Сотник Саша
Рекламist

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 2, последний от 03/03/2019.
  • © Copyright Сотник Саша (a-sotnik@mail.ru)
  • Размещен: 29/07/2008, изменен: 17/02/2009. 253k. Статистика.
  • Роман: Проза
    • Оценка: 5.95*29  Ваша оценка:

       Александр Сотник
      
       РЕКЛАМIST
      
       ТРУСЫ НАДЕЖДЫ
      
       Я пялился в телевизор от безделья. Работы не было. Выходить на паперть не позволяла гордость, на Тверскую - убеждения. Ситуация ударяла по кошельку, тот - по желудку; организм убивал нервные клетки, а они, как известно, - ну очень медленно...
       К тому же, подходило время оплаты съемной квартиры. Мне ее сдал знакомый моего знакомого. Арендодателя звали Петр. Он мог не появляться месяцами, но уж если приходил, то устраивал грандиозную пьянку, которая могла затянуться на неделю. Пропив деньги, заплаченные мной за аренду, он непременно занимал у меня в счет будущей оплаты. Протрезвев же, снисходительно об этом забывал. И так повторялось каждый раз: оплата, пьянка, заем... Петр нигде не работал, предпочитая альфонствовать. Внешне он напоминал истаскавшегося певца Сергея Захарова, но неизменно нравился состоятельным женщинам предпенсионного возраста. Когда я спросил "чем ты занимаешься?", Петр с достоинством ответил:
       - Улыбаюсь. Дорого...
       Конечно, он меня терпел. Мне же приходилось терпеть незаконченный ремонт в его двухкомнатной квартире, отсутствие исправной мебели и душа, как и наличие грязной свалки подлинных рогов и копыт в соседней комнате. Зато, во-первых, платил я втрое меньше, чем в агентстве, а во-вторых, Петр не докучал мне частыми визитами. Что же касается пьянства - так я и сам не ангел.
       Впрочем, я отвлекся.
       Неделю назад меня вызвал редактор. Известно: начальство надо любить, относясь к нему с взрослым покровительством. Я же так не мог - более того, вечно замечал изгаженное исподнее. В тот день редактор сообщил:
       - Нам нужен эпатаж. У нас женский журнал. Напишите что-нибудь острое, критическое. К примеру, о критических днях.
       - Вообще-то я не страдаю...
       - Допустим. Но вы же писали об извращениях Моцарта?
       - Упомянул. По вашей просьбе.
       - Вот и прекрасно. Сделайте то же самое с Бахом.
       - Но Бах не был извращенцем!
       - А вы поройтесь, покопайтесь, найдите что-нибудь! Где ваша фантазия, вымысел художника?
       - Ладно, - говорю, - скрещу его с Чайковским.
       В редакторскую душу закралось философское подозрение:
       - Упражняетесь? Между прочим, иной творец достоин осуждения.
       - Осудить творца - все равно, что продлить ему жизнь, - возразил я.
       - Красиво сказано. Кто это?
       - Неважно. Дарю.
       - Подобная щедрость однажды приведет вас на скамью подсудимых, - сурово предупредил редактор. - В вас просматривается принцип выскочки.
       - А в вас, - говорю, - Питера.
       - Санкт-Петербурга?
       - Ага. Американского.
       - Остряк, - обиделся редактор. - Вот и напишите остроумное заявление по собственному желанию.
       Пришлось написать: "В связи с тяжелой и продолжительной болезнью руководства (а именно - диареей глупости) прошу уволить", и так далее...
       Словом, я оказался припертым к стенке - точнее, к телевизору. И, как уже сказал, работы не было. Тогда я стал звонить наудачу. Интересная вещь - надежда: когда ее теряешь, она вдруг дает о себе знать. Оператор Лева Гудман отозвался сразу:
       - Ты что, совсем без копья?
       - И без щита тоже.
       - Понял, выезжаю. Закуску брать?..
       Гудман - добрый толстяк с неудавшейся личной жизнью. С женой Леной он познакомился в столовой. Подсел к ней за столик и признался:
       - Я встретил вас, и все!..
       Через пять недель они расписались. Она была беззаботной, розовой от смущения студенткой, он - перспективным выпускником ВГИКа. Впереди маячили египетские ночи и Каннская лестница. Такое мнение сложилось у всех, и у Ленки тоже. Пресловутое "есть мнение" стало преследовать Гудмана повсюду. К примеру, Ленка говорила:
       - Есть мнение, что тебе пора в магазин.
       Или:
       - Есть мнение, что ты девяностопроцентная сволочь.
       С годами притязания ужесточились, издергав Леву окончательно. Ленка бесилась, устраивала истерики, била посуду. Выбросила в окно чугунного Юрия Долгорукого. Как никого не убила? Одиночество зачастую объединяет людей с непересекающимися интересами. Тогда отношения строятся на руинах взаимного непонимания. Однажды вечером Лева услышал:
       - Ты даже не в состоянии правильно оторвать туалетную бумагу!
       И понял, что пора...
       Сначала у нее была досада, обида на мужиков; потом все стихло, в ее жизни материализовался неудавшийся боксер. Круг замкнулся на уровне нового витка. Ленка ходила с подбитым глазом. Боксер шутил:
       - Прочувствовала силу русской перчатки.
       ...Гудман появился через час - пьяный и поэтичный. С порога сообщил:
       - А я с Надеждой. Веры нет. Любовь еще, быть может, дома...
       Следом за ним в дверях нарисовалась дама в камуфляже. Представилась:
       - Надежда. А Любка сегодня в ночь.
       - Вы, как видно, тоже, - мрачно съязвил я.
       - Женек, не лейте желчь на скатерть! - миротворствовал Лева. - Надька - свой человек. И жрать торопится, и пьянствовать спешит. Словом, "Монтана"!
       Насчет "Монтаны" поясню. Жил у Гудмана с Ленкой попугай Кеша. (Почему-то большинство попугаев называют Кешами. Вероятно, это имя столь же органично для попугая, как "Борька" - для борова. Смоктуновский не при чем.) Ну, жил себе пернатый и жил. Глупая волнистая птичка. Не мешала никому, кроме Левы. Ленка в ней души не чаяла. Поначалу Гудман терпел. Тайком учил Кешу материться и пить водку. Но кроме щебета ничего не добивался. Уходя на работу, Ленка выпускала Кешу порезвиться. И вот однажды "птиц" нарвался. Лева спал после ночной смены. Попугай привычно летал по пустой комнате, издавая жизнерадостное чириканье. Сел Леве на нос. Гудман взял его за клюв и швырнул в угол. Но Кеша не унимался. Возможно, вспомнив вольные тропики, он выдал все, чему его учили. И тогда Лева пресек свободу слова: запустил в Кешу тапком. Он, собственно, и не целился, но попал. Попугай ударился тельцем о зеркало и испустил дух. Лева же, с минуту погрустив, взял Кешу за крылья и выбросил в форточку. Вечером Ленка спросила:
       - А где Кеша?
       - Вылетел в окно, - правдиво ответил Лева.
       И тут она увидела следы от Кешиных крыльев, предательски распростертых на поверхности зеркала.
       - А это что?
       - Это? - переспросил Лева. - "Монтана"...
       Надежда оказалась разговорчивой дамой, поведав после первой же стопки историю "а ля Хичкок":
       - Я от соседа сбежала. Он со мной в коммуналке живет. Раньше был нормальный мужик, работал токарем, как все люди. Только раз с перепою ему сверлом башку пробило. И что-то там повредило в центре удовольствий. Ну, сделали ему операцию, а что толку? Ходит вечно - рот до ушей, молчит, бельмы закатывает, и пристает, как будто счастья ему мало.
       - И что, не пьет? - заинтересованно спросил Гудман.
       - В том-то и дело, что нет. Да и зачем, когда у него и так вечный кайф?
       - Человек-ништяк! - Восторгался Лева.
       - А сегодня в мусоропровод насрал, - добавила дама. - Выхожу я мусор выбросить, а он сверху лотка пристроился, морда и жопа счастьем светятся: "Люблю, - говорит, - тебя до усрачки."
       - Будем здоровы, - разочарованно сказал Лева. - А ты его в психушку сдай.
       - Так ведь мирный же, как ягненок. Ну, вызвала я разочек перевозку, а они ни в какую. Говорят: "Забуянит, тогда примем". А он целыми днями балдеет на халяву, у сортира меня стережет. И главное: в руку срет, а говном не кидается. Знает, гад, что заметут...
       - А менты?
       - Да то же самое. Он их как увидел - тут же честь отдал, документы предъявил, и все с улыбкой. Те аж перепугались... Жень, можно я у тебя переночую, а то Любка сегодня...
       - ...в ночь, - закончил я.
       Надежда кивнула.
       - Ладно, с надеждой как-то веселее, - согласился я.
       Гудман просиял:
       - Я тебе помогу. Нашей конторе требуется сценарист. Мы же рекламу снимаем. Почему бы тебе не писать сценарии? Словом ты владеешь, к тому же - цинично. Тебя возьмут. Завтра же поговорю с шефом. Он, конечно, гад, но порядочный.
       Всю ночь я просыпался от Надькиных воплей. Наутро она призналась:
       - Не понимаю Левкину жену. Такое орудие беречь надо. Это же ядерная бомба!
       - А она, - говорю, - пацифистка.
       - В смысле - блядь?..
       Вечером Гудман по телефону сообщил:
       - Скоро шеф тебя примет. Напишешь сценарий в качестве пробы, и - вперед. И трусы не забудь.
       - Хорошо. Натяну поверх брюк.
       - Надькины трусы. Они под шкаф закатились. Захвати, я ей передам. А хочешь, сама за ними явится...
       - Нет, уж лучше ты...
       - Договорились. Я перезвоню.
       Хорошо, когда Надежда не исчезает бесследно, оставляя на память о себе хоть что-то. Пусть даже старые трусы.
      
      
       ТРЕБУЕТСЯ УНИТАЙЗЕР
      
       Специалисты узкого профиля мешают творчески размашистым людям. Представьте себе космонавта-менеджера или композитора-маркетолога. Продавец-потребитель не в силах что-либо произвести. Мыслители же увольняются в первую очередь.
       Я раскрыл газету вакансий. Там требовались "помщнинки бизнес-вумэн" (вообще-то, там было написано "помойщенки"; "помощники" - лишь моя скромная догадка), "супервайзеры-дизайнеры" и "мерчендайзеры-программисты". Словом - все, кроме меня. Справедливости ради добавлю, что журналисты требовались тоже, но - в журнал для геев. Воображаю, как вхожу в редакцию, и заявляю: "Я - гей. Эге-гей! Эге-ге-ге-гей!!!" Тут есть от чего обалдеть.
       Короче, все было глухо. И тогда я разозлился. Представил, что сам - работодатель. Кто мне нужен? Понятно, что специалист. Но кто? Грузчик-супервумэн? Дантист-ассенизатор? Слесарь-гинеколог? Я начинал звереть. Не отдавая отчета в своих действиях, набрал первый попавшийся номер агентства по трудоустройству:
       - Алло, у меня есть вакансия.
       На том конце провода дежурно обрадовались:
       - Мы к вашим услугам!
       - У меня гипермаркет.
       - Поздравляю.
       - Срочно нужен унитайзер!
       Я полагал, что столь вопиющее название профессии смутит собеседника, но ошибся.
       - Унитайзер? Сколько угодно!
       - Десять лет стажа! - свирепствовал я.
       - Разумеется.
       - Владение суахили!
       - Со словарем.
       - Без привычек - даже полезных!
       - Не вопрос.
       - Не старше двадцати! - Я намеренно выдвигал взаимоисключающие требования.
       - Сделаем. Мы берем сто процентов оклада соискателя за первый месяц его работы. Через час к вам подъедет менеджер и оформит договор. А вечером у вас будет унитайзер.
       - Настоящий?!!
       - Со всеми вытекающими! Диктуйте адрес...
       Я в ужасе бросил трубку. Пометался по квартире. Вернулся к газете. Перевернул страницу. Там требовались курьеры и расклейщики объявлений. В курьеры идти не хотелось. А вот по поводу расклейки... Я набрал номер телефона фирмы. Мне ответил торопливый мужской голос:
       - Да-да, слуш...
       - Вам требуются расклейщики?
       - Да-да, сроч...
       - А что насчет условий?
       - Прижжайте! Наш адрес...
       Фирма располагалась на Сущевке, в помещении издательства "Молодая гвардия". Появлялся призрачный шанс прикоснуться к высокой литературе.
       Меня встретил малопривлекательный близорукий мужчина, похожий на ощипанного пираньями пингвина. Он был высоким, рыхлым, обильно потел и бесконечно утирался носовым платком.
       - Расклейщики нужны, - затараторил он. - Вы расклейщик?
       - А что, не похож?
       Мужчина растерялся и вспотел:
       - Не совсем, не совсем... Сколько вам лет?
       - Девяносто два. Я сделал пластическую операцию.
       - Юмор - это хыршо. Вы - честный?
       - Да. Меня в тюрьме перевоспитали.
       - За что? - обалдел он.
       - Шучу.
       - Юмор - это нехыршо. Вы здоровы?
       - Как Атлант.
       - А я - Дмитрий Иваныч. Присаживайтесь.
       - Дмитрий Иванович, что входит в мои обязанности?
       - Клеить, клеить...
       - ...и еще раз клеить, - догадался я.
       - Да. Работа нервная. Расклейщиков не любят и матерятся. Позавчера один дворник избил нашего сотрудника.
       - Расклейщика?
       - Нет, агента по недвижимости. Принял его за вора.
       - Бедняга. И где сейчас ваш агент?
       - В СИЗО. Он действительно стащил у бабки кошелек.
       "Куда, - думаю, - я попал? Это же рассадник бандитизма..."
       Дмитрий Иванович улыбнулся:
       - Но вы нам подходите. Видно, что интеллигент. Клеить умеете?
       - И шить тоже.
       - Хыршо. Вот вам четыреста пятьдесят объявлений на три дня. Берегите их.
       - Обязательно. Положу их в банк на личный счет.
       - Расклейте в своем районе по подъездам жилых домов с часу дня до четырех. К пяти отчитайтесь. Я вас проконтролирую. Мы платим рубль за одно объявление. Деньги получите в пятницу.
       - А сразу никак нельзя?
       - Нет. - Дмитрий Иванович снова вытер испарину. - Все деньги в пятницу.
       - Ладно, - говорю, - только непременно все!
       Так я стал расклейщиком. Носился по району, как заблудившийся лось. Дворники, действительно, ругались. Кто-то советовал приклеить объявление себе на задницу, кто-то банально матерился. Приходилось терпеть. Каждый вечер я звонил Дмитрию Ивановичу и называл "проклеенные" номера домов. В пятницу явился в офис.
       - Огорчу, денег нет, - обливаясь потом, признался Дмитрий Иванович.
       - То есть, как это - нет?
       - Будут через неделю. Ограбили квартиру нашего бухгалтера. Вынесли все под чистую.
       - А я-то тут при чем?
       - Не при чем. А вот бухгалтер заболел. Зато у меня к вам претензии. Вы плохо работаете.
       - Я честно расклеиваю по сто пятьдесят объявлений в день!
       - Не знаю, не знаю. Из вашего района совсем не звонят... Вот вам семьсот пятьдесят объявлений на следующую неделю. Берегите их...
       Я поумерил свой пыл и стал работать спустя рукава. Десятки подъездов игнорировал, отдельными домами пренебрегал, не забывая упоминать их в своем отчете. Вместо ста пятидесяти объявлений в день я расклеивал от силы тридцать. То есть, прибег к банальному вранью. Такой метод принес неожиданные плоды - Дмитрий Иванович меня хвалил:
       - У нас обвал звонков с вашего района! Вы - очень ценный сотрудник.
       "Знал бы ты, как я работаю", - думал я, а вслух нагло вопрошал:
       - Мне положена премия?
       В назначенную пятницу я примчался в офис. Дмитрий Иванович встретил меня, судорожно обмахиваясь платком:
       - А, это вы? Семнадцать звонков за неделю, поздравляю! - Он произнес это так, будто я сорвал "Джек-пот".
       Спрашиваю:
       - Как здоровье бухгалтера?
       - Воры так и не нашлись.
       - Я в смысле зарплаты.
       - Это не проблема, - с небрежностью миллиардера сообщил Дмитрий Иванович, - четыреста пятьдесят за прошлую неделю и шестьсот - за эту.
       - Семьсот пятьдесят, - поправил я.
       - Именно шестьсот, - уточнил Дмитрий Иванович, вновь начиная потеть. - Мы вас оштрафовали.
       - За что?!
       - Вы небрежны в работе. Надо клеить объявления ровно и старательно. Вы же профессионал. Вот ваши деньги.
       Я положил их в карман.
       - Кроме того, вы совсем не болеете за наше общее дело, за нашу фирму.
       - Поэтому вы хотите довести меня до инфаркта? - Вспылил я. - Что это за молодогвардейский задор? Что за пионерская зорька? Еще секунду, и вы призовете меня с партийным энтузиазмом затянуть пояса ради светлого будущего наших потомков!
       Дмитрий Иванович моментально просох:
       - Боюсь, что нам придется с вами расстаться.
       - А я и не предлагаю вам руку и сердце! - Я уже почти кричал. - Мне не жалко ста пятидесяти рублей. Если они спасут вашу фирму от неизбежного банкротства - пожалуйста! Но у вас работают нищие люди: в основном, пенсионеры. Вы их тоже штрафуете?
       - До свидания, - побледнев, сказал Дмитрий Иванович.
       Я пришел домой, бухнулся на диван и включил телевизор. По всем каналам показывали президента Путина. Его монументальность шла вразрез с действительностью за окном.
       Я услышал звук открываемой входной двери. Это явился Петр. Он был трезв и невзрачен.
       - Привет, - мрачно сказал он.
       Я приподнялся с дивана:
       - Привет. Как дела? У меня голяк.
       - Совсем? Это плохо. Сотка хотя бы найдется?
       - Долларов?
       - Рублей, - махнул рукой Петр. - Похмелиться надо. А то сдохну.
       Я протянул ему сто рублей. Петр небрежно сунул их в карман брюк:
       - Когда зайти?
       - Думаю, через неделю.
       - Ладно. Пока...
       Уже на пороге Петр обернулся и спросил:
       - Слышал, тебя из редакции поперли?
       - Поперли.
       - И что будешь делать?
       - Устроюсь на другую работу.
       - Кем?
       Я подумал и сказал:
       - Унитайзером.
       - Ясно, - ничуть не удивился Петр. - Удачи, унитайзер.
       Хлопнула входная дверь. Мне стало совсем хреново. Жутко хотелось напиться. Куда подевался Гудман? Он ведь обещал... Может, самому напомнить?
       Словно находясь в бреду, я добрел до гастронома. Купил водки и кильки за восемь рублей. И не успел дома открыть бутылку, как на пороге возник Гудман.
       - У тебя дверь не заперта. Ты что, в запое? Я до тебя дозвониться не мог. Днем звоню, никто не отвечает. Я уж думал, ты - того...
       - Звонил бы вечером.
       - Не мог. У меня монтаж по вечерам. Ну что, поехали?
       - Не сейчас.
       - Я в смысле - наливай. У меня два дня выходных. А в понедельник шеф тебя примет. Так что - готовься.
       Мы выпили: Гудман воодушевленно, я - с безысходной тошнотой.
       - Все эти дни шеф был злющий, как мамба. Страшно подойти. История леденит и обжигает. Один мудила торгует стиральным порошком, ну и заказал нам рекламный ролик. Долго он его не принимал: то одно не нравится, то другое. А сам при том - лох лохом. Задолбал, короче, всех. И ролик, вроде бы, нормальный, а этот фраер все придирается. И не платит, соответственно. А тут внезапно принял и заплатил. Мы, конечно, бабки по карманам, и - по кабакам. А наутро этот чудик звонит шефу, и начинает орать: "Вы что, издеваетесь? Я на вас в суд подам за оскорбление личности!.." И тут выясняется. Наш компьютерщик вставил в "пэк-шот" - ну, в финальный кадр - печать сертификации товара. Как бы для понтовой красоты. А внутри этой печати по кругу маленькими буквами пустил текст: "наш заказчик - пидарас, пусть закажет еще раз". Буквы-то малюсенькие, их и не рассмотрит на экране никто. А этот гад дотошным оказался: поставил картинку на "стоп-кадр" и с лупой у экрана изучал. Ну, и нарвался, соответственно. А в итоге у шефа геморрой. Так что насчет тебя я только сегодня решился с ним поговорить. Он, в принципе, не против. Так что в понедельник едем.
       Мы снова выпили, и у меня отлегло от сердца.
       - И все же, где тебя жизнь таскала? - не унимался Гудман.
       Я показал ему стопку не расклеенных объявлений.
       - Хочешь сказать, что ты их расклеивал? - недоверчиво спросил Лева.
       - По крайней мере, пытался.
       - И платят?
       - Меня даже выгнали.
       - Ничего, ты им еще покажешь. Слушай, давай снимем триллер-многотрупничек. Такого еще не было: "Сумасшедший расклейщик"!..
      
       ВСПЛЫТИЕ "ТИТАНИКА"
      
       Болотная набережная в двух шагах от Кремля. Повсюду - автомобильные пробки. Пока мы стояли в одной из них, Гудман инструктировал:
       - С шефом осторожнее. Он нормальный, но с припиздью. Главное - не бойся.
       - Почему, - спрашиваю, - я должен его бояться?
       - Потому что его все боятся. Он когда-то был врачом. Пил как лошадь, курил как две лошади, но о наркотиках читал только в методичках. И однажды сорвался. Достал где-то ЛСД и пожевал. Кайфа никакого, но на следующий день начались проблемы. У него открылся насморк и отвалилась нижняя челюсть. Помимо этих прелестей, его поразила метробоязнь. Представь, подходит человек к метро, и вдруг его начинает колотить. Он орет: "Нет! Ненавижу!" и, подобно мустангу, мчится ловить такси.
       - А что челюсть?
       - Отваливается. И сопли текут. Причем, неожиданно. Так что не обращай внимания. Он сам все вправит и отсморкается.
       - Спасибо, что предупредил.
       - Не благодари.
       В офисе было тихо. На первом этаже располагались монтажные студии, где работали молчаливые компьютерщики. Стены были отделаны кафелем больничного цвета: угадывалось медицинское происхождение владельца. Поднявшись на второй этаж по узкой лестнице, мы уперлись в единственную дверь с табличкой "Приемная". Мне инстинктивно захотелось сменить ее на "Приемный покой".
       Гудман постучал. Я услышал баритональный тенор по ту сторону двери:
       - Войдите.
       Мы вошли. Навстречу нам выдвинулся невысокого роста крепыш лет сорока. Его черные волосы росли чуть ли не от бровей, внешне он напоминал усатую бочку.
       - Илья, шеф, - представился он, пожимая мне руку. Я ощутил стальное рукопожатие совковой лопаты.
       - Евгений, - ответил я, - хронический подчиненный.
       - Вы меня не поняли. Шеф - это фамилия.
       Я бросил испепеляющий взгляд на Гудмана: "что же ты не предупредил?", а сам извинился.
       - Ерунда, - улыбнулся Шеф. - Я привык. Даже приятно.
       Да уж, с такой фамилией - и не в Кремле? Впрочем, совсем рядом...
       - Лева многое про вас рассказал, - сообщил Шеф. - Вы - сценарист, брызжущий идеями, прямо титан...
       - Скорее - "Титаник", - уточнил я.
       - Скромность не возбраняется. - Он повернулся к Гудману. - Вторая монтажная в вашем распоряжении.
       Гудман показал мне "Виктори" и вышел. Шеф взгромоздился в кресле. Его пышные усы дышали вместе с легкими.
       - Итак, вы хотите попробовать?
       - Хочу.
       - Готов сделать вам заказ. Напишите сценарий ролика по слогану "связь без брака".
       - Какой-то странный слоган, - нерешительно сказал я. - Напоминает старую пошлую хохму.
       - Вот и прекрасно. Заказчику удалось добиться узнаваемости. Он торгует сотовой связью. Что вы можете предложить?
       - Минуту молчания. Надо подумать...
       - Подумайте, - согласился Шеф. - Представьте три варианта сценария завтра к часу дня. Хронометраж - пятнадцать секунд. Гонорар - по факту одобрения заказчика. Для начала - двести долларов. По рукам?
       Повторного рукопожатия избежать не удалось. Шеф приблизился почти вплотную и, сжимая мою ладонь, внезапно пустил соплю. В тот же миг его нижняя челюсть упала чуть ли не на грудь, обнажив ряд металлических зубов. Он отдернул свою руку, после чего привычным, и потому - быстрым движением вправил челюсть на место, достал из кармана платок и звучно высморкался.
       - Нервы, - пояснил он. - Возьмите мою визитку, там номер мобильного. Домашнего нет. Его съел заяц.
       - Кто?
       - Кролик. Мне кролика подарили на день рождения. Сказали, декоративный. А он вырос. И съел телефонный провод. Так что звоните, и не опаздывайте.
       На выходе из офиса меня настиг Гудман:
       - Ну, как?
       - Нормально. Заказал сценарий про связь без брака.
       - Это плохо, - огорчился Лева. - Капризный заказчик. Хрен что он у тебя примет.
       - Ничего, - говорю, - попробую. А что там за кролик у Шефа?
       - Это он всем жалуется. А кролика он съел. Точнее, жена зажарила, а он в офис принес.
       - Ничего себе жена...
       - Лично я не вегетарианец. К тому же, мне не досталось: я на съемках парился. Ну, мне пора.
       Пока я ехал домой, мои мысли метались в поисках ярких образов и нетривиальных решений. Уже сидя за домашним компьютером, я пришел к выводу, что рекламщик из меня никудышний. Полагаю, текст гимна России написать проще. Справился же Михалков, и даже трижды! Как известно, на роль гимнотворца претендовали десятки поэтов, в их числе и Евтушенко. После двадцатого съезда правительство организовало конкурс. Проявило демократический стиль: тогда это было модно. Стихи посыпались тоннами. Комиссия остановилась на слегка подретушированном варианте старого гимна в интерпретации того же Михалкова. Одобрила вербальную смесь пафоса и лизоблюдства. Евтушенко смертельно обиделся. Встретив Михалкова, сказал:
       - Сергей Владимирович, признайтесь, мой текст сильнее...
       - В самом деле? - искренне удивился Михалков. Он уже знал о решении комиссии.
       - Именно, - настаивал Евтушенко, - Комиссия разберется, и придет к выводу, что ваши стихи - говно.
       Михалков улыбнулся и мягко произнес:
       - Женя, учите текст...
       Итак, у меня был мертвый слоган телефонной фирмы. Надо было придумать что-то живое, избегая пошлости. Вариант с эротикой я отмел сразу. Детей использовать нельзя. Оставались взрослые. Я представил себе блондинку, гуляющую с белой болонкой, вообразил возлюбленного блондинки - жгучего брюнета с не менее жгучим пуделем. Вот они спешат навстречу счастью, общаясь по телефону. Встречаются в объятиях друг друга. Нежный поцелуй. Болонка и пудель преданно смотрят на них, высунув розовые язычки...
       Получалось глупо, но трогательно. Однако слоган явно мешал. При чем тут "связь без брака"? Они что: лесбиянка и импотент, и потому не женятся?
       Во втором варианте я убрал блондинку с брюнетом, вымарал встречи и поцелуи, оставив лишь четвероногих. Всунул им в уши современные средства связи. Заставил урчать, лаять и лизаться. Воссоединил их в парке и запустил в кусты. Отправил по аллее, машущими купированными хвостами. Связь получилась без брака, но напоминала бред белогорячного.
       Третий вариант явился плодом воображения, подхватившего болезнь Паркинсона. Альпинист держит на оборванном тросе едва не сорвавшуюся в пропасть девушку. Он протягивает ей руку помощи, но никак не может дотянуться. Порывистый ветер и тщетные усилия искажают его обветренное мужественное лицо. И вдруг у него звонит мобильный телефон. Он берет трубку и понимает, что звонок адресован без пяти минут покойной альпинистке. Это родители: беспокоятся, как у нее дела. А дела совсем плохи. Нечеловеческим усилием он дотягивается трубкой до ладони девушки, и с помощью телефона вытаскивает ее практически с того света. Альпинистка взбирается на вершину скалы и, как ни в чем не бывало, начинает трепаться по телефону: "Мама, у меня все хорошо! Здесь очень красиво!.." Бравурные аккорды. Производители гнилых тросов посрамлены, "мы за связь без брака", и - да здравствует жизнь!
       Шеф отреагировал ободряюще:
       - С фантазией у вас отменно. Заказчик рассматривает все варианты. Особенно нравится история погибшей альпинистки.
       - Вообще-то она выжила...
       - Тем лучше. Телефон спасает жизнь! Подсказывает новое решение в критической ситуации! И это в непогоду, на высоте нескольких тысяч метров! Что говорит о качестве связи и человечности самой телефонии...
       "Да, - думаю, - не я один такой больной..."
       Шеф подхватил падающую челюсть. Вправил. Отсморкался. Потом изрек:
       - В вас есть свежая струя. Будьте на связи, мы ее используем.
       - Струю? Как скоро? Мне деньги нужны...
       Шеф мгновенно поскучнел:
       - Как только, так сразу... - И принялся рыться в бумагах.
       Через день Гудман привез мне двести долларов.
       - Поздравляю экипаж "Титаника" со всплытием! - воскликнул он. - Шеф тобой доволен. Зацепил башлевого заказчика. Мы его два месяца мурыжили. Твоя альпинистка помогла. Водрузим пузырь на Эверест?
       На экране девушка получилась дикой и неблагодарной, как дворовая кошка. Игнорируя своего спасителя, она набрасывалась на телефон с явным намерением его сожрать. Альпинист же, напротив, вызывал жалость и сострадание за то, что связался с такой стервой. Любовь, как говорится, зла...
       Надеюсь, этот ролик уже снят с эфира...
      
       ЛЮБОВЬ НА ТРИ ПИРОЖКА
      
       Французская лингвистка Надин Эртен полюбила русского компьютерщика Савку Гельфанда. Они познакомились в "Русском бистро" у Чистых прудов. Савка поглощал пирожки, спеша на работу: он монтировал у Шефа корпоративные фильмы. Называл себя мастером нелинейного монтажа. Надин же приглянулся фантастической скоростью поедания пищи: заталкивал в рот пирожок и, не жуя, целиком его глотал. Размеру его ротовой полости мог позавидовать Мик Джаггер.
       - Ви - уникум? - спросила Надин. Ее акцент так понравился Савке, что Гельфанд едва не подавился.
       - Я пирожками измеряю время, - сказал Савка, чем Надин и покорил. А еще он привлек ее манерой красиво материться.
       - В каком еще языке мы найдем такие выражения? - вопрошал он. - Переведи на французский слово "ебатория"!
       Надин терялась:
       - Еба... что?
       - ...тория, тория, - уточнял Савка. - А смехуечки-пиздюхаханьки? Ну-ка, переведи! Вот она, пышногрудая, голожопая, мудозвонкая Русь!
       - Ти - лингвист?
       - Художник...
       - ...картин?
       - Вот мой Лувр! - сообщал Савка, производя широкий жест рукой. - Эрмитаж - филиал жизни. А жизнь - прах моих фантазий!
       Надин приехала в Москву совершенствовать русский. Ей было двадцать пять, она мечтала защитить диссертацию на тему развития современного русского языка. Ей были необходимы впечатления и практика. И то, и другое ей обеспечивал Савка. Она поселила его в съемной квартире на Кутузовском. Старинная мебель, современный компьютер, домашний кинотеатр. Там он чувствовал себя хозяином. Мог в четыре утра явиться пьяным и устроить истерику:
       - Я там коноеблюсь, а ты - спишь?
       - Коно... что? - спрашивала Надин.
       - ...еблюсь, еблюсь...
       Надин всегда терялась от подобного рода хамства: во Франции так не принято...
       - Все феминистки ущербны, - доказывал Гельфанд. - Почкуйтесь, амазонки, рожайте мутантов!..
       И, все-таки, Надин его любила. Называла "мой софьецки мущик".
       - Я не советский, - протестовал Савка. - Я - русский.
       - Но федь ти - ефрей?
       - Еще скажи, что - ефрейтор. Или жид, - обижался Савка.
       - Что есть шит?
       - Шит - американское дерьмо. А я - русский.
       Еврей-русофил - это экзотично. Савка уважал Достоевского, Толстого, Солженицына. В юности зачитывался Розановым и Лосевым. Искоренил природную картавость. Носил косоворотку и красные сапоги. Его боялись даже менты и, когда тот напивался, отпускали со словами "вы уж поосторожнее, здесь полно пьяных негров..."
       Его физиономия была типичной: длинный нос, карие глаза, хитрая улыбка, испорченная выбитыми передними зубами. В семье его считали уродом, он же мнил себя интернационалистом. Ненавидел лишь арабов, угрожая объявить им еврейский джихад.
       Первого февраля у Надин был день рождения. Савка пригласил меня, Гудмана и секретаршу Шефа Светку Карпину. Светка знала французский, и могла развлечь Надин. Вообще-то, Карпина была фривольной болтушкой, и жутко гордилась тем, что однажды целовалась с Бельмондо. Дело было в Каннах перед открытием кинофестиваля. По знаменитой лестнице шествовали кинозвезды. Светка протиснулась в первый ряд, и вдруг увидела Бельмондо. Он был седой, и прихрамывал. Ослепительная улыбка киноактера возбудила Светкино чувство безграничной любви к старости, и заставила метнуться вперед, оттолкнув двухметрового секьюрити. Она пала ниц, и прильнула к звездной ширинке. Бельмондо приподнял безумную, и "страстно", как признавалась Светка, поцеловал ее в губы. Толпа взорвалась аплодисментами.
       - Он меня укусил, - вспоминала Карпина, - а зубы у него большие...
       Бедные женщины Бельмондо!
       К Надин мы приехали с Гудманом на метро. Всю дорогу Левка нервничал:
       - Что-то будет, это точно...
       - Что, - спрашиваю, - может стрястись?
       - Не знаю. Чувствую. Я купил ей в подарок Юрия Долгорукого.
       Я вспомнил Гудмановскую Ленку.
       - Это ты зря, - говорю. - Женщины непредсказуемы. Учись у меня. Я везу ей платочек. Синенький, скромный.
       - Тоже мне, умник. Что ж они - душить не умеют?
       "И то верно", - думаю.
       Надин встретила нас в пеньюаре:
       - Я еще не одета.
       - Мы видим, - говорю. - Может, на лестнице подождем?
       - Зачем? Лучше в туалете.
       - Где?
       - Я делать туалет в своей комнате. Одеваться. Хочу, чтобы мужчины оценить красота моей молодой тела.
       Ее экстравагантность граничила с распущенностью.
       - Вообще-то, - говорю, - на это есть Савка.
       - У него запор!
       На пороге квартиры нарисовалась Карпина. Она-то нас и спасла, заявив:
       - А можно мне?
       Позже восхищалась:
       - Ленин отдыхает!
       Савка вышел из туалета озабоченным. Выругался по-французски:
       - Мерде, мерде, мерде...
       - А что ты, - спрашиваю, - хотел еще там увидеть?
       - Старожилов - мерде, - пояснил Гельфанд. - Он скоммуниздил идею Надин. Я хотел ей подарок сделать, договориться с телевидением, а вышло дерьмо. Сегодня премьера...
       Надин потрясла программа "Спокойной ночи, малыши". Она сказала, что во Франции обязательно бы сделали сериал "Спокойной ночи, взрослые", где солировали бы заматеревшие Хрюша и Степаша. Савка проникся, позвонил телевизионному корифею Лене Старожилову, и примчался в Останкино.
       Старожилова я знал давно. Когда-то в начале девяностых мы вместе гастролировали по Эстонии. Я пел песни, он читал юмористические диалоги. Юмор Старожилова вызывал у зрителей приступы лошадиного ржания, ибо строился на вульгаризмах. В Таллинне Леня купил головку эстонского сыра. Но через таможню разрешалось провезти только полкило. И тогда он предложил:
       - Все равно ты едешь налегке. Скажи эстонцам, что вторая половина - твоя.
       Я согласился.
       На границе наше купе посетили таможенники. Они были независимы и строги в своей готовности напасть на нас или соседнюю Финляндию. Само их появление сулило неотвратимость разоблачения.
       - Что везет-те? - спросил один из них, не по годам суровый парень.
       - Сыр, - ответил Леня. - На память об Эстонии.
       - А в-вы?
       - И я - сыр, - говорю. - И себя. Тоже на память об Эстонии.
       - Дайт-те сы-ыр, будь-дем ве-еша-ать, - сказал парень.
       - Нас? За что?! - взмолился я.
       - Сы-ыр ве-еша-ать, - уточнил он.
       Леня взглянул на меня с ненавистью: "лучше бы ты молчал"...
       Головка сыра потянула на кило-триста.
       - Что будь-дем дел-лать? - радостно спросил таможенник.
       Старожилов растерялся. Его поймали на контрабанде в особо мелких размерах. Мне же было все равно. Я взял нож, отрезал от головки приличный кусок, и тут же его проглотил. Лицо таможенника приобрело янтарный оттенок:
       - Что вы дел-лает-те?!
       - Ем суверенный сыр на эстонской территории.
       Собственно, я Старожилова спас. Но он обиделся:
       - Ты меня обожрал.
       - Во избежание международного скандала, - говорю. - Представь себе сырный кризис!
       - Тебя вырвет, - заклинал Леня, - обязательно вырвет этим сыром. Он не пойдет впрок!
       Этого он мне так и не простил...
       ...Итак, Старожилов выслушал Савку и небрежно сказал:
       - Идеи витают в воздухе. Мою программу, к примеру, тоже можно назвать "Спокойной ночи, взрослые". И что?
       - А как же концепция? - спросил Савка.
       - А что - концепция?..
       И отправил Савку восвояси. Сам же под шумок предложил идею Савки - то есть, Надин, - продюсеру телеканала, и сделал новую программу.
       - И вот сегодня - премьера этого дерьма, - чуть не плача, повторил Гельфанд. - Надин меня убьет.
       - Успокойся, - говорю, - при чем тут ты? В России от воровства никто не застрахован, даже церковь.
       - Она вспыльчивая, - не унимался Савка, - бегает по утрам и гири поднимает.
       Между тем, именинница ни о чем не подозревала. Я же посоветовал Гудману преподнести Долгорукого только перед самым уходом.
       Савка мрачно пригласил нас к столу. Произнес двусмысленный тост "за французскую терпимость". Карпина в сотый раз рассказала про Бельмондо. Среди новых подробностей фигурировали крупные бриллианты в зубах актера и "он мне чуть язык не откусил". Застольное вранье пока еще никто не запрещал...
       Гудман предложил выпить за доброту французского сердца, я - за широту русской печени. Все болтали. В углу комнаты бубнил телевизор "Панасоник". Савка пару раз порывался его выключить, Надин его останавливала:
       - Это фон, пусть будет говорить.
       В руках она держала пульт. В семь-тридцать началась злополучная программа. Взрослые, и потому - обнаглевшие Хрюша и Степаша сыпали с экрана сомнительными шутками Старожилова.
       - Это есть мой идея, - тихо сказала Надин.
       - Идеи витают в воздухе, - отмахнулся Савка, бледнея от ужаса.
       - Это есть мой идея, - настойчиво повторила Надин. - Этот человек украл мой идея. - Она показала на сияющего в экране Старожилова. Потом посмотрела на Савку. - Ты ходил в телевизор. Ты говорил там мой идея. Ты украл? Они тебе заплатить? - И плеснула в него красным вином.
       Савка едва не бросился врассыпную:
       - Я только предложил! Меня обокрали, как и тебя! Все у всех воруют! Вспомни Карамзина!
       Через секунду мы оттаскивали Надин от Савки. Его коротко стриженную голову украшала тарелка с селедкой под шубой. Шуба плавно стекала по ушам, сползая под воротник рубашки.
       - Ти - софьецки ворьюжка! - ругалась Надин. - Пархатишит!
       - Антисемитка! - отбивался Савка.
       Их разняли. Спустя пять минут они уже обнимались. Надин помыла Савку шампунем и побрызгала дорогим дезодорантом. Нестерпимое благоухание распространилось по квартире.
       - Мой мущик! - восхищалась Надин.
       - Ты становишься настоящей русской женщиной, - ответствовал Савка, - надо будет подарить тебе коня и спички.
       - Конь хорошо, зачьем спищки?
       Все выпили за компромисс, требующий войны.
       А Долгорукого Гудман так и не подарил, признавшись, что во француженках мало нашего великодушия.
       Наутро Савка, встретив меня в офисе, сообщил:
       - За платок - мерси. Мне понравился.
       - При чем тут ты?
       - Она меня душила ночью. Платок порвался, а я жив.
       - Извини, - говорю, - не хотел. В смысле удушения.
       - А Старожилову я позвонил. Послал его.
       - Как?
       - Молча. Ты сыт? Могу угостить тебя в бистро. Есть время на три пирожка...
      
       САШИНО ШОССЕ
      
       По радио сообщили: "В Москве свирепствует грипп". Эпидемия скосила почти всех сотрудников Шефа. Сам Шеф подвязал челюсть платком, но насморк оказался сильнее. Гудман подкашливал, Гельфанд чихал, сидя за компьютером, Светка Карпина взяла больничный.
       Шеф вызвал меня по срочному делу. Громко сморкнулся, раздувая щеки. Спросил:
       - Вы учились на актерском?
       - Да.
       - Занимались речью? Словом?
       - Я им и сейчас занимаюсь.
       - Голос поставлен, как положено? - Он так и спросил.
       - Вроде бы, - говорю.
       - Нужен диктор. Наш заболел. Эпидемия. Из-за насморка он в прямом эфире выругался матом.
       - Как это?
       - Сказал что-то про "сезон подъеба зяби". Короче, вот текст, ознакомьтесь. Через час я отвезу вас в студию на Королева, тринадцать. Вся надежда на вас. Ну-ка, скажите "шла Саша по шоссе и сосала"...
       - Шла Саша по шоссе...
       - ...и сосала?..
       - Может быть, - говорю, - смотря что...
       Шеф поморщился:
       - Не до шуток. Тем более - таких. У нас горит озвучка корпоративного фильма. Завтра сдавать. Сто долларов вас устроит? Деньги сразу. - Он протянул две купюры по пятьдесят долларов.
       Проблема была решена.
       Дикторский текст представлял собой компиляцию из полунаучных-полутехнических терминов. Мой голос ломался в тринадцать лет, теперь же я рисковал сломать язык. "Маршрутизация маршрутизаторов коррелирует с маршрутизированием...", и так далее. Я вернулся в кабинет Шефа.
       - Нельзя ли, - спрашиваю, - слегка подправить?
       - Не справляетесь? - встревожился он.
       - Не совсем. Стилистика хромает.
       - Каждое слово согласовано с заказчиком. И попрошу без самодеятельности. Чего вы боитесь?
       - Задохнуться парами профессионализма.
       - Задержите дыхание, - раздраженно ответил Шеф.
       "Действительно, - думаю, - что я так разволновался? Повторил бы лучше "шла Саша по шоссе..."
       Шеф привез меня в студию. Представил режиссеру и уехал. Режиссером оказалась немолодая уже дама в рыжем парике, представившаяся как Жасмин. Вскоре выяснилось, что ее подлинное имя - Жанна. И чем ей оно не понравилось?
       - А почему, - спрашиваю, - Жасмин?
       - А что такого? Нобель Пирогов - тот вообще Николай. А Колумбия Бессонова - просто Катька.
       Явился звукорежиссер. Представился:
       - Роланд.
       - Зови, - говорю, - меня Ямахой.
       Первый дубль я запорол. Язык отказывался членораздельно произносить сложные слова. На втором дубле я пожалел, что ввязался в эту авантюру. Меня сковывал микрофон и зажимал текст. Жасмин бесновалась:
       - Откуда вас выкопали? Произнесите что-нибудь внятно!
       - Шла Саша по шоссе.
       - И что?
       - И сосала, как известно. - Я начинал нервничать.
       - Перекур, - рассердилась Жасмин, и выскочила в коридор. Я поспешил за ней. Хотел объяснить, что это - недоразумение, что я непременно соберусь и прочитаю без ошибок. Открывая дверь, я едва не сбил с ног седого дедушку с толстой тростью.
       - Осторожнее, молодой человек! - молвил дедушка. Его звучный голос долгим эхом разнесся по коридору.
       Меня осенило. Я подхватил дедулю под руку и шепотом спросил:
       - Вы - диктор?
       - Именно, - принимая величественную позу, ответил он.
       - Профессиональный?
       - Что?!..
       Вероятно, я нанес ему оскорбление.
       - Простите, - говорю, - но я - начинающий. И, как выясняется, никакой. Выручите непутевого коллегу. За тридцать долларов.
       В этот момент я подумал, что жадность - сестра бездарности.
       - Евгений... - укоризненно сказал диктор.
       - Слушаю вас.
       - Евгений Петрович меня зовут. Дорохов. За тридцать сребреников пусть вам озвучит Иуда.
       - Хорошо, сорок.
       - Пятьдесят, - парировал Евгений Петрович.
       - Договорились.
       Все-таки, профессионализм не пропьешь. За полчаса текст был прочитан. Евгений Петрович оказался непризнанным гением пауз и восклицаний. Жасмин разомлела от восторга. Я честно выдал своему спасителю пятьдесят долларов.
       - Предлагаю запить успех, - сказал спаситель. - Здесь внизу есть кафе.
       Мы спустились на первый этаж. Заказали графин водки и пару бутербродов. Евгений Петрович сообщил:
       - Микрофон меня любит не меньше, чем Левитана. Однако Левитан состоялся, а я - нет. Я позже родился и позже умру, но его имя будут помнить, мое же забудут на обратном пути с кладбища. Вам нравится мой голос?
       Действительно, голос его был глубоко пронзающим, и в то же время мягким, как бархат театрального занавеса. Евгений Петрович выпил, не дожидаясь ответа. Продолжил:
       - Запомни, сынок. Озвучивать чужие слова - это искусство. К примеру, в тексте фигурируют "струбцины и балки". Струбцины-ебалки, понимаешь? Или "фраки и бальные платья". Но нужно произнести это так, чтобы балки остались балками, а платья не намекали на блядство. И в этом тоже есть искусство.
       Он напоминал Жукова, только что взявшего Берлин. Его рука все чаще приподнимала трость и размахивала ею, угрожая смести со стола приборы.
       - Никто ни за что не боролся. Все жили, бля, как тараканы. И хули мне Левитан с его сталинскими речами? Я, к примеру, чихнул на концерте.
       - С кем не бывает, - говорю.
       - Да, но на правительственном. Я сам же его и вел. И чихнул в микрофон, читая здравицу Брежневу. Меня едва не посадили. Уж лучше бы отсидел. При Ельцине таких жалели.
       Мы снова выпили. Евгений Петрович все больше возбуждался:
       - И что мы имеем в итоге? Дикторское "эканье-мэканье", отсутствие культуры речи и бездуховность, блядь!
       На нас стали оглядываться с соседних столиков.
       - Вас проводить? - спрашиваю.
       - До такси. Я тут живу недалеко. С женой, в Химках. Похоронил ее год назад, там рядом кладбище, удобно. Моя жена - большая умница...
       Я посадил Евгения Петровича в такси. Заплатил водителю триста рублей. Перед тем как попрощаться, Евгений Петрович треснул меня по голове тростью:
       - Обещай больше никогда не подходить к микрофону.
       - Обещаю...
       Машина тронулась, и я пошел к метро по оживленному шоссе.
      
       О ПОЛЬЗЕ КУРЕНИЯ
      
       Американцы - не дураки, да простит меня известный юморист. Прежде чем выходить на чужой рынок, они проводят масштабные исследования. Это работает во всем мире: Европе, Африке, Австралии. Только не в России.
       Гельфанд не курил - более того, на дух не переносил табачного дыма. А тут явился в офис с сигаретой в зубах. Сообщил:
       - Это полезно. Полштуки за пару часов.
       - Ты что, - спрашиваю, - обкурился?
       - Ничуть. Меня на фокус-группу пригласили. Пойдешь со мной?
       - Пойду. А что это такое?
       - Эх ты, а еще рекламщик, - устыдил меня Савка. - Понимаешь, прежде чем продавать какой-либо продукт, капиталисты изучают отношение к нему у местных аборигенов-потребителей. Главное - изобразить лояльность и внести бредовые предложения по рекламе товара. К примеру, у них брэнд ассоциируется с ковбоем, а ты им говоришь: "Говно ваш ковбой!".
       - А они не обидятся?
       - Ни фига. У них работа такая: терпеть и слушать. И тут ты говоришь: "Подавайте мне сексапильную мотоциклистку - тогда, блин, закурю вашу отраву!". Они снова записывают как обезьяны, и за то, что ты потратил время, платят пятьсот рублей. А то и больше. Ну, что, пойдешь?
       - Заманчиво.
       - Да! - Вспомнил Савка. - Непременное условие: быть заядлым курильщиком с двадцати пяти до сорока лет с высшим образованием, и зарабатывать не меньше штуки баксов в месяц.
       - Жаль, - говорю, - я им не подхожу.
       - Еще нельзя быть медиком, рекламщиком, педагогом, психологом, социологом... - перечислял Гельфанд. - Лучше прикинуться математиком.
       - Меня с детства учили, что врать - нехорошо, - возразил я.
       - А меня жизнь научила: не соврешь - не проживешь! - Настаивал он. - Так нужны тебе деньги или нет?
       - Ты еще спрашиваешь...
       - В чем тогда дело? Собирайся, поехали. Это недалеко, на "Маяковке"...
       В вестибюле станции метро "Маяковская" нас ждала молодая женщина в норковой шубе. Савку она узнала сразу:
       - Здравствуйте, Савелий. Привели с собой приятеля? - Она кивнула в мою сторону. - Это хорошо: нам как раз пары человек не хватает. Сейчас подойдут еще люди, давайте подождем. - И обратилась ко мне: - Сколько вам лет?
       - Тридцать пять, - говорю.
       - Курите?
       - Как лошадь, - встрял Савка. - Сколько его знаю, все время с сигаретой. Не человек, а дым-машина!
       - Это хорошо, - отреагировала женщина. - Сколько зарабатываете?
       - Достаточно, - соврал я.
       Гельфанд был начеку:
       - Это очень богатый человек! Не обращайте внимания на прикид. Женька очень скромный. Любит обноски и "сэконд-хэнд". Покупает тоннами и бережно донашивает. Стильный парень, презирающий китайский ширпотреб!
       - В самом деле? - удивилась она.
       - А что вы хотели? - Напирал Савка. - Все американские миллионеры ходят в драных штанах! Посмотрите на Билла Гейтса: он же оборванец! Среди цивилизованных людей не принято демонстрировать богатство: это унижает достоинство клошаров и бомжей! А с достоинством там очень строго: чуть что - могут и в суд подать. И подают ведь, и выигрывают!
       - Вы меня убедили, - остановила его дама. - Похоже, все собрались. Идите за мной...
       Толпою в двадцать человек мы вышли из метро, прошли по Тверской в сторону Белорусского вокзала, свернули в Тверской-Ямской переулок, и вскоре вошли в подъезд одного из особняков. При входе слева от мраморной лестницы нас остановил охранник.
       - Курильщики, - подобно паролю, произнесла наша провожатая.
       Охранник переписал данные из наших паспортов и сдержанно кивнул:
       - Проходите. В здании курить нельзя. Штраф - тысяча рублей.
       Мне всегда импонировали начальственные распоряжения, не согласующиеся с реальностью. К примеру, в бистро, где торгуют пивом, совершенно отсутствуют туалеты. Здесь же продают сигареты, но запрещают курить. Должно быть, это - пикантная составляющая российской действительности. В конце концов, должны же мы хоть чем-то шокировать цивилизацию!
       Офис располагался на третьем этаже. Нашу толпу встретила серьезная женщина, напоминающая завуча средней школы. Шустро сверкнув линзами очков, завуч скомандовала:
       - Раздевайтесь! Сейчас вам принесут анкеты!
       Снимая с себя пальто, я обнаружил, что никогда еще до сих пор не встречал такого количества состоятельных оборванцев. Каждый из курильщиков-респондентов представлял собой образец олигархической скромности. Финансовая состоятельность была спрятана настолько изощренно и глубоко, что со стороны казалось, будто в офис ввалилась компания престарелых студентов, отягощенных комплексом неудачников. Мрачные физиономии "миллионеров" органично дополняли стоптанные ботинки и растянутые свитера с Черкизовского рынка. При этом каждый нес внутри себя достоинство крупного бизнесмена, терпящего банкротство.
       "Завуч" рассадила нас по периметру круглого стола и раздала бумажки. Я ознакомился с вопросами. Их нескромность повергла меня в шок. Самым сдержанным был "сколько вы зарабатываете?". Остальные беспощадно били по самолюбию. К примеру, анкетирующий интересовался: "с какого возраста вы курите" или "как вы относитесь к гомосексуализму" - и так далее. Причем тут "голубая" тема, я так и не понял. Савка шепотом объяснил:
       - Они должны знать, что тебе можно в высшей степени доверять.
       - Посмотри на нас со стороны, - огрызнулся я. - Это же сборище честнейших фабрикантов! Вон тот, напротив, в очках с битыми стеклами - вылитый Генри Форд!..
       - Тебе что, правда, деньги не нужны? - Разозлился Гельфанд. - Тоже мне: правдоруб. Пиши, что тебе сказано!
       Я написал, что курю с пяти лет не взатяжку, а по серьезному - с армии, что страдаю традиционной сексуальной ориентацией, о чем глубоко сожалею, а также предпочитаю проводить свободное время у камина с сигаретой в зубах; что читаю исключительно "Таймс" на языке оригинала, слушаю классическую музыку, и вообще сам - состоявшийся композитор, никогда не сталкивающийся с рекламой, детьми и болезнями. В графе о состоянии своего здоровья мне пришлось добавить, что я впервые слышу о существовании врачей и медучреждений, ибо от природы здоров как Геракл, а потому способен выкурить блок сигарет за бутылкой хорошего виски.
       Гельфанд, прочтя все это, зашипел:
       - Издеваешься? Тебя же выгонят! - И умоляющим голосом попросил у "завуча" еще одну анкету. Ему дали.
       - Не выдрючивайся! - Наставлял меня Савка. - Ври правдиво.
       Со второй попытки у меня получилось. "Завуч" собрала анкеты и огласила список тех, кто может остаться для участия в фокус-группе. Среди названных оказались наши с Гельфандом фамилии. Савка весело подмигнул:
       - Йес! Считай, что "пятихатка" у тебя в кармане!..
       В комнату вошла приятная брюнетка и представилась:
       - Я - модератор. В течение двух часов вам придется активно включиться в работу. Я в курсе, что вы все курите. - Эти слова она произнесла так, словно обладала сакральным знанием о каждом из нас. - Итак, начнем...
       Она разложила на столе рекламные картинки и многочисленные графики. Пояснила:
       - Уровень потребления табачных изделий в России неуклонно растет, что говорит о положительной тенденции в сфере сбыта подобного рода продукции. - Она повернулась ко мне. - Что вы об этом думаете?
       - Полагаю, необходимо вести разъяснительную работу среди населения, - честно ответил я, заставив Савку нетерпеливо ерзать на стуле.
       - Какого рода? - Допытывалась брюнетка.
       - Просветительского. Вывесить на каждом углу фотографии бронхов курильщика, умершего от рака легких. Вам известно, что легкие курильщика, в отличие от легких некурящего человека, тонут в воде?
       - Интересная информация, - поморщилась девица. - И что же?
       - Предлагаю называть сигареты правдиво: "Путь к раку", "Кончина в дыму", "Смерть под парусом", "Могила ковбоя"...
       - Благодарю вас, - прервала меня она. - Но мы здесь по другому поводу.
       Савка решил исправить положение.
       - Евгений имел в виду сигареты низкого качества, - вывернулся он. - Данная же продукция отвечает мировым стандартам и не несет в себе катастрофической опасности. Образ легкого дымка или даже приятной дымки всплывает при упоминании этой марки...
       - Очень хорошо, - обрадовалась модераторша. - Что скажут остальные?
       Остальные пустились в пространные рассуждения о вкусах и стилях табачной епархии. Поэзия, сопряженная с цинизмом, сладкой патокой полилась из их уст. Савка всякий раз встревал:
       - Курящая девушка несет в себе загадку! И это не букет заболеваний, как скажет злобствующий завистник! - Он постоянно бросал на меня предупреждающий взгляд. - Это - тайная формула успеха, история любви, притягательная деталь образа!
       Брюнетка, расцветая после каждой его эскапады, что-то помечала в своей тетради. Гельфанд разошелся не на шутку:
       - Сигареты - это вызов природе, храбрость и несгибаемость характера. Я уж не говорю о средстве общения, цементирующего общество. Что делают некурящие во время перекура? Бедняги: они работают!
       - Вот здесь стоп! - прервала его брюнетка. - Вы ушли от образов.
       - Ах, да, - спохватился Савка. - Ну так вот...
       И продолжил свою галиматью. "Миллионеры" горячо его поддержали...
       Спустя полтора часа этой вакханалии каждому из нас дали по конверту с деньгами и по пачке сигарет.
       Выйдя на улицу, Гельфанд обрушился на меня с проклятиями:
       - Ты едва все не испортил! Да чтоб я еще раз тебя позвал? Кому нужна твоя правдивость? Я, к примеру, вообще не курю!
       - Вот и сказал бы об этом.
       - Ты - точно ненормальный. Если хочешь знать, нам с тобой еще повезло. В прошлый раз я был на фокус-группе по поводу сливочного масла. Так меня заставили его жрать! Выставили десять сортов и говорят: "Кушайте на здоровье, только угадайте, какое масло - наше!" Я лишь с пятого раза угадал. А потом дристал, как старый диарейщик! Сутки из сортира не выходил. Никакая кора дуба не помогала. Еле водкой отпоился.
       - Соболезную.
       - Не нуждаюсь! - бушевал Савка. - Год назад пришлось морковный сок пить, а я его с детства ненавижу. Прикинь, как меня переколбасило?! А ты говоришь: "Минздрав предупреждает"... Мой приятель - тот вообще интервьюером работал! И фирма по производству гигиенических средств для женщин заказала опрос. Выдали им анкеты, послали по адресам. Ты в курсе, какие у баб гигиенические средства?
       - Догадываюсь, - говорю.
       - Ну, вот. Приходит он по указанному адресу, анкету предъявляет - все как положено. Респондентка говорит: "Отвечу, - мол, - на любые вопросы". Тем более, что анкета не бесплатная. Каждой бабе по сотке рублей. И подарок. Ну, по специальности. Тампоны всякие. Приглашает его эта дама на кухню, чаю наливает, а он по анкете и спрашивает: "Как часто, - говорит, - подмышки бреете?". Ну, баба, конечно, смутилась, но виду не подала. "По мере надобности", - говорит. А тот продолжает: "С какого возраста у вас месячные?" И тут входит муж. Амбал - хоть ты убейся. Он, оказывается, все это время в соседней комнате сидел, газету читал. И подслушивал, естественно: а вдруг там любовник под видом умника явился? По стенке он его гонял, но так и не догнал. Короче, тяжело им в их бизнесе. Тем более что за не заполненные анкеты денег не платят, даже если ты начал их заполнять, а тебе муж помешал. Теперь въезжаешь?
       - Одного, - говорю, - не пойму: неужели производитель верит этим фокус-группам? Вспомни: мы там такой бред наговорили, что грош - цена!
       - А тебя трясет? - усмехнулся Гельфанд. - Какая разница? Исследования провели? Провели. Пипл опросили? Опросили. Получите и распишитесь!
       - Но ведь это же - вранье!
       - Где твой нимб? - возмутился Гельфанд. - Где твоя повестка на Страшный Суд в качестве главного свидетеля? Предъяви или умолкни!..
       Повестки не было, и мне пришлось умолкнуть.
       А Савка с того дня закурил. Причем, всерьез, а в моем присутствии - особенно демонстративно. Его принципиальность граничила с членовредительством. Поначалу Надин протестовала, но Гельфанд в итоге втянул и ее. Гордо говорил:
       - Забота о здоровье - признак нерешительности. Мы же, русские, - суровы и дерзки. Я вызываю судьбу на дуэль!..
       Я же, напротив, снизил рацион потребления никотина, чего и вам желаю...
      
       ПИНГВИНАРИЙ
      
       Светка Карпина ходила и шипела по углам:
       - Ненавижу! Почему деньги вечно у заказчиков, а они - идиоты? Женька, ответь!
       - Что, - спрашиваю, - случилось?
       - Какой-то придурок написал креатив про мороженое, и теперь нам нужен пингвин. Какая тварь это придумала?
       Этой тварью был я. Пару дней назад Шеф вызвал меня в кабинет и сообщил о новом аврале. Вообще-то, аврал - это нормальное состояние российского бизнеса, но на этот раз Шеф был особенно взволнован.
       - Если вы не напишете, то все! Заказчик уйдет к Леонтовичу. Вы знаете, кто такой Леонтович? Это - безнравственный неврастеник, вооруженный смехотворной истерикой; это акула в луже крови!
       Короче, он нарисовал впечатляющий портрет врага: я даже испугался.
       - Напишите, выкручивайтесь, как хотите! - заклинал Шеф. - Представьте сценарий сегодня в пять часов.
       - Но сейчас уже половина третьего! - Воспротивился я.
       - Либо вы - профессионал, либо я займусь поиском новых кадров! - Угрожал Шеф. - Наморщите ум: скорость мысли превышает скорость света! И поглядывайте на часы, дабы не расслабиться.
       Поначалу я подумал о полярной экспедиции, но тут же вспомнил, что подобное уже есть. Белые медведи тоже отпадали в силу обилия таковых на экране. И тогда я пошел методом совмещения несоединимого. Так в жаркой пустыне появился пингвин, спасающийся от нестерпимой жары путем поедания мороженого. Он шел по барханам, весело приплясывая и таща за собой тележку с рекламируемым продуктом. Идея Шефу понравилась.
       - Ведь можете, когда на вас орут! - Похвалил он. - Я только что разговаривал с заказчиком. Завтра же сценарий запускаем в производство.
       Так я разбогател на триста долларов, а Карпина получила неприятность, и теперь с ненавистью смотрела на меня:
       - Ты что, актерами обойтись не мог?
       Приходилось оправдываться:
       - Я-то тут при чем? Заказчик принял. Я подумал, что Савка в компьютере нарисует...
       - Щас! Как же!.. Жди!.. Чертов заказчик хочет живого! Подлинность ему подавай!
       - Позвони в зоопарк, - говорю.
       - Да звонила уже. У них какой-то карантин. Завелась какая-то зараза. Директор ни в какую не соглашается. А съемки уже завтра.
       - Тогда в цирке узнай.
       - Какой ты умный. Там такую сумму запросили, что - до свидания, бюджет! - Ее, бедняжку, уже колотило. - Что ты молчишь? Сам придумал, а теперь - в кусты?
       Гудман сказал, что пингвины в России - большая редкость; Гельфанд выразил готовность лично переодеться в пингвина и покрякать. Карпина обозлилась еще больше:
       - Ты тощий. У пингвина "тело жирное в утесах". Вспомни классику!
       - Ну и что? - Ничуть не обиделся Савка. - Он же в пустыне: вспотел и отощал.
       Шеф каждые полчаса накалял обстановку:
       - Уже нашли? Поторапливайтесь!..
       Карпина стала звонить по знакомым. Ее речь на том конце провода принимали адекватно.
       - Птица такая, во фраке, с клювом и недоделанными крыльями! - Объясняла по телефону Светка. - Дома не держите?.. Зря, это сейчас модно. А у соседей есть?.. А у друзей?.. Нет, рептилиями не интересуюсь... Какая, на фиг, игуана?.. Я же говорю: пинг-вин! Повторяю по буквам: Подонок, Идиот, Нахал, Гад, Выродок, снова Идиот, и еще раз - Нахал!..
       Ее раздраженность с каждым последующим звонком все больше принимала форму бешенства:
       - Ненавижу сценаристов! Оближут заказчиков, а мне пыхти! Ой, не могу. Надо выпить. Женька, будь другом, сгоняй за пивом.
       Надо было хоть как-то реабилитироваться. Я оделся и побежал в ближайший магазин на Пятницкой. Здесь было много народу. Винный отдел находился рядом с рыбным, и я случайно услышал разговор продавщицы с невысокого роста мужичком. Мужчина был одет в дорогое пальто, его голову покрывала каракулевая шапка брежневского фасона.
       - Привет, Сергеевна, - сказал мужчина. - Мне как всегда: десять кило минтая.
       - Ты же сегодня утром уже брал? - Удивилась Сергеевна.
       - Да все слопал, прорва арктическая, - пожаловался он.
       Я навострил уши: арктическая прорва - это никак не кот. Тем более, какой кот поглощает рыбу в таких бешеных количествах?..
       Я подошел к мужчине и, извинившись, витиевато поинтересовался:
       - Какого рода животное имеете счастье держать в своем доме?
       - А вам-то что? - С достоинством переспросил он.
       - Видите ли, мне пингвин нужен. Для съемок. На один день, завтра.
       - Да хоть насовсем! - Обрадовался мужик. - Он мне как черт надоел!
       - А вы не шутите?
       - Какие шутки! - Возмутился он. - Весь дом обожрал. Вон, только утром покупал ему десять кило, а ему снова подавай! Ползарплаты на него уходит!..
       Сергеевна его прервала:
       - Десять кило никак не наберу, а вот восемь - пожалуйста.
       - Хотя бы это, - махнул рукой мужик и вновь обратился ко мне: - Вот видишь? И как его прокормить? Хочешь - прямо сейчас забирай! Я тут живу недалеко.
       По дороге к дому мужик разоткровенничался:
       - Мой друг - капитан дальнего плавания. Подарил мне пингвина год назад. Я-то по наивности сперва думал: ах, какая прелесть, экзотика! Ну да, как же! Кусачая злобная тварь! Зимой еще куда ни шло: может и на балконе постоять, и то ему жарко, а летом - вообще кранты!
       - И как же, - спрашиваю, - выживает?
       - Это я выживаю, а не он! - Возмутился мой собеседник. - Кстати, я - Пал Палыч. Так что ни гостей не пригласить, ни помыться по-человечески. В баню хожу по восемь месяцев кряду, а бани нынче дорогие! Опять же, расходы.
       - При чем тут бани? - не понял я.
       - Так он же, мерзавец, в ванной валяется. Наберу ему полную ванную холодной воды, рыбы туда накидаю, а он плавает, ловит ее и балдеет. Только успевай полы вытирать. Гостей кусает, по всей квартире их гоняет. Русских слов не понимает, команды игнорирует. Пробовал ему клюв веревкой замотать, так он стены долбить начинает. Одно слово: дятел, а не пингвин.
       - Может, он от одиночества озлобился?
       - Да он всегда таким был, - вздохнул мужик. - Кстати, мы пришли.
       Квартира Пал Палыча находилась на третьем этаже старого дома, расположенного в глубине двора на Пятницкой улице. Пока мы поднимались по лестнице, я осторожно поинтересовался:
       - А это чудо меня не съест?
       - Не должен. Я его на балконе запер. Дам рыбы - подобреет. Может, даже уснет.
       Пал Палыч открыл дверь и впустил меня внутрь квартиры. Я вдохнул запах холостяцкого жилища. Хозяин дома перешел на шепот:
       - У меня тут не убрано, да и бесполезно это: Пиня - его Пиня зовут - как жрать захочет, так всю мебель перевернуть готов. Форменный Мамай. Надо было Батыем его назвать, а то "Пиня" - как-то непохоже. Мне его подростком подарили, а он вымахал за месяц с лошадь величиной.
       - Что, такой огромный? - Испугался я, лихорадочно перебирая свои жалкие познания в области географии и зоологии.
       - Не огромный, а стремительный. Затопчет, заклюет и не заметит. Хочешь полюбоваться? Не бойся, я хорошо его запер.
       Мы прошли в большую комнату, заваленную книгами, мятой одеждой и пластмассовой посудой, в которой засыхали остатки вчерашней пищи.
       - А стеклянную посуду он разбил, - пояснил Пал Палыч. - Весь фарфор поколотил, хрусталь не пожалел... Вот он, гад, полюбуйся...
       На балконе, смиренно потупив непутевую голову, стоял императорский пингвин. Его клюв был полуоткрыт; он словно размышлял о превратностях птичьей судьбы. Он казался таким лишним в этом чуждом мегаполисе, что мне стало его по-человечески жаль.
       - А он точно живой? - спросил я, и тут же об этом пожалел, потому что, услышав мой голос, животное повернуло ко мне клюв и, широко его распахнув, издало дикий крик раненого бизона.
       Я отскочил от балконного окна, едва не сбив Пал Палыча с ног.
       - Да, голос у него мерзкий, - подтвердил хозяин. - Прости, что не предупредил. Это он так рыбы требует. Надоел мне этот пингвинарий. Ну, что, берешь или нет?
       - Надо с Шефом посоветоваться, - засомневался я. - Пингвин, конечно, нужен, но не знаю...
       - Что-то я тебя не пойму, - раздраженно молвил Пал Палыч.
       - Можно я от вас позвоню?
       - Валяй. Телефон в коридоре.
       Я даже и не понял: обрадовался Шеф или наоборот.
       - То есть, как это: насовсем? - Спросил он. - Что вы вечно шутите?
       - Да уж какие шутки, - говорю. - Вот он в пяти метрах от меня на балконе загорает.
       - Так забирайте и привозите! - Скомандовал Шеф.
       - Легко сказать. Один я с ним не справлюсь. Он же - монстр.
       - Вы что, водки хряпнули? Имейте в виду, я вам не мальчик!
       - Простите, - отвечаю, - но я - серьезно. Отправляйте Гудмана с Гельфандом, и желательно - на машине. И пусть смирительную рубашку с собой захватят.
       - Хорошо, диктуйте адрес, и смотрите у меня...
       Пал Палыч между тем потчевал на балконе своего питомца. Последний не подозревал о неотвратимости карьеры киноактера. Хозяин протягивал ему рыбу и ласково приговаривал:
       - Жри, сволочь, может быть, в последний раз. Я без тебя точно разбогатею. А ты кусай кого хочешь, долби что увидишь, но только уже не здесь...
       Вернувшись в комнату, хозяин радостно подмигнул:
       - Ну что, скоро они за ним приедут? Есть время отметить это дело. - И пошел на кухню. Вернулся с двумя откупоренными бутылками пива. Протянул мне одну: - Держи, парень. Пиньку хоть и бесплатно отдаю, а не жалею. Надеюсь, твою фирму он не разорит. А кого играть-то будет?
       - Себя, - отвечаю, - и сыграет.
       - А делать что будет?
       - Мороженое есть.
       - Еще чего! - Засмеялся Пал Палыч. - Размечтались! Ему только рыбу подавай, и то не всякую.
       - Ну, рыбу так рыбу. А мороженное в компьютере дорисуем.
       В дверь позвонили.
       - Похоже, это по его душу, - говорю. - Открывайте.
       Савка с Гудманом решительно вошли в квартиру. Пал Палыч сделал приглашающий жест в сторону балкона:
       - Забирайте клиента! - И протянул мне поводок. - Не бойся, он смирный, пока сытый. Проголодается не раньше, чем через пару часов. Так что жратвой запасайтесь.
       Хозяин распахнул балкон, ловко прицепил поводок к ошейнику и, вручив Гельфанду пакет с остатками минтая, весело скомандовал:
       - Ура! На выход! Прощай, Пиня!..
       Пингвин на удивление послушно заковылял за мной. Он забавно прыгал вниз по ступенькам, смешно покачиваясь и приоткрывая клюв. Его глаза были невыразительны и бессмысленны. Но на улице он все-таки умудрился ущипнуть Гельфанда за ляжку.
       - Подонок, блин! - Взвизгнул Савка. - А я его едва не полюбил! Ни за что на одно сиденье с ним не сяду!
       Таксист выкатил глаза:
       - Я думал, вы прикалываетесь. Он же мне салон обгадит!
       - Не обгадит, - легкомысленно пообещал Гельфанд. - Если что, возместим.
       Пиня ехать не хотел. Он упирался и пытался заклевать кузов. С трудом мы втащили его в салон.
       - Тяжеленный, гад, - пожаловался Гудман. - Сколько в нем?
       - Не взвешивал, - отвечаю. - Но килограммов семьдесят наберется. А может, и больше.
       Пока мы ехали, пингвин дважды опроверг Савкино обещание. Всю поездку мы провели в сопровождении водительского мата и пингвиньих воплей. Платить пришлось по тройному тарифу. Подъехав к зданию студии, Пиня отказался выходить: расшумелся и замахал своими несуразными крыльями. Кое-как вытолкали его на улицу. Свобода его потрясла, и он встал, как вкопанный. Пришлось звать Карпину и Шефа. Последний смекнул, что рыба вполне может сыграть роль приманки. Увидев минтай, Пиня бросился на Шефа с диким воплем. Шеф метнулся в офис, уронив челюсть; пингвин поскакал за ним.
       - Закрывайте все двери в монтажные! - Возопил я. - Предупреждаю: он все там разобьет!..
       - Не пингвин, а птица-Рух какая-то, - ошалело проговорила Карпина.
       - Зверь, - добавил Гельфанд, потирая ляжку. - "В мире животных" они кажутся такими хорошенькими, а в жизни приглядишься - свиньи свиньями.
       В офисе происходила борьба. Шеф швырял рыбой в птицу, Пиня ловко хватал ее на лету, все ближе подбираясь к своему новому кормильцу.
       - В дальнюю комнату его! - Кричала Карпина. - Там пусто!
       - Может, ему курткой башку накрыть? - спросил Гудман. - Мы нашему Кеше всегда платок на клетку вешали, чтоб он унялся.
       - Сравнил, - говорю, - тоже: то был Кеша, а этот - Годзилла.
       Сражение Шефа с Пиней подходило к логическому завершению: подманив пингвина к пустой комнате, он бросил в самый дальний ее угол последний кусок минтая и, пропустив обжору вперед, галантно закрыл за ним дверь. Отсморкался:
       - Ф-фу, черт! - Прислушался к возне за дверью. - В карцер тебя, дурак!
       - Надо бы окно ему открыть, а то вспотеет, - посоветовал я.
       - Вот сами и открывайте, - огрызнулся Шеф, - а с меня хватит!
       - Мне показалось, он вас полюбил, - схохмил Савка.
       Шеф выразительно посмотрел на Гельфанда, и тот умолк.
       - Так-так, - процедил Шеф. - Пингвин у нас есть. Устроили черт знает что...
       - Пингвинарий, - вспомнил я слова Пал Палыча.
       - Именно, - согласился Шеф. - Короче: все по домам, а утром разберемся. Савелий, останьтесь в офисе, проследите за порядком. И кто-нибудь: откройте окна в комнате... в вольере!..
       ...Утром Гельфанд пожаловался:
       - Он не давал мне ни спать, ни работать. Орал всю ночь и в дверь клевался.
       Карпина притащила пять кило рыбы. Вручила Шефу. Тот осторожно открыл дверь в комнату, где томился Пиня. Нелепо позвал:
       - Цыпа-цыпа...
       "Цыпа" стоял в центре комнаты и дружелюбно смотрел на него.
       - Смирился, - констатировал Шеф, но тут же был сбит с ног. Животное распотрошило клювом пакет и принялось ожесточенно пожирать свой завтрак. Шеф, поддерживая челюсть, выполз в коридор и, закрыв дверь, беспомощно резюмировал: - Чудовище. И как прикажете его снимать?
       - Тяжело, - согласился Гудман. - Это на экране они все мягкие и пушистые, а перед камерой - сплошная засада!
       Позже Левка рассказал:
       - Снимали мы тут год назад ежа. По сценарию милый ежик должен был подойти к яблоку и обнюхать его. Ну, достали ежа. Положили перед ним яблоко, а он свернулся в клубок и лежит. И разворачиваться не собирается. Звоним специалисту по ежам и прочим гадам. Тот ржет: "Он при софитах, - говорит, - всегда в клубок сворачивается. Он же - ночное животное! Что вы от него хотите? Феном, - говорит, - на него подуйте, он и развернется". Дуем феном. Развернулся. Удрал в темный угол и сидит. На яблоко - ноль внимания. Звоним опять этому мужику. Он снова ржет: "Это, - говорит лишь в сказках да в мультиках ежи яблоки на спине таскают, а вообще они - плотоядные, мышей жрут. Хотите, чтоб на яблоко внимание обратил - мясом его натрите". Натерли. Поднесли ежа. Секунды три он его нюхал, и снова удрал. Слава богу, снять успели. А ты говоришь: "милые создания"...
       - Ничего я не говорю!
       - А что ты думаешь? С собаками не лучше! Одного сеттера два дня голодом морили, чтобы он на корм внимание обратил. Привык к сырому мясу: скорее сдохнет, чем суррогат сожрет! А ты говоришь... Может, Пал Палыча вызвать?
       Шеф согласился:
       - Если эта тварь его слушается, возможно, будет легче. Хотя, мне кажется, он тупой: даже на кличку не реагирует. Короче, поезжайте и привезите мне этого, как его... В общем, вы поняли. Я ему заплачу. У вас час времени.
       Пал Палыч к полудню был уже навеселе. Открыл дверь и не обрадовался:
       - Даже и не мечтайте! Назад я его не возьму!
       - Дело не в этом, - объяснил я. - Нам на время съемок нужна ваша помощь. Может быть, он вас послушается.
       - Он же вас любит, - вставил Гудман.
       - Черта с два! - заупрямился Пал Палыч. - Нашли интеллектуала! - И заинтересованно спросил: - Сколько?
       - Прилично, - ответил Гудман.
       - Ну, только ради приличия, - смягчился Пал Палыч. - Поехали!
       По дороге к съемочному павильону Пал Палыч разглагольствовал.
       - Кто не любит животных, тот и к людям хреново относится, - говорил он Шефу. - Читал я тут как-то, что в Америке дикая крыса одному мужику деньги из соседского сейфа пачками таскала. Слыхали про такое?
       - Допустим, - сдержанно отвечал Шеф.
       - И когда эту крысу кот соседский загрыз, то мужик ей памятник поставил под окном соседа. Выразил, так сказать, любовь и уважение.
       ...В павильоне было настолько жарко, что Пиня тут же сник. Казалось, он вот-вот упадет в обморок. Шеф нервничал:
       - Что делать? Мы сорвем всю съемку!
       - Ванна пластмассовая есть? - спросил Пал Палыч, и пояснил: - Надо в холодную воду его окунуть: сразу оживится.
       Ванну с горем пополам нашли в реквизиторской. Натаскали воды. Лежа в ванной, пингвин пришел в себя. Минут через пятнадцать Шеф скомандовал:
       - Вынимайте, время идет!
       Актер отчаянно сопротивлялся. Пиню с трудом оттащили в противоположный угол павильона, после чего он с диким криком устремился назад.
       - Снимай! - Кричал Шеф Гудману. - Снимай быстрее!..
       - Снято, - торжественно сообщил Лева.
       Пиня умиротворенно затих в ванной, предварительно подняв над собой тысячи холодных брызг. Пал Палыч вздохнул:
       - Пожалуй, я вам его не отдам. Он же теперь "звезда". Кстати, когда его по "телеку" покажут?..
       - Скоро, - мрачно ответил Шеф и полез в карман за гонораром. Протянул Пал Палычу сто долларов: - Нормально?
       - А на такси? - обиделся тот.
       Шеф выдал еще купюру:
       - Спасибо. Возможно, он нам еще понадобится.
       ...Гельфанд, посмотрев материал, остался недоволен:
       - Как-то быстро он бежит. Как на пожар.
       - Скорее, наоборот: в холод, - уточнил Гудман. - Ну, и замедли. Придай нужную траекторию. Я тебя что, учить буду?
       На экране Пиня получился безмятежным и вполне довольным жизнью. А Пал Палыч все-таки сдал его в зоопарк по окончании карантина. Сказал, что не хочет лишать его личной жизни. И действительно: среди сородичей Пиня обрел подлинное семейное счастье и пингвинье благополучие, если таковое вообще существует в неволе. Не верите - спросите у Пал Палыча.
      
      
       СХВАТКА С ТАРАКАНОМ
      
       В этой истории не будет ни Шефа, ни Гудмана. Зато будет Ленка - бывшая Гудмановская жена. Она позвонила в три часа ночи:
       - Приходи скорее, мы ведь соседи. А то Виталик меня убьет.
       - За что? - спрашиваю.
       - У него крыша съехала.
       - Съехать, - говорю, - может только то, что имеется в наличии.
       - Не философствуй. Я в порнухе снялась.
       - В чем?!
       - В рекламе бикини. А он это увидел и порнухой назвал. А теперь меня убить хочет.
       - Ты в милицию звонила?
       - Зачем?
       - Так ведь убьет же!
       - Он отходчивый. Пока фингал под глаз не поставит - не уймется. Выручай, он ко мне в ванную ломится! Не стучи, дурак!..
       В трубке слышались глухие удары. Я предупредил Ленку, что давно не дрался.
       - И не надо, - сказала она. - Пусть он тебя побьет, а мы помиримся. Я его даже похвалю за мужество.
       - То есть, как это - побьет?
       - Ты придешь или нет?
       Почему меня вечно преследуют критические ситуации? Ладно бы - сам их провоцировал, так ведь - нет. Возможно, виновато окружение. Неудачники притягивают себе подобных. В казино неотвратимо везет миллионерам. Я ни разу не встречал избитого ментами процветающего конезаводчика.
       Прибегаю к Ленке, звоню в дверь, слышу сорванный похмельный бас, переходящий в регистр меццо-сопрано:
       - Кто там еще?
       - Мне Лена звонила, - говорю, а сам начинаю заводиться.
       - Какая, на хер, Лена?
       - Жена твоя. Виталик, открывай, не делай глупостей.
       Дверь распахнул серьезного роста небритый лысый хмырь. Он был в боксерской форме: в перчатках, майке, трусах и тапочках на босу ногу. Хрипло спросил:
       - Н-ну?
       - Где Лена?
       - В морг собирается.
       Значит, дела совсем плохи. Предлагаю:
       - Давай не будем пороть горячку, просто поговорим.
       Зашли на кухню. Виталик ударил себя перчаткой по голове. Перешел на шепот:
       - Он у меня тут...
       - Кто?!
       - Таракан. Реклама не при чем. Я, все-таки, мужик, Ленку люблю. И тело у нее - что надо. Пускай хоть бычьи яйца рекламирует. Она даже денег заработала... Ой, не могу! - Он снова шмякнул себя по кумполу. - Но эта сволочь у меня в башке!..
       - Ты можешь толком объяснить? - Я переставал что-либо понимать.
       - Ленка вечером тараканов потравила какой-то импортной дрянью. А ночью мне таракан в ухо заполз. Больно, блин!..
       - О, Господи, - застонал я.
       - Это Ленка виновата. Чем они ей помешали? Жили себе, и ладно. А тут как взбесились. - Виталик повысил голос. - Я прибью тебя, стерва!
       Надо было срочно действовать: психическое состояние боксера усугублялось. Я набрал номер "скорой".
       - Извините, - говорю, - за поздний звонок. Знакомому боксеру таракан в голову залез. Что делать?
       На том конце провода ошалели:
       - Да хоть бультерьеру! У вас у всех в это время тараканы в голове! А у нас своих хватает! Еще раз позвоните - милицию к вам отправим! - И бросили трубку.
       Между тем Виталик метался по квартире, со всей дури лупцуя себя по голове кожаными перчатками:
       - Гнида ползучая! Я убью тебя, падла, убью!
       - Может, - говорю, - у Ленки спросить? Она, все-таки, женщина, способ должна знать...
       - Ты что! - зашипел Виталик. - Подумает, я слабый, меня домашним насекомым с ума свести можно.
       - Да тут любой с ума сойдет.
       - Не хочу унижаться.
       - Ну и живи со своим тараканом. Я смотрю, ты к нему прикипел.
       Боксер все маялся. Ломился в ванную. Ленка отвечала адекватно на его матерный текст. В конце концов, мне это наскучило, и я решил переломить ситуацию. Говорю:
       - Надо признаться Ленке. Под мою ответственность. Никто тебя не унизит, обещаю.
       Виталик сдался. Я подошел к двери ванной, тихо спросил:
       - Лен, как таракана из уха достать?
       - Какого таракана? Вы что, уже напились?
       - Обычного. Прусака. Он у Виталика завелся. В ухо заполз.
       - Влей туда керосин.
       - Где он у тебя?
       - Нету. Можно растительного масла. Оно на кухонном столе. Мудозвон.
       - Кто?!
       - Виталька, не ты же... Вечно с ним что-то случается. Башка большая, но пустая. Убежище для насекомых...
       Я вернулся на кухню. Позвал Виталика. Боксер был близок к нокауту: руки тряслись, бесцветные зрачки безумно вращались, время от времени вылезая из орбит. Я наклонил его плешивую голову, повернул на бок, влил масло в левое ухо.
       - Не то! - завопил он.
       - Извини, - говорю, - больше предложить нечего.
       - Ухо не то!..
       Я влил масло в правое. Виталик затих и прислушался, предварительно шлепнув себя перчаткой по голове. Потом изрек:
       - Затаился, гад.
       - Ты бы прилег, успокоился. А то Ленка из ванной боится выйти.
       - Пусть выходит, я ее не трону.
       Ленка на цыпочках прокралась на кухню. Боксер сидел на корточках, повернув голову вправо. Лицо его лоснилось от масла.
       - Виталичек, котик, тебе полегчало? - спросила Ленка.
       - Сдох, сволочь, - шепнул он. - Теперь разлагаться начнет.
       - Мне пора, - сказал я.
       Ленка недоверчиво посмотрела на боксера, попросила:
       - Побудь до утра. Я тебе в зале на диване постелю. А то, боюсь, активизируется...
       Виталик уполз в спальню. Спустя пару минут до нас донесся его исполинский храп. Ленка вздохнула:
       - Угомонился. Спасибо, что выручил. Хочешь, подарю тебе средство от тараканов? Его повсюду рекламируют. Действует безотказно.
       - Спасибо, у меня тапки есть.
       Утром Виталик включил телевизор. По первому каналу рекламировали бикини. Ленка была неотразима, как фея. Ее белые кудряшки ниспадали на оголенные плечи, стройные ножки соблазнительно двигались в ритме ламбады. И не скажешь, что женщине далеко за тридцать. Виталик просиял:
       - Роскошная, да?
       - Не то слово.
       - Особенно когда спит. - Он достал из кармана спичечный коробок. Осторожно открыл. Перешел на шепот. - Вот он...
       На дне коробка лежало дохлое тельце маленького рыжего таракана.
       - Я его замумифицирую, - мечтательно сказал боксер. - Пусть на память останется. Все-таки два часа вместе жили, как сиамские близнецы. Слушай, есть идея! Пойдем на кухню, помянем его добрым словом!..
      
       БАННОЕ ПРАВО
      
       Обострение геморроя вконец рассопливило Шефа. Он встретил меня с грелкой в руках:
       - Поймите меня правильно. Впечатление, что там полсотни зубов, и все болят.
       - Понимаю...
       - Нет, не понимаете, вы же не больны! - Он осторожно присел на грелку. - Скоро выборы в Госдуму. У вас креативное мышление. Один известный кандидат заказал снять его интервью. Поручаю вам написать вопросы. И как можно больше. Сделайте упор на выселение южан из Москвы.
       - Он что, расист?
       - Нет. - Шеф яростно заерзал на грелке. - Это креатив, такой предвыборный ход. Он должен понравиться избирателям.
       - Южане - это негры, турки и евреи?
       - Не делайте вид, что не понимаете. Речь о кавказцах. Чеченцы заполонили столицу.
       - У них война. И они, кстати, россияне...
       В этот момент мне показалось, Шеф пожалел, что вызвал меня к себе.
       - Не разводите демагогию! - Он привстал. - Вы беретесь или нет? Сто пятьдесят долларов плюс полсотни за съемку.
       - Хорошо, постараюсь.
       Шеф смягчился:
       - У вас телегеничное лицо, особенно когда вы не с похмелья. Зададите свои вопросы перед камерой, и все. Съемка через четыре часа, в Малаховке. Деньги получите у Гудмана.
       Я спустился на первый этаж. Савка Гельфанд оторвался от компьютера и тут же вынес вердикт:
       - Его не выберут. У него фамилия Распопкин. И неприятный запах... от души!
       - Значит, - говорю, - есть шанс. И потом, не все ли равно? Он же платит...
       - Проститутуируешь? - прищурился Савка.
       - Лавирую меж рифов обстоятельств, - сформулировал я.
       Гудман не был столь категоричен:
       - Снимем рожу, и все дела. Главное - больше человеческих вопросов: семья, дети. Мы тут одного снимали на днях, так он стихи пишет, на балалайке играет. Частушки пел матерные. Вполне прилично.
       Я с горем пополам набросал вопросы, принес Шефу. Тот сразу же сморкнулся:
       - Что за самодеятельность? Музыка, стихи, дети... Где кавказцы?
       - Оставил их для неожиданности, в целях живой реакции...
       - Под вашу ответственность. Сергей Ильич - фигура серьезная. И попрошу без юмора.
       Жизнь всерьез - всеобщая людская беда. Отсутствие иронии - явный признак бездарности. Политики же ущербны вдвойне в силу собственного пафоса. А вот присобачь каждому из них рожки - и проглянет в них что-то знакомо человеческое...
       Мы поехали на Гудмановской машине. Левка все жаловался:
       - Чертова обязаловка. Охота переться в такую даль на своем бензине...
       - Ладно, - говорю, - Шеф оплатит.
       - Жди, как же...
       К шести вечера мы были на месте. У трехметрового бетонного забора нас встретил невысокого роста секьюрити. Внешне он напоминал плоский макет Сильвестра Сталлоне. Спросил:
       - Вы к кому?
       - К Сергею Ильичу.
       - Ваши документы.
       Пришлось показать. Сталлоне провел нас к четырехэтажному кирпичному особняку. Здание совмещало в себе стиль раннего барокко с поздним модерном. Вся эта прелесть была увенчана четырьмя башенками по углам. В них черными дырами зияли бойницы. Вероятно, владелец собирался отстреливаться до конца. Мы вошли в дом. Здесь все дышало постперестроечной эклектикой. Вкусовая неразборчивость граничила с откровенным мещанством: на стене висели акварели художника Сафронова, между ними располагалось коллекционное холодное оружие, а витраж между первым и вторым этажами был выполнен в духе Домского Собора, к тому же справа от него стоял большой плоский аквариум. На втором этаже по стенам были развешаны пугающие головы кабана, оленя и бурого медведя. Секьюрити ввел нас в холл на втором этаже. Здесь в центре возлежала шкура медведя, только белого. Ближе к окнам стоял тяжелый старинный письменный стол, над ним висел большой портрет президента Путина. С правой стороны стола стоял чернильный прибор, слева - тоже Путин, но уже в виде бюста, и рядом с ним - как бы невзначай повернутое к посетителям фото в стальной рамке: полноватый немолодой, но розовощекий человек рядом с тем же Путиным. Президент смотрел сурово, человек же улыбался во всю ширь лица, как счастливая жаба в ожидании замужества.
       Не успели мы осмотреться, как до нас донесся энергичный голос:
       - Нравится? Это мы в Питере. На похоронах Собчака... Я - Сергей Ильич. На фото справа.
       - А слева Собчак? - Не удержался я. Гудман наступил мне на ногу. Сергей Ильич сделал вид, что не расслышал вопроса:
       - Можем начинать. Есть полчаса.
       Этот тип грубиянов-лизоблюдов мне знаком с детства. С одной стороны, внутри них заключен стальной стержень, создающий обманчивое впечатление мужественной несгибаемости, но с другой - жажда власти и наживы заставляет так вертеться, что стержень превращается в мягкую пружину. Потому такие люди прыгучи и подвижны, словно зайцы, и в то же время тяжеловесны, как носороги. Таким мини-носорогом с выпученными от страха заячьими глазами и предстал перед нами Сергей Ильич. Красный пиджак бандитского фасона вызывающе контрастировал с набриалиненными седеющими волосенками.
       Гудман быстро раздвинул штатив, установил на него камеру, включил две галогенные лампы; я поставил на стол микрофон. Пока Левка возился со световым балансом, подставляя к объективу белый лист бумаги, я за столом инструктировал кандидата:
       - Интервью, на мой взгляд, должно быть человечным и доходчивым...
       - ...а потому - жестким, - резюмировал Сергей Ильич.
       - Вам виднее, - соглашался я.
       Гудман дал отмашку:
       - Поехали! Пишем...
       - Моя биография полна взлетов и падений, - начал Сергей Ильич, - и сопряжена с событиями в нашей многострадальной России...
       - Стоп, - сказал я. - Нельзя ли побольше искренности?
       - Что значит "искренности"? - оскорбился кандидат, и вытянул толстую шею. - Электорат ценит силу и напор. Продолжим...
       Он восхищался Сталиным, хвалил Брежнева, проклинал Горбачева и Ельцина. Потом заявил:
       - Я - политик Путинского призыва, и моя задача - служить на благо русского народа.
       Вспоминать про тунгусов и прочих степных друзей было бесполезно, а про татар - просто опасно, поэтому я сразу перешел к вопросам:
       - Что, на ваш взгляд, больше всего волнует избирателей?
       - Отсутствие порядка в стране, - отчеканил Сергей Ильич. - И я обещаю навести порядок на улицах Москвы. Я очищу рынки от засилья инородцев...
       - Как же вы это сделаете?
       - У меня связи с казачеством. Два-три рейда по рынкам, и их не будет.
       - Рынков?
       - Кавказцев, - раздраженно уточнил Сергей Ильич. - Они заполонили мой город, развратили девушек, подкупили чиновников. Я положу этому конец! - Его лицо почти сливалось с цветом пиджака.
       Я поспешил разрядить обстановку:
       - Вы наверняка любите литературу?..
       - Да, я люблю Пушкина.
       - А что именно?
       - Всего люблю. Все читал, и все нравится. Я, между прочим, тоже стихи пишу. О России...
       - Интересно. Почитайте, пожалуйста.
       Сергей Ильич откинулся на спинку кресла, закатил глаза, и томно-мечтательным голосом продекламировал:
      
       Тебя, Россия-матушка, я встретил,
       В тебе увидел грязь, и неба синь,
       И тут же потерялся сквозь осин,
       И душу вагинально изминьетил...
      
       Мне стало не по себе. Сергей Ильич продолжил:
       - Люблю петь под гитару. Но сегодня не получится. Сломалась...
       - Прекрасно, - выдохнул я, - а есть ли у вас хобби?
       Кандидат горделиво приподнял голову:
       - Я азартный охотник. Обожаю стрелять. У меня трое детей.
       - В смысле?
       - Радуются, когда папа приносит убитого зайчика или мертвую уточку. Недавно на медведя ходил. Впятером. Будили долго...
       "Бедный мишка, - думаю, - и кому он мешал? Спал себе в берлоге, а тут этот упырь с ружьем..."
       Сергей Ильич красноречиво посмотрел на часы, блеснув их золотым браслетом. Открыл секрет:
       - Это "Ролекс". Подарок друга из администрации.
       - Может, еще пару минут? - не выдержал Гудман. - Маловато получается.
       - Смонтируете, - отмахнулся Сергей Ильич. - Вы же теперь все можете с вашей техникой.
       Гудман выключил камеру. Я зачехлил микрофон. Сергей Ильич вздохнул так тяжело, словно был обескровлен. Глаза его вспыхнули и погасли, как две перегоревших лампочки. Я ради вежливости спросил:
       - Устали?
       - Работа не сахар, - мучительно признался он, - тяжелая кампания, трудный народ, приходится много париться.
       - На встречах с избирателями?
       - В сауне, - уточнил Сергей Ильич. - Банного права еще никто не отменял. Вот и сейчас извините, мне пора. Должен приехать префект...
       Всю дорогу в Москву Гудман меня казнил:
       - Там только ты и твои дурацкие реплики! Даже если смонтируем, ему не понравится. Что я теперь Шефу скажу? "Вагинально изминьетил" - надо же такое придумать! Интересно, это как?
       - Я не порнограф.
       - И зачем ты вообще пристал к нему с этими стихами?
       - Во-первых, это ты посоветовал, а во-вторых, стихи его, а не мои, и ему нравятся.
       - Думаешь?
       - Стал бы он их читать...
       Почему мы выбираем негодяев? Почему не оставляем себе права на естественное, а не капризное "не хочу"? У каждого из нас одна жизнь, другая же - еще неизвестно, какая, да и будет ли вообще?..
       ...А Распопкина не выбрали: вместо него в Думе заседает какой-то генерал ФСБ...
      
       ГОЛЫЙ БОЛЬШЕВИК
      
       Своим именем Глория Шаталова обязана отцу-дипломату. Она родилась в Мадриде, и все у нее было хорошо: нежная нянечка, престижная московская школа с углубленным изучением романских языков и явная перспектива блистательной карьеры. Если добавить ее жгучую внешность, оформившуюся к пятнадцати годам, станет ясно, что южное солнце Испании напитало ее, точно спелый плод, соком, брызжущим фонтаном страсти и интеллекта, а еще - внутренней силой вкупе с характерным упрямством. Черные волосы, подстриженные "под каре", большие выразительные глаза, чувственные губы - все это, подобно алмазу, служило дополнением к ее молодому загорелому телу. Одним словом, Глория Шаталова являла собой совершенство юности. Естественно, родители ее обожали. Они даже простили ей раннюю утрату девственности. Ее первый воздыхатель, он же - искуситель, фарцовщик Илья, был отправлен "на химию" в район Череповца, где и остепенился, обретя истинную судьбу в лице Маши - торговки с местного рынка. Неделю Глория рыдала. Потом были экзамены и выпускной бал с вручением золотой медали. Тем же вечером она заявила:
       - Никакого МГИМО!
       - Как же так? - растерялся отец-дипломат.
       - Только режиссерский ГИТИСа!
       - Но у меня нет там связей, - сокрушался папа.
       - Лучшие связи - это талант! - отрезала Глория.
       Она поступила с первого раза. Мастера ее хвалили. За время ее учебы грянула перестройка, отца отозвали из Испании, отправив на пенсию. Деньги быстро обесценились, и из всех материальных завоеваний у ее семьи остались четырехкомнатная квартира на Ленинском проспекте и "двушка" в районе Измайлово.
       Между тем, Глория успешно закончила ГИТИС, удачно протусовалась, вскружив голову дюжине богемных мужиков, поставила пару пьес в Ростове и Новгороде, и даже опубликовала одну свою в журнале "Театр". В девяностом, воспользовавшись любовью модного тогда драматурга, уговорила его взять себя с собой на лондонский конгресс памяти Мандельштама.
       И тут приехал Бродский. Выглядел, как бессмертный задохлик. Стрелял сигареты. Поймал мальчика в коридоре:
       - Мальчик, у тебя деньги есть? Купи мне, пожалуйста, хлебушка и колбаски...
       Мальчик оказался щедрым, хлебосольным, принес много еды в большом бумажном пакете. Бродский это принял и всех по-царски угостил.
       Глория подбежала к администратору конгресса, расчувствовалась:
       - Бедный Иосиф Александрович: у него нет денег, не на что купить сигареты, хлебушки и колбаски!.. Мы так его любим!.. Пусть возвращается в Россию, мы дадим ему все!..
       Администратор дико на нее посмотрел и успокоил:
       - Да не волнуйтесь вы так... Ему нельзя курить, поэтому сигарет он с собой не носит. И вообще: весь конгресс за его счет!
       Этот случай первернул представление Глории о поэзии в частности, и об искусстве вообще. Бродский был для нее небожителем, хранителем мыслей, образов и рифм, а оказался бизнесменом-стихослагателем.
       Вернувшись в Москву, Глория окунулась в мир телерекламы. Поначалу снимала ролики про кетчупы и соки, вскоре поднялась до пивных вершин, и уже собиралась заявить о собственной игровой программе, как вдруг в нее влюбилась немецкая бизнесвумэн Катарина Фогель. Она была владелицей эротического телевизионного канала в Германии. Стройная, пышногрудая, рыжеволосая бестия домогалась Глорию днем и ночью. Звонила и спрашивала:
       - Помнишь, как мы были на знакомстве?
       - Как мы познакомились? Да, и что? - Глория отбивалась, как могла.
       - Ты сейчас одна? Ты такая секси...
       - Я предпочитаю мужчин...
       - Они все только фак... Тебе нужна майн либе...
       Упорства Глории хватило на пару недель. Потом случилось то, чего она так боялась: ей понравилось. Катарина пригласила ее в Германию, показала свою студию, сводила пару раз на экскурсию в музей живописи и дорогой бордель. Предложила снимать в России историческое кино:
       - Мне нравится Ленин. Это был мужчина факэбэл... Инесса Арманд - адюльтер революции...
       - Я никогда не снимала порно, - возразила Глория.
       - Главное - сценарий, - убеждала Катарина, нежно поглаживая ее колени.
       - Но актеры?..
       - Я иметь базу русские актеры. Есть один Ленин. Большевик в трусах!..
       ...Как сценариста, меня "сосватала" Надин, любовница Гельфанда. Она знала Глорию по клубным тусовкам, меня же уважала за ненормативную лексику в стихах. В принципе, для этого существует Барков...
       Мы встретились с Глорией в открытом кафе на Арбате. Глория тут же перешла к делу:
       - Вы когда-нибудь писали сценарии для эротического кино?
       - Разве там нужны сценарии? По-моему, конского возбудителя вполне достаточно.
       - Я снимаю фильм о Ленине.
       - Тоже мне, Лука Мудищев... Хотя страну поимел жестоко...
       - Он изменял Крупской, - терпеливо объясняла Глория. - Об этом и фильм. Нужно расписать проблему, сцены измены, диалоги и финал. Ленин должен умереть в момент эякуляции.
       - Вообще-то, - говорю, - вряд ли он мог эякулировать в Горках.
       - Неважно. Такова воля заказчика. Имейте в виду, сто долларов за страницу, сценарий - двадцать страниц. Так вы беретесь?
       Я вспомнил женский журнал, Моцарта, Баха... История катастрофическим образом повторялась.
       - Обратитесь к Тинто Брассу, - посоветовал я. - Только заранее не излагайте тему, а то украдет.
       Глория протянула мне визитную карточку:
       - Если надумаете, позвоните...
       - Не обещаю...
       Савка Гельфанд меня отругал:
       - Разве тебе не все равно? Ты что, Лев Толстой? Хотя даже он писал про баню! О Пушкине я вообще молчу!..
       - Вот и помолчи...
       - А ты не смущайся! И заведи себе женщину, иначе сгоришь.
       Я думал неделю. Сомневался, не желая пятнать свою биографию. Потом у меня закончились деньги и всякая надежда на кредит со стороны Шефа. И я вспомнил про Глорию. Набрал номер ее мобильного.
       - А я ждала вашего звонка, - ответила она мягким голосом развращенной кошки. - Приезжайте, у нас тут кастинг. Подбираем актеров на главные роли. Это в студии на Павелецкой.
       - Вы уже снимаете? Тогда я вам не нужен...
       - Пока пробуем без сценария. Смотрим актеров. Пишите адрес...
       Студия оказалась обычной сауной неподалеку от вокзала. На входе меня встретил солидного вида охранник с озабоченным лицом:
       - Вы актер?
       - Боже упаси. Сценарист. К Глории.
       Охранник открыл дверь, провел меня по мрачному коридору и оставил у еще одной железной двери:
       - Ждите.
       Спустя пару минут дверь распахнулась и в проеме появилась Глория:
       - А-а, Женя? Вот и прекрасно. Проходите, я познакомлю вас с актерами.
       Мы вошли в просторный предбанник. Повсюду были установлены софиты, мимо них шныряли два оператора с камерами. К нам подошел высокий человек в плавках. Он был толстым, и слегка напоминал разъевшегося Луначарского. Я инстинктивно прикинул размеры содержимого его плавок и устыдился.
       - Это Ленин, - сказала Глория.
       - Бультерьер, - представился Луначарский.
       - Сценический псевдоним, - пояснила Глория. - Опытный стриптизер. Дамам нравится.
       - Странный вкус, - говорю, - хотя мне все равно.
       - Вот и отлично! А где Клеопатра?
       - Возможно, в пирамиде, - предположил я.
       - А вы откуда знаете? - удивилась Глория. - Вы что, там были? Она работает в этом клубе...
       - Уверяю, совпадение...
       - А, вот и она!..
       К нам подвалила длинноногая грудастая шатенка. Впрочем, возможно это был парик. Поздоровалась. Глория оживилась:
       - Все, начинаем! Итак, сцена в Финляндии, в сауне. Свидание Ленина с Инессой. Повсюду опасность и царская охранка. Но любовники предаются страсти. Давно не виделись. Ребята, произнесете пару фраз о России, революции и проститутке Троцком, после чего - ласки и все такое. Готовы?
       - А где, - спрашиваю, - охранка?
       - Какая охранка?
       - Царская...
       - О, это мысль! - воскликнула Глория. - В самый разгар любви приходят жандармы и насилуют Инессу.
       - Ленина не забудьте, - говорю, - будет цинично, хотя не факт...
       - Мне нужно два жандарма! - возопила режиссерша. - Где все остальные актеры?.. И еще собаку. Инессу изнасилует овчарка!
       Мне стало тошно. Я решил ретироваться, не дожидаясь начала оргии: пока Глория металась в поисках насильников, прошмыгнул в коридор, оттуда - к выходу. Озабоченного охранника на улице не оказалось, и я вздохнул с облегчением.
       Тем же вечером позвонил Гельфанд:
       - Что ты с ней сделал?
       - С кем?
       - С Глорией! Она в больнице в тяжелом состоянии...
       - Ничего я не делал, просто приехал, посмотрел. Это так противно...
       - Мне сообщили, ты что-то сказал, а она засуетилась и провод задела. Ей на голову софит упал.
       - Бог шельму метит...
       - В больницу поедешь?
       - Боюсь, что нет.
       - А ты ей нравился, - с сожалением сказал Савка, - ладно, передам от тебя привет.
       Фильм так и не был снят, а Глория, по словам Савки, спустя месяц продала квартиру в Измайлове и уехала к Катарине в Дрезден. Возможно, там она и состоялась как режиссер.
      
      
       ПОВЕЛИТЕЛЬ ДЕРЕВЬЕВ
      
       Все-таки художники - дикие люди...
       Мишка Сидельников уже почти окончил филфак МГУ, но тут возник декан Калязин и Мишку возненавидел. История знает случаи ничем не оправданной ненависти. Ну, не нравился Калязину Сидельников, и все тут! Тем более что последний ответил ему полной взаимностью. Сначала Мишка научился рисовать - причем, преимущественно издевательские портреты декана. Калязин изображался насколько талантливо, настолько и неприлично. Карикатуры пользовались бешеной популярностью, их передавали из рук в руки, как артефакты. Калязин ужесточил гонения на шаржиста, но месть художника преследовала его повсюду. Однажды, зайдя в университетскую уборную, декан обнаружил приклеенную над зеркалом бумажку с очередным своим изображением и надписью "Калязин - мудак". Он с возмущением сорвал ее, но под ней оказалась вторая, гласившая "все равно мудак!"...
       ...Мишку отчислили в середине четвертого курса. За что - он не помнил. Объяснял просто: "Пьяный был..."
       Он связался с компанией арбатских художников, и с тех пор перестал трезветь. Рисовал за деньги шаржи. Заработки уходили на портвейн, сигареты и девушек: Мишка был неисправимый бабник. Внешне он напоминал молодого поэта Блока, и при этом обладал удивительной способностью подолгу и безостановочно нести чушь на абсолютно любую тему. Девушкам импонировал его хрестоматийно-романтический образ. Но, с другой стороны, ведя очередную пассию в ресторан, Мишка отказывался платить по счету, всякий раз изображая сердечный приступ. Получалось убедительно: он бледнел, хватался за сердце и заваливался на бок. Столь эффектной вторичной кончины Блока пугались все - особенно официанты: отпаивали несчастного валерьянкой, выводили на свежий воздух и отпускали с миром. Девушкам это не нравилось. Вскоре Сидельников одичал от чувственной неудовлетворенности. Он отпустил прозаические кудри и перестал мыться, предпочитая с ног до головы обливаться туалетной водой. От него разило дешевой парфюмерией, как от бомжующего кутюрье. Но он все равно предпринимал попытки знакомств. Однажды на Тверском бульваре его пленила модельного вида шатенка. Мишка подкатился к ней банально:
       - Девушка, как вас зовут?
       - Наташа, - ответила она, и тут же сразила кавалера наповал встречным вопросом. - А как ваша фамилия?
       Сидельников оторопел, повращал головой и, обнаружив вокруг зеленые насаждения, брякнул:
       - Деревьев...
       С тех пор знакомые стали называть Мишку "Деревьев". Кстати, шатенка бросила его после первого же вечера в ресторане. Там же, незадолго до приступа он, стоя у барной стойки, познакомился с Шефом. Шеф предложил ему рисовать раскадровки к рекламным роликам. Деревьев согласился. Уже после обморока сердобольный Шеф доставил Мишку на своей машине домой. Так Деревьев оказался в рекламном бизнесе. Его карьера и благосостояние быстро пошли в гору. Он делал раскадровки на любые темы - от памперсов и стиральных порошков до автомобилей. Любые, даже самые безумные его идеи принимались "на ура". Возможно, Мишка обладал неким стилистическим чутьем...
       Деревьев помылся, постриг "хайр", купил цивильный костюм, ботинки, кашемировое пальто, пару раз заплатил в ресторане за девушку Соню из Томска. На третий раз Соне пришлось спасти его в кафе от инфаркта, привезти к нему домой, и там остаться. Она слушалась Мишку как Бога. В те дни Деревьев самонадеянно заявил:
       - Я - повелитель девушек, их ум, честь и совесть.
       - У тебя что, открытый доступ в Кащенку? - спросил Гудман.
       В общем, все шло чертовски хорошо...
       ...Шеф поймал меня в офисе на первом этаже:
       - Когда вы купите мобильный? До вас не дозвонишься...
       - Да я, вообще-то, здесь. А мобильные, - говорю, - тоже отключают, и потом, меня раздражает сакраментальный вопрос "ты где?"...
       - Да?.. Не замечал... - Задумался Шеф. Тут у него зазвонил мобильный телефон. - Алло, - сказал Шеф. - Я в офисе. Буду поздно. Пока. - Отключив телефон, произнес: - Похоже, вы правы. Действительно, "ты где?"... Тут такое дело... Деревьева посадили. В смысле, Сидельникова.
       - За что?
       - Он что-то украл в овощном магазине. Звонил из отделения на Новокузнецкой. Надо выручить. У него все раскадровки, а их сегодня сдавать. Заберите его из отделения, я заплачу...
       Клептомания - страшная болезнь. Она постигла Мишку в 80-м, когда он впервые стащил из универмага бутылку "Пепси". Напиток он возненавидел, но сам промысел возлюбил. С тех пор он тащил все, что плохо лежало, висело или просто валялось. Деревьев лишал зазевавшихся дворников орудий труда, повсюду скручивал лампочки, снимал с уличных фонарей флажки, спер из "Метрополя" тарелку и нож с фирменной надписью. Эти предметы он присовокуплял к своей коллекции украденных вещей - в большинстве своем абсолютно бесполезных. Потом гордо демонстрировал гостям когти верхолаза, одну-единственную ласту, похищенную в магазине "Спорт" на бульваре Яна Райниса, желтую табличку "Доктор Погребатько", и прочее никчемное барахло. Деревьев никогда не попадался на кражах, и вот, наконец, ему не повезло...
       Шеф выдал мне тысячу рублей одной бумажкой со словами "лишнего не тратьте". Я спросил:
       - А выпить за освобождение?..
       В отделении меня встретил низкорослый капитан с лицом не выспавшегося ежика:
       - Вам кого?
       - Михаил Сидельников у вас? Он на работу звонил...
       - Ах, этот? - Ежик моментально проснулся. - Его задержали за воровство. Гирю украл в овощном магазине.
       - Что?!
       - Килограммовую. Зачем - не говорит. Пришлось задержать.
       "Тоже мне, Паниковский..." - подумал я и спросил:
       - А если договориться?
       - Протокол еще не составляли, заявления нет, так что... - Капитан таинственно замолчал.
       - Как мне вас отблагодарить? - краснея, воскликнул я. Роль взяткодателя сковывала мою волю.
       - Видите ли, - пространно начал ежик, впадая в полусонную меланхолию, - я тут не один. Так бы ничего не потребовалось. Но у меня коллеги, так сказать... Сослуживцы... Могут не понять... Тысячи рублей, пожалуй, хватит...
       Тосты за свободу отменялись. Я протянул капитану купюру. Тот сунул ее во внутренний карман кителя, сказал "подождите здесь" и вышел. Спустя несколько минут из зарешеченной двери появился убитый горем Деревьев. Он был бледен; правою рукой держался за сердце, левой прижимал к животу папку с бумагами. Вслед за ним бодро вышагивал молодой лейтенантик.
       - Лейтенант Пацюк, - энергично представился он, достал какую-то бумажку и протянул мне. - Распишитесь внизу и предъявите паспорт.
       Я предъявил. Лейтенант пошелестел страничками и, загадочно улыбнувшись, спросил:
       - Давно в Москве?
       У меня отсутствовала московская регистрация, узаконенная столичным правительством, поэтому в словах Пацюка я почуял подвох. Что-то неприятное всколыхнулось и осело на дне моей души:
       - Сутки, - соврал я, и оказался прав, потому что Пацюк заулыбался еще шире:
       - Так уж и сутки. Покажите билет на поезд. Вы ведь прописаны в Смоленске?..
       - Именно. Но в Москву приехал на машине.
       - Ваши водительские права? - не унимался лейтенант.
       - Меня привезли друзья...
       Такой наглости он не ожидал. Чиновники, придумавшие глупое постановление о регистрации россиян в столице, не помышляли о моей изворотливости! Пацюк нахмурился. Его, точно молния, настигла и ударила мысль о преступной безнаказанности грамотеев.
       - Я должен отреагировать на административное нарушение, - отчеканил он.
       - Штрафуйте, - говорю, - только денег все равно нет. Все ушли на взятку вашему капитану.
       - Какую взятку? - Лейтенант покраснел. Казалось, фуражка его вздыбилась вместе с волосами. Она приподнялась подобно нимбу над головой падшего праведника. - Я вас задержу, - твердо сказал он. - До выяснения личности. А вы, Сидельников, идите.
       Деревьев, наблюдавший эту сцену, ссутулился, вжав голову в плечи, по-бурлацки вздохнул и вышел на цыпочках, словно боясь спугнуть собственную свободу.
       В "обезьяннике" помимо меня оказался еще один сиделец: молодой парнишка лет девятнадцати, загремевший сюда за вопиющую нетрезвость в общественном месте. Парень протянул мне руку:
       - Леха.
       - Женя.
       - Кем работаешь?
       - Пишу всякую дурь для рекламы. А ты?
       - Я-то?.. Ха!.. - весело воскликнул Леха, и внезапно задумался. - Этот... ну как его... ри... ри... риэлтор! - Вспомнил он. - Во!
       - И как успехи? - спрашиваю.
       - У меня-то?.. Ха!.. - И вновь увял. - Не-а... За что тебя?..
       - Регистрации нету.
       - Дал бы менту рублей двести, и делов! - посоветовал Леха.
       - Я?.. Ха!.. - Заточение заставляло меня мимикрировать. - Уже дал. За того парня. Его выпустили, а меня наоборот.
       Спустя полчаса к клетке подошел капитан-ежик и изумленно распахнул глаза:
       - Что вы здесь делаете?
       - Сижу.
       Он даже не спросил "за что?":
       - Безобразие. Пацюк, откройте... - и уже мне:
       - Извините, но вы - свободны.
       До меня донеслось Лехино жизнерадостное "Ха!".
       На улице меня ждал счастливый Деревьев. Сообщил:
       - Шеф в ярости. Но "пятихатку" за тебя дал. Значит, ценит. Я им, гадам, триста заплатил, так что мы в наваре. Может, в кабак?
       - С твоим-то сердцем?
       - Брось! Сегодня я - повелитель ментов и официантов...
       - Ты зачем гирю украл? - спросил я.
       Деревьев задумался. Наконец, нашел нужные слова:
       - Ну, не могу я мимо халявы пройти, понимаешь? Для меня халява - русская национальная идея. А любая идея должна приобретать материальный вид. Вот я и материализую. Ну так что, рванем в кабак?
       - Все равно пары сотен на двоих не хватит...
       - Хватит. Я пока тебя ждал, гирю продал. Иностранцу. Сказал, что это уникальный проект нового памятника советской торговле. Работы Церетели. А он с руками оторвал. Ну, не дикий ли человек?..
      
       ПО ТУ СТОРОНУ КАЙФА
      
       О цинизме врачей написаны сотни книг, о цинизме менеджеров - десятки, но этого явно недостаточно.
       Цинизм Толика Бекетова был пугающим: его составляла гремучая смесь из розовой девственности и черной злобы. В доме над своей кроватью он повесил транспарант, гласивший: "отдаться мало!". К тому же, Бекетов постоянно сыпал пошлостями, точно карнавальным конфетти. Девушек он делил на две категории: "блядей" и "одуванчиков". Мог, например, долго слушать очередную девицу, и внезапно изречь:
       - Ты - блядь...
       Подобное, кстати, отнюдь не означало разрыва отношений, ибо Толик приступал к домогательствам. "Одуванчиков" же - напротив - превозносил, яростно оберегая от поклонников и прочих гнусностей этого мира.
       Все в нем было несуразно: с одной стороны - маленький рост, с другой - длинные шея и руки, короткие кривые ножки, перерастающие в выпирающий рыхлый живот. Эта анатомическая конструкция была увенчана головой столь же странного вида: крючковатый нос, толстые губы, вечно изогнутые в саркастической улыбке; очки в роговой оправе и с толстыми линзами, из-за которых в бушующий мир смотрели выпученные карие глаза; и, наконец, рыжие волосы, растущие клочками по всей площади головы. Все это Бекетов пафосно именовал "великим низким", и это же самое не мешало ему быть менеджером, искусно выбивающим деньги из заказчиков. Происходило это так.
       Заказчик являлся в офис и говорил:
       - Я хочу снять рекламу. Моя фирма торгует мебелью.
       - Какой бюджет? - вопрошал Бекетов, выпучивая глаза так, что они едва не выдавливали линзы.
       - Порядка пяти тысяч, - смущался заказчик.
       - Ваш бюджет исчерпается за секунду до "пэк-шота", - меланхолично отвечал Бекетов, и переходил в наступление, ошеломляя клиента волшебными словами: "блюр", "три-дэ-графика" и "компоузинг".
       Деморализованный заказчик просил назвать реальную цену. Бекетов лениво брал в руки калькулятор, после чего выносил приговор. Кролик был съеден, и удав отдавался пищеварению.
       Административный талант Бекетова явил миру "Инструкцию по технике безопасности обращения с заказчиком". Инструкция состояла из трех пунктов. Первый гласил: "Заказчик - существо нежное и глупое. Разговаривать с ним подобает по слогам, как с маленьким дебилом". Второй утверждал: "Пугать заказчика нельзя: пол бетонный". И, наконец, третий исповедовал: "Если заказчик заплатил аванс - хами, сколько хочешь". Последний постулат Бекетов использовал часто. Разговаривая по телефону, Толик включал бесцветную, будничную и монотонную интонацию, в то время как собеседник к концу беседы впадал в буйную истерику. Звучало это примерно так.
       Заказчик: Алло, я могу услышать господина Бекетова?..
       Бекетов: Это кто там гавкает? С тобой, свинья, разговаривает капитан МУРа Жеглов!
       Заказчик: Я не совсем понял, где ролик?
       Бекетов: Кошелек, кошелек! Какой кошелек? На, обыщи!
       Заказчик: Но ведь ваш начальник подписывал договор!
       Бекетов: Довелось тебе, Шарапов, поручкаться со знаменитой Манькой-облигацией. Женщиной, приятной во всех отношениях. Одно плохо: работать не хочет.
       Заказчик: Передайте ему привет и наилучшие пожелания.
       Бекетов: Она же - Эльза Кальценбоген, она же - Валентина Понеяд...
       Заказчик: Так с договором-то что делать?
       Бекетов: А вам начальство обязательно голову намылит за вашу топорную работу! Обязательно намылит! Так что нет у вас методов против Кости Сапрыкина!
       Заказчик: Я не понял, о чем вы говорите?
       Бекетов: А "мусорка" своего дашь нам на съедение?
       Заказчик: Что-что?
       Бекетов: Мы тебя не больно зарежем. "Чик" - и ты уже на небесах...
       Заказчик: А может мы лучше встретимся лично? У меня есть время. В три часа. Кафе недалеко от вашего офиса...
       Бекетов: Дырку ты от бублика получишь, а не Шарапова!
       Заказчик: Вы себя нормально чувствуете?
       Бекетов: Абырвалг!
       Заказчик: Так вы будете с нами сотрудничать? А то нехорошо получается...
       Бекетов: А ты что думаешь? Угробили вы женщину, и пыхтеть за это придется всерьез.
       Заказчик: Мне кажется, вы слегка не в себе.
       Бекетов: Это ты верно заметил, Копченый. И хоть руки у меня не в мозолях, но я немало вашего брата ловлю. Вот такой тебе будет мой ответ.
       Заказчик: Мы всегда стремились к взаимовыгодному сотрудничеству...
       Бекетов: Что ж я, по-твоему, честь офицера замарал? Чем?!
       Заказчик: В каком смысле?
       Бекетов: Вор-р должен сидеть в тюрьме!
       Заказчик: Никто не спорит, но...
       Бекетов: Будет сидеть! Я сказал!
       Заказчик: Но ведь существует наш с вами договор!
       Бекетов: Я так понимаю, гражданин Груздев, что правды мы писать не захотели...
       Заказчик: Извините, я вам позже перезвоню...
       Бекетов: А никакой Ани там нет, это связной телефон. Сидит "попка" и отвечает. Я с этим уже сталкивался.
       Заказчик: То есть, мне больше не звонить?
       Бекетов: Ты что, Шарапов, белены объелся?
       Заказчик: Так вы будете работу сдавать или нет?
       Бекетов: Ты же, Маня, опытная в наших делах. Мы - МУР, пустяками занимаемся, а расстрельные дела расследует Прокуратура.
       Заказчик: При чем здесь Прокуратура? Может, я лучше с вашим начальником свяжусь?
       Бекетов: Ты на меня зубами-то не скрипи. Ты их хоть до корней сотри, мне на это - тьфу! - и растереть! Понял?
       Заказчик: Обычно каждый наш партнер соблюдает условия договора...
       Бекетов: В Сокольники он, гад, рвется: там есть где спрятаться...
       Заказчик: Почему вы так странно разговариваете? Вы пьяный, что ли?
       Бекетов: Да уж известно: не НЭПман!
       Заказчик: Вы работаете вообще или нет?
       Бекетов: Я что, каторжный? Туда не плюй, там не бросай! Чисто как в трамвае. Сходите на Кузнецкий - все в лаковых!
       Заказчик: Но договор!..
       Бекетов: Дарья Петровна вам мерзость подарила! Филиппыч, дело молодое!..
       Заказчик: Тогда мы вам больше не заплатим ни копейки!
       Бекетов: Этим надо воспользоваться!
       Заказчик: И непременно в суд подадим!
       Бекетов: "Москвошвея"! Признание Америки! А я это понял через две недели после операции!
       Заказчик: Я что-то не понимаю: как вы планируете с нами работать в дальнейшем?!
       Бекетов: Не бери на "понт", "мусор"! А то пишут, пишут... Голова пухнет! Взять все, и поделить!
       Заказчик: Это возмутительно!
       Бекетов: Как это вам удалось подманить такого нервного пса?
       Заказчик: Никого я не подманивал. Хулиган!..
       Бекетов: И запомните: "Краковская" - отрава для человеческого желудка. Ни я, ни доктор Борменталь не будем с вами возиться, когда у вас живот схватит. Взрослая девушка, а тянет в рот всякую гадость!
       Заказчик: Какая я вам девушка! Это не лезет ни в какие ворота!..
       Бекетов: Да ты - ведьма!.. Уйди, старушка, я в печали...
       Заказчик: Нет, вы точно - пьяный.
       Бекетов: Баба - она сердцем чует.
       Заказчик: Я вам не баба!
       Бекетов: Да говори ты толком! И так уже пять рублей наездили!
       Заказчик: Какие, к черту, пять рублей?! У нас договор на двадцать пять тысяч долларов!..
       Бекетов: Ты фитилек-то прикрути! Коптит!..
       Заказчик: Какой еще фитилек?
       Бекетов: Серебряный, со змейкой, и с одним изумрудным глазком... А ведь это ты, Мирон, Павла убил?
       Заказчик: Никого я не убивал! Что вы бредите! Позовите кого-нибудь к телефону!
       Бекетов: Ввиду особой изощренности вашей банды я имею указание живыми вас не брать! А теперь Горбатый!
       Заказчик: Вы можете шутить сколько угодно. Только я доложу своему начальнику, а он примет решение...
       Бекетов: Неужто я не понимаю? Слоны - животные полезные. Вася Векшин - тоже не зеленый пацан был. Он Митьку Косого брал!
       Заказчик: Прекратите паясничать!
       Бекетов: Это будет нелегко! Я - тетушка Чарли из Бразилии, где в лесах очень много диких обезьян!
       Заказчик: Вы точно решили больше с нами не работать...
       Бекетов: Я - старый солдат и я не знаю слов любви!
       Заказчик: Это невозможно терпеть!
       Бекетов: А не кажется ли тебе, что твое место возле параши?!
       Заказчик: Что-о?! Да я вас!..
       Бекетов: Вы - такой любезный мужчина! Это что-то!..
       Заказчик: Вы не просто выпили: вы напились!
       Бекетов: А кто не хочет сахару или сливок? Советую переменить тему...
       Заказчик: Встретимся в суде!
       Бекетов: Будете у нас на Колыме...
       Заказчик: Я вас по "хулиганке" привлеку!..
       Бекетов: Отлезь, гнида!
       Заказчик: Бездельник и алкаш!
       Бекетов: Учись, студент: "Кто не работает, тот ест".
       Именно таким образом Толик приручил массу "денежных мешков". Как ни странно, все подобные телефонные проделки легко сходили ему с рук, и даже забавляли абонентов. Возможно, интеллектуальный шок заказчика перерастал в личную симпатию именно из-за недостатка человеческого внимания? Лично для меня это - загадка.
       Но углублюсь в Бекетовскую историю...
       В прошлом он окончил "Сорбонну". Не подумайте, что французскую: так на студенческом сленге называли пединститут имени Ленина. Одно время Бекетов всерьез собирался стать учителем русского языка и литературы, однако, отработав полгода в средней школе, окончательно возненавидел детей и подростков. В его голове рождались преступные мысли о расправе над учениками; ему стали сниться яркие сны, похожие на видения маньяка. То он выбрасывал из окна вертлявого ученика, то душил завуча, то расстреливал пятый "б" в полном составе. Сновидения утомили Бекетова, и он подал заявление по собственному желанию. С ним распрощались без сожаления: тем более что все чаще в присутствии коллег он сдерживал дыхание, боясь отравить учителей парами вчерашнего портвейна.
       Расставшись с педагогикой, Толик ощутил тягу к творчеству: устроился сторожем в издательство "Книга" на Тверской. Первую неделю все шло гладко: Бекетов пил исключительно пиво и кропал по ночам стишки о любви к "одуванчикам". К концу недели ему намекнули, что он - ценный работник, не лишенный творческого потенциала, и Толик возгордился. Пригласил в воскресный вечер компанию приятелей. Компания состояла из двух дворников-поэтов и одного студента консерватории. Размявшись пивом, друзья решили, что на достигнутом останавливаться нельзя. Поэты и музыканты скинулись кто сколько может, а смогли они прилично. Купили портвейна и соленых огурцов в "Елисеевском" гастрономе. Откуда ни возьмись, появились гитара и скрипка. Импровизированный концерт происходил в кабинете главного редактора, расположенном на втором этаже. До пяти утра стены кабинета содрогались от аккордов и криков исполнителей. Певцы предпочитали антисоветский репертуар собственного сочинения. В произведениях фигурировали вожди мирового пролетариата, проклинаемые угнетенной интеллигенцией. В половине шестого утра Бекетов понял, что так больше жить нельзя, и от него зависят судьбы страны. Он распахнул окно редакторского кабинета, и принялся швырять на улицу тома полного собрания сочинений Ленина. Его вопли разносились по Тверской, пугая местных собак и дворников.
       - Долой большевистскую сволочь! - вопил Бекетов. - Даешь свободу слова и собраний!
       Участники собрания пытались ему помешать, стаскивая бунтаря с подоконника, но тщетно. Бекетов царапался и осыпал их проклятиями:
       - Вы тоже с ними? Наймиты! Пособники! Прихлебатели! Вон отсюда!.. Вы меня утомляете! Я - женщина нервная!..
       Наймиты обиделись и ретировались в сторону уже открывшегося метро. Оставшись в гордом одиночестве, Бекетов допил остатки портвейна и разомлел, улегшись на редакторском столе. К семи утра он успел увидеть два приятных сна о расстреле бакинских комиссаров и утоплении членов Политбюро ЦК КПСС. В пять минут восьмого явился главный редактор. Увидев сторожа, расположившегося на его столе в луже портвейна с огурцом во рту, хозяин кабинета забыл свои слова о творческих ценностях, равно как и остальные литературные выражения. Бекетов был грубо разбужен и изгнан из цитадели культуры посредством летящей в него пепельницы. Призванные в свидетели работники издательства подхватили Толика под руки и, вербально глумясь, вышвырнули его за дверь. Толик сопротивлялся:
       - Лед тронулся! Командовать парадом буду я!..
       Его, однако, никто не слушал. Лишь местный дворник высказал неуместную жалость:
       - Выгнали?
       - Как Ростроповича! А ты все метешь?
       - Абсолютно, - гордо признался дворник.
       - Помочь?
       - А почему бы нет?
       - Бог в помощь!
       Дворник его чуть метлой не прибил.
       С тех пор Бекетов охладел к литературному творчеству. После перестройки занялся менеджментом и даже в этом преуспел. Он перепродавал расчески и другие парикмахерские принадлежности, приобретая их на оптовом складе. Удивительно, но товар расходился довольно быстро. Почуяв в себе талант коммерсанта, Толик окончил менеджерские курсы и явился к Шефу. Тот взял его на испытательный срок. Первым же делом Бекетов "окучил" салон красоты на Кутузовском, куда долгое время продавал расчески и пеньюары. Шефа это впечатлило, и он принял Бекетова в штат. С тех пор Толик стал неразрывно связан с телевизионной рекламой.
       Еще одной особенностью Бекетова была способность к заклятой дружбе. Об этом феномене надо бы написать отдельный труд, ибо в рамках данного повествования раскрыть тему полностью не удастся. Короче, жертвой Бекетовской дружбы стал несчастный Деревьев. При первой же встрече между ними воцарилась атмосфера взаимного интереса, грозящая воспламениться огнем межэтнического конфликта. Деревьев соблазнял девушек, пользуясь поэтической внешностью. Бекетов был не глуп, но внешне - страшен. Борьба единства противоположностей явилась основой их воинственной дружбы. Каждая их беседа плавно переходила в спор с последующим скандалом. В этом смысле ненависть Калязина к Деревьеву можно было бы назвать сугубо платонической. Общение Деревьева с Бекетовым почти всегда завершалось мордобоем. При этом победитель был известен заранее: Бекетов методично "начищал харю" Деревьеву, заклиная:
       - Не доводи мой интеллект до уровня инстинкта!
       Самым интересным было то, что спустя полчаса они мирились и продолжали беседу, как ни в чем не бывало...
       ...Шеф уехал в командировку. Бекетов остался за старшего. Сидя в начальственном кабинете, он принимал заказчика. Сегодня Бекетов был приятен, ибо клиента представляла длинноногая красавица-блондинка по имени Ксюша. В ней он разглядел "одуванчика".
       - Мы вам сделаем скидку, - улыбался Бекетов. - Сегодня вечером вы свободны?
       - Надо подумать, - мурлыкала Ксюша.
       - Здесь неподалеку есть уютный ресторанчик...
       - Только не итальянский. - Блондинка состроила глазки.
       - Что вы! Там повар из Франции. - Взгляд Бекетова увлажнился, излучив нежность сквозь очки.
       Ксюша легкомысленно засмеялась. И тут в кабинет вошел Деревьев. И ладно бы вошел молча, но он поздоровался:
       - Привет, одинокий гормон!
       Взгляд Бекетова мгновенно просох, воссияв огнем ненависти. Деревьев же, узрев блондинку, резко изменил тон, превратившись в саму галантность:
       - О, Боже! Предо мною - ангел?..
       Ксюша картинно засмущалась, Бекетов заерзал в кресле.
       - Мой друг уже назвал вас одуваном? - издевательски спросил Деревьев, переходя на высокий штиль.
       - Кем? - растерялась красавица.
       - Цветком лесов, полей и огородов, - продолжал Деревьев. - Свободны ли вы вечером, богиня? Я б напитал искусством вашу душу, а вас - игристым сладостным вином!..
       Бекетов прервал поэзию низкою прозой:
       - Ты чего приперся? Тебе что, заняться нечем? Иди, порисуй. Ксюша, не обращайте на него внимания, он местный псих. Один из наших художников.
       - Как интересно! Художник? - Блондинка соблазнительно повела плечиками.
       Деревьев скромно склонил голову:
       - Увы, не Рембрандт. Но мои работы достойны Лувра, Русского музея и Третьяковки. Бедный Эрмитаж!.. Так вы свободны вечером сегодня?.. С меня вино, закуска и портрет!
       - Вообще-то, я не против, - кокетливо сказала Ксюша.
       - Пиздуй отсюда, - зашипел Бекетов, приподнимаясь в кресле и сжимая кулаки.
       Деревьев театрально вздохнул:
       - Вы слышали? И это мой начальник? Безнравственный, как дикий гамадрил!
       Бекетов выскочил из-за стола и попытался в прыжке съездить Деревьеву по роже.
       - Ты низок, и до морды не достанешь! - меланхолично отстраняясь, молвил художник.
       - Перестаньте!.. - Воскликнула Ксюша, но было поздно. В следующую секунду Бекетов вцепился в Деревьева, повалил его на пол и принялся ожесточенно колотить. После каждой серии ударов по лицу избиваемый изрекал очередную истину:
       - Ты - падший член из общества подонков!.. Любой фингал - портрет твоей души!..
       Бекетов мудохал его, как мог, в то время как Ксюша сбежала вниз, собрала народ и возвестила:
       - Там... наверху!.. Ведь он его убьет!..
       Все сразу поняли, о ком речь. Деревьева спасать не хотелось. Тем более что он систематически напивался с Бекетовым на его же деньги, не угощая никого из нас. Гудман сказал просто:
       - Пусть.
       Савка Гельфанд вяло возразил:
       - А где мы раскадровщика возьмем, если Бекетов ему грабли обломает?
       - Между прочим, давно пора, - заявила Карпина. - Он симулятивный халявщик...
       Все понимающе посмотрели на Карпину. Со второго этажа доносились методичные глухие удары и невнятная возня.
       - Сделайте же что-нибудь! - взмолилась Ксюша.
       - Вообще-то, - робко начал я, - Мишка меня из "мусарни" вытащил.
       - Ладно, - вздохнул Гудман. - Ты справа, Савка слева, я впереди. Пошли...
       Войдя в кабинет Шефа, мы нашли Бекетова, восседающего верхом на поверженном Деревьеве. Медальный профиль последнего был изрядно попорчен. Бекетов же, сжав ногами руки соперника, ожесточенно щипал его физию, приговаривая:
       - Ты будешь кайф обламывать, плейбой?
       - Отвянь, макака! - огрызался Деревьев, пытаясь сбросить с себя не в меру цепкого противника.
       Мы с трудом их разняли. Деревьева оттащили вниз, Бекетовым занялся Гудман. Спросил:
       - За что ты его?
       - Он - крупноблочное говно.
       - Я в курсе. И все-таки?..
       - Он сдул мой одуванчик. - Бекетов чуть не плакал.
       Деревьева откачивала Ксюша. Она окружила его вниманием, как гримерша - кинозвезду. Приложила к лицу лед, причесала, поправила воротник рубашки, пришила оторванную пуговицу. Деревьев тяжело вздыхал, иногда изрекая нечто невнятно-поэтическое:
       - Спасибо, что спасли мой фэйс от тэйбла...
       Ксюша ласково гладила его по волосам. Мстительная Карпина не преминула съязвить:
       - Вы еще в кабак сходите...
       - Судьба твоя, завистник, незавидна! - парировал Деревьев.
       Я подошел к заботливой блондинке и вежливо сказал:
       - Дело, конечно, ваше, но не ходите с Мишкой в ресторан.
       - Вам-то что? - раздраженно воскликнула Ксюша. - И кто такой Мишка?
       - Да этот, - вмешался Гудман. - Много жрет и ни черта не платит. Так что - вперед! Жень, поехали к Надьке, поможешь.
       - Думаю, ты сам справишься, - отмахнулся я.
       - Да не в том смысле. У тебя трусы с собой?
       - Свои - да.
       - Ладно, черт с ними... Надька позвонила, у нее сосед взбесился.
       - Час от часу не легче. Пусть вызывает ментов.
       - Вызвала, а они все не едут. Давай быстрее, пока она еще жива...
       - Вы все тут психи, - молвила Ксюша, набрасывая сумочку через плечо. - Скажите вашему начальнику, что я другую студию найду...
       В машине Гудман сокрушался:
       - Я им что, Чип и Дейл? То одного спасай, то другого! И ведь ни грамма благодарности!.. Лишь бы он ее не прибил.
       - Надежда, - говорю, - умирает последней.
       - Не каламбурь!
       К счастью, пробок на дороге не было, и мы доехали минут за сорок. Выскочили из машины, вбежали в подъезд, поднялись на лифте на шестой этаж. У черной железной двери Гудман перешел на взволнованный шепот:
       - Если начнет драться - держи его сзади, а я спереди...
       Он трижды нажал на кнопку звонка. Дверь открыл высокий мужчина в домашнем халате. На вид ему было лет пятьдесят. В одной руке он держал тапок. Поднес его к уху, сказал:
       - Я перезвоню. Всего доброго. - И обратился к нам. - Вам кого?
       - Мы к Надежде, - строго произнес Гудман.
       - Проходите. - Мужчина впустил нас в коридор.
       Все пространство было забрызгано фекалиями. В воздухе стоял специфический запах общественной уборной.
       - Надя, - возвысил голос мужчина, - к тебе пришел двужопый анус!
       Мне стало не по себе. Из-за двери большой комнаты осторожно отозвалась Надя:
       - Лева, это ты?
       - Нет, блин, менты! - раздраженно ответил Гудман.
       - Заходи. - Она открыла дверь в комнату. - Ты не один? Давайте быстро, а то сейчас начнется.
       Стены, потолок и мебель в ее комнате также были испорчены. Все вокруг благоухало и требовало немедленного ремонта. Надя расплакалась:
       - Я же говорила: так долго продолжаться не может!..
       - Что стряслось? - спрашиваю.
       - Он с утра по тапку звонит.
       - Да уж, мы видели, - сказал Гудман. - И кому?
       - Бушу в душу.
       - Кому? - Мы с Гудманом ошалели.
       - "Бушу, - говорит, - в душу звоню". Я сразу поняла, что он по ту сторону кайфа.
       - И что Буш?
       - Да ничего! А Костя злится.
       - Его Костя зовут?
       Надя замахала руками:
       - И не вздумайте!.. Он раздраженный, всю квартиру говном забросал!
       - Видим, - говорим, - видим.
       - Ой, надо что-то делать!..
       Гудман приоткрыл дверь, осторожно произнес:
       - Костя, как дела?
       - Душа болит. Душа и жопа, - отозвался с кухни Костя.
       - У тебя что, геморрой разбушевался?
       - Буш разбушевался, - отвечал Костя. Голос его приобрел агрессивные интонации.
       - Ой, не собеседуй! - взмолилась Надя.
       - Плюнь Бушу в душу! - орал Костя. - Алло!.. Белый дом?.. Дайте мне ранчо Техасовки!
       Снова раздался звонок. Мы ринулись к двери, успев опередить больного. На пороге стоял лейтенант милиции с двумя сержантами.
       - Не представляйтесь, - поспешно зашептал Гудман, - он здесь...
       - Этот? - Лейтенант указал на меня.
       - Да что вы! На кухне. По тапку звонит. Бушу в душу плюется и говном кидается...
       Милиционеры вошли в квартиру и направились к кухне. Костя сидел за столом, красный от гнева. Увидев лейтенанта, просиял:
       - Здравия желаю, товарищ военврач!
       - Хулиганим? - спросил лейтенант.
       - Душа у меня болит. И жопа. Доктор, вы можете посмотреть до жопы?
       И тут лейтенант совершил ошибку. Он пошутил:
       - Все доктора до жопы. Один гинеколог до пизды!
       Неожиданно для всех Костя стремительно подпрыгнул, влез рукой под халат, навалил в нее приличную горсть фекалий и метнул лейтенанту прямо в лицо.
       - Он меня обосрал, - шепнул лейтенант, панически бледнея.
       Гудман бросился на Костю, повалил его и возвестил:
       - Вяжите быстро, иначе я не удержу!..
       Костя оказался на редкость сильным мужиком. Пока мы впятером приматывали его скотчем к стулу, заткнув рот кухонной тряпкой, он рычал, царапался и угрожающе выкатывал синие зрачки. Наконец, все было кончено. Лейтенант вызвал бригаду из Алексеевской больницы. Пожаловался:
       - Теперь долго не отмоюсь.
       - Зараза к заразе не пристает, - неуместно успокоила Надя. - Хотите в душ?
       - Хочу, - смущенно ответил летеха.
       - Там, правда, тоже все засрано...
       - Тогда не надо. Я в кухне умоюсь. Можно?..
       ...Гудман довез меня до дома. Прощаясь, спросил:
       - Как думаешь, этот король говна и пара мог ее убить?
       - Разве что тапком.
       - У него зубы железные. Видел? Спасибо, что пасть ему вовремя заткнул.
       - На здоровье, - говорю. - А ты правда ее любишь?
       - Надьку-то? - Лева смутился. - Она готовит хорошо...
       Большое красное солнце уходило за горизонт. Я стоял у окна и жалел этот день, прожитый впустую. Ненужные события не добавляют мудрости. Хотя кто знает: возможно, это ты был лишним в круговороте повседневности? И что есть жизнь, как не вереница случайностей, нанизанных на стержень твоего рассудка?..
      
       ВОЗВРАЩЕНИЕ ДЕ САДА
      
       Агнесса Бердникова когда-то была эстрадной "звездой". Ну, не так чтобы очень яркой, но все-таки... Ее мама Тамара Петровна долгое время работала выпускающим редактором на телевидении, знала всех и вся, и хлопотала о дочери, как могла. Устраивала эфиры, платила деньги за запись песен в студиях, спонсировала выпуск новых альбомов. Тамара Петровна любила свою дочь, будучи уверенной в перспективе ее таланта. Агнесса писала стихи. Сначала у нее не получалось, и тогда мама познакомила ее с видным эстрадным поэтом Поздняковым. Последний, взяв деньги за обучение, признался ученице:
       - Если вы будете продолжать писать эту сопливую гадость, вас никто не заметит. Пишите хуже. "Кровь" и "любовь" бесперспективны. "Носки" - "мозги" - вот будущее! Ищите свои темы...
       И Агнесса углубилась в поиск. Героями ее песен стали слепошарые художники, покалеченные акробаты и парализованные бегуны. Инвалидность ее персонажей шокировала и взывала к жалости. Цинизм поэтессы крепчал, а в музыке появились интонации истерического отчаяния. Альбом "Убей меня, мой талисман", разошелся многотысячным тиражом, а клип о погибающем гуттаперчевом мальчике до сих пор нельзя вспомнить без содрогания. Короче, певица нашла себя. На концертах Агнесса Бердникова пленяла слушателей бесконечными рассказами об уродах и ужасах Петровской кунсткамеры. Больше всего ее любили бандиты и медицинские работники. Однажды ей пришло письмо из исправительной колонии строгого режима. Пылкий поклонник писал: "Будучи на воле, я услышал ваши песни, но не понял их смыслообразующей глубины. Случайно убив двух человек, я в тюрьме вновь столкнулся с вашим творчеством и осознал глубинно-образующий смысл этих песен. Теперь, когда я выйду на свободу, никого не стану убивать. Разве что только жене нанесу тяжкие телесные повреждения..."
       Завистливые коллеги называли ее за глаза "мадам де Сад". Певица же, напротив, воодушевилась и замахнулась на новый альбом, главной темой которого стал суицид. Однако российский слушатель не разделил мрачных настроений певческой натуры, и полностью проигнорировал новое творение Бердниковой. Мама певицы понесла тяжелые убытки и на какое-то время отказалась от масштабных проектов в шоу-бизнесе. Агнесса на несколько лет исчезла с экранов телевизоров и из радиоэфиров. Она вышла замуж, развелась, после чего полностью сменила имидж, превратившись в блондинку "под Бритни", и затаилась, ожидая подходящего случая.
       Шанс представился довольно скоро в образе пятидесятилетнего владельца средней нефтяной компании. Очарованный блондинкой нефтяник живо распахнул свой кошелек, изъявив жгучее желание спонсировать долгожданное возвращение своей пассии на вершину эстрадного Олимпа. К этому времени Агнессе уже исполнилось двадцать шесть лет, и ее талант, некоторое время прозябающий в бездне небытия, словно джинн в закупоренном сосуде, был готов вырваться наружу, дабы разорвать в клочья слушателей своими последними откровениями.
       Новоиспеченный спонсор Агнессы явился к Шефу с видом нефтяного магната. Его замашки выдавали в нем босяка, внезапно превратившегося в босса. Утонув в большом кожаном кресле и распустив объемный живот, он оттопырил нижнюю губу - так, чтобы все оценили его усталую снисходительность, и заговорил, вальяжно растягивая окончания слов:
       - Я - Станислав Андреевич Горбатов. Владелец нефтяной компании и Агнессы Бердниковой. У нас с ней...
       - Творческий тандем? - подсказал Шеф.
       - Именно что. Духовно-финансовые отношения, - уточнил Станислав Андреевич. - Я ее... как это теперь модно говорить?
       - Продюсируете, - с готовностью помог ему Шеф.
       - Именно так. Я слышал о вас много лестного. Не в человеческом, а профессиональном смысле. Планирую снять Агнессе клип. Что вы предлагаете?
       Присутствующий на переговорах Бекетов, так же оттопырил нижнюю губу, словно на нее капнула птичка, и не менее пренебрежительно произнес:
       - В нашем деле все решает бюджет.
       - А как же замысел?
       - Видите ли, - оттопыривая губу еще больше, снизошел Бекетов, - в вашем случае замысел - это незначительная деталь проекта. Желая снять полет на Луну, но, имея в кармане жалкие двадцать тысяч долларов, мы сможем осуществить лишь прыжок в канаву.
       - Допустим, - согласился нефтяник, отчасти теряя вальяжность. - И какой бюджет вас устроит?
       Бекетов нехотя постучал пальцами по калькулятору, приговаривая вполголоса:
       - Сценарий... угу... реквизит... тэк-с... павильон... ага... гримеры, осветители, кран, операторы, свет... десять часов... типа того... постпродакшн, монтаж, компоузинг, обработочка... "Под кино" обрабатывать будем?
       - В смысле? - растерялся продюсер.
       - Эффект кинопленки будем делать, или голышом видео в эфир пустим?
       - Голышом? - ужаснулся Станислав Андреевич. - Нет, голышом нельзя!
       - Тэк-с, ясненько, - заключил Бекетов, принимая образ доктора, беседующего с умственно отсталым. - Значит, обработочка "под кино"... Упс! Вот и выплывает у нас суммочка. Пятьдесят три тысячи, плюс - минус там... пара тысяч.
       Нефтяной босс вспотел и, ища спасения у Шефа, спросил:
       - А как же телевидение, эфиры?
       - Это другая статья расходов, - сообщил ему Шеф. - Я понимаю: вы - человек новый в этом бизнесе, многого не знаете. Но ротация на радио и ТВ - это отдельные деньги. Мы - всего лишь производители видеопродукции. Хотя, конечно, можем кое в чем помочь. В смысле, поговорить, составить медиа-план.
       - Поговорите, поговорите, - поспешно согласился босс. - Я готов подписать.
       Так циничными стараниями Бекетова я получил задание написать сценарий для видеоклипа Агнессы Бердниковой и пятьсот долларов аванса. Еще тысячу мне должны были заплатить по факту сдачи материала. Согласитесь: столь щедрый аванс должен был вызвать во мне прилив вдохновения и бурю фантазии. Однако, послушав запись песни, я ощутил уныние, переходящее в безнадегу.
       Вероятно, вспомнив давнее письмо от узника исправительного учреждения, Агнесса явила миру песню, насыщенную бредом чувственного горемыки. Попса в стиле "шансон", приправленная нагловатым рэпом и цитатами из классики - в частности, там звучали отрывки ремиксов из "Лебединого озера" - с корнем вырывала всякое желание прикасаться к данному творению. А сценарий надо было написать за три дня. Меня жалели все. Гудман советовал напиться, и в бреду создать что-нибудь столь же несуразное. Гельфанд ставил диагноз: "дура она", от которого становилось еще тяжелее. Карпина просто ржала. Бекетов восхищался: "горбатого могила исправит или я!.." и призывал "напрячься, но не пукать". Деревьев, как всегда, сочувствовал исключительно себе: "ты непременно ахинею напишешь, а мне потом раскадровки рисовать". Короче, ситуация была еще та...
       Я уединился дома и часами вслушивался в композицию. Чем больше я в нее вникал, тем меньше мыслей рождалось в моей голове. Казалось, сам голос Бердниковой умерщвлял вокруг себя все живое. Я купил водки и три банки маринованных огурцов. Напился практически без закуски. Уснул под ненавистную композицию. Ночью мне приснился уголовник, танцующий рэп и невзначай соблазняющий Бердникову прямо на лесоповале; конвоиры, отплясывающие с автоматами наперевес и собачья свадьба.
       Утром я позвонил Шефу. Взмолился:
       - Ничего не получается! Хотите - верну аванс?
       - Значит, вот как вы относитесь к работе?! - зарычал Шеф. - Аванс плюс неустойка за потерянное время, итого - семьсот пятьдесят долларов! Так вы будете работать или нет?!
       - Буду! - рявкнул я и повесил трубку.
       Выпил еще водки. Запил маринадом. Сел за компьютер. Включил Бердникову. Вслушался в текст и ошалел. Исполнительница выла белугой:
       Мой падший ангел в замшевом бушлате -
       Ты снишься мне уже вторую ночь;
       Лежу одна, больная, на кровати,
       А ведь у нас с тобой большая дочь!
       Слова припева убивали с беспощадностью дихлофоса:
       Трави меня, любовь,
       Ведь я уже готовая;
       Меня не греет кровь -
       Ни старая, ни новая!..
       Текст навевал невеселые мысли о суровых буднях "Склифа" и института переливания крови. За последнюю тему я и зацепился. Мой сценарий был насыщен трагическими событиями. Объект любви главной героини попадал в тюрьму, в то время как его любимая заболевала неизлечимой болезнью. Оба они маялись среди тюремных ограждений, решеток и больничных коек с капельницами. Врачи превращались в вертухаев и наоборот. Злобные овчарки повсюду преследовали героев, в принципе, давно уже готовых испустить дух. Апофеозом всего этого кошмара становился расстрел заключенного за попытку к бегству и смерть его любимой в результате эвтаназии.
       Поставив точку в сценарии, я понял, что это - лучшее из того, что могу предложить. И именно за это меня попрут с работы. Тем не менее, я отправил свой вариант Шефу по электронной почте. Через полчаса услышал его бодрый голос по телефону:
       - Обоснуйте расстрел. Заказчику непонятно. В принципе, ему нравится, но финал должен быть более жизнеутверждающим. Подумайте, у вас еще есть время. Включите тему семейных ценностей. Как там у нее поется?..
       - У них, - говорю, - большая дочь.
       - Насколько большая?
       - Как наш долг Парижскому клубу.
       - Вот и разработайте эту тему, введите в сценарий.
       - Тему долга?
       - Тему дочери, - раздраженно уточнил Шеф.
       - Ладно. Оставлю ее в живых...
       - И завтра со сценарием приезжайте в офис. Заказчик хочет вас видеть.
       Я облегченно выдохнул. Песню Бердниковой решил больше не слушать: она разрушала всякую фантазию. Мифическая дочь певицы предстала в моем воображении в виде полуобнаженной девицы - уж куда без них! Девка-переросток в коротком школьном платье с белым фартуком шлялась по коридорам больницы развязной походкой, приставая к докторам с глупым вопросом "как там мама?". Тот же вопрос она задавала, обивая пороги следственных изоляторов, в тщетной попытке отыскать своего непутевого отца. А родителям тем временем наступал полный каюк. Финальный кадр воспевал отражение бурной жизни в голубых глазах несчастной сироты, истощенной бесполезными поисками.
       - Это пронзительно, - резюмировал Шеф, честно глядя в глаза Станиславу Андреевичу. - Не находите?
       - Да, печально, - согласился он, отчего-то улыбаясь.
       - Я строго соблюдал текст, - поддакнул я.
       Заказчик нахмурил лоб:
       - А какой там текст?
       - Трави меня, любовь, - напомнил я.
       - Трави? Любовь? Ах, да, трави... Но ведь в России эвтаназия запрещена? - растерялся он.
       - Это веяние времени, - уламывал его Шеф. - Надо опережать, чтоб, так сказать, соответствовать.
       - Пожалуй, да, - устало согласился нефтяник, втягивая живот и вздыхая. - Будем работать. Когда съемки?..
       Деревьев меня проклял. Прочитав сценарий, схватился за голову:
       - Я так и знал! - А потом за сердце: - Ты меня убиваешь. Я - больной человек.
       - А ты рисуй, Моцарт, - хихикнул Гельфанд.
       - Договорились, - обиделся Деревьев. - Я так нарисую, что ты умрешь в монтажной!
       - Добавь туда авангардной эстетики, - посоветовал Гудман. - чтобы мне было легче снимать.
       - Я Бердслея туда добавлю, - озлобился Деревьев, - и ни один канал не примет!
       ...С клипом мучились все. Шеф лично взял на себя кастинг актеров. В назначенный час в офис явилась дюжина ярко раскрашенных девиц и невзрачных мужиков. Кастинг проходил в дальней пустой комнате на первом этаже. Мы расселись полукругом на стульях, Гудман стоял чуть справа со включенной камерой, Шеф подавал команду "следующий!".
       Первой в комнату вошла голубоглазая блондинка, дышащая собственной неотразимостью. Представилась:
       - Натэлла, студентка.
       - Сколько вам лет? - спросил Шеф.
       - Восемнадцать. Но уже большой опыт.
       Гельфанд хихикнул, Бекетов с ненавистью зашипел, Деревьев невозмутимо блистал медальным профилем.
       - Подвигайтесь, - попросил Шеф.
       Блондинка завиляла бедрами, проводя руками по выпуклостям своего тела. Шеф прервал ее:
       - Не так! Станцуйте что-нибудь без музыки. Создайте настроение.
       - Какое? - Натэлла распахнула глупые глазки.
       - Не б...дское, - злобно ответил Бекетов.
       - Что-нибудь из жизни одуванчиков, - с издевкой поддержал его Деревьев.
       - Именно, - согласился Шеф. - Побольше невинности. - И обратился к Бекетову: - А вас я сейчас выгоню. Помолчите!
       Слово "невинность" ввело блондинку в ступор. Пришлось звать следующую. Ею оказалась длинноногая красотка в черном парике. Шеф скомандовал:
       - Снимите парик. - Посмотрев, сказал: - Нет, лучше наденьте. Следующий!
       Из мужчин ему больше других приглянулся высоченный хмырь атлетического телосложения с орлиным носом. Соискатель был настолько похож на злодея, что органика фактуры позволяла ему вообще ничего не играть. Правда, он ужасно шепелявил, но бессловесная роль оставляла за ним право быть немым и глухим одновременно. Остальных мужиков Шеф принял на роли охранников, врачей и санитаров. Девушек беспощадно забраковал. Бекетов аплодировал:
       - У вас безупречный вкус.
       - Ко мне завтра племянница из Электростали приезжает, - сообщил Шеф. - Сыграет что угодно. Хоть любимый вами одуванчик!
       Бекетов тут же заочно влюбился и стал ждать. Спустя пару дней в офисе нарисовалась юная куколка лет девятнадцати: рыженькое кудрявое существо с кругленькой мордашкой, ямочками на щечках, глупыми зелеными глазками и маленьким ротиком, каждую секунду исторгающим глупость. Толик принял ее за ангела, и его светлое чувство выросло до размеров Кафедрального собора.
       - Здравствуйте, цветок жизни! - молвил Бекетов, нелепо расшаркиваясь.
       - Приветики! - зашелестел лепестками цветок. - Это не вы - Гоблин? Я именно таким вас и представляла.
       Бекетов оскорбился:
       - Я - гоблин? Во, блин!
       - Ну да. Тот, который прикольно переводит. Кино и прочие фильмы.
       - Я не перевожу. Я вообще английского не знаю, - еще больше обиделся Бекетов, но на всякий случай спросил: - Вы к Шефу?
       - Да. Я Ирочка. Племянница...
       - Из Электростали? - пробубнил Толик.
       - Да! - отчего-то захихикала Ирочка. - У вас так прикольно! И вы такой прикольный! Где мой дядя?
       - Прикалывается, - буркнул Бекетов. - На втором этаже.
       Их беседу прервал Деревьев. Подвалил, представился:
       - Художник. Портретист.
       - Он больной, - добавил Бекетов. - Вручаю вас ему и тихо удаляюсь!
       Неизвестно, что Деревьев наплел Ирочке, пока они поднимались на второй этаж, но назад он вернулся с видом победителя.
       - Охмурил, кобелина? - мрачно спросил его Бекетов.
       - О, эти кудри - кудри вдохновенья! - протянул Деревьев, инстинктивно отстраняясь от Толика. - Меня убьет по юности тоска!..
       - Я помню это чудное мгновенье, когда в твоих зубах была доска! - закончил Бекетов, внезапно обнаружив в себе поэтический дар.
       Минут через десять явился Шеф, держа Ирочку под ручку:
       - Вот наша актриса. Прошу любить.
       - А я влюблен, как сорок тысяч братьев, - начал Деревьев, но Шеф его прервал:
       - Только этого не надо. И смотрите у меня...
       Рот у Ирочки не закрывался - она постоянно несла несусветную чушь:
       - У вас в Москве так прикольно! Вот у нас в Электростали не так.
       - Ну да, у вас все электрическое и стальное, - злился Бекетов, ибо уже разлюбил.
       - Нет, что вы! Здесь столько магазинчиков, клубов, дискотек! Я, правда, еще не была, но хочу. Кто хочет со мной?
       - Поедемте, мой ангел, в ресторан, - охаживал ее Деревьев.
       - Он там закажет комплексный обед, где в комплекс входят два его инфаркта, - язвил Бекетов.
       Карпина покатывалась со смеху. Наконец, сжалилась над Ирочкой:
       - Не слушайте ни одного, ни другого. Они издеваются. Вообще, в нашем коллективе нет ни одного нормального мужика: сплошные гении, черт бы их побрал!
       Съемки назначили на утро понедельника в одном из павильонов "Мосфильма". На площадке было жарко от софитов. Шеф выступал в роли режиссера-постановщика. Постоянно орал:
       - Куда кран поехал?! Где контровой свет, твою мать?!.. Дайте мне голубого! Голубого хочу!..
       Со стороны это могло показаться сумасшествием, но ничего не поделаешь: творческий процесс...
       И тут явилась Агнесса Бердникова. Раньше я пару раз видел ее по телевизору. В принципе, известно, что телевизионный образ зачастую не совпадает с реальным обликом, но чтоб настолько! Коротенькие кривые ножки на высоких каблуках, переходящие в бесформенный торс, обтянутый платьем "стрейч", две худых ручонки и тонкая шейка с маленькой головкой. Выдающейся деталью ее несуразного облика являлся длинный горбатый нос. Именно такой предстала перед нами "звезда" шоу-бизнеса. Не успев предстать, начала ругаться:
       - Где, бля, моя гримерка? Минералку принесли? С газом? Я же говорила, бля, без газа, тупицы! Где, бля, актеры? Это что, бля, актеры? Кто, бля, сказал, что это - актеры? Это уроды, Кинг-Конги, на х..! Кто проводил кастинг?
       Шеф ее успокаивал:
       - Они профессионалы, у них громадный опыт...
       - Где мой костюм? А второй где? Кто писал сценарий?
       Шеф подтолкнул меня к "звезде". Агнесса окинула меня презрительным взглядом и вынесла вердикт:
       - Это ты написал всю эту...?
       - Х...ню? - закончил я за нее фразу. - Да, и горжусь, ибо для большей х...ни нужен меньший талант.
       - Хамло, - обиделась Бердникова. - Где мой гример? Я мужика просила, а не бабу.
       Шеф, протянув мне букет цветов, шепнул:
       - Вручите ей, она цветы любит. Успокоится.
       - Почему я?
       - Очень вас прошу...
       Я взял букет, преподнес их Бердниковой:
       - Это вам. Поскольку вазы нет, куда прикажете вставить?
       - Я же говорю: хамло! - Повторила она. - Положи на стол, дурила!
       Со мной еще никто так не разговаривал, и я решил рвануть со съемок. Гудман пытался меня тормознуть:
       - Не обижайся ты. Она же - дура, ты что, не видишь?
       - Вы куда? - Включился Шеф. - Сценарист обязан следить!
       - Это шпион, - говорю, - обязан следить. А я уже все написал. Теперь реализуйте.
       Короче, меня не отпустили. Я сидел в углу павильона и маялся. Бердникова на площадке выглядела ужасно. Гудман мучительно искал выгодные ракурсы, чтобы скрыть недостатки ее внешности, а недостатков было много. К концу съемочного дня вся группа была близка к истерике. Хмырь, играющий возлюбленного зэка, наотрез отказался целоваться со "звездой":
       - Я, - говорит, - скорее жабу поцелую и женюсь.
       - Перерыв! - Хрипло заорал Шеф. Вывел актера в коридор и произнес речь: - Поцелуй ее как покойника. Каждый из нас хоть раз в жизни обязан это сделать. Поцелуй от всей съемочной группы, от имени коллектива, от имени своего кошелька! Ты понял?!
       - Вот сдохнет, тогда и поцелую! - Сопротивлялся "хмырь".
       - А ты представь, что уже! Скоропостижно! - Напирал Шеф. - В конце концов, тебе заплатили!
       Сей аргумент подействовал безотказно. Актер сдался. Поцелуй, правда, получился кислым и неубедительным.
       - Смикшируем при монтаже, - махнул рукой Шеф.
       Процесс расстрела заключенного и смерти героини Бердниковой вверг меня в дикий хохот. Певица, изображая кончину, строила страдальческие гримасы, напоминающие внезапные корчи эпилептика; "хмырь" все никак не мог красиво упасть. Шеф бесился:
       - Не падай на спину, бля! Извините... У тебя рожа зверская. Падай на морду. Разобьешь - вытрем. Не жалей себя!..
       Актер уродовался как мог. После каждого дубля вся съемочная группа, хохоча до изнеможения, приседала на корточки. Шеф, вытирая платком слезы, продолжал вопить:
       - У нас тут, бля, не Чаплин! Простите за идиомы... Трагедия убийства и органический суицид - вот что у нас! Так: ржем еще минуту, после чего - работаем!..
       Материал с горем пополам отсняли. Гельфанд, посмотрев на результат, превзошел сам себя:
       - Что вы сняли? Это же - Скрягин! "Поем я из таза"! Я вам что: даун? Женька, ты - поднебесный гаденыш! Всех подставил!
       Но тут явился Шеф и прекратил истерику:
       - Я критиков не заказывал. Ваше дело - склеить картинку. Вот и собирайте свой паззл.
       И Гельфанд отомстил. Такой черной комедии нашему зрителю еще не предлагали. По экрану нелепо металась обреченная на смерть Бердникова, время от времени вскидывая руки и выкрикивая бредовый текст песни; иногда из ее уст вырывались истошные крики тяжелобольной, достигающие высоты, вывернутой наизнанку. Возлюбленный зэк был похож на быка перед схваткой с матадором. В роли матадора выступила расстрельная бригада. Палачи сурово прищуривались и с безразличием стреляли, точно из рогатки по голубям. Падение жертвы мордой в крошки пенопласта, выполняющего роль снега, получилось исключительно веселым и жизнеутверждающим. Ирочка, по настоянию Шефа сыгравшая взрослую дочь Бердниковой и "хмыря", косо посмотрела на зрителя в финале клипа и, нарочито шмыгнув носом, ушла в темноту...
       После просмотра шедевра Станислав Андреевич многозначительно произнес:
       - Да, подняли мы проблемку...
       - Исключительно подняли, - согласился Шеф.
       - Авангардно, - добавил нефтяник.
       - Высоко, и уж не Мадонна, - сравнил Шеф.
       - Вот уж поистине "даешь русское"!
       - Мы и даем, и берем, мы все делаем! - возгордился Шеф.
       В тот же день все получили свой гонорар. Меня он порадовал, Гудмана взбодрил, Бекетова расслабил: "долги раздам". Гельфанд презрительно плюнул, Деревьев ответил полной невозмутимостью. Карпина фыркнула:
       - Мне-то что? Я вообще на окладе сижу. Может, хоть премию дадут...
       Хозяин квартиры Петр словно почувствовал мое богатство: приперся тем же вечером. Я дал ему триста долларов.
       - А в долг? - спросил он. - Хотя бы еще полтинник...
       Как же он мне надоел!
       Премьеры клипа я ждал с ужасом и тайным торжеством, наивно полагая, что зло непременно будет наказано. Однако, на музыкальном канале его оценили как прорыв в новые выси искусства и глубины философии. Позже Гудман объяснил:
       - Реплики телеведущих тоже продаются. Что ты прямо как маленький?..
       А вы говорите: "Талант, талант"...
      
       ОСТОРОЖНО, ОФИС ЗАКРЫВАЕТСЯ!
      
       Карпина прибежала вся в слезах:
       - Шеф меня уволит, я чувствую! Он Ирочку своим заместителем назначил!..
       Все удивились: "То есть, как - заместителем?.."
       - А вот так! Сам только что мне сказал! - И зашмыгала носом.
       Через минуту явился Шеф, ведя Ирочку за руку:
       - Я вижу, вы уже в курсе. Извольте соответствовать...
       Никто, однако, ничего ему не обещал. Зато жизнь Карпиной превратилась в сущий ад. Все в этой жизни имеет свой предел. За исключением глупости. Ирочка являла собой эту беспредельность, всякий раз подтверждая тезис о том, что дуракам везет, и что-то там про неписаные законы. Следующим утром она попросила Карпину:
       - Светочка, ты только посмотри на мою голову!
       Светка посмотрела:
       - И что?
       - Я лысею. Видишь?
       - Вроде бы, незаметно...
       - Не щади меня. Выпадение ста двадцати волос в сутки - это нормально. Я в журнале вычитала. А вчера подсчитала: у меня за день выпало сто двадцать четыре волоса. Кошмар. Скоро лысая буду.
       - А ты читай поменьше! - Разозлилась Карпина.
       Вот уж поистине: глупым людям образование зачастую вредит. Уж лучше бы читать не умели...
       К трем часам дня Ирочка достала Светку настолько, что та прибежала на кухню жаловаться. Изловила меня в коридоре и, усадив на стул напротив себя, заныла:
       - Ох и дура она! Целый день рушит мой мозг! У нее рот совсем не закрывается. О снах своих рассказывает. То ей лось с девятиэтажный дом приснился, то худой Шварценеггер. Сидит и анализирует посредством Миллера.
       - Артура или Генри? - спрашиваю.
       - Там какой-то третий, специалист по толкованиям. Знаешь, к чему снятся гуси?
       - Понятия не имею.
       - А я теперь знаю. Если гусь спокоен - это к семейному благополучию; когда орет - к раскрытию тайн; плывущий гусь - к возвращению удачи. А уж если ты ешь во сне гуся - значит, сомневаешься в своих делах.
       - С ума сойти.
       - Вот я и схожу. А если тебе, не дай бог, насос приснится, то все: жизнь проходит зря!..
       - Хватит, - говорю, - а то в Кащенку сдамся.
       - Ты мог бы с ней поговорить, чтоб она перестала? - Взмолилась Карпина.
       - Попробую.
       Я поднялся на второй этаж в приемную Шефа. Ирочка красила ногти. В комнате стоял резкий запах лака.
       - Привет, - беззаботно улыбнулась Ирочка. - Проблемы?
       - Не совсем, - отвечаю. - Вы могли бы выполнить одну мою просьбу?
       - Смотря какую, - состроила глазки Ирочка.
       - Абсолютно невинную. Ваш поток сознания нервирует Свету. Не могли бы вы умерить красноречие, оставив его за пределами офиса?
       Ирочка распахнула свои глазки и, как ни в чем не бывало, сказала:
       - Это не ваша просьба, а ее. Ладно. - Она подула на ногти. - Передайте Светочке, что я не буду ей мешать трепаться по телефону.
       - Этот треп называется переговорами, - уточнил я.
       Обиды, вроде бы, удалось избежать. Но не прошло и часа, как Светка снова затащила меня на кухню:
       - Она точно из психушки сбежала!
       - Что, - спрашиваю, - опять стряслось?
       - Сидит и свою башку измеряет.
       - Не понял...
       - Говорит: "Пикассо вывел формулу, что у гениев глаза расставлены широко, и чем дальше друг от друга они находятся, тем гениальнее человек". Так эта дура взяла линейку и начала измерения. Меня от нее тошнит!
       - Дождись Шефа и пожалуйся, - посоветовал я.
       - Как же!.. Выгонит он ее. Скорее от меня избавится. Может, Бекетова на нее натравить?
       - Исключено. Она для него - неприкосновенный "одуванчик". И пока не предоставит доказательства блуда, он будет ее любить.
       Бекетов полностью подтвердил мою теорию, вывалив кучу оправданий:
       - Юность свежа и наивна, - сказал он. - Стыдитесь, пошляки!
       - Она Деревьеву глазки строила, - заявила Карпина.
       - Совсем наоборот: я же видел! - возражал Бекетов. - И вообще: перестань ей завидовать.
       - Это я-то завидую? - Возмутилась Светка. - Чему там завидовать! Тоже мне: девяносто - шестьдесят - девяносто, и это только голова!..
       Шеф ничего не хотел слушать. Раздраженно сказал:
       - Вот и научите ее работать. Вы тоже когда-то начинали. Передайте опыт, от вас не убудет. Я ночью уезжаю в командировку, через неделю вернусь. Наберитесь терпения. Не сразу Москва, не сразу...
       На следующее утро начался подлинный дурдом. Ирочка собрала весь коллектив в кабинете Шефа и объявила:
       - Вы все неправильно живете, и потому дела у фирмы идут из рук вон плохо.
       - Не замечал, - возразил ей Гудман.
       - Вы не в курсе, - отмахнулась Ирочка. - Начнем с одежды. Как вы одеваетесь?
       - Самостоятельно, - схохмила Карпина.
       - На каждый день недели должен быть свой цвет. Существует фраза "каждый охотник желает знать, где сидит" кто?..
       - Кто? - спросили мы хором.
       - Представьте себе, фазан! - сделала открытие Ирочка. - Сегодня у нас какой день недели? Среда. Видите, я вся в желтом. Завтра четверг, и все должны быть в зеленом.
       Гудман заржал:
       - Представляю себе: приходит заказчик, а тут все зеленые сидят. Как жабы на болоте.
       - Не смешно. И вообще: посмотрите на себя. Вы знаете, что Леонардо да Винчи вывел правило золотого сечения? Я в журнале читала.
       - А я в школе проходил, - съязвил Гельфанд.
       - Я принесла сантиметр и весы. Давайте взвешиваться и измеряться.
       - Капец, это вешалка, - шепнула Карпина.
       - Савелий, - позвала Ирочка Гельфанда, - вы первый. Сколько раз в вас помещается голова?
       - Один, и мне достаточно, - раздраженно ответил Савка.
       - А вот и неправильно. Голова должна помещаться семь раз. А кисти рук заканчиваться на середине бедра. У вас же они чуть ли не до колен достают. Надо что-то делать.
       - Отрубить к чертям собачьим! - Издевался Гудман.
       Ирочка все больше распалялась:
       - А нос должен помещаться в лице три раза. А у вас что с носом, Савелий?
       - Да мне плевать! - огрызнулся Савка. - Что вы ко мне пристали?
       - У вас не гармоничное лицо. Как мы можем рассчитывать на удачу в деле?
       - Это не Леонардо, а Геббельс какой-то! - Возмутился Савка.
       - Становитесь на весы! - Командовала Ирочка.
       - И не подумаю!
       Она пристала к Гудману:
       - Тогда вы. Какой у вас рост?
       - Сто семьдесят пять, а что?
       - По закону ваш вес должен быть сто семьдесят пять минус сто десять. То есть, шестьдесят пять килограммов. А вы сколько весите?
       - Под девяносто.
       - Надо худеть, - приказала Ирочка.
       - Еще чего! И, кстати, куда делись мои сливки из кухни? Где сахар и йогурт? Я только вчера купил и принес...
       - Все белые продукты вредны для организма, так что я их выбросила. Не обижайтесь, я же о вас забочусь!..
       Мы смотрели на нее как на безумную, и лишь Бекетов любовался образом невинного "одуванчика". В конце концов, я не выдержал:
       - Предлагаю, - говорю, - Гельфанду укоротить грабли, Гудману отсосать лишний жир, а меня забить в пол по самую шляпку; Светку обрядить во все цвета радуги и дружным коллективом отправиться в "Белые столбы", а то нас там уже заждались!..
       - Не остроумно, - парировала Ирочка. - Я, между прочим, руководствуюсь самой прогрессивной моделью управления компанией. Существует три категории: авторитарная, демократическая и семейная. Я - за третью. Именно она позволила Японии выйти на ведущие позиции среди индустриально развитых стран. Представьте, что мы все - одна семья. Вы, Евгений, какую нишу намерены занять?
       - Это решат в крематории, - говорю.
       - Нет, я - серьезно, - допытывалась Ирочка.
       - Если иметь в виду коллектив как семью, то я в нем - внебрачный сын. В смысле, внештатный сотрудник.
       - Ничего не поделаешь: племянница, - обреченно вздохнула Карпина.
       - Принцип кумовства и родственных связей, - шепотом согласился Гудман.
       - А я готов! - Предательски расцвел Бекетов. - Можно, буду вашим кузеном?
       - Хватит бредить! - Не выдержала Светка. - Мне заказчику пора звонить. Ирочка, я вам не помешаю?..
       И все с готовностью ринулись к выходу. До пятницы Ирочка не выказывала признаков бурной деятельности, время от времени доводя одну лишь Карпину до состояния тихой истерики.
       - Я вчера так классно поклубилась! - Щебетала Ирочка. - В Электростали так не поклубишься!
       Карпина чуть зубы себе скрежетом не стерла. Гудман хмурился и считал дни до возвращения Шефа.
       А в субботу Ирочка распорядилась:
       - Завтра у нас семейный поход на Арбат! Всем надеть фиолетовые шарфики.
       - Зачем? - Робко спросили "члены семьи".
       - Третья модель: вместе работаем, дружно отдыхаем, - объяснила она.
       - У меня ноги болят, - сказал Гудман.
       - Мне ролик во вторник сдавать, а там еще конь не валялся, - сообщил Гельфанд.
       - Контрреволюционные речи говорите, Филипп Филиппыч, - отреагировал Бекетов.
       Савка, давно привыкший к Бекетовским цитатам, вяло отмахнулся:
       - Меня сейчас больше Фокс интересует...
       Ирочка строго предупредила:
       - Неявка на мероприятие будет рассматриваться как презрение к коллективу. И об этом я доложу Шефу!
       Если вы никогда не попадали "под каток" некомпетентности, то вам сильно повезло. Мы же попали и пригорюнились. Утром собрались в офисе. Ирочка раздала фиолетовые шарфики:
       - Это вам. Специально купила. - И представила общественности невзрачного вида накачанного бугая: - Знакомьтесь, мой бойфренд.
       - Руслан, - пробасил качок.
       Бекетов побледнел от ненависти. Всю дорогу в метро косился на Руслана и пыхтел. Гельфанд его успокаивал:
       - Потерпи часок: пошаро.бимся слегка и разбежимся. Я сам ее терпеть не могу!
       Гудман ворчал:
       - Надо было сразу ее послать. Придумала тоже... Мы - взрослые люди! Женька, а ты-то что приперся?
       - Мне, - говорю, - работа нужна, вот и подхалимничаю.
       На Арбате нас приняли за иностранную делегацию. Предлагали матрешек: сначала по-английски, потом перешли на родной. Деревьев возмутился:
       - Уберите от меня сию беременную куклу! Я сам - художник!
       Руслан купил Ирочке букет цветов, похожий на яркий веник. Бекетов разозлился окончательно:
       - Швондерова работа! Я этого Швондера собственными руками пристрелю!
       На подступах к Смоленской площади Ирочке вздумалось отобедать в "Сан-Марко". В принципе, любой общепит я всегда презирал, предпочитая индивидуальную закуску. Согласитесь: килька в томате вкуснее раздавленной котлеты. Но это еще полбеды: дело в том, что среди нас был Деревьев, а он, как известно, никогда не платил за себя в ресторанах. При этом обладал отменным аппетитом. Мишка подвалил к Ирочке и честно признался:
       - Я на нулях.
       Однако Ирочка проигнорировала эту важную информацию. Зайдя в помещение, мы заняли места за столиками. Ирочка села с Русланом, пригласив в свою компанию Карпину и Гудмана. Деревьев, Гельфанд, Бекетов и я расположились за соседним столом. Я предупредил, что буду исключительно пить кофе. Савка с Толиком меня поддержали. И лишь Деревьев сделал небрежный жест:
       - Гулять так гулять! - И вольно распорядился: - Мне свиные ребрышки, пиво и мясо в горшочке.
       - Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу, - предупредил Бекетов.
       Мишка ел быстро. Гельфанд следил за каждым куском, исчезающем в пасти Деревьева и, должно быть, учился. Наконец, принесли счет. Коротконогая официантка встала между мной и Деревьевым, обозначая нетерпеливое ожидание. Я заплатил за кофе, сожалея о потерянных пятидесяти рублях: уж лучше бы пива купил. Бекетов и Гельфанд тоже протянули ей купюры: каждый по "полтиннику". Деревьев сидел как вкопанный. Официантка повернулась к нему:
       - Молодой человек, я жду!
       Деревьев побледнел и жалобно охнул:
       - Что-то мне нехорошо. Сердце с утра пошаливает...
       - Мы будем платить или нет? - Возмутилась официантка.
       Мишка схватился за левую грудь и, закатив глаза, попытался завалиться на спину вместе со стулом, но работница ресторана была начеку: она схватила его за шиворот и, вернув в прежнее положение, заявила:
       - А ну перестань. Я тебя знаю. На прошлой неделе тот же фокус выкинул. Немедленно плати!
       Из-за соседнего столика подскочила Ирочка:
       - Что случилось?
       - Ничего страшного, - говорю. - Обычный инфаркт. У Мишки их уже тысяча.
       - Какой ужас!
       - Лучше заплатите за него, а то подохнет: либо здесь, либо в милиции.
       Ирочка обратилась к официантке:
       - Сколько мы должны?
       - Тысячу двести, - с безразличием бросила она.
       - Я рассчитаюсь.
       Деревьев порозовел и оживился:
       - Спасибо, мэм. Но я предупреждал!.. Безденежье - вот бич интеллигента! Когда б не вы - совсем бы я пропал, и превратился б...
       - ...в горе-импотента! - Издевательски закончил Бекетов.
       Прогулка была испорчена, и все разошлись по домам. На обратном пути Гудман возмущался:
       - Ведь Шеф - опытный мужик. Как же он мог?!
       - "Домашние ваши - враги ваши", - цитировал я.
       - Это точно, - соглашался Левка. - Я тоже с Ленкой намаялся. А с Надькой - ничего. А все потому, что живем по разные стороны баррикад!
       Не могу сказать, что разделяю его мнение...
       А утром нас ожидала катастрофа: в офис пришел пожарник и потребовал начальника. Светка Карпина тут же отстранилась:
       - Ирочка у нас главная - с ней и беседуйте!
       Пожарник, дюжий мужик лет сорока, на Ирочкины глазки не отреагировал, и начал просто:
       - Проводка в доме старая, и все должно соответствовать.
       - Мы здесь уже давно работаем, - растерялась новоиспеченная начальница.
       - В курсе, - оборвал ее пожарник. - Это и странно. Вон сколько у вас аппаратуры. А кто ответит, если все это у вас - бац! - и все?..
       - Я не знаю, надо у дяди спросить, - лепетала Ирочка.
       - И вообще, - не обращая внимания на ее слова, продолжал пожарник, - где ваш план по эвакуации в случае пожара?
       - Он был, - призналась бедняжка, - но я его выбросила.
       - То есть - как?
       - Он висел на самом видном месте, а это не эстетично.
       - Может быть, - согласился инспектор, - зато правильно висел. Что будем делать?
       Он явно вымогал взятку, но Ирочка не поняла. Она захлопала глазками и забормотала:
       - Я должна позвонить дяде, я не знаю...
       - Не надо никому звонить, - настаивал проверяющий. - Если мы все хором начнем названивать, ни одна АТС не выдержит. Давайте решать.
       - Что? Как?.. - Ирочка совсем растерялась. Конечно, ей надо было призвать на помощь Светку, но злопамятная Карпина удалилась на кухню в ожидании развязки.
       Пожарник потерял терпение:
       - Почему у вас ксерокс в углу стоит? По инструкции он должен располагаться в полуметре от стены! Безобразие. Я опечатываю ваш офис.
       - То есть - как?!
       - Очень просто. Печатями. И не вздумайте вскрывать. А по всем вопросам обращайтесь к Николаю Кузьмичу.
       - Кто это? - чуть не плача, спросила Ирочка.
       - Заодно и узнаете, - строго ответил пожарник тоном, не терпящим возражений.
       Гельфанд протестовал:
       - Что это значит? Мне завтра ролик сдавать!..
       - К Николаю Кузьмичу, - как заведенный, твердил инспектор. - А сейчас - все на выход! Осторожно, двери закрываются!..
       Стоя у опечатанной двери офиса, Карпина потирала руки:
       - Доигралась наша фэн-шуистка!
       - Злая ты, Светка, - сказал я. - Посмотри, она чуть не плачет.
       Ирочка стояла на углу дома, совсем одинокая и такая жалкая, что хотелось ее обнять.
       - Так ей и надо, - жестоко резюмировала Карпина. - Не в свои сани не садись!
       Конечно, Шеф, вернувшись, урегулировал все вопросы. Гельфанд пришел к нему с видом триумфатора:
       - Признайтесь: я - молодец. Наколол инспектора. Вовремя поставил ролик на просчет. А ведь мог бы и компьютер выключить.
       - Да, вы - профи, - хмуро согласился Шеф.
       Но сие признание показалось Савке недостаточным:
       - А вы представьте, я бы выключил, и что тогда? Хлоп - и все? Какие убытки! Скандал! Неустойка!..
       - Чего вы добиваетесь? - не выдержал Шеф.
       - Премии. - Гельфанд даже обиделся.
       - Хорошо. На следующей неделе.
       - А как же обмыть возвращение?
       - Тогда же и обмоете, хотя не советую, - раздраженно пробубнил Шеф.
       А Ирочку мы больше не видели. По сведениям, исходящим от Шефа, она устроилась в компанию, где работал ее бойфренд. Не Руслан - другой. Не знаю, почему, но все равно ее жалко...
      
       СВЯТОЕ ДЕЛО
      
       Жизнь - штука грустная: особенно в конце. Все в этом мире имеет свою теневую сторону.
       Шеф вызвал меня и, извинившись, произнес:
       - Я в курсе, что вы не курьер. Могу я вас попросить? Не в службу, а в дружбу. Выручка - святое дело.
       - Все зависит от суммы выручки, - говорю.
       - Не думал, что вы настолько алчный. Съездите на Тушинскую к господину Баимову, отвезите ему буклет, сделанный нами по его заказу. Только не пугайтесь.
       - Чем же он страшен? - спрашиваю.
       - Не он, а его бизнес. У него фирма "Вторая жизнь". Производит гробы. Дорогие и очень красивые.
       - Покойникам не все ли равно?
       - Не скажите. Вот вам адрес, буклет, так что поезжайте. Вечером я с вами рассчитаюсь.
       Гудман ехать со мной отказался:
       - Знаю я этого Баимова. Он - кладбищенский плейбой.
       - В смысле?
       - Обожает утешать богатых вдовушек. Но "фишку" срубил капитальную. Делает дорогие гробы для миллионеров. Короче, сам увидишь...
       По дороге в метро я рассматривал буклет. Гробы, действительно, впечатляли, но все живое во мне противилось этой продукции.
       Фирму Баимова я нашел с трудом: одноэтажное здание, в котором она размещалась, было расположено на отшибе, среди множества гаражей. Найдя нужную мне дверь, я нажал на кнопку звонка. Мне открыл высокий охранник с хмурым лицом вечно скорбящего вдовца:
       - Кто-то умер? - Сразу перешел он к делу.
       - Все живы, слава Богу, - отвечаю.
       - Это временно, - философски ответил вдовец. - К кому и по какому делу?
       - Мне нужен господин Баимов. Я буклет ему привез.
       - Равиль Тахирович направо по коридору в самом конце. Проходи.
       Войдя в помещение, я увидел гробы. Их было много, они стояли штабелями. Создавалось ощущение неотвратимости апокалипсиса. Увидев мою реакцию, вдовец развеселился:
       - Не бойся ты, они пустые. Нравятся?
       - Всю жизнь мечтал...
       Равиль Тахирович встретил меня весьма радушно. Внешне он напоминал голливудского актера Джонни Деппа. Его манеры были по-кошачьи вкрадчивы:
       - Здравствуйте, здравствуйте! - Мне даже показалось, что он издевается: - Как самочувствие Шефа?
       - Спасибо, - говорю, - не собирается.
       - Передайте ему: если что, я к его услугам.
       - Это утешает. - Я протянул ему буклет.
       Гробовщик оживился еще больше:
       - Прелесть! Именно это я и хотел! Желаете экскурсию? - И, не дождавшись ответа, подхватил меня под руку: - Идемте, я вам все покажу.
       Он провел меня по коридору и, повернув направо, ввел в большой демонстрационный зал. Стены зала были затянуты черным бархатом, а неяркое освещение создавало ощущение неизбывной тоски, перерастающей в трагическую скорбь. Здесь полукругом были выставлены открытые гробы. Равиль Тахирович с гордостью повел правой рукою:
       - Чудо, не правда ли? Слева - первый экземпляр. "Пятерочка". Выполнен из дуба, дорогая обивка, мягкая подушечка. Все удобства. Хотите - можете прилечь.
       - Боюсь, мне пока что рановато, - содрогнулся я.
       - Напрасно, - улыбнулся экскурсовод. - Никто не знает, когда настанет его час. А вот второй гробик. Согласитесь, изумительный! Красное дерево, свобода и простор! Ведь как покойнички лежат в обычных гробах? Сдавлены со всех сторон! А здесь: хочешь - так, хочешь - эдак! Ложись, как тебе вздумается! Зависть Дракулы обеспечена! А вот в центре, обратите внимание: уникальная вещь! Хрустальный гроб для любимой девушки.
       - Не вижу цепей и столбов, - заметил я.
       - Каких цепей? - удивился гробовщик.
       - Это я так, из классики...
       - Согласен. Не гроб, а чистая классика! - Обрадовался Равиль Тахирович. - У одного бизнесмена жена в аварию попала. Но пока еще жива. Ждем со дня на день. Это удовольствие обошлось ему в сорок тысяч долларов. Дороговато, но эффектно!
       Его восторг шепотом прервал охранник:
       - К вам Алиса Германовна...
       Глаза гробовщика сверкнули жизнеутверждающим блеском и тут же погасли, обретя профессиональное выражение мучительной тоски. Он ссутулился и, приложив правую руку к груди, поплелся в коридор. Через полминуты ввел в зал женщину лет сорока, одетую во все черное. На фоне бархата выделялось ее бледное изможденное лицо.
       - Это большая потеря для всех нас, - скорбным голосом заговорил Равиль Тахирович. - Ваш супруг Дмитрий Данилович... Так внезапно, что нигде не укладывается...
       - Инсульт, - вздохнула Алиса Гармановна.
       - Ладно бы еще саркома, а тут - инсульт! - Сокрушался гробовщик. - Какой экземпляр желаете? Есть на любой вкус. Вот крайний справа, с компьютером и выходом в интернет в течение года. Аккумулятор, жидкокристаллический монитор, встроенный в крышку - все, что требуется.
       - Дима не владел компьютером, - ответила дама.
       - Очень жаль. Некоторые боятся проснуться, как Гоголь. Ну, вы помните... Приходится идти навстречу пожеланиям умирающих. Есть "шестерочка" как раз под ваши размеры. В смысле, габариты Дмитрия Даниловича. Мягкость и комфорт, бронзовые ручки, полированное красное дерево. Дань уважения и вечная мечта.
       Я думал, она скажет "заверните", но Алиса Германовна, смахнув слезу белым платком, внезапно просияла:
       - То, что надо. Благодарю. Похороны завтра. Я вас приглашаю. - Она произнесла это таким тоном, словно речь шла о семейном пикнике.
       - Безусловно! - Торжественно воскликнул гробовщик. - Всенепременно! Быть рядом с вами в эти дни - честь, продиктованная долгом! - И горячо поцеловал ее руку.
       Я услышал ее нервный шепот: "Что вы, что вы, мы же не одни... Приходите... До завтра..."
       Проводив даму к выходу, Равиль Тахирович вернулся, светясь от счастья:
       - Вот так и работаем. Уважение и внимание. Ласка, снимающая боль. Терапия души посредством страсти. Как думаете, она мне даст?
       Я обалдел:
       - Зачем же так неприкрыто пользоваться?
       - Бросьте, - махнул он рукой. - Она сама призналась мне, что никогда его не любила. Мужа сгубил инсульт, а ее - деньги. Женщина, освобожденная от пут нелюбимого мужчины - это праздник раскрепощенности, философия бесстыдства. Это - вау!
       - Давно вы с ней знакомы? - спросил я.
       - Впервые вижу. Пару часов назад говорил с ней по телефону, и вот результат!
       - И часто вы так?..
       - Почти всегда. А что? Это вполне удобно. Сами приходят, сами знакомятся. Не надо тратиться на рестораны и лишние ухаживания. Длительные отношения изматывают, а горе, знаете ли, сближает. Святое дело!..
       Абсолютное счастье подлеца вызвало во мне приступ тошноты: срочно захотелось на свежий воздух.
       В офис я вернулся мрачным и злым. Гудман неуместно пошутил:
       - Что так долго? В гробу уснул?
       - Да, и всех вас там видел, - разозлился я.
       Ко мне подбежал Бекетов, торопливо зашептал:
       - Оставайся в офисе, в полночь приедет заказчик. Только Шефу не говори!
       - Что за таинственность? - спрашиваю.
       - Работа под "черный нал". Шеф узнает - убьет. Левка, ты тоже понадобишься.
       - И не подумаю. Была нужда подставляться, - воспротивился Гудман. - А что за работа?
       - Я зацепил олигарха, - затараториил Толик. - Крутой как яйцо Фаберже! У его дочки день рождения через неделю. Ей шесть лет исполняется. Надо мультик для нее сваять. Женька напишет сценарий, ты, Левка, отснимешь ребенка, Мишка нарисует раскадровку, Савка соберет видео и анимацию. Бабки поделим по совести.
       - По чьей совести? - заинтересовался Гудман.
       - По общей. Ты что, сомневаешься в собственной жадности?
       - Когда съемка? - Сдался Гудман.
       - Ночью приедет заказчик - все решим. А "наколоть" начальство - святое дело! Женька, что скажешь?
       - Что святость мне уже осточертела.
       Отъезда Шефа ожидали с нетерпением. Выходя из офиса, он подозрительно спросил:
       - Вы что, напиться без меня решили?
       - Без вас - никогда! - правдиво отрапортовал Бекетов. - Пьянству - бой и всеобщее презрение! "Сухой закон" в действии!
       Это еще больше насторожило Шефа:
       - Смотрите, не устройте тут бордель...
       - Целомудрие и трезвость - вот залог творческих успехов! - Врал Толик.
       - Ты бы еще Пушкина сюда приплел, - подло хихикнул Гельфанд.
       Остальные сидели на кухне с серьезными, и оттого - постными физиономиями. Едва за Шефом захлопнулась дверь, Бекетов оживился еще больше:
       - Да здравствует творческое обогащение! Между "кошельком" и "жизнью" я выбираю союз "и"! Я только что звонил: наш кормилец будет через полчаса. Так что - не облажайтесь. Советую напустить на себя истому пресыщенности. Пусть увидит, что мы стоим дорого...
       Олигарх опоздал на четверть часа. Извинился:
       - Дела. Зовите меня Матвей Семенович. Я полстраны кормлю.
       Я поморщился:
       - Что-то не припомню вашей кормящей руки.
       - Добро быстро забывается, - ничуть не обиделся Матвей Семенович, и расплылся в сытой барской улыбке.
       В его внешности было нечто отталкивающее: то ли маленькие очки, сверкающие на толстой лоснящейся роже, то ли сама физиономия. Короче, мне он сразу не понравился. Бекетов же, напротив, скакал вокруг него подобно гному, встретившему Белоснежку:
       - Присаживайтесь, прошу вас... Желание заказчика для нас превыше Конституции. Чай, кофе?.. - Еще бы на танец пригласил...
       Я прервал его ухаживания:
       - Вам хочется сказку?
       - Но без пошлостей, - уточнил олигарх. - Не надо братьев Гримм, Кэролла и Уайльда. Требуется нечто современное и фантастическое. Например, принцесса и король-отец.
       - Вы практически открыли Америку, - хмуро ответил я, после чего Бекетов хлопнул меня ладонью по спине:
       - Женя совершенствует свой юмор. Не обращайте внимания. Итак, сказка? Хронометраж?
       - Пять минут, - подавив зевоту, лениво ответил заказчик.
       - Это двадцать тысяч. Как выстроим отношения?
       - По факту сдачи.
       У меня сложилось ощущение, что мы сменили начальника. Бекетов, изображая безграничную преданность, напоминал испуганного разведчика в тылу врага. Проводив Матвея Семеновича, провозгласил:
       - Да здравствуют легкие бабки! Ведь жить без "бабла" тяжело!..
       - А легче лишь белые тапки, и крышу твою сорвало, - ответил я.
       - Дезиртирствуешь? - прищурился Бекетов.
       - Ни в коем случае. Просто не люблю "кидать" начальство и людей вообще.
       - Просто напиши сценарий, - уламывал Толик. - Или ты буквы забыл?
       Я написал. Действие происходило на опушке леса. Принцесса встречала маленькую лошадку. В процессе их разговора выяснялось, что у лошадки мама - королева лошадей, и юное животное не имеет никакого желания катать простолюдинов: ей подавай наездника королевской крови. На том и порешили: девочка, убедив лошадь в том, что она "не пальцем деланная", а королем, впрыгивает в седло и скачет по просторам сказочного королевства, радуясь обретению парнокопытного друга. Получилось примитивно, но не совсем глупо.
       Бекетов отправил сценарий заказчику. Тот заартачился:
       - Почему лошадь королевских кровей? И вообще: зачем лошадь? Это дорого.
       - Мы нарисуем, - убеждал Толик.
       - Можно взять собаку. У меня дома Лабрадор из президентского помета.
       - Лучше не надо. С живыми животными всегда проблемы. И бюджет не потянет.
       Олигарх, вроде бы, сдался:
       - Ладно, - говорит, - дочку на съемки привезет мой шофер. Послезавтра в четыре часа. Раньше нельзя: у нее английский...
       - Как ее зовут? - спросил Бекетов.
       - Анжелика. Запомните: не Лика и не Анжела. Только Анжелика. В противном случае я вам не завидую.
       Толик заказал павильон с "хромакеем", заставив нас скинуться на общее дело по сто долларов:
       - Все окупится, вот увидите!..
       Я поинтересовался у Гельфанда:
       - С поличным не боишься попасться? Мне-то что: я - внештатный сотрудник, а тебя и выгнать могут.
       - Я на Шефа злой, - объяснил Савка. - Он мне премию не заплатил. Помнишь Ирочкины проделки? Я тогда ролик спас, Шеф денег подкинуть обещал, и сделал вид, что забыл. Я не жадный, но жаба душит. Так что отомстить - святое...
       - Понял, - говорю, - не продолжай. Меня от вашей святости тошнит.
       Шеф, между тем, что-то подозревал: ходил хмурый и сморкался по углам. То заглядывал к Савке в монтажную, то к Карпиной приставал:
       - Вы не в курсе, что происходит? Что за таинственные движения в офисе?
       - Все нормально, никакой мистики, - отбрехивалась Светка. Да она и сама ничего не знала.
       В назначенный час мы собрались в нанятой студии. Анжелику привезли с получасовым опозданием. Рослый шофер-охранник с пуленепробиваемой внешностью ввел девочку в помещение:
       - Здрасьте. Вы тут кино снимаете?
       - Вы задержались, - раздраженно отозвался Бекетов, выступая вперед. - А время - деньги.
       - Не волнует, - железобетонно молвил охранник. - Начинайте. Я подожду.
       Анжелика была маленькой шестилетней девочкой. Она была пухленькая и некрасивая: надутые губки, вздернутый носик, близко посаженные серые глаза, жиденькие светлые волосы. Вероятно, она и сама знала о недостатках собственной внешности, а потому презирала неискренность окружающих. К тому же, родители обделили ее любовью. Как это часто бывает в семьях успешных бизнесменов, к ней приставили высокооплачиваемую няньку, в то время как отец пропадал целыми днями на работе, а мать шлялась по бутикам и салонам красоты. В будущем блестяще образованной Анжелике грозило несчастливое замужество за каким-нибудь прощелыгой, женившимся на ней ради денег, и гуляющим от нее направо и налево. Не думаю, что она могла это понять своим детским умом, но, скорее всего, догадывалась. Она ненавидела взрослый мир - лживый и жестокий, и не упускала возможности отомстить его представителям уже сейчас.
       - Анжеллочка, - вкрадчиво начал Бекетов.
       - Я Анжелика, а ты - вонючка, - парировала девочка.
       И их отношения навсегда испортились. Положение пытался исправить Гудман. Он подошел к ней и игриво спросил:
       - Похож я на Карлсона?
       - Похож, - согласилась она. - Только у него на спине пропеллер, а у тебя - в заднице.
       Однако она просчиталась: Гудман ничуть не обиделся, а продолжил налаживать отношения:
       - А кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
       - Проституткой, - откровенно ответила Анжелика.
       - Почему? - обалдел Левка.
       - Их папа любит. А меня нет. Он только их любит. Когда вырасту, он и меня полюбит.
       - Да, - говорю, - дела...
       - Уже сейчас видно, что она - б...дь, - сделал вывод Бекетов.
       - Не клевещи, - отвечаю. - Потерпи с десяток лет.
       Переодеваться Анжелика отказалась:
       - Не буду снимать мои сапожки! Они новые и из лисы. Мне их папа подарил.
       - Они никуда не денутся, - уговаривал ее Левка. - У нас по сценарию - лето. Ведь ты не хочешь глупо выглядеть?
       - Сам ты глупый! А тебя папа накажет.
       Я поспешил Левке на помощь.
       - Ты, - говорю, - такая красивая, но чтобы ты стала совсем принцессой, нужно надеть перламутровые туфельки. Знаешь сказку про Золушку?
       - Знаю, - ответила она. - И не хочу я быть на нее похожей. Обычная челядь, прислуга и лохушка. А я - совсем наоборот.
       - Исключительно развитый ребенок, - шепнул я Бекетову.
       - Мощно разовьется, если "менты" не остановят, - согласился он.
       Все это время в углу незаметно сидел Деревьев, безмолвно наблюдая за нашими мучениями. Вдруг он решительно встал и, подойдя к ребенку, протянул ей руку:
       - Позвольте представиться: знаменитый художник Михаил Сидельников. Разрешите поцеловать вам руку?
       Это ее потрясло. Она вытянула свою пухленькую ручонку и, смущенно улыбаясь, пробормотала:
       - Очень приятно. Анжелика...
       - Ваши сапожки чудесны, - обольстительным голосом продолжал Мишка. - Они, вероятно, приобретены в Париже?
       - А вы откуда знаете?
       - О, я только вчера оттуда, - не краснея, врал Деревьев. - Это последняя модель от Кристиана Диора. Я восхищен вашим вкусом. Не будете ли вы столь любезны позволить мне проводить вас в гримуборную? Я абсолютно убежден в том, что передо мной - будущая великая актриса. Ведь вы же хотите ею стать?
       Девочка распустила уши:
       - Да-а...
       - Не лишайте меня этого удовольствия...
       С этими словами Мишка галантно взял ее за руку и повел в сторону гримерки.
       - Мастер обольщений! - Восхитился Гудман.
       - Стаж, - согласился я.
       - Сволочь он, - прошипел Бекетов. - Его бы в школу на пару дней, я б посмотрел, куда бы делся этот дешевый шарм!
       Деревьев вернулся через минуту. Сообщил голосом преданного гувернера:
       - Анжелика желает халвы. Она обожает тахинную халву с кешью.
       - Где же я ее возьму? - Возмутился Бекетов, розовея от гнева.
       - Где хочешь, там и покупай. Иначе кина не будет. Она так и сказала.
       Толик подскочил к охраннику:
       - Выручай. Нужна халва с кешью. Анжелика требует. Съезди, купи, а? Я денег дам.
       - Нельзя, - морозоустойчиво ответил тот. - Я ее одну здесь не оставлю. Запрещено.
       Бекетов, выругавшись, надел куртку и, пробубнив что-то типа "чтоб я еще хоть раз!", выскочил из студии. Спустя четверть часа прибежал - красный и вспотевший:
       - Еле нашел. Где Деревьев? Пусть забирает! Чтоб она обожралась!..
       Еще минут через пятнадцать съемка с горем пополам началась. Деревьев выглядел как укротитель тигренка:
       - Как принцесса играет в мячик? Во-от, хорошо играет, чудесно играет... А как будущая королева разговаривает с лошадкой?
       - Не вижу лошадки, - отвечала Анжелика.
       - А я уже здесь, - становясь на четвереньки, придуривался Мишка. - И-го-го! Похож я на лошадку?
       - Похож.
       - Конь в пальто, - злился Бекетов, поглядывая на часы. - Времени осталось всего ничего, а он сюсюкает...
       Деревьев продолжал сеанс укрощения:
       - А хочешь, я тебя покатаю? Садись на меня верхом!
       Так, усилиями Мишки испорченная наследница олигарха превратилась в совершенно обыкновенного ребенка. Все-таки, в Деревьеве что-то было...
       - А теперь поскачем через скакалку, - мягко приказывал он, и Анжелика повиновалась. - Очень хорошо! А теперь вместе с лошадкой!
       Стоя на коленях, он забавно подскакивал, гремя костями, чем немало веселил свою маленькую пассию. Наконец, необходимые планы были сняты. Анжелика уезжать отказалась:
       - Без лошадки не поеду.
       - Какая же это лошадка? - Огнеупорно спросил охранник. - Это дядя... Как тебя?..
       - Деревьев, - кряхтя, ответил Мишка.
       - Дядя Деревьев, - повторил шофер.
       - Все равно не поеду! - заупрямилась девчонка.
       - Тогда я папе позвоню, - предупредил водитель.
       - Обещаю, что приеду к тебе в гости, - расплываясь в фальшивой улыбке, соврал детский угодник.
       - Точно? - Недоверчиво прищурилась Анжелика.
       - Конечно. Прошу в экипаж, ваше высочество!
       В офисе Мишка жаловался:
       - Коленки болят. Все кости отбил. Вот ведь маленькая дрянь! Мне вообще за страдания премия полагается.
       Бекетов осторожно дал надежду:
       - Ты молодец. Разберемся. Получим деньги - оплатим все счета.
       Теперь настала очередь Гельфанда. Днем он работал под присмотром Шефа, а ночью возился с "левым" заказом. Спал за компьютером по два часа в сутки. Глаза его стали красными, как у маньяка-трудоголика. Шеф даже испугался:
       - Что с вами? Вы нездоровы?
       - С похмелья, - оговорил себя Гельфанд.
       - Берегите печень, - поучал Шеф. - Вот я пью только минералку, и прекрасно себя чувствую.
       - У меня знакомый "левой" минералкой отравился, - парировал Савка. - Купил и выжрал. Думал, здоровее будет, а как бы не так. Скрутило через полчаса и полоскало двое суток. Водкой отпаиваться пришлось.
       - Ну, как знаете, - пожал плечами Шеф. - Но отдыхать надо. Заказчик - он все видит...
       На пятый день бдений Гельфанд упал в обморок. Хорошо, Шефа не было в офисе. Как рассказывал Гудман, Савка завалился прямо на кухне.
       - Все кружки собрал, - пожаловался Левка. - Слава богу, нашатырь в аптечке нашелся. Для особо нервных клиентов покупали. И главное: побледнел, постоял с минуту и - как рухнет кучей на стол! А после глаза открыл и говорит слабым голосом: "Ненавижу этого бегемота". Мы спрашиваем: "Какого?" А он отвечает: "Принцесса ваша - страсть козелья". Домой пришлось везти. А дома - Надин, злая как волчица. Она-то думала, Савка в запое, а как увидела его, так еще больше подумала. Меня чуть не убила...
       Отоспавшись, Гельфанд с горем пополам закончил монтаж через сутки. На экране принцесса его стараниями получилась не столь вредной как в жизни.
       Сказка разыгрывалась под безмятежную музыку Дебюсси. Не хватало только реплик. В обеденный перерыв, пока Шефа не было в офисе, Бекетов изловил на Третьяковской какую-то девчонку и, пообещав устроить ей блистательную кинокарьеру, убедил ее сказать несколько реплик в микрофон. Лошадь озвучил я. Именно тогда я оценил весь ужас собственных сочинений: в более идиотском диалоге мне участвовать не приходилось. К примеру, Лошадка спрашивала:
       - Как думаешь, кто я?
       - Ты - лошадка, - логично отвечала девочка.
       - А вот и нет! Я - королевская лошадка, - впадало в маразм животное. - А теперь угадай: кто моя мама?
       - Лошадь, - следуя здравому смыслу, говорила принцесса.
       - Ты снова ошиблась. Моя мама - королева! - Бредило парнокопытное.
       Не удивительно, что Гельфанд плевался. Бекетов же, напротив, алчно потирал руки:
       - Завтра - час расплаты! Вот увидите: я раскручу его на двадцать две!..
       Следующим утром он был весь на взводе: ходил по коридору офиса и что-то невнятно бормотал, репетируя свою речь перед олигархом. Карпина, столкнувшись с ним, испугалась:
       - Что ты бубнишь, стихи, что ли, сочиняешь?
       - Стихи, стихи, - отмахнулся Толик. - Продолжение "Гамлета".
       - Зачем?
       - Для девушек. Ты, к примеру, любишь поэзию?
       - Да ну! Цветочки всякие, сопли сплошные. Я больше прозу люблю.
       - А они у меня в прозе. Иди, дай еще посочинять!..
       - Будь я директором школы, я бы тебя тоже выгнала, - заявила Карпина и, не вызвав этим никакой ответной реакции, удалилась.
       К полудню Толик принялся звонить по телефону заказчику. На том конце провода работал автоответчик. Бекетов набирал заветный номер каждые пятнадцать минут, но история всякий раз повторялась. Через пару часов администратора было не узнать: он сидел на кухне, закинув ногу на ногу, и тряс свободной конечностью так, что даже спокойный Деревьев сделал ему замечание:
       - Смотри, ботинок не потеряй.
       - Сядь на место, Промокашка, не мелькай, - огрызнулся Бекетов.
       - Я-то как раз и не мелькаю, - усмехнулся Мишка. - А от твоей кегли уже в глазах рябит.
       Прошло еще три часа. Бекетов все маялся. Приехал со съемок Гудман. Неосторожно спросил:
       - Ну, чем порадуете?
       - Пуста кормящая рука, - мрачно ответил Гельфанд.
       Толик помалкивал, все так же нервно расхаживая по коридору. Остальные делали вид, что так оно должно и быть. К шести вечера Бекетов сорвался:
       - Ненавижу этих олигархов! Для них живые люди - мусор! Всю кровь народную выпили! Мало их вешали на столбах в семнадцатом!
       - Ты же собственноручно Ленина из окна издательства выбрасывал, - напомнил ему Деревьев.
       - Да я бы их всех выбросил! - Бушевал Толик. - Что мне теперь делать? Поехать морду ему набить? Так ведь не пустят, да еще и самому начистят. А у меня не казенная морда! И в суд не обратишься: где, спрашивается, договор? А нету! Вот ведь хитрая сволочь: потому и богатый такой!..
       Его истерику прервал звонок по мобильному телефону.
       - Алло, - рявкнул Бекетов, и тут же преобразился. - Да, Матвей Семенович... Все готово, приезжайте... Мы здесь, мы здесь... Мы ждем, мы ждем... Сами не сможете? Какая жалость... Секретарь? Как угодно. С превеликим нетерпением. - И, закончив разговор, торжественно изрек: - Н-ну, что я говорил?
       - Что его повесить надо, - процитировал Деревьев.
       - Я обобщал и нервничал. Теперь это не существенно. Готовьте карманы, мужики!
       Шеф, как назло, долго не уезжал. Спускался вниз и задавал навязчивые вопросы: "Кого ждем? Почему не уходим? Что за секреты?". Выкрутились, сказав, что готовим сюрприз для Карпиной.
       - Пишем поздравительный адрес, - соврал Савка. - Ей же скоро двадцать пять.
       - По-моему, ей уже исполнилось, - нахмурился Шеф.
       - Это по старому календарю, - изворачивался Гельфанд. - Пусть ей еще раз будет приятно, а главное - неожиданно.
       - Надо же, как вы подозрительно сплотились, - еще больше помрачнел Шеф.
       - Она - единственная женщина в нашем коллективе, - включился в диалог Бекетов, - ее холить надо и лелеять. Только ей не говорите.
       Похоже, Шефа это убедило, и он свалил домой. Вскоре ушла и Карпина. Оставшиеся сидели на кухне, в томительном ожидании поглядывая на часы. Бекетов, раскачиваясь на стуле, чуть его не сломал. Гельфанд крутил в руках видеокассету. Гудман рассеянно рассматривал последний номер компьютерного журнала. Я разгадывал кроссворд, хотя и терпеть этого не могу. Деревьев тупо смотрел в одну точку, являя памятник самому себе.
       Наконец, в дверь позвонили. Бекетов сорвался с места. Все встали со стульев и вышли в коридор. В помещение вошел невысокий мужчина средних лет в смокинге и с бабочкой. Приятно улыбнувшись, произнес:
       - Матвей Семенович просил вам передать, что передумал.
       - В смысле? - переспросил Бекетов, присев от неожиданности.
       - Он уже купил подарок своей дочери.
       - Какой подарок?
       - Пони. Маленькую лошадь. Ей так захотелось, что невозможно отказать. Вы же понимаете: дети...
       - Я ничего не понимаю, - повышая голос, начал Толик. - Мы работали, снимали, монтировали, писали сценарий, потратились на студию! Причем тут дети?! У всех дети! У меня четверо! У Савки трое, все болеют!
       - Извините, мне пора, - буднично откланялся господин в смокинге и, протянув Бекетову конверт, удалился.
       Деревьев громко заржал:
       - Браво, авантюрист! Я с самого начала знал, что нас кинут!
       Бекетов же, не обращая внимания на его слова, подскочил ко мне:
       - Это ты устроил "попадос"! Какого черта лошадь придумал?
       - А что ты хотел? - отвечаю, - космический аппарат? Уверяю: было бы то же самое! Ей бы тоже понравилось, и папаша приобрел бы ей скафандр!
       Гудман философски вздохнул:
       - Не судьба нам кинуть Шефа. Не рой другому яму...
       Бекетов пришел, наконец, в себя; открыл конверт. Там оказалась тысяча долларов и записка: "Извините за беспокойство".
       - Он еще извиняется, - возмущался администратор и издевательски обращался к Деревьеву: - Ну, что, поедешь в гости к этой слоноподобной принцессе?
       - А как же! Будущую жену лучше воспитывать собственноручно, - спокойно отвечал Мишка.
       Утром Карпина удивилась:
       - Куда все подевались?
       - Замыслили и подготовились, - таинственно ответил Шеф, обладающий сакральным знанием.
       - К чему?
       - Не скажу. Хранить чужие тайны - святое дело...
      
       АНТИСВОЛОЧЬ
      
       Шефу стукнуло пятьдесят. Вообще-то, ему исполнилось, но все утверждали, что именно стукнуло. Он и вправду поначалу ходил как пришибленный, а потом смирился. Сказал Карпиной:
       - Вот мне полтинник, а не верится. Кстати, как я выгляжу?
       - На все сто! - Брякнула Светка.
       Тогда он объявил, что приглашает всех сотрудников в клуб. Принял позу римского императора и провозгласил:
       - Я проставляюсь!
       И все огорчились, потому что теперь надо было ломать голову по поводу подарка. Гудман тут же заявил, что никуда не пойдет.
       - Он меня обидел, - объяснил Лева. - Вызвал вчера к себе и соплями забрызгал.
       - Не специально же, - вступилась Карпина.
       - Не защищай.
       - Болеет же человек. И жена уехала в Бразилию.
       - Отдыхать?
       - Ясно - не работать. Они с ней поругались. Шеф сказал - "посрались в хлам". А он напрягся. Надо расслабить.
       Гельфанд оживился:
       - Идеи кончились? Заперло? "Пурген"! - и из тебя поперло! Подарим слабительное. Устроим оживляш!
       Деревьев махнул рукой:
       - Пошляк. Я могу написать его портрет. Обнаженку.
       - Представляю себе комод, а из него торчит маленький ключик, - захихикала Карпина.
       - Все вы тут пошляки, - обиделся Деревьев.
       Бекетов предложил:
       - У меня есть знакомый композитор. Пусть он песню для Шефа напишет. Он и стихами балуется. По дружбе выйдет недорого.
       Все согласились. Вечером Бекетов привел композитора в офис. Карпина тут же влюбилась, а Деревьев увял. И было отчего: композитор до боли напоминал белокурого красавчика Сергея Есенина. Правда, излишняя манерность и высокий тенор частично разрушали внешний образ, но, с другой стороны, кто знает, каким Есенин был при жизни?
       - Сразу видно: бездарность, - резюмировал Деревьев.
       - Он для мясокомбината корпоративный гимн написал, - с гордостью парировал Бекетов, и тут же процитировал: "Мясники, мясники, все в кровище мужики!.."
       - Какой кошмар, - сказал я.
       - А по-моему, прикольно, - возразила Карпина. - Как вас зовут?
       - Юлиан, - сладко пропел Есенин.
       - Он еще и Юлиан, - с ненавистью передразнил Деревьев.
       - Юлик пишет для рекламы, - тараторил Бекетов. - Ролик туалетного освежителя видели?.. Ну вот!
       - Что-то не припомню там музыки, - вредничал Деревьев.
       - Да ты вообще глухой! - раздражался Бекетов. - Там в ритме вальса пшикает баллончик.
       - Прикольно! - вторично восхитилась Карпина. - Нам как раз с композиторами не везло. Можно посотрудничать.
       - И сколько стоит этот гений туалетов? - съязвил Деревьев.
       - Полтинник с носа, и песня зазвучит? - Бекетов вопросительно посмотрел на Юлиана. Тот кивнул.
       Деревьев напрягся, подсчитывая убытки:
       - Да я за такие бабки Чайковского воскрешу!
       - Жмот, - заявила Карпина. - Лично я - за! Женька, что ты молчишь?
       Я пожал плечами:
       - Да мне как-то все равно.
       - Пусть пишет, - сказал Гудман. - Только чтобы нот побольше.
       - И прикольнее, - вставила Карпина.
       - Смени пластинку, - буркнул Деревьев.
       Бекетов поставил задачу:
       - Шеф у нас нормальный, с чувством юмора. Не сказать, чтобы сволочь, скорее, наоборот. Музыку уважает. Когда добрый, даже поет.
       - Что поет? - спросил Юлиан.
       - Марши вермахта. Сам слышал. Так что музон должен быть резкий и терпкий, чтоб бил наповал.
       - Ты ему про свой запах не рассказывай, - встряла Карпина. - Юлик, напиши... Можно на "ты"?.. Напиши в стихах его человеческую характеристику, чтобы стало понятно, как мы к нему относимся.
       - А как вы к нему относитесь?
       - Херово, - злобно молвил Деревьев.
       - Не сбивай автора! - возмутился Бекетов. - Мы относимся к нему как к источнику благосостояния.
       - Как к носителю геморроя, - добавил Гельфанд.
       - Как к соплежую, - вставил Гудман.
       - Короче, типичное начальство, - подвел итог Бекетов. - Все ясно? Песня должна быть готова послезавтра.
       Юлиан снова кивнул. Мне показалось, мы его смутили. Но истинный профессионал всегда найдет достойный выход. По крайней мере, я так думаю...
       Через день после обеда Шеф уехал на переговоры. Все собрались в его приемной. Бекетов светился от счастья:
       - Это будет суперсюрприз! Юлик уже в пути. Везет диск. Песня записана!
       Композитор вальяжно вплыл в помещение. Он выглядел как лауреат, отхвативший государственную премию. Достал из кармана диск:
       - Готовы к прослушиванию?
       Карпина закатила глазки в предвкушении. Гудман саркастически усмехнулся. Деревьев вздохнул. Гельфанд потер руки. Бекетов воскликнул:
       - Йес, маэстро!
       Маэстро вставил диск в проигрыватель. Первые аккорды напомнили о реализации нацистами блицкрига, за ними последовала шокирующая барабанная дробь, как перед расстрелом и, наконец, зазвучали слова. От первых же строк я едва не лишился дара речи. Певец, следуя истеричным интонациям фюрера, по-рэпперски внушал:
      
       Наш любимый Шеф - просто душка...
      
       "Кто такая Простодушка?" - подумал я, и бросил взгляд на вытянувшиеся физиономии присутствующих. Солист, между тем, не унимался:
      
       Мягкий, - йо! - как большая подушка;
       Пусть иногда он сопли пускает,
       Челюсть роняет, быстро вправляет!
       Это прикольно! Это вставляет!
      
       Припев, явно украденный из песни про "Черный бумер", безапелляционно утверждал:
      
       Антисволочь, антисволочь,
       Ты нам платишь, всех любя.
       Антисволочь, антисволочь,
       Как прожить нам без тебя?..
      
       Это безобразие повторялось несколько раз, рождая ассоциации с черной нечеловеческой неблагодарностью, переходящей в коллективную ненависть. И тут дверь резко распахнулась и на пороге появился Шеф. Его лицо полностью соответствовало услышанному: челюсть сотрясалась, усы топорщились, глаза подмигивали, пораженные нервным тиком. Бекетов метнулся в сторону проигрывателя и прервал прослушивание. Воцарилась финальная сцена "Ревизора". Шеф нарушил молчание первым:
       - "Ах ты сволочь"?.. - Прошептал он, доставая носовой платок. - Это кто "ах ты сволочь"?.. Это я "ах ты сволочь"?!..
       Бекетов подскочил к Шефу, и замямлил:
       - Антисволочь, анти... Это сюрприз. Ода к юбилею.
       Однако Шеф его не услышал:
       - Я вам покажу "ах ты сволочь"! Совсем охамели! Всех разгоню! Вообще меня в хер не ставите! Да таких как вы в Москве - "пучок - десять копеек"! Кто написал эту дрянь?
       Бледный композитор сделал шаг вперед.
       - Кто это? - пренебрежительно спросил Шеф.
       - Автор, - растерянно пробормотал Бекетов.
       - Сам ты сволочь! - возопил Шеф, пуская сопли и поспешно сморкаясь. - Хрен вам, а не юбилей! Все вон отсюда! Работать!..
       Весь вечер в офисе было тихо. Есенин испарился тут же, словно его и не было. Гудман уехал к Надежде. Деревьев с Гельфандом забились в монтажную, откуда предпочли не вылезать. Бекетов сидел на кухне и нервно грыз ногти. Мы с Карпиной явно мешали ему думать. Я спросил Бекетова:
       - Что же ты, проконтролировать не мог?
       - Какой контроль? Он - мастер. Вон какую музыку пишет, - отмахнулся Бекетов.
       - А по-моему, он вор. Слизал тему с "Черного бумера".
       - Не придирайся. Это вынужденная цитата. Времени-то было мало!..
       - А мне понравилось, - заявила Карпина.
       - Это ты Шефу скажи, - ответил я.
       - Да ну его. Тоже мне, юбиляр.
       Бекетов решительно хлопнул себя по коленкам:
       - Я исправлюсь. Сам облажался - самому и отвечать.
       - Что ты опять задумал? - спрашиваю.
       - Неважно.
       - Не ходи к нему. И вправду ведь уволит.
       - И не собираюсь. Будет ему подарок...
       Спустя пару дней неугомонный Бекетов снова всех собрал в приемной Шефа. Загадочно щурясь, извлек из дипломата керамическую фигурку в виде толстого мужика в коричневом пальто, на котором желтыми буквами было написано: "ШЕФ". Мужчина явно смахивал на приблатненного "нового русского" с характерной распальцовкой. К тому же, у него отсутствовали усы.
       - Ну, как? - спросил Бекетов.
       - Допустим, на это Шеф не обидится, - сдержанно ответил Гудман.
       - Не факт, - сомневался Гельфанд.
       - Не похож, - капризничала Карпина. - Шарм не тот.
       - Шарм будет. Мой креатив не подведет.
       Он явно ждал появления Шефа. Наконец, дверь в приемную открылась.
       - Что-то опять? - многозначительно спросил Шеф, надвигаясь на Бекетова.
       - С юбилеем вас, - ответил тот, указывая на фигурку, и вновь полез в дипломат. Шеф придирчиво осмотрел "нового русского", но ничего криминального в нем не обнаружил.
       - Спасибо, - облегченно выдохнул Шеф.
       И тут Бекетов извлек из дипломата нечто стеклянное и фаллообразное.
       - Что это? - спросил Шеф, бледнея.
       Бекетов пафосно возвысил голос:
       - Вы утверждаете, что никто вас в хер не ставит. Это категорически не так. Сей стеклянный символ плодородия и силы, что выдул мой друг из Гусь-Хрустального, как нельзя лучше отражает наше уважение к вам как к человеку и начальнику! - И решительным движением Бекетов накрыл фигурку стеклянным членом. - Вот!
       Все обалдели. Внутри стеклянного фаллоса Шеф - точнее, его олицетворение, - смотрелся столь же нелепо, как балерина в скафандре.
       - Кстати, насчет члена, - рискованно продолжал Бекетов. - В советской энциклопедии слова "член" как пенис, не существует. Там есть Чкалов, снова Чкалов, но уже город, затем Чкаловск, потом певица Чкония, следом - член, как дифференцирующее служебное слово, и наконец - член семьи. А члена нет. Сразу членистоногие. Отбросим предрассудки! Воспоем уважение!
       - Он, гад, еще и подготовился, - шепнула Карпина.
       - Нет, я когда-нибудь вас всех уволю, - процедил Шеф. Тем не менее, было видно, что он оттаял. - Ладно. Вечером не расходитесь. Я проставляюсь.
       - С юбилеем вас! - радостно защебетала Карпина.
       - С полтинничком! - добавил Савка Гельфанд.
       - Нам причитается премия? - схохмил Бекетов, получив в ответ:
       - Не наглейте...
       Праздник удался. А керамический "новый русский" так до сих пор и стоит внутри члена, шокируя неискушенных заказчиков. Шеф по-детски им гордится, каждый раз повторяя:
       - Отбросим предрассудки...
      
       МЕЧТА ДОМОВОГО
      
       Однажды Карпина сошла с ума. Подошла ко мне и спросила:
       - Можно напрямую? Тебя хочет моя соседка.
       - Кто?
       - Галя. Не крокодил, между прочим.
       - Советую обратиться к Деревьеву.
       - Он ничего не может. Только пьет и за сердце хватается. С ним не интимно.
       - Прости, - говорю, - Светка, но я так не могу. Должны же быть какие-то ухаживания, весь комплекс условностей.
       - А ты не комплексуй. Поехали ко мне. А то Галка умрет. Хочешь, друга захвати - для выбора.
       - Нашла мальчика по вызову! - возмутился я.
       - Тут ты не прав, - продолжала бредить Светка. - Галка очень щепетильна.
       - Нет, - говорю, - извини, но я тоже щепетильный.
       - Ну, от тебя же не убудет!
       - Все вы так говорите. А убывает.
       - Ты можешь хотя бы чаю с нами попить? - напирала Карпина.
       - Чаю могу. Но не больше.
       - Ты не понимаешь. Она одинокая, из Киева. Ты тоже одинокий, из Смоленска. Я же доброе дело делаю! Ну, не везло ей с мужиками: бизнес, карьера и все такое. А ты положительный. В смысле, стойкий. В смысле пьянства.
       - Не льсти!..
       И снова я ввязался в авантюру. Карпина привезла меня на своей "шестерке", и уже в подъезде сообщила:
       - У меня бардак. Так что пойдем к Галке. У нее шикарная "трешка".
       Мне стало не по себе:
       - Может, ну ее?..
       - Ты-то что теряешь?
       - Подобие непорочности.
       - Не ломайся. Все будет красиво. Галка, между прочим, бизнесменша. Ей нужен редактор в журнал.
       - С этого бы и начинала.
       - А там будет видно, - заключила Светка. Она напоминала слюнявую сваху. Терпеть таких не могу...
       Нам открыла молодящаяся женщина лет сорока пяти. Пышные формы и диалект выдавали ее украинское происхождение. Впрочем, красота - понятие индивидуальное. Галю можно было назвать красивой в минуты ее молчания. Черные волосы, мягкая улыбка, карие глаза. Когда-то в нее точно влюблялось полкурса. Теперь же от прежних страстей остались тонкие морщины усталости, тщательно скрытые слоем румян.
       - Привет, - весело чирикнула Карпина. - Знакомься, это Женя.
       - Галя, - заулыбалась моя новая знакомая, и зажурчала, как весенний ручей. - Я так ждала вас, так ждала, что почти все съела.
       - Спасибо, - говорю, - я не голоден.
       Галя меня не слышала:
       - Проходите, проходите. У меня такой беспорядок. Женя, хотите посмотреть мою швабру?
       - Что?
       - Светочка вам не говорила? У меня фирма. Торгуем элитными швабрами, салфеточками, губочками, моющими средствами. Фирма "Домовой". Не слышали?
       - Не припоминаю.
       - Проходите на кухню. Здесь очень уютно, - продолжала Галя. - Смотрите, какая салфеточка. Вам нравится? - Она протянула мне кусок хлопчатобумажной ткани.
       - Шедевр, - отвечаю. - Верх эстетства.
       - Могу продать. Пятьдесят долларов. А швабра - триста. Идет нарасхват. Покупайте, Женя.
       - По-моему, дороговато, - интеллигентно улыбнулся я.
       - Чистота - дорогое удовольствие, - ответила Галя, и я не нашел что возразить.
       - Так вы берете?
       - Я подумаю.
       Светка между тем восхищалась шваброй:
       - Фантастика! Мечта!..
       - Прямо сейчас и полетишь? - вырвалось у меня.
       - Не злись, - сказала Карпина. - Согласись, у тебя такой нету.
       - Пойду, - говорю, - повешусь от горя...
       - Женя! - прервала нас Галя, - что вы будете: чай, мартини или водку?
       - Все. И не взбалтывать. Можете звать меня Джеймс.
       Галя наполнила бокалы. Никогда не пил водку с мартини, а здесь пришлось. Между прочим, у Бонда дурной вкус.
       - Так вы умеете писать? - спросила меня Галя, внезапно переходя на деловой тон.
       - Да. Все заборы мной исписаны.
       - Тогда вы любите животных, - сделала неожиданный вывод Галя. - Познакомить вас с боссом?
       - Шеф у меня уже есть.
       - Босс - боксер. Боссик, иди сюда!
       Тут же примчался упитанный пес, активно виляющий толстой задницей. Лизнув хозяйку, он переключился на меня. Положил голову мне на колени, изрядно обсопливив брюки.
       - Странно, - говорю, - обычно собаки встречают гостей в прихожей.
       - А он вообще не как все. Пока не позовешь, будет лежать на диване. Хотите с ним погулять?
       - Мечтаю.
       - Только недолго. - Галя протянула мне поводок. - Как вернетесь, позвоните в домофон...
       Знаю: женские странности не поддаются рациональному объяснению. Верю: одиночество способно свести с ума. Согласен: несовершенство не является пороком. Но не стоит путать глупость с искренним заблуждением.
       Босс таскал меня по улице, как взбесившийся конь - пьяного ковбоя. Десяти минут скачек было достаточно, чтобы измотать меня окончательно. Кроме того, боксер испачкал слюнями мое пальто. Я проклял Карпину, Галю и собак, проникшись любовью к корейской кухне. Вернувшись, соврал, что Босс - прелесть. Боксер же, напротив, был правдив. Похоже, он влюбился с первого взгляда. Говорят, с собаками такое случается.
       Галя успела уже переодеться в коротенький халат, и на пороге заявила:
       - А Светочка ушла домой.
       - Мне, признаться, тоже пора, - поспешно ответил я.
       - Но мы же еще не обсудили рабочий момент! - воскликнула Галя. - Нет уж, мне вас рекомендовали. Раздевайтесь, проходите в большую комнату. Там все обсудим.
       Родители вечно упрекали меня в отсутствии силы воли. К примеру, я никак не могу бросить курить. Гораздо проще согласиться с тем, что курение приятно, а уж потом - вредно. Так что они были правы.
       В комнате было полутемно. Галя включила музыкальный центр. Не нашла ничего лучшего, чем усладить слух пением Николая Баскова. Но я промолчал.
       - Вы ведь не москвич? - спросила Галя, подсаживаясь ко мне на диван. Я ощутил сладкий запах ее парфюма. Духи были явно дорогими, но я всегда терпеть не мог сладостей.
       - Увы, - коротко ответил я.
       - Светочка говорила, у вас проблемы с работой.
       - Скорее, с деньгами.
       - С деньгами у всех проблемы, - улыбнулась Галя. - Хотите возглавить новый журнал?
       - Смотря какой. - Я старался быть предельно осторожным.
       - Хочу назвать его "Успешная подруга". О том, как стать успешной.
       - Догадываюсь.
       - Я могу рассказать, как это трудно. Первый муж меня бросил, второго сама выгнала. Работа и пустой дом. Нужен креативный человек, мобильный и нетипичный. И потом, у вас проблемы с жильем...
       - Вы неплохо информированы. - Я начинал раздражаться.
       - Это читается, - пододвигаясь ближе, сказала Галя. - В ваших глазах столько одиночества и бездомности...
       Ее халат распирало нахлынувшей материнской нежностью, но крамольная мысль об Эдиповых грехах заставила меня вскочить с дивана и поспешно произнести:
       - Мне пора.
       - Куда же вы? Уже поздно.
       - В пивную. Я пью. Меня ждут собутыльники. Вам Света не говорила?..
       Галя растерялась. Я рванул в коридор, быстро накинул на себя пальто и, распахнув дверь, побежал вниз по лестнице. До меня донеслось:
       - Вы не поняли!..
       Добираясь до дома в полупустом вагоне метро, я думал о том, как мало нужно человеку. Банальность не исключает счастья. Мы же, стремясь к успеху и деньгам, размениваем богатство жизни на звон мелочи в кармане.
       Вернувшись домой, я услышал телефонный звонок. Это звонила мама:
       - Уже в пятый раз пытаюсь дозвониться...
       - Прости, я только что вернулся.
       - Ты мне снился сегодня. Как будто ты снова маленький. Это плохо. Ничего не случилось?
       - Все нормально, не волнуйся.
       - Не люблю, когда ты говоришь "нормально". Когда планируешь приехать?
       - Не знаю.
       - Мы любим тебя и скучаем. Отец говорит, ты совсем нас забыл. Обещай, что приедешь хотя бы на пару дней. И береги себя.
       - Обещаю.
       Стало грустно. Я и вправду непутевый сын: за никчемной суетой забыл собственных родителей. Конечно, я не один такой: все дети верят в вечность стариков, - на крайний случай, в силу их мудрости. И старики наивно пытаются соответствовать эгоистичным детским заблуждениям.
      
       ЗАМАХ НА ШЕКСПИРА
      
       Как-то раз писателю Шендеровичу позвонил миллионер Брынцалов, и чуть не заплакал:
       - Хочу куклу!
       - Это невозможно, - ответил Шендерович.
       - Плачу миллион долларов!
       Шендерович едва трубку не выронил. Потом вещал:
       - Если кто-то говорит "не продаюсь" - значит, его просто не покупали!..
       ...Шеф вернулся с "Каннских львов" и заважничал. В его интонациях появились покровительственные нотки. Вызвав меня в кабинет, заявил:
       - Я Абрамовича видел.
       - И какой он, чукотский Ленин?
       - Пьяный и плачет. Вообразил, что он - Буратино, и никто ему не дает: ни Мальвина, никто...
       - А Артемон, - спрашиваю, - дал бы?
       - Не издевайтесь. И теперь ему приходится дерево через дупло трахать.
       - В принципе, логично...
       - А вдруг там белки? Вот он и расстроился...
       - Да уж, - говорю, - замах на Шекспира.
       - Он подумывает купить футбольный клуб.
       - Ему что, "Челси" мало?
       - В России, - уточнил Шеф.
       - Не разорился бы...
       - Ему не грозит. Составьте мне аналитическую записку, как это отразится на его имидже.
       - Вообще-то, я не политтехнолог.
       Шеф устало опустил взгляд и быстро высморкался, ловко придержав челюсть:
       - Это серьезный заказ, большая кампания, все очень дорого. Вы меня понимаете? И еще. - Он перешел на полушепот. - Все сугубо конфиденциально. Вам ясно?
       - Куда уж ясней.
       - Жду вас завтра в два часа.
       Вариантов не было, и я решил напиться. Ну, что я мог сказать про Абрамовича, Березовского, Потанина, и прочую шелупонь? Что нового в Кремле и его окрестностях? Кто победит в кубке "Большого шлема"? И вообще, где находится этот шлем?
       На Пятницкой я встретил Ваську Лысакова. Когда-то он неплохо играл на гитаре, чем и нравился. Зарабатывал пением на улицах - словом, жил честно. Года четыре назад сообщил по телефону, что стал подрабатывать журналистикой. Помню, тогда я спросил:
       - Охотишься за скандалами?
       - Бери выше: на жизнь! - ответил он.
       Жаль, что я сразу не поставил на нем крест. И вот вдруг случайно встретил. Васька был щедр. Отреагировал:
       - У меня только час и десять баксов.
       - А у меня, - говорю, - девятнадцать часов и ни цента.
       - До сих пор держишь сбережения в рублях? - удивился он.
       - Это рубли сдерживают мои сбережения. Или государство.
       - Ты в оппозиции?
       - Самому себе.
       Я даже не заметил, как мы оказались в ресторане и напились. Возможно, каждый подонок имеет особое чутье. Васька его не имел, но ловко имитировал. Что, должно быть, еще хуже. Ибо спросил:
       - Проблемы?
       - Да, - говорю, - Абрамович. Мне заказали...
       - Убить? Не разыгрывай. Ты близорукий.
       - Да не убить. Он клуб купить хочет. А вдруг там белки?
       - Какие белки? - допытывался Васька.
       И я поведал ему рассказ Шефа, включая историю про футбольный клуб, аналитическую записку, добавив непременное "конфиденциально".
       - Гениально! - восхитился Васька. - Конечно, никому!..
       - Что посоветуешь? - спросил я.
       - Смешай десять процентов пафоса и девяносто - пофигизма. Поройся в интернете. Сравни данные опросов. Иногда цифра спасает слово. Слушай, у меня проблема. Представь: сажусь на горшок, и вдруг начинаю писать пальцем в воздухе. Как думаешь, я - псих?
       - Смотря что пишешь.
       - Сплошной мат. И еще члены рисую...
       - Тогда нормально. Рисовал бы "Девятый вал" - значит, точно псих.
       - Ты меня успокоил. Ой, совсем забыл, мне же еще в редакцию надо!
       Васька заплатил официанту и убежал. Я медленно встал из-за стола и осторожно направился к выходу, как космонавт в открытый космос. В метро мне стало совсем худо. В ушах гудела подземка, перед глазами вспыхивали разноцветные круги. Вероятно, я напился какой-то гадости. Странно: Ваське хоть бы что, а я мучаюсь...
       Добравшись до дома, я лег на диван, пытаясь уснуть. В голове роились неприятные мысли. Мне тридцать пять, у меня актерское образование, так что, вроде бы, не дурак; пятнадцать лет пишу рассказы, которые иногда печатают. У меня нет ни жены, ни детей, ни прочих отягчающих обстоятельств. Девушка Рената, поняв, что я никогда не стану богатой знаменитостью, занялась приезжим гамбургером, убедила его в своей любви и уехала в Гамбург, где, наверное, счастлива. Мои родители живут в Смоленске и не докучают проблемами - им достаточно одного телефонного звонка в месяц. У меня даже есть друзья. Некоторые из них почти выходят за рамки собутыльников. Я нигде не сподличал и никого не предал. Отчего же мои перспективы настолько никчемны, что хочется удавиться? Меня учили, что суицид - страшный грех. Но я не вижу впереди ни маяка на горизонте, ни дороги, ведущей к дому...
       Хлопнула входная дверь. Я приподнялся с дивана. В комнату, не разуваясь, вошел Петр. Он был пьяный. Его раскачивало, как отвязанную шлюпку.
       - Мне нужно баксов сто, - сказал он. - В долг.
       - У меня столько нет.
       - У тебя вечно ни хрена нет, - повысил голос Петр. - Я сдал свою хату новому корешу. Даю тебе неделю. Так что ищи другое место. А сколько у тебя есть?
       - Полтинник наскребу...
       - Ладно, даю десять дней...
       Я достал из кошелька пятьдесят долларов, протянул их Петру. Он взял их, скомкал и засунул в карман брюк. Напоследок сказал:
       - Не обижайся. Ты и так неплохо пожил...
       Наутро я проснулся с дикой головной болью. С трудом заставил себя выпить кофе и сесть за компьютер. Написал что-то несуразное, претендующее на аналитику. В частности, там была фраза: "учитывая тенденциозность освещения в СМИ деятельности г-на Абрамовича, представляется симптоматичным интерес граждан России к его спортивным достижениям". Я даже не стал ее вычеркивать: все равно эта чепуха никому не нужна...
       ...Шеф навис надо мной как угроза третьей мировой.
       - Вы предатель! - Заявил он, едва увидев меня в дверях своего кабинета. - Вы слили информацию в СМИ!
       - Что, простите? - Я растерялся.
       - Слили, слили! Вы читаете газеты?
       - Нет. Предпочитаю туалетную бумагу.
       - Он еще и шутит!.. Кто такой Лысаков? Он опубликовал информацию о моем заказчике! Сделка сорвалась. Роман Аркадьевич в шоке! Это вы устроили?
       - Я, - говорю, - ничего не подстраивал. Возможно, что-то там сказал... Конечно, Лысаков - сволочь...
       - Меня не интересуют ваши оценки! - Заорал Шеф, маша носовым платком, как штандартом. - Вы меня вообще больше не интересуете! Вон из моего офиса! И немедленно!..
       Я спустился на первый этаж. Там меня поймал Савка Гельфанд:
       - Что случилось? Чего он так орет?
       - Меня выгнали.
       - Как выгнали?
       - Грубо.
       - За что?
       - За родину, за Абрамовича.
       - Что, полностью?
       - Спасибо, не частями.
       - Не волнуйся, мы все организуем, проводим, как положено.
       - Похоже на поминки...
       - А ты напейся до беспамятства. Будет что вспомнить...
       Я вышел на улицу, ощутив себя дряхлым богатырем на распутье. Слева возвышался Кремль, справа пролегала дорога в никуда, а прямо на меня двигался автомобильный железный поток. Жизнь не кончается выживанием. Последнее - иллюзия. Именно ради ее поддержания мы и творим собственное бессмертие.
      
       СБОРНИК МУЛЬТФИЛЬМОВ
      
       Потеря ценнее приобретения: опыт и все такое. Для меня же любое изгнание - это ад, хотя не факт, что выперли из рая. Я вернулся к исходной точке. Прильнув к телефону, принялся звонить по знакомым. Они же, словно сговорившись, отвечали одинаково: "пока ничего нет", "прости, старик, я уезжаю в отпуск" и "если что, буду иметь в виду". Я злился, пил пиво на последние деньги, и тщательно подсчитывал ущерб от каждого бессмысленного дня. Вдохновение снисходит на нищих, я же был беден и зол, а это - не по его части...
       Ох уж мне эти "отвальные"! Приедь Гудман один, он бы меня не уговорил. Но он явился с Карпиной. Светкина сила убеждения мне всегда импонировала, а надо было насторожиться.
       - Мы заказали столики в трактире на Третьяковке. Там будет певица, - сообщила она. - Агнесс. Напишешь ей тексты? Не бесплатно. Она готова заплатить вперед.
       Это было кое-что.
       - Меня, - говорю, - Петр выгнал. Где жить - ума не приложу.
       - Решим, - сказала Карпина. - У Агнесс где-то есть комната в центре. По-моему, пустая.
       Как я мог не поехать?
       Теплая компания была в сборе. И Гельфанд, и Деревьев с Бекетовым, и даже Надин. Карпина по-цыгански спела "к нам приперся, к нам приперся друг наш Женька дорогой", и все подняли бокалы. От первой рюмки меня едва не стошнило.
       - Это тебе привет от Шефа, - съязвил Бекетов.
       - Не обращай внимания на шутки маргиналов, - отреагировал Деревьев.
       - Ребята, не ссорьтесь, это не ваш бенефис! - строго сказала Карпина, и оба, вроде бы, заткнулись.
       Надин развила теорию о дискриминации приезжих:
       - Если ты москвич, тебя не трогать, даже менты, а если ты лимитка...
       - Лимита, - поправил ее Савка.
       - Та, та, лимита...
       - А где твоя Агнесс? - спросил я Карпину.
       - Должна прийти, не волнуйся. Она обещала.
       - А вдруг не придет?
       - Что ты, что ты!..
       Гудман упорно молчал. Казалось, он - единственный, кто понимает мое сумеречное состояние.
       Через полчаса пьянка приобрела очертания работы.
       - Какой там на хер блюр? - Орал Савка. - Не нужно там никакого блюра!
       - А заказчик? - Возражал Бекетов. - Что я заказчику скажу?
       - А что ты скажешь? - Не унимался Гельфанд.
       - Вот именно: что?
       Деревьев обольщал Надин:
       - Ты - вдохновенье солнца и небес, и строгая, как Гельфанда ошейник!..
       Надин обращалась к Савке:
       - Я - твой ошейка?
       - Рот зашей-ка, - отмахивался Савка.
       Видя, как я дергаюсь, Гудман присел поближе ко мне:
       - Не переживай ты так. Все уладится, вот увидишь. Тебе же не впервой...
       - В том-то и дело, - говорю. - И опыт подсказывает: херовы мои дела...
       - Да брось ты...
       А что он мог еще сказать?..
       Компания панически пьянела. Гельфанд перекрикивал Бекетова:
       - Какая анимация? За такие деньги пусть курят траву и смотрят свои мультики!..
       Деревьев убеждал Надин:
       - Я слишком тяжело рождался, чтобы взять, и просто сдохнуть!..
       Гудман каялся Карпиной:
       - Я честно жил и честно спал, и честно проспал всю свою жизнь!..
       И вдруг запел:
       - Эх, меж берез и сосен закопал "ноль-восемь"...
       Я почувствовал, что оказался внутри какого-то страшного мультфильма. Каждый представлял собой отдельный персонаж, тщательно разработанный, но никому не нужный. И на что мы тратим свою жизнь? К чему талант, данный изначально каждому? - о любви я уже не говорю. Кто вспомнит наше былое присутствие - пусть ненадолго, но ради мимолетной искренней грусти?..
       Агнесс так и не пришла. Я решил, что пора смываться. Сказал, что иду в туалет. В принципе, я и так был пьяный, и не жаждал продолжения. Надо было трезветь, чтобы завтра снова сесть к телефону и звонить, звонить... Поэтому я направился к станции Новокузнецкой: оттуда - прямая ветка метро. Уже дойдя до станции, я посмотрел на часы: было без четверти двенадцать. Ко мне подвалила кампания бритоголовой молодежи:
       - Еврей?
       - Что?
       Я не разглядел их лиц. Первый удар заставил меня согнуться пополам, второй - обрести дыхание, а третий и четвертый - сгруппироваться и лечь на асфальт, прикрыв руками голову. От каждого следующего удара мир вокруг меня становился глуше и безразличнее. Никогда еще - даже в армии во время драки - я не ощущал внутри себя такого покоя и внутренней тишины. И лишь когда тяжелый ботинок уткнулся в мой висок - я вздрогнул, и руки мои распахнулись, а тело скользнуло вверх, устремляясь к полуночным сумеркам июня...
      
       ПЭК-ШОТ
      
       Нет ничего скучнее, чем лежать на больничной койке. Пожалуй, только быть мертвым. Хотя, наверное, смерть - хороший опыт для души...
       Когда я открыл глаза, то увидел отца. Он смотрел на меня с состраданием и тихой нежностью. Произнес:
       - С возвращением. Ты дома. Мы привезли тебя в Смоленск. Ничего не говори, тебе нельзя. Тебя сильно избили. Мимо проезжала "скорая", и очень вовремя...
       Я осмотрелся. Узнал свою комнату. Правда, мебель была переставлена по-другому, и справа от кровати стояла капельница.
       - Когда нам сообщили, что ты в реанимации, мы срочно поехали за тобой, - продолжал папа. - Пришлось продать телевизор и музыкальный центр, чтобы заказать "Газель". Мы все равно не смотрим "ящик", а тебе нужен покой.
       Мама вошла в комнату и, увидев, что я очнулся, радостно воскликнула:
       - Наконец-то, сынок! Наконец-то!..
       Склонилась надо мной и поцеловала. Я увидел, как она постарела. Только бы не заплакала, хотя слез все равно не избежать...
       Боже, сколько же я сделал для них гадостей! Сколько натворил ошибок! Я не дал им ни внуков, ни гордости за себя, оставив одну призрачную надежду на собственное воскрешение. Жаль, что раскаяние не гарантирует дальнейшей мудрости.
       - Тебе надо отдохнуть, - сказала мама. - А завтра утром приедет врач.
       Доктор нашел мое состояние сносным, но настаивал на постельном режиме. Уже через три дня я мог самостоятельно держать в руках ложку, а спустя неделю даже вредничать. Впрочем, это свойство всех избалованных детей. Глядя на календарь, я с раздражением подсчитывал упущенные дни, констатируя полное равнодушие мира к факту моего существования. В принципе, мир не прыгал от восторга в день, когда я появился на свет.
       Мама, как всегда, хлопотала по дому; отец пытался несколько раз говорить со мной на тему "пора взрослеть"; я терпеливо соглашался. Была середина ноября, когда папа, в очередной раз утомившись от дискуссий, признался:
       - Я знаю, тебя все равно не удержать. У тебя петарда в одном месте.
       - С чего ты взял? - спросил я.
       - Тебе звонил Шеф. Просил прощения за недоразумение. Приглашал работать. Что скажешь?
       - Не могу же я вечно сидеть на вашей шее! - В таких случаях я предпочитаю пафос.
       - Он даже пообещал снять для тебя квартиру, - добавил отец. - Мы с ним неплохо пообщались. В общем, у него какой-то заказ. Утверждает, что без тебя - никак. Мне показалось, ему можно верить... Ты поедешь?
       - Рискну еще раз.
       - Только не нарывайся на драки. Я слышал, эти бритые бьют всех подряд. Они подумали, что ты - еврей.
       - Разве они умеют думать?
       - И все равно, будь осторожен.
       Конечно, мама все слышала, хотя мы и старались говорить как можно тише...
      
       ...Жизнь, подобно бюджету, позволяет доползти до финального кадра. На вокзале царила привычная суета. Пожилая женщина выводила ярко зеленой краской буквы на стене привокзального туалета. "Т", "у", "в"... Уже сидя в вагоне поезда и проезжая мимо здания вокзала, я прочел эту надпись. Она гласила: "тувалет засран"...
       Антирекламу никто не запрещал...
      
      
      
       99
      
      
      
      
  • Комментарии: 2, последний от 03/03/2019.
  • © Copyright Сотник Саша (a-sotnik@mail.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 253k. Статистика.
  • Роман: Проза
    • Оценка: 5.95*29  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.