Жизнь супругов Карениных и Вронского, всех троих в этом любовном треугольнике катилась по накатанным рельсам. Все трое были счастливы, Каренин с успехом занимался государственными делами и был в центре событий, Анна была счастливой матерью, преданной женой и занимала высокое положение в высшем свете Петербурга, Вронский был молод, очень богат, служил и был любим товарищами, вел разгульную и очень дорогую жизнь и ни о чем другом не задумывался. Как вдруг во мгновение ока все переменилось, случайное стечение обстоятельств, мимолетная встреча Анны и Вронского, внезапно вспыхнувшее чувство и непреодолимое взаимное влечение постепенно привело к тому, что все трое сделались заложниками некой неведомой, "грубой таинственной силы". Жизни всех троих покатились под уклон и все возможные усилия, направленные на то, чтобы спасти положение и вернуть контроль над происходящим, оказывались тщетными.
Очень часто, когда случается нечто непредвиденное и нерадостное, лица, задействованные в этом, списывают все на случайное стечение обстоятельств и извиняют себя тем, что лично они не хотели этого. Они полагают, что этим они обеляют себя и снимают с себя ответственность за то плохое, что случилось помимо даже вопреки их желаниям. На деле же подобное заключение демонстрирует то, что человеку можно с легкостью внушить какое-то действие, идущее вразрез с его натурой. Суждение о том, что произошедшее не в ладу с личной волей человека, может свидетельствовать также о том, что личная воля в его сознании отождествляется с волей высшей, как будто бы в его жизни всегда было так, что намерение и дело совпадали, и только на этот раз случилось досадное исключение и вышло не так, как того хотелось бы.
Когда Каренин уяснил для себя, что жена хочет оставить его и соединиться со своим любовником, он попадает в абсолютно неконтролируемую ситуацию. Он ощутил тогда власть и "могущество той грубой таинственной силы, которая, вразрез с его душевным настроением, руководила его жизнью и требовала исполнения своей воли и изменения его отношений к жене". Каренин "чувствовал себя бессильным; он знал вперед, что все против него и что его не допустят сделать то, что казалось ему теперь естественно и хорошо, а заставят сделать то, что дурно, но кажется должным".
Совместная жизнь Анны и Вронского с конца их пребывания в его имении также начинает выходить из-под их контроля. "Жизнь, казалось, была такая, какой лучше желать нельзя: был полный достаток, было здоровье, был ребенок, и у обоих было занятие". Но чем дольше они жили вдвоем, тем сильнее "оба они чувствовали", "что они не выдержат этой жизни и что придется изменить ее", хотя еще менее, чем за год до этого Анна говорила, как о несбыточной мечте: "что бы я дала, за то, чтобы свободно и смело любить тебя! Я бы не мучалась и тебя не мучала бы своею ревностью". И вот мечта ее сбылась, но беспричинная ревность ее только усилилась, а муки ревности уже более не отпускали Анну и превратились в постоянную невыносимую пытку. Особенно властно и безраздельно ревность вторгалась с ее жизнь, когда она была в разлуке с Вронским. Он решает уехать из имения на шесть дней для участия в губернских выборах. "Перед отъездом Вронского на выборы, обдумав то, что те сцены, которые повторялись между ними при каждом его отъезде, могут только охладить, а не привязать его, Анна решилась сделать все возможные усилия, чтобы спокойно переносить разлуку с ним". К вечеру шестого дня "Анна почувствовала такой страх за него", "почувствовала, что уже не в силах ничем заглушать мысль о нем". Анна не может самостоятельно справиться со своим страхом, ситуация окончательно выходит из-под ее контроля. Со временем страх и ревность становятся абсолютно непереносимыми, "даже те редкие минуты нежности, которые наступали между ними, не успокоивали ее". "Разве я не знаю, что он не стал бы обманывать меня", "что он не изменяет мне? Я все это знаю, но мне от этого не легче" - понимает она. Ум и здравый подход не могут отрезвить ее, она не принадлежит себе, она оказывается в полной зависимости от чего-то неведомого и страшного.
Вронский был человек военный, он с детства привык жить на виду у товарищей, в казарме. Он освоил науку общежития и научился не высказывать того, что думал, более того, научился не думать лишнего. Его жизнь "была особенно счастлива, что у него был свод правил, несомненно определяющих все, что должно и не должно делать". "Правила были несомненны, и Вронский, никогда не выходя из этого круга, никогда ни на минуту не колебался в исполнении того, что должно". Он умел произносить правильные слова, чтобы не задевать приятелей или ставить на место тех, кому не симпатизировал. Он наработал способность настолько сильно контролировать себя, что без душевных затрат говорил то, что требовалось по ситуации, но что порой шло вразрез с тем, что выражал его взгляд, то есть с тем, что было у него на сердце. Долли, будучи в гостях в его имении, когда "осталась с ним наедине, ей вдруг сделалось страшно: смеющиеся глаза и строгое выражение лица пугали ее". Анну также пугало отчуждение во взгляде, когда он, испытывая душевный холод, произносил самые нежные слова любви. "Не только холодный, злой взгляд человека преследуемого и ожесточенного блеснул в его глазах", когда он говорил ей: "Да я ничего так не желаю, как не разлучаться с тобой".
"Оба ее мужа", Каренин и Вронский, столкнувшись с чем-то новым в жизни, первым делом должны были сформулировать свое личное отношение к происходящему. В отличие от Анны, они редко подчинялись минутному порыву и старались провести тщательный анализ ситуации, чтобы сделать правильные выводы из нее, а в дальнейшем следовать тому, к чему они пришли в своих рассуждениях и уже более не сомневаться и снова поставить жизнь под свой контроль. Жизнь вторгается в эту отработанную схему и требует нестандартного, неочевидного решения и поведения, к чему оба спутника жизни Анны, оказываются одинаково не подготовленными.
"Всю жизнь свою Алексей Александрович прожил и проработал в сферах служебных, имеющих дело с отражением жизни. И каждый раз, когда он сталкивался с самою жизнью, он отстранялся от нее". "Он стоял пред возможностью любви в его жене к кому-нибудь, кроме него, и это-то казалось ему очень бестолковым и непонятым". "Он думал о проекте, который он проводил теперь" и на который ему "нужно все спокойствие, все силы души", а теперь "на меня сваливается эта бессмысленная тревога". "Он пожалел о том, что для домашнего употребления, так незаметно, он должен употребить свое время и силы ума". "В голове его ясно, как доклад, составилась форма и последовательность предстоящей речи" перед женой. Однако, начав выговаривать ей, он "чувствовал себя бессильным", "он чувствовал, что тот дух зла и обмана, который владел ею, овладевал и им".
Вронский, "несмотря на свою легкомысленную с виду светскую жизнь, был человек, ненавидевший беспорядок". Приведение в порядок денежных дел и наведение ясности в житейских вопросах неизменно приводили его в "то твердое, спокойное и радостное состояние духа, которое находило на него всегда после уяснения своего положения". "Я люблю ясность" - говорил он Анне. Когда Анна сделалась единственной женщиной в его жизни, несомненный свод правил Вронского перестал служить ему и поддерживать, вносить ясность в то, что с ним происходит. "Он чувствовал всю мучительность своего и ее положения" и не знал, как лучше поступить, чтобы перестать "лгать и обманывать". Невозможность с честью выйти из создавшегося положения, неопределенность их с Анной статуса, зависимость от позиции мужа Анны, от условностей света, от мнения матери и брата привели Вронского к тому, что он "испытал странное чувство, со времени его связи с Анною иногда находившее на него. Это было чувство омерзения к кому-то". "Он сердился на всех за вмешательство именно, потому, что он чувствовал в душе, что они, эти все, были правы". Присутствие ее сына, который не знал, как ему относиться к Вронскому, "составляло самую мучительную сторону его отношения к ней". Сережа всегда смотрел на Вронского с "вопрошающим, противным, как ему (Вронскому) казалось, взглядом". Это "всегда и неизменно вызывало во Вронском то странное чувство беспричинного омерзения, которое он испытывал последнее время". "Он с удесятеренною силой почувствовал припадок этого странного, находившего на него чувства омерзения к кому-то", когда узнал, что Анна ждет их общего ребенка. "Он чувствовал, что не может помочь ей, вместе с тем знал, что он виною ее несчастья, что он сделал что-то нехорошее", но он был бессилен, он не знал, как наладить их совместную жизнь.
Вронский знал, что такое дисциплина и субординация, приказ и конкретность понятий службы в полку, как вести себя с доступными дамами. Но он "никогда не знал семейной жизни", и, чем больше он старался уяснить себе, как выстроить четкую линию поведения в его отношениях с Анной, тем дальше он уходил от решения куда-то в сторону. Он ощущал, что не в силах что-либо изменить, что будущее строится не по его правилам, что все попытки внести в их жизнь ясность и определенность, без которых он не мог жить, оказываются тщетными. Привыкнув к определенности, он столкнулся с тем, что упорядоченность уходит из его жизни, как почва из-под ног, он всегда жил "с теми, усвоенными им с детства приемами человека, которому нечего стыдиться", а теперь ощущал себя запачканным и это было омерзительно. Устои его жизни пошатнулись.
Расплата за любовь
Жизнь Вронского изобилует несчастьями, они случаются как с ним самим, так и с теми, к кому он испытывал нежность. Первой в этом ряду была Кити Щербацкая. Испытав "прелесть сближения со светскою, милою и невинной девушкой, которая полюбила его", "он чувствовал, что она все более и более становилась в зависимость от него". "Он чувствовал, что надо предпринято что-то", но что "он не мог придумать". "Женитьба для него никогда не представлялась возможностью", на слова матери о том, что у него "все еще тянется идеальная любовь" со Щербацкой, Вронский холодно отвечает: "Я не знаю, на что вы намекаете, maman". Однако, узнав о том, что Кити отказала Левину и понимая, что это произошло из-за него, Вронский "чувствовал себя победителем". "Грудь его невольно выпрямилась и глаза блестели". Вронский внезапно без каких-либо объяснений оставил Кити, уехал след за Анной в Петербург и уже более не вспоминал о своем идеальном романе с ней. Его нисколько не беспокоило то, что будет испытывать та, которой он с так легко внушил любовь, а потом также легко бросил для другой. Он вращался в обществе таких женщин, где само понятие измены отсутствовало, там правили деньги, там "большинство предпочитает знаться с Кларами", там "неудача доказывает только то, что у тебя недостало денег". Он равнодушно прошел мимо Кити, а она, оскорбленная в своих нежнейших чувствах, испытала такие душевные муки, на нее обрушилось такое "неизлечимое горе", что она сделалась больна, лечение не помогало ей и "здоровье ее становилось хуже". Она была сломлена и окончательно восстановилась только за границей, на водах через полгода после того, как Вронский вторгся в ее жизнь и походя между делом разбил ее девические мечты.
Затем была гибель на скачках любимой лошади Вронского Фру-Фру, виной чего стала "своя вина, постыдная, непростительная". Вронский обожал свою лошадь. "Она была одно из тех животных, которые, кажется, не говорят только потому, что механическое устройство их рта не позволяет им этого". Вронский не мог налюбоваться на нее, выходя из конюшни, он "еще раз окинул взглядом прелестные, любимые формы лошади". "О, милая!" - с нежностью думал он о ней. Между лошадью и ездоком была такая близость, что она понимала его мысли, "сама Фру-Фру, поняв уже, что он подумал, безо всякого поощрения, значительно наддала". "О, прелесть моя!" - думал он на Фру-Фру". Последним препятствием на офицерских скачках была канавка, "она перелетела ее, как птица", но "Вронский, к ужасу своему, почувствовал, что не поспев за движением лошади", "сделал скверное, непростительное движение", которым сломал ей хребет, и ее решено было пристрелить. "В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам".
Еще в самом начале романа, когда на вечере у княгини Бетси Анна в первый раз "остановила на нем свой взгляд, полный любви", Вронский был уверен, что сделает ее счастливой. "Я не могу думать о вас и о себе отдельно". "Я вижу возможность счастья, какого счастья!... "Разве оно не возможно?" - такими красками рисует Вронский их будущее, но на деле все происходит абсолютно не так. Отдавшись этой любви, Анна шаг за шагом теряет себя. Ей приходится лгать и стыдиться, испытывать страх и даже панику, терпеть оскорбления и испытывать унижение. Ей пришлось бросить любимого сына и привычно говорить про себя, что "я преступная женщин, я дурная женщина", "если кто несчастен, так это я".
Одновременно с моральными потерями, у Анны возникают серьезнейшие проблемы со здоровьем. Она едва не погибает от родильной горячки, хотя трудно предположить, что эти ее вторые уже роды происходили в антисанитарных условиях, которые чаще всего вызывают подобное осложнение. Ребенок Анны от нелюбимого мужа не расстроил ее здоровье, а ребенок Вронского едва не погубил мать, да и сама новорожденная была "слабенькою девочкой" и, "наверно, умерла бы, если бы он (Каренин) о ней не позаботился". Сам Вронский, увидев, что Анна и ее муж простили друг другу все, стреляется, но выживает. И, наконец, измученная и опустошенная, подсевая на наркотики Анна бросается под поезд, а Вронский, для которого теперь "жизнь ничего не стоит", оправляется на войну.
Графиня Вронская и ее сыновья
Вронский, человек "с очень добрым сердцем" родился в семье, в которой и мать его, и отец были чрезвычайно богатыми людьми. Состояние его отца давало двести тысяч в год, для сравнения, вся большая семья Стивы Облонского жила на его жалование в шесть тысяч, хотя по меркам того времени шесть тысяч это было очень неплохое жалование. У матери Вронского было свое отдельное и весьма немалое состояние. Левин со знанием дела и с твердой уверенностью говорит, что Вронский произошел из семьи с сомнительной репутацией, что он "человек, отец которого вылез из ничего пронырством, мать которого бог знает с кем не была в связи...". Действительно, "мать его (Вронского) была в молодости блестящая светская женщина, имевшая во время замужества, и в особенности после, много романов, известных всему свету". Отца своего Вронский не помнил и с тринадцати лет воспитывался в Пажеском корпусе, нечасто видел мать, которая не проявляла к сыну материнской нежности. Она была умной, расчетливой и очень властной женщиной. Она имела на него и его старшего брата громадное влияние, "оба брата, так привыкли во всем подчиняться своей матери, что никогда не решатся предпринять что-нибудь важное, не посоветовавшись с нею".
Графиня Вронская была "сухая старушка с черными глазами и букольками". Когда сын встретил ее на вокзале по ее возвращении из Петербурга в Москву, "она слегка улыбалась тонкими губами", затем "подала маленькую сухую руку сыну и, подняв его голову от руки, поцеловала его в лицо". Отрывистые и краткие слова, с которыми мать обратилась к сыну поле разлуки, по резкости и отрывистости напоминали воинские команды: "Получил телеграмму? Здоров? Слава богу". Сын "в душе своей не уважал матери", "не любил ее", хотя "не мог себе представить других отношений, кроме в высшей степени покорных и почтительных". Это мать сблизила сына с Карениной, причем, сделала она это не без задней мысли. Она была уверена, что "ничто не давало последней отделки блестящему молодому человеку, как связь в высшем свете". Каренина, ее попутчица на пути из Петербурга в Москву очень понравилась графине Вронской. Анна могла оказать на сына облагораживающее влияние, вследствие чего он мог бы начать жить не одними только холостыми привычками и отбросить наконец-то мысль о том, что никогда не женится. Женитьба могла немало содействовать карьере сына, мать подыскала бы ему хорошую партию. Далеко ходить графине Вронской не надо было, у нее уже была на примете княжна Сорокина, с которой она была в постоянных сношениях и "которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской". Вступив в брак с этой девицей, Вронский не ушел бы из-под влияния матери и графиня не утратила бы своей власти над сыном. Когда позднее графиня "узнала, что сын отказался от предложенного ему, важного для карьеры, положения", "чтоб оставаться в полку, где он мог видеться с Карениной", узнала, что "им недовольны за это высокопоставленные лица", "она переменила свое мнение" о Карениной. Она поняла, что его отношения с Карениной зашли слишком далеко, что она имеет слишком большое и неблагоприятное влияние на сына и стала видеть в ней соперницу.
Старший брат Алексея командовал "одним из самых дорогих полков" и был "такой же коренастый, как и Алексей, но более красивый и румяный, с красным носом и пьяным открытым лицом". "Несмотря на разгульную, в особенности пьяную жизнь, которой он был известен, был вполне придворный человек". Брат Вронского был "милое дитя", ему кричат "ура", - и ему весело" - так говорил об Александре Вронском князь Серпуховской. Алексей отдавал брату семьдесят пять тысяч из своей доли состояния отца, но брат вел себя так, как будто это так и надо было. Благодарила деверя за такой щедрый дар только жена брата, Варя, но не сам Александр. "Славная Варя при всяком удобном случае напоминала ему, что она помнит его великодушие и ценит его". Старший брат "был также недоволен меньшим" за его связь с Анной. "Он сам, имея детей, содержал танцовщицу", поэтому ничего лично против Анны не имел, но он знал, "что это любовь, не нравящаяся тем, кому нужно нравиться, а потому не одобрял поведение брата".
Мать с братом не одобряли его связь с Анной, которая "могла вовлечь его в глупости" и хотели уберечь его. Свою самостоятельную взрослую жизнь Вронский начинал, как и они - транжирил деньги, имел множество коротких романов, кутил, веселился и радовался жизни. Он лелеял честолюбивые замыслы, в чем мать поощряла его. Она ждала, когда он наконец-то возьмется за ум и начнет делать ту блестящую карьеру, к которой она его готовила и к которой он был предназначен, имея отличные задатки. Князь Серпуховской, одного с Вронским богатства, одного выпуска, но обошедший его по службе уже на два чина, "ожидал назначения, которое могло иметь влияние на ход государственных дел". Серпуховской был уверен, что, как и он сам, Вронский предназначен для деятельности на уровне страны, он полагал, что у них с ним есть "одно важное преимущество, то, что нас труднее купить", а стране "нужна партия людей независимых, как ты и я", таких людей, которые родились "в близости к солнцу".
Вронскому были лестны слова Серпуховского, "считавшего его нужным человеком", все вокруг были уверены, что Вронского ждало большое будущее, но любовь к Анне сделала его совершенно другим человеком. Он отринул честолюбивые помыслы и вышел в отставку, он оставил также свои холостые привычки и с ужасом смотрел на то, как предавался низкопробным развлечениям иностранный принц, хотя еще совсем недавно до связи с Анной он и сам был таким же. Младший сын не только вышел из-под контроля матери, он поссорился с ней и избегал ее. Увидев это, она "перестала присылать ему деньги" и написала, "что она готова была помогать ему для успеха в свете и на службе, а не для жизни, которая скандализировала все хорошее общество". "Желание матери купить его оскорбило его до глубины души и еще больше охладило к ней". И "он написал ей "холодный и резкий ответ".
Графиня Вронская была оскорблена в своих лучших чувствах к младшему сыну. Она не имела больших видов на пьяницу старшего, но младший "это ее любимец", ее гордость и надежда. Она не могла позволить Анне отнять сына у матери, не могла позволить сыну променять блестящую жизнь в центре общества, на виду у властных мира на любовь к гадкой, дурной женщине. Графине, жившей уже вне тех утех, которыми наполнял ее молодую жизнь большой свет, оставалась одна радость - гордость за успехи сыновей. Ей оставалось только наполнять свою угасающую жизнь их силой, продлевать свои дни за счет той энергии, которую они дарили ей взамен того, что она вложила в них. Надо сказать, что вложила она в них немало, это и уверенность в том, что их ожидает большое будущее, и немалое состояние, и прекрасная репутация, которую они унаследовали от нее, несмотря на всю ее бурную молодость. Она давала сыновьям правильные советы и, зная свет, редко ошибалась. Она следила за каждым их шагом, чтобы не дать сбиться с пути. Вронский под влиянием Анны стал чужим в семье и с точки зрения матери поставил себя в ужасное положение спутника женщины, которую отверг свет. Вчера еще светлое будущее младшего сына теперь стало расплывчатым и неясным.
Алексей не любил и не уважал матери, но сам он хорошим отцом так и не сумел стать. Он не сумел ничего сделать для собственного ребенка, для дочери его и Анны. Он не дал ей ни имени, ни отцовской любви, ни состояния. Если Анна не часто посещала детскую, то отца там вообще не было видно. После смерти Анны он отдал ребенка совершенно чужому для девочки человеку, Каренину, хотя позднее и пожалел об этом.
Чужой в своей семье
Положение Вронского в собственной семье напоминало то положение, которое занимал в семье уток гадкий утенок из сказки Андерсена. В этой сказке рассказывается, что у утки, обитавшей на птичьем дворе, вылупился из яйца гадкий утенок. Он был не похож на остальных утят, в чем не было ничего удивительного, поскольку на самом деле он был птенцом лебедя. Утки увидели в нем чужака и всеми силами старались избавиться от того, кто так сильно отличался от них. Уток можно понять, инстинкт, который ведет их по жизни, принуждает как можно тверже усвоить утиные повадки. Лебеденку утиные повадки не нужны, да утки просто не в состоянии научить его тому, как стать прекрасным лебедем. Некрасивого долговязого птенца презирали на птичьем дворе все, утки щипали его, а куры клевали. Ему был вынесен единодушный приговор - чужаку на птичьем дворе не место. Лебеденок мог возненавидеть и приемных родителей, и всех вокруг, мог не забыть свое безрадостное детство и начать, когда вырастет, мстить обидчикам. Андерсен пишет, что у птенца лебедя было благородное сердце, он не озлобился, а покинул птичий двор и положился на волю судьбы. Судьба повела его по предначертанному пути, и он превратился в прекрасного белоснежного лебедя.
Мать и брат Вронского были не довольны им, точно так, как уткам из сказки не нравился гадкий утенок. Утки всеми силами пытались сделать из птенца лебедя правильную настоящую утку. Точно так мать с братом, князь Серпуховской вслух, а прочие мысленно пытались учить Вронского. "Все находили нужным вмешиваться в его (Вронского) сердечные дела. Это вмешательство возбуждало в нем злобу - чувство, которое он редко испытывал". "Если бы это была обыкновенная светская связь, они бы оставили меня в покое. Они чувствуют, что это что-то другое", "что эта женщина для меня дороже жизни. И это-то непонятно, а потому досадно им". "Им надо научить нас (с Анной), как жить. Они и понятия не имеют, что такое счастье", "что без этой любви для нас ни счастья, ни несчастья - нет жизни" - так думал Вронский.
Вронский, как и гадкий утенок из сказки, которого высидела и выкормила утка, был в долгу перед семьей и за сам факт появления на свет, и за имя, и за состояние, и за положение в обществе, и за блестящее образование, и еще за многое другое, точно так, как это бывает с каждый человеком. Яблоко от яблони недалеко падает, оно растет на родовом древе, питается его соками и обязано ему своим существованием. Яблоко обязано повторить сортовые свойства яблони. Вронский, как и каждый из нас, обязан был походить на мать с отцом и даже на других еще более отдаленных членов семьи. Как мать и брат, он до встречи с Анной вел разгульную жизнь, а как отец - стал предприимчивым и, начав жить в собственном имении, сразу же без проб и ошибок повел дело в своем громадном хозяйстве так, как будто всегда этим занимался и сумел так проводить хозяйственную политику, чтобы приумножать состояние. "Дело его, все больше и больше занимая и втягивая его, шло прекрасно". "Несмотря на огромные деньги", которые он вкладывал в имение, "он был уверен, что не расстраивал, а увеличивал свое состояние". "В делах большого хозяйства" "он был в высшей степени расчетлив и бережлив", "он решался на большой расход только тогда, когда были лишние деньги", "доходил до всех подробностей и настаивал на том, чтобы иметь самое лучшее за свои деньги".
Судьбе угодно было, чтобы Вронский вышел из той проторенной колеи, по которой так беспечно катилась жизнь его матери и старшего брата. Полюбив Анну, он оставил ветреную жизнь, стал нравственным человеком и хранил верность одной единственной женщине. Из гадкого утенка он превратился в прекрасного лебедя с благородным сердцем. Только мать его не желала отпускать сына из-под своего крыла и требовала платы за то, что дала ему. Это выражалось в покорности ее воле и в том, что Вронский в конце концов оказался неспособным на противостояние этой воле. Ни мать, ни старший брат не смирились с его выбором и не сделали Анну членом своей семьи. Вронский "через свою мать и брата все может сделать" - так высоко оценивала вес Вронских в обществе тетка Анны княжна Варвара. При желании его родные могли бы найти пути воздействия на Каренина, склонить его к разводу и легализовать положение Анны. Но им и в голову не могло прийти, что они могут и даже обязаны помочь Алексею. Они считали, что его страсть дело вредное и опасное, поскольку она уводила его с правильного жизненного пути.
Брат Алексея был придворным человеком, но он не имел своей позиции и целиком зависел от мнения матери - "я только хотел передать письмо матушки. Отвечай ей" - такими словами он снимает с себя и перекладывает на мать ответственность за недовольство братом. Позиция же матери была неизменной. В театре, когда знакомая Анны громко сказала, что позорно даже сидеть рядом с ней, графиня Вронская не сочла нужным церемониться с сыном, не отнеслась с уважением к его чувствам, не пыталась утешить его и как-то смягчить боль за тот позор, который испытала его любимая женщина. "Что же ты не идешь ухаживать за Карениной?". "Она производит сенсацию. Из-за нее забывают о Патти" - бросает она в лицо сыну и торжествует. Это не одна она, это весь высший свет наглядно показал сыну, какую презираемую всеми женщину он выбрал. "Я вас просил не говорить мне про это" - отвечает на слова матери Алексей. "Я говорю то, что говорят все" - парирует графиня. Графине нет дела до того, что ее слова ранят сына еще сильнее. Сын причинил ей такую жестокую боль, что она получила право на ответный удар. Сын обманул ее в том, что для нее было дороже всего, он презрел и отринул ее честолюбивые мечты, а этого она не могла простить ему. Графиня не желает знать того, что Анна безмерно дорога сыну, она для него дороже жизни. Она хочет любой ценой поставить сына на тот правильный с ее точки зрения путь, по которому сама шла по жизни и по которому идут порядочные люди, люди высшего света. Она идет на все, чтобы увести его с того порочного пути, на который он встал из-за этой дурной женщины. Она хочет снова властвовать над ним, и она добивается успеха.
Семейная магия
Последние полгода жизни Анны они с Вронским провели в Москве, и, если раньше сын избегал матери, не желая слушать ее нотаций и решительно отвергая ее претензии, то в конце романа он наезжает к ней в ее имение в Обираловке. День смерти Анны он целиком проводит там. В этот роковой день Анна испугалась страшного сна и навязчивых мыслей о смерти, она слезно просила его приехать, "ради бога, приезжай, мне страшно", так писала она ему. Он прочитал ее записку, но, находясь в доме матери, глядя на все ее глазами, не подумал даже немного нарушить свои планы. "Я жила у себя в имении, и он был у меня. Принесли записку. Он написал ответ и отослал" - так через два месяца после гибели Анны рассказывала об этом эпизоде графиня Вронская. Алесей не вник тогда в слова Анны "мне страшно", ответ его был кратким, в нем не было слов нежности, утешения и поддержки, он отдавал официальностью: "очень жалею, что записка не застала меня. Я буду в десять часов". Он не собирался нарушать свои планы, он всегда возвращался после целого дня отсутствия именно в это время. На станции в Обираловке, где вскоре Анна убьет себя, служащий, передавая Анне эту записку, заметил ей: "Граф Вронский? От них сейчас тут были. Встречали княгиню Сорокину с дочерью". Юная пассия графини и ее мать только что приехали в дом графини, хозяева и гости вели светскую беседу, Вронскому было неудобно, невежливо и не по светски прервать ее и уехать.
Постоянные ссоры между Анной и Вронским, которые происходили все чаще и чаще, а к концу ее жизни сделались уже нормой их жизни, искусно инициировались его матерью. Сыну очень трудно противостоять матери, перед которой он всегда в долгу, в особенности, если у сына, как у Вронского, очень доброе сердце, что отличает его от матери; если "видно, что это рыцарь", если он герой, что "он в детстве что-то необыкновенное сделал, спас женщину из воды", отдал свое состояние брату, подарил немалые деньги вдове погибшего под колесами поезда сторожа, не для личной выгоды, а вступаясь за честь полка, потратил несколько дней, когда "мирил мужа с оскорбителями его жены", потратил баснословные деньги, целых сто тысяч на больницу для народа... Вновь обратимся к сказке Андерсена. Представим себе, что гадкий утенок, став прекрасным лебедем, снова попал на тот птичий двор, где он появился на свет и, обладая благородным сердцем, стал благодарить свою приемную мать утку. Утка, не обладавшая благородным лебединым сердцем, потребовала бы от столь важной птицы, как лебедь, платы за то, что дала ему жизнь и выкормила. Весь птичий двор поддержал бы ее в том, что сын обязан проявлять сыновнюю почтительность, покорность и слушаться свою приемную мать.
Вронский, у которого было "мужественное, благородное" лицо, был человек военный, он не умел интриговать, незаметно, исподволь проводить свою собственную политику. Ложь и обман были чужды, неприятны и даже отвратительны ему. Зато графиня владела всем этим в совершенстве, иначе она не смогла бы сохранить незапятнанной свою репутацию при той развратной жизни, которую вела в молодости. Мать Вронского ненавидела Анну и искусно и незаметно заряжала этой ненавистью сына. Матери очень легко манипулировать сыном, даже если она находится на расстоянии от него. Для этого достаточно мысленно быть с ним на связи, с напряжением и упорством думать о нем, вести с ним мысленный диалог, в котором привычно расставлять собственные акценты. Графиня была способна делать это молча, без слов, с улыбкой любви к сыну на своих тонких губах. Для его же пользы она наполняла все его существо собственными ощущениями, переливая в него собственную энергетику и подчиняя сына своей воле.
Мнение матери подпитывалось и укреплялось мнением света. Живя одной семьей с Анной, Вронский не мог принимать ни у себя в имении, ни в Москве светских дам или супружеские пары, принадлежащие к тому великосветскому обществу, которое составляло привычный круг общения для них обоих. "Свет! - с презрением сказал он. - Какую я могу иметь нужду в свете?". "В свете это ад!" - говорил Вронский Долли. Только она была единственной светской женщиной, исключая тетку Анны "всем известную княжну Варвару", которая наносила визиты Анне с Вронским и принимала Анну у себя. Посещали Анну исключительно мужчины, что невольно ставило ее вровень с дамами полусвета и коробило Вронского. "Она бессознательно (как она действовала в это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам) целый вечер делала все возможное, чтобы возбудить в Левине чувство любви к себе". Вронский, конечно же, замечал тон "игривости, который был между нею (Анной) и Весловским", но не снисходил до объяснений. Рядом с Вронским Анна невольно становилась похожей на такую женщину, которые составляли общество Вронского до связи с ней. Вронского волновало не это, а то, что она не отпускала его, а он не мог чувствовать себя в форме без дружеского, приятельского общения. Он, с детства живя в казарме, привык всегда находиться в окружении товарищей, людей, близких по духу. С ними он чувствовал себя легко и непринужденно, он расслаблялся, снимал напряжение и отдыхал душой. Возвращаясь вечерами к Анне, он попадал в атмосферу безысходности, он не знал, как сделать так, чтобы жизнь их прояснилась, чтобы она наконец-то получила развод и он смог бы жениться и все пошло, как раньше, стало таким, как у людей их круга. Она ощущала, что на протяжении каждого дня он "продолжает вести свою независимую жизнь" и не думает о ней. Он возвращался в ореоле радости и беспечности, за день он совершенно отдалялся от нее. Это отчуждение вызывало в ней протест, и она старалась изжить это в нем, чтобы он снова стал принадлежать ей.
Получая от матери письма, бывая у нее в гостях, Вронский начинал испытывать отчуждение к Анне, которое внешне, его словами или действиями никак не проявлялось. Но Анна чувствовала, что он чужой, "и, зная, что она губит себя", она "не могла ему покориться" и начинала с ним бороться. Даже в период их безоблачного счастья Анна после совсем короткой разлуки "долго смотрела на него" "испытующим взглядом. Она изучала его лицо за то время, которое она не видала его". Она делала его понятным и своим. В конце романа она уже не помышляла об этом. Она не в состоянии была искоренить в нем тот дух протеста, который поселялся в нем за то время, пока они находились порознь. В последнее время она видела "явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестких, резких глазах", у нее уже не было сил ни сладить, приять это, ни истребить, уничтожить.
Анна, как и Вронский, также была частью своей собственной семьи, про которую нам известно, что, несмотря на знатность, князья Облонские были обедневшими. Из представителей старшего поколения богатыми были Катерина Павловна и Петр Павлович, тетка и дядя Анны, но состоянием своим оба они были обязаны своим супругам. Еще одна тетка княжна Варвара замуж не вышла и всю жизнь была приживалкой в богатых семьях. Аркадий, отец Анны и Стивы состояния им не оставил, Анна воспитывалась у Катерины Павловны, а потом жила за счет мужа и Вронского. Мы знаем, что князь Петр вел веселую жизнь, ездил за границу, скучал в имении жены, жил в Петербурге и имел обыкновение напиваться "так пьян, что не мог войти на лестницу", лакеи вносили его домой на руках. Брат Анны Стива растрачивал состояние жены на женщин, потому что был влюбчивым и не мог жить без плотской любви. Его жена Долли сходила с ума от ревности и от страха потерять мужа, которого очень любила. Когда семья брата стояла на грани краха, Анна спасла супругов от разрыва, а детей от сиротской доли. При этом сама как бы "заразилась" недугами брата и его жены, а собственных детей оставила без матери. Как и Стива, она не могла уже жить без страстных любовных утех, "если бы я могла быть чем-нибудь, кроме любовницы, страстно любящей одни его (Вронского) ласки; но я не могу и не хочу быть ничем другим". Долли поделилась с ней присущим ей духом одержимости, одержимости ревностью и безумным страхом потерять любимого.
Этот неподъемный и страшный груз семейных проблем и предпочтений лежал камнем на ее сердце и под его гнетом она со временем сделалась непохожей на ту Анну, которую полюбил Вронский. Магия семейных отношений кроется и берет исток в укладе жизни той семьи, в которой человек родился. Она кроется в истории его семьи, в тех неудовлетворенных претензиях и неоплаченных долгах, которые имеют в своем архиве предки и которые вместе с именем, внешностью, привычками и общественным положением передаются в наследство потомкам. Пока человек идет дорогой предков, пока Вронский в юности предавался разврату, пока Анна в браке шла на сделку с сердцем, предки видят в нем своего и помогают. Стоило Вронскому пойти своим путем и отринуть семейный опыт и ценности, полюбить одну женщину, отказаться от карьеры и власти, как близкие накидываются на него, именно так, как сделали его мать и брат. В результате чего личные несчастья обрушиваются как на Вронского, так и на тех, кого он полюбил. Обрушиваются душевные и телесные недуги, физическая или духовная смерть. В его родной семье никто любви не испытывал, близкие любой ценой старались отвадить его от этого безумия, чтобы оно не мешало спокойно жить, как живут в свете все.
Негатив, которым предки наделяют потомка, вызывает в нем неосознанный бунт, который чаще всего бывает направлен против партнера и принуждает обвинять во всех своих бедах и несчастьях именно этого, постороннего, чужого для его родной семьи человека. Вронский и Анна "считали друг друга неправыми и при каждом предлоге старались доказать это друг другу". Парадокс состоит в том, что такой подход отражает только внешний, самый поверхностный взгляд на супружеские отношения, маскируя суть, первопричину семейных неурядиц. Анна не скрывает, что ее бесит мать Вронского, которая ведет себя с ним так, как будто он свободен и не связан фактическими семейными отношениями с Анной. Это и в самом деле так, графиня Вронская спокойно и непринужденно сводит сына с княжной Сорокиной и даже сватает ее сыну. Бесит Анну и его неистребимая потребность в мужской свободе. Но он такой, какой он есть, он родился от этой матери, он не знал семейной жизни и был уверен, что если он не изменяет жене, то она и не может иметь к нему претензий. Вронского бесила ее ревность и желание удерживать его при себе, а также вечная претензия в том, что он ее не любит. Но Анна и сама хотела бы от этого избавиться, она, подобно Вронскому, также была гадким утенком в своей семье. Все то, что сводило ее с ума, лично ей не принадлежало, это было наведенным, она получила этот сомнительный подарок от собственной семьи через брата и его жену, когда спасала их семью. Он не мог разъединиться со своей, а она - со своей семьей, каждый в этой паре не мог отринуть то порочное наследство, которым вместе с именем, внешностью и всем остальным наделила их семья.
Бороться и разъединяться с семьей это как рубить сук на том родовом древе, которое питает человека жизненными соками и на котором он и сам пребывает. Для любящей пары есть выход, он может противостоять ее семье, а она - его. Он ничего не должен ее предкам, его не взрастило и не напитало ее родовое древо, а она состоялась как человек без помощи его семьи, а потому ничем ей не обязана. Если бы они понимали это, если бы смогли не противостоять друг другу, а объединить свои усилия, то смогли бы освободиться от семейного гнета, от чар семейной магии. Если бы такое чудо случилось, то тогда семья Стивы снова оказалась бы на пороге неразрешимого кризиса. Только этого не случилось вновь. Рано состарившаяся, вечно занятая домом и детьми, махнувшая на себя Долли была не так проста, как это может показаться на первый взгляд. Как неоднократно повторял ее муж, Долли была "удивительнейшая женщина", "у нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, - она знает, что будет, особенно по части браков". Обладая этим даром, Долли не могла допустить того, чтобы Анна прозрела и поняла, что ее беды идут не от Вронского, а от нее и Стивы.
Долли пребывала в постоянных сношениях с Анной на всем протяжении романа. Выдавая себя за ее подругу, делая вид, что хочет помочь, она искусно вела свою собственную игру, делая это как подсознательно, так и вполне осознанно. Она всегда смотрела на Анну со стороны, как бы наблюдая и изучая как ее, наблюдая то, какие перемены с ней произошли за то время, пока они не виделись. Привычно и непрерывно Долли дает оценку ее внешности, манер, поведения, быта. Причем более ни с кем, ни с одним из героев романа она в подобном стиле себя не ведет. В конце романа Долли, это "единственная женщина из прежних друзей Анны" и она ни на миг не отпускает Анну, они находятся в постоянном контакте и часто ездят друг к другу. Долли очень любила свою младшую сестру, обе они были единодушны в том, что за тот урон, который Вронский нанес Кити, бросив ее из-за любви к Анне, он достоен ненависти. Обе они жили с тем, что Анна, ставшая причиной несчастья Кити, это гадкая женщина и, увидевшись с Анной за несколько часов до ее смерти, "Кити была смущена той борьбой, которая происходила в ней, между враждебностью к этой дурной женщине и снисходительностью к ней".
В гостях в имении Вронского Долли неприятно было увидеть тетку Анны и Стивы княжну Варвару, "все прощавшую им (Анне и Вронскому) за те удобства, которыми она пользовалась". Долли в душе своей была уверена в том, что и Анна, и Вронский виновны, но она не говорит своей подруге правды о том, что думает о ней. В этот приезд Долли Анна не раз задает ей вопрос: "Что же ты считаешь о моем положении, что ты думаешь, что?". Ответ Долли можно повернуть в разные стороны, он не прямой, он слишком расплывчатый и витиеватый. Она отвечает, что я "всегда любила тебя, а если любишь, то любишь всего человека, какой он есть, а не таким, каким я хочу, чтоб он был". Анна "задумалась, желая вполне понять значение этих слов. И, очевидно, поняв их так, как хотела, она взглянула на Долли. - если у тебя есть грехи, - сказала она, они все тебе простились бы за твой приезд и эти слова".
Анна не видит, что все поведение Долли пронизано ложью и завистью. Долли лгала Вронскому, выдавая себя за друга Анны, она мысленно осуждала Анну с Вронским за неправильную семью, она завидовала и тому, что Анна красива и тому, что Вронский любит ее. Она вбивала клин между ними и делала это с чисто практической утилитарной целью. После ее отъезда из имения Вронского произошло еще одно, новое перераспределение энергии и сил между нею и Анной, которое, как и первое, случившееся в самом начале романа, пошло на пользу Долли и еще на шаг подтолкнуло Анну дальше вниз, к трагической развязке. После этого визита улыбка счастья навсегда исчезла с лица Анны, а Долли с новой силой и с радостью погрузилась в будничные, мелочные, повседневные заботы о своем многочисленном семействе.
Пронзительный свет ночи
В первый раз Анна и Вронский оказались наедине ночью на перроне станции Бологое по дороге в Петербург. "Страшная буря рвалась и свистела между колесами вагонов", когда он вдруг возник перед ней на платформе и "заслонил колеблющийся свет фонаря". "Ей не нужно было спрашивать, зачем он тут. Она знала это также верно, как если б он сказал ей, что он тут для того, чтобы быть там, где она". Она предугадала, именно этими словами он, спустя лишь одно мгновение, ответит на ее вопрос: "зачем вы едите?". В темноте она "видела или ей казалось, что видела, и выражение его лица и глаз". Эта способность слышать мысли и видеть в темноте вдруг возникла в ее голове только что, незадолго до того, как она вышла из своего спального вагона на перрон. В спальном вагоне поезда она погрузилась в странное забытье, "она чувствовала, что глаза ее раскрываются больше и больше" и ощутила, "что все образы и звуки в этом полумраке с необычайною яркостью поражают ее". Тогда чувства ее обострились настолько, что обрели силу осознания. Вернувшись в свой вагон после того, как она столкнулась на перроне с Вронским и "обдумывая в своем воображении то, что было", "она чувством поняла, что этот минутный разговор страшно сблизил их".
Неземной яркий свет, который зажегся тогда, озарял для нее их любовные свидания, происходившие в полной темноте августовской ночи на даче. Он приходил к ней в спальню после полуночи, когда все в доме уже спали. Чтобы не привлекать внимания, он привычно входил в дом из сада, "входил, ступая на всю ногу, чтобы не шуметь, по отлогим ступеням террасы", минуя парадное крыльцо. Она не зажигала много огня, но ей было светло с ним, и это поражало ее. "Боже мой, как светло! Это страшно, но я люблю видеть его лицо, и люблю этот фантастический свет...".
На смертном пути в последние часы жизни все вокруг Анны снова озаряется лучезарным светом. Она как будто бы становится его источником и, направляя его по собственному произволу на себя или других лиц, ясно видит тайную суть происходящего. Она с легкостью управляла этим светом и, направив его на своих попутчиков в вагоне поезда, мгновенно высветила подоплеку их отношений. "Анна как будто видела их историю и все закоулки их души, перенеся свет на них". "И Анна обратила теперь в первый раз тот яркий свет, при котором она видела все, на свои отношения с ним, о которых она прежде избегала думать". "Если я уйду от него, он в глубине души будет рад. Это было не предположение, - она ясно видела это в том пронзительном свете, который открывал ей теперь смысл жизни и людских отношений". "И ясность, с которой она видела теперь свою и всех людей жизнь, радовала ее". Она видела, что Долли "рада была моему несчастью", рада тому, "что я наказана за те удовольствия, в которых она завидовала мне". Анна видела, что "Кити ревнует и ненавидит меня".
Анна утрачивает способность видеть мир таким, каков он есть, с его светлыми и темными моментами. Взамен она обрела избирательную способность видеть только гадкое и уродливое, только то, что для нее высвечивается и отражается в кривом зеркале взаимной неприязни. "Все мы ненавидим друг друга, как те извозчики, что бранятся", "я никого не ненавидела так, как этого человека (Вронского)", "и все мы ненавидим друг друга. Я Кити, Кити меня" - так думала она в эти последние часы жизни.
Анне в том пронзительном свете, который освещает ее путь к смерти, кажется, что ее добровольный уход освободит Вронского, он начнет новую жизнь и будет счастлив. На деле же все произойдет совсем иначе, жизнь без нее окажется для Вронского лишенной смысла. "Приятного мне в жизни нет", "жизнь для меня ничего не стоит", "я рад тому, что есть за что отдать мою жизнь, которая мне не то, то не нужна, но постыла. Кому-нибудь пригодится", "как человек, я - развалина" - такими словами выражал он свое состояние через два месяца после ее кончины, отправляясь на войну.
Перед самым концом этот яркий свет вдруг оборачивается для нее беспросветным мраком. Все становится на свои места, теперь уже не смерть, а ее жизнь предстает перед ней яркой, светлой и радостной. А путь к смерти стал выглядеть темным, но, увы, уже единственным и неизбежным. "Привычный жест крестного знамения вызвал в душе ее целый ряд девичьих и детских воспоминаний, и вдруг мрак, покрывавший для нее все, разорвался, и жизнь предстала ей на мгновение со всеми ее светлыми прошедшими радостями".
Властный зов
Вронскому не была нужна смерть Анны, она искалечила его жизнь и превратила его в развалину, в живого мертвеца. Зато его брату и матери не повредило бы, если бы Анна окончательно исчезла из жизни Вронского, ведь эта порочная связь запятнала семейную репутацию. Но у брата был и другой, чисто материальный аспект. Не менее четырех лет Алексей отдавал брату семьдесят пять тысяч в год, а, начав жить с Анной, прекратил делать это. Привычка жить на широкую ногу образуется быстро, а вот урезать бюджет почти вполовину старшему брату было нелегко. Очень нелегко, обладая доходом в сто семьдесят пять тысяч, вдруг начать жить на сто тысяч. Вряд ли, лишившись из-за Анны столь крупной суммы, Александр Вронский думал о ней с теплым чувством. Графиня не менее старшего сына желала, чтобы Анна исчезла с глаз младшего. Смерть Анны развязала бы его и могла бы стать неплохим выходом из того затруднительного и даже тупикового положения, в какое попал ее любимец Алексей. Меряя всех по себе, она не могла вообразить, что сын ее так сильно будет переживать смерть этой дурной женщины. Он "шесть недель не говорил ни с кем и ел только тогда, когда я умоляла его" - сетовала графиня через два месяца после гибели Анны. Разве могла она подумать, что утешит его не женитьба на княжне Сорокиной и не карьера, что единственным выходом для него окажется уход на войну. На эту войну "косо смотрят в Петербурге" - с неудовольствием замечает графиня. Она боится, что участие в войне может повредить репутации сына, она по-прежнему лелеет честолюбивые замыслы и надеется, что когда сын вернется и наконец-то начнет нормальную жизнь под ее неусыпным надзором, то поймет, что мать всегда желала ему только хорошего и будет благодарен ей за это.
Искаженное отражение жизни в кривом зеркале мы найдем у Пушкина в его "Сказке о золотом петушке". Золотой петушок своим настойчивым криком звал царевичей, а потом и самого царя Дадона отправиться из столицы в горы. Следуя в направлении этого зова, царь с войском приходят в тесное ущелье и видит картину, достойную кисти Верещагина: горы трупов, роскошный шелковый шатер и рядом с ним двух наследников престола, "меч вонзивших друг во друга". Черной тучей лениво взлетают потревоженные людьми птицы падальщики, которых привлек запах смерти. "Горе! Смерть моя пришла" - завыл царь, а за ним и все войско. "Вдруг шатер / Распахнулся... и девица / Шамаханская царица, / Вся сияя, как заря, / Тихо встретила царя. / Как пред солнцем птица ночи, / Царь умолк, ей глядя в очи, / И забыл он перед ней / Смерть обоих сыновей". Когда "славный царь Дадон" приводит свое войско в горы и оказывается перед шатром шамаханской царицы, тьма смерти и свет жизни, мрак ночи и дневной свет мгновенно и незаметно меняются местами. Он приходит к шатру на исходе дня, но ему кажется, что с появлением царицы вдруг засияла утренняя заря, взошло солнце. Она - олицетворение смерти, она несет смерть, она и есть сама смерть, но ему кажется, что рядом с ней он только начинает жить, что у него еще все впереди. До смерти ему остается всего пятнадцать дней, а он, благодаря тому свету, который она излучает, как будто бы обрел вторую молодость, он влюблен и полон сил, а ложе его разделяет прелестная юная женщина.
Дадона, а перед этим обоих его сыновей ведет к месту их встречи со смертью властный зов, которому невозможно противостоять. Петушок и царица работают в связке. Они пришли в мир людей из одного запредельного пространства, а сделав свое дело, исчезают. Он, убив царя, улетает в неизвестном направлении, "А царица вдруг пропала, / Будто вовсе не бывало". Петушок зовет в горы, в смертельные объятья царицы, а она убивает попавшую в них жертву. Вернее будет сказать, что своими руками она никого не убивала, она просто внушила сыновьям царя непреодолимую ненависть друг другу, каждый вдруг увидел в родном брате своего смертельного врага. Братья вступили в поединок, в котором не могло быть победителя. Обе их рати вслед за своими полководцами начали истреблять друг друга, истреблять своих друзей и близких, пока в живых никого не осталось.
Анна и Вронский также не в силах были противостоять утвердившейся в их жизни непримиримой ненависти, взаимной неприязни, невозможности совместной жизни, потребности бороться и самоутверждаться, но только не любить друг друга. Это привело их к такому же печальному концу, как и братьев в сказке Пушкина, они погубили друг друга. Остается расставить точки над i и поименовать тех, чей зов подтолкнул Анну к смерти и чей зов заставил ее ехать умирать именно в Обираловку. Предоставлю это сделать читателям.