Шевелев Геннадий Григорьевич
Сумерки разума

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Шевелев Геннадий Григорьевич (gen@maxik.spb.ru)
  • Обновлено: 09/12/2008. 93k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
  •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ночи были длинными, и, несмотря на утренний час, сумерки вольготно чувствовали себя в небе и на улицах города... К сожалению для Юрия Николаевича, в умах многих соотечественников - тоже.

  •   - Доброе утро, Юрий Николаевич!
      
      - Здрасте, Николай Ильич!
      
      - С праздничком Вас!
      
      - С праздником? Спасибо. А с каким, если не секрет?
      
      - Как это, с каким? С Рождеством Христовым.
      
      - Ах, с этим. Да я, знаете, человек нерелигиозный и к праздникам такого рода, извините, равнодушен.
      
      - Да ну? И напрасно, ей-богу. Рождество теперь по президентскому указу вся Россия официально празднует. А в Вас, не иначе, бывший коммунист говорит. Никак не можете изжить в себе этот марксизм. А пора бы уж!
      
      Такой диалог состоялся морозным декабрьским утром между двумя пожилыми мужами на пороге учреждения, где они оба имели везение служить. Везением это можно было назвать потому, что людей их возраста, как правило, на работу уже не только не брали, но старались под разными благовидными предлогами, вроде сокращения штата или конверсии производства, освобождать от тяжкого бремени зарплаты. А этим двоим удалось пока избежать участи многих сверстников. Впрочем, в основном везение коснулось Николая Ильича, который сумел во время приватизации госучреждения попасть в число его привилегированных акционеров и сохранить в этом качестве право на должность завхоза. А Юрий Николаевич после достижения пенсионного возраста сокращения в своем научном институте как раз и не избежал. Пожил некоторое время на одну пенсию и, ощутив, как это трудно, вспомнил про свои благоприобретенные в домашних и дачных трудах навыки и сохранившие силу руки и подрядился плотничать в расположенную недалеко от дома фирму под начало Николая Ильича. Зарплату ему положили смешную, но именно поэтому место плотника оказалось вакантным: молодых на такой заработок было не заманить.
      
      Вот при входе в эту самую фирму Юрия Николаевича и настиг ревностный поклонник божьего сына, столь радостно встречавший очередную годовщину его рождения, пардон, Рождества. Любопытно, что Николай Ильич стал обнаруживать и демонстрировать свою религиозность сравнительно недавно, а до того, будучи многие годы истовым партийцем, ревностно следовал коммунистическим установкам и был по этой причине не только убежденным, но и воинствующим атеистом. После того, как в результате известных событий начался массовый исход из партии его единомышленников и соратников, Николай Ильич не стал торопиться, сохранял партбилет и продолжал платить членские взносы до последней возможности, говоря себе и супруге: "Чем черт не шутит, а вдруг еще все вернется". Сдался он одним из последних, когда и те, кому он приносил взносы, покинули тонущий партийный корабль.
      
      Юрий Николаевич воспринял обвинение в неискоренимой привязанности к мировоззрению большевиков с грустной усмешкой, ибо уже не в первый раз замечал, как люди, не трудясь задуматься или по невежеству, ставят знак равенства между словами "атеист" ("безбожник", "материалист") и "коммунист", хотя, как известно, люди с атеистическими убеждениями жили еще до нашей эры, в древних Греции и Риме, когда не то, что коммунистов, а и феодалов-то в помине не было.
      
      Сам он никогда в партии не состоял. И не потому, что был против самой идеи коммунистического устройства жизни, когда каждый трудится, сколько позволяют способности и здоровье, а получает все, что ему надо, по потребности. В этом порядке он не видел ничего дурного при условии, что все люди высоко сознательные, поэтому работают в полную силу, не ленясь, а берут хоть и по потребности, но в меру, не перебарщивая, чтобы не приходилось потом выбрасывать излишки на помойку. Большую часть прожитых лет он, нормальный рядовой воспитанник институтов социалистического общества, полагал, как и подавляющее большинство соотечественников, что коммунистическая идея не имеет принципиальных пороков и будет, в конце концов, претворена в жизнь, хотя и в отдаленном, к сожалению, будущем. Он не догадывался тогда, что эта красивая идея утопична, ибо несовместима с человеческой сущностью, неотъемлемой чертой которой является личная, частная заинтересованность в результатах труда, которую коммунисты отрицали и всячески подавляли.
      
      В молодые годы Юра, конечно же, был комсомольцем и, кажется, отнюдь не пассивным, потому что, когда после окончания института попал на производство, то уже через полгода был замечен и избран в состав комсомольского бюро, а еще год спустя получил предложение возглавить его в качестве штатного секретаря. Может, и возглавил бы, да призадумался. Работа на штатной должности сулила отрыв, по меньшей мере, на год от интересной специальности и погружение в изрядно обюрокраченный мирок комсомольских инструкций, сводок, планов мероприятий, отчетов и прочей бумажной дребедени. К тому же особого энтузиазма в комсомольской среде он уже не замечал и поэтому с тревогой, граничащей с ужасом, представлял себе, как придется ему в роли вожака заводской комсомолии бороться за повышение ее угасающей активности при помощи набора трескучих фраз и доводов, ставших малоубедительными и для него самого.
      
      Вопрос решался на бюро райкома. Когда, несмотря на долгие уговоры и угрозу выговора, Юра так и не дал согласия работать секретарем с отрывом от основной работы, раздосадованные его упорством члены бюро пустили в ход тяжелую артиллерию: поставили на голосование вопрос об исключении кандидата в комсомольские вожаки из комсомола. Расчет был на то, что в последний момент Юра дрогнет и уступит. Но упрямец молчал, уставившись в зеленое сукно стола, и это решило дело. Исключение можно было обжаловать, так как раньше у Юры не было никаких нарушений и провинностей. Но тогда пришлось бы снова предстать перед бюро, теперь уже горкома, снова отбиваться от назойливых уговоров, и Юра, махнув рукой, жаловаться не стал. Такой поступок еще сравнительно недавно мог стоить молодому человеку крупных неприятностей, и это еще мягко выражаясь, но на его счастье наступила уже хрущевская оттепель, и организации пришлось пережить "потерю бойца" без печальных для него последствий.
      
      Потом Юра перебрался в другой город и на новой работе, где никто не знал о "порочащем" факте его прошлого, мог бы даже претендовать на вступление в партию. Но уже как-то не хотелось. Приглядываясь к окружению, он видел, что среди симпатичных ему честных трудяг в партии состоят немногие. Преобладают же в ней и лезут в нее все активнее в основном всякие бездельники и трепачи, ловкачи и карьеристы, и их берут туда без особых препятствий, после чего они всплывают на разных руководящих должностях либо, оставаясь первыми кандидатами на эти должности, пользуются особой благосклонностью начальства.
      
      Однажды, работая уже на вузовской кафедре, Юра выступил против выдачи рекомендательной характеристики для вступления в партию одному из коллег, который не только никак не проявлял себя в труде и общественной жизни, но и был уличен в фальсификации результатов научного исследования. Тем не менее, другие члены кафедры, включая ее заведующего, уже состоявшие в партии, не усмотрели препятствий для пропуска коллеги в "авангард общества" и рекомендацию выдали.
      
      Когда началась горбачевская перестройка и моложавый генсек с трибуны партийного съезда заговорил о необходимости чистки партийных рядов, Юра, обретший к этому времени вместе с легкой сединой право именоваться Юрием Николаевичем, воодушевился и решил, что, вступив в партию, сможет активно способствовать этому процессу. Однако спаянная круговой порукой партгруппа, почуяв чужака, не поддержала его просьбу даже о постановке в очередь на вступление в кандидаты партии, существовавшую для интеллигенции (без очереди принимали только "от станка"). А больше он и не просился, быстро сообразив, что претворение в жизнь намерения партийного лидера (при условии, что оно было искренним) неосуществимо даже теоретически, ибо для этого большинству партии пришлось бы изгонять из нее самих себя.
      
      Вот так и дожил наш герой до седых волос, оставшись неохваченным мировым коммунистическим движением, чему теперь только радовался, так как это снимало с него значительную, но, к сожалению, не всю долю ответственности старших поколений за сокрушительный провал, в котором оказалась страна. Но, не будучи никогда связанным формальным обязательством быть атеистом, прописанным в уставе большевиков, Юрий Николаевич, тем не менее, был им по глубокому внутреннему убеждению, воспитанному в нем семьей, книгами, образованием, естественнонаучной общественной средой и работой, требующей безусловного здравомыслия. Он твердо знал, что "гомо сапиенс" потому и зовется человеком разумным, что способен к размышлениям и анализу, не позволяющим ему верить во что-либо СЛЕПО, то есть бездоказательно. А именно этого требуют от наделенных разумом обитателей планеты все религии, церкви и секты, хотя у мыслящих людей, пытающихся вникнуть в религиозные учения, с первых же шагов возникает масса недоуменных вопросов. Тщетно искать вразумительных ответов на них у церковников и прочих "духовных" пастырей, ибо религиозная вера потому и ВЕРА, что требует покорного, раболепного и безрассудного согласия со всем, что внушают так называемые священные писания. Для Юрия Николаевича, отдавшего немало лет научным экспериментам, и даже их порой неожиданным результатам верившему лишь тогда, когда они неоднократно воспроизводились в опытах, было совершенно неприемлемо соглашаться с каким-нибудь зачастую малообразованным длинноволосым мужичком в поповской рясе, претендующим на то, чтобы собеседник именовал его "отцом", а тем паче "батюшкой" и даже "владыкой", что все на Земле и в космосе происходит по воле некоего Бога, управляющего всем и всеми, оставаясь сам никогда и никому невидимым и неслышимым. Как можно верить тому, в чем нельзя убедиться даже однократно, не говоря уже о повторениях? То, что религии пытаются выдать за действительность, легко вписывается в рамки с раннего детства известного людям литературного жанра сказки, былины, мифа, фантастической выдумки. Но никто же не пытается заставить взрослых людей верить в реальность похищения братца Иванушки коварными гусями-лебедями или в забавные приключения Кота в сапогах. А вот историям, изложенным в аналогичных, только, может быть, более древних сборниках сказок, именуемых "Библией", "Ведами", "Трипитаком" и "Кораном", предлагают верить весьма настойчиво вплоть до угрозы и осуществления насилия, чему немало примеров в истории и современной жизни от костров католической инквизиции до кровавых бесчинств исламских фундаменталистов.
      
      До некоторых пор Юрию Николаевичу казалось, что все это настолько очевидно, что не может быть предметом сомнения и дискуссий. Да и не с кем было дискутировать, потому что с младых ногтей до недавнего времени его окружали только такие же безбожники, как и он сам. Нет, верующие в обществе тоже оставались, но это были в основном немногочисленные малообразованные старушки, которых можно было видеть в часы церковной службы на подходах к редким действующим храмам и молитвенным домам. Создавалось впечатление, что вероисповедание в стране постепенно сходит на нет и не имеет будущего. И это при том, что официально верить в Бога никому не возбранялось (кроме все тех же коммунистов, но этот запрет поставил перед ними не закон, а они сами). Во всех более или менее крупных населенных пунктах существовали действующие церкви, мечети и прочие культовые учреждения, двери которых были открыты для любого желающего войти в них для молитвы или просто из любопытства, но священники глухо роптали, что к ним не идет молодежь. А какие основания были у них рассчитывать на наплыв молодых мирян, если даже система обязательного всеобщего среднего образования весьма неплохо знакомила детей с основами естественных наук, не говоря уже о высшей школе, через жернова которой так стремились пройти миллионы любознательных и жизнерадостных юношей и девушек? Можно ли было всерьез рассчитывать на пополнение церковной паствы за счет людей, которым и за школьной партой, и на студенческой скамье на протяжении многих лет доходчиво и убедительно, не требуя слепой веры, объясняли, что и сами они, и весь окружающий мир материальны, физичны и химичны, и все в мире, начиная с происхождения звезд и планет, в том числе матушки-Земли, и кончая ходом истории как человечества в целом, так и советского и российского народов в частности, находит доказательное научное, а отнюдь не сказочно-мистическое объяснение?
      
      Казалось, что так будет всегда. Но вот ортодоксальным коммунистам пришлось покинуть высоты государственного Олимпа, на смену им пришли выходцы (в буквальном смысле) из их же рядов, но назвавшие себя демократами, и Юрий Николаевич был неприятно поражен тем, как резко изменилось отношение к религии и церкви со стороны властей, средств массовой информации и части общества, в основном, всевозможных гуманитариев.
      
      Первоочередной задачей российского и московского правительств стало не возрождение производства на замерших заводах и фабриках, а восстановление взорванного большевиками столичного храма Христа Спасителя, и тот в рекордно короткий срок поднялся из хлорированных вод плавательного бассейна, после чего волна ремонта старых и строительства новых культовых зданий покатилась по всей России. Ожившие церкви, как встарь, засверкали позолоченными (с каких бы это барышей?) крестами и огласили окрестности колокольным звоном. Видные государственные деятели, начиная с Президента, стали терпеливо выстаивать на торжественных богослужениях. Была объявлена праздничным нерабочим днем дата рождения Иисуса Христа. Стало чуть ли не обязательным при сдаче в эксплуатацию построенных объектов гражданского и военного назначения освящение их "батюшками". Происходило не только не встречающее сопротивления, но и приветствуемое и поддерживаемое материально проникновение церкви в армию и места исполнения наказаний. Газеты сообщали, что ведутся переговоры с патриархом о восстановлении института церкви на военном флоте, как было до 1917 года, когда на каждом корабле была своя молельня и свой священник. Церковь возрождалась даже на плавучем памятнике большевистского переворота - крейсере "Аврора". Зазвучали заявления церковников с претензиями на преподавание в государственных школах "Закона Божьего", появились церковные школы. Открылись церкви при некоторых петербургских вузах. Функционировавший долгие годы в здании Казанского собора Музей истории религии и атеизма превратился по чьей-то воле только в Музей истории религии, изменив и резко сократив свою экспозицию и занимаемые площади, как будто противостоящий поповщине естественнонаучный взгляд на окружающий мир никакой истории не имеет и иметь не может.
      
      "Потусторонний мир, возможно, реален, - захлебывалась от восторга одна из центральных газет. - В 1996 году европейскими учеными совершено грандиозное открытие, распахнувшее перед человечеством завесу материи. За ней нематериальный, вернее даже, антиматериальный мир".
      
      Воодушевленная поддержкой "масс-медиа", церковь решила, что получила право выступать от имени всего народа. В день погребения останков царской семьи, ограничив свою скорбь только теми, кто "за веру Христову умучен и убиен", она заявила, что приносит покаяние за грех отступничества от веры от имени всех россиян, значит, и от имени Юрия Николаевича и ему подобных, которые ее об этом не просили и на это не уполномочивали. Это была очередная (далеко не первая) попытка создать впечатление, что безбожников на Руси больше не осталось.
      
      Юрию Николаевичу все это было небезразлично. Родившийся в семье безбожников и доживший до седых волос в атеистическом окружении, он привык к тому, что антирелигиозная пропаганда не просто, как говорится, имеет место и право на жизнь, но и преобладает над религиозной, не позволяя ей выплескиваться дальше церковных папертей, порогов монастырей, духовных семинарий и академий, а также полуподпольных сект. При этом он вовсе не считал, что религию надо запретить совсем. Он не хотел лишать психотерапевтической помощи тех людей, которые по разным причинам, в основном не от хорошей жизни, стали искать ее в вере. Заглядывая иногда из любопытства даже в ординарные церквушки (посещение лучших старинных храмов на Родине и за рубежом ради общения с искусством случалось у него, увлекавшегося туризмом, довольно часто), Юрий Николаевич пытался, глядя на молящихся, представить их мысли и чувства в эти минуты, но ничего, кроме недоумения и жалости, не испытывал. "В здравом ли они уме?" - думал он, с облегчением вдыхая привычный воздух городской улицы после пропитанной запахами ладана и горящих свеч атмосферы церкви, и приходил к выводу, что если с рассудком у них все более или менее в порядке, то с благополучием и счастьем - явный недобор. И если молитва помогает кому-то уменьшить душевную боль, а посещение церкви - обрести покой и уверенность, то способ, каким люди достигают внутреннего умиротворения - это их сугубо личное дело. Одни предпочитают холодные доводы рассудка, а другие - горячую мольбу, обращенную к небу. Но, признавая за верующими право на их веру и свободу религиозного слова, Юрий Николаевич считал, что, если оно звучит публично, да еще и на всю страну, то должно сопровождаться публичным же ответом оппонента-атеиста. Как лицо заинтересованное, он всегда проявлял интерес к дискуссиям такого рода, болея, естественно, за "своих".
      
      На деле же в последние годы стало происходить совсем иное. По радио и с телеэкрана совершенно перестал быть слышен голос тех, кто открыто заявлял о своем неприятии веры в Бога, зато высказывания противоположного толка, в основном со стороны разных представителей творческой интеллигенции, посыпались как из рога изобилия. Особенно преуспела в озвучивании таких откровений одна популярная радиостанция. Очень часто в ее эфирное время кроме новостей и музыки включались беседы радиожурналистов с приглашенными в студию известными людьми: певцами, музыкантами, литераторами, актерами, депутатами, общественными деятелями и тому подобной публикой. Среди прочих тем, поднимаемых в беседах, в обязательном порядке присутствовала и тема отношения к Богу, и не было случая, когда гость или гостья передачи не заверили бы ведущего в том, что они почитают Всевышнего чуть ли не с пеленок. Слушая эти признания, Юрий Николаевич поражался тому, до чего же ловко эти люди, рожденные в стране почти тотального атеизма, скрывали свои религиозные убеждения от сверстников в годы школьно-пионерского детства и комсомольской юности. Иначе им в ту пору было бы несдобровать от насмешек и отчуждения окружающих.
      
      Примеры стремительной перековки вчерашних безбожников в истово верующих посыпались как из рога изобилия.
      
      Вот президент одной из бывших советских республик, в свое время ее главный коммунист, изрядно переволновавшись после неудавшегося покушения на его жизнь, публично приносит благодарение небу за чудо спасения. Не сообразил, бедняга, что мифическому Богу не было никакого смысла спасать своего недавнего оголтелого антагониста, место которому в аду.
      
      Известные сатирики, признанные "короли смеха", чье благополучие напрямую зависит от популярности, заметив развернувшуюся в средствах массовой информации кампанию выражения неприязни к неверующим, начали лавировать. Одного из них во время выступления в концертной телестудии какая-то унылая девица спросила:
      
      - Вот Вы всех высмеиваете, а веруете ли Вы в Бога, или и к нему тоже относитесь с насмешкой?
      
      И вместо того, чтобы честно признаться: "Не верую в то, чего нет", остроумный сочинитель веселых монологов ответил явно заготовленной на этот случай фразой:
      
      - Верую, конечно, верую! Но в церковь не хожу, потому что предпочитаю общаться с Богом без посредников.
      
      Другой представитель сатирического цеха на вопрос телеведущего об истоках его искрометного таланта, сбросив с лица улыбку и не долго думая, выпалил:
      
      - Это у меня от Бога. В мире все от Бога!
      
      Религиозная нота зазвучала даже в таком далеко не богоугодном деле, как телереклама. Малыш спрашивал деда, правда ли, что московский Кремль - это сердце России, и слышал в ответ:
      
      - Нет, Кремль - это голова, а сердце должно быть в Храме.
      
      Услыхав это в очередной раз, Юрий Николаевич подумал не без сарказма, что у этой рекламы есть нежелательный для ее заказчиков подтекст: получилось, что голове, то есть разуму, в церкви не место, там свои - только безголовые, неразумные.
      
      Еще один любознательный ребенок интересовался, не является ли СПИД божьей карой людям за их прегрешения. И школьная учительница со вздохом ответствовала:
      - Ох, не знаю, милый, не знаю.
      
      Эта незамысловатая сценка была призвана внушать, что теперь даже школа, долг которой - нести детворе свет научного знания, далеко не уверена, что никакого Бога в природе нет.
      
      И как же ей, школе, не засомневаться, если, вещало радио, сама современная наука не только не противоречит религии, но прямо помогает ей. Журналистка проникла в келью некой монахини, и та поучала ее:
      
      - Только безумец, то есть не имеющий разума, говорит, что Бога нет! Ведь теперь нас, верующих, и наука укрепляет. Вот раньше была только классическая механика, которая утверждала, что мы приходим к познанию целого через познание частностей. А теперь, слава Богу, появилась квантовая механика, которая доказывает прямо противоположное и в этом полностью согласуется со словом Божьим.
      
      Журналистка не возразила собеседнице - то ли не сумела, оказавшись менее подкованной в науке о квантах, то ли не захотела, согласившись тем самым, что люди, подобные Юрию Николаевичу, - безумцы.
      
      Еще в одном рекламном ролике популярная актриса, изображая на лице набожность, размышляла над фразой "Мы даем деньги на Храм". Воздев очи к небу, она сообщала дрогнувшим голосом:
      - Не мы даем, а Бог дает нам возможность давать деньги на Храм.
      
      То есть мало просто пожертвовать деньги на восстановление красивой церкви, что может сделать и неверующий поклонник старой русской архитектуры, а надо еще и раболепно думать, что к этому решению вы пришли не своим умом, а по внушению свыше, признав тем самым существование Бога.
      
      Если в пору молодости Юрия Николаевича верующие встречались, главным образом, среди очень пожилых людей, чьи детство и юность протекали в условиях, когда узнать об устройстве мира из серьезных книг было гораздо сложнее, чем выслушивать в церкви библейские бредни, и это были в основном одинокие, задавленные невзгодами жизни старушки, то теперь, когда он сам разменял уже седьмой десяток, его оппонентами во взглядах на религию стали выступать иногда достаточно юные создания, несомненно, прошедшие уже школьный курс естествознания. Этим молодым людям могли помешать усвоить суть этого курса если не собственное недостаточное прилежание, то учителя типа той, из рекламного клипа, фактически склоняющие учеников не очень-то верить тому, что написано об окружающем мире в учебниках. Как иначе можно объяснить реакцию одного старшеклассника, в присутствии которого Юрий Николаевич пошутил, что, поскольку Иисус родился в семье плотника Иосифа, то его надо называть Иисусом Иосифовичем. Никто из взрослых не возразил против этой "ереси", но юноша, решив, что Юрий Николаевич не в курсе дела, стал вдруг серьезно объяснять ему, что у Иисуса не было человеческого физиологического отца, так как он был зачат беспорочно - от Святого Духа.
      
      - Такие вещи, дядя, надо знать, - закончил он с укоризной.
      
      В возрасте юноши было уже непростительно заблуждаться в вопросах деторождения, и Юрий Николаевич, задетый его не по годам менторским тоном, съязвил:
      
      - Да-да, молодой человек, вы правы. Теперь я припоминаю. Дева Мария действительно забеременела не только не от будущего мужа, а даже вообще не от человека, а от птички, голубя, в образе которого обычно изображают Святого Духа на иконах. Именно поэтому бедняга-плотник так спокойно пережил измену невесты и, чуть поразмыслив и "встав ото сна", взял беременную в жены. Вот только странно, что во внешности Христа нет ничего от облика его истинного отца. Должна же была проявиться хоть какая-нибудь наследственность, ну хоть бы нос с горбинкой.
      
      А еще одна школьница, которой Юрий Николаевич предложил почитать сатирические антиклерикальные сочинения Лео Таксиля, с возмущением ответила, что религию надо не высмеивать, а высоко чтить хотя бы за то, что "если бы не было веры в Бога, то не было бы музыки, архитектуры, скульптуры, живописи". Чувствовалось, что этот сомнительный довод успел внушить ей кто-то из авторитетных для нее наставников.
      
      - Ведь все это было вдохновлено религией, в том числе христианством, - прилежно излагала она чьи-то наставления, - Если что-то существует уже двадцать веков, то вряд ли это сказка. А если даже сказка, то такая красивая, что высмеивать ее - все равно, что пачкать "Мадонну" Рафаэля.
      
      Чувствовалось, что переубедить таких девочек и юношей будет уже непросто при том массированном идеологическом давлении, которое стали оказывать на их неокрепшие умы разные радиодяди и телетети, принявшиеся в условиях свободы слова бубнить о вере в Бога с такой же энергией, как раньше - о вере в коммунизм.
      
      Вот на телеэкране - автор-исполнитель историко-литературных эссе, гневно клеймящий тех, кто, подумать только, "еще недавно позволял себе писать слово Бог с маленькой буквы". А вот актер, прославившийся созданием на сцене и киноэкране глубоко достоверных человеческих образов, сообщает вдруг, что его самая большая мечта - сыграть роль Иисуса Христа, которого он, якобы, видел однажды во время киносъемок собственными глазами: "Смотрю, а он летит по небу во всем белом".
      
      А недавно Юрий Николаевич услыхал по радио беседу с писателем Семеном Ласкиным, только что опубликовавшим в одном толстом журнале роман о трагической судьбе художницы, безвинно погибшей в сталинском застенке. Героиня романа была не плодом писательского воображения, а реально жившим человеком, но повествование было не чисто документальным, потому что документов сохранилось мало, и многое пришлось творчески домысливать. Но чистосердечно признаться в этом читателям писатель не счел возможным и придумал способ, которым, якобы, ему удалось получить несуществующую в природе информацию. Способ нельзя сказать, что новый, но давненько вышедший из моды (чему немало способствовал гениальный Лев Толстой, беспощадно высмеявший его в своих "Плодах просвещения"), и поэтому изрядно подзабытый современниками. Имя ему - спиритизм, то есть общение с душами умерших при помощи "особо одаренных" людей, так называемых медиумов. И вот Ласкин поведал в романе, что он связался через медиумов со своей пребывающей в загробном мире героиней, и та сама все ему о себе рассказала вплоть до того, как именно гулаговские палачи оборвали ее жизнь. Со времени разоблачения культа Сталина написано уже немало о жертвах его кровавого режима, и, видимо, будет написано еще, так как драматические судьбы этих людей в высшей мере достойны литературных страниц. При этом писатель, как человек творческий, вправе сам придумать более или менее удачную форму своего произведения, ту оболочку, в которую он предпочитает облечь описываемое. Так поступил и Ласкин, и все было бы приемлемо, если бы не услышанное Юрием Николаевичем радио-интервью, в котором писатель сообщил, что его беседы с покойницей - не художественный вымысел, а реальный факт, в доказательство чего он готов продемонстрировать не что иное, как... магнитофонную запись ответа художницы на один из его вопросов. Журналистка, беседовавшая с Ласкиным, усиленно подыгрывала писателю и перед демонстрацией записи срывающимся от волнения голосом известила слушателей, что им предстоит сейчас стать свидетелями эпохального события, означающего прорыв человечества в необъятный мир "параллельной", то есть нематериальной жизни. После этого прозвучал в течение одной-двух минут наговоренный кем-то текст об отношении погибшей к намерению Ласкина описать ее жизнь. Для придания голосу "загробного" характера женщина говорила монотонно, с паузами после каждого слова, как бы демонстрируя, как труден для нее этот процесс преодоления пространства и времени и перехода из нематериальной субстанции в материальную.
      
      Разумеется, поверить в эту откровенную чушь у Юрия Николаевича не было ни основания, ни желания. По словам Ласкина, тот тоже сначала отнесся к новоявленным медиумам как к шарлатанам, "как и положено советскому материалисту". Но как только на тайной квартире, куда его пригласили, зазвучал этот придушенный голос, "все догматы материализма, - писал он, - которые я добросовестно исповедовал десятилетиями, м о м е н т а л ь н о превратились в ничто". Из процитированного следовало, что, во-первых, материалистом Ласкин был отнюдь не по убеждению, а по советской традиции, и, во-вторых, он оказался жертвой весьма искусных гипнотизеров и чревовещателей, воздействие которых было настолько сильным, что даже после выхода из затмения, сознавая и признавая в книге, что он слышал голос находившегося рядом живого человека-медиума, он продолжал верить и утверждать, что слышал голос давно истлевшей покойницы. Но если Ласкин сменил свои мировоззренческие убеждения под сильным психическим воздействием, то и спрос с него не больше, чем как с жертвы обманщиков. Другое дело - редакция журнала, опубликовавшая роман без оговорки, что не обязательно разделяет изменившуюся точку зрения на материализм его автора. Выходит, разделяет и солидаризируется. Еще дальше пошла редакция радио, устроившая спектакль у микрофона с демонстрацией магнитофонной записи "загробного" голоса. Поступить так могли только те, кто либо сам глубоко верил в "чертовщину", либо исполнял (вероятно, небескорыстно) заказ тех, кому выгодно дурачить людей, что в условиях свободы слова законом не преследуется.
      
      Однажды находящийся в фаворе поэт Вознесенский. доверительно сообщил читателям газеты, как вольготно стало ему творить в новых условиях, потому что теперь образы его произведений "диктуют не власти, а... Бог. Судьба творца закодирована небом". Выходит, диктат как был, так и остался, только теперь властитель сидит еще выше, чем раньше, аж на небе.
      
      Ну, поэт - он и есть поэт. Традиция считать поэтическое творчество боговдохновенным придумана не Вознесенским, а имеет глубокие или, как сказал бы поэт, глубинные корни. Писать без рифмы, не "складно" могут все более или менее обученные грамоте люди, а рукой настоящего поэта, который умеет передавать мысли, чувства, настроения, эмоции, выстраивая слова в стихотворные строки, водит, полагают многие, в особенности сами поэты, не иначе как сверхъестественная сила.
      
      Юрий Николаевич вспомнил, как однажды, будучи с внучкой в детском театре, стал очевидцем дискуссии, возникшей между героями спектакля-сказки и дошкольной зрительской аудиторией. Сломленный горем Поэт жаловался, что не ждет больше от жизни ничего хорошего, ибо помочь ему может только чудо, а чудес на свете не бывает.
      
      - Как это не бывает? - изумилась его собеседница Барабашка, обратив взор к зрительному залу. - Очень даже бывает!
      - Нет, не бывает, - стоял на своем Поэт.
      - Бывает, бывает! Правда, ребята?
      И тут весь малолетний зрительский коллектив, включая внучку Юрия Николаевича, стал убежденно скандировать:
      - Бывает! Бывает! Бывает!
      - Какой же он Поэт, если в чудеса не верит? - подвела оптимистка итог скоротечной мировоззренческой конференции.
      
      Ну, в том, что в чудеса верят несмышленые ребятишки, нет ничего удивительного. На то они и дети, иначе и сказки были бы ни к чему. Но когда сознание взрослых дядей и тетей остается на уровне дошкольного, это уже ненормальность, граничащая с тем, что психологи называют инфантилизмом.
      
      Как-то Юрию Николаевичу пришлось участвовать в печальной церемонии похорон любимого актера. Личного знакомства у них не было, и представление Юрия Николаевича об усопшем основывалось только на впечатлении от сыгранных им веселых ролей в комедийных спектаклях. Таким же, думал он, был артист и в жизни, и таким представлял себе его родных и театральных коллег. Поэтому для него оказалось сюрпризом, когда по прибытии на кладбище гроб внесли не в зал гражданских панихид, а в кладбищенскую церковь и поставили в ряд с еще двумя гробами, в одном из которых лежала старушка, а в другом... пустой мужской костюм, свидетельствовавший, как разрушительны порой бывают неестественные смерти. Из уважения к памяти актера и вежливости Юрий Николаевич терпеливо выстоял нудный церемониал, во время которого молодой, но уже изрядно облысевший поп, уткнувшись в "Псалтырь", торопливо и нечленораздельно бубнил какие-то заупокойные тексты, а мастера художественного слова тщетно пытались понять, о чем вещает этот "златоуст". Самим им в храме говорить не полагалось, и они взяли свое у могилы. И здесь Юрию Николаевичу было суждено удивиться вторично, когда лейтмотивом их выступлений стала не столько скорбь от расставания с талантливым коллегой и дорогим человеком, сколько чуть ли не восторг по поводу того, что "теперь ему уже хорошо, ибо душа его уже воспарила в небо, смотрит сейчас оттуда на нас и улыбается". В этом было много фальши, наигранности, плохого актерства, какой-то несерьезности, и было даже обидно за покойного, который уже не мог протестовать и защищаться.
      
      Вспоминая сейчас все эти факты внезапно возросшей религиозности и суеверности общества, искренней или напускной, Юрий Николаевич подумал, что ему становится все труднее находить единомышленников, с которыми можно было бы разделить свое недоумение по поводу столь странной и неожиданной для него социальной метаморфозы. Даже Тамара Фаддеевна, его супруга, никогда раньше не проявлявшая интереса к церкви, стала вдруг носить на шее крестик и красить на пасху яйца. А однажды супруг, осматривая кладовку в поисках растворителя краски, наткнулся на бутылку без этикетки с какой-то бесцветной и лишенной запаха жидкостью. Тщетно вспоминал он, когда и при каких обстоятельствах поставил сюда этот сосуд, даже не потрудившись предварительно проверить качество его содержимого. К тому же алкоголем он не увлекался, и "заначивать" спиртное никогда не пришло бы ему в голову. Не рискуя попробовать неизвестную жидкость на вкус, Юрий Николаевич обратился с запросом к супруге. Та сначала сделала вид, что ничего не знает, но потом призналась, что получила бутылку в подарок от подруги, в ней вода, но не простая, а освященная в церкви, иметь ее в доме "на всякий случай" совсем нелишне, тем более что много места она не занимает и "кушать не просит". Что касается крестика и пасхальных яиц, то это, по мнению непоследовательной безбожницы, в наши дни всего лишь "элементы народных обрядов" и не более того. А поскольку спорить с женщиной, да еще с женой - дело гиблое, пришлось оставить ее наедине со своими обновленными взглядами на народное творчество.
      
      Вдовый сосед, захаживавший временами в дом Юрия Николаевича "на огонек" и обсуждавший с ним разные большие и малые проблемы, по которым они обычно быстро приходили к "консенсусу", неожиданно стал полемизировать с ним в вопросе о ценности и полезности для человечества "Библии". Сам Юрий Николаевич, ознакомившись с основными библейскими сюжетами по другим источникам, полный текст не читал, но припомнил, как однажды во время командировки на Дальний Восток жил в гостинице в одной комнате с коллегой, взявшим с собой толстый фолиант "Ветхого завета" для чтения в свободное время и "ликвидации религиозной безграмотности". Читал он не вслух, но по мере углубления в текст стал все чаще прерывать чтение и возмущенно восклицать:
      
      - Ну до чего же кровожаден этот Боженька! Населил Землю людьми, а потом стал сам же умерщвлять их налево и направо, да еще и не по одному, а в массовом порядке, как оголтелый фашист. Вот опять написано: "И он убил их". А за что, непонятно.
      
      Рассказав соседу об этом случае, Юрий Николаевич высказал недоумение, как могут верующие считать мудрым и священным это чуть ли не древнее подобие гитлеровской "Майн кампф". Сосед посмеялся, но не согласился с таким радикальным сравнением, заметив, что хотя сам он "Библию" тоже особенно не штудировал, но встречал отзывы о ней, как о "кладезе мудрости" и "книге книг", которая по тиражам, числу переизданий и языков, на которые переведена, не имеет себе равных и которую считает для себя настольной добрая половина человечества. Это весьма озадачило Юрия Николаевича, поскольку ему были известны и другие, весьма авторитетные мнения. Так, английский лорд и министр Болингброк, живший в 18-м веке, в отличие от наших спорщиков "Библию" осилил, после чего пришел к выводу, что "это - жалкое сплетение небылиц, в которых каждое слово есть или верх смешного, или верх ужасного". А великий умница Вольтер после ознакомления с притчами и премудростями царя Соломона заявил, что "приходится благочестиво бороться с естественным отвращением, которое вызывает их чтение". По его мнению, древнееврейский народ "видится со страниц "Библии" как носитель ужасающе суеверных предрассудков, гнусного разврата, зверского разбоя, непроходимой тупости и благочестивой кровожадности". Язвительный Лео Таксиль сокрушался, что "люди слишком мало читают "Библию"! Читать ее - значит перестать верить ей и презирать ее".
      
      Каково же было после этого удивление Юрия Николаевича, когда он обнаружил, что в школьном учебнике для старшеклассников "Библия" отнесена к гуманистическим ценностям европейских цивилизаций за то, что "ее чтение помогает увидеть достойную цель в жизни и освещает ярким светом путь к ней". В подтверждение в учебнике приводились обширные цитаты. Теперь стало объяснимым неожиданно трепетное отношение к религии некоторых молодых людей. Видимо, они были очень прилежными учениками школьных историчек, поспешивших сдать материалистические позиции после повышения педагогического мастерства в петербургской академии, издавшей этот учебник. То-то возрадовалась церковь, мечтающая о преподавании в школе "Закона Божьего".
      
      После такого поворота событий в средней школе естественно было поинтересоваться, как теперь освещается религиозная тема в школе высшей, каких взглядов по этой проблеме придерживаются вузовские преподаватели философии. Поразмыслив, Юрий Николаевич дерзнул направиться в самый главный и старый из петербургских университетов, где есть не просто кафедра, а целый философский факультет.
      
      Были летние каникулы, и двери большинства факультетских помещений оказались запертыми. Наконец одна из них поддалась, и Юрий Николаевич увидел за ней двух девушек, блондинку и брюнетку, занятых чаепитием. Извинившись за несвоевременное вторжение и пожелав приятного аппетита, он сказал:
      
      - Милые дамы, в отличие от вас я человек уже далеко не молодой, сдавал экзамены по философии еще в советские времена и сильно подозреваю, что теперь эта наука преподается, мягко говоря, несколько иначе. С кем бы я мог побеседовать на эту тему? Сами-то вы тоже преподаватели?
      
      - Нет, - ответила брюнетка, - мы только что окончили филологический, а сюда временно устроились лаборантками.
      
      - Ну что ж, это даже лучше, - обрадовался незваный гость. - В таком случае, вы, как недавние студентки, быть может, еще помните, рассказывали ли вам на лекциях о материализме?
      
      Юрий Николаевич очень надеялся услышать в ответ: "Еще бы не помнить. Ведь материализм - основополагающее философское учение". Вместо этого в комнате воцарилась пауза, во время которой девушки обменивались вопрошающими взглядами. Наконец, основательно порывшись в памяти, блондинка промолвила:
      
      - О материализме? Это, кажется, что-то, связанное с Карлом Марксом? Но больше я, извините, уже ничего не помню. Вам лучше обратиться на кафедру онтологии. Ее преподаватели читают лекции на нефилософских факультетах.
      
      К счастью, дверь у онтологов тоже оказалась незапертой. Узнав, какие проблемы волнуют гостя, молодой человек, перелистывавший бумаги за столом в углу комнаты, как оказалось, тоже временный лаборант, любезно предложил Юрию Николаевичу ознакомиться с программой университетского курса по основам философии и даже позволил взять брошюру на пару дней домой. Нетерпеливо раскрыв ее еще на ступенях университетской лестницы, Юрий Николаевич быстро убедился, что такой курс философии, какой преподают нынешним студентам, он никогда не проходил.
      
      В бытность студентом он слушал лекции, выступал на семинарах и сдавал экзамены по предмету, кратко обозначенному в институтском расписании занятий аббревиатурой ОМЛ, означавшей "основы марксизма-ленинизма". Знания каких-либо иных философских концепций, кроме обозначенной в этом названии, на лекциях не сообщались и при сдаче экзамена не требовались. То же повторилось и при сдаче кандидатского экзамена во время обучения в аспирантуре. Философская наука показалась Юрию Николаевичу довольно скучной, и после второго экзамена он к ней больше не возвращался. Но убеждение в первичности материального мира, который всего лишь осмысливается, отражается в сознании, являющемся по этой причине категорией, вторичной по отношению к материи, крепко засело в голове Юрия Николаевича, и он по сей день продолжал откровенно посмеиваться над так называемыми идеалистами, утверждавшими, что ничего из того, что мы видим, слышим, осязаем и обоняем, в действительности не существует, а является не более чем плодом нашего воображения. Он считал это лишь забавным плодом чьей-то не вполне здоровой фантазии, вздорной гипотезой, поскольку реальная жизнь никогда не давала и не могла дать нормальному человеческому разуму никаких ее подтверждений. В то же время он видел в этой гипотезе черты, роднившие ее с религией, и подозревал, что выдвинута она на потребу последней, для придания ей наукообразного вида. Надо же было как-то обосновать исходное библейское утверждение о происхождении всего сущего, гласящее, что "вначале было Слово" (то есть не материя).
      
      И вот, раскрыв брошюру, Юрий Николаевич обнаружил, что ее страницы пестрят словами и фразами, свидетельствующими, что нынешние питомцы старой питерской "альма-матер" призваны впитывать и нести в жизнь и школу, где многим из них суждено трудиться, отнюдь не только материалистически-атеистическое мировоззрение. Наряду с практическими способами освоения мира требовалось воздать должное и "духовным", усвоить "религиозное мировоззрение и формы религии", вникнуть в сущность "веры в сверхъестественное" и "идеи Бога". Слова "дух" и "душа" встречались в тексте программы гораздо чаще слова "разум". Ознакомившись всего лишь мимоходом с диалектическим материализмом, требовалось познать также и "диалектическое богословие". Не обошли составители программы и неведомое Юрию Николаевичу понятие "теодицеи". Уже дома, заглянув в словарь, он узнал, что оно означает попытку оправдать одновременное существование доброго, справедливого Бога и зла на Земле. Миллионы верующих испокон веков, обратив взоры к небу, тщетно вопрошали: "Боже милостивый, почему ты, который может все, допускаешь, чтобы на Земле совершались преступления и лилась людская кровь?", и так как несуществующий адресат их молитв упорно безмолвствовал, ответ за него взялись придумать "философы" от церкви. И теперь узнать его и многое другое из области теологии можно было из университетского курса философии, постигнув заодно, чем отличается "плоть" от "духа", в чем состоят "акты духа" и "философия духа" и как успешно преодолевается досадный разрыв "наук о природе и наук о духе".
      
      Проштудировав программу и ощутив всю глубину своей отсталости в философском познании мира, Юрий Николаевич понял, что без повторного визита в университет ему не обойтись, и не только потому, что надо возвратить брошюру. Требовалось услышать живое слово весьма компетентного человека. И ему повезло - кроме знакомого лаборанта он застал на кафедре моложавого профессора, который в паре с коллегой принимал кандидатский экзамен у аспиранта. Когда экзамен закончился, оказалось, что профессору надо везти куда-то дочку, тихо сидевшую с книжкой в углу комнаты. Поэтому с Юрием Николаевичем он говорил чуть ли не на ходу.
      
      - А что, собственно, Вас так удивляет в нашей программе? - усмехнулся он. - Сейчас очень многие философы в России отошли от примитивного материализма, в том числе и Ваш покорный слуга. За последнее столетие трудами в основном западных ученых запрещенный в СССР идеализм продвинулся далеко вперед и выглядит теперь гораздо последовательнее и логичнее, чем во времена Вашей молодости. У нас на факультете твердокаменные материалисты сохранились как реликты только на одной второстепенной кафедре, да и те в основном помалкивают. И все же мы отвели диамату в нашем курсе основ философии целых две лекции. Вы горюете, что упал уровень атеистической пропаганды? А он просто соответствует количеству сохранившихся атеистов. Что касается меня лично, то я индифферентен, мне тема веры в Бога безразлична. И вообще верить или нет - дело совести каждого отдельного человека, право, закрепленное в нашей Конституции. Почему вы решили, что рост религиозности общества затормозит развитие науки? Подавляющее большинство ученых в мире верили и верят в Бога, и это им нисколько не мешает познавать тайны природы. В их числе и Чарльз Дарвин, и Менделеев, и Иван Петрович Павлов, и наша современница Наталья Петровна Бехтерева. Сейчас в продаже есть новый философский словарь, где Вы найдете ответы на многие вопросы.
      
      Упомянутый словарь Юрий Николаевич обнаружил в киоске университета и не удержался тут же у прилавка отыскать страницу со словом "душа", желая узнать, как авторы относятся к ее бессмертию. Оказалось, что свою точку зрения ни по этому, ни по другим вопросам авторы принципиально не излагают, сохраняя, подобно университетскому профессору, полный нейтралитет. О "душе" было сказано, что это "нематериальная сущность", которая "бессмертно существует в загробном мире (христианство, ислам) либо бесконечно переселяется из тела в тело (буддизм)". И никаких комментариев по поводу того, правильно это или чушь. Принимай, читатель, то представление о "душе", которое тебе больше по душе, или отвергай само это понятие. В другом разделе того же словаря "душа" толковалась как "совокупность психических характеристик личности", то есть практически как синоним слова "психика". Здесь уже не было ни мнимого бессмертия, ни загробного мира, и такой смысл вполне устраивал материалистов, но словарь вовсе не навязывал его верующим. В книжке приводилось целых пять доказательств существования Бога, например, такое: "Бог существует, потому что существует вера в него у всех народов мира", но отнюдь не утверждалась ни неопровержимость, ни вздорность подобных "доказательств". Ну что ж, для словаря, подумал Юрий Николаевич, это вполне логично. Он и не должен вести одностороннюю пропаганду, это, так сказать, не его жанр. Другое дело - учебник, изданный для светского образовательного учреждения, который обязан нести людям научное знание. Тут уж ученые должны сказать свое веское слово, дать отпор религиозному мракобесию.
      
      В поиске свежих, написанных уже после ликвидации коммунистической цензуры, учебников по философии Юрий Николаевич обошел не одну библиотеку города, пока не наткнулся на двухтомник, изданный одной из столичных академий, носящей имя выдающегося российского марксиста. Изрядную долю оптимизма вселило в Юрия Николаевича предисловие, в котором было сказано, что учебник подготовлен в соответствии с государственными требованиями. Уж если в дело вмешалось само государство, решил заскучавший было безбожник, углубляясь в текст, то здесь должна быть только настоящая наука и никакой поповщины. Как он ошибся!
      
      Отметив, что не только крупнейшие мыслители прошлого, но и определенная часть современных исследователей являются верующими, авторы выражали "сожаление в связи с замалчиванием влияния идеи Бога на развитие научного знания" и утверждали, что эта идея "была плодотворной для развития научных представлений, а существование божественного идеала подвигало естествоиспытателей на поиск причин гармонии в природе". Оказывается, наука и религия всегда шагали и шагают чуть ли не плечом к плечу, "помогая человеку в осмыслении окружающего мира, наполняют смыслом его земное существование и дают надежду на бессмертие". Вот даже как! Но, несмотря на то, что религия милостиво позволяет науке быть своей соратницей, ученым не следует особенно обольщаться, ибо "научное познание мира не в состоянии опровергнуть истины религии". Занятая анализом отдельных элементов реального мира, наука не дает, якобы, целостного знания о мире, в то время как религия с успехом делает это "путем постижения Бога". "Знакомая мысль, - вспомнил Юрий Николаевич высказывание монахини из кельи. - Интересно, кто у кого ее слямзил - затворница у горе-философов или наоборот". Досадное для себя безбожие части человечества авторы учебника объяснили не успехами естественных наук, а "психологическими переживаниями людей по поводу покинутости мира Богом". Выражалось сожаление, что "наука, отгораживающая Бога от реального мира, лишает себя возможности общения с Ним". Вот так заявленьице после фанфар по поводу шагания плечом к плечу!
      
      И такое вот явно церквоугодное издание, да еще в ранге учебника для высшей школы, увидело свет не только без противодействия, но фактически с благословения государства. У Юрия Николаевича давно возникло, а теперь окрепло подозрение, что, как бывало во времена тотального господства коммунистического Политбюро, когда все идеологические кампании проводились по "закрытым" указаниям из Москвы и дружно и немедленно поддерживались и одобрялись по всей стране, так и сейчас религиозное наводнение происходит не без участия новой российской власти. Было ощущение, что по стране распространена тайная директива способствовать возрождению религии и церкви, а о наличии в обществе атеистов нигде в средствах массовой информации даже не упоминать, на радио и телевидении ввести негласную цензуру и допускать к микрофонам только тех, кто соглашается подтверждать свою веру в Бога.
      
      Но если такая тайная директива действительно существует, то где можно узнать о ее существовании? А что если попробовать в качестве пробного шара выяснить хотя бы, кто приказал убрать слово "атеизм" из названия популярного петербургского музея.
      
      Не долго думая, Юрий Николаевич в ближайший выходной направился в музей. Давненько не бывал он в этих стенах. Удовлетворив некогда раза два-три свою любознательность и склонив голову перед могилой Кутузова, он не испытывал большой потребности в новых визитах сюда, предпочитая другие художественные, исторические и мемориальные музеи, которых в городе не счесть. В отличие от прошлых раз внутрь собора он вошел бесплатно. Оказалось, что теперь обширная площадь в районе бывшего алтаря возвращена церкви, ее отгородили от музея невысоким барьером и здесь возобновили службы. Посетителей по обе стороны "границы" в этот час было мало, и женщина-экскурсовод скучала в ожидании желающих воспользоваться ее услугами. Интерес, проявленный Юрием Николаевичем к фреске "Тайная вечеря", расположенной наверху алтарной стены, оживил ее. Завязалась беседа, плавно перешедшая на проблемы музея, переживающего, мягко говоря, не лучшие времена. Музейщики уже давно смирились с требованием клерикалов покинуть стены собора, но ремонт предназначенного для переселения светского здания из-за нехватки денег протекает очень вяло. Учитывая это, церковные иерархи согласились пока терпеть присутствие музея в храме, но несколько лет назад его существование буквально висело на волоске, когда появилась назвавшаяся "общественностью" группа верующих, в которой выделялись (не только поведением, но и маскарадной внешностью) так называемые "казаки Невской станицы". Звучали угрозы силового решения проблемы: музей из храма изгнать, богоугодные и благопристойные экспонаты раздать церквам и другим музеям, а остальное выбросить на свалку. Тогда-то перепуганный насмерть коллектив и решил на своем собрании сократить экспозицию за счет дразнящей церковников части и "урезать" название музея, опустив в нем "богомерзкое" слово.
      
      - Но это не единственная причина, почему мы расстались с атеизмом, - продолжила собеседница. - Дело еще в том, что мы - музей государственный. А согласно Конституции государство гарантирует каждому гражданину право исповедовать любую религию. Как же можем мы, государственная организация, пропагандировать отрицание Бога и веры. Для нас это было бы нарушением закона. Другое дело, если бы кто-нибудь создал частный музей атеизма, тогда он выражал бы точку зрения не государства, а хозяев музея, то есть частных лиц, которым по той же Конституции антирелигиозная пропаганда не запрещена. Но даже в названии такого музея слово "атеизм" лучше не употреблять. Не знаю, по какой причине, но и законотворцы не решились употребить это слово в тексте, и там написано, что разрешается распространять не только религиозные, но и "иные" убеждения. Казалось бы, яснее ясного, что в иные, чем религиозные, входят, прежде всего, антирелигиозные, то есть атеистические взгляды, но напрямую об этом не сказано, и есть возможность двойного толкования закона, а у церкви и верующих - формальное основание оспаривать название "Музей атеизма". Между тем, у философов в ходу более широкий и менее радикальный, чем "атеизм", термин, выражающий критическое отношение к религии, - "свободомыслие", который и следовало бы предпочесть. Но пока такого музея, увы, нет.
      
      - А мне кажется, - возразил Юрий Николаевич, - что если быть последовательными, то государство не должно демонстрировать в "своем" музее только религиозные экспонаты. В результате получается, что мы имеем в городе нечто вроде еще одной, но только государственной, церкви. А это, согласитесь, нонсенс, ибо по закону церковь от государства отделена.
      
      - Нет, наш музей не церковь, хотя все экспонаты в нем имеют к ней отношение. Мы - один из многих исторических музеев страны, раскрывающий одну из граней общей истории России и человечества - историю религии. Почитайте-ка наши письменные комментарии в экспозиции. Разве в них есть хотя бы малейший намек на призыв верить в Бога? Мы даем посетителю понять, что нам совершенно безразлично, с каким отношением к Богу он пришел и уйдет от нас. Между тем, среди наших сотрудников есть и верующие, и атеисты. Я, кстати, в числе последних.
      
      - И все же я не понимаю, - не сдавался Юрий Николаевич, - как можно, рассказывая посетителям об истории отношения людей к Богу, вспоминать только о той части человечества, которая в Бога верит, и совершенно умалчивать о безбожниках, как будто их в истории никогда не было. Строго говоря, история религии и история атеизма - это две стороны одной медали, их нельзя искусственно разрывать. Это все равно, что, рассказывая о ходе военной битвы, сообщать о действиях только одной из противоборствующих сторон. И почему в экспозиции по истории религии надо обязательно показывать церковь только в слащаво-розовом свете, умалчивая о тех страданиях и бедах, которые причинило людям насаждение ею слепой веры в Бога? Разве религиозные войны, гонения, обрушивавшиеся на свободомыслящих, вплоть до пыток и костров инквизиции, проявления религиозного экстремизма - не страницы истории религии?
      
      - Да, это тоже ее история, и мы стараемся в меру сил ее отражать. Например, планируем упомянуть о факте службы немецким оккупантам части священников на захваченной врагом территории CCCP. Но по "черным" страницам истории церкви у нас нет или почти нет экспонатов. Надо же что-то повесить на стены и выставить в витринах, а есть в основном книги, демонстрация которых - дело библиотек, а не музеев. И все-таки после переезда в светское помещение мы, возможно, будем показывать историю религии более объективно, чем сейчас.
      
      - Говорите, нет экспонатов, а куда же они подевались? Ведь были раньше и картины, и макеты, и орудия инквизиторских пыток и оружие, которые церковь использовала как аргументы в борьбе с иноверцами и безбожниками. Неужели все это теперь уничтожено?
      
      - Нет, кое-что лежит у нас в запасниках... Но извините, меня зовет работа, кажется, появилась потребность в экскурсоводе.
      
      То, как проворно собеседница воспользовалась удобным предлогом, чтобы удалиться, не осталось не замеченным Юрием Николаевичем. Но он не обиделся, так как понимал, что в дискуссионном запале стал задавать слишком трудные с точки зрения нынешнего положения музея вопросы, почти на грани провокационных. Откуда было музейной даме знать, что перед ней действительно простой безбожник, а не человек, подосланный церковью для того, чтобы получить повод обвинить государственный музей в антирелигиозной пропаганде, да еще на церковной "территории".
      
      Итак, с музеем все было более или менее ясно. Рассчитывать на его объективность в просветительской работе пока не приходилось, а будущее скрывалось за неблизким, похоже, горизонтом. Недаром экскурсовод, женщина, еще не пожилая, полушутя заметила, что мечтает дожить до переезда музея на новое место. Но Юрий Николаевич не забыл о главной цели, ради которой приходил в музей - обнаружить существование негласного прорелигиозного давления на него со стороны государственной власти. Этой цели он не достиг, потому что, если даже такое давление и было, то музей руководствовался не им. Он сам отрекся от атеизма из страха испортить отношения с хозяином "жилплощади" и быть выброшенным на улицу. Государство можно было винить лишь в том, что оно не проявило должной активности в защите интересов "своего" учреждения культуры.
      
      "А с чего это я вообще взял, - засомневался вдруг Юрий Николаевич, - что у государства есть потребность поддерживать церковь? Зачем это власти, состоящей по большей части из вчерашних коммунистов-безбожников? Не может быть, чтобы они вдруг искренне уверовали в Бога и стали на его сторону". Согласно исследованиям ученых-психологов, искавших разгадку феномена внезапного религиозного обращения, ему часто предшествуют чувства греха и вины, духовный кризис, нравственные и мировоззренческие поиски, неудовлетворенность прежним образом жизни, конфликт с обществом и окружающими. Из всего этого букета к власти приложимо, разве что, возможное ощущение вины перед народом за грубые ошибки в проведении экономических реформ, приведшие к его обнищанию и выражениям протеста. Но вряд ли это чувство могло заставить государство искать дружбы с Богом и обратиться за помощью в небесную канцелярию.
      
      Среди причин внезапного богоискательства известны также случаи, когда людей, прежде равнодушных к Богу, увлекал в его объятия глубокий эмоциональный срыв, вызванный горем, тоской, невосполнимой утратой, сопровождаемый чувством одиночества и беззащитности. Так, из литературы Юрий Николаевич узнал о случае с известной петербургской женщиной-академиком, упомянутой университетским профессором философии. Внучка выдающегося русского психоневролога, Наталья Петровна сама добилась больших результатов в исследовании мозговой деятельности человека. Уж кому, казалось бы, как не ей, знать, что так называемая душевная или, что то же, психическая деятельность есть не что иное, как физиологическая функция головного мозга, и не содержит ничего сверхъестественного и нематериального. И, тем не менее, именно этот человек, стоящий, можно сказать, на переднем крае научного познания природы, пришел к тому, что стал истово молиться в церкви. Причиной этого, как видно из книги, написанной самой нововерующей, стало "измененное состояние сознания", вызванное глубочайшей личной трагедией - одновременным уходом из жизни двух самых близких людей: сына и мужа. "Произошло нечто, прямо показавшее мне, что есть Зазеркалье", - написала она после того, как ей стали мерещиться души умерших.
      
      И если российская власть на исходе 20-го века стала ближе к церкви, чем был двумя веками раньше отпетый атеист - прусский король Фридрих II, то тоже не иначе, как по причине "измененного состояния сознания". Но что могло послужить для этого толчком, какие призраки и фантомы? Уж явно не мистические, ибо в сверхъестественное посткоммунистическая власть едва ли верит. А вот политические, - пожалуй. Тени разных исторических фигур, от французского императора Людовика XVI до последнего российского царя, утративших политическую власть, порою вместе с головой, вследствие недостаточной популярности в массах, витают перед глазами тех, кто уже находится у власти или только рвется к ней. Любой деятель современной российской политической арены твердо знает, что будет обречен на неуспех без заигрывания с массой избирателей, а в ней изрядную долю составляют люди, искренне или под влиянием моды стоящие на процерковных позициях. Какую именно долю? Ответ услужливо подсказала в одной из газет сама церковь, заинтересованная в том, чтобы эта доля считалась как можно более внушительной. "В Московском Патриархате, - известила газета, - дали информацию, что православными верующими в России считает себя 60% населения". И это только православными, а есть ведь и другие конфессии. В такой обстановке проявлять холодность к церкви значит отталкивать от себя весомый пласт электората, следовательно, не иметь должной опоры под ногами и будущего. Какая же власть или претенденты на нее хотят себе такой судьбы? Значит, причина подыгрывать церковникам, если не явно, то завуалированно, все-таки есть. Это поняли даже коммунисты, поспешившие исключить из своего устава требование быть атеистом, а их лидер стал даже опережать Президента в поздравлениях россиян с Рождеством и Пасхой.
      
      В качестве следующего шага в поиске проявлений предполагаемого заигрывания государства с клерикалами Юрий Николаевич выбрал проверку отношения к религии тех печатных органов, которые в доперестроечные времена твердо стояли на естественнонаучных, значит, антирелигиозных позициях. Поскольку в ту пору о частной собственности да еще на средства информации не могло быть и речи, то все газеты и журналы издавались на средства государства или щедро дотируемых им общественных организаций. Так, финансируемое из госкармана всесоюзное общество "Знание" издавало научно-популярный журнал "Наука и религия", пользовавшийся большим интересом у читателей. Но в последние годы Юрий Николаевич почему-то перестал встречать его на прилавках и в киосках торговцев периодикой. С чего бы это? Неужели его перестали издавать? С таким вопросом Юрий Николаевич отправился по излюбленному адресу - в Публичку.
      
      Эта знаменитая российская научная библиотека еще недавно носила имя русского писателя Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина и гордилась этим. Но в одночасье она стала безымянной, превратившись просто в Российскую национальную (в отличие от Российской государственной, бывшей Ленинки). Нельзя сказать, что Юрий Николаевич сразу обратил внимание на этот, в общем-то, довольно странный факт. Странный потому, что Михаил Евграфович не принадлежал к числу тех, кому россияне могли предъявить политический счет и вычеркнуть из списка почитаемых. Но в контексте последних событий Юрий Николаевич невольно задумался над возможной причиной этого переименования. Припомнилось, что некоторым городским больницам, даже не старым, а построенным совсем недавно, кто-то вдруг распорядился присвоить имена разных святых страдальцев, чем, несомненно, порадовал церковь. Так, может быть, и переименование библиотеки вызвано тем, что у церкви есть какие-то претензии к известному писателю-сатирику? К своему стыду, Юрий Николаевич знал творчество Салтыкова-Щедрина лишь в объеме школьной программы и не мог припомнить, были ли среди тех, в кого летели его сатирические стрелы, лица духовного сана. Заглянув в "Энциклопедию", он узнал, что Салтыков-Щедрин разделял взгляды Белинского, был его идейным учеником. А какие в таком случае отношения с религией были у "Неистового Виссариона"? Так и есть, выдающийся критик и публицист был еще и философом-материалистом, следовательно, попов не жаловал, их симпатией не пользовался и не мог не передать это своему идейному последователю.
      
      Вступив с такими мыслями под своды Публички, Юрий Николаевич первым делом обратился к дежурному библиографу с вопросом о причине переименования библиотеки. Сотрудница, не мешкая, вызвала на экран компьютера текст соответствующего документа. Им оказался не больше, не меньше, как Указ самого Президента страны, где вместо слова "переименовать" стояло слово "преобразовать", но о причине преобразования не было ни слова. Раз так, то гипотеза Юрия Николаевича, что в переименовании госучреждений в России проявляется все тот же церквоугодный подход, сохраняла право на существование.
      
      Ну а что же все-таки произошло с журналом всесоюзного общества? После распада Союза учредитель перестал упоминаться в выходных данных этого издания, но сам журнал, переболев несколькими сдвоенными номерами, сохранился. Убедившись в этом, Юрий Николаевич повеселел: "Значит, осталось в стране, сознательно или бездумно направляемой кем-то в сторону, обратную естественнонаучному прогрессу, хоть одна трибуна для высказывания здравых мыслей о сущности и вреде религиозного умопомрачения". Его настроение еще больше поднялось, когда он увидел в рубрике "Слово редактора" заголовок: "Сохраним лицо при любой погоде!". Это обещание и сохранение в названии слова "наука", да еще впереди слова "религия", говорило о том, что журнал остался и намерен оставаться впредь голосом ученых-материалистов. Но радость Юрия Николаевича была, увы, недолгой. Из текста статьи под многообещающим заголовком он узнал, что к редактору поступают упреки в изменении курса журнала, начавшего обработку читателей в религиозном духе. Читатели, многие годы выписывавшие журнал, сообщали об отказе от дальнейшей подписки. Так о каком же "сохранении" и какого "лица" писал в таком случае редактор? Оказалось, что некоторое время назад журнал решил изменить свою прежнюю направленность и взял курс на "плюрализм мнений атеистов и верующих различных конфессий и мнений по вопросам информационных сил Вселенной". Редактор успокаивал тех, кто заклинал в письмах не менять нового лица журнала, бодрым возгласом: "Не изменим!". В том, что под этим флагом журнал перешел к почти исключительно религиозным публикациям, было нетрудно убедиться, даже не вчитываясь в тексты статей, а просмотрев лишь оглавление и иллюстрации. От настоящей науки в журнале осталась только все та же, что и в музее, история религии. Зато появились псевдонаучные статьи, имеющие целью придать религии "научную" обоснованность. Например, якобы присущая человеку (понимай, его душе) способность путешествовать в пространстве и времени, переживать ощущение выхода за пределы своего "Я" и "возврата в культурное и историческое прошлое человечества и мира" объяснялась в рамках теории так называемого "трансперсонального опыта", утверждающей, что человек не просто материален, но представляет собой "единство материального тела (биомашины) и бесконечного поля сознания". В статье некоего доктора экономических наук, по совместительству "народного академика Русской академии наук, искусств и культуры", откровенно озаглавленной "Лептонная концепция мироздания - синтез науки и религии", сообщалось, что душа потому, якобы, обладает способностью беспрепятственно проникать сквозь любые стены и тела, что она является квантовой голограммой человека, его "стоячей лептонной волной". Вслед за гипотезой о существовании лептонных душ людей автор провозглашал существование лептонного Бога, чья "энергоинформационная мощность прямо пропорциональна числу верящих в Него людей и силе их веры".
      
      "Да это же чуть ли не дословное повторение одного из "доказательств" существования Бога, которое я нашел в философском словаре, - подумал Юрий Николаевич. - Только то придумали сами церковники, а это выдается за плод философских раздумий "народного академика экономических наук". Хорошо еще, что автор признавал необходимость проверки своей "теории" экспериментами, хотя вполне возможно, что это делалось лишь с целью придания ей большей наукообразности. "А что? Если о Боге и душе стало возможно говорить с позиций новейшей науки, значит, не такая уж это мистика, значит, в этом что-то есть", - могли подумать люди без твердых материалистических убеждений, даже не заметив, что уже попали в сеть, расставленную для них хитроумными религиозными проповедниками.
      
      Юрий Николаевич зримо представил себе, как радостно потирает руки, читая журнал, та монахиня из кельи. Теперь, решит она, у нее есть еще больше оснований называть безбожников безумцами, а то и "клиническими идиотами", как еще более изящно выразился в интервью один художник слова, снискавший известность тем, что раскопал останки последнего "божьего помазанника" на российском троне. "А ведь сами-то они, пожалуй, не очень похожи на настоящих верующих, - подумал Юрий Николаевич. - Те должны брать пример со своего кумира и терпимо относиться к инакомыслящим, считая их "заблудшими овцами". А тут такие громогласные, на всю страну, ругательные обвинения в отсутствии ума как раз у тех людей, которые решают для себя вопрос о Боге по-умному, на основе размышлений, а не слепого фанатизма. Кто же после этого настоящие безумцы?"
      
      Защищая новую ориентацию бывшего антирелигиозного журнала, ее горячий приверженец написал: "Как же мало надо уважать человека, чтобы считать, что взрослого, думающего читателя повергнет в фантастическую веру религиозная публикация?". Похоже, этому господину было невдомек, что, во-первых, не все читатели взрослые, а во-вторых, далеко не все даже в солидном возрасте прибегают в вопросах веры в Бога к помощи рассудка. В том-то и дело, что немало и таких, кто руководствуется в этом случае не столько разумом, сколько эмоциями. "Истинная вера - прочел Юрий Николаевич нравоучение автора очередной "научной" статьи, - вера сердечная", то есть опирающаяся не на интеллект, а на чувства. Вот почему среди верующих преобладают люди с повышенной эмоциональностью: женщины по сравнению с мужчинами и представители художественной интеллигенции ("лирики") по сравнению с технарями ("физиками"). Чаще всего толчком, повергающим людей в искренюю веру (не путать с лицемерной, обусловленной модой), является страдание: болезни, несчастья, то, что называют "ударами судьбы". Один глубоко верующий современный писатель, озабоченный падением нравов в России, заявил: "Чтобы человек остался человеком, нужна церковь, а чтобы душа оцерковилась, нужно страдание". Другими словами, если не хочешь озвереть, изволь "оцерковливаться", а для этого старайся испытывать только отрицательные эмоции, страдай. А если ты счастлив, весел, удовлетворен жизнью и хочешь петь, а не молиться, то твоей нравственности хана и дорога тебе одна - в мир разврата и преступности. Прочитав это откровение, Юрий Николаевич, душа которого за долгие годы так и не "оцерковилась", стал с тревогой присматриваться и прислушиваться к себе - уж не тянет ли уже его выйти с кистенем на большую дорогу. Но нет, даже тайком сунуть в карман кусок мыла в магазине самообслуживания почему-то до сих пор не тянуло. И как это ему удалось с детства усвоить основные принципы нормальной человеческой морали типа "не убий" или "не укради" без помощи церкви, воспитываясь в безбожной семье, атеистической школе, атеистическом обществе и только недавно, опять-таки из атеистической литературы, узнав, что церковь приписывает авторство этих принципов Богу, начертавшему, якобы, их на каменных "скрижалях", подаренных вождю древних евреев?
      
      Из книг психологов Юрий Николаевич узнал, что кроме самого страдания религиозному "обращению" способствует также его предчувствие и вызванный им страх. Отсюда ощущение личной неуверенности и незащищенности, рабское желание снять с себя и переложить на всесильного Бога ответственность за свою жизнь, за свои поступки и ошибки. Размышляя над этим, Юрий Николаевич пришел к парадоксальной мысли, что тому, что сейчас народ ударился в религию, весьма поспособствовали самые "заклятые" из атеистов - коммунисты ("заклятые" в том смысле, что, вступая в партию, клялись не верить в Бога). Это они за многие десятилетия отучили советского человека от самостоятельности в принятии принципиальных жизненных решений. Известная фраза "фюрер думает за нас" из сатирических куплетов военных лет, высмеивающих гитлеровскую диктатуру, была вполне применима и к представлению о жизни советского обывателя, приученного к тому, что за него думает и решает некто по имени "партия и правительство". И когда новая, демократическая власть предоставила людям самостоятельно бултыхаться в рыночном водовороте, рассчитывая только на свои руки, ум и способности, многие из них, особенно с повышенной эмоциональностью, растерялись и вспомнили про церковь и Бога: "Уж коли теперь невозможно ничего дождаться от власти, станем просить у неба". И хотя эффект тот же, упорно продолжают ждать из-за облаков манны небесной. А в том, что ее можно дождаться при помощи молитв, их во все тяжкие уверяют тоже ставшие рыночными, то есть продажными в буквальном смысле слова, средства массовой информации, которым, видимо, неплохо платят за это.
      
      Вот в этом-то, пожалуй, - дошло вдруг до Юрия Николаевича, - и заключается разгадка причины обрушившегося на головы бедных россиян потока религиозного сознания. Причина - в конституционной свободе совести и рыночной экономике. Любая идеология, кроме откровенно человеконенавистнической, в том числе религия, стала товаром, который можно рекламировать и, при наличии спроса, продавать. А спрос на религию обеспечен низким уровнем материального и психического состояния общества. Почва, таким образом, подготовлена, можно приступать к разбрасыванию зерен. Вопрос лишь в том, кто именно платит за пропаганду религии, кто ее заказывает. Государство, как подозревал до сих пор Юрий Николаевич? Нет, оно, скорее всего, ограничивается тем, что не мешает этой пропаганде, оказывает церкви моральную поддержку и возвращает ей бывшие храмы. А платит, видимо, сама церковь и ее состоятельные покровители из числа частных лиц. И, разумеется, следуя словам популярного литературного героя, нам "заграница помогает". Недаром же (впрочем, как раз именно даром, бесплатно для россиян) прокатилась по самым большим аудиториям Петербурга и других городов волна проповеднических выступлений иностранных миссионеров, сопровождавшаяся раздариванием "Евангелия" и другой религиозной литературы. А то, что о контрпропаганде, то есть атеистическом просвещении народа, с некоторых пор совсем не стало слышно, легко объясняется полным отсутствием у богатых "частников" желания помогать, особенно финансово, атеистам, которых они, не трудясь вникнуть в историю, огульно приравняли к своим идейным противникам - коммунистам. Не исключено даже, что возрождение религиозности в постсоветской России обусловлено чувством (опять бездумным чувством, а не плодом трезвого размышления) исторической мести общества коммунистам.
      
      Подумав о "воскрешении" церкви, как об одном из последствий широкого, если не всенародного, противодействия коммунистам, приведшего к потере ими монополии на власть, и о революции в области прав человека, Юрий Николаевич пришел к выводу, что то, чем он сейчас недоволен, является отчасти делом и его рук. Ведь это он, возмущенный в свое время тем, с каким невероятным трудом советскому человеку приходилось добиваться реализации даже тех скудных прав, которые даровало ему законодательство, вступил сначала в тощий ручеек одиночек-правдоискателей, пытавшихся найти справедливость при помощи письменных обращений в органы власти и прессу, а потом - во все более расширяющееся демократическое движение. Это и его голос помог принятию новой Конституции, наделившей каждого россиянина всем спектром прав и свобод, принятых в остальном цивилизованном мире. Что ж теперь удивляться и негодовать по поводу того, что новое государство, действуя в соответствии с новым законом, смотрит сквозь пальцы на то, что раньше хоть и не запрещалось официально, но и не приветствовалось? В народе говорят: "за что боролся, на то и напоролся". Не ожидал Юрий Николаевич, участвуя в заваривании демократической "каши", что она будет с густым ароматом церковного ладана. И вот теперь его глубоко огорчало, что вместе с усилением религиозности и на ее волне происходит откат общества от научного просвещения, что чревато если не регрессом, то торможением в его интеллектуальном развитии.
      
      Что же теперь делать? Сохранять спокойствие и безмятежность, делая вид, что ничего не происходит, а если и происходит, то есть другие люди, более молодые и энергичные, которым жить после нас и которые больше нас должны быть обеспокоены тем, насколько разумной будет их жизнь? Нет, совесть гражданина и ученого не позволяла Юрию Николаевичу занять такую позицию. Значит, оставалось способствовать в меру сил антирелигиозному просвещению общества, не давать ему вконец иссякнуть. Но что в этом плане может сделать одиночка? Чтобы действенно противостоять массовому оболваниванию народа при помощи печати, радио и телевидения, надо иметь не меньший доступ туда, чем уже имеют клерикалы.
      
      В качестве пробного шара Юрий Николаевич обратился с письмом к популярному тележурналисту Владимиру Познеру, ведущему на одном из общероссийских каналов дискуссии на разные общественно значимые темы. Написать именно ему Юрия Николаевича побудило помимо восхищения его умом и эрудированностью, тактом, юмором и задушевностью оброненная им однажды фраза: "Я - человек неверующий". Фраза была произнесена мимоходом, так как темой передачи было отнюдь не отношение людей к религии. О полном отсутствии на телевидении передач на эту тему как раз и печалился Юрий Николаевич в своем письме.
      
      "Из-за того, - писал он, - что атеистов стало совсем не слышно, создается впечатление, что нас в обществе не осталось. Но мы не вымерли, как динозавры, нас (вместе с Вами) еще достаточно много, и мы хотим, чтобы наша точка зрения тоже озвучивалась. Отсюда мое предложение: открыть на телевидении цикл передач, в которых зазвучали бы аргументы обеих сторон в равной по эфирному времени мере. А в роли ведущего я вижу Вас с Вашим умением заставить людей хотя бы задуматься, включить в работу свой разум, а не бездумно соглашаться с религиозной пропагандой, обрушиваемой на россиян в период, когда их сознание подорвано материальными трудностями и идейным вакуумом.
      
      Недавно один священник возмущался в газете, что антирелигиозная пропаганда, выразившаяся, по его мнению, в демонстрации кинофильма "Последнее искушение Христа", есть нарушение прав человека. А разве односторонняя, без предоставления трибуны другой стороне, церковная пропаганда в средствах массовой информации не является в такой же мере наступлением на наши права?"
      
      Отправив письмо, Юрий Николаевич не тешил себя надеждой получить ответ, ибо так бывало уже не раз. Так вышло и теперь. Но когда месяц спустя Познер еще более решительно выразил свое неприятие религии в одной из последовавших передач, Юрий Николаевич утешился мыслью, что это отзвук и его послания, своеобразный ответ на него.
      
      В студии с участием публики обсуждался вопрос о случаях обращения обреченных на смерть, неизлечимо больных, тяжко страдающих людей к врачу с просьбой помочь им уйти из жизни досрочно. И вот, высказываясь по этой проблеме, присутствовавший в студии академик Российской Академии естественных наук сообщил между делом, что не только верит в загробную жизнь, но и занят в настоящее время исследованиями, связанными с этим феноменом. Другой участник дискуссии, видный медик, расписался не только за себя, но и за всех присутствующих и отсутствующих, безапелляционно заявив, что "все мы воспитаны на "Библии". Оба высказывания не имели прямого отношения к обсуждаемой теме, и ведущий мог пропустить их мимо ушей. Но он не смолчал, а мягко напомнил, что есть и люди с другими взглядами:
      
      - Господа, я уважаю ваше право на веру в Бога и загробную жизнь, но не отказывайте и мне, неверующему, в праве быть атеистом.
      
      Потом слово взял мужчина в одежде священника, и между ним и Познером возникла небольшая словесная дуэль.
      
      Священник: Хочу отметить, что мне как служителю церкви приятно, что здесь царит такая библейская, евангельская обстановка. Что касается темы нашей беседы, то я решительно против права человека переходить в загробный мир по собственному желанию. Это большой грех. Все люди от Бога, Он дарует нам жизнь, и только Он может ее отнять.
      
      Журналист: А что, если я не разделяю Вашу веру?
      
      Священник: Если так, то Вы заблуждаетесь. Это в Вас от лукавого.
      
      Журналист: Но я не верую ни в Бога, ни в лукавого. Я - сторонник дарвинизма. Имею я на это право?
      
      Священник: Право-то имеете, но когда Бог создавал Адама и Еву...
      
      Журналист: Ну, знаете, это очень напоминает мне известный диалог Остапа Бендера с ксендзами.
      
      С этими словами Познер решительно отнял микрофон от уст собеседника, прервав его попытку бесплатно прочесть телезрителям религиозную проповедь. Такой поступок тележурналиста выглядел резким контрастом на фоне преобладавших в эфире церквоугодных передач. Но своим демаршем Познер не произвел впечатления, что за его спиной стоит масса единомышленников. Он даже не позволил себе употребить слово "мы" вместо "я". Видимо, не был уверен, что обстановка и настроения в обществе дают ему на это право. Похоже, письма атеистов вроде того, что написал Юрий Николаевич, приходили к нему не так часто.
      
      Не удовлетворенный малой эффективностью своих индивидуальных действий, Юрий Николаевич занялся поиском активных единомышленников с тем, чтобы либо примкнуть к их объединению, если таковое уже существует, либо предложить создать его, чтобы действовать далее не в одиночку, а сообща.
      
      Поиск был непростым, так как возможностей рекламировать себя у атеистов несравненно меньше, чем у производителей жвачек и гигиенических прокладок. Все же помог телевизор: участие в программе Познера отступившего от атеизма московского академика РАЕН натолкнуло Юрия Николаевича на мысль обратиться к кому-нибудь из местных, питерских, представителей этого созвездия лучших ученых-естественников страны. Тот факт, что в этом уважаемом научном учреждении объявился человек, всерьез, а не в шутку изучающий феномен "жизни после смерти", не поколебал в Юрии Николаевиче уверенности, что подавляющему большинству светил наук о природе поднятая в стране религиозная волна претит, по крайней мере, не меньше, чем ему, простому смертному. Смущало только, что они почему-то отмалчиваются. В чем причина? Набравшись смелости, Юрий Николаевич обратился с таким вопросом к известному физику, ставшему академиком РАЕН сравнительно недавно.
      
      - Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из нас решился сейчас открыто выступить с атеистических позиций, - был ответ. - Нынче впору не оспаривать существование Бога, а каяться. Вы же сами убедились, что стоит только заикнуться о своем безбожии, как тут же на Вас навешивают ярлык коммуниста. Ученые этого не хотят, вот и помалкивают либо заявляют о своей индифферентности. Это же говорю Вам и я. Раз мне в моей работе Бог не мешает, то, как говорится, "и Бог с ним". Больше того, наше безразличие к вере таково, что среди нас есть даже лица с духовным саном.
      
      - И что же они у вас делают? - поинтересовался Юрий Николаевич. - Какую отрасль науки представляют? Неужели в РАЕН есть теперь отделение теологии?
      
      Вместо ответа собеседник достал с книжной полки научный журнал на английском языке и указал на раскрытую страницу. Автором статьи был действительный член РАЕН, епископ, настоятель одного из российских монастырей, врач по образованию. Статья называлась "Медицина и "Библия". С тем же успехом на ее месте могли красоваться заголовки "Роль физики в создании Ноева ковчега" или "Химия как Божий Промысел". С точки зрения Юрия Николаевича, комментарии здесь были излишни.
      
      Месяц спустя, ему показали небольшую по формату газетку, снизошедшую до милости втиснуть между сенсационными статьями о разных паранормалных явлениях набранное мелким шрифтом открытое письмо группы руководителей и действительных членов РАН - главной из необычайно расплодившихся российских научных академий. Выразив робкую обеспокоенность в связи с увлечением общества "оккультными науками" и надежду, что научное сообщество выскажется на этот счет, ученые ни единым словом не затронули ни религию, ни Церковь.
      
      Продолжив трудный поиск, Юрий Николаевич вышел, наконец, на известного писателя Михаила Чулаки, атеистическую статью которого неожиданно обнаружил в одной городской газете. Послал ему записку, и вскоре они встретились.
      
      - Религиям сейчас привержено, - поведал писатель, - большинство землян и, к сожалению, россиян тоже. На религию нынче мода, а всякая мода развивается, как известно, по синусоиде, и мы находимся на ее восходящей ветви. Столь широкий размах веры в Бога - следствие того, что человечество в своем большинстве глупо и преступно. Разве умные люди стали бы уничтожать друг друга в войнах и губить природу? И при существующем на нашей планете ужасном положении я был бы, как это ни парадоксально, даже огорчен, узнав, что большинство жителей Земли - атеисты, и, следовательно, это дело их рук. По причине относительной малочисленности нас и не слышно сейчас в России. Кроме того, атеисты потрясены и подавлены. Поэтому и положение на философском факультете Университета меня не удивляет. Ведь государственной идеологии сейчас не существует, и каждый преподаватель средней и высшей школы вправе не только сам придерживаться любого философского учения, но и пропагандировать его среди своих учащихся. Никто теперь не обязан преподавать диалектический материализм. А что касается книг типа "Библии", то это не более чем сборники мифов, и они сами по себе не пропагандируют веру в Бога. Не станете же Вы верить в греческих богов, прочитав мифы древней Греции? Чем больше люди будут читать "Библию", тем меньше будут верить тому, что в ней написано. Для издания атеистической литературы нужны деньги, которых нет. В создании чего-то вроде добровольного общества я лично большого смысла не вижу. Сам я, когда выпадает где-нибудь выступить, в том числе и по радио, не стесняюсь выказывать свое негативное отношение к религии. Вашу идею создать на петербургском телевидении атеистическую передачу поддерживаю и при случае подниму эту тему перед его руководством.
      
      - Так Вы считаете, что атеистам не стоит объединяться? - удивился Юрий Николаевич. - Как же так? Силы, ведущие в обществе религиозную пропаганду, организованы, сплочены, отлично оснащены и обустроены, обеспечены финансово, имеют государственные (таможенные) льготы, позволяющие весьма прибыльно торговать (даже спиртным и куревом), массу помещений, не считая чисто молитвенных, свою прессу, издательства, даже киностудии, а атеисты должны быть каждый сам по себе? Нет, я так не думаю. Нам надо, как минимум, знать друг друга и обмениваться информацией. А затем обрести в стране трибуну для ведения научно-просветительской работы, для чего, Вы правы, нужны деньги. Значит, тем более надо создавать не просто некий круг людей, ограничивающихся общением по телефону, а официальную организацию, являющуюся юридическим лицом и имеющую счет в банке, куда состоятельные атеисты могли бы переводить суммы, необходимые для издания хотя бы газеты или оплату эфирного времени.
      
      - Ну что ж, - улыбнулся Михаил Михайлович. - Вижу, что Вы настроены довольно решительно. В таком случае попробуйте обратиться в Москву, где уже сделаны шаги, о которых Вы говорите. Там даже приступили к изданию нового журнала. Если Вы хотя бы подпишитесь на него, как это сделал я, то и этим поможете атеистическому движению. Успеха Вам!
      
      Окрыленный сообщением о журнале, Юрий Николаевич помчался в Публичку. Еще бы, он еще только мечтал, строил планы, а в стране, оказывается, уже были люди, начавшие претворять такие планы в жизнь. Кто же они и о чем пишут в своем журнале? И вот он держит в руках первые номера нового периодического, пока только ежеквартального, издания. Вид и формат у журнала весьма скромные, чувствуется, что средств у "свободомыслящих" не так уж много. Зато как здорово, как приятно для уха звучит подзаголовок: "Журнал скептиков, оптимистов и гуманистов". В первом обращении к читателям сказано:
      
      "Наука выросла из здравого смысла и стала его продолжением. Постоянный спутник здравого смысла - юмор. Ничего так не боятся фанатики и догматики, как смешного. Пусть журнал объединит всех, кому дорога правда, но истина дороже, кто открыт для поиска, но у кого есть место сомнениям".
      
      В качестве одного из направлений деятельности общества, издающего журнал, была названа критика различных форм фанатизма, мистицизма, традиционных и нетрадиционных форм религиозного мировоззрения, суеверий и других ненаучных идей и практик, издание соответствующей литературы.
      
      Все это в полной мере согласовывалось со взглядами Юрия Николаевича, поэтому он в тот же вечер сел писать письмо гуманистам с предложением своего участия в их благородном деле и засиделся за ним допоздна...
      
      А перед утром ему приснился сон. Он сидел в бывшем своем научном институте в кабинете начальника и докладывал о результатах проведенного эксперимента, в котором обнаружилось нечто необычное, до сих пор не наблюдавшееся. Шеф долго и пристально рассматривал осциллограмму, морщил лоб и, наконец, устало изрек:
      
      - Черт знает что, не могу понять, в чем тут дело. Но чудес, батенька, не бывает. Попробуйте-ка варьировать частоту и амплитуду возмущения. Чем черт не шутит, возможно, причина-то и всплывет.
      
      Видимо, упомянутое всуе рогатое существо вселилось в этот момент в Юрия Николаевича, потому что вместо того, чтобы молча отправиться исполнять указание шефа, он вдруг озорно, с вызовом ответил:
      
      - Господь с Вами! Грешно говорить, что чудес не бывает. Еще как бывают! Ведь все в этом мире в руках Божьих. Ему, Создателю нашему, стоит только захотеть, и чудо вот оно, тут как тут, только поспевай его исследовать. На том стояла и стоять будет наука наша.
      
      Опешивший шеф вскинул на Юрия Николаевича изумленный взор, хотел что-то сказать, но лишь беспомощно замычал и стал постукивать карандашом по крышке старой чернильницы, напоминающей по форме колокол. И звук от нее пошел, как от настоящего колокола:
      
      Бом - бом - бом!
      
      Довольный тем, как ловко разыграл начальника, Юрий Николаевич расхохотался, после чего шеф обрел речь и пробурчал голосом супруги Тамары:
      
      - Юра, что с тобой? Очнись!
      
      Перегнувшись через стол, он так больно ткнул Юрия Николаевича острием карандаша в бок, что тот громко вскрикнул и... проснулся.
      
      Открыв глаза, он обнаружил рядом сонную супругу, сердито отворачивавшуюся от него к стене.
      
      Бом - бом - бом! - доносился колокольный звон от расположенной неподалеку, недавно возрожденной церкви. А из не выключенного на ночь кухонного репродуктора раздавался голос пастыря:
      
      - Слову Бога повинуется вся Вселенная! Пусть же наше доверие Господу будет полным и постоянным, чтобы Он не сказал нам: "Где вера ваша?".
      
      Обеззвучив священника, Юрий Николаевич подошел к телевизору и, убрав звук, чтобы не будить отсыпающихся по случаю выходного дня домочадцев, нажал на кнопку. На засветившемся экране возник благообразный старец, бодро толковавший о чем-то, держа в руках православный календарь.
      
      За окном сыпал снег. Шла одна из последних зим двадцатого столетия. Ночи были длинными, и, несмотря на утренний час, сумерки еще вольготно чувствовали себя в небе и на улицах города.
       К сожалению для Юрия Николаевича, в умах многих соотечественников - тоже.

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Шевелев Геннадий Григорьевич (gen@maxik.spb.ru)
  • Обновлено: 09/12/2008. 93k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.