Наш дом очень большой, протяженностью до 100 метров, и глубиной около 4 метров. Жилище имеет порядка 7 входов-выходов, чтобы успеть вовремя удрать, если какой-нибудь чересчур оголодавший и озверевший хищник рискнет нагрянуть в наш дом в надежде поживиться.
    - Весной мы чистим нору от скопившегося там за зиму мусора, выбрасывая все наружу неподалеку от входа. Весной мы распечатываем закрытые на зиму входы в нору, чтобы свободно можно было выходить на поверхность, и обратно. Земля которую мы разбрасываем вокруг норы, очень плодородна, и любое семя попавшее в нее даёт всходы. Так и формируются огороды, которые играют немаловажную роль в нашей жизни.
    - Ты говоришь, что в каждой норе по 12-15 особей. И все вы отличаетесь отменным аппетитом, как я успел заметить. Надолго ли хватит вашего огорода такой огромной и прожорливой ораве?
    - Надолго. Потому что мы питаемся с огорода крайне редко, только в исключительных случаях. Вокруг столько вкусного, и всего в изобилии, что огород остаётся для трудных времен.
    - А что такое трудные времена, когда они начинаются?
    - Трудные времена случаются в течении всего года. Летом крайне редко, весной чаще, а вот осенью трудные времена наступают довольно часто. Когда они приходят, мы не отходим далеко от дома, стараемся наспех перекусить, и нырнуть обратно в нору, пока шкура не вымокла насквозь.
    - Я понял! - закричал малыш. - Трудные времена начинаются для вас, когда идет дождь! Когда на улице грязь и слякоть, а с неба льет, как из ведра!
    - Да, мы не любим дождь, и не любим когда наша шерсть становится мокрой. В это время мы стараемся как можно меньше находиться на поверхности, избегая хлестких ударов водяных струй.
    - Я тоже не люблю дождь! - сказал малыш. Если мы гуляем на улице с мамой и папой, меня берут на руки и несут домой, чтобы дождь не вымочил нас до нитки. Хотя, иногда, дождь застаёт нас врасплох далеко от дома. Тогда мы возвращаемся домой насквозь промокшие, с хлюпающей в башмаках водой. Дома, мама переодевает меня во всё сухое, переодевается сама, и мы идем пить чай с малиной. Чтобы не заболеть!
    - Ты когда-нибудь пробовал малину, сурок?
    - Да! Конечно! У нас здесь тоже есть малина, правда её совсем немного, всего несколько кустов. Никто не знает, как, и откуда она взялась. И едим мы ее не во время трудных дней, а когда окажемся рядом.
    - И как она тебе на вкус?
    - Когда красная, то очень вкусная, пожалуй даже вкуснее, чем моя любимая черника. А вот когда ягода зеленая, то в ней нет ничего вкусного, а если ещё точнее, она совсем невкусная. От нее вяжет в горле, и очень хочется пить. Съешь пару-тройку ягод, и начинаешь искать сочные корешки, чтобы утолить жажду.
    - А зачем вы их едите, если ягоды зеленые? - удивился малыш. - Они ведь еще не созрели! Об этом знает каждый малыш!
    - Как зачем? - в свою очередь удивился сурок.  - Потому, что кушать очень хочется. А кушать нам хочется всегда. Особенно весной, когда мы покидаем зимние квартиры, и выходим на поверхность, чтобы с удвоенной энергией приняться за работу, которую мы делаем лучше всех в округе. Работу по поеданию разных вкусностей.
    - А что вы делаете зимой? Сидите в норе и носа наружу не кажите без крайней необходимости? Как мыши? Сплетничаете, и потихонечку опустошаете свои кладовые с осенними запасами?
    - Какие еще кладовые!? - изумился сурок. - Нет у нас никаких кладовых. И запасов на зиму мы не делаем! По крайней мере, в том виде, в котором их делают эти пройдохи мыши.
    - Как? Вы не делаете запасов на зиму? - поразился малыш. Чем же вы занимаетесь всё лето и всю осень?
    - Мы работаем. Мы едим. Делаем запасы на зиму. Я делал запасы, пока не появился ты. Я и сейчас бы продолжал заниматься запасами, если бы ты не привязался со своими расспросами! - недовольно пробурчал сурок.
    - Ничего не понимаю! - развел руками малыш. - Ты говоришь, что у вас нет кладовых, чтобы складывать туда запасы, и тут же ты заявляешь, что запасы вы всё-таки делаете! Ничего не пойму!
    - А чего тут понимать? - удивился сурок. - Мы складываем свои запасы вот сюда! - и он ткнул пальцем в свой тугой живот.
    - Вы наедаетесь впрок, а потом всю зиму сидите голодом, и не показываетесь на поверхности? - удивился малыш.
    - Не совсем так. До наступления весны мы действительно не покидаем своих нор. Но мы не сидим, тупо пялясь в стену, считая дни, оставшиеся до прихода весны.
    - Мы ложимся спать, и зима для нас пролетает незаметно. Словно её и нет вовсе. Но о прошедшей зиме по весне кричат наши тощие тела, и жуткий, просто невероятный голод, который не покидает нас несколько первых весенних дней. Мы готовы на все, лишь бы унять этот зверский голод. В эти дни сурки совершенно теряют голову от голода, забывают о всякой осторожности.
    - В начале весны семьи сурков несут самые ощутимые потери. Оголодавшие за зиму хищники прекрасно осведомлены об этой нашей особенности, днюя и ночуя на равнине, богатой в эти дни на добычу. По прошествии нескольких дней жизнь на равнине нормализуется, и хищники убираются прочь. Обратно на холмы, где охотиться гораздо легче, добыче больше, и ее легко заполучить.
    - Значит, вы всю зиму проводите во сне? Ну, прямо как суслики! - воскликнул малыш.
    - Зимой мы спим. Но не как суслики! Не нужно нас сравнивать с этими недомерками, и единоличниками! Каждый суслик зимует в отдельной норе, мы же спим все вместе, одним большим семейством. И в этом наше от них коренное отличие.
    - Вы закупориваете входы-выходы пробками из земли и глины? - спросил малыш.
    - Да. И работы у нас в этот период немало! Попробуй-ка соорудить хоть одну метровую земляную дверь, а у нас их целых семь! Трудиться приходится на совесть. Зато когда двери закупорены, можно собраться всем в просторной спальной комнате, и тесно прижавшись друг к другу, погрузиться в сон длинною в несколько месяцев, в ожидании весны.
    Пока малыш разговаривал с сурком, который одновременно отвечал на его вопросы, и что-нибудь жевал, солнце оказалось в зените, и стало припекать не на шутку. Нужно было скорее "обращать сурка в свою веру", и искать где-нибудь тень, пока солнце не испепелило своими лучами всё вокруг.
    - Скажи, сурок, как вы справляетесь с жарой? Тебе, с твоей комплекцией, солнечный жар должен быть просто невыносим.
    - Мы с жарой не справляемся, мы избегаем её. Когда становится невмоготу работать из-за жары, мы прячемся в норах, где и сидим до тех пор, пока солнце не начнет свой путь к закату, и жара не спадёт. Тогда мы выбираемся наружу, и с удвоенной энергией включаемся в работу, которой впереди непочатый край. Несколько месяцев до начала осенних холодов, предвестников зимы.
    - Ты такой большой, у тебя и дом должен быть огромный! - сказал малыш. - Ты не возьмешь меня с собой, будем вместе ждать, когда солнце перестанет так печь, и можно будет выбраться на поверхность.
    Сурок на мгновение задумался, решая, как поступить.
    - Я не могу взять тебя в свой дом! Ты слишком чужой, чтобы находиться в нашей норе. Ты перепугаешь всё наше семейство. И ничего хорошего лично тебе встреча с моей роднёй не сулит. Объединившись, мы можем прогнать из норы лису, надавав ей тумаков, сможем одолеть и малыша. И прут тебе не поможет. Грозное оружие на поверхности, под землей оно превращается в ненужную, громоздкую обузу, которая будет только мешать. В тесноте норы не размахнешься прутом, чтобы нанести удар.
    - Твои родственники такие злые, что побьют малыша?
    - Они не злые. Просто они не любят чужаков, кем бы они не были. Мышами, сусликами, лисами, или людьми. Они прогонят тебя, и почти наверняка побьют!
    - И что мне делать? Сегодня такая жара, и нигде нет тени, чтобы можно было от неё укрыться. Черничный куст своей скудной тенью вряд ли спасет меня от жары.
    Сурок, сосредоточенно чесавший лапой затылок, пребывая в раздумьях, воскликнул:
    - Я знаю, что делать! В общую нору идти нельзя. Нас оттуда точно прогонят, и почти наверняка побьют. Но я знаю одно местечко, где нас никто не тронет. Там мы сможем отдохнуть до вечера, не привлекая к себе внимания.
    - Ты знаешь необитаемое жилище? - догадался малыш.
    - Ну, что-то вроде этого. Только это не жилище в привычном смысле этого слова. Это временное убежище, для таких вот случаев. Иногда мы, сурки, в поисках вкусного оказываемся далеко от своих жилищ, и нам лень возвращаться обратно в ожидании вечера. Бывает и такое, что пришедший с холмов хищник заставляет нас укрыться в ближайшей из нор. Для подобных случаев временное убежище самый подходящий вариант.
    - В десятке метров от куста есть такое убежище, вот туда-то мы и пойдём!
    - А если оно окажется занятым?
    - Ну, это вряд ли! - ответил сурок. Кроме меня там никто не бывает. Я бы сразу узнал, если б там побывал кто-нибудь ещё. Это убежище только моё, а значит, и моих друзей! - Ведь мы же друзья? - спросил сурок, вопросительно глядя на малыша.
    Лицо малыша просияло.
    - Конечно друзья! - воскликнул он. И в подтверждение этих слов протянул сурку руку, которую тот осторожно пожал своей лапой.
    В следующую минуту новоиспеченные друзья поспешили к норе, в которой и укрылись, спасаясь от ослепительного солнечного зноя.
    Первым в таинственный полумрак подземного хода нырнул сурок, мгновенно растворившись в темноте. Малыш на мгновение замешкался. Не на шутку разошедшееся светило гнало его вглубь норы, поближе к прохладным земляным недрам, а инстинкт самосохранения продолжал удерживать на поверхности. Неизвестно, кто, или что, поджидает его там, в пугающей темноте.
    Вскоре из-под земли до его слуха донёсся призывный свист сурка, и малыш решился. Если друг зовёт, значит там всё в порядке, и следует поспешить, пока солнце не доконало его.
    Не мешкая более, малыш нырнул вглубь уходящего под землю хода, и на брюхе, извиваясь как червь, помогая себя руками и ногами, пополз вперед. Он старался не думать о том, что нора может внезапно кончиться, что ход завершится тупиком. В этом случае он окажется в дурацком положении. В тесном наклонном лазе, задницей к выходу. И если туда он забрался довольно легко, обратная дорога будет не из легких. Пятиться задом в темноте и тесноте подземного хода, непростая задача.
    Малыш старательно гнал прочь эти мысли, продолжая упорно, метр за метром продвигаться вперед, навстречу призывному посвисту сурка. Постепенно глаза привыкли к полумраку, и он стал различать все, что творилось внутри лаза. Разглядел и сам ход, идущий наклонно вниз, с тщательно обработанными стенками, без неровных выступов и острых углов. Малыш вынужден был признать, что сурки не такие уж конченные лодыри, как ему показалось вначале. И умеют не только набивать своё брюхо, но и строить отличные подземные тоннели, делающие честь любому землерою.
    Разглядывая обступившие его со всех сторон стены, малыш продолжал энергично работать руками и ногами, продвигаясь вперед. Тем более, что ползти осталось совсем немного. Он уже различал впереди желтеющее в полумраке упитанное тело нового друга, пригласившего его в свой дом.
    Место, в котором отдыхал, поджидая малыша сурок, было похоже на небольшую комнату. Стены, обступавшие малыша со всех сторон, отступили, разбежавшись вверх и по сторонам. Малыш встал на четвереньки, а затем, не чувствуя преграды над головой, попытался встать в полный рост. И это ему удалось. Почти. Малыш стукнулся головой об потолок, и присел от неожиданности, потирая рукой ушибленное место. В следующий раз малыш не спешил, а вставал потихонечку, нагнув голову. Вот теперь он встал в полный рост. Хоть и с пригнутой головой, но он мог ходить по пещере, имевшей в длину около двух метров. Вполне достаточно для того, чтобы развалиться вытянув ноги. Высотой пещера была сантиметров 70, что также устраивало малыша.
    Закончив исследования, малыш улегся рядом со своим песочно-желтым другом, и с наслаждением вытянул ноги, порядком уставшие после эдакого червячного хода под землей. Все-таки подземную дорогу сурки делали для себя. При постройки убежища неведомый строитель не думал о том, что им может воспользоваться такое необычное создание, как человеческий ребенок. Хорошо, что и сам ход, и спальную комнату они строили с размахом, чем избавили его от излишних хлопот.
    Вытянувшись рядом с сурком, малыш оживленно болтал с ним о разных пустяках. Сурок рассказывал малышу о своей семье, родителях, и друзьях. Малыш в с свою очередь рассказывал сурку о мире, из которого он пришёл. Одного малыш не смог объяснить сурку, как он оказался в мире зверей, невероятно далеком от его мира. Настолько далёком, что даже самые уважаемые, и почитаемые старейшины племени сурков, ничего не знали о людях. Малыш не мог рассказать об этом своему новому другу, потому что и сам ничего не знал. Все знания по поводу его появления здесь, основывались на словах лисенка об огненном шаре, упавшем с неба, на месте падения которого лисенок утром нашёл малыша.
    При упоминании лисенка, шерсть на спине его золотистого друга встала дыбом. О лисах, их главнейших врагах наряду с хищными птицами, сурок знал очень много. Об их повадках, привычках, уловках, на которые горазды эти хитрые рыжие бестии, чтобы заполучить желанную добычу. Всю жизнь сурки соседствуют с лисами. Доскональное знание привычек и повадок хищных соседей, жизненно необходимо каждому сурку для того, чтобы встретить очередной рассвет. Знания о лисах молодые сурки впитывают вместе с молоком матери. Пополняют багаж знаний от родителей, старших братьев и сестер, которым эти знания помогли пережить зиму, или даже несколько зим кряду. Тех, кто не желал учиться, или пропускал сказанное старшими мимо ушей, ожидала незавидная участь. Лисы не прощали двоечников, с ленцой относившихся к наиглавнейшему на холмах и равнине предмету, - лисоведению. Двоечники погибали в свой самый первый сезон. Отличники с хорошистами жили дольше, гораздо дольше. Ради нескольких лишних лет прожитых в благодатной долине, стоило быть прилежным учеником.
    Его приятель - сурок, был прилежным учеником, потому и вздыбилась его шерсть от одного только упоминания о главном враге сурчиного племени.
    - Ты знаком с лисом? - с дрожью в голосе спросил сурок.
    - Да! Конечно! Приятный собеседник и очень хороший друг. Лично я не могу сказать про него ничего плохого.
    - Но ведь лисы хищники! - воскликнул сурок. - Он не обижал тебя?
    - Нет. Мы с лисенком очень быстро подружились, и вместе ночью шли через холмы, до владения мышей, где я простился со своим рыжим приятелем, который торопился вернуться домой, чтобы живым - невредимым добраться до родной норы.
    - Ты говорил, что лисы ничего не боятся. И что и холмы, и равнина для них дом родной, в котором они чувствуют себя в безопасности. Это не совсем так.
    - Взрослые лисы действительно никого не боятся. Нет в здешних краях хищников, могущих представлять для них серьезную опасность. Но молодые лисята, это совсем другое дело!
    - И какие здесь могут быть опасности для них? - поинтересовался сурок.
    - Те же, что и для вас, сурков. Хищники прилетающие с гор и кружащие над холмами и равниной в поисках добычи. И хотя основным блюдом в рационе хищных птиц являются мыши, и прочие грызуны, они никогда не откажутся пообедать молодым лисенком, ежели он угодит в их лапы.
    - А что было потом? - спросил сурок.
    - А потом я познакомился с мышонком, и он довел меня до владений сусликов. Дальше меня сопровождал один молодой грызун вплоть до черничного куста, где мы с ним и расстались. Не захотел он встречаться с вами, будучи о сурках не самого высокого мнения.
    - Подумаешь, суслик! Кого вообще интересует его мнение? - воскликнул уязвлённый сурок. - Мы тоже не очень высокого мнения об этих вороватых недомерках, которые только и думают о том, как бы перебраться с холмов на благодатную равнину, и пожрать здесь все. Превратив некогда цветущий край в бесплодную пустыню. До встречи с тобой я даже не предполагал, что они способны на благородные поступки.
    - Да и сейчас не верю! Просто тебе встретился какой-то неправильный суслик. Исключение из правил. А исключение, как известно, лишь подтверждает правило!
    Высказав такую мудрую мысль, сурок посчитал разговор законченным, широко зевнул, положил голову на лапы, и отвернулся к стене, с явным намерением вздремнуть. Малыша это никоим образом не устраивало, ведь он так и не услышал от сурка главного. И когда сурок смежил веки собираясь уснуть, малыш не сильно, но чувствительно, ткнул его кулаком в бок.
    - Ну чего тебе? - буркнул сурок.
    - Сурок, ты пойдешь со мной к озеру? - спросил малыш.
    - Пойду! - пробурчал тот. - Только давай поспим немного, отдохнем перед дорогой, потом немножечко поедим, так, самую малость, и пойдем.
    Малыш с облегчением вздохнул.
    - А я думал, ты откажешься, придумаешь причину, чтобы остаться здесь, возле любимых корешков и черничных ягод.
    - Я что, хуже какого-то суслика, или мыша? - обиженно произнес сурок. - Если уж эти недомерки не испугались идти с тобой через холмы, то чего бояться мне?
    - По правде говоря, ты бы мог дойти до озера и один. Здесь, на равнине, трудно заблудиться. Нужно идти все время прямо, и никуда не сворачивать, и тогда ты точно придешь к озеру, потому, что пройти мимо, или обойти его стороной, невозможно. И озеро совсем не нужно видеть. Оно даст знать о своем местонахождении запахом, который ты сразу же узнаешь, спутать который ни с чем невозможно.
    - Ты знаешь, как пахнет вода?
    - Да. Конечно. Я много раз бывал на озере с мамой и папой. Не на этом, куда мы с тобой пойдем, а на другом, том, что находится в моем мире. Я знаю, как пахнет вода. Ты прав, этот запах невозможно спутать ни с чем другим.
    - А ты откуда знаешь про этот запах? - спросил малыш. - Тебе доводилось бывать на озере, или об этом ты знаешь из рассказов старших родственников?
    - На озере я не был, да и делать мне там нечего. О его существовании знаю из рассказов матери с отцом. Но запах этот я знаю! Озеро пахнет так сильно, что его ни с чем не сравнимый аромат гуляет по всей равнине, будоража смутными тревогами ее обитателей.
    - Но я ничего не чувствую! - воскликнул малыш.
    - И я ничего не чувствую! - ответил сурок. - Но это вовсе не из-за того, что озеро исчезло. Оно там же, где и было всегда. Ничего с ним не случилось, и не могло случиться. Просто сегодня ветер дует с равнины, неся к озеру пьянящие ароматы трав, а не наоборот. Сегодня озерные жители вдыхают дурманящие степные ароматы.
    Последние слова сурок произнес еле слышно, заплетающимся языком. И спустя мгновение золотисто-желтый зверь сладко посапывал во сне, удобно устроившись в столь привычном для него лежбище.
    Полежав пару минут, разглядывая нависший над головой земляной потолок и думая о своем, малыш незаметно смежил веки, и вскоре уснул. Заботы и проблемы исчезли без следа, перестав давить на малыша невыносимой тяжестью, оставив наедине с радужными детскими снами, полными тепла и света, расцвечивающими сгустившийся над ними полумрак подземелья.
    Разбудил малыша сурок, несильно, но настойчиво пихающий его лапой в бок.
    - Чего тебе? - недовольно пробурчал разбуженный на самом интересном месте малыш.
    - Пора идти! - ответил сурок. - Или ты уже передумал?
    - Ничего не передумал!
    Малыш поднял худенькие ручонки к лицу, и принялся кулаками тереть глаза, прогоняя остатки сна, никак не желающего его отпускать. В довершении процедуры пробуждения он приподнялся на локтях и энергично затряс головой, проясняя разум от остатков сонного дурмана.
    И все это время сурок не сводил изумлённого взгляда со своего нового приятеля, поражённый его непонятными телодвижениями.
    Окончательно проснувшись, малыш обратил внимание на пялящегося на него во все глаза сурка, и недовольно пробурчал:  - Чего уставился?
    - Ты так интересно делаешь зарядку! - хихикнул сурок. - Вы в своем человеческом мире всегда так делаете?
    - Нет! Наверное! Не знаю! - ответил малыш. - Что ты ко мне привязался? Мне что, больше делать нечего, как только смотреть, кто и как просыпается? Я и сам всегда встаю гораздо легче, нежели сейчас, когда высплюсь, и проснусь сам, а не буду разбужен тычками родителей, или воспитателей.
    - А вот меня никто никогда не будит! - радостно объявил сурок. - Я всегда встаю сам. В нас, сурков, природой заложены своеобразные биологические часы, которые отсчитывают время необходимое нам для сна ночью, и отдыха днём!
    - И что, твои часы никогда не дают сбоев? - недоверчиво спросил малыш.
    - Сбоев не бывает. Работа наших внутренних часов зависит от погоды снаружи норы, и от времени года на поверхности. С наступлением зимы ход часов замедляется так сильно, что движение секундной стрелки незаметно для глаз. Хотя, кто станет следить за часами, когда все спят. Всю долгую-долгую зиму, до наступления весны, когда срабатывает заведенный зимой будильник. И тогда сурки просыпаются, а их внутренние часы начинают работать в прежнем, ускоренном ритме.
    - После зимней спячки вы наверное такие вялые, и медлительные? - спросил малыш.
    - Не знаю. Я еще не был в спячке. Нынешняя зима будет моей первой зимой. Но насчет медлительности и неповоротливости могу тебе с уверенностью сказать, что это не так. Нет у нас времени медлить и раскачиваться, да и сводящее с ума от голода брюхо, не позволит сурку долго нежиться в тепле уютной норы.
    - Кушать очень хочется! А для того, чтобы покушать, нужно выбраться на поверхность. А сделать это, судя по рассказам родителей и старших родственников, не так-то просто. Прежде чем покушать, зимовавшему в норе семейству предстоит немало потрудиться, чтобы проложить себе дорогу к заветной пище.
    - И что вам мешает выбраться наружу? Земляные двери, которые вы сооружаете осенью, чтобы защитить свое жилище от хищников?
    - Да. Они. И скажу тебе честно. Весной они совсем не те, что осенью, их не расковыряешь пальцем, лёжа на боку. - Попробуй, ковырни потолок!
    Малыш поднял руку над головой, и, повинуясь просьбе своего золотистого друга, попробовал отколупнуть кусочек земли со свода пещеры. Ничего не вышло. Земляной свод пещеры по прочности не уступал камню. С таким же успехом он мог колупать камень, пытаясь отломить от него кусочек.
    - Не получается! - после нескольких бесплодных попыток сообщил малыш.
    - То-то же! - удовлетворенно хмыкнул сурок. - Примерно такими же по прочности становятся и замурованные нами с осени ходы ведущие в зимовочную камеру. Хорошо хоть, что наши когти и зубы не чета твоим, иначе бы мы были обречены навеки остаться под землёй, умерев от голода.
    При мысли о подобной перспективе малыша передернуло, он поёжился, с тревогой поглядывая на выход, ведущий из пещеры наружу, который был немного более светлым на фоне окружающего их полумрака. Посетивший малыша страх заставил действовать. Спустя мгновение он ползком, помогая себе коленками и локтями, стал протискиваться наверх, что было делать гораздо труднее, нежели спускаться вниз. Слишком крутым был наклон, слишком сглажены стены подземного хода. Но оставаться в гнетущем полумраке земляной пещеры малыш не желал, и поэтому, кряхтя и сопя, потихоньку продвигался вперед, подталкиваемый сзади сурком, который то и дело тыкался носом в пятки, не понимая его медлительности.
    Путь обратно занял гораздо больше времени, чем путь вниз, и когда малыш выбрался из пещеры, на равнине уже вовсю хозяйничала ночь, подавляя всё вокруг присущей только ей тишиной.
    Сурок, всю дорогу торопивший его, и недовольно ворчащий, оказавшись наверху, примолк. Глядя на его испуганную физиономию, малыш без труда прочел то, что творилось в душе его нового приятеля.
    Сурок был напуган, хотя и старался изо всех сил это скрыть. Наверняка он уже пожалел о данном им сгоряча обещании. С превеликим удовольствием сурок нырнул бы обратно, в спасительную темноту подземелья, отказавшись от рискованного похода ради спокойного сна. И только насмешливое выражение лица малыша, удерживало сурка от соблазна нырнуть в темноту подземного хода ведущего к желанному покою.
    Малыш общается со всеми обитателями холмов и равнин, и сурку не хотелось прослыть отъявленным трусом, что неминуемо случится, если он сбежит. А еще лжецом, если нарушит данное малышу слово.
    Душевные терзания сурка нарушил малыш, который, подобрав оставленный у входа в подземный лаз прут, размахивая им произнес:  - Ну что, дружище, идем?
    Видя замешательство промелькнувшее в глазах сурка вперемежку с испугом, малыш продолжил:  - Нет, ты конечно можешь остаться, и никуда не идти. Дорогу я найду и сам, тем более, что само озеро указывает к себе дорогу. Род грызунов уже изрядно потрудился. Суслик, мышонок, - эти героические малыши сделали для меня очень много.  - Оставайся, сурок, иди домой, и ложись спать, я пойду один.
    Насмешливый тон малыша, которым всё это было сказано, не мог остаться незамеченным сурком, который понимал, согласись он с шутливыми доводами малыша, позора ему не избежать. Слава о трусливом и лживом сурке в мгновение ока разлетится по округе, опозорив семейство сурков. На его репутации будет поставлен такой жирный крест, что ему не останется места среди своих. И тогда ему, ославленному и опозоренному, придётся уйти. На холмы, к ненавистным сусликам, или еще дальше, в царство мышей, и лис, где его жизнь будет не лёгкой, и не очень долгой.
    На кон была поставлена его репутация, а с нею и жизнь, и выбор он должен сделать незамедлительно. Пока поигрывающий прутом малыш не отправился к озеру один. И сурок решился, отбросив прочь сомнения, заставлявшие его медлить и колебаться.
    - Я пойду с тобой к озеру. Я не собираюсь отказываться от своих слов! - сказал он.  - Мы, сурки, слов на ветер не бросаем!
    Горделиво расправил плечи, и демонстративно не глядя на малыша, сурок зашагал вперед.
    Малышу ничего не оставалось, как поспешить за своим провожатым, уверенно шагающим через ночь к одному ему видимой цели.
    Первое время они шли молча, поглощённые своими мыслями. Сурок был гораздо крупнее своих предшественников, и поэтому шел намного быстрее. Малышу пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать от проводника, не потерять в темноте из виду песочную спину приятеля.
    Взятый сурком темп не мог продолжаться бесконечно долго. Вскоре его упитанный приятель выдохся, и сбавил скорость, позволив малышу нагнать себя, и зашагать рядом. Идти всю ночь бок о бок и молчать, было глупо, к тому же разговор, как всем известно, коротает время. И вскоре новые знакомцы оживлённо болтали, будоража своими голосами сонную долину. Первое время сурку было немного не по себе, но вскоре он успокоился, видя с какой уверенностью держится малыш. Как он помахивает прутом, грозным оружием, могущим прогнать прочь любого из обитающих на равнине и в её окрестностях полуночных хищников.
    Так и прошли они всю ночь бок о бок, останавливаясь лишь для того, чтобы немного перекусить, когда отлично видящий в темноте сурок приводил их к очередному черничному кусту, к ягодам которого каждый из приятелей испытывал гастрономическую слабость.
    О дороге можно было не думать. Вскоре даже ночное зрение сурка оказалось ненужным. За прошедшие с начала похода часы, ветер гуляющий по равнине изменил направление на противоположное. И теперь он нес навстречу им ароматы озера, которые с каждым пройденным шагом становились все сильнее и отчётливее. Сбиться с пути было невозможно, и с первыми солнечными лучами друзья увидели раскинувшееся перед ними в нескольких десятках метров озеро, к которому малыш зашагал уже один, отправив сурка домой. К привычному уюту родной норы, к мерному посапыванию многочисленной родни, храпящей в ожидании нового дня.


    Жаба

    И все-таки малыш до озера не дошел. Всего чуть-чуть. Темп взятый сурком, которого они придерживались на протяжении всей ночи, был довольно высоким, и малыш очень устал. Он осознал это когда остался один, отправив сурка обратно, чтобы тот успел вернуться домой раньше, чем на равнину заявятся оголодавшие за ночь хищники.
    Оставшись один, малыш сбавил темп в своём желании достичь озера, к которому он шёл все эти дни ведомый такими разными, и забавными проводниками. Но усталость оказалась сильнее желания прикоснуться к зеркальной глади воды. Ноги отяжелели, тело казалось чужим и громоздким, а веки налились свинцом, грозя в любой миг захлопнуться, что грозило малышу неминуемым падением, со всеми вытекающими последствиями.
    Да и по большому счёту, какая разница, где спать. На поросшем кустарником берегу озера, или на равнине, в нескольких десятках метров от озера. И такой знакомый черничный куст всего в паре метров впереди. Под его сенью можно выспаться и отдохнуть, укрывшись от палящих солнечных лучей. Выспавшись, и набравшись сил, можно будет, не сходя с места, позавтракать полюбившейся ему черникой, спелыми ягодами которой был буквально усыпан куст.
    Похоже, здесь, вдали от привычных мест обитания сурков и сусликов, черничный куст не был столь популярен, и не имел такого количества поклонников и почитателей, что позволяло ему стоять почти нетронутым. Ягоды, тесно облепившие ветви, говорили о том, что куст мало кто тревожит. Только какие-нибудь мелкие пичуги любители сладкого, да вездесущие мыши, обитающие повсюду, сумели собрать урожай с куста на высоту своего крохотного роста. О том, что это именно так, говорил тот факт, что на земле под кустом не было осыпавшихся ягод, что падают вниз от перезрелости, или от резкого порыва свежего ветра налетевшего с озера, или пришедшего с равнины. Если ягод под кустом нет, значит, здесь похозяйничали мыши, и всё прибрали.
    Малышу опасаться мышей не стоило, поэтому он, удобно устроившись под кустом, под нависающими над землей ветвями, свернулся калачиком, подложив ладони под голову, а неразлучный прут к ногам, и мирно засопел. Моментально уснув, слишком утомленный прошедшей ночью, чтобы о чём-нибудь думать. Последней мыслью мелькнувшей в затуманенном дремотой сознании, была мысль о том, что проснувшись он обязательно встретит поблизости от куста очередного местного жителя, как это было с ним уже не раз. Как это происходило все время, что он провел в этом чудном мире, где доселе незнакомые ему звери говорили на понятном ему языке.
    Интересно, что это будет за зверь? - засыпая подумал малыш. Сурок ничего ему не сказал об обитателях прибрежной полосы, потому что и сам ничего не знал. Не было у его родичей необходимости так далеко уходить от привычных мест обитания, где итак всего предостаточно. Не было у них надобности отправляться куда-то в поисках лучшего, поскольку все самое лучшее было там, где они жили.
    С этой мыслью малыш уснул, ничем более не тревожимый. И спал он долго, в свое удовольствие, и никто его не будил, не пихал локтем в бок, не сопел, и не чавкал под ухом. Малыш выспался и отдохнул, надежно защищенный от палящих солнечных лучей ветвями черничного куста, достаточно пышными для того, чтобы укрыть от солнца ищущего прохлады путника.
    Проснувшись, малыш пару минут лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к звукам и шорохам доносящимся извне. Ничего настораживающего он не услышал. Лишь еле слышное шуршание стелющейся под порывами ласкового ветра травы, стрекотание кузнечиков и прочей, прыгающей и летающей мелюзги в траве, да отдалённое пение одинокой птицы, решившей порадовать своими трелями озёрных жителей. Да еще еле слышный, вкрадчивый топот крохотных ног, такой знакомый малышу. Мыши. Это могли быть только они. Они были повсюду в этом мире. И этот куст, под которым он так по-хозяйски развалился, был их охотничьим угодьем, где они охотились за спелыми черничными ягодами, не брезгуя и копошащейся в траве мелочью, издающей все те звуки, что оживляли сонную равнину.
    Мыши спешат по своим делам, не обращая на него никакого внимания. И это легко было понять. Разве стоит обращать внимание на нечто огромное и неподвижное, а с точки зрения мышей и вовсе горообразное. Не было раньше здесь этой глыбы, а теперь появилась. И что с того? Это же не повод из-за подобной мелочи отказываться от излюбленного места кормежки.
    Покой и умиротворение царили на сонной равнине. И никаких тебе хищников. Малыш продолжал лежать с закрытыми глазами, прислушиваясь к звукам наполнявшим округу.
    Так продолжалось несколько бесконечно долгих минут, за время которых ничего не происходило. Можно было подумать, что в здешних краях не было иной жизни, кроме той, что неслышно кралась в траве в поисках ягод, насекомых, и сочных кореньев.
    Малыш совсем уже было поверил в безмятежность приютившей его земли, когда до его слуха донесся чей-то предсмертный крик, преисполненный ужаса, и боли. Очарование дня было грубо разрушено. Малыш, витавший в облаках, очарованный беззаботным солнечным днём, был грубо низвергнут с небес на землю.
    Сонная безмятежность равнины оказалась обманчивой. Здесь, как и везде, царили свои, жестокие законы, которых он не знал, и не понимал, но которым подчинялось всё вокруг. Сильный всегда прав, а слабый виноват, и вернувший его из царства грёз в реальный мир предсмертный крик, лишь подтвердил эту истину.
    Так кричать могла только мышь! Очень маленькая мышь, мышонок, по своей молодости и неопытности угодивший в лапы матёрому хищнику, устроившему засаду вблизи черничного куста.
    Что это за хищник? - подумал малыш. Из рассказов своих проводников он уяснил, что в здешних краях водилось не так уж много хищников. Их можно было разделить на две группы: птицы и лисы.
    Хищник, убивший мышонка, не мог быть птицей, это точно. Малыш бы услышал шум крыльев, а неминуемый при нападении птицы порыв ветра обязательно бы коснулся его укрытия. Но ветра не было, как и хлопанья крыльев вздымающейся с добычей птицы.
    Оставалась лиса. Хитрая рыжая бестия могла устроить мышам засаду, хотя это на нее не очень-то похоже. Лисы подвижные и непоседливые звери, и не могут по своему характеру подолгу находиться на одном месте. Они предпочитают добывать пропитание активными действиями, что всегда оправдано. Лисы никогда не остаются голодными летом, при обилии мышей, таких же торопливых и непоседливых, одержимых желанием побыстрее набить брюхо, и при этом зачастую пренебрегая всякой осторожностью.
    Но если это не птица, и не лиса, то тогда кто же? Ответа на этот вопрос у малыша не было, и не будет, если он и дальше будет отлеживаться под кустом, притворяясь камнем. За себя малыш не боялся, его грозный прут наводящий ужас на всю округу, был при нём, и он не даст в обиду своего хозяина.
    Осторожно, стараясь не шуметь, малыш встал сначала на четвереньки, а затем в полный рост, и взглянул поверх зеленого шатра ветвей. За кустом никого не было. По крайней мере никого крупного. Значит, притаившийся за кустом хищник проигрывает ему в размерах, что только прибавляло малышу уверенности.
    Сжав прут покрепче, малыш обошёл куст в поисках хищника охотящегося на мышей. Но, к своему величайшему удивлению, за кустом он никого не нашёл, и занесённый для удара прут замер в воздухе, не имея цели для приземления.
    Не оказалось за кустом ни лисы, ни иного притаившегося в засаде хищника. Там вообще никого не было, если не считать небольшой, несуразной, зеленовато-желтой, бугристой кочки с выпученными и вытаращенными на малыша глазами. Кочка таращилась на малыша, застыв на его пути, и не думая уходить с дороги, не обращая внимания на опускающийся сверху прут, или просто не замечая его.
    Своей неподвижностью ядовитого цвета кочка не могла ввести малыша в заблуждение. Несмотря на свой возраст, малыш знал, что кочек с глазами не бывает. Да и жевать кочки тоже не могут, поскольку они неживые. А существо пялящееся на него и продолжающее жевать, определенно живое. И это именно оно подкараулило, и поймало мышонка, усыпив бдительность глупыша своей мнимой неподвижностью.
    Прут медленно опустился на голову существа прикинувшегося кочкой, и осторожно постучал по ней. Но существо по-прежнему оставалось неподвижным, пытаясь обмануть малыша, словно он не человек, а глупый мышонок.
    В этом неведомый зверь здорово просчитался. Своей мнимой неподвижностью обмануть малыша он не смог, лишь раззадорил его. Черничный прут перестал постукивать по верхушке глазастой кочки, и медленно пополз вниз, меж выпученных глаз, туда, где у всех живых существ находится нос, чтобы продолжить постукивания уже там.
    Но по этому поводу у замершего в неподвижности существа было иное мнение. Едва прут уткнулся в выпуклость должную означать нос, и слегка на неё надавил, как существо перестало притворяться безжизненной кочкой, и ожило. Из общей массы зеленовато-жёлтого цвета появилась короткая мощная лапа, отбившая в сторону резким ударом нахально тыкающийся в нос животного, черничный прут.
    Все произошло настолько стремительно, что малыш и удивиться-то толком не успел. Вроде бы только что была бесформенная кочка ядовитого цвета, и вот уже нечто совершенно другое, всего лишь на миг, и вновь бесформенная кочка с выпученными глазами.
    В тот самый миг, когда выросшая из бесформенной груды лапа отбила прут, к малышу пришло понимание, которое исчезло без следа, едва лапа пропала, растворившись в бесформенной массе. Где-то он уже видел нечто подобное, но где? Слишком мимолётным было видение, слишком поспешным пришедшее к нему понимание.
    Чтобы убедиться в том, что это действительно что-то знакомое ему, с чем он уже встречался в своём мире, малыш вновь направил прут в точку должную означать у существа нос, и несильно надавил. Реакция существа была мгновенной. Появившаяся из ниоткуда лапа отбила прут в сторону, и вновь бесследно исчезла в бесформенной груде. Малыш не спускал с ожившей кочки глаз, и уловил всё в мельчайших подробностях. И трансформация случившаяся с кочкой до удара лапой, и после, не прошла незамеченной мимо его глаз. А вслед за этим пришло озарение.
    Он узнал это, встретившееся на его пути нелепое создание, старавшееся казаться всем в округе, безобидной кочкой. И это ему в некоторой степени удавалось, помятуя об участи постигшей мышонка, принявшего зверя за часть природного ландшафта. Вспомнил малыш и место, и время, когда он впервые встретил нечто подобное.
    Это случилось месяц, или около того назад в его мире, ясным, солнечным днем. Тогда они всей семьей отправились на озеро, как это делали летом всегда, если на улице был теплый, погожий день. Не отягощенный промозглыми дождевыми тучами, и не наполненный холодным, пронизывающим ветром.
    Тогда случился тот самый погожий день, когда на улице ласково и призывно светит солнце, и нет никаких сил сидеть дома, и пялиться в телевизор. А если оказался на улице, то лучше всего наслаждаться солнцем где-нибудь на пляже, в компании таких же любителей воды и солнечный ванн. Так приятно валяться на нагретом солнцем, золотистом прибрежном песке, сквозь полуприкрытые веки наблюдая за царящим вокруг оживлением. За людьми, большими и малыми, бездумно валяющимися на песке, или оживленно плещущимися в озере.
    В тот памятный день малыш с папой откололись от валяющегося на песке семейства, притомившегося от получасового барахтанья в воде. Они решили немного пройтись. Инициатором прогулки выступил малыш, потащивший папу за руку к озеру. Но не для того, чтобы в очередной раз искупаться, а для того, чтобы исследовать прибрежную полосу, на которой должно быть столько интересного и необычного, чего не встретишь в обыденной жизни.
    Интересное началось в каком-то десятке метров от золотистого песка пляжа, на котором осталась отдыхать мама, брат и сестра. Именно там он впервые увидел невиданное им ранее существо зелёного цвета. Маленькое, сидящее на кривых зеленых ножках, с пальцами снабженными перепонками, упирающееся короткими передними лапами в землю. Готовое при малейшей опасности прыгнуть в воду, и замереть там, оставив на поверхности лишь голову с выпученными глазами.
    Встреченные ими существа показались малышу такими забавными, что он тотчас же вознамерился поймать одного из них, для более близкого знакомства. Но создания, которых папа назвал лягушками, были иного мнения относительно близкого знакомства с малышом. Они нагло таращились на него огромными, выпученными глазами, но стоило малышу сделать шаг в их сторону, или протянуть в их направлении руку, как они стремительно срывались с места, и одним длинным прыжком оказывались в воде, где он не мог их достать. Оказавшись на безопасном расстоянии, пучеглазые создания вновь продолжали таращиться на него самым вызывающим образом, подстрекая к более активным действиям.
    Загнав гревшихся на берегу лягушек в воду и не встретив среди них понимания, малыш двинулся к воде, чтобы уже там продолжить знакомство с забавными созданиями. Но еще до того, как ноги коснулись воды, он понял, что все его попытки вступить в контакт обречены на провал. Не успел он подойти к воде, как наблюдающие за ним с холодным безразличием лягушки нырнули, и исчезли из виду, чтобы вынырнуть в стороне, в нескольких метрах от прежнего места.
    Но малыш был упрям, весь в папу, и поэтому не сдался так быстро. Он предпринял еще несколько безуспешных попыток, стремясь застать лягушек врасплох. Но тщетно. Пупырчатые создания зорко следили за каждым его шагом, хотя со стороны могло показаться, что он им совершенно безразличен, и они смотрят куда угодно, но только не на него. Но они следили за ним, в чем малыш окончательно уверился после нескольких безуспешных попыток приблизиться к ним ближе, чем на метр.
    В отчаянии, злясь от того, что ему не удалось добиться желаемого, малыш поднял с земли камушек, и бросил его в одну из торчащих из воды голов. К своему превеликому удовлетворению, он заметил, как камушек стукнул по голове живой мишени, заставив ее испуганно погрузиться в воду, и усиленно заработать лапами, стремясь побыстрее убраться на безопасное расстояние.
    Новая забава пришлась малышу по душе. Он перекидал в воду еще много камней, заставив лягушачье племя спрятаться под водой, и не показываться более на поверхности. Пережидая, когда прекратится каменный дождь, и в их полусонном мире вновь воцарится порушенная малышом тишина.
    Но тишина в их сонное царство вернулась еще не скоро, но теперь уже не по его, малыша, вине. Любимый папочка с улыбкой наблюдавший за метанием малышом камней по живым мишеням, предложил новую забаву. Он подобрал с земли камень, но не обычный, бесформенный, которыми малыш упражнялся в прицельности броска на лягушках, а особенный, плоский. Их тоже было много на берегу. Малыш ими не пользовался, считая неудобными для метания. Но папа, по-видимому, придерживался иного мнения, поскольку выбрал именно плоские камни из каменистого разнообразия на берегу.
    Вскоре малыш узнал, для чего папе понадобились именно плоские камни, и это знание доставило ему много новых, радостных минут. Если бросить такой камень в воду, так, как показал ему папа, то камень теряет свой вес. Он становится невесомым, и скачет, скачет по поверхности невероятно долго. Пока не устанет, и, вспомнив про свой вес, не опустится на дно, чтобы там успокоиться уже навек.
    Папа лучше разбирался в плоских камнях, ему попадались самые легкие, и невесомые. И они прыгали по воде очень долго, почти скрываясь из глаз, прежде, чем утонуть. Малыш, не смотря на все свои старания, никак не мог найти таких легких и невесомых камней. Все найденные им экземпляры при кажущейся легкости, на деле оказывались невероятно тяжелыми. И прежде чем утонуть, делали два, от силы три прыжка, заставляя малыша визжать от удовольствия.
    С появлением нового развлечения, малыш напрочь позабыл про лягушек, еще несколько минут назад бывших центром притяжения его внимания. Он не обращал внимания на высунувшиеся из воды в десятке метров головы, продолжающие с холодной бесстрастностью пялиться на него выпученными глазами, словно ожидая от него подвоха. Малыш напрочь забыл о самом их существовании, всецело увлеченный новой забавой. В голове сохранилось лишь название забавных тварей, не захотевших с ним пообщаться поближе. Лягушки, - маленькие зеленые создания с пупырчатой кожей, и выпученными глазами.
    Он мог бы кидать в озеро камни весь день, благо подходящих камней вокруг было превеликое множество. Но помешала мама. Ей надоело валяться на песке, и она решила искупаться, а заодно искупать и его, малыша. И как малыш не брыкался, не отбивался от нее, не желая отвлекаться от понравившегося ему занятия, он был утащен в воду, и искупан. А затем, отдыхая после купания на покрывале расстеленном на тёплом песке, он уснул. И снились ему смешные пупырчатые создания прячущиеся от него в воде, и он сам, метающий в них невесомые плоские камни, которые отталкиваются от воды много-много раз, прежде чем навсегда скрыться из глаз.
    Глядя на застывшее перед ним в неподвижности существо, малыш вспомнил тот летний день, и встреченных им лягушек. Сидящий перед ним экземпляр определенно был их родственником, хотя, судя по всему, весьма отдаленным. И расцветка его была не зелёной, а какой-то ядовитой, с желтоватым отливом. И ростом данный экземпляр многократно превышал встреченных им ранее амфибий. А еще эти ужасные бородавки, сплошь покрывающие громоздкую тушу. На лягушках оставшихся в его мире они если и были, то совсем крохотные, не бросающиеся в глаза. Можно было подумать, что сидящий перед ним экземпляр древний реликт, пра-пра-прадед встреченных им ранее особей, и поэтому он такой большой и безобразный.
    Так все же кто это? Огромная лягушка, или нечто иное, сильно на неё похожее? Сказать об этом не мог никто, кроме самого существа заступившего ему дорогу, и явно не собирающегося эту самую дорогу уступать.
    Малыш в очередной раз ткнул кончиком прута в нос застывшего неживой кочкой существа. Только сделал это гораздо быстрее и резче, чем прежде. И с удовольствием отметил, как запоздало метнулась к носу возникшая из ниоткуда лапа, и, описав полукруг, вновь исчезла. Малыш заметил, как в пялящихся на него вытаращенных глазах мелькнул злобный блеск. Кочка была готова к активным действиям. Либо убраться с дороги прочь, либо напасть, чтобы прогнать чужака оказавшегося на месте его засады, и нахально тыкающего палкой в нос.
    На доселе невозмутимой морде зверя отразилась такая решимость, что малыш не выдержал, и расхохотался. Чем поразил напрягшуюся кочку не меньше, чем своими действиями с прутом. А малыш продолжал хохотать, глядя на то, как исчезает злость из глаз огромной лягушки, уступая место непониманию, и удивлению.
    Отсмеявшись вволю и глядя на лягуху, на чьей физиономии расплылось разливанное море удивления и непонимания, малыш решил окончательно добить выпучившегося на него пучеглазика, и произнес:  - Здравствуй, лягуха! Я малыш!
    Эффект от его слов был потрясающим. Пялящийся на него лягух ожидал чего угодно, но только не этого! От неожиданности он подпрыгнул на месте на целый метр, взлетев выше головы малыша, и грузным мешком, с чмоканьем рухнул на землю, упершись в нее сразу четырьмя конечностями, готовый в любой момент сигануть в сторону на безопасное расстояние, продолжая буравить малыша вытаращенными глазами.
    - Привет, лягуха! - повторил малыш. - Что молчишь, язык проглотил, или ты немой?
    Огромный лягух сглотнул, моргнул огромными выпученными глазами, раздул щеки и буркнул:
    - Я не немой! И не лягуха!
    - Не лягуха? А кто тогда? - удивился малыш.
    - Я жаба! И зовут меня Ара! А ты кто такой?
    - Я малыш! Я человеческий ребенок, и я иду к озеру, а ты встал на моём пути!
    - Где хочу, там и сижу! И дорога эта моя!
    - С чего ты взял, что она твоя? Что-то я нигде не вижу плакатов говорящих о том, что это дорога малыша Аро! - насмешливо произнес малыш.
    - Не называй меня малышом! - завопил лягух. - Я большой, и могу за себя постоять. Надрать задницу любому грубияну и невеже, даже такому огромному, как ты! - хвастливо произнес лягух. - И совсем не обязательно выставлять здесь баннеры с именем истинного хозяина здешних мест, все итак знают, что это я! И относятся ко мне с должным почтением!
    Лягух умолк, продолжая таращиться выпученными глазами на малыша, и не думая уступать дорогу, всем своим видом давая понять чужаку, кто здесь главный.
    Такой вопиющей наглости малыш стерпеть не смог, и опущенный было вниз черничный прут, стремительно взлетел вверх, а затем рухнул вниз, на голову раздувшейся от самодовольства жабы. Шлепок получился отменным, и достаточно сильным для того, чтобы жаба в ужасе подпрыгнула в воздух, перекувыркнулась несколько раз через голову, и опрометью бросилась в сторону, не разбирая дороги. И только колышущаяся трава указывала направление, по которому со всех ног улепетывал владыка здешних мест.
    Проперев с десяток метров, как танк про травянистому бурелому, жаба остановилась, чтобы перевести дух. Как не велико было желание лягуха немедля поквитаться с обидчиком, он вынужден был признать, что одолеть этого, невесть откуда взявшегося противника ему вряд ли удастся. Слишком он огромен, и к тому же владеет страшным оружием, от которого голова раскалывается на части, а мысли в ней мечутся, словно испуганные зайцы, и всё никак не могут остановиться.
    Несколько бесконечно долгих минут понадобилось лягуху для того, чтобы остановить бешено скачущие в голове мысли, и начать хоть немного соображать. Мысли упорядочились, но голова продолжала трещать и звенеть, портя и без того изрядно подпорченное настроение гигантской жабы.
    Под аккомпанемент мучительной головной боли родилась идея, как поквитаться с обидчиком, посягнувшим на святая святых, его власть в этом мире! Он незаметно подкрадется и нападет сзади, и противник будет бессилен ему помешать. Он прыгнет высоко-высоко, и тяпнет зубами пришельца за ухо, неприкрытое, и поэтому беззащитное от его зубов место. И пока он будет грызть вражье ухо, потрётся об него мордой, чтобы окончательно добить врага. Железы расположенные на его голове, выделяют сильный яд, который служит ему в этом мире защитой от хищников. В частности от птиц. Яд позволяет ему спокойно разгуливать повсюду, не опасаясь нападения сверху. Хищные птицы парящие в небесах и высматривающие добычу на земле, прекрасно осведомлены об этой его анатомической особенности. И поэтому предпочитают присмотреть себе иную добычу, нежели жаба, дабы избежать проблем со здоровьем. Не действует его яд должным образом только на лису, и это знание серьезно отравляет жабе жизнь. Жабе приходится всегда быть настороже, чтобы не попасть на закуску рыжей плутовке. И хотя лисы редкие гости на побережье, но иногда они появляются и здесь. Если, по какой-либо причине, охота на холмах и на равнине не задалась. Или же рыжая бестия охотясь притомилась, и пришла сюда для того, чтобы хлебнуть прозрачной озерной водицы. Лисы прожорливые создания. Даже с набитым под завязку брюхом, они не преминут поймать и прикончить лягуха, если он выдаст неосторожным движением своё присутствие.
    Лягух предпочитал малоподвижный образ жизни. Это помогало ему в охоте на мышей, когда он застывал на тропе безжизненной болотной кочкой. Это же позволяло ему прятаться от лис, обманывая их своей неподвижностью. За день лягух делал всего несколько десятков прыжков. Десяток прыжков до черничного куста, где он охотился на молодых мышей, и столько же обратно, к настоящей кочке, во впадине которой, заросшей густой порослью трав, лягух устроил себе жилище.
    Он жил так всегда. Тихо и размеренно. Не делая лишних движений. Приход нахального чужака поломал привычный уклад его жизни. Чужак унизил его. Заставил со всех ног улепетывать прочь, ломиться через густой бурелом травы подобно несмышленому мышу, увидевшему перед собой оскаленную пасть хищника. Он бежал прочь позабыв об осторожности, вообще обо всем, подгоняемый ужасом и мучительной головной болью. Он нарушил главную заповедь, - как можно меньше двигаться! И ему повезло, что рядом не оказалось лисы, которая непременно бы заметила движение в траве, и тогда бы ему несдобровать. Убежать от лисы он не мог. Только спрятаться, затаиться в неподвижности. Этот вариант был очень действенным, но увы, не всегда срабатывающим. Об этом могли бы рассказать многочисленные его соплеменники, так и не вернувшиеся к родным кочкам, не подавшие свой голос в ежевечерней лягушачьей перекличке.
    Пришелец должен быть наказан, и наказание его будет суровым. Прокушенное ухо, пропитанное ядом. Это будет больно, мучительно больно! От мысли о том, как будет мучиться его враг, лягуху стало немного легче. Даже мучительная головная боль на время отступила, давая лягуху возможность насладиться мечтами его грядущего торжества. Лягух был полон решимости начать действовать незамедлительно, и он, более не раздумывая, прыгнул в сторону, откуда недавно так позорно бежал.
    После того, как лягух назвавшийся жабой Аро исчез в траве, малыш на минуту задумался о том, что делать дальше. Продолжить путь к озеру, до которого уже рукой подать, или немного отвлечься, и разобраться с этой самодовольной жабой, прячущейся в траве в десятке метров от него.
    После некоторого раздумья малыш склонился ко второму варианту развития событий. Негоже оставлять за спиной врага, который может попытаться отомстить за унижение, какой-нибудь пакостью осложнить ему жизнь. В проводнике малыш более не нуждался. Озеро лежало перед ним, как на ладони, призывно маня синью вод. До озера он дойдет сам, и очень скоро, если ему никто не будет мешать, и устраивать каверзы. Чтобы не случилось неприятных неожиданностей, нужно найти лягуха, и убедить его в том, что ссориться с малышом не стоит. Ему же, хуже будет!
    Приняв решение, малыш, стараясь не шуметь, направился туда, где затаился в густой траве его недавний непримиримый оппонент. Главное не спугнуть лягуха, застать врасплох, чтобы переговоры прошли по его, малыша, сценарию.
    Он уже был совсем близко от лягуха, когда тот, неожиданно, прыгнул в сторону малыша. Все произошло настолько стремительно, что даже сам малыш ничего толком не понял. Не думая, он машинально размахнулся ногой, и отправил её в сторону идущей на посадку лягухи. Удар оказался неожиданным сильным, и точным. Малыш отчетливо слышал чмокающий шлепок от соприкосновения его башмака с брюхом огромной жабы. Ощутил, как нога со всхлипов вошла в сочную лягушачью мякоть. А затем, жаба, кувыркаясь в воздухе, полетела в сторону равнины, далеко за черничный куст, за которым малыш так сладко спал ещё совсем недавно.
    Громоздкая лягушачья туша грохнулась на землю в десятке метров от куста, переполошив своим неожиданным появлением вездесущих представителей мышиного племени. Никак не ожидавших прихода с неба столь неприспособленного для полётов существа. Мыши испуганно бросились врассыпную, предоставив лягуха его судьбе. А удача отвернулась от лягуха в злополучный для него день. Но лягух об этом ещё не знал. Этого не суждено ему было узнать никогда, поскольку прожил малыш Ара после приземления не больше секунды, времени ничтожно малого для того, чтобы что-нибудь осознать.
    Проследив взглядом за полётом жабы, малыш краем глаз отметил мелькнувшую за кустом знакомую рыжую тень. Рыжая шкура могла принадлежать только лисе, и, судя по ее молниеносной реакции, невероятный лягушачий полет не остался незамеченным.
    Малышу не жалко было лягуха. Грубый, невоспитанный, самодовольный тип, возомнивший себя пупом земли. Поделом ему, подумал малыш, вспомнив об участи постигшей глупого мышонка несколько минут назад, виной чему был этот зловредный лягух.
    Какое самомнение! Эта бородавчатая тварь ядовитого цвета попыталась на него напасть! Неслыханно! На что он рассчитывал!? Каким секретным оружием владел малыш Ара? Этого ему никогда не узнать из-за преждевременной кончины того, кто знал ответы на все вопросы.
    Что сделано, то сделано! Обратно ничего не вернёшь! И поэтому нечего торчать здесь, по колено в траве, застыв верстовым столбом. Нужно идти к озеру, за которым находится его цель, ради которой он отправился в непростое для малыша, и такое опасное путешествие. Главное крепче держать в руках черничный прут, чтобы у лисы, закусившей бородавчатым Аро, не возникло дурацких мыслей по его, малыша, поводу.
    Насвистывая под нос незамысловатый мотивчик из полюбившегося мультфильма, малыш, не оглядываясь, зашагал вперёд, чувствуя спиной, как за ним из-за куста с настороженным интересом следит пара внимательных глаз. Но вскоре ощущение того, что за ним наблюдают, исчезло. Выглядывавшая из-за куста лиса благоразумно решила не связываться с шумливым великаном, размахивающим наводящим ужас прутом, и поспешила прочь, привлечённая случившейся неподалеку мышиной возней.
    Насвистывая себе под нос, размахивая прутом, срубая по дороге цветочные головы, малыш зашагал к озеру, которого вскоре благополучно достиг, никем не тревожимый, оставшийся без присмотра невидимого соглядатая.


    Цапля

    Малыш оказался на берегу огромного озера, буйно заросшего камышом, с небольшими проплешинами чистой воды примыкающей к берегу, благодаря которым малыш смог оценить размеры озера.
    Озеро было огромным! Не чета тому, что находилось в привычном ему мире, на котором он бывал со своей семьёй много раз. Глядя на безбрежную водную гладь раскинувшуюся перед его взором, малыш отчётливо осознал, то, что в его мире гордо именуется озером, на самом деле не больше, чем просто лужа.
    Вода расстилалась во все стороны насколько хватало глаз, насколько позволяли видеть разросшиеся в воде возле самого берега камышовые заросли. Камыш малыш знал. Камыш доводилось малышу видеть и прежде, и даже играть его коричневыми, пушистыми макушками. Такими мягкими на ощупь, и выглядевшими так аппетитно! Внешне они напоминали любимое малышом мороженное на палочке, покрытое шоколадной глазурью. Если смотреть на него долго-долго, то видение становится таким реальным, что трудно было совладать с соблазном.
    У малыша имелся подобный опыт. Когда он был ещё совсем маленьким, и глупым. Однажды он так сильно проникся увиденным, что не удержался от искушения, и куснул выглядевший так аппетитно камыш. Разочарование его было полным, а последствия от необдуманного поступка, плачевными. Плачевными лишь для него, для остального семейства это был повод хохотать до упаду.
    Рот малыша забился какой-то гадостью похожей на пух, по вкусу не имеющей ничего общего с пригрезившейся ему мороженкой. И вообще вкуса никакого не было. Просто его рот оказался набит пухом, избавиться от которого оказалось далеко не простым делом, почти невозможным. Мама с папой наблюдавшие за экспериментом малыша с камышом, залились смехом, чем сильно его разозлили. Он скривился от обиды и злости, топнул ногой, и швырнул камыш в скалящуюся физиономию старшего брата. Который, и подсунул ему эту гадость, специально слазив для этого в воду, наломав там несколько коричневых початков. С одним из них он сейчас и развлекался, смеясь над малышом, решившим на вкус попробовать новую игрушку. Его смех для малыша был самым обидным. Он это сделал специально, нарочно, чтобы досадить малышу, выставить в дурацком свете, поставить в неловкое положение. И хорошо ещё, что камыш рос в стороне от пляжа с его неизменным, шумным многолюдьем, и его позора никто из посторонних не видел. Такого позорища он бы точно не пережил. И всему виной заливающийся смехом брательник, так одурачивший его с камышом. За обиду нужно платить. Малыш поднял валяющуюся на земле палку, и занеся её над головой, погнался за обидчиком, желая примерно того наказать. Вот только догнать его оказалось не просто. Брательник оказался так же быстр, как и коварен, и попытки малыша огреть его палкой по спине, не увенчались успехом.
    Долго гоняться за обидчиком малыш не мог. Проклятый пух забившийся в рот, очень его раздражал, малыш то и дело отплевывался, свободной рукой пытаясь вытащить надоедливый пух изо рта. Он что-то вытаскивал оттуда, но того, что оставалось, было слишком много, чтобы он мог чувствовать себя комфортно. Смирившись с тем, что догнать и примерно наказать обидчика у него не получится, малыш отбросил палку прочь, всецело занявшись гигиеной полости рта. Вскоре к нему присоединилась мама, уставшая смеяться над дурацкой ситуацией, в которой оказался малыш из-за своей доверчивости и любознательности.
    Сначала малыш, помня об обидном смехе матери, отталкивал её, отворачивался в сторону, всем своим видом давая понять, что он и сам справится, и ничья помощь ему не нужна. Но получив пару раз по заднице, смирился со своей участью, и застыл на месте, покорно открыв рот.
    Мама вытащила у него изо рта весь пух. Или почти весь. Отдельные мешающие ему пушинки он ощущал во рту еще пару дней, пока они не исчезли сами собой.
    После того инцидента он не отказался играть с камышом, таким мягким, и податливым на ощупь. В своих играх он не забыл про обидчика, пытаясь накормить и его таким приставучим, и невкусным пухом. Вот только братец всегда был начеку, и не попадался на его уловки.
    А потом наступила осень. В воздухе ощутимо повеяло прохладой. Вода в озере стала слишком холодной для купания, и пляж опустел. Замер в ожидании следующего лета, когда он вновь наполнится оживлением, гомоном голосов отдыхающих горожан.
    Осенью они на пляж не ходили, хотя малыш по привычке продолжал тянуть родителей туда. Ведь на озере было столько забав и развлечений, которых нет ни в городе, ни в садике. Только на озере можно поиграть с камышом, покидать в воду плоские камни, и погонять камнями пялящихся на людей из воды пупырчатых наблюдателей. Все это было только на озере, и совсем ничего за его пределами. Но папа сказал, что осенью лягушки спят на дне озера, так далеко, что ни один камень, даже случайно, не доберётся до их убежища. И камыша осенью нет. Его любимые коричневые початки под дуновениями резкого, порывистого ветра, рассыпаются в прах, чтобы обронить пух за сотни метров от того места, где камыш рос. Что можно делать на озере осенью, так это бросать в воду плоские камни, и смотреть, у кого они пролетят дальше, высоко подпрыгивая над водой. Но осенью на улице холодно, руки быстро замерзают, и такая веселая, и бесконечная летом игра, осенью становится слишком короткой.
    С озером пришлось проститься до следующего лета, а вот с водой нет. Разница лишь в том, что теперь из участника водного действа он превратился в зрителя, причём весьма активного! Его старший брат был спортсменом и каждый день ходил в бассейн на тренировки. Один. Но когда наступало время соревнований, в огромный городской бассейн они ходили всей семьей. Чтобы поболеть за него, поддержать своими голосами. И не только. Папа привез малышу из далёкого города, откуда он был родом, дудку болельщика. С такими дудками люди обычно ходят на хоккей, чтобы громким дуденьем поддержать любимую хоккейную команду. И эта самая дудка из далёкого уральского города помешанного на хоккее, перекочевала в их небольшой, провинциальный городок, где в почёте были футбол и плавание.
    На футбол они не ходили, по причине равнодушия к нему главы семейства. Оставалось только плавание, благо им было ради чего, а точнее кого, туда ходить. Папа научил малыша, управляться с дудкой, и с тех пор малыш, не жалея сил, дудел в дудку, оглашая пространство огромного бассейна пронзительными звуками, заставляющими всякий раз вздрагивать его соседей.
    Вспомнив о дудке, и производимом ею эффекте, малыш улыбнулся. Если бы дудка была с ним сейчас, можно было бы с уверенностью сказать, что у него есть ещё одно оружие, по своей поражающей мощи не менее сильное, нежели отлично зарекомендовавший себя в деле черничный прут.
    На дворе было солнечное лето, и камыш колосился вовсю сотнями аппетитных на вид, коричневых пушистых макушек. Вот только брат малыша был далеко отсюда. Не кому было залезть в воду, наломать камыша. Впрочем, он ему и не больно-то нужен. Что он с ним будет делать? Играть? Малышу было не до игр. Он шёл к цели, и пока не достигнет ее, никаких игр. В этом он поклялся ещё в самом начале своего похода. Вот когда он найдет потерявшегося за лесом папу, тогда всё изменится, и он наиграется от души!
    С мыслями о папе малыш достиг кромки воды, вгляделся вдаль, и по сторонам, насколько это было возможно из-за обступивших его со всех сторон камышей. Вода. Бесконечная водная гладь раскинулась впереди. Огромное водное пространство, в центре которого находился остров, кажущийся отсюда совсем крохотным, не способным приютить на своих берегах даже мышонка. Но малыш знал, что это не так, видимость из-за расстояния всегда обманчива. На самом деле остров большой, и места на нем хватит и малышу, и тому зверю, который поможет ему попасть на остров.
    Но сколько малыш не всматривался в камыши, не озирался по сторонам, он так и не смог разглядеть никого, кто бы смог помочь ему добраться до острова. Прибрежная полоса будто вымерла. Складывалось впечатление, что тот самый лягух, или, как он представился, жаба Ара, которого малыш пинком отправил прямиком на обед лисице, и был единственным обитателем здешних мест.
    Но малыш решительно гнал от себя подобные мысли. Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Озеро обитаемо, просто все его жители сейчас отдыхают, укрывшись от жары, с тем, чтобы когда полуденный зной спадёт, выбраться из своих укрытий, и оживить уснувшее озеро своим присутствием.
    Малышу и самому захотелось вздремнуть, отдохнуть в ожидании прихода истинных хозяев озера, которые, будут более миролюбивы и сговорчивы, нежели встреченный им ранее лягух. А еще малышу хотелось есть, и он завертел головой, пытаясь отыскать поблизости черничный куст, подле которого можно пообедать, и отдохнуть. Можно было вернуться к кусту, возле которого он встретил наглого и самоуверенного лягуха, в чьём печальном конце он принял самое непосредственное участие. Но возвращаться назад не хотелось. К тому же он опасался увидеть там остатки лисьей трапезы. То, что осталось от жабы Аро, хозяина здешних мест, чьё право на главенство решительно и бесповоротно оспорила случайно забредшая сюда лиса. А вдруг лиса ещё здесь, и возле куста караулит очередную добычу?
    Конечно, лиса ему не страшна, пока у него в руке верный прут. Вот только зачем осложнять себе жизнь? Да и останки лягуха, были не самым приятным зрелищем перед едой, и не самым лучшим соседством для послеобеденного отдыха.
    Возвращаться обратно не пришлось. В паре десятков метров в стороне малыш увидел ставший ему родным за эти дни черничный куст. Подгоняемый голодом, и навалившейся на него сонливостью, малыш поспешил к кусту, под сенью которого вознамерился перекусить и вздремнуть.
    В месте, где находился черничный куст, камышовые заросли расступались, открывая взору прямую, ничем не загроможденную водную дорожку, ведущую прямиком к заветному острову, очередному этапу на его пути к папе. Малыш ещё не решил, как он попадёт на остров, но был уверен, что решение придет к нему само, как это бывало уже не раз. Малыш был уверен, что когда проснётся, обязательно увидит того, кто ему поможет. Так было не раз, так будет и впредь!
    Наевшись ягод, малыш удобно устроился под сенью куста, защищенный его ветвями от палящего солнечного зноя, и устало смежил веки, мгновенно погрузившись в сон. Место, которое малыш выбрал для сна, ему очень понравилось. С одной стороны огромный камень с плоской вершиной, плавно уходящий в воду. С другой, пышный черничный куст, укрывающий ветвями малыша, занявшего нишу между отвесной каменной стеной, и основанием куста.
    Малышу понравилось это место. Но, как оказалось, нравилось оно и иным обитателям этого мира, которым наверняка бы не понравилось присутствие здесь чужака. Малыш спал, и ничего не видел. Не видел он того, как на берег опустилась большая остроклювая птица, и, переставляя длинные как жерди ноги, осторожно ступила в воду, не единым звуком, не единым всплеском, не выдав своего присутствия. Зайдя в воду почти до колен, птица замерла в неподвижности, опустив к самой воде каплевидную голову на длинной гибкой шее. Увенчанную острым клювом, больше похожим на кинжал. Глаза птицы уставились в воду, чтобы не пропустить ничего из того, что могло стать её добычей.
    Птица стояла и наблюдала за тем, что творится в воде. Время от времени её каплевидная голова с кинжалообразным клювом стремительно опускалась вниз, всякий раз находя добычу. Затем голова зажатой в клюве мелкой рыбешкой показывалась из воды. Птица ловко подбрасывала добычу в воздух, и ловила ее широко раскрытым ртом. А затем трепыхающаяся рыбешка головой вперед отправлялась в далёкий поход по пищеводу к желудку птицы, где ей надлежало успокоиться навек, став птичьей закуской.
    Проглотив рыбёшку, птица вновь замирала на месте безжизненным истуканом, продолжая пристально всматриваться в воду в поисках очередной добычи, не единым звуком, не единым всплеском, не выдавая своего присутствия. А малыш продолжал безмятежно спать в своём убежище, даже не подозревая о том, что всего в паре метров от его укрытия ключом бьёт жизнь. И что над его головой нависла опасность, пока ещё далекая, невидимая даже птице-стражу, застывшей на месте без движения.
    С далёкого острова плыла к берегу, к любимому камню с плоской вершиной, гадюка. Она устала, и была зла. Змея плыла из последних сил, проклиная всё на свете, и в первую очередь собственную беспечность. Вчера гадюка встретилась с клубком сородичей, играющих пышную змеиную свадьбу. И не смогла остаться в стороне, сведённая с ума и увлечённая идущими от клубка флюидами. Она совсем потеряла голову, и не помнила, что, и как она делала. Просто нырнула с головой в протекающий мимо клубок, сплетенный из чёрных змеиных тел. Влилась в него всем своим существом, и без остатка растворилась в нём. Змея не помнила, что было дальше. Ей было тепло, хорошо, и весело там, внутри, и никакие мысли не тревожили её голову. Она блаженствовала, она просто плыла по течению.
    Похмелье наступило через сутки, когда слепленный из десятков скользких змеиных тел клубок, распался на отдельные особи. И каждая из особей лишившись чар захватившего их в плен коллективного гипноза, вдруг обрела себя, смогла осмысленно оглядеться по сторонам. Первой реакцией пришедшей в себя особи было скорее убраться с кишащего рептилиями острова. Острова! До гадюки дошёл в полной мере весь ужас случившегося. Она каким-то непостижимым образом, околдованная коллективным гипнозом змеиного клубка, оказалась на острове, преодолев водную преграду длинной в добрую сотню метров даже не заметив этого!
    Первым желанием гадюки было нырнуть под камень, и затаиться там. Что она и сделала, наблюдая оттуда за товарками последовавшими её примеру. Пару раз гадюке приходилось поднимать голову, и угрожающе шипеть, когда какая-нибудь особь из распавшегося змеиного клубка пыталась нырнуть под занятый ею камень.
    Постепенно всё успокоилось. Остров, на котором они оказались в умопомрачении змеиной свадьбы, был сплошь покрыт камнями самых разнообразных форм и размеров. Мест для того, чтобы укрыться, хватило всем, поэтому и не было на острове драк. Каждая из очнувшихся после помешательства змей нашла себе укромный уголок, в котором можно перевести дух, успокоиться, и в полной мере осознать ситуацию, в которой очутилась каждая конкретная змеиная особь.
    Вскоре гадюка окончательно пришла в себя, и стала думать, что делать дальше. Выбранное для укрытия место было очень удачным, даже более лучшим, чем то, что осталось на берегу озера. Под уходящим в воду огромным валуном, затемнённым сенью черничного куста, подле которого любили бродить в поисках ягод мыши, излюбленная добыча гадюки.
    При воспоминании о мышах гадюка облизнула морду раздвоенным языком, и высунула её наружу, осматриваясь по сторонам. Увиденное не прибавило гадюке оптимизма. Вокруг были голые камни, и никакой растительности. Ни деревьев, ни травы, ни кустов. Ничего, что могло бы привлечь на этот пустынный остров столь милых сердцу гадюки мышей.
    Остаться здесь значило умереть с голоду, или стать жертвой хищных птиц, для которых лишённый растительности остров был весь как на ладони, и любое движение на нём, не могло остаться незамеченным для зорких птичьих глаз. Околеть с голоду гадюке совсем не улыбалось, как и становиться добычей хищной птицы. Нужно убираться с острова, и побыстрее.
    Подобные мысли пришедшие в голову гадюке посетили и прочих членов вчерашнего безумного клубка. Как-то отстраненно гадюка наблюдала за тем, как из-под камней, то здесь, то там, бросались знакомые чёрные тени, и устремлялись к воде. Вот только нырнуть в её прохладную глубину удалось далеко не всем. Птицы. Их не оставила равнодушным зрителем картина безумствующего на камнях, шипящего и извивающегося, змеиного клубка. Пока змеи были в клубке, они были в безопасности. Птицы не рисковали напасть, опасаясь оказаться вовлечёнными в безумное переплетение змеиных тел. Но сейчас, когда клубок распался на десятки составляющих его особей, птицы решили напасть, вознаградив себя обильной трапезой за долгое, и терпеливое ожидание.
    Одиночная змея не представляла опасности для хищника парящего в небесах. Острые когти впивающиеся в змеиные бока, парализовали теряющее подвижность тело. Умирающей от боли змее оставалось лишь отрешенно наблюдать за тем, как стремительно уносится вниз земля. А затем, на мгновение полёт приостанавливался. Полёт замирал, но всего лишь на миг. А затем головокружительный полет продолжался, но только наоборот. Земля больше не удалялась, более того, она стремительно приближалась грудой торчащих острыми краями камней. А затем неподвижное змеиное тело всей своей массой ударялось о камни, и разум в змеиной голове угасал, разлетевшись кровавыми ошмётками на десятки метров окрест. Хищная птица, более ничего не опасаясь, начинала свою отвратную трапезу, отрывая от бездыханного тела огромные кровавые куски, и отправляя их в рот. Если птица была сыта, змеиное тело вновь взмывало ввысь, и уносилось за многие километры вдаль. К вершинам гор, где обитали хищные птицы, и где растили своих птенцов, гортанными криками требующих от родителей мяса.
    Оставаться на острове прячась под камнями, значит околеть с голода, показаться на поверхности, означало стать потенциальной добычей парящего в небе хищника. Нужно было рискнуть, но рискнуть с умом. Гадюка была стара и мудра, поэтому и продолжала жить, в то время, как множество её гораздо более молодых и глупых сородичей уже давно покинули этот мир, исчезнув в желудках окрестных хищников.
    Змея терпеливо ждала подходящего момента, чтобы сделать отчаянный рывок к воде. Там она будет в безопасности от нападения с воздуха. У неё появится возможность доплыть до заросшего камышом берега, где имеется такое укромное, и уютное убежище. Краем глаз она отметила мелькнувшую из-под соседнего камня чёрную тень устремившуюся к воде. И в тот же миг стальные птичьи когти впились в брюхо незадачливой бегунье. И как только безвольно поникшее тело рептилии взмыло в воздух, змея стремительно выбралась из своего укрытия, и поспешила к воде, подгоняемая одной лишь мыслью, только бы успеть!
    Гадюка успела. С разгона врезалась в воду вздымая тучи брызг, и усиленно работая всем телом, устремилась туда, где в сотне метров от проклятого острова её ждал такой родной берег.
    Она плыла долго, очень долго. Она была злой, смертельно усталой, и жутко голодной. До берега оставались считанные метры. Гадюка плыла выбиваясь из сил, словно гипнозом манимая выступающим из воды валуном, под которым находилось её жилище. Там она сможет отдохнуть, отрешившись от всего того ужаса, что случился с ней за сегодняшний день. Осталось миновать две торчащие из воды тростинки, и гадюка будет дома, придет конец её мытарствам.
    Но, не суждено было гадюке коснуться отполированного водой до блеска валуна. Не удалось змее миновать последнюю веху на её пути, одинокие тростинки торчащие из воды. Ибо это были отнюдь не тростинки, а ноги хищника, с которым змея никогда бы не встретилась на земле, но который здесь, в воде, был полновластным хозяином, о самом существовании которого гадюка напрочь позабыла.
    Откуда-то сверху на нее обрушился кинжалообразный клюв, намертво захватив змеиное тело. А затем змея, так и не успевшая что-либо понять, взмыла ввысь. Так же стремительно, как и ее товарки на острове подхваченные орлами, но не так высоко. Уже в следующее мгновение гадюка рухнула вниз, на тот самый валун, к которому она так стремилась. А еще мгновение спустя ее голова разлетелась во все стороны кровавыми ошметками мозгов. Змея умерла. Она уже не могла видеть, и не могла чувствовать того, как поймавшая ее птица, Серая Цапля, раз за разом вздымала безжизненное тело ввысь. А затем с силой ударяла его о камень, превращая некогда гибкое змеиное тело в кровавое, бесформенное месиво.
    Малыш проснулся от громких, хлестких ударов чего-то тяжелого по вершине уходящего в воду валуна, с стенке которого он притулился, укрытый от палящего солнечного зноя пышным переплетением ветвей черничного куста. Проснувшись с тревожно бьющимся сердцем, он прислушался к звукам доносящимся извне. Шлепанье чего-то тяжелого о камень прекратилось, зато послышались другие, менее громкие, но ощутимо явственные звуки. Словно бы кто-то на верху камня рвал на части кусок материи. Оторвет кусочек, затихнет на минуту, и снова рвет.
    Осторожно, стараясь не спугнуть неведомого портного, малыш выбрался из куста, и огляделся. Ни возле камня, ни возле куста, никого не было. Не было слышно и звуков. Возможно, своим появлением, он заставил насторожиться издающее треск существо. Малыш замер на месте, не издавая ни звука. Спустя минуту выбранная им тактика принесла успех. Прекратившиеся было звуки, возобновились. Следуя источнику звуков, малыш смог установить и его обладателя. Правда, не всего целиком, а лишь частично. Но и того, что он увидел, было достаточно, чтобы понять, с кем он имеет дело. Он заметил ногу, одинокой тростинкой торчащую из воды возле валуна, и покрытый перьями зад, с куцым, пернатым хвостом. Птица. В этом малыш не сомневался. Более того. Он даже знал, что это за птица, и что она делает здесь. И это знание заставило его желудок свернуться болезненными спазмами.
    Птицей с такими длинными ногами могла быть только Цапля. Малыш раньше никогда не видел цаплю живьем. Но он видел её на картинке в книжке, и поэтому мог с уверенностью судить о том, что это действительно цапля.
    После того случая на озере с участием лягушек, папа по возвращении домой достал с полки толстую книжку со смешным названием Энциклопедия. И показал малышу картинку, на которой была изображена стоящая в воде цапля. На картинке она тоже стояла на одной ноге, вторая нога была прижата к брюху. Малыш тогда долго недоумевал, как можно весь день стоять на одной ноге! Это же чертовски неудобно и тяжело! Сам малыш на одной ноге мог простоять лишь несколько секунд, после чего неизменно падал, под громкий и обидный хохот наблюдающих за его потугами, взрослых.
    В книжке, что показывал ему папа, было много картинок. Помимо Цапли там было множество разных птиц и зверей. Цапля ему запомнилась за свои длинные, тонкие ноги, изогнутую шею, и длинный, кинжалообразный клюв. Из рассказов отца он узнал, что цапли питаются лягушками, теми самыми зелёными, пупырчатыми созданиями, которые отказались с ним знакомиться, спрятавшись в воде. Став вследствии этого своего рода мишенями, на которых он оттачивал своё мастерство в метании камней.
    После того случая малыш постоянно искал цаплю на озере, куда они частенько ходили купаться всей семьей, и которое облюбовали лягушки, излюбленное лакомство этой забавной, длинноногой птицы. Но цапли не было, и малыш постоянно донимал расспросами маму и папу, почему она не прилетает сюда? Мама всякий раз отмахивалась от расспросов, посылая малыша к папе, который терпеливо, уже невесть в какой раз объяснял малышу, почему цапли на озере нет. Просто она боится людей, и старается не показываться им на глаза. Цапля прилетит на озеро, обязательно прилетит, но только не сейчас, когда на озере светло и многолюдно. А гораздо позже, когда на воду ляжет сумрак, и последний из отдыхающих покинет песчаный берег пляжа. Вот тогда-то цапля и наведается на озеро, чтобы перекусить.
    Папа даже предлагал малышу пересчитать его зеленых приятелей, чтобы в следующий приход сюда проверить, все ли они на месте? И всякий раз малыш с радостью бежал туда, где обитало лягушачье племя, прячущееся в воде при его приближении. Лягушки торчали из воды пучеглазыми головешками, с холодным любопытством наблюдая за его действиями. И всякий раз всё заканчивалось одинаково. Малыш считал до трех, потом сбивался, и начинал сначала. Но ничего у него не получалось. Он был ещё маленьким и умел считать только до трёх, а торчащих из воды зелёных голов было гораздо больше. Их могли бы сосчитать брат и сестра, но им не было никакого дела до зеленых наблюдателей. Им вообще ни до чего не было дела кроме воды, в которой они могли находиться весь день, уподобляясь рыбам. Лягушек мог сосчитать и папа, всегда отправляющийся вместе с ним на свидание с лягушачьим племенем, но он предпочитал этого не делать, с улыбкой наблюдая за безуспешными потугами малыша пересчитать таращаеся на него из воды лягушачье племя. Всякий раз малыш уходил с озера ни с чем, и всякий раз давал себе слово обязательно их сосчитать. Вот только подрастёт немного, и пойдёт в школу, где его научат считать не только до десяти, но и гораздо больше.
    Торчащая из воды тонкая, как тростинка нога, могла принадлежать только цапле. Она же издавала неприятный, рвущий звук, который, вкупе с ударами по камню чего-то тяжёлого, разбудил малыша от полуденного сна. У малыша был сон-час, а у цапли, похоже, обед. И был этот обед в самом разгаре. Отсутствие второй лапы красноречиво говорило об этом. Отсутствующей конечностью цапля придерживала свою добычу, и малыш был уверен, что это отнюдь не хлебный колосок, съедобный корешок, или гроздь черничных ягод. Цапля была хищником. Хищником, наводящим ужас на всех обитателей мелководья. Так же, как для мыши нет страшнее в мире зверя, чем кошка, так и для лягушки нет врага ужаснее, нежели цапля.
    Интересно, кем это лакомится разбудившая его цапля? Каким-нибудь родичем того наглого, агрессивного лягуха, который не только осмелился заступить ему дорогу, но ещё и попытался напасть. За что жестоко поплатился, метким ударом обутой в сандалии ноги, отправленный прямиком на закуску лисе, ничуть не воспротивившейся подобному подарку.
    Интересно, пришлась ли по вкусу рыжей плутовке такая уродливая, и отвратная на вид дичина. Судя по тому, как проворно лиса исчезла с глаз, зажав в зубах свалившуюся на нее с неба добычу, она была совсем не против подобного угощения.
    Понравилась ли ей лягушатина, или нет, об этом могла сказать только лиса. Вот только ей после сытного обеда было не до разговоров, как, впрочем, и не до обязательного после удачной охоты полуденного сна. Лиса наевшись лягушатины, чье мясо было весьма посредственным и не шло ни в какое сравнение ни с мясом суслика, ни тем более с мясом мыша, прилегла было вздремнуть часок-другой в тени черничного куста, как и всё живое вокруг пережидая, когда спадёт полуденный зной. И она совсем уж было уснула, когда сжавшийся от чудовищного спазма желудок, заставил ее вскочить на ноги от внезапной резкой боли. Более лиса не сомкнула глаз ни на минуту. Всё то время, пока накормивший её лягушатиной малыш мирно дремал в тени черничного куста, прислонившись спиной к выросшему из земли валуну, лиса нарезала круги вокруг куста, который она выбрала для послеобеденного отдыха, кляня себя на чём свет стоит. Нужно было слушать старших, повидавших всякого на своем веку соплеменников. Теперь и она сама, если выживет, станет живым свидетелем того, чего нельзя делать ни в коем случае.
    Лиса слышала рассказы соплеменников о жабах, когда они собирались всем племенем поздним вечером на вершине обжитого ими холма. Чтобы поделиться новостями, впечатлениями о дне минувшем, послушать истории старейшин племени о делах давно минувших лет. Из этих ежевечерних посиделок молодая лиса усвоила многое, и очень жаль, что на практике из усвоенного позабыла главное. Никогда, и ни при каких обстоятельствах не охотиться на жаб! Эти твари не зря наделены столь страшной и отталкивающей внешностью. Для этого есть веские основания. В этом небольшом теле, содержится столько опасного для лисьего организма яда, что его хватит, чтобы отправить на тот свет слишком слабого, или больного лиса. Здоровой и крепкой особи смерть от жабьего яда не грозит, но проблем после такого обеда у оголодавшего зверя будет предостаточно. И эти проблемы на собственной шкуре испытывала сейчас нарушившая одну из непреложных заповедей лиса. Получившая в наказание за непослушание отменную порцию колик и диарею, по окончанию которой лиса едва могла дышать от усталости, а её желудок буквально прилип к хребту, досуха опустошенный рвотными позывами, и непрекращающимся поносом.
    Придя в чувство лиса быстро убралась с места своего позорища, чтобы никогда больше не возвращаться сюда, где каждая травинка кричала о приключившимся с ней несчастье. Где она стала посмешищем мышиного племени, с восторгом наблюдавшего мучения их заклятого врага.
    Тем временем цапля, не замечая высунувшегося из укрытия малыша, продолжала трапезу. Неужели это лягух? - подумал малыш. Теоретически это было вполне возможно. Практически, вряд ли. Слишком склочным и сволочным оказался характер у встреченного им лягуха, чтобы предположить, что на одной территории могут ужиться две такие злобные и агрессивные твари, помимо всего прочего страдающие ещё и завышенной самооценкой.
    Хотя, это может быть подруга лягуха, такая же страшная на вид, и не менее сволочная и агрессивная, от которой, возможно, достается на орехи и самому лягуху, что окончательно портит его и без того вздорный характер.
    Гадать можно было сколько угодно, вот только толку от этого нет. Нужно выбираться наружу, и действовать. Ведь, как известно, под лежачий камень вода не течёт. Главное быть вежливым, не вступать понапрасну в конфликт, и, возможно, он найдёт общий язык с цаплей обедающей прямо у него над головой.
    Малыш осторожно привстал, и оказавшись вровень с камнем, тихонечко сказал:  -Приятного аппетита!
    Цапля вздрогнула всем телом, резко оттолкнулась от валуна ногой, которой она в него упиралась, удерживая пальцами добычу. А затем, не удержав равновесия, плюхнулась в воду пернатой задницей, вздымая тучи брызг, прогоняя от берега привлечённых падающими с валуна кусочками пищи мальков, и рыб покрупнее.
    - Не бойся, цапля! Я малыш, и я хочу с тобой дружить! - сказал он, делая шаг к воде, и сидящей на заднице цапле, таращейся на малыша во все глаза.
    На птичьей физиономии было написано такое удивление, смешанное с испугом, что малыш остановился, боясь дальнейшим продвижением вперёд окончательно лишить рассудка и без того поражённую его внезапным появлением птицу.
    - Я малыш! - повторил он. - Я ребёнок. Человеческий ребёнок. И я тебя знаю! Ты цапля!
    Таращаяся на него птица пришла в себя, и попыталась судорожно сглотнуть, но вместо этого поперхнулась и закашлялась. Огромный кусок сырого мяса, который она как раз пыталась заглотить перед самым появлением малыша, комом стал в горле, перекрыв дыхание птице. От этого глаза у неё окончательно вылезли из орбит, и были готовы в любой момент вывалиться наружу, если птице не удастся глотнуть воздуха. Голова птицы побагровела, и раздулась от натуги.
    Медлить было нельзя, и малыш презрев опасность вспугуть птицу, и потерять в её лице собеседника, и возможного друга, шагнул в воду, прямо в одежде. Птица была настолько занята безуспешными попытками вздохнуть, или сглотнуть, что не сдвинулась с места, и даже не пошевелилась, когда чужак оказался с ней рядом, занеся для удара руку.
    Бить цаплю малыш не собирался. Он хотел ей помочь, и, он знал, что нужно делать. Поскольку и сам не так давно попал в подобную ситуацию.
    Нет, его никто не пугал, не выскакивал неожиданно из-под стола, за которым он обедал, не корчил страшных, или уморительных рож. Виновником случившегося отчасти был он сам, отчасти столь любимые им пельмени. В тот день он с мамой и папой загулялся на улице допоздна. Малышу давно хотелось есть и пить, но признаться в этом родителям, значило положить конец прогулке, чего он не желал. На детский площадке, где он гулял, пока мама с папой сидели на лавочке и попивали пиво, было столько всего интересного! Горки, качели, лабиринты из труб, лесенки из дерева, верёвок, разные карусели. И везде малышу хотелось побывать, всюду залезть, на всём покататься. Время на детской площадке летит незаметно! Не успеешь и глазом моргнуть, как тебя, отчаянно упирающегося, визжащего от досады, за руку тащат домой, прочь из этого сказочного места.
    Малыш знал, признайся он маме с папой, что голоден, и он будет немедленно уведён домой. Дома тоже хорошо, там его ждут любимые игрушки, солдатики и машинки. Но дома нет горок, качелей с каруселями, нет вообще ничего из того, с чем ему нравится играть на детский площадке. И поэтому малыш молчал, неизменно отвечая отказом на вопрос о том, не хочет ли он есть. Кушать он очень хотел, но молчал, раз за разом прикладываясь к купленному специально для него большому пакету апельсинового сока. И лишь когда терпеть стало невмоготу, он сказал - Домой!
    Хорошо, что у мамы есть телефон. Очень полезная штука. С помощью этой маленькой красной коробочки малыш разговаривает с папой, когда он надолго уезжает из дома по работе. Он ещё слишком мал, чтобы разбираться во всех его кнопочках испещрённых непонятными значками, но уже достаточно взрослый для того, чтобы взяв телефон в руки, громко сказать:  - Да!
    Мама позвонила его сестре Маше, и к их приходу по квартире разносился умопомрачительный аромат пельменей, единственного блюда в семье, в отношении которого совпадали симпатии всех. Малышу стоило огромных усилий заставить себя вымыть руки, прежде чем усесться за стол. Честно говоря, он бы не стал утруждать себя такой ерундой, как мытьё рук, но мама очень сильно настаивала на этом, а ослушаться её означало получить вместо пельменей порцию тумаков. Это он уже проходил, и не раз. И он уже был достаточно большим для того, чтобы понимать, что раз уж мытья рук всё равно не избежать, то нужно сделать это с наименьшими для себя потерями.
    Поэтому он беспрекословно вымыл руки, как и подобает хорошему мальчику, и только после этого уселся за стол, где его ожидала огромная тарелка пышущих жаром пельменей. Ох и вкуснотища же эти пельмени! Вот только вкуснотища обжигающая. Приходится усиленно дуть минуту-другую, прежде чем отправить огромный пельмень в рот. Вообще-то малышам полагалось съедать пельмень в два захода. Сперва съесть одну половинку, затем другую. Но когда так хочется есть, на все эти правила становится плевать.
    Закончилось это тем, что он подавился пельменем. Точь-в-точь, как напуганная его появлением цапля. И его физиономия в тот самый момент наверняка была ничуть не лучше, чем у птицы. И испугался он незнамо как, как не пугался до этого ни разу в жизни. Так и застыл он на стуле с побагровевшим лицом, и вытаращенными от испуга глазами, судорожно пытаясь вздохнуть. Хорошо, что любимый папочка оказался рядом, и пришёл ему на помощь. Он так сильно хлопнул малыша ладошкой по спине, что застрявший в горле пельмень пулей вылетел оттуда, и пролетев через всю кухню, смачно впечатался в стену. Откуда медленно сполз на пол, на радость вечно голодной кошке Чухве, мигом подхватившей свалившуюся с неба добычу.
    И сразу же стало легко дышать. Малыш перевёл дух, и успокоился. Пока он приходил в чувство, пельмени малость подостыли, и их стало можно без боязни обжечься, класть в рот. Малыш продолжил прерванный нелепым инцидентом ужин, всякий раз отправляя в рот ровно половинку пельменя, помятуя о случившемся.
    Хлопая от всей души цаплю по спине, малыш думал о том, что нужно будет научить птицу правильному, а главное безопасному приёму пищи.
    От удара шея птицы вытянулась в струну, клюв непроизвольно открылся, и из него в камыши отлетел здоровенный кусок мяса, который птица безуспешно, с риском для жизни пыталась проглотить. С чмокающим звуком, расцвечивая воду красным, кусок сырого мяса пошел ко дну, к превеликой радости большой и мелкой живности обитающей в озере, падкой до любого угощения, тем более дармового.
    Затем цапля вернула шею в первоначальное положение, глубоко и часто задышала. Отдышавшись, цапля встала на ноги, оказавшись вровень с малышом. Изогнув шею, птица взглянула на малыша карими бусинками глаз, и сказала:  - Спасибо!
    - Не за что! - ответил малыш. - Всегда рад помочь! Позвольте представиться, я Малыш! И я человек! Точнее, человеческий ребенок.
    - Очень приятно! - ответила цапля, - поклонившись малышу.
    - Ты спас меня от смерти! Теперь мы с тобой квиты, и значит никто, никому ничего не должен, и каждый может заниматься своими делами.
    - Не понял? - удивился малыш. - С какой стати мы квиты? Это вроде бы ты сидела с перекошенной физиономией, и выпученными глазами, не в силах вздохнуть. Это тебе, а не мне не хватало воздуха, это мой, а не твой кулак привел тебя в чувство, и заставил ожить. - А я, а я...!
    - А что ты? - насмешливо спросила птица.
    - А я вообще в это время спал, никого не трогал, и никому не мешал. И если бы ты не стала стучать по камню возле которого я спал, мне бы не пришлось выбираться наружу, и спасать от смерти неблагодарную птицу!
    - Хех! Если бы не эта неблагодарная птица, ты бы вообще никогда не выбрался из-под камня. Спал бы там вечным сном, пока лисы, и прочие хищники не растащили бы твои косточки по всей округе!
    - О чём это ты? Что может быть опасного в черничном кусте? Прежде чем добраться до озера, я ночевал в таких кустах не раз!
    - И возле тех кустов тоже были огромные валуны?
    - Нет! - немного озадаченно ответил малыш.
    - И под валуном была щель уходящая глубоко под камень? - продолжала наседать на малыша цапля.
    - Нет. Я же говорю, не было никаких валунов. И щелей никаких не было! Была правда нора, в которой мы с сурком отсыпались прошлым днём, cпасаясь от полуденного зноя.
    - А что это за щель?
    - А ты вернись обратно в куст, из которого ты вылез, и загляни под камень!
    - Нет уж! Я туда больше не пойду! - сказал малыш. Я не знаю, что ты имеешь в виду, но щель там определенно есть!
    - Это не просто щель! - ответила птица. - Это логово. Логово одной очень опасной твари, которая очень не любит людей, впрочем, как и вообще всё живое.
    - Если ты говоришь об ужасном и невоспитанном лягухе, который считал себя хозяином здешних мест, и вел себя чересчур нагло, и вызывающе, то с ним я разобрался. И если это он жил в щели под валуном, то отныне можно считать его логово вакантным.
    - О! Да ты, как я вижу, знаком с малышом Аро! - удивлённо произнесла цапля. Да, этот тип давно заслуживал основательной трёпки. Дерзкий, нахальный, и невоспитанный! Он постоянно дерзил мне, владычице мелководья! Его давно следовало проучить, но полученное мной воспитание заставляло меня сдерживаться. Не обращать внимания на издевательские насмешки со стороны этого отвратительного во всех отношениях существа.
    - Ну, да! - ответил малыш.  - Ты, и вдруг воспитанная птица? По-моему, в твоём случае, это просто невозможно!
    Сказав это, малыш красноречиво посмотрел на уходящий в воду валун, по поверхности которого расплылось огромное бурое пятно. Возле воды лежала какая-то бесформенная груда, остатки птичьей трапезы, которую он так неожиданно прервал своим появлением.
    - Да! Я ем мясо! И что в этом странного? Вы люди тоже едите мясо, но от этого вы не перестаете считать себя воспитанными и цивилизованными людьми. А ещё вы считаете себя царями природы!
    Сказав это, цапля запрокинула голову вверх, и захохотала, издавая какие-то странные, булькающие звуки.
    - Цари природы! Ха-ха-ха! Один малюсенький укус, и нет царя природы! Был и весь вышел!
    - Откуда ты всё это знаешь?
    - Что всё?
    - Ну, про людей. Про то, что они едят мясо. И про царей природы.
    - В садике нянечка читала нам одну интересную книжку, в которой как раз говорилось о том, что человек - царь природы. При этом она говорила, что звери все сплошь неграмотные, книжек не читают, и поэтому об этом ничего не знают. И легко могут лишить человека самовольно возложенной на себя короны, если он попадется к ним в зубы.
    - Ваша нянечка мудрый человек, раз говорит такие вещи, непонятные большинству обычных людей. Уж я-то людей знаю!
    - Откуда ты знаешь людей? - удивился малыш. - В этих холмах, и на равнине, ты единственное живое существо знающее про них. Ни мыши, ни лисы, ни суслики, ни сурки, и я уверен, что и лягух Аро тоже, никогда раньше людей не видели, и даже не подозревали об их существовании!
    - Ты общался не с теми, приятель! - благодушно ответила цапля, слегка похлопав малыша крылом по плечу.
    - Как это, не с теми? - удивился малыш.
    - Ты общался со зверями. А у зверей нет крыльев. Они рабы тех мест, где они родились, и где им суждено умереть. От старости ли, болезни, или же стать жертвой одного из хищников, которых полно и на холмах, и на равнине. И которые ведут между собой бесконечную межвидовую борьбу за выживание.
    - Мы, птицы, существа вольные. И живем там, где захотим. Сегодня я ловлю рыбу на этом озере, и завтра буду здесь же ловить рыбу. А послезавтра озеро мне наскучит, и я поднимусь на крыло. Взмою в небо, и унесусь далеко-далеко отсюда. За этот лес, который отсюда кажется огромной, непреодолимой преградой. И много дальше. И если захочу, я попаду в места, где обитают люди. Тысячи и тысячи людей!
    - Ты бываешь в городе? - удивился малыш.
    - Да! - ответила цапля.
    На мгновение она замолчала, а затем поправилась:  - Я бываю не в самом городе, как таковом, а на реках и озерах примыкающих к городу, или расположенных внутри его.
    - Мне больше по нраву речное, или озерное мелководье, где есть рыба, и аппетитные лягушки, нежели пыльные городские улицы на которых уважающие себя птицы не живут.
    - Но в городе есть птицы! Воробьи, голуби! - возразил малыш.
    - Ха-ха-ха! Рассмешил! Ты ещё забыл ворон! Те еще птички! Выгони их из города на природу, так они там и дня не протянут. Сдохнут с голода! Они все такие ленивые, жирные, и глупые. Привыкли кормиться на помойках, и уже давно разучились добывать пищу самостоятельно.
    - А что, городские лягушки вкуснее здешних? - сменил тему малыш.
    - Лягушки они и в Африке лягушки! Одинаковые.
    - Что, совсем-совсем? И зачем вам тогда куда-то летать? Жили бы тихо, мирно, на своём озере, кормились и размножались.
    - Ну ладно. Не совсем одинаковые. Вот вы, люди, едите хлеб, которым вы ещё кормите тех, кого называете птицами. Он что, одинаковый на вкус? - спросила цапля.
    - Нет, наверное. Не совсем. Хлеб имеет множество названий. А раз названия разные, значит существуют и различия. Просто я их практически не чувствую. Наверное потому, что я еще слишком маленький. Вот подрасту, и найду отличия!
    - Вот видишь. То же самое и с лягушками. Здесь они одного вкуса, на другом озере немного другого, а в городе это вообще нечто иное. Хотя, нужно быть отменным гурманом, чтобы уловить эти отличия. А я гурман со стажем, поэтому часто летаю в город, для того, чтобы полакомиться тамошними деликатесами, когда здешняя еда мне прискучит.
    - Судя по аппетиту, который был у тебя до моего появления, на его отсутствие ты явно не жалуешься, и, следовательно, отправишься в город ещё не скоро.
    - Ты прав. Но лишь отчасти. Я действительно не собираюсь в город в ближайшее время. Я прилетела оттуда совсем недавно, полная впечатлений. И эти впечатления далеко не самые лучшие.
    - Люди тебя обидели? - догадался малыш.
    - От людей одни неприятности, что в городе, что здесь. Где бы эти, зловредные людишки не оказывались, всюду стараются мне навредить! - сердито сказала цапля.
    - Извини, цапля. Я не нарочно! Я не думал, что моё появление напугает тебя так сильно, и приведет к таким печальным последствиям.
    - Испугал! Ты меня не испугал, а ошеломил! А в городе, когда я вечером стоя по колено в проточной речной воде лакомилась глупыми лягушками, и мелкой рыбешкой, без страха снующей у меня между ног, на берег пришли мальчишки.
    - Откуда они взялись в это время на речке, непонятно. Я там бывала прежде много раз, но мне никогда не приходилось сталкиваться с людьми.
    - И что делали мальчишки? - поинтересовался малыш. - Любовались невиданной в городе птицей?
    - Ха-ха-ха! Уморил! Конечно, любовались. Как только они меня заметили, так и принялись любоваться. Еле ноги унесла, чуть насмерть не прибили мерзавцы.
    - Они обижали тебя? - удивился малыш.
    - Я не знаю, что, по-твоему, значит обижать. Но когда на тебя обрушивается град камней, тут уж не до эпитетов, унести бы ноги подобру-поздорову!
    - Тебе здорово от них досталось?
    - Досталось? На, посмотри!
    Птица изогнула шею, показав малышу ранее не виденную им сторону. На птичьей шее красовался огромный, с желто-лиловым отливом синяк.
    - Это они тебя так камнем приложили? - спросил малыш.
    - Нет. Не камнем. Я была слишком далеко от них, чтобы они смогли добросить до меня камень. Но у одного из мальчишек в руках оказалась какая-то штука, из которой он в меня целился. Я не придавала этой штуке никакого значения до тех пор, пока он не отпустил отведенную назад руку.
    - А что было потом?
    А потом был страшной силы удар, отбросивший меня в сторону на несколько метров, и жгучая боль в шее. Я перепугалась насмерть, решив, что шея сломана, и что я сейчас умру. К счастью, это оказалось не так. Я была жива. Я могу поклясться, что предмет едва не отправивший меня на тот свет, не был камнем. Страшно подумать, что было бы со мной, попади он из этой штуки немного выше. Если бы выпущенный им снаряд угодил мне в голову, тебе сейчас не с кем было бы общаться, да и не было бы у тебя нужды вообще с кем-либо общаться.
    - Почему бы, не было? - удивился малыш.
    - Ну ты и бестолковый! - возмутилась цапля. - Я же тебе ещё в самом начале нашего разговора сказала, что спасая меня от смерти, ты всего лишь вернул долг!
    - Ничего не понимаю! - тряхнул головой малыш. - О каком долге ты мне твердишь уже битый час?
    - А вот о таком! - ответила цапля, и высунув из воды тростинку ногу указала на край валуна, на котором валялось неподдающееся идентификации бесформенное месиво.
    - Прежде чем ты спас меня, я сама спасла тебя от смерти! - торжественно объявила цапля.
    Взглянув на бесформенную кучу, малыш рассмеялся.
    - О какой смерти ты говоришь, а, великая воительница лягушек!? - насмешливо произнес он. - Или ты думаешь, что я не справился бы с ещё одним лягухом, или лягухой? Так вот, знай, одного из них, назвавшегося малышом Аро, я отправил прямиком на закуску лисице, мышкующей за черничным кустом.
    Малыш протянул руку, указав цапле направление последнего полёта малыша Аро.
    - А это, нужно понимать, его подружка? Малышка Ара? Выбравшаяся из камышей для того, чтобы устроить головомойку своему благоверному, за какую-нибудь провинность.
    - Какая еще малышка Ара? - удивилась цапля. - Не было здесь отродясь лягух с таким именем, это я точно знаю!
    - А что это тогда? - в свою очередь удивился малыш, разглядывая бесформенную груду лежащую у подножия уходящего в воду валуна.
    - Это не лягух, и не его подружка! Это змея!
    - Змея?! - испуганно прошептал малыш. - Здесь?
    - Да! Змея! Гадюка! И жила она под тем камнем, где ты так неосмотрительно нашёл себе приют.
    От этих слов малыш поёжился, и покосился на валун, ещё минуту назад бывший таким родным, и в одночасье ставший зловеще-пугающим.
    То, как изменился в лице малыш при упоминании о змее, не укрылось от внимательного взора птицы.
    - Я вижу наш смелый мальчик знаком со змеями. Хотелось бы мне знать, где и при каких обстоятельствах ему приходилось встречаться с ними.
    - Да. Я видел змей раньше. Но только за толстым стеклом, где они могли шипеть сколько им вздумается, делать устрашающие стойки, и кидаться на людей, всякий раз натыкаясь на стекло, не причиняя никому вреда. Я даже коснулся пальцем носа одной из этих тварей, и тотчас же одернул руку, когда она угрожающе открыла пасть, и показала раздвоенный язык.
    - И она позволила трогать себя за нос? - изумилась цапля. -И не попыталась тяпнуть ядовитыми зубами протянутую руку?
    - Конечно, попыталась! Только ничего у неё не вышло. Я слишком быстро одёрнул руку, чтобы она успела её цапнуть. Да и толстое стекло аквариума, в котором находилась змея, было ей не по зубам. И сколько бы рептилия не бесновалась внутри, не билась сильным телом о стенки аквариума, выбраться оттуда ей было не суждено.
    - Я никогда не видела, чтобы змеи жили в стеклянных коробках, про которые ты говоришь! - удивлённо сказала цапля. - Это какие-то странные змеи, раз выбрали себе такое жилище!
    - Мы, цапли, птицы вольные, много где бываем, многое видим, но такого ни я, ни мои товарки обитающие вон на том развесистом дереве, не видели никогда!
    - Никакие они не странные! Самые обычные змеи. Пресмыкающиеся. И очень опасные для людей. Папа меня учил держаться от них подальше, при встрече обходить змей стороной. А еще лучше при встрече змею убить. Вот только я ещё слишком маленький, чтобы победить змею.
    - Как же, не странные! А какие же еще? Я никогда не видела змей живущих в стеклянных коробках по доброй воле!
    - А с чего ты взяла, что они оказались там по доброй воле? Я этого не говорил! Этих змей где-то поймали, посадили в аквариумы, и возят по городам, показывая людям.
    - А для чего это нужно?
    - Ну, наверное для того, чтобы люди знали в лицо своих врагов, и не были слишком беспечными при встрече с ними. И просто из интереса. Многие из людей вообще никогда в жизни не покидают города, и не знают, что творится за его пределами. Какие живые существа обитают за пределами пыльных, асфальтированных улиц.
    - А ты боишься змей? - спросила цапля.
    - Нет! Не боюсь! - ответил малыш. - Но папа учил меня держаться от них подальше, а я всегда слушаю папу.
    - И что ты теперь будешь делать? - поинтересовалась цапля.
    - Идти дальше!
    - Но, дальше могут быть ещё змеи, и меня не будет рядом, чтобы прийти тебе на помощь.
    - Ничего! Как-нибудь справлюсь!
    - Ты очень смелый малыш! - удивленно покачала головой цапля. - Скажи мне, что заставляет тебя идти вперёд, не взирая на опасности стоящие на твоём пути?
    - Где-то там, за озером, за лесом, потерялся мой папа! Любимый папочка попал в беду, и никто кроме меня не сможет ему помочь! Я должен спасти его. И я спасу папочку, чего бы мне это не стоило! И никакие трудности, и опасности, не остановят меня!
    - Так-так. Понятно. Ну, что ж, молодой человек, цель у тебя и впрямь благородная, и не будь я цаплей, если не помогу тебе!
    - К сожалению, я не могу посадить тебя на себя верхом, и перелететь на другой берег. Хоть ты и ребёнок, но человеческий ребёнок, для меня ноша неподъёмная. Но, тем не менее, я могу тебе помочь!
    - Чем же ты мне можешь помочь, храбрая птица? - спросил малыш. - Дашь совет, как добраться до другого берега? Но боюсь, одним советом здесь не обойтись. Дело в том, что я не умею плавать, и мне не только не добраться до другого берега, но даже не доплыть до острова, расположенного в центре озера.
    - А если я скажу, что у меня есть друг, который поможет тебе если и не перебраться на другой берег, то хотя бы добраться до острова?
    - Я буду очень признателен, добрая птица, если ты познакомишь меня со своим другом, и уговоришь его мне помочь!
    - Я думаю, что сумею с ним договориться. Мой приятель хоть и медлителен, но далеко не туп, и в обмен за угощение, которое я ему пообещаю, не откажется исполнить одну мою маленькую просьбу.
    - И чем же ты собираешься угощать своего таинственного друга? - спросил малыш.
    - Для начала деликатесом, который мой приятель просто обожает, но до которого практически никогда не может добраться.
    - И что же это за деликатес?
    - Та самая змея, которой я пыталась отобедать, пока ты своим внезапным появлением не испортил мне трапезу, и вообще, едва не отправил на тот свет!
    - Извини, цапля, я не знал, что всё так получится!
    - Ладно! Проехали! Всё равно, что-то мне расхотелось есть змеюку. Поохочусь я лучше на рыбу. После той подкормки, что мы с тобой устроили этим хладнокровным, их тут превеликое множество. Они уже всякий страх потеряли! Кусают мои ноги, принимая их за стебли камыша.
    - А что делать мне? - спросил малыш. - Когда ты поговоришь со своим другом?
    На мгновение цапля задумалась собираясь с мыслями.
    - Мой приятель появится поздно вечером, когда солнце спрячется за горами, а на небо взойдёт луна в окружении звезд. Холмы и равнины в это время спят. Весь мир погружён в сон. Редкий зверь ещё не спит в эту пору. Мой приятель прирожденный философ и мудрец, он не любит шума, и суеты. Всю ночь будет лежать на валуне, разглядывая звезды и наслаждаясь тишиной. С первыми солнечными лучами, когда мир начнёт просыпаться и оживать, он скользнёт с валуна в воду, и поплывёт на свой остров, где есть укромное убежище, в котором проспит почти весь долгий и шумный день.
    - Можно я посижу здесь, рядом с тобой, пока не появится твой друг? - спросил малыш.
    Цапля задумалась, а потом отрицательно покачала головой.
    - Нет, это исключено! Дети ночью должны спать!
    - Но где же мне спать? После твоего рассказа о змеях, я, наверное, никогда не усну!
    - Есть поблизости одно безопасное место. Я там ночую. Там обитает наша птичья колония. Конечно, у нас не принято приводить в свой дом чужаков. Тем более людей. Но иного выхода я не вижу. Оставаться здесь нельзя. Это очень опасно!
    - Почему опасно?
    - Змеи. Я видела вчера змеиную свадьбу!
    - А что такое, змеиная свадьба?
    - Это огромный клубок из тесно переплетённых змеиных тел, который катится вперёд не разбирая дороги. И горе тому, кто окажется на пути смертоносного клубка. Змеи зажалят несчастного насмерть, и покатятся дальше, даже не заметив препятствия.
    - И где сейчас этот клубок? - испуганно спросил малыш, настороженно озираясь по сторонам.
    - Клубок убрался на остров.
    - На остров? Туда, где живет твой друг? А что если змеи нападут на него, и зажалят насмерть? Тогда я никогда не смогу добраться до острова. А если и смогу, то что я буду делать на острове кишащем змеями?
    - Моему другу змеи не страшны! Ему нипочем даже змеиный клубок. Он имеет слишком прочную шкуру для того, чтобы какая-нибудь ядовитая тварь могла причинить ему вред. Если какая-нибудь змеюка по своей дурости, или неосторожности, столкнется с ним нос к носу, то ей не поздоровится.
    - И часто они сталкиваются нос к носу?
    - К сожалению моего полуночного друга не так часто, как того хотелось бы ему.
    - Он их ест? - догадался малыш.
    - Конечно. Если поймает, застав врасплох в расщелине под камнями. Сейчас он, наверное, пирует на своём острове, куда закатился, прежде чем распасться, справляющий свадьбу змеиный клубок.
    - А если он будет сыт, разве он придёт сюда?
    - Конечно, придёт! Мой приятель большой романтик, и он любит смотреть на луну с высоты этого валуна. К тому же сегодня полнолуние, с неба на землю будет смотреть полная луна. Он этого зрелища никогда не пропустит!
    - Ты говоришь, что этот валун излюбленное место отдыха твоего старинного друга. А как же гадюка живущая, точнее жившая под камнем? Почему он её не поймал, и не съел?
    - У моего приятеля отличное зрение, но обоняния практически нет, поэтому он не мог учуять гадюку. И встретиться с ней мог только случайно, столкнувшись нос к носу. Но у него не было надобности лезть под валун и искать там невесть что. Камней для исследования полно и на его собственном острове. Сюда он приходит отдыхать, и любоваться луной.
    - Если он доставит меня на остров, мне находиться там не будет опасно? Среди нагромождения камней и расползшегося змеиного клубка?
    - Я думаю, что нет! - уверенно ответила цапля. - Клубок распался, и поэтому он уже не такой агрессивный. И хотя змеи испокон веков ненавидят людей, которые отвечают им взаимностью, без нужды, в открытую, они стараются не нападать. Если только цапнуть за ногу исподтишка, если человек окажется слишком близко с ядовитой тварью.
    - Но к вечеру, я думаю, остров будет чист от змей!
    - Почему ты так думаешь? - удивился малыш.
    - Я в этом уверена! Я видела, как распался змеиный клубок, и что случилось потом. Хищные птицы, те, что охотятся на сусликов и мышей, неплохо поживились на каменистом острове. И когда змеи начали расползаться из распавшегося клубка, немногим удалось уцелеть, или добраться до воды.
    - Большую часть клубка истребили птицы. Эту гадюку, которой удалось благополучно убраться с острова, прикончила я. Еще нескольких прикончит мой приятель, как только доберётся до них. Оставшиеся в живых уберутся с острова с наступлением темноты.
    - Они так сильно боятся твоего друга? Неужели они не могут остаться, и жить на острове, где много камней, а значит есть где укрыться от опасности?
    - Камней там действительно много. Но, там нет еды! На острове отсутствует растительность, одни голые камни. Значит, там нет и грызунов, которыми змеи питаются. Остаться на острове, значит обречь себя на голодную смерть. Либо, со временем, стать добычей моего друга, который ежедневно методично обшаривает на острове камни в поисках личинок, и слизней. Своей повседневной еды, не считая мелкой рыбёшки, которую он ловит на мелководье вблизи острова.
    - Значит, ночью все уцелевшие змеи поплывут сюда? - догадался малыш.
    - Вот именно! - подтвердила его догадку цапля. И поэтому тебе лучше убраться в безопасное место.
    - Ты предлагаешь мне устроиться на ночлег в твоём жилище? Спасибо!
    - Ну, не такое уж это роскошное жилище. Для взрослого человека оно будет слишком мало, но для такого малыша как ты, в самый раз!
    - А соседи не будут против?
    - Если ты поспешишь, и займёшь гнездо прямо сейчас, они ничего не заметят. Я разбужу тебя рано утром, когда все ещё будут спать, и мы, никем не замеченные, вернёмся сюда.
    - А если меня кто-нибудь заметит, что тогда?
    - Тогда в птичьей колонии поднимется невообразимый гвалт. Дело может дойти и до драки. Вся колония поднимется против чужака, чтобы прогнать его. И тебе явно не поздоровится, и даже твоё оружие, вряд ли сможет тебе помочь!
    - Но ведь ты мне поможешь? - с надеждой в голосе спросил малыш.
    - Конечно, помогу! - ответила цапля. - Не в моих правилах бросать друзей. Я обязательно приду тебе на помощь, если услышу, что события пошли не так, как мы задумали.
    - А как же твой приятель?
    - Он понятливый. И не любопытный. Он никогда не задает лишних вопросов, и все понимает с полуслова. Мне хватит минуты, чтобы поговорить с ним, и вернуться к тебе.
    - Хорошо. Я понял, куда мне идти, но как мне найти твоё гнездо? На дереве их так много! Я боюсь ошибиться, и залезть в чужое, и тогда скандала точно не избежать!
    - Мое гнездо на изломанной ветке, почти в самом низу. Ты его легко найдёшь. А чтобы быть уверенным, что это именно то гнездо, вот тебе моё перо.
    Сказав это, цапля выдернула из своего куцего хвоста перо, и протянула малышу.
    - На, возьми. На дне моего гнезда лежит точно такое же перо. Сверься с ним для уверенности, и ложись спать. Вставать придется очень рано, поэтому постарайся ни о чем не думать, и хорошенько выспаться.
    Малыш помахал на прощание цапле, и направился к развесистому дереву, склонившемуся над самой водой, на котором причудливой гирляндой расположилось десятка два гнёзд, сплетенных из ветвей и камыша.
    Спустя десяток минут он, никем не замеченный, карабкался по древесному стволу к гнезду, на которое указала его новая подруга цапля. Там он сможет выспаться и отдохнуть, никем не тревожимый, и не обременённый тягостными мыслями.
    Вот и гнездо. На дне его, как и сказала цапля, лежало перо. Малыш сравнил перья. Они были идентичны, что говорило о том, что он не ошибся, и прибыл точно по назначению. Не перепутал гнёзда, а значит, никому не создал неудобств, могущих перерасти в конфликт.
    Гнездо оказалось огромным по птичьим меркам, благодаря размерам его новой подруги, строившей гнездо с учетом собственных пропорций. И всё же недостаточно просторным для малыша. Гораздо меньше, чем его кроватка, оставшаяся в далёком, человеческом мире. Ноги вытянуть малыш не мог, мешали стенки гнезда, но, свернувшись калачиком, почувствовал себя вполне комфортно.
    Едва малыш устроился поудобнее, как его веки начали слипаться, и его неудержимо потянуло в сон. Засыпая, он подоткнул руку под голову, угодив пальцами в щель между стенкой гнезда, и его основанием. Пальцы наткнулись на что-то твёрдое, продолговатой формы, явно чуждое для гнезда. И чем больше он оглаживал пальцами найденную вещь, тем сильнее крепла в нём уверенность в том, что найденная им вещица принадлежит совсем другому миру. Миру, из которого явился он, миру людей.
    Сон моментально покинул его. Малыша встал на четвереньки, и достал из щели свою находку. Он ожидал увидеть что угодно, но только не это! Перед ним лежала знакомая до боли вещица, о которой он с умилением вспоминал совсем недавно.
    Дудка! Точно такая же дудка болельщика, как та, что лежала у него дома. В которую он так любил дудеть, когда мама с папой брали его в бассейн, на соревнования старшего брата Димы. От его дудения вздрагивали, и подпрыгивали на месте не только дети, но и взрослые, что доставляло малышу несказанное удовольствие. Заставляло раз за разом подносить дудку ко рту, и отчаянно надувать щеки, чтобы издать ещё более громогласный звук.
    Малыш покрутил дудку в руках, пытаясь отыскать в ней поломку, или изъян, из-за чего дудка оказалась выброшенной, и подобранной в качестве сувенира его длинноногой приятельницей. Но, как малыш не крутил дудку, не рассматривал со всех сторон, ничего указывающего на её поломку, обнаружить так и не смог. Разве только развязавшийся на дудке шнурок. Тот самый шнурок, что позволяет на время перерыва вешать дудку на шею, и не держать её все время в руках.
    Развязанный шнурок многое объяснял. Скорее всего дудку потерял какой-нибудь подвыпивший болельщик, возвращающийся домой в приподнятом, по случаю победы любимой команды, или подавленном, из-за ее проигрыша, настроении.
    Малыш никогда не был ни на футболе, ни на хоккее, но от папы он слышал не раз, что болельщики во время матча любят выпить. Выпивши, становятся ещё более шумными, и ещё азартнее поддерживают любимую команду. И хотя пиво является слабоалкогольным напитком, и его пьют почти все взрослые, и даже его старшая сестра Маша, при чрезмерном его употреблении наблюдается такой же эффект, как и от потребления более крепких спиртных напитков.
    Человеку возвращающемуся домой в подвыпившем состоянии ничего не стоит потерять дудку, и даже не заметить этого. Главное добраться до дома, и хорошо, если вовремя включится автопилот, приводящий ноги, и уже ни о чём не думающую голову, к родному порогу.
    Повертев дудку в руках, малыш машинально поднес её к губам, чтобы дунуть, и убедиться в том, что она в исправности. И он уже совсем было собрался сделать это, даже набрал полную грудь воздуха, но передумал, и сдулся, как спущенный воздушный шарик. Стоит дунуть в трубу разочек, и он переполошит всю округу, а ему лишний шум был совсем не нужен.
    Разочарованно вздохнув, малыш связал между собой развязавшиеся концы капронового шнурка, и, водрузил дудку на шею, после чего вновь удобно устроился в гнезде. Свернувшись калачиком, лёг на бочок, подложил руки под голову, и прикрыл глаза.
    Возясь с трубой, он не заметил мелькнувшую над приютившим его деревом длинноногую тень, могущую принадлежать только цапле. Одна из товарок его новой знакомой раньше срока вернулась в родное гнездовье, и обнаружила в нём чужака. Чужак был слишком большим, и вёл себя слишком по-хозяйски, что цапля не рискнула в одиночку связываться с ним. Ничем не выдав своего присутствия, она развернулась в небе, и отправилась обратно на песчаный пляж, где охотилось на мелкую рыбешку большинство членов птичьего клана. Редкие особи предпочитали охотиться в одиночку, обособленно, облюбовав охотничьи делянки в просветах между камышей. Где во множестве кружатся стайки мальков, где иногда показываются из воды любопытные лягушки. И куда, случается, заплывает рыбка и покрупнее, которую редко встретишь на облюбованном стаей мелководье.
    В гнезде одной из таких отшельниц и копошился странный чужак, опознать которого вернувшаяся в гнездовье раньше времени цапля не смогла, в силу своего возраста. Она была ещё слишком молода, чтобы улетать далеко от дома. Максимум, на что она отваживалась в силу своего возраста, это пересечь озеро, и поохотиться на другом его берегу, почти вплотную примыкающему к лесу. Хотя, по правде говоря была, она там всего лишь раз, на спор с такими же молодыми, как и она, птицами. На том берегу молодой цапле не понравилось, да и пробыла она там совсем недолго.
    Противоположный берег имел дурную славу. Цапли старались его избегать, не бывать на другом берегу без крайней надобности. А поскольку рыбы, лягушек, и моллюсков, необходимых птицам для пропитания было достаточно и на этой стороне озера, крайней надобности не возникало. Охотник за рыбой и лягушками, оказавшись на другом берегу, автоматически становился объектом охоты хищников обитающих в лесу.
    На этом берегу из хищников, могущих представлять для цапли опасность, водились только лисы. Но лисы не любили воду, в которой цапли проводили большую часть жизни. Не умели лисы и лазать по деревьям, и поэтому не представляли угрозы для их гнездовья. Прилегающий к воде берег был покрыт почти сплошь одной травой, с редкими черничными кустами, и поэтому лиса не могла незамеченной подкрасться к застывшей в воде цапле. Слишком низка прилегающая к берегу трава, слишком ярка и заметна на зелёном травянистом фоне огненно-рыжая шуба лисицы. Цапле было достаточно поглубже зайти в воду, или перелететь на пару десятков метров в сторону, чтобы лиса потеряла к ней всякий интерес.
    На противоположном берегу водились хищники более свирепые, и опасные, нежели лисы. Деревья подступали к воде почти вплотную, что позволяло хищникам подкрасться незамеченными к намеченной жертве, и напасть. И вода для нападавших не служила преградой. Они не чурались воды, и в случае надобности легко могли и искупаться.
    Молодую цаплю спасло лишь чудо, хрустнувшая ветка под крадущейся ногой. Возможно это был просто звук, и ничего более. Выяснять это цапля не стала. Напуганная хрустом она тотчас же встала на крыло, и взяла курс на родной берег. К привычному мелководью со снующими повсюду мелкими рыбёшками, и привычному оживлению птичьей стаи.
    Неизвестное существо объявившееся в гнезде одного из членов птичьего клана очень напоминало хищника с той стороны. Хотя бы тем, что умело лазать по деревьям. Обладало способностью, которой здешние хищники были лишены напрочь. Это очень опасное существо! Если оно ночью также активно, как и днём, то оно опасно вдвойне. Трудно представить, сколько бед оно может принести птичьей колонии, нагрянув в гнездовье ночью, когда все члены клана спят. Нужно незамедлительно разобраться с чужаком. И если не убить, то прогнать прочь, обратно за озеро, откуда чужак и явился.
    Мелькнув невидимой тенью над гнездовьем, над ничего не подозревающим, засыпающим малышом, цапля направилась туда, где охотилась её стая, не подозревающая о том, какая опасность нависла над их гнездовьем.
    Проснулся малыш от хлопанья множества крыльев, и резких, гортанных криков заполонивших собой всю округу. Кричали сверху, снизу, с боков, со всех сторон сразу, и при этом непрестанно хлопали крыльями, создавая невероятный шум, который разбудил его, и не давал заснуть снова.
    Проснувшись, малыш продолжал лежать неподвижно с закрытыми глазами, решив, что шум его не касается. Скорее всего, птицы ведут себя так всегда, когда собираются все вместе на ночёвку. Делятся впечатлениями накопленными за день. Стоит лишь немного переждать, перетерпеть временное неудобство, и всё успокоится. Птицы разойдутся по своим гнездам, и настанет тишина.
    Но время шло, а гвалт вокруг него не уменьшался, становился всё громче. Поняв, что уснуть ему не удастся, малыш открыл глаза. И в этот самый момент чей-то острый, как нож клюв, с силой долбанул его в бок. Раз, потом еще раз. От боли малыш подскочил на месте, отпугнув от гнезда добрый десяток длинношеих и остроклювых птиц. При его появлении неумолчный птичий гвалт возрос в разы. Птицы увидели чужака в полном блеске и величии. Первый испуг у пернатых прошёл, и они вновь потянули длинные шеи к малышу, пытаясь клюнуть его побольнее, что им удавалось раз за разом. На глаза малыша навернулись слёзы боли и обиды. Он не хотел с ними драться, он не сделал им ничего плохого, почему они обижают его?
    - Плохие птицы, уходите, убирайтесь прочь! - кричал он размахивая руками.
    Но его слова лишь раззадоривали нападавших, а капелька крови выступившая на щеке от особо меткого, и болезненного укуса, лишила птиц рассудка. И даже черничный прут, которым он со всей силы охаживал нападавших, был не в силах остудить их наступательный порыв. С тоской малыш подумал о том, что если не случится ничего экстраординарного, ему несдобровать, не уйти отсюда живым! Даже если ему удастся слезть с дерева, обезумевшие от вида крови птицы не оставят его в покое и на земле. И будут преследовать до тех пор, пока не забьют насмерть, или пока он с головой не зароется в землю, или не уйдёт под воду.
    Продолжая отбиваться прутом от наседающих со всех сторон разъяренных птиц, малыш краем глаз успел заметить, как в самую гущу нападавших врезалась ещё одна птица, и сцепившись сразу с двумя своими товарками, теряя перья и ломая ветки, огромным взъерошенным клубком рухнула вниз, в раскинувшееся под деревом озеро.
    На мгновение стая отвлеклась, отвлечённая неожиданным нападением. Этого мгновения хватило малышу, чтобы понять как, и попытаться спастись. В краткую передышку длиною в пару секунд его пронзила ослепительно-яркая мысль. Труба! Мгновенно в его голове пронеслись воспоминания о том, как от истошного воя трубы вздрагивали, и отпрыгивали в стороны взрослые и дети в его родном мире.
    Когда цапли вновь обратили на него своё внимание, малыш был готов. Набрал полную грудь воздуха, поднёс трубу к губам, и дунул.
    Произведённый ревом трубы эффект был сродни эффекту от разорвавшейся в кроне дерева бомбы. Птиц с дерева словно ветром сдуло. Спустя мгновение ни одной из них не оказалось поблизости. Половина птиц ошалело суча по воде крыльями, барахталась в воде возле берега, куда они свалились заслышав громогласный рев трубы. Те, что в момент трубного рёва находились чуть дальше от переднего края атаки, стремительно удалялись прочь, изо всех сил налегая на крылья, спеша поскорее убраться прочь от этого страшного места, и чужака убивающего звуком.
    Действительно убивающего. Малыш видел, что кроме барахтающихся птиц в воде плавала парочка пернатых тел не подающая никаких признаков жизни. Птичьи тела безжизненно распластались по воде, головы на длинной шее утонули, и тащились по дну, пугая вездесущих мальков.
    Слабый ветерок поднимал на озере лёгкую рябь. Ветер дул с противоположного берега, из чего следовало, что утром лисиц, вздумавших наведаться на озеро, ожидает подарок в виде двух здоровенных, птичьих туш. Превосходное лакомство, редко попадающее в лисьи зубы.
    Малыш не сожалел об их смерти. Они поплатились вполне заслуженно. Не нужно было обижать малыша, который им ничего плохого не сделал! Он просто хотел выспаться, и не собирался ни с кем драться. Одного малыш боялся, чтобы среди неподвижно застывших на воде тел не оказалось его храброй подруги. Которая спасла его от змеи, и снова пришла на помощь, не испугавшись в одиночку пойти против двух десятков обезумевших от ярости сородичей.
    Вглядевшись в воду на плавающие там тела, малыш успокоился. Его подруги среди мертвых не было. Малыш вздохнул, и перевёл дух. Тем временем, ещё минуту назад барахтавшиеся под деревом птицы выбрались на берег, и исчезли. Скорее всего они улетели туда же, куда за минуту до этого убралась оставшаяся часть стаи, обращенная в паническое бегство громогласным рёвом трубы.
    Малыш остался на дереве один, с видом победителя оглядывая захваченное им гнездовье. Но долго почивать на лаврах он не мог. Тем более, что на добрую милю вокруг не было никого, кто бы мог разделить его триумф. Эти огромные, и агрессивные птицы кучкуются сейчас где-то на дальнем конце озера, либо на противоположном его берегу, куда они бежали, спасаясь от ужаса, наплевав на все запреты.
    Зверье помельче, укрывшееся в своих норах, и готовящееся ко сну, наверняка переполошилось не меньше огромных птиц. Вот только малыш не мог этого видеть. Того, какую панику вселила труба в сердца обитателей равнины. Не видел он того, как вжались в самые дальние, и потаённые уголки своих убежищ сурки и мыши, как пробегавшая неподалеку с добычей в зубах лиса заслышав трубный глас, в панике бросила добычу, и опрометью бросилась в холмы. Как на далёком каменистом острове подняла голову и прислушалась, направляющаяся к воде гигантская черепаха. Всё вокруг притихло и замерло в ожидании страшного продолжения.
    А продолжения не было. Малыш остался один. Совсем один. Он победил, и всё птичье гнездовье принадлежало только ему. Теперь он мог спать в любом приглянувшемся ему гнезде, среди которых были гнезда и побольше, и попросторнее, нежели то, в котором он устроился на ночлег. Но малыш решил оставаться в гнезде любезно предоставленным ему храброй, длинноногой подругой. Он верил, что она обязательно вернётся. Ведь птица дала ему слово, а слово своё она держать умеет, что наглядно доказала несколько минут назад, вступив в схватку сразу с двумя своими сородичами. Малыш надеялся, что с ней не случилось ничего плохого, что птица не пострадала в случившейся под деревом свалке. И что сейчас цапля стоит застыв истуканом на своём посту в ожидании добычи, и прихода с далёкого каменистого острова старого друга.
    У малыша даже появилась мысль слезть с дерева, и пойти туда, где он днём встретился с цаплей. Чтобы лично убедиться в том, что всё в порядке, и его храбрая подруга пребывает в добром здравии. Но, подумав, малыш вынужден был от этой идеи отказаться. Его поход к цапле будет весьма опрометчивым поступком по целому ряду причин.
    Цапля предупреждала малыша о том, что сегодня вечером гулять у озера опасно. Виной тому остатки змеиного клубка, которые под покровом ночи постараются покинуть негостеприимный каменистый остров, и перебраться на равнину. Встреча со змеями не сулила малышу ничего хорошего. Черничный прут и труба, не смогут защитить его при встрече с ядовитым гадом. Конечно, вероятность подобной встречи не слишком высока, но её не следовало сбрасывать со счетов. Зазря пугать его цапля бы не стала, а поэтому следовало отнестись к её словам со всей серьезностью. Если он даже доберётся до озера без помех, избежав нежеланной встречи с ползучей тварью, своим появлением в неурочное время он может очень сильно навредить, в первую очередь самому себе. Малыш ровным счётом ничего не знал о приятеле цапли, что он из себя представляет, какой у него характер. А вдруг он чересчур осторожен, или же слишком пуглив? Своим неожиданным появлением, малыш напугает его, заставит поспешно убраться на родной остров прежде, чем цапля успеет с ним поговорить.
    Рисковать малыш не желал, а поэтому вынужден был отказаться от своего плана пронаведать цаплю. Ему не оставалось ничего другого, как последовать её совету, и лечь спать. И уже пару минут спустя, свернувшись калачиком на дне гнезда, малыш сладко спал, посапывая во сне.
    Не видел он того, да и не слышал, как на край гнезда пару часов спустя бесшумно опустилась огромная, длинноногая птица. Как она несколько минут разглядывала безмятежно спящего малыша, а затем осторожно забралась в гнездо. Втиснувшись в свободное место, укрыла своими крыльями малыша, которому в его сне стало тепло, легко, и радостно.
    А ещё минуту спустя во всем мире воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным посапываньем малыша, видящего счастливые, радужные сны. Весь мир спал, кроме одинокого наблюдателя, застывшего на вершине утопающего в воде валуна. Созерцающего звезды, и полную луну, наслаждающегося тишиной и покоем спящего мира.


    Черепаха

    Проснулся малыш от того, что кто-то несильно, но настойчиво тормошил его за плечо. Нехотя, малыш открыл глаза. На улице было ещё темно, но на горизонте небо начинало потихоньку светлеть, превращаясь из пронзительно черного, в бледно-серое с малиновым отливом. Это говорило о том, что начинался рассвет, и что не пройдёт и часа, как от ночной мглы не останется и следа, и новый солнечный день вступит в свои законные права.
    Привыкнув к полумраку, малыш с удивлением вперился в плетённое из сухих древесных веток и камыша гнездо, в котором он спал свернувшись калачиком. С минуту недоумённо таращился на выбившийся из общего плетения камышовый стебель, пытаясь сообразить, где он, и что всё это значит. И вместе с тем, как из его сознания улетучивались остатки сна, к малышу пришло понимание. Он вспомнил всё. И вчерашнюю встречу на озере, и битву за гнездовье, и свою спасительницу. Он ночевал в гнезде цапли, с которой познакомился возле утопающего в воде валуна весьма необычным, и своеобразным образом. Он вспомнил и о том, что цапля обещала отвести его рано утром к своему другу, молчаливому романтику с далёкого каменистого острова, который поможет ему перебраться через озеро.
    Вспомнив всё, малыш беспокойно зашевелился в гнезде, тревожно осматриваясь по сторонам. Где же птица, хозяйка приютившего его гнезда? Перевернувшись на другой бок, малыш увидел цаплю сидящую на самом краешке гнезда, с интересом поглядывающую на него.
    - Здравствуй, птица! - сказал он.
    - Здравствуй, малыш! - ответила птица.
    - Ты просидела так всю ночь, охраняя меня? И даже не спала?
    - Нет, что ты! Конечно, нет! Я прекрасно выспалась. И мне совсем не было тесно. Ты вел себя спокойно, и даже не ворочался. Так что я прекрасно отдохнула!
    - Я тоже отлично выспался! Спасибо тебе цапля за гостеприимство. Я даже нисколечко не замёрз ночью. У тебя чудесное жилище, наверняка в нём не холодно даже зимой.
    - Не знаю. Зимой мы здесь не живём!
    - Вы улетаете на юг?
    - Да. Мы собираемся в стаю и улетаем на зимовку в теплые страны, за тысячи миль отсюда. Там мы проводим несколько месяцев, ожидая, когда в родных краях снова станет тепло, и можно будет вернуться обратно.
    - А как вы узнаёте, что стало достаточно тепло для того, чтобы вернуться? Даже специально обученные люди, оснащенные точными приборами, редко могут точно предсказать погоду на ближайшие несколько дней. Чаще всего они ошибаются. А если их прогноз вдруг окажется верным, радуются как малые дети!
    - Мы птицы, а не люди. И нам не надо никаких приборов, чтобы знать это. Мы просто знаем, и всё! А как, и почему, этого я объяснить не могу. И не потому, что это тщательно оберегаемый секрет. Вовсе нет. Мы и сами не знаем механизма всего этого. Просто в один прекрасный день мы осознаём, что нужно лететь. И тогда мы дружно поднимаемся на крыло, чтобы преодолеть тысячи миль отделяющие нас от родного дома.
    - И вы никогда не ошибаетесь? - удивился малыш.
    - Никогда!
    - А если по возвращении обратно выпадет снег? Что тогда?
    - В жизни всякое бывает. Бывает такое, что снег выпадает и в 30 градусную жару. Фантастическое зрелище, белое на зелёном.
    - Мы просто пережидаем природный катаклизм. Летний снег не продержится и дня, и вскоре растает. И вновь вокруг всё будет яркое, и зелёное, а мир будет купаться в ослепительных солнечных лучах.
    - Я бы, наверное, всю зиму просидел сиднем в такой теплой, и уютной квартирке!
    - Ну, не такая уж она и тёплая! - раскрыла малышу секрет цапля. - Просто сегодня ночью мы спали в гнезде вместе, прижавшись друг к другу, согреваясь теплом своих тел. Мои крылья были для тебя чем-то вроде одеяла.
    - Теперь понятно, почему мне было так тепло! Спасибо за заботу, добрая птица! Я прекрасно выспался и отдохнул. Ночевать здесь было во сто крат приятнее, чем в черничном кусту, где к утру я изрядно подмерзал.
    - Утром всегда холоднее, чем вечером и днём. Днём жара от солнечных лучей. Вечером и ночью солнца нет, и окружающая природа отдаёт накопленное за день тепло. К утру запасы тепла улетучиваются, и становится прохладно. Но ненадолго. Стоит только солнышку показаться из-за горизонта, как благодатное тепло разольётся по всему миру.
    - А теперь нам пора! - сообщила цапля. - Мой друг ждёт. Нужно поспешить, пока не взошло солнце!
    - Ты договорилась со своим другом? - спросил малыш, шагая рядом с цаплей по направлению к валуну.
    - Да. Договорилась. Мой друг не против доставить тебя на остров. Хотя, признаюсь честно, его согласие далось мне нелегко! Прежде, чем заручиться согласием, мне пришлось скормить ему остатки гадюки, а также парочку приличных по размеру рыбин.
    - Спасибо, птица! Ты мне очень помогла! Я даже не знаю, что бы без тебя делал!
    - Пожалуйста! Я всегда готова помочь храброму малышу, не побоявшемуся в одиночку отправиться в дальнее, и опасное путешествие ради спасения папы.
    За разговорами с цаплей незаметно летело время. Казалось, они только-только спустились с дерева на землю, и вот они уже стоят возле памятного валуна, во все глаза рассматривая существо по-хозяйски оседлавшее его вершину.
    Малыш узнал это создание. Неведомого друга цапли, существа не менее чуждого этому миру, чем сам малыш. Это была черепаха! Черепашище! Гигант, исполин, подобных которому малышу никогда раньше видеть не доводилось.
    Черепаха имела огромный панцирь поделенный на множество клеток, на каждой из которых спокойно бы разместилась ладонь малыша. Темно-зелёного цвета, с желтоватым отливом. Брюшко, частично свесившееся с валуна, тоже было заковано в панцирь, только цвет его был бледно-жёлтым.
    Рептилия неподвижно лежала на валуне, полуприкрыв кожистыми пленками глаза. Черепаха засыпала, или дремала, предчувствуя приближение дня, времени активной жизни для подавляющего большинства жителей этого мира, и отдыха непосредственно для неё. Время от времени, заслышав какой-нибудь шорох, глаза черепахи открывались, она всматривалась вдаль, не меняя своего расслабленного положения.
    Да и незачем ей было делать резких движений. Малыш хорошо знал черепах, наблюдал их в повседневной жизни. Малыш знал, что в случае опасности черепаха мгновенно втянет в панцирь и голову, и конечности, в настоящий момент вальяжно распластанные по поверхности валуна. Спрятавшись в панцирь она будет защищена от любой опасности. В мире животных ей не сможет навредить ни один, даже самый сильный, и голодный зверь. Панцирь черепахи прекрасная защита от зубов любого из хищников обитающих в округе.
    В мире людей черепаший панцирь не являлся 100% защитой его обладателя. Более того, зачастую он становился тем, из-за чего черепахе приходилось расставаться с жизнью. Пепельницы из черепахового панциря всегда были в моде, пользовались устойчивым спросом. Хотя, глядя на возлежащую на валуне черепаху, малыш даже представить себе не мог, кому может понадобиться пепельница таких невероятных размеров.
    Заслышав шаги, черепаха раскрыла затянутые кожистой плёнкой глаза, и с интересом уставилась на них. На цаплю черепаха бросила лишь мимолетный взгляд, малыша же принялась разглядывать с нескрываемым любопытством.
    Так продолжалось довольно долго. Пауза затягивалась, становясь неприличной.
    Первым не выдержал игры в гляделки малыш. Отведя взгляд от золотистых глаз черепахи, он произнес:
    - Здравствуй, черепаха!
    - Здравствуй, человек! - ответила черепаха на его приветствие.
    - Ты знаешь, кто я? - удивился малыш. - Тебе рассказала про меня цапля?
    - Да. Цапля много рассказала о тебе конкретно. Кто ты, куда идёшь, а главное зачем. Цапля многое знает про людей. Но я знаю про них гораздо больше. Знаю всё, или почти всё!
    - Но, у тебя же нет крыльев! - поразился малыш. - Откуда ты можешь знать про людей, живущих за лесом?
    - У тебя тоже нет крыльев, но ты же знаешь меня! - парировала черепаха.
    - Мне не нужны крылья, чтобы многое знать. И, чтобы знать о ком-то всё, или почти всё, мне даже не обязательно видеть этого кого-то. Для этого существуют книги. Именно в книге я впервые увидел цаплю. Про неё читал, и многое рассказывал мой папа, который знает очень много.
    - А про черепаху ты тоже читал в книжке?
    - Я ещё не умею читать. Поэтому вычитать про неё я ничего не мог. Да и не было необходимости, когда она каждый день перед глазами!
    - У тебя дома жила черепаха? И где же ты её держал? Разве существуют в мире такие ёмкости, в которых я могла бы поместиться?
    - А при чём здесь ты? - удивился малыш.
    - Как при чём? - удивилась в свою очередь черепаха. - Ты же сам сказал, что черепаха жила у тебя дома!
    - Почему жила? Она и сейчас там живёт. Ей комфортно и удобно в её водоеме. Её хорошо кормят, и у неё совсем нет врагов.
    - А где она живёт?
    - Как где? Конечно же в аквариуме!
    - А что такое аквариум?
    - Аквариум это такое сооружение из стекла и железа, полное воды, речных камней, и водорослей. В нём есть домик для черепахи, и множество мелких рыбёшек.
    - У тебя дома целое озеро?! - поразилась черепаха.
    - Ну, для живущей там черепахи, это может быть действительно озеро, но только не для меня.
    - Здесь, где я живу, тоже есть камни, водоросли, и стаи мелких рыбёшек. И это озеро одинаково большое как для меня, так и для тебя! - сказала черепаха.
    - Это озеро просто огромное! - согласился малыш.
    - А озеро у тебя дома, в котором живёт черепаха, оно больше этого?
    Малыш озадаченно посмотрел на черепаху, словно размышляя о том, говорит ли она с ним серьезно, или иронизирует. Но внешне черепаха оставалась невозмутима, и она ожидала ответа на свой вопрос. Ещё раз оглядев черепаху с ног до головы, в очередной раз поразившись её размерами, малыш вдруг понял, что хочет услышать от него черепаха, и это понимание вызвало на его лице улыбку.
    - Конечно меньше! Много меньше. Для тебя оно вообще не будет озером. Ты, со своими габаритами, даже не поместишься туда, где живёт со всеми удобствами, наслаждаясь жизнью, наша домашняя черепаха.
    Черепаха ошалело уставилась на малыша, и несколько бесконечно долгих мгновений беззвучно шевелили губами, силясь задать очередной вопрос.
    - Если озеро такое крошечное, как ты говоришь, то тогда что за черепаха обитает в нём?
    - Самая обыкновенная водяная черепаха. Каких миллионы. Их можно найти в любом зоомагазине.
    - А что такое зоомагазин?
    - Это в первую очередь магазин. Специализированный. В нём продают различных зверушек и птиц, чья судьба стать чьими-то домашними любимцами.
    - А где вы берёте этих несчастных зверушек?
    - Их приносят в магазин другие люди. Те, у кого эти зверушки, птицы, рыбы, или черепахи, живут достаточно долго. И обзавелись потомством, которому не хватает места в обычной городской квартире.
    - Вы принесли свою черепаху оттуда?
    - Конечно! А откуда же ещё?
    - Может быть, вы поймали её в озере? Возле вашего города есть озеро?
    - Конечно, есть! И даже не одно. Только черепахи там не водятся. Ни большие, ни маленькие.
    - Там вообще что-нибудь водится?
    - Всё остальное, что должно быть в озере, там есть. Рыба, лягушки, пиявки, а также всякая плавающая, и ползающая по дну мелкотня.
    - А черепахи?
    - Я же тебе уже сказал, черепахи в наших озёрах не водятся! Насколько мне это известно, они вообще не водятся в наших краях. Никакие. Ни большие сухопутные, ни маленькие водные, ни тем более такие гиганты, как ты!
    - Я знала, что я одинока! Что я одна во всём мире! - печально произнесла черепаха. - Я много лет живу в этом озере, общаюсь с его обитателями, и теми, кто бродит по мелководью, и всё время пытаюсь узнать, не встречали ли они где-нибудь, кого-нибудь похожего на меня. Но все мои усилия напрасны. Никто, никогда не видел ничего похожего на меня. И я уверена, что вряд ли увидит. Разве только цапля, пролетая над городом, одним глазком заглянет в этот самый зоомагазин, чтобы взглянуть на моих сородичей.
    Малыш невольно покосился на цаплю, неподвижным истуканом застывшую по колено в воде, немигающим взглядом всматривающуюся вглубь, дабы не пропустить возникшего там движения. Цапля полностью отрешилась от всего, не обращая внимания на беседующих, поглощенная более важной задачей, - добычей завтрака, который был жизненно необходим оголодавшей за ночь птице.
    Словно в подтверждение своих самых серьезных намерений позавтракать, цапля молниеносно нырнула головой в воду, и мгновение спустя распрямилась сжимая добычу в кинжалообразном клюве. Мгновение помедлив, цапля подбросила пойманную рыбешку в воздух, и широко раскрыв клюв ловко подхватила её при падении. Спустя секунду цапля вновь замерла в неподвижности, не отводя от воды внимательного взгляда.
    - Я думаю, что цапля теперь не скоро отправится в город. Слишком неласково обошлись с ней люди в её последний визит. Причем случилось это на озере, где она поздним вечером лакомилась лягушками, и где людей вообще не должно было быть. Но люди там были, и они повели себя враждебно. Цапле пришлось бежать, позабыв про ужин, когда на кону стояла её жизнь!
    - Жаль. Я так хотела увидеть, пусть и чужими глазами, кого-нибудь из черепашьего рода-племени. Любую черепаху, пусть даже самую крохотную.
    - Черепаха, живущая у тебя дома, какая она из себя?
    - Она вся зелёная. И брюшко, и панцирь. У неё на панцире такие маленькие, смешные клеточки. Точь-в-точь как у тебя, только совсем крошечные.
    - Крошечные? А какая же она сама?
    На мгновение малыш задумался, собираясь с мыслями.
    - На каждую клеточку, коими испещрен твой панцирь, можно поставить по 2 черепашки, и им совсем не будет тесно!
    - Она такая маленькая?! - поразилась черепаха. - И она больше не вырастет?
    - Нет. У нас дома живет уже взрослая черепаха. Больше расти она уже не будет. А когда мы принесли её в дом, она была размером с копеечную монету.
    Видя, что выражение копеечная монета черепахе ни о чём не говорит, малыш для наглядности показал ноготь своего большого пальца, и сказал:  - Вот такая!
    Глядя на ошеломленную черепаху, малыш добавил:  - Эта водная черепаха маленькая сама по себе. Есть черепахи значительно крупнее нежели она, но, по сравнению с тобой, все они сущие пигмеи.
    - Есть ещё сухопутные черепахи. Они не любят воду, и предпочитают жить в жаркой, пустынной местности с унылым ландшафтом.
    - Я знаю сухопутных черепах! - сказала его новая знакомая. - Когда-то, давным-давно, я дружила с одной из них!
    - Как? - поразился малыш. - Здесь водятся черепахи? Но ведь этого не может быть! Не те климатические условия, да и кормовые тоже, чтобы декоративная черепаха могла существовать в дикой природе.
    - Увы, мой юный друг! В этом ты безусловно прав, как ни горько это признать! В здешних краях отродясь не было черепах. Ни сухопутных, ни морских. Я живу в озере целую вечность, я многое видела, и многое знаю. И могу с уверенностью утверждать, что черепах здесь отродясь не было, до тех пор, пока не появилась я!
    - Так откуда ты взялась? - спросил малыш. - И знакомство с сухопутной черепахой. Откуда оно?
    Черепаха задумалась, собираясь с мыслями, а затем, указав малышу на валун, сказала:
    - Присядь, маленький человек. Моя история слишком длинна, чтобы слушать её стоя. Я постараюсь уложиться в отведённое нам время. Закончить рассказ прежде, чем рассветёт, и нас сможет кто-нибудь увидеть. Я не боюсь врагов, у меня их просто нет. Просто я не люблю любопытных, и предпочитаю общаться только со старыми друзьями, такими, как цапля, или карп, обитающий в омуте под корягой вблизи моего острова. Но карп предпочитает Солнце и свет, а я Луну и темноту. Поэтому наши встречи всегда скоротечны, на рубеже ночи и дня.
    На мгновение черепаха задумалась, погруженная в собственные мысли, чем малыш не преминул воспользоваться, направив разговор в нужное русло.
    - Ты обещала рассказать о том, что произошло в твоей жизни. О знакомстве с сухопутной черепахой, и о том, как ты оказалась здесь.
    - Да, да! Конечно! Что-то я совсем расклеилась! Эти воспоминания!
    - Так вот. Родилась я давно, очень давно, лет 100 назад, а может и больше. По людским меркам это целая вечность, прожить которую суждено далеко не каждому. Своего рождения, и первых дней жизни я не помню. Это было так давно, что даже отголоски воспоминаний за давностью лет улетучились из моей памяти. Но, что было позже, я запомнила на всю жизнь.
    - Сперва долго, очень долго, меня, погружённую в керамический горшок с водой, куда-то везли на подводе запряжённой парой вороных коней. Кочек и колдобин на пути повозки было не счесть, горшок постоянно трясло, вода в нем вздымалась штормовыми волнами. Штормы не прекращались целыми днями, и только с приходом ночи наступал долгожданный покой. Я могла перевести дух, и отдохнуть, отступали прочь мучительные приступы морской болезни. От которой все внутренности выворачивает наизнанку, и съеденное накануне спустя считанные минуты уже плещется в воде рядом с тобой.
    - Тебя везли откуда-то издалека? - спросил малыш.
    - По нынешним меркам, нет. По меркам того времени, когда всё это происходило, да!
    - А откуда ты, безвылазно живущая в озере можешь знать о переменах происходящих в мире?
    - Новости я узнаю от неё!
    Черепаха кивнула головой в сторону цапли, истуканом замершей в воде, не принимающей участия в разговоре, целиком поглощенной охотой на рыбную мелочь.
    - А до неё о переменах происходящих в мире, рассказывал её отец. Ещё раньше дед, и прадед. За то время, что я живу здесь, сменилось уже не одно поколение птиц, и со всеми я одинаково дружна.
    - Цапля рассказывала про машины заполонившие человеческие города. Про сами города, которых во времена моей молодости не было совсем, в современном понимании этого слова. Если бы меня везли на машине, наверное всё путешествие заняло бы немного времени. И не было бы таким тяжелым, а значит, и память о нём вряд ли бы сохранилась до этих пор.
    - Но тогда это путешествие было просто ужасным. К его окончанию я практически умерла. Моё тело было неподвижным, а разум блуждал где-то далеко от тела. Я была настолько плоха, что мне просто повезло, что меня не посчитали мёртвой, и не выплеснули из горшка вместе с водой. Меня переложили в другую ёмкость, которая не была такой узкой и высокой, как предыдущая, и в которой я могла плавать.
    - Но, в первые дни после окончания путешествия, у меня и мыслей не было о плавании. Единственное, на что меня хватало, это слабо шевелить лапами, да вяло разевать пасть, чтобы хоть что-нибудь съесть, хоть и давалось мне это с превеликим трудом, через тошноту и слабость.
    - Штормов больше не было. Так, лёгкое волнение, если кто-нибудь брал в руки ёмкость, в которой я обитала. Спустя пару дней я ожила, и принялась активно изучать окружающий мир.
    - Мне, тогда ещё совсем маленькой черепашке, он казался невероятно огромным. В нём было всё: трава, в которую можно было зарыться, камешки на дне, которые я, играя, любила переворачивать. Была там и коряга, под которой я любила прятаться укладываясь спать. И самое главное в ней не было тесно, как в том горшке, в котором я провела несколько, самых кошмарных дней своей жизни. Я даже могла плавать, испытывая наслаждение от свободного парения в воде.
    - Ты жила в аквариуме? - спросил малыш.
    - Нет! - ответила черепаха. - Это определённо был не аквариум! Мне кажется, в то время люди ещё не додумались до того, чтобы строить для домашних питомцев жилища из стекла. Это был таз. Обыкновенный жестяной таз, в котором люди стирали бельё. В доме, в котором я поселилась, тазов было множество, и поэтому в моём персональном тазу, нужды не было. Поэтому никто меня понапрасну не тревожил, не покушался на моё жилище.
    - А сухопутная черепаха? Она откуда взялась? Как ты с ней познакомилась?
    - С сухопутной черепахой мы познакомились в магазине для животных, откуда нас и забрал наш новый хозяин. Но тогда, перед тем как нас погрузили на подводу, мы успели переброситься лишь парой слов. В дороге, как ты сам понимаешь, нам было не до разговоров. Особенно мне. Моя сухопутная подружка гораздо легче переносила дорогу, давшуюся мне столь дорогой ценой. Возможно потому, что в её сухопутном мире не было постоянного, изматывающего шторма. И волны не били её немилосердно о стены горшка, в котором я была заключена на долгие несколько дней.
    - Как я узнала позже, у моей подружки вообще не было никакого горшка. У неё, в отличии от меня, была полная свобода передвижения. Подвода, в которой нас везли, была достаточно большой для того, чтобы посвятить дорогу исследованиям. В подводе было достаточно соломы и тряпок, чтобы устроить себе первоклассное лежбище.
    - Все те дни, что я находилась в полубессознательном состоянии, она приходила пронаведать меня. Встав на задние лапы, передними упершись в таз, она подолгу смотрела на меня, ожидая, когда я приду в чувство. Первое, что я увидела, придя в сознание, это её довольная физиономия, во все глаза пялящаяся на меня.
    - C тех пор мы стали очень дружны. Мы проводили вместе много времени. Болтали ни о чём, или просто молчали, наслаждаясь очередным погожим днём. Я забиралась верхом на корягу, а моя сухопутная подружка подбиралась к краю тазика, и мы в полной мере наслаждались общением. Заслышав шаги кого-либо из людей, мы быстренько ретировались, прячась от человеческих глаз.
    - Я спрыгивала с коряги в воду, и пряталась у её основания, а моя подружка торопливо семеня крохотными лапками, спешила убраться за таз, и затаиться там. Вот только наши уловки не приносили успеха. Хозяйский мальчишка, для забавы которого мы и были привезены из далекого города, всегда нас находил. Он извлекал нас наружу. Меня из воды, мою подругу из-за тазика, и начинал играть нами, как игрушками. Сталкивал нас головами, и заливался смехом, глядя на то, как мы забавно, по его мнению, втягиваем головы и лапы в панцирь, стремясь избежать ушибов.
    - А еще он пускал нас наперегонки, тыкая острой палочкой в зад того, кому, как он считал, требовалось дополнительное ускорение. При этом ставил на нас оловянных солдатиков, а к хвосту привязывал деревянные пушки, которые мы должны были доставить на позиции. Таким образом, в течении нескольких часов мы с подругой возили на позиции его воинство, оружие и боеприпасы. А после этого ещё и были задействованы противоборствующими сторонами, как некие боевые машины.
    - Играть с нами он мог бесконечно. Нашим спасением становилась либо мать мальчишки, либо его многочисленные няньки, которые ревностно следили за тем, чтобы малыш был вовремя накормлен, напоен, и доставлен на занятия, которые в барском доме начинались сызмальства.
    - После нескольких часов проведённых на суше мне становилось плохо. Я морская черепаха, и водная стихия мне гораздо ближе. После мальчишеских забав мне едва хватало сил на то, чтобы забраться в свой тазик, и устало смежить веки.
    - Моя сухопутная подруга гораздо спокойнее относилась к забавам молодого барина. Ей, привыкшей к суше, всё было нипочем. Проводив меня домой, она на несколько часов исчезала по своим делам, понимая что в ближайшее время я никудышный собеседник.
    - А кто из вас двоих был старше? - спросил малыш.
    - Наверное, она. Она была гораздо крупнее меня, когда мы познакомились, знала множество историй из жизни людей, которые рассказывала долгими вечерами, когда нам удавалось остаться вдвоём, никем не тревожимыми.
    - Откуда она знала про людей?
    - Из собственного опыта. Ведь она, в отличии от меня, родилась не в магазине, а в человеческой семье. У неё были мама и папа, многочисленные братья и сёстры.
    - И что с ними случилось потом?
    - А потом они повзрослели, и перестали быть забавными малютками, от которых умилялись хозяева. Они выросли, стали размерами, и повадками, напоминать своих вальяжных и неповоротливых родителей. Они больше не веселили, и не развлекали своих хозяев. Поэтому, в один прекрасный день, их всех посадили в коробку, и отнесли в магазин, из которого спустя несколько дней моя подруга перекочевала на одну со мной подводу.
    - О том, что мы с ней такие разные, я поняла давно, потому, как она боялась, и сторонилась воды, без которой я не могла жить. Но я даже не подозревала о том НАСКОЛЬКО мы разные!
    - Прошло много лет. Мальчишка, наш хозяин, подрос, и повзрослел. Он больше не играл с нами, не возил на нас оловянных солдатиков и деревянные орудия, не устраивал на полу грандиозных баталий. В его жизни появились иные забавы, и развлечения. Вскоре он и вовсе забыл про нас, предоставив заботу о бывших любимцах многочисленным слугам обитающим в барской усадьбе.
    - Но рос не только барский мальчишка. Я тоже стала расти, и довольно быстро. К тому времени, как мальчонка вырос и возмужал, я с трудом помещалась в тазике. Жизнь моя перестала быть такой легкой и беззаботной, какой она мне казалась прежде. Тазик стал моей тюрьмой, и пыточной камерой одновременно. Добровольной тюрьмой, поскольку без воды я не могла жить, и вынуждена была забираться туда, испытывая мучительные неудобства ради сохранения жизни.
    - А потом у молодого хозяина родился наследник. И я вновь стала востребованной игрушкой. К тому времени я переселилась из тесного тазика в корыто, в котором могла плавать, взад и вперёд. Только теперь я жила не в одной из многочисленных комнат барского дома, а в сарае. Слишком громоздким было моё жилище, чтобы загромождать им одну из комнат, да и не вписывалось оно в окружающий интерьер.
    - Корыто было очень высоким, с крутыми бортами, и моя маленькая сухопутная подружка не могла прийти ко мне в гости, чтобы просто так, по-дружески, поболтать. Да и путь из барского дома до сарая был не близок для ее крохотных ножек. Одно время она приходила, звала меня, и я выбиралась на край корыта, и, свесив голову вниз, общалась с подругой. Которая, по прошествии лет, казалась мне малышкой. Я к тому времени была в несколько раз больше её. Но наши отношения не изменились. Несмотря на размеры, она была старше меня, а значит и мудрее.
    - Она часто приходила в гости. Настолько часто, насколько ей позволяли люди. Прежде, чем добраться до меня, ей нужно было миновать закрытую дверь, открыть которую самостоятельно она была не в силах. Затем ей предстояло преодолеть открытое пространство. От дома, к сараю. И здесь её поджидала самая страшная опасность. Её мог заметить кто-нибудь из людей, и, подняв с земли, отнести обратно в дом, после чего ей предстояло начинать всё сначала.
    - Но главную опасность представлял дворовый пёс Шагей. Здоровенная, лохматая, и бестолковая собака, непонятно для чего, и главное зачем, содержавшаяся на барском дворе. Она никогда не упускала из виду спешащую в сарай черепаху, если оказывалась поблизости. А затем у собаки начинались незатейливые, звериные игрища. Она пыталась поддеть лапой и отпихнуть в сторону упорно ползущую к сараю черепаху. Иногда ей удавалось опрокинуть черепаху на спину. Черепаха становилась абсолютно беспомощной, поскольку не могла самостоятельно, без посторонней помощи встать на ноги. Добившись своего зловредная собачина заливалась довольным, исступленным лаем. На поднятый бестолковой псиной шум обязательно прибегал кто-нибудь из людей, и, прогнав собаку, относил черепаху обратно в дом.
    - А иногда Шагей хватал её в зубы, и бегал по двору, рыча и виляя хвостом, пока у него не забирали живую игрушку, или пока он сам, наигравшись, не бросал её на землю.
    - А потом подружка перестала навещать её в сарае. Черепаха чувствовала, что здесь не обошлось без Шагея, этой зловредной и бестолковой псины. Шагей мог утащить черепаху в лес, и бросить там. Скорее всего, именно так всё и было. Оказавшись в лесу маленькая черепашка не нашла дороги домой, и погибла от голода, и холода. Не приспособлены черепахи, родина которых в жарких странах, к суровым русским зимам с их трескучими морозами.
    - А как же ты? Как тебе удавалось выживать в сарае зимой? - спросил заворожено внимающий черепашьей истории, малыш.
    - Зимой я спала. На дне деревянного корыта было полно разного растительного хлама. В него я зарывалась с наступлением холодов, чтобы впасть в спячку. И спала до весны, выбираясь наружу лишь, когда становилось достаточно тепло, чтобы существовать на поверхности без риска замерзнуть.
    - Как ты оказалась здесь, в озере? За много километров от ближайшего человеческого жилья? Как ты смогла перебраться через лес, неприступной стеной возвышающийся за озером?
    - Поверь, малыш, лес не такой неприступный, каким кажется отсюда. Его может пересечь даже такое громоздкое, медлительное и неповоротливое существо, как черепаха. Но ты прав. Мне подобная дорога была не под силу, по одной весьма прозаичной причине. Я морская черепаха, и я обречена всю жизнь провести в воде. Я могу находиться на суше довольно долго, но это время исчисляется часами, только и всего. Для того, чтобы преодолеть лес, мне понадобятся дни и даже недели, чего я не вынесу физически.
    - Но, если ты сама не могла добраться до озера, то как ты оказалась здесь? - повторил малыш свой вопрос.
    - Меня сюда привезли люди. Прихоть молодого барина спасла мне жизнь!
    - Тебе угрожала опасность?
    - Да, угрожала! Причем с той стороны, о которой я и помыслить не могла!
    - Что случилось?
    - Ничего особенного. Просто я ещё была молода по черепашьим меркам, и продолжала расти. Пришло время, когда корыто стало слишком тесным для меня, и превратилось в тюрьму. Мне требовалось жилище попросторнее, но ничего подобного в барском имении не было. Не было в имении и пруда, куда бы меня можно было выпустить в компанию уток и гусей. Да тут ещё старый барин...!
    - А что, старый барин? - затаив дыхание спросил малыш.
    - Старый барин со своей супругой вернулись из Европы, где они прожили несколько месяцев, оставив управление имением своему сыну, отцу моего последнего хозяина.
    - И чем посещение Европы угрожало тебе лично? - удивился малыш.
    - Они многое увидели, о многом узнали. Попробовали множество экзотических блюд, о которых в наших краях прежде никто и не слышал! Одним из приглянувшихся, и понравившихся им экзотических блюд стал черепаший суп. Представь себе, суп из черепахи! Каково?!
    - Я тоже слышал о таком блюде! - признался малыш. - И разговоры о его вкусности, и полезности. Но лично я его не ел, да и не стал бы есть. Ведь у нас дома живет крохотная морская черепашка, всеобщая любимица. Разве я смог бы её съесть?
    - Так же думал и мой молодой хозяин, который подрос достаточно для того, чтобы не устраивать морские бои с моим участием, и недостаточно, чтобы огрубеть сердцем, и стать безразличным к моей судьбе.
    - А что отец мальчика? Твой первый хозяин? - спросил малыш.
    - Он просто посмеивался, глядя на ежедневные баталии между старым барином, и молодым, по поводу моей дальнейшей участи. Я думаю, что он склонен был принять сторону сына, оставив меня дома в качестве диковинной, живой игрушки. Я могла бы сослужить добрую службу ещё не одному поколению живущих в усадьбе людей.
    - Но был один момент, который портил всё.
    - Что за момент?
    - Я стала слишком большой! Не такой, как сейчас, раза в два меньше, но всё равно слишком большой для того, чтобы вольготно чувствовать себя в корыте. С каждым днём мне становилось там всё теснее.
    - Это был главный козырь в рассуждениях старого барина, который решил сварить из меня суп прежде, чем я издохну в корыте от тесноты, и связанных с нею неудобств.
    - И все-таки тебя не съели! Да и это озеро не имеет ничего общего с корытом, в котором ты жила!
    - Корыто стало моим последним жилищем в мире людей!
    - А что случилось потом?
    - А потом молодой барин убедил своего отца отвезти меня на озеро, и выпустить на волю. И, хотя никто не верил в то, что мне удастся выжить и приспособиться к здешним климатическим условиям, но они решили, что таким образом дают мне шанс. Шанс выжить, которого не будет, окажись я на барской кухне.
    - А что потом?
    - Потом они погрузили меня на подводу вместе с корытом, и повезли на озеро. Целые сутки добирались мы до него. Вода в корыте на ухабистой дороге без конца устраивала шторма. Но я была уже не та, маленькая черепашка, попавшая в свой самый первый в жизни шторм. Я была большой. Слишком большой. И я едва помещалась в корыте, так что вздымающиеся на кочках и ухабах волны не могли причинить мне ни малейшего вреда. Более того, они освежали моё, стеснённое со всех сторон тело.
    - Спустя сутки подвода остановилась возле самого берега. Несколько дюжих крестьян сняли корыто с телеги, и опрокинули её содержимое в воду. После чего водрузили корыто на место, и уехали.
    - Ошалевшая от внезапной свободы, от избытка нахлынувших чувств, я нырнула в камыши. Зарывшись с головой в водоросли и ил, с бешено бьющимся сердцем прислушивалась к тому, что творится там, наверху. Ещё до конца не веря своему счастью, страшась показаться на поверхности.
    - Я слышала голоса людей. Потом голоса смолкли, и послышался звук удаляющихся шагов, и еле слышное скрипение телеги.
    - До позднего вечера я просидела в камышах, боясь показаться на поверхности, раздумывая о том, что мне делать с внезапно свалившейся на мою голову свободой. Ведь, по сути своей, я была существом домашним, жила на всём готовом, ни о чём не заботясь.
    - Мне пришлось начинать жизнь заново. Первое время я даже голодала, с тоской вспоминая своё тесное, но теперь, казавшееся таким уютным, корыто, в котором всегда было вдосталь еды. Но, со временем я научилась охотиться на рыбу, и змей, и всё реже вспоминала и про корыто, и вообще про людей. А потом и вовсе забыла про всё, что не было связано с этим озером, и окружающим его миром. И лишь ночами, нежась на прогретом за день солнечными лучами валуне, душу мою терзали смутные печали, причину которых я не могла понять, сваливая всё на влияние Луны, лицезрение которой действует на меня гипнотическим образом.
    - Твоё появление разбудило в душе давно забытые воспоминания. Я помогу тебе добраться до другого берега. И я сделаю это вовсе не за угощение, предоставленное мне цаплей, и не из-за нашей дружбы с этой чудной, длинноногой и длинношеей птицей. Я помогу тебе в память о маленьком мальчике, который спас меня от смерти, и подарил мне новую жизнь. Настоящую жизнь, о существовании которой я даже не подозревала.
    Закончив рассказ, черепаха замолчала, уронив голову на валун, и прикрыв глаза кожистыми плёнками. Малышу на мгновение показалось, что черепаха спит, и восходящее светило застанет её врасплох. Но, наваждение длилось всего лишь миг. Черепаха открыла чарующие, золотистого цвета глаза, и заглянула в глаза малышу, одарив теплом, и лаской.
    - Нам пора идти, малыш! Остров ждёт нас. Попрощаемся с цаплей, и пойдём.
    - До свидания, храбрая птица! - сказал малыш.
    - До свидания смелый мальчик! - ответила птица, помахав на прощанье крылом.
    А малыш уже миновал камыши, удобно устроившись на спине черепахи. Он сидел вытянув вперед ноги, и смотрел на то, как медленно и неторопливо приближается к нему каменистый остров, очередная веха на его пути к папе.


    Карп

    И всё-таки они опоздали! Совсем чуть-чуть. Так сказала черепаха, после того, как они достигли каменистого острова, и обогнули его по пологой дуге, оказавшись в том самом месте, куда любил наведываться по утрам старый карп.
    Карп. Малышу было знакомо это слово. Доводилось ему в своей жизни видеть карпов, и не раз. Как живых и возбужденных, так и неживых, безжизненными пластами застывших на прилавках магазина в рыбном отделе. На то он и рыбный отдел, чтобы там торговали рыбой. Всякой. Всевозможных видов, размеров, и по самой разной цене. От очень дешёвой, до баснословно дорогой. От одного взгляда на ценник которой папа сквозь зубы бормотал ругательства, слова, которые малышу ещё рано было знать.
    Если честно, малыш карпа не ел ни разу, и это придавало ему уверенности в предстоящей встрече. Ему будет что ответить карпу в ответ на его упреки. Конечно, если карп окажется таким же продвинутым по части знаний, как доставившая его на остров черепаха. Возможно, что и карп общается с цаплей. А цапля многое знает про людей, и эти знания совсем не в пользу малыша. И если карп наслышался от цапли россказней про людей, в той части, что касается рыбной ловли, то разговор с ним будет весьма непростым.
    Хотя, возможно, карп не имеет с цаплей столь тесного общения, как черепаха. Всё-таки цапля хищник, и питается преимущественно рыбой. А это значит, что если она сама и не причинила карпу вреда, то его многочисленным родственникам, которых в силу рыбьей плодовитости в водоёме неисчислимое множество, она навредила точно.
    Если карп всё же общается с птицей, не смотря на её хищный нрав и потенциальную опасность, значит малыш сумеет с ним договориться. Уверенности в предстоящих переговорах добавляла и солидная порция черничных ягод, приятно оттягивающая карманы. Идею с ягодами ему подкинула черепаха, прекрасно знавшая как, и чем умаслить своего чешуйчатого приятеля.
    Собирая ягоды для карпа, малыш наскоро перекусил и сам, помня о том, что рассказывала ему цапля об острове, куда ему надлежало отправиться. На острове нет никакой растительности. А значит не найти ему там черничного куста на обед. И поэтому следовало как следует подкрепиться, ибо неизвестно, когда, и чем ему удастся пообедать. Пообедать он сможет только на противоположном берегу озера. А когда это будет, неизвестно.
    Заминка вызванная обстоятельным рассказом черепахи о своей жизни, и последовавший за ним завтрак сопряженный со сбором ягод, стоила им драгоценных минут. И как ни старалась огромная черепаха, не налегала во всю мощь на свои лапы-ласты, они всё-таки опоздали. Совсем немного, чуть-чуть. На крохотную главу из жизни черепахи, на горсть ягод, высыпанную малышом в карман.
    Но, зато в жизни малыша случилась невероятная поездка по озеру верхом на гигантской морской черепахе, при свете дня, под прицелом десятков ошеломлённых, любопытных глаз.
    Малыш мчался вперёд, вздымая пенные буруны, с сердцем пустившимся в бешеный галоп, с ликующей душой. Он видел только лежащий впереди остров, приближающийся со стремительной быстротой. Он не отводил от острова глаз, не обращая внимания на происходящее вокруг. И тем более, не было у него даже в мыслях пялиться на небо, и крутить головой, осматриваясь по сторонам.
    Он не видел, как одновременно с ними, отчалившими от заросшего камышами берега, с отдаленного озерного пляжа поднялась стая длинноногих и остроклювых птиц, взявших курс на родное гнездовье, прошлым вечером захваченное врагом. Не видел он и того, как к берегу подошла лиса, пришедшая с ближайшего холма, и настороженно принюхивающаяся, уловив волнующий аромат, но, ещё не зная местонахождения его источника.
    Вид его, выплывшего из густых камышовых зарослей верхом на гигантской черепахе, был довольно впечатляющим, и достаточно пугающим для узревших его глаз. И последствия его появления на всеобщее обозрение не замедлили сказаться на тех самых наблюдателях, воочию лицезревших чудную картину его плавания.
    Первыми малыша заметили птицы, его вчерашние противники. При виде давешнего врага, покидающего их берег таким невероятным образом, птицы испытали двоякие чувства. С одной стороны они были безмерно рады тому, что их враг, с которым не смогла совладать целая стая, убрался прочь. С другой стороны, видя, как и с какой лёгкостью он это делает, птицы были в шоке. Если их враг может легко перемещаться с одного берега на другой, значит он может в любой момент вернуться, и натворить бед, тем более ему известно их гнездовье, проникнуть в которое для чужака не составит никакого труда.
    До гнездовья цапли не долетели. Развернувшись в воздухе, они повернули обратно к песчаному пляжу, вблизи которого они ещё вчера приметили нависшее над водой дерево. Не такое больше и развесистое, как то, где находилось их брошенное гнездовье, но хоть что-то. Придется немного потесниться, умерить аппетиты в жилищном строительстве. Иного выхода не было. Возвращаться в покинутое чужаком гнездовье, опасно. Кто знает, что у него на уме. И когда он захочет вернуться. Через день, месяц, или год.
    Они не бросили насовсем своё былое пристанище. Они дали ему время отстояться. Они будут следить за этим местом. Тщательно. Пристально. И когда сочтут, что опасность миновала, обязательно вернутся.
    Заметила выплывшего из камышей малыша и идущая по аппетитному запаху лиса. И хотя источник дразнящего обоняние аромата был уже совсем близок, лиса повернула обратно. Поближе к холмам, подальше от странного существа пересекающего озеро столь странным образом. Совсем лиса не ушла, уж слишком манящим был привлекший ее на озеро запах. Уж очень ей хотелось есть, о чём в полный голос кричал сведенный голодными спазмами желудок.
    Лиса не сводила глаз с малыша на всём протяжении его пути от берега к каменистому острову, застывшему в центре озера. Едва малыш скрылся из глаз, лиса опрометью бросилась туда, куда привел её чарующий аромат добычи. Лиса спешила, боясь не успеть. Ведь неземной аромат мог привлечь сюда и других голодных хищников, и тогда жестокой драки за обладание добычей не избежать. И неизвестно, кто выйдет победителем в схватке, кому достанется всё, а кому ничего.
    И все-таки они опоздали! Карп покинул остров, и уплыл куда-то к берегу. Возможно, даже к тому самому, который они с черепахой покинули совсем недавно. По рассказам черепахи, карп жил вблизи острова, в глубоком омуте под корягой. Там он спал, или просто отдыхал, нагуливая жирок после очередной удачной охоты. А что охота для него всегда бывает удачной, малыш уяснил из рассказов черепахи. Её чешуйчатый приятель питался всем, или почти всем, что можно найти в озере. Не употреблял он в пищу только себе подобных, а в остальном карп не знал никаких ограничений. Он с одинаковым удовольствием поедал озёрную траву, моллюсков, мелких рачков, червей, и пиявок. Не брезговал карп и личинками насекомых, начинающих свой жизненный путь в воде. Не прочь был полакомиться гусеницами, падающими в воду с деревьев, растущих на берегу. Гусеницы-путешественницы, свив тонкую, клейкую нить, опускались по ней на землю, но, подхваченные резким дуновением ветра уносились прочь от места назначения. Порой туда, куда они совсем не стремились. В озеро, где их поджидал гигантский карп, и иные крупные рыбы, которые тоже были не против подобного лакомства.
    Выспавшись и отдохнув, карп отправлялся на поиски пищи. Если всё, что рассказывала о нём черепаха правда, то желудок у карпа просто безразмерный, раз вмещает в себя столько, сколько может натромбовать в него за день такое ненасытное создание.
    Малыш черепахе верил. Он не раз бывал с родителями на рыбных рядах, и видел рыбу во всем её множестве, и разнообразии. Карп всегда вызывал в нём восхищение своими просто невероятными, по сравнению с прочими рыбами, размерами. И стоил карп недорого, если сравнивать с другой рыбой. Вот только цена, перемноженная на массу рыбины, становилась настолько впечатляющей, что невольно отталкивала от себя потенциальных покупателей.
    Малыш карпа ни разу не ел. Хотя рыба была частым блюдом в его рационе. В садике, куда его пять дней в неделю водили родители, из рыбных блюд непременно присутствовал минтай, в редких случаях сельдь. Были, конечно, и рыбы из жестяных банок, с изображением диковинных рыбин на этикетке, но их названий малыш не знал. По причине неграмотности, вещи вполне простительной в его возрасте. Был ли там карп, или нет, малыш не знал. Хотя, скорее всего, карпа там не было. Это как нужно исхитриться, чтобы закатать такую здоровенную рыбину, в маленькую жестяную баночку.
    Любимой рыбой в их семье были караси. Небольшие рыбки коричневого цвета. Папа даже как-то обмолвился, что караси это родственники карпа, причем очень близкие. Не верить папе малыш не мог, как и не мог представить родственниками столь разных рыб. Хотя разными они были лишь по размерам. Если же взять карпа, и уменьшить его во много раз, то их родство уже не покажется таким сомнительным. А если карпу сбрить усы, отпадут последние сомнения в их родстве.
    Папа очень любил жареных карасей. И малыш любил, и брат с сестрой. Но лучше всех с карасями управлялся всё-таки папа. Не было в семье равных ему по части разделывания этих плавникастых созданий. Он разделывал даже жареные рыбьи головы, от которых все прочие члены семейства не видели никакого толка. Или почти все. Кошка Чухва, как и папа, знала толк в рыбьих головах, и обгладывала их не менее чисто. Вот только не часто перепадали ей жареные карасиные головы. И если папа в это время жил с ними, Чухве не доставалось ничего. Кошке приходилось довольствоваться вареными селёдочными головами, на обладание которыми никто из домочадцев не претендовал.
    Черепаха сдержала своё слово, и доставила малыша на остров в целости и сохранности. Малыш, ощутив под ногами твёрдую поверхность, а не колышущееся нечто, воспрял духом. Ему хотелось с кем-нибудь поговорить, пообщаться за жизнь. Но, оказалось, что не с кем. Черепаха, сославшись на усталость, исчезла среди нагромождений огромных валунов, самым непостижимым образом заполонивших торчащий посередине озера, остров.
    Заняться малышу было нечем, а ведь ему предстояло провести на каменистом острове несколько часов. От безделья можно было сойти с ума, если срочно не придумать, как убить время.
    И малыш придумал, благо и придумывать-то ничего особенного не пришлось. Сегодня утром он встал так рано, как никогда прежде. В такую рань он не вставал даже дома, когда его, отчаянно зевающего, поднимали с кровати, и одевали, чтобы отвести в садик. Дорога в садик, прогоняла остатки сна, позволяя ему быть активным и подвижным до самого обеда. А после обеда в садике был сон-час. А если точнее, целых два часа, за время которых они восполняли сном то, что не успели добрать дома.
    Верховая прогулка на черепахе на время отогнала накатывающиеся на него сонные волны. Если бы было чем на острове заняться, он бы не помышлял о сне, как минимум до обеда. Но заняться было нечем, и поэтому малыш всё чаще отчаянно зевал, оглядываясь по сторонам. Вскоре его взгляд узрел то, что он бессознательно искал последние несколько минут. Огромный валун, с плоской, как стол, вершиной. Отличное место для человека желающего вздремнуть на каменном острове, лишенном даже намека на какую-либо растительность. А если нет растительности, значит нет и существ употребляющих её в пищу. Следовательно, нет и существ, что употребляли бы в пищу уже их.
    В своем выборе малыш руководствовался вчерашними историями цапли о распавшемся на острове, и расползшемся во все стороны змеином клубке. Кто мог поручиться за то, что на острове не осталось ни одной ядовитой твари? Малыш решил подстраховаться, даже если в этом плане ему бояться абсолютно нечего. Исходя из рассказов цапли, он уяснил, что днём, открытый всем ветрам валун, самое безопасное место на острове. Конечно, если находиться на нём, а не прятаться у его подножия, что весьма чревато. Ни одна змея не осмелится днём показаться на поверхности, лишенной привычной змеям травянистой растительности. И виной всему чёрные точки, маячащие высоко в небе. Так далеко, что кажутся недоступными, и не от мира сего. Но это только кажется. Находясь в необозримой выси, они всё отлично видят, и никакое движение на земле, не проходит мимо их зорких глаз. Будь это торопливая мышиная пробежка, или неслышное скольжение змеи.
    Верхом на валуне змей опасаться было нечего. Даже если змеи и остались на острове, что само по себе маловероятно, то они предпочитают таиться под камнями, в местах недоступных солнечному свету. Они сидят там затаясь, в ожидании того, как на землю опустится темнота, и исчезнут с неба пугающие ядовитых рептилий зловещие чёрные точки. И только тогда они осмелятся выбраться наружу. И вовсе не для того, чтобы лазать по валунам. Цель у них одна, и предельно ясна. Чёрной молнией броситься в воду, и, торопливо двигая телом, постараться как можно быстрее достигнуть берега, где много травы, а значит и пищи, и где можно укрыться от безжалостных птичьих глаз.
    Забравшись на валун, и свернувшись калачиком, малыш закрыл глаза, отдаваясь накатывающим на него волнам сна. По прошествии минуты, малыш мерно посапывал во сне, отключившись от окружающего мира. От колонии цапель, принявшихся обустраивать и облагораживать своё новое жилище. От лисы, добравшейся до трупа умершей прошлой ночью от испуга цапли. От черепахи, погрузившейся в сон где-то в каменистых завалах острова. Малыш спал, и видел яркие, по-детски чистые, и наивные сны, в которых он был счастлив, и доволен жизнью.
    Время до обеда пролетело незаметно. В полдень малыш открыл глаза, хотя и далось ему это нелегко. Солнце стояло в зените, и жарило немилосердно, что не очень-то способствовало крепкому сну. Оно только усиливало состояние усталости, и разбитости во всем теле. Нужно было срочно подниматься, куда-то идти, и что-то делать. Пока солнце не свело его с ума. Тепловой удар, довольно неприятная штука. Даже дома. А тем более здесь, в этом странном, и чудном мире, вдали от привычного ему мира. Случись здесь что-нибудь, и некому будет ему помочь. А если он заболеет всерьёз и надолго, то что будет с любимым папочкой, к которому он спешил на помощь, и который без него, малыша, пропадёт.
    Малыш на собственном печальном опыте знал, что такое тепловой, или, как ещё говорят, солнечный удар. Был в его жизни такой печальный случай. И, кстати, не так давно. На озере, куда он ходил с родителями, братом и сестрой почти каждые выходные. Они бы проводили там все выходные, если бы не два но. Во-первых: частенько у взрослых именно в выходные дни возникали дела, требующие их непосредственного участия, которые невозможно было отложить даже ради похода на озеро. Во-вторых: зачастую сама погода ставила крест на их планах поплескаться в воде, пли просто позагорать на прибрежном песке, заботливо очищенном администрацией пляжа после очередной ночной дискотеки с участием подвыпившей, и обкуренной молодёжи.
    В тот памятный для него день с погодой им определённо повезло. Был тёплый, и погожий летний день, с ослепительно голубым небом, не осквернённом ни единой, даже самой крохотной тучкой. Самое время валяться на песочке, или плескаться в воде, напоминающей парное молоко. Так они и сделали. Брат с сестрой уподобившись рыбам, резвились в воде, на глубине недоступной для малыша. Мама с папой развалились на песке, предварительно постелив на него узорчатый плед. Мама умела плавать, но ленилась, папа плавать не умел. И хотя папе ужасно хотелось залезть в воду, приобщиться к многоголосому хору людей плещущихся в озере, он вынужден был отказаться от подобного соблазна, оставшись на песке в компании мамы, и огромной пластиковой бутылки с пивом. Оттуда они то и дело наливали в пластиковые стаканчики пенную жидкость, которую потом, не спеша, растягивая удовольствие, пили. Когда малыш требовал пить, родители доставали из сумки другую, не менее объёмную пластиковую бутыль с газированной водой, купленную специально для детей. Малыш не был в обиде на это. Пиво, которое пили мама с папой, малышу не понравилось. Слишком горькое. Хотя пробовал он пиво всего лишь раз, по незнанию, и недосмотру взрослых.
    Однажды дома малыш перепутал стаканы, и вместо газировки взял пиво. Потом он долго ходил и отплёвывался, чем весьма веселил взрослых, смеющихся над его недовольными гримасами. Насмешки взрослых злили малыша, и все сильнее распаляли его. И чем активнее выражал он протест по поводу случившегося, тем веселее становились наблюдающие за ним взрослые. И лишь полный стакан газировки поднесённый любимым папочкой, примирил малыша с окружающей действительностью.
    Малыш плавать не умел, и поэтому побаивался воды. Если и заходил в воду, то не дальше, чем по колено. И вовсе не для того, чтобы искупаться, а чтобы набрать воды в предусмотрительно захваченное из дома ведёрко. Набрав половину ведра, малыш спешил по пологому песчаному берегу, туда, где принимали солнечные ванны мама с папой. Там он выливал воду в заранее выкопанную специально для этой цели ямку, и смотрел, как потихоньку вода утекает в песок, растворяясь в нем без остатка. Оставив после себя на песке лишь мокрое пятно, которое исчезнет через несколько минут под палящими солнечными лучами. Дождавшись, когда вода впитается в песок, малыш разворачивался, и бежал к воде, чтобы набрав очередную половину ведра, поспешить обратно. И так весь день, не зная усталости, от воды к песку, и обратно.
    Купаться малыш любил, но не в озере, а в ванной. В озере он не купался. По крайней мере, по собственной воле. А вот не по собственной, приходилось купаться и в озере, куда его окунали чуть ли не с головой либо мама, либо старшая сестра Маша. Но тогда был особенный день. Мама с папой лежали на песке, загорая, и попивая укрытое в ворохе одежды от палящих солнечных лучей пиво, и не собирались лезть в воду, чтобы освежиться самим, и освежить без устали поливающего песок малыша. Маше с Димой до него тоже не было дела. Они весело барахтались в воде со своими друзьями, не обращая на малыша никакого внимания.
    Так провел он несколько часов на озере между водой и песком, пока у мамы с папой не кончилось пиво, и они не выгнали из воды брата, и сестру. А затем они отправились домой, и всё было хорошо. Но только сначала. Уже дома, перегрев организма дал о себе знать. У малыша поднялась температура, и закружилась голова. А еще противная слабость во всём теле. И тошнота. Малыша начало рвать, той самой газировкой, к которой он весь день прикладывался на озере, следуя примеру мамы с папой. А затем ему стало совсем плохо. Остаток дня малыш провалялся пластом на подушке, с намоченной в холодной воде тряпицей на лбу. Ему совсем не хотелось есть. Даже мысль о еде вызывала тошноту, и позывы на рвоту. Он только жалобно скулил, и маленькими глоточками потягивал из своей любимой бутылочки холодную воду. А потом была ночь, полная мучительных кошмаров. Являющихся то ли во сне, то ли наяву. Какая-то полудрёма, полусон. И лишь ближе к утру малыш смог нормально уснуть, и проспал до обеда, проснувшись с ясной головой, и без каких-либо симптомов вчерашней болезни.
    Из полученного урока взрослые сделали выводы. Отныне, отправляясь на пляж, малышу на голову одевали белую панамку, в которой он бегал весь день, и которая, вкупе с трусами, составляла своеобразный костюм двойку. Да и родители теперь были начеку, и малышу больше не удавалось избегать принудительного купания.
    Помня о приключившейся от солнца болезни, малыш не желал её повторения, и поэтому, как ни тяжело было ему, разморенному солнцем вставать, отправился к воде, чтобы умыться. Несмотря на жаркий день, вода в озере была прохладной, и хорошо освежала. Спустя минуту, малыш пришёл в чувство, безжалостно изгнав остатки сна. Он был бодр, и готов действовать. Вот только чем заняться на совершенно голом, каменистом острове? А занять себя чем-то было нужно. До вечера было ещё далеко, а от безделья можно было свихнуться на этом пустынном острове.
    Камни. Глядя на них малыша посетила идея, как можно с удовольствием для себя провести время. Камни на острове были слишком большие, и не подходили для его целей. Но возле берега они были значительно меньше, вплоть до самых крохотных. Среди них немало было и плоских камней, которым он нашел достойное применение.
    Началось великое переселение камней из сухопутного царства, в царство водное. Малыш приноровился метать камни, и они послушно шлёпали по воде, не торопясь уйти на дно, как это было в самый первый раз. Если бы малыш умел считать больше, чем до трёх, он смог бы с гордостью сказать, сколько раз подпрыгнули над водой самые удачные экземпляры. Но малыш считать ещё не умел. Одно он знал наверняка, его камни подпрыгивали над водой гораздо больше трёх раз. До противоположного берега докинуть камень малыш не мог. Самые дальние его броски не покрывали и половины дистанции. Вот если бы с ним был любимый папочка, то он наверняка докинул бы камень до камышей, растущих на противоположном берегу, устроил бы переполох среди камышовых жителей.
    Поупражнявшись в метании камней, малыш проголодался. Примостившись на одном из валунов, поглядывая по сторонам, малыш мысленно похвалил себя за предусмотрительность, проявленную утром. Готовя угощение для карпа, он прихватил и на свою долю пару пригоршней сочных ягод. Черники он набрал достаточно, чтобы пообедать и ему, и его плавникастому приятелю, когда тот соблаговолит появиться на мелководье.
    После обеда малыш отдыхал, лежа возле самой кромки воды, наблюдая за едва заметной рябью на её поверхности. Или же отправлялся в обход острова, то и дело наклоняясь, поднимая с земли приглянувшиеся ему плоские камни, и отправляя их в путешествие по водной глади, на новое место жительства.
    А день тем временем близился к завершению. Следовало поспешить обратно, туда, где его оставила черепаха, и велела ждать. Возвращаясь, малыш размышлял о том, долго ли черепаха будет отлеживаться в своём убежище, не опоздает ли на встречу. Ещё одного опоздания малыш не перенесёт. Перспектива провести ночь на каменистом острове его не прельщала. Про себя он решил, что если черепаха не окажется на месте к моменту появления карпа, то он сам вступит в диалог с ним, без посредников, в чём ему здорово поможет горсть-другая черничных ягод, оттягивающих его карманы.
    Его опасения оказались напрасными. Черепаха была на месте, и флегматично смотрела куда-то вдаль, не обращая внимание на творящееся вокруг неё. Но это была обманчивая видимость. Черепаха прекрасно всё видела, и слышала. При появлении малыша она повернула голову в его сторону, приветливо кивнула, и указала перепончатой лапой на валун позади себя.
    Всё было понятно без слов. Малышу предстояло дожидаться окончания переговоров в стороне, чтобы не спугнуть рыбу. Малыш знал из папиных рассказов, который в молодости был заядлым рыбаком, что рыбы существа пугливые. Громкий звук может спугнуть их, заставить убраться с места привычного кормления. На рыбалке нужно соблюдать тишину, не разговаривать без нужды, а если и говорить, то шёпотом, чтобы рыба не услышала, и не испугалась.
    Малыш видел рыбаков на озере, куда они ходили купаться, и загорать. Рыбаки были далеко и от пляжа, наполненного людским многоголосием и шумом, и от купающихся. Они безмолвными истуканами застыли там, куда не доносился шум с пляжа. Их не было даже там, где малыш любил пускать по воде плоские камни, целясь в торчащие из воды головы зелёных, пупырчатых наблюдателей.
    Ждать пришлось недолго. Минут через 20 вода возле берега оказалась разрезана мощным плавником на две части, и к противоположному берегу устремилась волна. Вскоре из воды показалась и голова рыбины, разрезавшей своим мощным спинным плавником толщу озёрных вод.
    Малыш находился метрах в десяти от того места, где из воды показалась рыбья голова, но он прекрасно её рассмотрел. И узнал. Да, это действительно был карп! Именно таким он его и представлял. Именно такие карпы бездыханными тушками возлежали на прилавке рыбного магазина, куда он частенько захаживал с родителями за карасями для себя, и рыбьими головами для кошки Чухвы. Особой отличительной чертой карпа, выделяющей его из множества и разнообразия рыб, были усы. Две пары усов расположенные на верхней челюсти. У головы высунувшейся из воды усы были впечатляющими, и больше напоминали поводья на голове у лошади.
    Однажды малышу доводилось держать поводья в руках. Не так давно. Этим летом. В их маленький, провинциальный городок, приезжал цирк, в котором было много разных забавных зверушек. На некоторых можно было покататься, в перерывах между их выступлениями на сцене. Некоторых можно было погладить, и даже сфотографироваться на память. Были и такие, на которых можно прокатиться верхом. Правда не всем. Взрослым кататься на лошадках не разрешали, не смотря на их желание, а малышам пожалуйста. За отдельную плату. Отбоя от желающих прокатиться на лошадке не было. Не остался в стороне от подобного развлечения и малыш.
    Его брат и сестра уже большие, и поэтому они катались на большой лошади. А он, малыш, маленький, и лошадка ему досталась тоже маленькая. Хотя маленькой она была только для взрослых, посадивших малыша на лошадь. Для него она была просто огромной. Малышу дали в руки уздечку, в которую он не преминул со всей силы вцепиться, и провели лошадку под уздцы по большому кругу. Поначалу малышу было страшно, но вскоре страх улетучился, уступив место ликованию. Ему так понравилось кататься на лошадке, что родителям пришлось раскошелиться ещё на пару кругов для него лично. Но даже после этого им стоило огромных усилий снять его, отчаянно сопротивляющегося, с лохматой лошадки, за право покататься на которой выстроилась целая очередь малышей.
    Теперь малыш знал, каким образом он, с помощью карпа, сможет перебраться на противоположный берег. Ответ был на поверхности, и не представлял особых сложностей в плане своего осуществления. Хотя, поначалу, малыш по-другому представлял карпа в роли перевозчика его на другой берег. Он думал о некой упряжке, в которую впряжётся карп. Но, оказавшись на острове, и не заметив ничего, из чего можно было изготовить подобие упряжки, малыш отказался от этой мысли.
    Увлеченный нахлынувшими на него воспоминаниями из другой жизни, малыш не сразу услышал, что его зовут. Его приятельнице черепахе пришлось повторить свой призыв, чтобы он наконец достиг ушей малыша. Не делая резких движений, чтобы не спугнуть с интересом и настороженным любопытством наблюдающего за ним карпа, малыш приблизился.
    Рыбина действительно оказалась огромной! Тела рыбы малыш не видел, только торчащую на поверхности голову, но и этого было достаточно, чтобы понять, рыбина действительно огромная. Голова её была не меньше, чем у малыша. Таких огромных экземпляров в рыбном отделе магазина малышу видеть не доводилось. Хотя и там встречались весьма впечатляющие экземпляры. Глаза рыбины с интересом разглядывали малыша, две пары усов мерно шевелились, словно рыба жевала жвачку, с которой не желала расставаться даже на время разговора.
    - Здравствуй, Карп! - сказал малыш.
    - Здравствуй, малыш! - ответила рыбина.
    - Как поживаешь?
    - Отлично!
    - Ты знаешь, зачем я здесь?
    - Знаю. В общих чертах. Моя подруга черепаха немного рассказала о тебе, о том, что ты хороший мальчик, и что тебе нужна помощь.
    - Спасибо тебе, черепаха! - сказал малыш, обернувшись к своей панцирной подруге.
    Каково же было удивление малыша, когда на том самом месте, где всего несколько секунд назад находилась его подружка, он никого не обнаружил. В недоумении малыш принялся крутить головой по сторонам. Черепахи нигде не было, она словно в воду канула!
    - Не ищи её! - заметив метания малыша, сказал карп. - Она ушла. А если точнее, уплыла на тот берег, откуда на этот остров явился ты. У черепахи там любимый валун, с вершины которого она любит наблюдать за звёздами, и за Луной. Моя подруга очень впечатлительная натура, вид звездного неба действует на неё завораживающе. А ведь сегодня ещё и полнолуние! Такое событие, поверь моему опыту, она никогда не пропустит. И даже если весь мир вокруг неё будет рушиться, и лететь в тартарары, она не сдвинется с места, и будет, как заворожённая, следить за звездами.
    - А что для тебя полнолуние? - спросил малыш.
    - Ничего. Что полнолуние, что безлуние, мне всё равно. Я не такой впечатлительный, как черепаха. К тому же я рыба! Воздух суши вреден для меня, он убивает! Я не могу слишком долго без воды. Если такое случится, я умру. Нехватка воздуха вызывает кислородное голодание мозга, который начинает реагировать привычным для него образом. Мозг уменьшает потребность организма в кислороде. А когда организм меньше всего нуждается в кислороде?
    - Когда? - спросил малыш.
    - Во сне. Во сне потребность организма в кислороде значительно уменьшается. Рыба лишённая воздуха вскоре засыпает, вот только сон этот нехороший, вечный. Лишённый подпитки кислородом мозг отключается, и наступает смерть.
    - А как же лёд?
    - Лёд? Что ты имеешь в виду? - удивился карп.
    - Ну, если рыбу заморозить, то она может храниться довольно долгое время, а потом, оттаяв, снова стать живой!
    - Тебе приходилось видеть замороженных карпов? - подозрительно спросила рыба.
    - Нет! - невольно солгал малыш.
    Ему доводилось видеть много разной свежемороженой рыбы, с головами, и без. Тех же карасей, которых они частенько покупали к своему столу. Прежде чем их пожарить, рыбу надлежало очистить от чешуи. А чтобы почистить рыбу, её нужно разморозить, чтобы придать должную мягкость, и податливость. После разморозки мама ножом скоблила рыбу, счищая чешую. Малыш частенько наблюдал за тем, как она это делает. И попавшая ей в руки рыба всегда была нема и неподвижна, не открывала рот, и не сучила плавниками.
    Но однажды случилось исключение из правил. Хотя, может это и не исключение вовсе. Ведь всё это происходило не с рыбой купленной родителями в магазине, а с пойманной папой в озере, недалеко от того места, где они жили. И рыбы те были какие-то странные. Ничего подобного малышу раньше видеть не доводилось, хотя он не пропустил ни одного похода в рыбный отдел магазина. Он даже не сразу признал в этих чёрных, как смола, несуразных созданиях, рыб. Слишком непохожи они были телосложением, и цветом, на всех прочих рыб. И всё-таки это были рыбы! Живые рыбы!
    Папа назвал их ротанами. А еще головёшками, и это название подходило к ним, как нельзя лучше. Невооруженным глазом было видно, что ротаны имеют несоразмерно большую по сравнению с телом, голову. Хищную голову, готовую сожрать всё, что только попадётся ей на зуб. Головешки - ротаны, были хищными, прожорливыми, и зубастыми рыбёшками. Их зубы были невероятно остры, в чём на собственной шкуре убедился малыш, любопытства ради сунувший палец в раззявленную пасть рыбы, жадно глотающую ртом воздух. Ротан задыхался от нехватки привычного, растворенного в воде кислорода, что отнюдь не помешало ему от всей души тяпнуть протянутый палец. Было очень больно! Малыш даже заплакал от боли и обиды, отшвырнув далеко в сторону кусачую рыбу. Характер у ротана оказался подстать внешности, такой же отвратный, и неказистый.
    Почти все пойманные папой на рыбалке ротаны оказались живыми. Мама наотрез отказалась их чистить, потому что ротаны отказывались лежать смирно на разделочной доске, терпеливо дожидаясь, когда их почистят. Хотя, по мнению малыша, они имели такую мелкую чешую, что их и чистить-то было необязательно.
    Папа набрал в ванну воды, и запустил ротанов туда, где они плавали, как ни в чём не бывало. Малыш позабыв про обиду нанесённую ему одним из ротанов, с интересом наблюдал за рыбами. Наблюдать за ними было гораздо интереснее, чем за декоративными рыбками, живущими в одном аквариуме с черепахой.
    Малыш сбегал на кухню за хлебом, и начал им кормить рыб, делая из хлебного мякиша кругляшки, по совету папы, которые потом бросал в воду, с интересом наблюдая за тем, как освоившиеся в ванной ротаны с жадностью набрасываются на угощение, отталкивая друг друга.
    Наблюдать за кормлением рыб было очень интересно, и забавно. Вскоре весь хлебный мякиш перекочевал в ванную, не прокорм не знающим усталости, прожорливым рыбам. Что делать с корочкой, папа малышу объяснить не успел, усланный куда-то из дома по поручению мамы. Не найдя корочке применения, малыш её попросту съел. А затем поспешил на кухню за очередным куском хлеба. Вот только мама была иного мнения по поводу того, как следует расходовать хлеб. В результате прожорливые рыбы остались ни с чем.
    Папа говорил, что поймал их на червей, которых накопал в палисаднике, под окнами. Червей ротаны уважают, и ловятся на них в первую очередь. Хотя, если не будет червей, они готовы клевать и на хлеб, и на опарыша, и даже на красную шерстяную нитку повязанную на крючок. Их жадность и прожорливость не знает пределов.
    Когда мама отказала малышу в хлебе для рыб, он обул сандалии, и, вооружившись ведёрком и совком, собрался идти на улицу. Но мама его одного не отпустила, а брата и сестры не было дома, чтобы составить ему компанию. Малыш по этому поводу весьма опечалился, и даже попытался выразить протест доступными ему способами. Криками и топаньем ногами. Но ничего не добился. Получил пару раз ладошкой по заднице, и обещание выкинуть ротанов из ванной к чертям собачьим.
    Малышу пришлось отступить. Тем более он не знал, где живут эти самые черти, где потом искать выброшенную рыбу. Папы дома не было, и поэтому некому было заступиться за него, и за рыб, над которыми малыш взял шефство.
    Вскоре папа вернулся из магазина, и помимо прочих покупок, принёс малышу мороженое, заставившее его враз позабыть и про рыб, и про свое намерение идти на улицу за червями.
    И всё-таки они с папой рыб покормили ещё раз. Вечером. Втайне от мамы. Пока она, развалившись на диване, была увлечена просмотром очередного сериала, большим любителем которых она была. Папа принес с кухни тарелку варёной перловки, оставшейся с ужина, и предложил малышу покормить ею рыб. Малыш к его предложению отнесся довольно скептически. Сам он перловку не любил, и не верил, что она может нравиться кому-то ещё, кроме папы.
    Папа единственный человек в семье, который ел перловку с удовольствием. Этому было своё объяснение. В своё время папа служил в армии, где перловка была самым распространенным, и привычным гарниром. В армии он к перловке и пристрастился. Возможно, когда-нибудь, перловка понравится и ему, малышу. Когда он вырастет, его тоже заберут в армию, и будут кормить перловкой. От одной только мысли о подобной перспективе, малыша передёрнуло. Одно радовало. Старший брат Дима пойдёт в армию гораздо раньше его, а значит его раньше начнут пичкать этой противной перловкой. Очень жаль, что в армии служат только парни, а девчонок туда не берут. Уж он бы посмеялся от души над своей зловредной сестрицей Машей, которая перловку на дух не переносила.
    Но у ротанов, которых они пошли кормить втайне от мамы, были схожие с папой вкусовые пристрастия. Эти прожорливые, и вечно голодные рыбы жрали перловку с такой скоростью и остервенением, словно им никогда в жизни не приходилось пробовать ничего более вкусного. Сколько бы ни кидал малыш в ванну перловки, она тотчас же исчезала в прожорливых пастях несуразных рыбин с огромными головами, и бездонными желудками. Теперь малыш искренне верил в то, что эта, с позволения сказать рыба, ловится на всё, что только оказывается в воде.
    А ещё папа рассказывал, что ротан заграничный гость. Ни в русской земле, где родился малыш, ни в соседнем Казахстане, откуда родом были его мама и сестра, подобной живности отродясь не водилось. Откуда она взялась, доподлинно неизвестно. Ходили слухи о некоем доброжелателе, когда-то, давным-давно, привезшем из-за границы парочку этих несуразных рыбок, в качестве домашних, аквариумных любимцев. И что вскоре эти самые любимцы выросли, и сожрали всё, что было в аквариуме, включая водоросли, и своих многочисленных, пёстрых соседей. И что хозяин аквариума однажды не выдержал, и решил избавить его от неадекватных постояльцев. Но просто выбросить рыбу в унитаз, или мусорное ведро, у него рука не поднялась. И он не придумал ничего лучшего, как отнести парочку распоясавшихся разбойников в ближайший водоем, и выпустить их на волю. Выживут, или нет.
    Ротаны выжили. И размножились. Пищи в водоёме оказалось превеликое множество, и почти полное отсутствие врагов. Крупные окуни и щуки, могущие уничтожить ротанов, не обратили на них никакого внимания, привлеченные более жирной и доступной добычей, которой в водоёме было полным-полно. Этим выгодным для себя обстоятельством пришельцы не преминули воспользоваться. А когда их расплодилось достаточно много для того, чтобы перестать оставаться незамеченными, сделать что-либо с ними стало уже слишком поздно.
    Поголовье рыбы в подвергнувшемся нашествию ротанов водоеме начало стремительно сокращаться. И не потому, что головешка хватала всё живое оказавшееся в поле её зрения. Вовсе нет. Из всех хищных рыб населяющих водоем, ротаны были самыми миролюбивыми. Не от того, что были пацифистами по натуре, и неприемлили зла. Просто они были от природы ленивы, и не утруждали себя лишними телодвижениями, когда прямо под носом было полно пищи, не требующей для её добычи никаких усилий.
    Ротаны питались как растительной, так и животной пищей. Водоросли, черви, пиявки, разные слизняки, личинки и гусеницы. Они ели всю ту пищу, которой питались и прочие обитатели водоема. Кто потреблял больше, кто меньше, в силу своей хищной, или нехищной натуры. А поскольку меры в еде ротаны не знали, и могли кормиться всё светлое время суток, запасы естественного корма в водоёме начали стремительно сокращаться, что не могло не сказаться на популяциях населяющих водоем рыб, в первую очередь не хищных. Им с каждым днём становилось всё труднее добывать себе корм. От этого они дохли в огромных количествах, на радость хищной рыбе, ракам, и тем же ротанам, которые оказались большими любителями падали.
    Уцелевшие рыбные особи постарались убраться из заражённых ротанами мест куда подальше. И лишь единицы оставались в привычных местах обитания, влача жалкое, полуголодное существование.
    Вслед за белой рыбой, покинувшей зараженные места в поисках лучшей доли, перекочевали и хищные, оставив брошенный водоем в полном распоряжении ротанов. А они чувствовали себя вольготно даже в разорённом озере, питаясь грязью и тиной, водорослями и разным мусором, от которого с презрением отвернулась бы любая уважающая себя рыба.
    Постепенно и ротаны перебирались в другие места, когда их количество в одном конкретном водоеме превышало критические отметки, и в их среде начинался каннибализм. И в деле их переселения, им нередко помогали люди.
    За сравнительно небольшой промежуток времени заграничный гость поселился в большинстве российских рек и озёр, а также в водоёмах сопредельных государств.
    - О чём задумался, малыш? - спросил карп, своим голосом выдёргивая малыша из воспоминаний, в которые он погрузился с головой.
    - О рыбах! - ответил малыш.
    - О замороженных рыбах? Ты хотел мне что-то рассказать про лёд, и про то, как он действует на рыб?
    - Да. Хотел. Вот только я совсем не уверен, что он действует одинаково на всех рыб!
    - Расскажи мне, что такое лёд! Возможно, я узнаю нечто такое, о чём даже и не подозревал, дожив до столь преклонных для рыбы лет, избежав множества опасностей поджидающих в озере всякую рыбу!
    - Лёд, это такое твёрдое, прозрачное, как стекло, вещество, покрывающее реки и озёра с наступлением зимних холодов! - начал малыш.
    - Лёд, это замерзшая вода! - продолжил карп. - Всё это я знаю. Я пережил немало зим, на дне озера, в холодной воде, под толстым слоем льда, укрывшим пруд от по-зимнему скудных солнечных лучей.
    - Я даже знаю, какой лёд на ощупь. Он очень холодный! И прозрачный, как стекло. Почти. Будучи ещё совсем молодым карпенком я прижимался к нему носом, пытаясь через его толщу разглядеть солнце, застывшее где-то высоко в небе. Но, то ли лёд на нашем озере не такой прозрачный, как тот, о котором рассказываешь ты, но солнце через него почти не видно совсем. Лишь размытое, блеклое пятно, к тому же невероятно холодное. Хотя, возможно, солнце здесь совсем не причём, и мой нос просто холодил укрывший озеро лёд.
    - Лёд он везде одинаковый. Он прозрачен, как стекло, лишь в самом начале. Когда ещё очень тонок. Со временем лед становится толще, и если смотреть через него, все предметы, а не только солнце, становятся тусклыми и размытыми.
    - И еще лед не пропускает воздух! - добавил карп. - И поэтому в озере становится очень мало кислорода, вследствии чего обитающие в нем рыбы становятся вялыми и малоподвижными, предпочитая большую часть времени где-нибудь отлеживаться, и что-нибудь жевать.
    - Нехватка кислорода очень серьезно сказывается на жизни подводных обитателей озера. Особенно в этом отношении не везет самым старым, молодым, или больным его обитателям. Не каждой особи из этих категорий удается встретить очередную весну. Много их недвижимо покоятся на дне, на радость вездесущей хищной рыбе, слишком усталой и медлительной из-за недостатка кислорода. Не способной на активные охотничьи действия, но сил которых вполне хватает на то, чтобы растерзать лежащую на дне падаль.
    - Но даже этим хищным санитарам озера не под силу очистить его от множества задохнувшихся от недостатка кислорода, рыб. Да и сами хищные рыбы разделяют общую судьбу. Немало и их зелёных в полоску тел всплывает по весне на поверхность озера, прибивается ветром к берегу, или же покоится на дне.
    - Весной у окрестного зверья начинается пиршество, после долгого зимнего, полуголодного существования. Когда с озера сходит лёд, оно наполняется небывалой для здешних мест жизнью. По берегам озера собираются стаи лисиц, жадно пожирающих прибитую к берегу рыбью мертвечину, набивающих отощавшие за зиму животы. Ссорясь, и дерясь друг с другом за добычу. А над самой водой парят хищные птицы, голодные не меньше лис, то и дело пикирующие в воду, выхватывая оттуда очередное неподвижное рыбье тело. Или подвижное, но слишком слабое, и медлительное для того, чтобы увидев в небе стремительную чёрную тень, молниеносно уйти на глубину, оставив пернатого хищника ни с чем. В течении недели хищники, сухопутные и парящие в небе, пируют на озере, до тех пор, пока рыба не окрепнет достаточно для того, чтобы уже не представлять из себя лёгкую добычу, на которую можно охотиться не прилагая особых усилий.
    - А зачем вы по весне плаваете там близко к поверхности? - спросил малыш.
    - Мы делаем это рефлекторно! - ответил карп. - После долгого кислородного голодания так хочется полной грудью вдохнуть воздуха, не дожидаясь, когда он напитает воду до самого дна. Кислороду потребуется несколько долгих дней, чтобы заполнить собой каждую молекулу воды, напитать озеро до самого дна. В эти дни мы находимся в наибольшей опасности, обитая у поверхности насыщенной кислородом, под прицелом зорких, птичьих глаз.
    - А когда кислорода становится достаточно, вы опять уходите на глубину? - спросил малыш.
    - В большинстве своём, да. По крайней мере, взрослые рыбьи особи, именно так и делают. Исключение составляет лишь молодёжь, и совсем ещё юные мальки, которые не знают, что такое страх, и как жесток, и опасен мир. Они кормятся и резвятся у самой поверхности. Любят погоняться друг за другом на мелководье, где есть течение, и множество камней, за которыми удобно прятаться, играя в прятки, или догонялки.
    - Следом за рыбьей мелочью отправляются и хищники. Те, что помоложе, и порасторопнее. У которых хватит ловкости поймать шустрого малька, дурачащегося на мелководье, или играющего в прятки в зарослях камыша.
    - А большие, и старые хищники? Что делают они, как охотятся?
    - О, да! Они действительно охотятся. И представляют большую опасность для взрослых рыб.
    - И как они охотятся, если уже стары, и недостаточно подвижны для активных действий? - спросил малыш.
    - Но, зато они многоопытны! И чтобы заполучить добычу, им совсем не нужно выпучив глаза гоняться за мальками на мелководье. Это удел молодёжи. Старые хищники охотятся не так активно, но более эффективно. Они охотятся из засады. Спрячутся где-нибудь в камышах, или в зарослях озёрной травы, и застывают в неподвижности. Своей зеленоватой окраской сливаясь с окружающим пейзажем. Заметить их почти невозможно. Если только подобраться очень близко, практически нос к носу. Такая встреча для одной из рыб становится смертельной. Для той из рыб, что заплыла в камыши, или траву, чтобы кормиться, а не охотиться.
    - И что происходит после того, как рыбы увидят друг друга?
    - Молниеносный бросок из засады притаившегося хищника. Мгновение, и острые зубы вонзаются в трепещущую плоть жертвы, разрывая её на кровавые куски, которые заглатываются в большой спешке.
    - А куда им спешить? - удивился малыш. - Если добыча уже поймана, разве нельзя пообедать спокойно, обстоятельно, не торопясь. Я когда ем, никогда не спешу, тщательно всё пережёвываю. Сперва съедаю самое вкусное, а затем и всё остальное. Порой я так долго копаюсь в еде, что достаётся от мамы, которая отвешивает мне подзатыльник, и прогоняет из-за стола.
    - Ты ешь дома один? Рядом с тобой нет стаи голодных детей, которые только и ждут подходящего момента, чтобы отобрать у тебя самый лучший кусок, или вообще оставить без обеда?
    - Нет! - изумился малыш. - Никакой стаи нет! Есть мама с папой, брат с сестрой. Но никто на меня не кидается, не пытается что-то отнять. Еды хватает всем. Если кому-то будет мало того, что наложено в тарелку, мама всегда даст добавки. И не надо никому, ничего отбирать!
    - Это у вас, у людей, так. У нас, рыб, всё иначе. Здесь нет мам и пап, нет братьев и сестёр, здесь каждый сам за себя. И каждый ест то, что сумеет добыть. И не важно, будет ли это самолично пойманная добыча, или отобранный у более удачливого охотника кусок, или же вся его добыча.
    - Они следят друг за другом? - удивился малыш. - А как же тогда охота, выслеживание подплывающей к месту засады добычи, выжидание удобного момента для броска?
    - Никто ни за кем не следит! Да и сделать это в камышовых, или травянистых зарослях, невозможно! Рыбам не нужно глаз, чтобы знать, что кто-то рядом удачно поохотился, или же бесславно завершил свою жизнь.
    - Как же вы узнаёте об этом? - спросил малыш.
    - У нас невероятно развитое обоняние. Мы можем чувствовать растворенные в воде ароматы за много метров. Тем более такие специфические, и остро пахнущие, как кровь, чьей бы она ни была.
    - Поэтому удачливому хищнику заполучившему добычу, приходится спешить, чтобы пообедать в одиночку. Без компании голодных сородичей, что неминуемо постараются оставить его без обеда. В считанные минуты аромат растворённой в воде крови распространится на много метров от места трагедии. Словно магнитом маня туда хищников всех мастей оказавшихся поблизости. И это не только хищные рыбы, окуни, или щуки, но и всеядные обитатели дна раки, с одинаковым удовольствием поедающие и свежатину, и падаль, и разный органический мусор оказавшийся на дне. И если какой кусок окажется подле рака, отбить его у членистоногого санитара дна невозможно. Рак не упустит добычи, а его острые, словно бритвы клешни, слишком опасное оружие, чтобы подставляться под удар. Рыба рискнувшая атаковать рака, может легко сама стать добычей, превратившись из хищника в жертву.
    - Я знаю, что такое рак! - воскликнул малыш. - Раков я видел много раз, как живых, так и не очень. Они тоже продаются в рыбном магазине, среди бесчисленного разнообразия рыб. Вот только стоят они дороже самой дорогой из рыб, и поэтому люди не часто их покупают. А если и берут, то понемногу, по несколько штук. Однажды мама купила раков, и сварила. Потом мама с папой раков, превратившихся в процессе варки из зеленых в ярко-красных, съели, запивая пивом. Попробовали раков и брат с сестрой.
    - А что же ты? Не стал их есть?
    - Нет. Хотя мне и предлагали. Папа специально для меня почистил рачий хвост, в котором находится почти всё рачье мясо.
    - А почему ты не стал его есть? - продолжал настаивать карп.
    - Слишком уродливым он мне показался. Я не смог преодолеть отвращения по отношению к ракам.
    - Ты прав, малыш. Они действительно уродливы. И не только на вид, но и по своей сути. Поскольку питаются падалью, чего мы, благородные рыбы, никогда не сделаем, даже будучи на волосок от голодной смерти.
    - Почему ты, такой большой, не прогонишь их из озера? - удивился малыш. - Если раки не нравятся рыбам, то почему бы им не изгнать раков из озера?
    - Я не могу! И не потому, что в глубине души испытываю симпатию к этим, закованным в хитиновую броню монстрам. Причина в ином. Они, не смотря на свою на редкость отвратную внешность, и оскорбляющее всё озеро поведение, всё-таки нужны этому самому озеру озеру. Без этих членистоногих монстров, озеро погибнет!
    - Почему? - удивился малыш. - Что в них такого, что жизнь целого озера зависит от этих неприхотливых и уродливых созданий?
    - Они, как и окуни, являются санитарами озера. Вот только функции у них немного разнятся, при одинаковой цели.
    - И в чём же заключается это различие?
    - Окуни уничтожают старых, и больных рыб, предупреждая их гибель, и возможное развитие в озере какой-нибудь опасной болезни, могущей поставить под угрозу жизнь всего рыбьего племени. Но окуням удаётся далеко не всё. И часть больной, или просто старой рыбы умирает, и ложится на дно, теряясь в тине, или зарываясь в ил. Хищной рыбе их не найти. И тогда в дело вступают раки. У этих тварей непревзойдённое обоняние. Они чуют даже то, что недоступно рыбам. Они находят падаль, как бы далеко она не спряталась. Вскоре от неё не остаётся и следа, а значит ликвидирована очередная угроза какой-нибудь болезни, могущей изрядно выкосить рыбные ряды.
    - Умершие рыбы, являются причиной рыбьего мора? - догадался малыш.
    - Да. Но только отчасти. Ведь в озере находят своё последнее пристанище не только исконные его обитатели, но и существа невероятно далекие от него по своей сути.
    - И что же это за существа?
    - Звери. Птицы. Среди них тоже немало старых и больных. И не каждому дано умереть в родной норе, или гнезде. Кто-то умирает вне родных пределов, и, по странному стечению обстоятельств оказывается на дне озера. Гниющей, разлагающейся горой мяса, покрытой шерстью, или перьями.
    - С этой напастью могут справиться только раки. На такую добычу они сползаются со всего озера, давая друг другу знать о находке на невероятное, для нашего понимания, расстояние. На несколько дней оказавшийся в воде труп животного, или птицы, становится огромным копошащимся клубком. Представляющим из себя настолько отвратное зрелище, что от него с ужасом и отвращением отворачиваются оказавшиеся поблизости обитатели водных глубин.
    - Спустя несколько дней отвратно копошащийся на дне клубок распадается. Раки расползаются в разные стороны по своим, неотложным делам. Слишком много накопилось у них работы за несколько дней вынужденного отсутствия. На месте их многодневного, отвратного пиршества остаётся лишь начисто обглоданный костяной скелет, без единого кусочка мяса, на который кто-нибудь мог бы позариться. И этот скелет совершенно безопасный. Со временем он зарастёт травой, покроется тиной, или будет занесён илом.
    - Фу, какая гадость! Хорошо, что я их не ел! - воскликнул поражённый услышанным малыш. - И теперь я точно раков никогда есть не буду. И маме с папой расскажу о том, что услышал от тебя. Взрослые наверное ничего не знают о раках, и поэтому лакомятся тем, что есть вообще нельзя.
    - А на тебя хищники не нападают? - спросил малыш меняя тему разговора.
    - Сейчас нет! - ответил карп.
    - А раньше?
    - Раньше было дело. Когда я был моложе, и более миниатюрным. Пару раз на меня нападали окуни, однажды я едва не стал жертвой притаившейся в камышах щуки. Но мне повезло, и я остался жив. За прошедшие с тех пор пару-тройку лет я заметно подрос, и окреп. Теперь я слишком крупный для любого из хищников обитающих в озере.
    - Мы, карпы, быстро растём, и мужаем. Мы делаем это гораздо быстрее любой из обитающих в озере рыб. Всё дело в необычном устройстве нашего организма. Мы не знаем сытости. И даже наевшись до отвала, продолжаем что-нибудь жевать. Впрок. На случай, если в другой раз не удастся наесться от пуза. Мы способны жевать целыми сутками, прерываясь лишь на сон.
    - Прочие рыбы на это не способны, и поэтому, даже дожив до преклонных лет, имеют, в сравнении с нами, весьма скромные размеры, и являются желанной добычей для хищных рыб.
    - Даже щуки?
    - Ты знаешь щук? - удивился карп.
    - Конечно! - ответил малыш. - Я знаю щук, знаю окуней, и ещё много разных рыб.
    - И откуда у тебя такие познания по части рыб? - подозрительно спросил карп. - Ты специализируешься в ловле раб?
    - Ни в чём я не специализируюсь! У меня даже удочки нет. Удочка есть у папы, и он, иногда, вместе с моим старшим братом Димой ходит на рыбалку, на озеро, что находится неподалёку от нашего дома. О рыбах я знаю из рассказов папы, и из того, что вижу на витрине рыбного магазина.
    - Ах, да! Я совсем забыл! Вы люди хищники, и питаетесь рыбами!
    - Все чем-нибудь питаются. И рыбу мы едим не так часто, как ты думаешь.
    - А я вот рыбу совсем не ем! - возразил карп. - Значит я не хищник!
    - Ну, это как посмотреть!
    - А что тут смотреть!? - удивился карп.
    - Ну, что ты не хищник.
    - Да, не хищник!
    - Это не совсем так! Ты тоже хищник, хотя, и не понимаешь этого.
    - Какой же я хищник!? - возмутился карп.
    - Ты ешь червей, окопавшихся в иле, не прочь полакомиться пиявками, и улитками, обитающими в камышах. А разные насекомые, гусеницы, оказавшиеся в воде? А бабочки, стрекозы? Или ты всего этого не ешь, предпочитая питаться исключительно пищей растительного происхождения? При подобном рационе таких габаритов, как у тебя, не наесть!
    - Но это же совсем другое! - запротестовал карп. - Все рыбы питаются этим, но мы не считаем себя хищниками. Хищники это окуни, и щуки! Они питаются рыбой, а мы нет!
    - А ещё есть ротаны. Тоже хищники!
    - Ротаны? Не слышал про таких! И где они водятся? Они опаснее щук?
    - Гораздо опаснее! И щук, и окуней.
    Малыш рассказал карпу про ротанов всё, что в своё время рассказывал ему папа об этих странных рыбах с нелепым названием головёшка.
    Теперь настал черед молчать карпа, переваривая услышанное. Несколько бесконечно долгих минут прошло прежде, чем карп вышел из оцепенения от услышанного.
    - Да! Это страшная рыба! Хорошо, что её нет в нашем озере, иначе бы озеро погибло. И необыкновенная к тому же. Даже природе не совладать с её собственным, чудовищным порождением.
    - Оказаться замороженным во льду, пролежать там много дней, а затем, с наступлением тепла вернуться к жизни, это просто невероятно! Я слышал от цапли о вмёрзшей в лёд на мелководье по собственной глупости рыбьей мелочи. И от неё же я знаю, что никому не удалось ожить, и вернуться на глубину. И причина вовсе не в цапле, и других хищниках, посягнувших на вмёрзшую в лёд добычу. Просто эта добыча была уже давно, безнадёжно мертва.
    - Ты общаешься с цаплей? - удивился малыш. - Но ведь цапля хищник, в твоём понимании этого слова. Она охотится на рыбу, и даже не скрывает этого. Рыба является главным блюдом в её рационе, и рационе соплеменниц.
    - Я знаю, что цапля хищник. Но воспринимаю это как-то отвлечённо. Черепаха тоже хищник. Она тоже охотится на рыб, но я с ней дружу. Возможно, это потому, что лично для меня они не представляют опасности. Они не охотятся на меня лично, а значит мне не враги.
    - Это связано с твоими размерами, или есть ещё какая-то причина? - спросил малыш.
    - В первую очередь, конечно, это мои размеры. Будь я помоложе, и помельче, возможно, наша дружба бы прекратилась при первой же нашей встрече. И не был бы я их собеседником, а лишь очередным обедом. Но, к моменту нашего знакомства, я был уже достаточно крупным для того, чтобы не опасаться коварных выходок с их стороны. А по прошествии ещё пары-тройки лет, я стал таким огромным, что врагов у меня не осталось совсем. Ни в озере, ни на том берегу, откуда ты прибыл, ни в воздухе.
    - А на том берегу, куда мне нужно попасть? Там у тебя есть враги?
    На мгновение карп задумался, собираясь с мыслями.
    - Определённо есть. О некоторых мне рассказывала цапля, которая часто бывает на той стороне. Некоторых я видел лично, чтобы уверенно судить об этом. Одни хищники по своей природе, и способны напасть. Другие слишком огромные, и могут нанести смертельное увечье просто по неосторожности.
    - Ты часто бываешь на том берегу?
    - Довольно часто. Противоположный берег не пользуется популярностью среди озёрных жителей. Там нет мелководья, и песчаных пляжей, которых полно на этой стороне. Противоположный берег сплошь зарос камышами и травой, а это лучшие места для кормёжки, где мы, карпы, любим набивать своё ненасытное брюхо.
    Сказав это, карп благодушно похлопал себя грудным плавником по брюху, а по его усатой физиономии расплылась довольная ухмылка. По всему было видно, что брюхо, является предметом его особой гордости. И что он всегда готов продемонстрировать его истинному ценителю, если тот не настроен враждебно, и не питает к карпу гастрономического интереса.
    Похлопав себя по животу, карп произнёс:
    - Что-то я проголодался, больше чем обычно!
    Карп хохотнул собственной шутке.
    - Нужно срочно подкрепиться, а заодно доставить моего маленького друга на другой берег. Кстати, малыш, а плавать ты умеешь?
    - Нет! - честно ответил малыш. - Я ещё слишком маленький, чтобы уметь плавать. Вот когда я подрасту, стану таким же большим, как мой брат Дима, я обязательно научусь плавать! А что, это так важно?
    - В некотором смысле да. Я же говорил тебе, что тот берег очень опасен, и мне не очень хочется к нему приближаться. Если бы ты умел плавать, я бы высадил тебя у камышей, откуда до берега рукой подать. Но, раз ты не умеешь плавать, придется рискнуть, и доставить тебя прямо к берегу.
    - Садись мне на спину. Держись обеими руками, да покрепче, за усы. Не бойся, мне не больно. Больно было тогда, когда одна древняя, подслеповатая щука переценила свои силы, и попыталась на меня напасть. В результате получила такую увесистую оплеуху хвостом, что тотчас же лишилась рассудка, камнем опустившись на дно. На радость ракам, и хищной рыбе, которой не чужд каннибализм.
    - Каннибализм, это поедание себе подобных! Я слышал об этом! - сказал малыш. - А что случилось с тобой, ты сильно пострадал?
    - Только чисто внешне. Эта выжившая из ума слепая щука, оттяпала-таки один из усов. Предмет моей особой гордости, то, от чего сходят с ума окрестные карпихи, наслаждаясь ими не меньше, чем моими габаритами.
    Малыш посмотрел на две пары пышных карповых усов торчащих из воды, по толщине, и по цвету, больше напоминающих бельевую веревку. Один ус и правда был короче остальных, что придавало физиономии карпа хулиганистый вид.
    Тем временем карп развернулся в воде, повернувшись хвостом к острову, и нацелившись корпусом на очертания высящегося на противоположном берегу, леса. При этом карп приблизился к отмели ещё ближе. Лег на дно упитанным брюхом, выставив из воды спину, на которой малышу и надлежало разместиться. Зайдя по колено в воду, малыш уселся на спину карпа, и крепко сжал в ладонях его усы, по одному в каждой руке. А затем, давая понять, что готов отправляться в путь, слегка сдавил ногами вздымающиеся, бочкообразные бока рыбины.
    Карп, словно лихой скакун, рванул с места в карьер, и малышу стоило немалых усилий удержаться верхом, и не оказаться в воде, которая не была для него столь же гостеприимной стихией, как для оседланной им рыбины. Рефлекторно он сжал ноги на боках карпа, тем самым добавляя ему прыти.
    Со стороны это было удивительное зрелище. Летящий над водой малыш, оставляющий за собой гигантские пенные буруны, и торчащая наполовину из воды голова карпа, с задранными вверх усами, зажатыми в руках у чужака. Со стороны это выглядело, как сражение двух стихий, где одна прочно ухватила другую, и не желала отпускать, в то время, как другая не желала сдаваться.
    До поросшего плотной стеной камыша берега они добрались за считанные минуты. Это у них получилось гораздо быстрее, чем верхом на черепахе. Малыш испугаться толком не успел, как прекратилось бешеное скольжение по воде, и они, не спеша, поплыли вдоль камышей. Камыш был так густ, что малыш засомневался, сумел бы он продраться через него к берегу. Верхом на карпе этого бы точно не получилось!
    Карп плыл целенаправленно, не пытаясь протиснуться в то и дело возникающие на их пути проплешины в камышах, заканчивающиеся очередным тупиком. Карп знал, куда плыть, и это знание придавало малышу уверенности в благополучном завершении их миссии.
    Прогалина в камышах идущая до самого берега, открылась его взору неожиданно, хотя он давно её ждал.
    Вынырнув из-за камышей, они в нескольких метрах от себя заметили первого жителя запретного берега. Смешной и забавный зверёк, в котором малыш без труда узнал зайца. Склонив голову над водой заяц жадно пил, не ожидая опасности со стороны воды.
    Карп сбавил скорость до минимальной. И вовсе не от того, что испугался утоляющего жажду зверя. Судя по всему, заяц был ему хорошо знаком, и никакой опасности для гигантской рыбины не представлял. Дело было в другом. В карпе взыграла игривость характера. Он решил подшутить над забавным ушастым зверьком, напугав его до полусмерти. Своим внезапным появлением, с устрашающего вида, наездником на спине.
    Заяц продолжал всё также безбоязненно лакать воду, не подозревая о грозящей ему опасности. Видимо немало времени он пробыл на сухом пайке, что так долго не мог оторваться от воды, - подумал малыш.
    В малыше тоже взыграла игривость характера. Он решил в этой забаве опередить своего усатого, чешуйчатого друга. Осторожно малыш вытащил из-под рубахи дудку, поднёс её ко рту. А затем, не раздумывая, и особенно не напрягаясь, малыш дунул. Совсем немного, всего чуть-чуть.
    Но эффект от его шалости был просто потрясающим. Такого эффекта он никак не ожидал. Малыш знал, что сделала трубка болельщика с напавшими на него цаплями, каким был её убойный эффект. Но тогда он оборонялся, его жизни угрожала серьёзная опасность, и поэтому он дул в неё не жалея сил. Сейчас же он дунул всего чуть-чуть, даже не в полсилы, а лишь в четверть силы.
    Но и этого оказалось достаточно для того, чтобы остаться в гордом одиночестве стоящим в озере по горло в воде. И лакающий воду зайчонок, и доставивший его сюда карп исчезли, как по мановению волшебной палочки.
    Чертыхаясь, костеря себя за глупость, утопая по щиколотку в или и тине, малыш направился к берегу.


    Заяц

    Это ещё хорошо, что дурацкая мысль дунуть в дудку, и пугануть зайца, который не сделал ему ничего плохого, пришла к нему в паре метров от берега, а не сразу после того, как они выплыли из-за камышей. Финал этой дурацкой выходки мог быть куда более плачевным, и в первую очередь для него самого. Это же надо было забыть о том, где он находится, и чем лично ему грозит эта выходка. Если бы его увидели родители, порки бы ему не избежать, и не видать бы ему конфет целую неделю. Если бы он оказался в воде за камышами, некому было бы спасать попавшего в беду папочку, поскольку сам спасатель покоился бы на озёрном дне. А его коренные жители, санитары озера раки, уже трубили бы экстренный сбор. И бросив все свои дела, эти пожиратели падали мчались бы сюда со всех ног, чтобы приступить к трапезе, обещавшей быть весьма обильной.
    Хотя малыш был ещё маленьким мальчиком, чей рост не достигал и метра, а вес недотягивал и до 10 кг., по сравнению с раками он был настоящим гигантом. Это вам не какой-нибудь дохлый окунь, с которым рак может справиться в одиночку. Чтобы одолеть такого великана, как малыш, раку потребуется помощь всех его сородичей обитающих в озере.
    Малышу повезло ещё и в том, что дно озера было довольно пологим, и не заканчивалось обрывом в паре метров от берега, как это было в его родном мире. Иначе бы ему хватило и двух метров, чтобы оказаться на дне, на радость ракам, и прочей обитающей там хищной живности.
    Ругая себя за дурацкий поступок, увязая в иле, малыш выбрался на берег. О дальнейшем походе сейчас не могло быть и речи. Сперва нужно привести в порядок одежду, высушить её, а уж потом что-то предпринимать. А лучше отложить поход до утра. Ведь это не степь, по которой можно идти даже ночью, не опасаясь напороться на сук, или больно удариться головой о предательски выросший из-под земли древесный ствол.
    Малыш никогда раньше не был в лесу. Он даже не видел настоящего леса. Город, в котором малыш родился и рос, был расположен в степной зоне, на границе с Казахстаном, в котором про леса и не слышали. Лес малыш видел только на картинках в книжках, которые ему читал папа перед сном. Настоящий, густой, непролазный. Как тот, что непроходимой зеленой стеной застыл перед ним. Ещё он видел лес в парке, через который они добирались до озера с трамвайной остановки. Конечно, лесом это можно было назвать обладая изрядным воображением, но в их степном краю, даже парочка стоящих рядом деревьев уже считалась лесом.
    Мама рассказывала, что когда она была маленькой и жила в крохотной казахской деревушке, то любили вместе с мальчишками лазать по деревьям. Мама покорила там каждое дерево, благо их было немного, и их знал наперечёт каждый ребёнок. У каждого дерева было своё имя. Так говорила мама. Она пыталась назвать пару-тройку имён, но малыш закапризничал. Слишком дико, и неестественно, звучали эти имена на чужом, корявом языке.
    С восторгом, смешанным со страхом, малыш взирал на возвышающуюся перед ним стену леса. Малыш думал о том, чтобы каждому растущему здесь дереву дать имя, никаких слов не хватит. Словарного запаса малыша едва хватит на то, чтобы окрестить даже самую крохотную рощицу. Вот только если взять ту, самую толстую в их доме книгу, которая называется энциклопедией, и которую часто любил открывать папа, и давать имена оттуда, тогда слов может быть и хватит.
    Папа, родившийся в краях богатыми лесами, часто рассказывал малышу о них. О богатствах таящихся в лесах, об опасностях подстерегающих неосторожного, беспечного путника. Рассказывал про грибы и ягоды, про хищных зверей обитающих в лесу, встречи с которыми человеку лучше не искать. Он часто повторял, что ночью в лес ходить не следует, тем более в одиночку. Это слишком опасно даже для подготовленного человека, вроде охотника, или заядлого туриста.
    Малыш не относил себя ни к охотникам, ни к туристам. Хотя, в нынешней ситуации, он был и тем, и другим. Бродил повсюду, словно заядлый турист, и охотился, правда, пока что исключительно на чернику. На этом берегу, черничных кустов не было видно. По-видимому, все они остались на другом берегу, откуда его доставили сюда черепаха, и карп.
    А ведь он с ними даже не попрощался! Не поблагодарил за помощь! Не потому, что не хотел, просто не успел. В случае с черепахой он так увлёкся разговором с карпом, что не заметил, как черепаха ушла под воду, и удалилась прочь, не желая им мешать. Возможно, она посчитала свою миссию выполненной, и поспешила туда, где её ждет вкусная рыбная мелочь на ужин, и любование полной луной на десерт. А на закуску, обстоятельный и неспешный разговор с цаплей, неподвижным истуканом застывшей на своём посту.
    Вспомнив о цапле, малыш улыбнулся. Где сейчас его бесстрашная, остроклювая подруга? Что с ней? Переселилась ли вместе со своими сородичами на новое место, или предпочла остаться в гордом одиночестве в опустевшем по его милости гнездовье? А может её изгнали из стаи, превратив в изгоя?
    Малыш искренне верил в то, что с его пернатой подругой всё будет хорошо.
    Нехорошо получилось и с карпом, хотя, отчасти есть и его вина в случившемся. Хлопни карп хвостом по воде, пусти пенный бурун, и смешной ушастый зверёк убрался бы прочь, напугавшись и этого звука. Из рассказов взрослых малыш знал о характере зайца, и его повадках, чтобы знать наверняка, малейшего шороха хватило бы, чтобы обратить забавного ушастика в паническое бегство. Не стоило карпу шалить, и подкрадываться к утоляющему жажду зверю. Своим поведением он сподвиг малыша на необдуманный поступок, в результате которого он оказался в гордом одиночестве, в незнакомой местности, по горло в воде. Ему ещё повезло, что здесь оказалось мелко, и он отделался лёгким испугом. Всё могло закончиться гораздо хуже, в первую очередь для него самого.
    Напуганный рёвом трубы, карп исчез. Когда малыш пришёл в себя, и осознал, что собственно случилось, тот был уже так далеко, что невозможно было ни докричаться до него, не разглядеть производимые им пенные буруны. Возможно, он и не удрал далеко, а затаился где-нибудь поблизости, в камышах. Может его нужно лишь позвать, и из воды появится знакомая, усатая голова.
    Выбравшись на берег, малыш позвал карпа. Потом ещё, и ещё раз. Ответом ему была чуткая, настороженная тишина, не прерываемая ни единым звуком, ни единым всплеском, свидетельствующим о том, что его призыв услышан.
    Значит, карп всё-таки уплыл, и сейчас далеко отсюда. Обирает пиявок и слизняков с камышей растущих на другом берегу, или роется а придонном иле в поисках червей, и личинок, к которым огромный усач испытывал слабость.
    Малыш за всеми этими разговорами совсем забыл про угощение, которое приготовил карпу по совету мудрой черепахи. Полный карман черники так и остался невостребованным. Его чешуйчатый друг так и не полакомился изысканным угощением, которого ему на озере вовек не сыскать.
    Вспомнив о ягодах, малыш понял, что и сам порядком проголодался. Обедал он в полдень, а ведь уже начинало темнеть. Да и весь его обед состоял из пригоршни ягод. Остальные ягоды он оставил на угощение карпу. Но, забыл его отдать, хотя карп и заслужил это угощение, как никто другой. Карп сюда больше не вернется. Это место будет отождествляться в нём с громогласным рёвом трубы, от которого замерзает и без того не слишком горячая, рыбья кровь. Если карп и приплывет сюда на кормёжку, то случится это не скоро. И он точно не сунется в просвет между камышей ведущий к берегу. Слишком опасен для рыбы, даже такой огромной, здешний берег, слишком непривлекателен по части добычи, чтобы рисковать своей шкурой. Гораздо более привлекательными в плане кормёжки для карпа являются камыши, и к тому же более безопасными. Если он и вернется сюда, то только к камышам.
    Конечно, существовала теоретическая возможность угостить карпа черникой. Но уж слишком крохотной и неправдоподобной она была. Можно было, размахнувшись изо всех сил, зашвырнуть горсть ягод в камыши, или даже перебросить их, в надежде, что его усатый друг вернётся, и подберёт предназначенное ему угощение.
    Но вероятность подобного исхода настолько ничтожно мала, что её не стоило принимать всерьез. Закинуть ягоды в камыши, или ещё дальше, не проблема. Вот только вряд ли они, утонувшие в иле, или увязшие в тине, достанутся карпу. Скорее всего они либо сгинут бесследно, так и не доставшись никому, либо достанутся ракам, санитарам дна, уничтожающим всё инородное, оказавшееся в озере.
    Разбрасываться ягодами просто так, тем более кормить ими раков, не стоило. Ягоды он съест сам, мысленно сказав спасибо за ужин своему усатому другу карпу. А для начала нужно раздеться, и просушить одежду. Сейчас, вечером, ещё тепло, и холода малыш не ощущал даже в насквозь промокшей одежде. Но под утро станет прохладно. И тогда вовремя не просушенная одежда даст о себе знать. Простужаться и болеть сейчас не время. Ему нужно найти папу, а не отмазаться на несколько дней от ненавистного садика.
    Осторожно, чтобы не раздавить, малыш извлёк из карманов ягоды, и сложил их в лист лопуха. Достаточно большой, чтобы на нём разместилось всё его богатство.
    Затем малыш стянул с себя рубашку, майку с шортами, трусы с носками, снял сандалии. А затем занялся выжиманием. Этому его научил папа. На озере, в его родном городе. Чтобы после купания не шлёпать домой с мокрой задницей, папа научил его выжимать трусики, после чего они становились достаточно сухими, чтобы не оставлять на шортах мокрые отметины. На пляже для этого имелись специальные кабинки выкрашенные в синий цвет. Малыш всегда удивлялся, не зная их назначения, что там делают дяди и тети, почти полностью исчезающие за синей стеной, из-за которой торчали только их головы. Постоят пару минут, поглазеют на отдыхающих на пляже, или резвящихся в воде людей, и выходят обратно, такими же, как и зашли.
    Позже малыш узнал, чем отличались зашедшие туда дяди и тети от вышедших. Заходили они туда в мокром белье, а выходили в сухом. Относительно. Папа научил его выжиматься, объяснив, для чего это делается. Что помимо мокроты можно замёрзнуть, если человека захлестнёт невесть откуда налетевший свежий ветер.
    Там, на озере, ветер на них не налетал. Здесь же, возле зловеще темнеющего в сгущающихся сумерках леса, всё могло быть иначе. Малыш промочил не только трусы, но и всю одежду. Иного исхода путешествия верхом на гигантской рыбине, и не могло быть.
    Насколько позволяли силы, малыш отжал воду из одежды, развесив её для просушки на ближайший куст. Увы, это был не черничный куст, а самый обычный, на котором не было ничего, кроме заурядных зелёных листочков. Но, и не имея полюбившихся малышу ягод, куст сослужил ему неплохую службу в качестве вешалки для сушки белья. Достаточной для того, чтобы на ней разместилась малышковая одежда, и присоединившиеся в к ним после мытья в озере, сандалии. Слишком много налипло на сандалии ила и озёрной грязи, пока он брёл к берегу по горло в воде, проклиная себя за глупость.
    Развесив одежду и обувь на куст, малыш вернулся к лопуху, и разложенным на нём ягодам. Мокрые они поблескивали в лучах заходящего солнца, становясь ещё более привлекательными.
    Спустя пару минут малыш ополовинил содержимое лопуха. Первый голод был утолён. Но до полного насыщения было ещё очень далеко. Малыш с радостью умял бы остатки ягод, но решил этого не делать, оставив ягоды на завтра. Кто знает, когда он найдёт в лесу хоть какую-нибудь еду. Сколько он будет плутать по лесу? Как он вообще, сможет пройти через хаотическое нагромождение деревьев и кустов, которым нет конца и края, без провожатого? Не заблудится ли?
    Малыш был готов подарить остатки черники тому, кто согласится провести его через лес, или, хотя, бы, укажет дорогу. В том, что дорога через лес существует, малыш не сомневался. Его уверенность подкреплялась рассказом черепахи о том, как она оказалась в озере, за десятки миль от человеческого жилья. Одно внушало опасения, слишком много времени прошло с момента описываемых черепахой событий. Черепаха была уже старой, и её переселение в озеро могло состояться 100 лет назад, и даже больше. Если с тех пор проложенной в лесу дорогой люди не пользовались, малыша могло постичь большое разочарование в деле её поиска.
    Лес обладает удивительной способностью залечивать нанесенные человеком раны. И лучший союзник леса в этом деле, конечно же время. В этом лесу времени протекло достаточно для того, чтобы полностью скрыть следы присутствия здесь человека. Через десяток-другой лет на месте заброшенной дороги разрастается молодой лес. Пройдет ещё немного времени, и уже ничто не будет указывать на когда-то существовавшую здесь дорогу. Дело начатое деревьями завершит трава, скрыв следы колеи проложенной крестьянскими телегами, россыпью земляничных и клубничных ягод, кустами дикой малины и вишни.
    Лучше всего для малыша, найти провожатого, для которого лес дом родной. Таким провожатым мог стать заяц, которого он до смерти напугал громогласным рёвом трубы. Теперь заяц уже далеко, и рассчитывать на его помощь не приходится. Придётся идти через лес в одиночку, полагаясь на собственное чутье, которое обязательно приведёт его к папе!
    Солнце зашло, и на озеро стало быстро темнеть. Следовало позаботиться о ночлеге, сделать его максимально комфортным. Малыш этим и занялся, облюбовав уютную ложбину под кустом, который наметил для ночлега. Нарвал целую кучу листьев лопуха, в изобилии росшего на берегу, которого не было совсем на берегу противоположном. Устлав ложбину листьями, малыш лёг. Постель получилась удобной, и мягкой. Пожалуй, это было лучшее место для ночлега из всех, что были у него в этом мире. За исключением гнезда цапли, где было ещё мягче, и безопаснее. Особенно после того, как он прогнал её задиристых, и крикливых соседей.
    Одежда развешанная на кусту подсохла. Её можно было надеть не рискуя простудиться. Вот только сандалии всё ещё оставались сырыми. Им для просушки требовалось гораздо больше времени. Но это не страшно. Одну ночь можно поспать и без сандалий. Никуда они не денутся, будут дожидаться пробуждения малыша на кусту.
    Оставшиеся на листе лопуха ягоды черники малыш было сунул в карман рубашки, но передумал. И вернул их обратно на лопух. Проспать всю ночь на одном боку, не ворочаясь, он не сможет. А это значит, что к утру вместо сочных ягод черники, его будет ждать давленная в кармане, неаппетитная масса, которая, к тому же, потребует повторной стирки рубашки.
    Малыш положил лопух с ягодами возле головы, а затем устроился под кустом и сам. Привычно свернувшись калачиком, подложив руки под голову. Сон моментально нахлынул на него, под мерное трещанье невидимого сверчка, устроившего полуночный концерт неподалёку от приютившего малыша куста.
    Малыш слышал сверчка и раньше, когда жил вместе с мамой и папой, и не бродил в одиночестве по холмам и долинам, не форсировал водные преграды на разных чудных созданиях. Закрыв глаза, слушая треск сверчка, легко было представить, что он дома, в своей уютной кроватке. И что совсем рядом спят такие дорогие и близкие ему люди, как мама и папа.
    Малыш прекрасно выспался и отдохнул. Правда, он был совсем не прочь ещё немного поваляться в кроватке. Его никто не будит, значит сегодня выходной, и не нужно идти в ненавистный садик. Можно валяться в кровати хоть до обеда, пока не прискучит, или голод не станет настолько невыносимым, что поднимет его с постели.
    А ведь кто-то уже встал, и ест совсем близко от него. Рядом с малышовой, стоит кровать брата Димы, большого любителя валяться на ней с печеньем в зубах, за что ему частенько доставалось от матери.
    Малыш тоже любит печенье, и никогда не откажется от предложенного ему угощения. Вот только кто ему предложит печенье, если он спит? Нужно вставать, пока его прожорливый братец не уничтожил в одиночку запасы печенья хранящиеся на кухне в шкафу. А ведь есть ещё сестрица Маша, которая тоже любит печенье. И у них, по сравнению с малышом, есть одно преимущество, которым они без зазрения совести пользуются, зачастую пренебрегая его, малыша, интересами. Преимущество в росте. Маша без труда достанет печенье стоя на полу, Дима для этой цели двигает к шкафу табуретку, с помощью которой добирается до печенья. А малыш настолько мал, что, даже встав на стул, не в состоянии дотянуться до дверцы кухонного шкафчика, за которым хранится его любимое лакомство.
    Чтобы получить печенье, ему требуется помощь кого-нибудь из взрослых, только не мамы. Она конечно даст ему печенье, но перед этим обязательно усадит за стол, заставит съесть полную тарелку каши, которую утром есть совсем не хочется. Но приходится. Отказ от каши автоматически становится отказом и от печенья, которого ему не видать, как своих ушей.
    Малыш продолжал лежать с закрытыми глазами, прислушиваясь к чавкающим звукам у него над ухом. Характерного хруста, который сопровождает поедание печенья, не было. Лишь довольное чавканье, и сопенье. Это не Дима. Но тогда кто? Никто кроме Димы не имел дурной привычки чавкать и жевать у малыша под ухом.
    Малыш окончательно проснулся. И вспомнил, где он. Чавкающий звук мог означать только одно. У него появился гость, любитель черничных ягод, которые малыш оставил себе на завтрак. Судя по тому, как зверь осторожно подобрался к чужому завтраку, его гость небольших размеров. Большой зверь вёл бы себя иначе. И присутствие малыша вряд ли бы заставило его проявлять тактичность, и осторожность.
    Всё ещё лёжа с закрытыми глазами, малыш вспомнил про сурка, который, будучи с малышом примерно одинаковых размеров, вёл себя не в пример наглее, и успел пару раз лягнуть малыша, за что и получил вполне заслуженно черничным прутом по хребту. После полученной примочки сурок стал гораздо вежливее, и осмотрительнее, и у них случился полноценный диалог, по окончании которого малыш обзавелся очередным проводником на пути к папе.
    Кто этот вороватый гость, что так беззастенчиво и торопливо поедал малышковый завтрак, причмокивая от удовольствия? Может быть тот самый заяц, которого он вчера напугал до полусмерти громогласным рёвом трубы?
    Не шевелясь, чтобы не вспугнуть незнакомца неосторожным движением, малыш открыл глаза. Так и есть. Он оказался прав! Его гостем, как он и предполагал, оказался заяц. Даже скорее зайчонок. Был ли он тем самым, вчерашним, которого он вспугнул, малыш не знал. Слишком плохо сумел рассмотреть его прежде, чем дунуть в роковую трубу. Об этом мог рассказать только сам заяц, если он вообще захочет с ним общаться.
    Из рассказов взрослых малыш знал о трусости зайцев, вошедшей в поговорку. Трусость нередко спасала жизнь забавному, ушастому зверьку. Из всех достоинств у зайца был великолепный слух, и быстрые ноги. За несущимся во весь опор зайцем не угнаться ни одному хищнику. Убегая, заяц делает неожиданные прыжки в сторону, не сбавляя при этом скорости, что может сбить с толку любого преследователя.
    С зайцем нужно как-то договариваться, и при этом не вспугнуть его. Иначе косой задаст такого стрекоча, что не успеешь досчитать до трёх, как он исчезнет в лесу. Любое слово, звук, неосторожное движение, могут спугнуть его, и тогда у малыша не будет шанса договориться с ним, а значит и заполучить проводника через лес.
    Решение пришло само. Оно было рискованным, но единственным. Иного способа привлечь внимание зайца, и не дать ему убежать, просто не было. Удобное положение зайца вселяло в малыша надежду на успех.
    Заяц сидел повернувшись спиной к малышу, едва не упершись ему в нос коротким, куцым хвостом. Опершись на задние лапы, готовые в случае малейшей опасности отбросить в сторону тело на несколько метров, придав ему необходимое ускорение для начала стремительного бега. Передними лапами заяц брал с листа лопуха ягоды, и торопливо отправлял их в рот.
    Чем дольше малыш медлил, тем больше была вероятность остаться без завтрака, и упустить зверя. Доев угощение, заяц не останется под кустом, ожидая неведомо чего. Не мешкая ни секунды, отправится по своим делам, и шанс для малыша заполучить проводника через лес, будет безвозвратно упущен.
    Заяц всецело предался трапезе. Только его длинные уши, подобно двум часовым, застыли на боевом посту. Чуть подрагивая от напряжения, вслушивались в окружающий мир, чтобы в случае малейшей опасности, подать мозгу сигнал тревоги. Чуткие заячьи уши способны были уловить самый слабый шорох в нескольких метрах от него.
    Малыш продолжал оставаться нем и неподвижен. Лишь его рука не издав ни звука, оторвалась от земли, и медленно поплыла к двум пушистым часовым, продолжающим мелко подрагивать от напряжения, в такт не прекращающим ни на мгновение жевать, челюстям зверя. Заячьи уши были отличными слухачами, но, к превеликому заячьему сожалению, совершенно слепыми. Они были в состоянии уловить самый слабый звук, могущий сулить опасность, но никак не реагировали на движение совершаемое в полной тишине.
    В следующее мгновение малыш резко выбросил руку вперед, преодолевая последние сантиметры оставшиеся до заячьих ушей. Если заяц и успел что-то услышать, для него это было уже слишком поздно. Заячьи уши оказались крепко зажаты в кулаке малыша. И он не собирался отпускать маленького воришку, отчаянно бьющегося у него в руке. В тщетной попытке освободиться, и удрать в спасительный лес, раскинувшийся всего в нескольких метрах от приютившего малыша на ночь, куста.
    Малыш принял вертикальное положение, и развернул к себе ушастого воришку. Встретившись с малышом взглядом, заяц перестал сучить лапами, всем своим видом давая понять, что он мёртвый, а значит не может представлять никакого интереса. Может быть уверившись в этом цепко держащий его за уши незнакомец положит зверька на землю, и ослабит хватку руки сжимающей уши. И уж тогда заяц своего не упустит. Один прыжок, и он будет недосягаем для заставшего его врасплох чужака.
    Заяц прикинулся мёртвым, не сучил лапами, но бегающие по сторонам глаза выдавали его с головой, и в намерениях этого хитрого зверя сомневаться не приходилось. Тотчас же задаст стрекоча, едва малыш поставит зайца на место, и отпустит зажатые в кулаке уши.
    Заяц оказался весьма прожорливым. Пока малыш спал, вороватый зверёк разделался с его завтраком, оставив на листе лопуха лишь несколько ягод, справиться с которыми ушастому ворюге не хватило какой-то минуты. Ещё совеем чуть-чуть, и малыш остался бы и без завтрака, и без провожатого. Малыш проснулся вовремя, значит ушастому ворюге придется отрабатывать угощение. Сам он потерпит. Малыш никогда не любил есть рано. Сперва нужно развеяться, нагулять аппетит. Ничто так не нагуливает аппетит, как прогулка по лесу.
    В лесу есть грибы и ягоды, значит с голоду он не помрёт. Малышу доводилось есть лесные ягоды, хотя в лесу бывать не приходилось. С лесами в его родном краю была напряженка. Любители леса, и связанного с ним активного, или пассивного отдыха, уезжали за сотни километров от города, чтобы попасть в настоящий лес.
    Пассивные любители леса, папа называл их туристами, едут в лес, чтобы отдохнуть. Посидеть у костра, поесть шашлыков с водкой, попеть под гитару. И нет у них иных забот, кроме как приятно провести выходные, отдохнуть на природе душой, и телом. В пассивных туристах числится молодежь, изредка ровесники родителей, и никогда пожилые люди, пенсионеры.
    Ровесники родителей редко выезжают в лес по причине загруженности на работе и дома. Если только соберутся вместе, объединившись несколькими семьями, и махнут за город, чтобы оттянуться на полную катушку. И тогда, в своём стремлении отдохнуть, и оторваться по полной, они ни в чём не уступают молодежи, этой наиболее частой, и шумной посетительнице лесных владений.
    К активным любителям лесного отдыха относятся пенсионеры. Дома им делать нечего, с работой покончено давным-давно. Сиди у телевизора, или на лавочке у подъезда, следи за перипетиями сюжета очередного сериала, или перемывай соседям кости. Большая часть пенсионеров так и делает. На подобных сидельцев малыш насмотрелся вдоволь. Лавочки стоящие у подъездов с утра и до ночи оккупируют старики, весь день напролёт перемывающие кости всем подряд.
    Но есть среди пенсионеров такие, которым претит сидение перед экраном телевизора, или пустопорожняя болтовня на лавочке у подъезда. Таких стариков гораздо меньше, но они есть. Если не обращать внимания на стариков облюбовавших приподъездные лавочки, и отправиться прямиком на колхозный рынок, первоначальное мнение на этот счёт может резко измениться. Большая часть этих, самых активных пенсионеров, толкётся на рынке, продавая излишки очередной тихой охоты в далёких, и неведомых малышу лесах. На колхозном рынке, или на ближайших подступах к нему, с вёдрами и корзинами располагаются удачливые грибники и ягодники преклонного возраста, чтобы продать горожанам излишки лесного промысла.
    Не каждый горожанин в силу целого ряда причин имеет возможность съездить в лес, и если и не набрать ягод с грибами, то хотя бы просто побродить по лесу. Вдыхая полной грудью свежий воздух, не имеющий ничего общего с городским, испорченным зловонным дыханием множества заводских труб, и сотен машин, спешащих по тесным улочкам во всех направлениях.
    Увлечённые домашними делами, и зарабатыванием денег, многие горожане не могут позволить себе поездку в лес. Но они могут купить у тех же старушек даров леса. Грибов, или ягод.
    Грибов, рассказывал папа, в прошлом заядлый грибник, в природе существует превеликое множество. От крохотных, до гигантских. От блёклых, и невзрачных на вид, до самых ярких, и причудливых.
    Но не все грибы хорошие, не все можно есть. Полно среди грибов таких, есть которые категорически запрещается, их даже трогать руками нельзя. Малыш знал, как выглядят два, самых распространенных ядовитых гриба. Мухомор. Яркий, расписной красавец. Бледная поганка, невзрачная и унылая, в точности соответствующая своему названию.
    Знал малыш и много хороших грибов, таких как грузди, подосиновики, подберезовики, лисички и коровяки. Из картинок в книжке про грибы. Видел их и в жизни, на колхозном рынке, в лукошках и ведёрках удачливых грибников.
    Малыш, как и папа, любил жареные грибы с картошкой. Он был готов их есть хоть каждый день. Но его желания зачастую не совпадали с планами родителей по поводу очередного завтрака, обеда, или ужина. Летом они покупали грибы у бабушек и дедушек расположившихся возле рынка, по 50 рублей за чашку. Этой чашки хватало и на жарёху с картошкой, и на грибной суп, который малыш ел с превеликими удовольствием, следуя примеру любимого папочки. Зимой вездесущие бабульки с вёдрами и корзинами исчезали, и грибы приходилось брать в магазине. Они уже не были такими симпатичными на вид, как те, которыми торговали старушки, зато они были в продаже круглый год. Приготовленные должным образом, по своим вкусовым качествам они ничуть не уступали грибам собранным в лесу.
    Вездесущие старушки продолжали торговать грибами и зимой. При этом грибы переходили в совершенно иное качество, отчего возрастала их и без того немалая цена. Зимой бабки торговали солёными грибами, маринованными, и жареными, закатанными в стеклянные банки.
    Солёные грибы малышу не нравились, как и маринованные, а жареные стоили слишком дорого. За те деньги, что просил продавец за маленькую баночку жареных грибов, можно было купить в магазине большой пакет вешенок. Пусть и весьма непривлекательных, и невзрачных на вид, но очень вкусных в приготовленном виде.
    Слышал малыш и о сыроежках. Вот только видеть их живьем малышу не доводилось. Только на картинках в книжке. Они были такими симпатичными, и нарядными, окрашенными в разные цвета. Любимым грибом малыша был подберёзовик. Он нравился малышу толстой ножкой, мясистой коричневой шляпкой. Гриб напоминал ему деда. Невысокий ростом, но необычайно крепкий и кряжистый. Малыш всегда просил родителей купить именно эти грибы, а потом с интересом наблюдал за тем, как мама режет на ровные, аккуратные кубики этих лесных красавцев.
    Сыроежки малышу тоже нравились, благодаря разнообразию своих цветастых одёжек. Вот только их никогда в продаже не было. Малыш всегда недоумевал по этому поводу, тем более, что папа говорил, что сыроежка самый распространённый гриб в лесу. Но, если он такой распространённый, почему его никогда не бывает у торгующих дарами леса стариков и старушек?
    С этим вопросом он однажды пристал к папе, и не отстал до тех пор, пока не получил исчерпывающий ответ на свой вопрос. Оказывается, сыроежка очень хрупкий гриб, плохо переносит тесноту и давку, и не приспособлен для транспортировки в корзине, или ведре. К моменту доставки сыроежки в конечный пункт назначения, гриб становится настолько непригляден, что ни о какой продаже не может быть и речи. И идет сей гриб только на собственные нужды. И нужно поторопиться, пока есть, что использовать, на эти самые нужды.
    К моменту доставки сыроежек домой, они ломаются, крошатся, и немалую их часть приходится выкидывать вместе с прочим лесным мусором. Рассказал ему папа и о природе происхождения такого странного названия гриба. Оказывается, их прозвали сыроежками, потому что их можно есть в сыром виде. И не только зверям, но и людям.
    Звери едят разные грибы. Даже мухоморы. Люди в сыром виде могут есть только сыроежки. Если сильно приспичит, и от голода будет сводить болезненными спазмами желудок. Иначе этот симпатичный, только что сорванный гриб, съесть невозможно. Папа однажды попытался перекусить сыроежкой, купившись названием гриба. Долго потом отплёвывался, и не раз пожалел, что решил попробовать гриб на вкус. Ничего хорошего. И что бы там не говорило название гриба, лучше его употреблять в варёном, или жареном виде.
    Малыш искренне верил, что ему не придется питаться этими, пусть и безвредными, но исключительно безвкусными в сыром виде, грибами. В лесу помимо грибов полно всего, чем можно утолить голод. Лес богат и на разнообразные ягоды.
    С ягодным многообразием малыш познакомился всё на том же колхозном рынке, где активное старичьё торговало собранным в окрестных лесах урожаем. Чего там только не было! И земляника, и клубника, и брусника, и даже так полюбившаяся малышу черника. Но больше всего там было клубники. Лесной клубники, несколько отличающейся от её тезки, которую горожане выращивают во множестве в садах, и на дачных участках. Клубнику малыш не любил. Ни лесную, ни огородную. Хотя, при необходимости, мог есть и её. Какая-никакая, а еда, которой в лесу для человека не так уж много. Малышу нравилась земляника. Её крошечные, ярко-красные ягоды всегда привлекали его внимание. Вот только стоила она гораздо дороже клубники. За стакан земляники просили не меньше, чем за большую банку лесной клубники.
    Папа объяснял это тем, что земляники в лесу очень мало. Растет она небольшими колониями, c очень скромным урожаем. Поэтому она такая дорогая. С клубникой всё обстоит иначе. Её в лесу навалом. Нужно лишь набрести на хорошую лесную поляну, и вот она, под ногами. Ползай по поляне на четвереньках, да успевай отправлять ягоды в ведро. С одной поляны можно насобирать несколько вёдер ягод.
    Глядя на стариков торгующих лесной клубникой из огромных, жестяных вёдер, или не менее объёмных плетёных корзин, малыш не сомневался, что у каждого из торговцев имеется на примете не одна такая поляна, местонахождение которых каждый держит втайне от конкурентов. Несколько проданных за время летнего изобилия вёдер лесной ягоды и грибов, являются весьма существенной прибавкой к пенсии. Да и ведомый при этом активный образ жизни, способствует долголетию, что также является немаловажным для людей преклонного возраста.
    Ещё в лесу растет костяника. Её малыш видел на картинке в книге. Запомнил, и был уверен, что легко опознает при встрече. Костянику на рынке не продавали. Слишком редкая в лесу ягода, чтобы собирать её на продажу. Только для собственного удовольствия, в поисках более достойного объекта для тихой охоты.
    Папа рассказывал, что костяника имеет кисловатый вкус, а названа так из-за косточки, расположенной в центре ягоды, и являющейся большей её частью.
    Вооруженный этими знаниями малыш, был готов ко встрече с лесом. Он в нём не пропадет, по крайней мере, не умрёт с голода. Голод ему не грозит, но существует иная опасность. Опасность заблудиться. Без провожатого, в одиночку, малышу леса не пересечь.
    Не под силу это и взрослому человеку, не имеющему необходимого для похода по лесу снаряжения, из которого самым главным, является компас.
    Компас, - это забавная круглая штучка, внешне напоминающая наручные часы. Только циферблат на этих необычных часиках несколько иной. И стрелка там всего одна, окрашенная разными цветами на противоположных концах. И эта стрелка, в отличии от часов, никуда не идёт, предпочитая болтаться из стороны в сторону, пока не застынет в одном положении.
    Папа рассказывал, что эта стрелка указывает на различные части света. С помощью её человек ориентируется в самой глухой, неизвестной местности. У малыша такой штуки не было, да и не умел он с ней обращаться. И все направления указываемые дрожащей стрелкой, для него были одинаковы.
    Не было у малыша и палатки, в которой можно переночевать, или укрыться от непогоды. Для него уже несколько дней кряду единственным прибежищем становились кусты. В которых отдыхать не хуже, чем в палатке, но которые вряд ли спасут его от дождя. Малышу повезло, что в свой необычный поход он отправился в самый разгар лета, время погожих, солнечных дней. А не в его начале, или по завершению, когда природа становится скупой и прижимистой по части погожих дней, всё чаще пытаясь вымочить путника до нитки чередой бесконечных, нудных дождей.
    Не было у малыша и спичек, чтобы развести огонь, согреться у костра, поджарить на нём грибов. Малыш давно уяснил, что спички детям не игрушка, и поэтому никогда не играл с ними, хотя прекрасно знал, где они хранятся дома, и в случае надобности мог бы их достать.
    А еще, с улыбкой подумал малыш, будь у него спички, и будь он немного голоднее, смог бы не только погреться у костра, но и приготовить себе вкусный ужин. Из забавного зверя, что повис в его руке безжизненной тушкой, изо всех сил притворяясь мёртвым.
    Жареного зайца малыш никогда не ел. Но, из рассказов папы знал, что это очень вкусно. Прямо как кролик. Такой же смешной, ушастый зверек, как и заяц, только обитающий не в лесах и полях, а в сараях людей, в тесных клетках. Малышу понравился кролик тушёный с картошкой и майонезом. Блюдо получилось, - пальчики оближешь! Малыш несколько раз требовал добавки, и так объелся, что с трудом выбрался из-за стола. Сил у него хватило лишь на то, чтобы добраться до дивана, и развалиться на нём, тяжело дыша.
    Папа говорил, что когда-нибудь они переедут в свой дом, и смогут сами разводить кроликов, а не покупать их на колхозном рынке. А ещё они разведут кур, которых малыш любил, и в жареном, и в варёном виде. А ещё он любил яичницу и омлет, приготовляемые из куриных яиц.
    При мыслях о еде малыш сглотнул слюну, облизнулся, и уставился на продолжающего притворяться мертвым, зверя. И в этот момент заяц предпринял последнюю, отчаянную попытку освободиться. Решив, что достаточно усыпил бдительность чужака своей неподвижностью.
    Но не тут-то было! Провести малыша ему не удалось. Малыш лишь крепче сжал в кулаке заячьи уши, и поднес ушастого зверька к своему лицу.
    - Привет, воришка! - беззлобно сказал он.
    - П-п-привет! - еле слышно прошептал заяц. - Я не воришка! Я так, это, просто проходил мимо, и вот...!
    Бормоча всякую ерунду, заяц старательно отводил глаза, чтобы не встречаться взглядом с малышом.
    - И вот! - продолжил за зверя малыш. - Ты увидел ягоды, и решил их съесть. И ты совсем не думал о том, что они кому-то принадлежат.
    - Нет! Простите! Наверное! Я не знаю! - заяц вконец запутался, и замолчал.
    - Ты кто? - строго спросил малыш, заранее зная ответ.
    - Я зайчонок! - еле слышно ответил подвешенный за уши в воздухе зверёк. - Ты меня съешь? - обречённо спросил он.
    Первым порывом малыша было опровергнуть вздорное обвинение его в кровожадности, но, помедлив, он решил этого не делать. Придав голосу как можно больше суровости, малыш сказал:
    - Ты, заяц, за свой поступок заслуживаешь самого сурового наказания. Ты съел мой завтрак, следовательно, должен стать завтраком сам. Когда я голодный, то очень злой, и недобрый.
    От этих слов подвешенный в воздух зайчонок как-то сдулся, стал ещё меньше, чем был. Глаза его закрылись. Заяц смирился с тем, что вынесенный ему приговор будет незамедлительно приведён в исполнение.
    Требовалось срочно менять тональность разговора. Папа рассказывал ему, зайцы настолько трусливые звери, что могут умереть от страха. Исходя из этого, малыш продолжил:
    - Тебе повезло! Я не голоден, и у меня прекрасное настроение! Я не стану тебя есть. И, пожалуй, я даже отпущу тебя на волю!
    Услышав это, заяц ожил, его глаза широко раскрылись, и в них заблестел огонёк интереса. Он больше не притворялся безжизненной тушкой, был весь во внимании.
    - Но, ты должен будешь искупить свою вину! И в обмен на свободу, оказать мне одну маленькую услугу.
    - Какую услугу? - прошептал заяц, глядя на малыша широко раскрытыми глазами.
    - Во-первых, ты должен поклясться самым дорогим, что у тебя есть, семьёй, что ты не сбежишь тотчас же, как я отпущу тебя.
    - Клянусь! - воскликнул заяц!
    - Помни, ты поклялся здоровьем своей семьи, что не обманешь!
    - Я не обману! Клянусь!
    Осторожно малыш отпустил зайчонка на землю, и разжал кулак. Более зайца ничто не удерживало на месте, кроме данного им обещания. Он мог одним прыжком отпрыгнуть далеко в сторону, и стать недосягаемым для малыша. Но крохотный зайчонок дал малышу слово, и не намерен был ему изменять.
    Зайчонок не пытался удрать. Оказавшись на земле, он присел на задние лапы, и, опустив уши, и прижав передние лапы к мордочке, горько заплакал, сотрясаясь всем своим маленьким, хрупким телом.
    Глядя на его страдания, сердце малыша преисполнилось жалости. Малыш опустился на колени, и осторожно погладил по головке плачущего зверька.
    - Что ты плачешь? - участливо спросил он. - Ничего плохого с тобой не случилось, и не случится до тех пор, пока мы будем вместе. Обещаю тебе! Я и не собирался тебя есть. Я вообще зайцами не питаюсь, так что успокойся, и ничего не бойся!
    - Я не боюсь! - сквозь слёзы ответил заяц. - Просто вспомнил про свою семью, и мне стало так тоскливо, и одиноко!
    - А где твоя семья? - спросил малыш. - Почему ты, такой маленький, один? Где твои мама и папа, где твои старшие братья и сёстры? Я слышал, что у зайцев большие, и дружные семьи.
    - Да. У нас большая семья. Была! - продолжая всхлипывать сказал зайчонок. - И ещё вчера мы были вместе. Далеко отсюда, на лесной поляне, где много вкусных ягод, съедобных растений, и корешков. На этой поляне, и ещё нескольких, расположенных поблизости, мы кормились всё лето. Эта земля принадлежит нашему семейству, и другие зайцы на неё не претендуют, довольствуясь собственными земельными наделами. Это лето выдалось обильным на угощения, и еды хватало всем. Как говорили мама с папой, этот год был благословенным для зайцев. Поэтому и народилось нас аж 10 штук, в то время, как в прошлом, скромным на корма году, на свет появилось всего трое зайчат.
    - У вас такая большая семья!? - поразился малыш. - А старшие братья и сестры, они тоже живут с вами?
    - Нет! - ответил зайчонок.
    Увлеченный разговором он перестал хныкать, время от времени продолжая вытирать лапой заплаканное лицо.
    - А где они живут?
    - Я не знаю. Где-то в другом месте. У нас, у зайцев, принято жить с родителями до года, а затем уходить.
    - Но ведь в год ребенок ещё такой маленький! - воскликнул малыш.
    - У зайцев, год это пора зрелости. Подросший заяц уходит, стремясь отыскать свою собственную поляну, убежище, и спутницу жизни, чтобы произвести на свет новое поколение зайчат.
    - У нас, у людей, всё не так. Мне 3 года, но я ещё слишком маленький, чтобы уйти от мамы с папой. Я ещё даже не учусь, а хожу в садик, где меня конечно же учат, но не так, как брата и сестру в школе.
    - А сколько лет твоему брату, и сестре? И почему вас в семье только трое? У вас часто случаются неурожайные годы? - удивился зайчонок.
    - Маше 17, Диме 11, а мне 3 года. И у нас очень большая семья! По человеческим меркам. Среди людей очень много семей, где и вовсе всего один ребёнок.
    - Странные вы существа, люди! - задумчиво протянул заяц. - И как вы выживаете, имея такое скромное потомство?
    - И вот ещё. Возраст. Ты говоришь, что твоей сестре 17 лет?
    - Да, Маша у нас старшая.
    - Хорошо, а сколько тогда лет её родителям?
    - Маме 35, а папе 41 год.
    - 41 год? Невероятно! Этого просто не может быть! - воскликнул заяц.
    - Что тут невероятного? - удивился малыш.
    - Как что? - в свою очередь удивился заяц. - 41 год, это же целая вечность! Мне такую цифру даже представить трудно!
    - Да что в этом такого!? - не понял малыш. У моей мамы тоже есть мама и папа, им уже за 60, и чувствуют они себя совсем неплохо.
    - Невероятно! Этого просто не может быть! - продолжал поражаться заяц.
    - Я не знаю, как у вас, в лесном мире, а в человеческом мире люди живут очень долго, некоторые больше 100 лет, и никто не видит в этом ничего странного!
    - А сколько живёте вы, зайцы?
    - Мне всего 2,5 месяца! - ответил зайчонок. - Моим братьям и сестрам тоже 2,5 месяца. Маме 2 года, а папе 3 года. Было 3 года...
    Сказав это, заяц вновь сложил уши, и, прижав передние лапы к мордочке, горько заплакал.
    Малыш погладил зайчонка по голове, успокаивая плачущего зверька.
    - Расскажи мне о папе! - попросил он.
    - Папе было 3 года. Он был ещё молод даже по нашим, заячьим меркам. Мы, зайцы, живем от 7 до 17 лет. Если повезёт. Из рассказов родителей я знаю, что зайцы в нашем роду живут в среднем 5 лет, иногда немного больше. Но моему папе не суждено было прожить даже 5 лет.
    Упомянув о папе, зайчонок снова всхлипнул, и вытер лапой набежавшую на глаза слезу.
    - Что случилось с твоим папой? - спросил малыш.
    - Он погиб. Папы больше нет!
    - Как это произошло?
    - Мы обедали. Вчера вечером, всем семейством на одной из принадлежащих нам полян. Где было много вкусных ягод, сочных корешков, и зелёных стеблей, которые мы обожаем грызть. Мы каждый день кормимся на разных полянах. И только папа, собравший семейство на очередную кормёжку, знает, на какой из полян она состоится в эту конкретную ночь.
    - К чему такая секретность? - удивился малыш. - Мы всегда кушаем на кухне за столом, и лишь иногда, когда мамы с папой нет дома, устраиваемся с тарелками в зале, перед телевизором.
    - Это не секретность! - возразил зайчонок. - Это жизненная необходимость. Если мы будем каждый день кормиться в одном и том же месте, долго нам не протянуть. Обитающие в лесу хищники быстро выследят нас, и нападут, наказав за беспечность.
    - А мы такие слабые, и беззащитные создания, нам нечего противопоставить клыкам и когтям хищников обитающих в лесу. Единственное, что позволяет нам выжить во враждебном мире, это превосходный слух, и невероятно быстрые ноги, догнать которые никто из хищников не в состоянии.
    - Мне уже 2,5 месяца, а я ещё ни разу не встречался с хищником лицом к лицу. До вчерашнего вечера. Хотя, несколько раз, мы слышали их шаги приближающиеся к поляне, и успевали убраться оттуда прежде, чем хищник окажется там. Но вчера всё было иначе. Мы не услышали приближения врага, поскольку он не издал ни звука. Он и не приближался. Он был уже там, и он ждал. На поляне. Точнее над ней.
    - Огромная рыжая рысь притаилась на одной из ветвей разлапистой ели. Рысь терпеливо ждала, когда появится добыча. И ей, по большому счёту, было всё равно, кто это будет. Мышь, заяц, лиса, или молодой олень. Этому хищнику годилось в пищу всё, что водилось в этом лесу, ну, или почти всё.
    - На нашу беду мы пришли на поляну первыми. Когда начало смеркаться, мы уже были на поляне.
    - Вы едите по ночам? - удивился малыш.
    - Да. А вы, люди, делаете это иначе?
    - Ночью мы не едим. Только днём, и делаем это, как минимум три раза. Я, как самый маленький в семье, имею дополнительные привилегии, и поэтому могу запросить еду в неурочное время. Но только не ночью!
    - А почему? Что здесь такого? - удивился зайчонок.
    - Ночью все люди спят. А маленькие мальчики, которым нужно рано утром идти в садик, тем более.
    - У нас, у зайцев, всё не так! Ночью мы ведем активную жизнь, которая длится до утра. С восходом солнца, и до заката, мы спим в привычном убежище. Когда солнце начинает садиться за горы, мы выбираемся наружу, чтобы размяться, и оправиться перед тем, как отправимся на кормёжку.
    - Вы только обедаете? - удивился малыш. - А как же завтрак, ужин? А полдник у вас бывает?
    - Зачем нам всё это? - удивился зайчонок. - Мы итак едим без перерыва почти всю ночь. Прекращаем жевать лишь для того, чтобы перевести дух, и прислушаться, не крадётся ли кто в ночи.
    - Но почему вы кушаете ночью? - продолжал удивляться малыш. - Папа говорит, что ночь самое опасное время, и лучше проводить его дома. Не шляться по улицам в поисках приключений.
    - Возможно в вашем, человеческом мире это и взаправду так. В нашем мире всё обстоит с точностью до наоборот. Ночью мы себя чувствуем в гораздо большей безопасности, нежели днем.
    - Но почему?
    - Потому, что ночью меньше звуков! Дневная жизнь засыпает до утра, и в лесу становится тихо. Ночная жизнь не такая многочисленная, как днём. А ведь слух это наше главное оружие! Именно слух позволяет нам выжить в этом жестоком, и несправедливом мире. Мы слышим каждый шорох, треск хрустнувшей под лапой крадущегося хищника ветки. Поэтому напасть на нас незаметно ночью, практически невозможно. Только из засады, как это сделала подкараулившая наше семейство рысь. И к тому же рысь была не одна!
    - Я слышал, что рыси охотятся в одиночку! - сказал малыш.
    - Да. Это так. Я тоже слышал об этом из рассказов взрослых. Каждая взрослая рысь имеет собственную охотничью территорию, и не терпит на ней присутствия чужаков. И если таковой встретится с законным хозяином охотничьего угодья, жестокой схватки между ними не избежать. Схватки настолько жестокой, что зачастую один из дерущихся остается лежать мертвым на поле боя, а победитель забирается в глухую лесную чащобу, зализывать и залечивать полученные в драке раны.
    - Но почему тогда рысь оказалась не одна? Почему не прогнала чужака, не стала с ним драться? - удивился малыш.
    - Потому, что вторая рысь не была чужаком!
    - Но разве такое бывает?
    - Бывает! Второй рысью оказался совсем ещё молодой котёнок. Детёныш рыси, которого она взяла с собой на охоту, чтобы обучить его всем тонкостям охотничьего искусства. Чтобы, когда рысёнок подрастёт, и достаточно окрепнет для того, чтобы начать самостоятельную жизнь, он мог уйти. И, подыскав в лесу подходящую охотничью делянку, зажить отдельно от родителей.
    - Судя по всему, рысь преподала своему детёнышу отличный урок? Ты уж извини, что я так говорю о твоем отце!
    - Ничего! Что случилось, то случилось. Обратно всё равно ничего не вернуть, не остановить того, смертоносного прыжка. Убийственные когти рыси вонзились в хребет папе-зайцу, убив его почти мгновенно. Он успел лишь сдавленно пискнуть, как всё для него было кончено!
    - Следом за рысью-мамой, рыжей молнией метнулся с дерева и её детёныш. Но он опоздал. Всего на секунду. Этих мгновений хватило нам, чтобы обратиться в бегство. Я, вместе с одним из братьев, помчался сюда, к озеру, преследуемый по пятам молодой рысью, выбравшей нас своей добычей. Я мчался, что было сил, прыгая из стороны в сторону, делая невероятные виражи, чтобы оторваться от преследователя. Я мчался во весь дух, продолжая слышать за спиной хруст ветвей под чьими-то ногами. И я не знал, чьи это ноги, моего отставшего брата, или преследующей нас рыси.
    Очнулся я только на краю леса, уткнувшись носом в камыши, а лапами в воду. Только там, с бешено бьющимся в груди сердцем, я смог остановиться, и перевести дух. Но, как не прислушивался, из-за безумного грохота в груди, я не мог ничего услышать. В это время я был так беззащитен! Слух на время отказался мне служить, и приходилось полагаться только на зрение, которое у нас, у зайцев, довольно слабое.
    - Когда ты лежал неподвижно, я и тебя-то толком не видел. Лежит себе что-то, не шевелится, значит неживое, и неопасное.
    - Неужели ты правда так плохо видишь? - удивился малыш.
    - Да! Плохо! По крайней мере неподвижные предметы. Если начнётся движение, это не останется для меня незамеченным.
    - И что было потом?
    - Я отдышался. И успокоился. Почти. Мне всё время казалось, что рысь где-то рядом, притаилась и ждёт, когда я выдам неосторожным движением своё присутствие.
    - Я так и просидел всю ночь, трясясь от страха за кочкой, возле самой воды, которую мы, зайцы, недолюбливаем. Готовый на любой отчаянный поступок.
    - Какой именно?
    - Если появится рысь, я был готов прыгнуть в воду, и поплыть.
    - Куда?
    - Не знаю. Куда-нибудь. Куда глаза глядят. Туда, где нет горящих в ночи пронзительно- изумрудных глаз лесной кошки.
    - Но кошка так и не появилась. Я думаю, что она и не особенно-то гналась за нами. Бег не главный конёк дикой кошки. Бегать на большие расстояния, преследуя добычу, не в её правилах. Много усилий, и почти никакой пользы. Она предпочитает нападать внезапно, из засады, прыгнув на голову жертвы из глубины древесных ветвей. Рыси любят устраиваться засады над тропой, по которой звери ходят к озеру на водопой. Или возле полян, куда животные приходят кормиться.
    - Значит, ты всю ночь просидел за кочкой? - спросил малыш. - Но, здесь нет никаких кочек!
    - Я здесь и не был! Я был вон там! - зайчонок указал лапой в сторону. Это несколько минут хода отсюда. Местность там заболоченная, поэтому есть и кочки, и вода. Неприятное для нас, зайцев, место, в которое я по доброй воле никогда бы не сунулся.
    - Как ты оказался здесь? - удивился малыш. - Почему не отправился домой, к маме, братьям и сёстрам?
    - Потому, что я боюсь идти один! - честно признался заяц.
    - А бродить по берегу озера в одиночку не боишься?
    - Боюсь! - ответил заяц. - Но я не просто гулял по берегу. Я искал брата, с которым мы вчера вечером бежали на озеро, спасаясь от преследования молодой рыси. Хотя, я даже не знаю наверняка, жив ли вообще мой брат!
    - Жив! Поверь мне. Твой братец жив. По крайней мере он благополучно добрался вчера до озера.
    - Откуда ты это знаешь? - с надеждой, и недоверием в голосе спросил зайчонок.
    - Потому, что вчера вечером я его здесь видел. Вон там. У берега. Видимо от стремительного бега у твоего братца здорово пересохло в горле, раз он так жадно лакал воду, не в силах остановиться.
    - О, да! Я когда отдышался, и перевёл дух, несмотря на весь обрушившийся на меня ужас, тоже испытал сильнейшую жажду. Надолго припал к воде, спрятавшись за кочкой. Я пил, наверное, целую вечность, пока не почувствовал, что наполнен водой под завязку, под самое горло. И ещё я понял, что случись сейчас очередное преследование, то я просто не смогу сдвинуться с места, и стану лёгкой добычей любого, заприметившего меня хищника.
    - Ну, не скажи! - улыбнулся малыш. - Твой братец к моменту нашего краткого знакомства выпил воды наверняка ничуть не меньше твоего, что ничуть не убавило его прыти.
    - А что, на него снова кто-то напал? - прошептал зайчонок.
    - Нет! - смутился малыш. - Никто на него не нападал. Его просто вспугнули, и он убежал. Даже не убежал, а умчался так стремительно, что уже секунду спустя исчез между деревьями.
    - Да. Это наверняка был мой братец. Другого зайца здесь быть не могло. И та скорость, с которой он умчался. Мой брат известный трусишка!
    - А ты, значит, храбрец!? - улыбнулся малыш.
    - Нет. Я тоже известный трусишка. Все мы зайцы трусоваты. Это и спасает нам жизнь. Иначе бы нам не удавалось прожить и тех скромных лет, отпущенных нам судьбой в этом жестоком, и несправедливом мире.
    - Ты хочешь вернуться домой, к матери, братьям и сестрам?
    - Конечно, хочу! Но я боюсь! Днём лес так опасен. В нём столько звуков, в многоголосии которых легко запутаться, потеряться, что неминуемо приведёт к трагедии.
    - Но, как ты найдёшь дорогу домой? - удивился малыш. - Ведь ты вчера мчался через лес, не разбирая дороги, тебе наверняка было не до того, чтобы запоминать маршрут, по которому ты летел, спасая свою жизнь!
    - Ты прав! Времени запоминать дорогу, у меня действительно не было. Не до того мне было. Но обратную дорогу к дому я всё равно найду! Нужно лишь вернуться к той кочке на краю болота, за которой я просидел всю ночь дрожа от страха.
    - И как же ты собираешься вернуться? - спросил малыш. - Ведь ты же не знаешь дороги!?
    - Почему не знаю? Знаю, и очень хорошо!
    - Но ты же сам говорил, что оказался на окраине болота первый раз в жизни, и что по собственной воле никогда бы не пришёл туда! Или ты уже бывал здесь?
    - Нет, я никогда прежде не был на болоте! Мы, зайцы, болот не любим, предпочитаем обходить их стороной.
    - Ну, тогда я ничего не понимаю! - сдался малыш.
    - А здесь и понимать нечего! Мы, зайцы, обладаем фотографической памятью. Одного взгляда на местность для нас достаточно, чтобы запомнить всё в мельчайших подробностях. И хотя прошлой ночью я мчался через лес сломя голову, но бежал то я с открытыми глазами. А значит, дорога надежно отпечаталась в мозгу. Нужно лишь вернуться к кочке, месту, где завершился мой стремительный бег.
    - Значит, ты с лёгкостью можешь вернуться домой? - спросил малыш.
    - Почти.
    - Что значит, почти?
    - Я знаю дорогу домой, но идти одиночку мне боязно. Тем более днём. В лесу много хищников, а у бедного зайчонка нет никакой защиты. Одна надежда на быстрые ноги, тягаться с которыми не в силах ни один хищник. Но, очередной рывок в сторону ещё более отсрочит возвращение домой.
    - И далеко отсюда до твоего дома? - спросил малыш.
    - Далеко! - горестно вздохнув, ответил заяц.  - Час бега сумасшедшим галопом, или же день размеренным шагом. С бесконечными остановками, и замираниями на месте. Иначе нельзя. Днём лес кишит хищниками, и каждый из них совсем не прочь пообедать зайчатиной.
    - Не бойся, зайчонок, никто тебя не обидит! Я пойду с тобой!
    - Но ты ведь тоже маленький, а в лесу водятся очень большие звери. А что если они обидят и тебя тоже? - спросил зайчонок.
    - Ничего они со мной не сделают! У меня есть вот это!
    С этими словами малыш достал из-за пазухи дудку болельщика, и показал её зайчонку. Труба не произвела на зверя должного эффекта, что было видно по его глазам. И тогда малыш добавил:
    - Поверь, в этой трубке таится очень страшная сила, ни один зверь в лесу не устоит против неё!
    - Я верю! - как-то обреченно ответил зайчонок, хотя глаза выдавали его с головой. Он нисколечко не доверял странной штуковине, болтающейся на шее у малыша.
    Малыша так и подмывало продемонстрировать зайцу действие трубы, но он вовремя сдержался, помятуя о производимом ею эффекте. Одного зайца он уже вспугнул. Повторения случившегося ему не нужно. Иначе придётся в одиночку идти через лес, что его отнюдь не прельщало.
    Недоверие в глазах зайца сменилось восхищением, когда малыш выломал из куста здоровенный прут, и несколько раз рубанул им воздух, со свистом рассекая его. Теперь заяц готов был следовать с малышом хоть куда, уверенный в том, что его необычный друг сумеет защитить их от хищников встретившихся по дороге. Оставалась лишь одна маленькая деталь.
    - Я рад, что ты решил проводить меня к маме! - сказал зайчонок. - Но я боюсь, что в лесу нам придётся расстаться с тобой раньше, чем мне бы того хотелось.
    - Почему? Ты сбежишь от меня? - удивлённо спросил малыш.
    - Боюсь, что это вполне может случиться. По натуре своей я очень пугливый зверь, и бросаюсь бежать при первом же признаке опасности. Я боюсь, что встретив хищника, я, потеряв голову от страха, ударюсь в бега, и нам придётся расстаться!
    - А если я возьму тебя на руки? Тогда ты тоже попытаешься удрать?
    Зайчонок задумался.
    - Пожалуй, нет. На руках мне будет спокойнее. Только сможешь ли ты нести меня через лес? Ведь тебе же ещё нужно нести прут.
    Настал черед задуматься малышу.
    - А ты садись мне на шею, и держись лапами. Так и тебе будет удобнее, и у меня руки будут свободными.
    - А это не страшно? - спросил зайчонок. - Не опасно?
    - Не бойся, это нисколечко не страшно, и совсем неопасно. Я и сам люблю так ездить, оседлав папину шею, или шею сестры.
    Сказав это, малыш опустился на четвереньки. Зайчонок запрыгнул ему сначала на спину, а затем осторожно устроился на шее, обхватив ее лапами. Спустя мгновение заяц оказался вознесённым ввысь на такую высоту, на которой никогда прежде не бывали зайцы. Те зайцы, которым посчастливилось в своей жизни не встретиться с хищными птицами обитающими в лесу, охотящимися на зайцев, и прочих грызунов.
    Проверив, хорошо ли устроился наверху его ушастый приятель, малыш уверенно шагнул в лес, зная, что теперь-то он точно не заблудится.
    В пути он спросил зайца, известно ли ему что-нибудь о дороге, ведущей из леса в мир людей. На что тот, немного подумав, ответил, что он слышал о дороге от отца. Всего лишь раз. Из услышанного он сделал вывод, что самой дороги, как таковой, не существует. В человеческом понимании этого слова. Для лесного зверья дорога продолжала существовать, и звери старались держаться от неё подальше. Слишком силен заложенный в них с рождения страх перед человеком. И хотя многие из обитающих в лесу зверей сильнее человека, никто не жаждал с ним встречи.
    Папа зайчонка однажды натолкнулся на давно заброшенную людьми дорогу. И поспешил убраться прочь. А потом он встретился с мамой, и у них родились дети. Папа с мамой водили их на лесные поляны для кормления, но они никогда не приближались к дороге, которая являлась своеобразной границей их владений. Зайчонок был уверен, что по ту сторону дороги обитает ещё одно заячье семейство, и для них дорога тоже является запретной чертой, пересечь которую не решается никто. В противном случае они бы давно встретились с чужаками, и вступили бы в спор за облюбованные для кормления и отдыха места.
    Прошлой ночью рысь убила папу-зайца, и тайна местонахождения дороги канула вместе с ним в вечность. Хотя, возможно, он рассказал маме о дороге более подробно, и она знает, где находится дорога, и сможет её показать.
    Подбодренный словами зайчонка, малыш продолжил путешествие по лесу. В лесу ему понравилось. Всё так красиво, нарядно, и шумно. Лес был насквозь пропитан звуками, во всём разнообразии которых малыш не находил ничего тревожного, или пугающего.
    Несколько раз они с зайчонком останавливались на полянах, сплошь усеянных ягодным изобилием, чтобы слегка перекусить, и немного отдохнуть.
    Зайчонок, первое время державшийся напряжённо, вздрагивающий от громких звуков, пообвыкся, и осмелел. Он даже высказал предложение перебраться с шеи малыша на землю, и дальше идти своим ходом. Но малыш не позволил зайчонку осуществить храбрый замысел, заверив его, что тот ему совсем не мешает, и почти ничего не весит, что было не так далеко от истины.
    На поляне малыш осторожно опускал зайчонка в траву, давая возможность размять затёкшие от долгого сидения на его загривке ноги, и заодно перекусить. Малыш предупредил ушастого приятеля, чтобы тот не отходил от него слишком далеко, держался поблизости. Так, на всякий случай. Но это напоминание было излишним. Зайчонок и не собирался никуда от него уходить. Рядом с малышом он чувствовал себя в безопасности.
    Малыш не видел в лесу никаких признаков хищников, или какого-нибудь зверья, наблюдающего за ним. Всё, что было доступно его взгляду, лишь бесконечное разнообразие и множество бабочек, окрашенных во всевозможные, порой просто немыслимые цвета. Да ещё стрекозы, смешные пучеглазые создания, что совсем не боялись его, кружились возле самого носа, словно прицеливаясь для дальнейшей посадки. Да ещё множество мелких мошек, назойливо роящихся перед глазами, от которых ему приходилось то и дело отмахиваться свободной рукой.
    Полон был лес и наземной жизнью, но жизнью такой мелкой и неразумной, что её не стоило опасаться не только малышу, но даже зайчонку. Всякие там гусеницы, муравьи, кузнечики, - мелочь, которой хватало даже в городе. В том самом парке, через который они ходили по дороге к озеру.
    Несколько по-иному видел окружающий мир зайчонок. Благодаря более развитым, чем у человека, чувствам, и в первую очередь слуху. Слышал он многочисленных белок, бесшумно скользящих в небесных кронах, время от времени замирающих на месте, во все глаза таращащихся на странный симбиоз зверя и человека, невесть как оказавшегося в их лесу. Проводив странную парочку взглядом, белки удивленно цокали языками, и спешили по своим делам, которых в благодатные летние дни было невпроворот. Пока в лесу обилие, и многообразие пищи, нужно заготавливать её впрок, на то время, когда в лес придёт зима, и вокруг станет белым-бело. Когда добыть что-нибудь съестное в лесу станет весьма проблематично.
    Слышал заяц и молчаливых топтунов ежей, также озабоченных заготовками лесных даров. Эти ходячие подушечки для игл не боялись никого в лесу. Ни один хищник, даже самый большой и голодный, не осмеливался напасть на ежа. Всё дело в колючей ежовой шубе, надежной защите от зубов и когтей хищников. Единственное слабое место у ежа, это брюшко, мягкое, и податливое. Вот только редко кому удаётся его увидеть, и уж точно вряд ли кому удается до него добраться, пока ёж живой. При малейшей опасности обладатель колючей одежды сворачивается в клубок, становясь колючим шаром. От которого следует держаться подальше, чтобы не пораниться об иголки.
    Слышал зайчонок и иных зверей, встречаться с которыми он не желал. Но они были слишком далеко, чтобы воспринимать всерьёз исходящую от них опасность.
    Зайчонок без страха кормился на поляне рядом со своим необычным другом. Малыш с удовольствием поедал растущие на поляне в изобилии ягоды лесной клубники. Зайцу больше были по вкусу сочные стебли растений, наряду с клубникой облюбовавшие залитую солнечным светом поляну. Чтобы наесться от пуза, ему совсем не нужно было уходить от малыша, лишь следовать за его неторопливым движением по клубничному следу.
    За весь день они не встретили никого, кто мог представлять для них опасность. Либо им просто повезло, что они остались невидимыми для здешних хищников, либо хищники не захотели связываться с маленьким человеком, сжимающим в руках совсем не маленькую палку. Врождённая осторожность заставляла зверей держаться подальше и от человека, и от путешествующего на нём верхом, зайца.
    Как бы то ни было на самом деле, но малышу так и не пришлось использовать свою волшебную дудку в деле. Показать этому неверующему зайцу её убийственную мощь. Но, может быть, это и к лучшему. Если зайцу и не удастся удрать с его шеи, ничто не помешает косому умереть со страха. Судя по папиным рассказам, подобный исход был вполне возможен.
    В полдень, они достигли куста, широкого и пышного, невероятно огромного по сравнению с теми кустами, с которыми малыш встречался последнее время. Ветви кустарника стелились над самой землёй, а затем стремительно взмывали ввысь. Сам куст вызывал ощущение невероятно плотного. Малыш не удержался от соблазна, и попробовал куст на ощупь. Куст действительно оказался плотным. Из-за переплетения ветвей, и какого-то растения из семейства лиан, соединившего ветви в единое, монолитное целое.
    В этом кусту вместе со своим семейством и жил зайчонок. Место вполне безопасное, как он уверил малыша. Ветви куста настолько тесно переплелись между собой, что никакому хищнику не под силу продраться сквозь них, и застать заячье семейство врасплох. В центре куста, по рассказам зайца, есть небольшой травянистый пятачок свободный от ветвей. Не слишком большой, но вполне достаточный для того, чтобы там могло разместиться на ночлег многочисленное заячье семейство.
    Когда приходит ночь и наступает период заячьей активности, они покидают убежище, и отправляются кормиться на одну из полян. Раньше, очередность их посещения устанавливал отец, после его гибели эта миссия легла на мать.
    Он обязательно расспросит маму об интересующей малыша дороге, но только вечером, когда семья проснётся, и начнёт готовиться к выходу наружу. Зайчонку тоже не мешало бы отдохнуть до вечера, как и малышу. И хотя малышу спать совсем не хотелось, но иного выхода не было.
    Малыш расположился возле куста, и покусывая зубами травинку, стал смотреть на ослепительно голубое небо, с единственной, неподвижно застывшей на нём белоснежной тучкой. Заяц малыша в гости не пригласил. Теснота заячьего жилища не предполагала присутствия там гостей, тем более таких больших, как малыш. Да и пресловутая заячья трусость могла довести до беды. Вспугнутая его неожиданным появлением семейка могла задать такого стрекоча, что они бы в жизни её не отыскали. Зайцы, напуганные вторжением чужака, вряд ли бы вернулись сюда в ближайшее время. Предпочли бы поискать для жилища другой куст, подальше от места, в одночасье ставшего опасным.
    Прежде чем исчезнуть в глубине куста, зайчонок пообещал малышу, что обязательно поговорит с мамой, как только она проснется. Подготовит её ко встрече с человеком, который оказался не таким страшным, как это принято считать среди зверей.
    Наблюдение за одинокой, застывшей в небе словно приклеенная тучкой, убаюкивало. И вскоре малыш незаметно для самого себя, уснул. Тем более, что и время сейчас, в точности соответствовало времени, когда в садике начинался сончас. Только его сончас в лесу оказался гораздо длиннее, поскольку здесь не было надоедливых нянечек и воспитательниц, которые не дают малышам вволю поспать.
    Проснулся малыш от того, что кто-то трогал его лицо мягкой, пушистой лапкой. Прикосновение было приятным. Малыш улыбнулся просыпаясь, и открыл глаза.
    Возле его головы сидел заяц, и смотрел на малыша большими, широко раскрытыми глазами. Одна лапа забавного зверя была прижата к груди, другая, вытянутая, застыла на пол пути. Наверное, вытянутая лапа и гладила его по лицу, пока он улыбкой не вспугнул любопытного зверя.
    Этот заяц был гораздо крупнее своего предшественника, с которым малыш попрощался возле куста несколько часов назад. Да и мордашка его была немного темнее. Значит, сидящий рядом заяц, это зайчиха, мать приведшего его сюда зайчонка. Ласковыми прикосновениями она не только исследует его, но и благодарит за спасение сына. Судя по тому, что она его не боится, зайчонок успел поговорить с ней, уверить в том, что отдыхающий подле их жилища человек не опасен, он друг, и не причинит вреда.
    Совсем рядом малыш услышал какую-то возню, и сдавленные смешки, доносящиеся из куста. Стараясь не делать резких движений, чтобы не испугать зайчиху, малыш повернул голову вбок, и скосил глаза в сторону источника смеха, заранее зная, что он там увидит.
    Малыш не ошибся в своих предположениях. Из зелени куста на него смотрело множество глаз, с причудливой смесью восхищения и испуга. Это были зайчата. Всё их большое, дружное семейство, пришло посмотреть на чужака, не смея выбраться из куста без разрешения мамы. Одни глаза малыш узнал, они принадлежали зайчонку, приведшему его сюда.
    Цыкнув на любопытных зайчат, строгая мама заставила исчезнуть любопытные мордашки в глубине куста. А затем она обернулась к малышу, и поманила его за собой.
    До дороги они дошли быстро. Оказалось, что она находится недалеко от жилища заячьего семейства. Точнее, дошли они не до дороги, а до той самой поляны, на которой прошлой ночью случилась ужасная для заячьего семейства трагедия. Собственно они и на поляну не вышли, остановившись в десятке метров от неё за деревьями. Молчавшая всю дорогу зайчиха, заговорила.
    - Спасибо тебе, малыш, за сына! Что ты доставил его домой в целости и сохранности. Интересующая тебя дорога рядом. Иди прямо, через поляну, никуда не сворачивай! Дорога от поляны в паре десятков метров. Внешне её уже почти не видно, но внимательный взгляд способен уловить направление её движения. Ориентируйся по траве. В местах, где некогда была колея проложенная колёсами телег, теперь растет трава. Она немного ниже окружающих её трав, и растёт она, в отличии от прочей растительности, в одном направлении. При беглом осмотре заметить её почти невозможно. Ты не торопись, приглядись повнимательнее, и тебе сразу же всё станет ясно.
    - Извини, но пойти с тобой дальше, я не могу! Ничто не заставит меня вступить на эту злосчастную поляну сейчас, когда боль о понесённой утрате так свежа и остра. Возможно, по прошествии времени, я и вернусь сюда вместе с детьми, но это случится не скоро. Когда время залечит душевные раны. А поэтому ещё раз спасибо, извини, и прощай!
    Попрощавшись, зайчиха прыгнула в сторону, и скрылась из его глаз в зарослях лесной травы.
    - Прощай! - крикнул малыш уже в пустоту.
    Сжав покрепче прут, малыш уверенно зашагал в просвет между деревьями, держа курс на злосчастную для заячьего семейства поляну, за которой находилась интересующая его дорога. Дорога, ведущая к папе.


    Рысь

    Предупрежденный зайчонком об опасности караулящей на древесных ветвях всех без исключения малышей, он смотрел не только вперед, но и вверх, старясь разглядеть притаившегося среди ветвей рыжего хищника. Хотя, вряд ли после вчерашней удачной охоты, рысь с детёнышем вернётся сюда. Скорее всего хищники выберут для засады другую поляну, которых в лесу превеликое множество. В этом малыш убедился на собственном опыте, пройдя путь длиною в половину дня. От кромки озера, до непролазного куста, где обитал его приятель зайчонок со своим многочисленным семейством. Но кто их знает, этих рысей, что у них на уме. Возможно, вчерашняя добыча так понравилась им, что они вернутся сюда вновь, чтобы попытаться повторить вчерашний успех.
    Следовало держаться настороже. Так, на всякий случай. И поэтому малыш зорко поглядывал по сторонам и вверх, пытаясь разглядеть затаившегося хищника в нагромождении ветвей. Можно было не рисковать, и обойти поляну стороной. Вот только поляна оказалась не просто большой, а огромной! На обход её уйдет немало времени. Но не это главное. Делая такой крюк малыш рискует сбиться с указанного зайчихой направления, и как результат, либо вообще не найти дорогу, либо потратить на её поиски непростительно много времени.
    А между тем времени у него совсем не было. В лесу начинало потихоньку темнеть. Солнце заходило за ближайшую гору, возвещая миру о том, что скоро настанет ночь. Малышу следовало поторопиться, чтобы добраться до искомой дороги засветло. И только тогда его сегодняшняя прогулка будет завершена. Остаток светлого времени суток он потратит на то, чтобы подыскать себе место для ночлега, максимально комфортное, и безопасное.
    В свете всего услышанного от зайчонка, малыш знал, что ночёвка в лесу это совсем не то, что ночёвка на холмах, и на равнине. И если там можно довольствоваться кустом, и при этом чувствовать себя в относительной безопасности, то в лесу такое не пройдёт. Хищники, обитающие в лесу гораздо крупнее, злее, и опаснее тех, что обитают в холмах и на равнине, и любое существо меньшее их ростом, воспринимают как потенциальную добычу.
    Становиться добычей рыси, или другого лесного хищника, малыш не желал! Поэтому ночлег на земле, или под кустом, он отверг сразу. Слишком опасно. Его взгляд, блуждающий по сосновым и еловым ветвям в поисках рысей, подсказал ему приемлемое решения вопроса с ночлегом. Еловые ветви порой образуют настолько плотное переплетение, что без труда выдержат малышовый вес. А обильная хвоя будет ничуть не хуже перины на его домашней кроватке.
    Задумавшись о ночлеге, малыш едва не пропустил то, что он так тщательно высматривал в древесных ветвях. Он заметил их, и осознал, что видит, в самый последний момент. Еще несколько беспечных шагов, и последствия для него были бы плачевными.
    Внутреннее чутьё заставило малыша замереть на месте, и пристально вглядеться в пышные еловые ветви. Что-то, находящееся среди ветвей, заставило его насторожиться, внушило тревогу.
    Вскоре малыш разглядел искомое. Два рыжевато- бурых комка, прилипших к зелени еловой хвои. Один большой, второй совсем маленький. Сомнений не было. Это вчерашние хищники, совершившие разбойное нападение на заячье семейство, закончившееся убийством его главы.
    Малыш знал, зрение у рысей отличное. Они наверняка заметили его, и ждут затаясь, когда он подойдет ближе, на дистанцию броска взрослой рыси. Как только он сделает это, рысь нападёт.
    Можно было повернуть обратно, и броситься наутёк. Это малыш и хотел сделать. Но, пересилив себя, отказался от попытки удрать, хотя сделать это оказалось не просто. Смысла в его бегстве не было никакого, а последствия могли быть плачевными.
    Повернувшись к рыси спиной, он подавал ей сигнал к нападению. Хищник не станет медлить, и, заметив, что добыча собралась удрать, немедленно атакует. И даже поспешное бегство не сможет ему помочь.
    Бег не главное достоинство рыси. Но бегать она умеет, и весьма неплохо. Прежде чем выдохнуться, и прекратить погоню, рысь пробегает 60-80 метров. Этого будет вполне достаточно взрослой рыси, чтобы догнать малыша, и вонзить ему в спину смертоносные когти. Как бы малыш не пытался улепётывать, скорость рыси значительно выше, чем его. Рысь настигнет бегущего человека гораздо раньше, чем наступят критические для неё, метры.
    До притаившихся на дереве рысей, сжавшихся в тугие пружины, и изготовившихся к прыжку, оставалось не более десяти метров. Каждый его шаг может стать последним, после которого неминуемо последует нападение.
    Малыш был не робкого десятка. Он не трусливый заяц, чтобы испугаться рыси. Этой кошки-переростка, и он ещё посмотрит, кто кого!
    Взяв прут в обе руки, отведя их в сторону и вверх для замаха, как это делают киношные герои играющие в бейсбол, малыш решительно зашагал вперед. Под ноги он больше не смотрел. Его взгляд был прикован к еловым ветвям, и притаившимся там, рыжевато-бурым комкам. Малышу казалось, что он видит, как сжался, изготовившись к прыжку большой рыжий комок. Как оторвалось от ветвей, и метнулось в его сторону сильное тело зверя.
    Дальнейшее происходило, как в замедленном кино. Малыш отступил на шаг в сторону, а когда приземляющееся тело поравнялось с тем местом, где он только что стоял, изо всех сил рубанул прутом прямо в центр оскаленной, ощерившейся клыками, хищной морды зверя.
    Со свистом рассекая воздух, прут рубанул по носу рыси, у которой от боли потемнело в глазах. Отчаянно вереща, перекувыркнувшись через голову, ничего не видя от ужаса и боли, тряся головой из стороны в сторону, огромная рысь бросилась наутёк. Мимоходом сбила приземлившегося в метре от неё рысенка, даже не заметив этого. Отчаянно вереща, рысь со всех ног бросилась в лесную чащу. Не разбирая дороги, ничего не видя на своём пути. И только треск ветвей под её ногами, указывал направление, в котором в панике бежала большая рыжевато-бурая кошка.
    Лес, за минуту до этого наполненный мириадами голосов и звуков, замер, настороженно прислушиваясь к замирающему вдалеке крику побитой рыси. Малыш победил. Верный прут не подвел, оставив поле боя за ним.
    Взрослая рысь сбежала. А где же детёныш? Малыш увлечённый схваткой с рысью, не видел момента его прыжка. Малыш бросил беглый взгляд на ель. Но на том самом месте, где ещё минуту назад темнел застывший рыжий комочек, никого не было. Значит, рысёнок тоже спрыгнул, следуя примеру матери, и либо удрал следом за ней, либо затаился поблизости, и ждёт.
    Ждёт не для того, чтобы напасть. В этом малыш был уверен. Рысёнок слишком маленький, чтобы напасть. Росточком он даже меньше его домашней кошки Чухвы, которой хватало лишь на то, чтобы поцарапать малыша, и удрать, страшась над собой расправы.
    Малыш огляделся по сторонам. Рысёнка нигде не было. Малыш знал, что звери непревзойдённые мастера по части маскировки, что позволяет им выживать в их жестоком мире. Если они охотятся, или прячутся от опасности, найти их очень трудно.
    Одно малыш знал наверняка, рысёнок еще здесь, на поляне. Он бы не пропустил убегающий вглубь леса рыжий силуэт. Рысёнок затаился, и ждёт, когда уйдёт этот, странного вида чужак, обративший в бегство его бесстрашную, непобедимую маму.
    Малыш прислушался. В замершем после недавнего инцидента лесу сделать это оказалось совсем несложно. Ему почудился какой-то звук. Малыш уловил его направление. Звук шёл из-за большого куста лопуха, невесть каким образом оказавшегося на клубничной поляне. И это был не просто какой-то отстранённый звук. Малыш различил его, и опознал. Это был плач. Плач обиженного кем-то ребёнка.
    Других малышей, кроме него и рысёнка, на поляне быть не могло. Значит, рысёнок прячется за лопухом. Почему он не пытается удрать? Ведь между ними расстояние в несколько метров, да и звериная скорость гораздо выше, нежели человеческая. Почему он не убегает, почему сидит за лопухом, и плачет? Испугался, что его мама сбежала, бросив его одного?
    Рысёнок не представлял опасности для малыша, и поэтому он, отбросив в сторону палку, пошёл к лопуху с голыми руками. Не стоит пугать ещё сильнее, и без того напуганного зверя.
    Опасаться того, что за рысёнком вернется его мать, не стоило. Вряд ли она придёт в чувство в ближайшие пару часов. Если и очухается, болезненно ноющий нос надолго отобьёт у неё охоту приближаться к странному двуногому существу, умеющему делать так больно. Если рысь и вернётся сюда в ближайшее время, то близко не подойдет. Будет бродить по периметру, и тревожно мяукать, подзывая брошенного котёнка.
    Огромный лист лопуха навис над землей так низко, что не позволял малышу видеть находящееся под ним. Только малышу этого и не требовалось. Он и так знал, что рысёнок под этим кустом, что он напуган, и ему больно. Осторожно приподняв край лопуха, малыш обнаружил под ним рысёнка.
    Обычный котёнок. Если не обращать внимания на мелкие детали. Такой же пушистый, и забавный. Вот только окраска его была рыжевато-бурой, которой почти никогда не бывает у домашних кошек. Хотя, нельзя сказать, что таких расцветок у кошек не бывает вовсе. В их подъезде живёт трёхцветная кошка. Рыжевато-буро-белая.
    Папа рассказывал, что трёхцветные кошки приносят в дом счастье. Кошка Чухва, которую малыш любил таскать за хвост, получая за это болезненные царапины и укусы, тоже была трёхцветной. Но только самую малость. Не как та кошка, что обитала в их подъезде. Малыш даже не знал, домашняя ли эта кошка, или дикая. Но постоянно сталкивался с ней в подъезде. По дороге в садик, или возвращаясь обратно, или же отправляясь гулять вместе с папой и мамой.
    В той кошке главенствующими цветами были как раз бурый и рыжий, как у рыси, с редкими вкраплениями белых пятен. У Чухвы всё наоборот. Подавляющее господство белого цвета. И лишь хвост отличался от тела, усеянный пятнами рыжего, и бурого цвета. Стало быть и их кошка приносила в дом счастье, но только совсем немного, на самом кончике хвоста.
    Ещё у рыси были особенные уши. Таких ушей не бывает ни у одной из кошек, живущих в квартирах людей, или же обосновавшихся в подъездах, и подвалах. Уши рыси заканчивались смешными кисточками. У рыси были такие забавные уши, что малыша так и подмывало потеребить их, и лишь огромным усилием воли ему удалось удержаться от соблазна.
    Домашние кошки, как и уличные, любят, когда их чешут за ушами, но не любят, когда их за эти самые уши треплют. Расплатой любителю подергать кошку за уши становятся парочка болезненных царапин на руке, или несколько дырочек на коже, оставленных зубами разозлённой кошки. И если уж домашние кошки, повидавшие на своём веку всякого, не выносят подобного обращения со своими ушами, то что говорить о диких, которым претит даже само присутствие человека рядом с собой.
    Ещё одним отличием рыси от домашней кошки был её куцый хвост. Совсем короткий, словно обрубленный. Такие хвосты малыш видел в городе только у собак. Домашних. Как объяснил ему папа, обрезают собакам хвосты, или, по-научному купируют, хозяева. То есть не сами хозяева, а обученные этому ремеслу люди, к которых они приводят домашних любимцев. Папа так и не смог объяснить малышу, зачем они это делают. Этого не знал даже папа, который, как думалось малышу, знает всё, или почти всё.
    Хотя, и у кошек бывают такие куцые хвосты. Только не от рождения, и не от хорошей жизни. Тому причиной либо человек, либо несчастный случай. Такой напасти, как куцый хвост, подвержены исключительно бездомные, бродячие кошки. Виной подобному уродству может быть либо сильный мороз, когда кошка отмораживает часть хвоста, либо человеческая жестокость. Не мало в человеческом мире садистов, которым ничего не стоит поймать бродячую кошку, и, потехи ради, отрубить ей хвост, с интересом наблюдая за мучениями несчастного животного.
    Но в лесу нет людей, и их жестокости. Судя по тому, что взрослая рысь осмелилась напасть на человека, даже такого маленького, прежде видеть людей ей не доводилось. С человеком рысь столкнулась впервые, приняв его за добычу, не виданную ранее. Получив палкой по носу, рысь на всю оставшуюся жизнь запомнит человека, и постарается держаться от него подальше.
    Не видел людей и плачущий под кустом рысёнок. И поэтому малышу не трудно было представить его реакцию на появление человека. В любом случае обойдётся без дружеских приветствий, и объятий.
    Однажды, малыш вместе с папой спустился в подвал дома в котором они живут. У них там была стайка. Деревянное строение, напоминающее сарай, в котором хозяева квартир хранят ненужные вещи, и разное барахло. Отслужившие свой век предметы, которые и в квартире уже не нужны, и выбросить рука не поднимается. Они убираются в подвальную стайку со словами: "а вдруг ещё пригодятся!". Вот только редко что из отправленного в ссылку старья, возвращается обратно. Год за годом куча ставших ненужными вещей растёт, грозя забить стайку до отказа.
    Они отправились с папой в подвал для того, чтобы нарушить сложившуюся традицию. Им срочно понадобилась какая-то вещь хранившаяся в стайке. Малыш уже и не помнил, что это за вещь. Для него главнее был сам процесс. Поход в темноту подвала, в котором он никогда прежде не был, но про который рассказывали всякие ужасы брат и сестра, пытаясь его запугать. И это им почти удалось. Малыш с опаской поглядывал на дверь ведущую из подъезда в подвал, чувствуя за ними все те ужасы, о которых ему рассказывали Дима с Машей. Дверь подвала всегда была заперта на огромный амбарный замок, выбраться из-за которого было не под силу обосновавшейся там нечисти.
    Постепенно страх перед подвалом, и царящей там темнотой, сошёл на нет, и малыш сам напросился пойти туда с папой, когда надобность в походе в подвал всё-таки возникла. Уходя, крепко держа за руку папу, малыш показал язык сестрице Маше, пытавшейся напугать его напоследок. Сама она от похода в подвал отказалась, и малыш уверился в том, что она, такая большая, сама боится этого места, которым так старательно пугает малыша.
    Первые шаги в пугающую темноту подвала были самыми трудными. Малыш ничего не видел, и шёл на ощупь, крепко держась за папину руку, ни на миг не ослабляя своей хватки. Когда глаза привыкли к темноте, он стал различать очертания находящихся там предметов. И совсем там нет ничего страшного. Никаких монстров и чудовищ, которыми любили его пугать брат с сестрой. Большое пустынное помещение, разделённое на сектора бетонными блоками. По краям подвального помещения беспрестанно журчащие водяные трубы, и пышущие жаром трубы отопления.
    В метре от них располагались ряды стаек, с номерами на верхушках написанными мелом, или совсем без таковых. Ровно по количеству квартир в подъезде, как объяснил ему позже папа. Судя по их внешнему виду, не всем хозяевам квартир были нужны эти подземные сараюшки. На некоторых из них красовались замки, от больших и добротных, до крохотных, таких, что вешают на почтовые ящики, но на большинстве стаек замков не было вовсе. И стояли они позабытые людьми и брошенные, с распахнутыми настежь, или приоткрытыми дверями, зияя угнездившейся там чернотой.
    Малышу на мгновение показалось, что в этих, заброшенных людьми стайках и скрываются те самые жуткие монстры, о которых ему столько рассказывали Дима с Машей. На мгновение малышу стало страшно, и он ещё сильнее сжал руку папы. Но, направленный внутрь одной из распахнутых стаек луч фонарика, которым его снабдила мама, тотчас же прогнал страхи прочь. Не было там никаких чудовищ, лишь многолетняя пыль, да какая-то рухлядь, нашедшая здесь свой последний приют бесчисленное множество лет тому назад.
    Их стайка находилась в самом конце подвала. На ней гордо красовался начертанный мелом ещё прошлыми хозяевами номер 57. Мел со временем поистёрся, обсыпался, но ещё был хорошо виден. На дверях стайки висел доставшийся в наследство от прошлых хозяев замок. Ещё совсем недавно они стайкой не пользовались, но с обновлением мебели и гардероба, часть ненужного барахла перекочевала сюда, а часть на мусорку за домом.
    Достав из кармана ключ, папа принялся открывать замок, подсвечивая себе зажатым под мышкой фонариком. Вместе со скрежетом ключа в замке, малыш услышал другой звук, совсем тихий, раздавшийся из соседней стайки. В этом звуке не было ничего страшного, или угрожающего, и поэтому малыш смело шагнул туда, к приоткрытой двери стайки, из-за которой раздался привлекший его внимание звук. Папа, возившийся с замком, больше не держал малыша за руку, поэтому ничто не мешало ему заняться исследованиями.
    Он осторожно потянул на себя дверь стайки, и тотчас же из-за неё метнулась стремительная чёрная тень, растворившаяся в темноте за последней из стаек. Малыш даже испугаться толком не успел, инстинктивно отшатнувшись от тени в сторону. Мгновение спустя чёрная тень без следа растворилась в темноте подвала.
    Но с её исчезновением не исчезли привлекшие внимание малыша звуки. Они стали ещё более громкими и отчётливыми. Приоткрыв пошире дверь, малыш посветил внутрь подаренным папой фонариком, приготовившись увидеть чудовищного монстра, притаившегося за дверью, и издающего такие жалостливые звуки. Для того, чтобы обмануть, заманить в своё мрачное логово клюнувшего на приманку человека.
    Но внутри старой, пыльной стайки, никаких монстров не оказалось. Не было их ни под потолком стайки, ни в центре, ни по углам. Но стайка не была пустой, и жалобные звуки издавали не древние доски, из которых была построена стайка в незапамятные времена. В дальнем от входа углу определённо что-то было. И это что-то было живым.
    Малыш шагнул внутрь стайки и посветил в угол. Там, на куче тряпья, тесно прижавшись друг к дружке, и дрожа всем телом, лежали три пёстрых комочка. Жалобно попискивая, и поблёскивая в свете фонаря бусинками карих глаз. С интересом, смешанным со страхом наблюдая за странного вида чужаком, так внезапно объявившемся в их тёмном, и сонном мире. Котята были крошечными, величиной с кулак малыша. От роду им было всего несколько дней, и они никогда раньше не видели людей.
    Малыш был первым человеком в их жизни, и они во все глаза смотрели на него, не зная, чего ожидать от пришельца. При этом они продолжали дрожать, и тихонько мяукать, зовя на помощь маму. Но, мама кошка, по-видимому, была очень хорошо знакома с людьми, и это знакомство было не со знаком плюс. Продолжения знакомства с людьми кошка не искала, и поэтому удрала в темноту подвала, наблюдая оттуда за происходящим.
    Ощущение того, что за ним наблюдают было настолько сильным, что малыш невольно обернулся и взглянул на расплескавшуюся за его спиной темноту. И он увидел, а может ему просто показалось, что увидел, как сверкнули в темноте, и тотчас же погасли, зелёные искры кошачьих глаз.
    Тем временем папа, чертыхаясь, и бормоча под нос ругательства, продолжал безуспешно бороться с замком. Который всё никак не хотел сдаваться, являть человеческому взору хранящиеся за дверью богатства. Хотя, если они и представляли для кого-то ценность, то только для самой стайки, и её охранника замка.
    Надёжно удерживающий оборону замок дал малышу время поближе познакомиться с кошачьим семейством. Малыш сделал ещё пару шагов вперёд, приблизившись к котятам почти вплотную. Котята, не отводя от него расширенных от страха глаз, сбились в одну пушистую кучку ещё плотнее, и стали дрожать ещё заметнее. А затем малыш опустился на корточки, и протянул руку вперёд, пытаясь погладить дрожащий пушистый комочек. В ответ на его дружественный жест котята ещё теснее вжались в приютившее их тряпье, и зашипели, пытаясь напугать чужака. И это им отчасти удалось. Не ожидавший такой реакции малыш отпрянул в сторону, едва не свалившись в пыль столетней стайки.
    Но быстро оправившись, он был готов к тому, чтобы продолжить так неудачно начавшееся знакомство. Но знакомство не состоялось. Звякнул сдавшийся замок, и папа позвал малыша. Малыш встал и повернул к выходу. И в этот же миг в дверном проёме стайки показалось встревоженное лицо папы.
    Забрав из стайки нужную вещь, папа прикрыл дверь, отбросив в сторону вредный замок, пообещав вместо него повесить новый, более сговорчивый.
    Взяв малыша за руку, папа зашагал по направлению к выходу, увлекая малыша за собой. Уходя, малыш оглянулся, успев заметить, как из угла подвала в покинутую им стайку метнулась знакомая чёрная тень. Мама-кошка вернулась к котятам, чтобы успокоить и приласкать. И они тотчас же перестали дрожать всем телом, и жалобно мяукать. Ведь мама кошка с ними, она согреет, накормит, и защитит от любого зверя.
    Приподняв лист лопуха за которым скрывался рысёнок, малыш вспомнил эту историю. Всё повторилось в точности, до мелочей. И это только усиливало сходство рыси с обычной кошкой, которых не счесть на городских улицах.
    Заметив малыша, рысёнок сжался всем телом, прижал к голове смешные уши. Глядя малышу в глаза, рысёнок яростно зашипел. Пытаясь напугать, заставить убраться прочь чужака так жестоко обошедшегося с его мамой.
    Но малыш был уже учёный, и многое знал. Всё-таки рысь не кошка, а дикий зверь. И одним шипением дело может не ограничиться. Не стоит протягивать рысёнку руку, он может расцарапать её в кровь когтями. Что такое кошачьи когти, малыш знал не понаслышке, благодаря живущей в их квартире кошке Чухве. Будучи ещё совсем маленьким, он пролил немало слез, когда в порыве чувств пытался Чухву обнять, получая взамен болезненные, кровоточащие порезы от её когтей.
    Можно было опустить лист лопуха на место, и уйти, оставив рысёнка в покое. В другое время он так бы и поступил. Но не сейчас. Поблизости от поляны бродит взрослая рысь, и не известно, что на уме у дикой кошки. Рысёнок в его руках будет страховкой на случай возможной агрессии с её стороны.
    Но рысёнка ещё нужно было как-то взять на руки. Малыш был уверен, что просто так, без боя, детёныш рыси не сдастся. Конечно, малыш победит, как это было всегда в его домашних стычках с Чухвой, но ценой многочисленных и болезненных царапин. Здесь нужна хитрость. Сродни той, что в последнее время давала ему раз за разом брать верх над Чухвой, обходясь при этом без травм.
    Теперь, когда ему приходила в голову мысль надавать тумаков Чухве, он не лез к ней с голыми руками. Брал с кухни веник, и этим веником окучивал кошку по голове и спине, обращая её в бегство. Если кошка и успевала пустить в ход свои когти, то все её удары доставались не малышу, а венику, которому было всё равно. Не видя проку от своих усилий, кошка пряталась под кровать, или под диван, и подолгу пролёживала там, ожидая, пока вооруженный веником малыш не потеряет к ней всякий интерес.
    Малыш не собирался лупить рысёнка веником по голове. Ведь ему нужно было не прогнать рысёнка, а взять его в плен. Чтобы прогнать перепуганного насмерть зверя, ему достаточно было просто топнуть ногой. Рысёнка нужно было поймать, и малыш знал, что делать.
    Однажды в их подъезд забралась одичавшая кошка, которая явно не испытывала симпатий к людям. Напуганная их появлением, она сошла с ума. Орала дурным голосом, злобно шипела, размахивала лапами с выпущенными когтями, никого не подпуская к себе близко. Такой буйный сосед в подъезде был не нужен. Вдруг эта озверевшая кошка больна бешенством? Что если она накинется на кого-нибудь из взрослых, или, не дай бог, на детей?
    Кошку нужно было прогнать из подъезда. Но как это сделать? Многочисленные веники и швабры не решили проблемы. Кошка стала лишь ещё отчаяннее орать, и яростнее размахивать лапами, не желая уходить с занятого ею места. Ситуация была тупиковой.
    В самый отчаянный момент схватки с рассвирепевшим животным, вернулся с работы любимый папочка. Случившийся в подъезде переполох не оставил его равнодушным. Ведь взбесившая кошка угрожала и его семье тоже. И папа активно включился в процесс изгнания из подъезда нежеланного элемента кошачьего происхождения.
    Сбегав домой, принёс из кладовки старую фуфайку, давно валяющуюся там, выбросить которую всё руки не доходили. Фуфайка пригодилась. Папа ловко набросил её на голову рассвирепевшей зверюги, и споро завернул в неё дико орущую кошку, крепко прижав получившийся клубок к груди. Выбраться оттуда кошка была не в состоянии. Её прижатые лапы были лишены былой подвижности, и не могли никому причинить вреда. Единственное, что она могла делать находясь в фуфайке в беспомощном состоянии, это отчаянно орать. Хотя её крики в глубине фуфайки были какими-то глухими, и уже никого не раздражали.
    Одичавшая кошка вместе с фуфайкой оказалась не дне мусорного контейнера за домом. Откуда, по словам очевидцев, выскочила пару минут спустя, бросившись со всех ног в направлении школы. Возможно, в школьном подвале и было жилище одичавшей кошки, невесть каким образом заявившейся к людям в гости.
    Фуфайки у малыша не было. Но у него имелась рубашка. Для засевшей в подъезде кошки, рубашки было бы маловато, а для рысёнка в самый раз. Он был раза в три меньше, совсем ещё маленький, и не такой агрессивный. Его агрессии хватало лишь на то, чтобы шипеть на чужака, и скалить зубы.
    Сняв рубашку, малыш накрыл ею рысёнка, вместе с нависшим над его головой лопухом, под которым зверь продолжал старательно прятаться. Рысёнок и пискнуть не успел, как малыш ловко спеленал зверя рубашкой. Точь-в-точь, как это делают взрослые дяди и тети с маленькими детками.
    Спелёнутого зверя малыш прижал к груди, сводя на нет его отчаянные попытки освободиться. Несколько минут рысёнок отчаянно сопротивлялся, пытаясь вырваться из рубашечного плена. Затем устал, и сделал вид, что смирился с поражением. И лишь его глаза продолжали смотреть на малыша с отчаянной решимостью, говоря ему о том, что не всё ещё кончено.
    Котенок пришёлся малышу по сердцу отчаянной решимостью, желанием сражаться до конца. Малыш был не против иметь такого друга. Друг это гораздо лучше, чем пленник, который только и ждёт подходящего момента, чтобы удрать.
    Следовало подружиться с рысёнком. И малыш, не отводя глаз от пронзительных глаз зверя, сказал:
    - Привет, котёнок!
    Заранее зная результат своих слов, малыш покрепче прижал рысёнка к груди. И не зря! Зверь вздрогнул всем телом, и попытался вырваться из его объятий. Но тщетно. Рысёнок ничего не ответил в ответ на его приветствие. Лишь его вытаращенные глаза, стали ещё больше, но не от страха, а от удивления.
    - Привет котёнок! Кис-кис-кис! - позвал малыш.
    Рысёнок сглотнул подступивший к горлу ком, и ответил:
    - Привет! Человек!
    - Ты знаешь меня, киска?
    - Я не киска! - ответил рысёнок уже увереннее. - Я рысь!
    - Ну какая же ты рысь! - улыбнулся малыш. - Ты рысёнок, маленький котёнок!
    - Нет! Я рысь! Я вырасту, стану большой, и сильной. Такой же, как мама и папа. А кошки это мелочь! Мы, рыси, их на завтрак едим! - гордо заявил он.
    - А где вы берёте кошек? - удивился малыш. - Ходите за ними в город?
    - Я не знаю, что такое город. И мама с папой ничего мне про город не говорили.
    - Но ты же знаешь про кошек!? - продолжал удивляться малыш.
    - Конечно, знаю! Я уже большой, и ем мясо! - горделиво ответил рысёнок.
    - Но причем здесь кошки? - не понял малыш.
    - Однажды я ел кошку, которую принёс с охоты папа.
    - И где же он её взял? Поймал, охотясь в городе?
    - Я не понимаю, о чём ты говоришь! Мы, рыси, охотимся в лесу. Для нас и здесь полно добычи, зачем нам тащиться ради неё в какой-то непонятный город?
    - Так ты был здесь вместе с папой? - спросил малыш.
    - Нет, с мамой! Она маленькая и стройная не чета великану отцу. Если бы ты повстречался с ним, тебе бы не поздоровилось! Он бы проглотил тебе вместе с палкой!
    Сказав это, рысёнок боязливо покосился на валяющуюся возле лопуха палку.
    - Я не собирался никого обижать!
    - Зачем же ты тогда ударил маму палкой по голове!
    - А зачем она напала на меня? - парировал малыш. - Я защищался!
    - Так, значит, ты здесь не охотишься? - недоверчиво спросил рысёнок.
    - Нет, не охочусь!
    - А зачем ты тогда поймал меня?
    - Хотел с тобой подружиться!
    - Интересное у нас получается начало дружбы. Сначала ты бьешь палкой по голове мою маму, потом ловишь меня...  - Все вы люди одинаковые!
    - А откуда ты можешь знать про людей? - удивился малыш.
    - Знаю! Мне папа рассказывал!
    - Откуда твой папа знает о людях? Ведь вы, рыси, не ходите в город, а охотитесь в лесу?
    - Да, мы не лезем в чужой мир. Чего нельзя сказать о людях. Они постоянно ходят в наш лес, и вовсе не для того, чтобы полюбоваться его красотами!
    - А для чего?
    - Чтобы охотиться! Убивать зверей! В том числе и рысей!
    - На тебя охотился кто-то из людей? - спросил малыш.
    - На меня, нет! И на мою маму тоже никто из людей не охотился. Мы и человека то увидели в первый раз. Людей видел папа. Пару раз ему доводилось встречаться с ними. И лишь отличное знание леса, умение бегать, и прекрасно лазать по деревьям, спасло его от неминуемой смерти.
    - В последнюю встречу с человеком папе не повезло. Охотник, засевший в засаде на опушке леса, заметил папу раньше, чем он его. Папа уверен, что охотник ждал вовсе не его, а другую дичь. Но, заметив рысь, человек не раздумывая, нажал на курок.
    - Папе невероятно повезло. Либо охотник оказался не слишком опытным, либо ему что-то помешало, но он смазал выстрел.
    - Охотник промахнулся?
    - Нет, не промахнулся. Попал. Но не в голову, а в плечо. Пуля прошла навылет. Раненый, папа бросился бежать, и бежал так долго, пока не упал, выбившись из сил.
    - Мы очень долго не видели папу. Мы уже решили, что он погиб. Но мы даже и не предполагали, что причиной его гибели может стать человек!
    - А тогда кто же ещё? - спросил малыш.
    - Хоть мы, рыси, и правим лесом! - хвастливо сказал рысенок, - но и у нас есть враги. Помимо людей, конечно.
    - И кто они, эти враги?
    - Волки, и медведи. И даже лось, если попасть ему под удар копытом, или на рога, легко может отправить рысь на тот свет.
    - И что было потом? - спросил увлеченный рассказом рысёнка малыш.
    - Через две недели папа вернулся в родное логово. Его невозможно было узнать. Он был тощ до невозможности. Шкура висела на нём отвратными ошмётками. Он был невероятно грязен. И ещё он хромал. Хромота осталась с ним на всю жизнь, как память о человеке.
    - И где он был всё это время?
    - Отлеживался в какой-то норе образованной вывороченными корнями упавшего дерева. Всё это время он зализывал рану, находясь между жизнью и смертью, то и дело теряя сознание, и погружаясь в пучину беспамятства.
    - В горячке, без еды и питья, он пробыл две недели. Пока организм боролся с последствиями причиненными пулей человека. И ему невероятно повезло, что когда он был совершенно беспомощен, никто из обитающих в лесу хищников не обнаружил его убежища. В том его состоянии с ним могла справиться даже мерзкая лиса. Отвратная тварь, которую мы, рыси, убиваем не задумываясь при встрече. Мы не едим лисье мясо, оставляя его лесным падальщикам, мы просто убиваем их, и всё!
    - Откуда в вас такая ненависть к лисам? - удивился малыш. - Я видел лис в зоопарке, и они показались мне премилыми созданьями.
    - Премилыми!? - взвился рысёнок. - Да это самые мерзкие, гнусные, гадкие, и грязные существа из всех, что когда-либо жили на свете!
    Рысёнок так распалился, что малышу стоило немалых усилий удержать в объятиях разошедшегося собеседника. Малышу было, что возразить по этому поводу. Ведь первым его проводником по волшебному миру был лисёнок. Но малыш не стал этого делать. И постарался сменить тему.
    - А волки? - спросил он.
    - Что, волки? - не понял рысёнок.
    - Они тоже могли напасть?
    - Конечно! - ответил рысёнок. - И медведь. И даже лось, который не питается мясом. Он не упустил бы возможности добить издыхающего хищника.
    - Но папа оклемался. У него хватило сил выбраться из-под коряги, и поспешить к родному логову.
    - Твой папа выздоровел?
    - Первое время на отца страшно было смотреть. Ему заново пришлось учиться ходить, охотиться. Первое время его хватало лишь на то, чтобы охотиться на глупых мышей. Но папа был сильной рысью, и молодой. Его организм оказался достаточно крепким, чтобы победить болезнь.
    - Папа окреп достаточно для того, чтобы охотиться вдали от этих мест, оставив ближайшие к логову охотничьи угодья нам с мамой. В другом конце леса добычи побольше, и она побогаче, но и здесь можно неплохо поохотиться. Как прошлым вечером.
    Вспомнив минувший вечер, рысёнок мечтательно прикрыл глаза и облизнулся. Сомнений у малыша больше не было. Он вполне уверился в том, что именно эта парочка разбойничала на поляне прошлым вечером, принеся столько горя в заячье семейство.
    - Ты говоришь, что твоего папу подстрелил человек! - начал малыш. - Но зачем? Мы, люди, не питаемся рысями!
    - Не питаетесь, но убиваете!
    - Но зачем!?
    - Папа рассказывал мне, что однажды, странствуя по лесу в поисках подходящей добычи, он обнаружил в траве мертвую рысь, убить которую мог только человек.
    - Почему только человек? - не понял малыш. - Ты же сам говорил, что у вас, и без людей в лесу достаточно врагов!
    - То, что было сделано с телом рыси, мог сотворить только человек!
    - И что он сотворил? - продолжал допытываться малыш.
    - Человек снял с убитой рыси шкуру, и ушёл. Я не знаю, зачем он это сделал!
    Малыш знал, зачем, но не стал рассказывать об этом рысёнку, чтобы не ухудшать его, и без того далеко не лестное мнение о человеке.
    Он не раз видел людей в шапках из меха зверя. И у него самого была шапка из меха! Заячьего. Хорошо хоть, что его друзья зайцы не находили в лесу освежеванных заячьих тушек, иначе бы ему пришлось отвечать на очень неприятные вопросы.
    В шапках из заячьего, а точнее кроличьего меха, разгуливали в основном дети, и старики. Взрослые носили шапки из меха норки, ондатры, сурка, и множества других животных, среди которых даже были собаки!
    - А ещё папа рассказывал историю, которую он слышал от своего дедушки! - продолжал рысёнок. - Страшную историю о человеке обитающем в лесу.
    - Разве люди живут в лесу? - удивился малыш. - Я всегда считал, что они живут в городах, или деревнях, раскинувшихся среди бескрайних полей.
    - Я не знаю. И папа не знает. Он не ходит туда, где стоит жилище человека. Папа даже не знает, обитаемо ли оно, или человека жившего там уже давно нет в живых.
    - А твой прадедушка?
    -Мой прадед умер давным-давно, ещё в те времена, когда мои мама и папа даже не знали о существовании друг друга.
    - По рассказам отца, мой прадед был отважной, и сильной рысью, равной которой по силе и ловкости не было в этом лесу. Весь лес безраздельно принадлежал ему одному. Он был королем среди рысей. Прочие рыси беспрекословно уступали ему дорогу, никогда не становясь на его пути. Прадед охотился везде. Иногда он забредал и на окраину леса, где находилось жилище человека. Избушка.
    Слушая рысёнка, у малыша отчаянно заколотилось сердце. Он чувствовал, что стоит на пороге великого открытия. Ведь именно туда, за лес, по словам лисёнка, упал второй огненный шар. Гораздо более крупный, нежели тот, что доставил в волшебный мир малыша.
    - И что было дальше? - спросил он.
    - Однажды прадед, притаившись на краю леса и наблюдая за домом заметил, как из него вышел человек с ружьем на плече, и отправился вглубь леса. Выждав некоторое время, на случай, если человек передумает, и вернётся, он спрыгнул с дерева и направился прямиком к человеческому жилищу.
    - Каждый шаг давался ему с трудом. Он шел осторожно, часто останавливаясь, и прислушиваясь, готовый в любой момент удрать. Но вокруг было тихо. Сделав над собой очередное усилие, дед вновь неторопливо продвигался вперёд, стараясь не шуметь, не задеть ненароком сухую ветку. Которая может издать предательски громкий треск, могущий достичь чьих-либо ушей.
    - Кого он боялся? - удивился малыш. - Ведь человек ушёл в лес, и не мог его услышать! У людей слух не такой острый, как у зверей!
    - Дед опасался не его! Он знал, что человек глух по звериным меркам. Дедушка боялся существа, постоянно и неотлучно бывшего рядом с человеком в его странствиях по лесу. У этого существа слух был ничуть не хуже, чем у рыси. Существо могло услышать самый слабый звук за сотню метров. А ещё оно имело непревзойденный нюх, которого не было ни у кого из зверей обитающих в лесу.
    - И что же это за существо? - спросил малыш, заранее зная ответ.
    - Таких зверей нет в нашем лесу. Но есть очень похожие, и они являются первейшими врагами рысьего племени. Существо, повсюду сопровождающее человека, и охотящееся вместе с ним похоже на волка, но это не волк!
    - Это собака! - воскликнул малыш.
    - Собака? - удивился рысёнок.
    - Да! Собака! В мире, где я живу, собак очень много. И большая их часть живёт вместе с людьми.
    - Вы вместе охотитесь? - спросил рысенок.
    - Нет. Мы вместе гуляем, играем, дурачимся. Мы не охотимся. Если только самую малость, на кошек.
    При этих словах рысёнок в его руках напрягся, выгул спину дугой, и тихонько зашипел. Малыш рассмеялся, и погладил рысёнка по спине.
    - Успокойся, приятель! Чего ты испугался? Мы охотимся на уличных кошек, а не на рысей. Ты же сам утверждал, что ты не кошка, а рысь!
    - Я не испугался! - ответил рысёнок. - И я действительно рысь!
    На мгновение рысёнок замялся.
    - Мама рассказывала, что все мы относимся к роду кошачьих, хотя к кошкам, на которых охотимся, не имеем никакого отношения.
    - Вы едите пойманных кошек? - спросил рысёнок.
    - Нет! - рассмеялся малыш. - Кошек мы не едим! И охотимся не для того, чтобы убить. Просто погонять кошку по двору, загнать на дерево, и смеясь наблюдать за тем, как она сидит на ветке, выгнув спину дугой, и угрожающе шипя.
    - Совсем как ты! - не удержался от улыбки малыш.
    Рысёнок хотел было что-то возразить, но промолчал. Не стал и малыш развивать эту тему, и спросил:
    - Что было потом?
    - Дедушка подобрался вплотную к дому, и, запрыгнув на широкий бревенчатый подоконник, заглянул внутрь. То, что он увидел, так потрясло его, что он кубарем скатился с подоконника, и со всех ног бросился бежать, позабыв про всякую осторожность. Он был настолько напуган, и ошарашен увиденным, что не мог думать ни о чём, кроме бегства.
    - Что он увидел там такого страшного? - удивился малыш. - В нашем доме нет ничего такого, что бы заставило зверя в ужасе бежать прочь.
    - Чучела!
    - Чучела? - не понял малыш. - Что за чучела?
    - Ты никогда не видел чучел? - недоверчиво спросил рысёнок.
    - Нет! - честно признался малыш. - Я даже не знаю, что это такое! А ты, видел чучело? - в свою очередь поинтересовался он.
    - Нет! - фыркнул рысёнок. - Но я знаю, что это такое!
    - И что же?
    - Тело убитого животного, набитое соломой, и выставленное на всеобщее обозрение! Вот что такое чучело!
    - Понятно! - сказал малыш. - Тогда я тоже видел чучела. На картинке, в книжке.
    - И что сталось с твоим дедушкой дальше?
    - Дальше? Да ничего особенного! Он благополучно убрался от страшного дома с чучелами убитых животных. Зарёкся появляться в тех краях, и перебрался сюда, где обитаем мы, его потомки.
    - Ты знаешь дорогу к человеческому жилищу? - спросил малыш, не надеясь на успех.
    - Что ты! - в ужасе затряс головой рысенок. - Я ничего не знаю о том, где оно находится. Единственное, что мне известно из рассказов отца, так это то, что идти до дома нужно несколько дней.
    - А дорога?
    - Что дорога?
    - Дорога проходит рядом с домом?
    - Про дорогу я знаю, но куда она ведёт, и откуда, мне неведомо. Дедушка всегда говорил, что от людей нужно держаться подальше. Что они существа злобные и коварные, и могут убить ни за что, ни про что.
    - Кто бы говорил! - возмутился малыш. - Не ты ли всего час назад вместе с матерью пытался убить меня? Или ты уже забыл об этом?
    - Извини! - потупил глаза рысёнок. - Мы не знали, что ты человек!
    - Тогда кто же?
    - Мы думали ты диковинный зверь пришедший с другого берега озера.
    - Ладно! - миролюбиво сказал малыш. - Я прощаю тебя за твоё невежество. Но ты должен мне помочь!
    - Что я должен сделать? - спросил рысёнок.
    - Только пообещай сначала, что не убежишь, если я тебя отпущу!
    Мгновение помедлив, рысёнок ответил:
    - Обещаю! Даю слово рыси!
    - Хорошо!
    Малыш осторожно опустил рубаху с рысёнком на землю. Спустя мгновение рысёнок твердо стоял на ногах, облизываясь, приводя свою шёрстку в порядок. Делал он это в точности, как кошка Чухва, когда ей удавалось вырваться из цепких рук малыша. Глядя на то, как рысёнок умывается, малыш не смог удержаться от улыбки.
    - Чего лыбишься? - подозрительно спросил рысёнок, невольно отступая на шаг в сторону.
    Его движение не осталось незамеченным для малыша.
    - Эй, ты обещал не убегать! - поспешил напомнить он.
    - Я и не собирался убегать!
    - Но ты отошёл в сторону!
    - Это так, ерунда. Просто камень попал под лапу, вот я и отодвинулся. Мы, рыси, своё слове держим! - гордо выпятил грудь рысёнок.
    - Так о чем ты хотел меня попросить? - сказал он.
    - Ты должен помочь мне найти папу. Моего папу!
    - А где твой папа? - удивился рысёнок.
    - Я думаю, что он где-то на окраине леса. Возможно, в той самой избушке, про которую рассказывал твой прадед. Папа попал в беду, и только я могу ему помочь!
    - Но я не знаю туда дороги! - в отчаянии воскликнул рысёнок. - Я тебе уже говорил об этом!
    - А твой папа знает? - спросил малыш.
    - Может и знает, но его нет дома! Он охотится где-то в глубине леса, и когда вернётся, неизвестно.
    - А твоя мама знает? - не унимался малыш.
    - Не знаю! Нужно у неё спросить!
    - Так пошли, спросим!
    - Ты шутишь?
    - Я похож на шутника?
    Оглядев малыша с головы до ног, рысёнок отрицательно покачал головой.
    - Нет. Не похож.
    - Тогда пошли!
    - Можно я пойду один? - попросил рысенок.  - Понимаешь, после того, что случилось здесь недавно, я сомневаюсь, что мама захочет тебя видеть, и, тем более разговаривать.
    - Понимаю! - ответил малыш. - Иди. Я буду ждать тебя здесь. И не забудь о нашем уговоре.
    - Я вернусь! Обязательно вернусь! - крикнул рысёнок, уже на бегу.
    Рысёнок скрылся из глаз, и малыш остался один. Дикий котёнок пришёлся ему по душе. Малыш верил, что он обязательно вернётся, причём очень скоро. Он чувствовал, что мама рысь кружит где-то поблизости от поляны боясь приблизиться, помня о человеке, о чём ей не давал забыть болезненно ноющий нос.
    Пока рысёнок общается с мамой, нужно с пользой потратить время. Малыш порядком проголодался, а обилие на поляне ягод, уже давно притягивало его взгляд.
    Встав на четвереньки, малыш неторопливо пополз по поляне, уничтожая ягоды оказавшиеся на его пути. Время для малыша летело незаметно. Он настолько увлёкся сладким процессом, что перестал обращать внимание на окружающий мир.
    Не заметил малыш и рысёнка, пулей вылетевшего из окружающих поляну кустов, и большими прыжками помчавшегося по поляне. Похоже, что и рысёнок не особенно следил за дорогой. В одной точке поляны их пути пересеклись. Человек и зверь стукнулись лбами, высекая из глаз искры.
    - Ты что, сдурел? - воскликнул малыш, потирая ушибленный лоб.
    - А что ты спрятался? - в свою очередь потирая ушибленное место ответил рысёнок. - Я тебя не заметил!
    - Я не прятался! - ответил малыш. - Я обедал!
    - Обедал? - удивился рысёнок, и с интересом осмотрелся по сторонам.
    - Что ты ищешь? - спросил малыш.
    - Как, что? - удивился рысёнок.  - Перья, шерсть, пух, кости в конце концов! Мне не терпится узнать, кем пообедал человек!
    - Никого я не ел! - сказал малыш.
    - Как, не ел? - удивился рысёнок. - Ты же сам, только что сказал, что обедал?
    - Да, обедал! Но никого не ел! Я питаюсь ягодами, смотри, если тебе это так интересно!
    С этими словами малыш сорвал очередную клубнику, и отправил её в рот, сопя и причмокивая. Видя с каким изумлением смотрит на него рысёнок, он сорвал ещё одну ягоду, и отправил её следом за первой.
    Следуя примеру малыша, рысёнок подцепил лапой ягоду, и отправил её в рот. Раздавил зубами. Мгновение спустя, скривившись, выплюнул обратно. А затем рысёнок, долго отплёвывался, засовывал в пасть лапу, словно пытаясь что-то оттуда достать.
    Наконец рысёнок закончил плеваться, и сказал:
    - Как вы, люди, можете есть такую гадость!?
    - Ничего это не гадость! - возразил малыш. - Очень даже вкусно!
    - Лучше бы ты ел мышей! - пробурчал рысёнок.  - Глядишь, и со мной бы поделился!
    - Что я, кошка, мышей есть! - воскликнул малыш.
    - Причем здесь кошка, не кошка? У тебя вон какие зубы!
    - И что тебе дались мои зубы? - спросил малыш.
    - А то! Если ты такой зубастый, значит ты хищник! А хищники питаются мясом, а не ягодами!
    - А разве вы, рыси, не едите ягод?
    - Едим. Но очень редко. Только в исключительных случаях. Обычно мы едим мясо.
    - А может у меня сейчас как раз тот самый, исключительный случай?
    - Значит, ты тоже любишь мясо!?
    - Конечно, люблю! Только ем его не сырым, как ты. А варёным, или жареным.
    - Я тоже ел жареное мясо. Один раз, и оно мне совсем не понравилось - сказал рысёнок.
    - Однажды, мы с мамой набрели на участок сгоревшего леса. Далеко отсюда. Мы тогда ушли дальше обычного. Я никогда раньше не видел сгоревшего леса, и скажу тебе честно, выглядит он ужасно!
    - Я тоже никогда не видел сгоревшего леса! - сказал малыш. - Если честно, то я и леса-то настоящего не видел до вчерашнего дня, пока не перебрался на этот берег.
    - Ага! Всё-таки я оказался прав! - воскликнул рысёнок. - Ты пришёл к нам с другого берега!
    - Я и не скрывал этого! На том берегу совсем нет леса, как нет леса в мире, в котором я живу. Ну, давай, рассказывай дальше про сгоревший лес.
    - А что рассказывать? Ничего хорошего он из себя, не представляет. Чёрные, покорёженные, и обугленные древесные стволы, скорчившиеся почерневшие листья, трава, превратившаяся в золу. Место настолько отталкивающее и зловещее, что первым порывом было бежать оттуда без оглядки.
    - И вы убежали? - продолжал допытываться малыш.
    - Убежали! Но не сразу!
    - Мама увидела на пепелище нечто, заставившее её ступить на наводящую ужас поляну. Заяц. Вернее то, во что он превратился попав в огонь. Пожар был там совсем недавно, земля еще не успела, как следует остыть.
    - Меньше минуты понадобилось маме на то, чтобы схватить обгоревшую заячью тушку, и примчаться с ней обратно, в спасительную зелень трав, под сень усыпанных листвой деревьев.
    - Вот тогда я и отведал жареного мяса, и мне оно совсем не понравилось! Слишком жёсткое, и безвкусное. Незадолго до этого мама поймала молодого зайчонка, и поделилась добычей со мной. Так вот, жареное мясо, не шло ни в какое сравнение с ним!
    - Я мог бы поспорить с тобой! - сказал малыш. - Но не буду! Это бессмысленно. Люди и звери слишком разные существа, поэтому и вкусы их расходятся практически во всём. Даже если мы и едим что-то общее, каждый предпочитает это делать по своему, кому как больше нравится.
    - Ты когда-нибудь ел зайца? - спросил рысёнок.
    - Не совсем зайца. Точнее это заяц, но он живёт не в лесу, а в специальных помещениях, где их разводят люди для собственных нужд.
    - И ты его ел жареным?
    - Конечно! С картошкой и сметаной.
    - А что такое картошка и сметана? Они тоже водятся в лесу? Это звери, или птицы?
    - Ни то, и ни другое. Это, это... Это такие растения! - не нашелся что ответить рысёнку малыш. И растут они только в мире, где живут люди.
    - Если хочешь, пойдём со мной! Я угощу тебя кроликом жареным с картошкой в сметане. Уверен, тебе это блюдо понравится! Пальчики оближешь1
    - Спасибо! Мне и в лесу живётся неплохо! Обойдусь как-нибудь и без картошки, и без сметаны.
    - Ну, как знаешь! Моё дело предложить!
    - Ну, рассказывай. Ты встретился с мамой, поговорил с ней?
    - Да, мы пообщались. Совсем недолго. Гораздо дольше пришлось объяснять ей, что со мной всё в порядке, что ты не обижал меня, и не причинил вреда.
    - Она знает дорогу к человеческому жилищу? Она проводит меня туда? - засыпал рысёнка вопросами малыш.
    - Она знает только общее направление.
    - Она укажет мне его? - с надеждой спросил малыш.
    - Конечно! - ответил рысёнок. - Мы с тобой пойдём вместе. Я буду указывать тебе дорогу! - гордо сообщил он.
    - Как же ты мне её укажешь, если ты сам не знаешь дороги? - удивился малыш.
    - Я буду идти по маминым следам, и приведу нас в нужное место.
    Малыш с сомнением посмотрел на рысёнка. Заметив его недоверчивый взгляд, тот продолжил:
    - Ты не смотри, что я такой маленький. Может быть, я ещё недостаточно хорошо охочусь, но следопыт отменный, и умею читать следы не хуже взрослых.
    - Долго нам идти?
    - К утру придём.
    - Куда придём? - спросил малыш.
    - К медвежьей берлоге. Там мы с тобой расстанемся. Избушка лесника находится дальше, но туда мы не можем идти. По негласной договоренности, медвежья берлога и территория за ней, принадлежит семейству медведей. На их землю мы не претендуем. Медведи слишком серьёзные противники, чтобы с ними не считаться. Поэтому мы придерживаемся достигнутых в незапамятные времена соглашений.
    - Но ты можешь не ходить туда! Я разговаривал с мамой. Она не против, чтобы ты остался жить с нами. Я научу тебя лазать по деревьям, охотиться на зайцев и мышей, а ты научишь меня обращаться с палкой.
    - Спасибо за предложение, рысёнок. Но я не могу остаться с вами. Мой папа попал в беду, и никто не может помочь ему кроме меня. Я должен идти!
    - Жаль! Но раз ты так решил, значит так тому и быть! Следуй за мной, и не отставай!
    - Подожди! - воскликнул малыш.
    - Что такое?
    - Ты знаешь, мы, люди, не видим в темноте. Вернее видим, но очень плохо. И я вряд ли увижу тебя, когда станет совсем темно.
    Присев на задние лапы, рысёнок, совсем как домашняя кошка, почесал лапой за ухом. Затем, приняв решение, поднялся, и сказал:
    - У тебя на шее есть верёвочка с болтающейся на ней непонятной штуковиной.
    - Да, есть, и что из того?
    - Привяжи верёвочку за мой хвост, и пойдём. Только постарайся не падать, иначе ты мне хвост оторвёшь!
    - Хорошо, я постараюсь. Но и ты не должен спешить. Не забывай о том, что ночью я почти ничего не вижу, и идти мне придется практически на ощупь.
    - Хорошо! Я буду стараться идти так, чтобы не ветви деревьев, ни кусты, не стали тебе помехой. Как же вы, люди, беспомощные ночью, смогли стать грозой всего леса?
    Так и зашагали они через ночь. Впереди невидимая взору мама-рысь, повсюду оставляющая свои метки. За ней детёныш рыси, с привязанной за куцый хвост верёвкой, за которую держался замыкающий эту невиданную процессию малыш.
    Они шли долго. Очень долго. Малышу показалось, что минула целая вечность, прежде чем они остановились. Так много и подолгу малыш ещё не хаживал. Ни дома, ни в его странствиях по чудному миру населённому говорящими зверями, птицами, и рыбами.
    Такой длинный переход без перерыва на отдых дался ему нелегко. Малыш едва волочил ноги, с трудом поспевая за своим невидимым в ночи провожатым. Если бы не верёвка привязанная к куцему хвосту рысёнка, малыш давным-давно остался бы один в полном неведомых опасностей ночном лесу. Верёвка не давала ему потерять проводника. Эта же веревка доставляла немало хлопот рысёнку, к хвосту которого она была привязана. Малыш всё чаще оступался, невольно замедлял шаг, и совершал иные действия, приводящие к тому, что невидимый в темноте рысёнок недовольно фыркал, мяукал, и шипел. И он был совершенно прав. Мало кому понравится если его, раз за разом, болезненно тянут за хвост. Рысёнок уже не раз мысленно обругал себя за то, что придумал такой способ похода через ночной лес. Но гордость не позволяла ему высказать переполнявшие его чувства вслух. Он вынужден был терпеть, стиснув зубы, недовольно корча свою уморительную мордашку.
    Небо над лесом начало розоветь, возвещая миру о начале нового дня, когда мучениям рысёнка пришел конец. Непроглядная ночная мгла уступила место рассвету. Вскоре стало достаточно светло, чтобы освободить рысёнка от опостылевшей верёвки.
    Последнюю сотню метров малыш прошёл довольно бодро, чему немало способствовало проснувшееся светило. Малыш чувствовал себя отлично, и готов был шагать вперед ещё и ещё, но, уставшие от долгого хождения ноги давали о себе знать. Грозя в случае не предоставления им отдыха, отказаться ему служить.
    Последние шаги дались малышу особенно тяжело. Если в ближайшие несколько минут они не добредут до берлоги, он свалится прямо там, где стоит. И никакие уговоры и увещевания не заставят его подняться.
    Погружённый в собственные мысли, малыш не заметил, как рысёнок остановился будто вкопанный, уставившись на что-то находящееся прямо перед ними. Сделав по инерции ещё пару шагов, малыш натолкнулся на рысёнка, и рухнул в траву, грозя придавить своим весом детёныша рыси.
    Но рысёнок оказался проворнее и расторопнее своего человеческого друга. Едва малыш начал падение на землю, как рысёнок мгновенно убрался с дороги, и отскочил в сторону от места его возможного падения.
    - Ты что, ослеп!? - завопил рысёнок когда малыш распластался на земле, широко раскинув руки.
    - Что такое, что случилось? - произнёс ошарашенный падением малыш.
    - Ты чуть не раздавил меня! Ты вообще видишь, куда идёшь? Или вы, люди, страдаете ещё и утренней слепотой?
    - Ничем мы не страдаем! Тебя я просто не заметил! Извини, задумался. Далеко еще идти?
    - Идти!? Мы уже пришли! Вот и берлога! Здесь заканчиваются наша владения, и начинаются владения медведей. Извини, но дальше мы с тобой не пойдём.
    - Спасибо и на этом! Дальше я как-нибудь доберусь и сам. А где же берлога, что это вообще такое? - спросил малыш, недоуменно озираясь по сторонам.
    - Да вот же она! - указал рысёнок лапой на поваленную сосну с вывороченными из земли корнями. Это и есть берлога.
    - Но я не вижу никакой берлоги! - воскликнул малыш. - Лишь лежащее на земле дерево с вывороченными корнями.
    - Берлога под корнями. Чтобы её увидеть, нужно подойти к дереву вплотную. Это что-то вроде большой норы вырытой в земле. - Ты знаешь, что такое нора? - с сомнением в голосе спросил рысёнок.
    - Конечно, знаю! Когда я был на другом берегу озера, мне довелось отдыхать в одной из нор, достаточно большой для того, чтобы там мог поместиться даже такой большой мальчик, как я. Эта нора, точнее берлога, тоже такая большая?
    - Я не знаю, в чьей норе ты прятался на том берегу. Но одно я с уверенностью могу сказать, медвежья берлога гораздо больше любой из нор вырытых каким-либо зверем!
    - Там не опасно? Я смогу там отдохнуть и немного поспать? Ты знаешь, рысёнок, я так устал этой ночью, что прямо валюсь с ног от усталости!
    - Охотно верю. Особенно если вспомнить, сколько раз ты пытался оторвать мне хвост!
    - Извини! Я не нарочно!
    - Я понимаю. А насчет берлоги я могу сказать тебе вот что. Сейчас это самое безопасное место в лесу!
    - А как же медведи? - спросил малыш.
    - Летом медведи в берлоге не живут!
    - А где они живут?
    - Где придётся. Всё лето они кочуют по лесу в пределах своих территорий, на которых кормятся, и охотятся.
    - И что, большие у них участки? - поинтересовался малыш.
    - Большие. У самок медведей участки поменьше, у самцов больше в несколько раз.
    - А кто жил в этой берлоге?
    - Медведица. Папа встречал её несколько раз, когда обходил дозором свои владения на предмет обнаружения чужака, осмелившегося вторгнуться на его территорию.
    - А как он узнал, что в ваших краях объявился чужак? - спросил малыш.
    - Очень просто! По запаху!
    - По запаху!? Но я вообще не чувствую никаких запахов, хроме аромата цветов и сосновой хвои!
    - Только и всего!? - удивился рысёнок.
    - Весь лес пропитан запахами. Их здесь сотни, даже тысячи! И каждый запах особенный и неповторимый! Как можно жить не различая запахов? Это же уму непостижимо!
    В волнении рысёнок начал расхаживать взад вперёд, подергивая куцым хвостом. В подобном волнении домашняя кошка хлестала бы себя хвостом по ногам. Рысь не могла этого сделать по вполне понятным причинам. Но волнение её было самым что ни на есть подлинным.
    - Вы, люди, плохо слышите, не видите ночью, и не различаете запахов. И всё же вы заставляете бояться себя весь мир! Как такое вообще возможно!? - недоумевал рысёнок.
    - Возможно! - ответил малыш. - Пусть мы, люди, плохо видим, слышим, и не различаем запахов. Но зато мы умеем делать машины, которые всё это отлично делают за нас. С их помощью мы можем видеть в темноте, слышать то, что недоступно даже самому чуткому звериному уху, и различать такие тонкости и нюансы запахов, о которых вы, звери, даже представления не имеете!
    - Твой папа нашёл чужака? - сменил малыш тему разговора, чтобы лишний раз не нервировать разволновавшегося рысёнка.
    - Нет. Не нашёл. Только неопровержимые доказательства его пребывания здесь. Чужак заметил отметки оставленные отцом на границе охотничьих угодий, и поспешил уйти.
    - Нам, зверям, совсем не нужно видеть противника, чтобы знать о нем всё. Достаточно одного запаха, чтобы узнать всё, что нас интересует.
    - И что сказал чужой запах твоему отцу?
    - Что чужак ещё совсем молодая рысь, не определившаяся с постоянным местом обитания, и активно ищущая его.
    - Прочитал и чужак отметки оставленные отцом, и убрался подобру-поздорову, не доводя дело до встречи с хозяином здешних мест, которая могла закончиться для него плачевно.
    - Если у тебя такой отменный нюх, скажи мне, берлога сейчас свободна? - спросил малыш.
    - Свободна! - ответил рысёнок. - Хотя совсем недавно там был медведь. Очень маленький медведь. Скорее медвежонок. И он был один.
    Сев на задние лапы рысёнок в растерянности почесал лапой за ухом.
    - Странно!
    - Что странно? - не понял малыш.
    - Да всё! Странно, что в берлоге в неурочное время живёт медвежонок. И ещё более странно, что он один.
    - А сколько их должно быть?
    - Папа рассказывал, что весной он встречал здесь медведицу. И она была не одна. С нею были три забавных пушистых шара с которыми папа мог бы легко справиться, если бы они не находились под постоянным, неусыпным присмотром матери.
    - С медведицей лучше не связываться, а если с ней медвежата, то лучше обойти её далеко стороной.
    - Почему? Мамы с маленькими детьми очень добры и дружелюбны, и позволяют всем любоваться своими малышами.
    - Возможно у вас, у людей, это так. У зверей всё наоборот. Ни одной матери не понравится чьё-либо внимание к её детям. Она постарается их либо спрятать, либо защитить. Медведица малышей прятать не станет. Она порвёт на куски любого, кто попадётся ей на глаза, и не важно, были ли в голове чужака планы относительно её детёнышей, или оказался поблизости чисто случайно.
    - Если чужак не уберётся от медведицы с медвежатами, ему не поздоровится. Медведь ударом лапы может отправить в мир иной даже самого большого зверя обитающего в лесу.
    - Так значит медвежонок здесь один? - переспросил малыш.
    - Да, один. Хотя непонятно, почему один, и что он здесь делает? Обычно медведи до самой зимы не возвращаются в свою берлогу. Да и с наступлением зимы могут не вернуться в место, где они коротали прошлую зиму. Если найдут другое место, которое им покажется лучше.
    - Но, этот медвежонок вернулся!?
    - Вернулся. И это странно! - вздохнул рысёнок.
    - Может он заблудился, или потерялся? - высказал предположение малыш.
    - Может быть. Но лично я не хочу расспрашивать его об этом! Мы, рыси, стараемся держаться от медведей подальше, как и от людей. Слишком они опасные, и непредсказуемые создания.
    - Если тебе это так интересно, спроси у медведя сам, когда он вернётся. А теперь извини, мне пора идти. Мама зовёт!
    Рысёнок резво развернулся и скрылся за ближайшим из кустов. Бесшумно, как настоящая кошка, которой он, собственно, и являлся, не смотря на своё высокомерие, и тщеславие.
    Простояв с минуту на месте, прислушиваясь к звукам проснувшегося мира, и не найдя в них ничего угрожающего, малыш зашагал вперёд. К берлоге. В надежде выспаться, и как следует отдохнуть. Пусть берлога это всего лишь большая нора под корнями сосны, но всё же это какое-никакое убежище, укрытие от посторонних глаз.


    Медвежонок

    Берлога внутри оказалась гораздо более привлекательной, чем это можно было предположить будучи снаружи. Внутри царил уютный полумрак. Глаза малыша быстро привыкли к темноте, и он рассмотрел внутреннее убранство медвежьей норы.
    Нора, что надо! Малыш мог ходить в полный рост, не опасаясь набить шишек об потолок и стены. И это не удивительно. Насколько он знал из книжек, которые ему читал папа, картинки из которых он любил рассматривать, медведи гораздо больше людей. А если учесть, что берлога рассчитана на несколько медведей, пусть и маленьких, то и размеры ее соответствующие.
    Основным отличием медвежьей берлоги от норы сурка были размеры. Но не только. Берлога была устлана листьями, травой и мхом, создающими мягкий ковер, достаточно удобный, чтобы расположиться на нём с максимальным комфортом.
    Отойдя подальше от входа, малыш подгрёб под себя побольше сухой травы и листьев, и вытянулся на импровизированном ложе. Подложил руки под голову, свернулся калачиком, и закрыл глаза. В углу берлоги, далеко от входа, он был не заметен для посторонних глаз, рискнувших заглянуть в святая святых, медвежье логово.
    Не прошло и минуты, как малыш крепко спал, слишком уставший, чтобы реагировать на внешние раздражители.
    Он не слышал, как в берлогу вошёл медвежонок. Осторожно, поводя носом из стороны в сторону. Не обнаружив ничего подозрительного, молодой медведь устроился в противоположном от малыша углу. И вскоре его молодецкий храп сотрясал внутренности берлоги до самого основания.
    Совсем недавно медвежонок искупался в протекающем через лес ледяном ручье, и простыл. Его нос был забит, он чихал и кашлял, перемежая всё это с храпом. Со стороны могло показаться, что в берлоге находится не один медведь, а, как минимум, трое. Настолько много он издавал самых разнообразных звуков.
    Медвежий храп, сопровождающийся сопением и причмокиванием, разбудил малыша. Он бы с удовольствием поспал бы ещё часок-другой, но раздающиеся в берлоге звуки, исключали такую возможность. Малыш проснулся, прислушался, и испуганно открыл глаза. На мгновение ему показалось, что его окружает целая дюжина медведей, весьма обозлённых вторжением в их дом. Что вот-вот они всем скопом набросятся на него, и ничто, никакое чудо, не сможет его спасти.
    Испугавшись, малыш инстинктивно коснулся груди, на которой покоилась его заветная дудка, оружие не имеющее равных в этом мире, от которого нет иной защиты, кроме врожденной глухоты. Но, почему-то малыш был уверен, что подобного врождённого уродства, столь частого у людей, в животном мире просто не может быть. Слух у зверей является наиважнейшей составляющей их жизни, без которого, и жизни никакой не будет. Если и рождается в животном мире подобный уникум, то погибает в первые же дни жизни, становясь чьей-нибудь добычей.
    Малыш был уверен, что обступившие его со всех сторон медведи глухотой не страдают. И что стоит ему дунуть в заветную трубу, то они, прежде чем обратиться в паническое бегство, продемонстрируют ему ту самую болезнь, которой славится медвежье племя, из-за которых она и получила своё название. Медвежья болезнь.
    Папа рассказывал, что если медведя как следует напугать, то он задаст такого стрекоча, что никто не сможет за ним угнаться. Но, перед тем, как взять с места в карьер, он навалит такую кучу, что испугавшему медведя зверю, или человеку, останется лишь задохнуться от смрада его дерьма.
    Перспектива оказаться в эпицентре газовой атаки, малыша не прельщала, как и возможность быть съеденным, или покалеченным. При подобном раскладе малыш выбирал первый вариант, рассчитывая выскочить из берлоги следом за медведями, едва их задний выхлоп спровоцированный рёвом трубы, придаст им должное ускорение. Если он и попадёт в смрадную струю, то только по касательной.
    Сжав дудку в руке, малыш настороженно прислушался к царящей в берлоге какофонии звуков. Среди них он различил храп, кашель, сопение, и какое-то невнятное бормотание. И все эти звуки доносились из противоположного конца берлоги. И, судя по всему, издавало их одно существо.
    Малыш вспомнил рассказ рысёнка о медвежонке, вернувшемся в берлогу вопреки общепринятым в медвежьем роду правилам.
    Спустя ещё минуту он смог рассмотреть источник невероятного коктейля звуков, разбудившего его, не давшего досмотреть интересный сон.
    Это действительно был медведь. Точнее медвежонок. Совсем ещё маленький. Медвежат малышу однажды доводилось видеть. Пару месяцев назад в их небольшой городок пожаловал кочующий по необъятным просторам страны зоопарк, сделав в нём остановку на несколько дней, к неописуемой радости взрослых, и детей. Особенно детей, что воочию могли лицезреть диковинных животных, о которых прежде знали лишь из книжек, и кино.
    Малыш тогда долго не отходил от клетки, в которой находились такие смешные, и забавные медвежата. Малыша так и подмывало погладить их по шёрстке, но ограждения и прутья решетки клетки, препятствовали такому поступку. Да и суровый взгляд медвежьей мамки удерживал на расстоянии желающих поближе познакомиться с ее детенышами.
    Ещё раз оглядевшись по сторонам, и прислушавшись, малыш не обнаружил ничего, что могло насторожить его. Обычные звуки летнего леса приглушенные подземным убежищем, но всё же достаточно различимые. Медвежонок был один. Нигде поблизости не ощущалось присутствие его родни, и грозной мамаши.
    Рысёнок оказался прав! Медвежонок действительно был один, и он мирно спал в противоположном от малыша углу берлоги, не подозревая об его присутствии. И это было очередной странностью. Слишком много странного и непонятного для одного медведя. И то, что он один, и что обретается в берлоге в неурочное время, и что не учуял малыша при отличном обонянии, которым хвастали все звери волшебного мира. Хотя, причину последнего можно было предположить с большой долей уверенности. По-видимому косолапый простыл и заболел, и у него напрочь отбило нюх, вместе со вкусом.
    Это малышу было знакомо. Даже очень. Не сказать, что он рос болезненным мальчиком, но простужаться ему приходилось довольно часто. И простуда была разной. От лёгкой, с соплями и лёгким покашливанием, до самой тяжелой, с заложенным носом, ушами, и болезненным кашлем выворачивающим наизнанку. Тогда и он во сне хрюкал и сопел, и только капли, которые мама закапывала в нос перед сном, давали ему возможность уснуть. Вдобавок ко всем этим неприятностям добавлялось и полное отсутствие вкуса, что очень раздражало малыша. В это время ему было одинаково невкусно есть и противную кашу, и любимую колбасу. Ни запаха, ни вкуса, безвкусная жвачка годная лишь на то, чтобы набить брюхо и погасить чувство голода.
    Интересно, где косолапый умудрился простыть? На улице лето, тепло и солнце. За всё то время, что малыш пробыл в этом невероятном мире, на небе не было ни единой грозовой тучки, могущей сулить дождь. Значит, промокнуть от дождя и простудиться медвежонок не мог. Искупаться в озере и заболеть? Вряд ли. Малыш искупался в озере вместе с одеждой, и ничего, даже не чихнул. Как можно простудиться в воде больше похожей на парное молоко? Конечно, вариант был. Намокнуть, а потом мчаться во весь дух, чтобы ветер в лицо, и свист в ушах. Но глядя на смешной пушистый комочек, трудно было заподозрить его в беговых отличиях.
    Конечно, медведи умеют бегать, это малыш знал от папы. В случае необходимости они могут развить такую скорость, на которую не один человеческий бегун претендовать не может. Но делает это медведь в исключительных случаях, к которым купание в озере никак не отнесёшь. И бегают медведи с такой потрясающей скоростью лишь на короткие дистанции. Достаточно для того, чтобы напасть на добычу, или прогнать прочь чужака, могущего представлять опасность для медвежьего семейства.
    Вряд ли смешной увалень посапывающий и похрюкивающий в глубине берлоги, способен быстро бегать. Глядя на нескладную фигуру медведя, малыш вообще сомневался, что её обладатель знаком с таким физическим упражнением, как бег. Да и озеро, от которого начал свой путь через лес малыш, находится слишком далеко от медвежьих владений. И если взрослый медведь мог позволить себе безбоязненную прогулку к озеру, то о медвежонке этого сказать было нельзя. Он был ещё слишком маленьким для того, чтобы бродить по чужим, заповедным местам. Взрослая рысь, или волк, вполне могли задрать маленького медвежонка.
    Иных способов простудиться, малыш не знал. Значит, о причинах простуды следует спросить самого медвежонка, когда тот проснётся. Будить его не стоило. В памяти малыша были слишком свежи рассказы отца о знаменитой медвежьей болезни.
    Он подождет, пока медвежонок проснётся, и поговорит с ним. Малыш был уверен, что они найдут общий язык. Малыши всегда находят общий язык друг с другом, насколько бы разными они не были.
    Спать расхотелось. Малыш перебрался поближе к выходу из берлоги, и, нагребя под голову побольше веток и травы, устроился там глядя на небо, которое уже не было голубым и безоблачным, как все эти дни. Там, в небесной канцелярии определённо что-то намечалось. Причем в авральном порядке.
    Прежде малышу никогда не доводилось видеть того, как всё меняется буквально в считанные минуты. В городе он привык к неспешному движению туч. Когда они ползут еле-еле, словно раненые черепахи, и на то, чтобы полностью закрыть небо пеленой дождевых туч, у них уходит несколько часов. Здесь события разворачивались настолько стремительно, что у малыша захватило дух. В считанные минуты небо из голубого, превратилось в свинцово-чёрное, яркий, солнечный день, в промозглый, серый вечер.
    Сверкнула молния, оглушительно громыхнул гром. Малыш подпрыгнул на месте от неожиданности. Безмятежно спящий медвежонок подпрыгнул прямо во сне, и оконфузился, даже не заметив этого. Как не старался малыш избежать последствий медвежьей болезни, сделать этого ему не удалось. И хотя причиной её наступления стал не он, результаты этой болезни от этого пахли не менее дурно.
    После приключившегося с медвежонком конфуза, первым побуждением малыша было убраться из берлоги, пока удушающий смрад медвежьих испражнений не добрался до его, не отягощенного простудой носа. Но брошенный взгляд на творящееся снаружи, остудил его порыв.
    Там, снаружи, сверкало и грохотало беспрерывно. Казалось, планета сошла с ума, небо с землёй сошлись в каком-то диком, безумном сражении.
    А затем разверзлись хляби небесные, и на исхлёстанную молниями землю обрушился ливень. Такой плотный, что малышу казалось, будто это не дождь, а сплошная водная стена накрыла землю.
    Шум дождя, грохот грома, создавали невероятный звуковой фон. О том, чтобы поговорить, не могло быть и речи. Хотя разговор назрел, и уже давно. Медвежонок, проснувшийся и обделавшийся одновременно с первым, самым мощным и неожиданным раскатом грома, давно заметил малыша, расположившегося напротив входа. Медведь определенно его боялся. Хотя, возможно, боялся вовсе не его, а небесного грохота, и огненных стрел слетающих с небес на землю. Как бы то ни было, но медведь не решался бежать из берлоги. Тем более, чтобы выбраться оттуда, ему нужно было проскочить мимо малыша.
    Бежать медвежонок не рискнул. Он забился в угол берлоги, сжавшись в большой пушистый комок, и неотрывно следил оттуда за малышом, готовый обратиться в бегство при любом его движении. Хотя, куда ему бежать, было непонятно. Берлога не имела иного входа, кроме того, возле которого расположился малыш, наблюдая за непогодой. С улыбкой малыш подумал о том, что ещё несколько минут назад поражался климатом волшебной страны, не знающей таких неприятных вещей, как дождь.
    Дождь малыш не любил. Ведь дождь для него означал отказ от улицы. Мама с папой никогда не водили его гулять в дождь. Не гуляли в дождь и другие малыши. И в садике, во время дождя прогулки отменялись. Они вынуждены были оставаться в группе, играть с игрушками, глядя на льющиеся за окном водяные струи. Когда заканчивался дождь, их продолжали держать в садике вплоть до прихода родителей, или старших братьев, и сестёр.
    Обычно за малышом приходила Маша. Забирала его по дороге из школы домой. Наспех одевала, и тащила за руку к трамвайной остановке. А ему так хотелось попрыгать по оставшимся на асфальте после дождя лужам. Но его попытки зайти в лужу пресекались на корню. Малышу оставалось лишь торопливо перебирать ногами, чтобы успеть за сестрой. Да с завистью наблюдать за счастливцами, которым удалось удрать от опеки взрослых, и радостно резвиться в луже. Прыгать, и хохотать от души.
    Интересно, подумал малыш, в лесу бывают лужи? После такого сильного дождя лужи обязательно будут! На асфальте точно. А на земле? Если ему повезёт, то он вволю попрыгает по лужам, когда дождь кончится.
    Словно подслушав его мысли, дождь начал стихать. Он уже не был таким мощным и непроглядным, как в самом начале. Это был уже не тропический ливень, а обычный дождь, которых малыш в своей жизни повидал немало. Не стало молний и грома, сплошная пелена туч оказалась разорванной, и из-за неё то и дело проглядывало ослепительное светило. Шум снаружи стих, уступив место размеренному журчанию воды.
    Можно было и поговорить. Малыш отвернулся от входа, и бросил взгляд на медвежонка. Тот пребывал всё в той же сосредоточенно-напряженной позе, не сводя с малыша настороженных глаз. Глаза зверя буравили его. Малыш чувствовал их остроту, даже находясь спиной к медведю. Медвежонок его боялся. Так его не боялся никто из встреченных им зверей. Причину подобной боязни ему еще предстояло выяснить.
    - Здравствуй, медвежонок! - сказал он.
    Ответом малышу было настороженное молчание. Медвежонок по-прежнему был нем и неподвижен в своём углу. Он только ещё сильнее сжался, став ещё меньше в размерах. Когда малыш заговорил с ним, медвежонок дёрнулся, как от удара.
    - Здравствуй, медвежонок! - повторил малыш. - Не бойся, я тебя не обижу! Я тоже маленький, как и ты, а зовут меня Малыш.
    Медвежонок сглотнул, сверкнул глазами, и ответил:
    - Неправда! Ты не малыш! Ты человек!
    И снова медвежонок сжался, с опаской поглядывая на него.
    - Это правда! Я человек! А если точнее, человеческий ребёнок. И зовут меня Малыш!
    - А тебя я знаю! Ты медвежонок, и тебя наверняка зовут Мишка!
    - Ну, вот еще! - пробурчал он. - Никакой я не Мишка! Я медведь! Большой медведь! Правда, ещё совсем маленький! - со вздохом добавил он.
    - И как зовут большого медведя?
    - Мама звала меня Медвежонок!
    - А сейчас она не зовет тебя медвежонком? Ты вырос и стал медведем?
    - Нет, я еще маленький, и я медвежонок!
    - Правда, что ты меня не обидишь? - спросил он.
    - Конечно правда! Я тебя не обижу! - ответил малыш.
    - Поклянись!
    - Клянусь!
    Медвежонку явно стало легче. Это было видно по тому, как он расслабился, более не напоминая сжатую пружину, которой он был последние полчаса.
    - Что ты здесь делаешь? - спросил малыш.
    - Как, что? - удивился медвежонок. - Я здесь живу!
    - Но ведь вы, медведи, летом не живете в берлоге!
    - Да. Не живём. Летом мы кочуем по лесу, собираем ягоды и грибы, ловим насекомых и ящериц, нагуливаем жир. Спим, где придётся, потому, что бояться нам, медведям, нечего. Когда мама рядом!
    При воспоминании о маме, голос медвежонка дрогнул, и он кончиком лапы смахнул с глаз набежавшую слезу.
    - Почему ты здесь один? Ты заблудился? Где твои мама и папа, братья и сёстры? - засыпал малыш медвежонка вопросами.
    - Я не заблудился. И не потерялся. Своего папу я никогда не знал, а мамы, как и брата с сестрой, больше нет.
    Медвежонок прижал лапы к лицу и тихонько заплакал, больше не пытаясь скрыть слёз. Малыш не мешал ему, не донимал с расспросами. У медвежонка горе. Пускай выплачется, ему станет легче, и они смогут поговорить.
    Спустя пару минут медвежонок утёр заплаканную мордашку, и заговорил.
    - Папа у меня был. Определённо был. Иначе, как бы я появился на свет? Мама рассказывала нам о нём, в непогожие, дождливые дни. Когда приходилось подолгу просиживать в какой-нибудь пещере, расщелине между камнями, или спрятавшись между корнями поверженного временем лесного исполина.
    Мы, малыши, дождливых дней совсем не замечали. Для нас они были в радость. Потому, что весь день мы были с любимой мамой. Лежали в каком-нибудь темном углу, зарывшись с головой в её тёплый, пушистый мех. Нам было тепло, уютно, и спокойно. И никакие природные катаклизмы нам были не страшны. В непогоду мы питались только материнским молоком, которое было таким вкусным, жирным и питательным. Ничто не могло сравниться с ним по вкусу. И хотя мама научила нас есть грибы и ягоды, личинок, насекомых, и даже мясо зверей, ничто не шло ни в какое сравнение с её молоком.
    Вспомнив о материнском молоке, которого он лишился, медвежонок мечтательно закрыл глаза, и причмокнул. Он так и продолжал сидеть с закрытыми глазами. Малышу пришлось вернуть его с небес, на которые он мысленно воспарил, на землю.
    - Так что там с твоим папой? - спросил он.
    Медвежонок открыл глаза и недоуменно воззрился на него, пытаясь сообразить, что хочет от него этот назойливый, маленький человек.
    - Что твоя мама рассказывала про папу? - продолжал настаивать малыш.
    - Да ничего особенного! - ответил медвежонок. - Они встречались совсем недолго. А потом расстались. Мама прогнала его. И где он теперь обретается, никто не знает. Я его никогда не видел!
    - А ты хотел бы увидеть своего папу? - спросил малыш.
    На мгновение медвежонок задумался.
    - Нет! Не хотел бы!
    - Почему? - удивился малыш. - Это же папа!
    - Мама говорила, что нам, малышам, следует держаться подальше от взрослых медведей. Они могут обидеть медвежат, покалечить, и даже убить!
    - Но это же твой папа!
    - Всё равно. У нас, у медведей, не существует тесных семейных уз. Медведь встречается с медведицей только в определённое время, один раз в 2-4 года. На небольшой срок. Поэтому ни о каких привязанностях не может быть и речи. Проведя вместе совсем немного времени, они расстаются.
    - Так случилось и в нашей семье. Мама прогнала папу, и осталась одна, нося нас в себе.
    - А почему она прогнала папу?
    - Мама говорила, что так было нужно. Медведи существа очень ревнивые, медведица должна принадлежать только одному, а не нескольким. И поэтому появление малышей на свет медведь бы воспринял враждебно, и попытался бы их убить при первой же возможности.
    - Чтобы сохранить нам жизнь, мама прогнала его, и после нашего рождения продолжала нас оберегать от опасности, которая, в первую очередь, угрожала нам от взрослых медведей.
    - Значит ты никогда не видел папу? - спросил малыш.
    - Никогда! - ответил медвежонок.
    - И не хотел бы его увидеть?
    Медвежонок снова задумался.
    - Наверное хотел бы. Но только издалека, чтобы он не дрался.
    - А когда ты родился? - спросил малыш. - И где?
    - Я родился в берлоге. Зимой. Когда мама ещё спала. Но даже тогда мы чувствовали себя в безопасности. Вход в берлогу был занесён снегом, и ни одна живая душа не знала о нашем существовании.
    - Это были самые лучшие дни в моей жизни! - сказал медвежонок. - Вокруг тишина, в берлоге тепло. Мамины пушистые бока согревают меня, брата, и сестру, а груди её полны божественно-вкусного молока, которого в те благодатные дни мы наедались от пуза.
    Проснулась мама гораздо позже нас, когда мы, уже прозревшие, вовсю лазали по берлоге, производя свои самые первые в жизни исследования. А потом мы, ведомые мамой, выбрались наружу.
    Солнечные лучи ослепили нас, заставили зажмуриться, и нырнуть в спасительный сумрак берлоги. Но долго нам там отсиживаться не пришлось. Лёгкими шлепками мама выгнала нас наружу. И мы принялись изучать мир, который показался нам невероятно огромным после ограниченного пространства берлоги.
    Мы бродили с мамой по лесу, и всё время она нас учила. Отличать съедобное от несъедобного, хорошие запахи от плохих. Учила распознавать следы, обороняться, и нападать. Всё, что я знаю, и умею, я получил от мамы за те несколько месяцев, что мы были вместе. Жаль, что учеба закончилась так быстро, и так печально. Я ещё не всему успел научиться, многого ещё не знаю.
    - Глядя на тебя, я никак не могу взять в толк, почему ты, по виду человек, пахнешь как рысь? Мама сумела бы объяснить мне это, но её нет рядом, и уже никогда не будет! - всхлипнул медвежонок.
    - Я тоже могу объяснить тебе это! - сказал малыш. - Всё очень просто. До того, как оказаться в берлоге, я много времени провёл с рысью. Совсем ещё маленькой рысью! - поспешил добавить малыш, видя, как напрягся его пушистый собеседник.
    - Ты что, испугался? Я думал вы, медведи, не боитесь рысей!
    - Да! Не боимся! Но только когда мы большие. Маленького медвежонка всякий может обидеть, когда мамы нет рядом. И рысь, и волк, и даже лось!
    - Не бойся! Я человек, а не рысь! Просто мы пробыли вместе целую ночь, и к тому же я держал рысь на руках. Точнее она была завернута в рубашку, которую я потом надел на себя. Но я не чувствую никакого запаха рыси!
    - Вы, люди, бесчувственные! - сказал медвежонок.  - Я, даже простуженный, с заложенным носом, чувствую исходящий от тебя запах. С таким запахом ты можешь смело путешествовать по лесу ближайшие несколько дней. Запах одного из самых страшных лесных хищников отобьёт у кого угодно охоту приближаться к тебе, а твой необычный вид отпугнёт их похлеще запаха!
    - И что, я теперь постоянно буду пахнуть рысью, и все будут принимать меня за неё? - удивился малыш.
    - Через пару дней запах выветрится, и ты будешь пахнуть тем, кем и должен. Человеком. И скажу тебе честно, человеческий запах в этой части леса еще более пугающ, нежели запах большой лесной кошки!
    - Тебе доводилось встречаться с людьми? - спросил малыш.
    - К несчастью, да!
    - Почему к несчастью?
    - Мама рассказывала нам, что встреча с человеком не сулит ничего хорошего. И что нужно бежать без оглядки если встретишься в лесу с человеком. Мама была уже не молодой. Она многое повидала на своем веку, о многом знала не понаслышке. В том числе и о людях, чей дом находится на границе наших владений.
    - Ты видел этот дом? - затаив дыхание спросил малыш.
    - К несчастью, да! - со вздохом ответил медвежонок.
    - Почему к несчастью!?
    - Потому, что именно с посещения человеческого дома, начались все наши несчастья, приведшие к тому, что я оказался один в этой берлоге, лишившись мамы, и брата с сестрой.
    - Расскажи мне об этом, пожалуйста! - попросил малыш.
    Медвежонок вздохнул собираясь с мыслями.
    - Это случилось месяц назад. К тому времени мы провели на поверхности уже достаточно много времени. Многое повидали, многому научились. Побывали в самых укромных местах нашей охотничьей территории, запретной для чужих. Настал черед проинспектировать границы. На предмет обнаружения чужаков, рискнувших нарушить запрет. Да и просто для того, чтобы мы, малыши, знали черту, за которую нам запрещено заходить без крайней необходимости.
    - Человеческое жилище находится на границе наших владений. По рассказам матери, это самое опасное место в лесу, от которого нужно держаться подальше. А если оказался там по воле случая, или слепого рока, то нужно быть предельно внимательным и осторожным, чтобы не попасть в беду.
    - Люди пахнут бедой. Так нас учила мама. Но мы, как ни вытягивали носы, не могли уловить никаких тревожных запахов. Лес пах, как и всегда, мириадами запахов, многие из которых были нам уже знакомы. И они не представляли для нас опасности.
    - Мы подошли к человеческому жилищу достаточно близко, чтобы наблюдать за ним. Но нам и в голову не могло прийти, что дом тоже может наблюдать за нами! Мы вели себя беспечно, не чувствуя опасности. И только наша многоопытная мама не разделяла всеобщего благодушия. В отличие от нас, она заметно нервничала, что было видно по её движениям, резким и порывистым. По тому, как она вертела головой по сторонам, выискивая неведомую опасность, и жадно втягивала ноздри, пытаясь эту опасность обонять.
    - Она нервничала, и тому была причина. При подходе к человеческому жилищу ветер дующий в лицо, изменил направление, и теперь нес запахи не к нам, а от нас. И поэтому медведица никак не могла понять, есть ли в доме люди, или нет.
    - Люди не живут в доме постоянно? - спросил малыш.
    - Нет. Мама рассказывала, что когда-то давным-давно, в доме постоянно жил человек, который называл себя лесником. Наверное потому, что большую часть жизни он проводил в лесу. В этой избушке, изредка отлучаясь из неё, чтобы сходить в ближайший городок за провизией.
    - А потом он возвращался с мешком за плечами? - удивился малыш. - И далеко его избушка от города?
    - Уходил из дома вовсе не значит, что он шёл пешком. Сколько от человеческого жилища до города, я не знаю. Думаю, что далеко. Никто в нашем роду никогда не видел города. И не хотел видеть. Оказаться в городе, значит оказаться в плену, из которого нет возврата.
    - Значит, он не уходил, а уезжал? И на чём же? На лошади?
    - А что такое лошадь? - спросил медвежонок.
    - Лошадь это такое животное. С длинными ногами, и густой гривой. Лошадь любит сахар и хлеб, которые протягиваешь ей на ладошке. А ещё она любит жевать траву, которую может щипать весь день, если ей не мешать. А ещё папа рассказывал, что лошади любят овёс, которым их кормят люди.
    - Мы, медведи, тоже любим овёс! Мама водила нас на овсяное поле, затерянное среди столетних деревьев. Это поле никому не принадлежит. Вернее принадлежит нам, медведям, куда мы частенько наведываемся, чтобы полакомиться этим изысканным блюдом.
    - Откуда в лесу взялось овсяное поле? - удивился малыш. - Оно ведь не могло появиться само собой!
    - Конечно, не могло. Оно появилось там стараниями человеческих рук.
    - Откуда в такой глуши могли взяться люди? Зачем им овсяное поле за многие мили от города, в дремучем лесу? - недоумевал малыш.
    - Людям живущим в городе это поле было ненужно. Они даже и не знали о его существовании. Если оно кому-то и было нужно, то только одному человеку, тому, что постоянно жил в лесу.
    - Ты имеешь в виду лесника?
    - Да. Лесника. Но только не нынешнего, а другого, жившего в этих местах задолго до него.
    - Почему ты думаешь, что другого?
    - Нынешний лесник полем не пользуется. Не ухаживает за ним, и не собирает урожай. Овсяное поле долгие годы стоит заброшенным и неухоженным. Урожай собираем мы, медведи, да разнообразные пичуги, которых в лесу не счесть. Вкупе с вездесущими грызунами, обитающими на земле, и в древесных кронах.
    - Нынешний лесник знает о существовании овсяного поля?
    - Знает. И даже иногда бывает там. Но только не для того, чтобы полакомиться вызревающим овсом.
    - А для чего?
    - Он ходит туда охотиться. Лесник любит покушать, и любители овса зачастую оказываются трофеями на его обеденном столе.
    - Как рассказывала мама, последний раз лесник подкараулил там кабана. Большого, матёрого вепря. Зверюга оказался огромным, леснику стоило немалых усилий дотащить свою добычу до избушки.
    - Как она узнала, что это был кабан? По запаху?
    - Нет. Это случилось на овсяном поле задолго до нашего появления там. Недели за две, не меньше. Никакой запах, даже самый стойкий не может держаться так долго. Даже такой острый запах, как аромат крови, которой там было пролито немало, выветрился задолго до нашего появления.
    - А как же твоя мама узнала обо всём, что случилось там, если даже и запаха не осталось? - удивился малыш.
    - Многое могут рассказать и следы. Следы кабана, и человека. Причем следы зверя обрываются там, где он встретился с человеком, следами которого истоптано всё вокруг.
    - И что там случилось? - спросил малыш.
    - Человек сидел в засаде за поваленным деревом на краю овсяного поля, и ждал.
    - Он ждал кабана?
    - Вовсе нет. Он ждал любого зверя любящего овес, и его сочные стебли. Подобных любителей в лесу превеликое множество, и большинство из них представляют интерес для человека. Как гастрономический, так и чисто шкурный.
    - Что значит шкурный? - не понял малыш.
    - Это когда человек убивает зверя не для того, чтобы съесть, а чтобы снять с него шкуру, и использовать её дальше в своих целях. Если бы на овсяное поле пришла рысь, то человек прикончил бы её исключительно ради шкуры. Люди рысей не едят, но их шкуры у людей в цене.
    - Но, большинство зверей человек использует в пищу. Некоторых и в пищу, и на шкуру. Если бы человеку попался медведь, или заяц, то он бы праздновал удачу вдвойне. Ведь это и мясо, и ценный мех.
    - Кабан, или лось, ценны для человека как источник мяса, огромного его количества.
    - Я не знал, что кабаны любят овёс! - сказал малыш.
    - Любят! Ещё как любят! Вот только ведут себя на поле по-свински! Свиньи, они и есть свиньи, хоть и гордо именующие себя кабанами. Не столько съедят, сколько истопчут и изломают. После посещения кабаньим семейством овсяного поля, его невозможно узнать! В нём образуются просеки, и огромные проплешины поваленного и вытоптанного овса там, где порезвилась свинская семейка.
    - Кабаны дурно воспитаны. Очень грубые, и агрессивные твари. Даже медведь, не боящийся в лесу никого и ничего, не станет лишний раз связываться с вепрем. Особенно если вепрь не один, и ведет за собой все свое многочисленное семейство. Заметив врага вепрь теряет рассудок. Его глаза наливаются кровью, с клыков клочьями начинает слетать пена, а копыта принимаются яростно рыть землю. Несколько мгновений кабан стоит на месте яростно раздувая ноздри, налитыми кровью глазами уставившись на противника, осмелившегося заступить ему дорогу. А затем кабан срывается с места, и низко пригнув голову, мчится вперёд, чтобы протаранить врага, распороть брюхо клыками торчащими из пасти, и загибающимися вверх. Нужно обладать немалой сноровкой, чтобы успеть вовремя убраться с его пути, и недюжинной силой, чтобы успеть одним ударом переломить хребет взбесившейся твари.
    - Мы, медведи, ненавидим кабанов, и при случае не упускаем возможности прикончить кого-нибудь из их зловредного племени. И дикие свиньи отвечают нам взаимностью, и всегда атакуют увидев медведя. И не всегда медведю удаётся выйти победителем из скоротечной, отчаянной схватки. Иногда победу празднует кабан. Особенно если его противник ещё слишком молод и неопытен, или наоборот, слишком стар, и потерял былую силу и сноровку.
    - А на человека кабан нападает? - затаив дыхание спросил малыш.
    - Конечно! Кабан нападает на всё, что шевелится, если это, по его мнению, может представлять опасность для его семейства.
    - И как же человек справился с этим монстром?
    - Да как обычно это делают люди. Из засады. Кабан и понять ничего не успел, как для него всё было кончено. У людей есть очень страшное оружие, против которого бессильны острые когти, крепкие зубы, и толстая шкура. У человека есть ружьё, способное убить на расстоянии любого зверя, от самого крохотного, до имеющего исполинские размеры.
    - Человек заметил вышедшее на овсяное поле из лесной чащобы свинское семейство. Пропустил вглубь поля, где они принялись пировать по своей свинячьей традиции, вытаптывая всё вокруг. Человек с самого начала держал их на прицеле, и ждал, когда свиньи подойдут поближе, чтобы выстрелить уже наверняка. Одним выстрелом покончить с вепрем, убить его, а не ранить. Раненный вепрь во сто крат опаснее. Он умрёт, но перед этим обязательно поквитается с обидчиком, кем бы он не был. Спастись от его гнева можно только воспарив в небо подобно птице, или на ближайшую сосну, что для человека сделать совсем непросто.
    - Теоретически это сделать вполне возможно, на практике, едва ли. Времени не хватит. Кабаны обладают феноменальным чувством направления. Кабану совсем необязательно видеть человека, чтобы знать, откуда прилетела пуля. Вепрь мгновенно кидается на выстрел, и у человека на жизнь остаётся всего несколько секунд.
    - Но ведь лесник убил кабана!?
    - Да. Конечно. С первого выстрела. Попал кабану прямо в глаз. Огромный, косматый лесной монстр умер мгновенно, не успев понять, что произошло. Но это поняла пасущаяся на овсяном поле свинская семейка. Услышав выстрел, свиньи сломя голову кинулись в лес. Не разбирая дороги, сокрушая всё на своём пути. Спустя минуту их и след простыл, и только застывшее в луже крови тело свинского вожака, напоминало о недавнем их здесь присутствии.
    - Мама сказала, что мы можем до конца лета безбоязненно ходить на овсяное поле, не опасаясь нарваться на этих грубых, и агрессивных тварей.
    - Почему?
    - Кабанам понадобится время, чтобы забыть пережитый здесь ужас. Да и проблем в свинском семействе с гибелью вожака станет хоть отбавляй. Среди кабанов начнётся нешуточная борьба за звание вожака, которая доставит немало хлопот свинячьей семейке.
    - А лесник, его тоже не стоит опасаться?
    - Мама сказала, что нет. Убитый им кабан огромный, мяса человеку хватит надолго. Вряд ли человек потащится через весь лес в такую даль только ради того, чтобы добыть несколько заячьих, или беличьих шкурок. Этого добра полно и поблизости от его жилища.
    - И всё-таки ты не сказал главного. Как твоя мама узнала обо всём случившемся здесь, если ничего кроме следов, изрядно затоптанных прочими обитателями леса, здесь не осталось?
    - Осталось кое-что более существенное, нежели следы, или запахи. Остался череп вепря пробитый пулей.
    - Добыча, доставшаяся человеку была слишком огромной, чтобы дотащить её домой в одиночку. Человек сделал всё, чтобы максимально облегчить свою ношу. Прямо там, на поляне, он отрезал кабану развороченную пулей голову. Вспорол вепрю брюхо, выпустив наружу кишки. Проделав все эти манипуляции, человек заметно облегчил свою ношу. Но даже после этого она была слишком громоздкой, чтобы тащить её на себе.
    - Лесник бросил тушу здесь? - спросил малыш.
    - Нет. Человек её не бросил. Так мог поступить только зверь. Человек слишком умён, и хитёр, и поэтому его боится весь лес.
    - И какая же хитрость позволила человеку дотащить тушу кабана до избушки?
    - Не хитрость. А его нож. Большой, и очень острый, которым он без труда вспорол брюхо кабану, и отделил голову от туши. Человек нарезал гибких веток, и сделал из них волокушу, на которую погрузил кабанью тушу. Следы от волокуши сохранились и по прошествии многих дней, даже когда других следов пребывания здесь человека уже не осталось.
    - А как же кабанья голова, и сваленные на землю кишки?
    - От них не осталось и следа в ближайшие пару дней. Слишком сильный и аппетитный запах, чтобы оставить кого-нибудь равнодушным. Хищники всех мастей, от самых маленьких до крупных, сожрали всё, и даже слизали кровь с земли. Всё, что нам осталось, это начисто обглоданный череп вепря.
    - Как же вы опоздали? Подвёл хвалёный нюх?
    - Нюх у нас отменный. Мы чувствуем добычу издалека, гораздо раньше, чем её могут увидеть наши глаза. Но мы не в состоянии обонять весь лес, он слишком огромный. Когда на овсяном поле происходило пиршество лесного зверья, мы были слишком далеко оттуда, чтобы что-нибудь почуять.
    - Ты любишь мясо? - неожиданно спросил малыш.
    Медвежонок на мгновение задумался.
    - Люблю, но не очень. Мне больше по вкусу грибы, ягоды, и орехи. А ещё я люблю мёд. Не просто люблю, а обожаю! Но мёд в нашем лесу крайне редкое явление. Найти дупло обжитое дикими пчелами, считается большой удачей. И поэтому мёд лакомство, а не еда. Еще мы едим сочные стебли растений, насекомых, личинок, улиток, и слизней. Мы, медведи, всеядны.
    - Главное, съесть как можно больше. Всё то время, что мы проводим на поверхности, выбравшись из берлоги, мы едим. Прерываемся только на время сна. Всю весну, лето, и осень, мы кочуем по лесу в поисках пищи, ни на минуту не прекращая жевать.
    - Для чего вам столько есть? - поразился малыш. - Вам плохо не бывает?
    - Не бывает! - ответил медвежонок. - Плохо будет если медведь перестанет есть, или будет есть недостаточно много. В этом случае он не сможет нагулять к зиме достаточное количество жира, чтобы спокойно проспать всю зиму.
    Медведь, который ленится есть в полную силу, обречён на пробуждение зимой. И тогда он встаёт из берлоги, голодный, и злой, с подведённым от голода животом, и дурным характером. Он обречён на блуждание по лесу в надежде найти пищу. Только в зимнем лесу еды почти нет совсем, и лишний голодный рот никому не нужен. И поэтому нередко медведь становится жертвой обезумевших от голода волчьих стай.
    - Я думал, волки боятся медведей! - сказал малыш.
    - Так оно и есть. В тёплое время года, когда в лесу достаточно пищи для всех, никто не станет рисковать своей шкурой, ввязываясь в смертельно опасную схватку с медведем.
    - Зимой всё иначе! Постоянный, изматывающий голод притупляет страх. Измученные бескормицей волки, без тени сомнениё нападают на медведя шатуна, блуждающего по лесу в поисках пищи.
    - Схватка всегда бывает яростной и короткой, и завершается она не в пользу медведя. Заплатив за жизнь медведя жизнью нескольких членов стаи, волки получают своё. Душа медведя отлетает к небесам, а волчья стая получает вожделенную еду.
    - Несколько дней волчье племя находится на одном месте, набивая утробу богатым угощением. Первым делом в пищу идёт туша убитого медведя, а следом за ней тела павших соплеменников. И только когда есть станет нечего, а голодные желудки вновь напомнят о себе, волки покинут это место, и побредут по лесу в поисках добычи.
    - Медведи, которые хорошо кушали летом, спят спокойно всю зиму. И лишь с наступлением тёплых, погожих дней, выбираются наружу, где достаточно молодой, сочной растительности, чтобы унять самый первый, и самый злой голод.
    - Значит, человек убивший кабана сейчас сидит дома? - спросил малыш.
    - Не знаю! - ответил медвежонок. - Человек часто уезжает из своего жилища, и отсутствует порою по несколько дней. Ему не приходится опасаться за сохранность своего жилища. Ни один лесной житель находящийся в здравом рассудке, не приблизится к его дому. Зверьё старается держаться от человеческого жилища на почтительном расстоянии.
    - Так на чём же человек ездит в город? - спросил малыш. - Ты сказал, что это не лошадь. Тогда кто?
    - Я не знаю, что это за существо. На зверя оно не похоже. Целыми днями простаивает без движения, в сарае за домом лесника. Ничем не интересуется, ни до чего ему нет дела. Пища, которой он питается, не пригодна ни для кого из обитающих в лесу зверей.
    - И чем же он питается?
    - Какой-то вонючей жидкостью, которую ему человек заливает из железной канистры прямо в глотку, перед тем, как оседлать этого странного зверя, и с грохотом, в клубах вонючего едкого дыма, умчаться прочь.
    - Я понял, о чём ты говоришь! - обрадовался малыш.
    - И что это за зверь?
    - Это не зверь! Это механизм. Набор железок умело собранных человеком в единое целое. Вонючая жидкость, которой питается мотоцикл, называется бензином, едкий дым следствие его сгорания в недрах механизма.
    - И много таких механизмов в человеческом мире? - спросил медвежонок.
    - Очень много! И не только мотоциклов. Есть механизмы гораздо более огромные, и страшные, которые также питаются бензином, и плюются вонючим дымом. Они называются машинами. Из-за одной из них я оказался в вашем чудном мире в поисках пропавшего папы.
    - Почему ты называешь наш лес чудным миром? - удивился медвежонок. - Обычный лес, и ничего удивительного в нём нет.
    - А тебе не кажется удивительным, что я человек, разговариваю с тобой, медведем?
    - Если честно, то кажется!
    - Ты когда-нибудь видел, чтобы человек разговаривал со зверем?
    - Я не видел. Мама видела. И рассказывала об этом. Человек умеет разговаривать со зверями! По крайней мере, с некоторыми из них!
    - И с кем же человек разговаривал? - удивился малыш.
    - Со зверем похожим на волка, который живет в доме человека, с которым человек неразлучен. Этот зверь всегда сопровождает человека в его прогулках по лесу.
    - Я понял! Ты говоришь про собаку! Но ты не совсем прав! Человек, конечно же разговаривает с собакой, но не так, как мы с тобой. Собаки умные создания, они живут вместе с человеком с древнейших времён. Собаки понимают всё, что говорит им человек. Вот только сказать ничего не могут.
    - Значит, после посещения овсяного поля, вы решили проинспектировать свои границы?
    - Да. Запах мог привлечь сюда других медведей, а этого нельзя было допустить. Мы, медведи, ревностно следим за неприкосновенностью своих границ.
    - И вы направились прямиком к человеческому жилищу?
    - Нет. К нему мы пришли несколько дней спустя после посещения овсяного поля.
    - Оно так далеко от избушки лесника?
    - Не очень. Просто мы никуда не спешили. Мы не собирались мчаться галопом по границе. Вели привычный образ жизни. Как и прежде бродили по лесу питаясь ягодами и грибами, откапывали сочные корешки, и постоянно учились. Единственным отличием было то, что бродили мы вдоль границы, не уходя от неё далеко вглубь леса.
    - В конце концов мы добрались до человеческого жилища, расположенного на границе наших владений. Остановились метрах в 100 от дома. Мы, малыши, затеяли весёлую возню, дурачась по привычке всякий раз, как только мама ослабляла за нами неусыпный контроль.
    - Ей было не до нас. Она наблюдала за домом, и сильно нервничала. Причиной её нервозности был ветер, дующий от нас в сторону человеческого жилища. Запах уносился от нас, и она ничего не могла учуять. Она даже не знала наверняка, дома ли человек, или умчался в город на своём громыхающем, и плюющимся вонючим дымом железном коне. Если бы ветер дул в нашу сторону, она бы знала всё о доме, и его обитателях, как живых, так и неживых. Но, в сложившейся ситуации, она сделать этого не могла, и поэтому нервничала всё сильнее. Она чувствовала опасность, но не могла понять причину пугающих её предчувствий.
    - И поэтому она решила уйти. Слегка отшлёпав нас для порядка, чтобы мы перестали бегать и дурачиться, мама развернулась в сторону леса, приглашая нас за собой. Когда мы, послушные приказу, потрусили за ней вослед, случилось ужасное, при воспоминании о чём меня начинает колотить озноб, а шерсть становится дыбом от страха.
    Раздался выстрел. Похожий на громкий треск сухой ветки, предательски хрустнувшей под ногами. Мы ничего не успели понять, и даже испугаться, как всё было кончено. Мама упала на землю, и несколько раз судорожно дёрнула лапами, после чего затихла, и замерла без движения. Мы тогда подумали, что она притворяется спящей, что она играет с нами. И мы старательно делали вид, что не замечаем, как разливается на земле рядом с её головой огромное бурое пятно. Мы стали прыгать и дурачиться, наскакивая на неё, тыкаясь головами в большие пушистые бока, но делали это как-то вяло, без особого азарта. Чувство тревоги заполонившее всё вокруг, добралось и до наших крохотных сердечек. В какой-то миг мы прекратили скакать и дурачиться, и, повинуясь какому-то внутреннему чувству, одновременно обернулись в сторону человеческого жилища. Увиденное повергло нас в шок и ступор, длившийся целую вечность.
    - От дома в нашу сторону бежали люди, размахивая ружьями, и какими-то сетками. С каждым мгновением они становились всё ближе. Мы отчётливо слышали их натужное дыхание, и хриплые голоса.
    - Человеческие голоса вырвали нас из оцепенения, мозг пронзила мысль, - бежать! Мама всегда учила нас держаться подальше от людей. Это было ее главной заповедью, которую она нам велела свято соблюдать. И мы побежали. К маме. Она сумеет защитить нас от этих страшных людей. Ведь она такая большая и сильная!
    - Мы тыкались в неё головами, тормошили лапами призывая встать, кричали об опасности бегущей сюда. Но мама оставалась нема и неподвижна, никак не реагируя на наши тычки и отчаянные призывы. А люди были уже совсем близко. И тогда я, сломя голову бросился вперед, в густой кустарник, находящийся в десятке метров от этого страшного места. И затаился там. Я думал, что брат с сестрой последуют моему примеру, и тоже станут искать спасения в лесу. Но я ошибся. От страха они совсем потеряли голову. Они даже не попытались сбежать. Они остались возле матери, зарывшись с головами в её пушистый мех, ища в нём спасения, и защиты.
    - Сидя в кустах с расширенными от ужаса глазами полными слез, я наблюдал за тем, что было дальше. Люди окружила брата, и сестру, отрезая пути к отступлению. А они, ошалевшие от ужаса, даже не пытались бежать. Безропотно позволили накинуть на себя веревочные сети, в которых они оказались совершенно беспомощными. Спелёнутых сетями их и отнесли в дом прибежавшие на поляну люди. Спустя несколько минут они вернулись, и принялись за маму. Связали веревками лапы, просунули через них толстую жердину, и, взвалив громоздкую тушу на плечи, с натугой потащили её к дому.
    - Мама висела неподвижно. Голова свесившаяся к земле, безвольно болталась из стороны в сторону, и из неё продолжала тонкой струйкой вытекать кровь, оставляя на земле страшную кровавую дорожку. Мама была мертва. И вот тогда я в полной мере осознал, что остался один, что никогда ни увижу ни маму, ни брата с сестрой. Что не играть мне больше никогда, не дурачиться в лесу. В этот момент я отчётливо осознал, что закончилось моё беззаботное детство, и началась взрослая жизнь, полная жестокости, и несправедливости.
    - Мне стало страшно. Так страшно, как не было страшно никогда в жизни. Даже когда люди бежали сюда, хрипло крича, и размахивая ружьями, мне не было так страшно. Хотелось кричать от ужаса, и безысходности.
    - Первой мыслью было выскочить из кустов, и броситься на обидчиков, убивших маму, и пленивших брата с сестрой. Рвать их зубами, царапать когтями. До тех пор, пока они не оставят нас в покое.
    - Но, вспышка яростного отчаяния угасла раньше, чем я успел вскочить на ноги. Слишком отрезвляющим было осознание бессмысленности этого поступка. Что мог сделать один маленький медвежонок против четырёх здоровенных мужиков вооружённых ружьями. Только насмешить их, дать поглумиться ещё и над ним, стать их очередным знатным трофеем. А может, они вообще не захотят связываться с назойливым медвежонком, и, походя, прикончат его одним-единственным выстрелом. Пристрелят, и бросят на съедение зверям. Но перед этим, сдерут с него шкуру, для своих изуверских, человеческих целей.
    - Доставить людям такой радости он не желал. Поэтому подавил свой порыв, и заплакал. Молча, зло, стиснув зубы и кулаки, поклявшись отомстить людям. Позже, когда вырастет, станет большим и сильным.
    - Если, конечно, станет. Слишком много опасностей подстерегают в лесу маленького медвежонка. Находясь рядом с мамой, он мог чувствовать себя в безопасности от всех угроз, на которые так богат лес. Лишившись её защиты, он стал уязвим для многих из них. Наибольшую опасность для него представляли хищные звери, которые всегда старались держаться подальше от медвежьего семейства. За исключением тупоголовых, и упёртых кабанов, которых медведи старались обходить стороной. Все они представляли для медвежонка серьёзную угрозу. Он легко мог стать добычей хищника в ближайшие несколько месяцев, пока достаточно не подрастёт, чтобы суметь постоять за себя.
    - Чтобы свести угрозу для жизни к минимуму, медвежонок вернулся в берлогу. В берлоге он спал ночью, и отдыхал днём, предпочитая кормиться поблизости. Благо год был урожайный, богатый на ягоды и грибы, являющихся вкупе с орехами основным рационом маленького, косолапого увальня. Берлога была хорошо знакома лесным жителям, которые инстинктивно старались держаться от неё подальше, что сулило медвежонку дополнительную защиту.
    - За месяц, что медвежонок провёл в одиночестве, серьезных угроз для его жизни не возникало. Если ему и встречалось зверье, то только разная мелочь, которая в испуге убегала, завидев его, либо пряталась. За месяц проведенный на сытных лесных харчах, медвежонок заметно прибавил в росте и весе, уже ничем не напоминая забавного малыша, попавшего в жестокую переделку вблизи человеческого жилища. Ещё месяц-другой, и он сможет покинуть берлогу, и без опаски бродить по лесу нагуливая жир, превратившись из медвежонка в молодого медведя.
    - Ты больше никогда не был в том месте, где убили твою маму? - спросил малыш.
    - Был. Совсем недавно. Неделю назад. Меня неудержимо влекло туда, и я не смог усидеть на месте. И я пошел, пересилив страх, вздрагивая от малейшего шороха, пугаясь каждого куста.
    - Ты видел людей?
    - Нет. Людей я не видел. И они меня не видели тоже, даже если они там и были. Я долго наблюдал за домом из надёжного укрытия, откуда меня невозможно было увидеть. Ветер в тот день был на моей стороне. Он дул со стороны дома, донося до моего нюха целую гамму пугающих ароматов. Запах человека, и его жилища, запах живущей с ним собаки, пахнущего чем-то едким и неприятным железного зверя, верхом на котором человек отправлялся в город. Все эти запахи присутствовали, но они были старыми. Из этого я сделал вывод, человека, и его необычных друзей, нет дома. Значит, он в очередной раз отправился в город. Можно было подойти к дому вплотную, и заглянуть в окно, но на это медведь не решился. В памяти были еще слишком свежи рассказы матери о звере похожем на волка, живущем вместе с человеком.
    - Мама рассказывала, что у этого зверя отличный нюх, с которым не может сравниться ни один из обитающих в лесу зверей. И если пройдет немного времени, то собака учует след, и пойдёт по нему, приведя за собой охотника, который прикончит выслеженного зверя.
    - Неизвестно, когда вернётся человек. Через несколько дней, когда следов и запахов не останется и в помине, или спустя пару часов, когда запахи будут невероятно сильны. Не стоит рисковать жизнью ради глупого любопытства.
    Медвежонок немного побродил там, где охотники убили маму, и пленили брата с сестрой. По прошествии недель ничто не напоминало о разыгравшейся там трагедии. Даже бурых пятен крови не осталось на земле, съеденных мелкими хищниками, смытых дождями. Ничто не напоминало о разыгравшейся здесь драме, кроме воспоминаний. А они там вспыхнули ещё острее и болезненнее, чем в берлоге. Терпеть эту боль было превыше его сил.
    Медвежонок развернулся, и побрёл обратно, поклявшись никогда больше не бывать в месте, причиняющем такую боль.
    - Значит, ни людей, ни медведей там не было? - спросил малыш.
    - Не было! - ответил медвежонок. - Даже запаха брата и сестры пропавших в этом страшном месте не было и в помине. Наверное, люди увезли их в город в тот самый день, когда всё и случилось, и они уже давно мертвы.
    - Нет! - сказал малыш. - Твой брат и сестра живы! Я это знаю наверняка. Медвежонок слишком ценный трофей, чтобы пустить его на мясо и шкуру. Есть возможность получить гораздо более большую выгоду, оставив его в живых.
    - Живы!? - удивился, и одновременно обрадовался медвежонок. - Этого не может быть!
    - Правда! Они живы! - подтвердил малыш. - И живут сейчас совсем неплохо.
    - Где они? Что с ними? - обрушил медвежонок на малыша град вопросов.
    - Я думаю, охотники продали их в зоопарк, или в цирк, за хорошие деньги. Гораздо более весомые, чем они могли бы выручить за мясо и шкуры.
    - А что такое зоопарк?
    - Зоопарк, это такое место, где собирается много зверей. Самых разных, которые в природе не живут вместе, и даже не подозревают о существовании друг друга. В одном месте собраны десятки видов зверей населяющих планету, от самых жарких её мест, до ледяных пустынь.
    - Как же они ладят между собой? - удивился медведь. - Как уживаются все вместе? У них не бывает драк?
    - Не все из зверей любят своих соседей. Они бы с радостью порвали друг друга в клочья. Но условия, в которых они оказались, не позволяют им этого сделать.
    - Они сидят на привязи? - ужаснулся медведь.
    - Нет. Никто их не привязывает. Они свободны в пределах отведённых им границ. У каждой группы зверей своя территория, доступ на которую чужакам заказан. Вот только в отличие от леса, за неприкосновенностью границ следят не звери, а люди. А если точнее, созданные ими конструкции, ограниченные крепкими стенами, и металлическими решётками.
    - Так, значит, звери находятся в плену?
    - И да, и нет!
    - Как это понимать? И да, и нет? - удивился медвежонок.
    - Для тебя, вкусившего вольной жизни в лесу, это действительно будет плен. Для зверя родившегося в неволе, дом родной. Поскольку ничего иного он не видел в своей жизни.
    - А как же брат с сестрой? Они же родились свободными?
    - Они ещё маленькие. Привыкнут. Первое время им будет тяжело на новом месте, но они быстро освоятся. И вскоре позабудут про лес, в котором прожили не так много времени. И лишь в их снах, полных неведомой тоски и печали, к ним будет являться лес, и связанные с ним образы.
    - Как можно привыкнуть жить в тесной клетке, на всеобщем обозрении?
    - Они не живут в тесной клетке. Помещение, в котором они обитают, называется вольером. Оно состоит из нескольких секций. И не везде медведь оказывается открытым для всеобщего обозрения. Если он не хочет, чтобы на него глазели люди, то может укрыться в секции закрытой для посторонних глаз, которая по размерам не уступает берлоге.
    - Но звери в зоопарке редко ищут уединения. И даже спать они предпочитают на виду, развалившись перед публикой во всей своей красе. Ведь в пребывании на виду есть свой плюс, которого зверь лишится спрятавшись.
    - И что же это за плюс? - спросил медвежонок.
    - Разные вкусности, которые бросают зверям в клетки взрослые, и особенно дети. Деликатесы, которых ты никогда не попробуешь живя в лесу, в сравнении с которыми все грибы и ягоды ничто.
    - Они питаются подачками, которые им кидают люди?
    - Нет. Всякие вкусности, прилетающие к ним через прутья решётки, не более чем лакомство, приятное дополнение к основному рациону. Зверей, работники зоопарка кормят каждый день, той самой пищей, которой звери питаются на воле. Одним достаётся мясо, другим рыба, а некоторым такие экзотические фрукты, как бананы.
    - И что, никто из зверей не пытался оттуда сбежать?
    - Нет! А зачем?
    - Как зачем? Чтобы почувствовать себя свободным!
    - А зачем им, рожденным в неволе, свобода? Что они будут с ней делать? Медведь, всю жизнь проживший в зоопарке, или в цирке, в лесу пропадет. Умрёт с голода, или же станет жертвой хищников, которые не преминут воспользоваться его слабостью.
    - В зоопарке не нужно заботиться ни о чем. Ни о пище, ни о тёплом убежище, и даже о подруге для продолжения рода. Всё для тебя сделают люди. Накормят, обогреют, и найдут тебе пару, с которой ты заведёшь детишек.
    - Которые с рождения будут обречены на неволю?
    - Да. Но ты не забывай, для них это не неволя, а настоящая жизнь, правила которой детёныши впитывают вместе с молоком матери.
    - Послушать тебя, так это просто рай для животных! - с саркастической усмешкой заметил медвежонок.
    - В какой-то степени, так оно и есть. В неволе звери живут гораздо дольше, чем в природе, поскольку стараниями людей ограждены от опасностей угрожающих им в реальном мире.
    На мгновение медвежонок задумался, переваривая услышанное, а затем спросил:
    - Расскажи мне про цирк!
    - Цирк, это такое место, где из зверей делают артистов, обучают разным фокусам и трюкам. А затем они выступают на арене цирка вместе с людьми, становясь великими артистами, и получая свою порцию аплодисментов и человеческого признания. Про них пишут в газетах, их фотографии развешивают на рекламных стендах, они наряду с людьми купаются в лучах славы. Они кочуют по всей стране, радуя своими талантами тысячи людей, получая за это вознаграждение, в виде самой вкусной, и отборной пищи, и людских симпатий.
    - Значит, люди схватившие моего брата и сестру вовсе не желали нам зла? - спросил медвежонок.
    - Конечно, нет! Я думаю, что твоим родственникам среди людей будет ничуть не хуже, чем в лесу, а во многом даже лучше.
    - А зачем они убили маму?
    Малыш задумался, собираясь с мыслями.
    - Понимаешь, медвежонок, это была необходимость. Печальная, ужасная, но все-таки необходимость. Ведь мама-медведица ни за что бы не отдала своих малышей людям, не зная, что их ожидает там. Можешь считать случившееся несчастным случаем.
    - И как же мне теперь жить? - сказал медвежонок. - Ведь я поклялся отомстить людям за маму, за брата с сестрой. Теперь, после твоих слов, я не знаю, что мне делать. По-твоему выходит, что люди желали нам добра, а смерть моей мамы всего лишь несчастный случай?
    - Выходит что так!
    - Хорошо! Я не буду мстить людям, ради брата и сестры. Но я никогда не прощу их из-за мамы. Я больше никогда не подойду к человеческому жилищу. Чтобы не бередить душевные раны, не ввергать себя в искушение поквитаться с людьми.
    - Ты прав, медвежонок! Держись от людей подальше! Ты уже большой, и не представляешь ценности ни для цирка, ни для зоопарка. Люди могут тебя просто убить. И тогда некому будет ходить дозором по медвежьей земле, собирать с неё дань ягодами и грибами, следить за порядком среди зверей, и ставить на место зарвавшихся чужаков. Ты должен остаться здесь, и продолжить свой род, который непременно должен вырасти на воле. Теперь ты на собственном опыте знаешь, что случается при встрече медведя с человеком. Ты должен научить своё потомство избегать встреч с человеком.
    - Хорошо! - согласился медвежонок. - Я сделаю всё, о чём ты просишь.
    - Но что делаешь ты, маленький человек, в лесу, так далеко от человеческого жилья? Ты заблудился, или потерялся?
    - Нет. Я не заблудился, и не потерялся. Я пришёл издалека. С холмов, которые раскинулись за озером.  - Я ищу своего папу, и ты должен мне помочь!
    Малыш поведал медвежонку историю своего появления в волшебном мире, и о последовавших за этим событиях. И всё то время, пока малыш рассказывал, медвежонок сидел с раскрытым от изумления ртом, не сводя с него восхищенных глаз.
    - Ты очень храбрый мальчик! - сказал он. - Я бы так не смог!
    - Ты поможешь мне? - спросил малыш.
    - Отведёшь к человеческому жилищу?
    Медвежонок задумался.
    - Да! Хоть я и поклялся никогда больше не появляться в тех местах, но ради тебя нарушу запрет данный самому себе. Я провожу тебя к избушке лесника. В дверь, конечно, стучать не стану, извини! А домик покажу! Погода нам благоприятствует. В такую погоду лесник, если он дома, носа наружу казать не будет, и тем более не потащится в лес месить грязь. И пёс его будет валяться дома возле печи, дремать, и грезить о грядущих охотах.
    - Лично мне грязь нипочем! Я чувствую себя одинаково комфортно и в дождь, и в жару.
    Медвежонок окинул малыша оценивающим взглядом.
    - Ты сможешь весь день топать по грязи?
    - Смогу! Ты не смотри, что я маленький! Я сильный, и выносливый, и мне очень нужно идти! Папа попал в беду, и никто кроме меня, не может ему помочь.
    Малыш встал и решительно направился к выходу. Обернувшись, он сказал:
    - Ну что? Мы идём!?
    - Идём! - ответил медвежонок, устремившись следом.
    На выходе из берлоги он уверенно обогнал малыша, и потопал вперёд, утопая по щиколотку в грязи, даже не замечая этого. Малышу было гораздо хуже. Уже через несколько шагов он потерял сандалии, утонувшие в грязи, и вынужден был вернуться за ними. Дальше он шёл босиком. Малыш закатал штаны до колен, чтобы не испачкать их в грязи, закинул на плечо палку, на которую повесил сандалии, и зашагал за своим необычным провожатым.


    Белка

    Немного не доходя до того самого места, где с медвежьим семейством случилась трагедия, медвежонок оставил малыша. Косолапый дал себе клятву никогда не появляться там, и он остался верен клятве, не нарушив её, приведя сюда малыша.
    Во время путешествия малыша с медвежонком по лесу, умытое дождём солнце жарило вовсю. Как казалось малышу, вдвое увеличив обыденную порцию тепла. Было влажно и душно. Лес был наполнен под завязку испарениями прелых листьев, и сырой земли. Ещё задолго до окончания их путешествия земля достаточно подсохла для того, чтобы можно было снова обуть сандалии.
    Малыш ничего не имел против хождения босиком. Дома, он так и ходил, не смотря на все старания взрослых надеть на него носки. Он всякий раз отказывался от уговоров надеть их. А когда мама, или папа, поймав его надевали носки, малыш оставался в них совсем недолго. И уже спустя несколько минут, спрятавшись в одной из комнат, пыхтя от натуги и усердия стягивал постылые носки, после чего продолжал носиться по квартире босиком. И даже подзатыльники, и поджопники, которые ему отвешивала скорая на расправу мама, не могли поколебать его решимости и впредь ходить по квартире босиком. Тем более, что и сами взрослые частенько разгуливали по квартире с босыми ногами, куда-нибудь задевав любимые тапочки.
    Но, одно дело разгуливать босиком дома, и совсем другое на улице, тем более в лесу. Как не старался малыш идти осторожно, не всегда ему удавалось избежать болезненных уколов, когда под ноги попадали камни, или сухие ветки. На полпути к цели ноги малыша горели и ныли от многочисленных уколов, полностью уберечься от которых было невозможно. Ведь ему ещё приходилось поглядывать на медвежонка, чтобы его косолапый провожатый не потерялся из виду. Без него малыш не найдёт дорогу к человеческому жилищу, не зная даже направления, в котором следует идти.
    Когда малышу стало казаться, что он вот-вот упадёт, и не сможет сделать и шага вперёд, ему повезло. Дорогу путникам преградил ручей, шумный и полноводный после случившегося в лесу проливного дождя. Для малыша это стало приятной неожиданностью. Медвежонок, завидев ручей, досадливо поморщился. На вопрос малыша о том, почему он так недоволен ручьём, медвежонок ответил, что не так давно он, по неосторожности, искупался в ледяной воде ручья. Из-за чего заболел, и засопливел. Если бы не тот дурацкий ручей, малыш никогда бы не застал его врасплох.
    Малыш потрогал воду, и улыбнулся. Она не была холодной. Вполне сносной теплоты. Только у самого дна чувствовалась холодная струя. Летний ливень, принесший в ручей столько воды, был тёплым, поэтому и вода в ручье стала таковой. В обычные дни, как в тот, когда в ручье искупался медвежонок, вода в нем действительно была ледяной. Поскольку происходила она из неведомого родника, начинающегося где-нибудь под камнями, или бьющего из расселины в скале. В такой воде легко простудиться, и заболеть.
    Но сейчас был не тот случай, и поэтому малыш с радостью засунул в ручей перепачканные грязью ноги. А затем, отмыв ноги до естественного цвета, малыш сидел на камне, высыхая, с улыбкой наблюдал за тем, как забавный медвежонок зашедший в ручей, пытается повторить его действия. Медвежонку это плохо удавалось, но он продолжал упрямиться до тех пор, пока не рухнул в ручей. Окунувшись в воду с головой, медвежонок пулей выскочил на берег, где по-собачьи отряхнулся всем телом, окатив малыша тучей водяных брызг.
    А затем они отправились дальше. Идти в сандалиях было гораздо легче, чем без оных, и приятели бодро зашагали вперёд, не обращая внимания на такие досадные мелочи, как камни, или лесной сухостой.
    Медвежонок простился с малышом метров за 100 от человеческого жилья. Перед небольшой скалой покрытой зелёным мхом. Пока малыш поднимался наверх, его косолапый приятель, бесследно растворился в бескрайней зелени леса. Поспешил обратно к родной берлоге, к ягодам и грибам, которых в лесу было превеликое множество.
    И только оставшись один, никуда более не спеша, малыш понял, как сильно он проголодался. Ведь он не ел почти целые сутки. Последний раз кушал вечером минувшего дня, когда дожидался на клубничной поляне рысёнка, умчавшегося общаться со своей мамой. Всю ночь они шли, и ни о какой еде не могло быть и речи. Во время того ночного похода малыша заботили только две вещи. Как не выколоть глаза в тёмном, непроглядном лесу, напоровшись на невидимую глазу ветку. И как бы не упасть, когда идти приходилось практически на ощупь. Не упасть, и не оторвать и без того куцый хвост рысёнка, который был его поводырем, его глазами и ушами.
    Днём, в берлоге, он сначала отсыпался, потом прятался от дождя, а затем общался с медвежонком. Времени пообедать, у него не было, как, впрочем, и особого желания. Впечатления от нового знакомства вытеснили чувство голода. И потом, когда он со своим косолапым приятелем брёл по утопающему в грязи лесу, ему тоже было не до еды. Все его мысли были сосредоточены на том, как удержаться на ногах, не упасть в грязь. Глазеть по сторонам в поисках ягодной поляны времени не было. Нужно было глядеть под ноги, чтобы не напороться на камень, или на ветку. А ещё нужно было посматривать и на медвежонка, чтобы не потерять его из виду. Даже когда они проходили через ягодные поляны, малыш не нагибался за ягодами. Ведь это так противно, ковыряться руками в мокрой траве. Да и за каждой ягодкой не понагибаешься, а становиться на четвереньки малыш не хотел, чтобы не испачкать закатанные до колен штаны.
    Когда в лесу достаточно подсохло, ягодные поляны перестали попадаться на их пути. Только отдельные ягоды, за которыми не стоило и нагибаться. Да и темп заданный ими был достаточно высок для того, чтобы отвлекаться на всякую ерунду.
    Взобравшись на вершину скалы, малыш увидел то, к чему так стремился последние несколько часов, топая по грязи за своим необычным провожатым. Избушку лесника, удобно разместившуюся на небольшой поляне, окружённую со всех сторон лесом.
    О такой избушке мечтал папа. Не раз он говорил малышу о том, что будет делать, когда выйдет на пенсию, и ему не нужно будет каждый день ходить на работу. Купит себе домик где-нибудь в лесу, вдали от суеты и сутолоки городской жизни. Где не будет ни машин, ни людей. И будет там жить наедине с самим собой, в гармонии с природой. Заведёт собаку, которая будет сторожить дом, и сопровождать его в походах по лесу. С ней он будет играть, и общаться. Заведёт серого, в чёрную полоску кота, который будет присматривать за сохранностью хозяйских припасов. Ловить вездесущих, мелких хвостатых воришек, что возжелают посягнуть на оберегаемое им хозяйское добро. Длинными зимними ночами полосатый котяра будет лежать на хозяйских ногах, намурлыкивать ему разные сказочные истории. Кот и собака будут развлекать папу днём и ночью, пока к нему не приедет погостить его любимый малыш.
    Ещё папа хотел, чтобы поблизости от его дома была речка, на которой можно удить карасей и окуней, ловить раков. Или озеро, с щукой и чебаком. Нигде, как на озере, или речке, время не летит так быстро. К тому же, это время не идёт в зачёт жизни. Как говаривали древние японцы: " время, проведенное на рыбалке, не идёт в общий зачёт жизни". Человек, живущий в гармонии с окружающим миром, и с самим собой, не подвержен болезням и нервным стрессам, являющихся бичом городских жителей.
    Папа здесь очень даже мог бы поселиться. Вот только не было поблизости речки, или озера. Хотя, может быть оно есть там, за избушкой, в местах где он еще не был.
    Глядя на избушку, малыш чувствовал, что папы там нет. Нужно идти дальше. Избушка всего лишь очередная веха на его пути к папе. В доме он сможет отдохнуть, отоспаться, и самое главное, - поесть. Если лесник живёт в доме постоянно, и лишь изредка наведывается в город, значит у него дома имеются продукты, которыми он питается. И кормит своих гостей, которые приезжают в эту лесную глушь, чтобы поохотиться, и отдохнуть. Именно гости лесника, а не он сам, подстрелили медведицу, и пленили её детёнышей. И кормились они наверняка не мясом убитого ими зверя, а мясом для шашлыков привезённым из города.
    Вспомнив о шашлыке, малыш невольно облизнулся. В своей жизни шашлык он ел несколько раз, и тот ему понравился. Малыш был совсем не против покушать его снова. Кто знает, возможно, в избушке его дожидается маленький кусочек шашлыка. А если шашлыка нет, он согласен на колбасу, или печенье, и хорошо бы всё это запить газировкой, или соком.
    От мыслей о еде аппетит малыша разыгрался ещё сильнее. Он больше не мог просто стоять, и смотреть на дом. Голод погнал его вперёд, сподвиг на решительные действия. Чего ему бояться? Совершенно нечего! Лесное зверьё старается держаться подальше от этого места. По крайней мере, крупное зверьё. А разная лесная мелочь ему не страшна. Он разгонит её палкой, которую по привычке нес на спине даже после того, как она лишилась своей поклажи в виде сандалий.
    Единственное существо, которое могло заступить малышу дорогу на подходе к избушке, это собака. Та самая, что живёт вместе с человеком. Оберегает от непрошенных гостей, давая знать об их присутствии. Собаки малыш не боялся. Ведь он не какой-нибудь зверь, чтобы бросаться на него, и лаять, пытаясь прогнать. Он тоже человек, пусть и маленький. К тому же он сумеет за себя постоять. У него есть палка, есть дудка, а самое главное, желание надрать задницу любому, кто осмелится встать на его пути. И ему без разницы, кто будет тот несчастный, которому он надерёт задницу!
    Помахивая палкой в воздухе, насвистывая какой-то воинственный мотивчик, малыш решительно зашагал к дому, горя желанием поскорее познакомиться с его обитателями, ежели таковые окажутся на месте. А если их нет? Если дом заперт на огромный амбарный замок, и чужаку туда хода нет? Существовала и такая вероятность развития событий. Хотя, по мнению малыша, маловероятная. Вряд ли лесник станет запирать своё жилище на замок. Вряд ли в нём есть что-то такое, на что может позариться охотник, или грибник, забредший в поисках добычи в эдакую глушь.
    Если человек заблудился в лесу, избушка станет для него тем самым местом, где можно отсидеться, и дождаться помощи в лице того же лесника. В избушке можно отдохнуть, и перекусить, забыть о перенесённых в лесу лишениях.
    По мере того, как малыш подходил к дому всё ближе, его предположения насчет замка только крепли. Он прекрасно видел дверь дома, и никаких следов замка на ней не наблюдалось. Не обнаружилось замка и при детальном рассмотрении, когда малыш дошёл до порога дома. Никто его не встречал, не лаял, не поднимал шума. В доме, и вокруг него, царила тишина. Такая полная, которая могла быть только при отсутствии хозяев. Значит, дома никого нет, и дожидаться приглашения не стоит. И поэтому малыш не раздумывая потянул на себя массивную деревянную дверь.
    Дверь на удивление легко поддалась, и малыш шагнул внутрь дома. Инстинктивно обернувшись, малыш обнаружил на двери засов, на который дверь закрывалась, когда хозяева были дома. Хотя, по мнению малыша, в такой глуши можно было обойтись и без засова. Лесные звери дверей открывать не умеют, а плохих людей здесь просто не может быть. Слишком далеко от города избушка лесника, чтобы её могли навестить незваные гости. Хотя, по большому счёту, малыш и сам был незваным гостем.
    Избушка лесника состояла из одной-единственной комнаты, которая служила ему и гостиной, и спальней одновременно. Одну из стен комнаты занимали книжные полки, забитые под завязку книгами.
    Малыш книжки любил, хотя читать ещё не умел. Книжки ему читал папа, иногда мама, или сестрица Маша, когда у неё было хорошее настроение. Малыш любил разглядывать в них картинки, когда папы не было дома, а остальные домочадцы отмахивались в ответ на его просьбу почитать книжку. Картинки малыш мог разглядывать часами, чем и занимался, пока его не прогоняли из комнаты, где находился шкаф с книгами.
    Гоняли его из комнаты отнюдь не за любовь к книгам. Просто малыш, пролистав книжку, и рассмотрев картинки, книжку бросал, и тащил с полки другую, которую вскоре ожидала та же участь. И когда взрослые встревоженные его молчанием отправлялись на поиски, они заставали малыша с очередной книжкой в руках, стоящего среди вороха разбросанных по полу книг. Застав малыша на месте преступления, ему немедленно отвешивали подзатыльник, или шлёпали по заднице, что ничуть не умаляло его тяги к знаниям.
    В своей любви к книгам малыш пошёл в папу, большого их любителя. Папа часто читал книги, и не только малышу. Малыш тоже будет читать книги когда вырастет, и пойдёт в школу, где его научат различать буквы, и складывать их в слова.
    Больше в их семье читать никто не любил. Брат с сестрой читали книги только по необходимости. Когда им в школе давали задание что-либо прочесть. Но даже это они делали кое-как. Читая через страницу, или вообще делая вид, что читают, пока мама не заподозрит неладное, и не надаёт им тумаков.
    Мама тоже не очень-то любила читать. Только сказку на ночь малышу, если в хорошем настроении. Да ещё в ванной, куда она забиралась на несколько часов, нежась в тёплой воде с книжкой в руках.
    Семья была едина в одном, в любви к телевизору. Хотя в дальнейшем эта любовь существенно различалась. И даже наличие в квартире двух телевизоров, не до конца решало данную проблему. Мама любила сериалы про полицию, папа с братом хоккейные матчи, сестра молодёжные сериалы, а сам малыш мультфильмы. Иногда компанию в просмотре мультфильмов ему составляли прочие члены семейства, за исключением мамы, которая, хлопоча на кухне по домашним делам, смотрела там любимый сериал.
    Если по телевизору не было мультиков, малыш доставал из тумбочки ДВД диски со сборниками мультфильмов, и требовал, чтобы ему включили их. И зачастую получал требуемое, если семейство не объединялось против него в желании посмотреть по телевизору, или ДВД какой-нибудь фильм.
    В доме лесника телевизора не было. Значит, нет и мультиков. А если нет мультиков, то не стоит задерживаться там дольше необходимого. Только посмотреть картинки в книжках, немного поспать, и можно отправляться дальше, туда, куда упал принёсший папу огненный шар.
    Помимо многочисленных полок с книгами, в комнате находилась аккуратно заправленная кровать, большой письменный стол с набором пишущих принадлежностей, в гранёном стакане, и стопка бумаг. Возможно, обитающий в доме человек не лишён писательских талантов, и в свободное время пишет книгу о жизни в лесу. Возле письменного стола стоял стул с высокой спинкой. В углу комнаты, возле низенького журнального столика кожаное кресло, в котором любил отдыхать от повседневных дел хозяин дома. Был ещё шкаф со скромным набором вещей. Впрочем, вполне достаточном для одинокого мужчины живущего в лесу. На полу лежал огромный ковёр, по которому было так приятно ходить босыми ногами. Ковры размером поменьше, испещренные причудливыми узорами, покрывали стены.
    На одной из стен красовалась большая картина в золочённой раме, на которой был изображен какой-то серьезный дяденька в старомодной одежде. Предок владельца избушки, а может и он сам, одетый воображением художника в старинные одежды. На окнах избушки красовались шторы с незатейливым рисунком. И были они там скорее по привычке, а не как средство укрыться от любопытных глаз.
    Не много в лесу было желающих заглянуть в человеческое жилище. Наверное, первый и единственный зверь, который на это отважился много лет тому назад, был старый рысь, который потом бежал без оглядки из этого страшного места.
    Хотя, по мнению малыша, ничего необычного, а тем более страшного, здесь не было. Не было развешанных по стенам голов убитых человеком зверей. И это не мудрено. Человек, коллекционировавший чучела охотничьих трофеев, жил здесь много лет назад. Человек, пришедший ему на смену, имел собственное мнение по поводу внутреннего убранства своего жилища.
    Закончив осмотр комнаты, малыш перебрался на кухню, второе по величине помещение дома. В кухне находился положенный минимум вещей. Обеденный стол, 4 табурета. В углу русская печь с ворохом одеял наверху. В другом углу умывальник.
    Ничего подобного малышу раньше видеть не доводилось. По крайней мере живьём. Но умывальник он узнал. Он был немножко похож на усатого и глазастого умывальника из книжки про грязнулю мальчишку, которую ему читал папа, когда малыш упрямился, и не желал идти в ванную умываться. Знал малыш и принцип его действия, опять же из рассказов папы. Поэтому не преминул воспользоваться имеющимися знаниями на практике.
    Малыш вымыл руки с мылом, которое оказалось здесь же, на полочке. Затем сполоснул лицо, и вытерся полотенцем висящим на стене на гвозде.
    С чувством выполненного долга малыш осмотрелся по сторонам в поисках холодильника, где, как он знал по собственному опыту, хранится всё самое вкусное. Да и вообще почти вся еда, которую можно употребить в пищу предварительно разогрев на плите, хранится в холодильнике. Но, как не крутил малыш головой по сторонам, холодильника нигде не было.
    Он даже заглянул в прихожую. Может быть холодильник прячется там? Но и там его не было! Лишь какие-то вёдра, тёплая одежда, лопаты, и прочее необходимое в хозяйстве барахло.
    Отсутствие в доме холодильника и телевизора натолкнуло малыша на интересную мысль. Чтобы убедиться в её достоверности, достаточно было поднять глаза к потолку, что малыш и сделал. Посетившая его догадка получила наглядное подтверждение. На потолке не было ни люстры, ни лампочки. А это значит, что в доме нет электричества, которое дает жизнь таким полезным в хозяйстве вещам, как холодильник и телевизор.
    В кухне, на подоконнике малыш обнаружил керосиновую лампу. Точь-в-точь такую же, как на картинке в книжке. В одной из сказок, что читал ему на ночь папа. Увидев её, малыш сильно удивился. Он считал, что подобных вещей уже давно не существует в природе, что они живут лишь на книжных страницах. Оказалось, что нет. И что впереди у них ещё очень долгая жизнь, на таких вот одиноких заимках, у поселившихся в лесной глуши отшельников. А ещё у туристов, отправляющихся в лес на несколько дней, чтобы отдохнуть душой и телом от шума и суеты большого города, пожить в гармонии с природой.
    Рядом с лампой, в огромном спичечном коробке малыш нашёл спички. У них дома тоже были спички. Малыш видел, как ими пользуются взрослые, но сам их в руки никогда не брал, так как получил строжайший запрет со стороны родителей. Да и находились они в недоступном для него месте, куда бы он не смог добраться при всём своем желании.
    Таких огромных коробков малышу видеть прежде не приходилось. Папа рассказывал, что во времена его молодости такие коробки были обычным явлением, и ни у кого не вызывали удивления. Но это было во времена молодости его папы, а значит очень давно. И надо же, по крайней мере один такой коробок дожил и до нынешних дней.
    Малыш встал на табуретку, и взял коробок в руки. Вытащил спичку, и задумчиво повертел её в руках. Затем, вновь огляделся по сторонам. Но холодильника не было и на этот раз, и малыш со вздохом положил спичку обратно. Зажигать ему было нечего. На улице светло, и надобности в лампе не было. Печку он все равно не умеет топить, да и дров поблизости нет. Они наверняка лежат в поленнице где-нибудь в сарае, ждут, когда кто-нибудь отнесёт их в дом.
    За сегодняшний день малыш находился изрядно. Ноги гудели и требовали отдыха, и им совсем не хотелось снова куда-то идти. Тем более, что в печке не было надобности. На улице лето, в доме тепло, и поэтому совсем необязательно превращать избушку в баню. Даже если он растопит печку, всё равно разогревать на ней нечего. Все обнаруженные малышом кастрюли, оказались пусты, и тщательно вымыты. Отправляясь в город, лесник навёл порядок в своём кухонном хозяйстве, не оставив там ничего, что могло бы испортиться до его возвращения.
    В тумбочке, в углу кухни, малыш обнаружил множество разнообразных круп, банки с рыбой, и тушёнку. В металлической фляге оказалась вода. Обладая должными навыками и умениями, можно было без труда приготовить себе ужин. Но малыш был ещё маленьким, и совсем не умел готовить. Да и не мужское это дело, готовить. Так любил говорить папа.
    Дома приготовлением пищи всегда занималась мама, в редких, исключительных случаях, сестра Маша. Папа помогал в приготовлении обеда, но, по большому счёту, вся его помощь сводилась к тому, чтобы почистить картошку. На суп, или жарёху.
    Малыш не любил картошку в супе, но от жареной приходил в восторг. В одном из ларей, расположенных вдоль одной из стен кухни, малыш обнаружил залежи картофеля. Увы, сырого, приготовить который он был не в состоянии. Да и ножа он не нашел. Впрочем, не особо и искал. Но большую деревянную ложку малыш заметил сразу. Данная находка придала ему уверенности в поисках. Если есть ложка, значит, должно быть и то, что этой самой ложкой можно есть!
    Вскоре он обнаружил искомое. Трехлитровую банку с вареньем. И не каким-нибудь клубничным, или яблочным, а земляничным! Землянику малыш любил. Но её всегда было так мало, что он не верил, что из неё можно делать варенье. К варенью нужен хлеб. На его поиски у малыша ушло совсем немного времени. Хлебница стояла на краю стола. В ней оказалась половина буханки хлеба завёрнутого в целлофановый пакет. Чтобы хлеб не засох за те несколько дней, что он останется без внимания.
    Хлебу повезло. Малыш не даст ему засохнуть, вот только справится с упрямой крышкой, перекрывшей ему дорогу в сладкое нутро банки.
    Провозившись несколько минут с высунутым от усердия языком, малышу всё же удалось откупорить крышку, и уже ничто не мешало ему наслаждаться едой. И лишь облегчив содержимое трёхлитровой банки почти на треть, малыш оторвался от варенья, и перевёл дух. Его живот был полон, и больше не посылал в мозг протестующих сигналов.
    Но вместе с насыщением, нагрянула усталость. Малыша неудержимо потянуло в сон. Сил едва хватило на то, чтобы закрыть банку крышкой, и убрать остатки хлеба в хлебницу. Хлеба как раз хватит, чтобы позавтракать, решил малыш, направляясь к печи, к которой сбоку была приставлена деревянная лестница ведущая на самый верх.
    Печь была застелена старым тулупом, поверх которого было наброшено тонкое, летнее одеяло. Имелась и подушка. Видимо и лесник не очень жаловал кровать, предпочитая спать на печи. В дальнем углу печи стоял небольшой деревянный бочонок. Но на то, чтобы заглянуть внутрь бочонка, и поинтересоваться его содержимым, у малыша уже не было сил.
    Положив голову на подушку, укрывшись одеялом и свернувшись калачиком, малыш закрыл глаза, мгновенно погрузившись в глубокий, без сновидений сон.
    Малыш проспал весь вечер, и всю ночь. Он спал бы ещё, если бы не громкий назойливый треск, у него над головой. Ощущение было таким, словно какой-то неведомый зверь грызёт орехи у него под ухом. В полусне малыш вспомнил про бочонок на печи прикрытый крышкой, который он по инерции открыл, но заглянуть внутрь его так и не удосужился.
    Полежав еще немного с закрытыми глазами, малыш воссоздал в памяти события минувшего дня. От момента его встречи с медвежонком, до того, как он оказался на печи. Вспомнил малыш и про вчерашний ужин. Он съел столько сладкого, что мама пришла бы в ужас, узнав об этом. Она всегда говорила, что много сладкого вредно детям, что оно портит зубы. Малыш её не понимал. Как может такая вкуснотища портить зубы? Он мог весь день питаться одними конфетами, запивая их газировкой, и при этом чувствовать себя отлично. Но, даже если мама и права, что с того? У него полный рот зубов, и даже если он лишится пары-тройки из них, ничего страшного. Ради такой вкуснятины, он готов ещё и не на такие жертвы.
    Вспомнив о варенье, на которое он вчера налегал в полный рост, малышу захотелось пить. Так сильно, что не было никаких сил и дальше валяться на печи, прикидываясь спящим. Уснуть ему всё равно не удастся. Жажда, вкупе с назойливым потрескиванием под ухом, не дадут этого сделать.
    Малыш открыл глаза, продолжая лежать неподвижно, уставившись в стенку напротив себя. Но, чем дольше он лежал, тем сильнее давала о себе знать жажда. Вскоре малышу стало казаться, что его язык прилип к нёбу, и теперь так и останется там до конца жизни.
    Малыш приподнялся на четвереньки, а затем сел, потирая кулаками заспанные глаза. На мгновение треск прекратился, а затем продолжился вновь.
    Закончив тереть глаза, малыш взглянул на бочонок, стоявший на краю печи, откуда раздавался назойливый треск. Бочонок, как бочонок, ничего необычного, в нём нет. И лишь подняв глаза вверх, малыш разглядел источник назойливого шума.
    От неожиданности малыш даже отпрянул назад. На него с вершины бочонка глазела белка, сжимая в лапах очередной выловленный из его недр кедровый орех. Белка его совсем не боялась. И вообще, вела себя так, словно каждый день общается с людьми. Она просто глазела на него, продолжая с невероятной скоростью щёлкать орехи, которыми, как оказалось впоследствии, бочонок был наполнен почти под завязку.
    - Привет! - хриплым голосом сказал малыш.
    - Привет! - ответила белка, продолжая грызть орехи, и глазеть на малыша.
    Назревал очередной обстоятельный разговор. Но перед этим необходимо промочить горло, чтобы спасти организм от разлившейся по всему телу засухи.
    - Никуда не уходи! - попросил малыш. - Я скоро вернусь!
    Белка не удостоила его ответом, продолжая методично уничтожать ореховые запасы лесника, до которых она оказалась большой охотницей.
    Стараясь не шуметь, и не делать резких движений, чтобы не спугнуть забавную рыжую гостью с длинным, пушистым хвостом, малыш, пятясь на четвереньках, нащупал ногой лестницу, и спустился с печки вниз. А затем, шлёпая по полу босыми ногами, проковылял к фляге с водой, на которой лежал ковшик.
    Первый ковшик малыш выпил залпом, и тотчас же зачерпнул второй. И уже без спешки, отпил половину ковша, чувствуя, как живительная влага распространяется по организму, наполняя собой измученное жаждой тело. Отдышавшись, он допил остатки воды. Аккуратно закрыл флягу, и водрузил на крышку ковшик. И всё то время, пока малыш пил, он чувствовал на себе пристальный, изучающий взгляд белки, ни на секунду не прекращающей своего занятия.
    Похоже, белка изрядно проголодалась, и ей было не до разговоров. Ну что ж, отложим разговоры на потом, решил малыш. Белка его не боится, а значит, не сбежит, и у них будет ещё время поговорить. А пока и малышу не мешает подкрепиться, ведь со вчерашнего ужина прошло немало времени, и отдохнувший за ночь организм требовал пищи.
    Потянувшись к хлебнице, малыш обнаружил лежащий за ней нож, который вчера просто не заметил. Хотя, по большому счёту, он ему был и не особенно нужен. Варенье малыш черпал ложкой, а хлеб ломал.
    Бросив взгляд на опустевшую на треть банку с вареньем, малыш уже не испытал вчерашнего душевного подъёма. Вчера варенья он наелся до отвала. Ещё немного, и он бы переборщил, и сегодня бы даже не смог на него смотреть.
    Немного подумав, малыш нарезал остатки хлеба ножом, положив сверху варенье. А затем, не спеша, принялся есть, подхватывая на лету свободной рукой ягодки, пытавшиеся упасть с бутерброда на пол. И всё это время он чувствовал на себе изучающий взгляд белки, не прекращающей ни на секунду грызть орехи.
    По большому счёту, они с белкой занимались одним и тем же неблаговидным делом, уничтожали запасы лесника. Каждый по своему. Малыш налёг на хлеб с вареньем, белка на орехи. Орехи малыш любил есть, но не любил их колоть. У него никогда не получится так ловко расправляться с ореховой скорлупой, как у этого забавного зверька.
    Доедая очередной бутерброд, малыш увидел на подоконнике ступку с пестиком. Дома была точно такая же ступка. И только благодаря ей, малыш лакомился орехами. Взрослые отказывались грызть для малыша орехи, а у него самого не хватало сил разгрызть скорлупу. Можно было стукнуть орех молотком, и расколоть его на части, но, малыш часто промахивался, вместо ореха ударяя по полу. Взрослых это забавляло, а малыша злило. А когда он начинал злиться, то попадал по ореху ещё реже, вызывая очередной взрыв хохота со стороны зловредных брата и сестры, со смехом наблюдавших за его потугами добраться до орехового нутра.
    И тогда папа научил его колоть орехи без молотка, не напрягая при этом челюсти, не испытывая их на прочность. Папа достал с полки в кухне ступку и пестик, и научил малыша ими пользоваться. Успех превзошёл все его ожидания. Ядро ореха, вместе со скорлупой, оставалось в ступке, и нужно было только протянуть руку, чтобы достать его оттуда, и отправить в рот. И противные взрослые не смогут его опередить, как это случалось уже не раз, когда малыш колол орехи молотком. Маша, или Дима, наблюдавшие за ним, часто хватали отлетевший в сторону расколотый орех, проворно извлекали из него ядро, и смеясь, отдавали малышу пустую скорлупу, потешаясь над ним. И лишь получив оплеуху от мамы, отдавали малышу с таким трудом добытое им лакомство.
    Облизав пальцы, малыш направился к умывальнику, чтобы вымыть руки. Не любил он, когда пальцы становились липкими, и к ним прилипал всякий мусор. Тщательно вымыв руки, малыш зачерпнул из фляги воды, и не спеша напился.
    Закончив с водными процедурами, малыш вернулся к столу. Пододвинув стул поближе к подоконнику, малыш снял оттуда ступку, и полез на печь к поджидавшей его белке, с интересом наблюдающей за ним, ни на минуту не прекращая своего занятия.
    "Вот лесник заругается, когда увидит этот беспорядок", - подумал малыш. А ведь и он сам вознамерился внести свою скромную лепту в процесс захламления ореховой скорлупой его жилища. "Ничего", - подбодрил он самого себя. Если лесник сегодня и вернётся, то не раньше, чем к обеду. К этому времени малыш покинет его жилище, и возможно не один, а вместе с этой симпатичной белкой, не сводящей с него смеющихся карих глаз.
    - Здравствуй, белка! - сказал малыш.
    - Здравствуй, малыш! - ответила белка.
    - Ты знаешь, кто я? - удивился малыш.
    - Конечно! А что тут странного? Ты же знаешь, как меня зовут, почему бы и мне не знать того же о тебе?
    - Я видел белок и раньше. Не тебя именно, но кого-то из твоих сородичей.
    - Здесь, в лесу?
    - Нет! Далеко отсюда. В городе.
    - В городе? - удивилась белка.
    На мгновение белка задумалась, и даже прекратила грызть орехи.
    - Да в городе!
    - Моих родственников там нет! Хотя, я не исключаю того, что кто-то из другого семейства белок мог и попасть к вам, людям.
    - Люди обожают ловить зверей. А ещё они любят на них охотиться. И на нас, белок, в том числе!
    - Ты хорошо знаешь людей! И ты совсем их не боишься! Ты лично знакома с кем-нибудь из людей? - спросил малыш.
    - Я родилась здесь. Нет, не в избушке, а в нескольких десятках метров отсюда. В дупле старой ели. Я знакома с лесником живущим здесь, и с его собакой. Мы с человеком не то, чтобы дружны, у нас что-то вроде пакта о ненападении. Лесник привык ко мне, и не охотится на меня лично, хотя это не значит, что он не охотится на белок вообще. Охотится, и ещё как! Но для этого он уходит вглубь леса, постреливая там моих близких, и дальних родственников.
    - А как же гости, которые приезжают к леснику? Они тебя не обижают?
    - Нет. Не обижают. Лесник проводит с ними беседу по поводу того, где, и кого, можно стрелять. Да и я в эти дни, когда к нему приезжают гости из города, стараюсь особо не высовываться. Зачем напрасно рисковать? Люди все такие разные, и непредсказуемые. А после того, как они вечером наедятся шашлыков из привезённого из города мяса, запьют его изрядным количеством спиртного, они и вовсе становятся неадекватными, и неуправляемыми.
    - Напившись, начинают хвастать друг перед другом, какие они меткие, и удачливые охотники. И в доказательство своей правоты изрядно упившиеся людишки, хватаются за ружья, без которых они никогда не приезжают в лес.
    - В этот момент наблюдать за ними очень смешно, но опасно для жизни. Споря друг с другом, люди палят куда попало, но чаще всего в никуда. И всегда есть опасность, что вылетевшая из чьего-либо ствола пуля, по нелепой случайности найдет-таки свою жертву. Лично мне не хочется становиться жертвой нелепой, роковой случайности. И поэтому в разгар человеческого веселья я прячусь в дупле. И отсиживаюсь там дотемна, вздрагивая от сотрясающих лес выстрелов, пока люди не угомонятся.
    - Лесник в это время прячет собаку в доме, где она привычно устраивается под кроватью, и лежит там до окончания бурного веселья. Лесник делает это на всякий случай. Мало ли что. Вдруг кто-нибудь из упившихся гостей с пьяных глаз, да ещё и в темноте, спутает собаку с волком, и начнет палить со всех стволов. Утром горе-охотника поднимут на смех, но вечером будет не до этого. Найдётся немало желающих последовать его примеру. И если они собаку и не пристрелят, то напугают до смерти. В начавшейся стрельбе немудрено подстрелить и кого-нибудь из собутыльников, что чревато гораздо более печальными последствиями, нежели убийство собаки лесника.
    - Откуда ты всё это знаешь? - удивился малыш.
    - Было дело. Однажды! - ответил бельчонок.
    - Какое дело? - спросил малыш.
    - Понимаешь, малыш, мы, белки, существа неприхотливые в еде. Довольствуемся тем, что нам даёт лес. Мы с одинаковым удовольствием едим орехи, грибы, и ягоды. Но мы никогда не откажемся от чего-нибудь съедобного, чего в нашем лесу найти нельзя.
    - Но можно найти в доме лесника? - закончил беличью мысль малыш.
    - Да. Ты прав. У лесника дома много вкусного. Только не часто удаётся добраться до этих самых вкусностей. Я видела, как ты мучился с банкой варенья, прежде чем добраться до её содержимого. А ведь ты такой большой, и сильный. Мне, белке, с банкой никогда бы не справиться. Не могу я справиться и с хлебницей, чтобы добраться до хлеба, который мне пришёлся по вкусу. А орехи, которых у человека превеликое множество? Он ссыпает их в бочонок, и накрывает крышкой, прекрасно зная, что я не смогу её открыть, и добраться до его содержимого.
    - Тем не менее, ты регулярно наведываешься сюда? - спросил малыш.
    - Да. Конечно! - подтвердила белка.
    - Иногда человек забывает убрать хлеб в хлебницу. Бывает и такое, что попив чаю с вареньем, забывает закрыть банку крышкой. Вот тогда-то и приходит праздник и на мою улицу. Тут главное не шуметь, не делать резких движений.
    - Ты воруешь хлеб, варенье, и убегаешь? - спросил малыш.
    - Ничего я не ворую! - обиделась белка. - Я беру то, что плохо лежит.
    - Ты когда-нибудь видел белку бегающую по лесу с банкой варенья под мышкой?
    - Честно говоря, нет! - ответил малыш. - Зато я видел белку, бегающую в колесе, в клетке!
    - В колесе? В клетке? - поразилась белка. - Откуда в нашем лесу колёса и клетки?
    - Ты хоть знаешь, что такое колесо? - спросил малыш.
    - Конечно, знаю! Я что, по-твоему, совсем неграмотная? Или ты думаешь, что если я живу в лесу, то такая же деревянная, как и все что меня окружает?
    Сказав это, белка перестала грызть орехи, и выпрямилась на бочонке, с вызовом поглядывая на малыша.
    - Ничего я не думаю! - ответил он. - Ты же сама сказала, что в лесу нет никаких колёс!
    - Конечно, нет! Кроме тех, что стоят на механизме лесника. Плюющегося вонючим дымом, пахнущим железом, и гарью. На котором человек каждую неделю ездит в город, пополнить запасы продуктов, затариться газетами, да и просто по своим, человеческим делам.
    - Но, раз ты знаешь, что такое колесо, то почему ты так удивилась тому, что какая-то белка может бегать в нём целый день?
    - Но, как она туда забирается?
    - Куда, туда? - не понял малыш.
    - Внутрь колеса! Ведь вход в него преграждают металлические спицы, и железный обод, продраться через которые не в состоянии даже такой шустрый зверь, как белка.
    - Это в мотоцикле так! - согласился малыш. - Пожалуй, и с машиной будет то же самое. Но это другие колёса! То, про которое я тебе рассказываю, находится в нашем садике, и оно совсем другое. Для того, чтобы забраться внутрь его, белке не нужно прилагать каких-то особых усилий. Она спокойно пролазит внутрь, и бегает там сколько душе угодно. А когда беготня прискучит, выбирается из колеса в клетку. И там, в зависимости от настроения, либо обедает семечками и орешками, либо забирается в закрытый от посторонних глаз домик, и отдыхает.
    - Семечки! Я знаю, что такое семечки! - радостно воскликнула белка. - Мне они тоже очень нравятся. Кстати, я лакомлюсь семечками каждую неделю! - похвасталась белка.
    - В лесу растут семечки? - удивился малыш. - Они наверное сырые, и безвкусные.
    - Вовсе нет! - ответила белка. - Ничего они не сырые! Они жареные!
    - Ха-ха-ха! - рассмеялся малыш. - Никогда не видел подсолнуха с жареными семечками!
    - Чего смеёшься? Думаешь я вру? Ничего подобного! Я вообще не знаю, что такое подсолнух. Ничего такого в нашем лесу не растёт. Но что семечки жареные, это я знаю точно!
    - Откуда ты можешь знать, жареные они, или нет? - спросил малыш. - Если ты никогда не видела подсолнуха, и даже не заешь, что это такое!
    - Знаю! - ответила белка. - Однажды я провела сравнительное исследование.
    - А что это такое, сравнительное исследование?
    - Ну, это когда одно, сравнивают с другим, похожим, чтобы определить, что лучше.
    - Однажды вечером, вскоре после возвращения лесника из города, я, улучив момент когда собаки не будет поблизости, прокралась к дому. Привычным маршрутом вскарабкалась на чердак, и притаилась там, сквозь щели в потолке наблюдая за человеком.
    А он как раз начинал жарить семечки. Брал сырые из большой чашки, наполненной почти до краёв, и высыпал часть её содержимого на сковороду. Затем, под веселое потрескивание, помешивал семечки. Время от времени снимал пробу. Если результат его устраивал, пересыпал жареные семечки в другую тарелку, и вновь наполнял сковороду сырыми.
    - Вроде бы ничего особо интересного не происходило, но это зрелище меня заворожило, и я продолжала неотрывно наблюдать за манипуляциями лесника. Когда сырых семечек в тарелке осталось на один засып, леснику пришлось прервать своё занятие.
    - Раздался надрывный собачий лай, извещающий человека о том, что возле дома бродит зверь. И не какая-нибудь мелочь вроде белки, или зайца, с которыми собака легко бы справилась и без помощи человека, а большого и сильного хищника, с которым собаке не совладать.
    - Я не знаю, кто это был. Рысь, волк, или медведь. Мне это было не интересно. Меня интересовало совсем другое. Лесник схватив ружьё, вышел из дома, и ничто не мешало мне добраться до чашек с семечками. Это был шанс, и его нужно было использовать, не забивая голову сомнениями, и раздумьями.
    - Я и не раздумывала. Мигом сбежала с лесенки ведущей на чердак, и запрыгнула на стол. Там и устроилась, между чашками с семечками. Почти полной, с жареными, и почти пустой с семечками сырыми.
    - Сперва я попробовала на вкус сырые. Признаюсь честно, их вкус меня разочаровал. Я рассчитывала на нечто большее. Это большее оказалось в соседней чашке, почти полной. Жареные семечки пришлись мне по вкусу. Без колебаний я присвоила им второе место по вкусовым качествам. После орехов, конечно.
    - Определившись с тем, что вкуснее, я полностью переключилась на жареные семечки, щёлкать которые у меня получалось с невероятным проворством. Я увлеклась. И едва не поплатилась шкурой за чрезмерное увлечение дармовым угощением. Я не заметила приближение опасности. Вообще-то мы, белки, звери чуткие, слышим любой шорох в десятке метров от себя. Если шорох действительно есть. В тот раз не было ни звука. Лесник куда-то пропал, и вместо него в дом, бесшумно ступая, вошла собака, гроза всего мелкого зверья в округе.
    - Слух у собаки не хуже, чем у белки, к тому же слишком увлёкшейся семечками. Она издалека уловила подозрительный треск доносящийся со стола. Собака положила на стол огромные лапы, и поверх них лобастую, наводящую ужас на всю округу, голову. Наши глаза встретились всего лишь на мгновение, а затем всё пришло в движение.
    - Глаза собаки расширились от удивления, и безумной радости узнавания, мои от ужаса. Секунду мы в упор смотрели друг на друга, а затем началось светопреставление! Недоеденная семечка выпала у меня изо рта в тот самый момент, когда я изо всех сил прыгнула в сторону, стремясь в отчаянном прыжке добраться до спасительной лестницы, а оттуда метнуться на чердак, где я буду в безопасности.
    - Но, собака разгадала мой замысел, и если бы я в последний момент не вильнула резко в сторону, мне бы несдобровать. Собачьи зубы лязгнули в сантиметре от моего хвоста. Ни о чём не думая кроме спасения собственной шкуры, я метнулась в комнату лесника. Скача по полу, по стенам, и даже по потолку, преследуемая по пятам свирепым зверем, решившим раз и навсегда свести со мной счёты. Поквитаться с обидчиком, так неосмотрительно угодившим в западню.
    - Как? Ты, такая маленькая, и вдруг обидчик большой и злой собаки? - удивился малыш.
    - Да, так и есть. Я сделала немало гадостей этому огромному, злобному зверю. Не раз доводила до бешенства своими проделками. Собака поклялась убить меня при первой же возможности. Вот только возможности у неё не было. Вплоть до рокового дня в жизни белки позабывшей об осторожности.
    - Глядя на тебя, я могу с уверенностью утверждать, что тебе удалось удрать от собаки, и даже шкуру себе не попортить!
    - Да, удалось! Но далеко не сразу! От ужаса я совсем потеряла чувство времени, и направления. Я просто мчалась вперёд сломя голову. Не оглядываясь, чувствуя спиной несущуюся по пятам зубастую смерть.
    - В комнате всё стало вверх дном. Всё, что могло упасть, упало, всё, что можно было сорвать, было сорвано. И всё это в диком беспорядке было разбросано по полу. И по этому бурелому металась маленькая белка, преследуемая по пятам огромным, матёрым зверем. Не помню, сколько кругов мы нарезали по комнате, прежде чем мне удалось прорваться на кухню, а оттуда метнуться в распахнутую настежь дверь, преследуемой по пятам собакой, предвкушающей скорую победу, и расправу над маленьким, беззащитным зверьком.
    - Смерть была близка ко мне, как никогда. На открытом пространстве собака имела преимущество в беге. Чтобы добраться до спасительных деревьев, нужно было пересечь несколько десятков метров открытого пространства. Белка могла бы поспорить с собакой на этой дистанции, но только не сейчас. Она слишком устала, ее сил хватило лишь на последний, отчаянный рывок. Прямо под ноги поднимающегося на крыльцо лесника.
    - Меня спас маленький рост. Я прошмыгнула между ног человека, и, вкладывая в отчаянный рывок остатки сил, устремилась к спасительному лесу. Я слышала позади звук удара, грохот падающего на землю тяжёлого тела. Но всё это меня уже не касалось. У меня и в мыслях не было обернуться, узнать, что случилось там, на крыльце. Всё моё существо было поглощено одной лишь целью, добраться до ближайшего дерева, и пулей взлететь на его вершину. Только там я буду в безопасности от преследующей меня по пятам зубастой смерти.
    - Только оказавшись на вершине сосны, с вздымающимися от бешеного бега боками я смогла бросить взгляд на дом лесника, едва не ставшего мне могилой.
    - И что ты увидела?
    - Человека. Он сидел на крыльце, и потирал ушибленный бок. Его ружьё валялось на земле, отброшенное в сторону при падении. У ног человека вертелся пёс, словно извиняясь перед хозяином, преданно заглядывая ему в глаза, прося прощения за приключившийся инцидент.
    - Отдышавшись, я смогла мысленно представить случившееся на крыльце несколько минут тому назад. Скорость, с которой собака гналась за мной, была очень большой, и она была слишком увлечена маячащей перед носом добычей. Собака слишком поздно заметила человека. Времени на то, чтобы погасить скорость и остановиться, у неё уже не было, а размеры не позволяли повторить мой манёвр. Вместо того, чтобы прошмыгнуть между ног человека, она всей массой обрушилась на него, сбила с ног, и вместе с ним кубарем скатилась с крыльца. Прежде чем собака с хозяином пришли в чувство от случившегося, я успела удрать. Я думаю, им было не до меня. Когда они оклемались, я была уже так далеко и высоко, что меня не смог бы высмотреть ни один, даже самый зоркий глаз. И если бы разозлившийся человек решил поквитаться за своё падение, у него ничего бы не вышло из этой затеи.
    - Но человеку было не до меня. Не до меня ему стало и после. Когда человек вошёл в дом, его глазам предстала картина невероятного разгрома учинённого в доме не без участия маленького, пушистого зверька, то есть меня.
    - Я думала, что после случившегося мне не сдобровать. Что однажды лесник подкараулит меня возле дупла, и пристрелит, едва я высуну нос наружу. Человек знал, где я живу. Знал и о том, что это именно я, захаживаю к нему в гости, и ворую продукты, которые он не успел убрать со стола. Я испугалась не на шутку. Не меньше, чем тогда, когда со всех ног улепётывала от собаки, спасая свою шкуру.
    - Несколько дней я носу не казала из своего убежища, боясь получить пулю в глаз. Благо в дупле имелись кое-какие запасы. Небольшие запасы. На чёрный день. И чёрный день настал. Вскоре запасы продуктов иссякли, и я начала голодать. Вскоре голод стал просто невыносим. Я даже пыталась грызть древесную кору. Но обмануть требующий еды желудок было невозможно. Я оказалась перед выбором, рискнуть, или оставаться в дупле, умирая от голода.
    - Я выбрала первое. Рискнула. Зажмурившись, высунула голову из дупла, ожидая выстрела, который разнесёт голову в клочья, положив конец моим мучениям. Но время шло, а выстрела не было. Я осмелела, и открыла глаза. Тишина. Тогда я вылезла из дупла, и с подозрением огляделась по сторонам. Вокруг ничего не говорило об опасности. Просидев на ветке с десяток минут, прислушиваясь к звукам вокруг, я так и не смогла из их многообразия вычленить что-либо внушающее тревогу.
    - Успокоившись, я побежала по дереву вниз, к ягодам и грибам, о которых уже не просто просил, а громогласно вопил мой изголодавшийся организм. Где-то в полутора метрах от земли я увидела нечто, заставившее меня пулей взлететь наверх, и нырнуть в спасительный полумрак дупла. Я даже не успела толком понять, что это было. Настолько была напряжена ожиданием неприятностей, которые обязательно должны были случиться после погрома, который я учинила в доме лесника. Одно я знала точно, раньше там этого предмета определённо не было. По крайней мере его не было в тот день, когда я, спасаясь от мести человека, прокралась к родному жилищу, и затаилась в дупле.
    - Минут 10 я просидела в спасительном убежище с бешено бьющимся сердцем, пока не успокоилась, и не смогла рассуждать здраво. Чего я, собственно, испугалась? Некоего предмета оказавшегося на дереве? Но в доме лесника этих предметов сотни. И что с того? Ни один из них не представляет для меня опасности. Почему именно этот должен стать исключением?
    - Успокоившись, я осторожно спустилась вниз, к испугавшему меня предмету. При внимательном рассмотрении, ничего страшного в нём не оказалось. Обыкновенная деревянная коробка, подвешенная верёвками к ветке. Осторожно я заглянула внутрь, и не поверила своим глазам. На дне коробки были семечки, насыпанные щедрой рукой.
    - Я не смогла удержаться от соблазна, и мгновение спустя первая из семечек оказалась во рту. При виде семечек я позабыла обо всём, обо всех своих страхах. Ведь кормушка оказалась здесь не сама по себе. Её мог повесить только один человек, лесник, в доме которого несколько дней тому назад она, не без участия собаки, устроила разгром. Её внутренний голос отчаянно вопил, стремясь удержать белку от опрометчивого шага. А если семечки отравлены, и отведав их белка отправится прямиком на тот свет? Вдруг они жарены в каком-нибудь колдовском зелье, и наевшись их, белка очнётся пленницей человека? Внутренний голос отчаянно вопил, пытаясь остановить потянувшуюся за семечкой лапу, и смолк, пискнув на прощание, заглушённый щелчком разгрызаемой семечки.
    - Семечки оказались те самые, жареные, которыми она лакомилась в доме лесника, позабыв обо всём на свете. Но все это было в прошлом. Сейчас же, даже закатывая глаза от удовольствия, белка не забывала поглядывать по сторонам в ожидании подвоха. Хотя, если ожидать подвоха, то только от человека. Собака не сможет добраться до неё даже при самом своем большом желании. Не такая собака дура, чтобы тягаться с белкой в лазанье по деревьям. Шанс поквитаться с белкой у собаки был, но она им так и не воспользовалась.
    - А как лесник узнал, что тебе нравятся жареные семечки? - спросил малыш.
    - Всё очень просто! Он нашёл на кухонном столе огромную кучу семечковой шелухи, и на основании этого сделал правильный вывод о моих вкусовых пристрастиях.
    - А он добрый человек! - сказал малыш. - Другой бы на его месте вместо семечек поставил бы капкан.
    - А что такое капкан?
    - Это такая железная штуковина, с приманкой внутри. Если зверь позарится на приманку, капкан захлопывается, и держит свою жертву крепко-накрепко. Пока не придёт человек, или же зверь не умрёт от невыносимой боли!
    - Фу! - поморщилась белка. - Какие страшные вещи ты говоришь! Да. Лесник хороший человек. Хоть он и охотится на зверей, но без этих ужасных штук, которые ты называешь капканами.
    - Получается, что он охотится не на всех! - сказал малыш. - Ведь тебя-то он не трогает!?
    - Меня, нет! - ответила белка. Но это не относится к другим белкам, обитающим в лесу. Я не однажды видела, как он возвращается с собакой из леса, и из сумки, что болтается у него на поясе, торчит рыжий хвост, спутать который с чем-либо просто невозможно!
    - Почему же он тогда не трогает тебя? Ведь ты тоже белка, и к тому же без конца досаждаешь ему постоянными набегами?
    - Я не знаю! Возможно, он и меня считает своим другом, как и собаку? Пусть капризным, пакостным и взбаламошным, но всё-таки другом?
    - После каждой поездки в город, он не забывает насыпать в кормушку семечек. Да и зимой подбрасывает в кормушку какое-нибудь угощение. Не слишком часто, но, что есть, то есть. И в этом он, пожалуй, прав. Если человек будет постоянно кормить меня, то я вообще откажусь от поисков пищи, и заготовок на зиму. А это чревато весьма печальными последствиями.
    - А собака? Ты с ней больше не встречалась? - спросил малыш.
    - Отчего же. Встречалась. И не раз. Эта зверюга не хочет отказываться от мысли поймать меня, и поквитаться за всё. Вот только в лесу тягаться со мной в ловкости она не может, а оказавшись в доме, я веду себя весьма осмотрительно, более не допуская таких досадных промахов.
    - Почему собака так ополчилась на тебя?
    - Я не всегда совершаю набеги на жилище человека. Иногда мне хватает добычи и возле дома. Я обожаю таскать еду из собачьей миски, стоящей рядом с собачьей конурой. Я никогда не упущу случая покушать из миски, когда её хозяйки нет дома. И когда собака возвращается с человеком из леса, то приходит в ярость, обнаружив пустую тарелку. Следы, щедро оставленные мной на месте преступления, красноречиво говорят о том, кто является виновником случившегося.
    - Пару раз собака возвращалась из леса во время моей трапезы, и всякий раз кидалась на обидчика. Вот только тягаться со мной в ловкости она не могла. В мгновение ока я взбиралась наверх по деревянным балкам подпирающим нависший над дверью козырёк. И там, на высоте двух метров, цокала языком, строила собаке страшные рожи, со смехом наблюдая за тем, как она сходит с ума от ярости, захлёбываясь лаем от собственного бессилия.
    - Леснику мои проделки доставляли удовольствие, что было видно по его улыбающейся физиономии. Возможно, именно поэтому, лесник не трогал меня. Тем более, что урон, причиняемый мною лично леснику, был не велик. Кусок хлеба, горсть орехов, кусок пирога, оставленный им по забывчивости на столе.
    - Когда лесник подходил поближе, я забиралась на крышу, а оттуда на чердак, и наблюдала за тем, как взбешённая собака нарезает круги вокруг дома в поисках своего обидчика. Дождавшись, когда всё успокоится, я спускалась вниз, и растворялась в густой траве.
    - А что здесь делаешь ты, малыш? Откуда ты вообще здесь взялся? Пришёл из города? Но ведь он так далеко отсюда, что даже такой большой человек, как лесник, отправляется туда, только оседлав грохочущего, и смердящего зверя.
    - Нет. Я пришёл не из города. Я даже не знаю, где он находится. Я пришёл с той стороны леса. С холмов, раскинувшихся за озером.
    - Я слышала об озере! - задумчиво произнесла белка. - Оно далеко отсюда, на окраине леса. Я там не была никогда. И никогда не буду. Об озере мне рассказывала одна знакомая сойка, которая бывает на озере довольно часто, и знает множество его обитателей. Но она никогда не говорила мне о том, что на озере, или за озером, живут люди!
    - А я там и не живу! - сказал малыш.
    - Просто однажды я проснулся рано утром далеко-далеко отсюда, в холмах. Я не знаю, как очутился там. И я не знаю, где мой любимый папочка. Мы были вместе, когда всё это случилось. В далёком городе, где мы жили, на нас налетел железный зверь на колёсах. Более большой, и злой, чем тот, что находится в услужении у лесника. Что было потом, я не помню.
    - Всё, что я помню, случилось после моего пробуждения в холмах. Помню всех зверей, и прочих существ, повстречавшихся на моём пути. Некоторые пытались меня обидеть. Но таких было ничтожное меньшинство. Большинство зверей пытались мне помочь, и помогли. С их помощью я прошёл через холмы, переправился через озеро, миновал лес, и оказался здесь, в избушке лесника, где встретился с тобой. Я надеюсь, что и ты не откажешь мне в помощи, и отведёшь меня к папе!
    Замолчав, малыш посмотрел на белку, ожидая её реакции. Но белка и не собиралась делать вид, что задумалась. Для неё и так всё было ясно.
    - Я помогу тебе, маленький человек. За это ты расскажешь мне о своём приключении. Торопиться нам некуда. Лесник со своей несносной собакой объявится не раньше обеда. У нас впереди ещё уйма времени. Хватит и на то, чтобы выслушать твой рассказ, и на дорогу.
    - Ты знаешь, где мой папа? - с надеждой спросил малыш.
    - Нет! - ответила белка. - Но я знаю направление, в котором находится город, и смогу его указать. А если буду знать о твоих приключениях больше, то, возможно, моя помощь будет гораздо более существенной.
    - Давай совместим полезное с приятным! - предложила белка. - Ты будешь рассказывать мне свою историю, а я завтракать. Ты не думай, что за треском орехов я могу что-нибудь пропустить. У нас, у белок, отличный слух. Мы слышим всё, что происходит вокруг, и подобраться к нам незаметно можно лишь при полной беличьей расконцентрации, которая, и случилась со мной, при первом знакомстве с семечками.
    Сказав это, белка поудобнее устроилась на бочонке, засунула внутрь лапу, и захватив оттуда сразу несколько орехов, торопливо засунула один в рот. И тотчас же вопросительно уставилась на малыша.
    Вздохнув, вспоминая, малыш начал рассказ. Почему бы и нет? Белка очень смышлёный и отважный зверёк. Возможно, что-то, кажущееся ему мелким, и несущественным, для белки покажется важным. Белка права. Торопиться им некуда. Далеко ли уйдёшь на голодный желудок, который был у его провожатого пустой, как барабан, по утверждению самой белки.
    Малыш уложился в полчаса. И всё это время белка не прекращала грызть орехи, не сводя с малыша внимательных глаз. Едва малыш закончил свой рассказ, белка спрыгнула с бочонка, и по лестнице ведущей с печки вниз, спустилась на пол.
    Шла белка тяжело, вразвалочку. Видать неплохо белочка позавтракала. Так неплохо, что хватит и на обед, и на ужин. Но это её дело. Лишь бы её обжорство не замедлило их хода, не осложнило дорогу.
    Сытно рыгнув, белочка махнула малышу лапой, и вальяжно, вразвалочку, направилась к выходу из дома, не сказав ни слова.
    - Послушай, белка! - сказал малыш. - Куда мы идём? Мой рассказ сказал тебе о чём-нибудь?
    На мгновение белка остановилась в дверях, и, обернувшись, посмотрела на малыша смешливыми, карими глазами.
    - Очень помог! Теперь я знаю наверняка, куда идти!
    - Ты знаешь, где мой папа? - с надеждой спросил малыш.
    - Не совсем. Хотя, из услышанного из твоего рассказа, могу с большой долей уверенности судить о том, где он может быть!
    - И где же? - затаил дыхание малыш.
    - Как, где? - удивилась белка. - Ты же сам сказал, что второй огненный шар приземлился за лесом. А значит, за лесом, и следует искать твоего папу!
    - Ты отведёшь меня прямо к нему? - с надеждой спросил малыш.
    - Нет. Всё не так просто. Огненный шар, про который ты рассказывал, упал за лесом. Только лес этот совсем не тот, в котором мы сейчас находимся. Я это точно знаю!
    - Откуда у тебя такая уверенность?
    - Я прекрасно знаю лес. По крайней мере, в этой его части. Я часто бываю на границе леса. Там, где заканчиваются деревья, и начинается высокая, густая трава. Земля, в которую мне, лесному жителю, хода нет! С тех пор, как ты очутился в нашем мире, я, минимум дважды, побывала на границе лесных владений. И могу со всей ответственностью заявить, там твоего папы нет!
    - А может он не в лесу, а в поле? - спросил малыш. - Ты говорила, что в поле тебе дороги нет, значит, ты не можешь знать наверняка, что там.
    - Да, малыш. Я не могу знать, что происходит в поле. Я никогда не бывала там. Максимум, на что хватало моей храбрости, это подойти к самой кромке поля. Границе, отделяющей низкорослую лесную траву, от высокой и пышной травянистой растительности поля.
    - Я никогда не пыталась пересечь поле. У меня и мыслей таких не было. Мне неплохо живётся и в родном лесу, чтобы рисковать шкурой ради призрачной надежды на лучшую жизнь.
    - О чём это ты? - удивился малыш.
    - Существует другой лес. Он начинается на другом конце поля.
    - И всё же ты бываешь в тех местах. Что тебя туда влечёт? Неведомые, скрытые желания, зов души, или нечто другое?
    - Я прихожу туда к другу. Да, да, к другу! И это вовсе не другая белка, как ты подумал! С белкой мой приятель имеет очень мало общего. Пожалуй, вообще ничего, за исключением мягкой шкурки, и роскошного, пушистого хвоста. Именно его хвост и стал причиной нашего знакомства. Давным-давно. Ещё в прошлом году. Тогда я просто, без всякой цели, оказалась на границе леса. Я была сыта, у меня было отличное настроение, и полное довольствие жизнью. К тому же я была молода, а молодости всегда присуще излишнее любопытство, столь чуждое взрослым.
    - Хорёк, а мой степной друг действительно хорёк, в тот же день и час испытывал схожие чувства. Возможно, именно сходство чувств и привело нас в одно и то же время, в одно и то же место. Поскольку мы оба были настроены на благодатную волну, то и знакомство, немыслимое в иное время, состоялось легко и просто. Мы быстро нашли общий язык. У нас оказалось много общих точек соприкосновения.
    - С тех пор мы поклялись встречаться в том самом месте, где познакомились, каждую неделю. И до сегодняшнего дня ни разу не нарушили нашей договоренности.
    Малыш, внимательно слушавший объяснения белки, сказал:  - Я попробую предположить. Сегодня у тебя очередная встреча, и ты хочешь воспользоваться подходящим моментом, чтобы представить меня своему другу!?
    - Именно так! Ты весьма прозорлив для малыша! Сегодня в полдень мы встречаемся с хорьком в условленном месте. Нам есть о чём поговорить. Но, сегодня, пожалуй, мы изменим правилам. Долгого и обстоятельного разговора не будет. Успеем поболтать на следующей неделе.
    - Я попрошу моего друга провести тебя через поле, к лесу. Я чувствую, я почти уверена, что твой папа там! По крайней мере, мне очень хочется в это верить!
    - А твой друг хорёк не откажется? Не будет против? - с сомнением в голосе спросил малыш.
    - Нет! Не откажется! Хорёк милейший парень! Ты сам убедишься в этом, как только познакомишься с ним поближе. Этот симпатяга всегда готов помочь попавшему в беду, и не важно, кто это, зверь, или человек!
    Малыш хотел спросить ещё что-то, но белка нетерпеливо махнула лапой.
    - Нам нужно спешить! На разговоры больше нет времени. Иначе мы рискуем опоздать на встречу с хорьком. В этом случае тебе придётся идти через степь без провожатого, что не очень хорошо. Ведь кто кроме хорька может знать о том, какие опасности подстерегают в густой траве одинокого путника.
    Малыш кивнул, соглашаясь.
    - И ещё один момент! - сказала белка. - Я очень плохо хожу по земле. И к тому же я, кажется, малость переела! Такими темпами мы точно опоздаем на встречу с хорьком. Чтобы этого не случилось, мы сделаем следующее. Я пойду по деревьям, а ты по земле. И смотри, не зевай, следи за моим хвостом. Специально для тебя буду держаться поближе к земле. И не забывай смотреть под ноги. В лесу полно сухостоя и падалицы, которые так и норовят поставить тебе подножку.
    Покончив с инструкциями, белка шмыгнула за дверь, и вразвалочку заковыляла к ближайшему дереву, растущему в паре десятков метров от жилища лесника. Следуя за ней, малыш подумал, что это, наверное, и есть то самое дерево, на котором белка спасалась от преследовавшей её собаки.
    Неуклюжая на земле белка, оказавшись на дереве, оказалась весьма проворной. Малышу пришлось поспешать, чтобы не потерять из виду огненно-рыжий хвост, служивший ему ориентиром.
    Спустя пару часов такой гонки, малыш изрядно выдохся, и был невероятно рад, когда лес внезапно кончился. Его глазам предстало огромное, бескрайнее поле, на дальней оконечности которого была едва заметная тёмная полоса. Тот самый лес, про который рассказывала белка.


    Хорёк

    Благодаря заданному белкой темпу, они прибыли на место немного раньше, что им было только на руку. Белка предложила малышу на время спрятаться в одном из кустов, метрах в 20 от кромки поля. И, хотя малыш не любил прятаться, он вынужден был признать разумность подобного довода. Слишком он необычная фигура в этом мире. Во многом чуждая, пугающая здешних жителей. Ведь если вспомнить все его похождения, то первым помышлением новых знакомцев при встрече с ним, было удрать. И только в силу обстоятельств, сделать этого им не удалось, и они вынуждены были вступить в контакт с человеком. Хотя, были среди них и те, что при виде его не испугались, вели себя агрессивно, и даже пытались напасть. Это касается жабы Аро, а также рыси, принявшей малыша за добычу.
    Насколько малыш знал хорьков, это не тот зверь, который попытается напасть. Скорее он из той когорты здешнего зверья, что при виде человека торопится поскорее унести ноги. Белка решила правильно. Окажись они вдвоём в условленном месте, диалога с хорьком не получится. Увидев человека, тот немедленно обратится в бегство, и уже никогда не вернётся сюда вновь. Белка навсегда потеряет своего необычного друга, как и он её. Его первая мысль при виде столь странной компании будет о том, что белка попала к человеку в плен, и что теперь он пришёл за ним. Хорёк мгновенно растворится в густой траве, и малышу придётся в одиночку пересекать бескрайнее поле с высокой травой, достающей ему до подбородка, а местами укрывающей с головой. Он, конечно, дойдёт и один, без провожатых, тем более, что отлично видит цель, чернеющую смутной полосой вдали. Но вдвоём, преодолеть этот путь будет гораздо легче, да и быстрее. Будет с кем поговорить в те долгие часы, что уйдут на дорогу к лесу.
    Белка сказала, что в том лесу, его папа. Малыш верил ей. Он сердцем чувствовал, что так оно и есть. Малыш привык доверять своему сердцу, которое его никогда не обманывало.
    Поэтому малыш без лишних споров, повернул обратно в лес, и спрятался в кусту, в паре десятков метров от белки, застывшей у кромки поля. Отправив малыша в засаду, белка сказала, что ждать осталось совсем немного. Её приятель должен объявиться с минуты на минуту, конечно, если с ним ничего не случилось. На вопрос о том, что может случиться с хорьком в степи, белка ответила одним словом. Волки!
    Волки. Это слово заставило малыша вздрогнуть, и поёжиться. О волках малыш знал очень много, пожалуй, больше, чем о любом из зверей. Мама с папой перед сном часто читали ему сказки, где главным злодеем, был волк. И в умных книжках с картинками, которые ему читал папа, волк представал в образе безжалостного хищника. Очень злобного, не боящегося никого, и ничего. Сбившись в стаю волки не боятся нападать даже на медведя, хозяина леса. Что тогда говорить о таком маленьком зверьке, как хорёк. Для волка ничего не стоит расправиться с этим небольшим степным хищником, если тому не повезёт оказаться на его пути.
    С волком малыш ещё не встречался. Но был уверен, что его прут, гроза всей живности в округе, на волка вряд ли произведёт должное впечатление. Только разозлит серого разбойника, который не преминёт сожрать малыша вместе с палкой. И хорошо ещё, что на дворе лето, и серые убийцы предпочитают творить свои чёрные делишки в одиночку. Только зимой, при всеобщей бескормице, волки сбиваются в смертоносные стаи, убивая всё живое оказывающееся на их пути.
    Против волчьей стаи у малыша не было никаких шансов. Единственная возможность спастись от их зубов, это вовремя заметить хищников, и забраться на дерево. Волки, в отличие от рысей, не умеют лазать по деревьям. На дереве можно отсидеться, и переждать опасность. Хотя и отсидеться не всегда удастся. Всё зависит от того, в какой степени голодности повстречается человек с волчьей стаей. Если серые убийцы не голодны, или голодны недостаточно сильно, то они постараются взять жертву измором. Расположатся всей стаей под деревом, улягутся в снег, и станут терпеливо ждать, когда добыча сама свалится с дерева к ним в зубы. И делать для этого ничего не нужно. За них всё сделает зима, и её величество мороз.
    Долго ли сможет просидеть человек на дереве зимой, практически в полной неподвижности. Если очень хочется жить, то, возможно, весь день. И даже часть ночи. А затем человек уснёт, и настанет время волков. Озябшие руки не смогут удержать спящее тело на дереве, и оно рухнет вниз, на головы терпеливо ждущих добычи хищников. И у человека уже не будет сил не то, чтобы отбиться от злобных тварей, но даже попытаться закрыться от их зубов. Ослабевшие руки и ноги откажутся повиноваться, и человеку останется лишь с ужасом наблюдать за тем, как смертоносные клыки всё ближе подбираются к горлу.
    Если человеку повезёт, и стая окажется слишком голодной, чтобы ждать, у него появится шанс на спасение. Просидев пару часов под деревом, но так и не дождавшись того, что добыча сама свалится к ним в зубы, волки поднимутся с лёжки, и уйдут. В поисках иной добычи, на которую не придётся тратить так много времени.
    Но это худшие варианты встречи с волками, и реальны они только зимой. Летом волки бродят поодиночке, и не так страшны, как зимой. Летом пищи хватает всем, и поэтому волк вряд ли отважится напасть на человека. Взрослого человека. Но он малыш, и поэтому представляет для серого разбойника вполне определённый интерес. Хотя у малыша и помимо палки было что предъявить хищнику. Волшебная дудка была при нём, и малыш был уверен, что её громогласный рёв вряд ли придётся волку по душе.
    Увлечённый мыслями о волках, малыш отвлёкся, и поэтому не сразу заметил хорька. Хорёк так осторожно двигался в густой траве, что даже малейшим её колебанием не выдал своего присутствия. Он просто появился из ниоткуда, и оказался возле белки, ставшей на задние лапы, и протянувшей передние другу. Хорёк последовал её примеру, и вскоре они соприкоснулись в дружеском рукопожатии. На минуту белка и хорёк застыли в неподвижности, давая малышу разглядеть последнего во всей красе.
    Длиной хорёк был сантиметров 50-60. Его длинный, пушистый хвост, желтовато-белёсого цвета, составлял примерно треть общей длины животного. Зверёк был довольно упитанным, что было немудрено в такое благодатное время года, как лето. Окрас его был желтовато-белый на спине. Грудь, и лапы, тёмно-коричневого цвета, почти чёрные. На светлой голове выделялась продольная чёрная полоса, проходящая через глаза. Создавалось впечатление, что хорёк пришёл на встречу облачённый в маску. И что после этой встречи друзей отправится куда-нибудь на чёрное дело.
    Хотя, какие могут быть чёрные дела на необъятном, бескрайнем поле? Вот если бы дело происходило вблизи населённого пункта, тогда другое дело. Из рассказов отца малыш знал, что хорька, поселившегося вблизи человеческих владений, обвиняют в таких страшных преступлениях, как истребление цыплят, кур, уток, гусей, и декоративных голубей. Хотя, занимались хорьки разбойным промыслом не по злобливости характера, а исключительно в силу своей физиологии. Ведь хорьки были плотоядными животными, не признававшими никакой иной пищи. Веточки, ягоды и корешки, были не по их части. Хорьки питались исключительно животной пищей, и для них не было особой разницы в том, кто станет этой пищей. Мышь, суслик, лягушка, ящерица, змея, или птица, дикая, или домашняя. Самая лёгкая добыча, это та, которая не может спасти свою жизнь бегством. И это в первую очередь относится к разводимой людьми птице, которая живёт в огороженных загонах, откуда ей нет никуда дороги.
    Но, если куры, утки, и гуси, не могут выйти оттуда, это вовсе не значит, что они в безопасности от незваных гостей. Когда очень хочется кушать, проволочная сетка не станет серьёзной преградой для проголодавшегося хищника.
    Зубами хорьку проволочную сетку не перекусить. Не стоит и пытаться. Можно сломать зубы. Существует иной способ добраться до желанной добычи. Более долгий, но менее травматичный. Можно сделать под сеткой подкоп. Достаточно большой для того, чтобы удрать через него с добычей в зубах. И сделать это нужно как можно быстрее, пока в куриных владениях не появится привлечённый шумом человек, с вилами, или ружьём в руках. И то, и другое, смертельно для хорька. И если он не проявит должной прыти, то красоваться ему выделанной шкуркой среди человеческих, охотничьих трофеев.
    Хотя, если верить рассказам папы, хорьки не такие уж и злодеи, не смотря на доставшуюся им при рождении разбойничью маску на морде. И во многих злодеяниях, в которых обвиняют хорьков, они невиновны. Ведь помимо них совершать набеги на человеческие хозяйства, особенно в голодное время года, любят и другие хищники. Куницы, лисы и ласки, также наносят немалый вред человеку. Но во всех этих злодеяниях, почему-то принято обвинять хорька, со всеми вытекающими отсюда последствиями. А последствия таковы, - хорёк объявлен врагом человечества, и на него идет жестокая, безжалостная охота. Каждый человек завидевший хорька, пытается его убить, заранее приговорив к смерти за преступления, которые он, возможно, и не совершал.
    Контакт человека с хорьком невозможен! В населённых людьми местах. Здесь же до ближайшего города, по утверждению белки, было огромнее расстояние, и если человек и мог появиться в поле, то только случайно, а вовсе не для того, чтобы сводить счёты с хорьками. Возможно, что здешние хорьки вообще никогда не видели человека, и даже не знают кто это. Дорога, по которой лесник ездит в город, и по которой к нему приезжают гости, лежит в стороне от поля, никоим образом с ним не соприкасаясь. А значит у малыша есть неплохие шансы договориться с хорьком.
    Тем временем белка с хорьком перестали обниматься, и начали оживлённый разговор. По большей части, говорила белка, при этом отчаянно жестикулируя. Хорёк лишь изредка вставлял отдельные реплики в беличий монолог.
    Малыш был слишком далеко, чтобы слышать весь их разговор. До него долетали лишь отдельные, разрозненные фразы, из которых не знающему тему разговора человеку, трудно было бы судить, о чём идёт речь. Белка рассказывала своему степному приятелю историю, которой совсем недавно поделилась с малышом. Глядя на её жестикуляцию, отчаянные взмахи лапами, нетрудно было предположить, что она рассказывает хорьку о ловушке, в которую она угодила оказавшись в человеческом жилище. О том, как ей удалось спастись, не попортив шкуру.
    Затем белка перестала отчаянно жестикулировать, и начала что-то шёпотом рассказывать хорьку, время от времени бросая быстрый взгляд на куст, в котором притаился малыш. Теперь до него не доносились даже обрывки снов, но малыш был уверен, что речь идёт о нём. И красноречивые взгляды, время от времени бросаемые белкой на его укрытие, только укрепляли его в этом уверенность.
    Хорёк внимательно слушал рассказ своей лесной подруги, не перебивая, время от времени в знак согласия качая забавной, обряжённой в разбойничью маску головой. Когда белка закончила рассказ, хорёк кивнул в знак согласия.
    Белка повернулась в сторону куста, и энергично замахала лапой, призывая малыша присоединиться к ним. Не мешкая, малыш последовал призыву, и поспешил из куста к парочке друзей, пялящихся на него во все глаза. И если в глазах белки читалось понимание, и гордость за то, что у неё есть такой друг, то в глазах хорька плескалось море удивления, смешанного с восхищением.
    Малыш остановился напротив пары пушистых приятелей, и сказал:  - Здравствуй, хорёк!
    Хорёк вздрогнул, и попятился, но натолкнувшись на насмешливый взгляд белки, остановился. Сглотнул застрявший в горле ком, и ответил:  - Здравствуй, человек!
    - Ты, хорёк, меня не бойся! Я тебя не обижу! Белка мой друг, а друзья моего друга, и мои друзья тоже.
    - А я и не боюсь! - справившись с волнением, ответил хорёк.
    - Не боишься? А что тогда пятишься?
    - Это я с непривычки.
    - Ты никогда раньше не видел людей?
    - Нет! Человека здесь никогда не было. Белка рассказала мне твою историю. Откуда ты пришёл, и кого здесь ищешь. И я могу поклясться, что людей здесь отродясь не было!
    - Но поле такое огромное! - не сдавался малыш. - Может человек прошёл в стороне от тебя, и ты этого не заметил?
    - Это исключено. Ты прав, поле действительно огромное. Но слухи в нём распространяются подобно ветру, разносимые вездесущим птичьим племенем, которого в степи не счесть. Признаюсь честно, я питаю гастрономическую слабость к пернатым. И никогда не упущу возможности поохотиться на птиц, если таковая представится. Хотя птицы далеко не самая лёгкая добыча, и они не обычное блюдо на моём обеденном столе, а скорее деликатес.
    - Поймать их удаётся не всегда, а вот послушать их истории, сколько угодно. Стоит собраться в одном месте больше одной птицы, как у них начинается оживлённый разговор. И всякий, кто имеет такие же чуткие уши, как у меня, становится свидетелем всех сплетен и историй случившихся в поле. И я могу с уверенностью сказать, что если бы на поле объявился человек, то эта новость стала бы главной, и наиболее обсуждаемой. И не только у птичьего племени, но и у прочих обитателей степи.
    - По дороге сюда я не упустил подходящего случая поохотиться. Больно удачным был момент, пренебрегать которым было бы непростительной глупостью. Метрах в 50 от этого места, я застал врасплох одну мелкую пташку, клюющую на земле колосок дикого овса. Птичка настолько увлеклась обедом, что не успела и глазом моргнуть, как сама превратилась в обед.
    - Перед тем, как я её съел, птичка выболтала мне все новости, но про человека не было ни слова. Птичка продолжала бы болтать и дальше, пытаясь отсрочить свою смерть. Но я проголодался, и спешил на встречу со своей лесной подругой.
    - Времени на болтовню у меня не было. Выслушивая весь тот бред, что несла перепуганная насмерть птичка, я рисковал опоздать на встречу, которая очень для меня важна. Белка мой самый лучший друг, дружбой с которой я очень дорожу. Поэтому я быстро придушил болтливую птичку, и на ходу слегка перекусил, оставив остатки трапезы другим существам, менее проворным в плане поимки добычи, но не менее голодным.
    - А другие существа обитающие в степи? Может быть они что-нибудь знают о человеке?
    - Вряд ли. Самые знающие у нас, это птицы. То, что не знают птицы, не может знать никто. Перед своей кончиной птичка была очень разговорчивой. Вряд ли она стала бы скрывать от меня такой значительный факт, как появление в степи человека.
    - О человеке лично я знаю только из рассказов белки, которая живёт рядом с одним из них, и находит свои плюсы от подобного соседства. Я в своей жизни вообще не рассчитывал встретиться с человеком, тем более общаться с ним. После рассказов белки о людях с длинными, плюющимися огнём палками, я и не стремился к подобной встрече. Поэтому и попятился, увидев тебя, хотя ты ничем не напоминаешь тех огромных монстров, которых мне так красочно описала белка. И хотя у тебя в руках тоже палка, но я почему-то уверен, что это не та самая, плюющаяся огнём, про которую мне рассказывала белка.
    - Ты прав, хорёк! Это обыкновенная палка. Выломанный из куста прут, оружие в ваших краях не менее действенное, чем ружьё в руках у охотника. И хотя палкой никого нельзя убить, если не принимать в расчет всякую мелочь вроде мышей, или ящериц, то дать ей отпор можно любому врагу. В умелых руках палка победит и рысь, и медведя, и волка.
    Услышав про волка, хорёк вздрогнул, и испуганно огляделся по сторонам, навостря уши, и прислушиваясь. Не услышав ничего, что могло бы внушить опасения, хорёк расслабился, и посмотрел на малыша.
    - Ты сказал волк!? - шёпотом спросил он.
    - Да, волк. А что здесь такого? - удивился малыш. - Ты когда-нибудь видел волка?
    - Тише, тише! - зашипел на него хорёк, и приложил палец к губам. - Не произноси вслух этого слова. Дурная примета!
    - Мне доводилось встречаться с серым монстром, и не раз. И слава всевышнему, что эти встречи не закончились для меня плачевно. Я первым замечал врага. И поэтому у меня было время спастись. Мне не хочется думать о том, что случится, если хищник однажды учует меня первым.
    - В беге и ловкости серый разбойник не может со мной тягаться. Я легко его сделаю, уклонюсь от смертоносных клыков. Но этот монстр в деле преследования добычи не знает усталости, и время работает на него. И если преследуемый им хорёк вовремя не укроется в одной из многочисленных нор, ему несдобровать. Рано, или поздно, хищник настигнет свою добычу, и разорвёт на части.
    - А как относятся к столь внезапному и ошеломительному визиту хорька хозяева этих нор? - с интересом спросил малыш.
    - По большому счёту, никак. Большая часть нор в степи пустует, брошенная прежними хозяевами. Мой дедушка рассказывал, что в пору его юности поле было густо заселено сусликами, сурками, и хомяками, на которых было приятно, и легко охотиться. Со временем племя хорьков вытеснило, и частично истребило своих соседей грызунов, заняв их жилища, которые оказались достаточно просторными и уютными.
    - Мы и сами умеем рыть норы. Только зачем это делать, когда в степи и без того достаточно нор. Которые можно использовать и как постоянные жилища, и как временные убежища на случай подобных незапланированных встреч.
    - Кроме вас, хорьков, и птиц, в степи существует иная жизнь? - спросил малыш.
    - Конечно, существует! - ответил хорёк. - Куда ж ей деться? Здесь полным-полно мышей, являющихся нашим основным блюдом. Много шустрых ящериц, для охоты на которых нужно обладать отменной сноровкой. Встречаются, правда очень редко, и змеи, которые также становятся нашей добычей. Для охоты на змей хорёк должен обладать сплавом молодости, и опыта. Чего либо одного, при охоте на ядовитых рептилий, недостаточно. Змеи очень опасные противники. Гадюка легко может справиться со старым хорьком, или со слишком молодым. При такой встрече неясно, кто из противников охотник, а кто добыча.
    - Я не люблю змей! - сказал малыш. - Хотя я их никогда не видел живьём на воле. Только лежащих в клетке за толстенным стеклом, где они не представляют ни для кого опасности. И в злобе своей давятся собственным ядом.
    - Я тоже не люблю змей! - сказал хорёк. - И я обязательно надеру змеюке задницу, если только встречу её на своём пути. До сегодняшнего дня такой встречи ещё не было. Хотя во времена моего деда, змеи в степи были частым явлением. И хотя они специально не охотились на хорьков, но своей жизнедеятельностью создавали немало проблем нашей популяции. Дело в том, что змеи охотятся на тех же существ, что и мы, хорьки. И каждая удачная змеиная охота снижает наши кормовые запасы, которые далеко не безграничны.
    - Вечно так продолжаться не могло. И однажды род хорьков объявил войну змеиному племени. В те лихие годы погибло немало достойных хорьков. Среди погибших был и отец моего деда, мой прадед. Слишком старый, чтобы сражаться со змеями, и слишком гордый, чтобы отсиживаться в норе во время великой войны.
    - Несколько лет длилась война со змеями, закончившаяся полным поражением ядовитых рептилий. Те, кто сопротивлялся, были убиты, и съедены победителями. Уцелевшие, убрались из степи в лес, и растворились в его необъятных просторах. Хорьки не преследовали бежавших, предоставив их своей судьбе. Змеи бежали в тот самый лес, откуда пришёл ты, и ещё дальше, за озеро.
    - Но с их уходом змеиная угроза не исчезла. Изредка какая-нибудь ядовитая тварь возвращалась, и пыталась жить, и охотиться, на земле предков. При случае такая змея-отшельница могла напасть на молодого хорька, или заслуженного ветерана, чтобы убить, и сожрать. Отомстив тем самым за давнее поражение предков.
    - Иногда змеи приползают со стороны чернеющего вдалеке леса, в надежде на богатую добычу, которой всегда славилась степь. И дело чести каждого хорька выявить нарушителя границ, и сообщить об этом племени, чтобы совместными усилиями прогнать, или убить незваного гостя.
    - Приходя сюда, я совмещаю полезное с приятным. Общаюсь с подругой белкой, и проверяю отведённый мне для патрулирования участок, на предмет обнаружения возможной змеиной опасности.
    - И что, часто такая опасность возникает? - спросил малыш.
    - Нет! - честно признался хорёк. - За всё то время, что я хожу здесь дозором, никаких следов змеиного присутствия мной не обнаружено. Либо змеи хорошо усвоили полученный ими урок, либо нашли более сытное, и безопасное для жизни место.
    - А кто ещё живет здесь? - поинтересовался малыш.
    - Есть немного сусликов, и сурков. Но они живут очень скрытно, и осторожно, не афишируя своего присутствия.
    - Они не представляют для нас опасности, и не являются конкурентами в плане добычи пищи, поэтому мы не ставим перед собой цель их полного уничтожения. Позволяем им сосуществовать рядом с нами. Мы просто берём на заметку сам факт их существования, откладываем его в памяти. Иногда, в голодные годы, пользуемся этими данными, и тогда у нас появляется сытная добыча, и новое, комфортное жильё.
    - Из более мелких обитателей степи, главную роль играют мыши, наша основная кормовая база. Их здесь неисчислимое множество, и их, похоже, ничуть не пугает, наше присутствие. Они продолжают жить здесь, как ни в чём не бывало, не предпринимая попыток перебраться в другие места, более безопасные для жизни. Мыши слишком глупы и самоуверенны для этого. Всё поле изрыто мышиными норами, которыми они пользуются при малейшей опасности. Лично мы ничего не имеем против подобного соседства.
    - Из совсем уж мелочи обитающей в степи, можно назвать кузнечиков, и разных насекомых. Не абы какая еда. Даже не еда вовсе, а закуска. Нечто вроде жареных семечек, которыми любит баловаться наша общая знакомая, белка.
    - А враги, кроме тех, чьё имя не принято называть вслух, у вас есть? - спросил малыш.
    - Конечно, есть! Помимо серых, есть ещё рыжие хищники, лисы. Не такие сильные, как серые, но очень хитрые, и проворные. И встреча с ними ничуть не лучше встречи с тем, кого нельзя называть вслух.
    - Нам нужно быть осторожными, когда мы пойдём к лесу. Совсем недавно я видел следы, один вид которых вселил в меня ужас. Серый хищник бродит где-то поблизости. И он не уйдёт без добычи. И лично мне совсем не хочется становиться этой самой добычей.
    - Так, значит, ты проводишь меня к папе!? - радостно воскликнул малыш.
    Хорёк досадливо поморщился.
    - И совсем не нужно кричать! Я не глухой! Твои вопли могут привлечь сюда какого-нибудь любопытного, и зубастого хищника.
    - Извини, хорёк! Я больше не буду! Это я от радости! Мне так не терпится увидеть любимого папочку!
    - Ты скоро увидишь его, малыш! Я тебе обещаю! - сказал хорёк. - Жаль, что я не смогу лично сдать тебя с рук на руки папе. Но я приложу все усилия для того, чтобы наш поход стал успешным.
    - Ты не пойдёшь со мной до конца? - разочарованно протянул малыш.
    - Пойду! - твердо ответил хорёк. Столько, сколько мне позволено будет пройти!
    - Спасибо тебе, хорёк!
    - Когда мы отправимся в путь?
    - Прямо сейчас! Вот только попрощаемся с нашей лесной подружкой, и сразу же пойдём!
    - До свидания, белочка! - сказал малыш. - Веди себя хорошо, будь умницей, и поосторожней с собакой!
    - До свидания, малыш! Я постараюсь! Удачи тебе!
    - И вот ещё. Это тебе от меня.
    Белка протянула малышу ладошку, на которой лежало три кедровых орешка.
    - На, возьми! Я не знаю, удастся ли тебе найти здесь что-нибудь съедобное. Путь не близок, и орехи тебе совсем не помешают.
    - Спасибо, белочка! - растроганно произнёс малыш, принимая угощение.
    - Прощай!
    - Прощай, малыш! - прошептала белка.
    Входя в высокую степную траву, малыш оглянулся. Белка, застыв, сидела на месте, прижав одну лапу к глазам, словно вытирая невидимую слезу, второй махая ему вослед. Кивнув белочке на прощание, малыш сделал шаг вперёд, с головой окунувшись в пышное степное разнотравье.
    Хорёк продвигался в густой траве очень быстро, и малышу приходилось прилагать максимум усилий, чтобы поспевать за ним, не потерять из виду своего проводника. Лес, чернеющий на горизонте, то появлялся, то исчезал из виду. Это зависело от высоты травы, через которую малышу приходилось пробираться.
    Через несколько минут малыш в полной мере осознал, что это действительно дикое поле. Всё, что встречалось ему раньше, ни шло с полем ни в какое сравнение. Хотя, если честно, немного в своей жизни малыш видел полей. Да и видел их только из окна несущегося на большой скорости автобуса. И поля эти были явно искусственного происхождения, и не имели ничего общего с диким полем, которое он пересекал, ведомый хорьком.
    Хорёк оказался отличным проводником с прекрасно развитым чувством направления. Он ни разу не сбился с пути, следуя прямо на темнеющий вдалеке лес, видеть которого он не мог по причине своего маленького роста. Но зрение хорьку было не нужно, он уверенно шёл вперёд, ведомый внутренним чутьём.
    Поставив цель довести малыша до леса, хорёк не отвлекался на внешние раздражители, какие бы заманчивые формы они не принимали. И даже пару раз вспорхнувшие у него из-под носа мелкие пташки, которыми он бы не преминул отобедать в другое время, не могли сбить его с толку. Хорёк уверенно шёл вперёд, придавая своей уверенностью сил малышу.
    Они шли весь день, останавливаясь лишь для того, чтобы перевести дух, и немного перекусить. Белочка оказалась права. В степи малышу нечем было поживиться. Не было здесь так полюбившихся ему черничных кустов. Не было и ягод клубники, которыми он питался последнее время, на которые был щедр лес. Здесь не было вообще ничего, что бы он мог употребить в пищу. Встречались отдельные колосья дикого овса, любимого лакомства степных пичуг, и разномастных грызунов. Но малыш, сжевав один из колосьев, остался недоволен полученным опытом, и решил терпеть до конца. И только когда голод станет невыносимым, повторить эксперимент с овсом.
    Орешки, подаренные белкой, малыш съел на первом же привале. Скромное угощение не смогло утолить голод, лишь раззадорило его. Оставалось лишь надеяться, что в лесу, куда они держат путь, всё будет иначе. И малыш сможет наесться от пуза ягод клубники, а на десерт угоститься земляникой.
    Но если для малыша степь была голодной, безжизненной пустыней, то для хорька всё было с точностью до наоборот. В его понимании степь просто кишела едой. Слишком маленькой для малыша, и совершенно несъедобной, и вполне удобоваримой для хорька.
    Хорек не знал, что такое усталость. Когда малыш опускался на землю, чтобы передохнуть, его провожатый начинал охотиться, благо имелся огромный выбор дичи. Он не уходил от малыша слишком далеко. За время коротких привалов хорёк истребил множество кузнечиков и жуков. Однажды даже поймал зазевавшуюся ящерицу. Слишком поздно заметившую опасность, и не сумевшую должным образом на нее отреагировать.
    Когда хорёк начинал громко хрустеть пойманной добычей, малыш демонстративно отворачивался от удачливого охотника. Чтобы не видеть смерти в зубах хищника очередного кузнечика, или жука.
    Хорёк пару раз предложил малышу разделить с ним трапезу, но получив решительный отказ, больше с подобным предложениями не выступал, охотясь исключительно для себя самого.
    Солнце начало клониться к закату, прячась за вырастающим с каждым шагом лесом, когда случилось страшное, то, чего так опасался хорёк, чего малыш так хотел избежать. Дорогу им заступил волк. Самый настоящий серый волк. Точно такой, каким его рисуют на картинках в книжках, каким малыш видел его в зоопарке. Только там он находился за железной решёткой, и был не опасен. Волк застыл как вкопанный в нескольких метрах от них. Не сводя с малыша тяжёлого, полного скрытой угрозы взгляда. Судя по глазам, намерения у серого разбойника были самые серьёзные. Волк явно не собирался уступать им дорогу.
    На хорька волк не обращал внимания. Похоже, он даже не видел его, целиком сосредоточившись на малыше. Хорёк, сжавшись до размера небольшого пушистого комочка, тихонько пятился назад, пока не уткнулся задницей в ноги малыша. Натолкнувшись на препятствие, хорёк вздрогнул, и остановился. Малыш понял, отважный зверёк приготовился к битве, и дальше он не отступит, попытается продать свою жизнь как можно дороже. Хорёк больше не боялся. Он приготовился драться, и он будет драться, чего бы это ему не стоило.
    Не испугался волка и малыш. Встретившись взглядом с холодным взором хищника, малыш не попятился, не отступил в сторону, уступая волку дорогу. Он достал из-под рубашки волшебную дудку, и поднёс её к губам, набрав полные лёгкие воздуха.
    Тем временем волк принял решение. Либо он прежде никогда не видел человека, либо не признал в малыше оного, но волк решил напасть. Зверь оскалился, и взметнулся вперед и вверх. Малыш шагнул в сторону, и изо всех сил дунул в трубу, оглашая громогласным рёвом округу.
    Изготовившийся к драке хорёк от рёва трубы впал в ступор. Застыв на месте, он ошалелыми глазами смотрел, как на него приземляется огромная волчья туша. Парализованный ужасом, он даже не попытался убежать. А волк уже и не пытался напасть. Отчаянная решимость в его глазах сменилась диким, животным ужасом. Ещё будучи в воздухе, он отчаянно засучил лапами, пытаясь изменить направление полёта, и дать дёру. Но сила инерции прыжка была сильнее его желания, и волк с размаху рухнул на оцепеневшего хорька. А затем, едва его ноги коснулись земли, он огромными прыжками ринулся вглубь степи, с позорно прижатым к заднице хвостом. И не было у серого разбойника иных мыслей, как только подобру-поздорову унести ноги подальше от этого страшного места.
    Оглушённый рёвом трубы, с задницей ноющей от удара палкой, которой его на прощание наградил малыш, волчара затерялся в необъятных степных просторах, на всю оставшуюся жизнь зарёкшись связываться со странным двуногим существом.
    Волк позорно бежал, и можно было продолжать свой путь более ничего не опасаясь. Малыш был готов незамедлительно продолжить движение, а вот хорёк... с хорьком дела обстояли гораздо хуже. Испугавшая волка до полусмерти труба, не оставила равнодушным и хорька. Охвативший его от трубного рёва ступор, сыграл со зверем злую шутку. Оцепенев в неподвижности, хорёк не смог сдвинуться с места, расширенными от ужаса глазами наблюдая за тем, как на него падает массивная волчья туша.
    Волк не убил его, даже не цапнул мимоходом зубами. Серому разбойнику было не до того. Единственной его мыслью было поскорее унести ноги из этого страшного места. Он бы рванул в сторону ещё в воздухе, но сила инерции была превыше его желаний. И он со всего размаху грохнулся на сжавшегося в комок хорька, оглушив его, и контузив. Волк даже не заметил его присутствия. Хищник задал такого стрекоча, что можно было с уверенностью сказать, что он не остановится, пока не уберётся вглубь степи на добрый километр от этого проклятого места.
    Хорёк не подавал признаков жизни. Но он был жив. Просто оглушён, и контужен. Маленький зверь нуждался в отдыхе, и покое. Сидеть с ним и ждать, когда хорёк очнётся, малыш не мог. Не мог он, и оставить друга одного. В степи полно хищников и помимо волка. Хорёк, лежащий без чувств, станет лёгкой добычей для любого хищника. Даже того, что не рискнул бы напасть на хорька, когда тот пребывает в добром здравии. Оставалось одно разумное решение, которое малыш и воплотил в жизнь. Осторожно подняв с земли бесчувственное тело хорька, малыш взял его на руки, и пошёл вперед. Благо в провожатом он больше не нуждался. Лес стоял перед ним непроглядной стеной, до которой оставалось всего сотня-другая метров. Осторожно ступая, чтобы не потревожить покой маленького пушистого друга, малыш зашагал вперёд.
    Хорёк очнулся, когда малыш сделал первый шаг по лесу. Бескрайняя степь, в глубине которой затерялся напуганный до полусмерти волк, осталась позади.
    Некоторое время хорёк лежал неподвижно, недоумённо вглядываясь в лес. Он никак не мог взять в толк, что случилось, и где он находится. Спустя минуту пришло понимание, воспоминания обрушились на него неудержимым потоком. Хорёк дёрнулся в руках малыша, и испуганно завращал головой, озираясь по сторонам. А затем он потребовал, чтобы малыш опустил его на землю, и рассказал, что случилось. Почему они в лесу, а не в степи, и где страшный волк, заступивший им дорогу? И был ли он на самом деле, или ему привиделось? И почему у него звенит в ушах, а тело разламывается на части?
    Малышу пришлось сделать привал, чтобы рассказать последние новости своему любопытному другу. Рассказывая, он совмещал полезное с приятным, начав рассказ на первой встретившейся им ягодной поляне. Где клубники было столько, что ею можно было бы накормить не одного малыша, а всю их малышовую, детсадовскую группу.
    Вскоре первый голод был утолён, как и любопытство хорька, смотрящего на малыша с нескрываемым восхищением, и со страхом на болтающуюся у того на груди дудку. А затем они занялись каждый своим делом. Малыш сбором клубники, хорёк ловлей кузнечиков, которых здесь, как и в степи, было превеликое множество.
    И только по прошествии получаса, насытившись, они смогли продолжить путь. Который оказался не таким уж долгим. В этом месте лес украшал холм, на вершину которого они с хорьком вскоре и забрались. Здесь их поджидало нечто, ошеломившее обоих.
    Огромный, мерцающий серебристыми искрами шар, занимавший всё пространство между двумя заросшими деревьями холмами. От шара доносилось едва слышное потрескивание. По его матовой поверхности то и дело рассыпались сполохи серебристых искр. Зрелище было притягивающим и завораживающим, и одновременно с тем пугающим своей таинственностью, и неопределённостью. Заглянуть вглубь серебристого марева не было никакой возможности. И даже подойдя к матовой преграде на расстояние вытянутой руки, малыш не смог разглядеть ничего внутри. Но сердце сказало ему, что нужно идти туда, вглубь мерцающего серебристыми сполохами марева.
    Обернувшись, малыш бросил вопросительный взгляд на хорька. В ответ на его невысказанный вопрос, хорёк отрицательно покачал головой, и попятился. А ещё через мгновение, хорёк шустро развернулся, и бросился бежать по направлению к родной степи. Где всё так ясно и понятно, где нет странных, рассыпающихся серебром сияний. Где все опасности понятны и просты, где нет ничего, что могло бы вызвать такой необъяснимый ужас.
    Малыш остался один. Лицом к лицу с непроницаемой серебристой стеной. Он собрался с духом, набрал полную грудь воздуха, и решительно шагнул в никуда, прямо в мерцающее серебристыми сполохами марево.
    - Здравствуй, папа!

  • Комментарии: 1, последний от 29/03/2014.
  • © Copyright Салов Андрей Владимирович (asalov2007@rambler.ru)
  • Обновлено: 13/12/2012. 665k. Статистика.
  • Повесть: Проза, Фантастика, Детская
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.