Сартинов Евгений Петрович
Маятник мести

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 4, последний от 22/10/2019.
  • © Copyright Сартинов Евгений Петрович (esartinov60@mail.ru)
  • Размещен: 10/11/2008, изменен: 17/02/2009. 713k. Статистика.
  • Роман: Детектив
  • Оценка: 7.34*10  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Два ребенка родились в один час в одном месте. Один из них стал бандитом, второй - мэром города. Но, друг без друга они уже не могут существовать...


  •    ЕВГЕНИЙ САРТИНОВ
       МАЯТНИК МЕСТИ
      
       ГЛАВА 1.
       Когда во входную дверь негромко, но требовательно постучали, Геннадий Нечаев, прежде всего, посмотрел на настенные часы. Электронное табло высвечивало двадцать три сорок, по времени это должен был быть Рыдя, но, на всякий случай, прикрыв газеткой то, что лежало на журнальном столике, Геннадий подошел к двери и спросил:- Кто?
       - Свои, - донесся в ответ хорошо знакомый, низкий голос.
       Нечай, так все звали хозяина дома, открыл дверь и впустил в квартиру высокого мощного мужчину с большой круглой головой. Светло-русые волосы Рыди резко контрастировали с чуть раскосыми черными глазами, а маленький приплюснутый нос, свернутый на сторону, и большой шрам на губе указывали на бурное прошлое гостя. Хозяин дома сильно проигрывал ему и в комплекции, и в росте. Чуть выше среднего, худощавый, с черными, как будто давно не мытыми волосами, с впалыми щеками, к тому же словно изъеденными оспой, Нечай казался гораздо моложе своего гостя, хотя разница в возрасте составляла всего два года.
       - Ну что, поедем? - спросил Рыдя, поигрывая по привычке большой связкой ключей.
       - Посиди немного, я сейчас закончу с этим, а потом и прокатимся, - попросил Нечай.
       Рыдя уселся в кресло и, вертя в руках разнокалиберные ключи, стал наблюдать за действиями Геннадия. А тот откинул в сторону газету, под ней на старом вафельном полотенце лежали три пистолета Макарова. Два были в обычном виде, третий - в разобранном состоянии. Над ним и склонился Нечай. Судя по толстому слою солидола, оружие раньше находилось на консервации. Снятием излишков смазки и занимался Нечай до прихода гостя. Делал он это очень аккуратно, даже на руках у него были надеты тонкие нитяные перчатки. Собрав пистолет, Геннадий передернул затвор, поднял дуло вверх и нажал на спуск. Услышав отчетливый щелчок бойка, Нечай удовлетворенно кивнул головой и вставил во все три пистолета обоймы с патронами. Чуть поколебавшись, отложил один пистолет в сторону, а оставшиеся два завернул в то же полотенце и спрятал сверток в одно из отделений стенки. Снимая перчатки, он повернулся к Рыде и заявил:- Ну, вот теперь поехали.
       Накинув на легкую тенниску джинсовую куртку, Нечай аккуратно прикрыл пистолет носовым платком и, завернув в него оружие, спрятал его в боковой карман. Уже у двери, выпустив из квартиры гостя, Нечай вспомнил еще кое-что, досадливо поморщился, зайдя на кухню, он вернулся с небольшим полиэтиленовым пакетом.
       - Чуть самое главное не забыл, - бросил он поджидавшему на улице здоровяку.
       Стояла летняя ночь. Нагретый за день июльский воздух и ночью продолжал обволакивать тело приятной теплотой, небо сияло невероятным количеством звезд и, хотя луны не было, но казалось, что и от них достаточно светло. Но и Рыдя, и Нечай мало обращали внимание на все великолепие ночной картины. Промчавшись по улицам города, их красная "Нива" въехала в лес. Деревья и кустарники, казавшиеся неестественными в свете фар, замелькали по обе стороны дороги. Ехали они не слишком долго, вскоре Рыдя свернул с шоссе, и машина, проехав метров двадцать по густой траве, остановилась.
       Оставив автомобиль, Нечай и Рыдя пошли в глубь леса. Здесь было особенно темно и, несмотря на то, что они старались идти осторожно, все-таки временами то один, то другой натыкались на ветки или стволы деревьев, вполголоса чертыхаясь. Минут через пять они подошли к высокому деревянному забору, откуда раздался заливистый лай небольшой белой собачонки. Вскоре из сторожки рядом с воротами показался высокий, мощного сложения человек и прикрикнул на собаку.
       - Ну, чего разлаялась?! Опять, поди, ежика учуяла?!
       Охранник долго вглядывался в смотровое окошко калитки, стараясь рассмотреть, что же обеспокоило собаку. Но что можно рассмотреть в лесу в безлунную ночь? На всякий случай он обошел с фонарем не очень большую, соток десять, усадьбу, проверил окна и двери одноэтажного дома в глубине участка. Убедившись, что все в порядке, охранник еще раз выругал собачонку и скрылся в своей сторожке.
       Переждав немного, Нечай перекинул через забор большой кусок свежей печенки. Он упал совсем рядом с кудлатой дворнягой, и та мгновенно проглотила невиданный деликатес. Следующий кусок собачьего лакомства Нечай бросил метрах в десяти от первого, третий еще дальше, и так потихоньку увел собаку от сторожки. Последний кусок собака получила уже за домом, с противоположной от ворот стороны. Доев его, мохнатая побрехушка еще несколько минут стояла, задрав голову и повиливая хвостом в ожидании продолжения банкета, но затем жалобно заскулила, упала на бок, и вскоре уже билась в агонии. Услышав ее последний хрип, Нечай с помощью напарника легко вскочил на забор, спрыгнул вниз, покосился на белеющее на земле вытянутое тельце дворняги и пошел к дому. Он подошел к двери, подсвечивая себе небольшим фонариком, быстро подобрал ключи, открыл замок и проскользнул внутрь дома. Вернулся он минут через десять, снова запер дверь, отделив ключ от общей связки, положил в нагрудный карман куртки. После этого Геннадий перелез обратно через забор, кивнул поджидавшему его напарнику и двинулся к машине.
       Только в "Ниве" Нечай позволил себе расслабиться, закурил сигарету и откинулся на спинку сиденья. Некоторое время он молчал, затем повернулся к застывшему в ожидании Рыде и сказал: - Завтра провернем это дело.
       Потом глянул на часы с подсветкой на приборной панели автомобиля и поправил себя: - Вообще-то не завтра, а уже сегодня.
      
       ГЛАВА 2
       Энск мало чем отличался от любого другого провинциального города. Жизнь, текущая здесь, мало походила на кипение столичных страстей, казалась тихой и сонной. Даже в своей губернии Энск находился в тени своего соседа, миллионного города, индустриального гиганта. Ни одно из зданий Энска не поднялось выше пятого этажа, но огромную площадь занимали частные домишки, и эта деревенская застройка упрямо вылезала не только по окраинам, но и в центре города, и не осталось надежды, что на смену ей придут многоэтажные новостройки. Строительство замерло, и город неизбежно старел. Покрывались трещинами и разваливались старые дома. Все чаще прорывались изношенные вены водопровода и артерии отопления, постоянно разливалось по улицам удушливое зловоние канализации.
       Более ста лет Энск работал на войну. На его заводах производили то, что должно было убить, взорвать, потопить или сбить в воздухе врага. Но последние пять лет не были для Энска самыми счастливыми в его истории. Оборонный заказ сократился на две трети, к конверсии руководство заводов приспособиться не смогло, и неизбежное сокращение производства вызвало увеличение безработицы. Чтобы хоть как-то выжить многие из его жителей устраивались на предприятия в соседнем городе, тратя больше двух часов на дорогу. Немногие счастливцы вербовались в нефтяники и вахтами летали на север. Некоторые ездили за тысячи километров за импортными шмотками и заполняли ими магазины и рынки города, остальные ловили рыбу и браконьерничали в окрестных лесах, подрабатывали и шабашничали, копались на своих дачах и огородах, а то и совсем просто, получали пособие по безработице или перебивались от скудной получки до еще более скудного аванса. Несмотря на все это, пьянство в городе по-прежнему процветало, но молодежь предпочитала более действенные способы побега от действительности - наркотики. И это подпитывало растущую преступность.
       Таким был Энск. Самый обычный город в центре России, тихая провинция. Середина последнего десятилетия двадцатого века.
       Но только трое из стопятидесятитысячного населения города знали, что в этот самый обычный день должно произойти событие, каких еще не знала история Энска, и оно неизбежно должно потрясти и во многом перевернуть саму судьбу города.
       Июльское солнце палило нещадно, небо устойчиво улыбалось своей выцветшей голубизной, и это мало радовало лейтенанта Ремизова, второй час муштрующего свою роту на гарнизонном плацу. Одетый в камуфляж, Алексей, мощного сложения высокий парень с круглым лицом, на котором еще играл розоватый молодецкий румянец, от души проклинал хитроумных отцов города, решивших устроить в очередной юбилей Энска что-то вроде небольшого парада. Выбор пал на его роту, и начальство не волновало то, что сама воинская часть мало подходила для этих целей. Это подразделение охраняло военный завод и многочисленные склады с боеприпасами. Контингент сюда набирался соответственный: присылали солдат как бы второго сорта, как в известном анекдоте: косых, кривых, горбатых. Ни один из солдат не достигал плеча своего рослого командира, служили они чуть меньше месяца, и строевой шаг у них больше походил на чечетку.
       - Рота, стой! - вполголоса гаркнул лейтенант, и пока эта толпа в зеленой форме тормозила и успокаивалась, он, сняв пилотку, долго вытирал пот с шеи и коротко стриженой головы. Ему эта прическа шла, она подчеркивала мощную линию шеи и затылка и придавала простоватому, курносому лицу офицера выражение некоей свирепости. Впрочем, сейчас эту свирепость его подчиненные ощущали вполне явственно.
       - Что за сброд, а! Стадо тараканов легче выдрессировать, чем вас.
       Он устало мотнул головой и попробовал еще раз.
       - Рота смирно! Шагом марш!
       Людское стадо в однообразной зеленой форме уныло затопотало по раскаленному асфальту.
       - Стой! - устало выдохнул лейтенант. Ремизов только в прошлом году вышел из училища и еще не забыл мощного шага парадных курсантских колонн.
       - Напра-во! - скомандовал Алексей и даже прикрыл глаза, увидев что-то похожее на движение смешивающих лопаток в миксере его жены. Наконец солдаты разобрались, что повернуться надо к нему лицом.
       - Исмагилов, три шага вперед! - скомандовал Ремизов и чуть не застонал, наблюдая, как сутуловатый солдат с растерянным длинным лицом старательно печатал шаг, при этом бестолково размахивая руками совершенно не в такт и не в ту сторону. Лейтенант подумал, не оставить ли этого дебила в казарме на время праздника, но беда была в том, что таких у него было еще человек двадцать.
       Размышления его прервал дежурный по гарнизону, по пояс, высунувшийся из окна и крикнувший:- Ремизов, тебя к телефону!
       - Вольно, разойтись! Десять минут перекур, - скомандовал лейтенант и быстрым, легким шагом пошел в здание штаба. Трубка телефона ждала его рядом с аппаратом на столе.
       - Ремизов слушает, - пробасил он и услышал в ответ, после небольшой паузы, далекий глуховатый голос, выговаривающий слова с ленцой, словно нехотя.
       - Слышь, лейтенант, пока ты у себя там, в войнушку играешься, твою жену сейчас господин мэр трахает. Понял, нет?
       Ремизов несколько секунд молчал. Сначала он не понял смысла сказанных слов, затем до него дошло, и сразу пульс застучал в висках, стало трудно дышать.
       - Врешь! - наконец выговорил он, правой рукой машинально раздирая ворот униформы.
       - Ну не веришь, сам съезди, посмотри. Дорогу на озеро знаешь?
       - Да.
       - На пятом километре, вслед за знаком сужения дороги, есть съезд направо. А там, чуть поодаль, небольшой домик за деревянным забором. Да ты только загляни за забор, она же на твоей машине приехала!
       Похабный голос замолк, трубка заскулила в руках у Ремизова короткими гудками. Алексей держал ее в руках и не понимал этого. Внутри у него все кипело, требовало выхода и, сам, не замечая того, он сжал трубку так, что она развалилась у него в руках.
       - Леха, ты чего делаешь? - с изумлением глядя на Ремизова, обратился к нему дежурный по гарнизону Петька Волобуев, сокурсник Алексея и первый друг в гарнизоне. - Случилось что?
       - Да, - односложно ответил Ремизов и, обнаружив в руках остатки телефона, бросил их на стол. - Дай машину, в город надо съездить.
       - Бери, вон "уазик" начальника штаба свободен, он сейчас в отпуске. Да что случилось-то?! С Ленкой что? - встревожился Петр.
       - Да, - снова коротко ответил лейтенант, выглянул в окно и спросил. - Это вот тот "уазик"?
       - Он, - подтвердил Волобуев. - Только подожди солдата, он обедать пошел.
       - Не надо, я сам поведу, - прервал его Ремизов. - Позвони на КПП, чтобы выпустили.
       Забыв на столе пилотку, он выбежал из здания штаба и отправился к гаражу.
       Когда машина с Ремизовым миновала ворота воинской части и повернула на выезд из города, в серой "девятке", припаркованной чуть поодаль на другой стороне дороги, один из двоих парней торопливо достал мобильный телефон: - Нечай, он едет.
       - Хорошо, - подтвердил услышанное Геннадий, сидевший все в той же красной "Ниве" далеко за городом, а потом добавил: - Через десять минут вызывай милицию.
       Отдав телефон Рыде, Нечай легко выпрыгнул из машины, уже хотел, было захлопнуть дверцу, но напарник чуть пригнулся и с ухмылкой сказал:- Нечай, ни пуха тебе!
       - К черту! - внезапно разозлился тот и двинулся к забору усадьбы, которую навещал этой ночью.
       - Каркает тут под руку! - бормотал он себе под нос, натягивая на ходу тонкие нитяные перчатки.
       Легко вспрыгнув на забор, Нечай убедился, что никто его не видит, и спрыгнул вниз. С этой стороны здания окон не было, он осторожно выглянул из-за угла и, убедившись, что охранник находится в сторожке, двинулся в другую сторону. Свернув за угол, Геннадий проскочил, пригнувшись, под окнами и поднялся на заднее крыльцо. Подергав ручку, он убедился, что дверь заперта. Тогда Нечай воспользовался припасенным с прошлого посещения ключом и проник в здание. Остановившись у порога, он прислушался. Где-то тихо играла музыка, послышался приглушенный стенами женский смех.
      
       Как раз в это время далекий собеседник Нечая, точно выполняя его инструкции, набрал на городском таксофоне очень короткий номер и взволнованным голосом закричал в трубку: - Милиция! Приезжайте скорей, убивают!..
       Достав из кармана пистолет, сняв с предохранителя и передернув затвор, Нечай глянул на часы и стал ждать. А за дверью спальни на фоне тихой музыки раздавались звуки, более живые и естественные. Рокотал что-то тяжелый мужской голос, а в ответ звенел колокольчиком женский смех.
       Подъехав к воротам охотничьего домика, Ремизов одним рывком преодолел забор, и первое что он увидел во дворе: автомобиль цвета "сафари" со знакомым номером. Он даже застонал от ярости, но охранник, выскочивший из сторожки, не дал ему времени на раздумье, заорав на лейтенанта тренированным милицейским голосом: - Ты чего тут делаешь, а?! Ну-ка, марш отсюда!
       Сторож замахнулся на Алексея длинной резиновой дубинкой. Лучше бы он этого не делал. Перехватив удар дубинки левой рукой, Ремизов нанес столь сокрушительный удар правой, что сторож выбил своим телом легкую дверь и без чувств замер на полу.
       В этот момент из дома послышались частые выстрелы. Ремизов в два прыжка преодолел небольшой дворик, вскочил на крыльцо и рванул на себя дверь. Убедившись, что она заперта, Алексей отошел назад и с разбегу ударил в нее плечом со всей яростью своего стокилограммового тела. Только с третьей попытки выломав замок, он ворвался в дом.
       Миновав небольшой темный коридорчик, Алексей открыл первую попавшуюся дверь и увидел в залитой светом большой комнате свою жену, лежащую на кровати. Обнаженная грудь ее была залита кровью, на кукольно-красивом лице застыло выражение испуга и удивления.
       "Мертва!" - понял Ремизов. А вот мужчина рядом с ней был еще жив. Кровь заливала его лицо, он уже бился в агонии, с хрипом выплевывая изо рта кровавую пену, но по седовласой голове лейтенант понял, что автор звонка не врал. Мужчина был глава администрации города Энска, Анатолий Петрович Гринев.
       Сделав шаг вперед, Алексей споткнулся обо что-то тяжелое, увесистое. Опустив голову, Ремизов увидел лежащий на полу пистолет, машинальным движением поднял его, затем долго смотрел на застывшее красивой маской лицо жены. Из ступора его вывел звук отъезжающей машины. Подняв голову, Алексей с недоумением прислушался, но звук мотора этой машины тут же был заглушен ревом сразу нескольких автомобилей, резким скрипом тормозов. Чуть пошатнувшись, лейтенант повернулся лицом к двери, сделал шаг вперед, но в этот момент в дом с грохотом вломились сразу несколько человек в голубоватых милицейских гимнастерках и с порога закричали на него:- Руки вверх! Не двигаться! Брось пистолет!
       Ремизов разжал пальцы и, выронив пистолет, медленно поднял руки вверх.
      
       ГЛАВА 3
       Примерно через час к домику в лесу подъехала черная "Волга". Там уже стояло несколько милицейских машин и "скорая". Несмотря на бурную деятельность, приезд молодого мужчины в сером элегантном костюме не прошел не замеченным. Увидев его, начальник ГОВД города, подполковник Малофеев оборвал разговор с подчиненными и поспешил навстречу. Приехавший был первым заместителем мэра города, Виктор Николаевич Спирин.
       - Ну что? - спросил он старого милиционера.
       Красивое лицо Спирина казалось почти бесстрастным, только серые глаза выдавали беспокойство и неясное ожидание.
       - Ужасно, - ответил Малофеев и, сняв фуражку, вытер ладонью вспотевший лоб. - Три пули достались девушке, четыре Гриневу. Смотреть будете?
       Спирин отрицательно покачал головой.
       - Особого желания нет. Крови, наверное, много?
       - Очень, - подтвердил подполковник.
       Со двора как раз выводили Ремизова с наручниками на запястьях. Хотя он выглядел гораздо внушительней ведущих его милиционеров, тем приходилось буквально тащить его под руки. Со стороны казалось, что лейтенант с трудом переставлял ноги. Взгляд его бессмысленно блуждал по сторонам, на мгновение он встретился глазами со Спириным, и, не задерживаясь, проскользнул дальше.
       - Он, в самом деле, ее муж? - спросил Спирин.
       - Да, документы подтверждают, - кивнул Малофеев, наблюдая за тем, как
       его подчиненные усаживают арестованного в "воронок". Когда он отъехал
       ближе к воротам, подрулила "скорая". Вскоре из ворот показались носилки. Спирин приготовился увидеть закрытое простыней тело, но несли какого-то седого мужчину с окровавленным лицом, громко стонавшего в такт покачиванию носилок.
       - А это кто? - удивился Спирин.
       - Сторож. Из наших бывших работников, пенсионер, - пояснил Малофеев и окликнул спешащую за носилками женщину в белом халате.- Вера Андреевна, на минутку можно? Ну что, он может дать показания?
       - Очень не скоро, - Врач отрицательно качнула головой. - Перелом верхней челюсти, выбито много зубов.
       - А письменно?
       - Тоже не скоро. Тяжелейшее сотрясение мозга, он сейчас на ногах даже стоять не может. Как минимум неделя, а то и две.
       - Спасибо, - вздохнув, поблагодарил ее старый офицер, и женщина поспешила к своей машине.
       - Сколько он может получить за это? - поинтересовался Спирин, закуривая сигарету.
       - Лет восемь, десять, - ответил милиционер, доставая пачку "Примы". Старый служака признавал только эту отраву, такая уж у него была причуда.
       - За двойное убийство? - удивился заместитель мэра.
       - Да, но он в состоянии явного аффекта, или, еще как говорят, в состоянии сильного душевного волнения. У него и сейчас вид как у ненормального, вы заметили?
      
       Тут их внимание привлекла процессия, подходившая к дому со стороны леса. Два милиционера толкали перед собой высокого, мощного сложения человека с большой дынеобразной головой. Мужику было далек за тридцать, красный нос и сеточка прожилок по всему лицу говорили о том, что человек этот привержен тонкому искусству винопития. Одна бровь у него постоянно была задрана выше другой, что вместе с густыми усами щеточкой придавало лицу вздорное и драчливое выражение. Глядя на его мятый костюм, Спирин подумал, что тот, очевидно, и спал в нем прямо в лесу. Это подтверждала сухая трава, торчавшая из густой шевелюры верзилы. Вел он себя очень странно. Болезненно скривившись, детина одной рукой держался за живот, а другой поддерживал штаны.
       - Фролов, кто это у тебя? - крикнул подполковник одному из своих подчиненных.
       - В кустах за домом сидел, товарищ подполковник, по большой нужде, - весело доложил сержант.
       - Ой, братишки, не дайте сдохнуть, опять подкатило! - вдруг взревел детина, сгибаясь в пояснице, причем лицо у него мгновенно побагровело.
       - И давно ты так мучаешься? - поинтересовался Малофеев.
       - Да черт его знает, часа два, наверное, уже, как проснулся, - нехотя отозвался верзила, приплясывая на месте и постанывая.
       - По идее он должен был что-то видеть или хотя бы слышать, - скорее себе, чем Спирину сказал подполковник. - Ты что-нибудь видел? - спросил он мученика.
       - Видел-видел! - торопливо ответил тот, закатывая глаза. - Ой, да отведите меня в туалет, сейчас ведь в штаны наделаю! - взмолился бугай.
       - Слушай, Петрович, он у тебя не сдохнет от поноса? - вмешался в их разговор Спирин.
       - Вообще-то да, сейчас от него толку мало, - согласился Малофеев и скомандовал подчиненным. - Вези его, Фролов, прямо в инфекционную. Пусть дадут что-нибудь от поноса. Если пройдет его медвежья болезнь, вези в отдел, а нет, оставь там. Никуда он от нас не денется.
       - Но сначала в кусты! - взмолился несчастный и заплетающейся походкой кинулся к ближайшему чапыжнику.
       Заместитель главы администрации Энска начал прощаться.
       - Ну ладно, Василий Петрович, не буду вас отвлекать, мне тоже предстоит нелегкая миссия оповестить жену Гринева. Работайте спокойно.
       И, пожав руку старому служаке, Спирин отбыл в город. Но, прежде чем поехать на квартиру к покойному мэру, он остановил машину и вышел в лес, вроде бы по большой нужде. Скрывшись за густыми кустами боярышника, Спирин достал мобильник, и, набрал врезавшийся в памяти номер. Когда знакомый хрипловатый голос произнес традиционное: "Алло", Спирин, не представляясь, раздраженным голосом оборвал его: - Нечай, балда! Ты оставил свидетеля!
      
       Глава 4.
       Познакомились они полгода назад. Нечаев пришел подать заявку на выставленный на продажу небольшой магазинчик. Спирин, как всегда безупречно одетый в светло-коричневую тройку, без особого интереса глянул в лицо этому торгашу, отметил только внимательный взгляд темно-карих глаз, впалые щеки в каких-то ямках, как после оспы, сросшиеся густые брови да постоянно падающую на глаза прядь не очень чистых волос. Виктор лично знал всех крупных предпринимателей города. Этого он видел в первый раз. Перелистывая документы посетителя, Спирин вдруг заинтересовался, даже улыбнулся. Поводом для его улыбки послужила дата рождения Нечаева.
       - Первый раз встречаю человека, родившегося в один день со мной. Вы здесь родились, в нашем городе? - спросил Спирин.
       - Да, коренной житель, - чуть хрипловатым голосом подтвердил Геннадий.
       - А во сколько вы родились, случайно не знаете? - продолжал допытываться заместитель мэра.
       - Мать говорила, что в два часа.
       - Что вы говорите! - весело воскликнул Виктор. - И я в то же самое время на свет появился. Так что мы с вами, выходит, зодиакальные близнецы? Забавно.
       Действительно, это было очень забавно. Хотя ростом и комплекцией они еще как-то походили друг на друга, но больше ничем и никак. В отличие от Нечаева, темно-русые волосы Виктора были уложены безупречно, ни один волосок не выбивался из строгой прически. Во взгляде серых холодноватых глаз читался незаурядный ум, а высокий лоб в сочетании с правильными, тонкими чертами лица придавал его облику некую черту благородства и даже аристократизм. Покосившись на руки посетителя, богато украшенные татуировкой, Спирин подумал, что, судя по всему, и судьбы у них вряд ли были похожи.
       "Старик Аристотель был прав, подвергая сомнению астрологию", - подумал Виктор. Несмотря на различия судеб, они все-таки разговорились о торговле, о ценах, налогах. И Спирин неожиданно для себя обнаружил, что его собеседник очень хорошо во всем разбирается. Увлекшись, Виктор поведал Нечаеву о давно вынашиваемом проекте превратить их город во всероссийскую ярмарку.
       - Станция у нас узловая, поезда стоят долго, а сразу за железной дорогой имеется рынок. Ну, какой ты сам знаешь, хибара на хибаре. Но рядом стоят недостроенные корпуса второй очереди бетонного завода. По капитальному строительству там осталось немного: закрыть плитами торцевую сторону. Так вот это все можно пустить под здания рынка. Там не так уж и много: остеклить, провести отопление и свет.
       - А бетонный завод их отдаст? - спросил Нечай.
      
       - Куда он денется. Он и так в треть мощности работает, ему не до строительства. - Спирин в азарте даже встал из-за стола и, по привычке расхаживая по кабинету, продолжил изложение своих экономических фантазий. - Так вот, если создать условия для хранения груза, проживания, ну, и естественно, рекламы, то можно завернуть часть грузов, идущих в столицу с юга и даже запада. Зачем ехать еще сутки в Москву, когда можно продать все у нас, тем более это выгодно покупателям с Урала и Сибири. А городу, какая выгода! Это живые деньги! Переоборудовать старые казармы под гостиницу, открыть столовую, баню. Конечно, все это влетит в копеечку, но зато быстро окупится.
       - Можно привлечь средства наших торгашей, с паевым участием. Так будет быстрей, - подкинул ему идею Нечаев.
       - Конечно, - согласился Виктор.
       Расстались они почти по-дружески. Прошло несколько месяцев, Виктор уже и забыл про странного "астрологического брата", но тот сам напомнил о себе, придя на прием с предложением выкупить давно закрытую пельменную и превратить ее в бар. Заодно Нечаев вспомнил идею Спирина о расширении рынка.
       - Увы, Анатолий Петрович не одобрил, - развел руками Виктор. - Сказал, что мешочники навезут в город разной заразы, хлопот и без них хватает.
       - А если бы вы были нашим мэром, вы бы занялись этим делом? - спросил Нечай, услышав в голосе Виктора оттенок горечи.
       - Конечно, - кивнул головой Спирин.
       - А перевыборы мэра у нас когда? - поинтересовался Геннадий.
       - Не скоро, через полтора года. Но я не собираюсь выдвигать свою кандидатуру.
       - Почему? - удивился Нечай.
       - Я знаю психологию нашего народа, - Виктор откинулся в своем кресле и закурил сигарету.- У нас не любят новых людей. Гринев откуда пришел? Из директоров завода. Уже сидел в кресле, значит, достоит. А кто знает меня? И возраст мешает, всего тридцать три...
       - Да это верно, - согласился Геннадий, поправляя падающую на лоб упрямую прядь волос. - Вот только если Гринев заболеет или того, умрет.
       Спирин улыбнулся.
       - С его здоровьем он и нас переживет.
       Нечаев пару секунд помолчал, со странным прищуром глянул на собеседника и осторожно высказал новую идею:- Я, вообще-то, знаю людей, они могут организовать, как бы это сказать, скоропостижную болезнь любому смертному. Такие, - он неопределенно махнул рукой, - старые связи.
       Виктор растерянно посмотрел на него.
       - Ну, это уж слишком, - пробормотал он.
       - Да я это просто так, к слову пришлось, - примирительно улыбнулся Нечай. - Жизнь пошла сложная, мало ли чего.
       Он поднялся со стула и стал прощаться.
      
       Глава 5.
       Получив неприятное сообщение от своего высокопоставленного подельника, Нечаев коротко выругался и, положив трубку, обернулся к развалившемуся в кресле Рыде.
       - Вставай, поехали! - скомандовал Геннадий и двинулся к выходу.
       - Куда? - удивился Рыдя. По случаю удачного окончания дела они позволили себе немного расслабиться и принять "на грудь" грамм по сто водочки.
       - К инфекционной больнице, - скомандовал Геннадий уже в машине и с досадой добавил. - И дернул же тебя черт под руку тявкнуть с этим пухом и пером? Ведь знаешь же, что не люблю я этого!
       - Ген, сам не знаю, как вырвалось! Действительно, как черт попутал, - оправдывался детина.
       - Ладно, замнем. Теперь слушай, - и Нечай коротко поведал все, что узнал со слов Спирина о неожиданном свидетеле. Рыдя присвистнул.
       - Ни фига себе! Вот это подарок фортуны! Что делать будем?
       - Не знаю, там посмотрим, - все это время Нечай шарил по карманам, затем долго рылся в бардачке, наконец, вытащил оттуда корочки сотрудника милиции. - Ага, вот они.
       Чистый бланк удостоверения он в свое время купил про запас в одном из
       переходов Московского метро, оформил уже в Энске по всем правилам на свое имя, но, до сей поры, ни разу не пользовался. Критически осмотрев документ, Нечай остался доволен. Паша Хлопотун, потрудившийся над ним, дело свое знал, не зря сидел в свое время за подобные фокусы полных пять лет.
       - У тебя там знакомых среди медиков нет? - поинтересовался Геннадий.
       Рыдя наморщил лоб, припоминая.
       - Нет, - кратко заключил он после долгого размышления.
       - Это хорошо. Зайдем сейчас вдвоем, держись посолидней, все-таки работники милиции. Да не дыши в их сторону, на, зажуй жвачкой, - Нечай протянул Рыде мятную тянучку.
       Всю оставшуюся дорогу он молчал, думал, что ему теперь делать с этим свидетелем? Убрать? Это сразу ломает всю разыгранную партию, да и засветились бы они крупно. Нечай давно понял, что в жизни нет ничего абсолютного, нельзя все просчитать до мелочей. Но эта его комбинация чуть не рухнула с самого начала. По идее, Геннадий должен был убить и Ремизова, вложив в его руки пистолет - инсценировать самоубийство. Но Нечай не был профессионалом в этом деле, старик и девушка оказались удивительно живучи, ему пришлось разрядить в сладкую парочку почти все патроны. В запасе остался только один, и Нечай засомневался, что
       сумеет одной пулей остановить этого бугая лейтенанта. Тогда он бросил пистолет и метнулся назад, в коридорчик, ведущий на заднее крыльцо. Уж за порогом он услышал треск выламываемой Ремизовым двери. С лейтенантом он разминулся секунды на три. Одному повезло, другому не очень. А ведь как все хорошо было задумано и подготовлено! И о собачке сторожа позаботились, и солдатик из местной воинской части вовремя подвернулся, как раз продавал три краденных со склада пистолета, это тоже могли свалить на лейтенанта. И вдруг этот свидетель!
       Подъехав к больнице и оставив машину во дворе, они решительным шагом
       вошли в приемный покой. Нечай сразу сунул под нос дежурному врачу свои липовые корочки и напористо заявил: - Мои коллеги только что доставили вам одного больного, нам надо срочно его допросить.
       - Вообще-то не положено, - сухо ответила пожилая врачиха, мирно гоняющая чаи с толстой медсестрой. - У него подозрение на дизентерию.
       - Я понимаю, но дело очень срочное и важное, - продолжал гнуть свое Нечай, пристально глядя в глаза врачихи. Прием этот он усвоил еще от следователя, что вел его дело. - Он единственный, кто может помочь следствию.
       - Ну, хорошо, - согласилась суровая женщина, - только наденьте белые халаты, он лежит в седьмой палате. Я сейчас позову нянечку, она вас проводит.
       - Спасибо, мы как-нибудь сами найдем, - поспешил поблагодарить Нечай, облачаясь на пару с Рыдей в белые одежды.
       - Только не вступайте с ним в личный контакт, - вслед им прокричала доктор.
       - Чего не вступай? - не понял Рыдя.
       - Не здоровайся с ним за руку и не целуйся, - буркнул Геннадий, выискивая по номеру нужную ему палату.
       - Чего я, педик, что ли, целоваться с ним?... - начал было ворчать здоровяк, но Нечай поднял руку. Они стояли у нужной двери.
       Осторожно приоткрыв ее, оба стали разглядывать обитателей палаты. Их оказалось всего двое. Седенький старичок с пропитой мордочкой явно в счет не
       шел.
       - Вон тот, здоровый, - шепнул Нечай нависшему над ним Рыде.
       - Ба, да я его знаю! - обрадовался тот. - Это же Борян.
       - Что за Борян?
       - Да, алкаш местный. На нашем местном базарчике ошивается. За пол-литра мать родную готов продать.
       - Это хорошо, - решил Нечай и открыл дверь.
       - Так, вы погуляйте пока, нам с товарищем поговорить надо, - быстро выпроводил он понятливого старичка. Прикрыв за ним дверь, Рыдя прислонился к ней, таким образом, забаррикадировав вход своей мощной фигурой.
       - Итак, гражданин, что вы видели сегодня в лесу, примерно в полдень, до приезда милиции. И, пожалуйста, поподробней, - без долгих предисловий обратился Нечай к лежащему под капельницей верзиле.
       Машинально он начал говорить в официально-допросной манере, чуть-чуть переигрывая. Оглянувшись на дверь, он подставил стул поближе к кровати, так, чтобы лежащий не видел стоящего у дверей человека.
       Валерка Баринов, или как все его звали Борян, чуть не застонал от досады. Только он почувствовал какое-то облегчение, задремал, и на тебе, снова эти менты!
       В то утро он проснулся минут за пять до начала основных событий. Подняв с земли тяжелую голову и обнаружив около себя качающуюся от ветра и похмельного синдрома зеленую стену леса, Валерка нисколько не удивился а, коротко простонал, и, уронив голову на мягкую подушку травы, прикрыв заплывшие глаза, с облегчением подумал: "Кажись в лесу, слава Богу!"
       Благодарить Господа было за что. Один раз он уже просыпался вот так же по пояс в озере, и хорошо еще, что в воде находилась нижняя часть тела. А позавчера Валерка вообще очухался на кладбище, о чем долго потом вспоминал с содроганием души и тела.
       Борян не работал уже года два, но неизменно умудрялся каждый день нажираться до скотского состояния. Людям несведущим это могло показаться фантастикой, но у нас в России дело самое обычное. Надо только иметь обширный круг лиц, интересующихся той же проблемой, а все остальное приложится. Внешне он еще как-то держался, регулярно брился, одет был вполне прилично. Временами он пристраивался к какой-нибудь одинокой торговке, тоскующей по плотской любви, но через пару недель с треском вылетал прочь, ибо, несмотря на немалые "мужские" достоинства, долго терпеть его вздорный характер не мог никто. Со временем круг его бывших подружек расширился настолько, что Борян целыми днями слонялся с одного базарчика на другой, до тошноты канюча то червонец, то двадцатник у свирепеющих на глазах женщин. Иногда он подряжался разгружать машины, переносить мебель, здоровьем его природа наделила с избытком, даже "зеленый змий" не смог его разрушить его до конца. Словом, жил Борян как хотел и как умел.
       - Ну, долго нам еще ждать? - подбодрил больного незваный визитер.
       Валерке пришлось открыть глаза. Боряну так явно припомнился тот зеленый похмельный прибой зеленого леса, что у него даже подкатило к горлу. Еле справившись с тошнотворным посылом и скривившись, он начал припоминать:
       - Ну, это, у меня как раз живот приперло. Сижу в кустах, от нечего делать по сторонам башкой ворочаю. Гляжу, метрах в пятидесяти от меня из-за кустов капот красной "Нивы" торчит. Потом мужик какой-то вылез из нее, подошел к забору и шасть через него. Потом, вроде бы звук машины, ее я не видел, это с другой стороны дома, только вскоре за забором пальба началась. Я и не понял, что стреляют, как палкой по штакетнику колотят. Дальше, значит, машина эта, "Нива", завелась
       и к забору подъехала, ну это уже совсем рядом со мной. Мужик тот снова через забор вылез и бегом в машину. Ну и уехали они.
       - Все? - спросил Нечай.
       - Все! - подтвердил Борян.
       - Человека этого узнать сможешь?
       - Мне вообще-то не до этого было, но, если надо, попробую.
       Нечай оглянулся в сторону напарника. Это было даже еще хуже, чем он себе представлял. Но не даром Геннадий ходил на это дело сам. Из всей своей армии боевиков Нечай был уверен только в себе. Он знал свое умение легко и быстро ориентироваться в любой ситуации. Решение пришло мгновенно.
       - Вот что, засранец, жить хочешь? - спросил он, даже не повысив голоса, и только темные глаза его со странным прищуром подсказали Валерке, что посетитель не шутит. Борян удивленно приподнялся с подушки, оглянулся на стоящего у дверей человека, до этого Нечай загораживал его своим телом, и все понял. Рыдю он знал давно, знал, кто он и чем занимается в последнее время. Валерка сразу покрылся холодным потом, снова закрутило успокоившийся, было живот. Тут еще и Нечай сунул ему под нос дуло пистолета и продолжил разговор.
      
       - Если хочешь жить, то забудешь все, что видел, кроме звуков мотора и выстрелов. Понял?
       Валерка судорожно дернул головой в знак согласия.
       - Продержишься до суда, не сболтнешь, не обидим. - Нечай пошарил по
       карманам, нашел несколько купюр и бросил их на кровать Боряну. Спрятав пистолет, он спросил:
       - Так ты все понял?
       Детина снова судорожно закивал головой. В отличие от живота, голосовые
       связки у него словно прихватил запор. Нечай опять прищурился и после долгого раздумья сказал:
       - А если спросят про шум машины сзади дома, то скажи, что проезжала красная "Нива" с рыбаками. И смотри мне...
       Предложение это он не закончил, даже голоса не повысил, но Борян давно
       понял все. Жить ему хотелось, и даже очень.
       В двери начала ломиться толстая медсестра, вспомнившая про систему, к
       которой был подключен Борян, и Нечай со своим неизменным спутником покинул палату. Отдавая халаты, Геннадий вежливо поблагодарил врача и предупредил:
       - Сейчас еще могут подъехать наши коллеги, вы уж их не задерживайте, сразу проводите к нему. Дело очень важное.
       Уже сев в машину и с особым наслаждением, закурив сигарету, Нечай спросил Рыдю:
       - Как думаешь, не заложит?
       - Нет, кишка тонка.
       - А проболтаться может? - допытывался Геннадий.
      
       Рыдя ненадолго задумался, потом кивнул головой:
       - Вот это запросто. Он по пьянке все подряд несет.
       - Тогда придется за ним присмотреть. Вывезешь его на дачу в Лысовку, приставишь двух парней, и пусть сколько угодно заливается водкой.
       - А потом?
       - После суда он нам будет не нужен. - Нечай ничего не объяснял, но Рыдя прекрасно понял второй смысл этой фразы и только усмехнулся.
       - Ясно, - он кивнул головой и тронул машину с места.
      
      
       ГЛАВА 6.
       Про тот разговор со своим астрологическим близнецом Спирин не забыл. Дня через два он заехал в студию к своему старому другу, художнику Кривошееву. С Федькой он дружил с детства, вместе когда-то ходили на секцию фехтования. С ним Спирин позволял себе немного ослабить туго затянутый галстук большого, ответственного чиновника.
       - О, какие к нам люди! - приветствовал художник входившего заместителя мэра. Отдавая дань моде, Федор в свое время отпустил бороду, да так привык к ней, что ни за какие деньги не соглашался расстаться с ней. Эта рыжая кудреватая поросль придавала хозяину какую-то солидность, ибо Федька до сих пор отличался редкой несерьезностью. Вот и сейчас, приложив по военному ладонь к несуществующему головному убору, он промаршировал навстречу Спирину и, подражая торжественному рыку командующего парадом, доложил:- Товарищ первый заместитель главы администрации города Энска! Во вверенной мне студии за время вашего отсутствия водки было выпито два ящика, вина - три, шампанского - одна бутылка, женщин перетрахано неученое количество!
       - Вольно! - также зычно скомандовал Спирин, дал отмашку и подал руку художнику. - Женщинам надо вести счет, в следующий раз, чтобы все было точно!
       - Сбиваюсь, Витя, ты же знаешь, я умею считать только до десяти, - покаялся Федька.
       Между тем Спирин осматривал студию.
       - Да, здорово ты, однако, махнул. Когда въезжал сюда, у тебя картин пять было с собой, не больше?
       - Точно, - кивнул головой Кривошеев, с видимым удовольствием оглядывая стены, увешанные портретами и пейзажами, этюдами и натюрмортами.
       - Молодец! - похвалил друга Виктор.
      
       - Тебе спасибо, - улыбнулся художник.
       Действительно, эту длинную широкую комнату с единственным в городе стеклянным потолком для Кривошеева выбил Виктор. Говорят, что до революции в этом помещении на третьем этаже старинного особняка помещалась оранжерея мадам Соломиной, хозяйки одного из заводов. Каким-то чудом она уцелела и дошла без изменений до нашего времени, но последние тридцать лет здесь малевали и хранили громадные транспаранты и плакаты к революционным праздникам. Попав сюда еще в детстве, Кривошеев был очарован массой света, льющегося из громадных окон и с потолка. С временной кончиной партии нужда в идеологическом хламе сама собой отпала, долгое время комната стояла запертой, а потом прорвавшийся к переделу городского имущества Спирин вспомнил о ней и помог приобрести старому другу. Вот уже два года Кривошеев блаженствовал в своем "Эрмитаже", так он называл студию.
       - Каким ветром тебя занесло, дорогой руководитель, или по делам? - спросил хозяин, усаживаясь на старомодный диванчик с круглыми валиками по бокам. Частенько заработавшись, он тут же и ночевал, хотя имел недалеко приличную однокомнатную квартиру.
       - Да, и по делам тоже. Гринев решил пышно отметить очередной юбилей городу, все-таки сто десять лет, ну, парад наших хилых войск, концерт, фейерверк, - говоря все это, Спирин продолжал разглядывать картины. - Ребята из отдела культуры задумали кое-что, но не хватает твоей талантливой кисти. Так, пару мазков, брошенных мастером.
       Художник ухмыльнулся в рыжую бороду.
       - А сколько вы мне отвалите за эту пару мазков?
       - В пределах сметы. Да не бойся, не обидим, - рассмеялся Спирин, - заплатим, конечно, не так, как эти торгаши, но зато какой размах! Весь город в твоей власти. Улицы - кисти, площади - холсты! - заканчивая рекламную речь, заместитель мэра заговорил басом и рубанул кулаком по воздуху в стиле Маяковского. Таким за последние три года его видел только Федор.
       - Заманчиво, правда, ведь, Федь? - досластил до густоты меда голос Спирин. Художник только смеялся в ответ.
       - Мною и так уже полгорода разрисовано, - парировал он. С развитием частного предпринимательства в городе Кривошеев внезапно разбогател. Хотя картины его, выполненные в манере традиционного русского реализма, покупались неохотно, богатые иностранцы и снобы от отечественной культуры гонялись за красочной мазней, но его выручали заказы на витрины и интерьер магазинов, салонов, кафе и ресторанов. Первую витрину он оформил за литр водки и обнаружил при этом столько мастерства и дизайнерской изобретательности, что заказы хлынули рекой. Суммы последних его гонораров, объявляемых Федором при заключении сделки, приводили в шок так называемых "новых русских", большей частью из приезжих армян, но кому хотелось иметь магазин хуже, чем у соседа? Проезжая по городу, Спирин безошибочно определял, где прошлась рука его талантливого друга. Ни одна из витрин не повторяла другую. Витиеватая вывеска магазина женской одежды "Амазонка", бело-голубые, холодные тона интерьера кафе-мороженого "Льдинка" или изысканно-вычурные витрины ювелирного магазина "Голд" могли дать фору любому престижному заведению губернского центра.
       - Ну, Федь, - продолжал упрашивать друга Виктор. - Вот тебе и предоставляется возможность оформить вторую половину города.
       - Ну, хорошо, ладно, - согласился тот. - Черт с вами, грабьте нищего художника, а то ведь все равно испохабите без меня.
       - Конечно, непременно испохабим, - согласился Виктор, пристально рассматривая еще не оконченный портрет. На холсте прорисовывался контур женского лица, слабый набросок губ, только угадывались волосы. Но зато были тщательно выписаны глаза, огромные, с изумрудно-прозрачной глубиной.
       - Это кто такая? - спросил Виктор, кивая на картину.
       - Кто? А, эта, - оглянулся в его сторону Федор. - Правда, хороша? Вот только закончить никак не могу, не поймаю ее и все. Позирует ужасно. Петьку Рубежанского помнишь?
       - Зайчика? Ну, как же! - усмехнулся Спирин. - Он теперь в люди выбился, банкир.
       - Вот-вот. А это его невеста.
       - А помнишь, как мы ему уши пришили?
       - Скажешь тоже, разве такое забывается? - и они одновременно засмеялись.
       Петька Рубежанский, вместе с ними в школьные годы ходивший на фехтование и уже в те времена слывший великим экономом, любил ездить в автобусах зайцем. Забьется в самую толпу, спрячется за чью-нибудь мощную спину, едет и не дышит, чтобы не заметили. Но Федора с Витькой раздражало не это, зайцами и они сами частенько катались, а то, как он потом об этом взахлеб рассказывал. И вот однажды, пока тот тренировался, они пришили к капюшону его куртки два уха, позаимствованных у настоящего, уже съеденного кролика, а сзади, белый пушистый хвостик. После тренировки они совсем заморочили голову пацану своими россказнями о новом зарубежном фильме и так помогли ему одеться, что тот не заметил новых атрибутов в своей одежде. В этот вечер проехать без билета ему не удалось. Петька долго не мог понять, почему в автобусе на него все косятся и хихикают. Уши он обнаружил уже на конечной остановке, а хвост, вызывающий у прохожих особый интерес, только дома.
       Отсмеявшись, Спирин спросил:- Сколько нам тогда лет было?
       - Не то тринадцать, не то четырнадцать, - ответил Федор.
       - Да, где-то так, - согласился Виктор, а потом спросил: - слушай, а ты ведь в двадцатой школе учился?
       - Да.
       - А случайно такого Нечаева не знал?
       - Ну, как же, ты что! Знаменитая личность.
       Спирин верхом уселся на стул напротив Федьки, положил голову на скрещенные руки и с интересом приготовился слушать.
       - Он в параллельном классе учился, с виду невзрачный такой, весь в угрях. Но что-то в нем было такое... Как сейчас говорят, неформальный лидер. Дрался, правда, хорошо. У нас тогда война была с Соцгородом, помнишь эту грандиозную махаловку около Дэка, тогда еще двоих убили?
       Спирин кивнул головой. Войны между районами города для Энска были делом самым обычным, но та грандиозная драка на танцах, в которой участвовало человек триста, до сих пор вспоминалась как событие легендарное.
       - Так вот перед ней Нечай с Шаганом дрался, сам видел. Они начали, а потом уж общая свалка началась. Менты с полчаса даже подойти не могли. Они в воздух палить, а по ним из обрезов. Солдат вызывали, а потом две школы милиции в город ввели. Эх, и времена были!
       Федор оживился, глаза у него блестели. Виктора, со школьных лет числившегося в отличниках и активистах, этот энтузиазм друга несколько позабавил. Художнику всегда не везло в тех уличных боях, после каждой драки он приходил на секцию с синяком или ссадиной, но теперь, за давностью лет эти треволнения подернулись флером романтизма.
       - И чем же он еще был знаменит? - подстегнул Спирин увлекшегося воспоминаниями друга.
       - Нечай? Сейчас расскажу, - Федор закурил новую сигарету и, потирая левый висок, начал вспоминать.
       - История эта прогремела по всему городу, ты должен ее помнить. Обчистили квартиры самых именитых людей города. Устинова, стахановца этого, потом Героя Труда, не помню уж фамилию, Шацкого, писателя нашего местного. Всего квартир пять. Брали деньги, золотишко, магнитофон один хороший стащили, японский. Тогда они у нас еще в диковинку были. По нему всех и накрыли. Участковый как-то идет по дворам, а из сарая такой звук! Оказывается, незадолго перед ограблением к каждому из пострадавших приходила делегация комсомольцев, ну, по поводу шефской работы, может там, дачку вскопать или что-то в этом роде. Ну, пока все чай пили да в рот ветеранам смотрели, Нечай замки посмотрел, выяснил, когда их дома не будет. Организовал все здорово, на них даже никто не подумал, да вот дружки его с музыкой подвели. Нечай как организатор получил четыре года. Сел он еще в малолетках, а вышел уже со взрослой зоны. А что это он тебя заинтересовал?
       - Да родились мы с ним в один день и час. Я уже по его наколкам на пальцах понял, что он из тех еще, - Спирин усмехнулся и пояснил. - Приходил он недавно, бар на Пархоменко хочет открыть.
       - Ну да, я знаю. Он уже подкатывал ко мне с предложением оформить его, - кивнул головой Кривошеев.
       - Согласился?
       - Да, с ним лучше не ссориться.
       - Что так? - Виктор интересовался все больше, но из Федора информацию приходилось тащить чуть ли не клещами.
       - Вся Новостройка под его контролем. Ребята у него серьезные, я ведь там, рядом живу, все вижу. Обычно они пасутся в кафе.
       - Да ты что, боишься его? - удивился Спирин.
       - Как тебе сказать?.. Неприятный он человек, убьет и глазом не моргнет.
       - Значит, старых замашек он не оставил? - подвел итог Виктор.
      
       - Нет, что ты! Я как-то поинтересовался у одного его братишки, сосед мой по лестничной клетке, что вы, дескать, на него чуть ли не молитесь? А он говорит: "Да ты что, такая голова, все наперед просчитывает, ты еще нас услышишь". Он хорошо поддатый был, так что не врал.
       Разговор перекинулся на другие темы, вскоре Спирин стал прощаться.
       Перед уходом он снова остановился перед незаконченным портретом девушки и снова подумал о том, что художник явно переборщил с этим изумрудно-хрустальным цветом ее глаз. Таких в природе не бывает.
       Ничего из того, что Федор сказал о его "астрологическом брате", Спирин не забыл. Он не стал бы связываться с этим уголовником, но Гринев постарался ускорить свою смерть, хотя, конечно, сам этого и не знал.
      
      
      
       Глава 7.
       В это самое время Спирин занимался самым неблагодарным, но нужным
       делом, пытался утешить вдову Гринева. Лет на десять моложе мужа она как-то быстро растеряла молодость и красоту, превратившись в обычную толстую бабу с бесцветным и невыразительным лицом. Вера Николаевна знала о похождениях мужа, но давно смирилась с этим, целиком переключившись на поддержание порядка в доме, воспитание детей, а потом и внуков. Сейчас она почти беззвучно плакала и, вытирая слезы маленьким кружевным платочком, только всхлипывала да повторяла время от времени:
       - Боже мой, какой стыд, какой стыд!
       - Вера Николаевна, я постараюсь сделать все, чтобы избежать слишком большой огласки. Конечно, всего не утаишь, но в нашей газете ничего не будет, - заверил ее Спирин.
       - Спасибо, Витенька, - поблагодарила его женщина. - Толя всегда любил тебя, он относился к тебе как к сыну.
       Выйдя из квартиры Гриневых, Виктор никак не мог отделаться от чувства
       вины перед этой женщиной. Велев ехать в морг, он закурил сигарету, попытался думать о чем-то другом, но настроение испортилось окончательно. Чтобы отвлечься, он спросил шофера, а ездил Спирин уже на машине мэра:
       - Виталь, а как он познакомился с этой девицей? Ты-то уж должен знать.
       Водитель улыбнулся. Высокий, с виду флегматичный парень с горбоносым
       продолговатым лицом и светлыми короткими волосами, Виталий был типичным представителем особой касты людей: личный шофер большого начальника. Кроме того, что он классно крутил баранку, Виталий обладал достаточным терпением чтобы допоздна ждать своего шефа, редко приезжающего домой раньше восьми часов вечера, а самое главное: умел держать язык за зубами. А ведь личный шофер порой знает о своем боссе всю подноготную, то, о чем только догадываются жена, любовница или милиция.
       - Ну, как же, при мне было. Ехали с дачи, смотрим, машина стоит, пятерка, цвет "сафари", а из-под капота такие ножки торчат! Петрович сразу в стойку, как спаниель на дичь, кричит: "тормози!" Пока я с карбюратором возился, он девице мозги пудрил. Но закадрил он ее еще тогда, довольный был. Учись, говорит, пять минут и готово.
       Шофер усмехнулся. Виталя и сам был не дурак по женской части.
       - Да только не хрен ли так на свидания ездить? Пару часов покувыркаются, а потом он ей или колечко, или цепочку подарит. Золотую, конечно.
       Спирин удивился. Он догадывался, что девицы кидались на шею господина
       мэра не за красивые глаза, но в какую же сумму обходилась Гриневу такая любовь?
       - И сколько же раз они встречались за неделю? - спросил он.
       - Когда раз, когда два. По разному.
       - Сколько же он на нее тратил?
       - Ну, считай, каждая побрякушка от трехсот до пятисот. Я ведь их все покупал, когда здесь, когда в центре.
       - Понятно, - кивнул головой Виктор. Сумма, что получилась после всех расчетов, превышала месячный оклад господина мэра раза в три. То, что Гриневу где-то перепадало со стороны, Спирин знал. За какие-то два года мэр сделал дочери и сыну квартиры в областном центре, обоим поменял машины, да и сам не бедствовал. Теперь эта сумма возрастала многократно. Додумать он не успел, подъехали к зданию морга.
       На крыльце как раз стоял Витька Кулик, патологоанатом, и с чувством покуривал сигарету. С Витькой Спирин учился в школе два последних года, поэтому официальничать он не стал, просто пожал медику руку и спросил:
       - Ну что?
       Тот передернул плечами.
       - Там пока медэксперты возятся, но что тебя конкретно интересует?
       - В божеский вид привести его сможете?
       Тезка Спирина отрицательно покачал головой.
       - Нет, ты что! Две пули в лицо, там месиво.
       - Да, хреново, - вздохнул Спирин.
       - Что, хотели соблюсти приличия?
       - Конечно, - кивнул Спирин и стал прощаться. В этот момент за спиной у Кулика открылась дверь, на крыльцо вышел плотный, озабоченного вида мужчина и обратился к врачу.
       - Мы закончили. Не угостите ли сигареткой, коллега?
       Заместитель мэра машинально бросил взгляд в открытую дверь и тут же пожалел об этом. На большом столе, обитом нержавейкой, лежало то, что еще три часа назад было его непосредственным начальником. Уже ехали обратно, а перед глазами Виктора все стояла изуродованная жестоким свинцом голова Гринева. И поневоле ему вспомнилась их последняя встреча.
       Спирин знал, что должно было произойти, и работать не мог. Бумаги с утра лежали нетронутыми, на телефонные звонки он отвечал нехотя, чаще просил перезвонить на днях, отменил запланированную встречу. Просто сидел и ждал. Наконец открылась дверь, Виктор как раз смотрел на часы, ровно одиннадцать, на пороге стоял мэр. Гриневу этой весной стукнуло пятьдесят шесть, высокого роста, широкоплечий, с абсолютно седой, белоснежной шевелюрой, Анатолий Петрович был, как говорят, мужик еще в силе, заядлый рыбак и охотник. За десятилетия руководящей деятельности он выработал, нарочито простоватую манеру держаться. Ходил неторопливо, чуть враскачку, любил держать одну руку в кармане брюк, вот как теперь, на людей поглядывал исподлобья, но с доброжелательной улыбкой. Единственное, что ему не удалось сохранить, так это лицо. В молодости он был красавцем, Спирин видел его фотографии: курносый парень с широким, чисто русским лицом. Но затем Анатолий Петрович сразу резко постарел. Уже при первой встрече Спирин подумал, что Гриневу скоро на пенсию, а это было семь лет назад. Изрезанное морщинами, с большими мешками под глазами, с мелкими красными прожилками, это лицо словно состояло из кусков скверно сложенной мозаики. Такова была расплата за вечную нервотрепку начальственной деятельности, за три пачки сигарет, выкуриваемых Гриневым за день, и за неумеренное потребление сорокаградусного чисто русского средства для снятия стресса.
       - Витенька, - ласковым голосом начал мэр, - я поеду на обед, буду после двух. Я попросил Ангелину переводить все звонки на тебя.
       - Хорошо, Анатолий Петрович, - бодро ответил Спирин и внезапно почувствовал, как спина покрылась холодным потом. Между тем Гринев чуть подмигнул ему и, сделав на прощание "ручкой", закрыл за собой дверь.
       Виктор знал, куда едет мэр. Строительство "охотничьего" домика курировал он сам. Да и саму идею Гриневу подсказал он же. Хотя тот с ним никогда этим не делился, но Виктор знал о маленькой "слабости" господина мэра. Особую радость тому почему-то доставляли связи с молодыми, замужними женщинами. Об этом Анатолий Петрович проговорился ему сам, на свадьбе сына. Глядя на танцующую молодежь, уже изрядно поддатый Гринев обернулся к подсевшему на минутку Спирину и сказал с ухмылкой:
       - Молодежь, пляшут. Они ведь нас, стариков, уже и за людей не считают, - потом наклонился поближе и закончил уже смеясь. - А я им в ответ - рога!
       И он даже попробовал изобразить на своей голове подобие лосиных украшений.
       А приговор себе господин мэр, сам, не зная того, подписал недели за две до рокового дня.
      
       ГЛАВА 8.
       Тот понедельник с утра грозил стать тем самым "тяжелым днем". Еще бы!
       В воскресенье Спирин отметил свой тридцать третий день рождения. К девяти часам утра у него еще что-то слегка дрожало внутри, слава Богу, что прошла головная боль, заглушенная таблетками. Виктор сидел в кабинете Гринева, дожидаясь мэра, и исподтишка разглядывал двух других заместителей главы администрации. Рядом с ним разместился невысокий, щуплый Коля Макеев, сорокалетний мужчина с седыми висками и беспокойными глазами. На нем висело все коммунальное хозяйство
       города, с чем он прекрасно справлялся, а Колей его звали не из пренебрежения, а скорее, наоборот, из любви и уважения. Более простого, безотказного и обязательного человека Спирин еще не встречал. Напротив них, по другую сторону стола сидел Сергей Южаков, высокий мощный шатен с нелепыми бакенбардами в стиле битлов конца шестидесятых. Он занимался в основном финансами, социальной сферой. И тот, и другой были у него вчера в гостях, но выглядели оба лучше юбиляра, и Виктор в который раз подумал, что пьянство, это не его стихия.
       Ровно в девять на пороге появился хозяин кабинета, с улыбкой глянул на всех, поздоровался. Уже усаживаясь на место, Гринев пристально посмотрел на Спирина. Тот сразу понял, что сейчас последует какая-нибудь шуточка по поводу вчерашних именин. Юмор старого чиновника носил наигранно-грубоватый характер и нравился так называемому "простому народу".
       - Вить, а почему ты не выполняешь моих указаний? - вкрадчиво-бархатистым тоном начал допрос мэр.
       - Каких? - не понял Виктор.
       - Как каких? Я тебе, что вчера сказал? У тебя сегодня выходной. Я же тебя знаю, из тебя сегодня работник никакой. Ты вон, хотя бы с нашего Матвеевича пример бери: каждый день пьет, а с утра как штык на посту.
       Все засмеялись, кроме Спирина. Указанный Матвеич исправно мел тротуар перед мэрией, поскольку служил дворником.
       - Вот это я понимаю, русский человек, - продолжал импровизировать Гринев. - А то, что это, две рюмки опрокинул, а без слез на тебя не взглянешь. Вот я и советовал тебе во вторник прийти.
       Виктор принужденно улыбнулся. Может быть, Гринев и говорил вчера нечто подобное, но он этого не помнил. Как, впрочем, еще и многого другого.
       Между тем Ангелина Васильевна, секретарша Гринева, женщина уже бальзаковского возраста, но с прекрасной фигурой, принесла на небольшом подносе стакан чая. Кофе мэр не признавал, а чай пил, смешивая несколько сортов индийского и цейлонского листового, с минимальным содержанием сахара и непременно из тонкого стакана в массивном серебряном подстаканнике. Серебряная же ложечка завершала всю эту чайную композицию. Гринев придавал особое значение первому глотку чая. Нарушить тишину в этот священный момент значило испортить ему настроение на весь день и вызвать его гнев. Совершая первый глоток, Анатолий Петрович даже прикрывал глаза и потихоньку втягивал в себя дымящуюся, рубинового цвета жидкость. Убедившись, что чай соответствует ожиданиям, Гринев
       с улыбкой поворачивал крупную голову и благосклонным кивком благодарил
       замершую секретаршу, отчего та сразу преображалась и на цыпочках выходила из кабинета, унося на губах отражение улыбки мэра. Глядя ей вслед, Виктор не раз вспоминал доходившие до него слухи о многолетнем романе Гринева и секретарши. Вроде бы Ангелина от него даже имела сына. Но чего только не болтают о начальниках и их секретаршах.
       Порой Виктор завидовал Гриневу, у шефа с этим утренним чаем выработался свой особый ритуал. Приходя на работу почти на час раньше, заместители тоже пили кофе втроем, но при этом интенсивно обсуждали накопившиеся дела, так что это больше походило на обычную пятиминутку.
       Сделав еще пару глотков, мэр глянул на них просветлевшими глазами и начал совещание со своей обычной фразы: - Ну, и чем вы меня огорчите сегодня?
      
       Первым докладывал Спирин.
       - Два трупа со следами насилия, один у озера, явный бомж, другой в квартире по улице Ленина. Там убийца уже найден, алкаш сын убил собственную мать. Наркоман один повесился по Короленко. Молодежь порезвилась после дискотеки, побили витражи во дворце культуры. Пять человек задержано...
       Виктор говорил долго, но особых эмоций эти события у мэра не вызвали,
       он все, так же не торопясь, пил чай, да иногда кивал головой, словно говоря: ну что ж, это как всегда. Первое слово Гринев произнес во время доклада Макеева об очередном прорыве водопровода в Соцгороде. Поморщившись, он буркнул:- Снести бы к чертям весь этот Соцгород вместе с его жителями.
       Все засмеялись. Жители этого района, построенного в большой спешке
      
       первых пятилеток, доставляли наибольшие хлопоты мэрии своими жалобами
       на трескающиеся стены и сгнивший водопровод. Высказался Анатолий Петрович и по поводу доклада Южакова о нехватке средств на пособия матерям-одиночкам.
      
       - Красиво как обозвали-то. Раньше просто блядь была, а теперь мать одиночка, - с ухмылкой заметил он, но со вздохом согласился выделить деньги из резервного фонда города.
       Когда все вопросы были решены, Южаков и Макеев поднялись и пошли к
       выходу, а Спирин остался. Все восприняли это как должное. Виктор был не только первым заместителем, но считался любимцем, и даже учеником Гринева. Еще семь лет назад тот почувствовал в парне незаурядный сплав ума, честолюбия и деловой хватки, поэтому Гринев тащил Виктора за собой по всем ступеням служебной карьеры.
       - Анатолий Петрович, - начал разговор Спирин, - вы прочитали мою докладную?
       - А как же, Витенька, - бодрым тоном ответил мэр. - В субботу, с утра, на свежую голову. Интересно, конечно, но реально ли все это? Кое-что интересное там есть, но больше все-таки чистая утопия.
       - В чем, например? - спросил Виктор, пристально глядя в глаза Гриневу.
       Взгляд этот господин мэр не очень любил. Несмотря на кажущееся благополучие в их отношениях, они были слишком разными людьми. Гринев вырос как руководитель в эпоху господства плана, со всеми издержками той своеобразной системы. При нужде он мог работать по шестнадцать часов в сутки на фронте ежемесячного или квартального штурма госзаказа, но и разряжался Анатолий Петрович на всю катушку от всей широты русской души.
       Чем привлек его в свое время Спирин, так это умением заглянуть вперед, увидеть перспективу, предугадать и предусмотреть почти все. Прагматик до мозга костей, Виктор строил свою работу так, что в ней не приходилось тратить время на сверхурочные и другие незапланированные виды труда. Гринев ценил его, более того, он привык к нему, но понимал, что со временем Виктор перерастет его, а уходить с дороги стареющему мэру отнюдь не хотелось. Анатолий Петрович поднялся со своего кресла, и, мягко ступая по паркету за спиной Спирина, начал говорить.
       - В нашей области, Витя, такие заводы-монстры стоят, и с космосом связанные, и с той же оборонкой. А ты думаешь, что мы сможем заинтересовать корейцев наши задрипанным механическим заводиком...
       Говорил он долго, не торопясь, разбивал одну идею Спирина за другой. Каждому его доводу Виктор мог противопоставить два своих, но он молчал. За аргументами мэра сквозило явное нежелание Гринева заниматься всем этим. Спирин, конечно, мог все продумать, разработать план, но далее дело зависело от заинтересованности Гринева. К концу монолога мэра Виктор убедился в том, о чем догадывался уже давно: Анатолий Петрович Гринев как руководитель выдохся, умер. И возраст не был главной причиной. Удачно подобрав кадры, он, подобно английской королеве, был огражден от суетных, каждодневных проблем. Макеев, как заводная юла, день и ночь крутился со своим коммунальным хозяйством, беспощадно тираня начальников ЖЭКов, водоканал и прочие ремонтные службы. С крупных аварий он уходил последним, только после окончательного их устранения. Южаков, своеобразный человек, но очень хороший экономист, тащил на себе весь спектр социальных вопросов: выплата пенсий и зарплата бюджетникам, школы и больницы, детсады и служба трудоустройств. Ну, а Спирин как бы подменял самого мэра: находил приемлемые решения текущих проблем, но при этом не забывал и перспективах. Так что до Гринева все доходило в "разжеванном" виде, готовым постановлением или распоряжением, ему оставалось лишь поставить свою подпись.
       Около месяца назад Анатолий Петрович спросил, что означает какой-то новомодный экономический термин, что-то вроде консалтинга. Виктор коротко ответил, и вдруг по глазам Гринева понял, что тот не понимает о чем идет речь. Виктору пришлось ответить поподробней, углубиться в суть вопроса и попутно объяснить еще пару терминов. Тем же вечером, размышляя над этой ситуацией, Виктор подумал, что во многом виновата еще и водка. Привыкнув в свое время снимать стресс после окончания трудового дня "русским лекарством", Гринев и теперь засиживался в своем кабинете часов до восьми вечера, когда с Южаковым, чаще с Макеевым и непременно с Юриком Кудашовым, юрисконсультом мэрии. Более бестолкового правоведа Виктор не встречал. Тот не был в курсе законов, принятых еще Верховным Советом, не только что нынешней властью. Спирину, скрипя зубами, приходилось самому рыться в юридических талмудах, а по более сложным вопросам обращаться к знакомым юристам. Но зато Юрочка дружил с мэром чуть ли не со школьной скамьи и был абсолютно незаменим как собутыльник и неисчерпаемый источник острот и анекдотов.
       Пил Гринев много, но всегда крепко держался на ногах, глаза оставались ясными, и только то, что он не мог говорить, а лишь улыбался, подсказывало знающим людям, что мэр смертельно пьян. Так было пять дней на рабочем месте, и продолжалось в выходные дома, или на рыбалке или охоте, в зависимости от сезона.
       Размышления Спирина прервал сам мэр. Остановившись сзади, он положил
       руки на плечи Виктору и сказал своим глубоким, бархатным голосом:- Я вообще-то чувствую, Витя, что засиделся ты в заместителях. На волю тебя пора отпускать, на простор. Ты в курсе, что Деркач умирает?
       - Конечно, - удивился Спирин. Директору бетонного Деркачу три дня назад сделали бесполезную операцию по удалению раковой опухоли.
       - Вот он умрет, я тебя на это место порекомендую. Сам приеду, представлю коллективу.
       Виктор не шелохнулся, но хорошо, что Гринев не видел его лица. Бетонный завод находился на последнем издыхании. Оборудование крайне износилось, зарплату не давали уже полгода, народ бежал оттуда, и работали только совсем уж горькие пропойцы, знавшие, что больше их никуда не возьмут.
       - Конечно, тяжело будет на первых порах, но поможем, - продолжал Гринев, все так же держа руки на плечах своего молодого заместителя. - Но надо, Витя! А представляешь, как это будет здорово, взять и возродить завод, как эту, как его, а, птицу Феникс! Я тебе в чем-то даже и завидую. Был бы помоложе, может, и сам бы решился.
       "Он что, издевается?!" - подумал Виктор, чувствуя, как подкатывает к горлу упругий комок ненависти. Такое повышение было подобно ссылке, оно отодвигало кресло мэра от Спирина как минимум лет на десять. Но голос Гринева казался искренним, а взгляд, когда он прошел к своему креслу и сел, чист и ясен.
       Через час, обдумав все, Спирин сам позвонил Нечаю.
      
       ГЛАВА 9.
       Нечай понимал, что первый заместитель мэра города Виктор Спирин птица
       не его полета, но не закинуть удочку в ту встречу в мэрии было бы просто грешно. И вот теперь "астрологический брат" позвонил сам! Нечай сразу почувствовал грядущую удачу. Собираясь на встречу со Спириным, он на минутку заехал к сооружаемому под присмотром его ребят бару на улице Пархоменко. Быстро решив все
       накопившиеся на стройке проблемы, Нечай собрался ехать, но вспомнил, что у него кончились сигареты, и отошел к расположенному рядом мини-рынку. На небольшом пятачке асфальта стояли с десятка два крытых прилавка, где торговали дешевым импортным барахлом да самыми ходовыми продуктами. Уже купив пачку "Бонда", Геннадий стал свидетелем любопытной сцены. К пожилой бабе крестьянской наружности, скромно пристроившей прямо на асфальте пирамиду из двух десятков кочанов молодой капусты, пристали двое, требуя с нее деньги за право торговать своим нехитрым товаром. Оба парня явно сидели на "игле". Одного, рыжего верзилу, Нечай знал, сталкивался в свое время еще в зоне для малолеток. Теперь Геннадий поразился, насколько "дурь" высосала из того все силы. Ража, так звали парня, словно высох, ссутулился, ходил на полусогнутых ногах. Бабка между тем отчаянно защищалась, не желая расставаться с честно заработанным рублем. Она даже крикнула мужа, дремавшего в стареньком "Москвиче" и дедок, еще крепкий на вид, поспешил ей на помощь.
       - Ну-ка, пошли отсюда, оглоеды! - прикрикнул на них старик и грудью оттер обоих мазуриков от бабки и от своего товара.
       - Михай! - отчаянно взвыл один из рэкетиров, обратив мутные глаза наркомана вверх, на один из балконов четвертого этажа ближайшего дома, где покуривал сидящий на табуретке худощавый мужик в белой майке и трико. - Деревня тебя не слушается.
       - Скажи, я сейчас спущусь, - хрипло крикнул тот со своего балкона и, повернувшись, скрылся в квартире.
       - Слышь, дед, щас хуже будет! - снова обратился Ража к неуступчивым крестьянам.
       - Да заплатите вы им, и пусть подавятся, - дернула бабку за рукав ближайшая торговка. - С этим Михаем и милиция не связывается, убивец, пятнадцать лет отсидел.
       Нечай усмехнулся. Да, Михай в свое время действительно получил пятнадцать лет, хотя мог бы заработать и вышку, застрелив из ружья двоих своих врагов. Энск и до перестройки считался городом неблагополучным в криминальном отношении. Каждый десятый его житель хоть раз, да сидел в тюрьме, две трети из этого числа считались рецидивистами. Этот своеобразный криминальный мир жил еще по
      
       старым воровским законам, свято чтил своих "героев", и вернувшийся с отсидки
       инвалидом Михай вскоре занял "королевский" трон в своем небольшом районе. Правда была и в том, что милиция старалась не связываться со стариком. Все его нынешние "подвиги" тянули максимум на пятнадцать суток, а так хоть какой-то "пастух" необузданного воровского стада. К нему шли, если возникал какой-то спор, в других случаях дело кончалось бы поножовщиной, но с его мнением считались.
       Неясная мысль, крутанувшаяся в голове Нечая, показалась ему забавной, и он глянул на часы, засекая время, за которое Михай спустится со своего "Скворечника". С полгода назад у Михая обострилась старая болезнь кишечника, он чуть было не отдал концы. Его подручные тогда таскали в квартиру не водку и анашу, а одно крестьянское молоко, попросту отбирая его у дорожных молочниц. Те сначала сильно ругались, потом плюнули, одна банка молока в день на десятерых не стоила таких тревог, а только просили вернуть дефицитную тару. И выжил,
       выкарабкался "старый волчара". Только ослаб сильно. По весне начал выходить, но, упав на лестнице, вскоре сломал руку.
       Из-за угла дома Михай показался минут через десять. Шел он тяжело, опираясь на палку с красивой ручкой из наборного цветного плексигласа. На не слишком свежую майку старый уголовник накинул легкую спортивную куртку, но застегивать ее не стал, так что впалая его грудь и морщинистая шея как-то по особенному бросились в глаза Нечаю.
       "А ведь ему еще нет пятидесяти, - мелькнуло в голове у Геннадия. - Хотя почему пятидесяти? Сел он в двадцать пять, это я точно помню, Михай сам в зоне говорил. Отсидел он пятнадцать и уже пару лет на свободе. Боже мой! Ему же только-только перевалило за сорок!"
       Между тем действие на базарчике развивалось своим чередом. Бабка, уже
       изрядно "прокачанная" соседками, испуганно смотрела на приближающегося варнака. Остыл немного и ее дед, хотя по инерции продолжал хорохориться.
       - Ну, так что, деревня, хвостом бьем, на дурика прокатить желаем?- не торопясь, начал свою речь Михай.
      
       - А чего это мы еще и тебе должны платить? - заерепенился дед, выпячивая грудь, туго обтянутую зеленой солдатской рубашкой. - За место мы заплатили, а тебе, с какого рожна еще платить?
       - Вань, может, заплатим? - начала дергать старика за рукав жена.
       Морщинистое лицо старого уркагана не выражало никаких эмоций. Глаза
       из-под кустистых бровей казались блеклыми, словно голубизна их повыцвела от времени и лишений. Но промелькнуло в них что-то вроде молнии, передернулось судорогой лицо, и с неожиданной яростью Михай обрушился на зеленую пирамидку нехитрого урожая старых крестьян. В несколько пинков старый зэк раскидал вилки под ноги прохожим, в небольшую лужу, оставшуюся после ночного дождя, под колеса стоящих за прилавками автомашин.
       - Ты что, сволочь, делаешь?! - кинулся на Михая дедок, но, получив неожиданно сильный толчок в грудь, отлетел назад и, споткнувшись, обрушился задом на собственные овощи, окончательно завершив этим полный разгром своего торгового места.
       - Милиция! Убивают! - закричала старуха, отчаянно оглядываясь по сторонам.
       Нечаю тоже казалось, что совсем недавно на другом конце базарчика маячили сизые форменные рубашки, но, увы. Представители закона как в воду канули.
       Завершив свою миссию, Михай, тяжело отдуваясь, отошел в сторону и остановился, опершись обеими руками на свою клюку. Бабка же начала взывать к представителям медицины. Старику явно было плохо. Он никак не мог подняться и сидел на асфальте, прижав ладонь к сердцу и периодически тяжело постанывая.
       Между тем колючий взгляд старого уголовника нашел в толпе любопытствующих Нечая.
       - Эй, Нечай, подойди-ка сюда, орел!
       Геннадий не торопясь, подошел, почтительно склонив голову, пожал вялую
       руку старого уголовника. Они встречались в свое время на зоне, даже жили в одном бараке, правда, не долго, месяца два. И тогда, и теперь Михай относился к Нечаю настороженно. Хотя держался Нечай правильно, ни в стукачах, ни в "активистах" не числился, но не было в нем высшего, блатного шика. Не мог он на поверке заблажить ни с того ни с сего, понося "волков" из охраны или, кольнуть в ногу
       раствор махорки, чтобы обезножить и получить на месяц пансион в лазарете. А Михай три раза подвергался операции по извлечению "креста". Он связывал резинкой два гвоздя, втыкал их в хлеб и проглатывал. Через пару часов хлеб растворялся и распрямившийся "крест" отправлял своего хозяина на операцию и давал недолгую передышку от надоевшего распорядка зоны.
       - Как здоровьишко, Михай? - вежливо поинтересовался Геннадий.
      
       - Как у побитой суки после родов. Сдох дня два назад, да никто закопать еще не догадался, - ворчливо ответил старик и кивнул на другую сторону дороги, где вовсю кипела нечаевская стройка. - Скоро, что ли твои обормоты тошниловку доделают?
       - Через месяц откроем.
       - Смотри, не забудь "погреть" старичка, Юрик.
       - Ну что ты, разве можно. Я законы знаю, - Нечай деланно рассмеялся. Вообще-то его не забавлял смысл сказанного "пастухом", как раз наоборот, "подкармливать" старого уголовника ему не хотелось. А вот имя, прозвучавшее из уст Михая, Геннадий почти забыл. Юрой его звали еще на зоне, как и всх, только что севших "юрцов".
       Пока они так беседовали, из толпы любопытствующих вызвался доброволец,
       погрузивший дедка в собственную машину и отбывший вместе с селянами в ближайшую больницу. На асфальте остались сиротливо раскиданные кочаны капусты.
       - Эй ты, шкет! - Михай крикнул невысокого парнишку, лет тринадцати, судя по соловым глазам и заплетающемуся языку, плотно сидевшему на игле. - Занеси-ка мне парочку "гарбузов" домой.
       Пацан прихватил два кочана размером побольше и, приволакивая ноги, поплелся позади Нечая к подъезду его дома. Как-то незаметно, но очень быстро исчезла и остальная капуста.
       Проводив прищуренным взглядом старого уголовника, Нечай глянул на часы
       и заторопился к машине. Не стоило срывать такую важную встречу со Спириным.
      
      
      
      
       ГЛАВА 10.
       Они встретились за городом на месте, прозванном в городе "Блядской аллеей". Удобный съезд и густые кусты, хорошо прикрывавшие авто с влюбленными парочками, сделали эту лесопосадку очень популярной. Но час пик здесь будет позже, вечером, а пока им никто не мешал.
       Нервно оглянувшись по сторонам, Спирин за руку поздоровался с Нечаем
       и предложил:
       - Пойдем, пройдемся.
       Некоторое время они шли молча, наконец, Виктор спросил:
       - Прошлый раз, говоря о людях способных на... - Он неопределенно повертел в воздухе ухоженными пальцами, но все-таки сумел найти достойную формулировку, - ...на многое, вы имели в виду, прежде всего себя? Я правильно понял?
       - Конечно, - легко согласился Нечай, вытаскивая из кармана пачку "Бонда" и зажигалку. Он предложил сигарету своему собеседнику, но тот отрицательно покачал головой.
       - Спасибо, я привык к своим, - и Виктор достал из кармана пиджака "Кэмел". В отличие от Геннадия, пальцы у него чуть дрожали.
       - Какие вы ставите условия? - сделав первую затяжку, спросил Спирин.
       - Пятьдесят процентов доходов от будущего рынка. Естественно я вложу
       определенные средства в его строительство. Затем трудоустройство своих людей на законном основании, охрана и прочее. К нему ведь сразу протянет руки вся окрестная братва. Еще мне нужно здание ближайшего кинотеатра.
       - "Шипки"? - удивился Спирин. - Но он не рентабелен.
       - Вот и хорошо. Я переоборудую его под ночной клуб. Ресторан, казино, ну и все остальное.
       - Это в нашем-то городе? - хмыкнул Спирин. - У нас даже ресторан Шамсудова еле-еле концы с концами сводит.
       - На город я и не рассчитываю. Что нужно будут заезжим барыгам после того, как они скинут товар, отмоются и отоспятся? Расслабиться. И в этом мы им поможем.
       - Понятно, - кивнул головой Спирин, убедившись, что у его собеседника все продумано.
       - Еще мне нужно здание общежития педучилища. Его выставили на аукцион, а мне хотелось бы получить его по минимуму. Я сильно потрачусь на рынок, а мне хотелось бы получить его.
       - А что ты собираешься сделать из этого "борделя"? - с любопытством спросил Виктор. Его интересовал сам ход мыслей этого человека.
       - Именно то, что ты и сказал. Бордель, или гостиницу на одну ночь, или на один час.
       Спирин в который раз за эту встречу удивился.
       - И что, такое может окупиться?
       - А как же. То, что предлагают ваши деятели из мэрии просто глупо. Вы сами-то там бывали?
       Спирин отрицательно покачал головой. За общежитием педучилища в городе давно закрепилось исконно русское название, аналогичное европейскому слову "бордель". Об этом двухэтажном приземистом здании имелся целый свод устных преданий в стиле "Декамерона". В этом году училище закрыли, и все его помещения отошли в казну города.
       - Стоит оно на окраине, - продолжал развивать свою мысль Геннадий, - сыплется уже все. Клетушки, в которых девки жили, ни один предприниматель под офисы не возьмет. А вот тридцать номеров для озабоченных парочек - это то, что надо.
       Спирин почувствовал, как удивление, вызванное деловой хваткой Нечаева, начинает переходить в уважение. Геннадий излагал свои планы, с невозмутимым спокойствием покуривая, он разглядывал окружающую природу, словно это и было основной целью его загородной поездки. И это спокойствие невольно передалось Спирину. Виктор вдруг поверил, что все, о чем они договариваются, свершится.
      
       - Хорошо, - согласился он. - Это не проблема. Что еще?
       - Пока все, - Геннадий выкинул окурок, Спирина же резануло это слово "пока", но он постарался заглушить это неприятное чувство.
       - С чем будет трудно, так это с пятьюдесятью процентами, - после некоторого раздумья ответил Спирин. - Половина прибыли должна отходить городу, есть еще заинтересованные лица, Шумсудов, например. Тридцать пять процентов вас устроят?
      
       Теперь задумался Нечай. Он потер подбородок, прищурился, а потом, усмехнувшись своим мыслям, согласился:
      
       - Хорошо, я согласен. Значит, договорились?
       - Да, - Спирин выкинул свою сигарету и подумал о том, как быстро они нашли общий язык. Судьба мэра решилась в краткие минуты, не дольше пары выкуренных сигарет. Он был еще жив, но жизнь его не стоила теперь и этих двух окурков. - Ну, а что вы можете предложить взамен? Надеюсь, это будет не тривиальная стрельба в подъезде?
       - Нет, но мне нужно знать о нем все. Где его можно взять голыми руками? Вы ведь его знаете лучше меня.
       К концу их беседы на траве остались еще два окурка. А менее чем через две недели в охотничьем домике прозвучали роковые выстрелы.
      
       ГЛАВА 11.
       Похороны Гринева сильно отличались от подобного рода мероприятий. Хотя гроб пришлось заколотить еще в морге, но для приличия его привезли на два часа в здание городского дома культуры. Народу поглазеть пришло много, вся площадь перед ДК оказалась заполненной. Пробираясь к крыльцу, Спирин чувствовал насмешливое настроение толпы. Выйдя через полчаса на крыльцо и встав перед микрофоном, Виктор увидел в сотнях направленных на него глаз ехидно-насмешливый вопрос: ну и что ты нам теперь скажешь о смерти своего начальника?
       Произносить речи Спирин не любил, тем более ему не доводилось выступать перед столь обширной аудиторией. Как ни странно, но ему помогла подступившая к горлу ненависть ко всему этому сброду. Виктор хорошо знал, как неблагодарна людская память, она хранит лишь промахи и ошибки руководителей и забывает о заслугах. Он набрал в легкие воздух и почти прокричал в сторону этого людского стада: - О человеке надо судить по его делам! Всю свою жизнь Анатолий Петрович Гринев посвятил нашему городу...
       Спирин вспомнил жизненный путь покойного мэра, перечислил заслуги его
       перед обществом, говорил резко, яростно, вкладывая душу в эти слова. И ему удалось ненадолго стереть с этих лиц выражение пошлого любопытства. А закончил Виктор вполне традиционно: - Спи спокойно, дорогой наш Анатолий Петрович. Мы тебя никогда не забудем!
       Отойдя от микрофона и чувствуя еще не прошедшее возбуждение, Виктор
      
       услышал сзади басовитый шепот Южакова:- А я и не знал, что ты у нас оратор.
       Перед выносом тела толпу пришлось раздвигать, и похоронная процессия
       продвигалась сквозь строй любопытных глаз. Рядом с Виктором шел бледный от ярости сын Гринева, дочь поддерживала не смеющую поднять глаз вдову мэра. Пришлось вести и еще одного человека. Юрик Кудашов, с утра пьяный, рыдал как баба, в голос, и слезы рекой лились по его истасканному и морщинистому лицу.
       Среди безбрежного моря окруживших его людей Виктор вдруг увидел красивое девичье лицо, удивительно знакомое, только он никак не мог вспомнить, где же он его видел. Уже пройдя мимо, Спирин оглянулся назад, но девушка уже исчезла, заслоненная другими людьми. Виктор почувствовал непривычный укол непонятной тревоги, странное волнение, впрочем, довольно быстро вытесненное из души соблюдением ритуальной скорби.
       Уже после похорон и поминок его долго благодарила вдова убитого, и сын мэра с чувством пожал руку Виктору.
       В тот же день, только на два часа раньше, в другом конце кладбища скромно похоронили Елену Ремизову. Присутствовали при этом только ее родители да с десяток друзей из гарнизона.
       На следующий день состоялось расширенное заседание городской думы, на
       котором Спирина утвердили главой администрации города. С предложением
       утвердить его выступил сам Феддичевский, директор крупнейшего в Энске завода и по совместительству глава законодательного собрания, человек очень влиятельный и уважаемый в городе. Его поддержал Шамсудов, один из местных бизнесменов, а также городской прокурор. После окончания заседания те же действующие лица по очереди подходили к новоиспеченному мэру и желали всяческих успехов. Виктор без устали рассыпался в любезностях и заверениях.
       Последним к нему подошел Шамсудов. Невзирая на мужиковатую внешность,
       а лицо у Рашида Магомедовича, казалось, было вырублено топором, и выглядел он гораздо старше своих сорока лет, Спирин очень ценил этого человека. Ему принадлежала целая сеть магазинов и ларьков по всему городу, ресторан, станция техобслуживания, но самое главное, он чуть ли не единственный в городе из представителей частного бизнеса старался не только торговать готовым товаром, но и что-то производить. Небольшое предприятие по изготовлению автомобильного стекла и цех художественной керамики не приносили ему большого дохода, но он уже который год упорно тащил на себе это сложное хозяйство, часто себе в убыток. Шамсудов поддерживал идеи Спирина по оживлению экономики города, многие из них он сам и подсказал молодому заместителю мэра.
       - Поздравляю, Виктор Николаевич, - улыбающийся Шамсудов крепко пожал руку Спирину. Чувствовалось, что он искренне рад за Виктора. - Как, господин мэр, ждать нам теперь от вас великих дел?
       Спирин улыбнулся.
       - Ну, я бы не сказал, что они такие уж великие.
       - В масштабах нашего города даже очень, - Шамсудов огляделся по сторонам, народ уже почти разошелся, последние из думских деятелей спешили к выходу. - Поговорить бы надо с глазу на глаз.
       - Пойдемте ко мне в кабинет, - предложил Виктор.
       Пройдя по пустынным коридорам, они прошли в небольшой кабинет Спирина, расположившись по разные стороны стола и, не сговариваясь, закурили. Бизнесмен, сделав затяжку и выпустив струю дыма в сторону, первым начал разговор.
       - Виктор, ты ведь знаешь, у нас есть своя небольшая компания деловых людей, мы регулярно собираемся по пятницам...
       Спирин невольно улыбнулся, Шамсудов понял смысл его иронии и в ответ
       рассмеялся.
       - Да-да, в сауне. Насколько я помню, ты называл наше банное сообщество гильдией купцов.
       - Ну конечно, - кивнул головой Спирин. Он действительно знал этих людей, активно занимающихся бизнесом в городе. Было их немного, человек десять-двенадцать. Состав сборища в сауне временами менялся: кто не выдерживал гонки и разорялся, у одного отказало сердце, у другого печень, но на смену ушедшим приходили новые
       люди.
       Между тем Шамсудов продолжал неторопливую речь.
       - Покойный Анатолий Петрович относился к нам весьма благосклонно. Ты в курсе, что, когда большинство из нас начинали заниматься бизнесом, у многих за душой не было ни гроша. Все то имущество, что передал нам муниципалитет, мы получили как бы в долг, хотя считалось, что все это мы выкупили. Это чтобы не волновать так называемый народ. Расплатились мы с городом уже потом, кто год спустя, а некоторые и много позже.
       Виктор не прерывал Шамсудова, он, в самом деле, был в курсе этих тщательно скрываемых и не очень законных дел. А его собеседник, наконец, подошел к сути разговора.
       - В благодарность за это мы отчисляли некоторый процент своих доходов в личный фонд Анатолия Петровича. Он довольствовался в последнее время вот такой суммой.
       Рашид Магомедович начертил на листке бумаги две цифры, показал их Спирину. Тот мысленно прибавил к ней нули и получил сумму, раза в десять превышающую должностной оклад Гринева.
       - Для нас это не очень много, раздели ее на десять, и ты поймешь.А для одного очень даже хорошог. Мы надеемся на вашу поддержку в нашем непростом бизнесе, но вы человек молодой, запросы у вас должны быть выше. Сколько?
       Шамсудов пододвинул к Спирину листок бумаги и выжидательно замер,
       ожидая реакции на свои слова.
       Первым желанием Виктора было отказаться. Ему хотелось получить большую свободу действий, а, получая эти деньги, он сразу оказывался на крючке у местных бизнесменов. Он уже и так зависел от Нечая, и это не радовало. Но была еще и жена, Лариса. А ей не хватало не только его оклада, но и еще трех таких. До этого выручали состоятельные родители жены, но с полгода назад отец Ларисы получил инфаркт, и это сразу сказалось на семейном бюджете. Все обдумав, Спирин отодвинул бумажку обратно Шамсудову и сказал:- Этого мне даже много. Но мне нужно еще кое-что. Я хочу быть избранным на следующий срок. И, естественно, мне нужна будет ваша поддержка.
       - Хорошо, - согласился Шамсудов и затушил сигарету. - Я скажу им это. Надо как-нибудь встретиться.
       - Непременно, - согласился, поднимаясь из-за стола, Виктор и, улыбнувшись, добавил. - Только не в бане.
      
       ГЛАВА 12.
      
       Примерно в эти же дни Нечай открыл свой бар по улице Пархоменко с
       ласковым названием "Ямайка". Богатая фантазия Феди Кривошеева разыгралась здесь во всю. Под пляшущими буквами, исполненными в старомодном стиле, трепетал на ветру "Веселый Роджер" с традиционными черепом и костями. Стены и потолок заведения были выложены природным необработанным камнем, что напоминало своды пещеры. На одной из стен висел искусно исполненный корабельный штурвал, столы и стулья также отличались грубоватой манерой исполнения, но высшим шиком считалось сидеть на бочонке с тем же самым "Роджером" на боку и надписью наискось: "Порох". В одном углу за искусственно изготовленной паутиной на солидном сундуке примостился в небрежной позе ощерившийся скелет, одетый в шляпу, ботфорты и с пистолетом в руке. Этот "загостившийся посетитель" приводил в особый восторг впервые приходивших сюда дам. Пиво подавали в массивных глиняных кружках, и даже бармены заведения вписывались в дизайн не только форменной одеждой, состоящей из тельняшек и косынок на голове. Один перевязал себе глаз черной повязкой, а другой вдел в ухо массивную золотую серьгу и не выпускал изо рта прокуренную трубку. Заведение Нечая сразу приобрело в городе бешеную популярность, и первым это почувствовал Шамсудов, потерявший чуть ли не половину клиентов своего ресторана.
       Как-то под вечер к Нечаю на квартиру приехал Рыдя. Усевшись в свое любимое кресло, он сразу приступил к делу.
       - Ты знаешь, этот старый пень Михай потребовал с бара сорок кусков в неделю.
       - Сколько?! - удивился Нечай.
       - Сорок, - повторил Рыдя.
       - Да, совсем сдурел старичок. Куда ему столько? Может озеро из молока соорудить себе хочет? Только ведь скиснет.
       - Может, ты поговоришь с ним? - предложил Рыдя.
       Нечай встал, несколько раз с задумчивым видом прошелся по комнате, затем, прищурившись, глянул на своего первого помощника.
       - Не о чем мне с ним говорить. Пора кончать с этими старыми пердунами.
       Рыдя только усмехнулся. Он единственный в городе знал о наполеоновских планах своего шефа. Людей, более или менее сведущих, всегда удивляло, что Нечай содержит такую большую для своего района армию братвы. Любой из этих молодых, крепких парней, словно наштампованных где-то на одной фабрике, с одинаковыми прическами и "прикидами", мог убить человека не моргнув глазом, не
       переставая жевать свой бубльгум, лишь бы от этого был хоть какой-то "навар".
       - Завтра, пожалуй, что и начнем, - подвел итог Геннадий и пристально глянул на своего гостя. Тот только развел руками: дескать, как скажешь, так и будет.
      
       Уже после ухода Рыди Нечай долго лежал на диване, не раздеваясь, курил, и все думал, просчитывал, пытался предугадать грядущие события.
       Люди не рождаются художниками или музыкантами, но у них есть какие-
       то задатки, некий врожденный дар. Геннадию от природы достался некий
       криминальный талант. Родители у него даже близко не соприкасались с уголовной сферой жизни. Мать долгие годы работала в загсе, регистрируя свадьбы, смерти, разводы и рождение граждан города Энска. Отец добросовестно трудился на заводе мастером, хорошая, благополучная семья. Тем большим ударом для них стал первый срок Геннадия, это знаменитое дело о кражах в домах почетных и уважаемых граждан города. Уже тогда судей поразил особый цинизм и точный расчет злодеяния. Нечай сумел из такого скучного дела, как шефская помощь ветеранам, извлечь криминальную выгоду. За это он и схлопотал тогда необычно большой срок для малолетки.
       А первый раз он воровал в тринадцать. Лешка Соломин, по кличке Коржатник, первый друг и сосед Нечая, пацан, помешанный на голубях, как-то вернулся из деревни, где гостил у родственников и взахлеб начал рассказывать о каких-то особых породах голубей, что держал на селе один из местных чудаков. Турманы, чеграши, монахи - диковинные названия так и сыпались из Лешкиных уст.
       - Эх, мне бы таких! - с завистью закончил он свой рассказ.
       - А ты возьми да укради, - просто предложил Нечай.
       Лешка сначала удивился, а потом загорелся этой идеей. Они подъехали к деревне уже затемно, оставили в кустах свой мопед и, перепрыгнув через забор, подошли к голубятне. Пока Лешка гладил привыкшую к нему хозяйскую собачонку, Нечай быстро открыл несложный замок и сгрузил диковинных птиц в свою большую сумку. Что его удивило в той простой и незатейливой первой краже это поведение его напарника. Лешку даже за деревней еще трясло от страха, в то время как сам Геннадий испытывал только странное обострение чувств и какой-то азарт. То же самое с ним происходило и потом, но сначала была зона.
       В заведении для малолетних преступников он не проникся чувством раскаяния и вины. Как и на воле, Геннадий вскоре незаметно прибрал власть в своем отряде. Что-то в нем было такое, что привлекало к нему более сильных, более талантливых, и даже более умных парней. Не слишком словоохотливый, скупой на улыбку, Нечай отличался острым и оригинальным складом ума, своеобразным юмором, да и в драках был хорош, хладнокровен и расчетлив. Старался бить так, чтобы наверняка, с одного удара вывести противника из игры и чаще всего целился в глаз, однажды испытав на себе что это такое.
       Но с совершеннолетием в его жизни наступил совсем другой период. Во взрослой зоне Геннадий оказался уже младшеньким, Юриком, юрцом, и это ему не
       понравилось. Нечай решил, что больше он уже не сядет никогда. Лежа по
       ночам в душном, полном стонов и храпа тюремном бараке, Геннадий часами
       думал о совершенной ошибке и чем ему заняться в будущем. Но даже лежа на тюремных нарах, он ни разу не подумал о том, о так называемым "честном труде". Первое, к чему он пришел в результате этих размышлений: теперь он будет работать в одиночку, ведь сгорел он из-за подельников.
       Вернувшись домой, и с недельку отдохнув под родным кровом, Геннадий
       снял отдельную квартиру. Родители не могли его понять, а все объяснялось просто. Его удивительно крепкая нервная система по ночам давала странный сбой. Он часами не мог уснуть, и мешали ему не шум или свет, а присутствие рядом другого человека, воспринимаемое с обостренным чувством злости и раздражения. Он и в зоне-то засыпал с трудом, но на воле, как ни странно, все это усилилось во много раз, словно отдача, вернувшаяся после четырех лет несвободы. Квартиру Нечай подыскал по себе: угловую, первый этаж, за стенкой жила тихая старушка. Первое время досаждали соседи сверху, устраивавшие по ночам шумные пиршества, а затем не менее шумные битвы. Разжившись деньгами, Нечай перекупил эту квартиру у хозяев, сдававших ее внаем, и заставил съехать "веселую семейку". Квартира так и стояла с тех пор запертая.
       Способ добывания средств Геннадий придумал своеобразный. Он устроился
       мастером по ремонту телефонов на местный узел связи. Денег там платили мало, да и не эти гроши его интересовали. Научившись отключать нужные ему номера, он приходил на вызов и самым внимательным образом исследовал нужную ему квартиру: достаточно ли богатая обстановка, какие замки врезаны в дверь, как бы невзначай интересовался, где и в каком режиме работают хозяева, подключена ли
       квартира к сигнализации. Затем он не спешил, позволял хозяевам забыть о визите мастера и не раньше чем через месяц молниеносно брал квартиру. Интересовали его только деньги и драгоценности, с барахлом Геннадий не связывался никогда. Все шло хорошо, но однажды он чуть не сгорел.
       Уже войдя в облюбованную квартиру и подойдя к стенке, Нечай услышал, как сзади, в прихожей, снова щелкнул замок. Среагировал он мгновенно, сделал два шага в сторону и встал за плотную портьеру в углу комнаты. Вбежавшая в квартиру молодая женщина небрежно бросила на диван небольшую сумочку и с ходу начала раздеваться, что-то напевая под нос. Нечай наблюдал за ней без особых эмоций, только вспотел немного. Девица между тем облачилась в парадное платье, повертелась перед зеркалом и принялась названивать какому-то Николаю Васильевичу, зазывая его хоть на часок.
       - Василий приедет только завтра, я ручаюсь! - ласково ворковала милая крошка.
       Геннадий чуть не взвыл, от напряженно-неподвижной позы у него стали затекать ноги, кроме того, квартира была однокомнатной, а если голубки еще захотят задернуть шторы? По счастью, девица вспомнила, что любезный ее сердцу хахаль лакает коньяк только вприкуску с лимоном, и помчалась в ближайший магазин, освободив дорогу к отступлению изрядно запарившемуся Нечаю. Хотя сильно он не переволновался и даже успел прихватить лежащее в серванте золотое кольцо, но опять же ночью, лежа в зыбком унынии бессонницы, Геннадий понял, что рано или поздно он все-таки снова попадет в тюрьму. Все предусмотреть невозможно, рано или поздно, но удача отвернется от него. Проанализировав не только способы добычи денег, а всю стратегию и философию жизни, Нечай пришел к выводу, что надо искать что-то другое, найти менее рискованную технологию изъятия чужих ценностей.
       И нашел он его, этот свой путь, как это ни странно, в книгах. С детства он любил читать детективы, но если всех интересовали хитроумные построения сыщиков, то Геннадия больше волновали ошибки преступников. Он сразу ставил себя на их место, прикидывал, что бы он сделал в тех же условиях. Однажды в одно из редких посещений родителей, Нечай увидел у них на столе новую для себя книгу: "Крестный отец". Она потрясла его. Это же так просто и так естественно: помогать людям и делать их зависимыми от тебя, ну а потом уже с их помощью добиваться своего. Тщательно проштудировав бестселлер, а затем и просмотрев кино с блистательным Марлоном Брандо, Нечай усвоил, что, подобно дону Карлеоне с его торговлей оливковым маслом, надо иметь весомое положение в обществе, непременное легальное прикрытие.
       Через месяц он вложил свои средства в первый торговый ларек. В тот же день к нему подошел недавно вышедший из тюрьмы Рыдя и потребовал дань за право торговли. Нечай улыбнулся в ответ и угостил громилу сигаретой. Вечером их видели в ресторане. Через неделю с ними уже считался весь район, а через два года Нечай вышел на Спирина.
      
       ГЛАВА 13.
       В то утро Михай, как обычно, сидел на балконе и, покуривая "Приму", наслаждался июльской жарой, поглядывая вниз на проходящих мимо людей. Увидев знакомого парня из мелких шестерок, он крикнул ему: - Эй, Шурик, тормозни-ка лаптей, побалакать надо. Жди меня там.
       - Михай, да я сам поднимусь, - вежливо предложил парень.
       - Стой там, говорю. Мне прогуляться пора, а то засиделся, - и старик ушел с балкона.
       Парнишка, дожидаясь его, присел на корточки у стены дома и тут же задремал, уронив голову на исколотые, все в "дорожках" от иглы руки. Ни он, ни тем более никто из торговцев или посетителей рынка не обратил внимания, что вскоре из бара неспешно вышел Рыдя и, перейдя дорогу, скрылся в подъезде дома, где жил Михай. Его самого он повстречал на лестничной площадке третьего этажа.
       - О, я к нему, а он из дома, - деланно обрадовался Рыдя.
       - Что это тебя в гости потянуло? - подозрительно вглядываясь в лицо рослого собеседника, проворчал старый уголовник.
       - Да деньжат вот принес, как ты и говорил, сорок кусков, - и, вытащив из кармана, пачку денег подручный Нечая протянул ее старику. Глаза у того сразу заблестели, он протянул к деньгам руку, но тут Рыдя, быстро оглянувшись по сторонам, коротко и сильно ударил старого зэка в солнечное сплетение. Михай сразу захрипел, выронил палку и, хватая воздух жадно открытым ртом, опустился на колени. Не дав ему упасть на пол, Рыдя сжал плечи старика коленями, а потом резким рывком свернул ему шею. Затем он толкнул обмякшее тело вниз по лестнице, подобрал свои деньги, и легким шагом быстро сбежал вниз. В бар он вернулся, обойдя дом с другой стороны, при этом, не встретив у подъезда даже бдительных бабушек, наслаждающихся в то время очередной серией мексиканской белиберды.
       Хотя все получилось удачно, Михай не раз уже падал на этой самой лестнице, и даже ломал руку, но в его естественную смерть мало кто поверил. "Свернули шею старому волчаре", - таков неофициальный вердикт вынесла, в конце концов, общественность района.
       Хоронили Михая пышно, с подобающими ему почестями: гроб несли на руках
       до самого кладбища, благо весил покойник чуть больше подстеленного под него ковра, а засвидетельствовать свое почтение усопшему собрался почти весь воровской народ. Засыпав тело деньгами, и попросив передать приветы всем знакомым, старого уголовника закопали, выпустили напоследок над могилой с десяток белоснежных голубей и отбыли в специально снятое для поминок кафе. Нечай присутствовал от начала и до конца церемонии, посидел немного и за элитным столом, где разместилась верхушка воровского общества, но вскоре извинился и отбыл, вызвав этим неодобрение остальных "пастухов" города.
       - Не он ли Михая замочил? - кивнул в сторону уходящего Нечая один из местных авторитетов.
       - Может быть, - согласился его сосед, такой же, как и Михай, выжатый годами тюрем инвалид, а затем хрипло прокаркал. - Только зря он думает, что это ему так просто сойдет с рук.
       Только оказалось, что ошибался как раз он. Водка, что подали им за стол, оказалась произведенной на основе метилового спирта, из десяти человек выжил только один, да и тот ослеп. Хозяина кафе прирезали в тот же вечер, и он был не последней жертвой. Оставшись без "пастухов", уголовное стадо сразу же почувствовало излишек воли, начались разборки, а потом все переросло в открытый беспредел. За три дня убили еще семерых, в том числе женщину и подростка.
       Обеспокоенный Спирин вызвал по телефону Нечая.
       - Надо встретиться, - предложил мэр.
       - Хорошо, - согласился Геннадий. - В том же месте?
       - Да, только попозже, часов в десять, - скорректировал время Виктор. На "Волге" он приехать не мог, в эти дела он не хотел посвящать даже молчаливого Виталика, да и машина мэра сильно бросалась в глаза.
       Приехал он на своей "девятке", опустил стекло, но выходить из машины не стал: на "Аллее" был час пик, со всех сторон доносилась приглушенная музыка, а временами и звонкий женский смех. Несмотря на поздний час, было еще достаточно светло, Спирин беспокойно оглянулся по сторонам, выходить из машины ему не хотелось, но Нечай подошел сам. Подняв стекло и пожав руку гостю, Виктор начал разговор.
       - Что творится в городе? Люди боятся выходить вечером из дома. Ты понимаешь, что они обвиняют в этом меня? При Гриневе было спокойно, а Спирин не может навести в городе порядок. Так ведь скажут.
       - Скоро все успокоится, - обнадежил Нечай. - Еще неделя, может две. Сейчас все это перебродит, а потом мы наведем свой порядок. Но нам надо помочь.
       - В чем? - спросил Виктор.
       Неторопливо достав сигареты, Нечай чиркнул зажигалкой, и в полутьме салона ярко высветилось его худощавое, бесстрастное лицо.
       - Многих можно спокойно упрятать за решетку, в том числе этого вольтанутого Сорова, что зарезал пацана и ту бабу в лесопосадке. Мы бы сдали их, но там есть такой майор Шавло...
       - Начальник УГРо? И что? - не понял Спирин.
       - Принципиальный дурак. Кто только догадался его с паспортного стола кинуть в УГРо. Уж очень он недоверчиво относится к нашей информации.
       - Ну что ж, это я постараюсь исправить, но и ты попробуй обойтись без трупов. Нет трупа - нет проблем.
       - Хорошо, я попробую, - согласился Нечай, и на этом они расстались.
       Действительно, вскоре после волна насилия в городе пошла на убыль. Оказалось, что у Нечая в каждом районе было что-то вроде своей базы: магазинчик, забегаловка или просто ларек. Там теперь постоянно дежурили три-четыре качка, и чем все это могло обернуться, первыми на своей шкуре испытали те двое, что привлекли в свое время внимание Нечая, рыжеватый верзила по кличке Ража и его сутулый друг Порик. Как обычно, с утра они появились на своем рынке и, подгоняемые начинающейся "ломкой", принялись трясти торговок.
       - Нет, ты видишь, я еще только раскладываю, ничего не продала? - орала на них мощного сложения краснолицая дамочка, торгующая яйцами и туалетной бумагой. - Вы что, подождать не можете?!
       - А меня не колышет, наторговала ты или нет, - по-блатному растягивая слова, напирал Ража. - Я тебя сейчас посажу задом на эти яйца, и будешь торговать сразу омлетом. Гони, сука, пятьдесят рябчиков!
       - О, уже пятьдесят! - возмутилась дама и покрыла обоих трясунов широкозахватным матом. - Чего это пятьдесят? Вчера еще только сорок было?
       - Еще орать будешь, семьдесят отдашь, - вступил в разговор сутулый Порик.
       Спор грозил перейти в драку, и рослая торговка вряд ли бы сдалась без боя, но тут к Михаевским птенцам подошли трое молодых, крепких ребят, похожих друг на друга, как родные братья. Один из них, пощелкивая семечки, весело спросил: - Что за шум, а драки нет?
       - Чего?! - свирепо обернулся к нему рыжий. - Это кто тут сопит без спросу? На перо захотел, сучонок?!
       - Пошли-ка, дядя, отойдем, - спокойно ответил парень и, отвернувшись, двинулся за ближайший ларек. Ража переглянулся со своим напарником, но долго размышлять им не дали. Двое других веселых ребят как-то играючи проводили их толчками вслед за любителем семечек, а потом минуты за три так отделали Ражу и Порика, что появились они на рынке только через месяц и ни на что уже не претендовали.
       После экзекуции весельчак, по-прежнему грызущий семечки, заявил собравшимся вокруг него торговкам: - В общем, так, мы этот рынок у муниципалитета выкупаем. Платить за место теперь только нам, тридцать пять рублей в день. Если подойдет кто-то еще - зовите нас, мы будем в баре.
       Собрав дань, ребята удалились в свою "пиратскую" вотчину. Торговкам
       новый порядок понравился. Михай со своими подручными мог пройтись по
       рядам раза три в день, да еще приходилось платить официальным хозяевам рынка. А тут и плата постоянная, и всех надоедливых алкашей и наркоманов, качки Нечая отшили за какую-то неделю. Примерно то же самое происходило по всему городу.
       Сыграл свою роль и Спирин. На следующий день после рандеву с Нечаем он собрал совещание по вопросам правопорядка и обрушился на начальника милиции.
       - Мы работаем, - попробовал возразить Малофеев.
       - Плохо работаете, - перебил его Виктор. Все, даже знавшие его как облупленного, Макеев и Южаков, вытаращили глаза. Таким они Спирина еще ни разу не видели. - Сколько раскрыто убийств?
       - Одно, - опустил голову подполковник.
       - Из восьми?
       - Да.
       - И это в нашем-то городе, где, как я знаю, чихнуть нельзя, чтобы не услышали на другом конце. Вчера я прошелся по центральному рынку, слаба богу, меня еще плохо знают в лицо, послушал, что говорит народ. И знаете, что он говорит?
       Виктор, до этого нервно вышагивающий вдоль стола, остановился напротив милиционера и обратился прямо к нему.
       - Народ говорит, только об этих трупах и о том, что страшно ходить по улицам даже днем.
       Чуть успокоившись, он сел на свое место во главе стола и уже ровным голосом спросил:- Кто такой Сорый?
       - Есть такой рецидивист, фамилия Сыроквашин, под нашим надзором, - припомнил подполковник.
       - Даже под вашим надзором! - восхищенно воскликнул Спирин и взмахнул руками от возмущения. - А вот две бабки, торговавшие семечками, уверяли третью, что именно он убил ту женщину в лесопосадке и пацана! Кто у вас заведует УГРо?
       - Майор Шавло.
       - Плохо работает. Надо задействовать агентуру и участковых.
       - Хорошо, - со вздохом согласился Малофеев, - мы его заменим. У меня давно вызывал сомнение стиль его работы. Сидел бы у себя в паспортном столе, так нет...
       Закрыв совещание, Спирин остановил городского прокурора.
       - Валериан Михайлович, задержитесь на минутку.
       Сундеев, рослый, красивый мужчина с аккуратной бородкой клинышком и
       умными, спокойными глазами, уже поднявшийся с места, снова опустился на свой стул. Дождавшись, пока все уйдут, Виктор обратился к нему с несколько неожиданным вопросом:- Валериан Михайлович, скажите, можно что-нибудь сделать для избежания большой огласки по делу убийства Гринева?
       - Вы имеете в виду суд? - спросил прокурор глубоким, хорошо поставленным голосом.
       - Да. Анатолию Петровичу уже все равно, а вот семья...
       Сундеев кивнул головой в знак согласия.
      
       - Можно провести суд в областном центре и сделать его закрытым.
       - Такое возможно?
       - Конечно. Нам, чаще всего не доверяют такие сложные процессы.
       - Когда он примерно состоится? - как можно более безразлично спросил Виктор.
       - Пока не могу сказать даже примерно. Дело не закрыто, много неясного во всей этой истории.
       - Вот как? - удивился Спирин. - А я думал, что все и так понятно.
       - Нет, загадки есть. Неизвестно, кто звонил Ремизову, куда девались еще два пистолета, похищенных из воинской части? Да и подозреваемый упорно отрицает свою вину.
       - Но его же застали на месте преступления, какие могут быть вопросы? - возмутился мэр. - А кто ведет следствие?
       - Шелехов.
       - Это сын директора элеватора? - припомнил Спирин.
       - Да, он.
       - Но он только в прошлом году кончил институт! У вас, что никого нет поопытней?
       - Сейчас время такое, отпуска, - немного смутился прокурор.
       - Но и мэра города у нас не каждый день убивают, - резонно заметил Виктор.
       - Тоже верно, - согласился Сундеев. - Собственно, мы и отдали это дело Шелехову потому, что оно казалось таким простым. Хорошо, я поручу это дело Годованюку, он как раз вчера вышел из отпуска.
       - Кому-кому? - удивленно поднял брови Спирин.
       - Следователю Годованюку. Он у нас самый опытный на данный момент.
       При этих словах Спирину показалось, что прокурор как-то поморщился, но, к чему относился скепсис судейского чиновника, Виктор не понял.
       - Постарайтесь, Валериан Михайлович, - Спирин поднялся с места и, уже пожимая на прощание руку прокурора, попросил. - Вы уж возьмите это дело под свой контроль, для нас это вопрос чести.
       Проводив прокурора, Спирин сел за стол и подумал, что опять придется
       звонить Нечаеву.
      
       ГЛАВА 14
      
       В следственном изоляторе Ремизов находился вторую неделю, но порой ему казалось, что прошел целый век. За это время он пережил крайние состояния души: ненависть и апатию, боль и ярость. Но большую часть времени его душу снедала неутихающая тоска. Все-таки Ленку он по-настоящему любил. Знал, что она не ангел, но любил.
       Особенно часто Алексей вспоминал, как они познакомились. Каждую субботу в их училище устраивались танцевальные вечера. Обычно на них приходили девушки, уже потерявшие надежду выйти замуж, в народе это так и звалось: последний девичий шанс. Но Лена действительно была красивой: высокая, длинноногая, с лицом, словно выписанным излишне старательным художником. Огромные голубые глаза, небольшой, чуть вздернутый носик, красивый, чувственный рот и фарфоровая кожа лица.
       Она застыл на пороге зала, поправляя длинные белокурые волосы, завитые крупной волной, на ней было белое вечернее платье на тонких бретельках, оставляющее открытыми плечи, и казалось, что невидимый ветер чуть колышет ее изящную фигуру. Ремизов услышал за своей спиной восхищенные возгласы сразу двоих своих однокурсников.
       - Вот это да!
       - Сейчас я к ней подкачу!
       - Цыц, салаги! - бросил через плечо Алексей и на ватных ногах двинулся к незнакомке.
       - Можно вас пригласить на вальс? - спросил он, склоняя в поклоне свою круглую голову. Та окинула взглядом его мощную фигуру и, улыбнувшись, протянула руку.
       - Ну что ж, попробуйте.
       Тот вечер он провел как в угаре. Танцевал с Ленкой один танец за другим, непрерывно шутил, она постоянно смеялась. Лешка всегда считался душой компании, но в тот раз он превзошел самого себя. Пару раз и другие курсанты пробовали пригласить красавицу на танец, но Ремизов сжимал за спиной девушки свой невероятных размеров кулак, и претенденты деликатно меняли свой курс. Еще бы, Алексей считался самым мощным парнем в училище, и если бы не досадная травма головы еще в детские годы, то он бы пошел по стопам отца, в десант.
       Роман их развивался, как степной пожар. Елена кончала школу, а Ремизову уже шили офицерский мундир, так что через месяц сыграли свадьбу. Родители Елены занимали весьма видное положение в своем городе: отец главный инженер большого завода, мать - директор крупнейшего магазина. Алексея даже удивило, что они согласились выдать свое единственное чадо за простого лейтенанта. Все понял
       Ремизов уже на свадьбе, его просветил изрядно набравшийся тесть. Обняв зятя за шею и уже еле выговаривая слова, он открыл ему глаза: - Алешка, вся надежда на тебя. Мы с этой курвой справиться не можем. Эх, и потаскуха, откуда я ее только не вытаскивал, лечь, готова под кого угодно. Ты ее держи в кулаке!
       И, пьяненько покачиваясь, он пытался сжать свой маленький, сухопарый
       кулачок, чтобы продемонстрировать, как следует держать дочку.
       В дальнейшем эта информация подтвердилась. Алексей к этому времени
       был уже далеко не мальчик, но и он удивился страстности и изощренности в делах секса своей жены. Слава Богу, что у него хватало сил и сноровки удовлетворить эту почти ненасытную женщину.
       - Лен, а почему ты все-таки вышла за меня замуж? - спросил Ремизов спустя полгода после свадьбы. Разговор этот происходил ночью, после обычного сеанса любви. Алексей лежал на спине и по плохой, но устоявшейся привычке курил, бессмысленно глядя на большой освещенный круг на потолке от стоящего на журнальном столике ночника, и прислушивался к блаженной истоме, оставшейся телу на память от прошедшей лавины любви. Ленка, лежавшая до этого на животе, ленивым
       движением перекатилась на спину и, томно потянувшись, ответила, чуть улыбаясь своими припухлыми губами:
       - А, надоело с родителями жить. То не смей, этого не делай, домой приходи вовремя.
       - И не жалеешь? - спросил Алексей и, чуть повернув голову, посмотрел на классически-правильный профиль Елены.
       - Не-а, - она улыбнулась. - Ты у меня хороший.
      
       И тут у ней вырвалась фраза, надолго лишившая его покоя.
       - Меня редко кто в одиночку мог удовлетворить.
       Алексей даже привстал от изумления. Несколько секунд он не мог вымолвить ни слова, потом спросил: - Тебя что же, только толпой удовлетворяли?
       - По-всякому бывало, - нехотя созналась Ленка и, почувствовав, что сболтнула лишнего, попыталась свернуть разговор. - Давай спать, а то тебе завтра вставать рано.
       Она даже попыталась повернуться на бок, но Ремизов ее остановил.
       - Нет, ты уж скажи! Что, и часто тебя так?..
       - Ну... бывало. Леша, но я же не виновата, что родилась такой бешеной, - Ленка приподнялась и стала ласкаться к мужу. - Леша, все это уже в прошлом, теперь мне нужен только ты.
       Она обхватила могучую шею Ремизова и припала к его губам. Горячее упругое тело и первая промелькнувшая искра ревности снова разожгли в нем костер страсти, заглушив неприятный осадок, оставшийся от неожиданного признания жены.
       Уже потом, в дремоте подступающего сна, Ремизов задал еще один вопрос.
       - Лен, а ты в каком возрасте начала гулять?
       - Да я уж и не помню. Классе в девятом, - соврала Елена, уже опасаясь говорить правду и накидывая примерно два года. - Да спи ты, время уже третий час!
       На этот раз он подчинился сердитому окрику жены и отбыл в райские кущи сна.
       Некоторое время после этого разговора Ремизов подозрительно относился
       к любым поездкам супруги в город, да и вообще, к самому образу жизни своей молодой подруги. А Лена не работала, родители ее постоянно подкидывали деньжат, зная о мизерной зарплате молодого лейтенанта. Несколько раз Алексей осторожно пробовал узнать, не ходят ли о его жене нехорошие слухи, но Елена безупречно держала себя в густом муравейнике военного городка, где так трудно что-то укрыть от пытливых соседских глаз и ушей. Своеобразная структура этих поселений, где люди знают друг друга лучше, чем в обычном городе, частенько испытывала разрушительные толчки бурных романов. После одной из таких нашумевших историй Алексей как-то спросил жену: - Лен, а тебе не хочется гульнуть на сторону, как этой вот жене капитана?
       Она искоса глянула на мужа, а разговор происходил на кухне, и Елена жарила что-то на сковороде.
       - Нет, не хочу. Знаешь, почему бабы на сторону бегают?
       - Почему? - с любопытством спросил Алексей.
       - А потому что рядом с собой мужика не чувствуют, - просто ответила Елена и, выложив на его тарелку хорошо прожаренную котлету, ласково чмокнула мужа в щеку.
       Со временем Ремизов успокоился, привык доверять жене, и тем больней ударила его измена Елены.
      
       ГЛАВА 15.
       Утром Ремизова снова повели на допрос в прокуратуру. Входя в кабинет, он ожидал увидеть спокойное, симпатичное лицо Сергея Шелихова, но вместо него за столом сидел мощного сложения мужик, с сердитым видом кричавший в телефонную трубку:- Да, я прождал весь день, вы понимаете это?
       Слышимость, судя по всему, была ужасной, потому что он еще крикнул в ответ на донесшийся из трубки тихий шорох.
       - Пушкина семь, квартира двадцать, и не надо мне мозги компасировать! Если завтра не пришлете слесарей, то неприятности я вам гарантирую.
       - Я вам не угрожаю, я предупреждаю, - после небольшой паузы продолжил
       взвинченный до предела следователь. - Я вам не папуас, чтобы три недели обходиться без горячей воды.
       Послушав еще немного доносящийся из трубки шелест, следователь в сердцах плюнул и положил трубку на рычаг.
       - Специально что ли они телефоны портят? - обратился он не к Ремизову и не к конвоиру, а скорее к самому себе. - В третьем жилрайоне квартира была, та же самая история! Никуда не дозвонишься. Ну, зря они думают, что это им так просто сойдет с рук.
       Переложив на столе какие-то бумажки, следователь, наконец, поднял на Ремизова свои маленькие заплывшие глаза. Да и само лицо у него было странное. Жирный подбородок, толстые щеки, а вот нос, губы и глаза, размещенные слишком тесно, создавали странную иллюзию небольшого, детского личика с навеки застывшей брезгливой гримаской. Вдоволь насмотревшись на Алексея, следователь представился резким, скрипучим голосом.
       - Меня зовут Александр Федорович Годованюк, и с этого дня я буду вести ваше дело. Шелехов слишком долго возился с вами, хотя, на мой взгляд, тут все ясно и понятно. Советую сразу признать свою вину, это облегчит вашу жизнь в дальнейшем.
       У Ремизова сразу засосало под ложечкой. Шелехов был не таким. Терпеливый, спокойный Сергей Дмитриевич целую неделю потратил на то, чтобы вывести Алексея из затянувшегося транса, по крупицам вытягивая из него показания. Он сумел возродить хоть какую-то надежду, и вот теперь этот бык одним своим видом перечеркивал все. Про Годованюка лейтенант вдоволь наслушался от сокамерников. Тот не гнушался никакими методами для достижения своих целей. Частенько он избивал подследственных, но это случалось лишь в тех случаях, когда судьба их
       была решена, и тем не приходило в голову жаловаться на него. Насколько понял Ремизов, Годованюк был скрытым садистом. Порой он срывался на бессмысленные побои, особенно его, возбуждал так называемый "голый торс". Одному из подследственных он вогнал сломанные ребра в печень, и парня еле отходили. За эти "подвиги" он до сих пор не получил повышения по службе, хотя процент раскрываемости у него был самым высоким по городу. К тому же недавно от него ушла жена, и это не прибавило ему кротости.
       - Вот хотя бы ваше заявление по поводу золота, - перебрав в деле какие-то бумажки, начал допрос Годованюк. - Неужели вы думаете, что я поверю, что такой уважаемый человек, как Анатолий Петрович Гринев, станет покупать девочек за какие-то побрякушки? Несомненно, его с вашей женой связывало большое и сильное чувство.
       Ремизов с недоумением посмотрел на следователя. Это проклятое золото появилось в его доме примерно за месяц до случившегося. Елена млела от драгоценностей, обычно увести ее от витрин ювелирных магазинов удавалось с большим трудом, хотя папа с мамой дали ей в приданое солидный набор колец, сережек и прочей мишуры. Те золотые серьги Алексей разглядел сразу, как только они появились.
       - Это откуда у тебя? - спросил он, нахмурившись.
       - Ну, как, нравятся? - Ленка покрутила головой, демонстрируя искристый
      
       блеск новых сережек. - Эльза дала поносить. А я ей отдала свои, те, листочками. Ты же знаешь, как ей трудно жить одной, не до золота. А так будем с ней меняться, и вроде каждую неделю в чем-то новом, да и бабы на ее работе рты пооткрывают от удивления.
       Алексей только поморщился. Ему очень не нравилась эта Эльза, новая подружка Лены из торговых работников центрального универмага. Высокая, с невероятной копной взбитых курчавых волос, кошачьими глазами и походкой, претендующей на подиум, она раздражала его бесконечными разговорами про шмотки, бабки, баксы и тачки. Ремизов чувствовал, что она не прочь ему отдаться, но он не любил жгучих брюнеток, и Эльза только злила его своими ужимками и слишком ярким, безвкусным гримом. А она так и вилась вокруг Алексея, якобы случайно демонстрируя то ножку повыше мини-юбки, то еще что-нибудь интересное. По этим косвенным признакам Ремизов понял, что Елена не делала секрета из своей интимной жизни и теперь ее подружку снедала зависть.
       Вскоре в доме появились цепочка и перстень, еще одни серьги. И только когда Шелехов показал Алексею золотую цепочку в футляре, найденную на столике рядом с мертвой парочкой, Ремизов понял, что за золото носила его жена. Действительно, при обыске среди бумаг и документов Елены нашли аккуратно собранные бирочки на все эти драгоценности. И вот теперь странное заявление нового следователя. А Годованюк продолжал: - Вот заявление гражданки Назаровой, что все эти вещи принадлежат ей. Она их опознала и уже забрала.
       "Сучка!" - невежливо подумал о подружке жены Ремизов. А капитан продолжал
       давить.
       - Вчера вечером в гараже воинской части нашли два пистолета, как раз те, что были похищены вами вместе с орудием преступления. Наверняка на них мы обнаружим отпечатки ваших пальцев.
       "Ну, как же, облезете!" - зло подумал лейтенант, с ненавистью разглядывая следователя. Тот встал, чтобы достать из шкафа чистые листы бумаги. При высоком росте, под стать Ремизову, следователь был болезненно тучен, поэтому производил отталкивающее впечатление.
       Капитан промучился с Ремизовым еще два часа, но безрезультатно. Алексей словно замкнулся в невидимую броню, и только холодно смотрел на следователя. Наконец тот сдался и велел увести лейтенанта. Глядя на мощную спину Алексея, Годованюк испытал мучительное желание подойти и со всей силы ударить этого упрямого осла по почкам. У него даже сжались кулаки, такие маленькие по сравнению с ручищами лейтенанта. Руки следователя, подобно его лицу, казалось, принадлежали другому человеку и выглядели несуразно. Маленькие, ухоженные пальчики и изящные ладони скорее напоминали нежные женские ручки, но многие,
       прошедшие через этот кабинет, знали, какую они могут причинить боль. С трудом, подавив в себе зверя, Годованюк поморщился, приложил ладонь к печени и полез в стол, где лежала коробочка "Карсила". Приняв таблетку, он подумал: "Пожалуй, этого бить нельзя, может сорваться. Но все равно я его дожму. Дня через три".
       Алексея между тем привели в следственный изолятор, но не в ту же камеру, а в одиночку. Годованюк прекрасно знал, что самую квалифицированную юридическую помощь Ремизов может получить в камере у старых уголовников. Оставшись один в каменном мешке с небольшим окошком под потолком, Алексей испытал особо острый приступ тоски и одиночества. Безысходность подкатила так, что он даже застонал. И все-таки Годованюк ошибся. С Ремизовым он промучился еще две
       недели, прежде чем тот подписал все, что ему подсунул следователь. Алексею
       было уже все равно.
      
       ГЛАВА 16.
       Но один в камере Ремизов оставался совсем недолго. В городе развернулась война между хранителями старых воровских традиций и новым поколением во главе с Нечаем. Это оказалась неравная битва. Стихия воровской вольницы натолкнулась на холодный расчет. В Энске в избытке хватало людей готовых поквитаться с ненавистным выскочкой, но, сами, не зная того, они уже были обречены. Нечай частенько наезжал в столицу, и интересовали его там не Третьяковка или Большой театр, а новинки научно-технического прогресса: оружие и аппаратура прослушивания. Еще во времена относительного затишья, перед похоронами Михая его люди навестили большинство известных им "малин" и снабдили их незаметными мощными "жучками". Теперь Геннадий знал почти все, что говорят о нем враги, какие готовят сюрпризы. И уже выходя со "сходняка", потенциальные убийцы Нечая были обречены. Чаще всего они исчезали бесследно, Геннадий помнил просьбу мэра не оставлять трупов. Кроме того, на Нечая стала работать вся "наркота", за информацию он платил щедро. Пришедший на смену подозрительному Шавло новый начальник УГРо майор Бессонов охотно пользовался посторонней информацией, и старых уголовных зубров брали неизменно с поличным: с краденым имуществом или оружием, за хранение наркотиков или при грабеже. Раскрываемость преступлений подскочила до фантастических процентов, Энск начали ставить в пример всей области, а новый, недавно отстроенный следственный изолятор, оказался забит уголовными кадрами старого закала.
       Полоумного Сорого, зарезавшего за вечер двоих, убили при задержании. С пеной у рта он кинулся с ножом на автоматы приехавших за ним милиционеров. Повязали и остальных убийц. И мэр города со спокойной душой мог заявить, что в городе наведен порядок.
       За все это время только один из парней Нечая получил удар ножом в подъезде своего дома, но остался жив.
       - Дубина! - отозвался о своем подчиненном Рыдя, и Нечай с ним согласился. Два года их готовили к ведению такого рода боевых действий, и пропустить удар ножа для хорошо тренированного братка было непростительно.
       Единственным противником, осложнившим Нечаю жизнь и доставившим много
       хлопот, был Вица, первый друг и правая рука Михая. В свое время он отсидел двенадцать лет за убийство инкассатора и в зоне сошелся близко с Михаем. Вица не первую пятилетку сидел на игле, но это мало отражалось на его физическом состоянии. Сутуловатый мужик чуть выше среднего роста с полуседой головой и глубоко посаженными глазами, он отличался редкой энергией, носившей неврастенический характер. Покемарив с полчасика после "прихода" дозы, Вица вскоре мог оказаться в другом конце города, добираясь, порой на самых необычных транспортных средствах: на телеге, в кузове грузовика, а чаще на своих двоих.
       Числился он в ЖЭКе дежурным электриком и регулярно появлялся на работе, хотя запуганный до полусмерти мастер готов был и так ставить ему часы. Но дело заключалось в том, что Вица превратил свою каптерку рядом с подстанцией в небольшой притон наркоманов, за счет которых он и жил, сбывая им отраву.
       Во время убийства Михая Вицы в городе не было, уезжал на Урал, к родственникам жены. Вернулся он после похорон старого друга и тут же обвинил в его смерти Нечая. Рыдя послал к нему своих парней, но Вица исчез, словно растворился. С неделю отсидевшись, он напомнил о себе, бросив гранату в окно "Ямайки". По счастью, народ уже разошелся и пострадал только бармен, получивший контузию. Гораздо больший урон претерпел престиж заведения, и хотя ремонт завершили за три дня, многие стали обходить стороной некогда популярный бар.
       А еще через два дня машину Нечая обстреляли из охотничьего ружья. Из предосторожности Геннадий ночевал в Лысовке, на даче, с трудом перенося соседство охраны и постоянно пьяного Боряна. Туда он и ехал поздним вечером, за рулем, как обычно, сидел Рыдя, а сзади ехала еще одна машина, серая "девятка" с охраной. Пятиэтажки кончились, потянулись полутемные районы городских окраин. Геннадий дремал, убаюканный мягким, ровным звуком работающего двигателя. На одном из поворотов колесо машины влетело в колдобину, "Ниву" сильно подбросило
       вверх, Рыдя выругался, а Нечай открыл глаза, и как раз в это время из-за забора полыхнуло огнем выстрела, потом еще раз. Зазвенело разлетевшееся лобовое стекло, Рыдя резко свернул в сторону и, бросив руль, пригнул голову Нечая, а сам навалился сверху. Машина, потеряв управление, врезалась в какое-то препятствие, зазвенело стекло разбитых фар, двигатель заглох, а сзади уже скрипели тормоза подлетевшей машины с телохранителями. Геннадий снова услышал выстрелы, но, судя по звукам, это палили его телохранители. Оттолкнув от себя тяжелое тело Рыди, Нечай приподнял голову и в боковое окно увидел, как его охранники с криками и матом штурмуют забор, из-за которого велся огонь.
       - Тебя как, не зацепило? - с беспокойством спросил Рыдя, оглядывая хозяина.
       - Нет, - отмахнулся тот и кивком указал в сторону забора. - Сходи, посмотри, что там.
       Рыдя вылез из машины и, перейдя улицу, перемахнул через забор. Оставшись один, Нечай долго разглядывал открывшуюся картину. Машина, свалив забор, уперлась в небольшой сарайчик, сложенный из природного кирпича. Геннадия удивило, что никто не реагирует на их вторжение, и, только когда вылез из салона, понял, что усадьба была заброшена. На это указывала густая высокая трава, обильно произрастающая в огороде. Он отвернулся и стал разглядывать следы покушения. Один из зарядов попал в крышу автомобиля рядом с боковой стойкой, а второй прошил салон насквозь и вышел в боковое стекло. Геннадий чуть присел, прикидывая траекторию выстрела.
       "Сантиметрах в десяти прошла, чуть левей, и все", - подумал он, и неприятный холодок проскользнул по спине Нечая.
       Столь неприятные размышления прервал вернувшийся Рыдя.
       - Что там? - спросил Геннадий.
       В ответ его подручный цветисто выругался.
       - Балбесы, догнали и забили насмерть,- пояснил он Нечаю.
       - Кто он?
       - Да, пацан какой-то, лет семнадцать парню.
       - Там его оставили?
       - Нет, несут, - Рыдя кивнул на парней, тащивших что-то тяжелое. - Из двустволки палил, гаденыш, жаканом.
       - Пусть его к ней и привяжут,- после раздумья предложил Нечай. - По пути заедем на речку, там бросим в омут.
       Всю оставшуюся дорогу он молчал, только курил одну сигарету за другой. Перед сном они, как обычно, засиделись. Нечай выпил, на удивление, много, обычно ему хватало граммов сто пятьдесят, но, вопреки обычаю, он не развеселился, а смотрел отстраненным взглядом на своих жизнерадостных парней. Перемену его настроения заметил только Рыдя.
       - Ты что такой мрачный? - спросил он Геннадия.
       Нечай покосился на своего верного адъютанта, но объяснять ничего не стал. Как расскажешь про этот предательский холодок по спине? Пожалуй, первый раз Нечая мимоходом задела смерть, и это ему очень не понравилось. Поэтому он сказал коротко и совсем о другом:- Пока Вицу не грохнем, покоя нам не будет.
       В тот вечер он первый раз принял снотворное, чтобы хоть ненадолго заснуть.
      
      
      
      
      
       ГЛАВА 17
       Все разрешилось через три дня. За это время Вица поджег два ларька, принадлежавших Нечаю, и почему-то спалил дотла небольшой магазинчик Рафика Тедеева, скорее всего по ошибке. В тот вечер Нечай под прикрытием своих парней выходил из пиратского притона, когда к ним заплетающейся походкой наркомана подошел невысокий парнишка лет тринадцати, не больше. Один из телохранителей его остановил, но тот стал упорно рваться к Нечаю.
       - Эй, Нечай, дело есть! - крикнул он.
       - Пусти его, - обратился Геннадий к охраннику и спросил пацана. - Чего надо?
       - Ширево давай. Там, у твоего подъезда, Вица дожидается с двумя корешками. За кустами.
       Нечай присмотрелся и узнал того самого мальчишку, что в свое время таскал капусту Михаю. С тех пор он сильно сдал, желтоватая кожа плотно обтягивала заострившееся лицо, голова чуть дрожала, похоже, что его всерьез ломало.
       "Догорает пацан", - подумал Геннадий и спросил:- В каких кустах, справа или слева от входа?
       Пацан надолго задумался, но потом все-таки сосредоточился и сообразил.
       - Как идешь, налево.
       Нечай переглянулся с Рыдей.
       - Похоже, клюнул, - сказал Геннадий.
       Эти две ночи он провел в городе. Ему до смерти надоел переполненный народом дом в Лысовке, кроме того, Нечаю не хотелось привыкать к снотворному, он с предубеждением относился ко всем лекарствам, считая, что вреда от них больше, чем пользы. Но самое главное, это Геннадий сделал все, чтобы заклятый враг узнал, где он сейчас ночует. К дому они всегда подъезжали с помпой, не менее трех машин, и вся толпа с шумом вываливалась из авто и вламывалась в подъезд. И похоже, Вица купился на этот спектакль.
       Нечай кивнул на молодого наркомана:- Суньте его в машину, а там посмотрим, врет он или нет.
       Вица с двумя подельниками терпеливо дожидался своего врага. Он знал, что тот сейчас не ездит без охраны и вряд ли ему удастся спастись после покушения, но ему было уже наплевать. Работала иная психология, непонятная простому человеку, воровской кодекс чести диктовал свои правила.
       Благоуханная летняя ночь, казалось, призывала к любви и покою, но эти
       трое думали только о смерти. Ожидание затянулось, по кругу пошел последний косячок с "планом", наконец вспыхнули огни фар выехавшей из-за угла машины, за ней показалась вторая. Вица, щурясь, напряженно вглядывался в темные окна салона, но шофер почему-то упорно не выключал дальний свет. И Вица понял, что они сейчас как на ладони, их видно сквозь редкую поросль чахлых кустов. Он выпрямился во весь рост, вскинул обрез, но тут позади его застучали торопливые выстрелы. Получив несколько пуль в спину, Вица выгнулся все телом, последним движением сумел нажать на спуск, но оглушительно громыхнувший выстрел пропал впустую, так как пуля ушла вверх.
       Убитых быстро погрузили в подъехавший джип, и он отбыл в сторону речного омута. Один из убийц, на ходу прыгнувший во вторую машину, засмеялся и обернулся к соседу.
       - Витек, посмотри, с чем они были. Это ж обрезы!
       Теперь в салоне смеялись все. Нечай вооружил своих людей более основательно. Кроме пистолетов он приобрел короткоствольные, но мощные пистолеты-пулеметы "Скорпион" чехословацкого производства. Стоило это бешеных денег, но Геннадий не жалел средств, если дело сулило выгоду.
       С кончиной Вицы в городе осталось еще много уголовников, но все это была мелкая сошка, шушера, не способная противостоять ему.
      
       ГЛАВА 18
       Теперь перед Нечаем стояла самая сложная задача. Надо было установить
       контроль над главным рынком города. Его уже лет пять активно пасли приезжие из Азербайджана во главе с толстым и добродушным на вид Рамизом Алиевым. Это был полный жгучий брюнет с роскошными усами, делавшими его чуточку похожим на покойного композитора Френкеля. Легально ему принадлежали три магазина и шашлычная на базаре, а также два киоска на привокзальной площади. Время от времени он спонсировал то детдом, то интернат, и это всегда бурно освещалось в местной печати. Регулярно появлялись хвалебные статьи и фотографии сияющего белоснежной улыбкой Алиева в окружении худосочных детей.
       Трудность состояла в том, что за Алиевым стояла мощная структура из областного центра. Два года назад люди некоего Тайменя попытались прижать "грачей". Но по вызову Алиева из губернского центра приехали десятка два громил чисто славянской внешности и отправили к праотцам Тайменя и парочку его корешей.
       Нечай сломал голову, стараясь найти подходы к неуязвимому азербайджанцу. Стараясь выяснить о нем побольше, Геннадий узнал, что Рамиз давно строит большой двухэтажный дом на окраине города. Стройка шла ударными темпами, Алиев подгонял строителей, желая въехать в белокаменный дворец к своему дню рождения. Дня за три до этого Нечай подпоил сторожа, проник со своими людьми в дом и установил там несколько жучков, в том числе и на линии телефонной связи. Пару дней казалось, что эта затея не даст ничего. Микрофоны фиксировали самую обычную суету большого аврала: добродушную матерщину грузчиков, затаскивающих и расставляющих мебель, визгливый голос жены Алиева, руководящей процессом. Если азербайджанцы и говорили что-то интересное, то только на родном языке. Единственное, что удалось выяснить: Рамиз пригласил на новоселье и пятидесятилетие всех своих соплеменников, их жен и даже детей. Все они жили в Энске давно, даже жены у большинства из них были местные, русские. Попойка предстояла грандиозная, спиртное таскали ящиками.
       Накануне этого события, в пятницу, к Нечаю приехал Рыдя и рассказал, что два молодых придурка вывезли с завода целый ящик толовых шашек и предлагают ему купить. Геннадий удивленно покрутил головой: раньше с завода даже патрон вынести было трудно, а тут целый ящик взрывчатки!
       Немного подумав, Нечай велел отправить несунов к Алиеву и проследить за ними. К удивлению Геннадия, Рамиз наживку проглотил. Более того, смертоносный груз, уложенный в приметную сумку, перекочевал с базара в дом Алиева. Все прояснилось после подслушанного телефонного звонка в областной центр, азербайджанец звонил какому-то Давиду.
       - Слушай, ты просил достать хотя бы две штуки, а я раздобыл целый ящик, - радостно кричал в телефонную трубку счастливый юбиляр. - Все возьмешь? Я так и знал! Как раз приедешь в воскресенье на именины и заберешь. Да, у меня дома.
       Прослушав эту информацию Нечай, надолго задумался. Можно было
       подставить Алиева, но согласится ли прокурор потревожить обыском уважаемого в городе человека, да еще в день его рождения? Допустим, согласятся, терроризма сейчас боятся, а ящик взрывчатки это вполне серьезно. Но на свободе останутся земляки Алиева, и, не дай Боже, они начнут мстить.
       После долгих раздумий он составил план, достаточно продуманный и вполне реальный.
       На это дело, так же как и в случае с убийством мэра, Нечай пошел сам, взяв только Рыдю. Они подъехали к дому Алиева в самый разгар гулянки, поглядели на ярко освещенные окна дома, прыгающие тени гостей, поехали дальше и укрыли машину метрах в ста от дома в небольшой рощице. Здесь они засиделись глубоко за полночь, покуривая одну сигарету за другой и слушая по небольшому приемнику пьяный лепет гостей на жуткой смеси русского и азербайджанского. Рыдя даже удивился: - Слушай, а говорят, что Коран запрещает пьянство? Врут что ли?
       Нечай только усмехнулся.
       - С волками жить, по волчьи выть. Мы, русские, любую нацию споим.
       Перекинувшись этими фразами они снова замолкли. Нечай ценил Рыдю за
       то, что адъютант никогда не лез вон из кожи, стараясь угодить хозяину, в любых ситуациях оставался невозмутимым и немногословным.
       Как и предполагал Нечай, гости после попойки остались ночевать. Лишь в третьем часу ночи все в доме, наконец, угомонились. Геннадий глянул на своего напарника, тот открыл, было, рот, но Нечай показал ему кулак, и Рыдя прикусил язык.
       Они действовали по такому же сценарию, что и в охотничьем домике. Рыдя помог шефу перелезть забор, легко запрыгнул сам. Без особой опаски они подошли к крыльцу черного хода. Эта дверь вела прямо на кухню, это они выяснили в первое посещение, три дня назад. Оставив на крыльце Рыдю, Нечай осторожно открыл дверь, прислушался и, убедившись, что никого не разбудил, проскользнул внутрь. Далеко ходить он не стал, а подойдя к газовой плите, повернул регулятор одной из горелок. Послышалось тихое шипение, затем щелчок и шипение прекратилось. Нечай сразу вспотел.
       "Дьявол, у них импортная плита с блокировкой на случай утечки!" - понял он.
       Этого Нечай не ожидал. Постояв несколько секунд в нерешительности, Геннадий пошарил рукой за плитой, затем осторожно, стараясь не шуметь, снял верхнюю решетку, отложил ее на соседний стол. После этого он вытащил все горелки, аккуратно поставил их рядом на стол, приподнял верхнюю панель, нашарил там какие-то провода, тонкие, медные трубки и стал ожесточенно все это рвать.
      
       Ему казалось, что работает он слишком громко, что сейчас сбегутся сюда хозяева, но и отступать Нечай не хотел. Наконец решив, что сделал достаточно, он потихоньку, по миллиметру опустил верхнюю панель и повернул регулятор газа. Теперь шипение не исчезло, Геннадий сразу почувствовал характерный запах газа. Осторожно, стараясь не шуметь, он вставил обратно все горелки и опустил решетку. Убедившись, что все идет как надо, Нечай покинул здание, не забыв запереть за собой дверь.
      
       Уже в машине Рыдя спросил его: - Ты чего так долго возился?
       Геннадий попробовал отмахнуться от него, но Рыдя схватил его за руку
       и воскликнул:
      
       - Оба-на! Ты что убил кого-то?
       Нечай сначала не понял, но потом глянул на ладонь, она у него оказалась вся в крови.
       - Да нет, - отмахнулся он, - просто порезался.
       Пока Рыдя перевязывал ему пальцы разорванным носовым платком, Нечай курил и прислушивался к внутренней дрожи, оставшейся после этих треволнений.
       "Старею, что ли? - думал он. - Раньше и не в таких переделках бывал, но такого никогда не было".
       Рядом нетерпеливо ерзал Рыдя, поглядывая то на него, то на дом. Чуть передохнув, Нечай рассказал ему о вынужденной заминке на кухне Алиева, его "адъютант" только присвистнул и еще с большим уважением посмотрел на своего шефа. Про себя он подумал, что на такое способен только Нечай.
       Время шло, белокаменный дом в призрачном свете луны казался сказочным замком, но красота его мало трогала Нечая и Рыдю.
       "А если они почувствовали запах и теперь спокойно проветривают дом?
       - гадал Нечай, поглядывая на небольшую коробочку приемника "жучка". - Хорошо еще, что Рамиз расстарался и всунул в каждую комнату по кондиционеру, а то сейчас бы вообще все окна были открыты".
       Наконец они услышали донесшийся из динамика непонятный шум, затем
       детский голос сказал что-то на незнакомом им языке, а потом повторил по-русски:
      
       - Мам, я писать хочу.
       - Ну, пошли, горе ты мое! - прозвучал в ответ сонный женский голос, послышались какие-то звуки, в которых Нечай угадал шлепанье босых ног по полу, а затем щелчок выключателя.
       Динамик захрипел и смолк, из окон первого этажа блеснула вспышка пламени, потом до них донесся грохот взрыва, а затем еще более мощный взрыв сорвал крышу здания и прорвался пламенем одновременно сквозь окна и двери. На крышу "Нивы" стали падать обломки кирпичей и шифера, один из них пробил ветровое стекло и попал в коленку Геннадию. Рыдя завел машину и, отчаянно газуя, врубил заднюю скорость. "Нива", ломая подлесок, поползла назад и вылетела на поле подальше от догорающего самого красивого здания города Энска.
       В город они вернулись изрядно попетляв по проселочным дорогам. Нечай не хотел, чтобы их покореженную машину видели пожарные и милиция, спешившие на звук взрыва. В тот же день нечаевские стукачи сдали обоих пацанов, вывезших взрывчатку с завода. Те только и успели, что хорошо погулять вечерок в ресторане. Областное начальство осталось довольно такой оперативностью, зато полетели головы в охране завода.
       Сюжет областной телекомпании с роскошной панорамой развалин дома Алиева повторило даже центральное телевидение с назидательным разъяснением: не шутите дети и взрослые со спичками, а тем более со взрывчаткой.
       Многострадальную "Ниву" Нечаю пришлось отдать в ремонт. На удивление
       долго он хромал от полученного в машине ушиба, но это были уже мелочи. Своего он добился. Установив контроль над освободившейся территорией, Нечай съездил в столицу губернии и, заручившись поддержкой больших людей, покровительствовавших в свое время Алиеву, всего через два месяца он оказался единственным хозяином города в своей сфере влияния. Такого в Энске еще не было никогда.
       К этому времени подоспели еще два события, немаловажные для города:
       бульдозеры принялись сносить ветхие строения старого рынка, а в областном центре начался закрытый суд над Ремизовым.
      
       ГЛАВА 19.
       Все происходившее в этом зале Ремизов воспринимал как со стороны, словно это не он сидит за деревянным барьером, и не его называют странным словом "подсудимый". Алексей не сразу отзывался на свою фамилию, вставал нехотя и на вопросы судьи и прокурора отвечал скупо и односложно. Годованюк свое дело знал, к обвинительному акту придраться было трудно, версию свою он сколотил крепко и правдоподобно. Она объясняла все: и непонятный звонок с просьбой о помощи, и выстрелы в спину девушки. Иногда Алексею начинало казаться, что это действительно он убил обоих. Ведь он ехал в тот домик именно с мыслью убить. Но потом перед ним вставало красивое, кукольное лицо мертвой жены, и он понимал, что, вряд ли смог бы поднять на нее руку.
       Тогда Ремизов словно просыпался, его начинала душить злоба от несправедливости происходящего. Тогда он начинал огрызаться, пробовал возражать прокурору. Гасил эти порывы его адвокат, невысокий, тучный еврей, в два счета объяснивший Алексею безнадежность его положения.
       - Лучше признать вину, а дальше уже мое дело, - убеждал он Ремизова в перерыве заседания суда.- Поймите, от наказания вам все равно не уйти, так надо хотя бы до минимума сократить срок.
       И Алексей смирился. Он покорно отвечал "да" или "нет", стараясь не выбиваться из наезженной колеи официальной версии. Теперь заседания суда проходили ровно и даже скучновато. Прокурор свое слово сдержал, в зале суда сидело человек десять родственников Гринева да сказавшие свое слово свидетели. Оживление этого скучноватого действия произошло только два раза. Сначала охранник охотничьего домика, недавно отошедший от травм, полученных по вине Ремизова, вдруг сорвался и закричал:- Повесить его надо! - и тут же без перерыва зарыдал, вытирая трясущейся рукой крупные мужские слезы. Пришлось вывести его из зала и даже вколоть что-то успокаивающее. Ремизову стало жаль этого человека, он попал ему под руку абсолютно случайно. Второй свидетель, наоборот, изрядно посмешил публику. Опухший от дармовой выпивки Борян, плохо понимающий, где он и что его спрашивают, щедро пересыпал свою речь так называемой "ненормативной лексикой", и вызвал у присутствующих в зале дам, не исключая и госпожи судьи, дружное смущение и алый румянец. Его пробовали одергивать, он сочно извинялся, божился, что в последний раз, и тут же, забывшись, щедро рассыпал матюки. Особенно долго смеялся зал, когда Валерка описывал, какой его прохватил понос. У судьи от смеха даже потекла тушь с ресниц, и она срочно объявила перерыв в заседании.
       На последнюю вспышку Ремизова спровоцировало появление в зале суда матери. Он сразу увидел ее, как только его ввели в зал на второй день процесса. Она поседела, по-старчески сгорбилась, сидела сбоку на третьем ряду, напряженно вглядываясь в лицо сына. В перерыве она подошла к нему и тихо заговорила.
       - Здравствуй, Леша.
       - Здравствуй, мама, - также тихо ответил он.
       Немного помолчали, говорить было трудно.
       - Как отец? - наконец спросил Алексей.
       - Плохо, - ответила она, - снова предынфарктное состояние.
       Мать больше не сказала ничего, не упрекнула, но он ее понял. Три года назад отец перенес первый инфаркт, сумел вроде бы оправиться, и вот снова, теперь из-за него.
       - Он с Верой? - спросил Алексей, имея в виду старшую сестру.
       - Да, она присматривает за ним.
       - Как ее дети?
       - Растут. Вася становится похож на тебя.
       У сестры росли три сына, но только старший пошел в их, ремизовскую породу.
       Мать отошла, не упрекнув его ни в чем. Алексей плохо слушал речь прокурора, понял только, что тот потребовал двенадцать лет строгого режима. Затем цветисто и эмоционально говорил адвокат. Он напирал на состояние аффекта у его клиента, о рухнувшей любви и не сбывшихся надеждах. А Ремизов смотрел на мать и думал о родных, об отце. Когда ему предоставили последнее слово, Алексей встал, посмотрел на судей и понял, что объяснить и оправдаться он не сумеет, но все равно сказал коротко и просто:
       - Я не виноват.
      
      
       Сидевший за боковым столом адвокат схватился за голову, улыбнулся прокурор, зашептались в зале.
       Приговор все-таки удивил многих. Восемь лет в колонии строгого режима.
       - Немного,- сказал, выходя из зала, один из немногочисленных зрителей. Легко считать годы чужой жизни.
      
       ГЛАВА 20.
       Первое время в зоне Ремизов воспринимал все происходящее как дурной сон. Он никак не мог поверить и осознать, что это происходит с ним. Бесконечная апатия позволила ему спокойно перенести хлопотливую суету пересылки, духоту "столыпинского" вагона. Алексей чувствовал себя сторонним зрителем, за что и получил однажды хороший удар прикладом от конвоира.
       Зона, в которую он попал, в отличие от других, считалась благополучной. Расположенная в местности, богатой лесом, она выпускала очень нужную продукцию: шпалы и половую рейку, плинтуса и оконные рамы. Один из соседей по нарам с содроганием вспоминал свое предыдущее место отсидки: злющих от безденежья вертухаев, скудное, даже по тюремным нормам, питание, а самое главное глухую
       тоску от безделья, озверевших, запертых в казармах зэков.
       Ремизова сразу определили на самое тяжелое место работы, погрузку и складирование в штабеля распиленных бревен, так называемых лафетов. Хоть он и считал себя сильным человеком, но первое время болели мышцы. По утрам он вставал со стоном, но потом втянулся, фигура его подсохла, исчез лишний жир, зато рельефней проявилась мускулатура. Что его ужаснуло в этом труде, так это напарники. Сначала он не мог понять, что их всех роднит, а потом догадался: одинаково сутулые фигуры. Поймав на себе взгляд Ремизова, один из старых сидельцев ощерился и сказал: - Ничего, паря, вот с годик поработаешь здесь, и у тебя такой же горб вырастет.
       Работать приходилось по пояс голыми, бабье лето щедро делилось своим
       теплом, кожа на плечах у Ремизова задубела и по твердости больше напоминала копыто. К вечеру Алексей выдергивал из этой мозоли несколько солидных заноз, больше похожих на щепки, на прочую мелочь он не обращал внимание.
      
       Поздней осенью Ремизова перевели на другую, не менее тяжелую работу:
       грузить на железнодорожные платформы шпалы, уже пропитанные дурно пахнущим составом. Хотя запах этот преследовал его потом и днем и ночью, Ремизов работал с удовольствием. Физический труд отвлекал его от постоянного ощущения несправедливости происходящего.
       Первый толчок к выходу из состояния затянувшейся апатии Алексей получил уже зимой. В это утро новый сосед Ремизова по кличке Жакан попросил принести ему из столовой пайку. Ремизов уже как-то приносил ему еду, это не составляло особого труда. Но уже на работе к нему подошел Мореман, один из немногих заключенных, с кем Алексей более или менее сумел подружиться и, отведя в сторону, принялся материть Ремизова.
       - Ты что, земляк, совсем сдурел? - примерно так в переводе на русский звучала речь Моремана. - Не вздумай больше ему ничего носить.
       - Почему? - удивился лейтенант.
       - Я тебе плохого не посоветую, - Мореман кивнул на сидевших в стороне от всех педерастов. - Они тоже с этого начинали, так что смотри!
      
      
       И он отошел. Ремизов ошеломлено смотрел ему вслед. Моряк действительно был его земляком, но не только это связывало их. Мореман попал в зону примерно по тому же поводу, что и Алексей. Вернувшись из похода и узнав, что жена хорошо погуляла с одним кавторангом, мичман Саленко два раза выстрелил в жену из табельного пистолета и пошел искать кавторанга. На улице его перехватил патруль, а жена, по счастью, выжила, так что получил он всего пять лет. Через три года его перевели на химию, но не задалась судьба, и все тут, хоть плачь! Получив очередную зарплату, они хорошо погуляли всей компанией временно расконвоированных, вспыхнула драка, а утром они обнаружили под кроватью уже остывший труп. Что там получилось, никто толком и не вспомнил, но следствие и суд решили, что больше всех виноват именно он, бывший мичман. Трое получили по пять лет, он восемь лет.
       Весь остаток дня и большую часть ночи Ремизов размышлял над своим
       положением. Сидя в Сизо, а потом и в пересыльной тюрьме, он избежал так называемой обкатки. Попавшего первый раз на нары полагалось хорошенько избить - обычай такой. Но в его камере попалась слишком мелкая шушера, не посмевшая покуситься на мощного лейтенанта. И в зоне обходилось без драк, по крайней мере, к нему никто не пробовал приставать.
      
       К подъему Алексей был уже на взводе и когда Жакан снова попросил его подкинуть пайку, Ремизов грубо послал его куда подальше. Старый вор, тощего сложения мужик с выколотым на груди орлом, аж подпрыгнул от злости.
       - Нет, тебе что, кусок хлеба принести за падло?! - заорал он, надвигаясь на Алексея. Во рту его торчали черные остатки давно выбитых зубов, а в руках у Жакана появилась заточка. - Тебя, суку, как человека просят, а ты...!
       Договорить до конца Ремизов ему не дал. Не подпуская близко, Алексей
       со всей силы ударил старого вора кулаком по впалой груди и Жакан, пролетев через длинный коридор, упал на пол и зашелся мучительным кашлем. На Алексея кинулись со всех сторон, надеясь свалить. С ревом развернувшись, Ремизов одним движением раскидал всю повисшую на нем толпу.
       Что было дальше, он помнил с трудом. Упоительная волна бешенства, наконец, прорвалась на волю. Алексей крушил налево и направо, временами он видел чьи-то лица, слышал свой торжествующий рев, но большую часть времени кровавая пленка застилала его глаза. Когда к нему вернулась способность соображать, Алексей увидел вбегающих в барак солдат, лежащие на полу фигуры в синих робах, а в руках ощутил ножку от вдребезги разбитой табуретки.
       Пострадали очень многие, но, по счастью, Ремизов ни кого не убил и поэтому отделался сравнительно легко: отсидел в карцере десять суток. Вернувшись из сырого и холодного подвала обратно в казарму, он, с удивлением, увидел расположившегося на своей кровати какого-то пацана, похоже, что новенького.
       - Эй, лейтенант, сюда иди! - окликнули Ремизова из дальнего угла казармы, там размещалась уголовная элита отряда. Подойдя поближе, Алексей увидел, кто его позвал. На кровати лежал сам Выря, главный человек в зоне, пахан. Внутри у Ремизова сразу похолодело.
       "Сейчас мне припомнят все" - подумал он.
       Между тем Выря, приподнявшись на локтях, с интересом разглядывал лейтенанта. Алексей всегда поражался, насколько тот мало походил на классического уголовника. Среднего роста и плотного телосложения, Выря больше смахивал на старого, добродушного мастера на маленьком заводике. Не начальник, а отец родной для подчиненных, добрый, но справедливый. У него было широкое лицо
       с мощным раздвоенным подбородком, солидный, мясистый нос, темные глаза,
       светившиеся умом, и черные кудрявые волосы, в которых, несмотря на возраст, проблескивали лишь редкие паутинки седины, а ведь ему было уже за пятьдесят, и большую часть жизни Выря провел за колючей проволокой. Выря не афишировал свое первенство в зоне, но природный ум и знание человеческого стада позволяли ему манипулировать уголовным сообществом в собственных интересах.
       - Присаживайся, лейтенант, - предложил Ремизову старый уголовник, и кивнул на пустующую кровать рядом со своей. Когда Алексей сел, Выря протянул ему кружку.
       - На хлебни чифирку, погрей кишки после ямы.
       Зная обычай, Алексей сделал только три глотка вяжущей жидкости. Пустой желудок от горечи немного свело, но действительно прогрело, и сразу прояснилось в голове. Ремизов вернул кружку хозяину, а тот передал ее дальше по кругу и снова обратился к Алексею:- Тебя как зовут?
       - Алексей.
       - Леха? - Выря поморщился. - Не люблю я это имя. Первый раз я сел из-за одного Лехи. Я, пожалуй, тебя переименую. Будешь теперь Лёней, понял?
       Несмотря на то, что Ремизов не понимал, что происходит, он кивнул головой. Этот человек говорил таким тоном, что раздумывать не приходилось.
       - Закуривай, - Выря протянул ему пачку "Бонда", вполне приличных даже для воли сигарет. Ремизов в первый раз за эти десять дней затянулся табачным дымом, в голове что-то сразу зашумело, все поплыло.
       - Ну, а теперь расскажи-ка нам, голуба, как ты попал на нары? - обернувшись к Алексею, пахан приготовился слушать. Ремизов еще раз глубоко затянулся сигаретным дымом, а потом начал рассказывать правду. Он знал, что этим он снимает с себя ореол осужденного по серьезной, "мокрой" статье, но врать ему не хотелось. Все окружающие затихли, незаметно подтянулся еще народ, с верхнего яруса свесились круглые головы слушателей. Его не прерывали ни разу, а Выря, тот просто не отрывал глаз от лица рассказчика. Ремизов шестым чувством понял, что все, что он сейчас говорит, взвешивается на незримых весах, и мерой всего была правда, а ценой - его жизнь.
       - Да-а, - протянул Выря, выслушав до конца и откидываясь на подушку, - здорово они тебя подставили. Мастер работал.
       Зрители сразу зашумели, засмеялись, кое-кто стал отпускать острые шуточки, но Выря цыкнул на свое стадо, и все стихло.
       - Ты свою кровать, Леня, не ищи. Здесь спать будешь, - пахан кивнул на койку, на которой сидел Алексей и, зевнув, повернулся на бок, давая всем понять, что пора спать.
       Алексей понял, что получил что-то вроде повышения по службе. Плохо это или хорошо, он не знал, сейчас его неумолимо тянула к себе поверхность постели. Хотя сквозь свалявшийся матрас прощупывались жесткие железяки панцирной сетки, но, по крайней мере, здесь он мог вытянуться во весь свой немалый рост. В короткой клетушке карцера, на откидном топчане он не мог сделать и этого. Через пару минут Алексей захрапел и не слышал, как обернувшийся в его сторону Выря удивленно сказал:- Во дает, лейтенант! Полкружки чифиря вылакал и спит как сурок.
       Со всех сторон услужливо засмеялись, но он опять прикрикнул на свою паству:- Ша, хорош ржать! Отбой.
       Старый уголовник долго лежал в темноте, прислушиваясь к молодецкому храпу своего нового телохранителя. Сам Выря давно и жестоко страдал бессонницей.
      
       ГЛАВА 21.
       Тем временем жизнь в городе Энске шла своим чередом. Дела у нового мэра шли по-разному, когда хорошо, но чаще не очень. В первые дни правления пришлось перетрясти весь аппарат управления. Первым делом он избавился от алкоголика-юриста, пристроив его в городской архив. Неожиданностью для него стало заявление об уходе от Ангелины Васильевны. Спирин не думал ее менять, она вполне его
       устраивала. Он ее вызвал, попробовал убедить остаться. Но она только качала
       головой.
       - Я не могу, - лицо Ангелины дрогнуло, и Виктор вдруг увидел, как она постарела после смерти Гринева. То, что раньше лишь угадывалось: морщинки возле глаз, легкие мешки под нижними веками, первая седина, то теперь проявилось в полную силу. - Я хочу заняться воспитанием сына, раньше я так мало времени уделяла ему.
       Недели через две, проезжая по городу, Виктор увидел Ангелину, идущую
       рядом с плотного сложения подростком. Он видел их какие-то секунды и не близко, но ему показалось, что походкой и своеобразной манерой держать голову чуть набычившись паренек напоминал старую фотографию молодого Гринева.
       Неожиданной и неприятной новостью для нового мэра оказался конфликт с
       Южаковым. Ранее не выражавший честолюбивых амбиций, зам по экономическим вопросам вдруг обиделся, что его обошли, и стал откровенно саботировать работу и порой грубить Спирину. Тот попробовал говорить с ним, но Южаков смотрел волком, и Виктору пришлось отправить его на бетонный завод вместо умершего Дерчуна. Сразу подобрать экономиста такого уровня Спирину не удалось, и ему
       волей-неволей приходилось самому заниматься финансовыми делами города. Это отнимало много времени, и Виктору пришлось делать то, что раньше он считал дурным тоном - задерживаться на работе дольше положенного времени.
       Не получилось ничего из затеи привлечь инвестиции корейцев и создать на базе одного из цехов совместное предприятие. Но зато Шамсудов открыл цех по производству рубероида. Спирин все больше проникался уважением к этому человеку, его светлой голове и цепкой деловой хватке. Он один давал городу более ста рабочих мест.
       Но самое главное, что все-таки удалось претворить в жизнь идею с городским рынком. Огромный плакат вдоль железной дороги с самого начала строительства предупреждал всех проезжающих, что с первого ноября открывается Энский вещевой рынок, милости просим! Спирин уговорил своих компаньонов на телевизионную рекламу, этот ролик три месяца гоняли по местному телевидению и даже пару раз показали по центральному. Основной упор делался на удобное расположение
       города, дешевые гостиницы. Действительно, постарались учесть все, даже перенесли место остановки поездов с первого пути на четвертый и пятый, поближе к рынку. От перрона заасфальтировали дорогу, на самом перроне дежурили с десяток носильщиков с тележками и даже электрокар. Огромные цеха несостоявшегося завода оборудовали торговыми рядами, причем челнокам не приходилось таскать с собой весь товар, на ночь все их сумки запирались в оборудованные под прилавки шкафы, а затем помещение запиралось на ночь, а внутри оставалась лишь свора натренированных овчарок. Для более солидных оптовых поставщиков отвели другое здание, рядом, где они могли выставить свою продукцию на постоянной выставке. Там продавалось все, от куриных окорочков до большегрузных автомобилей. За порядком на рынке и днем и ночью присматривали люди Нечая, официально зарегистрированные как охранный кооператив "Марс".
       Не пустовала и переоборудованная из старых казарм гостиница, а так как ручеек торговых гостей превратился в полноводную реку, то для жителей города открылся новый вид коммерции. Они десятками стояли на перроне и у входа на рынок с небольшими плакатами: "Сдам комнату". Очень многие из горожан сами стали ездить за товаром на юг, а то и за границу.
       Не ошибся и Нечай. Его казино с пышным названием "Версаль" процветало. Здание кинотеатра оказалось великовато для него, но Геннадий не растерялся и втиснул туда небольшой ресторан, а на сцене бывшего кинозала жующие бизнесмены могли видеть довольно откровенное варьете, с восхитительным канканом и стриптизом. Еще бы, кадры для варьете поставлял народный ансамбль танца, многократный лауреат всяческих конкурсов на протяжении тридцати лет. Руководитель ансамбля, человек популярный и заслуженный, подготовивший сотни профессиональных танцоров, даже слег с сердечным приступом от огорчения. Но что он мог поделать? В варьете девчушкам платили раз в пять больше, чем они могли заработать любым другим способом.
       Так что Нечай не прогадал. Уставшие с дороги и отвыкшие от благ цивилизации торгаши просто шалели от услуг такого уровня и иногда спускали на девочек и игру весь заработанный капитал.
       А вот с гостиницей на один вечер пришлось повременить. Спирин реквизировал уже отремонтированное помещение бывшего педучилища после одной трагической ночи.
       Виктора разбудил телефонный звонок. Взяв телефонную трубку, он глянул
      
       на часы, они показывали полтретьего ночи.
       - Да, Спирин слушает, - хриплым голосом спросил он.
       - Виктор, приезжай, - Спирин узнал по голосу Макеева и удивился, что тот называет его просто по имени. С тех пор, как он стал мэром, то приучил всех подчиненных обращаться к нему по имени и отчеству. - Обвалился дом по Советской.
       - Шестой? - спросил Виктор.
       - Нет, девятый.
       - Как девятый?! - закричал в трубку Виктор. - Он же из всех них самый
       крепкий был?
       - Был и весь вышел, - безнадежно потухшим голосом ответил Макеев. - Сложился за секунду, как карточный домик. Все люди там, под обломками.
       - Военных вызвал? - помолчав спросил Спирин.
       - Да, - ответил Макеев.
       - МЧС?
       - Тоже. Машину я за вами выслал.
       - Хорошо, сейчас я приеду.
       Одеваясь, Виктор размышлял о злом роке, преследующим этот район города. Построенный в тридцатые годы на бывшем болоте и получивший при рождении гордое имя Соцгород с началом девяностых начал стремительно разрушаться, как и весь строй, в честь которого получил свое имя. Происходили какие-то непонятные подвижки грунта, да и силикатный кирпич оказался не таким стойким, как предполагалось, он активно впитывал грунтовую воду и терял свою прочность. К этому времени уже три дома стояли в руинах, но рушились они постепенно, предупреждая об аварии сетью трещин. Людей отселяли загодя, и жертв еще не было. Пустым стоял и дом  6 по Советской улице, хотя там обитали три семьи в ожидании переезда. Но рухнул не он, а самый крепкий на вид - девятый.
       "Сколько же там квартир? - уже в машине думал Спирин. - Вроде сорок пять, нестандартная какая-то цифра. Значит, как минимум столько же пострадавших. И почему он обрушился сразу? Такого еще не было. Ну, стена вывалится, подъезд осядет, а тут все, сразу".
       Открывшаяся картина была просто ужасной. В свете фар нескольких работающих грузовиков, на месте дома громоздилась огромная куча обломков и из-под них доносились жуткие крики людей. Больше всего Спирина поразил крик грудного младенца, истошный, заходящийся надрывным плачем, а где-то рядом сорванный женский голос почти непрерывно кричал: - Витя, Витенька, Витя!
       Далее все было как во сне. Виктор ковылял по развалинам с ужасом понимая, что ходит по живым людям, быть может, по тому младенцу, и не представлял, как теперь быть, ведь их можно было спасти, только разобрав обломки. Между тем со всех сторон сходился народ, горожане выстраивались цепочкой и начинали работать. Макеев пригнал все имеющиеся в городе автокраны, прибыли спасатели МЧС из областного центра, съехались все машины "скорой помощи". Руководили всем Макеев и подполковник МЧС, очень скоро Спирин почувствовал, что он там лишний, все и без него идет, как надо. Тогда он отошел в сторону и пристроился к одной из цепочек, автоматически, как робот, передавал дальше обломки, что подавали ему другие люди, а сам напряженно вслушивался в затихающий голос ребенка. Было холодно и пошел снег. Ребенка извлекли уже в десять часов утра, он был целехонек, но мертв, просто замерз. У солдата, несшего его на руках, из глаз текли слезы.
       А еще через час откопали мать ребенка, ту самую, что кричала: "Витя". Она оказалась жива, только с перебитыми ногами.
       Как потом подсчитали, спасли шестнадцать человек, похоронили пятьдесят два. Днем приехала съемочная бригада местного телевидения. Спирина, плохо понимающего, чего от него хотят, заставили дать интервью. Уже на следующий день, вечером, он с удивлением увидел себя в вечернем выпуске новостей по центральному телевидению. Внешне он себе не понравился: какой-то растерянный, растрепанный, костюм весь в известке. Но говорил хорошо, с горечью в голосе, не забыл и
       упомянуть о пяти домах той же серии, находящихся в опасном состоянии. Да
       и комментарий журналистов был, в общем, благожелателен, они представили
       его как молодого мэра, принявшего город только недавно. Они не забыли отметить, что Спирин сам всю ночь трудился на развалинах дома.
       После этого выступления авторитет молодого мэра среди горожан возрос
       чрезвычайно. Случилось то, чего он давно боялся, его стали узнавать на улице и обращаться по личным вопросам. Спирину пришлось выселить всех обитателей пяти опасных домов и разместить их в профилакториях заводов, а так как мест не хватило, то он реквизировал и бывшее педучилище.
       Худа без добра не бывает. На фоне всеобщего внимания и сочувствия Виктор выбил из губернатора фонды на завершение трех замороженных два года назад пятиэтажек и на строительство еще трех новых.
       Только по ночам Виктору еще долго снился тот ребенок на руках у солдата и его захлебывающийся в истерике плач. Но ни разу ему не приснился лейтенант Ремизов.
      
       ГЛАВА 22.
       А Леня, как теперь звали Ремизова, потихоньку шел в гору. Он уже дважды спас своего благодетеля от верной смерти. Сначала Алексей ночью услышал шум на соседней кровати и, не раздумывая, бросился на помощь, успел как раз вовремя. Здоровенный верзила по кличке Дурак пытался задушить Вырю, но тот не спал и успел перехватить руки убийцы, а затем уж лейтенант пришел на помощь и отделал здоровяка, как бог черепаху.
       Вскоре после этого Ремизова перевели в небольшой цех по производству
       оконных блоков. Как Выря этого добился, лейтенант мог только догадываться. Выря числился в этом цехе инструментальщиком, ходил по мастерской в новенькой, чистенькой спецовке со штангелем в кармане и остро заточенным карандашом. Ремизов заметил, что в каптерку к Выре часто заглядывают солдаты и офицеры из охраны. После этого у Выри таинственным образом появлялся чай, сигареты, а то и водка или анаша. Уже потом Алексей понял, что на Вырю работала целая артель по производству самодельных портсигаров, браслетов для часов, наборных мундштуков и других поделок "народного творчества". Все это перекочевывало в жадные руки конвоя, кое-что получали изготовители, но сливки, несомненно, снимал Выря.
       Именно там, в цехе, на пахана ни с того ни с сего кинулся мужик, недавно появившийся в этой зоне. Услышав сзади какой-то рев, обернувшийся Ремизов увидел перекошенное лицо бегущего человека, безумные его глаза, пену на губах, а еще - острый кусок разбитого оконного стекла в его руках. В секунду сориентировавшись, Алексей оттолкнул Вырю и сам встал на пути помешанного, но в последнее
       мгновение с удивительной для его тела легкостью отпрыгнул в сторону и уже вдогонку наотмашь ударил сумасшедшего по затылку, отчего тот с разбегу врезался в кирпичную стену и оказался на полу с окровавленной головой.
       Частенько Выря стал брать Ремизова с собой на разного рода разборки,
       порой возникающие в зоне, и никто не смел решать споры с помощью силы. Леню все откровенно боялись, помнили, как он сумел в одиночку раздолбать чуть ли не весь отряд.
       Пахан был им очень доволен. Насколько Ремизов понял, основным даром
       его высокого покровителя являлось незаурядное знание людей. Он сортировал их по каким-то своим, одному ему известным признакам. Одних он приближал, других не жаловал, третьих уничтожал своим презрением, но ни разу за это время не ошибся.
       Как-то Алексей спросил его:- А чем тебе не понравился этот новенький, Карась?
       Выря усмехнулся.
       - Мне его взгляд не понравился. Человека сразу видно, он как на ладони, просто надо ему в зенки заглянуть, если забегали, значит, или стукач, или петух.
       Через некоторое время Карася завалило бревнами, но к этому времени никто уже не сомневался, что парень активно стучал на вся и на всех.
       Но не все в своем новом статусе нравилось Алексею. Мореман вскоре подтвердил его опасения, сказав как-то при встрече:- Смотри, Леха, готовят тебя как торпеду. Ойкнуть не успеешь, как еще на срок раскрутишься.
       Алексей после этого надолго задумался. "Торпедами" в зоне называли
       молодых парней, готовых убить каждого, на кого покажет пахан. Для этого их кормили и поили как на убой, заранее внушая мысль о неизбежном благородстве будущего убийства. Это Ремизова, конечно, не устраивало. Но что делать? Чем дольше он находился в зоне, тем острее воспринимал несправедливость происходящего. Порой ему снилась Лена, неизменно с залитой кровью грудью, только лицо ее начинало забываться, глаза светились голубизной, как из тумана. Теперь и он начал маяться бессонницей, часами лежал на кровати, глядя открытыми, но невидящими глазами на нависшую над ним панцирную сетку с торчащими сквозь нее ромбами грязного матраса. Как-то раз, уже в полутьме слабо освещенной ночной казармы Выря, ворочаясь в своей кровати, спросил его:- Чего не спишь, Леня? О чем все думаешь?
       - На волю надо, - коротко ответил лейтенант.
       Выря внимательно посмотрел на него.
       - Что, поквитаться? - спросил он.
       - Скорее разобраться, зачем и почему.
       - Поговорим как-нибудь потом, - и Выря перевернулся на другой бок.
       Разговор этот состоялся уже по весне. Выря о своем обещании не вспоминал, а Ремизов вскоре приобрел еще один стимул к побегу. Как-то к нему в бараке подошел высокий, мощного сложения мужик, накануне попавший в зону с последним конвоем. Верзила радостно осклабился и, протянув руку, заявил:- Привет, земляк!
       Ремизов настороженно вглядывался в новоявленного земляка и жать ему
       руку не спешил, кто его знает, вдруг тот давно уже в "петухах" прописан, неприятностей потом не оберешься.
       - Что-то я тебя не припомню, - заявил Алексей верзиле.
       - Ну да ты че! Суд помнишь? Я же твоим свидетелем был, Борян я, Валерка! Помнишь?
       - А, вот что ты за гусь! - Ремизов понял, в чем дело. Лишившись дурацких усов и роскошной шевелюры, Борян сильно изменился, и только высоко изогнутая левая бровь напоминала прежнего Валерку.
       - А ты то за что загремел? - с усмешкой спросил Алексей. - Давно?
       - Да буквально через день после твоего приговора, представляешь?
       Он по-хозяйски устроился на табуретке возле кровати Ремизова и принялся рассказывать свою эпопею. Со всех сторон собрался любопытный народ, с особым интересом слушал Выря.
       - Я ведь не дурак, - начал рассказ Борян. - Понял, что меня уберут после суда и следов не останется. А держали меня на даче, в Лысовке, но, правда, водяры было - хоть ванны принимай! Узнал я, что на другой день приговор должны вынести, и давай водку хлестать с этими двумя, ну, теми что сторожили меня. А я их давно приучил: не пью один, и все тут, нахрен! К вечеру я их под стол свалил, карманы у обоих обшарил, а у меня еще деньги были, Нечай еще в больнице дал, прихватил пару пузырей водки и тикать оттуда. Вышел на дорогу, остановил попутку, и в город. Не в Энск, конечно, в область! Два дня бухал, как король, нахрен, все кабаки обошел, ну!... Потом деньги кончились, а без бабок, сам знаешь... Ни друзей, ни денег. С похмелюги сцепился с каким-то азербоном да невзначай ему голову бутылкой проломил. Три года! Хорошо еще этот придурок выжил, а то совсем бы загремел... Вот такая мотня!
       Борян огорченно вздохнул и понурил голову.
       - Так это он у тебя главным свидетелем проходил? - спросил со своей кровати Выря.
       - Да, - подтвердил Ремизов и спросил у Боряна. - Ну, а теперь ты расскажешь, как на самом деле было?
       - Нальешь стакан, расскажу, - засмеялся тот, - а то глотка совсем иссохлась, говорить трудно.
      
       Ремизов переглянулся с Вырей, тот чуть заметно кивнул головой, и Алексей двумя пальцами извлек из-за тумбочки небольшой запаянный полиэтиленовый пакет. В нем помещался как раз стакан спирта. Один из шестерок сбегал за водой. Борян чуток воды плеснул в кружку со спиртом, залил обжигающую жидкость себе в глотку, а уж потом отправил вслед остальную воду, тушить разгоревшийся пожар. Отдышавшись и вытерев слезы, он принял из рук Ремизова папиросу и, сделав первую затяжку, заявил:- Уж забыл, когда в последний раз водку пил. Эх, сука, что за жизнь пошла!
       По нему было видно, что алкоголь пошел хорошо, глаза заблестели, лицо
       стало наливаться малиновым оттенком.
       - Ты рассказывай, давай, не в ресторане, - напомнил ему Выря.
       Борян кивнул головой, еще раз глубоко затянулся и начал вспоминать.
       Когда Борян, допив остатки спирта, ушел к себе, Ремизов еще долго сидел неподвижно, повторяя короткую, странную кличку: Нечай.
       - Шелупонь этот твой Борян, - проворчал Выря, устраиваясь поудобней на кровати и даже позевывая. - Завтра похмелиться прибежит, ты его сразу отшей. Слышь, Лень?
       Ремизов пристально глянул на своего пахана и сказал убежденно.
       - На волю мне надо.
       Выря пальцем показал на свои уши и ответил как в прошлый раз:- Потом поговорим.
      
      
      
      
       ГЛАВА 23.
       А город, уже забывший и фамилию "того лейтенанта", продолжал жить обычной, суетной жизнью. Петля сокращений военного заказа все больше стягивала горло старых заводов, освоивших за сотню с лишним лет только продукцию, способную убивать. За воротами оказывалось все больше и больше людей, и только безбожно раздутые конторы никак не хотели сокращаться. В бюро трудоустройства каждый день приходили десятки людей. В июне, после выпускного бала, здесь преобладали выпускники школ. Им, без профессии и квалификации, было особенно трудно найти работу. Макеев до предела раздул бригады дворников, сотни людей ходили по улицам с лопатами и метлами, хотя результатов их усиленного труда как-то особенно не замечалось. Таким способом Спирин хотел ослабить напряжение безработицы.
       Выручал и рынок. Он давно окупил расходы на свое строительство и хотя половину доходов приходилось отдавать компаньонам, но это были живые деньги, позволяющие производить самые необходимые расчеты и выплату пенсий в срок.
       Кроме того, рынок создавал рабочие места. Трудились не только люди Нечая, сотни людей обслуживали торговлю: продавцы и дворники, электрики и грузчики - все они были нужны этому воплощению рыночной экономики.
       Наряду с выгодой торговый Вавилон вносил в обиход города и свои пороки. Среди подрастающей молодежи популярными стали профессии рэкетира и проститутки. Увлечение наркотиками стало принимать характер эпидемии, в связи с ней росла и преступность. Крупных криминальных деяний было немного: большинство старых деятелей на этой неблагодарной стезе благополучно сидели в тюрьме; убийства совершались большей частью на бытовой почве или в разборках между молодняком. Своих парней Нечай держал строго, зарабатывали они вполне прилично, так что подрабатывать на стороне он им запрещал.
       Зато возросло количество мелких краж. Летом - по дачам, зимой по гаражам и сараям. Процветал и сбор "шапочной дани". Горожанам приходилось охранять свои гаражи, дачи, огородные участки.
       Но хуже всего была укоренившаяся в душах людей безнадежность, неверие, что возможны и другие, лучшие времена.
       Спирин также получал от жизни свою долю мелких радостей и крупных
       неприятностей. Удалось быстро достроить три жилых дома и вселить труда людей, но строительство трех других никак не могло сдвинуться с нулевого цикла. Все упиралось в финансы, и хотя деньги губерния выделила, они странным образом сумели раствориться в сейфах крупнейшего в регионе коммерческого банка. Когда взбешенный Спирин в буквальном смысле слова взял за грудки управляющего Энского филиала этого банка, то тот признался, что пустил деньги в оборот, прокручивая их под большие проценты, и сделал это не без давления со стороны.
      
       - У нас в городе есть такой Нечаев, - объяснил финансист, поправляя помятый Виктором пиджак, - вы, может быть, знаете его. Это страшный человек. Он угрожал мне, собственно, даже не мне, у меня одна-единственная дочь, в шестом классе учится. Вы понимаете? Деньги будут, но через три месяца.
       Вернувшись от банкира, Виктор вызвал по телефону Нечая, назначил встречу через полчаса и, высадив из машины Виталика, помчался на рандеву, горя желанием поставить на место этого зарвавшегося уголовника.
       Нечай приехал на новой машине, черном джипе "Чероки". Выслушав обвинения Спирина, Геннадий спокойно пожал плечами, достал, по своему обыкновению, сигареты, и не спеша ответил:- Мне же надо было покрыть убытки от передачи вам моего одноразового борделя. Ты, Витя, не переживай. Деньги я отдам, правда, без навара.
       Спирина взбесил не смысл сказанного, иного он и не ожидал, а тон заявления энского мафиози.
       - Я тебе не Витя, а Виктор Николаевич! - с яростью в голосе попробовал он поставить на место зарвавшегося наглеца. - И ты не забывай кто ты, и кто я!
       В ответ Нечай усмехнулся своими бескровными, тонкими губами, поправил
       привычным жестом челку и спокойно, без эмоций ответил:- А ты часом не забыл, кто тебя сделал Виктором Николаевичем? Если б ни я, ты бы до сих пор на побегушках у Гринева был. Забыл уже, кто тебя в это кресло подсадил? Я ведь могу и напомнить.
       Он вытащил из кармана небольшой репортерский диктофон и нажал на
       одну из кнопок. Опешивший Спирин услышал как бы отдаленный, но явно свой голос.
       "... Говоря про людей, способных на многое, вы имели в виду, прежде всего себя? Я правильно понял?
       - Конечно..."
       Тут Нечай выключил диктофон и сообщил господину мэру:- Здесь все наши разговоры, можешь не сомневаться.
       Виктору показалось, что его горло сдавила тугая петля. В первый раз в жизни отчетливо кольнуло сердце. Он явно недооценил этого, как он считал, простоватого уголовника.
       - Ну и сволочь же ты! - с чувством сказал Виктор, рванул узел галстука и добавил пару слов матом.
       - Ого, господин мэр умеет ругаться! - рассмеялся Геннадий и, вытащив из кармана куртки еще один диктофон, глянул на кассету - вращается или нет. - Это надо зафиксировать для потомков.
       Затем он рассовал по карманам аппаратуру и примирительным тоном сказал:
       - Ладно, не дуйся. Свои люди, сочтемся. Можешь успокоить своих строителей, через три месяца деньги будут, Виктор Николаевич.
       Последние слова он сказал уже не издеваясь, а обычным, даже уважительным тоном. Умение сохранить чувство меры было едва ли не главным талантом Нечая. Не стоило доводить господина градоначальника до белого каления и наживать себе еще одного врага.
       Возвращаясь в город с места встречи, Спирин думал о том, что уже никогда не обратится за помощью к этому человеку, как бы ни повернулась судьба. Но жена его, Лариса, часто крутила на видике один старый фильм про Джеймса Бонда. Название его господин мэр забыл, а зря. "Никогда не говори никогда". Простая истина.
      
       ГЛАВА 24.
       У Нечая жизнь текла менее хлопотно, чем у его астрологического близнеца. Хорошо отлаженная машина рэкета давала солидный доход, еще большую прибыль он получал от обычной торговли. Во многом этому способствовал главный бухгалтер торговой империи Нечая, Василий Ильич Шишкин.
       Для Энска он был личностью легендарной. Невысокого роста, с благообразной внешностью и умными глазами, Василий Ильич много лет возглавлял единственную в городе швейную фабрику, небольшую, но постоянно ходившую в передовиках. Грамоты и поощрения, красные знамена и ордена - все это щедро сыпалось на передовое предприятие. Шишкин сумел оснастить фабрику новейшим импортным оборудованием, работать там было очень выгодно: и деньги, и почет. Гром грянул внезапно. Шишкина арестовали прямо в Москве, на выходе из министерства. На суде ему дали десять лет с конфискацией за хищения в особо крупных размерах. Оказалось, что энская фабрика была небольшим звеном в огромной цепи подпольного цехового бизнеса, а сам Шишкин одним из организаторов этого синдиката.
       Отсидев свой "червонец" Василий Ильич вернулся в родной город, тут и
       подобрал его Нечай, о чем сейчас нисколько не жалел. Большинство идей, которые Спирин считал нечаевскими, на самом деле принадлежали Шишкину.
       Переложив бухгалтерию на финансового директора, Нечай занимался своим основным делом - сохранением собственной власти в городе. Хотя возникали еще проблемы с возвращающимися из тюрем старыми уголовными кадрами, но столкновение с безжалостным механизмом организации Нечая заканчивалось для них плачевно. Обычно они исчезали без следа, Нечай помнил о просьбе Спирина и не хотел портить ему статистику. Лишь изредка выныривал из речного омута раздувшийся труп, но эта смерть шла уже по другой статье.
       Но самая большая опасность состояла в другом. Время от времени в городе появлялись заезжие ухари, желающие откусить кусок от лакомого пирога под названием Энский рынок. Обычно такие попытки не шли дальше намерений. Геннадий создал что-то вроде службы безопасности. Все гостиницы города, а также мотели по окраинам города не зря контролировались им. Появление любой подозрительной группы людей бралось под наблюдение. Гостей селили в заранее подготовленный номер и сейчас же подключался к прослушиванию. Если подозрения подтверждались, и приезжие собирались покуситься на часть империи Нечая, то обычно их тут же сдавали уголовке. Подобная публика без оружия не обходилась и милиции было к чему придраться. За все это время в городе произошло лишь одно убийство заезжего бизнесмена, и то счеты с ним свел его же компаньон.
       Как-то в июле Нечай обедал в ресторане "Версаль" вместе с Шишкиным и
       верным Рыдей. В большом зале бывшего кинотеатра находились только они да парочка заезжих коммерсантов с Кавказа, мирно "курлыкавших" за развесистой пальмой. Ресторан только начинал работу, основной наплыв публики ожидался к вечеру, и парочка молодых официантов производила обычные манипуляции: меняла скатерти, расставляла приборы и цветы в хрустальных вазах. Во время еды Нечай обсуждал с подчиненными дела не первой важности. В разгар этой своеобразной
       "пятиминутки" двери ресторана широко распахнулись, и в зал с шумом ввалились четверо крепких парней, по одному виду которых можно было догадаться, кто они и каким занимаются промыслом. Идущий впереди высокий, мощного сложения человек с небольшой окладистой бородой оглянулся, радостно осклабился и двинулся прямиком к столику Нечая.
       - На ловца и зверь бежит, - добродушно пробасил бородач, широко улыбаясь и подавая руку Геннадию. - Здорово, Нечай! Тебя-то мне и надо.
       Геннадий напряженно взглядывая в лицо вновь пришедшего. Откуда-то он его знал, где-то видел этот курносый нос, нахальные голубые глаза, этот чуть перекошенный в ухмылке рот.
       - Ну, ты даешь! - рассмеялся незваный гость, усаживаясь за их столик.- Кичман для малолеток помнишь? Рядом ведь на нарах валялись. Макар я!
       - О Господи! - простонал Нечай. - Тебя и не узнать. Совсем окабанел. Рожа-то, вон - шире задницы.
       - Зато ты нисколько не изменился. Все тот же глист, - и, засмеявшись, Макар хлопнул Нечая по плечу. От этого толчка Геннадий чуть не свалился со стула. Рыдя, хорошо знающий хозяина, заметил, как промелькнул в его глазах огонек ярости. С ним давно уже никто так не обращался. Справившись с эмоциями, Нечай познакомил Макара со своими приближенными, а затем велел принести еще один прибор. Трое сопровождающих Макара устроились за соседним столиком.
       - А я к тебе по делу, - обратился гость к Нечаю. - Я три месяца как с кичи, жирку бы надо нагулять. Свояк тебе маляву прислал, на читай.
       Развернув мятую бумажонку, Нечай прочитал два слова написанных корявым почерком: "Поделись с Макаром".
      
       - Он мне посоветовал осесть здесь, у тебя, - продолжил сам Макар.
       Нечая словно обдало ледяной водой, у него даже перехватило дыхание. Боясь выдать свои чувства, он в который раз перечитывал нехитрый текст. Свояк был тот человек, у которого Нечай в свое время испрашивал разрешение на правление в городе после смерти Алиева. Вор в законе, Свояк до поры до времени довольствовался присылаемой Нечаем данью.
       - Ах, как хорошо! - радостно взревел Макар, разглядывая принесенное официантом. - Пельмени и шашлычок! Все, что надо для души.
       Налив себе более, чем полстакана коньячку, бородач залпом вылакал его
       и с жадностью набросился на пищу.
       Пользуясь тем, что гость увлекся жизненно важным процессом, Нечай пристально разглядывал его. От худого, постоянно шмыгающего носом и вечно голодного подростка не осталось и следа. Округлые плечи, свешивающийся через ремень животик - для только что отсидевшего человека Макар выглядел чересчур хорошо. Кличку свою он получил от пристрастия к тюремному деликатесу - макаронам. Подняв голову и встретившись глазами с Нечаем, Макар спросил:- Ты чего?
       - Да так, - улыбнулся Геннадий, - смотрю, что с тобой стало. По тебе не похоже, что ты только что с нар спрыгнул.
       - Ну, ты бы посмотрел какой я до срока был! Мне мой вес еще набирать и набирать. Да, ты Махмуда то помнишь?
       - Ну, как же? Татарчонок.
       - При мне копыта откинул. Зяблика помнишь, корешка моего первого? Десять лет как в тайге сгинул. Бежали два старика, его взяли как "корову", на съедение. Ни они не вышли, ни он...
       Некоторое время Макар перечислял имена и клички сидевших с ними пацанов, некоторых Нечай не помнил, но кивал головой, ахал и охал. По ходу разговора Макар не переставал заниматься уничтожением съестных припасов.
       - Эй, шкет! - подозвал он молодого официанта. - Все повтори и пирожные у вас есть?
       - Бизе, заварные... - начал было перечислять официант, но Макар его грубо оборвал:
      
       - Засунь себе в задницу это бизе вместе с заварными! Мне нужно четыре обычных бисквитных пирожных, и чтоб с розочками наверху. Понял?
       - Ну, ты и жрать здоров?! - не удержался поддеть Нечай.
       - А, не наемся никак после зоны. Да и вообще... От жизни надо брать все, а то зачем и жить. - И Макар по новой врубился в еду.
      
      
       Шишкин, поднявшись с места, попрощался и ушел. Макар покосился в его
       сторону и спросил:- Этот кем у тебя?
       - Мой бухгалтер.
       - А голован, - понял бородач, а потом хохотнул. - Ну, ты заелся. Свой бух-галтер! Ты после того уже не сидел?
       - Нет, - отрицательно качнул головой Нечай. Свой обед он давно закончил, сидел, чуть откинувшись на спинку стула, и машинально вертел в руках вилку.
       - А я еще на две ходки раскрутился. Только поднялся выше, со сто сорок пятой на сто сорок шестую, - и довольный остротой, Макар заржал. Первый раз он действительно сел за ограбление, это в пятнадцать лет. Ну, а затем продолжил свой промысел, только уже с оружием в руках. - Там и со Свояком побратался.
       Геннадий слыхал эту историю. Макар прикрыл пахана от заточки собственным телом, после чего круто пошел в гору.
       - И сколько у тебя орлов? - спросил Нечай. - С тобой все что ли?
       Макар вдруг насторожился. Он уставился своими заплывшими глазками на лицо Нечая, а потом спросил: - Да с десяток еще будет, а тебе зачем? Ты смотри у меня, а то вон Колю-Чепчика в Нижнем Рыжий тоже вроде бы добром встретил, а потом всех замочил. Вон, только Жорик от всей бригады остался, - Макар ткнул вилкой себе за спину, там где обедали трое его бойцов.
       - Да ладно тебе! - рассмеялся Нечай. - Я думаю куда вас пристроить. Все места заняты, под завязку.
       - Как это заняты? Не понял? - Макар даже перестал есть.
       - Ну, как, все при деле, - Нечай принялся объяснять ему структуру своей организации, ее принцип, наибольшую легализацию боевиков. - Кто в охранном кооперативе числится, кто здесь, в казино, за порядком присматривает...
       Макар прервал его странным смехом, больше похожим на поросячье хрюканье.
       - Ну, ты лепишь! Может, ты еще хочешь, что бы я приходил на работу в восемь нуль-нуль! Ха-ха. Нет уж, - заявил он отсмеявшись. Его даже пробило на икоту. - я займусь своим делом. Тебе я мешать не буду, не бойся... Прихвачу пару барыг, раскручу их по-крупному. Все просто, брат Нечай. Пока ты тут с бух-галтерами гроши считаете, я сразу, раз - и в дамки. Вон, в Питере прищучил одного индюка сразу на пол-лимона, не рублей, естественно. Только херово в Питере, ментов до фига... Обложили со всех сторон... Ну да ладно, я у тебя тут развернусь. Народу много приезжает, ты мне только вылови ершей покрупней, чтоб с наваром.
      
       Макар уже прикончил одну бутылку коньяку, взялся за вторую. Лицо его
       побагровело, движения стали неуверенными. Выпив свои очередные сто грамм, он снова занялся жратвой и не заметил, как Рыдя и Нечай переглянулись между собой.
       - Свояк обещал через пору лет короновать, - пачкая бороду кремом от пирожных, заявил Макар, затем, пьяно покачиваясь, обернулся к эстраде. - А почему музона нет? Хочу "Брызги шампанского" для работников лесной промышленности.
       И Макар захохотал, довольный своей шуткой.
       - Рановато приехал. Вечером тут будет не только музыка, но и девочки с канканом, - заявил Нечай, ломающий голову, что же ему делать с этим нежданным гостем.
       - О, верно! Слышь, Нечай, организуй пару телок для меня и моих парней?
       - Ладно, сделаем.
       - И еще, хату надо. Потом пацаны подъедут, я что-нибудь найду.
       - Поживи пока у меня на даче в Лысовке, - предложил Нечай. - Вон, Рыдя проводит.
       Тот покосился на хозяина. Он еще не понимал, что хозяин задумал, но по выражению лица Геннадия догадался, что дело добром не кончится.
       - Организуй им девочек, - велел ему Нечай, а уже на выходе шепнул одними губами на ухо своему "адъютанту". - Возьми побольше пойла, накачай их к вечеру мертвецки.
       Проводив гостей, Нечай вернулся обратно в ресторан и долго сидел в раздумье. Убрать Макара было делом плевым, не слишком пугала Геннадия и сидевшая где-то в засаде "пехота" старого друга. Вот как быть со Свояком? Бойцов у того было несравненно больше, чем у Макара и у Нечая, но не в этом дело. За Свояком стояли очень большие деньги, он контролировал один из крупнейших в стране автозаводов, а еще там были замешаны нефть и алюминий. Вряд ли он простит смерть своего любимца. Но зачем Свояк вообще прислал Макара в Энск, а не оставил рядом с собой?
       Нечай долго думал и вроде бы понял в чем дело. Его всегда интересовало, что происходит не только в городе, но и на верхушке криминального мира. Давно ходили разговоры о трениях между Свояком и Тенгизом, лидером кавказских группировок. Город был давно поделен, появление в нем банды Макара могло нарушить хрупкий баланс. Ну что ж это понятно, но что же теперь делать со старым другом?
       Займется Макар грабежом и этим, несомненно, отпугнет часть коммерсантов
       от города. Можно было бы сдать его ментам, но остается гнев Свояка. Вдруг он поймет, что за этим стоит Нечай? А оставить Макара погулять на воле, так это в первую очередь дурной пример для своих парней. Они и так поглядывают по сторонам, наровят урвать покрупней. А если любитель макарон сорвет банк, то как удержать их от подобных трюков? Но даже не это волновало Нечая. Прежде всего ему не хотелось делиться властью.
       Размышления Нечая прервал грохот бьющейся посуды. Обернувшись, он
       увидел перепуганного молоденького официанта, пытающегося собрать осколки на поднос, и стоящего над ним управляющего "Версалем".
       - Растяпа! Кто тебе только руки к заднице приделал! - начал было отчитывать парнишку управляющий, но, поймав недовольный взгляд хозяина и не поняв, к кому он относится, невольно понизил голос и продолжил разнос шепотом.- Вычту в тройном размере... - донеслось до Нечая.
       Далее он не слушал. Как раз в эту секунду в голове Нечая возникло простое решение проблемы.
       - Ну что ж, бить посуду так всю, - пробормотал Геннадий.
      
       ГЛАВА 25.
       Он приехал на дачу в Лысовку уже вечером, как стемнело. Вслед за машиной Нечая во двор въехало еще три машины, битком забитые его братками. Вышедшего встречать Рыдю он спросил:- Ну как они?
       - Трое готовы, а этот еще вошкается, - Рыдя мотнул головой. - Пьет как слон, хрен с ног свалишь.
       Геннадий присмотрелся и понял, что его "адъютант" тоже хорош, хотя на
       ногах еще держится.
       - Хорошо. Отправляй домой девок и освежись. Ты мне нужен трезвый.
       И он прошел в дом.
       Троица бойцов Макара отключилась на первом этаже в самых живописных
       позах. Один спал на диване лицом вниз, у другого на этом же диване лежали только ноги, а сам он валялся лицом вверх и сочно храпел, широко раскинув в сторону руки. У третьего были видны только ноги, торчавшие из-за дивана.
       "Погуляли на халяву", - брезгливо подумал Нечай, разглядывая эти живые трупы, раскиданную одежду, пустые бутылки, сломанный стул, остатки закуски на столе и следы блевотины на паласе.
       Сверху же доносилось басовитое гудение Макара и пьяненький женский
       смех. Поднявшись наверх, Нечай увидел самого "героя дня" во всем блеске. Из одежды на его теле была только обильная татуировка, а две девицы в костюмах Евы располагались по обе стороны его расплывшейся туши.
       - Нечай, бигсы у тебя, что надо!.. А помнишь, как мы по малолетству в туалете... самообслуживанием... - он засмеялся мелким, противным смехом.
       Нечай поморщился и сделал девицам знак рукой. Одна из них, разомлевшая в объятиях бородача, не поняла его, зато вторая, постарше и поопытней, тут же подхватила свои шмотки и поволокла за собой не понимающую подружку.
       - Куда, эй! Шкуры, ко мне!.. Нечай, куда это они? - пьяно покачиваясь, Макар привстал с кровати.
       - Сейчас они прийдут, - успокоил его Нечай и, налив в фужер чуть ли не целый стакан коньяка, подал его гостю.
       - Давай выпьем что ли с тобой, а то ты со всеми пил, а со мной нет.
       - Давай, - охотно согласился Макар и в несколько глотков осушил фужер. Нечай чуть пригубил свой бокал, а потом отставил его в сторону и подошел к окну. Во дворе Рыдя сажал в машину девочек. Когда автомобиль выехал со двора, Геннадий обернулся и увидел, что его гость спит. Лежал он весьма живописно, раскинув руки и ноги во все стороны.
       "О, раскинул грабли по всей кровати, - подумал Нечай, рассматривая застарелого друга. - Даже тут побольше хапнуть хочешь. Дурак ты, братец. Нет у тебя будущего. Таких, как ты, отстреливают с неизбежностью восхода солнца. Урвать куш, а потом прожрать его, просрать и спустить в унитаз..."
       Его размышления прервал легкий хлопок, донесшийся снизу, а потом, с небольшой паузой, еще два. Вскоре наверх поднялся Рыдя с двумя здоровыми братками.
       - Готово, - доложил он хозяину.
       - Хорошо. Берите этого, - Нечай кивнул на Макара, - тащите в подвал.
       Подхватив под руки бесчувственное тело Макара, парни с трудом потащили его вниз, так, что ноги волочились по лестнице.
       Нечай, проходя по залу, бросил взгляд на гостей. Они лежали в тех же позах, только тот, что спал на ковре, уже не храпел, а из уха натекло немного крови.
       В подвале их встретил среднего роста широкоплечий человек лет пятидесяти с большой круглой головой, обильно украшенной сединами, и окладистой бородой, так же с проблесками серебра. В его облике выделялись большие черные глаза с застывшей навеки печалью, а дополнял картину кожаный мясницкий передник.
       Он и в самом деле работал мясником, но раньше, лет двадцать назад, Василий Федорович Сухачев был дипломированным врачом и жил на юге, в Сочи. Говорят, что ему не было равных в такой тонкой и малопонятной области медицины, как гинекология и акушерство. Время от времени Василий Федорович подрабатывал, делая криминальные аборты с поздними сроками беременности. К сожалению, одна из его пациенток умерла прямо на столе - не выдержало сердце. Сухачев получил десять лет и запрет работать в медицине. Жена развелась с ним на первом году отсидки, и после отбытия срока он осел в Энске. Здесь он приобрел новую, весьма денежную профессию, женился, купил квартиру и машину, у него родилось трое детей. Года три назад Сухачев решил открыть небольшой специализированный мясной магазинчик. Дело у него шло хорошо, но неожиданно на него наехал уголовник по кличке Перо. Кличку он получил не зря, с ножом не расставался никогда и владел им в совершенстве. Сумма, которую он запросил с мясника, повергла того в шок. Убедить туповатого уголовника, что расплатиться с ним Сухачев сможет лишь, продав магазин, ему не удалось. В отместку Перо похитил младшую дочку
       Сухачева, шестилетнюю Дашеньку, и продолжал настаивать на своем. У Василия Федоровича остались кое-какие старые связи в уголовном мире и, выяснив, кто из нынешних городских авторитетов в наибольшей силе, он обратился к малоизвестному тогда Нечаю. Агентура Геннадия работала гораздо эффективней милицейского сыска. Пройдясь по адресам родных и знакомых Пера, они разыскали его и еще двоих подельников на одной из заброшенных дач. Не желая испытать на себе искусство виртуоза ножа, Рыдя пристрелил Перо лишь только тот вышел справить на крыльцо малую нужду. Убили и остальных похитителей, а девчонку вернули отцу. Ребенок после этого стал заикаться, но это было не так страшно, главное, что осталась жива. От платы Нечай тогда отказался, но зато сегодня днем приехал сам и попросил помочь в одном деле.
       - Несете? Хорошо, у меня все готово, - и Сухачев показал рукой на деревянный щит, лежащий на полу. К нему с двух сторон змеились четыре цепи, основательно прикрученные к трубам отопления. Положив тушу Макара на щит, качки удалились, Рыдя велел им готовить тела остальных троих "гостей" к последнему купанию.
       Прицепив руки и ноги спящего бугая к венчающим каждую цепь наручникам,
       Сухачев взял приготовленное ведро с холодной водой и выплеснул на Макара. Тот очнулся мгновенно, вскрикнул, попробовал вскочить, но цепи держали крепко. Он снова упал на щит и, ошалело тараща глаза, принялся оглядываться по сторонам. Дождавшись, пока он немного прийдет в себя, Нечай задал первый вопрос:- Ну что, Макар, очухался? Так где отдыхают твои орлы и сколько их?
       Поняв наконец, что произошло, Макар снова попробовал вырваться из оков, но, поняв, что это ему не удастся, обрушил на Нечая поток брани.
       - Ты, сука, да тебя Свояк...!
       От крика у него на шее выступили жилы, изо рта летела слюна. Послушав
       немного "русскую речь", Геннадий сказал бывшему врачу.
       - Успокой его.
       Сухачев подошел к орущему бугаю с тонкой, гибкой лозой и резко ударил
       по голому животу. Макар отчаянно взвыл от боли.
       - Макар, ты уж сильно не надрывайся, - спокойно увещевал его Нечай. - Жить тебе осталось недолго, так хоть не мучайся зря. Где они?
       Но в ответ бородач снова разразился матерной бранью. Со вздохом Геннадий обратился к человеку в переднике:- Займись им плотнее. Пусть все расскажет.
      
       В ответ Сухачев озабоченно спросил: - Он такой полный, это не от больного сердца?
      
       - Нет, - улыбнулся Геннадий. - Просто пожрать любит.
      
       "Доктор раз обжегся, теперь дует на воду", - подумал он.
       Они с Рыдей отошли в сторону и заговорили о своем. Через пару минут
       Макар, так и не перестававший материть их, завопил абсолютно диким голосом. Оба они невольно оглянулись и поняли, что Сухачев подсоединил провода от розетки к половым органам детины. Отвернувшись, они невольно отошли дальше и продолжили разговор. До Сухачева долетали только отдельные слова разговора: "Оружие... время... сложно...".
       Минут через пять крики прекратились и экс-доктор позвал его: - Геннадий Алексеевич!
       Макар тяжело дышал, его голое тело покрылось потом, словно он вышел
       из парной. Несмотря на то, что ток отключили, по телу детины продолжали пробегать мелкие судороги.
       - Ну, так где все твои дружки? - повторил вопрос Нечай.
       Макар открыл налитые кровью мутные глаза и с трудом, хватая ртом воздух, ответил: - Мотель "Дубки"... корпус номер... четыре.
       - Сколько их?
       - Восемь... человек. Только все равно... тебе это боком выйдет. За меня...
       - "За меня - за меня!". За тебя сейчас горшок дерьма не дадут. Оружие есть?
       - Да. Четыре ствола и "калаш". Только зря ты все это... затеял... Свояк не простит, - Макар твердил эту фразу, словно пытался убедить не только Нечая, но и себя.
       - Да брось ты. Тебе уже будет все равно. Лучше скажи, - Геннадий даже присел на корточки рядом с телом, - это правда, что Свояк расплевался с Тенгизом?
       - Да. К нему хочешь обратиться? Только Тенгиз слабак против Свояка. У него и "пехоты" в два раза меньше.
      
      
       Макар смолк, приподнял голову и встретился взглядом с Нечаем. В нем уже не было ярости, скорее усталость и сожаление.
       - А я ведь радовался, что увижу тебя.
       Больше он не сказал ничего, только попробовал дотянуться скованной рукой до ноги Нечая, похоже было, что тело снова начинало обретать силу. Геннадий быстро отошел в сторону, оглянулся на доктора и сделал жест рукой, словно убирал что-то. Они с Рыдей поднимались по лестнице, когда сзади коротко вскрикнул и быстро перешел на замирающий хрип голос Макара.
       Поднявшись наверх, они развернули крупную карту области.
       - Вот эти "Дубки", - ткнул пальцем Нечай. - Далековато, километров семьдесят.
       - Знаю я эти "Дубки", - припомнил Рыдя. - Бывший пионерский лагерь. Деревянные хибары в лесу, стоят друг от друга метрах в пятидесяти.
       - Ну, это даже лучше, чем я думал. Кто у тебя самый толковый из парней?
       - Фугас, - не задумываясь сказал Рыдя.
       - Позови его, сейчас все обсудим.
       Рыдя удивленно посмотрел на него. Он рассчитывал сам заняться этим делом. Поняв его взгляд, Нечай сказал своему "адъютанту":- Тебе я дам кое-что потрудней.
       Подойдя поближе, он положил руку на плечо Рыде.
       - Только на тебя, Серега, я рассчитываю, как на себя.
       Нечай очень редко называл его по имени, а с такой доверительной интонацией - никогда. Рыдя понял, что дело, которое он ему готовит, более чем рискованное. Но Геннадий хорошо знал своего друга. Риск делал Рыдю более собранным и спокойным, и этим он походил на Нечая.
      
       ГЛАВА 26.
       Было полшестого утра, когда люди Нечая окружили коттедж номер четыре. Рыдя не ошибся, раньше это действительно был пионерский лагерь. От того времени остались и ворота со скрещенными пионерскими горнами, и трибуна для руководства пионерскими парадами, и мачта для флага. Только непонятно было, почему и мотель, и лагерь назывались "Дубки" - кругом рос сосновый бор.
       Фугас нервничал. Давно уже рассвело, они могли начать дело и раньше, но Нечай два раза напомнил ему, чтобы все началось не раньше полшестого. За этот час ожидания парни немного расклеились, и Фугас, прошедший Афганистан - всерьез
       опасался, как бы они не перегорели. Ему было под сорок. Высокий, поджарый, с длинным скуластым лицом и рыжеватыми волосами, Фугас был одет, как и все остальные, в пятнистый камуфляж, только вместо черной шапочки-маски на голове красовалось армейское кепи с удлиненным козырьком. Покосившись на своего соседа, Фугас поморщился: тот обрывал лепестки у ромашки, сосредоточенно шевеля губами. Фугасу хотелось подать команду и встряхнуть парней, но он сдержался и все-таки дождался, пока минутная стрелка опустилась до самой нижней точки бесконечного путешествия, и только потом негромко скомандовал: - Подъем!
       Все было распределено заранее. Пока все оцепляли большой приземистый
       коттедж с цифрой четыре над входом, один из боевиков быстро вскарабкался на столб и перерезал телефонный кабель.
       Фугас первым вскочил на крыльцо и хотел уже вышибить легкую дверь,
       но тут она сама открылась и в дверном проеме показалась сонная всклокоченная девица в одном бикини. Фугас успел зажать ей рот раньше, чем она вскрикнула, оттащил в сторону и, закрыв коленкой дверь, шепнул на ухо потрясенной дамочке:
       - Тихо! Милиция, - а потом спросил. - Сколько их там?
       - Не-не считала, - запинаясь, ответила она. Магическое слово "милиция" ее немного успокоило. - Человек десять.
       - Они все бородатые?
       - По-оловина.
       - Оружие есть?
       - Да. Видела пистолет, - припомнила девица.
       - Ну хорошо, подожди здесь, - он толкнул ее в руки напарника, кивнул остальным и первым ворвался в дверь.
       Когда в коттедже поднялась отчаянная пальба, девушка поняла, что на самом деле это вовсе не милиция. Вскрикнув, она укусила за руку державшего ее парня и, вырвавшись, бросилась бежать в лес. Она почти добежала до ближайших деревьев, когда с крыльца полоснула автоматная очередь. Девушка упала, а Фугас обрушился в руганью на зазевавшегося парня.
       - ...Раззява! Что стоишь, сходи посмотри, вдруг жива.
       Оглянувшись по сторонам, он заметил в ближайшем коттедже, метрах в
       пятидесяти, белевшие лица обитателей. Парни его были в масках, а лицо самого Фугаса они вряд ли могли рассмотреть с такого расстояния, но для профилактики он не целясь полоснул очередью по окнам.
       - Сидеть, суки, - пробормотал он себе под нос, а потом скомандовал. - Уходим.
       В лесу, на проселочной дороге, стояли три автомашины. В одну из них,
       милицейский УАЗик с номером Энского отделения милиции, они сгрузили все оружие и униформу, и неторопливый вездеход растаял где-то в лесу. Весь остальной народ налегке расселся в две "девятки", и они, проехав с полкилометра, влились в оживленный поток магистрального шоссе. Через час все уже были в Энске.
       В это прекрасное летнее утро Свояк поднялся, как обычно, в шесть. Особой нужды в этом не было, он мог бы спать хоть весь день, но долгие годы отсидок давали о себе знать въевшимся в организм распорядком зоны. Она не отпускала его и теперь, словно прорастая изнутри колючей проволокой, раздирая легкие и царапая горло. Откашлявшись утробным лаем старого курильщика, Свояк с беспокойством
       подумалл, что боль усилилась. Она не отпускала его уже месяц, но он упорно не хотел обращаться к докторам и скрывал ее от окружающих. На туберкулез это не походило, им он уже переболел.
       "Если рак, то хоть здесь сдохну, а не в казенной палате", - в который раз за месяц подумал он и, нашарив ногами домашние тапки, пошел на балкон.
       В шевелюре Свояка давно не осталось ни одного черного волоса. Такого же цвета окладистая борода обрамляла лицо. Именно подражая ему отрастил бороду Макар, а затем и половина его бригады.
       Выйдя на балкон, опоясывающий второй этаж его причудливого особняка,
       старик глянул на пейзаж, и нахлынувшая волна восторга поднялась из его заскорузлой души. Еще бы! Этот дом в свое время был дачей секретаря обкома и стоял на высоком холме в самом центре заповедника. Окружала его холмистая местность, густо поросшая лесом, виднелись живописные скалы на горизонте и поблескивающая серебряная змейка реки. Солнце, только поднявшееся над горизонтом, еще не разогнало голубоватую дымку тумана. Ради этих нескольких минут Свояк тратил целый час, добираясь сюда из города, и поделать с собой ничего не мог. Как часто бывает, старый убийца отличался некоторой сентиментальностью.
       Именно в эту секунду стоящий метрах в трехстах от дачи Рыдя удобно пристроил в развилке дерева винтовку и поймал его в перекрестье оптического прицела. Сергей немного волновался. Хотя в молодости он ходил в секцию стрельбы, а в армии числился снайпером в своей роте, но это было очень давно. Лет пятнадцать он вообще не держал в руках оружия и никогда не стрелял с такого большого расстояния. Вдохновляла его только винтовка, которую он держал в руках. Мощная, немецкого производства, ручной сборки, она поразила его еще полгода назад, когда они с Нечаем опробовали ее в заброшенном карьере. Цейсовская оптика позволяла разглядеть цель с огромного расстояния, а пули ложились точно так, как хотел стрелок, не ниже и не выше. До поры до времени это ружье лежало мертвым грузом, но вот теперь пришел черед поработать и ему.
       Высокий, худощавый, чуть сгорбленный человек с белоснежной шевелюрой
       в паутине прицела виделся совсем рядом. Рыдя даже рассмотрел, что его губы шевельнулись. Он не знал, что в эту секунду Свояк произнес: "Как хорошо!"
       Ветер дул стрелку в спину, так что поправку на ветер можно было отбросить. Старых навыков Сергей не забыл: поймав голову седобородого в перекресток прицела, он плавно потянул спусковой крючок.
       Приглушенный треск выстрела и легкий толчок отдачи поразили его несоответствием легкости исполнения с убойной силой оружия. Оптический прицел дрогнул и показал, как откидывается назад голова старого вора, тело валится назад и замирает у стены в невозможной для живого человека позе.
      
       "Дело сделано, - думал Рыдя, удаляясь от дома к проселочной дороге, где ждал его автомобиль. - Нечай будет доволен".
       Тело старика обнаружили через полчаса. Охранник, вышедший покурить
       на свежий воздух, увидел на асфальте лужицу свежей крови, а подняв глаза, понял, что она натекла сверху.
       Убийство Свояка приписали Тенгизу. Началась затяжная, более чем двухмесячная война за наследство Седобородого. Она унесла жизни более чем тридцати боевиков с обоих сторон и кончилась только со смертью Тенгиза и большинства его земляков.
       Нечай оказался прав. При таком "битье посуды" о банде Макара никто и
       не вспомнил. На некоторое время он вздохнул с облегчением.
      
       Глава 27.
       Между тем в городе росла совсем другая угроза единоличного царствования Нечая.
       Глеб Москвин, высокий, худощавый парень с узким горбоносым лицом и короткой молодежной стрижкой ежиком, вырос в самой обычной, советской семье. Отец его работал небольшим начальником в газовом хозяйстве города, мать трудилась на заводе технологом. Жили Москвины всегда неплохо. До армии Глеб рос как все, учился средне, увлекался рок-музыкой, рисовал в собственном подъезде на стенах "Виктор Цой жив", даже стучал в школьном ансамбле на барабане. Еще он мечтал о собственной машине, не упускал случая, чтобы прокатиться на папиных "Жигулях" восьмой модели. К его приходу из армии отец, поднатужившись, купил себе синюю "девятку", а "восьмерку" подарил сыну. И мать, и отец ожидали от сына бури восторгов, но он воспринял подарок как должное. Слава Богу, что они не заметили, что он даже поморщился, хотя поблагодарил отца и мать очень искренно, больше того, поцеловал свою прародительницу, первый раз в жизни. Его досада относилась как раз не к предкам. Просто Глеб служил в коменадтуре Москвы, и столица с ее яркой и помпезной жизнью словно отравила провинциального парня. После сверкающих "Ягуаров" и "Линкольнов" "восьмерка" казалась ему предельно убогой.
       Москва манила Глеба к себе, но он понимал, что без денег он никто. А еще ведь были и другие города: Нью-Йорк, Лос-Анжелес, Голливуд... И он начал искать способ заработать большие деньги. Перебрав сотни вариантов, решил заниматься самым надежным бизнесом - покупкой и продажей, тем, что раньше называли спекуляцией, а теперь - коммерцией. Сначала дело пошло неплохо. Еще тряхнув кошелек отца, Глеб купил прицеп и стал мотаться в соседнюю область, закупая там дешевые конфеты и другие продукты и продавая их в Волжске оптом, не связываясь с торговлей в розницу. Плохо было только то, что состояние его росло не так быстро, как ему хотелось. А со временем возникли новые трудности - рэкетиры.
       И вот тогда Москвин понял, что большие деньги он сможет заработать только криминальным путем.
       Свою банду Глеб Москвин начал создавать в начале лета. Собственно, двое у него были всегда: друзья детства, Дема и Баллон. Из интернатовских Глеб перовым приметил Суслика. Он проезжал по дороге вдоль рынка и увидел, как толпа гонит перед собой невысокого, сивого до белесости пацана, бегущего с большой сумкой на плече. Поняв, что с ношей не скрыться, Суслик бросил свою поклажу и на ходу вскочил в кузов порожнего грузовика, чуть притормозившего перед очередной выбоиной на асфальте. Глеба поразила не только ловкость, с какой пацан проделал это, но и то, что, оказавшись в безопасности, Суслик выпрямился во весь свой небольшой рост и показал характерный жест рукой, у всех народов мира означающий только одно: хрен вам!
       Через пару дней он заметил Суслика, сидящего на шпалах, недалеко от железнодорожной станции в окружении нескольких парней. Все они, несмотря на разницу в росте и комплекции, чем-то неуловимо походили друг на друга. Если бы Глеб разобрался до конца в том, что их роднит, то понял: это голодный блеск в глазах.
      
       Последние лет пять эти семеро вынужденно были неразлучны, так как все учились в школе-интернате на самой окраине города. И этим летом, после завершения учебы, были выпущены, вернее, выброшены в большую жизнь. У всех у них где-то были родители или другие родственники, но так случилось, что вскоре судьба снова свела их вместе, словно помогая облегчить участь бродяжек.
      
       Летяга и Зубатик даже не стали искать своих родителей. Ни тот ни другой не видели их два года, не знали, где они живут и живы ли. Зато они знали, что совсем не нужны этим спившимся людям, непонятно зачем произведшим их на свет Божий.
       Маркел, красивый парень со слегка цыганской внешностью, две недели промучился в одной комнате с матерью и очередным ее сожителем. Потом ему надоели их вечные пьянки и придирки нового отчима. Он набил ему морду и ушел под проклятия родной матери.
       Суслик, тот самый сивый парнишка, с повадками и ростом двенадцатилетнего пацана, только навестил свою многочисленную семью. Убедившись, что ему в родной деревне уготована роль вечной няньки и кормилицы восьмерых братьев и сестер, он на второй же день сбежал от этого выводка вечно голодной нищеты.
       Два брата погодка, Чира и Понька, попытались найти отца, жившего в областном центре. Но по адресу, указанному в последнем письме, оказались совсем другие люди, даже не слыхавшие про Василия Мельникова. С неделю ребята болтались по городу в тщетных поисках отца, не зная, что он давно уже мертв. Его обширная квартира приглянулась местным бандитам, и они устроили аферу якобы с переездом на другое место, а на самом деле в никуда.
       Трагичней всего складывалась судьба у Мони, невысокого черноглазого еврейчика. Его родители два года назад переезжали из Узбекистана в Россию. Неподалеку от Волжска бригада местного дорожного стервятника Кулика остановила "Волгу" Михаила Рубина. Поняв по набитому салону и прицепу, что люди едут в Россию насовсем, а значит, могут везти большие деньги, Кулик не ограничился обычной данью, собираемой с таких вот беззащитных путников, а убил и отца, и мать. Стрелял он и в Моню, но тот каким-то чудом выжил. Его хотели отдать в детдом, но в Волжске, по счастью, жил дед, старый, но еще крепкий ветеран, прошедший войну сапером. Единственный из всех своих друзей, Моня хорошо учился и после окончания интерната поселился у деда, готовился поступать в институт. Но через две недели сосед по бараку, где они жили, уснул в подпитии с непотушенной сигаретой. Дом сгорел дотла, так что вернувшийся с речки Моня застал только пепелище. Деда его нашли метрах в двух от выхода, опознали по орденам на груди. Старый сапер чуть-чуть не добрался до двери, задохнулся в дыму. Похоронив деда, Моня остался совсем один, без крыши над головой, без документов и невольно присоединился к остальным, уже познавшим горький вкус бродяжничества.
       День парни проводили на рынке, подрабатывая на разгрузке машин, при этом не упуская при этом возможности стащить что-либо. Но чаще просто сидя в сторонке и наблюдая за этим человеческим столпотворением в море шмоток и жратвы. Когда же Москвин случайно увидел, как они жестоко избили на дачной остановке пытавшегося читать им мораль ветерана, он понял, что нашел нужных ему людей.
       Глеб поселил их в заброшеных мастерских на окраине города, кормил, поил, с помощью видика и набора боевиков воспитывал идеологически. Два раза они совершали удачные налеты на контейнерный терминал железнодорожного склада. Первый раз их добычей стали полсотни видеомагнитофонов, второй раз - полный контейнер сушеного урюка. Это дало им необходимый финансовый задел на приобретение оружия. А первое свое убийство они совершили как раз опробуя первый, купленный Глебом пистолет.
       Тогда он вывез их на грузовике баллона в старый, заброшенный, песчаный карьер. Когда пацаны вдоволь настрелялись, и уже возвращались обратно, их догнал всадник.
       - Ну-ка, стой! - закричал мужик, пуская лошадь в галоп. Подъехав поближе, он остановился и, не слезая с лошади, начал вести допрос.
       - Это вы сейчас тут стреляли?
       "Лесник", - понял Глеб, глядя на зеленую фуражку всадника. За спиной у небритого верзилы болтался потертый карабин.
       - Где? - деланно удивился Москвин. - Не слышали мы ничего.
       - Ты мне тут не заливай. Я во-он откуда слышал, - лесник показал кнутом куда-то себе за спину, - а ты, значит, здесь ни слухом ни духом?
       "Вот пристал!" - Глеб пытался придумать, что сказать мужику, чтобы тот наконец отстал. Но тут сбоку что-то лязгнуло. Москвин оглянулся и увидел, что это Суслик, дослав в ствол патрон, целится в спину лесника. Глеб открыл было рот, но сказать ничего не успел. Три выстрела, прогремев друг за другом, выбросили всадника из седла, а лошадь, испугавшись грохота, с громким ржанием понеслась с места в галоп.
      
       Глеб бросился к леснику, перевернул его лицом вверх. Три пули прошили грудную клетку мужика, но он еще был жив. Кровь пузырилась на его губах, зрачки были расширены, и казалось, что он силится что-то сказать.
       - Ах ты черт! - выругался Глеб.
       - Ты что, сдурел?! - вскричал Маркел, отбирая у Суслика оружие.
       - А что, он бы нас заложил и все, - спокойно отозвался тот.
       - Да на кой черт мы ему нужны, он же браконьеров ловит. Поманежил бы да отпустил, - не унимался Маркел.
       Внутренне Глеб с ним был согласен, но и в словах Суслика была правда. Вдруг, действительно, лесник стукнул бы. Грузовик Баллона, он, скорее всего, видел, мог запомнить и номер.
       А мужик все корчился на земле, никак не желая расставаться с жизнью.
       "Здоровый бык, другой бы давно загнулся, а этот все тянет", - с досадой подумал Глеб, а потом решился.
       - Маркел, пистолет у тебя? - зачем-то спросил он, хотя прекрасно видел оружие в руках у парня. - Добей его.
       Маркел ошеломленно посмотрел на него.
       - Я?! - спросил он.
       - Ну, не можешь, отдай другому.
       Маркел понял всю подоплеку предложения Глеба. Он был лидером среди своих, интернатовцев, и все это время между ним и Москвиным шла незаметная, но явная борьба за первенство. Где-то в глубине души Маркел до конца не доверял горожанам. Это было что-то на уровне подсознания, звериного инстинкта, предупреждающего об опасности.
       - Дай мне! - протянул руку Суслик.
       И Маркел понял, что выхода у него нет.
       - Уйди! Ты сегодня уже настрелялся.
       Зло оттолкнув от себя пацана, пытавшегося ухватить пистолет, Маркел подошел к стонущему леснику.
       - В голову, - подсказал сзади Глеб.
       - Сам знаю, - огрызнулся интернатовец и, быстро прицелившись, нажал на спуск. Лесник дернулся и затих навеки. Поставив пистолет на предохранитель, Маркел отдал его хозяину.
       - Что с ним делать будем? - кивнул он в сторону трупа.
       - Зароем счас его. Зубатик, сходи к машине, попроси у Баллона лопату.
       Лесника они закопали в том же карьере, а карабин забрали себе.
       Это еще раз убедило Москвина, что он нашел достойных партнеров для предстоящего дела.
       Уже по дороге к реке, трясясь в кабине рядом с Баллоном, Глеб падробно рассказал ему об убийстве лесника.
       - Ты понимаешь, этот шкет не задумываясь пристрелил такого бугая! - в восторге кричал он другу. - А ты говоришь - слабаки! Да мы с ними еще такого наворочаем!
      
       Глава 28.
       Через две недели интернатовцы увеличили свой счет убитых людей. И снова все это произошло случайно. Москвин приехал днем и, поднимаясь по лестнице на второй этаж, еще снизу услышал три глухих равномерных удара. Наверху он застал всю семерку интернатовцев. Шестеро из них возлежали на своих кроватях и с интересом наблюдали за действиями седьмого, Чиры.
       - Чего это вы делаете? - спросил Глеб, оглядывая всю компанию, а заодно и помещение. В торцевой стороне комнаты он увидел стоящую вертикально большую толстую доску, на которой мелом был нарисован силуэт человека.
       - Щас увидишь, - усмехнулся Маркел. - Чира, изобрази!
       Чира отошел к противоположной от доски стене, чуть прищурился, а затем резко метнул в деревяшку остро блеснувший голубым лезвием обоюдоострый нож. Лезвие ножа вонзилось точно в нарисованное сердце.
       - В горло, - подал голос с дивана Суслик.
       Второй нож, просвистев на лету легкомысленной пташкой, врезался в горло.
       - А теперь снова в сердце, - попросил Зубатик.
       Чира выполнил и этот заказ. Нож вонзился буквально в сантиметре от первого.
       - Молодец, - похвалил Глеб. Подойдя к мишени, он не без труда выдернул из доски один из ножей и с удивлением осмотрел его.
       - Из напильника, что ли, сделал? - спрсосил он.
       - Да, - подтвердил Чира, - там внизу их целый ящик лежит, наждак работает, делать нечего.
       - Это он посмотрел "Метателя ножей" и сходит с ума уже целую неделю, - снисходительно пояснил Понька. Судя по довольному лицу, он был восхищен успехами брата. - Мы все попробовали - бесполезно. Только у него получается.
       Глеб все вертел в руках необычный нож. Его поразил как раз не материал, а мастерство и точность, с какими было сделано оружие. Лезвие клинка было сведено очень симметрично, наподобие кинжального, и несмотря на то, что при изготовлении его использовался только наждак, чистота отделки поражала.
       Выдернув два остальных кинжала, Глеб убедился, что они похожи друг на друга как братья-близнецы и так же одинаково не лишены некоторого изящества.
       - Как ты здорово их сделал! Тебя кто учил? - спросил Глеб.
       - Никто. Сам форму придумал. Материал только хрупкий, часто ломается, - сказал не слишком словоохотливый Чира, забирая свои ножи.
       - У него же отец художник, - подал голос Зубатик.
       - В самом деле? - удивился Глеб. Признаться, он плохо знал своих беспризорных подельщиков.
       - Да, - признался и Понька, - отец наш член Союза художников, у него и выставки были, и премии.
       - А как же вы?.. - Глеб не закончил предложение, но все его поняли.
       - Да это после смерти матери, - нехотя отозвался Понька. - Отец пить начал сильно. Сначала все холсты продал, потом мебель. Квартиру обменял. Последнее время все в мастерской жил, но уже ничего не писал.
       - Ясно, - кивнул головой Глеб. Он еще раз посмотрел на нож, а потом спросил Чиру. - А ты с еще более дальнего расстояния сможешь попасть?
       - Наверное, - пожал плечами тот. - Здесь метров десять, не больше.
       - Пошли попробуем на улице, - предложил Глеб.
       Всей толпой они вывалились из здания, прихватив с собой и мишень. Поставив доску у двери, Чира начал метать ножи, постепенно увеличивая расстояние. И с пятнадцати, и с двадцати метров получалось у него здорово. Но дальше меткость начала падать.
       В самый разгар этих упражнений Маркел вдруг приглушенно бросил: - Атас!
       Чира, изготовившийся к броску, тут же завел руку с ножом себе за спину. Из-за угла дома показался человек, ведущий велосипед. Судя по корзинке с грибами, он возвращался из леса. Грибник был явно пенсионного возраста, но еще крепкий, кряжистый, с седой головой и внимательным взглядом выцветших голубых глаз. Сначала он глянул на застывшую в немой сцене толпу парней, затем на открытую дверь "конторы", машину Глеба рядом с ней. Хуже всего было то, что в деревяшке с полустертым силуэтом человека торчал уже один из ножей Чиры.
       - Здорово, хлопцы, - с чуточку наигранной веселостью поздоровался грибник, а потом спросил. - Это вы тут, значит, живете?
       - Тут никто не живет, - за всех ответил Глеб, - здесь сейчас склад.
       - Да ладно уж, - засмеялся пенсионер. - Я как за грибами поутру ни еду, так всегда свет в окнах сквозь щели сочится, да и музыка иногда слышна.
      
       Потом он более пристально глянул на машину Глеба.
       - А это ведь машина Москвина?
       - Да, я его сын, - не слишко охотно подтвердил Глеб.
       - Работал я под руководством вашего батеньки, мастером у него был. Ну ладно, передайте привет Владимиру Николаевичу, скажите от Макарова.
       Грибник приподнял велосипед, прокрутил педали в более удобное положение, готовясь запрыгнуть в седло, а Глеб лихорадочно думал о том, что ему теперь делать. Очень ему не понравился этот грибник, его внимательный, цепкий взгляд. И он был прав. Последние пять лет Макаров действительно работал в газовом хозяйстве у Владимира Москвина, но до этого 25 лет добросовестно оттрубил в милиции участковым и ушел на пенсию в звании капитана. Вспрыгнув в седло и нажав на педали, он уже решал, куда обратится с вопросом об этой странной компании в заброшенной конторе, к Москвину, или сразу в органы.
       "Если отец узнает, что я вместо склада устроил тут настоящую малину, то будет большой скандал", - промелькнуло в голове у Глеба, и эта мысль решила все. Стрелять было опасно, рядом, за бугром проходило шоссе, могли услышать.
       - Чира, давай! - крикнул Глеб, указывая рукой на удаляющегося грибника.
       Тот успел отъехать метров на пятнадцать, и Чира бросил нож так, словно перед ним была все та же доска с силуэтом, а не живой человек. Нож ударил в самую середину согнувшейся спины старика. Удар был настолько силен, что когда подбежавшие пацаны перевернули тело лицом вверх, Мазуров был уже мертв. Тяжелое лезвие, попав между позвонками, перебило спинной мозг.
       Глеб огляделся по сторонам. Не похоже было, что имелись свидетели происшедшего. Сюда редко кто забредал, удивительно было, что и этот грибник не пожалел ног и, как оказалось, жизни, чтобы удовлетворить свое любопытство.
       - Оттащите его в кусты, а потом закопаем, - велел Глеб. - Велосипед в дом.
       Через час только подсыхающая земля указывала место захоронения любопытного грибника, да и ту Моня засыпал желтоватой пылью. Как раз в это время подъехали на мотоцикле Баллон и Дема.
       - О, вовремя, - приветствовал их Глеб.
       - Что вовремя? - спросил Дема, удивленно разглядывая, как Моня и Зубатик ровняют с землей могилу.
       - Как раз на поминки поспели, к компоту, - пошутил Понька и сам засмеялся, довольный своей остротой.
       - Пошли наверх, разговор есть, - позвал всех Глеб. Уже на лестнице он рассказал о случившемся своим городским друзьям. Даже на невозмутимого Баллона это произвело впечатление.
       - Нихрена себе! - пробормотал он.
       Выключив по ходу бестолково балабонящий телевизор, горевший у интернатовцев день и ночь, Глеб уселся на стол, сдвинув в сторону кухонную утварь, и поставил ноги на скамейку. Баллон привез с собой целую сумку пива и теперь прихлебывал его, разглядывая собравшихся в комнате. Зубатик, как всегда, дрался с Сусликом. Понька, обняв брата за плечи, что-то говорил ему на ухо, а тот чуть улыбался. По нему не было заметно, что его как-то взволновало убийство грибника. Братья внешне были очень разными. Понька и старше на полтора года, и шире в плечах, круглолицый, курносый, как говорили - весь в отца. Чира же пошел в мать, невысокий, гибкий как лоза, с тонкими чертами лица, с большими темными глазами. Дружба братьев носила прямо-таки мистический характер. Они не расставались никогда. Еще в классе восьмом Понька остался на второй год только лишь для того, чтобы сидеть за одной партой с Чирой. Никто из интернатовцев не мог припомнить, чтобы братья ссорились. И не дай боже, чтобы кто-то со стороны обидел или даже просто косо глянул бы на одного из братьев. Ярость обоих была невероятной.
       Наконец все успокоились и уставились на Москвина, ожидая, что он им такого скажет.
       - Вечером надо получше заделать окна, - Глеб начал совсем не о том, о чем хотел сказать. С удивлением поняв, что волнуется, он усилием воли пересилил внутреннюю дрожь. - Впрочем, это все потом. Самое главное, мужики, что дела у нас хреновые. Охрана станции и терминала усилена, они купили еще собак. Дема, покажи-ка...
       Дема молча поднял забинтованную кисть руки.
       - Это он вчера попробовал просто проехаться на байке в том районе ночью, - пояснил Глеб. - Что делать будем?
       Все молчали. Они уже привыкли, что за всех думает Глеб. Переждав немного и снова оглядев компанию, Москвин продолжил свою речь: - У нас есть одна мысль.
       Он невольно оглянулся на Дему и Баллона, сидевших рядом на кровати Маркела.
       - Если сумеем провернуть это дело, то огребем как минимум пол-лимона баксов.
       Все потихоньку переглянулись.
       - Ну не тяни, рассказывай, - поторопил Маркел.
       Глеб вытащил из кармана какую-то бумажку и показал ее всем.
       - Как известно, у нас в городе офшорная зона. Это список магазинов, фирм, разных представительств, расположенных в нашем городе. Восемьдесят шесть названий. Если с каждой из них содрать хотя бы по десять тысяч баксов, сколько будет?
       Интернатовцы молчали, хотя каждый уже произвел в уме простейший расчет.
       - Как же, разбегутся они делиться зелененькими, - ухмыльнулся Маркел.
       - Верно, так с них и сто рублей не стрясешь, - согласился Глеб. - Надо их запугать.
       - Запугать?
       - Да.
       - Но у них охрана... - начал Летяга, однажды сильно избитый дубинками местных "секьюрити" на базаре.
       - Ну охрана, ну и что? Мы же всех мочить не собираемся. Парочку пристрелим, остальные все отдадут. А начнем мы с Нечая. Первым делом уберем его, Рыдю и как можно больше районных "бригадиров". Затем пройдемся по этим адресам, по телефонам, - Глеб поднял свою бумажку. - Кто не будет платить, пожалеет.
       Все молчали. Глаза горели лишь у Суслика.
       - Эх, постреляем! - простонал он от предвкушения.
       - Опасно, - наконец высказался Маркел.
       - Конечно, - согласился Глеб, - зато какой куш. Мы можем рвануть из этого вшивого городка куда угодно, хоть в столицу, хоть на запад, хоть в Америку.
       - А я хочу к морю, - неожиданно заявил Летяга. - Мне было пять лет, когда меня мать возила, но я все помню.
       - С такими бабками можно рвануть к любому морю, хоть к Черному, хоть к Красному, - заверил его Глеб.
       И сразу все зашумели, загалдели. Суслик возбужденно прыгал на койке, как на батуте, подлетая под самый потолок. Задумчивым оставался лишь один Маркел. Глеб стал опасаться, что тот выскажется против его плана и поэтому спросил прямо:
       - Ну, а ты что молчишь, Маркел? Ты за или против?
       Тот помолчал еще немного, потом поднял на Глеба свои цыганские глаза.
       - А что, разве у нас есть выбор? Мы никому не нужны в этом мире, значит будем жить так, как решим. Что нужно делать?
       Глеб облегченно вздохнул. Все прошло даже лучше, чем он ожидал.
       - Самое главное - оружие. Тут есть несколько идей. Для начала нам нужен автомат. Стоят они дорого, но есть одна идея...
      
       Глава 29.
       Сержант Зубов надев бушлат, сентябрьские ночи уже холодили вовсю, несмотря на ласковое дневное тепло бабьего лета, вышел на улицу, закурил и окинул придирчивым взглядом расплывшегося в улыбке рядового Садыкова.
       - Стоишь, хитрый татарин?
       Рафик сверкнул белыми крупными зубами и, взяв под козырек, бодро ответил:- Так точно, товарищ сержант.
       - Ну-ну. Смотри мне, - пригрозил непонятно зачем и почему сержант, передернул плечами и, застегиваясь на ходу, скрылся за углом караулки.
       Садыков переждал еще минуты две, затем глянул на часы и, улыбнувшись, отошел в сторону большого пожарного ящика с песком. Пятнадцать минут отдыха ему было гарантировано. Именно столько времени уходило на один круг разводящего вокруг склада. Прислонив автомат к ящику, Рафик уселся рядом, поводил уставшими плечами и, с наслаждением прислушиваясь, как гудят нашедшие наконец покой ноги, закурил. Он уже докуривал свою "Приму", когда из окружающей его темноты раздался странный звук, словно шелест крыльев быстро летящей птицы. И пронзительная боль, резанувшая сердце, оставила ему сил только на то, чтобы коротко простонать.
       Сержант завернул за угол и от удивления даже вытаращил глаза. Садыков явно спал на пожарном ящике, откинув назад голову и прислонившись спиной к стене.
       - Нет, ты совсем оборзел, татарин! - рявкнул сержант.
       Но "хитрый татарин", вопреки ожиданиям, остался сидеть, не вскочил, не вздрогнул, даже не пошевелился.
      
       Не понимая в чем дело, Зубов сильно толкнул его в плечо, и тело часового расслабленным ватным мешком завалилось набок, затем перекувыркнувшись, упало на землю. Лишь когда сержант склонился, то увидел тонкую, продолговатую ручка ножа, торчавшую в груди часового. Зубова прошиб холодный пот. Плашмя упав на землю, он лихорадочными движениями испуганной ящерицы прополз оставшиеся до двери три метра и, ввалившись в караулку, заорал что-то непотребное, всполошив отдыхающих солдат. Потом схватил свой автомат, трясущимися руками передернул затвор и, выскочив наружу, принялся отчаянно палить длинными очередями в окружающую темноту. При этом Зубов попутно разнес в щепки деревянный грибок и остановился только когда в магазине "Калашникова" иссякли патроны.
      
       Глава 29.
       Чира подогнал велосипед впритирку к крыльцу, но не смог удержать равновесие. Проклятая сумка с автоматом, болтавшаяся на шее, перевесила, и велосипед с грохотом завалился набок. Падение оказалось неудачным, Понька, и до этого едва державшийся на багажнике, вскрикнул от боли и потерял сознание. Чира же настолько выдохся за время долгой поездки, что не стал вставать, а так и лежал на бетоне, тяжело дыша и прислушиваясь к тому, как внутри здания грохочет железная лестница под ногами бегущих людей. Наконец железная дверь со скрежетом распахнулась, и на крыльцо вывалила вся толпа.
       - Ты что, Чира? - встревоженно спросил Глеб, склоняясь над пареньком.
       Уже чуть рассвело, но еще не настолько, чтобы можно было разглядеть все детали.
       - Я то ничего, - ответил Чира, облизывая пересохшие губы. - Понька ранен. Уж отъезжали, когда солдаты стрелять стали. Едва его довез.
      
       - А автомат? Удалось?
       - Вон, в сумке, - Чира кивнул на свою ношу.
       Глеб подхватил сумку и показал рукой на раненого:- Берите его на руки и несите наверх.
       Двое подхватили под руки безжизненное тело Поньки, тот сразу очнулся, вскрикнул, но его уже тащили вверх по крутой железной лестнице, и он снова потерял сознание. Наверху Глеб первым делом осмотрел рану Поньки. Все оказалось не так страшно, как ему показалось на первый взгляд. Пуля прошла по касательной, вырвав кусок мяса на левом бедре. С виду рана казалась внушительной, но, отметив цвет крови и интенсивность ее выделения, Москвин понял, что ни артерию, ни вену шальной свинец не задел. Глеб в армии прошел курсы санинструктора. Теперь этот опыт ему пригодился.
       - Может, перетянуть жгутом? - спросил его Баллон, рослый, широкоплечий парень, разглядывая через плечо Москвина окровавленную ногу парня.
       - Не надо, Баллон, принеси лучше из машины аптечку, - попросил Глеб.
       Пока парень ходил вниз, Понька пришел в себя, открыл глаза и застонал.
      
      
       - Что, больно? - спросил Чира, встревоженно склоняясь над ним.
       - Да, очень. Горит... - еле выдавил тот. Лоб его покрылся испариной.
       - Набейте-ка ему "косячок", - велел Глеб.
       Папироса с анашой помогла, но когда Глеб начал обрабатывать рану, Понька просто взвыл от боли.
       - Баллон, - подумав, обратился к здоровяку Глеб, - ты говорил, что твоя сегодня на дежурстве?
       - Да, в ночь, - подтвердил тот.
      
       Его подружка Ленка работала медсестрой в больнице.
       - Возьми мою машину, съезди к ней, попроси что-нибудь обезболивающее в ампулах. Парадантол или хотя бы но-шпу с анальгином. Шприц не забудь.
       - Хорошо, - ответил Баллон и ушел.
       - Его бы самого отвезти в больницу, - предложил Маркел, наблюдавший за процедурой перевязки.
       - Точно. Может, отвезем? - поддержал его Чира. Он сидел у изголовья, вытирая со лба брата полотенцем пот.
       - С ума, что ли, сошли?! - огрызнулся Глеб. - Куда его везти? Стреляная рана бедра! Это лучше сразу в ментовку. Да и рана не очень опасна, вот только крови он много потерял. Но это ничего. Сейчас Баллон привезет что-нибудь, болевой шок собьем, и все будет в порядке.
       - В ментовку сразу его не повезут, - возразил Маркел. - А чуть рана подживет, мы его из больницы выкрадем.
       - Дурак! - снова окрысился Глеб. - Все знают, что вы одна кодла, сразу повяжут.
       Затем он посмотрел на автомат, переходивший у интернатовцев из рук в руки.
       - Ну, что ж, оружие у нас есть. Теперь нужно только достать патроны.
       Но именно на патронах Глеб чуть не сгорел. Случайно он узнал, что этим товаром приторговывает Алик Абаев, полный казах лет тридцати пяти, невысокий, улыбчивый. Жил он в Волжске уже лет десять, держал два ларька и небольшой магазинчик рядом с рынком. Глеб частенько привозил ему дешевый шоколад из соседней области. Вернувшись из очередной поездки, Глеб заметил машину Алика рядом с одним из его киосков и решил сразу покончить с двумя делами - выгрузить шоколад и поговорить о патронах.
       Остановив машину рядом с "Опелем" казаха, Глеб вылез и, закрыв свою "восьмерку", подошел к двери киоска. Уже вечерело, и когда Глеб постучал в дверь киоска, мужской голос спросил несколько даже испуганно, как это показалось гостю:- Кто?
       - Алик, это я, Москвин.
       - А, Глеб, сейчас.
       Он открыл замок, и Глеб, поздоровавшись за руку с казахом, сразу спросил: - Шоколад возьмешь?
       - Такой же, как в прошлый раз? Конечно, давай.
       Глеб перетаскал коробки, затем вошел вовнутрь, они подсчитали товар, часть денег Алик вручил сразу, а часть пообещал отдать завтра.
       - Сейчас просто нет с собой, - оправдывался он.
      
       - Ладно-ладно, - согласился Москвин, а потом, чуть понизив голос, спросил. - Слушай, Алик, я слышал, ты "маслятками" приторговываешь?
       Казах сразу оглянулся на дверь в перегородке киоска, где видна была только часть ноги молоденькой продавщицы, слушавшей от скуки какую-то молодежную радиостанцию. Толчком ноги Абаев закрыл дверь и обернулся к Глебу: - Могу вообще-то достать, а что? Тебе надо?
       - Да, интересовался один парень в Казани. У вас там, говорит, военные заводы, нет ли чего для продажи. Братва интересуется.
       - Что им надо?
       - К "ТТ", "Макарову" и автоматные.
       - И сколько? - продолжал расспрашивать казах.
       - Ну, - Глеб задумался, - штук по двести к пистолетам и четыреста автоматных.
      
       - Ого! - Алик крутанул головой, затем улыбнулся, блеснув белыми мелкими зубами. - Много. Но сделаем. Через недельку достану.
       Они быстро договорились о цене, Глеб уже вышел за дверь и сел в машину, когда вспомнил, что у него кончились сигареты. Похлопав себя по карманам и окончательно убедившись в этом, он вернулся обратно к киоску. Потянув на себя дверь, он обнаружил, что она не заперта. Казах сосредоточенно писал что-то в небольшой блокнот, пристроившись на крохотном откидном столике. Подняв глаза и увидев перед собой посетителя, Алик как-то смешался, быстро захлопнул блокнот и спросил: - Забыл что, Глебушка?
       - Да, сигареты кончились. Дай-ка мне пачку "Ротманса" в счет тех денег, что мне должен.
       - Сейчас, - кивнул Абаев и скрылся в другом отсеке киоска.
       Блокнот остался на столе. Глеб откинул пальцем листы до вложенной вместо закладки авторучки и в слабом свете одной-единственной лампочки прочитал написанную корявым почерком казаха свою фамилию, номер машины, и подробный перечень его оружейного заказа.
       Глеба будто обдало кипятком. Он захлопнул блокнот, но, видно, взгляд, которым он встретил казаха, рассказал тому все. Алик попятился назад, но Глеб, схватив его за руку, дернул к себе и захлопнул дверь. Обернувшись к вжавшемуся в угол Абаеву, он спросил голосом, вибрировавшим от гнева: - Кому ты это писал? Нечаю? Или ментам? Ну, говори!
       Тот молчал. Тогда Глеб прижал его к стенке и, надавив локтем на горло, еще раз спросил: - Кому писал, спрашиваю?!
       Алик несколько секунд пытался вырваться, двумя руками пробовал отжать локоть Глеба, но тот был на голову его выше и гораздо сильней и тренированней. В былые времена Глеб не меньше часа отдавал железным утехам в оборудованном в собственной спальне спортзале. Он давно уже не прикасался к гирям и гантелям, но сила еще осталась. Казах захрипел, как-то мелко засучил ногами, и Глеб ослабил хватку, но не отпустил до конца.
       - Ну, говори?
       Некоторое время Алик глотал воздух, как вытащенный на берег карась, наконец с трудом просипел: - Нечаю...
       - Зачем?! - встряхнул казаха Глеб.
       - Он хорошо платит за такую информацию, - признался Алик. На лбу у него выступили крупные капли пота, лицо побагровело.
       В душе Глеба полыхнуло бешенство. Заложить его первому врагу, именно тому, против кого он хочет обратить весь этот боезапас! Нечай же вычислит его потом за пять минут!
      
       Не сознавая, что делает, Глеб давил на горло Абаева до тех пор, пока тело его не обмякло. Глядя в выпученные глаза Алика, его перекошенное смертельной мукой лицо, парень наконец осознал, что он сделал, и, отпустив локоть, отступил на шаг назад. Тело казаха мешком сползло по стене, а Глеб оглянулся на закрытую дверь в другое отделение. Оттуда по-прежнему доносилась музыка.
       Вытерев со лба пот, Москвин огляделся по сторонам, спрятал в карман злополучный блокнот, подобрал с пола растоптанную пачку "Ротманс", сунул в другой карман. Руки его дрожали. Можно было уходить, но оставалась продавщица. Она ничего не видела, но на следствии девчонка непременно вспомнит, что последним к ним приезжал именно Глеб Москвин. Все обдумав, Глеб пристроил труп казаха так, словно тот просто сидит в уголке, даже правую руку сунул в разрез рубашки. После этого он взял из одной из коробок тяжелую бутылку фальшивого "Наполеона", и, обернул трясущимися пальцами ее горлышко носовым платком. Приоткрыв дверь, он позвал: - Наташа!
       - Что? - спросила продавщица, появляясь в дверях. Девица была молодая, но уже достаточно полная, в полном соответствии со вкусами покойного хозяина.
       - Алику плохо, - Глеб кивнул головой на скукожившееся в уголке тело, и когда продавщица, вскрикнув, склонилась над ним, Глеб с размаху со всей сылы ударил ее по затылку, как раз по завитку коротко стриженных русых волос. Он даже почувствовал, как проламываются тонкие кости черепа, и, отпрыгнув назад, несколько минут приходил в себя. Тело его била дрожь, перед глазами плыла какая-то пелена. Приказывая убивать и видя, как это делают другие, Глеб никогда не думал, что так трудно будет убить самому.
       Отдышавшись и вытерев со лба пот, он посмотрел на два лежащих в углу тела, потом на бутылку в своей руке. Хотел было поставить ее на место, в тот же ящик, но увидел, что к темному стеклу прилипли несколько волосков, к тому же на пол капала кровь. Глеб принялся искать, чем бы ее вытереть. Зачем это ему было надо, он не понимал, до сих пор пребывая в некоторой прострации. Ничего не найдя, он прошел в торговую половину киоска. Здесь по-прежнему надрывался небольшой приемник, выплескивая из своих динамиков вопли ошалевших от наркотиков негров. Найдя платок продавщицы, Глеб стер кровь с бутылки, и вернул ее на свое место.
       С неделю ему было еще не по себе, один раз даже приснилось все заново, словно в кинотеатре повторного фильма, лишь самая концовка, как в рапидной съемке: затылок продавщицы и медленно опускающаяся на него темная бутылка. Но потом все как-то забылось, и он уже не вспоминал о глупом этом случае.
      
      
      
       Глава 30.
       И вот теперь, спустя полтора месяца, оружие у них имелось. Кроме того, первого пистолета, Глеб купил еще два "ТТ" чехословацкого производства. Уже в городе добыли еще два "Макарова". Делалось это просто. К возвращавшемуся домой милиционеру подходил Суслик и жалобным голосом спрашивал:- Дяденька милиционер, сколько время?
       Пока служивый смотрел на часы, сзади подкрадывался Понька и бил его по голове тяжелым обрезком трубы, после чего забирал из кабуры пистолет.
       Последнее время интернатовцы не сидели без дела. Получив патроны, через день ездили в карьер, из предосторожности оставляя наверху двоих. Двое из семерых, Зубатик и Моня, занимались слежкой. Их интересовали районные "бригадиры", номера их машин, адреса квартир и домов, где их можно было взять голыми руками, внезапно.
       Маркелу же досталась самая забавная роль. Одевшись почище, он целыми днями ходил по офисам и конторам, предлагая купить у него наборы авторучек якобы паркеровского производства по смехотворной цене. Большинство деловых над ними просто смеялись. Чуть больше внимания он удостаивался у служащих женского пола - все-таки красивый мальчик. За две недели подобной коммерции он продал всего шесть авторучек, зато точно знал, в какой комнате сидит глава фирмы, а в какой секретарь, есть ли охрана и существует ли на телефонах автоматическая система определителя номера.
       У Баллона с Демой была своя задача. За месяц они угнали из областного центра четыре мотоцикла. Чтобы сильно не светиться, разным иномаркам предпочли почти родную "Яву" да "Иж-Спорт". Для дела нужны были три мотоцикла, никто из интернатовцев до этого в седле не сидел, но один взяли про запас.
       И Баллон, и Дема прошли через местный мотоклуб. Если Баллон, утешив юношеский жар к мотоциклу, поостыл, предпочитая все же более надежные автомобили, то Дема даже получил звание кандидата в мастера и устроился на полставки в мотоклуб инструктором. Со временем в его распоряжении оказался старый гараж мотоклуба - бывшее здание кочегарки с оставшейся в наследство большой квадратной трубой из красного кирпича. Когда-то здесь размещался весь клуб, но потом для него построили большое здание, а это использовали как склад для списанных мотоциклов, более или менее годных еще на запчасти. Весь этот хлам хранился в одном из боксов, а в другом Дема пристроил краденые мотоциклы. Больше всего времени заняла как раз доводка техники. Парни перебирали двигатели, форсировали их, перекрашивали машины в синий цвет и заготавливали новые номера.
       Наконец оба пришли и доложили Глебу: "Все готово".
       На следующий день вечером они все втроем подъехали к конторе. Еще внизу Глеб учуял кисловатый запах не то уксуса, не то ацетона. Чира колдовал над плиткой, вываривая брату очередную "дозу". Рана у Поньки почти зажила, но случилось непоправимое - он плотно сел на иглу. Глеб, очевидно, с самого начала переборщил с дозировкой, и теперь Поньке приходилось колоть "ханку" три раза в сутки. Сейчас Понька спал и, глянув на него, Глеб с беспокойством отметил, насколько парень сдал за месяц. Глаза ввалились, кожа туго обтягивала заострившиеся скулы. А ведь он был среди интернатовцев самым сильным. Москвин в свое время очень рассчитывал на его силу и невозмутимость.
      
       "Надо с ним что-то делать", - подумал Глеб, отходя от кровати Поньки и оглядывая остальных. Летяга, позевывая, смотрел очередной боевик с Чаком Норрисом. Суслик нянчил в руках свой "ТТ". Случайно он уже однажды пальнул в потолок. Маркел его от души отпинал, пацаны в комнате изрядно сдрейфили, а Глеб отобрал патроны у всех без исключения.
      
       Зубатик забавлялся с двумя котятами, которых он подобрал две недели назад на одной из дач совсем маленькими. Они только открыли глаза и еще не умели пить молоко. С неожиданным для этого жестокого парня рвением он, невзирая на насмешки друзей, начал кормить их из соски, ежедневно таскаясь в город ради того, чтобы купить молока. Теперь котята подросли и гонялись друг за другом по всей комнате, доставляя немало удовольствия обитателям "конторы". Но спали они неизменно на кровати хозяина, обкладывая Зубатика с обеих сторон.
       Моня дремал. В последнее время он как-то осунулся, стал замкнутым и молчаливым. - А где Маркел? - удивился Глеб.
       - К Рыжей своей побежал, - с ухмылкой ответил Суслик.
       Глеб выругался. Его давно уже волновал этот роман интернатовца с нахальной рыжей девчонкой из города. Больше всего он боялся, что Маркел проболтается про свое местожительство и тем более про планы всей компании. Тот, правда, божился, что молчит как рыба, но и рыба заговорит, если ее хорошо поджарить.
       Некоторое время Глеб раздумывал - отложить разговор до прихода вожака интернатовцев или начать без него, но тут снизу заскрипела входная дверь, зазвенели под легкими шагами ступеньки лестницы, и в комнате появился Маркел.
       - Ты чего это так рано? - удивился Зубатик.
      
       - А, Ларкины предки нагрянули, - нехотя пояснил тот, раздеваясь и заваливаясь на свою кровать.
       - Ага, накрыли с поличным, - Зубатик засмеялся, а за ним и все остальные.
       - Заткнись, - буркнул, поморщившись, Маркел.
       - Хорош базарить! - оборвал их перепалку Глеб. - Я не за этим сюда приехал. Будите Моню, разговор есть.
      
      
       Растолкали еврейчика, тот долго сонными припухшими глазами разглядывал всю компанию, плохо понимая, что происходит.
       Глеб осмотрел свою банду. Красавчик Маркел, сморщенный уродец Зубастик, с действительно торчащими вперед зубами, спокойный, черноглазый Летяга, самый добрый из этой семерки. Чира, как всегда сидящий рядом с лежащим братом, нетерпеливо полдарыгивающий Суслик. Его друзья, Баллон и Дема, стояли за его спиной. В чем-то они были антиподами. Рослый, широкоплечий Баллон, кареглазый и темноволосый, с внушительной квадратной челюстью, смотрелся контрастно по сравнению с Демой: худощавым, стройным блондином, к тому же голубоглазым, с утонченно-выразительным лицом. Нежная кожа чуть тронутых загаром щек блондина еще не знала лезвия бритвы, хотя все трое были погодками.
       Убедившись, что все, кроме Поньки, внимают только ему, Глеб, по своему обыкновению, взгромоздился задницей на стол и заявил: - У нас все готово: техника, оружие. Сегодня днем я разослал по всем намеченным адресам наши требования. Вот, слушайте: "Если вы хотите жить в Волжске спокойно, не опасаясь за свою жизнь, то заплатите налог в нашу пользу. К среде приготовьте десять тысяч долларов для передачи посреднику". И подпись: "Черные волки".
      
       - Здорово, черные волки! - восхитился Суслик.
       - И ты думаешь, они сразу кинутся собирать деньги? - снова спросил сомневающийся Маркел.
       - Конечно, нет. Вот поэтому завтра сделаем так...
       План действий они обсуждали до двух часов ночи. А когда городские ушли, пошли совсем другие разговоры. Невольно начал его Чира. Сделав очередной укол своему брату, он сказал: - Получу свои деньги, буду его лечить.
       - А разве это возможно? - удивился Зубатик.
       - Да, я от одной торговки на базаре слышал. Она соседке рассказывала. Есть такая больница, там всю кровь через какой-то фильтр прогоняют и дурь уходит. Только стоит все это очень дорого.
       Интернатовцы немного помолчали, хоть свет уже не горел, но каждый не только по голосу, но и по дыханию знал, кто из его соседей еще не спит.
       - Суслик, а ты что будешь делать, когда разбогатеешь? - спросил неугомонный Зубатик у соседа. По привычке он ткнул его пальцем в бок, на что тут же получил удар по ноге. Но на вопрос малыш все-таки ответил:
       - А я в Африку уеду, куплю самое большое ружье и буду охотиться на львов. Или на слонов.
       - Да ты его не поднимешь, это ружье, - засмеялся Маркел.
       - А я перед этим найду такую больницу, чтобы стать как все. Мне наша медсестра говорила, в интернате, что есть такие на Западе.
       - Это Матвеевна-то наша? Соврала поди, а ты и веришь, - съязвил Зубатик и тут же получил от Суслика удар подушкой по голове. Зарождающуюся драку оборвал Маркел.
       - А ты сам-то что будешь делать с деньгами, Зубатик? - спросил он.
       - Не знаю. По стране поезжу, Москву, Питер посмотреть охота, там красиво, говорят. Хорошо бы за границу съездить, в Штаты. В самом деле у них там так обалденно, как в кино, или врут?
       - Да врут, - убежденно сказал Маркел. - Про нас тоже вон какие сказки снимают, а на самом деле все по уши в дерьме.
       Он вздохнул и спросил соседа:- Ну а ты, Летяга, куда, к морю?
       - Да. Там хорошо. Сейчас там еще тепло. Я каждый раз в новостях погоду в Крыму слушаю. Знаешь, как это время у них называется? Бархатный сезон. А знаешь, какой у моря запах? Как у йода, я когда ногу сломал и меня перевязывали, сразу все вспомнил: море, цветную гальку, шум волн.
       Он замолчал, и никто не решился спросить у него еще что-то или усомниться в сказанных им словах.
       - Моня, а ты что делать будешь? - спросил уже Летяга.
       - Попробую найти родственников, - из своего угла глухо отозвался тот. - Отец говорил, что его брат еще лет десять назад уехал в Израиль.
       - А дед что же, адреса не знал?
       - Он у нас идейный был, коммунист, фронтовик. Сына своего старшего, после того как тот уехал, проклял. Тот письма еще слал первое время, а дед рвал их не читая.
       - Вот сволочь! - эмоционально прокомментировал Суслик. - Другим жить не дал и сам загнулся. Маркел, а сам-то ты куда двинешься?
       - Не знаю. Я вообще из этого города уезжать не хочу.
      
      
       Суслик и Чира, не сговариваясь, даже привстали с постелей.
       - Ты что, дурак?! - спросил Чира. - На фиг он тебе нужен, этот вшивый город?
       - Это его Ларка приворожила, - засмеялся Зубатик. - Он теперь от нее никуда.
       - Дурак ты, Зубы, дал бы тебе по хлебалу, да вставать неохота, - лениво процедил Маркел и, зевнув, повернулся на другой бок. - Спите, завтра вставать рано.
       Лара и в самом деле крепко приковала его к себе. Все вечера он пропадал у этой рышеволосой, разбитной девчонки. А еще Маркел стал своим в городе. Он уже участвовал в двух массовых драках за центровых, и на пару с местным авторитетом Башкой выходил забойщиком. Проявил себя при этом он просто здорово, его уважали новые друзья и боялись враги. Вот поэтому Маркелу уже не хотелось ни в какие теплые края. Здесь были его друзья и жила его подруга - что еще надо для счастья?
      
       Глава 31.
      
      
       Этот осенний день мало чем отличался от десятков других. С утра зарядил мелкий противный дождь, серые тучи висели над головой так низко, что казалось, еще немного и они спустятся на землю, упрятав город в свою мокрую серую вату.
       Но, как обычно, Геннадий Нечаев неторопливо совершал объезд своих владений. Он уже побывал на рынке, заехал в контору и переговорил с главбухом Шишкиным. Последним пунктом его поездки должен был стать бар "Ямайка", любимое место отдыха крутых ребят. Отделали эту бывшую пельменную по всем законам пиратской романтики: с "веселым Роджером" над входом, с грубо отделанной громоздкой мебелью и скелетом, сидящим в углу на сундуке с золотом и со старинным пистолетом в костлявой руке. Стены и потолок заведения были выложены грубыми булыжниками, создающими полную иллюзию, что посетители пришли в пещеру. Вот один из таких булыжников и выпал вчера ночью с потолка, изрядно напугав публику, особенно женскую ее часть. Теперь надо было решать, закрывать бар на ремонт или это просто досадная случайность.
       Все утро Нечай с усмешкой посматривал на сидевшего за рулем джипа своего "адъютанта" Рыдю. Кожа лица, и без того красноватого цвета, теперь была ближе к багровому оттенку, а белый язык постоянно облизывал пересохшие губы. Наконец Нечай сжалился и сказал своему "адъютанту": - Ладно, я вижу, до "Ямайки" ты не дотянешь, того и гляди загнешься в дороге, что я с тобой делать-то буду? Заверни к "Колосу", хлебнем пивка.
       Рыдя благодарно кивнул и свернул к киоску, торгуюшему разливным пивом. Нечай взял себе кружечку "Жигулевского". Жажда его не мучила, просто интересовался, не стали ли продавцы сейчас, спустя два месяца после открытия, разбавлять пиво водой. На его удивление пиво оказалось превосходным. Рядом Рыдя поглощал вторую кружку, ухая после каждого затянувшегося глотка как лесной филин. Хотя он и был за рулем, Нечай не стал ограничивать его в потреблении пива. Машину Рыдя водил безупречно в любом состоянии, а останавливать его "Джип-Чероки" с номером "О600ОО" в Волжске не решился бы ни один гаишник.
      
       Прикончив третью кружку, Рыдя глянул на хозяина повеселевшими глазами, смешно потер свой короткий сломанный нос. Кровь уже отлила от его лица, и Нечай засмеялся:- Ну теперь я вижу, на поминки расходов не будет.
       Отставив в сторону свою недопитую кружку, на которую сразу положил глаз местный бомж, Нечай подошел к машине. Оба, не сговариваясь, закурили. Как раз в это время мимо них проехал точно такой же, как у них, джип черно-серого комбинированного цвета с тонированными стеклами. Больше того - и номера у них были одинаковые. Единственным отличием, был номер региона. Все одна цифра разницы.
       - О, родной братишка нашему, - добродушно заметил Рыдя, кивая вслед проехавшей машине. Они докурили сигареты и только после этого тронулись с места.
       Вот так пятиминутная задержка Нечая у "Колоса" во многом изменила течение событий и для многих стала просто роковой.
      
      
       Саратовский предприниматель Рафик Кртян не первый раз приезжал на местный рынок за товаром. Жена Рафика Наташа сидела рядом с мужем и, глядя в круглое зеркальце, все поправляла свою новую прическу. Вчера она остригла свои русалочьи волосы и завилась, но еще не привыкла к новому облику.
       - Да хорошо тебе, хорошо, - улыбнулся Рафик.
      
       - Ты думаешь? - задумчиво спросила она, откладывая в сторону зеркало. - А я все никак не привыкну.
       Глянув вперед вдоль улицы, по которой ехала машина, Наташа неожиданно вскрикнула: - Слушай, вон флаг видишь? Ну, с черепом и костями? Это тот самый бар, про который Нелька рассказывала. Давай заедем, хоть посмотрим.
       Рафик оглянулся по сторонам и, пропустив спешившую "газель", свернул в сторону стоянки рядом с баром. Не ожидая опасности, он не обратил внимания на то, что уже два квартала за ним ехал мотоцикл с двумя седоками в черных кожаных куртках и больших синих шлемах, хорошо скрывающих лица парней. Остановив машину, Рафик откинул в сторону привязной ремень, но открыть дверцу не успел. Задний из мотоциклистов вытащил из сумки автомат и, передернув затвор, с ходу открыл огонь. Густая очередь искромсала левую дверцу машины и разнесла вдребезги тонированное стекло.
       Закончив стрелять, автоматчик соскочил с седла и, подбежав к джипу, рванул на себя дверцу машины. К его ногам вывалился окровавленный труп армянина. Чира, а это был он, в горячке даже не понял, что этот черноволосый мужик совсем не похож на сивого Рыдю. Он вскинул автомат и замер. На него расширенными зрачками глядела очень красивая женщина. Из ранки чуть пониже шеи толчками пульсировала кровь, но голова в ореоле золотистых волос по-прежнему была прекрасна. Полуоткрытым ртом она делала какие-то короткие вздохи, словно боялась набрать воздух полной грудью. И тут же, прямо на глазах у Чиры короткая судорога пронзила ее тело, голова откинулась назад, глаза у женщины остались широко открытыми, и только кровь по груди потекла уже не пульсируя, ровной струей.
       Дема, не понимая, что происходит, коротко просигналил, и Чира, выйдя из сковавшего его столбняка, подбежал к развернувшемуся мотоциклу. Он прыгнул в седло, водитель дал газу, и Чира уже на ходу прокричал ему на ухо:- Это не они, это совсем другие люди!
       Дема дернулся было оглянуться назад, но потом плюнул и, выжав рукоять газа до упора, свернул в один из переулков. Если бы они еще чуть-чуть задержались, то увидели бы, как к стоянке около бара подруливает точно такой же, как и расстрелянный, джип комбинированного серо-черного цвета и с таким же номером "600". Нечай вылез из машины, молча посмотрел на еще дымящийся от свежей крови труп армянина и, махнув рукой Рыде, прошел в бар. Он понял все, и самое главное - как ему в очередной раз повезло. Остановив в обширном тамбуре Рыдю, он отдал помощнику несколько коротких распоряжений, и тот, кивнув, нырнул в подсобку к ближайшему телефону.
      
       Нечай же прошел в главный зал и подошел к высокому седому человеку, с ошеломленным видом смотревшему в окно. Это был главный архитектор города Самсонов.
       - Добрый день, Иван Денисович, - вежливо поприветствовал его Нечай и сразу перешел к делу: - Ну как, вы смотрели наш потолок, что скажете?
      
       Самсонов с трудом оторвался от созерцания жуткой картины за окном, еще несколько секунд ему потребовалось, чтобы понять суть заданного вопроса.
       - Да нет, вы знаете, похоже, что остальные камешки держатся хорошо. Но я посоветовал бы каждую неделю проверять их на прочность сцепления с раствором, особенно обратить внимание, если на полу с утра будет лежать отслоившийся песок. И лучше бы снизить уровень звучания музыки. Все-таки вибрация воздуха да и пола пагубна для этой конструкции.
       Он говорил, а сам удивлялся спокойному лицу собеседника. Архитектор не знал, что у Нечая сейчас внутри словно вибрирует большая струна. Так у него было всегда, когда смерть проходила мимо.
       В это же самое время к кафе "Вечер" подъехал точно такой же мотоцикл с парой седоков. Водитель, не глуша мотора, остался в седле, а его пассажир, не снимая шлема, прошел через зал мимо грохочущей котлами кухни в кабинет директора.
       Вадим Павличенко, высокий, хорошо откормленный шатен лет тридцати пяти, как раз с бухгалтером кафе, старой очкастой дамой, подводил итоги работы заведения за неделю. Они, увы, были неутешительны. По части развлечений "Вечер" не мог сравниться ни с "Ямайкой", ни с "Версалем" того же Нечая. Пока еще выручали свадьбы и похороны, именно эти многолюдные застолья позволяли кафе держаться на плаву, но не более.
       Когда дверь распахнулась и на пороге предстал затянутый в кожу мотоциклист, Вадим в недоумении вытаращил глаза. Между тем рокер вытащил пистолет и, направив его на хозяина кафе, потребовал:- Деньги!
       - Какие еще деньги? - удивился Павличенко.
       Как раз выручку свою он не держал в кабинете. Женщина же потихоньку начала не то что сползать, скорее стекать с кресла на пол. Маркел, а это был он, протянул Павличенко бумажку, и тот увидел уже знакомый ему текст: "10 тысяч долларов..." и так далее. Точно такую же бумажку ему принесли вчера из зала, кто-то оставил ее на столе. Несмотря на внешний ужас всего происходящего, Вадиму стало смешно. Сейчас у него в кассе не набралось бы и пятисот долларов, не то что десяти тысяч.
       - Слушай, а ты не думаешь, что затеял все это зря? - Вадим почему-то решил, что парень действует один, просто расписался как целая "стая". - Ты знаешь такого Нечая?
       Продолжить речь Маркел ему не позволил.
       - Нету уже никакого Нечая, - оборвал он собеседника и выстрелил ему в лоб.
       Бухгалтер, к этому времени стоявшая на полу на коленях, как-то жалко вскрикнула и, потеряв сознание, завалилась набок. Не обращая на нее внимания, Маркел неуклюжими в перчатках пальцами вытащил из кармана другую бумажку и бросил ее на стол рядом с первой. На белом листке бумаги чернели всего четыре слова: "Не заплатил. Черные волки".
       Он уже выходил из кабинета, когда столкнулся нос к носу с толстой поварихой в белом колпаке и в не очень чистом переднике. К этим дверям ее привело любопытство - что это за грохот донесся из кабинета хозяина. Увидев перед собой парня с пистолетом в руках, толстуха отчаянно завизжала и с неожиданной для ее габаритов скоростью рванулась в зал. На ее визг оглянулись все: и посетители, правда, не очень многочисленные, и официантки, и кассир. Выглянул из подсобки и грузчик, но тут же прикрыл дверь.
       Совсем по-другому поступил здоровый, мощный парень, сидевший у входа в компании троих таких же уверенных в себе ребят. Виктор Семин, до того как пересесть в большегрузный грузовик, лет пять занимался самбо. Весь подобравшись, он ждал, когда грабитель подойдет поближе. Семин был уверен в себе, но не рассчитал только одного - слишком быстрой реакции Маркела. Когда сбоку на него метнулось темное тело, Алексей резко развернулся и успел нажать на спуск. Пуля остановила шофера, а другая, посланная вдогонку, откинула его тело назад на стол, за которым он только что обедал. Трое его друзей невольно вскочили на ноги. Никто из них не помышлял о сопротивлении, но Маркел понял этот их жест именно так. Он стрелял в них до тех пор, пока в "ТТ" не закончились патроны. В наступившей тишине только раздавались стоны раненых да отчаянно визжала от страха официантка. По обнаженным нервам Маркела этот крик пробежал как ток, он дернул пистолет в ее сторону и выстрелил, лишь бы прекратить этот вопль, но женщину спасла пустая обойма.
       Пятясь задом, Маркел дошел до двери, все так же поводя из стороны в сторону стволом пистолета. Выскочив, он запрыгнул за спину Баллона, крикнул ему:
       - Давай жми!
      
       - Как там? - уже отъехав, спросил Баллон.
       - Нормально, - ответил Маркел, хотя зубы его выбивали дробь и не только от студеного ветра, бьющего в лицо.
       Почти в это же самое время Зубатик навестил директора большого магазина в центре города. У него все прошло гораздо проще. Застрелив хозяина, Зубатик не стал возвращаться через торговый зал, а прошел черным ходом, где на улице поджидал его Глеб.
       К часу все собрались в "конторе". Не было только Демы и Баллона, перекрашивающих мотоциклы в другой цвет и менявшие номера. Да еще куда-то запропастился Суслик. Его, Моню и Летягу Глеб с утра разослал по городу, распределив по точкам, где чаще всего бывал Нечай: к "Ямайке", ресторану "Версаль" и конторе магазина, легальным хозяином которого Нечай числился.
       Узнав о провале покушения на главного гангстера города, Глеб просто рвал и метал.
       - Нет, ну как вы могли ошибиться?! Где глаза-то были, на заднице, что ли?
       Чира, бледный, всклокоченный, курил одну сигарету за другой, и все не мог успокоиться. Если убийство грибника, солдата и даже армянина не вызвали у него больших эмоций, то смерть той красивой женщины в машине потрясла парня до глубины души. Талант художника от отца достался из двоих братьев только ему, но рисовал он нечасто. Не любил заниматься этим потому, что сразу вспоминал прошлую счастливую жизнь, работающего около мольберта отца, напевающего что-то себе под нос, веселую красивую мать. Но дар Божий жил в нем, временами прорываясь сквозь неприязнь и забвение. И безупречная красота убитой им женщины пробила заскорузлый слой нанесенной на душу грязи и крови.
       - К чертям, все идет насмарку! - продолжал бушевать Глеб. - Если не убрать Нечая, то нам хана! Рано или поздно он нас вычислит, этот гад головой работает лучше компьютера. А он наверняка сейчас засядет в своей Лысовке и носа оттуда не высунет.
       Немного успокоившись, Москвин уселся на одну из кроватей и глянул на Чиру. Ему очень не понравился его внешний вид. Глеб достал портсигар и протянул пацану папироску, набитую анашой.
       - На, курни плана, успокойся.
       Как раз вернулся промерзший Суслик.
       - Скорей бы вечер, - заявил он, завалиываясь в кровать.
       Про вечер Суслик вспомнил не зря. На это время Москвин давно уже запланировал серию покушений на городских криминальных авторитетов. Поспав три часа, Суслик поднялся в полной готовности. С наступлением темноты Москвин вывез его, Летягу и Зубатика в город. Предварительно он позвонил по нескольким адресам и выяснил, что троих из десяти интересующих его человек дома нет. Именно по этим адресам он и развез парней.
       Новенький пятиэтажный дом улучшенной планировки - последний построенный в городе - был заселен элитной публикой. Местные предприниматели мирно соседствовали с рэкетирами, а работники городского муниципалитета - с главой налоговой полиции и начальником милиции. Все три подъезда впервые в городе снабдили кодовыми замками, но это не составило для Суслика серьезной преграды. Он просто пристроился за какой-то толстой женщиной, и пока она, груженая солидными сумками, разворачивалась, обошел ее и рванул вверх.
      
       - Ты к кому, мальчик? - закричала тетка вслед ему.
      
       - К Вовке, - отозвался Суслик, верно рассчитав, что в подъезде найдется хоть один пацан с таким именем. Худо было бы, если бы "попутчица" жила на пятом этаже, но толстуха добралась только до второго и, поставив сумки, долго шарила в пакетах ключи, бормоча себе под нос.
       - Водят ведь разных со стороны, а потом все стены исписаны...
       Наконец грохнула железная дверь, и Суслик, переведя дух, опустился на площадку между первым и вторым этажами. Первым делом он достал из кармана жвачку. Больше всего на свете он любил эти мятные жвачки по два рубля. Добывал он их своеобразно. Подойдя к лотку, протягивал мятую десятку, и своим высоким мальчишеским дискантом говорил: - Мне жвачку, одну.
       Продавец начинал отсчитывать мелочь, а Суслик в это время другой рукой загребал из коробки целую горсть, чтобы секундой позже чинно взять еще одну штуку.
       Суслик посмотрел вниз, но длинный козырек над тамбуром закрывал обзор, и ему пришлось подняться выше - так, чтобы видеть подходы к дому. Лампа над тамбуром и фонарь на улице позволяли детально рассмотреть каждого проходящего мимо дома. Так он просидел полчаса. Тут сверху щелкнул замок, раздались голоса.
       - Но ты недолго?
       - Часа на два, - ответил мужской голос.
       - Ну хорошо, в двенадцать я тебя жду.
       Суслик лихорадочно думал, что ему теперь делать. Выйти впереди этого гуляки на улицу? Но сумеет ли он зайти снова? Ничего не решив, он мягкими шагами кинулся вниз.
       Особенностью конструкции этого дома был мусоропровод и большая, прямоугольная "темнушка" на каждой лестничной площадке. Суслик остановился, подергал ее за ручку двери, она оказалась заперта. То же самое он повторил на всех последующих этажах. Но лишь на первом ему повезло, дверь оказалась не заперта. Шагнув в каморку, Суслик тихонько прикрыл дверь и затаился. В спину его уперлось что-то острое, неприятно пахло свежей известкой и пылью. Шаги прошлепали мимо, грохнула, закрываясь, массивная железная дверь. Суслик выбрался из своего убежища, только посмотрел, что же такое кололо его в спину. Оказалось, метла. Суслик затолкал ее подальше в глубь комнатки, Бог его знает, вдруг ему снова придется воспользоваться этим удачным изобретением архитекторов.
      
       Прошло еще два часа. За это время трое выходили из дома, но все с нижних этажей, так что кладовка стояла без дела. Минуты текли очень медленно, Суслик все поглядывал на часы. Своих у него не было, эти одолжил ему Глеб. Они договорились, что ночная охота продлится до двух часов. Если жертва не появится, то все отменяется.
       Наконец в начале первого у подъезда затормозил большой, громоздкий автомобиль. На передней дверце его красовался щит с розой ветров - эмблемой охранного кооператива "Витязь". Человек, вылезший из машины, что-то коротко сказал шоферу, захлопнул дверцу и не торопясь двинулся к подъезду. Этого высокого, мощного сложения мужчину в синем форменном мундире кооператива и в легкой куртке такого же цвета с эмблемой на груди и шевроном с надписью "Секьюрити" Суслик знал не понаслышке. Как-то раз Василий Бахарев лично поймал его на рынке за ухо и, чуть не оторвав его, выволок из помещения, снабдив напоследок мощным пинком в зад. Обе эти части тела мальчишки болели потом еще недели две. Еще бы! Бахарев имел своеобразную кличку - Танкер. Причем, дело было не только в габаритах. В свое время он года два поплавал на нефтеналивных судах серии "река-море", и любил рассказывать про то, как он водил корабли. При росте метр девяносто весил он сто двадцать килограммов. Бахарев был одним из столпов организации Нечая, таким же, как Рыдя или набирающий силу и авторитет Фугас. Главой агентства он стал потому, что в отличие от других не имел судимости.
       Около подъезда Бахарев остановился и закурил. В это время Суслик уже спустился вниз на площадку между первым и вторым этажом. Джип, развернувшись, проехал мимо, коротко просигналив. Танкер махнул ему зажженной сигаретой, вошел в тамбур со стеклянными стенами, не торопясь набрал номер кода и открыл дверь. Наверху, над его головой, Суслик встал на колени на площадке. Между лестницей и углом той самой "темнушки", где он прятался, оставалось небольшое треугольное отверстие, сантиметров тридцать на тридцать. Именно в него и направил свой пистолет Суслик. Снизу раздались неторопливые, тяжелые шаги, и когда в поле его зрения появился мощный загривок поднимающегося по лестнице Бахарева, Суслик нажал на спуск.
       Выстрел прозвучал неожиданно громко, он даже вздрогнул от неожиданности. Эхо выстрела еще металось по подъезду, а он уже бежал вниз. Но рядом с телом Суслик затормозил. Рана на бритом затылке Танкера показалась ему слишком маленькой, но обильная лужа крови, растекающаяся по ступенькам, говорила о том, что попал он удачно. Надо было уходить, сверху захлопали открываемые двери, зазвучали голоса и за дверью на первом этаже, но Суслик склонился над лежащим телом, откинул полу куртки своей жертвы и, нашарив рукоять пистолета, выдернул его из кобуры. Даже по весу он понял, что это что-то мощное, гораздо более тяжелое, чем его "ТТ", но разглядывать было некогда и, сунув оружие за пазуху, он выскочил наружу.
       Хотя он пробежал вдоль окон кратчайшим путем и быстро растворился в темноте, его щуплую фигурку все-таки смогли рассмотреть две пары глаз от подъезда соседнего дома. Первым из милиционеров на месте происшествия оказался, как это ни странно, сам полковник Малофеев. Жил он в соседнем подъезде, и вернулся минут за пять до событий. В предвкушении долгожданного отдыха, уже снял галстук и вымыл руки. В это время за ним и прибежали соседи Бахарева. А когда влюбленная парочка поведала о приметах киллера, полковник первый раз в жизни схватился рукой за сердце. В голове у Малофеева мелькнула безнадежная мысль: "Может, самому, пока не поздно, подать в отставку? Если уж пацаны стали киллерами, что теперь делать мне?"
       Совсем по-другому разворачивались дела у остальных интернатовцев. Зубатик, просидевший в беседке напротив дома одного из районных бригадиров до двух часов ночи, продрог до самых печенок. И даже если бы появился нужный ему человек, то еще неизвестно, попал ли бы он в него, настолько его била дрожь.
       Летягу так же трепала нервная лихорадка, но совсем по другому поводу. Стоя в кустах около большого одноэтажного особняка Валерия Ждана, он вдруг понял, что не сможет выстрелить в человека. Да, это казалось ему так просто там, в карьере, или на экране телевизора. В жизни все оказалось гораздо сложней.
       Из всех интернатовцев Летяга был самый спокойный и добрый. Время от времени между пацанами вспыхивали драки, порой бессмысленные и жестокие. И первым бросался разнимать дерущихся именно Летяга. Как-то получалось так, что именно к нему шли все остальные, если надо было поделиться какой-нибудь тайной, секретом, обратиться за помощью и участием. А кличку он получил в двенадцать лет. В школе тогда появился странный учитель математики. Предмет он свой знал отлично, но за два года сменил четыре школы. Каждый его урок превращался в своеобразную пытку. Умел этот "педагог" так завести класс, что к концу урока сам же "успокаивал" детей с помощью толстой и длинной линейки. Когда очередь дошла до Летяги, тот выхватил у него линейку и, ударив в ответ разъяренного математика по лицу, вскочил на подоконник и спрыгнул вниз с третьего этажа, сломав ногу.
       История эта наделала много шума, для Волжска случай был исключительный. Учителю запретили заниматься педагогической деятельностью, а нога у Летяги срослась так, что оказалась на семь сантиметров короче здоровой. Зато авторитет его в интернате с тех пор был неизменен и среди учеников, и среди персонала. Одинокая учительница хотела даже усыновить его, но неожиданно умерла, за месяц сгорев от саркомы.
       Как-то получалось так, что именно этот невысокий, но коренастый парень с круглым добрым лицом и глубокими черными глазами цементировал странную компанию абсолютно разных людей. Чира, например, на дух не переносил Зубатика, Зубатик вечно срывал злость на более хилом Суслике, а Понька откровенно третировал Моню, называя его не иначе как жидом и христопродавцем.
      
       И вот теперь Летяга изнемогал под тяжестью выпавшего на него морального бремени. Когда к району частных домов приближался звук мотора автомобиля и невдалеке начинали блестеть фары, парня прошибал пот. Но машины проезжали мимо, он вытирал лоб рукой с зажатым в ней "ТТ" и молил Бога только о том, чтобы этот проклятый Ждан не приехал сегодня домой совсем. Электронное табло его наручных часов высветило один час пятьдесят пять минут, когда он с облегчением вздохнул и покинул свой пост. Но Летяга не успел пройти и десяти метров, как вывернувшие из-за угла фары машины заставили его прикрыть глаза рукой. Темно-серый "Фольксваген", проехав чуть дальше, свернул аккурат к воротам усадьбы Ждана. Летяга даже с его хромотой успел бы вернуться и пристрелить бригадира, вернувшегося из "Версаля" в жутком подпитии. Только ворота своей усадьбы Ждан открывал минут десять, но интернатовец мотнул головой и прибавил шагу. Через полчаса он добрался до мотоклуба, где его уже поджидали Глеб и остальные участники ночной охоты.
       - Ну что? - спросил Глеб.
       - Он не приехал, - ответил Летяга, и ему удалось произнести эти слова, спокойно глядя в глаза товарищам.
       - Жаль, - отозвался Москвин и прибавил, - но и Танкер это уже хорошо. Поехали, завтра подъем в девять.
      
      
       Глава 32.
       После первого дня "большого отстрела", как назвал операцию Глеб, город напоминал растревоженный муравейник. Людская молва заметно прибавляла крови и трупов, так что господа обыватели были запуганы до основания. Криминальные войны возникали в Волжске и раньше, но события носили более скрытые формы. Чаще всего враги Нечая просто исчезали без следа, пополняя скудный рацион налимов и раков в речных омутах местной речки. Теперь же трупы валялись просто посреди улицы и от пуль гибли ни в чем не повинные люди. Пальба, устроенная Чирой около бара и Маркелом в кафе, для такого тихого городка, как Волжск, было явлением сверхъестественным. Родители боялись выпускать детей в школу, взорванная школьниками петарда вызвала панику в целом районе.
       Сам Нечай еще прошлым вечером уехал к себе в Лысовку, поручив Рыде и Фугасу пройтись по уголовной и милицейской агентуре и хоть что-то узнать про новоявленных "волков". Когда ему рассказали подробности убийства Танкера, Нечай зло усмехнулся: - Сдается мне, что это скорее "волчата", чем "волки".
       Как-то непроизвольно и параллельно эта же кличка пришла и к следователям, что вели все дела банды Глеба. Прокуратуре и милиции досталось особенно сильно. Шесть трупов и столько же раненых, это показатель для миллионного города, но не для провинциального Волжска. Малофееву уже звонили из областного управления, но больше всего он боялся вызова к мэру города. Полковнику надо было дослужить еще полгода, и он уходил бы в отставку на более выгодных с точки зрения пенсии условиях. Но вскоре должны были состояться перевыборы мэра, и если Спирин в пылу предвыборной гонки захочет найти козла отпущения, то им будет именно начальник милиции. Виктор Николаевич при всей своей молодости был человеком жестким, и весь вечер полковник ждал вызова на ковер, но телефон зазвонил только утром.
       - Добрый день, Василий Петрович. Как наши дела? - поинтересовался мэр. Полковнику показалось, что голос у Спирина вопреки обычному какой-то вялый, неэнергичный.
       - Положение трудное, Виктор Николаевич, но мы стараемся сделать все возможное, чтобы подавить эту вспышку преступности, - стараясь говорить как можно более бодрым тоном доложил Малофеев.
      
       - Когда справитесь с этими... э... малолетками?
       - Надеюсь, что сегодня или завтра, - ответил полковник. - Мы проверяем все школы, подняли на ноги детские комнаты милиции, надеемся на успех. Все-таки у этого пацана довольно приметная внешность. А через него как-нибудь выйдем и на других.
       - А что сделано для обеспечения безопасности горожан?
       - Мобилизовали все силы. Будет усилено патрулирование города не только на машинах, но и пешим порядком. Расставим на всех углах гаишников, муха не проскользнет.
       - Хорошо, желаю вам побыстрее справиться с проблемами. До свидания.
       Положив трубку, полковник удивленно покрутил головой. В прежние времена Спирин за подобные "подвиги" голову снять, причем вместе с погонами, а сейчас такой либерализм!
       Но, конечно, в самом жутком состоянии находились те, кому пришли по почте или по факсу требования Глеба. Что делать, платить или не платить? С одной стороны, было бы просто глупо выбрасывать на ветер десять тысяч долларов. Но с другой стороны - собственная жизнь дороже. Потрафить вымогателям значило раздразнить их аппетит. А был еще Нечай, который сразу всем дал понять, что не одобряет каких-либо выплат "на сторону". Но похоже было, что Геннадий Александрович сам не может справиться с этими "волчатами". Особо сильное впечатление произвело убийство Бахарева. Такого монстра, как Танкер, завалил какой-то пацан!
       Чтобы еще больше озадачить бизнесменов, Москвин разослал по факсу вторую депешу с более коротким текстом: "Последний срок - завтра". И та же подпись: "Черные волки".
       Кроме этого послания Глеб решил еще больше поколебать в бизнесменах веру в силу Нечая. Проехав с утра по городу, он убедился, что город просто кишит милицией. Кроме обычных постов ГАИ на перекрестках стояли милицейские машины, останавливающие выборочно автомобили и повально всех мотоциклистов. Те, кто в этот день рискнули выехать на двухколесном друге, просто сатанели от ярости - их задерживали на каждом шагу. Кроме того, что это было очень нудно, но еще и очень опасно. Милиционеры после вчерашнего были подозрительны и злы на всех на свете: на "волчат", на мотоциклистов, на свое начальство. Одному "гонщику", слишком рьяно полезшему в боковой карман за правами, прострелили руку.
       Проанализировав все увиденное, Глеб решил не рисковать и действовать только наверняка. Моню он отправил на рынок, наблюдать за бывшим кинотеатром, а ныне ночным клубом "Версаль". Чира, напрочь отказавшийся стрелять, пристроился неподалеку от "Ямайки". Со стороны его можно было принять за самого обычного наркомана. Ссутулившись, он сидел через дорогу на автобусной остановке и лишь временами поднимал глаза на это самое проклятое для него место. Все остальные были в котельной, в "конторе" остался только Понька да Суслик.
       Время шло, перевалило за полдень, но никто из бригадиров Нечая не появлялся в поле зрения "волчат". Глеб в котельной начал нервничать. Он не мог понять, куда все девались. То что Нечай засел у себя в Лысовке, это понятно, но где все остальные, неужели с ним?
       А Нечай все утро обдумывал создавшуюся ситуацию. Ни Рыдя, ни Фугас не смогли узнать ничего, что бы навело на след "волчат". Эти парни не принадлежали к уголовному миру. Никто из старых или молодых воров не мог припомнить, чтобы кто-то покупал или хотя бы интересовался оружием в таком количестве. Да и "почерк" был своеобразный, что-то новенькое, ближе к гангстерскому стилю. Чутье подсказывало Нечаю, что это совсем уж молодняк, слишком много здесь было кинематографического: гонки на мотоциклах, черные кожаные куртки, глухие шлемы. А еще жестокость. Парнишки стреляли во все подряд, не жалея патронов.
       И все-таки Нечай решился ехать в город. Он позвонил Рыде и велел прислать две "девятки" с тонированными стеклами. Слишком приметный "джип" оставили на даче.
      
       Глава 33.
       Когда к бару подкатил "Фольксваген" цвета "мокрый асфальт", Чира даже подскочил со скамейки. В этой машине разъезжал Ждан, тот самый районный бригадир, на которого вчера не поднялась рука у Летяги. Вскинув мобильник он выпалил в трубу: - Приехал Ждан.
       - Слава богу, хоть кто-то, - проворчал Глеб, и поворачиваясь к сидевшим на старом диванчике парням. - Давай, Дема, это твой.
       Тот кивнул головой и, на ходу надевая шлем, подошел к мотоциклу. За ним, прихватив сумку с автоматом, поднялся Маркел.
       - Да смотрите там, опять других случаем не пристрелите, - вдогонку им крикнул Баллон.
       - Тьфу на тебя, типун тебе на язык! - выругался Глеб, закрывая за мотоциклистами дверь.
       - Ты чего? - удивился Баллон.
      
       - Не говори под руку, дурная примета.
       - Подумаешь, - проворчал здоровяк, раскладывая на столе какой-то сложный пасьянс. - Я в приметы не верю. Если что задумал, надо делать, не обращая внимания на всяких там черных кошек. Если оглядываться по сторонам - это точно влетишь...
       Его неторопливые рассуждения прервал новый звонок. Глеб выслушал торопливый говорок Мони и, отключив трубу, обернулся к дивану.
       - Подъем, едем все. В "Версаль" пожаловал Фугас.
       Через две минуты котельная опустела. За спиной у Глеба сидел Зубатик, а Баллон вез Летягу.
       Путь Демы и Маркела до "Ямайки" напоминал изломанную линию дрейфа какой-нибудь полярной станции на льдине. Часть дороги они проделали по дворам, петляя по переулкам частного сектора и старательно огибая пункты ГАИ и перекрестки с милицией. Уже выезжая из очередного переулка на широкую дорогу за квартал до "Ямайки, Дема увидел спускающийся с пригорка серый, приземистый автомобиль.
       - Это они, - крикнул он назад Маркелу, - я знаю машину Ждана.
      
       Тот кивнул головой и расстегнул молнию на сумке. Дема газанул и направил мотоцикл навстречу "Фольксвагену". Они встретились на перекрестке. Из всех нечаевских командиров Ждан к предупреждению о нависшей опасности отнесся с наибольшим легкомыслием. Когда все сидели по домам или на даче у хозяина, он по привычке провел вечер в "Версале" и лишь благодаря нерешительности Летяги остался жив. Только утром, узнав о судьбе Танкера, он чуть встряхнулся и посадил к себе в машину троих вооруженных до зубов парней. Но к трем часам дня они пропустили не менее трех литров пива на каждого и весьма размякли душой и телом.
       Ждан, а он сидел за рулем своей тачки, автоматически притормозил перед светофором, развернулся вполоборота и продолжал рассказывать анекдот.
       - ...А она говорит: "Вань, эти рога я тебе купила в подарок на день рыбака". А он спрашивает: "А почему на день рыбака именно рога?" "Ну милый, это же так просто..."
       Все захохотали, Ждан взглянул в сторону дороги, и в этот момент спокойно подъезжавший к перекрестку мотоцикл, вдруг засвистев шинами, резко развернулся, и длинная автоматная очередь разнесла в осколки лобовое стекло. Пули кромсали все, что попадалось на их пути: стекла, лица и туловища людей, обивку кресел, - словно находили какое-то удовольствие, превращая все в месиво из железа, стекла, одежды, человеческого мяса и крови. Никто из нечаевцев не успел достать оружия, сам Ждан был убит первой же пулей, так и не поняв, что же с ним произошло. Его тело сползло набок и лишь дергалось, когда в него попадала очередная пуля. Чуть больше повезло одному из сидевших сзади, он получил две пули в грудь и сполз вниз под защиту двигателя и мертвого тела Ждана. Этот парень прожил на десять минут дольше всех остальных и умер уже в машине "скорой помощи".
      
       Выпустив весь магазин, Маркел спрятал в сумку свой горячий автомат. Дема тут же свернул в переулок и "притопил" с такой скоростью, что прибывший на место происшествия первый милицейский патруль услышал только звук мотора где-то за домами в частном секторе. Выскочив за город, Дема проехал через дачи, лесопосадки и, вернувшись в город с другой стороны, без всяких помех загнал свой перегревшийся мотоцикл не в гараж, а, как и договаривались, в "контору".
       Две другие пары "волчат", благополучно добравшись до "Версаля" кружным и извилистым путем, увидели "Вольво" Фугаса уже отъезжающим от казино. Заметив сзади одинаковые мотоциклы, бывший прапорщик-афганец Фугас понял все.
       - Вот они! - крикнул он двоим своим напарникам, прибавляя газа.
       Мотоциклистам поневоле пришлось пуститься в погоню. На их удивление Фугас свернул на дорогу, ведущую из города. Проскочив мимо стационарного поста ГАИ, и не обращая никакого внимания на сигналы подаваемые милиционерами, весь кортеж вырвался на довольно хорошую и свободную от машин трассу. Фугас чуть прибавил скорости, но мотоциклисты не только не отставали, но и упорно приближались, сокращая расстояние.
       - Хорошие у них движки, - пробормотал бригадир Нечая, стараясь выдержать интервал.
       Но все же на какое-то время между ними осталось всего метров десять, и со стороны мотоциклистов загремели выстрелы. Первым открыл огонь Зубатик, а затем и Летяга стал старательно стрелять, вытянув руку вперед. Сейчас он не видел лиц своих жертв, азарт погони и пример товарища сломили в нем нерешительность, так истерзавшую его душу прошлой ночью. Две пули попали в стекло "вольво", сидевший сзади парень пригнулся и от всей души выругался.
       - Ты чего не уходишь, Фугас? - удивился сосед бывшего прапорщика, удивленно глядя на спидометр. Запас скорости у них был еще огромен.
       - Погоди, - начал было отвечать водитель, но выстрелы все гремели, и парень неожиданно резко ткнулся головой в приборную панель, а затем начал заваливаться на руки Фугасу, пачкая их свежей, яркой кровью. Тот глянул на рану на затылке товарища и легким движением руки отшвырнул голову мертвеца, а затем снова прибавил скорость. Мотоциклисты отстали метров на двадцать. Пользуясь тишиной, выглянул назад и пассажир с заднего сиденья машины.
       - Оторвались? - спросил он. Потом заметил завалившегося к дверце товарища и спросил. - А с Васькой что?
       - Готов, - коротко отозвался Фугас.
       - Может, их сейчас прищучить? - спросил боевик, вытаскивая из сумки автомат. Фугас никогда не расставался с этим оружием, по старой памяти доверяя ему больше всего.
       - Да погоди ты, счас все сделаем, - рассердился бригадир. Он знал, что недавно из Лысовки выехал Нечай, и хотел положить всех четверых мотоциклистов на глазах хозяина.
       Но и до Глеба дошло, куда ведет эта дорога. Тем более, что сзади раздавались хорошо знакомые вопли сирены гаишников.
       - Хорош, уходим! - прокричал он Зубатику и, просигналив Баллону, затормозил. Тот последовал его примеру. Заметив их маневр, развернул машину и Фугас.
       - Вытащи Ваську и садись на переднее сиденье, - скомандовал он напарнику.
      
       - Куда его девать-то? - удивился тот.
       Фугас молча отстегнул привязной ремень и, открыв дверцу, рукой вытолкнул тело из салона. На его подопечного это произвело не очень приятное впечатление, но он молча перелез с автоматом на переднее сиденье и брезгливо, стараясь не запачкаться в крови, начал пристраивать АКМС в дыру на лобовом стекле. Фугас, потерявший терпение, ударом кулака расширил пробоину, и парень наконец-то дал первую короткую очередь. Мотоциклисты отреагировали мгновенно. Задние начали стрелять, а Глеб свернул с дороги в сторону лесопосадки.
      
       - Быстрее стреляй, что ты там выцеливаешь?! - рассердился Фугас.
       Напарник его дал еще очередь, но мотоциклы уже скрылись за деревьями. Выругавшись, бывший прапорщик свернул к обочине, выхватил из рук растяпы автомат, стремительным броском проскочил лесополосу и, влетев в чистое поле, вскинул автомат к плечу. Но тут же, плюнув, опустил оружие. Огромное, до самого горизонта поле со следами скошенной по осени пшеницы было пустынно. Похоже мотоциклисты ушли по лесопосадке, и стрелять вдоль нее в этом частоколе деревьев было бессмысленно. Возвращаясь обратно он увидел около своей машины бело-синий "жигуленок" ГАИ, скривился и, прислонив к березе автомат, вышел на дорогу. В эту же секунду мимо него на полной скорости промчался кортеж из трех автомобилей. Нечай, конечно, не стал останавливаться около машины, которой интересуется милиция.
      
       Глава 34.
       Уже в сумерках оба мотоцикла подъехали к "конторе". К их удивлению там оказался только один Дема.
       - А где остальные? - спросил Глеб, оглядывая пустую комнату.
       - Поньку ищут. Ушел куда-то, пока нас не было.
       Глеб выругался. Его уже давно тревожил этот наркоман, да и его струхнувший брательник. И тот и другой, несмотря на то, что подавали большие надежды, оказались чистейшим балластом. Чуть подумав, он обратился к Баллону, усевшемуся напротив Демы.
       - Слушай, Баллон, ты с той медсестрой еще крутишь?
       - С Ленкой? Ну да. Давно только не видел.
       - Знаешь, что надо...
       Тут заскрипела входная дверь, и лестница загремела под топотом ног. Глеб приглушил голос и закончил разговор уже шепотом. Баллон, судя по его лицу, чуть удивился, приподняв брови, но согласно кивнул головой.
       В комнату вошли интернатовцы, сразу стало шумно, людно. Чира вел постанывающего брата, уложил на кровать и начал готовить шприц для инъекций.
       "Разбор полетов" длился больше часа. Затем долго думали о программе действий на завтра. Распределив роли, Глеб сказал: - Завтра решится все. Станут они платить или нет.
       Уже поздно ночью переулками они въезжали в город. Дема и Баллон разошлись по домам, а Глеб остался ночевать в своем гараже. Рано утром он планировал заехать за Сусликом. Кровавая охота не должна была останавливаться.
      
       Глава 35.
       Запугивая горожан, Глеб совсем не собирался брать дань с каждого киоска. Самый большой куш он рассчитывал получить с так называемого Сейфа, большого квадратного здания на одной из улочек города. Раньше в этой пятиэтажке помещалось заводоуправление одного из военных заводов. Изрядно обнищав и рассчитав две трети рабочих, молодой директор перебрался со своим штабом в глубь территории завода, а махину заводоуправления сдал в аренду почти пятидесяти фирмам со всех концов страны, открывшим представительства в Волжске.
       Валерий Михайлович Сафронов, грузный человек пятидесяти лет от роду, но с лицом гораздо более старческого вида, как раз допивал свой обычный утренний кофе. Когда зазвонил телефон, Сафронов поморщился, в его чашке оставалось еще глотка на два кофе. И этот звонок ломал ему всю радость утреннего ритуала. Он все-таки поднял трубку и сухо сказал: - Да, слушаю.
       - Вы согласны платить наш налог на жизнь?
       - Какой налог? Кто говорит? - не понял Валерий Михайлович.
       - Это говорят "Черные волки", - отозвался Глеб. - Вы получили наше второе предупреждение?
      
       До Сафронова дошло, про что идет речь, и он рассмеялся.
       - Слушай, волк, пошел бы ты... - он по-русски закончил свой разговор, положил трубку и глянул на определитель номера. Увы, номера не было, похоже, что звонили по мобильнику.
       "Вот щенки, все настроение испортили", - подумал он.
       Громоздкое здание спорткомплекса обладало одним важным достоинством. Торцевая сторона бассейна выходила как раз на фасад бывшего заводоуправления. Подойдя к зданию сбоку, Глеб коротко, но резко свистнул. Через несколько секунд над парапетом плоской крыши показалась маленькая головка Суслика в черной вязаной шапочке. Москвин поднял руку и показал указательный палец.
       - Понял? - прокричал он на всякий случай. - Первый.
       Суслик, кивнув головой, исчез из виду. Глеб вернулся к машине и, заехав с другой стороны улицы к проходному двору, стал ждать. А парнишка прихватив лежащий у ног длинный сверток, чуть пригнувшись двинулся по крыше по направлению к Сейфу. Глеб привез его сюда еще по темноте, чтобы никто не всполошился раньше времени, и Суслик изрядно продрог, дожидаясь своего часа. Плоская крыша бассейна с выступавшими над ней громадными грибками вентиляционных каналов, находилась на уровне третьего этажа Сейфа. Добравшись до торцевой стороны здания, Суслик зябко передернул плечами и осторожно выглянул за парапет. Отсчитав девятое окно слева на втором этаже, он стал ждать.
       Человека в нужном ему окне Суслик увидел минут через двадцать. Для страховки он еще раз пересчитал окна и убедился, что это именно девятое слева на втором этаже. Тогда он развернул тряпку и вытащил карабин. Где-то в запасах своего деда, заядлого охотника и бывшего спортсмена-стрелка, Глеб нашел небольшой оптический прицел, слабенький, десятикратный. Четыре патрона ушли на пристрелку оружия, а последний, пятый, Суслик загнал сейчас в ствол.
      
       Встав на колени он положил ствол карабина на парапет, поймал в окуляр бледное лицо человека, курившего под открытой форточкой, и, затаив дыхание, легонько потянул на спуск.
       Услышав в кабинете шефа звон стекла и грохот падающей мебели, секретарша, высоко подняв брови, переглянулась со своей подружкой. Но заглянув в кабинет, она с воплем ужаса выскочила в коридор. Крик ее еще долго звучал в коридорах, быстро заполнившихся людьми.
       Пуля попала Сафронову в горло, и он умер еще до того как приехала "скорая".
       Человек двадцать с пятого и четвертого этажа, со звуком выстрела приникшие к окнам, видели небольшую фигурку бегущего по крыше бассейна паренька. Он не удержался и сорвал на ходу шапочку. Его белокурые волосы и слишком маленький рост подсказали оперативникам, что это их старый знакомый, маленький киллер из "волчат".
      
       Спустя два часа Глеб позвонил фирмачу, сидевшему в соседнем с сафроновским кабинете.
       - Вы хотите, чтобы с вами произошло то же самое? - спросил Глеб.
       - Конечно, нет, - признался тот.
       Николай Литвинов действительно первый прибежал на крик секретарши и воочию видел, что стало с его соседом.
       - Тогда вы обойдете все здание, это сорок семь, нет, уже сорок шесть офисов. Вы соберете со всех бабки, по десять тысяч долларов. Себя не забудьте.
       - А если не будут платить?
       - Составьте список, кто и как отказался. И отдельно - кто заплатил. Чтоб не перепутать.
       - Хорошо, что дальше? - покорно спросил бизнесмен.
      
       - Об остальном я скажу позже, - и Глеб положил трубку.
       Снова он позвонил через час.
       - Ну что, как дела?
       - Туго, - признался Литвинов. - Согласились заплатить вместе со мной двенадцать, в основном на нашем этаже. Но все деньги будут только завтра. Проблемы с банками, существуют проблемы с валютой, сами понимаете, у нас все-таки не Москва.
       - Ничего, жить захотите, найдете. Я позвоню завртра.
       В десять утра Москвин позвонил Литвинову, и, узнав, что все готово, Глеб выдал Литвинову такую инструкцию:- Положи деньги в пакет и езжай за город, в сторону железнодорожного моста. Там встретимся. Да не вздумай привести за собой хвоста!
       - Что вы, что вы, разве можно, - заверил его фирмач.
       Литвинову можно было как-то схимичить, позвонить в милицию или рассказать обо всем охранникам из фирмы Нечая. Но у него до сих пор перед глазами стояло синеющее на глазах лицо бьющегося в агонии Сафронова, и он покорно выполнил все, о чем говорил ему главарь "волчат".
      
      
       ГЛАВА 36.
       Место около моста Глеб выбрал не случайно. Кругом стояли леса, попадались частые ручьи, мотоциклисту не составило бы труда уйти от машин преследователей, если бы посредник их все-таки привел за собой.
      
       Примерно за полкилометра до моста неторопливо ехавший "Опель" обогнал мотоцикл. Задний его седок, махнув рукой, велел шоферу остановиться. Литвинов свернул с дороги, затормозил и почувствовал, как по спине его течет пот. Спрыгнув с сиденья и держа пистолет наготове, Маркел подбежал к машине и, настороженно глядя в лицо лысоватого, обильно потеющего человека, открывшего дверцу машины потребовал: - Бабки!
       Литвинов покорно протянул ему пакет. Схватив его в левую руку, Маркел метра два пятился назад, держа под прицелом бизнесмена, а потом прыгнул в седло, и Дема, переехав пологий кювет, скрылся в лесу.
       Фирмач же, облегченно вздохнув, вытер пот со лба и, развернув машину, поехал в город. Не заезжая в офис, он сразу отправился в "Версаль" и до двенадцати ночи успокаивал свои расшалившиеся нервы.
      
       Возвращение Демы с Маркелом ожидали в конторе с особым нетерпением. Глеб чувствовал, что если они и на этот раз "вытянут пустышку", то поколеблется вера в начатое ими дело.
       Каждый из парней занимался чем-то своим. Зубатик забавлялся со своими котятами, Моня возился около плитки, что-то варил в большой эмалированной кастрюле. За время, что их пригрел Глеб, еврейчик изрядно поправился. Все время он что-то жевал, постоянно возился с овощами, хлебом, мясом. За этот месяц он довольно прилично научился готовить. Хлебнув однажды его варева, Москвин с удивлением констатировал, что оно вполне съедобно.
       Чира сидел около брата и что-то тихо ему говорил. Глаза у Поньки были открыты, но взгляд блуждал, и было непонятно, слышит он его или нет. Летяга спал, а Зубатик нянчился со своей "береттой", снятой с тела убитого Танкера. Его поразил этот огромный пистолет с шестнадцатью патронамив обойме. Суслику так нетерпелось пустить его в ход.
       Время тянулось медленно, Глеб не находил себе места, то шагал по комнате, то спускался вниз, стоял на крыльце, курил и смотрел на дорогу. Потом поднимался наверх, снова слонялся по длинной комнате своей странной, подпрыгивающей походкой.
       - Да не маячь ты, заколебал. Сядь, прижми задницу, - буркнул Баллон, раскладывая на тумбочке очередной пасьянс. Со стороны это смотрелось забавным: здоровенный парень аккуратно выкладывал многоэтажные пирамиды королей и тузов, словно заневестившаяся девица. Но такое уж у него было хобби.
      
       Москвин включил было видик, но тут же выключил его. Мелькнувшие кадры американского боевика чем-то раздражали его. Парни в последнее время так же поостыли к этой нескончаемой голливудской бойне. В жизни все оказалось не так красиво и не так приятно.
       Наконец снизу донесся звук подъезжающего мотоцикла. Суслик, не выдержав, кубарем скатился вниз по лестнице и вскоре вернулся, выставив перед собой белый пакет с деньгами.
       - Ну как? - спросил Глеб. Дема только показал в ответ большой палец.
       Нещадно столкнули со стола загремевшую посуду, Моня стряхнул тряпкой хлебные крошки, и Суслик высыпал на потемневшее дерево двенадцать пачек бледно-зеленой бумаги.
       - Доллары! - завопил Суслик, бросаясь всем телом на стол и подгребая все это богатство под себя.
       С визгом и хохотом его стащили на пол и расхватали каждый по пачке. Глеб первым делом посмотрел не кукла ли у него в руках, парни, не понимая, что он делает, повторили его жест. И вскоре все девять человек разглядывали, вертели в руках и даже нюхали эти странные бледно-зеленые бумажки. Суслик, тот просто сгреб три пачки и попытался жонглировать ими. Даже Понька, поднявшись со своей кровати, со слабой улыбкой наблюдали за ними.
       - Зассали, суки! - закричал Баллон, подкидывая и ловя одну из пачек. - Жить охота, падлам!
      
       - Ну-ка, посмотрим, кто там выпендривается? - Глеб отложил деньги в сторону и взял в руки список. - Надо прищурить еще парочку, чтобы поняли, что к чему.
       Он пробежал глазами список, ткнул в одну из фамилий.
       - Джанадзе, это тот, что ездит на "Мицубиси-паджеро"?
       - Да, - подтвердил Моня, - он живет по Пархоменко, рядом с "Ямайкой".
      
       Глеб взглянул на часы.
      
       - Так, если он еще в офисе, то его и пришьем. И еще бы кого, но это решим по ходу. Сейчас едем в город. Мотоцикл оставим здесь. Стрелять будут Летяга и Зубатик. Моня тоже с нами.
       Быстро собрали деньги. Никто не заметил, как Суслик украдкой сунул в карман стодоллоровую купюру. Пакет положили в железный ящик, оставшийся от времен кооператоров. Глеб закрыл его на висячий замок, один ключ оставил себе, а другой отдал Маркелу. Все это было давно обговорено. Уже перед уходом его руку тронул Чира.
       - Слушай, у нас "ханка" кончается.
       Глеб с досадой поморщился. Эти проблемы были совсем некстати.
       - Хорошо, я заеду на обратном пути.
       Проехав по городу, Глеб похвалил себя за то, что оставил мотоцикл в "конторе". Город просто кишел милицией. Он никогда не думал, что ментов может быть столько много.
       "Может, еще откуда прислали?" - думал он, разглядывая очередную патрульную группу.
       Заехали они и к Сейфу. Машин с милицейской опергруппой уже не было, зато "Паджеро" Джанадзе стоял еще на стоянке. Этот здоровущий авто повышенной проходимости в городе был один-единственный. Зачем грузину, выезжающему на природу раза два в год на шашлычки, был нужен этот монстр с усиленной резиной и вынесенным вперед дугообразным бампером, было не понятно. И сейчас эта игрушка тщеславия сыграла в судьбе хозяина роковую роль.
       После короткого обсуждения решили все-таки действовать с мотоцикла. Это была как бы уже визитная карточка "волчат", чтобы никто не сомневался, откуда и за что нанесен удар. Пришлось вернуться в котельную.
       Впереди мотоцикла, метров за сто, ехал Глеб на своей машине. При виде опасности он должен был подать сигнал. Но все обошлось. Дворами и переулками они подъехали все к тому же спортзалу, встали за углом между стеной и кустами акации. Моню Глеб высадил чуть подальше, и тот стал так, чтобы видеть и крыльцо Сейфа, и своих подельников. Глеб же проехал вперед, в случае необходимости он должен был подобрать Баллона с Демой.
       Подождали минут пять. Моня, несмотря на то, что его роль была самой простой и безопасной, нервничал. Подспудно в нем жил страх, страх человека, уже испытавшего на себе предсмертный ужас. Сейчас умирать должен был не он, но Моня невольно вспоминал черный зрачок пистолета Кулика и вспышку пламени. Он чуть не прозевал выход грузина. Джанадзе остановился на крыльце, разговаривая с попутчиком, потом не спеша двинулся через дорогу тяжелой, чуть косолапой походкой. Это был высокий, грузный мужчина с характерным кавказским лицом, чуть обрюзгшим от возраста и хорошего питания. Очнувшись, Моня вовремя махнул рукой и поспешно скрылся в проходном дворе.
       Грузин уже подошел к своей машине и открыл дверцу, когда со стремительно подлетевшего мотоцикла раздался выстрел. Пуля Зубатика попала бизнесмену в голову, и тот сразу упал, не вскрикнув и даже не дернувшись. На всякий случай Зубатик соскочил с мотоцикла и, подбежав вплотную к лежащему лицом вверх грузину, выстрелил в тело еще три раза. Лихорадочно пошарив в своих карманах, он достал листовку с традиционным текстом "Он не заплатил", бросил ее на тело, и быстро побежал обратно. На мотоцикл он прыгал уже на ходу, Баллон явно спешил и не зря. Из здания выскочили два охранника, на ходу доставая оружие. Они успели сделать только пару выстрелов, одна из пуль ушла в молоко, а вторая разбила задний подфарник мотоцикла. Зубатик не отказал себе в удовольствии пальнуть в ответ, ни в кого не попав. Свернув за угол в переулок, Баллон увидел, как из стоящей на следующем перекрестке машины Глеб дал отмашку рукой. Среагировал он мгновенно, свернул в какой-то двор. Нервы у Баллона были крепкие, поэтому он сбросил скорость и проехал аккуратно и ровно, стараясь не привлекать к себе внимание. Он уже собирался выехать на параллельную улицу, когда услышал за углом завывание милицейских сирен. Свернув под арку следующего проходного двора, он подрулил к одному из подъездов и заглушил мотор.
       - Слазь, - велел он Зубатику, сам поднимаясь с седла, - приехали.
       Тот ничего не понимая, последовал его совету. Баллон не спеша поставил мотоцикл на подножки и, не снимая шлема, прошел в подъезд. Там он снял шлем, жестом показал, чтобы то же сделал и Зубатик. Баллон аккуратно положил шлем на пол, достал сигареты.
       - Будешь? - спросил он напарника.
       Тот только мотнул головой. Его била такая нервная дрожь, что вряд ли он смог удержать в руках сигарету. Пальцы же Баллона лишь чуть дрожали, как у человека сделавшего тяжелую физическую работу.
      
       - Ладно, двинулись, - сказал он Зубатику.
       Не спеша выйдя из подъезда, они направились вдоль дома. Пройдя метров двести дворами, парни вышли на самую оживленную улицу города. Они никуда не торопились, Баллон даже купил с лотка коробку сигарет. Метров через триста их подобрал Глеб, круживший по району все это время.
      
       - Ну как? - спросил он друга.
       - Нормально, - просто ответил тот, выкидывая докуренную до фильтра сигарету и тут же вытаскивая новую. - Хана грузину. Вот только тачку пришлось бросить.
      
       - Да и хрен с ней, - отозвался Глеб, поглядывая на часы.
       То, что они задумали дальше, основывалось на точном расчете. Ровно в шесть часов домой приезжал Василий Малов, предприниматель, сумевший выбиться в большие люди за счет посреднических поставок на местном рынке. На окраине он отгрохал себе двухэтажный домище из белого кирпича. Но не это удивляло его земляков, а поразительная пунктуальность, столь необычная для русского человека, тем более из провинции. По Малову можно было сверять часы. Ровно в девять он выходил из дома, в час приезжал на обед, а с последним ударом часов, ровно в восемнадцать ноль-ноль его машина останавливалась около дома. Кое-кто сомневался в его российском происхождении, хотя немецкая педантичность сочеталась в нем с южной внешностью и сибирским происхождением.
      
       Часы показывали без пятнадцати шесть, а Москвин не хотел отпускать Дему одного, слишком густые сети раскинула милиция. Но на приборной доске замигал датчик топлива, и, выругавшись, Глеб вынужден был свернуть к заправке. Хотя он спешил, торопил заправщицу, но все же опоздал. Когда "восьмерка" подъехала к котельной, на ней уже висел большой замок. Глеб глянул на часы, было без минуты шесть.
       "Все, они уже там", - подумал он и сразу представил, как это должно быть: подъезжает машина Малова, черное "ауди", выходит хозяин и с проносящегося мотоцикла раздаются выстрелы. От дома Малова парни должны были уходить на окраину, это буквально пара минут для такого виртуоза, как Дема, а там уже луга, и в том, что там его друга никто не сможет остановить Глеб не сомневался.
       Только в темноте тихо, без света к гаражу подъехал мотоцикл. У выскочивших на звук мотора Глеба и Баллона вытянулись лица. Дема был один.
      
       - А где Летяга? - сразу спросил Москвин.
       Дема не ответил, только показал жестом, чтобы помогли загнать в бокс мотоцикл. При свете они разглядели, что и мотоцикл, и сам Дема в грязи.
       - Ты где это был? - снова спросил Глеб, но Дема устало опустился на стул и показал на ведро с водой. Лицо его казалось серым от усталости. Выпив ковшик, он чуть отдышался, с благодарностью принял поднесенную Глебом сигарету и, лишь сделав глубокую затяжку, ответил: - Нету Летяги. Убили его.
       - Кто? Где? - одновременно спросил и Баллон, и Глеб.
      
       - Менты. Выезжаем из переулка и сталкиваемся лоб в лоб с патрульной машиной. Они машут - остановитесь. А какой тут остановитесь, у каждого по пушке в кармане и номера фальшивые?! Стали уходить, они за нами, еще машина к ним пристроилась. Летяга выстрелил пару раз, потом слышу в ответ стреляют. Он вскрикнул и упал. Я сразу в переулок, а они видно по рации помощь вызвали, зажимают. Чудом просто прорвался из города, и в луга. С час уходил. А у них два уазика, пристали как два хвоста. Хорошо стемнело, там уж затаился, просидел в каком-то болоте, потом сюда.
       - Он точно мертв? - спросил Глеб, имея в виду Летягу.
       - Не знаю. Скорее всего да, по-моему, по нему еще и машина проехала.
       - Ладно, хорошо. Устал?
       Дема только молча кивнул головой.
       - Сейчас завезу тебя домой. Отдохнешь.
       Уже в машине Дема сказал:- Может, сегодня махнем из города, а? Черт с ними, с остальными баксами, нам и этих хватит.
       Они переглянулись, а потом Глеб отрицательно покачал головой.
       - Глупо упускать такой шанс. Менты пока про нас ничего не знают, Нечай тем более. Завтра выясним, если будут платить, берем куш и уходим.
       Подъехав к дому, где жил мотоциклист, он глянул вверх и улыбнулся.
       - Мамочка тебя ждет.
      
       Дема поморщился и, молча покинув машину тяжелой походкой, двинулся к подъезду. Дмитрию было три года, когда из семьи ушел отец. Оставшись одна, мать всю скопившуюся в ее обширном теле любовь начала изливать на красавца сына. Поклонение ребенку Антонина Ивановна возвела в ранг религии, культа. За свою жизнь Дема не знал, что значит убрать за собой тарелки со стола или вынести ведро с мусором. Учился он хорошо, и это еще больше убедило мать, что ее сын - самый необыкновенный ребенок на свете. Ее привело в ужас сообщение о том, что сыночек записался в секцию мотокросса, но отговорить его она не смогла. Чем он стал тяготиться в последнее время, так это как раз матерью. Ее слащавое сюсюканье, заглядывание в глазки, попытки как можно больше угодить чаду ненаглядному раздражали его все больше и больше. Так бывает всегда, когда излишняя любовь переходит в манию, а слащавость - в приторность.
       В "конторе" известие об участи Летяги вызвало шок. В комнате повисла тяжелая тишина. Только Чира, подойдя к Глебу, дернул его за рукав и спросил: - Глеб, ты ханки привез?
       - Ах, черт, совсем забыл! - Москвин обернулся к Баллону и протянул ему ключи от машины. - Съезди в больницу, купи чего-нибудь.
       При этом он чуть заметно подмигнул другу. Баллон уехал, а Глеб, отозвав в сторону Маркела, Суслика и Зубатика, начал обсуждать с ними план действий на завтра.
       Вернулся Баллон быстро, подал Чире четыре ампулы и как-то странно глянул на Глеба. Но тот был увлечен разговором и не заметил этого. Тогда Баллон вмешался в дискуссию.
       - Слушай, что-то у тебя движок барахлить начал.
       Это подействовало. Глеб сорвался со стула и побежал вниз, к своей "кобыле", так он называл "восьмерку".
      
       Баллон догнал его уже на крыльце, рукой задержал за плечо и, оглянувшись назад, в сторону лестницы, сказал:- Погоди ты! Ничего с твоей тачкой не случилось.
       - А чего же ты?.. - не понял Глеб.
       - Чего-чего! Хуже дело. Летяга жив.
       - Да ты что?!
       - Ленка сказала. Сделали ему операцию, вытащили из кишков пулю, рука в гипсе. Лежит в отдельной палате на четвертом этаже. У двери два мента караулят, третий в штатском постоянно сидит рядом. А еще, я заметил, машина с нечаевцами пасется.
       - Могут выкрасть? - понял его Глеб.
      
       - Запросто. Я уж этим говорить не стал, еще кинутся освобождать.
      
       - Это они могут, - кивнул головой Глеб.
       - Надо бы убрать его, - предложил Баллон.
       - Но как?
       - Не знаю.
       Глеб долго раздумывал, ерошил рукой ежик своих волос.
       - Ладно, жди здесь. Я, кажется, кое-что придумал.
       И он побежал на второй этаж.
      
      
       ГЛАВА 37.
       Когда "восьмерка" подъехала к больнице и остановилась невдалеке от большого, четырехэтажного здания, Глеб заглушил мотор и обернулся к сидевшему сзади Суслику.
       - Здесь он, на третьем этаже. Слева там операционная, а палата Летяги где-то в самом центре. Ты не дрейфишь?
       Суслик, как всегда гонявший во рту жвачку, только кивнул головой.
       "Все-таки он идеальный убийца, - подумал Глеб, глядя на невозмутимую рожицу пацана. - И кто бы мог подумать".
       - Мы будем вон в том переулке, - показал рукой Глеб, и пацан вылез из машины.
      
       Ночь охватила его прохладой и темнотой, полная луна только всходила над горизонтом, и свет редких ночных фонарей, казалось, лишь усиливал мрак. Мимо него, мягко прошелестев шинами, проехала и свернула в переулок "восьмерка" Глеба. Суслик передернул плечами и, чуть подпрыгнув, стараясь согреться, двинулся вперед. Подойдя к фасаду больницы он поднял голову и сразу увидел нужное ему окно. Оно одно светилось на третьем этаже. Подойдя к большому тополю, стоящему ближе всего к больнице, Суслик быстро вскарабкался вверх. Устроившись поудобней в развилке ветвей, он глянул сверху вниз в палату. Штор по больничному обыкновению на окнах не было, и обзор у него оказался прекрасный, вся палата просматривалась как на ладони.
      
       В небольшой комнате стояло три кровати. На одной из них лежал Летяга. Судя по закрытым глазам, он еще не отошел от наркоза, поверх простыни застыла его тонкая, восковой бледности рука, от которой змеилась к капельнице желтоватая трубка. Рядом, на свободной кровати привалился спиной к стене человек в штатском костюме. Откинув голову назад и открыв рот, он дремал.
       Это был следователь Шелехов. Он проснулся от того, что парень на койке застонал и сказал какое-то слово. Сергей поспешно поднялся с кровати, нагнулся к его губам.
       - Мама... - еле разобрал он слабый шепот.
       Шелехов разогнулся и качнул головой. События последних дней вымотали его как физически, так и морально. Но самой большой неожиданностью для Шелехова стал явно юный возраст убийцы. А ведь был еще и пацан, что так часто засветился в милицейских хрониках.
       "Хорошо бы, если действительно появилась его мать, - подумал Шелехов, мучительно борясь со сном. - Тогда можно было бы выявить круг друзей этого парня, а это уже много".
       Суслик некоторое время наблюдал за происходящим в палате, потом поудобнее разместился в развилке дерева, спиной прижавшись к стволу, и вытащил свою громоздкую "беретту". Подняв пистолет двумя руками, он поймал на мушку лицо Летяги, тщательно прицелился. И в этот момент Летяга открыл глаза. Тело его лежало на специальной послеоперационной кровати, приподнятое чуть вверх, и взгляд его темных глаз встретился с глазами Суслика. Своего друга Летяга, конечно, не видел, за стеклом окна чернела ночь, но Суслик невольно опустил пистолет.
       Когда Глеб под предлогом, что надо бы убрать еще одного бизнесмена, вывел его из дома и объяснил всю ситуацию, пацан согласился не раздумывая. Суслик вошел во вкус. Всю жизнь страдая из-за малого роста, стараясь дерзостью и ловкостью компенсировать свой природный недостаток, с пистолетом в руках он чувствовал себя большим и сильным. Чира, и тот сломался, а он нет. Убить Летягу, чтобы тот не выдал остальных, казалось Суслику естественным и правильным. И только встретившись глаза в глаза с раненым, он понял, как трудно будет это сделать.
      
       Ведь только Летяга воспринимал его как равного, частенько защищая от издевательств Чиры или кулаков Зубатика.
       Шелехов незаметно задремал и встрепенулся, когда парень застонал и опять что-то чуть слышно прошептал. Сергей встряхнул головой, прогоняя остатки сна, и наклонился, стараясь расслышать голос раненого.
       - Мама, море, хочу на море... - разобрал следователь.
      
       - Где твоя мама? - тихо спросил Шелехов, но парень молчал, устремив свой взгляд куда-то вдаль.
       Увидев, что мужик наклонился к лицу Летяги, Суслик встряхнулся, вздохнул и опять поднял пистолет.
       "Убью обоих", - подумал он, и в душе его полыхнула лютая ненависть к этому незнакомцу, из-за которого он должен убить своего единственного друга.
       Шелехов не дождавшись ответа, отклонился назад, и Суслик снова увидел осунувшееся лицо Летяги, его беспокойные глаза с расширенными зрачками. На глаза Суслика нежданно-негаданно набежала слеза. Она затуманила облик друга, он уже не видел его глаз, только овал лица, и это помогло нажать на спуск. Эти же слезы спасли жизнь Шелехову. Суслик выстрелил в его сторону и промахнулся.
       Грохот выстрелов и звон стекла заставили следователя броситься на пол. Переждав несколько секунд, он, пригнувшись, проскочил к стене, и хотя ничего не видел в темноте, но сгоряча трижды выстрелил в сторону белевшего ствола тополя. На звуки стрельбы прибежали оба милиционера, до этого любезничавшие у дежурного столика с медсестрой. Шелехов обернулся, глянул на застывшее лицо пацана с большой красной точкой на переносице, от которой вниз сбегала тоненькая струйка крови, словно красная слеза. Сергей не выдержал и впервые за свою короткую карьеру следователя длинно и грязно выругался.
       - Вниз давайте, за ним! - скомандовал он милиционерам, понимая, что все это бесполезно.
       Суслик к этому времени давно уже был на земле. От ментов он бы ушел, но когда выскочил на асфальт, чтобы перебежать к переулку, где его ждали Глеб и Баллон, дорогу ему перегородила машина с нечаевскими боевиками. Зажмурившись от ослепившего его яркого света фар, Суслик не целясь два раза пальнул в сторону машины и метнулся в темноту, поневоле уходя с нужного ему направления. Попасть в людей ему не удалось, но машину он все-таки покорежил, оба заряда пришлись в радиатор.
       - Живьем его брать! - услышал Суслик позади себя.
       Он перепрыгнул забор, пробежал по огороду и, перескочив через другой забор, выскочил в какой-то переулок. Затравленным волчонком малыш оглянулся по сторонам - машины не было. Оказалось, что в темноте он двигался совсем в другую сторону. Но даже если бы он вышел куда надо, то не нашел бы там никого. У Глеба сдали нервы. Заслышав близкие выстрелы, он просто сбежал, переулками уводя машину подальше от опасности.
       Убедившись, что его никто не ждет, Суслик метнулся через дорогу и, уже взобравшись через забор и оглянувшись, увидел сразу три темные тени, штурмующие ограду на другой стороне переулка. Развернувшись, он трижды выстрелил в их сторону и спрыгнул вниз. Сзади раздалась ругань. Он ни в кого не попал, но заставил всех троих бандитов ткнуться носом в осеннюю грязь.
      
       Эти несколько секунд задержки позволили гончим Нечая приблизиться совсем близко. Они уже с грохотом преодолевали забор, и, пальнув пару раз в их сторону, Суслик прибавил ходу. На улицу он решил уже не показываться, штурмовал один забор за другим, падал, проваливался в какие-то ямы и, оборачиваясь время от времени, стрелял в своих преследователей. Только этим он сдерживал их на дистанции. Три рослых, мощных бугая бегали гораздо быстрее его. Но самое главное - у них оставалась еще уйма сил, а Суслик уже выдохся. Ему не хватало воздуха, ноги подкашивались от усталости, пот заливал лицо и щипал глаза. Перепрыгнув очередной забор, он остановился, смахнул с глаз пот, поднял, как обычно двумя руками, свою любимую "беретту" и стал ждать. Когда над забором показалась голова и плечи первого боевика, Суслик в упор выстрелил ему в лицо. Парня, уже мертвого, отшвырнуло далеко назад, за забором послышалась ругань и сразу несколько пуль прошили тонкие доски. У нечаевцев все-таки сдали нервы. Увидев смерть своего товарища, они озверели. Оба понимали, кто может быть следующим.
       Эти пули не достали Суслика, он свернул за какой-то сарай и под лай мечущейся на цепи собачонки перебежал через широкий двор. Но взбираясь на очередной забор он, не догадываясь об этом, оказался на фоне круглой луны. Сзади загремели выстрелы, что-то сильно ударило малыша ниже правой лопатки. Сгоряча он не почувствовал боли, только какое-то жжение, да сразу нахлынула слабость. Силой воли преодолев подступившую к горлу тошноту, он на заплетающихся ногах пробежался по двору, тычась в темноте между сараями, поленницами дров и каким-то хламом. Где-то совсем рядом гулко топали преследователи, и тут Суслик на ощупь нашел какую-то круглую дыру. Постанывая, он протиснулся в тесный закуток, там развернулся, лег на спину и, повернувшись лицом к входу, замер, подняв свой громадный пистолет.
       "Только суньтесь!" - подумал он осклабившись. Палец вибрировал на выгнутой спусковой скобе. Но грохот шагов погони промчался мимо, крики врагов затихли вдали, и Суслик с удивлением понял, что все-таки сумел уйти.
      
       "Это ж надо!" - ухмыльнулся он и опустил пистолет. Переведя дух, он нашарил левой рукой, горевшей от укусов собаки, в карманчике на груди очередную жвачку, зубами содрал обертку и сунул пахнущий мятой квадратик в рот.
       "Отлежусь немного, отдохну, и пойду", - подумал он, поудобнее устраиваясь в своем тайнике и прикрывая глаза. На какое-то время он забылся, потом подумал, что воняет тут нехорошо, но чем, понять не успел. Изнутри полыхнула такая дикая боль, что Суслик в голос застонал, и тело его прошиб холодный пот. Пытаясь повернуться на бок, чтобы меньше бередить рану, он коснулся рукой чего-то мокрого, понял, что это его кровь, и удивился, что ее так много. Затем весь мир крутанулся вокруг него, к горлу подступила тошнота.
       "Что это, праздник, карусель? Откуда музыка, огни?!" - удивился пацан.
       Он так и не понял, что эта круговерть огней, несущаяся навстречу ему под звуки какой-то жуткой музыки, и есть смерть. Слишком легко и быстро его маленькая душа покинула хрупкое тело.
      
       ГЛАВА 38.
       Тело Суслика обнаружили утром и то случайно. Шелехов приехал с опергруппой в десятом часу. Хозяин дома, высокий худощавый мужик лет пятидесяти, возбужденно начал рассказывать ему, как все было еще за калиткой.
       - Я этот дом как дачу держу, а сам живу на Пархоменко, в трехэтажке. С собаками мне не везло всю дорогу. Одна сама сбежала, другую наши местные бичи убили и съели, хотя телок здоровый был, во! - Он показал от земли что-то ростом с небольшую лошадь. - Вот, я сегодня дворняжку у нас на базаре поймал, привез. Веду ее к будке, а она упирается и шерсть дыбом. Я было лупить ее, а потом смотрю, там в будке чернеет что-то. Ну вот...
       Уже не слушая его Шелехов присел перед большой конурой, заглянул вовнутрь. Потом обернулся назад.
       - Николай Федорович, у вас фонарик где-то был.
       Эксперт расстегнул свой внушительный баул, молча подал фонарь. Шелехов долго вглядывался в застывшее лицо Суслика. Рот у того был открыт, и на нижней губе белел комочек присохшей жвачки.
       - Ну что ж, давайте работать, - устало вздохнул Шелехов, поднимаясь во весь рост.
       Через полчаса тело Суслика лежало на подстеленном на земле большом куске полиэтилена.
       - Сколько ему лет? - спросил Сергей, - двенадцать, тринадцать?
       - Да нет, - медэксперт поднялся от тела, вытер куском тряпки руки, - он развит довольно гармонично. Щетина даже, вон, растет.
       - От чего он умер?
       - Стреляная рана в районе печени. Видимо, истек кровью.
       - Андрей, - подозвал Шелехов молодого оперативника, - съезди в детскую больницу и поинтересуйся мальчишками с задержкой роста. Вряд ли их в городе так уж много, врачи должны знать.
       Действительно, на весь город таких оказалось трое. Еще один, как припомнил главврач, был в интернате. Все трое городских оказались на месте, живы и здоровы. К вечеру привезли директора интерната. Его сразу повели в морг. Глянув на трупы, этот высокий, крупного сложения мужчина, побледнел и кивнул головой:
       - Оба наши. Семен Мезенцев и Валера Мещеряков, Летяга.
       Через полчаса с помощью директора и педколлектива интерната Шелехов вычислил всю семерку. Педагоги, несмотря на скудную зарплату, тоже иногда ходят на рынок, а там интернатовцы примелькались.
       Шелехова поразила фраза одного из учителей: - А они были не самыми худшими из наших ребят.
       "Теперь мы знаем кто, осталось узнать где они", - сам себе сказал следователь.
       Исчезновение Суслика уже не вызвало такого шока, как известие о смерти Летяги. Приехав утром в "контору" и узнав, что малыш до сих пор не вернулся, Глеб с Баллоном переглянулись. Та стрельба, что они слыхали вчера вечером, оставляла мало шансов для их низкорослого киллера. Но Москвин все-таки бодро заявил:
       - Ничего, Суслик выкрутится, не первый раз. Он у нас шустрый. А пока давайте обсудим, что нам делать сегодня.
       За полчаса до этого он проехал по городу и убедился, что совершить еще какой-нибудь теракт в Волжске стало немыслимо. Малофеев все-таки призвал на помощь областное начальство. По городу разъезжали машины с номерами районных отделений милиции областного центра. В этот раз они заткнули все видимые щелочки.
       Но Глеб и не собирался предпринимать что-то сверхнеобычное. Время стрельбы кончилось, пришла пора собирать жатву посеянного кровавого урожая. В полдень он позвонил в Сейф одному из предпринимателей и спросил.
       - Вы по-прежнему не желаете платить налог на жизнь?
       - Кто говорит? - не понял сразу тот, но потом до него дошло. - А, вы об этом...
       - Вам известно об участи неплательщиков? - продолжал Глеб.
       - Ну как же, видел вчера, - горько усмехнулся бизнесмен. Валерий Полежаев был именно тем человеком, с кем покойный Джанадзе разговаривал на крыльце буквально за минуту до смерти. - Что мне делать?
       - Вы пройдете по этажам и соберете деньги с тех, кто не платил в прошлый раз. Что делать дальше, я вам позвоню.
       Сделав этот звонок Глеб и Баллон отправились в гараж пережидать время до следующего звонка. Неожиданно в боксе появился Маркел, ведя в руках велосипед грибника.
       - Ты чего, - удивился Глеб, - что-нибудь случилось?
       - Да, - отозвался явно обескураженный Маркел. - Понька умер. Чира в истерике, воет как собака на луну. Хочет, чтобы брата похоронили на кладбище и непременно с попом.
       Глеб и Баллон переглянулись. Они знали, что должно было произойти, в одной из ампул, что вчера привез Баллон, был вовсе не опий.
       - Хорошо, скажи, что все будет завтра, и похороны и поп. И пусть пацаны сидят в "конторе" и носа в город не кажут.
       - Почему? - не понял Маркел.
       - Суслик не вернулся. Теперь наверняка они знают про всех вас.
       Маркел опустил голову.
       - Значит, уже трое?
       - Да. Но никому пока про это не говори. Сегодня берем большой куш и уходим. Понял?
       Маркел кивнул головой, но по его растерянному лицу Глеб понял, что парня что-то не устраивает. Что именно, он выяснять не стал, просто сказал:- Езжай и жди нас.
       - Хорошо, - согласился Маркел и, развернувшись, вышел из гаража.
       - Не нравится он мне что-то сегодня, - сказал Глеб, едва дверь закрылась за интернатовцем, а потом обернулся к Деме, - Не бери его с собой, возьми Зубатика.
       Дема кивнул головой. Несмотря на то, что он спал до полудня и только подошел, выглядел он каким-то усталым. Херувимское личико мотоциклиста было помято, под глазами набрякли мешки.
       - Ты что это такой? - спросил Глеб.
       - А, не выспался, - нехотя ответил тот. - Все вспоминаю, как меня вчера зажали. Чудом ушел.
       - Ладно, - подбодрил друга Глеб. - Я бы тебя заменил, но ты же знаешь, что ни я, ни Баллон при случае оторваться от них не сможем. Да и сегодня все будет просто, подъедешь, заберешь, и рвем отсюда когти.
       А Маркел вместо "конторы" ехал совершенно в другое место. Дождь перестал, даже проглядывало редкое в это время года солнце, но настроение у интернатовца было паршивым. В который раз он понял, что не хочет уезжать из этого города. Дорога как-то сама собой привела к дому Лары. Первое в этой жизни чувство любви раздирало душу парня. Лары не оказалось дома, и он чуть не завыл от досады, так он хотел ее увидеть последний раз.
       Между тем Глеб звонил Полежаеву. Вытирая со лба пот, этот молодой и уже изрядно лысоватый и расплывшийся вширь бизнесмен сразу огорчил главаря "волчат":
       - Платят почти все, но существуют проблемы с наличностью. Тем более в валюте. Мы уже и так почти выгребли все загашники. Не могли бы вы подождать до завтра или хотя бы часть денег взять нашими "деревянными"?
      
       Глеб насторожился. Это походило на милицейскую уловку, любая задержка сейчас для них была смертельным риском. Он подсознательно чувствовал, что их обкладывают со всех сторон.
       - Вы что мне тут, "динамо" крутить вздумали? - вскипел он.
       - Да что вы! Конечно, нет, - поспешно заверил его бизнесмен. - Но где нам взять такую дикую сумму? У нас же не Швейцария, это немыслимо.
       - Сколько вы всучите нашим "деревом"?
       - Сорок процентов суммы.
       - Хорошо, я согласен. Когда будет все готово?
       - Через час.
       - Тогда я и позвоню.
      
       На следующее утро, ближе к одиннадцати, Валерий Полежаев вышел из здания с увесистым черным пакетом и, сев в "Вольво", направился на выезд из города в северном направлении. Всю дорогу он нервничал и, несмотря на прохладную погоду, жутко потел. Проехав километров двадцать по оживленному магистральному шоссе, Полежаев свернул на дорогу, ведущую к деревне Вознесенка. Машин сразу резко убавилось. Редкие рощицы, разбросанные по этой холмистой местности, представлялись Глебу и Деме идеальным убежищем, а видимость на километры должна была обеспечить безопасность. Притаившись в березовой роще, Дема пропустил "Вольво" мимо себя, а потом, убедившись, что сзади в пределах видимости никого нет, помчался вдогонку. Машину Полежаева они остановили почти на самом пригорке пологого, затяжного подъема.
       Когда Зубатик, держа пистолет наготове, подскочил к "Вольво", Полежаев уже открыл дверь и держал в руках объемный пакет с деньгами. Зубатик схватил пакет и дернулся было бежать обратно, но тут Дема закричал, показывая рукой назад: - Смотри!
      
       Зубатик оглянулся и увидел внизу подъема стремительно несущиеся две машины. Даже отсюда можно было отличить комбинированный окрас знаменитого нечаевского джипа, серо-черный.
       - Сука, продал нас! - закричал Зубатик и выстрелил в побелевшее лицо бизнесмена.
       На самом деле Полежаев был тут ни при чем. Эту ловушку придумал сам Нечай. Предыдущий посредник, Литвинов, находясь в подпитии, разболтал в "Версале" знакомому коммерсанту о своих приключениях. Официант, обслуживающий их, многого не понял, но уловил саму суть разговора. В два часа ночи только что отключившемуся предпринимателю устроили срочный подъем и не давали спать до тех пор, пока он не вспомнил пережитое до самых мельчайших деталей. Допрос вел лично Нечай, и его интересовало все, от марки мотоцикла "волчат", до цвета перчаток на руках одного их них, того кого Литвинов видел ближе всех.
       Проанализировав всю информацию, Нечай понял, что сбор дани еще не закончен, недаром же "волчата" пристрелили заерепенившегося Джанадзе. В ту же ночь технари Нечая подключились ко всем телефонам офисов Сейфа. Выяснив, кого "волчата" выбрали на этот раз в посредники, Геннадий велел поставить на машину Полежаева небольшой радиомаячок. Как-то раз он уже использовал этот метод. Одну машину он послал далеко вперед, и она обогнала неторопливо плюхавшее авто Полежаева на самом выезде из города, а сам Нечай на двух машинах ехал далеко позади "вольво" посредника. И только когда пеленгатор показал, что автомобиль-наживка остановился, Нечай велел резко прибавить скорость, а по рации приказал возвращаться и третьей машине.
       Именно ее, несущуюся им в лоб, и увидели Дема и Зубатик, выскочив на самую вершину холма.
       "Засада!" - понял Дема и свернул в поле. Все три машины устремились наперерез. На этот раз Нечай удачно выбрал автомобили - джип и две "Нивы". Уже через пять минут Дема понял, что на этот раз с местом встречи они просчитались. Здесь не было ни топей, ни ручьев, ни непреодолимых для машин зарослей тальника. Подмороженная стерня скошенного пшеничного поля отлично держала вес автомобилей, и вскоре они начали доставать скоростной, но все-таки достаточно тяжело груженный мотоцикл. Когда расстояние до первых двух машин сократилось до двадцати метров, Зубатик открыл частый, нервный и неприцельный огонь. Он видел даже лица сидевших в машинах людей, не злые, а скорее, напряженно сосредоточенные. Лишь раз пуля Зубатика попала в лобовое стекло нечаевского джипа и чудом не задела никого из четырех сидевших в машине людей. Нечай выругался и бросил назад одну фразу:- Стреляйте по колесам.
       Сидевший за рулем непременный шофер и адъютант Рыдя глянул в зеркальце над ветровым стеклом и скривился в ухмылке. Машину бросало на кочках так, что временами пассажиры чуть не стукались головой о потолок. Стрелять взялся, конечно, Фугас, с недавних пор заядлый враг Рыди. Адъютант Нечая подозревал, что бывший прапорщик-гвардеец старается занять его место рядом с боссом. Передернув затвор короткоствольного АКМС, Фугас высунулся из окна и держа его одной рукой, дал первую короткую очередь. Пули вспахали землю чуть сзади колеса. Фугас поморщился и прицелился снова. Зубатик, вывернувшись на заднем седле насколько мог, отчаянно старался поймать на мушку лицо стрелявшего, но мотоцикл бросало ничуть не меньше, чем машины, и его последняя пуля ушла в молоко.
       Перезаряжать обойму на ходу было немыслимо, и Зубатик, осклабив в мучительной гримасе свои желтоватые зубы, просто наблюдал, как ствол автомата направляется в его сторону. Жестом отчаяния он швырнул в сторону джипа бесполезный "ТТ" и закричал что-то бессмысленное и жуткое. Этот крик прервала лишь четвертая очередь Фугаса, по-прежнему нацеленная на колесо, но полоснувшая спину Зубатика. Парень сразу завалился назад, но рука в последней судороге зажала боковую ручку мотоцикла, так что тело еще метра три волоклось по земле, подпрыгивая на кочках. От этого неожиданного балласта мотоцикл занесло, заднее колесо пошло юзом, но Дема все-таки удержал равновесие. В конце концов рука Зубатика сорвалась, и тело пацана кинуло под колеса нечаевского джипа. Рыдя машинально отвернул в сторону, и Фугас, уже до верного прицелившийся с пяти метров в колеса мотоцикла, послал очередь куда-то в сторону Китая. Экс-прапорщик раздраженно выругался. Мало того что он промахнулся, но и Дема воспользовался этой секундной паузой и успел нырнуть в ровную гребенку лесополосы.
       Пока джип, лавируя между деревьями и кустарниками, пробирался вслед за ним, Дема оторвался очень даже прилично. На облегченном мотоцикле он резко прибавил в скорости. Стрелять теперь не имело смысла, Нечаю этот парень был нужен живым, тем более что с отставшей машины доложили, что второй мотоциклист мертв. Еще минут десять бандиты пробовали двумя машинами зажать упрямого байкера, но Дема неизменно ускользал из этих тисков. Закончилось все на краю небольшого оврага, глубиной метра два и шириною пять. Дема проскочил препятствие легко и изящно, классически приземлившись по всем кроссменским нормам на два колеса. Машинам же тут было не пройти.
       Овраг змеился издалека, и всякое преследование теряло смысл. Из остановившегося джипа вылезли Нечай и вся его команда. Сзади скрипнули тормоза другой машины, а потом подъехала и третья, с телом Зубатика в багажника. Один из экипажа этой "нивы" подбежал к хозяину и с довольным видом показал большой черный пакет с деньгами. Нечай с равнодушным видом заглянул внутрь и небрежно кивнул в сторону джипа, - дескать, положи туда, а сам, подойдя к краю оврага, долго смотрел вслед уходящему в сторону заката мотоциклисту. Позади него переругивались Фугас и Рыдя.
       - Ну ты стреляешь как я пишу!
       - Пошел ты!.. Ты куда свернул перед лесопосадкой, он у меня был на мушке!
       - На какой мушке, ты косоглазый с рождения...
       Нечай оборвал перебранку подчиненных:- А вы поняли, как он хорошо ушел? Это вам ничего не напоминает?
       Первым догадался Фугас.
       - Мотоклуб? Но мы его проверяли.
       Нечай кивнул головой.
       - Я знаю. Но все равно - тут видна хорошая школа. Надо бы там пошукать еще, - а затем добавил. - Едем в город. Будем искать его там. Перекройте все дороги, поможем немного нашим хреновым ментам.
      
      
      
       ГЛАВА 39.
       Уже стемнело, а Демы все не было. Глеб нервничал. Баллон внешне оставался невозмутимым, сидел по своему обыкновению верхом на стуле, лишь курил почти непрерывно. Пасьянс сегодня он не раскладывал, только крутил в руках истрепанную колоду. Мотавшийся из угла в угол Глеб наконец решился.
       - Давай в "контору", - сказал он.
       - Зачем?
       - Может, они туда уже приехали.
      
       - Ладушки, - согласился здоровяк и легко поднялся со стула.
       Было в нем это странное сочетание мощи и гибкости, придававшее его громоздкой фигуре звериную грацию.
       Вообще-то его звали Андрей, Андрей Зотов. Кличку Баллон он получил в классе пятом, почему не помнил уже ни он, ни Глеб, его одноклассник. Особых высот в учебе он не достиг, но уже к шестнадцати годам хорошо разбирался в технике, водил и мог отремонтировать что угодно, от мопеда до КамАЗа.
       Семью его в прежние времена могли назвать кулацкой. Отец Андрея и два его брата долгие годы работали на мясокомбинате экспедиторами, мотаясь по деревням и закупая коров и свиней. Все это приносило вполне ощутимый достаток. Машины братья меняли регулярно, поездив на них года два, не больше. Грузовик, на котором раскатывал Баллон, они купили, чтобы не нанимать каждый раз машину, завозя домой сено для коровы или дрова для бани. Обстановка внутри каждого дома соответствовала стандартному представлению советского человека о счастье: стенка, мягкий уголок и импортная электроника всех видов.
      
       Баллон мало чем отличался от мужиков своего рода, пахать мог сутками, не жалуясь на усталость и не требуя себе какой-то иной участи. Но однажды Баллону вдруг опротивел примитивный образ жизни его родни. Не то чтобы он устал или выдохся. Просто ему стало скучно. Андрею захотелось чего-то нового: сменить место жительства, поездить по миру, посмотреть заграницу. Из родни его не понял никто. Из дому Зотовы уезжали лишь по нужде, да в армию, а так их помыслы не простирались дальше родной Вознесенки. Вот поэтому Баллон и пошел за Глебом. Эта афера обещала ему то, что он хотел - деньги и независимость, возможность жить так, как хочет он.
       Они разминулись с Демой минут на пять. Сначала тот действительно хотел ехать в "контору", но эта гонка с преследованием настолько вымотала его, что он кратчайшим путем вернулся в город, проехав самой безопасной дорогой между дачами, гаражами и сараями, там где с трудом мог протиснуться и его мотоконь.
      
       Обнаружив на двери бывшей котельной замок, Дема удивился. Открыв ворота, он завел в боксы мотоцикл, затем успел только закрыть за собой створку ворот, поставить на подножку мотоцикл и снять шлем, как рядом с гаражом скрипнули тормоза машины.
       "Глеб?" - подумал Дема, оборачиваясь к выходу, но знакомая, мощная фигура, показавшаяся в проеме двери, принадлежала совсем другому человеку. Вскрикнув, Дема выдернул из кармана пистолет и два раза выстрелил в его сторону. Рыдя, чудом избежав пули, пролетевшей рядом с головой, с матом отскочил в сторону и, уже укрывшись за массивными, обитыми железом воротами, начал пулять вглубь слабо освещенного гаража.
       - Хорош стрелять, живьем берите! - донесся из темноты голос Нечая.
      
       Вернувшись в город на час раньше Демы, Нечай со всем кортежем сразу поехал к зданию мотоклуба. Ничего подозрительного он там не обнаружил, но поставил на уши все руководство кроссменов и, наконец, узнал про здание котельной, также принадлежащее мотоциклистам. Сюда они ехали, не сильно надеясь на успех, поэтому Рыдя чуть и не схлопотал девять граммов свинца в свою чугунную башку.
      
       - Никуда он не уйдет, - пробормотал он и осторожно заглянул вовнутрь. Сейчас же в ответ грохнул выстрел, и пуля, попав в массивный угол по краю дверного проема в сантиметрах от головы боевика, отрикошетила и, взвизгнув, улетела в темноту. Отпрянув назад, Рыдя не целясь выстрелил два раза, вытер со лба пот рукой, оглянулся зачем-то назад в сторону невидимого Нечая, а потом уже вопросительно посмотрел на стоящего по другую сторону дверного проема Фугаса. Тот все-таки был человеком военным и должен был знать, что в таких случаях надо делать. Пользуясь тем, что стрелявший его не видит, Фугас некоторое время разглядывал верстак, два мотоцикла, а потом выдал Рыде инструкцию.
       - Сейчас ты стреляешь два раза, понял, только два, и я врываюсь. Потом я стреляю два раза, ты вбегаешь. Все понятно? Да смотри не отстрели мне башку! - предупредил бывший прапорщик.
       В ответ Рыдя только осклабился в вымученной улыбке. Все-таки его стихией был кулак, а не пистолет. Но он сделал все как надо. Два раза выстрелил внутрь гаража и, когда вбежавший Фугас открыл огонь, отчаянным рывком проскочил дверь и, больно ударившись обо что-то коленкой, замер за массивным, но все-таки недостаточно хорошо укрывающим его мощную фигуру наждачным станком. Он ждал выстрелов, но их не было. В боксе стояла тишина, только остро пахло сгоревшим порохом. Рыдя осторожно выглянул, но в тусклом свете желтой лампочки плохо было видно, что творится в углах помещения, и он с облегчением вздохнул, услышав ровный голос Фугаса.
       - Прикрой если что, я пойду, посмотрю.
       Бывший афганец перебежал за другой мотоцикл, потом укрылся за стеллажом с запчастями. Он опасался большого выступа стены, именно за ним мог укрыться "волчонок". Наконец он проскочил последние два метра, но, направив пистолет в тень, только выругался и опустил оружие. Подошедший Рыдя также недовольно скривился. Еще со времен котельной тут осталось большое квадратное окно на уровне пола, закрываемое железной заслонкой. Через него в свое время в котельную подавался уголь. Сейчас заслонка была открыта и за квадратом окна чернела ночь.
       - Ушел, сучонок! - прохрипел Рыдя. Фугас между тем внимательно разглядывал бетонный пол, затем нагнулся, ковырнул что-то пальцем и, посмотрев на свет, показал Сергею.
       - Да нет, далеко не уйдет, похоже все-таки его зацепило.
       Это была кровь.
       - Бери людей, пусть прочешут весь район, а я по следу, - обратился Фугас к Рыде, а потом повернулся к своим людям. - Да, Дима, съезди ко мне домой, привези Лорда.
       - Зачем он тебе? - удивился Рыдя. Фугас держал собаку, но сеттера, на луговую птицу. - У тебя же не овчарка.
      
       - Ничего, - усмехнулся Фугас, - подранка и он возьмет. Двое за мной, остальные на машинах рядом.
      
       Дема бежал, скрипя зубами от боли. Пуля попала в ногу, в мякоть икры, когда он уже почти пролез в окно. Как назло этот район считался одним из самых престижных в городе, горели почти все фонари. Приволакивая ногу, он со стоном бежал по дворам, лихорадочно оглядываясь назад. Свернуть и переждать где-нибудь в подъезде он не решался, если подоспеет милиция, то уйти ему будет еще труднее. Оглянувшись, Дема подумал, что оторвался от врагов, но, пройдя еще метров двадцать и остановившись перевести дух в тени большого тополя, он заметил сзади две темные фигуры. Один из преследователей подсвечивал по земле фонариком. Дема попробовал бежать быстрей, но боль заставила его совсем остановиться, а легкое головокружение подсказало, что крови он потерял уже достаточно много.
       Метнувшись за угол очередного дома, мотоциклист сам не желая того очутился на конечной остановке рейсового автобуса. Рыжий раздрызганный "скотовоз", мерно позвякивая железками, терпеливо дожидался пассажиров, гостеприимно открыв лишь заднюю дверь. С трудом поднявшись на ступеньки, Дема проковылял по всему салону, расталкивая стоящих в проходе пассажиров.
       - Куда прешь? - заорал на него какой-то дед. Толстая тетка, чуть не упавшая от толчка Демы, также начала орать что-то совсем непотребное.
       Не обращая на них внимания, Дема добрался до кабины водителя и, открыв окошечко, крикнул шоферу.
       - Трогай!
       - Чего?! - с гонором обернулся назад молодой парень, неторопливо смоливший сигарету под ритмичный хрип издаваемый перемотанным изолентой кассетником.
       Дема, не тратя больше слов, предоставил свой главный аргумент, сунул в кабину руку с пистолетом.
       - Поехали, я сказал! - прохрипел он.
       Дуло пистолета подействовало на парня успокаивающе. Он машинальным, заученным движением закрыл дверь и, тронув автобус с места, повел его по обычному маршруту, искоса поглядывая на угонщика.
       Дороги были пустынные, светофоры подмигивали зеленым или желтым светом, и они быстро достигли следующей остановки. Поняв, что шофер притормаживает, Дема истерическим голосом прикрикнул на него:
       - Не останавливайся! Вперед!
       Все это время он мучительно пытался понять, что ему нужно делать. Хладнокровный и расчетливый в своей стихии, сейчас он растерялся. И эта растерянность вместе с болью породили страх. Он хотел было приказать везти себя сразу к "конторе", но потом подумал, что приведет за собой и ментов, и начаевцев. Следующей мыслью было направиться к дому одной из подруг, учившейся в мединституте, но все произошло по другому сценарию. Автобус миновал уже и вторую остановку. Народ в салоне, не понимая, что происходит, начал волноваться. Сразу несколько голосов закричали:
       - Эй, остановка, что делаешь?!
       Какой-то здоровый парень, не разобравшись в ситуации, пробрался из середины салона и, думая, что Дема просто отвлекает шофера разговорами, попытался оттащить его от окна.
       - Эй, вы что там, охренели совсем?! Ну-ка, останови сейчас же!
       Почувствовал, что его тянут за воротник, Дема выдернул руку из окошка и, сунув пистолет в грудь здоровяку, нажал на курок. Того откинуло назад, но выстрел получился негромким - только ближние пассажиры поняли, в чем дело, и отшатнулись подальше в салон. А затем раздался истерический женский крик. Этот истошный вопль словно хлыстом подстегнул и без того взвинченные нервы парня, и он, уже не сдерживая ярости, дважды пальнул в потолок и заорал:
       - Лежать, суки!
       Стоящие в проходе попадали на пол, те, кто сидел, пригнулись, стараясь укрыться за спинками сидений. Лишь на задней площадке народ не понимал, что происходит, и старательно тянул головы вверх, пытаясь высмотреть природу такого грохота и паники остальных.
       Дема сейчас был страшен, глаза пылали огнем безумия, где-то на бегу он мазнул себя по лицу кровью, да и само херувимское личико передергивалось судорогой бешенства.
       Порядок в салоне он навел, но автобус вдруг сбавил ход и завилял по дороге. Обернувшись, Дема увидел, что кабина водителя пуста. Спасая собственную шкуру, тот воспользовался моментом и, сбросив скорость, выскочил на ходу.
       - Ах ты сволочь! - застонал Дема, и тут автобус выехал на встречную полосу, затем переехал бордюр и врезался в огромный тополь. От удара всех пассажиров бросило вперед, крики людей слились в общий вой, сопровождавшийся звоном бьющегося стекла. Дема уцепился за поручень и на ногах устоял, но на него свалилась толстая тетка, как раз на рану. Он взвыл от боли и, оттолкнув толстячку, пробрался к двери, в несколько ударов открыл ее и вывалился наружу.
       Автобус потерпел аварию на самой окраине Волжска. Оглянувшись по сторонам, Дема пошел к небольшому мостику над ручьем, который служил естественной границей города. Дальше находились огромный массив хорошо освещенных гаражей, и слева, старое городское кладбище. На середине моста он оглянулся и увидел в другом конце улицы, свет нескольких фар, неумолимо приближающихся к нему. И тогда он свернул в темноту.
       Возбужденные пассажиры, кто с проклятиями, кто с причитаниями покидавшие автобус, не стали выгораживать попортившего им столько нервов угонщика и охотно показали подъехавшим нечаевцам во главе с Фугасом, направление, куда сбежал террорист. Вскоре за мостом стояло уже три машины, в последней приехали сам Нечай и Рыдя. Братва вывалила из автомобилей. Надо было решать, куда бросить основные силы. "Волчонок" мог уйти в лабиринт гаражей, найти там еще открытый и, приставив пистолет к голове хозяина, заставить вывезти себя из города. Но Фугаса, прирожденного охотника, каким-то верхним чутьем потянуло в сторону кладбища. Подсвечивая фонариком, он искал на земле кровь и нашел ее именно там, где ожидал, ближе к темной громаде заросшего лесом и кустарником кладбища.
       Как раз в это время со стороны гаражей подошли два парня слегка навеселе.
       - Эй, мужики, - окликнул их Рыдя, - вы тут прихрамывающего парня не видели?
       - Нет, нам навстречу никто не попадался.
       - Здесь он, - сказал Фугас, кивая в сторону кладбища. Поднявшись с колен, он сразу начал командовать: - Ты остаешься здесь, приедут менты, отправишь их в сторону гаражей, остальным вытянуться в цепь и прочесать кладбище от города к пустырю. Все машины туда.
       Нечай присутствовал при всем этом, но молчал. Похоже было, что он согласен с распоряжениями своего бригадира. Не сказав ни слова, он уселся в машину, и тут же все автомобили умчались в темноту. У моста остались только двое: Фугас и Рыдя. Они закурили от одной зажигалки, и Фугас сказал:
       - Отсюда он уже не уйдет. Слишком много крови потерял.
       В этом он не ошибался - позади был Афган. Сзади, около разбитого автобуса, заморгали мигалки патрульных машин.
       - А ты чего ждешь? - спросил Рыдя.
       - Сейчас увидишь.
       Огибая милицейскую машину, вывернулись из-за автобуса огни фар. И, через несколько секунд, из подъехавшей машины вылез один из боевиков с красавцем сеттером на поводке. Почуяв хозяина, пес радостно завилял широким, как помело, хвостом.
       - Лорд, сукин ты сын! - Фугас встал на одно колено и погладил собаку по голове.
       Рыдя с любопытством смотрел на эту сцену. Об уме собаки Фугаса и привязанности их друг к другу он слышал много историй, но пса видел первый раз.
       - Лордушка, у тебя сейчас будет охота, - при слове "охота" пес взвизгнул, засеменил ногами в нетерпении. А Фугас продолжал. - Необычная охота, такой у тебя еще не было.
       Он отвел собаку туда, где заметил на земле кровь, присев, показал на нее и скомандовал: - След, Лорд, след!
      
       Собака понюхала землю, шерсть ее встала дыбом, и она с явным недоумением на морде оглянулась на хозяина.
       - Да не пойдет она на человека, - высказал свое мнение парень, привезший собаку, тоже заядлый охотник. - У меня легавая, я ее раз пробовал натравить на бича, что на мою дачу залез, бесполезно. Это у них в крови сидит. Овчарку надо.
       Фугас даже не обернулся на его слова. Он обнял собаку за шею и шепнул ей на ухо:
       - Надо, Лорд, возьми его, фас!
      
       И сеттер, резво сорвавшись с места, потащил хозяина за собой. Для Лорда на этой охоте все было необычно. Собака привыкла ходить на птицу без поводка, но Фугас не отпускал ее, зная, что та, найдя подранка, лаять не станет, так и замрет в привычной стойке, а где ее найдешь в кромешной темноте?
       Уже скрывшись в темноте кладбища, все трое услышали за спиной вой сирен, скрип тормозов и чей-то взволнованный голос, бубнивший что-то непонятное. Это один из боевиков Фугаса, выполняя его указания, отводил милиционеров от кладбища, отправляя их в лабиринт гаражей.
       А Дема, долго пробиравшийся между памятниками и оградками, натыкающийся на буйно разросшиеся кусты и деревья, проваливающийся в осевшие могилы и ямы от сгнивших крестов, к этому времени окончательно выбился из сил. Усевшись на могильный холмик, он отдышался, вытащил из штанов ремень и, перетянув ногу чуть ниже колена, сверху обмотал ее шарфом. После этого он осмотрелся по сторонам. Кладбищенский пейзаж с его воздетыми, словно в отчаянии, крестами мало обрадовал его. Скривившись, Дема поднялся, проковылял еще немного вперед и, зайдя в одну из оградок, забрался в узкую щель сзади памятника между могилой и кустами сирени. Минут через десять он увидел пляшущие огни фонарей облавы. Когда они приблизились, Дема вжался всем телом в землю и невольно затаил дыхание. Лицом он уткнулся в высохшую траву кладбищенского дерна, но краем глаза видел вспышку света, это луч фонаря скользнул по оградке могилы, где он укрылся. Под ногами начаевцев трещали сучья, Дема услышал даже тяжелое дыхание боевика, затем шаги начали удаляться, и он уже поверил, что вывернулся и на этот раз. Дема начал было даже прикидывать, что ему делать дальше, попробовать выбраться с кладбища сейчас или переждать до утра, тем более что весь мир сейчас качался, как штормящий океан, а земля норовила ускользнуть из его объятий и, перевернувшись, сбросить его с себя куда-то в бездну черного неба.
       Но все оказалось не так просто. Где-то рядом негромко тявкнула собака, раздался скулеж. Это Лорд наткнулся носом на сучок кустарника. А вскоре снова блеснула вспышка света, послышался тяжелый топот нескольких ног. Дема услышал частое, возбужденное дыхание, что-то холодное ткнулось ему в ухо, и, подняв голову, он увидел в сантиметрах от собственного лица блестевшие в лунном свете глаза собаки.
       Это был конец, и осознание безысходности своего положения парализовало силы и волю Демы. Когда сразу три фонаря осветили его лицо, он даже не поднял свой пистолет.
      
      
      
       ГЛАВА 40.
       Нечай, сидевший в одной из машин на пустыре за кладбищем, терпеливо ждал окончания облавы. Уже вышли и расселись по своим машинам загонщики, но лишь десять минут спустя появился с собакой на поводке Фугас и, подойдя к машине Нечая, коротко доложил: - Взяли, спасибо Лорду. Куда его теперь, в Лысовку?
       Геннадий, смотревший, как Рыдя и второй боевик выводят из кустов пошатывающегося парня, отрицательно мотнул головой.
       - Нет, это долго. Давайте его ко мне домой, а вы заедьте за Сухачевым.
       Кортеж из четырех машин быстро проскочил через Волжск и высадился десантом перед большим, красивым двухэтажным зданием из белого кирпича на самой окраине города.
       - В подвал его, - скомандовал Нечай.
       Вход в подвальное помещение находился на улице, с торца здания. Бросив добычу на бетонный пол, оба боевика, повинуясь жесту Нечая, удалились на улицу. Дема лежал молча, руки и ноги у него были скованы наручниками. Земля по-прежнему качалась под ним, страх сковывал рот, и единственное, что он мог делать, это, ворочая глазами, следить за расхаживающим по подвалу Нечаем. Иногда они встречались взглядами, и худощавое лицо хозяина города оставалось бесстрастным, только прищур его темных глаз не предвещал хорошего.
       Геннадий курил, временами откидывая назад падающую на лоб челку. У него в жизни было немало врагов. И в зоне, и здесь, в борьбе за власть. На его совести были десятки человеческих жизней, его самого не раз и не два пытались убить, порой его спасало чудо, порой точный расчет. Но этот бледный, худосочный парень с явной ненавистью и страхом в глазах представлялся ему опасней многих закоренелых рецидивистов, поклявшихся перед воровским сходняком пришить его, Нечая. Тех он знал, их психологию, их методы, их слабости. Обычно все они исчезали без следа, не успев даже понять, где прокололись. Эти же, "волчата", были из нового поколения. То, как они крошили одного человека за другим, открывая стрельбу при малейшем сопротивлении, пугало Нечая своей непредсказуемостью. Он всегда считал себя превыше всяких законов, государственных и божьих. Но эти пошли еще дальше его.
      
      
       И самое главное - возраст этих парней. Слишком много их болтается по городу, вот таких же, как этот, затянутых в кожу, не познавших ни нар, ни честно заработанных денег, но уже презирающих "эту поганую жизнь" и ради своего достатка готовых пойти на любое преступление. Они не ставили чужую жизнь ни в грош, не представляли, что такое годами жрать тюремную баланду и слушать бессонными ночами храпы и стоны душного барака. Нажимая на курок, они не задумывались над тем, что их за это могут поставить к стенке. Им казалось, что с ними подобного не случится, ведь они выше всех остальных, они сверхлюди, или как там, на Западе, говорят, супермены.
       Впрочем, раздумья Нечая кончились вместе с выкуренной сигаретой. Как раз подоспели Фугас и Рыдя. Они привели с собой третьего человека. Увидев его, Дема затрепетал. Про хозяина мясного магазина Сухачева давно ходила дурная слава, якобы он подрабатывает у Нечая мастером по части пыток.
       - Добрый вечер, Василий Федорович, - поприветствовал врача-мясника Нечай, здороваясь с ним за руку. - Извините, что оторвал от семьи и от отдыха, но вот... - Он показал рукой на лежащего Дему. - Очень опасный экземпляр. Слыхали, что в городе творится? Это один из юных убийц.
       Сухачев с некоторым удивлением посмотрел на бледного красивого парня, лежащего на полу, затем кивнул головой.
       - Хорошо, попробуем.
       Он отошел в сторону и вытащил из большого дипломата набор медицинских инструментов. Не найдя, куда их положить, он пристроил свои пыточные приспособления прямо на полу, из другой сумки достал паяльную лампу.
       Увидев, что Дема, повернув голову, наблюдает за его приготовлениями, Сухачев обратился к нему своим мягким, глубоким баритоном.
      
       - Может, не будем прибегать ко всяким... э... грубым методам? Вы все расскажете, вам же будет легче.
       Дема молчал. Ни палач, ни Нечай не могли понять, что скрывается за взглядом его темно-синих глаз. Не дождавшись ответа, Сухачев вздохнул и развел руками:
       - Ну что ж, как хотите.
       Он разжег паяльную лампу, долго манипулировал с ней, затем склонился к перемотанной шарфом ноге Демы. Тот его попробовал ударить, но Сухачев уклонился, а Фугас резко ткнул пленника ногой по ребрам, и парень коротко и болезненно вскрикнул от боли.
       - Это неразумно, очень неразумно, - заметил бывший врач и, повертев по сторонам головой, кивнул Фугасу и Рыде. - Туда вон его, отнесите, в тот закуток.
       Они отволокли Дему в угол, повинуясь командам Сухачева, перецепили наручники на руках и ногах к трубам отопления и отошли в сторону.
       А бывший врач снова склонился к ноге раненого, разбинтовал ее, качнул головой и пробормотал: - Плохо дело.
       Взяв скальпель, он быстро разрезал штанину, потуже перетянул ногу повыше раны все тем же ремнем, а затем легко и даже изящно начал с помощью скальпеля освобождать мотоциклиста от его одежды. Чувствуя, как острая сталь легко, как бумагу кромсает плотную ткань джинсов и упругую кожу куртки, Дема заскрежетал зубами и начал поносить всех находящихся в подвале.
       - Суки, всех бы перестрелял до одного... - это была самая скромная кара из тех, что Дмитрий придумал для своих врагов.
       Вскоре он оказался совсем голым, и это снова замкнуло его уста, только по телу пробегала нервная дрожь, да лоб покрылся испариной. Сухачев знал, что голый человек чувствует себя более незащищенным и теряет большую часть мужества. Тут он как-то замешкался, а поймав удивленный взгляд Нечая, смущенно пояснил:
       - Совсем молоденький парнишка.
       Геннадий усмехнулся.
       - Этот молоденький час назад одного парня в автобусе просто так, ни за хрен собачий пристрелил.
       - Ну что же, тогда начнем, - и вытащив из пламени ревущей паяльной лампы разогретый до малинового цвета железный прут, Сухачев прикоснулся им к ране на ноге Демы. Дикий, истошный крик пленника, казалось, проник сквозь толстые стены и плиты перекрытия. Курившие у своих машин боевики прислушались к нему и переглянулись. Даже их пробрало до печенок.
       - Не хотел бы я сейчас быть на его месте, - поеживаясь, сказал один из них, кивая в сторону дома.
       - Да, мясник свое дело знает, к нему лучше не попадать в клиенты, - подтвердил другой.
       Несмотря на кажущуюся хрупкость, Дема продержался целых полчаса. Сухачев, сам не на шутку вспотевший, время от времени начинал уговаривать упрямого парня:
       - Да расскажи им что надо, сынок, и все кончится. Не стоит это все таких мучений.
       Нечай, прислушиваясь к словам мясника, даже удивился. Раньше тот не церемонился со своими клиентами, правда, и контингент был другим: уголовники, да разные барыги от наркоты.
       Сидеть в подвале было не на чем, и вся криминальная троица, Нечай, Рыдя и Фугас, поневоле припомнив зону, присели на корточки. Так и смолили сигарету за сигаретой, прислушиваясь к монологам мясника и крикам жертвы. Наконец Дема сломался и в голос стал звать мамочку.
       Вскоре Суханов отложив свои инструменты подошел к Нечаю и компании и, вытирая пот со лба, заявил: - Можете спрашивать. Теперь он скажет все.
       Нечай подошел к Деме, глянул на него сверху вниз, и уже не увидел в этих почти обезумевших глазах ни упрямства, ни ненависти. В них была только боль. Через пятнадцать минут они знали о "волчатах" все.
       - Надо крутить сейчас, быстро, пока ребятки не смылись из города, - сказал Нечай Фугасу и Рыде, отходя от пленника. Затем он обернулся к Сухачеву и чуть кивнул в сторону пацана.
       - Потом скажите моим парням, они о нем позаботятся. А вас отвезут домой.
       Нечай направился было к выходу, его подручные уже во дворе разбирались, кто за кем и на какой машине поедет, но потом Геннадий что-то еще вспомнил и обернулся к бывшему врачу: - Да, Василий Федорович, я слыхал у вас трудности в торговле?
       - Признаться, да, - сознался Сухачев. - Эти окорочка продают на каждом шагу, и народ почему-то неохотно берет отечественную говядину.
       - Подойдите к Шишкину, поговорите о ссуде. Я ему скажу, - и, пожав руку Сухачеву, Нечай вышел из подвала.
       Уже на улице он обернулся к своим подручным и сказал: - Сдает старик. Опять поди запьет на неделю.
       Через пятнадцать минут четыре машины рванулись в разные концы города. Гончие вышли на след.
      
      
       ГЛАВА 41.
       А Глеб так и не узнал, что разминулся с другом Демой совсем ненамного. Приехав в "контору", он застал там только Маркела, Чиру, и Моню. Были видны некоторые перемены. Койку Поньки вынесли в дальний угол, сам он лежал на ней, закрытый с головой одеялом. Чира примостился на своей кровати вниз лицом, левая рука свешивалась до пола, но по напряженной фигуре Глеб понял, что он не спит.
       - Дема не приезжал? - спросил Москвин, уже догадываясь об ответе.
       - Нет, - отозвался на его вопрос Маркел. Он лежал какой-то нахохлившийся, мрачный. Глеб покосился на телевизор. Судя по картинке там шли "Звездные войны", но не похоже было, что Маркел видит космические баталии.
       - Ты чего такой мрачный? - Глеб присел на соседнюю кровать.
       - Да Чира вон воет как собака целыми часами. Сунешь ему косячок с планом, вроде заглохнет, чуть отойдет, снова начинает. Мне в город надо... - начал было Маркел, но Глеб не дал развить тему и сразу его прервал:
       - Ты что, какой город! Кругом зажимают. Сегодня, может быть, уходить придется.
       Он помолчал немного, затем добавил:- Надо подождать Дему и Зубатика. У них слишком большой куш. Жди здесь.
      
       Глеб поднялся, покосился сначала на Чиру, потом на притулившегося в противоположном углу какого-то странного, словно побитого Моню и вышел на улицу.
       Маркел проводил его взглядом, вздохнул и снова уставился в экран телевизора. Тут с кровати пошатываясь поднялся Чира, но причитать и плакать не стал, а подойдя к вешалке, стал долго и упорно что-то искать, шаря по карманам своей куртки. То, что он вытащил на белый свет, оказалось черным грифелем, найденным им еще летом на одной из дач. Точно таким любил рисовать его отец. И вот уже два месяца Чира таскал грифель с собой. Последние несколько лет его неудержимо тянуло рисовать, но он тщательно подавлял в себе это желание, искренне веря, что талант не приносит человеку счастья. Лишь иногда по заказу друзей он набрасывал что-то простенькое: несущийся под парусом корабль или атакующего орла, растопырившего над оскалившимся волком когтистые лапы. Но сейчас, под воздействием горя и наркотиков, ему захотелось высказать все. И подойдя к центральной стене, Чира чуть замедленными, но точными движениями начал рисовать на белой известке.
       Сначала перед изумленными взглядами Мони и Маркела возникли белые стены и купола Тадж-Махала. Первый раз увидев в пятом классе фотографию этого индийского чуда, Чира был потрясен гармонией форм и пропорций. С тех пор индийская гробница навсегда осталась для него эталоном красоты.
       Закончив усыпальницу, Чира начал рисовать рядом море, идущий по нему красавец лайнер, изломанные крылья чаек над волнами, восходящее солнце над горизонтом. И над морем нависший каменный утес, а на нем две человеческие фигуры. Один из них, помощней, обнимал за плечи другого. По каким-то неуловимым признакам Маркел понял, что это сам Чира с братом.
       А тот все рисовал. В нижнем углу появилась пальма, а рядом красотка в откровенном купальнике и с ананасом в руке. Места для рисунков не хватало, и он перешел к другой стене, поменьше. Теперь это была Африка, баобаб, раскинувший свои корявые ветви над землей, далекие силуэты жирафов и несущийся вперед на зрителя косматый повелитель зверей - лев. А на переднем плане дожидался его с ружьем в руках охотник в тропическом шлеме и шортах. Еще мгновение, и он спустит курок.
       "Вот она, мечта Суслика!" - понял Маркел.
       Закончив свой шедевр, художник отошел к другому простенку между окнами, и вскоре на белой известке появился несущийся под ветром парусник и над ним лицо смеющейся женщины, очень красивой, с аккуратной короткой прической крупными волнами. Маркел не знал, кто она, думал, что это просто плод фантазии Чиры, но на самом деле тот воскресил в рисунке убитую им женщину из саратовского джипа. Она получилась действительно как живая, он заставил ее смеяться, дышать. Фотографическая память, доставшаяся ему в наследство от отца, запомнила даже небольшую родинку на левой щеке и замысловатую форму многоярусных сережек.
       Закончив этот портрет, Чира отошел к своей кровати и, упав лицом в подушку, замер. Маркел же наоборот встал, долго ходил от стены к стене, смотрел на его работы. Потом молча оделся и вышел на улицу.
       - Ты куда? - крикнул ему вслед Моня, но вожак компании ничего не ответил, только хлопнула снизу входная дверь.
      
       - К рыжей своей побежал, - глухо отозвался Чира, приподняв голову, и тут же снова уронил ее на подушку.
       А вернувшийся в город Глеб уже подъезжал к своему тупичку, когда заметил скопление машин около гаража. Резко свернув в сторону, он остановил машину на стоянке у соседнего дома. Заглушив мотор, взглянул на Баллона. Обычно невозмутимый, тот на этот раз был явно встревожен.
       - Надо бы сходить и посмотреть, что там, - сказал Глеб.
       Баллон его понял и молча вылез из машины. На секунду остановившись, он прикурил сигарету и не торопясь пошел к гаражу.
      
      
       Первое, что он понял, подойдя поближе, - все машины были милицейские. Это еще ничего, ментов они боялись гораздо меньше, чем нечаевских бандитов. Рядом с машинами стояла немногочисленная групка людей. Баллон несколько минут прислушивался к оживленным переговорам ротозеев. Минут через пять он подошел к машине.
      
       - Говорят, была стрельба, приезжали нечаевские, на джипах. Трупов нет, но крови много.
      
       Его рассказ вызвал у друга мало радости. Выругавшись, он с досадой ударил ладонями по рулю.
       - Ушел он или нет?!
       Главное, что его интересовало, - судьба денег, а не Демы.
       Они колесили по улицам города. Заехали к Деме домой, но мать ничего не знала о судьбе сына, только все жаловалась, что он часто стал не ночевать дома, а она же волнуется. Еле вырвавшись из этой пропахшей лекарствами квартиры, друзья снова занялись поисками.
       А кольцо вокруг "волчат" сжималось все туже. Выяснив у Демы все, что ему было надо, Нечай распределил роли так. Рыдя должен был заняться главарем, Фугас - "конторой", а еще один из боевиков по кличке Банан - домом Баллона.
       Подъехав к одному из подъездов дома, где жил Глеб, Рыдя вышел из машины и, оглянувшись по сторонам, коротко свистнул в сторону беседки, где темнели чьи-то фигуры. К нему тут же шустро прибежали трое парней.
      
       - Тебя, кажется, Пахомом кличут? - спросил Рыдя, с трудом припомнив одного из них.
       - Да, Рыдя, точно! - радостно осклабился тот. И он, и два его дружка давно сидели на игле и как-то уже помогали Рыде искать одного борзого пацана, решившего по совету сидевшего брата убить самого Нечая.
       - Кто с тобой?
       - Чебанок и Зуда.
      
       - Ты Глеба знаешь? - продолжал допрашивать Рыдя.
       - Москвина? - удивился Пахом. - А как же, в третьем подъезде живет.
       - А Баллона?
       - Тоже. Дружбан его первый, все на "зилке" ездит.
       - Ну, а такого Маркела, Чиру? - все допытывал Рыдя. Подошли и два других бригадира, Фугас и Банан. Пахом пожал плечами, зато подал голос Чебанок.
       - Я их знаю. Маркел забойщиком теперь у центровых, а эти с ним на речку приходили.
      
       - Ну хорошо, ты пойдешь с ним, - Рыдя показал на Фугаса, - а ты с Бананом, ну а мы здесь Глебчика подождем. Поговорить с парнем надо.
       Пару минут командиры еще совещались, а потом все машины отъехали от дома. Пахом и Рыдя поднялись в подъезд.
      
       Моня встретил Глеба безразличным взглядом, казалось, что его больше занимает порванная куртка, которую он чинил. Чира же наоборот поднял голову и напряженно следил за приехавшими парнями. На этот раз в "контору" поднялись оба, и Глеб, и Баллон.
      
       - Демы не было? - первым делом спросил Москвин.
       Моня отрицательно замотал головой.
       - А Маркел где? - удивился Баллон.
       - В город пошел, к рыжей своей, - нехотя ответил Моня.
       Тут оба городских заметили настенные росписи Чиры. Баллон даже присвистнул от изумления: - Вот этот да!
       Разглядывая картины, они переходили от одной стены к другой, и на время даже забыли, зачем приехали. Из задумчивости их вывел голос Мони: - Что это Демы с Зубатиком нет? Не случилось ли чего?
       Тут наконец Глеб очнулся, переглянулся с другом. То, что он собирался сделать, было логически оправдано, но даже Глебу с его предельно развитым эгоизмом нужен был какой-то толчок, повод. И ему в этом невольно помог Чира. Все так же пристально глядя на Глеба, он заявил:- Это ты убил его.
       Чира не сказал кого, но все поняли, что речь идет о Поньке.
       - С чего это ты взял? - ухмыльнулся Глеб, а про себя подумал: "Неужели разобрался с ампулами?"
       Но Чира заговорил совсем про другое.
       - Это ты придумал все. Если бы не ты, мы бы не пошли к складу и солдат не начал стрелять. Его надо было везти в больницу, а ты не дал. Из-за тебя он сел на иглу. Это ты во всем виноват. Если бы не ты, он был бы жив.
      
       - Конечно, жив и за решеткой, - весело поддержал его Глеб, усаживаясь на кровати Зубатика. Под ним ошалело пискнул один из спящих котят Зубатика. Глеб отшвырнул его в сторону и продолжил разговор: - Или нищим на нашем рынке. Помните, как баулы челнокам таскали? За две буханки хлеба в день.
       - Лучше голодным и в тюрьме, чем вот так вот, - Чира кивнул головой на закрытое одеялом тело брата. Он по-прежнему с ненавистью глядел на главаря.
       Несколько секунд они молчали, затем Глеб поднялся, его худощавое, некрасивое лицо передернула кривая ухмылка. Демонстративно, не торопясь, он достал из кармана пистолет, передернул затвор. Но Чира резко взмахнул рукой, и остро блеснувший металлом нож полетел в Москвина. Чира давно уже не тренировался, почти сутки держался на одной анаше. Нож в сердце не попал, угодил в левое плечо. Глеб вскрикнул, выстрелил, но его пуля ушла в потолок, а Чира уже снова поднимал руку. Выстрел Баллона опередил его. Пулей художника откинуло назад, на кровать, где лежало тело Поньки, нож выпал из руки и, загремев, упал на пол. Судорожным усилием Чира перевернулся лицом вниз, попробовал подняться, но подскочивший Баллон дважды выстрелил ему в затылок. Чира так и замер, стоя на коленях перед смертным ложем брата и положив окровавленную голову на его кровать.
       Убедившись, что он мертв, Баллон подошел к Глебу:- Ну что, сильно тебя зацепило?
       - Не знаю, - прохрипел тот и, сморщившись, попросил. - Выдерни нож.
       Баллон упершись левой рукой в грудь друга правой выдернул лезвие. Москвин, морщась, начал раздеваться. А оглянувшийся по сторонам Баллон вдруг заметил, что в комнате есть еще один свидетель. Вжавшись в угол между кроватью и стеной на них с ужасом смотрел Моня. В руках он по-прежнему держал недочиненную куртку и остатки сломанной иглы. Баллон усмехнулся и двинулся на еврейчика.
       - Ну что выпялился, жидяра? - весело спросил он. - Тебе тоже туда же пора, собирайся.
       Чем ближе подходил Баллон, тем больше Моня натягивал на себя куртку. Он еще увидел, как на него поднимается ствол пистолета, но снова смотреть в черный зрачок смерти у него уже не было сил. Баллон дважды выстрелил в овал головы, прорисовывающейся из-под плотной материи куртки, но мог бы этого и не делать. На секунду раньше выстрела сердце Мони разорвал страх.
       Глеб даже не оглянулся на грохот за своей спиной. Скривившись, он разглядывал рану. Лезвие попало в плечевой мускул, жизни эта рана не угрожала, но была большой и болезненной, на лице у Москвина выступил обильный пот.
       - Там у них должны быть бинты, посмотри, - он кивнул Баллону на верхний ящик тумбочки Маркела.
       Процедура перевязки заняла много времени. Баллон не имел такой сноровки, как его шеф, и несмотря на все усилия кровь так и проступала через белые бинты. Кое-как им вдвоем удалось с этим справиться, но левая рука и плечо Глеба превратились в огромный кокон. Он не стал надевать рубаху, натянул поверх майки джемпер, а в куртку все это сооружение залезло с трудом.
       - Могло быть хуже, - заметил Баллон, помогая другу одеваться. - Помнишь, как он того дедка метров с двадцати снял?
       - Помню, - буркнул Глеб и, кивнув на сейф, подал ключ. - Бери баксы и идем.
       Открыв тумбочку, Баллон вытащил пакет с деньгами, пересчитал пачки и уложил их в черную кожаную сумку на длинном ремне.
       - Поехали, - поторопил он Глеба, оплывшим мешком сидевшего у стола.
       Тот с трудом встал, и Баллон с беспокойством подумал, что Глебу досталось гораздо сильней, чем он себе представлял. Сам он спросил о другом.
       - Маркела искать будем?
       Глеб поморщился. Тот оставался единственным свидетелем всей этой эпопеи, и надо было бы его убрать, да где теперь найдешь этого интернатовца?
       - Ну его на хрен. Выкрутится - хорошо, нет - еще лучше. Давай рвать когти.
       Уже на кольцевой развязке машина Глеба разминулась с серой "девяткой" Фугаса.
       Но даже Фугас, поднявшись наверх, испытал чувство шока. Он долго разглядывал раны на затылке у Чиры и изуродованное лицо Мони.
      
       - Своих добивали, - пробормотал он. Его передернуло от отвращения. - Что за люди, а? Хуже душманов.
      
       ГЛАВА 42.
       Лара Зимина, по кличке Капля, сидела на широких перилах беседки под окном родного дома и, бездумно глядя в темноту, курила одну сигарету за другой. Причин для плохого настроения у нее было предостаточно. Четвертый день к ней не приходил Маркел. Как-то незаметно для себя она влюбилась в этого красивого парня. Она не понимала, что с ней происходит. Вроде все было как обычно, подцепила красивого парня, все завидуют, что доставляет ей ничуть не меньше удовольствия, чем привычный беседочный секс. Но откуда взялись эти тоска и тревога? Лара попробовала поделиться переживаниями с подругой, но та просто сказала, что ее приворожили. Капля, так все звали ее в городе, готова была поверить этому. Она не привыкла терпеливо ждать, ей надо было видеть Маркела, быть рядом с ним сейчас, теперь и всегда, и немедленно. Ее приводила в бешенство неожиданно возникшая зависимость, но она ничего не могла с собой поделать.
       А тут Маркел еще перестал приходить на дискотеки, совсем исчез из ее жизни. Она проклинала себя, что не разузнала, где он живет. Маркел только отшучивался. А ведь побежала бы к нему, плюнула на гордость, только бы узнать, жив ли, не болеет ли? Сегодня она не пошла на адские скачки, но не могла высидеть и дома.
       Не так далеко от ее беседки свернула на газон и остановилась легковая машина. Из нее вылез какой-то парень и посмотрел, как показалось Ларе, на окна ее квартиры. Затем оглянулся на беседку и подошел поближе.
       - Привет, Капля, - поприветствовал он девушку.
       - Чебанок? - Лара поморщилась. Среди обширного круга ее парней ангелов не было, но этого она просто не переносила за подлость и цинизм. - Чего тебе?
       - Ты Маркела не видела?
       - Нет, - нехотя отозвалась Лара. - Пять дней уже нету, как сквозь землю провалился.
       - Бросил, что ли? - весело спросил Чебанок и положил ладонь на Ларкину коленку. - Может, я его заменю, а? А то ты, я смотрю, скучаешь? Перепихнемся, что ли?
       - Да пошел ты!.. - Капля послала его матом, вся передернувшись от отвращения.
       - Ну смотри, я же хотел как лучше, - ехидно улыбаясь, Чебанок отошел в сторону.
       Лара крикнула ему вслед. - Тебе зачем Маркел-то нужен?
       - Да это не мне, им, - он показал рукой на стоящих около машины двух высоченных парней. Подойдя поближе, Чебанок коротко им что-то сказал, и все трое дружно задымили.
       Лара не поняла, зачем Маркел потребовался этим парням, но интересоваться далее не было ни сил, ни желания. Она снова уставилась в темноту, бросив на землю последнюю выкуренную сигарету. Была еще причина, заставляющая ее тревожиться. Два дня назад она поняла, что беременна. Раньше это бы не вызвало у нее каких-то особых эмоций, слупила бы с предков деньги и сходила на аборт, "выскоблилась", как говорили ее подружки. Но теперь другое дело. Она абсолютно точно знала, что этот ребенок от Маркела. И в первый раз ее посетила нежность к живущему в ней плоду любви. Умом она понимала, что это глупо: огромный живот, роды, о которых она могла думать только с содроганием души, наслушалась от "влетевших" подружек. А затем полный кошмар - пеленки, стирка и неизбежный конец свободе. На дискотеку уже так просто не вырвешься. Глупо. Но живущая в ней, несмотря ни на что, женщина хотела иметь этого ребенка. Сквозь весь наносной слой дурного и пошлого, в ней пробивался природный инстинкт продолжения рода.
       Ларе снова захотелось курить, пошарив по карманам, она вспомнила, что только что выкинула пустую пачку и, оглянувшись на стоящих около машины парней, крикнула:- Эй, Чебанок, дай закурить!
       - На, - тот призывно махнул рукой, - иди сюда.
       Спрыгнув с перил, Капля подошла к компании. Пока она прикуривала от зажигалки, парни Нечая с любопытством уставились на ее лицо. Один уже открыл было рот и, судя по ехидной улыбке, хотел сказать что-то сальное, но тут Чебанок кивнул головой в сторону небольшой аллеи, идущей от центральной улицы и спросил: - А это не Маркел там к нам чапает?
       Лара оглянулась. В свете редких фонарей то появлялась, то исчезала в темноте фигура высокого парня в короткой осенней куртке. Голова его была непокрытой, длинные волосы развевались. Сердце девушки забилось сильнее, ее даже кольнула какая-то мимоходная радостная боль в сердце. Эту легкую походку она узнала мгновенно.
       - Ну наконец-то! - вырвалось у нее.
       Маркел, чувствовалось, спешил. Оставалось метров двадцать, и Лара уже не сомневалась, что это именно он. Ноги сами понесли ее навстречу. Засмеявшись, она сделала несколько шагов вперед, остановилась под желтоватым шатром уличного фонаря и раскинула руки в стороны, словно готовясь обнять своего ненаглядного друга. В подхлынувшей к горлу волне счастья она совсем забыла, что рядом с ней стоят чужие люди. И лишь лязг металла за спиной заставил ее оглянуться. Увидев в руке одного из парней короткоствольный, уродливый пистолет-пулемет "Скорпион", она вдруг поняла, зачем им нужен Маркел. Вскрикнув, Капля схватилась руками за ствол оружия, навалившись всей массой, опустила его в землю и закричала во всю мощь своих легких: - Леша, беги! Леша! Беги!
       Боевик, не ожидавший такой прыти от худенькой девицы, в пылу борьбы нажал на спуск и короткая очередь, разрезав грохотом и пламенем ночную тишину, ушла в асфальт. А девчонка все блажила, вкладывая в крик всю душу.
       - Уходи, Леша, Лешенька, уходи!
       Маркел мог бы свернуть в сторону, исчезнуть, остаться в живых, она давала ему такой шанс. Но там была Лара, его первая любовь. И Алексей бросился вперед, на ходу выдергивая из карманов оружие. Сегодня он взял с собой не только свой "ТТ", но и "Макаров" Чиры. Как раз в это время стрелок все-таки оттолкнул в сторону Каплю и, подняв оружие, дал короткую очередь в его сторону. Но Маркел неумомлимо шел вперед, стреляя из обоих стволов. Одна из пуль попала боевику в живот, и тот, выронив свой "скорпион", захрипел и, согнувшись пополам, осел на землю. Второй нечаевец имел пистолет, но слишком запоздал и открыл огонь уже после ранения напарника. Ему приходилось очень туго, пули пока каким-то чудом не задевали его, но Маркел неумолимо приближался, и боевик, дрогнув, начал отступать назад, продолжая не целясь стрелять. Маркел закричал что-то яростное, злое. Но тут сбоку, прямо из темной машины, грянула густая автоматная очередь. Она остановила парня, тело его вздрогнуло под потоком попавшего в него свинца, и Маркел плашмя упал на землю.
       - Леша! - закричала поднявшаяся с земли Лара, бросилась вперед, и вторая очередь, предназначавшаяся ее любимому, досталась ей.
       Фугас выругался, вышел из машины и, торопливо подойдя поближе, осмотрел плоды своего труда. Парень был мертв, а вот девица с плачем и стоном приподнялась и, скорее усилием души, чем тела, преодолев последние полметра, упала на грудь Маркела. Очередь Фугаса разворотила ей низ живота, мимоходом убив только зародившуюся жизнь. Капля не плакала, скорее выла от боли и горя, прощаясь с короткой, бестолковой жизнью и с еще более короткой любовью. Этот вопль одичалой волчицы пронял даже Фугаса. Подняв автомат, он выпустил в спину девчонки остатки магазина, оборвав крик на самой высокой ноте. Резко развернувшись, он ударил кулаком по лицу подошедшего боевика.
       - ...с ушами! - выругался он. - Что, завошкался, придурок!
      
       Тот не стал оправдываться, и они вместе подошли к лежащему товарищу. Тот, увидев их, захрипел голосом полным боли.
       - Горит все внутри...
       - Куда попало? - спросил Фугас.
       - В живот.
       - Бери его и неси к машине, - скомандовал бывший прапорщик второму помощнику, а сам уселся за руль.
       Когда раненого погрузили на заднее сиденье, Фугас развернул машину и увидел на асфальте еще одно корчащееся тело. Лишь только началась пальба, Чебанок, перепугавшись, дал деру. Но далеко уйти не смог. Случайная пуля, выпущенная Маркелом, почти на излете попала ему в крестец. Сразу же отказали ноги. И он теперь ползал по асфальту на одних руках, подвывая от боли, как собака. Увидев фары, поднял руку, моля о помощи. Фугас остановил машину рядом с ним и сказал напарнику: - Добей, он больше не потребуется.
       Тот открыл дверцу и, не вылезая из машины, одним выстрелом оборвал эту никому не нужную и нелепую жизнь.
      
       ГЛАВА 43.
       Уже выйдя на кольцо "конторы" Глеб раздумал.
       - Нет, давай назад в город.
       - Зачем? - удивился Баллон.
       У меня на квартире еще десять кусков, надо забрать.
      
       -
       - Да черт с ними. Здесь, - Баллон кивнул на заднее сиденье, где лежала сумка с долларами, - в десять раз больше.
      
       - Ну ты крутой стал. Десять тысяч баксов тоже на дороге не валяются. Да и скажу предкам, чтобы они разузнали все о Деме. Потом из столицы позвоним, расскажут. Может, и зря этот хипишь. Пять минут дела не изменят.
       - Ну смотри, как хочешь, - и Баллон развернул машину назад.
       Все время за короткую поездку до дома Москвиных Баллон искоса поглядывал на лицо друга. Тому было явно плохо, на лбу крупными каплями выступил пот, чувствовалось, что Глеб с трудом удерживается от стонов. Когда "восьмерка" встала у подъезда, и Глеб нетвердой походкой, без привычного подпрыгивающего шага направился к дверям, Баллон подумал: "Надо от него избавиться. Рана, видно, тяжелая, так просто не заживет. С этим, как его, Понькой, столько промучались, и все без толку. Теперь с Глебом будет такая же морока. Где его в столице лечить, да и как везти в такую даль? Этак на лечение все деньги уйдут".
       Вытащив из бокового кармана пистолет, Баллон снял его с предохранителя и передернул затвор. Он не успел положить его обратно в карман и эта случайность спасла ему жизнь. Выросший словно из-под земли здоровущий парень рванул на себя дверцу машины, направил на Баллона пистолет, но тот успел нажать на спуск первым. Боевика словно ударом кувалды отшвырнуло на асфальт, он упал и, перекатившись лицом вниз, забился в мучительной агонии.
       Баллон глянул вверх. В слабо освещенных подъездных окошечках на лестничных клетках метались какие-то тени, и Андрей не раздумывая захлопнул дверцу и включил заднюю скорость, с натужным воем выдирая "восьмерку" из ловушки.
       Он не ошибся, Глеб умер примерно в это время, и он бы ничем не смог помочь другу.
       Рыдя успел выкурить лишь пару сигарет, как к подъезду дома подъехала красная "восьмерка". Пахом, сидевший рядом с ним на корточках, глянул вниз и уверенно заявил: - Тачка Глеба. А вот и он сам.
       Рыдя и еще один боевик по кличке Шпак переглянулись и поднялись во весь рост.
       - Я его сам возьму, - заявил Рыдя. - Ты только смотри, чтобы никто из родичей на площадку не выскочил. Понял?
       Шпак кивнул головой, выплюнул жвачку и замер, прислушиваясь к тяжелым шагам, доносящимся снизу. В руке он держал обычное оружие нечаевских боевиков - "Скорпион".
       Глеб подошел к двери, хотел по привычке достать ключ, но, вспомнив, что он лежит в левом кармане на груди, нажал на кнопку звонка. Мать, видевшая с кухни приезд сына, начала было открывать заранее замки, но звонок, слабо звякнув, смолк, а за дверью послышался непонятный шум. Приникнув к дверному глазку, она увидела на лестничной площадке какую-то темную, ворочающуюся массу и узнала сына по кожаной куртке.
       Глеб не успел убрать руку со звонка, когда Рыдя, стремительно и бесшумно сбежавший вниз по лестнице, перехватил правой рукой его горло. Главарю "волчат" надо было бы вытащить из бокового кармана пистолет и всадить пулю в живот противника, но он инстинктивно уцепился за жесткие руки, лишающие его кислорода и уже не мог думать ни о чем, только бы разжать эти удушающие тиски.
      
       - Володя, там Глеба бьют! - закричала мать в сторону спальни. Отец прибежал быстро, в одних трусах, с всклокоченными волосами. Он только лег в постель и еще не успел уснуть. Отшвырнув жену в сторону, он в пару секунд открыл все три замка и рванул дверь на себя. Она было подалась, но тут же захлопнулась, словно какой-то шутник поставил на нее снаружи тугую пружину. Это Шпак, выполняя указания шефа, держал дверь за ручку не давая ей открыться. Владимир Москвин сначала не поверил своим глазам, потом снова дернул ручку на себя, но бесполезно.
       Глеб сопротивлялся отчаянно. Рыдя, наделенный от природы недюжинной силой, никак не ожидал, что ему будет так трудно справиться с этим парнем. Глеб был хоть и худой, но жилистый, еще до армии начал качаться, и лишь рана на плече подорвала его силы, хотя некоторое время он терпел эту боль, только стонал сквозь зубы. Два тела, сплетенных в один клубок, мотались по лестничной площадке, оглашая подъезд стоном и грохотом.
       К этому времени мать Глеба, не отрывающаяся от дверного глазка, поняла, что происходит за дверью.
       - Володя, они его убивают! - истерично закричала она, сразу брызнув слезами, и Москвин, бросив дверь, убежал обратно в комнату. Вскоре он вернулся в прихожую с охотничьим ружьем, двустволкой, на ходу трясущимися пальцами вставляя в стволы патроны. Сначала он направил оружие на дверь, но потом рассудил, что так случайно может попасть в сына, и, опустив ствол, пальнул чуть повыше порога.
       Шпак с матом отскочил от двери и, увернувшись от очередного броска слившихся в одно целое Рыди и его жертвы, полоснул короткой очередью по двери квартиры. Старший Москвин, как раз взявшийся за ручку, получил пулю точно в сердце и грузно завалился назад и на бок, рядом с ним опустилась его жена, заработав пулю в левую руку.
       И только теперь, после смерти отца, Рыдя наконец справился с сыном. Глеб захрипел, боль в руке и удушье стали нестерпимыми, лицо побагровело, он пытался закричать, но ему не удалось даже вздохнуть. Руки, пытавшиеся отдалить неминуемую смерть, разжались, изо рта вывалился длинный, дрожащий язык, тело обмякло.
       - Вниз! - Разжав трясущиеся от усталости руки, прохрипел Рыдя. - Быстро.
       У подъезда уже ждала машина. Возиться с телом убитого Баллоном боевика Рыдя не стал, только показал пальцем Шпаку на пистолет, и тот забрал оружие. Плюхнувшись на сиденье рядом с водителем, Рыдя махнул рукой вперед и лишь потом, чуть отдышавшись прохрипел: - Куда он уехал?
       - Налево, на выезд из города. Там дорога прямая, никуда он от нас не денеться.
       Через полчаса, отдохнув, Рыдя пересел на место шофера и начал выжимать из машины все, на что та была способна. Шоссе, политое мелким дождем, чуть блестело, но машина летела с такой скоростью, что Шпак боялся смотреть вперед.
      
       "Если сейчас влетим в колдобину, то конец", - думал он, невольно вжимаясь в кресло комфортабельного автомобиля. Судя по лицам, об этом думали все в машине, кроме Рыди. Его странный профиль с мощной челюстью и смешным сломанным носом словно окаменел, Рыдя как будто сросся с машиной. Полчаса прошло в этой безумной гонке они догоняли машины, грузивики и легковые, но это были все нето. Наконец, глянув на номер очередной машины, Рыдя радостно засмеялся. Лампочка над буфером машины высвечивала знакомые цифры: 686 АО.
       - Он, родимый!
       Шпак вытащил было пистолет, но Рыдя коротко приказал: - Убери, никуда он от нас теперь не денется.
       Баллон, вырвавшийся из города только с одной мыслью, бежать как можно дальше и быстрее, к этому времени уже пришел в себя и начал раздумывать о том, что же ему теперь делать? Первоначальную мысль о том, чтобы ехать до самой Москвы в "восьмерке" Глеба пришлось оставить. На нее у Баллона никаких прав. Он сгорит на первом же посту ГАИ. Андрею до смерти не хотелось расставаться с машиной, но судьба друга, разменявшего жизнь на пригоршню баксов, никак его не прельщала.
       Поразмыслив, он решил заехать в соседний городок и, оставив там "восьмерку", пересесть на поезд. Сверившись с атласом шоссейных дорог, Баллон свернул на первом же перекрестке. Здесь ему повезло, местные гаишники тормознули иномарку. На разборки с ментами ушло минут десять и сто долларов.
       Они ворвались в город, носились по пустым улицам городка, и, чисто случайно, выехали на привокзальную площадь. Первое, что они там увидели, одинокую, красную "восьмерку". Остановившись рядом с "восьмеркой" и убедившись, что номер у нее тот самый, навеки въевшийся в память 686 АО, Рыдя вылез из машины, нащупал в кармане рукоять пистолета, подошел вплотную и заглянул в салон. Убедившись, что там никого нет, он мотнул головой и окликнул оживленно беседующих таксистов.
       - Эй, мужики, в где водила этой "восьмерки"?
       - В вокзал пошел, - махнул рукой один из них и продолжил прерванную беседу.
       Рыдя вернулся к своей машине и, открыв дверцу, обратился к Пахому:- Ты со мной, - а потом обернулся к Шпаку. - Садись за руль, как услышишь выстрелы, сразу подгоняй к выходу.
      
       Баллон, войдя в зал ожидания, долго изучал расписание поездов. Его планы колебались между двумя крайностями: ехать на юг, в Сочи, и там хорошо отдохнуть от всей этой круговерти или наоборот - направиться в Москву. Ему, как до этого и Глебу, казалось, что в громадном городе он сумеет затеряться, укрыться и от милиции, и от длинных рук Нечая.
       Первым, буквально через считанные минуты, должен был подойти поезд на юг. Если бы Баллон решился на этот вариант, то Рыдя бы его не застал. Но парень вспомнил, что там сейчас уже не сезон, и окончательно решил податься в первопрестольную.
       - Скажите, когда первый поезд на Москву? - обратился он к сонной кассирше.
       - Через полчаса, - усталым голосом ответила она. Шел третий час ночи, самое мерзкое время для ночной смены.
       - Дайте один билет до столицы, - попросил Баллон.
       - Купе, плацкарт?
       - А СВ есть? - вдруг решился Баллон.
       Кассирша удивленно взглянула на его лицо, пробежалась пальцем по клавиатуре компьютера и ответила.
      
       - Да, есть одно место. Берете?
       - Конечно.
       Получив билет, Баллон отошел в сторону, уселся в кресло и глянул на часы. До поезда оставалось двадцать минут. Он оглядел зал. Все было тихо, спокойно, и от этого скромного вокзального уюта и тепла, а больше всего от ощущения, что все наконец закончилось, Баллон постепенно расслабился. Расстегнув куртку и ослабив узел шарфа, он откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Рука его лежала на сумке, и даже сквозь плотную ткань Андрей чувствовал ребристые прямоугольники денежных пачек.
       "Как хорошо, - подумал он, - один, живой, с деньгами. И все еще впереди!"
       Мысли его постепенно оторвались от земли. Сто двадцать тысяч баксов! Он крутил эту цифру и так и этак, изнутри поднималась волна восторга, распирающая душу Баллона. Он начал пересчитывать, сколько это будет в наших "деревянных", и сумма оказалась абсолютно фантастической.
       "Теперь это надо куда-то хорошо вложить. То, о чем мечтал Глеб: разные там острова, Гавайи, Курилы, Канары, все это ерунда. Хотя Курилы, это, кажется, где-то у нас. Баксы они растают как снег весной, а вот крутануть их в каком-нибудь банке на максимальном проценте, это да! Или войти в долю какой-нибудь солидной фирме, лучше торгующей нефтью. Накупить акций, а за пару лет набежит такая сумма, что я на эти сраные Гавайи буду ездить как в деревню на картошку".
       Сравнение ему понравилось. Он закурил и, ухмыльнувшись, вспомнил бескрайние картофельные поля, жару и заливающий глаза соленый пот. Теперь этого ничего не будет, и слава Богу.
       Баллон глянул на часы, до прихода поезда оставалось еще десять минут, выходить заранее на пронизывающий ветер с мелким, секущим дождичком, ему не хотелось, и он остался на месте, снова предавшись мечтам.
       Но если бы он чуть-чуть повернул голову, то увидел бы всего метрах в пяти от себя, за стеклом ближайшего в нему окна, появившуюся из темноты крысиную мордочку Пахома, а рядом широкое скуластое лицо Рыди.
       Когда скрипнула входная дверь, Баллон с некоторым опозданием покосился на нее, но вошедший сразу прошел к кассам, и Андрей снова ушел в себя.
       Постояв несколько секунд у стенда с расписанием поездов, Рыдя исподтишка оглядел зал, бросил взгляд в сторону кассы, но дежурная спала, положив голову на сложенные на столе руки. Сделав три коротких, бесшумных шага, Рыдя оказался за спиной Баллона, всего метрах в двух. Как раз в эту секунду тот докурил сигарету, поискал глазами урну и, швырнув окурок метров с трех, точно попал в округлое отверстие. Это еще больше подняло настроение Андрея. Везение не покидало его весь этот день.
      
       Эту мелкую удачу Баллона видел и Рыдя, замерший за его спиной. Вытащив пистолет, он сделал еще один шаг вперед, направил ствол на широкий затылок с двумя вихрастыми завитками. Мелькнула глупая мысль: "Про таких говорят, что они рождаются счастливчиками".
      
       И Баллон, и Рыдя вздрогнули, когда в тишине раздался громкий щелчок и металлизированный голос динамика начал вещать хорошо знакомый всем текст:
      
       - Внимание, поезд Челябинск - Москва прибывает на третий путь...
       "Наконец-то!" - обрадовался Баллон и протянул руку к сумке. Эта радость и этот жест оказались для него последними. Рыдя нажал на спуск дважды, и свинцовые заряды вышибли мозги последнего из "волчат".
       Рыдя же подхватил сумку, вышел из вокзала, и через пять минут БМВ вырвался из городка на республиканскую дорогу.
       Прошло три дня. Сидевший за своим столом следователь прокуратуры Шелехов, в который раз рассматривал три больших фотографии. Они запечатлели шедевры, созданные Чирой за полчаса до гибели. В который раз Сергей старался проникнуть в мысли и чувства парня, создавшего эту красоту, и не мог поверить, что он - убийца. А ведь именно так и было. Рядом с парнишкой нашли не только грифель, но и те самые метательные ножи. А возле дома просела от проливных дождей тайная могила загадочно исчезнувшего грибника.
       Шелехова подмывало оставить фотографии себе, все равно дело сдавать в архив. Но около двери остановились тяжелые шаги, и в проеме показалась мощная фигура Годованюка, соседа Шелехова по кабинету. Сергей поморщился. Он не то чтобы не любил этого человека, но и даже переносил с трудом. Слишком разные у них были методы работы, да и в жизни Годованюк имел очень тяжелый характер. Поздоровавшись, Годованюк снял с себя еще мокрую кожаную куртку, повесил ее на вешалку и, взглянув на свои знаменитые часы, настоящий "Лонжин" с невероятным количеством циферблатов, с ходу сообщил: - А я уже наработался.
       Он уселся за стол, закурил и вытащил из своего потертого дипломата тонкую папку.
       - Выдернули из постели в два часа ночи. Сухачев повесился.
       - Да ты что?! - поразился Шелехов. - Где?
       - У себя в магазине. До этого он "гудел" дней пять, но еще как-то работал, а тут не пришел домой. Жена долго ждала, потом пошла искать. Глянула в окно, а он висит аккурат над прилавком.
       - Может, убили? - предположил Сергей. Но его более опытный коллега покачал головой.
       - Все двери были заперты изнутри, на засовы, на окнах решетки. Сначала пришлось их выдернуть машиной, а то не могли попасть в магазин. И вот что нашли.
       Он перевернул папку и показал Шелехову короткую записку с крупной, неровной надписью: "Я не могу больше. Прости меня, парень".
       - И почерк, и пальчики его, - подтвердил Годованюк.
       - Да, впечатляет. Значит, не зря о нем молва шла нехорошая.
       - Похоже, что так, - согласился Годованюк и спросил в свою очередь: - А ты что это вытащил тут?
       Он кивнул на целую гору папок на краю стола.
       - Да это все дела "волчат". Теперь их можно считать закрытыми. Тут и милиционеры, у которых они украли оружие, и часовой, и пропавший грибник, и лесничий. Да и все остальные.
       - Ну а ты чего такой грустный? - рассмеялся Годованюк. - Вон сколько глухарей свалил.
       - Да чему радоваться. Скажи, Федорович, ты не думал о том, что они это, как там раньше говорили, "наша подрастающая смена". А нам их приходится отстреливать. Тебе не кажется это странным?
       - Нет уж! - замахал руками Годованюк, поднимаясь из-за стола и беря в руки папочку с делом. - Если это наша смена, то лучше их передушить в колыбели.
       Направляясь к двери, он сказал: - Пойду доложу о Сухачеве нашему Сундуку.
      
       Годованюк уже открыл дверь, когда Шелехов снова окликнул его.
       - Слышь, Федорович, а у тебя ведь детей нет?
       - Нет, а что? - насторожился тот.
       - Да нет, просто. Это правильно, справедливо.
       Годованюк нахмурил брови. Обычно таких шуток он не прощал, но сегодня пребывал в удивительно радужном настроении.
       - Хамить начинаешь, Шелехов?! Смотри мне! - он погрозил Сергею толстым коротким пальцем и, закрыв дверь, уверенно зашагал по коридору прокуратуры.
      
       ГЛАВА 44.
       Время двигалось медленно, но неумолимо. Пошел второй год срока лейтенанта Ремизова. Волей и не пахло. Незаметно подкралась осень, отзвенели последние деньки бабьего лета, пошли заунывные серые дожди. Холода в этих северных местах наступали раньше, чем в Энске. Хмурая погода и чавкающая под ногами грязь еще сильней угнетали психику осужденных. Чаще стали вспыхивать ссоры и драки, порой по малейшему и самому глупому поводу. Нависла угроза и над самим Вырей. С очередным конвоем в зону прибыл некто Урал. По тому, как забегали перед
       новеньким шестерки, Ремизов понял, что вновь прибывший - человек
       влиятельный. Высокий сутуловатый мужчина с длинным лицом, на котором
       особенно выделялись темно-карие глаза и крупные губы, с постоянной усмешкой, Урал высокомерно принимал поздравления с прибытием.
       - Вот сука, опять нас с ним судьба свела, - услышал Ремизов голос Выри.
       - Кто он? - спросил Алексей.
       - Медвежатник, деловой. Два раза нас судьба сводила, но в третий - я чувствую, уже не разведет. Леня, надо его убрать.
       Ремизов покосился на Вырю. Лицо у пахана было встревоженное, глаза
       светились ненавистью.
       - За что? - спросил Алексей.
       - Нутром чувствую, что стукач, а доказать не могу. Актер! Ну, вот хоть убей, не верю я ему.
       - А он знает?
       - Да, - Выря отогнул ворот рубашки и показал на шее застарелый шрам.
      
       - Его работа.
       Начал Урал круто. На вечерней поверке он безо всякого повода выругал
       матерно дежурного офицера, за что был избит дубинками и отправлен в карцер. Вышел он оттуда через десять дней, с той же нахальной улыбкой и безмерно возросшим авторитетом.
       - Вот, посмотри, из карцера пришел, а как с курорта, даже не чихнул, - прокомментировал старый уголовник.
       Ремизов поневоле согласился. Каменный, неотапливаемый мешок и летом
       вытягивал из организма все соки, а поздней осенью, и подавно. А вскоре в карцер попал сам Выря. На утреннем разводе объявили, что он снимается с должности и переводится на погрузку шпал. Выря был просто обязан отреагировать на подобное унижение, что он и проделал, может быть, не так эффектно, как его главный враг, а затем отправился на правеж.
       Из карцера Выря вернулся через десять дней уже с температурой и прямиком отправился в лазарет. Навестивший его Ремизов сразу отметил частый глубокий кашель, сотрясавший тело старого уголовника. Тот явно похудел, даже по лицу чувствовалось, что его мучает температура, глаза блестели лихорадочным огнем.
       -Иди-ка, зема, погуляй, - Выря спровадил единственного соседа по палате. Алексей в это время выгружал подарки: пару пачек чая, сигареты, стакан спирта в неизменной мягкой упаковке.
      
       - На мое место, конечно, Урала сунули? - первым делом спросил пахан.
       - Да, - подтвердил Ремизов, - часть артельщиков уже на него работает.
       - Так и знал! - тут Вырю скрутил очередной приступ кашля, но, чуть отдышавшись, он сразу перешел к делу.- Леня, надо его убрать. Я устрою тебе побег, но перед этим ты замочи Урала.
       Ремизов думал недолго. Цена свободы была велика, но есть ли цена у свободы?
       - Хорошо, - сказал он пристально наблюдающему за ним пахану. - Я согласен. Что надо делать?
       Через два дня к мастерской, где работал Ремизов, подъехал самосвал
       "ЗИЛ-130". Опилки и щепу от основных цехов отправляли вагонами в другой
      
       город на гидролизный завод, а от этой небольшой мастерской стружку и мусор раз в неделю вывозили за территорию зоны, на свалку. Рядом с шофером сидел сержант-контролер из старослужащих, отвечающий за то, чтобы никто не проник в кузов во время погрузки. Ремизов, увидев машину в окне, сразу двинулся к дверям инструменталки, на ходу вытирая руки тряпкой. Урал был один. Разувшись и положив босые ступни на табуретку, он наблюдал, как шевелятся заскорузлые пальцы под веселые хрипловатые звуки, доносящиеся из перемотанного изолентой старенького
       транзистора.
       - Тебе чего? - лениво спросил он у Алексея.
       - Мне сверло на восемь, а то это сломал, - Ремизов старался говорить как можно подобострастно. Урал, зная, что он человек Выри, недолюбливал его, хотя напрямую не проявлял этих чувств.
       - Возьми вон там, в верхнем ящике, - Урал небрежно кивнул в сторону стеллажа слева от себя и снова сосредоточился на созерцании своих конечностей. Ремизов продолжал идти на него. Урал поднял глаза, встретился взглядом в лейтенантом - и все понял. Резко вскочив на ноги, он рванулся навстречу Алексею, и тут узкое лезвие стамески, словно само, вошло в его сердце. Какую-то долю секунды они стояли друг против друга, затем темно-карие глаза Урала затянула поволока смерти,
       правая рука судорожно сжала рукав спецовки Ремизова. Алексей почувствовал, как тяжесть мертвого тела начала давить на ручку стамески, он отпустил ее, и Урал мягко опустился на пол, потянув Ремизова за собой. Освободившись от его прощального объятия, Алексей прислушался: сквозь веселенькую музыку неунывающих негров со стороны улицы донесся требовательный автомобильный гудок. Это шоферу надоело ждать, когда же урки соизволят загрузить самосвал.
       Выйдя из каптерки, Ремизов чуть заметно кивнул одному из зэков и, торопливо надев свой бушлат и шапку, поспешил к выходу.
       - Лень, ты куда? - спросил его попавшийся по дороге напарник.
       - В контору, посылка пришла, - буркнул Ремизов на ходу.
       - О, сегодня, значит, похаваем от души, - вслед ему засмеялся зэк.
      
       Выйдя на улицу, Ремизов двинулся вдоль стены цеха, стараясь не смотреть на машину.
       - Эй, нас там скоро загрузят? - открыв дверцу, окликнул его нетерпеливый шофер.
       - Да сейчас, идет уже, - буркнул Алексей, сворачивая за угол.
       Действительно, в дверях мастерской показалась мощная фигура Серого,
       отвечающего за погрузку и разгрузку машин. Он что-то жевал, и его квадратное невозмутимое лицо профессионального грабителя остановило водителя, уже приготовившего упреки по поводу задержки. Плюнув, он сел за руль и закрыл дверцу кабины. Шофер был гражданским, работал здесь недавно и вполне откровенно побаивался обитателей этого учреждения. Серый двинулся к громадному баку, в который сваливали опилки и прочий мусор, а в это время из цеха с дикими криками
       выскочили двое: щуплый парнишка и преследующий его здоровенный детина, тут же прижавший пацана к стене и начавший что-то выкручивать у него из рук. Сержант, сидевший в кабине, заинтересовался: из рук парнишки выпал блеснувший латунью массивный портсигар. Соблазн был слишком велик. Сержант выскочил из машины с целью экспроприации шедевра воровского искусства.
       - Ну-ка, дай сюда! - обратился он к здоровяку, успевшему поднять портсигар с земли.
       - Может не надо, начальник? - расплылся в улыбке здоровяк, пытаясь спрятать портсигар в рукав. - Я его полгода делал, на воле козырнуть хотел.
       - Дай сюда, говорю! - повысил голос служака.
       Пока шел торг, Серый подцепил крючками объемный бак и, манипулируя
       кнопками, поднял его вверх. Сделав это, он свистнул, шофер глянул в зеркальце заднего вида и сдал машину назад. Ремизов, все это время стоящий за баком, поднырнул под него и ящерицей проскользнул в кузов. Упав плашмя на холодный, железный пол, он покосился на застывшую громаду массивной емкости, прикрыл заранее приготовленной тряпкой голову и замер в ожидании.
       - Эй, начальник, высыпать? - услышал Алексей голос Серого.
       - Погоди, проверю кузов, - донеслось до Ремизова, и сердце у него оборвалось.
       "Все, сгорел!" - подумал он, но тут сержант начал ругаться. За долгие годы эксплуатации под кран-балкой образовалась громадная яма с густой липкой грязью, куда пришлось бы лезть сержанту, пачкая зеркально-чистые сапоги.
       - Подними повыше, потом высыпай! - в конце концов, крикнул он Серому и
       махнул рукой с зажатым в ней реквизированным портсигаром. Ремизов услышал, как загудел электродвигатель, затем послышался скрежет и стук, это Серый сбивал длинной палкой запорный крючок с откидывающегося днища. Раздался грохот, и куча опилок, обрезки деревяшек, пустые пачки из-под сигарет и чая - словом, весь этот мусор хлынул на Алексея. Что-то больно ударило его по ногам, удар пришелся и по почкам, рыхлая сыпучая масса перекрыла дневной свет. И, как ни
       старался укрыться Ремизов, содержимое бака упорно лезло через воротник и шапку, липло к телу, а еще хуже все это забивалось в рот и нос. Несмотря на кажущуюся воздушность опилок, придавило его солидно, но главная опасность состояла в том, что не смотря на все предосторожности часть опилок непостижимым образом все же проникла под тряпку и набилась в ноздри. Алексею нестерпимо хотелось чихнуть. Убрав руки с головы, Ремизов попробовал зажать нос, но это помогало мало, и он возблагодарил бога, когда машина все-таки тронулась Алексей успел от души чихнуть пару раз, но тут самосвал снова остановился, и затаившийся лейтенант услышал зычный бас начальника зоны:
       - Что везешь? - спросил он.
       - Мусор, товарищ подполковник! - бодро доложил сержант.
       - Места много осталось?
       - Да есть еще, - судя по звукам, охранник подтянулся и заглянул в кузов. - Треть кузова.
       - Тогда заверни к старому складу, пусть погрузят еще и половняк.
       Троица зэков, разыгравшая сценарий Выри, с беспокойством наблюдала издали за переговорами офицера и подчиненного. Когда самосвал, вместо того чтобы поехать к воротам, свернул в другую сторону, они машинально последовали за ним и, завернув за угол цеха, с полчаса наблюдали, как с десяток зэков кидали в кузов обломки кирпича и другой строительный мусор.
       - Хана парню, не повезло, - сказал Серый, когда осевший на рессорах, доверху нагруженный грузовик поехал к воротам.
      
      
       ГЛАВА 45.
       Это было ужасно. Хорошо еще, что тяжесть нарастала постепенно, а опилки гасили удары кирпичей. Повинуясь интуиции, Алексей поднялся на четвереньки и уже в таком положении дожидался конца этого ада. Теперь он не мог защитить руками лицо от забивающих рот и нос опилок, временами ему нечем было дышать, и, отплевываясь, он глотал живительный воздух вместе с этими проклятыми опилками. А тяжесть все росла. Руки, ноги, шея - все затекло. От напряжения он истекал потом, тяжесть, давившая на него, казалась непомерной. Алексей уже начал
       постанывать под ее гнетом, но тут глухой стук ударов прекратился, и машина, покачиваясь на колдобинах, медленно тронулась с места. Ремизов каждой клеточкой своего тела ощущал кочки этой дороги. Груз колыхался, словно вода, и временами очень сильно. Сжав зубы, Алексей думал только об одном - лишь бы не упасть. Подняться он бы не смог.
       Вскоре машина остановилась, послышались голоса, лай собак.
      
       "Ворота", - понял Ремизов, но ни испугаться, ни затаиться не сумел: все силы
       уходили на борьбу с грузом. Ему показалось, что стоянка длилась целую вечность, но, наконец, грузовик тронулся и, судя по меньшей амплитуде толчков, выехал на асфальт. Алексей подумал, что теперь будет полегче, машина ехала ровней, но тут грузовик влетел в выбоину, и весь груз подпрыгнул вверх вместе с лейтенантом. Удар этой массы был чудовищен, Алексею показалось, что захрустели его кости, а в глазах поплыли цветные круги. Но он все же устоял, восстановил дыхание и попробовал выкарабкаться из-под груза камней. Сначала масса, давившая на плечи,
       даже не шелохнулась, на секунду проскользнул страх, что он не сможет выбраться, так и останется погребенным в этой могиле. Но Алексей отбросил прочь эту жуткую мысль и, продолжая задыхаться, тянулся и тянулся по миллиметру вверх, до звона в ушах, до кровавых пятен перед глазами.
       Наконец непомерная тяжесть дрогнула и поддалась. Алексей застонал,
       вкладывая в этот порыв всю свою ярость и, раскидывая кирпичи, вырвался на поверхность.
       Первым делом он выплюнул набившиеся в рот опилки, а выпростав из завала
       руки, прочистил нос и отдышался. С большим трудом вытащив из-под кирпичей ноги, Ремизов очутился наверху и тут же пригнулся. Слишком он был заметен на груженном с верхом самосвале. На его счастье, дорога на свалку не пользовалась популярностью среди автолюбителей, и машины попадались только на встречном курсе.
       Холодный осенний ветер сразу освежил его, и Ремизов начал раздумывать, что ему делать дальше.
       "А если самосвал не остановится, что тогда? Вывалит вместе с кирпичами, вот это будет хохма!" - подумал Алексей, но, на его счастье, машина вскоре остановилась, хлопнула дверца кабины.
       - Привет, Василь!
       - Здорово, Петро. Ты что, в колонию ушел?
       - Ну да, в РСУ ни черта не платят, да с механиком поругался.
       - А там кто, все Брызгалов?
       - Он, старый черт!
       - Ну, я с ним в свое время тоже хлебнул. Эх, и змей!
       - Да еще какой!
       Под нехитрый разговор двух шоферов Ремизов кошкой выпрыгнул из кузова, перебежал кювет и скрылся в лесу.
      
      
       ГЛАВА 46.
       Ремизова хватились очень быстро. Сначала нашли труп Урала, и произошло это минут через пять после того, как машина с мусором выехала за ворота. Когда после переклички стало ясно, что не хватает бывшего лейтенанта Ремизова, начальство пришло к правильному выводу, что именно он убил особо ценного стукача по кличке Артист.
       Также быстро просчитали они и метод побега. За это время зону покинул
       только один самосвал с мусором. Первым делом притянули к допросу чистоплюя-сержанта, и тот быстро припомнил всех "артистов оперы и балета", отвлекавших его возле машины. Но те были готовы к тому, что их потянут к "хозяину", и клятвенно божились, что ничего не видели и ничего не слышали. Сунув комиков в карцер, полковник вытер пот с лица и с душой выругался.
       - Да что вы волнуетесь, товарищ полковник? - попробовал его успокоить молоденький лейтенант, пропустивший через ворота злосчастную машину. - Там кирпичей накидали несколько тонн, наверняка его раздавило.
       - Запомните раз и навсегда, молодой человек, - с пафосом начал полковник, - там, где нормальный человек сдохнет, зэк выживет. Можете поверить мне на слово, тридцать лет с этими сволочами дело имею.
       Допросили и гражданского шофера. Зачем он соврал, что не останавливался в пути, он, наверное, не смог бы объяснить и сам. Такова уж психология запуганного советской властью поколения: лучше отрицать все, чем сознаться в малом. Приехали на свалку, и водитель показал место, куда высыпал груз. Увы, за это время рьяный бульдозерист столкнул в овраг не одну машину с мусором. Бестолково потоптавшись на утрамбованной площадке, где под тоннами мусора должно было покоиться тело его подопечного, полковник глянул на равнодушно сидевшую розыскную собаку и пропустил мимо ушей заверения лейтенанта:
       - Ну вот видите, товарищ полковник. Все нормально.
       Опытный старый служака раздраженным тоном ответил:
       - И все-таки надо проверить. Чувствую я, что всплывет этот Ремизов и устроит нам небо в алмазах. Вы возьмете людей, одну из собак и двинетесь от свалки назад, к зоне, держась правой стороны дороги. А вы, капитан, - повернулся командир к другому офицеру, - то же самое сделаете по левой стороне дороги. Действуйте!
       К этому времени Ремизов вышел из леса к большому дачному массиву.
      
       Сезон уже кончился, но Алексей не стал рисковать и маячить на пустынных улочках, а, зайдя на первую же дачу, продолжил свой путь, форсируя один забор за другим. При этом он не забывал заглядывать в убогие и крошечные домишки. Прежде всего его интересовали одежда, обувь и еда. Сначала ему не везло, но потом он все-таки нашел старый свитер себе по размеру. Хозяин этой дачи почему-то не слил на зиму воду из бака и Ремизов почувствовал нестерпимое желание помыться.
      
       Раздевшись по пояс, он долго вытряхивал из одежды опилочную труху. Покончив с этим, Алексей пробил кулаком тонкий, прозрачный лед и долго с наслаждением мылся обжигающе ледяной водой. Тело у него горело от зверской процедуры, каждая мышца тела звенела как струна, и только тогда Алексей поверил, что все-таки он на свободе.
       Вытеревшись не слишком чистыми дачными тряпками, Ремизов снова влез в
       свою зэковскую робу и даже удивился, насколько это было неприятно. В зоне ему было все равно, что есть и что носить.
       Продолжив свой поход по дачам, Алексей нашел в одном из домиков немного спичек, полпачки чая, разжился довольно сносным шарфом, но самое главное - тупым ржавым ножом спорол с бушлата и спецовки проклятый лагерный номер. После этого он поддел под штаны пару старых трико. От мародерского угара его оторвал заурчавший вдалеке двигатель автомобиля. Алексей понял, что он увлекся. Несколько секунд он прислушивался и ему показалось, что он различил отдаленный собачий лай.
       "Неужели ищут?" - подумал он, и тут с противоположной стороны услышал приглушенный стук железнодорожных колес. В ту сторону Ремизов и побежал, не теряя времени. Небольшие заборы он перепрыгивал, а те, что выглядели подряхлей, валил мощным ударом ноги. Минут пятнадцать подобного кросса с препятствиями не утомили его, а скорей разогрели. Выбравшись на крайнюю дачу, он увидел наконец железнодорожную насыпь. Между садовым участком и железной дорогой находился большой пустырь, метров триста открытого пространства. Слева, на горизонте, виднелись трубы какого-то завода, туда и вела одноколейка.
       Ремизов некоторое время раздумывал, потом собрался с духом, вышел на
      
       открытое поле и не торопясь двинулся к дороге. Хотя кругом не было ни души, ему казалось, что за ним наблюдают десятки глаз, и он ждал, что сейчас его окликнут и долгожданная свобода для него кончится навсегда. Добравшись до жидких кустов около насыпи, Алексей затаился в какой-то яме и прислушался. Было тихо. Некоторое время он раздумывал, что ему делать. Ждать здесь, или идти дальше, по
       шпалам? Вдалеке приглушенным треском рассыпалась стрельба. Ремизов узнал
       характерный звук автомата Калашникова. Первым его желанием было бежать, но тут рядом раздался гудок тепловоза, и через пару минут показался небольшой состав, неторопливо постукивающий по стыкам рельсов. Алексей вжался в землю, уже темнело, и он надеялся, что его не заметят из кабины тепловоза. Так и произошло. Машинист, помощник и сцепщик горячо обсуждали очередной проигрыш наших футбольных клубов в еврокубках и совсем не обратили внимание на кусок тряпья, валяющийся в кустах. Сыграл на руку Ремизову и легкий изгиб железной
       дороги, он вскарабкался сначала на насыпь, а потом и в вагон, оставшись незамеченным.
       Открытый сверху так называемый полувагон оказался доверху заполнен
       белым, силикатным кирпичом. Минут пять Алексей яростно откидывал кирпичи из одного угла вагона, пока не получилось довольно приличное углубление, где он и пристроился, ворочаясь на жестких угловатых кирпичах.
       Первое время он с беспокойством думал о странной стрельбе и интуитивно связывал ее со своим побегом. Это было действительно так. Поисковая группа, возглавляемая лейтенантом, наконец достигла того места, где беглец спрыгнул с грузовика. Собака, бежавшая до этого совершенно спокойно, вдруг подобралась, ткнулась носом в землю и рванула в лес. Неизвестно, как бы развернулись события в дальнейшем, если бы за первым же деревом они нос к носу не столкнулись с
       огромным красавцем лосем. Собака залилась отчаянным лаем, люди немного
       опешили, а зверь, совершив огромный скачок, рванул в чащу. Но лейтенант, сорвав с шеи автомат, успел пустить вслед ему длинную очередь. Каким-то чудом он попал, лось упал на землю, попытался подняться, но пуля попала в позвоночник и остальные очереди, те что слышал Ремизов, уже добивали подранка. Овчарка, озверелая от запаха крови, и думать забыла о преследовании какого-то зэка, чей запах она
       почувствовала за несколько секунд до встречи с лосем.
       Полковник выругал лейтенанта за неполное исполнение приказа, но поблагодарил за весомый довесок к скудному офицерскому пайку.
       Об этой случайности, во многом определившей его судьбу, Ремизов так
       никогда и не узнал. Примерно через полчаса после того, как он залез в вагон, состав после длительного маневрирования остановился. По грохоту проносящихся поездов и голосу громкоговорителя, объявляющего о прибытии электрички, Алексей понял, что они прибыли на станцию.
       Стояли здесь долго. До Ремизова долетали самые обычные, житейские звуки: шум проезжающих автомобилей, переговоры обходчиков и грузчиков, обрывки разговоров прохожих и звонкий смех женщин. Звуки казались ему резкими, раздражающе громкими, к тому же слепил глаза яркий свет дуговой лампы с высокой мачты. Грохот пролетающих составов возбуждал его непонятной, рвущейся из глубины души тревогой. И если раньше Алексей оставался, на удивление, хладнокровным, то сейчас был готов запаниковать без всяких видимых причин.
       Но особенно его поразило, когда после долгого протяжного скрежета
       тормозных колодок и грохота открываемой двери прозвучал радостный детский крик: "Папа, папа приехал!" - У Алексея на глаза навернулись слезы. Он вспомнил себя таким же маленьким, явственно увидел отца, возвращающегося после длительной командировки, высокого, мощного, в красивой военной форме. А рядом почему-то плачущую мать, шепчущую себе под нос: "Слава Богу, живой!" Тогда он не мог понять, как это можно плакать от радости.
       Алексей стер с глаз соленую влагу, завязал под подбородком завязки шапки, сунул ладони в рукава бушлата и, свернувшись калачиком на немилосердно жестких кирпичах, попробовал уснуть.
      
      
       ГЛАВА 47.
       Занимаясь привычной криминальной деятельностью, Нечай не мог не обратить внимание на такой выгодный бизнес, как торговлю наркотиками. Начав приторговывать "белой смертью", он с каждым месяцем наращивал объемы торговли "кайфом". И тут он столкнулся с сильными конкурентами. Таким видом "услуг" давно промышляли цыгане.
       Первые из них появились в Энске после войны. Сначала приехали два
       семейства, многочисленные, грязные, шумные. Они поселились в пустующих домах в районе, именуемом Гнилушкой. Когда-то это была самая обычная деревня на окраине быстро растущего города, ничем особенно не примечательная. Но со строительством еще до революции военных заводов в близлежащее озеро Утиное начали сбрасывать отработанную техническую воду с запахом тротила. Сначала угробили
       озеро, а уже после второй войны, в сороковых, чудеса начали происходить и с деревней. Почему-то повысился уровень почвенных вод, и если раньше до них надо было копать добрых пять метров, то теперь в местных колодцах почти вровень с землей стояла желтая, мутная жидкость. На весь район остался только один колодец с нормальной водой, да и то в некотором отдалении, во дворе цыгана по
       кличке Гриша Граф.
       Прямо по улицам деревни начал расти камыш и тальник, а дома, даже сработанные недавно, подвергались стремительному гниению, и хозяева с радостью продавали их за полцены все подъезжающим и подъезжающим цыганам.
       Первые из них устраивались на завод и пытались честно трудиться, но
      
       подрастающая молодежь вырастала откровенной шпаной и это, как ни странно, плохо повлияло и на родителей. Потихоньку они побросали работу и занялись обычным цыганским промыслом: воровали и торговали, скупали краденое и спекулировали. Женщины ходили по городу, таская за собой сопливых детей, обзванивая квартиры и собирая подаяние, как погорельцы. Женщины постарше, те гадали около базара, назойливо приставая к прохожим. Но все это время цыгане жили бедно. Все их доходы просто съедались многочисленным и прожорливым потомством.
       Впрочем, с конца семидесятых благосостояние цыган, по выражению
       "бровеносного" лидера страны, "начало неуклонно расти". Они хорошо усвоили преимущества товарного дефицита в стране и то, что невозможно было купить в магазинах, они свободно продавали им на рынках. Цыганские таборы кочевали теперь по железным дорогам, поражая остальных россиян неприхотливостью, шумом и стойким запахом немытого тела. Еще больше для процветания "фараонова" племени сделал незабвенный Михал Сергеич. После его указа о борьбе с алкоголизмом камыш уже не рос по дорогам Гнилушки, его вытоптали многочисленные поклонники "зеленого змия". А с началом девяностых годов в цыганском поселке уже во всю властвовал опий. Теперь даже самые бедные из них разъезжали на подержанных иномарках. Но только у одного из них, у того самого Гриши Графа стоял большой кирпичный дом с громадным сеновалом и конюшней. Все остальные так и прозябали в своих наполовину сгнивших домах, не удосуживаясь порой залатать прогнивший пол.
       Может, поэтому Нечай до поры до времени не воспринимал цыган как своих
       конкурентов в тайном промысле, пока в августе ФСБ и уголовка не перехватили крупную партию наркотиков, перевозимых дородной цыганкой с кучей детей. Такой камуфляж не помог, эту даму вычислили уже давно, и город на три дня остался без "ширева". Все эти дни Гнилушка была просто оккупирована многотысячной толпой трясущихся в отходняке наркоманов. Прослышав об этой стихийной демонстрации", Нечай приехал посмотреть на нее. Достаточно поколесив по разбитым дорогам Гнилушки и вдоволь наглядевшись на снулые рожи наркоманов, Нечай спросил у Рыди, неизменно сопровождавшего шефа:
      
       - Почем нынче доза?
       Рыдя ответил со знанием дела.
       - Тормозни-ка вот здесь, - попросил Геннадий. Рыдя тут же остановил джип и вопросительно посмотрел на хозяина. Ему показалось, что тот считает, беззвучно шевеля губами и не отрывая глаз от толпящихся на перекрестке людей. Он не ошибся. Вскоре Нечай достал из кармана небольшой калькулятор, подсчитал примерное количество людей, находящихся сейчас на этих улицах, перемножил на стоимость одного укола, затем помножил все это на два и показал высветившуюся на табло сумму своему подручному.
       - Смотри, - сказал он, - это цыгане имеют за день.
       Рыдя присвистнул.
       - Неплохо!
       - Плохо, - не согласился с ним Нечай, - нужно, чтобы все это шло к нам. В следующий раз надо закупить ширева в несколько раз больше, с учетом этих.
       И он кивнул головой в сторону роящихся в бестолковом кружении наркоманов.
       Рыдя вопросительно глянул на "патрона". Они слишком хорошо понимали
       друг друга и, хотя вопрос не прозвучал, Нечай все-таки ответил на него.
       - Не знаю, что-нибудь придумаю.
       Они уже выбирались из проклятого района, когда внимание Нечая привлек
       лихой всадник, проскакавший навстречу им на вороном коне. Красная рубаха, черная, развевающаяся по ветру кудрявая шевелюра и смуглое красивое лицо не оставляло сомнений в национальной принадлежности всадника.
       - Кто это? - удивился Нечай.
       - А это Гриша Граф, самый богатый из цыган, вон его дом, на пригорке, - Рыдя кивнул на стоящий в некотором отдалении большой особняк за высоким деревянным забором. - Троих лошадей держит для забавы. Это семейство уже при мне в городе появилось, в конце шестидесятых. Ходили слухи, что они из настоящих цыганских баронов. По крайней мере, старшего брата Гришки, Василия, так все и звали ли - Барон. Царство ему небесное.
       - И что с ним стало? - спросил очень внимательно слушающий его Нечай.
      
       - Убили его лет семь назад. Лихой был парень, гордый. Не чета остальным нашим цыганам. Те только и знают, что своих баб гонять по пьянке. А Васька человек был! Оскорбил его один цыган, он за нож, порезал его хорошо. Тогда его родня того парня подкараулила около дома с обрезом. Только он тоже оказался не лыком шит. Его изрешетили, но и он успел обоих ножом за собой на тот свет утащить. А живучий какой, чертяка! Трое суток еще жил. Его врагов уже хоронили, а он еще в больнице от боли песни орал.
       - Песни? - удивленно переспросил Геннадий.
       - Да, тягучие такие, заунывные. А потом боль как подкатит, он и заорет ее во всю глотку, на всю больницу.
       - Ты-то откуда все знаешь? - спросил, все более удивляясь, Нечай.
       - Да я рос тут рядом, по соседству. Наш дом последним в этом районе русским оставался. Я уж сидел, когда его батя цыганам продал. А с Васькой мы вообще дружили. Мать их знал, тетю Зою. Суровая была женщина, властная. Даже Васька ее боялся, а ведь отчаянный был парень.
       Рыдя в восхищении кивнул головой и продолжил рассказ.
       - Вообще их семья отличается от остальных цыган.
       - Чем?
       - Более гордые, чистые, никогда не бедствовали. Вот и говорят, что будто бы сбежали они откуда-то из Молдавии или с Карпат с золотишком, а отца за это золото и убили. Гришка вон, какой молодой, года двадцать четыре, а все к нему с почтением относятся, как к настоящему Графу.
       - Ладно, хватит сказки рассказывать. Поехали, съездим на стройку, посмотрим как там дела, - приказал Нечай, и уже потом, много позже, спросил Рыдю. - А этот твой Граф такой же мстительный, как и его брат?
       - Наверное, - пожал плечами Рыдя. - Все-таки одно семя-племя.
      
       Они подъехали к строившемуся дому, и разговор сам собой иссяк. Свой дворец Нечай начал строить еще весной и надеялся к октябрю справить новоселье. Если его коллеги бизнесмены всеми правдами и неправдами пытались втиснуть свои особняки непременно в центр города, то он, наоборот, выбрал самый тихий и отдаленный от всех шумных магистралей район, самую окраину, метрах в двухстах от ближайших домов, чтобы никто не мог нарушить его ночного уединения.
      
       Но Нечай, конечно, не забыл о цыганской проблеме. Она представлялась
      
       неразрешимой, ведь предстояло изгнать из города без малого сто с лишним человек. Но он нашел решение этой непростой задачи.
       Однажды ночью по пыльным разбитым дорогам Гнилушки долго колесил
       какой-то старый бензозаправщик. Со стороны казалось, что водитель что-то искал в этом районе. Временами машина останавливалась, мелькали какие-то тени, затем она снова трогалась в путь. На бензовоз никто не обращал внимания, к цыганам шли в любое время суток, ломка требовала своего и глубокой ночью. Только один из наркоманов, возвращаясь с Гнилушки со свежей дозой, мимоходом заметил другому:
       - Слышь, что-то бензином воняет.
       - Да и хрен с ним, пусть воняет, тебе то чего? Нюхнуть хочешь? Пошли быстрей, скорей бы ширнуться, - вяло отреагировал его собрат по несчастью, уже борясь с ломотой в организме.
       Ну, а в три часа ночи полыхнул сразу весь район, одновременно со всех концов. Погода стояла сухая, ветреная, Нечай рассчитал даже это. Он специально дождался заморозков, они подсушили камыши и теперь они вспыхивали четырехметровыми свечами. Деревянные домики цыган горели как порох, пылала и сама земля, обильно политая бензином. Цыгане с воем и воплями выскакивали из горящих домов, тащили за собой детей и узлы с тряпьем. Как назло, пожарные машины минут пятнадцать простояли на железнодорожном переезде, блокированные бесконечным составом, вытягиваемым с территории одного из заводов. К их приезду тушить было нечего, вернее - уже не стоило. Огонь полыхал так, что его торжествующий рев перекрывал плач и причитания цыганских женщин.
       Первым в ограде Гришки Графа загорелся сеновал. Хозяин выскочил из
       дома в одних штанах, кинулся к сараю, вывести лошадей, но тут из-за угла вывернулась чья-то мощная фигура, пламя осветило его лицо, и Григорий мгновенно узнал поджигателя.
       - Рыдя! - закричал он, но тот уже вскинул пистолет и выстрелил в цыгана. Пулей его отбросило назад, Григорий упал на землю, к нему с криком бросилась его жена, Радка. Рыдя выстрелил в нее дважды, и она упала, прикрыв своим телом мужа. Из-за угла дома выбежало еще два человека, и здание сразу запылало.
       - Крыльцо! - прокричал Рыдя, и один из его подручных щедро плеснул из канистры на крыльцо дома. Искры, летевшие с громадного полыхающего сарая с сеном, мгновенно подожгли его, и сам поджигатель едва успел отпрыгнуть от взвившегося столбом огня. Размахнувшись, он кинул опустевшую канистру в дом. Рыдя хотел подойти к телам цыган, но тут беснующиеся лошади с треском выломали дверь конюшни и с громким ржанием принялись носиться по ограде, роняя с губ белую пену и чуть не снося при этом боевиков Нечая. Еле увернувшись от гнедого, Рыдя подбежал к забору и прокричал своим людям:
      
      
       - Все, уходим!
       Напоследок они облили бензином мощный забор с воротами и успели уехать до прибытия пожарных машин и милиции.
       - Ну, все, вроде обошлось! - сказал с облегчением Рыдя уже в машине, одной рукой держась за баранку, другой, вытирая мокрое лицо.
       - Все нормально? - спросил Нечай. Сидя на заднем сиденье, он неотрывно смотрел назад, на созданное им самим зарево. Даже его поразил масштаб стихии, пожалуй, он в этот раз даже перестарался.
       - Все как по нотам, - уверенно отозвался Рыдя. - А что, ты ведь этого хотел?
       Нечай не ответил.
       Вряд ли Рыдя был бы так доволен, если бы видел, что произошло в полыхающем погребальным костром дворе Гришки Графа. Одно из тел, лежащих на земле, зашевелилось, приподнявшийся Григорий долго вглядывался в лицо жены. Поняв, что она мертва, он поднялся на ноги и, чуть не попав под копыта обезумевшего гнедого, повернулся лицом к дому. Пламя уже рвалось вверх изо всех окон, горели крыльцо и даже деревянный настил на земле. Гришка закричал в отчаянии, по лицу рекой текли слезы. В доме остались двое его детей.
       Тут позади его раздался грохот, это один из коней, совсем обезумев от страха, попытался перепрыгнуть через высокий забор, но не смог, упал на землю, и сломав шею забился в агонии, временами попадая под копыта двух остальных лошадей. Между тем от жара у Григория начали трещать волосы. Пошатываясь, он отступил назад, но спасения не было, огонь полыхал со всех сторон. В эту секунду он получил сильный удар в спину, это серая в яблоках кобыла, мечась по горящему двору, сшибла его грудью. Чудом Григорий не попал под копыта, а отлетел в сторону, к колодцу. Поглядев на него, Григорий поднялся, коленкой сшиб с высокого сруба ведро. Когда подпрыгивающий в гнезде ворот остановился, цыган, постанывая, полез внутрь сруба и, взвыв от боли в простреленном плече, начал медленно сползать по цепи вниз, к спасительной воде. До нее было немного, метра полтора, но он все-таки оборвался и замер, сидя по горло в ледяной воде.
      
       Наверху слышался только рев пламени, треск лопающегося шифера да
       безумное ржание мечущихся лошадей. Но вскоре в этот жуткий хор ворвался пронзительный вой сирен, рухнул под напором мощного бампера пылающий забор и, первая, въехавшая во двор пожарная машина, разворачиваясь, завалила деревянный сруб колодца, погребая под его останками хозяина дома.
      
       ГЛАВА 48.
       Спирин проснулся, как всегда, за пять минут до звонка будильника, протянул руку, заглушая зарождающееся неприятное дребезжание. После этого он снова закрыл глаза и еще несколько минут лежал в полутьме, прислушиваясь к собственному телу. Вчера они были на юбилее Шамсудова, круглая дата, пятьдесят лет. Виктор старался много не пить, но даже минимума хватило для обычного для Спирина тяжелого похмелья. Кроме обычных для подобной болезни симптомов, Спирина раздражал еще неприятный запах дыма. Этот запах преследовал господина мэра уже вторую неделю, как раз после того, как он побывал на цыганском пожарище. Как назло, рьяные дворники, пользуясь сухой погодой, активно жгли опавшие листья, и Спирин сразу вспоминал черные, как головешки, трупы цыган.
       Не только город, но и вся область долго гудела слухами об этой трагедии. По рассказам старух, цыган сгорело не менее четырех десятков, и расстреливали их, выпрыгивающих из огня, чуть ли не из пулеметов. На самом деле, кроме семьи Гриши Графа, погибло еще шестеро, да пятеро получили сильные ожоги. Как часто бывает, местная пресса замешкалась с освещением этой драмы, дав слухам развиться до грандиозных пределов. А вскоре Нечай подкинул молодому, рьяному и глупому журналисту идею, что цыган подожгли сами наркоманы. Областная комиссия из высших чинов милиции и пожарной службы только посмеялась: в отместку могли спалить дом, два, но не целый район. Вывод комиссии был однозначен: поджог. Виновных, конечно, не нашли, Нечай рассчитал все точно. Выговоры получили начальник милиции, начальника пожарной охраны сняли с должности - за запущенный в противопожарном состоянии район Гнилушки.
       "Да, день начинается, что надо", - подумал Спирин. Протянув руку, он зажег небольшой ночничок около кровати, повернул голову и посмотрел в сторону жены. Она лежала лицом к стене, и Виктор видел только ее затылок с темнеющими сквозь светлую окраску черными корнями волос. Спирин сразу забыл о цыганах, гораздо больше его волновала собственная жена.
       Женился он семь лет назад и, как все считали, очень выгодно. Лариса была красива, правда, чуть повыше Спирина, особенно это было заметно, если она надевала туфли на большом каблуке. Но зато ее родители трудились по торговой части, не чета инженерным предкам Спирина. Сразу после свадьбы новые папа и мама организовали детям кооперативную квартиру, а полгода спустя и машину. Зарабатывал в те времена Спирин немного, а Лариса, единственная дочка у родителей, не привыкла себе отказывать ни в чем. Родители не роптали, средств хватало, единственное, что их огорчало - это отсутствие у Ларисы и Виктора детей. Сначала так пожелала сама Лариса, ей хотелось немного пожить для себя. Когда же она решилась завести ребенка, то оказалось, что это не так просто. Они объездили все известные им медицинские учреждения, но врачи лишь удивленно пожимали плечами. Оба супруга признавались стопроцентно здоровыми, но ничего не получалось. Как сказал, в конце концов, один старый доктор: "Бог не дает".
       Занимаясь обычным утренним туалетом, Спирин продолжал думать о своем.
       Недавно в его размеренную жизнь ворвалась другая женщина, и теперь он поневоле сравнивал ее с женой.
       А началась эта история так.
       В тот вечер он затосковал, отпустил машину и зашел на огонек в студию Кривошеева.
       Дверь, как обычно, была не заперта, а художник сосредоточенно работал. На шатком табурете перед ним сидела та самая девушка, чей незаконченный портрет привлек внимание Спирина в прошлый приход. Виктор, стоя за спиной Федора, негромко поздоровался и встретился взглядом с темно-зелеными, удивительно глубокими глазами незнакомки. В прошлый раз, увидев их на портрете, Спирин решил, что Федор несколько преувеличил - в жизни такого быть не может. Оказывается, Кривошеев не погрешил, а наоборот, как раз совершенно верно воспроизвел натуру.
       - А, господин мэр! - восхищенно закричал Федор, не отрывая глаз от мольберта. - Все-таки выбрал время, пожаловал лично. Ну, спасибо!
       Действительно, в тот день Кривошеев позвонил в приемную мэра и попросил Спирина приехать к нему. С подобной просьбой художник обращался в первый раз и Виктор решил не откладывать визита, тем более, что он не виделся с другом месяца четыре. На взгляд Спирина художник изрядно раздался вширь, что вкупе с небольшим ростом делало его похожим не то на Карлсона, не то на Винни Пуха.
       - А я вот, наконец, поймал эту вредную девчонку, - продолжил художник. - И хочу быстрей дописать портрет, а то опять придется за ней целый год бегать.
       Девушка засмеялась, и Федор восхищенно воскликнул:- Вот-вот! Именно то, что надо!
       Виктору показалось, что девушка слишком пристально разглядывает его.
       - Кстати, познакомься, - Федор решил соблюсти этикет, - ее зовут Виктория.
       - Очень приятно, - Спирин склонил в поклоне голову и представился. - А я Виктор.
       Теперь засмеялись уже все трое.
       - Потрясающее совпадение! - продолжал "фонтанировать" Федор. - И вообще, ты пришел вовремя. Девушка как раз заскучала, а теперь вон как глазки горят.
       Виктория снова засмеялась, уже несколько смущенно.
       - А вы, в самом деле, наш мэр? - спросила она.
       - А что, разве не похож? - улыбнулся Спирин.
       - Да нет, почему же. Только я почему-то думала, что вы гораздо старше.
      
       - А, старичок такой, лет семидесяти, восьмидесяти, - пошутил Виктор, - горбатенький такой, на костылях.
       - Ну, зачем так, я же видела ваше интервью в программе новостей, это о том доме. Просто там вы выглядели как-то солидней, старше.
      
       - Да, после того случая у меня появились первые седые волосы, - признался Спирин. Виктор не понимал, почему он это говорит, но ему хотелось быть откровенным именно с этой девушкой. Он ходил за спиной торопливо работающего художника и поглядывал на его модель. Виктория была не просто красива, она была молода, и на ум Спирину пришло старинное поэтическое выражение - свежа. От нее просто веяло молодостью и красотой. Небольшой, аккуратный носик, чуть
       припухлые, красивой формы губы, снежной белизны кожа в сочетании с фантастически красивыми глазами и каскадом светло-русых волос делали ее подлинно прекрасной.
       - А вы чем занимаетесь в нашей бренной жизни, Виктория? - спросил он.
       - Вообще-то друзья зовут меня просто Вика, - сказала девушка.
       - Хорошо, если вы причисляете меня к своим многочисленным друзьям, то я буду называть вас так, - улыбнулся мэр.
       - Почему вы думаете, что у меня многочисленные друзья?
       - У такой девушки как вы должно быть фантастически много друзей. Причем половина из них в вас влюблена по самые уши.
      
       Вика улыбнулась как-то одними уголками губ, глаза при этом остались серьезными.
       - Если вы думаете, что это очень хорошо, то ошибаетесь, - призналась она, - порой это так надоедает. А так я учусь в университете, на факультете иностранных языков, - сообщила Вика.
       - У Виктории редкая способность к языкам, - добавил Федор, на минуту оторвавшись от мольберта.
       - Ну да, - подтвердила Вика, - на первом курсе я изучала английский и немецкий, а теперь, по совету преподавателей, перешла в новую группу, изучаю восточные языки, японский и китайский.
       - Потрясающе! - воскликнул ошеломленный Спирин. - И как успехи?
      
       Девушка улыбнулась и, забавно глотая гласные, произнесла несколько фраз на звенящем восточном языке, а затем перевела их.
       - "И растопить весне не удается один лишь только иней на висках". Великий
       китайский поэт Бо Дзюйя.
       - Это вы про мои седины? - пошутил Спирин.
       - Ну что вы. Седины у вас еще не видно. Вы еще даже вполне... - девушка, не закончив фразы, откровенно прикусила язык.
       Виктор улыбнулся и уловил ироничный взгляд художника, брошенный в его сторону.
       - Вика, а как там Петро поживает? - ехидным тоном спросил Кривошеев.
       - Я очень давно его не видела, - призналась девушка.
       - А вы, в самом деле, его невеста? - спросил Спирин и приостановил мерное хождение по студии.
      
       - Ну, это он так считает, - тон Вики был насмешливый, и несколько раздраженный, - год назад он увидел меня на свадьбе моего двоюродного брата и на весь зал провозгласил, что женится на мне. Меня сначала это сильно разозлило.
       - А потом, потом вы согласились? - спросил Виктор.
       Она засмеялась.
       - Конечно нет. Он такой толстый, правда, смешной.
       - - А разве он не женат? - вступил в разговор художник.
       - Нет, разошелся.
       - Это уже который раз, третий или четвертый? - Федор даже оторвался от мольберта.
       - Не знаю, - честно призналась Вика.
       - Узнаю Зайчика, - засмеялся Федор, - ему всегда не везло в любви.
       Петька с пионерских лет страдал страшной влюбчивостью и редкой неудачливостью в своих романах. Невысокого роста, уже тогда начинающий полнеть, с крупными, постоянно мокрыми губами Рубежанский не мог похвастаться успехом у девушек.
       - Почему Зайчик? - удивилась Вика.
       Пересмеиваясь, Спирин и Федор на два голоса в лицах рассказали ей историю про "ушки и хвостик". Виктория смеялась до слез. Кривошеев сиял - натурщица превзошла все его ожидания. Спирин, остановившись за его спиной, одобрительно кивнул головой.
       - Похоже.
       - Ну, а мне-то покажите!- взмолилась девушка.
       - Потерпите, Виктория, немного осталось, - утешил ее Федор.
       Вскоре он чуть отошел от мольберта, осмотрел портрет, поднял брови и удовлетворенно сообщил:
       - Ну, пожалуй, что все. Дальше только портить.
      
       Вика сорвалась с табурета и долго разглядывала свое изображение. К мужчинам она обернулась с довольным, сияющим лицом.
       - Я в самом деле такая красивая?
       - Конечно!- хором подтвердили друзья, а потом Спирин, чтобы скрыть восхищение, рассказал вовремя припомнившийся анекдот.
       -Подходят к художнику, работающему на природе, "новый русский" с сыном, долго смотрят за его работой, а потом отец говорит сыну: "Видишь, сынок, как дядя мучается без "Поляроида".
       - Что, брат, забрало? - тихонько шепнул ему на ухо Кривошеев. - Крути, пока есть возможность. Такая девушка попадается одна на миллион. Ты на нее тоже произвел впечатление.
       - Да ладно тебе, какие еще к черту возможности, - шепотом попробовал оправдаться Спирин.
       - Ну да, то-то твой предшественник погиб на "боевом посту", - насмешливо ухмыльнулся Федор.
       Спирин поморщился, но возразить не успел. Виктория, накинув на плечи
      
       легкую кожаную курточку, уже подходила к ним.
       - Вы случайно не на машине, господин мэр? - ерничая, спросил его художник.
      
       - Нет, отпустил.
      
       - А жаль. Время уже позднее, и увы, мой друг мэр, но в нашем с вами городе в такую пору ходить небезопасно. Так что прийдется пойти провожать девушку до дому.
       Они вышли из студии, Кривошеев закрыл дверь на большой висячий замок и снова обратился к девушке:
       - Представляешь, Вика, вас провожает сам мэр нашего города!
       Виктория с улыбкой глянула на Спирина и, беря его под руку, сказала:
       - Я безмерно польщена. Жаль только, что никому о этом не расскажешь.
       - Почему? - удивился Спирин.
       - Все равно никто не поверит.
       Они шли по пустынным, темным улицам, ласковое бабье лето разбросало
       по аллеям первые опавшие листья, хрупко шуршавшие под ногами, ночной воздух бодрил запасенным за три летних месяца теплом. Все трое никуда не спешили, говорили о том, что приходило в голову, перескакивая с тему на тему, и даже попросили Викторию прочитать и перевести еще парочку знаменитых китайских трехстиший. Временами эту идиллию нарушали небольшие группы молодых людей, спешившие им навстречу и голоса, доносящиеся от них, и манера разговора навевали какую-то неясную угрозу. Сразу становилось тревожно.
       - Куда они все идут? - не выдержав, спросил Спирин. - И почему в одну сторону?
       - Как куда, конечно, на дискотеку, - ответил Федор.
      
       - А вы, Вика, почему не спешите туда? - спросил Виктор.
       - Не люблю я ходить туда, - она явно поморщилась. - Пьяное стадо обоих полов. Эта первобытная музыка, похабные шуточки диджеев, наркоманы, ширяющиеся в туалете, прямо через одежду...
       Она не закончила фразу, но по тому, как ее передернуло, Спирин понял все и еще раз удивился чистоте этой девушки.
       Около подъезда они постояли еще немного, говорили о чем-то не очень серьезном, Вика показала окна своей квартиры. Она ушла, а Спирину казалось, что они не поговорили о чем-то важном, он даже оглянулся назад, на засветившиеся в темноте окна ее спальни. Виктор боялся, что Федор снова начнет подшучивать насчет его и девушки, но тот молчал. Некоторое время они шли молча, а затем Спирин вспомнил, зачем он пришел к художнику.
       - Слушай, а зачем ты вызвал меня сегодня? С девушкой познакомить решил?
       - Да нет, - рассмеялся Кривошеев. - Слушай, на меня тут братки наезжать стали, требуют пять тысяч долларов.
       - Что это они, совсем сдурели? - удивился Спирин.
       - Нет, они не сдурели, тут все проще. У меня один американец на вернисаже в Москве купил три картины. Вот они и решили, что я теперь богат, как Крез.
       - Поздравляю, - пожал руку другу Спирин.- А я и не слышал. Наконец-то тебя и на Западе оценили. Может, теперь и наши искусствоведы разберутся?
       - Да черт с ними, с искусствоведами! Я уж не надеюсь. Нет пророка в своем отечестве, сам знаешь. Жалко, конечно, что картины на запад ушли, но... - он махнул рукой. - Я ведь что хотел попросить, замолви словечко Нечаю, пусть хоть сумму сбавит.
      
       - А почему ты решил меня об этом просить? - удивился Виктор.
       - Ну ты же с ним сейчас на короткой ноге. Не зря ты у меня про него тогда расспрашивал?
       Виктора неприятно поразила догадка Федора. А он то, наивный, думал, что художник давно забыл о том разговоре.
       - Хорошо, завтра у меня встреча с членами гильдии, и я с ним поговорю.
       На прощание Кривошеев еще раз посоветовал ему вплотную заняться Викторией, и на одном из перекрестков они расстались. Федор пошел домой, а Спирин к ближайшей автобусной остановке.
       Шел он не спеша, сначала думал о просьбе Федора, а потом все мысли его заняла эта девушка. Из задумчивости его вывели три парня, вывернувшиеся навстречу из-за очередного ларька, заманивающего слабым светом лампочки к пестрому богатству импортной жратвы.
       - Эй, земляк, дай закурить, - с ходу потребовал один из них, перегородив Виктору дорогу. Он машинально сунул руку в карман, но двое остальных "земляков" так явно стали обходить его со спины, что Спирин мгновенно понял все. Последний раз в такой же ситуации он оказался в девятом классе. Вот также подошли, свалили на пол, долго пинали, а напоследок вывернули карманы. На память о той встрече у
       него остался шрам на голове, хорошо еще, что прикрытый волосами. Теперь такая перспектива ему нравилась еще меньше - мэр города избит какими-то сопляками. Такой факт его биографии надолго останется в памяти народной.
      
       Надо было спасать репутацию и он резко толкнул стоящего перед ним парня, получил сбоку сильный удар в лицо, быстро ответил и припустился бежать в образовавшийся просвет. Длинный светлый плащ не помогал спринтерскому рывку, но страх прибавил резвости и, добежав до ближайшего угла, Виктор увидел своих преследователей далеко позади.
       Выскочив на освещенную улицу, Спирин перешел на шаг, парни же, завидев ехавший по шоссе патрульный "бобик", свернули в сторону.
       "Лет шестнадцать, семнадцать, не больше, - думал Спирин, ощупывая языком шатающийся зуб. - Вот щенки! До чего обидно, дали по зубам, да еще заставили бегать как пацана! Нет, надо что-то делать с этими подонками. Синяка бы не было".
       Между тем Спирин, сам того не желая, очутился около "Ямайки". Рядом с
      
       входом он увидел знакомый джип Нечая, а на крыльце стоял, покуривая, здоровый мужик в расстегнутой рубахе в котором Спирин сразу узнал Рыдю. Подойдя поближе, но оставаясь в тени, Виктор призывно махнул ему рукой. Рыдя не понял, кто его зовет, насторожился, но все-таки подошел.
       - Нечай здесь? - спросил Спирин, не здороваясь.
       - Да, тут, - кивнул головой Рыдя, признав наконец господина мэра.
       - Ну-ка, вызови его сюда, скажи поговорить надо, - велел Виктор.
       Кивнув головой, детина быстро исчез в баре, и вскоре оттуда появился Нечай, натягивая на ходу кожаную куртку. Его "адъютант" остался на крыльце, настороженно оглядываясь по сторонам.
       - Какими судьбами, Виктор Николаевич? - спросил Нечай, протягивая Спирину руку. Помня о самолюбии молодого мэра, он именовал того только по имени-отчеству.
       - Попутным ветром занесло, - ответил Виктор, пожимая в ответ руку Нечая, а потом попросил: - Добрось-ка меня до дому, да и поговорить надо. Я пройду чуть дальше, подберешь меня там.
       Спирин показал рукой на темную сторону улицы. Геннадий только кивнул
       головой в ответ. Конспирация господина мэра его не забавляла, он все прекрасно понимал и полностью поддерживал своего "зодиакального брата". Нечай, со своей стороны, также молчал об отношениях с представителем власти, велел держать язык за зубами и Рыде. Даже парней, участвовавших в операции по убийству Гринева, Геннадий использовал "втемную", не раскрывая общего замысла и тем более
       заказчика.
       В машине, пока они ехали до дома Спирина, Виктор рассказал о просьбе
       художника. Даже в полумраке слабо освещенного салона он увидел, как словно окаменело худощавое лицо Нечая.
       - Вот суки! - в сердцах выругался он. - Это они уже за моей спиной. Пользуются положением, падлы! Все им мало. Ладно, я с ними разберусь, пусть художник не беспокоится. А чего это он к тебе обратился, а не ко мне?
       Виктор рассказал о том давнем разговоре с Кривошеевым. Теперь уже встревожился Нечай.
       - Не боишься, что заложит тебя дружок?
       - Да ты что! Федор ведь безобидный, да и что он скажет? Фактов у него никаких нет.
       - Ну смотри, а то убрать его недолго.
       Спирин ужаснулся и постарался отговорить Нечая. К Федору действительно перестали приставать, а два "пехотинца" Нечая исчезли без следа. За ними оказалось немало подобных грехов, а парней своих Геннадий держал строго.
      
       Но самое главное, в этот день в жизни Спирина появилась Вика.
      
       ГЛАВА 49.
       В городе сочувствующих цыганам оказалось немного. Все знали, чем промышляло в Энске это воровское племя. Большинство злорадствовало, особенно после глупой статьи в местной газете под заголовком "Возмездие", где утверждалось, что поджог Гнилушки совершили сами наркоманы, якобы потому, что цыгане резко взвинтили цены на ширево. Милиция знала, что это не так, более того, было известно, что идет борьба за сферы влияния на теневом рынке наркотиков, но что-либо доказать никто не мог. Да и сами цыгане до смерти надоели и милиции, и прокуратуре, и ФСБ. С ними было трудно бороться, чужих они в свою среду не пускали, а наркотики перевозили в основном толстые многодетные тетки в самых интимных, давно не мытых местах. Каждое изъятие происходило как большое шоу: с визгом, воплями, причитаниями и слезами. Поэтому, когда, похоронив мертвых, оставшиеся в живых покинули город, люди в погонах вздохнули с облегчением. В Энске остался только один цыган, Гриша Граф.
       В колодце он просидел двое суток. Он слышал все, что происходило наверху, каждый звук, каждое слово. Рана от холода почти перестала кровоточить, да она оказалась не такой серьезной, пуля прошла сквозь мягкие ткани навылет. Он долго стоял по горло в ледяной воде, потом догадался подставить перевернутое ведро, но даже не попытался подать голос или позвать на помощь. Если они хотели убить его, то непременно сделают это в следующий раз. Не издал он ни звука и когда сверху раздались завывающие звуки поминального плача его соплеменников. План мести, возникший в его голове, был продуманным и изощренным, главным пунктом было то, чтобы все о нем забыли, похоронили саму память о нем.
      
       Первую попытку выбраться из плена он предпринял в ту же ночь, лишь только уехали пожарные машины. Это оказалось совсем не просто. Обломки сруба настолько плотно забили узкую горловину, что протиснуться сквозь них не представлялось возможным. Григорию пришлось разбирать завал снизу, поминутно рискуя, потому что все это могло обрушиться на него. Но другого выхода не было. Левая рука действовала плохо, каждое движение невольно вызывало стон. К утру он раскачал и выдернул только три небольших бревнышка, остальные так и висели над головой, образуя что-то вроде крыши. Устал он безмерно, и хотя немного согрелся от движения, но из раны снова начала сочиться кровь.
       Продолжать работу днем он не решился. Добытые бревна он сложил себе
       под ноги крест-накрест, а поскольку они не помещались в сечении колодца, то он пристроил на это сооружение ведро и смог теперь сидеть, правда по-прежнему по пояс в воде. Любому другому такой "освежающей ванны" хватило бы на два воспаления легких, но Граф был цыганом. Многовековой естественный отбор выковал эту особую породу людей, способных жить в любых, самых неблагоприятных условиях. Да и жизненный путь Григория поневоле закалил его. Считалось, что их
       семейство перебралось из Молдавии, может быть, так оно и было, но первое, что помнил Гриша из своего детства, - это снег. А еще вокзалы, поезда, ночевки на холодном мозаичном полу. Смутно он помнил немолодого бородатого человека с черными недобрыми глазами, а рядом с ним - красивую, молодую, но испуганную мать. В те времена каким-то особенным чудом ему казалось именно тепло: летний полуденный зной или горячее тело русской печи.
       Однажды мать среди ночи сдернула Григория именно с такой, раскаленной
      
       до обжигающей благодати русской печи и торопливо начала его одевать. Он не знал где это было, помнил только, как мать все причитала по цыгански: "Бежим, опять бежим, Господи, когда это все кончится!" Григорий еще запомнил, что сугробы в тех краях были выше его роста, а снег белый-белый. А на белом снегу два кроваво-алых ручья от запрокинутой назад головы того самого чернобородого человека и рыдающая над его телом мать.
       Потом уже, став взрослыми, они со старшим братом пытались узнать, кто это был: их отец, дед, дядя? Но мать только крестилась в ответ, шептала какие-то молитвы и упорно молчала. Только когда Васька лежал на смертном одре, у нее вырвалось в поминальном плаче: "Весь в отца пошел, и умер точно так же, как он, непутевый!" Попробовал Григорий и потом спрашивать мать об этом человеке, но она уже замкнулась, сказала только: "Грехи его я каждый день замаливаю, да видно не замолю. Два брата твоих совсем маленькими умерли, Василия убили, ты
       один у меня остался. Вся надежда на тебя".
       Как бы то ни было, но после смерти того человека, а Григорий чувствовал, что это его отец, они осели в Энске, стали жить спокойно и, по цыганским меркам, зажиточно. Мать занималась тем же, чем и остальные цыганки: закупала и перепродавала дефицит, но чувствовалось, что это для нее было не главным. После смерти Василия мать сосредоточила все внимание на нем. Чтобы как-то обуздать его неуемный характер, она построила большой дом, завела первого коня, рано женила сына. Григорий был ее гордостью, красивый, добрый, умный парень. Повезло ей и с невесткой. Радка легко переносила своеобразный, властный характер "мамы Зои". У нее уже росли внуки, когда неожиданный удар парализовал половину тела. Огромная, тучная, она лежала на постели и пыталась что-то сказать половиной рта. Григорий с женой долго прислушивались, затем все-таки поняли: мать просила разобрать пол под ее кроватью. Он подумал, что мать не в себе, но повиновался, такой мукой были полны ее глаза. Разобрав половицы, они нашли там объяснение своему богатству, но тайну его происхождения мама Зоя унесла с собой в могилу.
       Прислонившись к сырым бревнам, Григорий продремал в каком-то забытье
       весь день, поминутно просыпаясь от холода и прислушиваясь к доносящимся сверху голосам. Сначала это были милицейское и пожарное начальство, делавшее вид, что пытается установить причины пожара, затем соплеменники. Ближе к вечеру, когда и те, и другие отбыли с пожарища, на пепелище пожаловали мародеры, захотевшие даже с развалин урвать какую-то выгоду. Трещали остатки разбираемого забора, а прямо над головой Григория два хозяйственных мужичка долго обсуждали, сохранил ли обгорелый силикатный кирпич свою прочность. Наконец в сумерках все затихло и Григорий снова принялся за дело.
       При свете дня он все-таки разобрался в хитросплетениях завала, и теперь работа пошла веселей. Складывая себе под ноги короткие бревнышки, Григорий поднимался все выше и выше. Снова начала кровоточить рана, но цыган, постанывая, упорно продолжал работать.
       Его стоны услышало одно семейство, возвращавшееся поздно ночью с
       именин и решившее сократить себе путь, пройдя через "Графское" пепелище. Услышав звуки похожие на стон и доносящиеся как бы из-под земли, взрослые мигом протрезвели и, подхватив сонных детишек, со всех ног кинулись бежать
       подальше от проклятого места. Так начала зарождаться легенда о душе Гришки Графа, каждую ночь приходящей на место его гибели.
       Уже за полночь, почувствовав слабину, Григорий прижался к стене, дернул за одно из бревен и обрушил вниз весь завал. Ему достался хороший удар по голове, а другой обломок, по касательной прошедший по ране, заставил его взвыть от боли. Переждав, когда она утихнет и пройдут красные круги перед глазами, Григорий стал карабкаться наверх.
       Луна, "цыганское солнышко", своей щербатой улыбкой приветствовала его
      
       возвращение из недр земли, несильный, но холодный ветер пробежался ледяной ладонью по его обнаженному телу. Чуть отдышавшись, Григорий поднялся и пошел к закопченным стенам своего дома. Войдя в одну из комнат, он опустился на колени, затем лег на еще теплую золу и заплакал. В этой комнате в ту ночь спали его дети.
      
       ГЛАВА 50.
       Еще несколько дней мэра города Энска будил тревожный запах горелой листвы. Спирин начал было уже подумывать, не отдать ли распоряжение, запрещающее жечь костры, но тут пошли обычные затяжные дожди и проблема отпала сама собой.
       Если бы так же легко исчезали и другие проблемы, но увы! Деловая жизнь по-прежнему не слишком радовала мэра, больше огорчала. В конце сентября внезапно лопнул коммерческий банк, в котором Нечай прокручивал деньги, выделенные на постройку домов. Спирину удалось выручить часть средств, но большая их доля пропала безвозвратно. Теперь, чтобы расплатиться со строителями, пришлось пустить чуть ли не все доходы от рынка и дотации, получаемые из губернии на другие нужды. Первым делом Спирин временно прекратил выдачу пособий по безработице, задержал зарплату коммунальным служащим, но побоялся трогать выплату пенсий. Сорок процентов населения города составляли пенсионеры и задержать выплату пенсий в преддверии выборов значило проститься с постом городского головы.
       Но самым плохим в этой истории было то, что все тот же молодой и рьяный журналист тиснул в городскую газету статью, прямо обвиняющую Спирина в том, что он лично пытался накрутить проценты со строительных денег. Виктор в следующем же номере газеты с документами в руках доказал, что это все произошло по вине банкира, а тот, запуганный Нечаем, все подтвердил. Но Спирин знал, как
       охотно народ приписывает грязные дела своему начальству и как трудно бывает оправдаться.
       В городе, как и во всей стране, продолжался спад производства, на заводах зарплату не платили уже году, росли взаимные долги, газовики и энергетики грозились перекрыть поступление в город монопольных благ. Южаков, по-прежнему числящий себя обиженным, отключил от отопления целый район города, требуя заплатить долг за подачу теплоносителя. Хорошо еще, что стояла плюсовая температура и не полопались трубы. Как назло и с трубами образовался громадный
       дефицит, а так как водопровод и отопление продолжали постоянно рваться, то в глазах маленького, сильно исхудавшего, Макеева появилось выражение безысходности, и он все чаще стал уходить в запой.
       Виктор мог отметить для себя только два отрадных факта: Шамсудов
       все-таки вдохнул жизнь в выкупленный им цех по производству лицевого
      
      
       кирпича и быстрыми темпами продолжал строиться городской музей, финансирующий исключительно на средства местных бизнесменов. Эту идею подал сам Шамсудов специально для предвыборной гонки в пользу Спирина. Но и соперник у него был достаточно сильный. Сам Феддичевский, директор крупнейшего в городе завода и председатель собрания городской Думы, решил перебраться в новое кресло. За двадцать лет директорства он заработал громадный авторитет. Несмотря на то, что сокращение военного заказа не обошло стороной и его предприятие, но завод еще держался на плаву, хотя зарплату у него давали с задержкой всего на месяц. Борьба с Феддичевским обещала быть не шуточной, директор уже выступил в газете со своей экономической программой, ждали ответа Спирина.
       И именно в это время Виктора угораздило влюбиться первый раз в жизни.
       Он всегда считал себя выше этого глупого чувства: и в школе, и в институте откровенно посмеивался над своими друзьями, сходившими с ума по тем или иным "очаровательным мордашкам", так частенько он называл девушек с легкой руки Феди Кривошеева. Даже Ларису он не любил, просто надо было создавать семью, а она была красива. Спирин выбрал ее, привык к ней и считал это чувство любовью. И вот теперь, словно в наказание, обжигающая страсть настигла его на тридцать
       втором году жизни.
       Второй раз Спирин увидел Викторию в первый дождливый день осени. Он ехал в областной центр на совещание к губернатору, дождевая влага стекала по лобовому стеклу и представляла окружающий мир в размытом виде, поэтому он не сразу понял, что девушка в кожаной куртке и лосинах, безуспешно пытающаяся спрятаться от дождя под пестрым зонтиком, и есть его новая знакомая.
       - Останови! - крикнул он Виталику, когда машина уже промчалась мимо.
       - Сдай назад! - велел Спирин и, открыв дверцу, крикнул: - Вика!
       Девушка стояла к нему боком, она то ли не слышала его, то ли не понимала, что зовут именно ее. Чертыхнувшись, Виктор вылез из машины и, поеживаясь под небесным душем, подошел к девушке и взял ее под руку.
       - Виктория, я кричу вам, кричу, а вы словно не слышите.
       - Ой, извините, я задумалась, - смутилась девушка, но изумрудные глаза вспыхнули откровенной радостью.
      
       -Вы в город?
       -Да, на учебу.
       -Пойдемте, я вас подвезу.
       Под пристальными взглядами нахохлившихся людей он усадил девушку в машину. Спирин боялся, что напросится еще кто-нибудь, но, по всей видимости, строгий черный цвет "Волги" отпугнул всех желающих проехаться на дармовщину.
       Всю дорогу они болтали о пустяках. Спирина волновала не тема разговора, а тембр голоса девушки и блеск ее глаз. Кончилось все довольно тривиально: Виктор попросил у нее телефон. Как ни странно, но в этот момент Спирин чувствовал неловкость в основном перед собственным шофером, хотя Виталик старательно делал вид, что его в машине вроде бы и нету.
       Два дня Спирин не находил себе места, а потом все же позвонил. Судя по голосу, он понял, что Вика обрадовалась его звонку, и это его слегка озадачило: то, что он ею увлекся, это понятно, но неужели и она чувствует что-то похожее?
       - Слава Богу, а я уж думала, что вы не позвоните.
       - Почему? - спросил Виктор.
       - Ну, все-таки целых два дня прошло.
       "Дурак! - выругал себя Спирин. - Мог бы и вчера позвонить".
       Весь день обдумывая, что предложить девушке, Виктор просто сломал голову. Пойти в кино? Глупо и нереально: господин мэр, как семиклашка, целуется на заднем ряду с молоденькой девчонкой. Бары и рестораны отпадали. Через полчаса об этом знала бы не только Лариса, но и полгорода.
       - Вика, а что, если я подъеду и мы просто покатаемся по городу? - предложил он единственное, что пришло в голову.
       - Отлично, - согласилась девушка. - Вы будете на своей "Волге"?
       - Нет, я приеду на серой "девятке". Вы в девять сможете?
       - Хорошо, я буду ждать.
       Вечером, около восьми, позвонил Макеев. Лопнула труба одного из коллекторов, и теперь полгорода могло остаться без отопления. Положив трубку, Спирин посидел немного, затем театрально вздохнул и сказал Ларисе, как обычно безмятежно раскинувшейся перед телевизором на диване.
       - Прийдется съездить к месту аварии, что-то Колин голос мне не понравился. Не ушел бы опять в запой.
       - Заездили вы его совсем, - оторвавшись от ящика, отозвалась жена. - Сколько можно его во все дыры пихать?
       Спирин только хмыкнул в ответ.
       - У него работа такая, он за это деньги получает.
       Заметив, что муж берет ключи, Лариса удивилась.
       - Ты что, машину не вызвал?
       -Нет, на своей прокачусь. Не все тебе на ней раскатывать.
       Лариса сразу оживилась, даже привстала с дивана.
       - Вот, кстати, послушай, там какой-то звук странный, как будто что-то в моторе звякает.
       Целуя жену на прощание, Виктор был неприятно поражен ее внешним видом. Лариса, весь день ходившая при полном параде, к вечеру смывала с себя косметику, в обязательном порядке мыла голову, и с ее короткой стрижкой превращалась во что-то блеклое и бесцветное. Она старела быстрее мужа, сеточки морщин около глаз, отнюдь не искусственные тени под глазами, кожа стала дряблой, несмотря на все кремы и маски. Раньше он не придавал этому значения, но тем сильнее это бросилось в глаза сейчас, после знакомства с ослепительно юной Викторией.
       За руль своей машины он садился очень редко, в основном разъезжала Лариса, и мотор "девятки" в самом деле неприятно встревожил Виктора. Но скорость машина набирала хорошо, и вскоре он притормозил у знакомого дома. Хотя время было еще без десяти девять, но девушка уже ждала и, быстро пробежав под дождем короткие пять метров, нырнула в теплый и уютный салон автомобиля.
       - Привет! - весело поздоровалась Вика. - Куда мы едем?
       - Вперед, - улыбнулся в ответ Спирин и тронул машину с места.
       - Хорошо! - легко согласилась девушка.
       Они колесили по городу, снова говорили о чем-то не главном. Надоедливый осенний ночной дождь заливал лобовое стекло, и черные резинки работающих дворников размывали окружающий их мир и словно пытались дирижировать хрипловатыми синкопами трубы и голоса Луи Армстронга. Спирин чувствовал непонятную власть этих смеющихся глаз, в свете фар встречных машин в волосах Виктории вспыхивали бриллиантиками капли попавшего на нее дождя, а недосказанность слов и чувств тяготила его. Остановившись на красный свет на перекрестке около студии Кривошеева, они, не сговариваясь, глянули вверх. Свет
       в его окнах горел на полную мощность.
       - Может, зайдем? - предложила Вика.
       - Пошли, - согласился Спирин.
       Федор работал. В очередной раз он увлекся скульптурой. С малолетства он баловался лепкой, но то, что выходило из-под его рук, только раздражало его, хотя остальным очень нравилось.
       - Нет, я не Микеланджело! - заявил Федор лет пять назад и, разбив вдребезги последнее творение, окончательно перешел на живопись, во всяком случае он так думал.
      
       - Ого, ты опять решил заняться лепкой? - вместо приветствия спросил Виктор. Девушка просто поздоровалась.
       - Да, что-то снова потянуло, - нехотя сознался Кривошеев, возясь с разложенной на столе громадной кучей глины.
       - По-моему, получается, - похвалил Виктор.
      
       - Это только по-твоему, - буркнул Федор, продолжая ковырять резцом податливую массу.
       - Нет, в самом деле здорово, - согласилась Вика, обходя вокруг объемной композиции, в которой слились в клубке драконьи морды, чешуйчатые хвосты, мощные когтистые лапы и что-то совсем ужасное, непонятной формы, но напоминающее человека.
       - А, ерунда! - поморщился Федор и, воспользовавшись тем, что девушка оказалась за скульптурой, толкнул Спирина локтем и показал взглядом на карман.
       - Чего? - не понял тот.
       Художник еще раз повторил странный жест, а потом шепнул на ухо непонятливому мэру:
       - Возьми ключи от квартиры, я заночую здесь, а завтра утром завезешь его мне.
       Спирин, несколько опешив, полез в его карман. Минут через пять они с
       Викторией попрощались и ушли. Художник посмотрел им вслед, вздохнул и принялся крушить почти законченную композицию.
       Сев за руль и включив двигатель, Спирин обескураженно почесал себя за
       ухом и смущенно сказал:
       - Федор дал мне ключи от своей квартиры.
       - Вот и хорошо. Поедем посмотрим, как он живет, - с улыбкой ответила Виктория. Ее забавлял нерешительный стиль ухаживания высокопоставленного лица. Еще утром, после того как Спирин ей позволнил Вика решила что пойдет с этим человеком куда угодно, куда только он позовет.
       Квартира Кривошеева больше напоминала филиал музея. Одно время он
       страстно увлекался русскими иконами, натащил их несколько десятков, сам пробовал писать в том же стиле. Один из таких шедевров висел над его кроватью. На большом холсте Федор изобразил очень красивую женщину с чувственными губами, с зовущим и страстным взглядом, но при нимбе и в традиционном одеянии святой.
       - Это кто? - спросила Вика и сама себе ответила, прочитав рядом с изображением традиционно сокращенное имя великомученицы. - А, Мария Магдалина.
       - Кто? - не сразу понял Спирин.
      
       - Ну эта, кающаяся грешница.
       Виктор чуть хмыкнул. Он наконец понял, почему Федор, весьма неравнодушный к женскому полу, повесил над своим ложем именно этот шедевр.
      
      
       Осмотрев весь антиквариат, Вика уселась на кровать под библейской
       блудницей и подняв лицо к стоящему перед ней Спирину, с улыбкой сказала:
       - Виктор Николаевич, господин мэр! Если вы меня сейчас не поцелуете, то я на вас очень обижусь.
       Домой Спирин вернулся в первом часу ночи. Сняв куртку, он зачем-то прошел в спальню. Лариса, проснувшись, сонным голосом спросила:
       - Ну, что там с Макеевым?
       - Что-что. Пьян как собака.
       - Ложись, что стоишь?
       - Я сейчас.
       Выйдя на кухню, Виктор достал бутылку коньяка и выпил свои обычные
       пятьдесят грамм. К этой процедуре он привык после трагедии с домом, только так он смог заснуть. Подумав немного, налил себе еще столько же, выпил, а потом долго сидел за столом, вертя в руках пустую рюмку. Похоже было, что жизнь поставила перед ним самую сложную задачу.
      
       ГЛАВА 51.
       Пролежав первую ночь на пепелище, оплакав жену и детей, Григорий
       замазал рану пеплом и на день скрылся в камышах около озера Гнилого. Тут его поджидала первая удача, солдатская шинель, сгоряча брошенная в камыши лихим дембелем года два назад. Очистив ее от грязи, цыган завернулся и продремал весь день. Уже ночью, пробираясь к дому, он наткнулся на валяющегося в кустах алкаша, лежавшего в обнимку с удочкой. Какую рыбу он хотел ловить в озере, где не водились даже пиявки, неизвестно, но его ботинки пришлись Григорию впору, так же, как и шапка, но самое главное - у него имелись спички.
       Вернувшись на пепелище, Григорий долго искал на месте бывшей кухни,
       среди головешек, нужную ему вещь - лезвие ножа. Деревянная ручка сгорела, лезвие слегка утратило твердость, но это было оружие. И Григорий пустил его в ход буквально через пять минут.
       Выйдя на улицу, цыган прерывистым свистом подозвал к себе небольшую
       бродячую собаку рыжей масти. Пепелище привлекало бездомных собак, они
       сбегались со всего города целыми стаями.
       В детстве, прежде чем получить кличку Граф, Григорий носил другое
       прозвище - Собачник Гриша. Это был его коронный номер, на спор выйти на улицу и подозвать свистом первую попавшуюся собаку, большую или маленькую, но непременно бродячую, много повидавшую, а потому недоверчивую. Когда он шел по улицам, за ним бежала целая свора псов всех мастей и видов. Да и вообще, любая живность тянулась к нему. Многие из его детских друзей были уверены, что Гришка знает звериный язык, он так часто разговаривал с ними, а собаки в ответ словно пытались что-то сказать, заглядывали ему в глаза, повизгивали, бешено работали хвостом. Гришка только смеялся - не объяснишь, что говорил он с ними только на одном языке - цыганском.
       Вот и сейчас, подозвав дворнягу, он долго гладил ее по хребту, что-то говорил по-своему, словно просил прощения, напоследок даже чмокнул в макушку между ушей, а затем одним резким движением вонзил в ее небольшое тельце нож. Собачка даже не взвизгнула. Тщательно разделав тушу, Григорий развел в стенах своего дома небольшой костер и зажарил ее на углях. Перед тем, как есть свою "дичь", он долго крестился, пытался вспомнить свои какие-то, цыганские молитвы. Есть собак у них в народе как-то не поощрялось, но Григорий прекрасно знал, что другой еды он сейчас добыть не сможет.
       На третий день, шаря по округе, он нашел очень приличное убежище - подвал старой, еще царских времен водокачки. Когда вода стала непригодной для приготовления пищи водокачку закрыли, а потом попытались разобрать. Красный обожженный кирпич оказался превосходного качества, но кладка оказалась крепкой. В конце концов башню стали рвать небольшими кусками и это случилось уже на Гришкиной памяти. Кирпич вывезли, а вот подвал остался, только в нем по колено стояла вода. Любопытный Григорий, исследуя подземелье с факелом в руках, обнаружил, что одна из комнат не так залита водой, всего сантиметров на пять. Пол в этом помещении был примерно на полметра выше, чем в первом зале, а небольшая железная лестница со временем сгнила и рассыпалась в прах. Очевидно, тут стоял двигатель насоса, сверху еще сохранилась двухтавровая балка с остатками ручной тали в виде массивного крючка и пары шкивов. В углу Григорий разглядел остатки сварной конструкции, которые он затем переделал в ложе, настелив сверху горелых, но еще крепких досок со своего пепелища. Позднее, через неделю, он нашел в развалинах одного из цыганских домов небольшую круглую печку-буржуйку фабричного производства еще времен Отечественной войны. До подвала он ее докатил, а вот внутри пришлось повозиться. Больше всего Григорий боялся, что вновь откроется начавшая затягиваться рана, но все-таки он смог управиться с железякой одной рукой. При худощавом телосложении цыган от рождения был силен за счет сухожилий, а не мускулатуры. Про таких в народе говорят- мослистый.
       Он провозился с трубой долго. Пришлось сходить, рискуя быть обнаруженным, к ближайшим пятиэтажкам и позаимствовать у коммунхоза несколько колен водосточных труб. Составив их в одно целое, Григорий вывел дымоход в вентиляционное отверстие и вскоре наслаждался теплом и светом живого огня. На пол он накидал кирпичей, а сверху тех же почерневших от огня досок. И хотя помещение получилось сырым и пропахло запахом гари, оно казалось неприхотливому цыгану почти роскошным. Впервые за десять дней он отогрелся и немного поспал в тепле. Большим неудобством было то, что добираться до его нынешней квартиры приходилось по колено в воде, но на это цыган мало обращал внимание. С другой стороны это было безопасно, ни один дурак не сунется в помещение, залитое водой.
       Днем он отсыпался, а ночью выходил, обязательно появлялся на своем
       пепелище, иногда разводил небольшой костер и пел свои заунывные песни. Свет костра и звуки его голоса полностью отвратили горожан от этого проклятого места. Двух пьяниц, забредших сюда лунной ночью в надежде спокойно раздавить пол-литра, он шуганул сам, внезапно выскочив навстречу с диким ревом и размахивая при этом блестевшим в лунном свете ножом. Пока бедняги добежали до первого фонаря у них весь хмель прошел.
       Но каждое утро, при свете дня, Григорий рассматривал свою рану, пробовал шевелить левой рукой и снова убеждался, что пока еще рано. Для того, что он задумал, цыгану нужны были здоровые, крепкие руки.
      
      
       ГЛАВА 52.
       После встречи с Викторией жизнь Спирина резко переменилась. То, что для него раньше было смыслом существования: работа, успех, желание остаться на своем месте все это заслонила собой зеленоглазая девчонка. Сказать, что Спирин влюбился в нее - было мало. Он втрескался, втюрился, как школьный переросток в молоденькую практикантку. Временами он целыми часами сидел в своем кабинете над бумагами, бессмысленно вглядываясь в текст и не понимая, что там написано.
       Порой Виктор пробовал оценивать свое состояние со стороны. Призвав на помощь здравый смысл, Спирин на время ужасался всему происходящему с ним, но ничего поделать не мог. Надо было бороться, вести большую игру на выживание, стараться выгодней продать себя на предстоящей распродаже самого дорогого кресла в городе. А он мог думать только о ней. Вспоминал их первую встречу, первый разговор, ту ночь в квартире художника под иконой с кающейся грешницей, золотистые волосы Виктории на его лице и тихий шепот девушки: "Витя, я, кажется, тебя люблю".
       И он сердцем верил, что это действительно так. Хотя Виктор говорил о разводе с Ларисой, но она не торопила его, наоборот, даже жалела его жену. Она сама сказала Спирину, чтобы он не делал этого до выборов. Слава Богу, что до них оставались считанные недели. И именно в эти дни он получил удар оттуда, откуда меньше всего ожидал.
       Тот день начинался прекрасно. Непогода словно взяла тайм-аут, нежданно подкравшийся с юга холодный антициклон угнал тучи за Урал и высинил небесный свод долгожданной голубизной. Солнце сияло так ярко, что Спирин, выйдя из дома, пожалел, что не взял солнцезащитные очки. Виктор с утра был в приподнятом настроении, поскольку должны были состояться два замечательных события - открытие городского музея и свидание в Викой.
       Первое состоялось в одиннадцать. Роскошное двухэтажное здание за три
       месяца выросло на месте бывшего пустыря в самом центре города. Раньше здесь располагались вспомогательные склады одного из военных заводов, но они уже давно пустовали, а небольшая мастерская по ремонту деревянной тары спокойно могла переместиться на обширную территорию завода. Раньше все это считалось неприкосновенной собственностью государства, но Спирина давно бесил этот огромный, заросший травой, захламленный участок в самом центре города и он, проведя через Думу соответствующее решение, просто отобрал его, не внимая жалобам обиженного директора. И теперь красивое двухэтажное здание из красного кирпича в затейливом псевдорусском стиле радовало взор горожан и самого мэра.
       На открытии музея Спирин первым делом поблагодарил спонсоров, он, правда, именовал их более благозвучным словом - меценаты, особо подчеркнул, что благодаря им город не затратил на эту стройку ни копейки. Фамилии спонсоров были высечены на мраморной плите рядом с вывеской музея. В числе этих одиннадцати значилась и фамилия Нечая, он давно уже стал членом так называемой гильдии, узкого круга избранных бизнесменов. Странное соседство волка и подстригаемых им овец лишь в первое время шокировало богатейших людей города, постепенно они привыкли и к этому.
       Но наибольший вклад в создание музея внес Шамсудов. Именно он подал саму эту идею и постарался раскрутить прижимистых нуворишей. Мотивации у тех были самые разнообразны. Кто-то прельстился на выбитую золотом свою фамилию
       на мраморе, кто-то корыстно надеялся на благосклонность господина мэра в будущем, а самых несознательных добил прищуренный взгляд Нечая.
       Но большинство сдавало деньги на строительство музея для того, чтобы
       помочь Спирину. Как мэр он их вполне устраивал. В коммерческие дела не совался, для себя лично просил немного, а главное - действительно много делал для города.
       Претендентов на пост градоначальника нашлось много. Большинство из
       них только смешили своими притязаниями: один учитель, "честный бизнесмен", приезжий полковник в отставке. Кандидат от коммунистов, говорливый Машкаров, последний партийный босс до августа девяносто первого, тот просто пугал бизнесменов, предлагая в своей программе все у них отобрать и честно поделить между бедными и убогими. Единственным настоящим соперником для молодого мэра был Феддичевский. Но предприниматели прекрасно знали то, о чем простой народ не догадывался. Федор Родионович безнадежно устал от многолетней борьбы за выживание своего завода, он давно уже выдохся. И они деньгами проголосовали за Виктора Спирина. Весь город был увешан его цветными портретами, в газете, по радио восхваляли его заслуги. По областному телевидению каждый день крутили рекламный ролик, где умело обыгралось его давнее выступление по центральному телевидению на фоне рухнувшего дома, а затем уже на фоне новых, построенных пятиэтажек.
       Разрезав традиционную красную ленточку, Спирин больше часа бродил по
       залам, удивляясь неожиданно богатой экспозиции музея. В городе оказалось несколько человек, давно и успешно занимающихся историей города. То, что Виктор увидел на стендах, оказалось новым для него. Город, оказывается, посещали многие великие люди, писатели, художники, актеры. Впервые демострировалось то, что город выпускал во время войны, да и после: снаряды, патроны, стоял даже
       огромный реактивный снаряд для "катюши". Поделился своим богатством и
       Кривошеев, он передал в дар музею часть своих картин и несколько наиболее ценных икон. Сам художник выглядел плохо: какой-то вялый, с красным, опухшим носом. Пожимая ему руку, Спирин спросил: - Ты что это такой?
       - А, лучше не смотри на меня, а тем более не приближайся. Гриппую. Сейчас вот, кончится эта обедня, пойду отлеживаться в свои пенаты.
       Федор действительно быстро исчез, а вскоре главные "виновники" торжества во главе со Спириным отбыли на банкет. Посидев для приличия за одним столом с меценатами, Спирин вернулся в мэрию и остаток дня провел в нетерпеливом ожидании предстоящего свидания.
       Спирин подобрал Викторию ровно в шесть, как обычно возле ее дома. Свою машину Виктор использовал только в первый раз, на все остальные свидания он уже приезжал на служебной "Волге", с неизменным Виталиком за рулем. Вика к нему быстро привыкла, перестала стесняться. Вот и теперь, поздоровавшись с шофером, она по-домашнему чмокнула Виктора в губы и сразу спросила:
       - Куда мы сегодня едем? Как обычно, к Федору? Учти, мне сегодня надо ровно в девять быть дома.
      
       - Нет, к Федору не получится. Он болеет, лежит дома с температурой. Есть один вариант, дача Виталика в Соколинском.
       - Но туда ехать почти целый час! - возмутилась девушка. - Ты же знаешь моих родителей, они тут же побегут в морг или милицию. Я и так с ними ругаюсь целый день: они думают, что я маленькая, все школьница.
       - Можно поехать в охотничий домик, - неожиданно подал голос Виталик.
       - Это где? - удивилась Вика.
       Спирин поморщился.
       - Это домик у озера, там, где убили Гринева, - объяснил он.
       - Ой как интересно! - неожиданно обрадовалась Виктория. - Как романтично. А это далеко?
       - Минут пятнадцать езды, - пояснил водитель.
       - Едем! - с воодушевлением воскликнула она, а затем спросила у Спирина с упреком в голосе: - А почему ты не говорил мне, что мы можем там встречаться?
       - Не люблю я это место, - вымученно сознался он. Виктор не мог понять странного энтузиазма девушки. Все объяснилось следующей ее фразой.
       - Слушай, а правда, у них была абсолютно сумасшедшая любовь? - перебила на полуслове девушка. - Говорят, они даже не услышали, как ее муж ломился в дверь.
       Виктор раздумывал, что ей ответить, хотел было соврать и подтвердить
       романтическую версию Вики, но тут увидел в зеркальце насмешливые глаза водителя, ведь именно Виталик покупал золото для девочек Гринева. И Спирин осторожно сказал:
       - Не знаю, мне он об этом не говорил, а самих их уже не спросишь.
       Подъехали к даче, посигналили. Охранник, узнав машину "первого", быстро распахнул ворота и, взяв под козырек, вручил Спирину ключи от двери домика. Виктор думал, что будет тот сторож, седой. Но этот оказался гораздо выше ростом и помощней в плечах.
       Спирин нервничал, ему даже показалось, что по губам охранника скользнула легкая усмешка, дескать, и ты такой же, как покойный Гринев. Направляясь к крыльцу, а затем и возясь с замком, Виктор про себя возражал этому остолопу: "Нет, я не такой! Гринев просто покупал девочек за золото, а у нас с Викой настоящая, большая любовь!".
      
       В этом здании он был всего два раза, когда принимал новостройку, ну и в тот самый день... Его неприятно поразило, что широкая кровать стояла в той же самой комнате и на том же месте. Скорее всего и кровать была та же самая.
       - А здесь хорошо, уютно, - сказала Вика, снимая шляпу и осматриваясь по сторонам. - Это произошло здесь?
      
       - Да, в этой самой комнате.
       - Как интересно! Прямо Шекспир. "Гамлет". Хотя нет, скорее "Макбет"!
       Сняв куртку, она прошлась по всему зданию, а вернувшись в спальню, заявила:
       - Хороший домик. Здесь я бы даже согласилась жить, но только с тобой.
       Она села на подлокотник кресла, на котором сидел Виктор, прижалась к
       нему и спросила:
       - А ты бы этого хотел?
       - Конечно, - улыбнулся Виктор и сделал попытку поцеловать ее. Но Вика
       вдруг отстранилась, взгляд ее словно потух, а лицо приняло озабоченное выражение.
       - Ты знаешь, мне вчера Рубежанский официальное предложение сделал.
       - Петька! - поразился Спирин. - Я думал, что это у вас несерьезно?
       - Было несерьезно, а вчера появился с цветами, шампанское привез какое-то безумно дорогое, вкусное! Цепочку мне подарил.
       Она показала на тоненькую изящную цепочку с небольшим крестиком,
       особенно выгодно смотревшуюся на ее черной водолазке.
       - Ну и что ты ему ответила? - спросил Виктор и затаил дыхание, дожидаясь ответа.
      
       - Ничего. Попросила подождать немного, но он приедет через три дня, тогда и надо дать ответ.
       - Почему?
       - Он уезжает в Израиль. Насовсем. Если я за эти три дня не решусь, то он просто не успеет оформить документы на выезд.
      
       - И что ты решила? - тихо спросил Спирин.
       Виктория посмотрела на него своими малахитовыми глазами и чуть качнула головой.
       - Не знаю, Витя, я не знаю. Я люблю тебя, но... Ты не думай, это не блажь, просто я боюсь, что это у нас просто вспышка, вдруг ты меня разлюбишь. У меня ведь живой пример перед глазами, тетя моя, Санина.
       - Кто? - не понял Спирин.
       - Ангелина Васильевна, секретарь Гринева. Тоже ведь, всю молодость ему отдала, а он так и не решился развестись. За партбилет боялся. А тут еще родители долбят, как дятлы: езжай, езжай! Мы жизни не видели, так хоть ты поживи в свое удовольствие. Это ведь действительно шанс, Витя. Если я его сейчас упущу, то это все. В нашей дыре ведь кругом одни алкаши да наркоманы. А кто побогаче, так интеллект, как у курицы.
      
       Она замолкла, сидела по-прежнему на подлокотнике, но смотрела куда-то
       в сторону, и Виктор не видел ее лица. У Спирина в горле стоял какой-то ком. Он не мог сказать ни слова. Одна мысль о том, что он может потерять Вику, приводила его в ужас. Для него сейчас легче было потерять жизнь.
       Виктория наконец глянула на него сверху вниз, спросила:
       - Ну, что скажешь, Спирин?
       Собственная фамилия из ее уст ударила Виктора, словно хлыстом. Раньше
       она звала его только Витя или в шутку - господин мэр. Его словно прорвало, и он заговорил, яростно и бессвязно.
       - Вика, ради Бога! Я разведусь, завтра же подам заявление. На чем мне поклясться, чтобы ты поверила?!
       - Но у тебя выборы, - напомнила она.
       - К черту выборы! - Он прижался щекой к ее телу. - Без тебя я уже не могу, не хочу, понимаешь!
       Рывком поднявшись с кресла, Виктор притянул ее к себе, стал целовать. Она вспыхнула, вся затрепетала в ответ на его ласки, сама начала стягивать с него пиджак, галстук... Через пару минут они уже лежали в постели обнаженные. Виктория жадно целовала его губы, ее роскошные волосы словно опустили золотистый занавес над всем остальным миром, и тут... Словно кто-то провел по телу Спирина холодной рукой. Он резко вздрогнул, приподнялся, оглянулся по сторонам.
       - Ты что, Витя? - удивленно спросила она.
       - Ничего, показалось, - ответил Спирин и невольно глянул на дверь.
       "У них было именно так", - подумал Виктор. Всякое желание, вся страсть словно испарились.
       - Вика, понимаешь, я не могу здесь, - мучительно признался он.
       Рывком поднявшись, он сел и отвернулся от девушки. Вика удивленно
       смотрела на него, потом поняла.
       - Это из-за них? - спросила она.
      
       Виктор молчал. Не станешь же рассказывать о своей роли в смерти тех двоих,
       вспоминать безглазый труп Гринева на обитом белой жестью столе. Свидание, обещавшее так много, не удалось.
       Они молча ехали обратно, по их лицам даже шофер понял, что между влюбленными пробежала какая-то кошка, но, верный своим принципам, Виталик даже не подал вида. Лишь прощаясь с Викой около ее дома, Спирин задержал ее руку в своей и попросил:
       - Я прошу тебя, не решай сгоряча. Дай мне хотя бы эти три дня.
       - Хорошо, - чуть слышно ответила Вика. - Я подожду.
       Вернувшись домой, Спирин долго сидел на кухне с бутылкой коньяка. Лариса, по обыкновению, лежала на своем любимом диване и не отрываясь смотрела на экран телевизора.
       - Ты поел? - спросила она, не поворачивая головы.
       - Да, спасибо.
       - Что на работе?
       - Все нормально. Что смотришь?
      
       - "Звездные войны".
       - Ты их уже сто раз смотрела.
       -Ну и что? Я еще сто раз посмотрю. Это же не "Ленин в Октябре".
       Сидя в кресле, Виктор долго смотрел на затылок этой чужой для него женщины. Если бы Лариса оглянулась, то этот взгляд ей бы очень не понравился. Но ее слишком занимали похождения принцессы Леи, Хана Соло и надежды Вселенной - юного Люка.
      
       Утром господин мэр сделал то, что делать зарекался: позвонил Нечаю.
      
      
      
       ГЛАВА 53.
       Готовясь к побегу, Ремизов думал, что самым сложным будет вырваться из зоны. О том, что будет дальше он как-то не задумывался. Он даже представить себе не мог, насколько будет трудна эта дорога до Энска.
       Как минимум двое суток он потерял в том вагоне с кирпичами. Еще ночью
       состав тронулся. Утро выдалось пасмурным, солнца не было видно. Чтобы как-то определиться, Ремизов выглянул на одной из проезжаемых станций и по названию понял, что едет в обратную сторону, на Восток. Кроме того, ехать в открытом вагоне было и холодно, и небезопасно. Его пару раз замечали с высоких перекидных мостов на крупных станциях, но, по счастью, никто из зрителей не догадался сообщить о пассажире, путешествующем в "жестком плацкарте". Как назло, ему никак не удавалось покинуть этот вагон. На крупных станциях кругом было полно
       людей, а на мелких эшелон не останавливался. Уже вечером состав притормозил на небольшом разъезде, Алексей осторожно опустился вниз и скрылся в придорожной лесополосе. Просидел он там до утра, изрядно промерз, но лишь на рассвете ему подвернулся товарный состав, идущий в нужную сторону и остановившийся в ожидании встречного поезда. Подбежав к последнему вагону, Ремизов открутил проволоку, связывающую стопор засова, откинул его и, отодвинув в сторону массивную дверь, заглянул внутрь. В тусклом свете раннего осеннего утра он рассмотрел деревянные ящики разного размера, в беспорядке громоздящиеся по всему вагону.
       "Порожняк", - понял Алексей. Это его вполне устраивало. Он запрыгнул в вагон и затворил за собой дверь. Вскоре состав тронулся, а Ремизов пристроился в уголке вагона и задремал.
       Шесть суток этого пути показались ему адом. Хотя в закрытом вагоне было гораздо теплее, чем под открытым небом на кирпичах, но холод доставал его и тут. На морозе очень трудно уснуть. То, что для Алексея оказывалось сном, больше походило на беспамятство или забытье. Он просыпался, пытался сменить позу, получше закутаться в бушлат, снова начинал дремать, но через несколько минут дрожь замерзшего тела будила его, и все начиналось сначала. Временами он вскакивал, прыгал на месте, махал руками, отплясывал чечетку, вроде бы согревался, но только на время. Между тем по прикидкам Ремизова температура в вагоне устойчиво держалась около нуля, и он с ужасом думал, что было бы, попади он в этот вагон зимой. Но это были пока цветочки. Вскоре к холоду добавились голод и жажда. Все началось с легкого подсасывания в районе желудка, организм словно недоумевал, почему его не кормят, но потом он властно потребовал еды. Самое ужасное, что, помимо воли, мозг создавал одну иллюзию пищи за другой. Стоило Алексею изгнать из своего сознания картину дымящихся пельменей, как на смену появлялась порция макарон, с аппетитно поджаренными котлетами. Ремизов вытирал текущую изо рта слюну, переворачивался на другой бок и, прижимая к ноющему желудку ладонь, старался думать о чем-то другом. О Лене, о том, что сейчас творится в зоне, удалось ли Выре сохранить свою власть и что он сделает с этим самым Нечаем, когда все-таки доберется до него. Но постепенно, на четвертые сутки, боль становилась нестерпимой, сначала проявилась отчетливой резью в желудке, а потом разлилась по всему животу.
       Ко всему этому вскоре прибавилась жажда. В иссохшем рту даже язык казался огромным и неповоротливым. Трогая им потрескавшиеся губы, Алексей чувствовал боль.
       "Надо будет попробовать вылезти на каком-нибудь полустанке, поискать воды", - подумал Ремизов, лежа в своем закутке. Днем такой случай ему не представилось, а с темнотой он все-таки смог задремать. На одной из остановок его разбудил голос, донесшийся снаружи.
       - Эй, Петро, почему этот вагон открыт?
       Ремизов замер, стараясь не дышать.
       - Не знаю, сегодня еще закрытым был, - бойко соврал другой голос.
      
       - Ну-ка, открой, посмотрим, что там.
       Лязгнули ворота вагона, и вместе с хлынувшими звуками в него проникли
       острые лучи фонариков, шаривших по углам. Алексей вжался в пол. Между ним и охраной громоздились в беспорядке наваленные ящики.
       - Ну-ка, залезь пошарь там! - скомандовал первый, начальственный голос.
       - Да нет там никого, товарищ сержант! - стал убеждать его подчиненный. - Ну сунулся кто-то из обходчиков, посмотрел и все. Что тут брать-то, порожняком идем! А там картошечка стынет, товарищ сержант, да и "Столичная" как бы не протухла. А, что скажешь, начальник?
       Последний довод оказался особенно убедительным.
      
       - Ладно, закрой на засов да примотай для вида какую-нибудь проволоку.
       Снова загремели задвигающиеся двери, сразу приглушив свист проносящегося мимо маневрового тепловоза, лязгнул засов. В последнюю секунду приподнявшийся Ремизов успел рассмотреть до боли знакомые солдатские шапки и погоны. Он понял все и даже то, о чем должен был догадаться раньше. Эти ящики разной формы, но неизменно плотно подогнанные, выкрашенные в одинаковый темно-зеленый цвет, с одинаковыми железными ручками с обеих сторон, окна и люки, заклеенные черной бумагой, чтобы избежать попадания в вагон прямых солнечных лучей. Только отупение от холода и голода помешало Алексею сообразить, что в этом вагоне раньше перевозили взрывчатку. Где-то в середине состава должна находиться теплушка с нарядом сопровождающих солдат. Именно они и закрыли его в вагоне. Хорошо еще, что состав шел порожняком и солдаты сачковали.
      
       Всю ночь Ремизов перекладывал на ощупь ящики так, чтобы при случае
       можно было быстро спрятаться. Когда наступило утро, он сложил несколько ящиков друг на друга, дотянулся до окна, прорвал плотную черную бумагу и долго смотрел сквозь решетку на пролетающий мимо пейзаж. Временами поезд с грохотом врывался на мост, и сквозь мелькающие решетчатые конструкции ферм внизу серебрились, полные драгоценной влагой, могучие сибирские реки. Единственное, что порадовало Алексея, - поезд по-прежнему шел в нужном направлении.
      
      
       ГЛАВА 54.
       На этот раз, в отличие от всех прошлых свиданий, Спирин встретился с
       Нечаем в своем кабинете. Изменились обстоятельства, его тайный напарник уже не был подозрительной личностью с уголовным прошлым, а одним из самых богатых и уважаемых людей города. К тому же компромата у Нечая было хоть отбавляй, а в то, что кабинет могут прослушивать органы правопорядка, Виктор не очень верил.
       Войдя в кабинет, Геннадий с любопытством огляделся по сторонам, здесь он еще никогда не был.
       - Неплохо устроился, деловой стиль, - похвалил он хозяина.
       Виктор также отметил перемены, происшедшие с этим человеком. На Нечае были не привычные джинсы, а очень неплохой классический костюм тройка, темно-коричневого цвета с хорошо подобранным галстуком, на руке блеснул массивный браслет золотых часов не то "Роллекс", не то "Лонжин", Спирин не разобрал. Единственное, что чуть выбивалось из классического образа - массивная золотая печатка на правой руке, придававшая ее носителю печать провинциального пижонства. Даже лицо Нечая стало чуточку иным, хотя Виктор не сразу понял разницу. Вроде бы те же впалые щеки, похожие на следы от оспы ямки на коже, может быть, только выражение лица отражало еще большую уверенность в себе и спокойствие. Вот только волосы по-прежнему казались не промытыми, и также падала на глаза одна упрямая прядь.
       - Положение обязывает, - нехотя ответил Спирин, пожимая руку своему "зодиакальному брату". - Садись, поговорить надо.
       Они расселись по разные стороны стола, Геннадий сразу достал сигареты и зажигалку, а Виктор невольно посмотрел на карманы собеседника. Тот перехватил его взгляд, рассмеялся и по очереди вывернул их все, продемонстрировал даже содержимое кармашка для часов. Диктофон у него, разумеется, был, но в заднем кармане брюк, с выведенным на лацкан пиджака микрофоном в виде булавки, миниатюрное изделие ушлых японцев, последний шедевр промышленного шпионажа.
       - Как видишь, я чист, - развел руками Нечай. В нем появилась некая театральность, ранее Спирин этого не замечал, скорее наоборот, Геннадия отличала сухость и бесстрастность. - Что стряслось?
       Спирин, стукнул карандашом по столу, зачем-то посмотрел в окно, а потом решился. - Мне нужно как можно быстрей избавиться от моей жены.
       Нечай откинулся всем телом назад, на спинку стула. Такого даже он не ожидал.
       - Что это ты так? - удивленно спросил он.
       Спирин поморщился. Он не думал, что этот парень станет задавать ему
       вопросы. Он привык представлять себе Нечая этакой бестрепетной машиной для убийства.
       - Понимаешь, я полюбил другую, а Лариса никогда не согласится на развод, - нехотя объяснил он. - А тут такие обстоятельства, выборы... и все остальное. Мне нужно устроить это очень быстро.
       - Ладно, сделаем, - чуть усмехнулся Геннадий. Сам он к женщинам относился потребительски: надо было, брал девку, проводил с ней час или два и тут же забывал, как ее зовут. Проблемы мэра его позабавили, но он постарался не подать виду, хорошо помня о самолюбии Спирина.
       - Как это лучше всего сделать? - спросил он у поднявшегося со своего места Виктора.
       - Она очень любит водить машину, - ответил он, закуривая сигарету и устраиваясь на подоконнике под форточкой. - Гоняет на страшной скорости, как минимум два раза в неделю ездит в областной центр, традиционный поход по магазинам. Завтра собиралась, с утра.
      
       - Понятно, - кивнул Нечай и также закурил. - Это даже проще. Тут я проблем не вижу. Теперь поговорим о цене.
       - Что ты хочешь на этот раз? - спросил Спирин, невольно напрягаясь и заранее ужасаясь предстоящей расплате.
       - Голову Шамсудова, - спокойно ответил Геннадий.
       Спирин сначала поднялся с подоконника, затем сел на стоящий у окна стул. Такого он не ожидал.
       - Зачем она тебе? - тихо спросил он.
       Его собеседник усмехнулся, а потом ответил:
       - В случае его смерти имущество татарина выставят на продажу. Мне не нужны эта керамика, стекло, бетон. Но вот все остальное - ресторан, магазины, должно отойти мне без всякого аукциона, по минимальной цене.
       - Но у него есть наследники, жена и двое детей, - попробовал возразить мэр.
       - Ну, это уже не твои проблемы. Может быть, я женюсь на ней, - засмеялся Нечай.
       Спирин несколько минут молчал. Шамсудов для него сделал больше, чем
       кто-либо другой в этом городе. Он первым выступил с предложением избрать его мэром на памятном заседании Думы. Сколько тот вложил своих денег, нервов и времени в строительство нужного Спирину музея. А сколько раз они сидели в этом кабинете, обсуждая разные проблемы, какие грандиозные строили планы? И так просто, одним словом перечеркнуть саму жизнь этого человека?
       Но на другой чашке весов была Вика, единственная и желанная. Спирин
       долго молчал, но потом кивнул головой.
       - Хорошо, я согласен, - тихо сказал он.
      
      
       ГЛАВА 55.
       Лариса гнала свою машину, выжимая из нее все, что возможно. Она обожала скорость, ощущение полета. В такие минуты и пульс у нее бился чаще, и кровь играла, как при случайной, отчаянной ночи любви. Вела машину Лариса весьма своеобразно, полулежа. В таком положении сокращался обзор, но на этом скоростном шоссе и на такой скорости ближний вид и не был нужен. На педаль газа она жала босой ногой, скинув итальянские осенние сапожки. Об этом она вычитала в каком-то любовном романе, попробовала, и ей понравилось. Еще больше чувствовалось слияние с машиной.
       Спирин был абсолютно прав, говоря, что Лариса так просто не отдаст место первой леди города. Она просто упивалась своим нынешним положением. Другим это могло показаться забавным: что значит жена главы администрации города Энска в мировом масштабе? Тоже мне, принцесса Уэльская Лариса Энская! Но именно здесь, в родном городе, весь этот сброд мог понять, каких она достигла высот.
       То, что сама Лариса сделала для этого немного, просто удачно вышла замуж, ее уже мало волновало. В школе она училась плохо, перебивалась с тройки на двойку, отличалась упорной ленью и полным отсутствием прилежания. Из класса в класс ее тащили с помощью маминых сумок с дефицитными продуктами. Родители понимали, что одного аттестата для ненаглядного чада мало и они сумели повторить этот подвиг в местном техникуме. Уже в его стенах Лариса прославилась редкой ленью и обостренным интересом к мальчикам. К концу учебы за ней закрепилась стойкая репутация с включением краткого, но емкого непечатного слова. С окончанием учебы жизнь ее слегка потускнела, приходилось целыми днями просиживать на работе в компании с толстыми и скучными тетками в отделе документации одного из оборонных заводов. Это место также ей подыскали родители, прекрасно зная сколь скудный запас знаний их дочь вынесла из долгих лет учебы. Все оказалось очень удачно, именно там ее впервые увидел Спирин, да и Лариса сразу братила внимание на молодого и интересного мужчину. И вот теперь все остальные могут утереться - она уже не Лариска Демина, одна из многих, двоечница и дура, а Лариса Александровна Спирина, жена самого мэра.
       Лариса давно уже перестала здороваться со многими своими одноклассниками, замечала не каждую прежнюю подругу, а с соседями у подъезда здоровалась весьма своеобразно, одними глазами, голова при этом оставалась гордо поднятой. У ней даже походка изменилась, она стала ходить неторопливо, голову поворачивала с лебединой грацией. Общаться Лариса предпочитала теперь с равными: женами бизнесменов, директоров заводов и прочей городской элиты. Ей в голову не могло
       прийти, что Спирин может подать на развод и заставит ее расстаться с таким сладким образом жизни.
       Лариса никогда не ревновала мужа, она знала, что Виктор холодноват в любви. Жадная до секса, она в первые годы совместной жизни пыталась ему изменять, но, когда это открылось, и Виктор предложил ей развестись, Лариса испугалась. Уже тогда Спирин резко шел в гору, все прочили ему отличную карьеру, и она сдалась. Именно тогда она открыла для себя безумные автомобильные гонки, находя в них своеобразную замену любви.
       Когда ее "девятку" начала обходить синяя машина, Лариса глянула в зеркальце заднего вида и слегка поморщилась: "БМВ". Она давно теребила Виктора, требуя поменять "девятку" на иномарку, делая это методично и надоедливо. Недавно Спирин сдался, пообещал выполнить эту ее прихоть, но только после выборов.
       Между тем синий автомобиль поравнялся с машиной Ларисы, в приоткрытое
       боковое стекло вылетела докуренная до "фабрики" сигарета. Лариса увидела спокойные глаза человека, смотревшие на нее, одни только глаза. Затем тонированное стекло поднялось вверх, и в ту же секунду тяжелый автомобиль резко пошел вправо, ударив машину Ларисы. Женщина вскрикнула, но, резко крутанув руль, сумела вернуть свою "девятку" с обочины на шоссе.
       "Что они там все, пьяные!?" - с негодованием подумала она, оглядываясь на темные стекла "БМВ", старательно притирающегося к ее машине. Второй удар выбросил ее "девятку" с трассы в придорожный кювет. Каким-то чудом машина Ларисы не перевернулась, и она даже успела закричать, увидев несущиеся навстречу белые стволы берез...
       Спирин ждал этого все утро, но только в полдень секретарша доложила, что к нему на прием просится начальник городского ГАИ майор Артеменко.
       - Говорит, очень важное дело, - добавила она.
       "Еще бы!" - подумал Виктор и приказал ей.
       - Пусть войдет.
       Сгорая от нетерпения, Спирин встретил майора сразу у порога двери, чем несколько удивил его. Пожав друг другу руки, они расселись по разные стороны стола, милиционер решил, что так будет лучше, вдруг мэр сомлеет от жуткой вести.
       - Слушаю вас, Георгий Иванович, - почти весело спросил Спирин.
       - Не очень хорошее известие я для вас принес, Виктор Николаевич, - Майор опустил свою лысоватую голову, собираясь с духом, а Виктор в ожидании затаил дыхание. -
       Ваша жена попала в тяжелую автомобильную аварию на восемьдесят пятом километре, но она осталась жива.
       Свое сообщение майор закончил с радостной ноткой в голосе, а у Спирина внутри что-то оборвалось. Это сразу же отразилось на его лице и Артеменко даже растрогался, увидев горе своего молодого начальника. Если б он знал, что творится на самом деле в душе господина мэра.
       - Сильно пострадала грудная клетка и голова, но врачи говорят, что шансов у ней много, - участливо продолжал свою речь майор.
       Спирин готов был убить своего собеседника, а тот все продолжал:
       - Вашу жену доставили в городскую больницу, в отдельную палату.
       - Хорошо, - вздохнув, ответил наконец Спирин. - Спасибо. Я сейчас тут немного посижу и поеду к ней.
      
       Он пожал руку хлопотливому майору, дождался, когда за ним закроется дверь, и ломаными, дергающимися движениями набрал знакомый номер телефона.
       - Нечай, ты?! Придурок, ты опять не доработал!
      
      
       ГЛАВА 56.
      
       Смена дня и ночи в слабо освещенном вагоне проходила малозаметно. Ремизов потерял ощущение времени, иногда ему казалось, что он заточен в этом вагоне целую вечность. Тогда он взбирался на свою пирамиду около окна и дожидался какой-нибудь станции, чтобы посмотреть ее название и к какой она относится железной дороге. Как назло, поезд шел медленно, подолгу простаивал на каких-то незначительных станциях и разъездах, пропуская мимо себя другие составы.
       К этому времени голод как-то утих, наступило отупляющее безразличие, видно, мозг отключил рецепторы желудка, замучившие его бесполезными требованиями еды. Хуже было с жаждой. Даже вдыхаемый Алексеем воздух причинял боль, словно рашпилем раздирая гортань и проникая все ниже, в пищевод. Однажды пошел снег и он попытался ловить открытым ртом залетающие в окно снежинки. Толку от этого было мало, Алексей только выстудил себе горло. Выручил его теплый циклон, на время сумевший отодвинуть неизбежную зиму. Как раз в это время Ремизов забылся очередным коротким подобием сна. Ему приснилось озеро Селигер, куда он ездил с Еленой после свадьбы и окончания училища. Он плыл с ней на лодке, Ленка беззаботно смеялась, а тут пошел теплый летний дождь, и волосы ее прилипли ко лбу, крупные капли стекали по лицу, ему захотелось слизать их, но она все отодвигалась от него, улыбка сменилась недоумением, лицо застыло кукольной гримасой, а на груди появилась алая роза, сползшая вниз по телу потеком крови. Ремизов застонал и проснулся.
       Некоторое время он еще осмысливал сон и лишь потом понял, что по крыше вагона стучат дождевые капли. Рывком поднявшись с пола, Алексей с лихорадочной поспешностью начал сооружать из ящиков некое подобие пирамиды. Поднимаясь все выше и выше, он добрался наконец до потолка и, отодрав наклеенную бумагу, с трудом открыл верхний люк.
       Серое свинцовое небо встретило его мелким, моросящим дождем, и Ремизов, открыв рот, стал жадно вдыхать, именно вдыхать эту водяную пыль. Влага текла по его лицу, он слизывал ее языком, но вскоре открыл для себя более экономичный способ добычи влаги. Вода скапливалась в выемках внутренней стороны люка, и он жадно припал ртом к этим небольшим лужицам. Вода пахла железом и какой-то технической дрянью, но это была долгожданная вода. Ледяной ветер выстудил его тело до дрожи, а он никак не мог оторваться и все слизывал, и слизывал не успевающую набираться влагу.
       Закончилось все это внезапно. Верхний ящик выстроенной им пирамиды не
       выдержал и, вырвавшись из-под ног, полетел вниз. Падая вслед за ним, Алексей невольно захлопнул люк, но не смог удержаться мокрыми ладонями и упал, больно ударившись головой и ребрами о жесткие края ящиков. Подниматься он не стал, только устроился поудобней, так и лежал, испытывая блаженство от того, что можно нормально вдыхать этот воздух.
       Блаженство его продолжалось недолго. Через некоторое время желудок Алексея скрутила резкая судорога боли. Остаток дня Ремизов провел, катаясь на полу и гадая отчего возникла эта резь, от голода или от отравления грязной водой. Алексей даже попробовал сунуть в рот два пальца, чтобы вызвать рвоту, но после долгих потуг ощутил во рту только горький вкус желчи. Успокоился его желудок только ночью.
       Разглядывая утром вывески железнодорожных станций, Ремизов с радостью
       отметил, что поезд уже достиг предгорий Урала, больше того, состав двигался по южной ветке, а значит, неизбежно должен проехать мимо Энска.
      
       "Осталось сутки или двое", - подумал Ремизов, поудобнее устраиваясь в
      
       своем убежище. Днем он снова полез к люку, хотя и понимал, что это рискованно, но жажда одолевала, а дождь по-прежнему барабанил по крыше. На этот раз он предпринял некоторые меры предосторожности, расстелив на откинутой крышке найденный кусок полиэтилена и напился небесной влагой вдоволь. Некоторое время он настороженно прислушивался к своему организму, но на этот раз все обошлось. Все оставшееся время он думал о том, как бы лучше десантироваться из попутного эшелона.
       Но прыгать на ходу ему не пришлось. Поезд замедлил ход и остановился у самого вокзала со знакомой вывеской "Энск". Судя по лязганью и толчкам, Ремизов понял, что отцепили тепловоз. Часа два состав стоял неподвижно, затем снова последовали грохочущие звуки, и эшелон медленно пополз назад. Приникнув к окну, Ремизов увидел, как появились знакомые улицы города и понял, что порожняк гонят прямо в завод. Это было плохо, очень плохо!
       Военный завод охраняла его воинская часть, и он не раз видел как военизированная охрана производит осмотр вагонов. Обычно это были несколько мужиков и женщин в одинаковых синих рубашках или шинелях с непременной кобурой на боку в которой находился револьвер системы "наган" еще революционных времен. И как назло, стоял полдень и, появись он сейчас из верхнего люка, горожане могли бы наблюдать редкое зрелище. Здоровенный жлоб, в поношенной фуфайке и в рваных штанах, грязный, заросший недельной щетиной, выпрыгивает на ходу из
       поезда в самом центре города.
       Оставалось одно. Ремизов забрался в свое убежище и начал лихорадочно
       закидывать себя заранее приготовленными небольшими квадратными ящиками. Вскоре вагон остановился, немного погодя тронулся снова, а затем встал окончательно. Ожидание показалось бесконечным. Сколько времени прошло, он не знал. С того момента, как он сбежал, время перестало для него измеряться в каких-либо единицах. Все это было одним куском бесконечности.
       Наконец Ремизов услышал отдаленные голоса и приглушенный лязг металла. Вскоре пришел черед и его вагона. Звякнул засов и дверь с шумом отъехала в сторону.
      
       - Вчера взяла судака на килограмм за пятнадцать рублей, - сказал близкий женский голос.
      
       - Что так дешево? - удивился в ответ другой голос, уже мужской.
       - Да приехали какие-то с Урала, у них целый рефрижератор рыбы, вот они и сбили цену нашим браконьерам.
       - Лезь, Машка, этот вагон проверим, да пойдем на обед, - скомандовал мужик.
      
       - Чего это я опять?! - возмутилась в ответ женщина. - Ты вон только два вагона проверил, все остальные - я да Наташка.
       - А ты у нас самая молодая, мне вообще уже тяжело, стар стал.
       - Стар?! - насмешливо спросил звонкий девичий голос. - А кто мне предлагал этим летом на дачу с ним пройтись? А?!
       - Ну, вспомнила! Ведь пошутил я!
       - Знаем мы ваши шуточки под одеялом!
       - Лезь-лезь, не сачкуй! - уже сердито закричал мужик под дружный смех обеих женщин. После этого молодуха, по-мужски ругнувшись, все-таки взялась за поручень лестницы, но тут до слуха Алексея донесся далекий, но пронзительный женский голос: - Глеб! Деньги привезли, немного, человек на двадцать только хватит!
       - Машка, быстро дуй в контору очередь занимай! - скомандовал мужик и, судя по донесшемуся до ушей лейтенанта звуку, сочно шлепнул молодку по заднице. Девушка даже взвизгнула не то от этой его мужской "ласки", не то от предвкушения долгожданной зарплаты.
      
       Между тем мужик с кряхтеньем забрался в вагон, повозился у входа, но
       штурмовать баррикаду ящиков не стал, а спустился вниз, и вскоре загремевшая дверь перекрыла скудный осенний свет, погрузив вагон почти в полную темноту.
       Ремизов облегченно перевел дух. Сердце у него билось, словно он пробежал несколько километров, а лицо заливал липкий пот. К вечеру состав отогнали в глубь завода, и Алексей смог наконец покинуть свой "плацкартный" вагон.
      
      
       ГЛАВА 57.
       Жизнь для Спирина замерла в фазе зыбкой неопределенности. До выборов
       оставалось меньше недели, и он вдруг засомневался, что его выберут на второй срок. Слишком много было рекламы в его пользу: газеты, листовки, плакаты на заборах и столбах, ролики по местному телевидению. Порой Виктора самого тошнило от своего растиражированного по всему городу лица, и он забеспокоился, как бы это не вызвало эффекта отторжения у избирателей.
       Прошло уже три дня с момента аварии, но Лариса оставалась в том же состоянии, не хуже и не лучше. Более того, врачи намекнули, что она может остаться инвалидом на всю жизнь. И хотя Виктория все-таки отказала банкиру, но узел главной проблемы затягивался все туже и туже.
       Как назло, навалилось множество неотложных дел, а еще приходилось мотаться по избирательным участкам, что-то говорить этим назойливым старикам и старухам, что с такой охотой посещали собрания. Все их вопросы вертелись вокруг одного и того же: маленькие пенсии, высокая квартплата, изношенные трубы и наркомания среди подростков. Со стороны казалось, что Спирин остался прежним: серьезным, сдержанным, терпеливо выслушивающим все, что бы ему ни говорили люди. И только шофер Виталик понимал, что с его шефом что-то происходит. Распростившись с избирателями, Виктор садился в машину и неподвижно замирал, уставившись в одну точку и настолько уходя в себя, что по приезде в мэрию или на очередной избирательный участок, водитель вынужден был напоминать ему об этом.
       Лишь к вечеру, освободившись от всех посетителей и оставшись один, Спирин позвонил Нечаю. Диалог их был непродолжителен и немногословен.
       - Здравствуй. Ну, что-нибудь светит? - спросил мэр.
       - Да, скорее всего сегодня ночью, - обнадежил Нечай. - Ты же знаешь, я в этом сам заинтересован.
       - Хорошо, буду ждать, - и Спирин повесил трубку.
       Лариса лежала в своей палате и, прикрыв глаза от назойливого света, думала о прошедшей жизни. Белая повязка наподобие чалмы плотно укутывала ее голову, врачи всерьез опасались за состояние ее мозга, но она понимала, видела и слышала все. Только не могла говорить и даже пошевелить онемелым телом. Мысли ее блуждали, от прошлого перескакивали к будущему, бессистемно перебрасывались с одной темы на другую. Впервые в жизни она думала так много. Ей, привыкшей брать от жизни самое лучшее, теперь приходилось довольствоваться бесконечно малым. Позади осталось то, что она считала смыслом жизни: престижная квартира, машина, дорогая и стильная мебель, посещение юбилеев и праздников под ручку с красивым и влиятельным мужем. А кроме того, основное из всего этого круговорота тщеславия - завистливые взгляды других женщин, от которых Лариса расцветала еще пышнее. Ушли в прошлое дорогие французские духи, что Спирин дарил к каждому ее дню рождения, золотые украшения и безумно дорогая косметика, шубы и платья, ковры и хрусталь, японская электроника и американские боевики по видику. Единственное, чего она хотела сейчас - это жить, почувствовать свое тело и владеть им. Когда ее сегодня переворачивали, чтобы сменить простыни, Лариса сквозь онемение ощутила на своем теле чужие грубые руки, и это потрясло ее сильней, чем авария. Неужели она останется такой на всю жизнь? Единственное, что ее как-то поддерживало, это то, что она чувствовала эти чужие руки, хотя сама не могла шевельнуть и пальцем.
       Постепенно мысли ее начали перескакивать на другое, она постаралась
       вспомнить что-то хорошее, например, свою свадьбу и бледно-голубое платье с пятиметровым шлейфом, которым она просто убила всех своих подружек. Но постепенно ее мысли снова и снова возвращались к этой злосчастной последней поездке. Только в этой палате она поняла обратную сторону большой скорости.
       "Как выздоровею - больше за руль не сяду", - в который раз зарекалась она, и как естественное продолжение этой мысли: "Кто же они, те из "БМВ"? Что им было надо? Зачем они это сделали? Я расскажу все, только бы вернулась речь, я потребую, я заставлю чтобы их нашли!"
       Мысли ее прервал легкий скрип двери. Открыв глаза, она увидела, что вошел какой-то человек в белом халате, за ним мелькнуло бледное лицо медсестры, торопливо закрывающей дверь. Лариса взглянула на лицо позднего посетителя и сразу же узнала его. Именно эти глаза она видела из приоткрывшейся дверцы того "БМВ". Лариса поняла все, она попробовала вскочить, закричать, позвать на помощь, но только слеза, скатившаяся по щеке, была ответом беспомощного тела на безумства разрываемого страхом мозга, да и ту Рыдя безжалостно промокнул,
      
       опустив на лицо Ларисы белоснежную подушку.
       Через три дня после похорон жены мэра состоялись выборы. Спирин победил в первом же туре и с огромным преимуществом.
       В те же дни одна из медсестер городской больницы купила себе неплохую
       стенку и мягкий уголок.
      
      
       ГЛАВА 58.
       Волей судьбы Ремизов попал на территорию того самого завода, который сам же и охранял. Одной из достопримечательностей Энска был двухметровый забор этого завода, сработанный из красного, обожженного кирпича, с затейливой вязью колючей проволоки по верху. Тянулся он почти через весь город, как бы прижимая Энск к железной дороге и вытягивая его в длину. В былые годы за этим забором трудилась чуть ли не половина города. Для всех остальных попасть на территорию завода было невозможно, слишком строгой была система охраны. Уже на проходной вахтеры, в основном женщины, тщательно сравнивали фотографию на пропуске с физиономией входящего, принюхивались, не несет ли от него перегаром, обшаривали карманы в поисках запрещенных на территории завода спичек и сигарет, а самых подозрительных отправляли на "тщательный" обыск, с раздеванием. Та же самая процедура повторялась и при выходе с завода, но теперь уже искали нещадно употребляемый в технологии спирт, производимую на производстве взрывчатку и прочие опасные изделия. Если за сигареты или спички могли лишить премии и тринадцатой зарплаты, то за вынос толовой шашки уже грозил срок.
       Новенький, попав на территорию завода, сразу начинал понимать, что это совсем не то, что он привык подразумевать под этим скучным словом: несколько цехов, стоящих рядом. Нет, это был город в городе. По территории он вряд ли уступал самому Энску. На громадном пространстве размещались десятки самых различных зданий, всевозможных форм и размеров. Лишь некоторые из них стояли на открытом месте: котельная, инструментальный цех, гаражи, склады подсобной продукции, столовая. Все остальные помещения, непосредственно связанные с технологией уничтожения человека, со всех сторон подвергались "обваловке", то есть рядом с мастерской делали искусственную насыпь, так что бы из-за нее не было видно даже крыши здания. Валы эти воздвигали с четырех сторон, лишь в одной из них оставляли небольшой проход, но и он располагался так, чтобы выходить на вал другой, соседней мастерской. Но если, несмотря на все предосторожности, происходил взрыв, то вырвавшаяся наружу чудовищная сила заставляла содрогаться всю округу, и в жилых домах, что поближе, вылетали стекла, а людей что работали в этих мастерских приходилось собирать по частям. После этого их торжественно хоронили, на почетном кладбище прибавлялся ряд могил с одинаковой датой смерти, и город затихал в ожидании следующего взрыва. На месте разрушенного здания строили другое, но чаще забрасывали, так как близкая подпочвенная вода тут же превращала воронку в искусственный водоем. За сотню лет завод взрывался десятки раз, в некоторых из образовавшихся озер даже водились караси. И все это размещалось в самом обычном лесу, со старыми деревьями и густой травой. Некоторые знатоки по весне приносили своим подружкам прямо на рабочее место букетики ландышей, а уж сбор грибов, зверобоя и рябины считался самым обычным делом. Да что и говорить, до самых дальних цехов рабочих от проходной возили автобусом, и если кто-то из них опаздывал, то с проклятиями маршировал до рабочего места добрых полчаса. Так что играть в прятки Ремизову было где.
       Но Алексей поначалу разместился не в лесу, а в разрушенном во время войны здании котельной. Тут была хоть какая-то крыша над головой и стены, заслоняющие от ветра. Время от времени он поглядывал в окно, дожидаясь, когда потухнут огни расположенной рядом мастерской, а значит, уйдет с завода вторая смена, и можно будет пробраться к зданию столовой. Как назло, этот район освещался гораздо лучше, чем многие улицы города, и его странная фигура могла привлечь к себе ненужное внимание.
       Немного подремав, Ремизов проснулся от холода и, убедившись, что окна
       мастерской по-прежнему горят, принялся размышлять о том, как ему вырваться с завода. Систему охраны он знал прекрасно, еще бы, целый год потратил на караульную службу, и тем яснее понимал трудность стоящей перед ним задачи. По периметру завод охранялся не хуже зоны. По верху забора на всем протяжении была протянута спираль Бруно, с нержавеющими заостренными лезвиями. Там, где забор выходил на город, то перед ним, на территории завода, метрах в десяти был еще
       один забор из колючей проволоки под напряжением. Там же, где за забором начинался пустырь, все было как раз наоборот. Правда, еще во время службы Ремизова электричество пришлось отключить, завод оказался не в состоянии оплачивать подобную роскошь, но черт его знает, вдруг подключили опять?
      
       Но самую большую опасность таил как раз промежуток между первым и вторым забором. Несколько раз в год это пространство пропахивалось небольшим трактором, и вдоль контрольно-следовой полосы на вышках и прямо на земле через равные промежутки день и ночь томились караульные солдаты, а в будках лаяли при каждом шорохе овчарки. Собаки, хоть и находились на привязи, но со скуки лаяли на собственную тень, а солдат знал, что если он пристрелит нарушителя, то поедет в отпуск. За всю историю завода лишь несколько дураков пытались проникнуть на территорию завода. Кончалось это плачевно: солдат обычно стрелял, а потом уж спрашивал у трупа: "Кто идет?" Но пытался ли кто-нибудь выйти из завода через забор в город? Об этом Ремизов ничего не слышал.
       Наконец, дождавшись своего часа, Алексей пробрался к зданию столовой,
       долго блуждал вокруг, затем все-таки нашел открытое окно и проник внутрь. В призрачном свете луны и ярких фонарей он долго бродил по огромному зданию в поисках пищи. Увы, и кладовая, и дверь огромного холодильника были заперты на замок и опечатаны, взламывать их ему не хотелось, да и было не под силу. Вся надежда оставалась на кухню.
       Здесь ему действительно повезло. На разделочном столе лежали два кусочка хлеба, над которыми уже трудилась большая толстая крыса. Ремизов отогнал ее на край стола и, схватив чуть присохшую корку, начал жадно есть, скорее жрать, лихорадочно откусывая большие куски и давясь. Он даже застонал от наслаждения, почувствовав долгожданный вкус хлеба. Ему казалось, что он какой-то необыкновенной выпечки, невероятно вкусный, что такого он не ел ни разу в жизни!
       Съев первый кусок и даже не прожевав его, Алексей начал запихивать в
       рот и второй, пристально глядя на маленькие, чуть поблескивающие бусинки глаз неодобрительно попискивающей крысы. Наконец "ночной хозяйке" надоело наблюдать грабеж, она спрыгнула со стола и не торопясь ушла в глубину кухни.
      
       Дожевывая хлеб, Ремизов начал искать, что бы съесть еще. Он проверил
       все баки и кастрюли, причем в азарте заполнил грохотом крышек все помещение, но только в одном нашлось литра три компота. Вдоволь напившись терпковатой жидкости, Алексей долго выгребал грязными руками со дна кружочки восхитительно вкусных яблок и редкие бомбочки сушеных груш.
      
       В этот момент он не владел собой, ему хотелось есть и есть. Хорошо, что больше в столовой ничего не оказалось, а то он бы мог умереть от заворота кишек, как погибают люди, дорвавшиеся до пищи после длительной голодовки. Даже того, что принял его желудок, оказалось много, и Ремизов ощутил небольшую резь в животе. Это его сразу отрезвило, он слил остатки компота в баклажку из-под "пепси-колы" и, убедившись, что здесь ему больше ничего не светит, Алексей покинул теплое помещение через окно.
       В ту же ночь Ремизов нашел себе более удобное убежище, чем продуваемые всеми ветрами руины котельной. Получилось это случайно. Недалеко от столовой, метрах в трехстах, Алексей наткнулся на открытый люк патерны, откуда слышал ся шум воды. Он, может быть, и прошел бы мимо, но до его слуха донесся и отдаленный шум автомобильного двигателя, а за деревьями замелькали огни фар. Ремизов понял, что это дежурный рейд охраны. За ночь их было два, в час и в три. Место, где он стоял, было открытым, до ближайших кустов с опавшей листвой было метров тридцать, и Алексей, не раздумывая, нырнул в открытый люк. Спустившись вниз по железной лесенке, он замер, настороженно глядя вверх. Звук мотора приближался, по краю патерны полоснул луч света, затем шум машины стал стихать, и Ремизов облегченно вздохнул. Подождав немного, он зажег спичку и осмотрелся по сторонам. Помещение, куда он попал, оказалось большим коллектором, метра два в высоту и три на три в ширину. Здесь сходились и разбегались в разные стороны несколько больших труб, стояли мощные задвижки. По сравнению с улицей здесь казалось очень тепло. Алексей потрогал трубы и убедился, что тепло идет от них. Продолжая жечь спички, он обошел помещение и нашел в углу большой кусок рубероида. Постелив его на две идущие рядом трубы, Ремизов получил неплохое лежбище. Опробовав его, Алексей снова поднялся по ступенькам наверх и осторожно закрыл патерну. Двигая чугунную крышку, Ремизов удивился, какой тяжелой она ему показалась. Только теперь он понял, насколько ослаб за это время.
       И в первый раз за много дней Ремизов уснул в тепле, просто провалился в бездонный и долгожданный покой.
       Сначала он проснулся днем, долго лежал не шевелясь, лишь прислушивался к доносящимся сверху звукам проезжающих машин, обрывкам человеческой речи. По краям люка слабо сияла полоска дневного света, но вскоре она начала гаснуть, и Алексей понял, что наступил вечер. Время от времени он потягивал из бутылки сладковатый компот и терпеливо ждал глубокой ночи. Без часов, в темноте, это было сложно.
       Мыслями он возвращался назад, вспоминал свою прошлую жизнь: мало
       помнилось детство, совсем ушли из памяти годы учебы в училище, зато назойливо лезла в голову зона, ее распорядок, прошлые мелкие дрязги, расширенные зрачки Урала и чувство возрастающей тяжести на рукояти стамески. Чтобы отвлечься, Алексей попробовал думать о жене, но с удивлением понял, что почти не помнит ее лица, только то, мертвое, похожее на личину испуганной фарфоровой куклы. Порой ему приходила мысль - а не зря ли он все это затеял? Но мысль о том, что предстоя ло сидеть еще семь лет ни за что, приводила Алексея в содрогание. Незаметно Ремизов снова погрузился в сон, а проснувшись, подумал, что теперь наверняка наступила ночь. Снаружи не доносилось ни звука, слышался лишь шум воды, текущей по трубам.
       Допив компот, Алексей сунул баклажку в карман и, на ощупь отыскав лестницу, стал подниматься наверх. Отодвинув в сторону крышку, он увидел ярко блестевшие звезды в разрывах быстро несущихся туч. Оглядевшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, Ремизов поднялся наверх и тут же пронзительный северный ветер пробрал его до костей.
      
       Сначала Алексей пошел к столовой. Окно, через которое он проник в здание в прошлый раз, оказалось закрытым. Обойдя столовую по кругу, он убедился, что тем же способом ему туда не попасть. Тогда Ремизов занялся дверью черного хода. Довольно обшарпанная, она закрывалась изнутри на два крючка, сверху и снизу. Поминутно оглядываясь по сторонам, Алексей долго тряс ее за ручку, пока верхний крючок не слетел с петли, а вот нижний держал крепко. Тогда Ремизов разозлился
       и со всей с илы рванул дверь на себя, вырвав упрямый крючок с корнем. Он понимал, что оставляет заметные следы, но голод и злость оказались сильней разума.
       На этот раз ему повезло больше. На плите он нашел небольшую кастрюльку с залитыми подливкой макаронами, сверху лежали две небольших котлетки, а на разделочном столе - полбуханки нарезанного хлеба. Кроме того, в большом баке, где вчера был компот, Ремизов обнаружил литра три приторно-сладкого чая.
       Ел он на этот раз не спеша, долго смакую каждый кусок необыкновенно вкусной пищи. Закончив с едой, Алексей тщательно вымыл за собой кастрюльку и ложку, перелил в свою баклажку чай, а остатки допил. В первый раз за очень долгое время Ремизов почувствовал себя сытым, и его сразу сморило, он даже задремал, сидя на стуле, чуть не упал и, выругавшись, заставил себя встать и идти на улицу. Уже перед уходом, рассовывая по карманам оставшийся хлеб, Алексей вспомнил о сердитой крысе, оглянулся по сторонам, но "ночной хозяйки" не было видно.
       Стоя около покореженной двери, Ремизов долго думал, что ему теперь с ней делать. Наконец он решился, накинул верхний крючок на петлю и постарался приладить на место и нижний, вырванный вместе с шурупами. Получилось не очень убедительно, но Алексей понадеялся на две вещи: на русский "авось" и на то, что его скоро в заводе не будет. Теперь он вылез в окно в самом дальнем от кухни углу и постарался на всякий случай поплотнее прикрыть его за собой. Вдруг ему прийдется им воспользоваться.
       После этого Ремизов пошел к забору. После долгих раздумий он решил
       попытать удачу с той стороны, что выходила на город. Если бы ему удалось преодолеть этот проклятый забор, то до ближайших домов оставалось всего пятьдесят метров. Это казалось предпочтительней, чем бежать полкилометра по открытому полю под вполне возможный аккомпанемент автомата Калашникова.
      
       На ходу Алексей подобрал обломок широкой доски и железный прут. Прутом он рассчитывал проверить забор, бросить его на изоляторы и посмотреть, заискрит или нет. Ну а доска хоть немного должна помочь преодолеть колючую проволоку с наименьшими потерями.
       Пробираясь по голому, сбросившему листву лесу и вглядываясь в освещенный редкими фонарями охраняемый периметр, Ремизов вспоминал все известные ему виды нарушения патрульно-постовой службы. Случалось, что солдаты частенько засыпали на посту, особенно те, что стояли на вышках, но чаще это случалось летом, а не в холодное время года. Бывало, что несколько солдат сходились на одном участке, чтобы более весело провести время, например, перекинуться в картишки. Но если командир части остался тот же, то вряд ли такое было возможно. Подполковник Федченко спуска никому не давал: ни солдатам, ни офицерам.
       Одно время большой популярностью пользовалась вышка, расположенная
       напротив общежития швейной фабрики. До него было метров триста, но с помощью бинокля солдаты были в курсе интимной жизни этого "монастыря" наоборот. Длилась такая лафа недолго. Воины, рванувшиеся в увольнения по высмотренным адресам, невольно разболтали о своем "объемном телевидении", и девки быстро отгородились шторами.
       Увы, если солдат мог уснуть или куда-то уйти, то собаки были привязаны к службе цепью. Одна из них почувствовала запах Ремизова издалека и залилась истошным лаем. Алексей поморщился: остановить ее теперь не было никакой возможности, тем более, что ее поддержали подружки с соседних участков.
       "Попробовать пройти с другой стороны?! "- подумал Ремизов и повернул назад. Увы, в ту ночь ветер крутил в разные стороны, и у противоположной стороны забора его поджидала такая же неудача. На призывный лай собаки пришел закутанный в тулуп солдат и стал вглядываться в темноту, пытаясь разглядеть, что встревожило овчарку. Алексей, стоя за забором, услышал его голос:
       - Ну, Рэкс, что там учуял? Чего брешешь, а? Вот разлаялся. Что-то там должно быть...
      
       Ремизов решил не испытывать судьбу и повернул назад. Когда по тротуарам завода застучали каблучки первых женщин, спешащих на работу, Алексей уже спал в своем убежище. Хотя проснулся он в тот день гораздо раньше, и все оставшееся до темноты время упорно размышлял, как ему вырваться из этой мышеловки. И выхода он пока не находил.
      
      
       Глава 59.
       За два дня до выборов погиб Шамсудов. Утром он возвращался с женой и детьми из родной деревни, где выстроил престарелым родителям большой каменный дом. На пути его была небольшая речка, уже затянутая тонким льдом. Когда "Вольво" предпринимателя показалась на пригорке и свернула к бетонному мосту, из придорожных кустов раздался выстрел. Пуля пробила левый скат, тяжелую машину резко потянуло в сторону. Шамсудов отчаянно крутанул руль, пытаясь удержаться на дороге и одновременно изо всей силы давя на педаль тормоза. Но скорость была велика, осенние дожди и ночной мороз покрыли шоссе ледяной коркой, и, снеся ограждение, автомобиль рухнул в реку. Машина пробила корпусом большую полынью, но утонула не сразу. Некоторое время угловатый багажник автомобиля еще торчал из воды, затем он резко ушел вниз, и тут же над водой показалась голова Шамсудова. Он сумел открыть дверцу машины и, на ощупь найдя одного из детей, вынырнул с расчетом оставить ребенка на льду и тут же вернуться за вторым. О себе и жене он уже не думал, лед был слишком тонок и не выдержал бы их, но детей мог.
       Но, уже собираясь нырять обратно, Рашид понял, что на мосту кто-то есть. Подняв голову, он увидел Нечая и еще кого-то рядом. Они встретились взглядами, по лицу Шамсудова пробежала судорога ненависти, он открыл рот, словно хотел крикнуть проклятие этому человеку, но тут тяжелый камень, пущенный рукой хладнокровного Рыди, пробил ему голову, и татарин исчез под водой, окрасив ее в алый цвет. Еще секунды две в проруби продержался его ребенок: запарусившая курточка держала его на поверхности. Перестав чувствовать сильную руку отца, он отчаянно забил ручками по воде, жалобно вскрикнул, прежде чем течением его затащило под лед.
       - Молодец! - похвалил Нечай своего "адъютанта". - Ловко ты его.
       - В снежки в детстве хорошо играл, - проворчал Рыдя, разглядывая, как в полынье быстро успокаивается вода.
       - Снимай посты и поехали, - скомандовал Геннадий и отправился к машине. В этот раз получилось все. Еще две машины перекрыли и без того пустынное шоссе. Одна из них, сообщив о проезде машины Шамсудова, выставила на крышу мигалку и тормознула неторопливо ползущий с фермы "Владимирец". Предъявив фальшивые корочки сотрудников ГАИ, они минут пять пудрили водителю мозги, спрашивая о
       якобы проехавшей по этой дороге угнанной машины и, когда услышали по рации отбой, пропустили трактор с утренним молоком.
       В машине их уже ждал Фугас, пристроивший между ног чехол со снайперской винтовкой. Когда тронулись, Нечай обернулся к бывшему прапорщику:- Хорошо стреляешь, молодец.
       В ответ Фугас сдержанно усмехнулся.
       - По утке иногда трудней попасть.
       Нечай слыхал краем уха, что Фугас просто помешан на охоте. В свое время она его и сгубила. Сгоряча он однажды стал отстреливаться от лесника и получил досрочный дембель плюс приличный срок.
       - Слышь, Серега, - обратился благодушно настроенный Нечай к Рыде, - а ты бы смог так же попасть в колесо?
       - Ну нет,- покосившись на хозяина, мрачно буркнул Рыдя. - Я же тебе уже говорил.
       - Ладно, не бурчи, все хорошо, - и Нечай, откинув назад голову, прикрыл глаза. В машине его всегда тянуло спать, поэтому он редко сам садился за руль.
       Хозяин дремал, а Рыдя все никак не мог успокоиться. В последнее время его стало беспокоить быстрое возвышение Фугаса. Не то, чтобы он боялся утратить свое положение в городе, вовсе нет. Это было что-то сродни ревности. Все-таки дело они начинали вдвоем. После того как Рыдя застрелил Свояка, Нечай назвал его братом. И тем труднее ему было смириться с новым фаворитом хозяина.
       А Нечай спокойно дремал, даже не догадываясь, что творится в душе его "адъютанта". Он привык, что Рыдя был идеальным исполнителем, хорошо
       отлаженной машиной для убийства. Спокоен, хладнокровен, предан. Недостаток у него был только один. Пил он много, но раз в полгода, а то и чаще Сергей словно срывался с цепи. Близкие ему люди знали его повадки, он становился мрачен, хлестал водку, не закусывая, и, как у бешеной собаки, у него изо рта начинала течь слюна. Сидевшие с ним за одним столом сразу же начинали убирать со стола ножи и вилки. Жена Рыди вообще вилок в доме не держала. И недаром, получила в бедро четыре дырки еще в первый год замужества. Первый срок Сергей заработал именно в тот раз, чуть не запорол насмерть вилкой собутыльника. Во второй раз он сел уже за ограбление сберкассы. Своим умом Рыдя до этого не додумался, но тот, кто его повел, оказался полным фраером: их повязали в тридцати метрах от кассы. В короткий период между отсидками Рыдя успел соорудить сына, полное подобие отца, но с существенной разницей: парень родился глухонемым. А два года назад у
       него родилась дочка, и словно Господь наказывал его за грехи. Уже сейчас девчонке ставили четкий диагноз - дебильность. Может быть, поэтому припадки у Рыди участились, в последний раз жена вызывала по телефону Фугаса три раза за четыре месяца. Приезжали они обычно ввосьмером, самые крепкие из боевиков и то им приходилось туго, когда словно взорвавшийся Рыдя с ревом кидался на толпу. Он был силен как бык, а в припадке бешенства особенно опасен.
      
       Рыдя не пытался сформулировать свои мысли словами, но где-то в подсознании понимал, что хладнокровный, расчетливый и опытный Фугас сможет заменить его при хозяине. Теперь он жалел, что сам порекомендовал бывшего прапорщика хозяину. Со временем это могло перерасти в большой конфликт между двумя главарями нечаевской гвардии, но не позволили другие обстоятельства.
      
      
       ГЛАВА 60.
       Вырваться с завода Ремизову удалось только через три дня, и скорее благодаря собственной неудаче. Попытки найти слабое место в охране завода не приводили ни к чему. Проклятые собаки поднимали неизменный лай, а соваться под пули Алексей не хотел. Он начал подумывать о том, чтобы вырваться с завода тем же способом, что и попал, по железной дороге. Но отгрузки продукции в эти дни не было совсем, состав стоял на запасных путях.
       Одно время Ремизов надеялся как-нибудь запрыгнуть в кузов выезжающей
       машины, хотя и знал, что их проверяют, но если повезло в зоне, то почему не повезет теперь? Увы, резкое сокращение военного заказа привело к тому, что в заводе, некогда трудившемся в три смены, теперь только две мастерские работали до двенадцати ночи, да и то не все дни. Так что единственной машиной, разъезжающей по заводу в темное время суток, оказался тот самый "уазик" охраны, что так напугал
       Алексея в первую ночь.
       А между тем охрана узнала, что на территории завода скрывается чужой. Первой его увидела скучающая бабенка из охраны, случайно выглянувшая под утро со второго этажа проходной. Она не поняла, что это, но что-то большое и темное двигалось по краю ближайшего леса. Вахтерша подняла тревогу, но пока она убедила начальника караула, тот вызвал машину и лично проехался по территории завода, Ремизов уже сидел в своем убежище. Девицу высмеяли, но тут забили тревогу повара. Набеги бывшего лейтенанта на кухню не могли остаться незамеченными. Третье посещение кухни оказалось самым неудачным. Из пищи ему перепал только кусок хлеба да кружки две киселя. Зато на подоконнике четко отпечатался след огромного ботинка. Осмотрев его и выслушав рассказ взволнованных поварих об исчезающей пище и осмотрев вырванный с корнем крючок, комендант завода не на шутку встревожился.
       - Да, крыса не будет после себя кастрюльки мыть, - согласился он, осматривая испачканный подоконник.
      
       - Следы какие здоровые, как у снежного человека, - засмеялся молодой заместитель коменданта, но его начальник отнесся к этому более серьезно.
       - Этот твой снежный человек рванет склад с продукцией, вот тогда похихикаем с тобой. В зоне.
       Первым делом комендант устроил генеральную ревизию всех пропусков и снова убедился, что никаких посторонних в заводе быть не может. Посовещавшись с командиром воинской части, они решили пойти сразу двумя путями: устроить засаду в столовой, а если не получится, то прочесать всю местность облавой. У местной милиции они позаимствовали кинолога с собакой, все заводские овчарки способны были только брехать на каждый шорох.
       Ремизов вышел из своего укрытия как обычно поздно, дождавшись звезд и
       тишины. Сначала он сходил к ближайшей проходной, из-за густых голубых
       елок хорошо были видны часы внутри здания. На электронном табло светились цифры: двадцать два тридцать. Алексей посмотрел на луну, прикинул, где она будет под утро, чтобы в срок исчезнуть в своем убежище. Немного поколебавшись, он все-таки повернул к столовой.
       "Схожу в последний раз, и все, - думал он. - Становится слишком опасно.
       Подойдя к заветному окну, Алексей осмотрелся по сторонам и, толкнув раму, осторожно залез в столовую. Не особенно торопясь, он проследовал на кухню и начал шарить в полутьме по всем бакам и кастрюлям. Когда сзади раздался шорох, Ремизов подумал о крысе, но что-то твердое, ткнувшееся между лопаток подсказало ему, что он ошибся, а громкий и странно знакомый голос подтвердил эту догадку, произнеся:
       - Руки вверх!
       Алексей послушно поднял вверх руки.
       - Исмагилов, свет! - скомандовал невидимый человек за его спиной.
       Ремизов проклинал себя, столько пережить и так глупо попасться!
       Вспыхнул свет, все невольно зажмурились, Ремизова подтолкнули стволом
       пистолета к стене. Торопливые руки обшарили тело и карманы, реквизировали пустую баклажку.
       - Оружия нет, товарищ лейтенант! - доложил солдат, производивший обыск.
       - Хорошо, Белов. Сходи позвони, пусть подъезжают. Скажи все у нас нормально.
       И тут Ремизов понял, чей это голос. Конечно, это Петька Волобуев стоит у него за спиной, приставив пистолет между лопаток, его первый друг по училищу и гарнизону. Сейчас его заставят обернуться и Петро увидит своего бывшего друга во всей красе: грязный, оборванный, загнаный в угол бомж.
       "Нет, ни за что!" - решил Алексей.
       - Дай-ка закурить, Исмагилов, - сказал между тем лейтенант. - Три часа не курил, дожидаясь этого товарища. Да прикури сам, чего ты мне незажженную сигарету в рот тычешь! Ну ладно, давай.
       Ремизов тут же припомнил этого Исмагилова, с его сутулой спиной и своеобразной трактовкой парадного шага. Сейчас он уже должен быть старослужащим, и если Петьке пришлось брать его на важное задание, то каков же остальной состав роты?
       Эти мысли мгновенно промелькнули в голове у Алексея, тут сзади чиркнула зажигалка, и он понял, что это его последний шанс. Резко развернувшись, Ремизов одним мощным ударом руки смел обоих конвоиров, так, что они полетели в угол кухни, сшибая на своем пути баки для еды и помоев. Алексей же в два прыжка преодолел расстояние до ближайшего окна и, перевернувшись в воздухе, спиной выбил стекло вместе с частью рамы. Под звон оконного стекла он довольно удачно приземлился на землю и припустился бежать со всех ног. Он уже завернул за угол,
       когда сзади раздались выстрелы. Раздосадованный лейтенант палил в белый свет, как в копеечку. Между тем к столовой уже приближались огни машины, и через некоторое время Алексей услышал сзади зычные, отрывистые команды:
       - Растянуться в цепь, не стрелять! А то друг друга перестреляем!
       Но самое худшее - Ремизов слышал сзади собачий лай.
       "Все равно догонят, - думал он, ожесточенно пробираясь сквозь густой подлесок, - а собаки не дадут затаиться. Плохо, как все плохо!"
       Взобравшись на пригорок, Ремизов увидел впереди, в нескольких сотнях метрах пляшущие огоньки фонарей.
       "Вторая цепь! - понял он. - Это все!"
       Оглянувшись по сторонам, Алексей бросился вниз, к протекающему по
       территории завода большому ручью. С незапамятных времен к нему прочно прилипло имя "Тротилка". С момента образования завода в него методично сбрасывали неочищенную техническую воду. При этом воды Тротилки приобрели желто-коричневый цвет и характерный запах тротила. Было время, когда Тротилка текла через весь город до самой Гнилушки, отравляя жизнь обывателям Энска дурным запахом. Со временем речушку заключили в большую бетонную трубу, но по-прежнему сбрасывали туда оставшуюся после технологического цикла дурно пахнущую жижу.
       У самого края ручья русло чуть прихватило ледком, но замерзнуть основательно ему не давали периодически повторяющиеся сбросы теплой воды. Вот и в эту ночь подошло время такого сброса. Алексей бежал вниз по течению ручья, не зная, куда и зачем, только бы двигаться! Получилось так, что он продвигался как бы вдоль фронта обеих цепей облавы. Хотя в свете луны его могли увидеть, но стена леса и края естественной ложбины пока защищали Алексея от взглядов преследователей. Воды в ручье было немного, чуть выше колен, но иногда попадались топкие места, и один раз он даже упал, окунувшись в воду с головой. И все-таки Ремизов успел подбежать к бетонной трубе, в которой исчезал ручей, раньше, чем показалась цепь солдат.
       Увы, жерло трубы оказалось перекрыто толстой железной решеткой из сварной арматуры. Алексей даже застонал от досады, ухватившись за решетку, он изо всей силы дернул ее на себя, раз, другой, третий. И чудо произошло: боковые края решетки, приваренной еще в шестидесятые годы, лопнули и оторвались от арматуры трубы. Еще не веря своим глазам, Ремизов потянул решетку вверх и, когда образовалась достаточная щель, подлез под решетку и оказался в трубе. Несмотря на отсутствие времени он догадался прижать решетку обратно, и когда через пять минут цепь, возглавляемая его другом Волобуевым, достигла ручья, то нанюхавшаяся тротиловых ароматов овчарка, до этого уверенно державшая след, просто отказалась работать и села на землю.
       А Ремизов, убедившись, что цепь прошла мимо, долго раздумывать не стал. Он немного отдышался и, согнувшись в три погибели, побрел по узкой трубе. Временами вода поднималась до самого подбородка и Алексею приходилось поднимать лицо, чтобы не хлебнуть этой , отнюдь не полезной для организма жидкости. Частенько под ногами попадались наносы песка, временами что-то противно хрустело, и Ремизову казалось, что это черепа собратьев той толстой крысы из столовой. Но самое главное: трудно было дышать запахом тротила и застоявшейся воды. Алексей попробовал обмотать лицо шарфом, но это помогало мало. Зловоние становилось все нестерпимей, и он сорвал шарф, жадно глотая воздух онемевшим ртом. Глаза его щипал пот, обильно лившийся со лба, казалось, что он бредет по этой трубе целую вечность, и становилось страшно оттого, что она никогда не кончится. Жутко затекли согнутые спина и шея, на тело наваливалась усталость, от недостатка кислорода начал мутиться рассудок, Ремизов явственно слышал голоса и что-то вроде пения большого хора. Два раза он упал, и во второй раз еле поднялся. Когда потянуло свежим воздухом, Алексей из последних сил рванулся вперед и,
       вылетев из трубы, со всего маху плюхнулся в воды Гнилого озера. Труба висела над поверхностью более чем на метр, но до дна было недалеко, и Ремизов тут же вынырнул, с наслаждением вдыхая долгожданный кислород всей грудью.
       Отдышавшись, Алексей полез на берег, продираясь сквозь плотный камыш и настороженно вслушиваясь в ночную тишину.
       Но его побег видел лишь один человек - цыган Гриша Граф, да и тот приняв его за водяного, долго крестился и шептал молитвы, присев в камышах метрах в двадцати от места "приводнения" Ремизова, а затем выбрался на дорогу и изо всех сил задал стрекача.
      
      
       ГЛАВА 61.
       После смерти Шамсудова Нечаю оставалось только ждать, когда оставшаяся без крепкой хозяйской руки торговая "империя" начнет разваливаться на части и выбирать наиболее лакомые куски. Как никогда прежде, его положение в городе было сильным и крепким. Теперь у Геннадия не осталось конкурентов ни в уголовной, ни в коммерческой деятельности. Торговля наркотиками, рэкет, казино, "ночные бабочки" - все это приносило солидный доход даже и не по провинциальным меркам. Приличную часть этих денег Нечай пускал на подкуп должностных лиц в милиции и прокуратуре, стремясь обезопасить себя от законной власти.
       Большую угрозу таили и старые уголовные кадры. Агентура у Геннадия
       работала хорошо, он знал, что давно уже приговорен этим обществом, а порою знал и тех, кто должен был привести приговор в исполнение. На этот случай он содержал с десяток старых уголовников. Подкармливая регулярными подачками, Нечай использовал их как липкую приманку для мух. Все вернувшиеся с зоны шли по старым адресам, старички либо щедро подпаивали их, либо давали кольнуться, кто к чему привык, а затем начинали жаловаться на Нечая. Как правило, эти простые парни начинали рвать на себе рубахи с клятвами выпустить "сучаре" кишки.
       Исчезали они без следа. Нечай твердо помнил: нет человека, нет и дела.
       Коммерция под общим руководством Шишкина также процветала. Более дальновидный, чем его малообразованный патрон, Василий Ильич способствовал развитию в городе малого бизнеса. Теперь многие обращались к нему, минуя банки, прося кредиты и содействие в развитие своего дела. Внимательно выслушав будущих предпринимателей и через агентуру Нечая разузнав, что это за люди, Шишкин ссужал им деньги на приобретение оборудования под более низкий процент, чем это делали банки. Так в городе появились две мини-пекарни, химчистка, салон красоты.
       Но Нечай не успокаивался. Еще летом, в августе, он провернул своеобразную операцию. Наркотики в Энск поставлял некий синдикат, состоящий из выходцев из Средней Азии. Механизм доставки действовал с четкостью, вызывающей уважение даже у педантичного Нечая. Раз в месяц в город въезжал небольшой караван, состоящий из рефрижератора, следующей впереди него "Волги" и замыкающего колонну микроавтобуса "Фольксваген". Грузовик перевозил фрукты и овощи, и
       где-то там, среди ароматного и витаминизированного продукта, хранился несравненно более дорогой и гораздо более вредный товар.
       Сопровождали груз восемь человек разных национальностей, а заправлял всем некто Усмонов, невысокий, полноватый узбек лет тридцати с редкими усиками и доброжелательной белоснежной улыбкой. Они выгружали товар, получали деньги и катили дальше, куда-то на Север России. Еще в свой первый приезд этот караван удивил Геннадия: все машины имели номера разных областей России. Со временем он понял, с какой целью подбирались номера.
       И вот в августе случилось так, что караван вынужден был остаться в Энске. Серая "Волга" Усмонова потребовала срочного ремонта, в город ее притащили на буксире. Нечай тут же переговорил с Шамсудовым и с заверениями, что машина будет готова к утру, Геннадий предложил гостям для ночевки свою дачу в Лысовке. Усмонов очень благодарил гостеприимного хозяина, но в кабину рефрижератора посадил двоих с автоматами наготове. Поужинав, четверо охранников Усмонова пошли спать, а сам узбек с одним из приближенных засиделся за столом с Нечаем и Рыдей. Радик, так просил называть себя гость, несколько перебрал и стал словоохотлив. Чуть покачиваясь, Усмонов долго восхвалял себя, своего отца, намекал на очень большие связи где-то наверху.
      
       - Мой отец был неразлучен с самим,... - тут его телохранитель чуть толкнул хозяина ногой, и Радик спохватился и не назвал имени. Но остановиться он уже не мог. - Что бы вы без нас делали в этой огромной, паршивой России? Эти вшивые городки, они же подохнут, если мы не протащим через три границы эту дрянь, запрещенную Кораном. Аллах справедлив, он сделал так, что вы сами уничтожите друг друга...
       Узбек хрипел эти слова почти в лицо Нечаю, но даже Рыдя, прекрасно разбирающийся в мимике хозяина, не мог понять, что скрывается за бесстрастной маской.
       Среди разговора Усмонов вдруг заметил, что на столе, кроме местных яблок нет никаких других фруктов.
       - Эй, Ахмед, принеси там всего: апельсинов, алычи, гранатов. Чтобы дастархан был достоин гостей и хозяев!
       Его человек вышел во двор и вскоре вернулся с подносом, полным фруктов. Здесь были и апельсины, и гранаты, и виноград. Слушая пьяную болтовню гостя, Геннадий взял в руки крупный апельсин, машинально подкинул его вверх, а поймав, замер на секунду и осторожно положил обратно на стол. Но Рыдя успел заметить удивление, промелькнувшее на лице Нечая, и на гостя тот взглянул ничего хорошего не предвещающим прищуром.
       - Хорошие фрукты, - похвалил Геннадий и продолжил: - У нас таких я что-то не видел. Все мелочь какая-то. Ты не отсыпешь мне всего понемножку? У Сергея вон дочь болеет,- он кивнул на несколько удивленного Рыдю. - Я заплачу...
      
       - Вах!.. Какие деньги! - прервал его Усмонов. - Ахмед, принеси побольше дорогому хозяину. Сколько тебе надо?
       - Рыдя! - подозвал Нечай и, когда тот подошел и склонился к Геннадию, спросил: - Тебе сумки хватит?
       - Конечно.
       - Ну вот и возьми, - и совсем тихо, одними губами шепнул. - Посмотри, что за маркировка на ящиках.
       Через пять минут пришедших с улицы Ахмеда и Рыдю Нечай встретил на
       лестнице, спускаясь со второго этажа.
       - Он спит, - сказал он узбеку и, когда тот поспешил к хозяину, обернулся к Рыде. - Ну что?
       - Судя по ящикам и надписям - это импорт.
       Нечай кивнул головой, вытащил из пакета апельсин и протянул Рыде небольшую синюю бирочку: "Маroc".
       - Заливает наш дорогой друг. Везти из Узбекистана африканские фрукты. Смешно, правда?
       Рыдя напряженно ждал, чем кончатся рассуждения хозяина. А тот все поигрывал заморским фруктом, потом бросил апельсин обратно в сумку и наконец сказал то, что ожидал от него Сергей.
       - Подготовь завтра к утру две машины, семь человек, обязательно Фугаса, возможно, он понадобится.
       - Стволы?
       - Помощней. Те, чешские. Хочу я во всем этом разобраться,- задумчиво сказал Нечай, а напоследок неприятно удивил старого друга. - Ты остаешься в городе.
       Поймав обиженный взгляд Сергея, Нечай дружески толкнул его кулаком в бок.
       - Чудак, за меня остаешься, за всем городом приглядывать будешь!
       Выехали они с утра, сразу вслед за караваном гостей. Нечай пристроил в машине Усмонова небольшой радиомаячок, позволяющий ехать в некотором отдалении от каравана.
       Торговые гости уверенно двигались своим маршрутом, заезжали в крупные
       и мелкие города, ненадолго останавливались, сгружали товар, отнюдь не овощи и фрукты, и снова трогались в путь. За трое суток они не останавливались, чтобы отдохнуть, просто менялись за рулем каждые четыре часа. Труднее приходилось нечаевским орлам. Если люди Усмонова по очереди отдыхали в комфортабельном микроавтобусе, то боевики Геннадия дремали в машинах в сидячем положении. Но никто из них не роптал, только Фугас временами пристально посматривал на хозяина. В отличие от Рыди, он еще не привык просто исполнять приказания, а старался понять, в чем смысл этой странной игры в кошки-мышки.
       Между тем караван миновал Москву, стороной достиг Новгорода и, выгрузив фрукты, повернул назад. Похоже, что это был конечный пункт затянувшегося марш-броска. Вслед за ними повернул свои машины и Нечай. Все шло, как обычно, Геннадий дремал на своем месте рядом с водителем, дорога шла лесом, но когда они вывернули из-за очередного поворота, то увидели, что рефрижератор и две другие машины исчезли. Нечай выругался, глянул на индикатор радиомаяка и скомандовал:
      
      
       - Назад, ищите съезд налево.
      
       Проехав километров десять по проселочной дороге, они обнаружили пропажу. Сходивший на разведку Фугас доложил:
       - Стоят около озера. Костерчик развели, рыбу пытаются на спиннинг ловить.
      
       - Пикничок?
       - Похоже на то.
       - Ну что ж, это нам на руку.
       Гуляли торговые люди хорошо, больше по-русски, чем по-азиатски: с морем водки, шумом, и даже небольшой дракой. В редкой, по нынешним временам тишине далеко разносились звуки отчаянной гульбы. Один из сидящих сзади Нечая боевиков шумно вздохнул:
       - Эх, хорошо гуляют.
       Нечай, улыбнувшись, обернулся назад.
       - Завидуешь? - спросил он.
       - Конечно.
       - Не завидуй. Мы еще погуляем, а вот они уже нет.
       Звуки праздника начали затихать уже за полночь. Вскоре к основной группе вернулся Фугас.
      
       - Все уснули, - доложил он. - Один остался у костра с ружьем, двое спят в "КамАЗе", Усмонов один в "Волге", а остальные в микроавтобусе.
       - Ну что ж, начнем, - решил Нечай. - Усмонов мне нужен живым. Остальных можно убрать.
       Фугас тут же распределил людей и сам первым пошел вперед.
       Сидящий у костра смуглолицый паренек искренно пытался не спать. Он
       старательно таращил глаза на пляшущий огонь, но пламя гипнотизировало его, он засыпал, затем просыпался оттого, что ронял карабин в костер, торопливо выхватывал его и испуганно оглядывался на серую "Волгу". В конце концов часовой поудобней устроился в обнимку с оружием и задремал основательно. Бесшумно вынырнувший из темноты, Фугас левой рукой перехватил его горло, а правой вонзил в сердце нож.
       Мягко опустив на землю безжизненное тело, Фугас оглянулся по сторонам, убедился что все заняли заранее отведенные им места и резко свистнул. И сразу же грохот выстрелов и крики погибающих людей разорвали тишину заповедного озера. Никто из боевиков Усмонова не смог открыть огонь, только один из шоферов "КАМАЗа" успел выско чить из машины, но не пробежал и трех метров, нашпигованный свинцом. Растерянного Усмонова в одних подштанниках выволокли из "Волги", поставили на колени и, сунув в висок пистолет, спросили:
       - Где деньги?
       Тот чуть замешкался, и тут же сапог Фугаса больно ударил его по почкам. Бывший прапорщик знаком был с технологией допроса военнопленных и знал, что нельзя давать ни секунды для размышлений.
       - В трейлере, - сипло произнес Усмонов. - Там в полу, слева, тайничок.
       Двое побежали проверять, а появившийся из темноты Нечай подошел и спросил:
       - Так откуда ты возишь товар, Радик?
       Усмонов дернулся, пытаясь оглянуться, но рука Фугаса вцепившаяся ему в волосы, развернула его назад, а очередной удар по почкам заставил вскрикнуть от боли. Но узбек все-таки молчал.
       - Ладно, - прервал Фугаса Нечай. - Пора уходить отсюда. Деньги нашли? Хорошо. А этого, - он кивнул на Усмонова, - суньте в багажник. Дома разберемся.
       Обратный путь занял у них гораздо меньше времени. Сухачова не было, но школа его не прошла зря. Пользуясь его методами, через два часа интенсивной обработки Нечай узнал самое главное: он действительно не ошибся. Наркотики Усмонов возил не из Узбекистана, а совсем близко, из Саратова. Через две границы опий возили совсем другие люди, и Геннадий постарался узнать о них все. Именно тогда в голове Нечая родилась идея выйти на них напрямую, минуя Саратовский синдикат. Это должно было ему принести огромную выгоду.
       Несмотря ни на что, очередную партию наркотиков в Энск доставили вовремя. Технология осталась та же, другими были только люди и машины. Заправлял всем теперь хмурый здоровяк по фамилии Коч, а среди охраны почти не осталось азиатов. На простодушные расспросы Нечая об отсутствии Усмонова этот явный бендеровец ответил коротко:
       - Отдыхает у праотцов.
       Геннадий выразил свое сожаление, а улыбнуться себе позволил только после отъезда каравана. Теперь оставалось только выждать некоторое время, а Нечай это умел.
      
      
      
       ГЛАВА 62.
       Ремизов, вдоволь накупавшись в водах тухлого озера, прямиком направился по одному знакомому адресу. Найдя дом на улице Пушкина, он поднялся на пятый этаж и подошел к двери квартиры номер двадцать. Перекусив зубами телефонный провод и вывернув из патрона лампочку, Алексей смело нажал на кнопку звонка.
       - Кто там? - спросил за дверью сердитый голос.
      
       - Товарищ следователь, вас срочно вызывают в прокуратуру, а телефон ваш не отвечает, - ответил Ремизов, стараясь говорить тоном человека "при исполнении". Конечно, Алексей очень рисковал, мало ли что могло случиться. За полтора года Годованюк мог переехать, жениться, но уж очень хотелось Ремизову встретиться с этим человеком, поговорить "по душам".
      
       Судя по звукам, доносящимся из-за двери, Годованюк проверил телефон, убедился, что он молчит, выругался и попробовал заглянуть в дверной глазок.
       - А почему свет на площадке не горит? - все тем же недовольным голосом спросил капитан.
       - Он по всему подъезду не горит, тут у вас ни одной лампочки нет.
       - Наркоманы хреновы, опять вывернули,- проворчал Годованюк и снова спросил: - Что случилось-то?
       Ремизов не ожидал такого вопроса и ляпнул первое, что пришло на ум.
       - Какого-то Нечаева убили.
       - Ну туда ему и дорога, давно пора, - отозвался хозяин квартиры и сказал то, чего так ждал Ремизов. - Хорошо, ждите меня в машине, сейчас спущусь.
       - Есть! - бодро ответил Алексей и, шумно топая, сбежал на один лестничный пролет вниз, а затем на цыпочках вернулся обратно. Он притаился в самом углу лестничной площадки и думал только об одном: нет ли кого лишнего в квартире? То, что с женой следователь развелся, Алексей слыхал, знал и про несносный характер Годованюка, но чем черт не шутит, пока Бог спит? Вдруг он нашел себе какую-нибудь уж совсем обездоленную господом Богом женщину.
       Минут через десять зазвенела цепочка, загремели замки, напоследок щелкнул выключатель, и на площадке показалась темная фигура Годованюка. Ремизов, не давая следователю ни секунды обрушил на его шею тяжелый удар кулака. Годованюк захрипел, выпустил из рук объемный "дипломат" и начал медленно валиться вперед. Ремизов бросился подхватить его, но только сумел смягчить падение тяжелого тела, так что звук получился глухой и негромкий. Склонившись, Алексей нащупал воротник куртки и с трудом поволок тушу капитана обратно в квартиру. Справившись с этой нелегкой задачей, он оставил тело следователя в прихожей, а сам вернулся на площадку и подобрал шапку и "дипломат". Прикрыв дверь, Алексей чуть перевел дух, затем нашарил выключатель и зажег свет. Первым делом он осмотрел хозяина квартиры. Похоже, что тому крепко досталось. Лицо Годованюка медленно наливалось багровым цветом, глаза закатились и дышал он тяжело, с хрипом.
       Оставив его на полу, Ремизов прошелся по квартире и убедился, что в ней никого нет. Вся обстановка говорила о чисто холостяцком быте - не первой свежести простыни на неразложенном диване, остатки яичницы, сваленная в раковину грязная посуда на кухне, горы грязного белья в ванной.
       Вернувшись в прихожую, Ремизов еще раз обеспокоено вгляделся в лицо
       капитана и чертыхнулся. Похоже было, что он перестарался: Годованюк уже бился в агонии. Это не входило в планы Алексея. В зоне он встречал многих его "клиентов", знал, что тот не ангел, но убивать его Ремизов не собирался. Следователь должен был ответить на вопросы Алексея, но получилось, что Ремизов собственной рукой отрезал эту возможность.
       Вздохнув, он перетащил тяжелое тело капитана в комнату и несколько минут наблюдал за нелегким уходом Годованюка в мир иной.
       "Второй", - подумал Алексей, плюсуя следователя к убитому им в зоне уголовнику. Убедившись, что тот мертв Ремизов долго думал, что ему делать. Судя по часам на руке убитого, шел третий час ночи. А на проходной перед побегом значилось пол-одиннадцатого. Прокрутив в уме ситуацию, Алексей понял, что его потеряли. Если бы собака по новой взяла след, его бы накрыли еще полчаса назад.
      
       Скинув мокрую робу, Ремизов разделся и принялся исследовать гардероб хозяина квартиры. Как ни странно, но первыми он нашел в стопке с нижним бельем три пачки денег в банковских упаковках. Алексей только хмыкнул. Покойный не отличался оригинальностью, от сидевших с ним в зоне домушников Ремизов слыхал, что большинство обывателей именно так хранят свои сбережения.
       Натянув майку и трусы, Ремизов посмотрел на себя в зеркало и с досадой поморщился. Эта дурацкая бороденка ему не шла. В ванной он хотел было принять душ, но вовремя опомнился, подумав, что шум воды может обеспокоить соседей. Побрившись, Алексей обмылся по пояс, изрядно надушился резким одеколоном и вернулся в комнату.
       Покойник хоть и был поуже Ремизова в плечах, но одного с ним роста. Из рубашек налезла только одна, сверху пришлось натянуть свитер. Зато джинсы оказались в поясе даже великоваты, пришлось воспользоваться подтяжками. Подошла по размеру и осенняя кожаная куртка. Сложности начались с головными уборами и с обувью. Если зимние ботинки на липучках хоть и с трудом, но пришлись на его босую ногу, то на голову не нашлось ничего. Одевшись, Ремизов снова посмотрел на себя в зеркало и усмехнулся: что одежда делает с человеком! Беглый зэк превратился в хорошо одетого молодого человека.
       Дополнили экипировку часы, снятые с руки убитого. Теперь ему осталось
       замести следы. Первым делом Ремизов сложил в большой полиэтиленовый мешок всю свою грязную одежду. От нее на полу осталась лужа, и Алексею пришлось пройтись шваброй в зале и в прихожей. Закончив с этой работенкой, Алексей протер не очень свежим полотенцем все, к чему прикасался в квартире. Окинув критическим взглядом плоды "влажной уборки помещения", Ремизов остался доволен.
       Осталось самое главное. Вытащив на балкон тело Годованюка, Ремизов глянул
       вниз и, не увидев там ни души, перевалил рыхлое тело капитана через ограждение.
       Далее Ремизов протер платком дверь балкона, зашел в комнату, подхватил мешок со своим тюремным "приданым" и поспешно оставил квартиру. Захлопнув дверь, он протер ручку и, стараясь не шуметь, спустился вниз. Задержавшись в тамбуре и осмотревшись по сторонам, Алексей не заметил ничего опасного. Красивые часы, доставшиеся ему от Годованюка, показывали ровно три часа ночи. Город спал и,
      
       выйдя из подъезда, Алексей прошел вдоль дома под балконами, невольно оглянувшись назад, где темнело нечто, никак не похожее на человека. Затем он выкинул в первый попавшийся мусорный бак свое тряпье и растворился в ночном городе.
      
      
      
       ГЛАВА 63.
       Только утром, при свете дня, преследователи обнаружили оторванную решетку и поняли, куда ушел беглец. В трубу загнали провинившихся: лейтенанта Волобуева и все того же "везунчика" Исмагилова. С середины дистанции Петьке пришлось тащить его за собой, у "счастливчика" отказал противогаз и он сомлел. Учитывая размеры трубы, лейтенант совершил героический поступок.
       Прочесывание местности с собаками в районе Гнилого озера гораздо больше хлопот доставило Гришке Графу, на свою беду вылезшему на свет из своего убежища. Ему пришлось уходить от собак по плавням и просидеть битых полчаса по шею в воде, недоумевая при этом: неужели весь этот шухер случился из-за двух овечек, что он увел накануне у подслеповатого старичка, облюбовавшего окрестности озера под пастбище своей небольшой отары?
       Когда же пришли результаты дактилоскопической экспертизы, то руководство города испытало чувство, подобное шоку. Буквально через час они все собрались в кабинете Спирина: прокурор, начальник ФСБ и полковник Малофеев. К этому времени они точно установили дату появления Ремизова на заводе и пришли к выводу, что попал он туда через трубу, другого объяснения они просто не нашли. Теперь они сообща ломали голову, что понадобилось бывшему лейтенанту на
       территории завода? К этому времени начальник ФСБ майор Рузанов, командир части и комендант завода провели небольшой эксперимент. Ночью они обошли самые важные, с точки зрения безопасности, объекты, склады и мастерские, где производили уже готовый продукт. К их ужасу, проникнуть в любое из этих зданий не составило труда, достаточно было слегка поработать ломом или кувалдой. Но это опять поставило их в тупик - Ремизов за это время никуда и не пытался проникнуть, кроме столовой. Но более всего собравшихся в кабинете мучил главный вопрос: чего можно ждать от этого непредсказуемого экс-лейтенанта?
       - Может, он сумасшедший? - предложил Сундеев.
      
       - Хорош сумасшедший! - опроверг его полковник Малофеев. - Убил человека, сбежал из зоны, за неделю с небольшим добрался до Энска и здесь жил почти неделю на территории с повышенным режимом охраны, ушел от роты солдат с собакой, а теперь как в воду канул!
      
       - А может, он шпион? - вступил в разговор представитель ФСБ. - Все-таки так лихо он это провернул, у нас такому в училищах вроде не учат.
       Остальные дружно рассмеялись и не приняли во внимание соображений чекиста. Четвертый из присутствующих, хозяин кабинета, смеялся громче всех и производил впечатление, что к нему эти события не имеют никакого отношения. Большую часть совещания он покачивался на своем ультрамодном кресле из стороны в сторону и невпопад улыбался, слушая озабоченных собеседников. Полковник Малофеев с некоторым удивлением наблюдал за странным состоянием господина мэра. У того словно исчезли деловитость и напористость. За все время совещания Виктор говорил мало и немного собрался лишь к заключительному слову.
       - Да, я не ожидал, что уже и охрана завода начала сдавать, - начал Спирин и опять некстати улыбнулся. - Значит, вы просите подключить к этому делу милицию и общественность? Хорошо, подумайте, в какой форме опубликовать это в городской газете, подготовить сообщение по радио. Что еще? Ах да, усилить охрану жизненно важных объектов: водоканала, газового хозяйства, мэрии, усилить патрулирование в ночное время, подключить к участковым солдат, проверить все подвалы и чердаки
       города, старые заброшенные здания. Все верно.
       Когда все поднялись, Сундеев со вздохом сказал.
       - Не одну бы свечку в церкви поставил, лишь бы знать, что на уме у этого лейтенанта и в городе ли он вообще?
       - Будем надеяться, что нет, - снова улыбнулся Спирин, пожимая ему руку. - Сами же сказали, что он не дурак. Здесь его ищут и не медом помазан наш Энск, что его так сюда тянет?
       - Дай-то Бог, - отозвался прокурор, но все же покачал головой. - Нет, есть у меня предчувствие, что это так просто не кончится.
       Закрыв за озабоченными офицерами дверь, мэр с той же улыбкой на губах
       подошел к окну и долго смотрел на улицу. Кончалась осень, но природа щадила среднюю полосу России и заморозки по ночам сменялись оттепелями днем, хотя лужи на тротуаре уже промерзли до самого асфальта, а на озерах стал первый гибкий и прозрачный лед. Дожди прекратились и желтая листва начала опадать в предчувствии скорой зимы. Люди ходили, одетые по осеннему и, как обычно, не очень верили, что пройдет и это благословенное тепло и метели закружат пронзительно-ледяной хоровод.
       Но не погода дарила Спирину хорошее настроение. Несколько дней назад к нему домой вечером пришла Виктория. Так получилось, что после свидания в охотничьем домике они виделись только три раза: когда он делал ей официальное предложение и в день подачи заявления в загс. Свадьбу наметили на февраль, а потом Вика уехала более чем на неделю в город, подчищала в университете "хвосты", после этого она приболела, и они общались в основном по телефону. И вот теперь без предупрежде ния она стояла на пороге его квартиры.
       Спирин просто ошалел от счастья, кинулся целовать ее, снимать с девушки куртку. Проводив Викторию в зал, он усадил ее в кресло, и пока она с любопыт ством оглядывалась по сторонам, Спирин сбегал на кухню, принес запотевшую бутылку шампанского, коробку конфет и начал срывать золотистую фольгу с высокого горлышка.
       - Вить, ну зачем ты? - попробовала остановить его Вика, но Спирин ее остановил.
       - Нет, ничего не говори. Будущая хозяйка первый раз посещает свою резиденцию, нет свой замок. И вообще...
       Он устроился на паласе у ее ног и, протянув шампанское, уже жалобным тоном сказал, глядя снизу вверх.
       - Я тебя не видел целую вечность.
      
       Вика улыбнулась, приняла бокал, они чокнулись, но она лишь пригубила
       из своего бокала.
       - Хорошее шампанское, - похвалила она.
       - Да, это не импортная дрянь, а настоящее "Абрау-Дюрсо", приготовленное старым, традиционным способом.
       Девушка сделала еще глоток и поставила бокал на журнальный столик.
       - Тебе что, не понравилось? - удивился Спирин.
       - Очень понравилось, - успокоила его Вика и серьезно глянула на Спирина. - Но я пришла к тебе не за этим.
       - А зачем? - спросил Виктор и, отставив бокал, хотел было подняться с паласа, но Вика его удержала.
       - Сиди-сиди, - сказала она, положив ладонь на плечо Виктора. - Это очень хорошо, что ты сидишь. То, что я скажу, может тебя несколько удивить.
       Она сделала небольшую паузу, как-то вздохнула и, прямо глядя в глаза встревоженному Виктору, тихо сказала:
       - У нас будет ребенок.
       Она угадала. Хорошо, что Спирин сидел, он и в самом деле сделал попытку откинуться всем телом назад, но только уперся спиной в ножку стола.
       - Правда? - спросил он после долгого молчания очень тихим голосом. Виктория даже встревожилась, она не могла понять выражение лица Спирина. Оно выглядело ни счастливым, ни огорченным, а скорее ошеломленным.
       - Нет, я что тебе, врать буду?- удивилась Вика. - Ты что, не рад?
       Спирин засмеялся странным, чуть неестественным смехом.
       - Понимаешь, я думал после того как у нас с Ларисой столько лет ничего не получалось, что все это так и будет, уже бесполезно. А тут, так быстро!
       - Как же это быстро?! - возмутилась Вика. - Мы с тобой когда в первый раз сошли с ума?
       - Где-то в начале сентября, - припомнил Виктор.
       - Ну вот, эти самые восемь недель, так оно и есть! Что делать будем?
       - Как что?! - удивился Спирин. - Рожать!
       - Да не в этом дело, - улыбнулась Вика. - Это само собой разумеется. Ты представляешь, какой живот у меня будет на свадьбе? Вот гости посмеются!
       - Ну, это просто, - рассмеялся Спирин. - Через три недели у тебя еще никакого живота не будет.
       - Ты что, серьезно? - удивилась девушка. - А как, нам пойдут навстречу в загсе? У них ведь там строгая очередь?
       - Ну куда они денутся! Да я их просто уволю!
       Вика рассмеялась, запустила пальцы в волосы Спирина, взъерошила их, а потом, убрав с лица улыбку, спросила:
       - Витя, а как горожане, они нас поймут? Мы ведь только ради этого хотели справить свадьбу в феврале? Через три недели Ларисе будет...
       Она про себя начала считать, но резко поднявшийся с пола Спирин оборвал ее. Присев на подлокотник, он обнял плечи девушки и сказал:
       - Они в любом случае осудят: завтра мы свадьбу сыграем или в феврале. Тем более всем будет ясно, что это у нас с тобой давно, - и нагнувшись, он погладил еще плоский, упругий живот любимой.
       Вика задумчиво посмотрела на него.
       - Что, все-таки сомневаешься?- спросил Спирин.
       - Да нет, просто прикидываю, успею ли сшить себе свадебное платье.
       Прошла уже неделя, но Спирин до сих пор пребывал в состоянии легкой эйфории и все, что не касалось его будущей свадьбы, жены и ребенка, казалось таким мелким, будничным и неинтересным.
      
      
       ГЛАВА 64.
       Как раз в те же дни Нечай отбыл с двумя телохранителями на юг, в Сочи. Он хотел завершить красивую комбинацию, начатую еще в августе, с похищения Усмонова. Именно там, в "Дагомысе", должен был отдыхать в это время узбекский "бай", привыкший к южному городу еще в то время, когда числился в номенклатуре КПСС. Нечай не стал обращаться в Саратов, по тем адресам, что под пытками сказал ему Усмонов. Это сразу привлекло бы к нему подозрение компаньонов Усмонова, не зря они держали в тайне свои каналы поставок наркотиков.
      
       Провожая своего "патрона" в аэропорту, Рыдя не думал, что давно стал
       "объектом охоты". Гриша Граф, как это говорят охотники, "скрадывал" его. Он уже выяснил, где тот живет, на чем ездит, когда возвращается домой. Гриша к этому времени приоделся, влез в один из ближайших к пустоши домов и позаимствовал у загулявших на свадьбе хозяев теплую, добротную и приличную одежду. Больше всех от кражи пострадал хозяйский пес, волкодав размером с хорошего теленка, нещадно избитый вернувшимися под утро хозяевами. Зато теперь Гриша спокойно ходил по ночным улицам, правда натянув на голову капюшон и избегая освещенных мест. Проблем с едой у него тоже не было. Доев двух небольших овечек, добытых у подслеповатого старика, он утащил прямо из сарая молодого козлика, благо погода стояла морозная и мясо хранилось хорошо. В день отлета Нечая Григорий в очередной раз осмотрел свою рану, попробовал руку в действии и решил, что теперь пора действовать.
      
       Вечером Рыдя подъехал к своему гаражу недалеко от дома, вышел из машины и сунул в замочную скважину длинный ключ внутреннего замка. В этот момент сверху, с крыши, на Рыдю обрушилось что-то тяжелое, беспощадно отключившее его сознание.
       Очнулся он не скоро в довольно странном положении. Сначала он ощутил боль в руках. Очнувшись, Рыдя понял, что висит на связанных руках и попробовал найти ногами точку опоры. Это ему удалось, он встал, только снизу раздался какой-то странный звон, но боль в кистях ослабла, и Сергей осмотрелся по сторонам. Первой он увидел - печку буржуйку, в открытой топке которой яростно плясал огонь. Рядом с печкой Рыдя разглядел что-то вроде нар с наваленным сверху тряпьем, все остальное терялось во мгле. Со стороны буржуйки тянуло теплом, а вот сзади его тело холодил сквознячок. Опустив голову Рыдя увидел, что он голый, и это его поразило больше всего. Только теперь вслед за недоумением и яростью поднялась мутная волна страха. Поняв, что в помещении он один, Рыдя попробовал высвободить руки, но оказалось, что привязан он был крепко. Подняв голову, Сергей хотел разглядеть, на чем он висит, но не увидел, все терялось в темноте, только в затылке проснулась дикая боль, и он прикрыв глаза, мучительно застонав.
       Чуть оклемавшись, "адъютант" Нечая пошевелил ногами, снова вызвав лязг и звон металла. Приглядевшись, он понял, что ступни связаны цепью, по виду похожей на собачью, так что он мог стоять, и не более. Тут он выругался, попробовал еще раз освободить руки, но только до крови растер запястья. Боль остановила его ярость. Рыдя затих, и только тяжело дышал, а в голове проносились десятки мыслей. Кто? За что? Где он? Что это, месть старой воровской гвардии? Они на такое не способны, не их стиль. "Перо" в бок или выстрел из обреза вот это их методы. Неужели все-таки компаньоны Усмонова пронюхали, куда исчез их человек, но куда его привезли?
       Тут заскрежетала входная дверь, но светлее от этого в подземелье не стало. Вошедший человек прошел за спиной Рыди в глубь комнаты, зажег небольшую свечку, стоящую в обрезанной баночке из-под пива. Рыдя, вывернув голову, насколько позволяли его путы, старался рассмотреть незнакомца, понять кто он. Взяв в руки свечу, хозяин медленно подошел к висящему человеку и поднял вверх колеблющееся, слабое пламя. Увидев это лицо, Рыдя забыл про связанные руки и ноги и рванулся всем те лом назад, прокричав одно только слово: - Нет!!!
       Цыган усмехнулся.
       - Узнал? Да, Сережа, да. Это я, Гриша Граф, пришел с того света по твою душу.
       Рыдя слабо замотал головой, тщетно стараясь отогнать жуткое видение. Ведь он сам стрелял, видел падающее тело!? Приезжал он и потом, смотрел на оставшиеся от людей обугленные головешки, собранные цыганами для погребения. Там невозможно было остаться живым: все пылало, у него самого обуглились волосы на голове. Слухи о появляющейся на пепелище тени Гришки Графа Сергей воспринимал со смехом. В этой жизни Рыдя не верил ни в Бога, ни в черта, а вот теперь рад был поверить во что угодно, лишь бы прошло это наваждение. Он вглядывался в лицо призрака, тщетно пытаясь найти следы от ожогов, но заметил лишь седину, появившуюся в густой шевелюре цыгана, и лишь тогда поверил, что перед ним не привидение, а живой человек. Мертвые не седеют.
       - А ты ведь дружил с моим братом, - негромким голосом продолжил цыган, - помнишь Василия?
       Рыдя невольно кивнул головой. Сердце у него билось с частотой бегущего марафонца. А Григорий продолжал.
       - Вы вместе гоняли голубей, а сколько раз ты ночевал у нас в доме? Не в этом, кирпичном, а в стареньком, с дырявой крышей и дырами в полу. Ты был даже на похоронах Василия, единственный не наш, не цыган. А ты знаешь, что это такое для нас. Ты хорошо знаешь наши обычаи, правда ведь, Сережа?
       Рыдя побледнел. Он действительно знал многие обычаи цыган, густо замешанные на всех видах религий, от языческого поклонения силам природы до христианства. Но он понял о чем говорит Григорий. В делах мести цыгане придерживались Моисеевых заветов: "Око за око, зуб за зуб".
       - Ты правильно все понял, - кивнул головой Григорий, отошел к буржуйке, поворошил кочергой прогоревшие угли, затем подкинул дров, а кочергу оставил в топке. Поднявшись он повернулся лицом к своему пленнику, в руке у него блеснуло длинное лезвие ножа. Рыдя снова дернулся всем телом, еще раз попытался вырвать из оков руки и ноги, но только застонал от боли. Тогда он закричал.
       - Нет, Гриша, нет, не надо! Это не я, это Нечай все придумал, это его идея, я только исполнял!
       - И до него доберемся, - невозмутимо ответил цыган, плавно провел ножом по груди Сергея, и струйка крови брызнула из-под лезвия.
       Если бы кто-нибудь забрел в это проклятое место в ту ночь, то услышал бы жуткие стоны, доносящиеся словно из-под земли.
      
      
       ГЛАВА 65.
       Убийство первого человека в команде Нечая наделало в городе много шума. Тело Рыди нашли на кладбище, недалеко от цыганских могил. Он сидел за рулем собственной машины, головой уткнувшись в клаксон, и постепенно затухающий вой гудка привлек внимание мужиков, пришедших с утра пораньше копать могилы. Они заглянули через стекло внутрь салона, сначала им показалось, что на Сергее была пижама в мелкую красную и белую полоску, но реальность оказалась гораздо
       страшней. Поняв это могильщики так поспешно рванули от машины, что побросали ломы и лопаты. Гриша Граф не был ни садистом, ни маньяком, просто он решил, что этот человек должен умереть самой мучительной смертью. Врачи установили, что внутренних ран у Рыди не было, Сергей умер от болевого шока.
       Зато о странном самоубийстве следователя прокуратуры Годованюка мало кто слышал. Концы с концами там явно не сходились: дверь была заперта только на один замок из трех, стояла расстеленная постель, и в то же время капитан словно только что откуда-то вернулся. При его неприятном нраве друзей у капитана не было, но в то же время никто из его коллег не поверил, что Годованюк способен свести счеты с жизнью, не тот характер. Дело зависло, и с каждым днем становилось все меньше шансов на его раскрытие.
       Воскрешение Ремизова если не из мертвых, то из пропавших без вести, вызвало цепную реакцию разнообразных событий. Слетел со своего поста комендант завода, проработавший на этом месте пятнадцать лет, переведены в простые вахтеры начальники караулов, взыскание получил командир части, охранявшей завод, но более всех пострадал бывший друг Ремизова, лейтенант Волобуев. Кроме выговора, командир части намекнул ему, что теперь Петру не стоит рассчитывать на скорое повышение в звании, после чего тот начал подумывать об отставке.
      
       Подобно кругам, расходящимся по воде, волны репрессий достигли и "мест весьма отдаленных". Получили взыскания и начальник лагеря, и командир отряда. Но самым жестоким образом пострадал сержант-раззява, допустивший побег. Сначала раздосадованный полковник содрал с него лычки, а затем объявил собравшему чемодан дембилю, что в этом году новогодние праздники тот встретит на вышке, и домой пусть пишет, чтоб ждали ближе к весне.
       К этому времени Выря потихоньку прибрал к рукам утраченную было власть, но это принесло ему мало радости. Тяжелый кашель всерьез замучил его, и врач поставил жестокий диагноз - туберкулез.
       А виновник всех этих событий находился в тепле и комфорте, много спал, много ел, наслаждался жизнью и ждал. Все произошло случайно. Покинув квартиру следователя, Ремизов долго шел по улицам ночного города и на одной из его окраин, невдалеке от железной дороги, набрел на киоск, ласково подманивающий витринами с традиционно алкогольно-шоколадным набором. Подойдя ближе Алексей долго, словно завороженный, смотрел на это пестрое изобилие. Снова проснулось чувство голода, а кроме того почему-то нестерпимо захотелось водки. К выпивке Ремизов относился равнодушно но, очевидно, сказывалось нервное перевозбуждение этих дней. Алексей даже почувствовал на губах горьковатый вкус водки. Он представил себе, как с хрустом свинчивает пробку, наливает в стакан прозрачную жидкость... Умом он понимал, что это глупо, надо было скрываться, искать какое-то убежище, а он не мог оторваться от этих дурацких витрин. Словно в ответ на его мысли, отщелкнулся крючок окошечка и насмешливый женский голос спросил.
       - Ну, что, не знаешь, что выбрать или денег нету?
       - Да нет, я сейчас,- и Алексей торопливо полез в карман.
       В поле зрения продавщицы появились его руки с пачками денег. Ремизов отвык от любых финансовых операций, поэтому действовал неловко, наконец поняв, сколько ему надо, он запихнул обратно в карман две пачки, а с третьей содрал банковскую ленту и сунул в окошечко несколько ассигнаций.
       - Дай бутылку водки и пару "Сникерсов".
       Продавщица молча подала, что он просил, выложила на прилавок сдачу.
       - А выпить из чего? - спросил Алексей.
       - Здесь, что ли пить, собрался? - спросила продавщица, не сильно удивившись. Она и не такое видела. - Вот, на пластмассовый стаканчик, и гони еще рубль.
       - Давай, - потребовал Ремизов, сдирая пробку. Он налил себе больше чем полстака на, выпил, торопливо заел невкусным, с пережаренными орехами "Сникерсом". Вниз по пищеводу пробежала горячая волна.
       - С похмелья, что ли? - спросила заскучавшая в своем скворечнике женщина.
       - Нет, просто так, - скупо ответил Алексей и налил себе еще.
       На этот раз дошло сразу. Ремизов почувствовал, как мир чуть качнулся под ногами, витрина превратилась в цветное пятно и заколыхалась морской волной.
       - С женой, поди, поссорился? - продолжала допытываться продавщица.
       - Угадала,- буркнул Алексей уже заплетающимся языком. Голова казалась чугунной, неудержимо тянуло к земле. Некоторое время он еще сопротивлялся, но затем положил голову на прилавок, стараясь не соскользнуть на землю.
       - Эй, ты чего это? Спишь, что ли? - засмеялась киоскерша. - Смотри, свалишься, тогда не наркоманы, так менты в вытрезвителе обшмонают.
       Но Ремизов не отвечал. Ноги его еще держали, хотя тоже начали подламываться. Как сквозь вату, он услышал щелчок замка и твердая рука повела его куда-то в тепло.
       - Сядь вот здесь, поспи, а то еще замерзнешь, - женщина пристроила Алексея на ящик в закутке между товарами, а сама, усевшись на стул возле окошечка, долго разглядывала спящего мужика.
       Ей понравился этот высокий, мощного сложения парень. Таисии Андреевне, или, проще, Тае, в этом году стукнуло сорок. Как говорили в застойные годы, она с младых лет посвятила себя однажды выбранной стезе - торговле. Хваткая, напористая женщина, она не хотела ждать милостей от природы, брала все, что шло в руки и еще прихватывала проплывающее рядом. Одно время ей казалось, что жизнь идет, как надо: трехкомнатная кооперативная квартира, машина, гараж, дача. И ко всему
       этому нормальный, здоровый, в меру ленивый и в меру пьющий мужик. Он
       работал всю жизнь электриком и воспринимался ею не как добытчик и хранитель очага, а как шофер и механик ее машины, работник на даче, человек, с которым можно пойти в гости, да и в конце концов - как машина для удовлетворения ее естественных потребностей. Вскоре после свадьбы она родила сына и жила достаточно счастливо. Но лет пять назад ее стал преследовать злой рок. Сначала муж ушел к другой, помоложе и побогаче, ловко прихватив с собой машину. Тая восприняла
       удар судьбы с легким недоумением. Она никак не ожидала от своего "кабанчика" подобной прыти. Но потом, наведя справки, поняла, что во всем виновата соперница. После недолгого размышления Тая махнула на мужа рукой. Мужчины в ее доме появлялись часто, но ни один не оставался надолго. Может быть, причиной был ее резковатый, властный характер или мешал сын с его подростковыми сложностями, но что-то отпугивало от нее мужчин. А внешне она была еще очень привлекательна. Невысокая, с полноватыми бедрами и высокой грудью, Таисия сумела сохранить великолепную белоснежную кожу, что придавало ей особый шарм. Темно-карие глаза с прищуром расчетливой женщины, выщипанные в ниточку брови, коротко стриженные крашеные светлые волосы... Нет, выглядела она еще очень недурно.
       Три года назад исчезло одно из препятствий для ее личной жизни. Сын получил восемь лет, сильно порезав одного из бывших друзей. На суде он вел себя дерзко, за что и получил такой большой срок. Но за год до того он подсел на иглу, и этот год Тая прожила, как в аду. Идя домой после работы, она с ужасом думала, чего же она не досчитается сейчас: ковра или магнитофона, видика или хрусталя? Некоторых покупателей злил ее внешний вид: "Вся в золоте и во рту, и на груди, и в ушах", - ворчали они. Но они не знали, что таким способом она пыталась сохранить золото от посягательств сына-наркомана.
       Не успела Таисия прийти в себя после следствия и суда, как ее постигла новая беда. За третье нарушение правил торговли ее лишили на два года права заниматься коммерцией. Сначала она растерялась, но потом нашла выход: устроилась проводницей московского поезда и, закупая шмотки в Москве, продавала их местным барыгам. Бизнес хоть куда, ей показалось, что теперь она уж точно заживет но, вернувшись однажды из рейса, нашла свою квартиру абсолютно пустой. Воров нашли быстро, это оказались бывшие друзья сына, часть имущества ей вернули,
       но самое ценное: золото и аппаратура - уже ушли. Ценою невероятных усилий Таисия привела квартиру в прежний вид, но ее бизнес начал давать сбои: построенный Спириным рынок оставил ее не у дел. Никого уже не интересовали привезенные ею шмотки, идущие по той же цене, что и на Энском рынке. Одно время она держалась за счет продажи электроники. Покупала три-четыре телевизора и сдавала их в комиссионку. Но затем в Энске открылись оптовые магазины крупнейших фирм и опять сбили цену на ее товар. Так что, когда истек срок ее "дисквалификации", Тая с облегчением бросила "железку" и устроилась продавцом в первый же попавшийся магазин. Увы, то ли она постарела, то ли молодежь пошла слишком бойкая, но каждую неделю у ней с напарницей обнаруживалась солидная недостача. Гасили они ее пополам, из своего кармана. Но Тая прекрасно знала, что она этих денег не брала, значит, мухлевала напарница, нахальная Ленка. В любом случае та оказывалась в прибыли за ее счет. После нескольких шумных скандалов Тая ушла в другой отдел и с изумлением поняла, что там существует такая же система. То-то в этом магазине всегда имелись вакантные места. Новенькие выдерживали разбой месяца два, не больше.
       Уволившись из этого магазина, Тая долго не могла ничего найти. Все остальные торговые точки оказались заняты. Таисия с тоской в душе уже собиралась заняться обычным для горожан делом - податься в челноки. С содроганием она вспоминала опостылевшие ей стук колес, запах карболки по туалетам, пьяных пассажиров. Выручила ее Анька, старая подруга по торговому училищу, предложившая взять в аренду небольшой ларек. Чтобы побольше заработать, они не стали нанимать продавщиц со стороны, а работали вдвоем, по двенадцать часов. Навар был не особенно велик, торговля шла бойко только два раза в сутки, когда народ шел на платформу, чтобы ехать на работу, да вечером, когда все возвращались. Товар брали один и тот же: сигареты и водку, опохмелиться или догнаться.
       Все было ничего, но уставала она сильно. К концу недели ночных дежурств Таисия чувствовала себя совершенно разбитой. Было и еще одно важное для нее обстоятельство. Прошел уже месяц, как от нее ушел последний мужик, Валера, беженец из Карабаха, подрабатывавший в Энске на ремонте домов. Поэтому Тая с интересом разглядывала спящего Ремизова. Высокий мощный мужик, к таким она всегда питала слабость. Тем более не голодранец, деньги есть. Еще заводя незнакомца в ларек, она почувствовала резкий запах импортного одеколона. К нему примешивался какой-то еще запах, похожий на запах глицеринового мыла, но по незнанию Тая приняла его за некий импортный мужской дезодорант. Она никогда не работала в заводе, любая другая сразу определила бы легкий запах тротила. Ну, а то, что руки у парня в ссадинах, так это понятно: в наши времена с такими "бабками" ходят только крутые мужики.
       В восемь утра пришла сменщица, невысокая, худощавая Анька. Увидев спящего Алексея, она отреагировала по-своему.
      
       - Ого, это что у тебя, телохранитель?
       - Да нет, пьяный один, - ответила Таисия, укладывая в сумку нехитрое имущество: термос, любовный романчик, массажку. - Затащила сюда, чтобы не обшмонали, а то парень при деньгах и одет прилично.
       - Мне его не оставишь? - невинным тоном спросила подруга, продолжая жадно разглядывать спящего мужика.
       - Счас!- даже рассмеялась Тая. - И даже не мечтай! Ишь губы раскатала! Перебьешься!
       Аньку мучили те же самые проблемы. От законного мужа-пропойцы еле избавилась, другого не нашла, к тому же далеко не красавица и двое детей в нагрузку.
       Таисия между тем растолкала Ремизова.
       - Вставай, пошли, пора уже.
       - Куда пора, куда пошли? - спросонья не понял Алексей. Его еще пошатывало, и это со стакана водки на пустой желудок.
      
       - Куда надо, - отрезала Таисия, выталкивая постояльца на улицу под насмешливым взглядом товарки.
       На улице Ремизов пришел в себя, остро ощутил утренний морозец, его даже передернуло.
       - Что, замерз? - спросила Тая, разглядывая его при свете дня.
       - Да, есть немного, - сознался Алексей.
       - Ты что ж без шапки-то, холодно уже? - поинтересовалась женщина.
       Ремизов сделал вид, что только что это заметил.
       - А что, на мне ее не было?
       - Нет, - засмеялась она. - Хоть какая шапка- то была?
       - Голубая норка, - сказал Ремизов первое, что пришло в голову.
       Все это время они топтались на месте в двух шагах от ларька.
       - Ого, - покачала головой Таисия, - дорогая!
       А потом спросила как бы невзначай.
       - Тебе идти-то есть куда?
       - Вообще-то нет, - сказал правду Алексей.
       - Что так?
       - Да, с женой поругался, домой идти пока не хочу.
       - Ну тогда пошли ко мне, хоть переночуешь, - предложила женщина, словно этот разговор происходил не ранним утром, а поздним вечером. Взгляд ее скользнул в сторону, и Ремизов понял подоплеку невинной фразы. Несколько секунд он разглядывал женщину, потом согласился.
       - Пошли, раз приглашаешь.
       Они не торопясь шли по улицам и так же не спеша беседовали.
       - А ты вообще-то где сам живешь? - допрашивала Ремизова Тая.
       - Я не местный, из областного центра.
       - А здесь что делал?
       - Я же говорю, с женой поссорился, сел на последнюю электричку и поехал к другу в Энск. А он квартиру снимал, переехал куда-то, вот и пришлось по улицам скитаться.
       - А что с женой то поругался?- не отставала Таисия.
      
       "Вот настырная баба!" - подумал Ремизов и начал сочинять более или менее правдоподобную версию.
       - Да, это давно уже у нас, если бы не дочь, давно бы разошлись. Все ей сделал: квартиру, машину, нет, я еще сам должен у ней под подолом сидеть. Сколько раз ей говорил - если я буду сидеть дома, то будем жить на твою зарплату. Нет, ничего не понимает. Мало ли я там с друзьями выпью, должен я после работы разрядиться, все на нервах! А тут еще полоса невезения, все одно к одному.
       - Что так?
       - Я охранником у одного босса работал, а его рванули на куски вместе с машиной. Хорошо еще, что я в другой машине ехал, а то бы и мои кишки на проводах висели.
       Получилось так, что Алексей рассказал почти чистую правду. Этого бедолагу Ремизов встречал на зоне, так далеко завела того судьба злодейка.
       - Господи, ужас-то какой! - Женщина даже перекрестилась. В последнее время Таисия зачастила в церковь, пытаясь вымолить у Бога свое счастье.
       - Так что сейчас я и без работы, и без крыши над головой, - продолжал жаловаться Алексей. - Деньги пока есть, а потом что-нибудь придумаю.
       - Тебя как зовут-то? - спросила она уже неподалеку от своего дома.
       - Леня. Леня Болдин, - назвался Ремизов своим вторым именем, машинально прибавив к нему фамилию бывшего телохранителя.
       - А меня Таисия, можно просто Тая, - она вполоборота стрельнула в него круглыми глазками и, тут же холодно поздоровавшись с тремя топтавшимися у подъезда старушенциями.
      
       - О, Тайка-то нового себе привела, на этот раз вроде даже и не грузин, - услышал Ремизов у себя за спиной.
       - Сучки старые, сидят у подъезда целый день, и мороз их не берет! - прошипела Тая, поднимаясь по лестнице.
       Ремизов с трудом подавил улыбку.
       В квартире она сразу спросила.
       - Ты мыться будешь?
       - Обязательно! - подтвердил Алексей, с содроганием души вспомнив вонючую жижу Тротилки.
       Тая вручила ему огромное махровое полотенце, и вскоре Ремизов с наслаждением плескался в ванне. Хозяйке даже пришлось его поторопить. Постучав согнутым пальцев в дверь, она спросила.
       - Ты скоро там? Завтрак стынет!
      
       - Сейчас, выхожу! - крикнул в ответ Алексей, смыл с себя обильную пену и с сожалением покинул ванну. Вытершись, он обернул полотенце вокруг бедер и в таком виде появился на кухне.
       - Ну, наконец-то! - Таисия вроде бы сердилась, но глаза ее просто пожирали мощную, атлетическую фигуру этого гиганта. Такого мужика у нее еще не было.
       - Иди ешь и ложись, я быстро, - сказала она, уходя в ванную.
       Мгновенно проглотив обильный завтрак, Ремизов прошлепал в спальню, откинув в сторону полотенце, с разбегу прыгнул в упруго-податливую кровать и даже застонал от забытого ощущения комфорта обычной, нормальной жизни. Как он это раньше не ценил: тихую семейную жизнь, вовремя поданный вкусный завтрак, возможность в любой момент мыться в ванне и просто спать на широкой и удобной кровати. С этими мыслями он задремал, и только горячее тело хозяйки и ее
       сердитый шепот вернули Алексея к действительности.
       - Ну уж нет, так просто я тебе заснуть не дам! - заявила она, прижимаясь к Ремизову. - Сначала немного поработай.
       Алексей улыбнулся. Такая работа ему всегда нравилась.
       Спал он после этого почти сутки. Перед уходом на работу Таисия долго ломала голову: что ей делать с постояльцем? Внешне он внушал доверие, но на своем веку она уже не раз сталкивалась с обаятельными проходимцами. Обшарив карманы Ремизова, она обнаружила только деньги, старые автобусные билеты да связку ключей: дубликаты основного набора Годованюка, оставшиеся случайно в куртке. Поколебавшись, Тая надергала из открытой пачки денег, в счет платы за постой. На всякий случай Таисия забрала с собой самое ценное: золото и документы. Дверь у ней закрывалась обычным ключом, так что Алексей мог покинуть квартиру только через балкон. На пороге женщина еще раз в сомнении остановилась: надо было куда-нибудь его спровадить или взять с собой на дежурство. Но уж очень этот парень был хорош в постели, Таисии не хотелось терять его, вдруг еще обидится. Вся эта глупая мужская порода такая самолюбивая!
       Алексей проснулся в двенадцать ночи, сходил на кухню, поел и снова завалился спать. Окончательно он поднялся уже в пять утра. До прихода хозяйки Ремизов еще вдоволь наплескался в ванне, подняв при этом сумасшедшую гору мыльной пены. С приходом Таисии они позавтракали и долго занимались той же самой "работой", что и сутки назад.
      
      
       Уже днем, за обедом, Таисия осторожно закинула первую "удочку":
       - Домой-то не собираешься?
       - Нет. Как представлю, что снова с ней гавкаться прийдется, совсем туда показываться неохота. Мне пока и у тебя хорошо. Не выгонишь? - спросил Ремизов, намазывая сливочным маслом огромный кусок булки.
       - Живи, жалко что ли? - стараясь говорить небрежно, ответила Тая, а в глазах у нее так и полыхнула радость.
       - Ладно, деньги пока есть, поживу для себя, - развил свою мысль Алексей.
       - А то совсем переезжай ко мне, - не выдержала и раньше времени сорвалась Таисия. - А что, устроишься к нашим воротилам, им тоже телохранители нужны.
       - Ну уж и воротилы?! - снисходительно усмехнулся Алексей. - Представляю, чем они ворочают в вашем вшивом городишке.
      
       - А что ты думаешь?! У нас один Нечай чего стоит!
       - Что за Нечай? - сразу ухватился за знакомое имя Ремизов.
       - Ну, ты что! Хозяин города. Он под себя всех подмял. Один Шамсудов еще мог с ним сравняться, царствие ему небесное. Тьфу ты, он же татарин, совсем забыла! - и Тая перекрестилась еще раз.
       Алексей все-таки осторожно вытянул из женщины все, что та знала. Особенно его заинтересовал дом Нечаева, недавно построенный на северной окраине города.
       - Может действительно к нему обратиться? - как бы в задумчивости спросил сам себя Ремизов.
       - А что, Лень, давай. Вот вернется он с юга и сходи к нему, - оживилась женщина.
       - А он что, на юге? - не сумев скрыть разочарования, спросил Алексей.
       - Да, но скоро вернется.
      
       Таисия осталась довольна этим разговором. Досаду Ремизова она восприняла как желание остаться у нее навсегда. Вечером, перед уходом на работу, она даже помолилась втихомолку на цветной календарь с Богородицей, висящий на кухне.
       - Матерь Божья, сделай так, чтобы мне хоть теперь повезло! - такая предельно короткая молитва прозвучала из ее уст.
       В тот же вечер Алексей напросился проводить ее на работу и получил за это старую шапку сына из меха нутрии и дубликат ключей от квартиры. Вместо дома Ремизов отправился в другую сторону к новому дому Нечая. В неласковом свете ущербной луны он долго разглядывал белокаменный двухэтажный замок, стоящий в отдалении от серых лачуг городских окраин. Арочные полукруглые окна, затейливые башенки по углам крыши, фигурные решетки балконов все было выполнено со вкусом и талантом. Еще бы! Эскиз этого дворца исполнил сам Федор Кривошеев. Но окна дома, а это более всего интересовало Ремизова, оставались темными. Он подошел к невысокой, полутораметровой кирпичной ограде, хотел было залезть на нее, но с той стороны дружно взлаяли две собачьих глотки. Ремизов подождал, на лай никто не отреагировал.
       " Дом скорее всего на сигнализации", - понял Ремизов и подумал про собак - "А вот что с ними делать?"
       С полчаса побродив около белокаменного строения, Алексей пошел обратно в город. Из-за кустов за ним с интересом наблюдал Гриша Граф.
      
      
       ГЛАВА 66.
       Хотя по достигнутому результату командировка удалась, но домой Нечаев
       возвращался в дурном настроении. Поселившись в гостинице, Нечаев три дня ожидал прибытия нужного ему человека. Звали его Рахимов, невысокий, улыбчивый человек, около шестидесяти лет, с полуседой головой, ходивший в сопровождении двух квадратных телохранителей и высокого поджарого парня в дымчатых очках с повадками королевской кобры. Провинциальная жизнь не научила Геннадия этикету, и он долго не мог решить, где же представиться этому человеку. В ресторане? Но Нечай был слишком осторожен, черт его знает, может, за этим узбеком уже во всю идет ментовская охота или еще хлеще, смотрит ИНТЕРПОЛ. Обидно было бы так глупо засветиться. Отпадал и номер самого Рахимова. Нечаю казалось, что стены этой гостиницы нашпигованы микрофонами. Что делать, такие у провинциалов понятия. Геннадий, хотя и приоделся в хороший костюм, как-то нарядил своих варнаков, но все равно казался самому себе залетной пташкой среди этой рафинированной публики.
       Наконец Нечаю пришла в голову удачная идея. По его наблюдениям, Рахимов каждое утро начинал с посещения малого бассейна. Плавал он, как рыба, долго и с видимым наслаждением, наматывал размашистыми саженками целые километры. Вставал он рано, в семь часов, народ еще спал, и Геннадий решил, что лучшего места ему не найти. Оставив своих братков в небольшом холле в пределах слышимости, Нечай прошел в бассейн, скинул махровый халат и с легкой дрожью погрузился в теплую воду. Плавал он плохо, тем более не любил эти бесцельные лежания под палящим солнцем и на его белоснежной коже резко выделялись синие линии татуировки. Узбек как раз подплыл к той лестнице, с которой сошел в воду Геннадий.
       - Доброе утро, Рахим-Бай, - вежливо поздоровался Нечаев, зная со слов покойного посредника, что именно так его величают в ближайшем окружении.
       Рахимов прервал бесконечный заплыв, ухватился за лестницу и, взглянув в лицо незнакомца, довольно резко спросил.
       - Кто ты такой?
       - Мы занимаемся с вами одним бизнесом, только через посредников.
       - Каких именно? - насторожился Рахимов. Он уже просчитал этого парня, его дряблую мускулатуру, бледный цвет кожи, голубоватые татуировки.
      
       "Типичный браток нового замеса, явно из провинции и берет свое головой, а не мускулами".
       - Кулиев, Коч, Вербин, - назвал имена Нечай.
       - Понятно, - кивнул головой узбек и оглянулся. Геннадий также хотел посмотреть в ту сторону, но Рахимов задал другой вопрос. - И что вам нужно?
       - Мне хотелось бы установить связь непосредственно с вами, минуя этих людей.
       - И ради этого ты убил Усмонова? - узбек глянул на Нечая совсем другим взглядом, улыбка исчезла с его губ. - А ты знаешь, что он был сыном моего старого друга?
       Геннадий хотел сказать, что он не убивал Усмонова, но глаза старого узбека подсказали ему, что врать не стоит. И в ту же секунду Нечай ощутил на своих плечах тяжелые, крепкие руки. Скосив глаза, он увидел нависших над ним двоих гориллообразных телохранителей Рахимова. Откуда они появились и где его качки, Нечай не понял. Азиатские лица охранников сохраняли полнейшую бесстрастность, но Нечай понял, как именно они будут его убивать, просто утопят в этом самом бассейне.
       Рахимов сделал долгую паузу, разглядывая незадачливого просителя. Парень, без сомнения, провинился, он не знал порядков, бытующих в их кругу, он действительно убил сына его друга, все это правильно. Но сделал он это так ловко, что до сих пор никто не мог понять, куда исчез Усмонов и кто в этом виновен. За всем этим чувствовался расчетливый, холодный ум, а о том, что парень прошел хорошую
       школу, свидетельствовала его "наспинная роспись".
       "Он может пригодиться", - в конце концов решил узбек. За это время Геннадий успел почувствовать себя мертвецом, даже почки расслабились. И только голубоватая вода бассейна позволила ему скрыть от чужих глаз этот позор. Наконец гнев в глазах Рахимова потух, он глянул на своих жлобов, чуть качнул головой, и Нечай почувствовал, как исчезла тяжесть с его плеч.
       - Твое счастье, щенок, что я сам в последнее время был им недоволен. А о делах можешь поговорить с моим секретарем.
       И Рахимов, оттолкнувшись от лестницы, снова принялся наматывать на голубой воде свои бесконечные километры. Поднявшись на ватных ногах из бассейна, Нечай подобрал халат, зашел в холл и увидел своих парней, приткнувшихся друг к другу на том же диванчике. Сперва Геннадий подумал, что они мертвы. Но оказалось, что их просто напросто "отключили" да так здорово, что и в самолете, на обратном пути, они еле ползали и очень тяжело перенесли полет.
      
       Уже в последний день, перед отлетом, Геннадий зашел на смотровую крышу отеля полюбоваться окружающим пейзажем и увидел там Рахимова, сидевшего в шезлонге в теплом свитере и небольшой меховой шапочке с козырьком. Рахимов пил что-то горячее, не то кофе, не то чай, ноги его прикрывал роскошный клетчатый плед, а по обе стороны сидели два элегантных европейца, с которыми узбек очень мило беседовал, пользуясь услугами того самого "змееобразного" секретаря. Нечай увидел только спину Рахмет-бая, но ретировался тут же. Он понял, что старый узбек тоже совмещает приятное с полезным, работает. И поспешил исчезнуть из "зала заседания", чтобы его ни в чем не заподозрили.
       Вот поэтому Геннадий возвращался в Энск с чувством уязвленного самолюбия. Он привык чувствовать себя в своем городе большой фигурой, а теперь ему показали, что в другом масштабе он просто пешка. Но главный удар ждал его в аэропорту.
      
      
       ГЛАВА 67.
      
       День этот подобен был удару стремительно распрямившейся пружины. События, скапливавшиеся неделями, а то и годами, словно сжимали тугой узел проблем, чтобы разрядиться в единые сутки.
       В это утро Сергей Шелехов, следователь прокуратуры, наконец вздохнул
      
       с облегчением. Собрал все бумаги, лежавшие на столе, и направился прямиком к прокурору. С подчиненными Сундеев держался просто, поэтому когда Сергей зашел к нему в кабинет, то увидел, что тот пьет чай из большой фарфоровой кружки, а судя по расстегнутому кителю и обильному поту на челе, кружка эта была не первой. Про слабость прокурора к хорошему чаю знали все, за глаза называли его "самарский водохлеб". Родом Валериан Михайлович был из этого города, да и отец назвал его в честь красного вождя, чья фамилия некогда перекрывала славное имя Самары.
       - Садись, Сергей, попей чайку, - предложил Сундеев, кивая на обширный фарфоровый чайник. - Такой чай купил вчера, с ума сойти! Цейлонский, листовой. Запах сумасшедший! Тут все тропики, все пряности! Благодать.
       - Спасибо, но как-нибудь потом, - Шелехов улыбался, но весь горел нетерпением. Прокурор понял его состояние, со вздохом разочарования допил чай и, спрятав в шкаф заветный чайник, с любопытством уставился на следователя.
       - Ну, удивляй.
       Шелехов улыбнулся, достал из папки одну из бумаг, протянул ее прокурору и торжественно заявил.
       - Валериан Михайлович, я сделал вывод, что Годованюка убил не кто иной, как Алексей Ремизов.
       Сундеев с недоумением посмотрел на него, потом на лист бумаги перед ним.
       - А это что?
       - Это список вещей, что пропали из квартиры капитана.
       - Откуда ты знаешь, что у него пропало? - попробовал возразить прокурор. - Жены у него не было, подруги тоже. Откуда ты взял этот список?
       - Высчитал. Я видел, во что он был одет раньше, напряг память и припомнил все точно, остальное додумал.
       Шелехов привстал и карандашом начал показывать на списке называемые
       вещи.
      
       - Дня за два до этого Годованюк сменил куртку на пальто, но ботинки носил по-прежнему осенние, они у него теплые были, канадские. Куртки и зимних сапог дома у него не оказалось. Еще у него был джинсовый костюм, куртка осталась, а штаны исчезли. И самое главное - часы. У Годованюка исчезли его знаменитые часы, помните, с тремя циферблатами, он еще хвастался ими?
       - А, ну как же, швейцарские, - припомнил Сундеев.
       - Вот именно. Их не нашли ни в квартире, на нем.
       - Может, сняли те кто нашел его? - высказал свое предположение прокурор.
       - А почему они не забрали бумажник с деньгами? К тому же рука капитана оказалась под ним, так что если бы они видели часы, то переворачивали тело, а этого не было.
       - И из этого ты сделал вывод, что именно Ремизов убил Годованюка?
       - Не только. Просто я как-то видел их рядом. Они одного роста, одной комплекции, только Годованюк немного поуже в плечах, вот почему Ремизов не взял джинсовую куртку, она на него не налезла. Ну, а далее все просто: отсутствие отпечатков пальцев по всей комнате, свежевымытый пол с отсутствием следов человека, якобы только что пришедшего с улицы, закрыт только один из трех замков, как раз тот, который можно закрыть снаружи.
      
       - Логично, - признался прокурор, машинально застегивая одну из пуговиц кителя. - И что из этого следует?
       - А то, что мы ищем не того человека, - Шелехов поднялся со стула и возбужденно стал ходить по комнате. - Мы ищем бомжа в рваной фуфайке, скрывающегося по подвалам, а на самом деле имеем дело с хорошо одетым человеком.
      
       И он ткнул пальцем в список вещей. Сундеев посмотрел на него с удивлением, в таком азарте он видел молодого следователя в первый раз.
       - Ну что ж, надо ехать в управление, - вздохнул прокурор, поднимаясь с кресла и застегивая последнюю пуговицу кителя.
      
       Почти в это же время в аэропорту областного центра ожидали прибытия самолета с юга. Нечая встречали двое, главный финансист Шишкин и Фугас. Оба заметно нервничали. То, что им надо сообщить хозяину, вряд ли его обрадует. Когда от толпы прибывших отделилась троица энских коммивояжеров и направилась к ним, оба встречающих как-то враз по-крестьянски сорвали с головы шапки.
       - Как отдохнули, Геннадий Алексеевич, - подобострастно спросил главбух криминального синдиката, пожимая хозяину руку.
       - Кабаки они и в Африке кабаки, - буркнул Нечай, с недоумением разглядывая странный состав "почетного караула". - А Рыдя чего не приехал?
       - У него, как бы это сказать, большие неприятности, - начал было Шишкин, но
       его прервал нервно оглянувшийся по сторонам Фугас.
       - Давайте в машине об этом поговорим.
       Нечай согласился но, пока ждали багаж и шли к машине, Геннадий чуть не сломал себе голову, размышляя о том, что могло случиться с его первым боевиком. Поток догадок метался от реальных, что Рыдю подстрелили, до фантастических и худших, что Рыдя решил в его отсутствие прибрать власть в городе. Нечай хорошо знал своего "адъютанта" и не мог представить себе Рыдю в такой роли, но чем черт не шутит? Правда оказалась настолько страшной и неожиданной, что Нечай несколько секунд сидел молча, потом тихо спросил.
       - Кто?
       - Не знаем. Весь город перевернули, и ничего, - ответил Фугас.
       - А менты что говорят? - спросил Нечай.
       - Говорят, маньяк, - ответил Шишкин.
       - Дурачье! - Нечай так разозлился, что сорвал с себя дорогой импортный галстук и забросил его в угол машины, за сиденья. - Маньяк действует в одиночку, он не соображает, что делает, он кромсает в куски, а не вырезает из спины ремни! А вы представляете, чтобы с Серегой кто-нибудь справился в одиночку?
       Оба его собеседника отрицательно покачали головами. Нечай вынул из кармана пачку сигарет, нервным движением достал одну, глубоко затянулся и спросил.
       - Это все "приятные" новости?
       - Нет, - сознался Фугас. - Вчера и сегодня ночью еще двоих наших зарезали. Рыдиных телохранителей, Валеру и Зубка.
       - Так же, как Рыдю? - насторожился Нечай.
       - Нет, но обоих в подъезде дома, и у обоих горло перерезано.
       Нечай замолк и думал всю оставшуюся дорогу. Было похоже, что он наконец столкнулся с тем, чего боялся сильнее всего: с сильным, а главное, невидимым противником.
       - Весело вы меня встречаете, нечего сказать, - только и сказал Геннадий, уже подъезжая к городу. И скомандовал. - Рули в контору, разбираться будем.
       День прошел бурно. Он вызывал в контору своих братков, ответственных
       за районы города, теребил их, расспрашивал о молодых парнях, идущих в рост на их территориях. После осенней войны с "Волчатами" Нечай особенно побаивался этой непредсказуемой молодежи. Он поставил на уши свою агентуру из старых уголовников, но те клялись и божились, что никто, из вернувшихся в последнее время, на такое не способен, так, мелкая сошка. Не принес результатов и опрос закупленных с потрохами ментов. Следствие топталось на месте, ни на шаг не придвинувшись к истине. Уже вечером, замотанный Фугас вдруг вспомнил.
       - Да, совсем забыл! Вчера звонил этот, мэр, Спирин.
       - Ну!? - поторопил туповатого подручного Нечай.
       - Просил позвонить, как приедешь.
       Геннадий был готов убить его.
       - Ты что, не мог мне раньше сказать?! - сказал он после фейерверка цветистых ругательств. - Про это надо было сказать в первую очередь!
       Он быстро набрал номер городской квартиры Спирина, тот ответил сразу.
      
       - Да, Спирин слушает?
       - Это я, - негромко сказал Геннадий, благо слышимость была хорошей. - Извини, что поздно, но ты просил позвонить.
       - Да-да! - Виктор покосился на примостившуюся в кресле Вику, она с интересом листала толстый каталог с цветными фотографиями фресок Ватикана. Книгу Спирин привез из единственной своей зарубежной поездки в Италию, с делегацией мэров области в родственную Перуджу.
       - Помнишь, как-то в машине ты предложил мне одно кардинальное решение? Я тогда его отверг, а сейчас назрела необходимость.
       Нечаев долго молчал. Виктор уже начал бояться, что тот не понял, о чем идет речь, но собеседник спросил после паузы.
       - Ты про художника? Это срочно?
       - Да, желательно сегодня.
       - Хорошо, сделаем, - пообещал Нечай.
       Спирин положил трубку, подошел к девушке. Та подняла на него восторженные глаза.
       - Бесподобно! Неужели ты все это видел?
       Виктор рассмеялся.
      
       - Ну что ты! Нас таскали по разным муниципалитетам, какие-то больницы для бедных посещали, столовые для бездомных. А хочешь, увидим все это вместе?
       - Как это? - удивилась Виктория.
      
       -Я вот думаю, а почему бы нам после свадьбы не махнуть куда-нибудь в свадебное путешествие? Хоть в Италию, хоть на Канары, а? В отпуске я уже три года не был, почему бы не съездить в Рим, не посмотреть, как они празднуют католическое Рождество? На Папу посмотреть? Ты согласна?
      
       Виктория улыбнулась, но менее радостно, чем ожидал Спирин.
       - Ты что, не хочешь? - удивился Спирин.
       - Я то хочу, - вздохнула девушка, а потом показала на свой живот, - а вот захочет ли он? Меня что-то подташнивает эти дни.
       Спирин рассмеялся, прижал ее к себе и нежно поцеловал в щеку.
       А за сутки до этого Спирин в шестом часу вечера возвращался домой в прекрасном настроении. Вика жила у него уже несколько дней, и теперь он ехал с улыбкой, представляя, как хорошо они проведут этот вечер. Машина свернула с одной улицы на другую, Виталик врубил повышенную передачу, но набрать скорость не успел, и слава богу. В свете фар спиринской "Волги" появилась пошатывающаяся фигура, бредущая наперерез машине. Шофер нажал на тормоза и одновременно рванул руль машины влево. "Волгу" занесло, но она чудом прошла в каких-то сантиметрах от тела человека.
       - Вот сволочь, ведь сам под колеса полез! Чуть не задавил! - вскипел, вытирая пот, Виталик. Он уже хотел тронуться с места, но Спирин остановил его.
       - Постой-ка! Встань здесь, я сейчас.
       Виктор вышел из машины и пошел назад. Ему показалось, что он узнал этого человека. Догнал он его уже около подъезда, положив руку на плечо остановил.
       - Федька, стой!
       Тот остановился и пошатываясь, повернулся к Спирину лицом. Художник был мертвецки пьян. Таким Виктор его еще ни разу не видел. Иногда Кривошеев действительно хорошо "гудел", но и в такие дни оставался самим собой: умным, добрым, только ирония его переходила в сарказм, да и тот был направлен в первую очередь на самого себя.
       - Ты что, Федор?! Мы ведь тебя чуть не сбили, сам под колеса лез?!
       Кривошеев все же узнал его.
       - А-а, господин мэр! Какое счастье. Мы лицерз-лицезреем, - это он еле выговорил, - самого мэра города Энска. Боже мой, какая радость. "Королева в восторге!" - внезапно завопил Федор словами кота Бегемота из "Мастера и Маргариты". В свое время они со Спириным сходили с ума по этому роману и Федор пробовал даже рисовать к нему иллюстрации.
       Спирин испуганно оглянулся по сторонам.
       "Не хватало еще, чтобы нас замели в вытрезвитель", - подумал он.
       - Федь, пошли домой! - стал уговаривать он художника. - Пошли, я на машине, мы тебя быстренько довезем и уложим в постель.
       Федор, до этого просто висевший на руках Спирина, вдруг уперся и пьяно мотнул головой.
      
       - Не хочу домой, хочу туда, к себе! - и он потянул Виктора в подъезд дома, где находилась его студия.
       - Ну хорошо, пошли сюда, на диванчике отоспишься, - согласился Спирин.
       Он буквально тащил художника по лестнице, а тот еще издевался по своему обыкновению.
       - Какая великая честь: сам мэр стольного града Энска тащит на своих плечах задрипанного художника Федьку Кривошеева. Мало того, что этого художника не только из Парижа, но и из Москвы в телескоп не разглядеть, так он еще, мерзавец, и пьян. Слава нашему доблестному мэру, ура товарищи! - заорал Федор во всю глотку.
       - Да помолчи ты! - прошипел на него истекающий потом Спирин, нервно оглядываясь по сторонам. После предвыборной компании плакаты с его изображением висели на каждом шагу, так что не слишком радовала возможность быть узнанным на темной лестничной клетке в компании с пьяным художником. Наконец они добрались до студии, дверь оказалась открытой, Виктор дотащил друга до дивана, уложил его поперек старомодного кожанного чудища и, тяжело отдуваясь, сказал.
      
       - Ну ты совсем окабанел! В тебе уже наверное, целый центнер весу. Художник! Мясником тебе работать надо.
       Спирин огляделся по сторонам. Новых картин он увидел мало, но зато за диваном стояла добрая дюжина пустых бутылок.
      
       - Ого! Сколько ты уже квасишь? - спросил он художника, раскинувшегося на диване.
       - А черт его знает, - ответил тот, не открывая глаз. - Как узнал, что Вика за тебя замуж выходит, так и загудел.
       Спирин поразился. Его удивил и срок запоя, и повод. То, что Федор влюбляется часто и бурно, он знал еще с юности. Виктор посмеивался над ним, но воспринимал это как должное - все-таки художник, ему положено. Но то, что тот серьезно увлекся Викой, его удивило. Ведь Кривошеев сам познакомил их, сам нашептывал на ухо Спирину: "Займись ей, девушка что надо, как раз для тебя".
       Виктор сел на краешек дивана рядом с художником, добродушно ткнул его
       пальцем в живот и спросил.
       - Ну, а чего тогда ты нас так лбами сталкивал, если сам в нее был влюблен?
       - Рожденный пить, летать не может, - не открывая глаз, пробормотал Федька и добавил. - С нашей то рожей да в калашный ряд. Она на тебя сразу запала, как только ты в студию вошел. Я же видел, как у нее глазки вспыхнули.
       - Ну, а чего же теперь пьешь?
       - Оплакиваю ее разочарования.
       Спирин засмеялся, глянул на часы и, поднявшись с дивана, пошел к выходу. На пороге он остановился и сказал хозяину студии:
       - Ты только не долго оплакивай, а то в следующую субботу ты мне будешь нужен как шафер.
       - Почему в следующую субботу? - Федор даже привстал с дивана. - Вы же хотели в феврале?
       - Мы передумали. И говори пожалуйста точней: ты оплакиваешь свои разочарования, а не ее.
       Спирин улыбнулся, повернулся, чтобы открыть дверь, но голос Федора заставил его остановиться.
       - Нет, Виктор, именно ее разочарования. Ведь она тебя не знает, но когда-нибудь узнает, что ты весь в крови.
       Спирин медленно обернулся и спросил.
       - Ты чего мелешь?
       - Я? Я говорю правду, - Федор рассмеялся чуть дребезжащим, пьяным смешком. Он с некоторым трудом сел на диван и по очереди достал откуда-то из-под мышек две бутылки водки, поставил их рядом с диваном и снова завалился на свое королевское лежбище, только уже вдоль дивана. Чуть повозившись, пристраивая голову на высокий валик, Федор продолжил свою мысль.
      
       - Ведь это ты организовал убийство Гринева. Только тебе нужна была эта смерть. Я ведь умный человек, Витя. Это мой самый большой грех. Я понимаю то, что другим даже и разжеванное не понять. Ты ведь расспрашивал меня про Нечая, а вскоре грохнули мэра. Я просил тебя защитить меня от тех парней, а они вообще исчезли без следа. Это его почерк, я знаю. И это ты, Витя, виноват в смерти Ларисы. Я
       ведь тоже знаю про предложение, сделанное Вике Петькой Рубежанским. Он
      
       заезжал ко мне, купил одну картину, ты не догадываешься какую? Да, именно,
      
       ее портрет. А через два дня Лариса попадает в аварию. Я ее не любил, пустышка, не чета Вике. Но все равно, это ты убил ее.
       Спирин слушал молча, затем отрицательно покачал головой:
       - Ты с ума сошел. У тебя уже белая горячка.
       - Нет, Витя, я в своем уме, - Федька снова пьяненько засмеялся. - Только запомни, Витя: ничто не проходит даром! Помнишь: "Рукописи не горят"... Все тайное рано или поздно становится явным, и за все надо будет рано или поздно заплатить. Я вот, например, возьму и расскажу Вике. Мне она поверит.
       Спирин почувствовал, как холодок осторожно пробежал по его душе. Он молчал. Говорить, оправдываться? Перед кем? Перед этим пьяным человеком? Глупо. А самое главное зачем? Федор был прав, прав во всем, и Виктор знал, что теперь уже не сможет его переубедить.
       - Ладно, я пошутил, - сказал Федор, вытягиваясь во весь рост и отворачиваясь к стенке. Если бы он обернулся и посмотрел на друга, то мог бы угадать свою дальнейшую судьбу. Странная смесь ненависти, беспомощности и боли застыли на лице Спирина неподвижной маской.
       Последнюю точку истории поставила, сама того не подозревая, Виктория. За ужином она обмолвилась, что звонила мама, и среди прочих новостей сообщила, что звонил Кривошеев, спрашивал Вику. Как показалось матери, голос у него был как у пьяного. Вечер оказался испорчен безнадежно, а утром Спирин начал искать Нечая.
       Федора Кривошеева зарезали в собственной студии через час после разговора господина мэра с Нечаевым.
      
      
       ГЛАВА 68.
       К своему новому дому Нечай подъехал уже в двенадцатом часу ночи, задержался с выполнением просьбы Спирина.
       - Может оставить тебе пару парней, чтобы подежурили? - спросил его Фугас.
       Но Геннадию уже и так до смерти надоели телохранители. В Сочи они жили в одном номере, и хотя он был трехкомнатный, но Нечаю пришлось принимать снотворное. Теперь он дома и надеялся отоспаться за те дни.
       - Не надо, - буркнул он, вылезая из машины. - Сам справлюсь, если что.
       Нечай долго ласкал во дворе двух повизгивающих от счастья овчарок. Собак Геннадий любил искренне и гораздо больше, чем людей. Зайдя в дом, он первым делом позвонил и отключил сигнализацию. Сняв пальто, Нечай долго ходил по зданию, придирчиво разглядывая обстановку. Он еще не успел привыкнуть к своему дому, обжить его. Мебель пахла деревом и лаком, светлая кожа панелей тоже благоухала особым запахом. В вопросах интерьера Кривошеев посоветовал ему обратиться к двум своим друзьям, выпускникам архитектурного института. Заплатил Геннадий им очень прилично, но работа стоила того. Даже слабо разбирающийся в этих делах покойный Рыдя и тот, увидев готовую обстановку дома, в восторге покрутил головой и пробасил в своем обычном стиле: - Да, такую камеру я не видел даже в ростовской тюрьме.
      
       На первом этаже было всего четыре помещения: скромных размеров прихожая, большая ванная и очень небольшая кухня. Готовить Нечай не любил и не хотел, всегда предпочитая перекусить всухомятку, чем приготовить себе яичницу. Ну, а всю остальную площадь занимал обширный холл. Громадным он казался и из-за высокого, в шесть метров, потолка. Здесь уж дизайнеры "оторвались" на всю
       катушку, попытавшись совместить вкусы хозяина со своим понятием о современном интерьере. В первую очередь Нечай заказал камин. Архитекторы его соорудили, но не в средневеково-мрачном стиле, а выложив голубой плиткой, с большими
      
       часами из Гжели. Даже решетку они сделали не из чугуна, а сварили из полированной нержавейки, и все это сразу заиграло по особенному, современно, и уже не казался чуждым весь остальной интерьер. Прежде всего, это касалось большого низкого стола странной каплевидной формы с синтетическим покрытием жемчужно-белого цвета. Вокруг него разместились четыре модных кресла, крутящиеся вокруг своей оси, и очень длинный изогнутый диван. Стены в зале снизу были отделаны
       кожаными панелями такого же цвета, что диван и кресла, а поверх панелей шли голубые итальянские обои. Освещала все это великолепие чудовищных размеров люстра, оправдывающая свое название: "Северное сияние". Растянувшись метра на четыре в длину и на полтора в ширину, она ниспадала каскадами хрустальных сосулек разной высоты, от десяти сантиметров до метра. Каждая из подвесок крепилась особым шарниром, и в восходящих потоках теплого воздуха люстра непрерывно позванивала тонким хрустальным звоном и переливалась, подсвеченная изнутри всеми цветами радуги.
      
       Вся необходимая для жизни мебель: шкафы для одежды, книжные полки, бар
       с напитками, телевизор - все маскировалось такими же самыми панелями из светлой кожи, только разного размера. Первое время Геннадий немного путался. Подойдет к стене, нажмет на одну сторону кожаного квадрата, а развернувшаяся полка предоставит ему вместо бара отделение для деловых бумаг или полку с хрустальной посудой. Зато такого интерьера не было ни у одного из местных толстосумов.
      
       Второй этаж выглядел поскромней, и потолки пониже на целый метр, и мебель с отделкой более стандартны. Там разместилась большая спальня с кроватью голивудских стандартов, огромная комната не то для банкетов, не то для заседаний, с длинным столом и двумя десятками стульев. Была еще одна ванная с туалетом. А вот лестница между этажами была просто чудо как хороша! Она словно парила в воздухе без массивного основания, все держалось на двух хромоникеливых прутках
       сверхпрочного сплава. Каждая ступенька из мореного дуба имела свою форму, и, поднимаясь вверх, лестница заворачивала в сторону, так что получалась изящная полуспираль. Перила так же изготовили из мореного дуба, а вот решетка под ними была сплетена из того же полированного хромоникеля, да таким чудным узором, что Нечай, увидев ее, не глядя подмахнул предоставленный счет, заставивший его главбуха Шишкина только ахнуть и схватиться за голову. Кажется, они назвали его словом "модерн", Геннадий точно не помнил, но узор переплетающихся цветов,
      
       деревьев и силуэты зверей его просто завораживал.
       Посидев на диване в холле, Нечай почувствовал некое удовлетворение. Здесь, в этом доме, он зримо почувствовал, чего добился за эти годы. Стало проходить занозой застрявшее в душе чувство унижения, испытанное им на юге. Пусть он там никто, зато здесь, в этом городе он бог и царь!
       Глянув на камин, Геннадий подумал: "Надо бы придумать какой- нибудь повод, чтобы растопить его. Может на Новый год? Хочется пораньше. А если организовать новоселье? Пригласить всех членов "банной гильдии", Спирина. Боюсь только он не пойдет".
      
       Тут он ухмыльнулся.
       "Хотя куда он денется? Прикажу, и прийдет. Это он у меня в руках, а не наоборот. Вот на следующую субботу и пригласить. Хотя нет, Фугас говорил, что Спирин перенес свадьбу на эти дни, торопится мэр. Надеюсь пригласит, а не пригласит, так я сам прийду. Пусть привыкает, что я в городе хозяин, а не он".
       Еще раз с удовлетворением оглядевшись вокруг, Нечай поднялся с дивана и, подойдя к лестнице, не удержался и понюхал кожаные панели. Ему почему-то особенно нравился этот специфический запах кожи. Мыться он не стал. После того случая в бассейне Геннадий начал испытывать что-то вроде отвращения к воде. За все это время он только один раз влез под душ, и то на пять минут. Облачившись в мягкую пижаму, он упал на податливую громаду постели и долго лежал, наслаждаясь покоем и одиночеством. Когда стало чуть прохладней он накинул сверху
       тонкую простыню и подумал сквозь сон, что, пожалуй, слишком привык к комфорту. Еще мелькнула беспокойная мысль о странной смерти Рыди, но сон окончательно овладел его мозгом, отправив тревогу куда-то в подсознание.
      
      
       ГЛАВА 69.
       Подходя в тот вечер к дому Нечая, Ремизов думал, что ему делать с этой женщиной, Таисией. Натура начинала брать свое, и Тая потихоньку теребила Алексея, чтобы он съездил к мифической жене за документами и пригнал якобы существующую машину. А сегодня она вообще заявила, что как только пойдет работать в день, то они с Алексеем сразу же закатятся в ресторан, соскучилась она по празднику для души и тела.
       И Таисию в последнее время тоже начал тревожить странный постоялец. Ее удивляло, что он не выходит днем на улицу, часами смотрит телевизор и спит в светлое время суток. Ремизов пробовал читать, но любовные романы и крутые боевики, заполонившие книжные полки Таисии, его только раздражали своей надуманностью. Единственное, что он охотно поглощал, так это периодику: "Комсомолку" и местную газету. В ней он выискивал знакомые имена и фамилии. Так он узнал, что у командира его части умерла жена, встретил он знакомую фамилию в разделе криминальной хроники. Там говорилось, что в своей квартире найдена задушенной гражданка Э. Назарова. В квартире остались следы ограбления, пропали ювелирные украшения на крупную сумму и дорогая аппаратура.
       "Да, все таки вышло это золотишко Эльзе боком", - почти без злорадства подумал
       Алексей.
       Гораздо больше неприятностей доставила ему другая рубрика в следующем
       номере той же газеты. Таисия первая прочитала тот номер и, бросив небрежно на журнальный столик пошла на кухню готовить обед. Ремизова, как только он взял газету в руки, сразу бросило в жар. На первой странице он увидел большую свою фотографию и броское объявление сверху: "Разыскивается преступник". Алексей невольно посмотрел в сторону кухни, неужели она его узнала и теперь скрывает? А может не узнала? Но как можно не узнать?
       Ремизов ушел в ванну, заперся и подойдя к зеркалу, начал сравнивать свое нынешнее лицо с той фотографией. Кажется, он понял, в чем тут дело. Круглолицый добродушный юноша с широкой улыбкой в пол-лица с той давней фотографии куда-то исчез. Из зеркала на него смотрел коротко стриженный мужчина неопределенного возраста с залысинами по краям лба, впалыми щеками и поперечными морщинами около рта. Даже глаза выглядели по-другому, что-то в них изменилось. Не зря говорят глаза зеркало души, а его душу эти полтора года испепелили дотла.
       - Сколько тебе лет, Ремизов? - тихо спросил он свое отражение и, не получив ответа, плеснул на зеркало водой, словно пытаясь смыть прошедшее.
       Все размышления Ремизова кончились, едва он увидел свет, пробивающийся сквозь шторы нечаевского особняка. У Алексея даже сердце забилось сильней.
       - Наконец-то! - вырвалось у него. Что он будет делать дальше Ремизов и сам не знал, проклятые собаки даже близко не подпускали его к дому, но нетерпение сжигало его. Как раз в это время свет в окнах исчез, он хотел было подойти ближе, но тут голос, прозвучавший за его спиной, заставил Алексея вздрогнуть.
       - Рано, дорогой, рано. Он еще не уснул.
       Ремизов резко обернулся. В том убогом свете, что дарили им крупные зимние звезды и почти сошедшая на нет луна, Алексей долго разглядывал лицо незнакомца.
       - Ты кто? - спросил он.
      
       - Я? Гриша Граф, - ответил незнакомец.
       - Цыган?
       - Цыган. А ты кто?
      
       - Я лейтенант Ремизов, Алексей Александрович, - почему Ремизов представился прежним званием, он и сам не знал. - У меня есть дело к хозяину этого дома.
       Говоря эти слова, он кивнул в сторону белоснежного замка.
       - Я знаю, ты его хочешь убить, - невозмутимо кивнул головой цыган.
       - Откуда ты знаешь?
       - Ты уже которую ночь ходишь сюда, как на работу.
      
       - Значит, и ты хочешь его убить, - усмехнулся в ответ Ремизов. - Раз сам ходишь сюда... как на работу.
       - Это верно, - рассмеялся Гриша. - Что он тебе сделал?
       Ремизов сразу стал серьезным.
       - Он убил мою жену и ее любовника, а потом сделал так, что я за это сел в тюрьму.
       - Постой... - начал припоминать цыган, - а ты не тот самый лейтенант что...
       - Тот самый, - оборвал его Алексей, - только дело в том, что я их не убивал. Это была ловушка.
      
       - Понятно. - Гриша вздохнул. - У меня к нему счет длинней. Он сжег мой дом, убил мою жену и двоих детей.
       Оба они, не сговариваясь, посмотрели на белоснежную громаду дома.
       За обеих сказал Григорий:
       - Он умрет страшно.
      
       Стояли они еще с полчаса. Алексей угостил нового друга сигаретами, и тот впервые за долгое время ощутил во рту знакомый запах табачного дыма. Говорили они мало, но окончательно перешли на "ты" и поверили друг другу. Наконец Григорий, повинуясь какому-то шестому чувству, сказал.
      
       - Пора, пошли.
       Подойдя к забору, они сразу всполошили собак. Ремизов вопросительно глянул на напарника, но тот успокоительно поднял руку и шепнул ему.
       - Я их давно приучил. Двух овечек им скормил.
       Он легко вскочил на забор, чуть свистнул, сказал несколько слов на своем гортанном языке и спрыгнул вниз, во двор. Собаки тут же смолкли, вскоре из-за забора донеслись какие-то странные звуки. Алексей не выдержал, вскочил на забор и увидел забавную сцену. Цыган сидел на корточках и, ласково приговаривая, почесывал животы развалившимся и повизгивающим от счастья псам. Увидев Ремизова, одна из овчарок вскочила на ноги и зарычала, но Гриша прикрикнул, на нее и собака покорно улеглась на землю. Алексей понял, что если он попробует спустить ся вниз, то овчарки снова озвереют и кинутся на него. Но тут в руке цыгана хищно сверкнуло лезвие ножа, первая из собак только дернулась, а вот вторая все же успела взвизгнуть перед смертью.
       "Во дает! Прямо цирк!" - подумал Ремизов и спрыгнул вниз.
       - Пошли, дорогой, - как к себе домой, пригласил Григорий.
      
       Нечай, сам бывший домушник, сделал все, чтобы обезопасить свой дом от любых посягательств извне. Все окна его дома были забраны решетками. Не мудрствуя лукаво, Геннадий вычеркнул из проекта второй выход и балкон, хотя это и противоречило правилам противопожарной безопасности. После того, как сам Нечай взорвал дворец Алиева, воспользовавшись запасным ходом, он с подозрением стал относиться к этим архитектурным излишествам. Зато единственную дверь он укрепил основательно. Собственно говоря, это были две двери, обе железные, просто отделанные под мореный дуб. Три замка запирали первую дверь, два - вторую. Их он отбирал сам, искал во время редких наездов в Москву. И если в первой двери замки еще походили на замки, то на второй стояли просто чудовища. Увидев их
       впервые, Нечай не смог понять принцип работы этих монстров. Но запираясь изнутри, Геннадий все-таки больше привык полагаться на простой железный засов, сделанный, правда, не без изящества из той же хромированной полированной нержавейки.
       Всего этого Ремизов не знал, но цыган и не стал подниматься на крыльцо, а повел его сразу к вертикальной пожарной лестнице, ведущей прямо на крышу.
       - Тебя мне бог послал, - шепнул он Алексею, начав подниматься по ступенькам. Через минуту они уже были на крыше. Оцинкованное железо чудовищно грохотало у них под ногами, и Гриша даже прикрикнул на Ремизова, правда, вполголоса:
       - Что ты топаешь, как слон, разбудишь ведь его!
       Алексей хотел было обидеться, металл под ногами цыгана грохотал ничуть не меньше, но решил, что сейчас не время, тем более что как раз в этот момент цыган поскользнулся и поехал вниз по крутому скату. Ремизов поймал его за шиворот, сам чуть покачнулся, но устоял и легко, как куклу, поставил Григория на ноги. Отдышавшись, цыган с видимым уважением посмотрел на своего могучего напарника.
       - Нам туда надо, - кивнул он на трубу метрах в пяти от них.
       То ли у него подошвы оказались стерты, то ли просто обледенели, но он продолжал скользить, и Ремизову пришлось тащить его за собой. Наконец они оказались у цели. Сверху на трубу был установлен грибок, прикрывающий от попадания внутрь дождя и снега, сделанный в форме типичной русской храмовой "луковицы". Гриша вытащил из одежды большую "фомку" и поддел снизу обрамляющий трубу крепежный обруч. Он чуть подался вверх, сантиметра на два, не больше.
       - Хорошо делали, собаки, - поделился своими соображениями цыган.
       - Давай, я попробую с этой стороны, - предложил Алексей.
       И Ремизов подцепил другую сторону фигурного грибка. Она чуть поддалась, и он вернул "фомку" Григорию. Возились они с "архитектурным излишеством" добрых полчаса, даже взмокли от напряжения. Наконец Гриша ковырнул обруч в последний раз, и Ремизов снял грибок с трубы. Осторожно положив его за трубу, Алексей склонился над горловиной трубы и разочаровано присвистнул.
       - И не смотри даже, ты слишком толстый, не пролезешь, - махнул рукой цыган. - Спустишь меня на веревке, обвяжешь ее вокруг трубы и слазь вниз. Я открою тебе дверь.
       - А где веревка? - спросил Ремизов.
      
       Григорий распахнул куртку и начал сматывать с тела что-то вроде небольшого каната. Сняв куртку, он перекрестился и осторожно протиснулся в узкую щель трубы. Ремизову показалось, что он не пройдет, обязательно застрянет, но, энергично извиваясь всем телом, цыган сполз вниз и исчез в трубе. Алексей встал поудобней и
       перекинув через плечи канат, начал потихоньку стравливать его вниз, как в свое время его учили в туристском лагере. Временами тяжесть исчезала, Алексею сразу начинало казаться, что теперь уж Григорий точно застрял, но тот просто отдыхал. Местами труба сужалась и сдавливала грудную клетку так, что он даже не мог дышать. Все это продолжалось минуты три, но обоим они показались вечностью.
       Наконец веревка ослабла, и Ремизов почувствовал два коротких рывка. Упрямый цыган достиг своей цели. Тогда Алексей обвязал веревку вокруг трубы и, снова загрохотав прогибающимся под ногами металлом, поспешил к лестнице.
       Когда он зашел на крыльцо, дверь была уже открыта. Пропустив в дом Ремизова, Гриша шепнул ему на ухо.
       - Ну, теперь он наш.
      
      
       ГЛАВА 70.
       Нечаеву, как всегда, снилась какая-то дребедень. Мало того, что Геннадий плохо засыпал, так ему еще и снилось, черт знает что. Бестолковая суматоха каких-то нелепых событий, удивительно неприятные лица действующих в них людей и непременно серый, будто осенний фон, на котором происходили его утомительные ночные иллюзии. В зоне пересказ снов являлся одним из самых любимых развлече ний зэков. Кто видел во сне роскошную бабу в постели, кто пировал в кабаке, у
       многих сновидения были яркие, цветные. Сначала Геннадий не верил этим
       россказням, потом понял: его ночная убогая серость особая немилость природы, может быть, даже наказание, ниспосланное свыше. Вот и сейчас ему снились какие-то коридоры, полутемные и уставленные пустыми ящиками, затем улица, вдребезги разбитая буксующим самосвалом, погрузившимся в грязь по самое брюхо. Ну, а потом вынырнул из подсознания Рыдя, тускло улыбающийся своими золотыми
       фиксами, с застывшей навеки гримасой и с телом, похожим на мешок из-под матраса, только из каждой красной полоски сочилась кровь.
       Нечай вздрогнул и проснулся. Сначала он подумал о том, что ему в первый раз в жизни приснился цветной сон. Сердце его колотилось как загнанное, прошиб пот, и Нечай с содроганием решил, что это еще хуже, чем привычный кошмар его серых сновидений. И лишь потом он понял, что рядом с кроватью кто-то стоит. Вскрикнув, Нечай метнулся к тумбочке с ночником, стоящей рядом с кроватью, но тяжелый кулак Ремизова опустился ему на голову, надолго погасив сознание.
      
       Включив свет, Алексей с беспокойством осмотрел свою жертву. Он старался бить вполсилы, помня, как перестарался с Годованюком. Затем он вытащил из тумбочки блестевший хромировкой пистолет и с любопытством прочитал на боку: "Стар".
       - Ты его не убил случайно? - спросил обеспокоенный Григорий, разглядывая своего врага.
       - Не должен.
       - Тогда бери, пойдем вниз, - скомандовал цыган.
       Очнулся Нечай уже на первом этаже. Он сидел в одном из кресел с привязанными к подлокотникам руками, в холле горел свет, люстра во всю полыхала рукотворным "северным сиянием". Было тихо, даже слышно, как позванивали сверху тоненькие колокольчики хрусталя. От удара, нанесенного Ремизовым, голова Геннадия просто раскалывалась. Чуть справившись с болью, Нечай поднял глаза на сидящих перед ним людей. Хотя и Ремизов сильно изменился, и Григория он видел только один раз, но этих двоих он узнал непостижимым образом, мгновенно и сразу обоих. Нечай почувствовал, как волосы на его голове встают дыбом, по телу пробежала изморозь смертельного страха.
       - Вижу что узнал, дорогой, вот и хорошо, - одобрительно кивнул головой цыган.
       - Тогда говорить много не будем. Ты ведь знаешь, за что я на тебя так сердит? Это ты задумал сжечь наш поселок? Так?
       Нечай чуть помедлил, потом кивнул головой. Говорить он не мог.
       - И приказ отдал ты, Рыдя ведь не врал перед смертью?
       Геннадий снова кивнул головой. Язык во рту был словно чужой.
       - У меня все. У тебя есть какие-нибудь вопросы, лейтенант? - обратился Гриша к Ремизову.
      
       - Да, - кивнул головой Алексей. - Зачем ты убил мою жену и Гринева?
       Нечай провел непослушным языком по губам, затем откашлялся, но мужество постепенно возвращалось к нему. Рассудком он понимал, что уже не жилец на этом свете и скрывать что-то было уже глупо.
       - Мне заказал их Спирин,- хрипловатым голосом сказал он.
       - Это этот, новый мэр? - переспросил Ремизов.
       - Да.
       - А не врешь?
       Нечай кивнул куда-то вверх.
       - В спальне есть небольшой встроенный сейф, за картиной, ключи в пальто. Там на кассете все, все разговоры.
       Ремизов и Григорий переглянулись, цыган быстро сбегал наверх и вскоре принес кассету. Пока Алексей крутил хитроумные шкафчики в поисках магнитофона и перематывал кассету, Нечай, прикрыв глаза, размышлял о том, почему он не воспринял всерьез рассказ Фугаса о поисках бежавшего лейтенанта. Очевидно, тогда, прошлым летом, он поверил, что Ремизов окончательно сломлен. Даже теперь, у самого края жизни Нечай продолжал разбирать допущенные ошибки, только теперь не книжного автора, а свои собственные.
       Пока Ремизов сосредоточенно слушал долгую запись, цыган ходил по дому
       с деловым видом, всюду включал свет, хлопал дверьми. Успокоился он только тогда, когда разговор на кассете шел уже о Ларисе, сел в кресло и с интересом дослушал до конца. Верный своим принципам, Нечай записал и диалог с мэром по поводу судьбы художника, но тут ему пришлось давать пояснения.
       - Ну что, Леша, тебе все ясно? - спросил цыган задумавшегося лейтенанта. Тот молча кивнул головой.
       - С ним ты тоже будешь разбираться? - Гриша кивнул головой в сторону замолкшего магнитофона.
       - Да, непременно.
       - Тогда этот мой.
       - Хорошо, - согласился Ремизов.
       Нечай смотрел на них почти бесстрастно. Мозг его работал, на удивление, ясно и четко. Внезапно для обоих он подал голос.
       - У Спирина в эту субботу свадьба. Гулять будут в ресторане "Русь".
      
       Ремизов с Гришей переглянулись.
       - Гулять будут долго, часов до десяти, - продолжил Нечай.
       - Зачем ты нам это говоришь? - спросил Алексей.
       Геннадий усмехнулся в ответ.
       - Обидно уходить одному. Пусть уж и он, мой "астрологический двойник", получит свое.
       - Ну что ж, спасибо за идею, - Ремизов вытащил из магнитофона кассету, сунул ее в карман.
       - Пора уходить, скоро утро, - напомнил он цыгану.
       - Хорошо, я быстро, - кивнул тот головой, пристально рассматривая свою жертву. - Ты веревку сверху привязал?
      
       - Да, как просил.
       - Поднимись снова на крышу и, как дерну, вытаскивай меня отсюда.
       Ремизов удивился, но спрашивать ничего не стал. Выходя из дома, он споткнулся о трупы собак в прихожей, Гриша зачем-то перетащил их со двора. Алексей высоко поднял брови, но цыган подтолкнул его к двери, и Ремизов услышал, как за его спиной тщательно закрывались многочисленные замки. С ними цыган провозился очень долго, это отметил и сам хозяин дома, впитывавший каждую минуту оставшейся жизни, как божью благодать.
       Оставшись с глазу на глаз со своей жертвой, Григорий не торопясь вытащил свой эффектный нож, покрутил его в руках, и у Нечая спина мгновенно покрылась холодным потом. Он вспомнил о тяжелой кончине своего "адъютанта", но цыган его сразу "успокоил".
       - Нет, дорогой. Ты умрешь по-другому. Ты сам узнаешь, что мои дети чувствовали, сгорая заживо.
       Он наклонился к подлокотникам кресла Нечая и, к вящему удивлению того,
       чуть надрезал веревки, связывающие его руки. Затем цыган спрятал нож, принес из прихожей канистру и начал поливать пол бензином, как бы обходя Нечая по кругу. И именно в этот момент Геннадий нашел основную ошибку в принципах и философии своей уже прошедшей жизни. Расширяя сферу своего влияния, он поневоле расширял и круг врагов. Сначала их было мало, затем счет пошел на десятки, сотни, может быть, и тысячи. Даже в России количество иногда переходит в качество, рано или поздно должно было случиться то, что свершится сейчас. С содроганием ожидая, что цыган плеснет бензином и на него, Нечай все-таки задал себе последний вопрос, на который он так и не получил ответа: а есть ли смысл в самой идее тайной власти?
       Вопреки ожиданиям Григорий не стал его обливать бензином, а поднялся наверх, на второй этаж. Геннадий попробовал освободить руки, веревка даже затрещала, но его палач уже спускался вниз, и Нечай оставил эту затею. Напоследок Григорий долго смотрел в глаза Нечаю, потом сказал.
       - Хоть ты и не человек, но, как говорили наши старики - я прощаю тебя.
       Цыган перекрестился, отошел подальше, зажег спичку и бросил ее перед собой.
       Вспыхнуло сразу ярко, весело, бензин даже рванул с хлопком. Над головой хозяина дома взволнованно зазвенели колокольчики хрусталя, но нарастающий гул пламени вскоре заглушил их нежный перезвон. Стараясь отвернуть глаза от обжигающего пламени, Нечай все-таки успел заметить, как цыган торопливо юркнул в камин. Геннадий рванулся раз, другой, почувствовал, как поддались, начали лопаться подрезанные веревки, он удесятерил усилия и со стоном выдернул руку из пут. С ревом вскочив с кресла, он прыгнул сквозь кольцо пламени, уже на той стороне, в прихожей, упал и крутанулся на полу, сдирая с плеч горящую пижаму.
       Сбросив ее, Нечай двинулся к двери на ощупь, обгоревшие ресницы не давали толком смотреть, нашарил верхний замок, попробовал крутануть ручку защелки, но она не поддалась, он схватился за другую и понял, что бесполезно.
       "Цыган, сволочь, сломал оба!" - понял он, рванулся в зал, но огонь полыхал там уже вовсю. Горели диван, кресла, коробились и обугливались кожаные панели, взрывались и падали хрустальным дождем роскошные сосульки "Северного сияния", и их прощальный звон был уже не слышен в торжествующем гуле огня. На его глазах огонь слизал одну за другой тяжелые портьеры, обнажив бесполезное присутствие зарешеченных окон. Полыхала поминальным костром дубовая лестница, и наверху, сквозь открытую дверь спальни Нечай увидел тот же неистовый танец огня.
       Он закашлялся от дыма, в голове мелькнуло: "Ванна, вода!". Проскочив сквозь уже занявшийся коридорчик в свою роскошную ванную комнату, Геннадий лихорадочно начал крутить оба крана, но они только всхлипнули в ответ, засасывая воздух в пустые трубы.
       "Цыган, сука, все предусмотрел!"- понял он. - Загнал в угол, как крысу!"
      
       На время его парализовала безысходность ситуации; спасаясь от дыма, он присел на корточках в углу, но когда пламя прорвалось сквозь массивную дверь и от жара начала лопаться кафельная плитка, Нечай закричал, крутанулся на месте, пытаясь прикрыть лицо руками, и, потеряв от боли рассудок, кинулся вперед, на ходу превращаясь в кричащий факел, и его с ревом удовольствия поглотил огнедышащий молох пожара.
      
      
       ГЛАВА 71.
       Ремизов вытащил Гришку из трубы, как выдергивают из грядки морковку,
       одним рывком. Тот даже взвыл и появился из трубы в разодранной рубахе, а ступив на крышу, обхватил руками ободранные плечи и зашипел от боли. Но цыган ни словом не попрекнул Алексея: из трубы уже несло жаром, и огонь мог нагнать его в любую минуту.
       Они спустились вниз, отбежали к ограде и, перепрыгнув на другую сторону, долго смотрели на дело своих рук. Сперва только пробивающийся сквозь плотные шторы свет указывал на начавшийся пожар, затем пламя мгновенно слизало штору огненным языком, начали гореть рамы, зазвенело лопающееся стекло, последней занялась крыша. Когда со стороны города послышался далекий вой пожарных сирен, они, не сговариваясь, повернулись и пошли в лес по протоптанной цыганом
       дорожке. За первыми деревьями они остановились, Ремизов вытащил сигареты.
       - Я расплатился до конца, - заявил Григорий после первой затяжки, неотрывно глядя на оставшийся сзади пожар.
       - А я нет, - упрямо мотнул головой Ремизов.
       Цыган искоса посмотрел на него, здравый смысл подсказывал Григорию, что ему не стоит лезть дальше в чужую судьбу. Кто ему этот лейтенант, во что обернется его сведение счетов с первым человеком города и как оно отразится на его, Гришкиной судьбе? На все эти размышления ушло не более секунды, затем он обнял Ремизова за плечи и предложил.
       - Тогда пошли ко мне? Надо переждать до субботы.
       - Пошли, - согласился Алексей, и они двинулись дальше по тропе. Как бы подтверждая их решение, со стороны пожара раздался громкий треск, и что-то ухнуло, словно вздохнул неведомый великан. Это обрушилась вниз прогоревшая крыша.
       Вода в подвале, где укрывался цыган, уже замерзла, и он легко заскользил по льду, показывая Ремизову путь. Тот осторожно двинулся следом, но на самой середине подвала лед не выдержал его массы и Алексей с проклятиями провалился в воду. Цыган, оглянувшись на него, засмеялся, со скрежетом отворил железную дверь. Пока лейтенант, изображая ледокол, добирался до двери, Гриша уже разжег в буржуйке огонь.
      
       - Ничего, лейтенант, сейчас обсушишься, согреешься.
       Сняв хлюпающую обувь и отжав мокрые джинсы, Ремизов с любопытством
       огляделся по сторонам. Убогое жилище цыгана его не разочаровало, в заводской патерне он тоже жил без лишнего комфорта. Он не понял предназначение крюка, свисающего сверху, и цепей на полу, но инстинктивно поежился. Между тем Гриша поставил на раскаленную печку чайник и вскоре они смаковали терпковатый "купчик", так зовется младший брат "чифира".
       - Ты с кассетой что делать будешь, пойдешь к прокурору? - спросил Григорий, отхлебнув глоток огненного напитка.
       - Нет, - Ремизов отрицательно покачал головой, - я сам ему и судья, и прокурор.
      
       - Правильно, - поддержал его хозяин, - пока спать не хочется расскажи, как у тебя все было?
      
       Ремизов допил чай, он почему-то отметил, что они оба одинаково держали кружки не за ручки, а обхватив ладонями, словно грея руки. Сначала Алексей говорил нехотя, с трудом, временами путаясь, возвращался назад, повторялся. Но потом он увлекся и рассказ стал более связным. Цыган оказался благодарным слушателем, все воспринимал живо, непосредственно, временами награждая резкими эпитетами то ментов, то бандитов Нечая. Особенно радовался Гриша, слушая историю
       побега Алексея.
       - Молодец, настоящий мужчина! - вскричал он, хлопая в восторге себя ладонями по бедрам. В колеблющемся свете свечи его лицо с горящими глазами, крючковатым носом приобрело какой-то демонический облик.
       Но пик его восторга пришелся на рассказ Ремизова о его побеге из завода через трубу. Сначала цыган долго, до боли в желудке хохотал и, лишь успокоившись, пояснил.
       - Я ж тебя за водяного дядьку принял! Видел бы ты, как я оттуда бежал, два дня потом ноги болели! Все молитвы сразу вспомнил, а мать мне их двадцать лет вдолбить не могла!
       Затем Григорий рассказывал свою грустную повесть. Ремизов поразился выносливости цыгана. Он в вагоне чуть дуба не дал от холода, а тот в ледяной воде просидел двое суток. Допив чай и потушив почти прогоревшую свечку, они улеглись рядышком на топчан, Алексей думал, что не уснет, настолько голова его была свежей и ясной, но сон сморил его так же быстро, как и гостеприимного хозяина.
       За все это время Ремизов ни разу не вспомнил о женщине, с которой почти неделю делил кров и постель. Прийдя домой и не обнаружив постояльца, Таисия сразу все поняла, проверила, все ли на месте, и хотя не обнаружила ущерба, но долго плакала, прежде чем уснуть в холодной постели. Но поспать ей так и не дали. Дотошный участковый Синицын, получив новые приметы Ремизова, быстро узнал от вездесущих старух про ее постояльца и нагрянул в десятом часу дня с группой захвата. Мало того, что эти быки чуть не сломали ей дверь, но Таисию промотали до самого вечера в милиции, с расспросами и допросами. Вернувшись домой, измученная Таисия сорвала со стены и разорвала в клочья календарь с глянцевой Богоматерью.
       Смерть Нечая наделала в городе примерно то же самое, что медведь делает в тайге с муравейником. Некоторое время после жуткой смерти босса братва пребывала в шоке, затем оправилась, а к среде в городе начали потихоньку постреливать - начался передел нечаевского наследства. Братва, державшие в руках городской
      
       рынок, уже не хотели делиться с коллегами с городских окраин. При Нечае те были
       как бы на дотации, им приплачивали за счет других доходов, Геннадию важна
       была власть во всем городе. Но самым первым пристрелили главбуха Шишкина. Фугас рвал и метал, лишь Василий Ильич знал всю подноготную обширного хозяйства Нечая. Все боевики открещивались от этого убийства, и у Фугаса возникло подозрение, что с Шишкиным свел счеты кто-то из должников. Василий Ильич опрометчиво держал нелегальную картотеку у себя в голове, справедливо не доверяя бумагам после своего долгого срока. Фугас публично пообещал найти гада, но вскоре ему было уже не до этого. Средь бела дня его джип превратили в решето так же, как и двоих его телохранителей, сам он получил две пули в ногу и одну в плечо, но остался жив. Война разгорелась не на шутку.
       Наибольшие дивиденды смерть Нечаева принесла Спирину. Слушая доклад
       начальника УВД о пожаре, он едва сдерживал радость.
       - Вы уверены, что это не убийство? - спросил Виктор, выслушав до конца.
      
       - Почти на сто процентов. Пожарным пришлось ломать дверь машиной, она изнутри оказалась заперта на засов и все замки.
       "А как же кассета?" - именно этот вопрос мучил сейчас мэра. Стараясь замаскировать свой интерес, он угостил полковника сигаретой и как бы невзначай спросил:
       - Как это здание можно использовать? Оно сильно пострадало?
       - Да нет, там одни стены остались, так что вряд ли.
       - А жалко. Красивое было здание. Я видел его еще в эскизах, у Кривошеева. Кстати, про убийц Федора ничего не известно?
       - К сожалению, нет, непонятны даже мотивы. И на бытовое убийство не похоже, отпечатков нет, все стерто.
       - Постарайтесь все-таки, Василий Петрович. Федор был не только моим другом, но и очень талантливым художником. Это большая потеря для города.
       Проводив офицера до двери, Спирин вернулся за стол, ослабил галстук и долго сидел с блаженной улыбкой на лице. Виктор не сомневался, что "астрологический близнец" держал бы его на коротком поводке всю оставшуюся жизнь.
       "А все-таки врут гороскопы, - с усмешкой подумал он. - Если им верить, то в этот же день должен был погибнуть и я".
       Теперь можно было попробовать снизить процент, отстегиваемый "попечителям", хватит им и пятнадцати процентов. Все остальное пойдет на благо города, а деньги сейчас решают все. Теперь он развернется. Еще бы чуть-чуть полегчало с безработицей, и тогда на фоне области его Энск смотрелся бы экономическим чудом. Если все пойдет, как надо, то через два года он выставит свою кандидатуру на пост губернатора.
       Мысли его взлетали высоко и далеко, но ни разу он не вспомнил своего бывшего друга художника.
       Авральные методы поисков бывшего лейтенанта не дали ничего. Первыми
       сошли с дистанции солдаты, ведь завод надо было охранять. Так что теперь одним участковым приходилось гонять по чердакам голубей, а по подвалам - кошек. Когда же через неделю выяснилось, что искать надо по другим приметам, то большинство милиционеров просто плюнули на это дело. Обратный результат получился и от второй статьи в местной газете, включавшей уточненные данные на Ремизова и фоторобот составленный со слов Таисии. На портрете красовался совершенно жуткий уголовник, почти пожилого возраста. Просто замотанная до ужаса женщина согласилась со всеми уточнениями, лишь бы от нее отстали. После выхода этой статьи в милицию звонили раз по пять в сутки, с требованиями срочно приехать и забрать преступника. Каждый раз все заканчивалось конфузом. Здоровенных мужиков в джинсах, кожаной куртке и шапке из нутрии в России полным-полно. Многие звонили и сообщали, что видели похожего человека, садившегося на поезд, автобус или электричку. В целом получалось, что Ремизов за эту неделю отбыл на все четыре стороны, на всех видах транспорта, причем не один раз. Милицейское начальство сломалось, смирившись с тем, что избыток информации подчас хуже полного ее отсутствия. А разразившаяся разборка между братвой Нечая и вовсе отодвинула эту проблему на второй план.
       А Алексей все гостил у цыгана. Днем они спали, а ночью прогуливались,
       разминали кости, заготавливали дрова. Убив Нечая, Гриша успокоился и больше не преследовал подручных Рыди. Он знал, что лейтенант непременно увяжется с ним, и значит, увеличивался риск попасть в поле зрения милиции и боевиков. А Гриша понимал, что то, что задумал Ремизов важнее всего прочего.
       В тот, первый день они доели последний кусок козлятины и с наступлением темноты Гришка повел Ремизова куда-то в поселок. Остановившись около одного из частных домов, цыган шепнул лейтенанту:
       - Подожди здесь, я сейчас, - и легко перемахнул через забор.
       Прислонившись к забору и поглядывая по сторонам, Алексей слышал, как
       взлаяла и замолкла собака, потом закудахтали куры. Минут через пятнадцать цыган вернулся и перекинул через забор четырех еще теплых кур.
       - До субботы хватит, - заявил он Ремизову, когда они уже шли обратно.
       Когда днем не спалось, они долгими часами разговаривали обо всем на свете, о жизни, о судьбе, о счастье. Гриша рассказывал о обычаях своего народа, и многое для Ремизова оказалось неожиданным. Как-то раз он спросил цыгана.
       - Гриша, а сколько тебе лет?
       Тот, сидя у открытой печки буржуйки и шустро ощипывая курицу, не задумываясь ответил.
       - Двадцать четыре.
       - Сколько?! - удивился Алексей.
       - Двадцать четыре, - повторил цыган и в свою очередь удивленно посмотрел на Ремизова. - А что ты так удивился?
       - Да я думал тебе лет сорок, седой весь, с бородой! А ты оказывается мой ровесник.
       - Ба, а я тебе тоже лет тридцать пять давал! Думал еще, чего это Алеша в таком возрасте, а все лейтенант? Разжаловали, что ли?
      
       В субботу, с утра Григорий критично осмотрел своего друга и сказал.
       - Тебе надо побриться.
       - Зачем? - удивился Ремизов.
       - Как зачем? Все-таки на свадьбу идешь.
       - Да ладно, я ведь не жених и танцевать там не собираюсь, - попробовал отшутиться Алексей. - Да и нечем бриться.
       - Как это нечем!? - возмутился цыган и показал свой нож. - А это что? Сейчас я тебя мигом побрею.
      
       Он достал какой-то обмылок, плеснул из чайника горячей воды, быстро намылил Ремизову щеки и в две минуты побрил его.
       - Ну вот, теперь можешь сойти за жениха.
       Повинуясь его указаниям, Алексей тщательно вымылся и сменил рубаху.
       (Прошлой ночью Гриша самодельной кошкой сдернул с балкона ближайшей к
       пустоши пятиэтажки опрометчиво оставленное на ночь белье.)
       - Пойми, тебя не должны заметить раньше времени, - наставлял Ремизова цыган, - плохо, конечно, что от тебя дымом несет как от лешего, ну да ты там долго не рассиживайся.
       День этот казался бесконечным. Поев с утра, они больше не стали возиться с приготовлением пищи, а только пили чай, как всегда крепкий, горячий, без сахара. Спать никто не ложился. Ремизова даже слегка потряхивало от волнения, и это его удивило. В случае с Нечаем он не испытывал особого волнения.
       В седьмом часу Григорий наконец сказал.
       - Пошли.
       Ремизов засомневался.
       - Не рано?
      
       - Зайти мне надо тут неподалеку, - объяснил Григорий, а затем критично глянул на ботинки Алексея. - Протри обувку, а то не поверят, что ты с подарками на свадьбу.
       Одевшись, Ремизов, с удивлением, увидел, что Гриша прихватил с собой лопату, лом и большую сумку на ремне. Вода в подвале промерзла уже до дна, и Алексей не проваливался как первый раз. Выйдя на поверхность, они с наслаждени ем вдохнули свежий морозный воздух, глянули на крупные звезды над головой и двинулись к пожарищу Гнилушки. Войдя в развалины своего дома, Григорий остановился посреди одной из комнат и, протянув ладони к земле, горестно сказал.
       - Здесь спали мои дети.
       Опустившись на колени, он долго говорил что-то на своем языке, чуть покачиваясь из стороны в сторону, словно разговаривал с кем-то. Наконец он перекрестился, поднялся с колен, смахнул с глаз слезу и прошел в соседнюю комнату. Там он отмерил от стены какое-то расстояние и принялся ожесточенно долбить ломом подмерзшую землю. Ремизов не понимал, что тот делает, но предложил.
       - Давай помогу?
       - Я сам, - коротко отрезал цыган, продолжая вгрызаться в землю. Минут через десять его яростные усилия увенчались успехом, и он выволок из земли алюминиевый бидон литров на пять. Отщелкнув рукоятки герметичных запоров, цыган снял крышку и, подозвав Ремизова, попросил.
       - Алексей, ну-ка, посвети.
       Алексей чиркнул спичкой, поднес ее к горловине бидона и увидел, как маслянистой желтизной блеснуло золото, острыми цветными искрами брызнули разноцветные камни, матовой белизной зазмеились нитки жемчуга. Гриша запустил ладони в это богатство, поднес к глазам, пристально глянул на Ремизова и небрежно бросил все это обратно.
       - Говорят, что все это копилось сотни лет. А я бы, не глядя, обменял это барахло на жизнь своих детей, - со вздохом сказал он.
      
       Сунув бидон в сумку, они отправились в город. Гриша по ходу рассуждал на вольную тему.
       - Нет, что это за зима, а?! Середина декабря, а снега нет. Без снега человеку зимой грустно. Эх, помню я места, где дома заносило с верхом. Маленький был, а помню...
      
       - Слушай, - оборвал его Ремизов, - может, не стоит тебе туда идти? Ты же сам говорил, что рассчитался за все?
       Григорий отрицательно мотнул головой.
      
       - Нет, я ошибался. Нечай не набрал бы такой силы, если бы его не поддерживал вот он, - и цыган кивнул головой на оставшуюся после выборов цветную листовку с фотографией мэра и надписью: "Голосуй за Спирина".
       Первое, что они увидели, подойдя к ресторану - был милицейский "жигуленок" с дежурным патрулем. Стоя на другой стороне улицы в тени жилого дома, Ремизов и цыган долго разглядывали ярко освещенные окна, даже сюда долетала веселая музыка, несколько человек покуривая, стояли на высоком крыльце. Рядом с милицейской машиной стояла спиринская служебная "Волга" со скучающим Виталиком за рулем.
       - Тебе не так просто будет уйти, - Гриша кивнул на милицейскую машину.
       - Мне все равно, - ответил лейтенант.
       - А мне нет. Подожди немного, сейчас они уедут, и тогда сразу входи, - сказав это, Гриша растворился в темноте. Далеко уходить он не стал, через два квартала находилась сберкасса, самая обычная, каких много. Нашарив на земле камень, Григорий запустил его в окно, а для верности добавил еще два в другое. Расчет его оказался верен, первым на место происшествия приехал тот самый заскучавший патруль.
       Когда Гриша вернулся к ресторану, Ремизов был уже внутри.
      
      
       ГЛАВА 72.
       Свадьба достигла апогея. Церемониал кончился, отработал свое тамада, теперь надрывался диск-жокей, пытаясь перекричать собственную музыку. Молодежь отплясывала в полутемном фойе свои буйные танцы, старички разбрелись по углам зала, кто просто разговаривал, а человек пять старательно выводили под акомпонимент баяна "Подмосковные вечера". На Ремизова никто не обратил внимания, и Алексей, пробравшись сквозь беснующуюся дискотеку, скромно присел за крайний столик и долго смотрел на человека, ради которого он пришел сюда.
       В этот вечер Спирин был счастлив как никогда. Внутри у него разжалась пружина. Все то, что скопилось за эти полтора года, все, что мучило его и мешало жить: крепкий поводок его связи с Нечаем, хлопоты о благе города, предвыборная нервотрепка и казавшийся неразрешимым любовный треугольник с Ларисой - все это осталось позади. Теперь он был свободен, любим, счастлив, полон энергии и сил. Впереди такие прекрасные перспективы, интересные планы, и все это ему по плечу. Этот город еще будут показывать по телевидению, но уже не из-за обвалившихся домов, а как райский уголок, где не будет наркомании и безработицы. А еще - с ним теперь Виктория, что означает "победа".
       Она была чудо как хороша в этом голубом подвенечном платье. Спирин как ни когда много пил в этот вечер, но пьянел только от ее взглядов, от ощущения полного счастья. Ему показалось, что Вика загрустила, Спирин нагнулся к ее уху и спросил.
       - Ты что это запечалилась?
       - Жалко, что Феди нет на нашей свадьбе, - в глазах девушки блеснула слеза. - Это ведь он нас познакомил.
       - Да, я хотел пригласить его шафером, - ответил Виктор и добавил. - Давай, если родится сын назовем его Федором?
      
       - Хорошо, - согласилась Виктория и чуть улыбнулась. - Я верю, что у нас будет все хорошо. Я специально просмотрела все гороскопы, и твой и мой обещают удачу и счастье. Ты веришь в гороскопы?
       Спирин хотел сказать, что нет, но потом понял, что невесте перечить нельзя.
       - Конечно верю. У нас с тобой не может ничего плохого. Это и без гороскопов ясно.
       Разглядывая мэра, Ремизов испытал что-то вроде зависти. Чувствовалось, что Спирин счастлив, он не отрывал глаз от своей очаровательной невесты, что-то говорил ей на ухо, смеялся вместе с ней. Алексею даже стало его жаль, и ему пришлось вспомнить застывшее лицо мертвой Елены, потную рожу Годованюка, зону, голод и холод того проклятого вагона, вонючую трубу Тротилки. Всем этим он был обязан обаятельному молодому человеку, сидящему рядом с красивой девушкой за свадебным столом.
       Ремизов вздохнул, нащупал в кармане защелку предохранителя и сдернул ее вниз.
       Первой его заметила Виктория.
       - Смотри, вон тот мужик, он как-то странно на нас смотрит, - сказала она Спирину. Тот мельком глянул на сидевшего в дальнем конце стола человека и легкомысленно пошутил.
       - Просто он завидует, что мне, а не ему досталась такая красавица.
       Вика засмеялась, чуть отпила из бокала шампанского, но поневоле снова
       обернулась в ту сторону, где сидел незнакомец.
      
       - А почему он в куртке? - спросила она.
       - Наверное из охраны, - ответил Виктор и небрежно обернулся. А Ремизов уже поднялся, обошел колонну и двигался между столами прямо на них. Что-то в его облике показалось Спирину знакомым, он вглядывался в мощную фигуру приближающегося человека, в его напряженное лицо, и вспоминал, где он раньше видел эти голубые глаза. И хотя Ремизова сейчас не признала бы родная мать, но Виктор его узнал! В мозгу Спирина всплыла картина охотничьего домика Гринева и выводимый прочь детина в пятнистой форме с блуждающим взглядом. Непостижимым образом то лицо наложилось на это, и господин мэр понял, кто и зачем идет к его свадебному столу.
       Виктор вскочил на ноги, хотел закричать, но Ремизов уже вскинул пистолет и выстрелил. Спирина откинуло назад, он сшиб спиной большую вазу с цветами, но небольшая тумбочка, на которой стоял букет, не дала ему упасть на пол. Алексей снова поймал на мушку уже окрасившуюся алым потеком белоснежную рубашку мэра и стрелял в дергающееся тело до тех пор, пока пистолет не смолк.
       Грохот последних выстрелов прозвучал особенно сильно, ошеломленный
       диджей вырубил аппаратуру, и в установившейся тишине раздался жуткий крик обезумевшей невесты. Левой рукой достав из кармана кассету, Алексей швырнул ее на стол рядом со свадебным тортом, развернулся и пошел к выходу. Толпа гостей шарахнулась в сторону, расступаясь перед ним, какая-то женщина истерично взвизгнула. У выхода из зала на него кинулся рослый парнишка в белой рубашке. Ремизов не останавливаясь ударил его рукоятью пистолета по лицу, и пока тот сидя на полу выплевывал выбитые зубы, Алексей прошел через опустевший холл и вышел на крыльцо.
       Гриша его уже ждал. Услышав выстрелы, он подошел к дежурной "Волге" и
       постучал согнутым пальцем по стеклу. Дремавший Виталик открыл дверцу и спросил.
       - Тебе чего?
       Не отвечая на глупый вопрос, Гриша схватил его за уши и одним мощным
       рывком выкинул из машины. Пока водитель соображал, что к чему, цыган сел за руль, завел "Волгу" и резко развернул ее в другую сторону. Увидев Ремизова на крыльце, он два раза просигналил. Тот бегом спустился вниз, прыгнул на соседнее сиденье, и Гриша резко сорвал машину с места.
       - Как там, нормально? - спросил Гриша, не отрывая глаз от ночной дороги.
       - Да, - вздохнув, ответил Ремизов. Повертев в руках пистолет он опустил боковое стекло и выкинул его в придорожный кювет.
       - Ну, а что тогда такой мрачный? - снова спросил цыган, мельком глянув на соседа, а затем снова уставился на летящую с бешеной скоростью дорогу.
       Ремизов пожал плечами. Разве можно объяснить это словами? Все, чем он жил долгое время исполнилось, а он засомневался - стоило ли это того? Маятник мести, качнувшись назад, уничтожил виновника всех несчастий Ремизова, но это уже не радовало лейтенанта. У него в ушах стоял истошный крик ни в чем не повинной невесты.
       Так погано на душе у него еще не было никогда.
       - А чему радоваться, - попробовал ответить он, - прошлого не вернешь, а как жить дальше - непонятно.
       - Я тебе расскажу, как ты будешь жить дальше, - весело заявил Гришка. - Сейчас приедем к моей родне, отцу моей Радки, отдохнешь, а там я тебя женю на молоденькой цыганочке, сам женюсь на ее сестре, ты станешь моим братом, а значит, настоящим цыганом!
       Ремизов от души рассмеялся. Сама идея "оцыганиться" показалась ему забавной.
       - Откуда такое доверие? - спросил он.
       - Ты знаешь, что мне в тебе больше всего понравилось? Как ты на золото смотрел. Как на мусор. И ты прав! Деньги - дерьмо! Люди- золото!
       Он свернул на какой-то проселок, и скоро в ярком свете фар заструились небесными балеринами первые снежинки этой зимы. Падая на еще теплую землю, они таяли, но сестры их все прибывали и прибывали, обещая к Новому году сугробы, а весной половодье.
       - Снег! Как хорошо, а-а! - засмеялся цыган. - Люблю снег!
       - Да, снег это очень хорошо, - согласился Ремизов и с трудом, чуть-чуть улыбнулся. - Снег, это просто здорово!
       А снег все падал, закручиваясь в маленькие хороводы и хоть на время прикрывая грязь и неустроенность нашей проклятой жизни. Вместе со снегом на Россию нисходят Благодать и Надежда.
       КОНЕЦ.

  • Комментарии: 4, последний от 22/10/2019.
  • © Copyright Сартинов Евгений Петрович (esartinov60@mail.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 713k. Статистика.
  • Роман: Детектив
  • Оценка: 7.34*10  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.