Тебя позвать...

Тебя позвать как воздуха вдохнуть,
Пройдя сквозь ужас нового рожденья,
Утратить всё, чтоб видеть чистый путь
Тяжёлого достойного служенья.

Тебя позвать как встать под образа,
Покаяться при всём честном народе,
Вновь выбрать жизнь, узнав твои глаза,
Вернуться к человеческой природе.

Тебя позвать в мертвящей тишине,
В глумленье зла всемирного бедлама
И счастье знать, что ты ответишь мне,
Ты подойдёшь и ты укроешь, мама...

Тебя позвать...




*

Не смейся, брат, когда оркестр Лундстрема
Я с Эллингтоном спутаю. Поставь
Ту, долгую, где так спокойна тема,
Как речка наша. Бродом или вплавь,
То выходя на отмель по колено,
То упуская шёлковое дно,
Давай на правый берег, где степенно
Горбушка сена высится.
				Давно
Там ждут тебя под вещий свист цикады
Галушек миска, кружка молока,
Там вдоль плетня бренчит и трётся стадо,
Сквозь пыль являя мутные рога,
Там бабушка поёт: "Пора вечерять!.."
Горят ладони, стёртые серпом,
Всё это близко - только плыть и верить.
Устал, братишка?
-	Малость. Ну, плывём!



Летом у бабушки в станице Отрадо-Ольгинская

Ела тутовник - чернильными кляксами рот.
Уток пугая, летала на длинной качели.
Пчёл обходя, мимо улья кралась в огород,
В угол плетня, где подсолнухи рыжие зрели.

Был ещё пыльный чердак - там сушился урюк,
Страшно висели слепые летучие мыши.
Долго влезала. Молчала. Читала.
					И вдруг
Комкала строго-шутливые письма от Гриши.

Ворот, скрипя, наворачивал мокрую цепь.
В мятом ведре муть солёной воды оседала.
Стадо под горкой брело в ожиданье привала.
Сизая мгла укрывала усталую степь.

Стыли комбайны, сверлили цикады в стерне,
Падали сумерки в буйство степных ароматов.
Сколько над балкой потом ещё было закатов...
Проданный бабушкин дом - сколько снился он мне...







*

Из глухомани детства, Боже мой,
Отверженный клочок земли убогой
Течет сквозь нас невидимой дорогой
И всех потерянных зовет домой.

Всех, предавших его, чтоб легче дни
Выплевывать в толпе и кислом баре.
Всех, кто, мыча в провидческом кошмаре,
Шепнет однажды: " Господи, верни..."




*

Четырехэтажный красный дом.
Их, таких "огромных", пять в поселке.
Офицерским крепким каблуком
Наледи искромсаны осколки.

В темень утра и меня вело,
Как отец, упрямое: " Не сгину!"
Выносил он плечи тяжело.
Дверь, свистя, выстреливала в спину.

...Что ж зовет? Ведь не бараков жаль.
Что там было? Просто жизнь, работа.
Допотопный в комнате рояль.
Радио. "Короткая" суббота.

Телевизор наш смотрел весь дом.
Было место, время разговорам.
Как легко дружилось, пелось хором
Им, кто в детстве был с войной знаком!..

Сбереженный дебрями лесов,
Словно детской памяти осколок,
В каждом сердце жив глухой поселок -
Юный, щедрый, бедный рай отцов.



*

Когда, воюя, люди землю ранят,
Она, вставая на дыбы меж них,
Подобно старой матери, не станет
Себе искать защиту у чужих.

Мать знает, что безжалостные пули
Всегда находят лучших сыновей.
Вот снова братья лица отвернули
И мертвых в сердце зарывают ей.




*

Сгорая в крутой перспективе,
Успей прошептать, кто ты есть.
Оставь мне в сыром негативе
Рождения кроткую весть.

И так же случится со мною?!
Сожжет и, вслепую опять
Зачав меня, время иное
Ни крика не выпустит вспять...



*

... И всплыли к подножью холодной тридцатой весны
Зелёные льдины в колодце замшелого шлюза:
То марш духовой, то обрывок старинного блюза...
Собачьи глаза проплывали, от ветра красны.

Мне было плевать на собаку и строгость крыльца,
И даже не важно всё то, что случится со мною.
Шла память как съемка за уходящей спиною.
"Отец, оглянись..." - я шептала, не видя лица.


*

Всё, что ему сделать могла,
Тогда жива и любима,
Дрожь в руках не заметив, прошла
Мимо...


*

Я ввязана жизнью в борьбу
За жизнь. Чтобы жить, мне судьбы не хватает.
Года улетают в трубу,
И круг моих близких стремительно тает.

В последней разгадке имен
Смешались палач и святой, и ворюга.
Брат, бедный, и ты разорен.
Кому мы нужны, если бросим друг друга?




ШЕСТНАДЦАТАЯ ОСЕНЬ

памяти Гали

Мы просыпались там от тишины,
Прильнувшей к дверце старого вагона.
И, первым  звуком  ошеломлены,
По шаткой лесенке ступали сонно.
                              
Был устлан терпкой вянущей листвой
Квадрат глухого маленького сада.
Там два зрачка смородины сухой
В кустах блестели, избегая взгляда.

В овраге отгремели соловьи -
Безумье удаленного квартала.
Кончался пир свершившейся любви.
А нас она еще не призывала...

И бальзамин в любого проходимца
Стрелял горошком, веселя щенка.
И вся печаль не стоила пока
Воздетого над вышивкой мизинца...  
*

Родные люди мой захватят дом.
Когда накроют стол, нарежут булки,
Я выйду в темень с мусорным ведром
И пропаду в случайном переулке.

Родные... Как наивен их парад.
Все ждут меня. Коньяк еще не начат.
Но я вернусь, когда там все съедят,
Обсудят и, скрывая смех, заплачут.

И праздник выльется из берегов,
Обрывки судеб унося в туманы,
И под коростой кружев и цветов
Вновь оживут зализанные раны


*

А в сумерках, бросая счёты, жизнь приступает к ворожбе,
Идёт на звук в слоях пространства испуганная Эвридика,
И внутренние монологи, обращённые к Тебе,
Мешаясь в голове моей, доходят медленно до крика.

О чём Тебе ещё могу я? Зачем, надменно выгнув бровь,
Про две судьбы как две границы, перечеркнувшие державу?
На нестерпимый стыд упрёков, беспамятство, родную кровь - 
Кто "посадил", приговорил, зачем и по какому праву?..

*

Прощай. Я ухожу. Мы не должны...
В твоей улыбке - смертная истома...
Тебя, конечно, вышлют из страны.
Меня, наверно, выгонят из дома.

Ты пьешь, и ты уже - не человек.
Нам друг от друга ничего не надо.
Беспамятство зияет из-под век.
Я предаю тебя всем мукам ада.

Пусть, выходя, споткнусь о твой порог,
Мигнет свеча из красного угла.
Пускай от глаз твоих сокроет Бог
Дорогу, по которой я ушла.


*

Спит белый день у города в застенке.
Глаза не замечают белый свет.
И ты, скучая, всюду ищешь цвет,
Мешаешь краски, путаешь оттенки.
И, погружаясь в многоцветье лета,
Срываешь самый голубой цветок.
Но как бы ты его заметить мог,
Когда бы вдруг исчез источник света...




*


Бессонный взгляд ведя по чертежу,
В час "пик" в метро над лесом пролетая,
Я к вам не ближе чем стена Китая,
А по ночам и дальше ухожу.

Ночами, люди, вам ли я родня?
Вам от меня ни проку, ни покою.
Целуйте, бейте, трогайте рукою - 
Едва ли вы достанете меня.

Мой близкий человек, себе не лги.
Едва узнав мои слепые коды,
Ты струсил. Не открыл. Не принял роды.
Нас не связали общие долги.



*


Давай наплачемся, пока я не ушла
В беспомощный столбняк ужасных превращений.
Там детские глаза и ты, и сад осенний,
И все привычки - выгорят дотла.

Давай наговоримся, наплетем вранья,
В которое тайком, конечно, верим живо.
Не раз, бродя с тобой, уже посмела я
Ослушаться  
 	печального 
призыва.



*

Напьёмся перед сном Сиреневым бульваром,
Привычкою болтать о всякой ерунде.
Взлетают блики луж навстречу ясным фарам,
И мы опять - никто, и мы с тобой - нигде.

И - темень, дождь, огни в лохматой пляске клёна,
И, пенясь меж корней, беснуется вода.
И горечь, и озноб, и - так неутолённо,
Как - боже мой, когда... О боже мой, когда...

И мы, любовь как боль, без слёз превозмогая,
Прощаем и плывём сквозь влажный сизый дым
Вглубь левитанской мглы.
Дубов промокших стая
Просёлком нас ведёт под зонтиком седым...


*
Светом пронизан темный кагор
Старого клена.
Залиты прутья балкона,
Карнизы и двор.
Арка подъезда как львиный зев
Цедит истому.
Поздний сентябрь, слегка захмелев,
Бродит по дому.
Держит меня в горячем плену
Шелковый шум акварельных сосен.
Дай мне еще хотя бы одну
Такую же осень...



*


Ладно. Пусть мне досталось " не быть ".
Сброшен импульс - и нет виноватых.
Мне и вне бытия не забыть
На руке этой вен синеватых.

Я не буду - нигде и никем,
Смерч бездонный, пустая воронка.
Но впусти меня - только затем,
Чтоб впотьмах успокоить ребенка.





*

Я бы шептала молитву, спиши мне слова.
Люди придумали много красивых религий.
Я бы училась, но старая няня права:
Лепет младенца мудрей, чем тяжелые книги.

Я бы хотела узнать, что такое любовь.
Транс погруженья... Столбняк отрезвленья под утро...
Наглый прищур, воспаляющий сонную кровь...
Свод упражнений, затей, сладкий зуд Кама Сутра...

Ветру в погоню мчится ночное купе.
В каждом посёлке у женщин рождаются дети.
И - убивают друг друга на узкой тропе.
И сокрушаются: тесно дышать на планете.

... Чай принесут. Зябко сброшу бессонницы гнёт:
Дребезг стаканов, мелькание розовых плёсов...
Нерв золотой середины опять ускользнёт,
Не разрешив основных человечьих вопросов...



*


...Если б все как тогда:
Зноем, шепотом - губ, шоколада,
Потрясеньем стыда,
Поруганьем молитвы "не надо".
Если б каждый из нас,
Чьи грозой отчеканены лица,
В тот пронзительный час
Знал, о чем ему надо молиться...


*

Обрывая все дела, как повод
Обрывают лошади в грозу,
Я в старинный приазовский город
Подмосковный ливень увезу.

Сяду в гулком бабушкином доме
Слушать шелест светлых струй тугих.
И сплетутся в мыслях, как в альбоме,
Судьбы, лица всех моих родных.

Вновь Петро, откинув чуб упрямо,
Выйдет к приднепровской крутизне:
Вишни там цветут, смеётся мама
И ещё не знает обо мне...

Столько силы дочь возьмёт, а станет
Непонятным, замкнутым дичком.
Глянет молча - тишиною грянет
Свист ковыльный в шуме городском.

Может, и отец, заворожённый,
Слышал этот сиротливый свист?
В злобные минуты отрешённый
Взгляд его и горек был, и чист...

Разметалась по стране с годами
Рано поредевшая родня.
"Я приехала, - скажу. - Я с вами.
Посидите около меня..."

В этом гулком доме опустелом
Прошлое так живо, как вчера.
Вспомним всех, прощая между делом,
Вскрыв тайник терпенья и добра.




*

Пошел третий год, как не стало той древней старухи,
Бранившей погоду, хранившей духов перегар.
Но как мне поверить, что спят ее нервные руки,
Дрожащие руки, упавшие в темный муар?

Нет стонов в передней. Шкатулка с аптечкой исчезла.
Но, явь отвергая, в покой, суету и разлад
Ее виноватый, ее вопрошающий взгляд
Восходит с нездешних глубин порыжелого кресла.





*

Диска шипенье... Листанье клавира...
Тронув иголку, ты выберешь Баха.
Только - уехав от целого мира...
Только - на грани вселенского краха...

Вот мы и вместе, одни, и никто нам
Не помешает спросить и коснуться
Сердца таким доверительным тоном,
Что наяву можно лишь улыбнуться.

Дымно и грустно, гуденье печное,
Блики на стенах и жарки, и рыжи.
Щёки горят от январского зноя.
Ты отвечаешь все тише, все ближе...



*

Мохнато-розовое солнце
По снежному скатилось дню.
Молочные глаза эстонца
Скользнули, захватив лыжню.

Мне бровь свело его дыханье.
Наст кристаллический визжал,
Он в дым спектрального сиянья
Вошёл как тоненький кинжал.

Лес в бороду улыбку спрячет.
Снег зацелует, закружит...
И только пульс как белка скачет,
Земля под пятками дрожит...



*

   Измайлово, я не привыкла
   Швырять на прохожих ручьи,
   Кривое стекло мотоцикла
   Врезая в бульвары твои
   И девочка в огненном шлеме,
   Рычащего грея коня,
   Как ток неожиданный в схеме,
   Насквозь потрясает меня.

   Эй, жми за судьбой без оглядки,
   Ныряя в измайловский март!...
   Рисунки из детской тетрадки -
   Не будет надежнее карт...


ДЕТСТВО

Оглохнуть от зычных команд; отупеть
От мысленных, всем безразличных, побоев.
Других не жалеть, а досталось - терпеть.
Обидчика
лаской на миг успокоив,
Бросаться к друзьям, и жестокий урок
Твердить, содрогаясь, и вписывать в лица,
Под сердцем зажав раскаленный плевок,
Ослепнув от слез и не дав им пролиться...
 



ДЕВОЧКА

Тебе той улицей ходить обрыдло,
Где модных сверстниц злые каблучки
В дневной асфальт влипают как в повидло,
И патоку смакуют языки.

Тебя не раз глаза их "раздевали"
И били - так, слегка, аж в ребрах гул.
Ну, выходи. Тут спрячешься едва ли
И никому не крикнешь "караул".

В дешевом платье, детских босоножках
Под смех и свист пройдешь ты не спеша.
И вновь, горя в стеснительных одежках,
Перерастает их твоя душа.



*

На лыжах в девственные дебри,
Вечнозвериный чуя зов,
К оранжево-чернильной зебре
Исполосованных снегов.

Идти по звуку, и в азарте
Лыжню так страстно выбирать,
Как будто вся судьба на карте:
Не отступить, не отыграть...

Нажав звонок, войти бескровно
В привычный титул, воздух, быт...
А поцелуй так жаден, словно
Он все печали утолит...


*


Белки взгляд что озорной индуски,
Перламутровый слоистый снег.
Виртуозно-голубые спуски
В пламени пульсирующих век.

Светится оливковая кожа
Змеями клубящихся осин.
Это ветер, флейтою тревожа,
Манит их тянуться из лощин.

...Ты сейчас похожа на факира,
В трансе проглотившего огонь:
Жаркий выдох. Страстный свист эфира.
Снегом иссеченная ладонь...









*

То оттепель, то морозы
Промозглый несет январь.
Сонного утра слезы,
Окоченелый фонарь.
Льдом обливает шляпы
Температурный контраст.
Лесное зверье все лапы
Порежет об острый наст...

*

Вьюшку ржавую задвину
И раздерну занавески.
И, змеясь по крепдешину,
Утро хлынет в снежном блеске.
Зазвучит в руках посуда,
В умывальнике  - вода.
И всю жизнь, поверь, отсюда
Не уеду никуда.


*    

Ждешь принца, как райскую птаху,
В сомненьях про это и то.
А любишь, не ведая страху,
Волос золотую папаху -
За чурку, разбитую с маху,
Да черт его знает за что...


*

Хочется горлинок шелком цветным вышивать
Самозабвенно, по краю холщовой рубахи,
Медь обожженных ладоней мужских целовать,
Стремя хватать и поводья удерживать в страхе.

Хочется женщиной, Женщиной быть - вопреки
Модной порнухе, чернухе, пустому бюджету...
Встать у развилки, глядеть из-под смуглой руки,
Плакать пол-жизни вослед уходящему свету...


В СУМЕРКАХ

С лица сходило выраженье, краска,
Взгляд ускользал куда-то в темноту.
И, не дойдя, моя слепая ласка
Смущенно отрезвела на лету.

Ты прав. Душевных мутных тайн огласка
Влечет нас, как стоящих на мосту.
Но лишь обиды быстрая гримаска -
Доступный том, который я прочту

В твоем лице.  А той, что все ж любила,
Открой мне имя, что доселе мило.
И, если Женщиной зовут ее,
Я не спрошу у ней ни слова, кроме:
Как и когда в ее уютном доме
Замерзло сердце гордое твое?


*


Старинное слово, горячий испуг
В дощатом щелястом вокзале,
Где время замшелые шлюзы свело
И нас перепутала мгла.

Давно уже не было худеньких рук,
Которые свитер вязали,
А вечная эта вещица - тепло
Утраченное сберегла.

Неспешная вязка...Узоры подробны...
Живые так мягко согреть не способны...



*

Знакомо и недостижимо, и близко - 
Полынь из-под снега и поезда крик - 
Послышалось в ноте хитового диска.
Не просто понять этот птичий язык...

Спою, но тихонько: ребёнку на ушко,
Бездомной собаке, обмёрзлой сосне...
От сонного бреда собьётся подушка,
И странная нота продлится во сне.



*

Зачем я рассказала о тебе
Щеглу, зорянке, соловью в овраге?
Ты быстрым  ливнем пробежал в судьбе,
В ресницы впутав  искры яркой влаги.

Кипрей медовый клонится к плечу...
Ты - здесь. Хоть наяву недосягаем.
 - Ведь ничего же не было! - кричу.
Вербейник, дрок, смеясь, кивают: "Знаем..."


*

Ртуть к сорока сползала. В кольцах дыма,
Заиндевев, шли гости на порог.
К тебе под шубой жался недвижимо
Взъерошенный как воробей цветок.

Так я узнала, что четыре года
Нас повязали чуткой тишиной.
И все живое жадно ждет исхода,
И все, что не досказано - за мной.

... Пир кончился, и мы простились мило,
Все в общем хоре высказав без слов.
И до утра мой зыбкий сон томила
Воронка темных влажных лепестков.

*


Лиловый дождь запрыгал по воде,
За редкий лес косую тень отбросил.
Вдвоем в байдарке, по уши в дожде,
Неясных мыслях, сонном скрипе весел,
Туда, где берег ивняком зарос
И мокрый хворост не горит, и снова
Вдвоем - в дремучем шалаше волос
Под плески ив, под вздохи водяного...