Шилов Юрий Тимофеевич
Квит на квит

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Шилов Юрий Тимофеевич (mtheatr@yandex.ru)
  • Обновлено: 20/08/2016. 130k. Статистика.
  • Пьеса; сценарий: Драматургия
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
      ЮРИЙ ШИЛОВ
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      КВИТ НА КВИТ
      
      комедия-детектив в 2-х действиях
      (по мотивам романа N)
      
      
      
      
      
      
      
      Пьеса зарегистрирована в РАО.
       Запись в Реестре за Љ17162 от 09 сентября 2010 года имеется
      
      
      
      
      Адрес автора: Шилов Юрий Тимофеевич
      E-mail: yurishilov@yandex.ru
      Моб. 8 903 727-10-12
      
      
      
      
      
      
      
      МОСКВА 2010 г.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
      
      
      ПЕРЕСВЕТОВ, владелец особняка
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА, его жена
      
      БЕРКУТОВ, управляющий в усадьбе Столешниковых
      
      СТОЛЕШНИКОВ, хозяин усадьбы, бывший министр
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА, его жена
      
      ТРЕГУБОВ, уездный капиталист
      
      ВЕРЕШИМОВ ИВАН ИВАНОВИЧ, купец
      
      ЛИЗАВЕТА МИХАЙЛОВНА, его жена
      
      ПЕНТЕФРИЕВ, следователь
      
      ТРАГИК
       - провинциальные актеры
      КОМИК
      
      СИВЫЙ, подельник Беркутова
      
      АННУШКА, прислуга у Пересветовых.
      
      ПОЛИНЬКА - крестьянка
      
      ДУНЯША, хозяйка гостиницы
      
      ПРИЗРАК
      
      
      
      ПРОЛОГ
      
      (Черепичные крыши богатых особняков, дач и усадеб. Много, много, много крыш)
      (Особняк Пересветова. В глубине комнаты горит камин. Пересветов идет к столу. В руке у него письмо. Садится в кресло. Вскрывает конверт)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (всматривается в текст, читает вслух):
      - "Я увез у тебя жену и деньги... Жена теперь в безопасности, за нее ты можешь быть совершенно спокоен..."...
      
      (Пересветова будто обожгло кипятком. Он вскочил. Бросает письмо на стол. Хватает его снова, жадно дочитывает. Снова швыряет письмо на стол)
      
      (Пауза)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (что есть сил, бьет кулаками по столу. Кричит.)
      - Обошли, мерзавцы! Обошли, обошли, обошли!.. (Падает в кресло, с закрытыми глазами лежит, откинувшись на спинку сиденья, бормочет что-то себе под нос).
      - Мерзавцы! Под шнурок человека подвели... все из рук выхватили. Как теленка одурачили, мерзавцы!
      
      (Плачет. Разговаривает сам с собою.)
      
      - Что же ты, братец мой... Они ведь ученые!.. Их вокруг пенька не обведешь!..
      
      (Берет письмо, конверт. Идет к камину. Остервенело рвет бумаги на мелкие клочки, бросает в огонь. Склонившись над очагом, смотрит, как превращаются в пепел кусочки бумаги)
      
      (Решительно идет к столу. Садится в кресло. Берет чистый лист, ручку, чернила, начинает писать, выводя буквы, приговаривая при этом, словно прилежный ученик)
      
      - "Его высокоблагородию... господину следователю. Сим извещаю, ваше высокоблагородие, что мною, Валерьяном Пересветовым...
      
      (Отрывается от письма. Смотрит перед собой остановившимся взглядом. Мучительно пытается что-то вспомнить...)
      
      (Реальная обстановка комнаты, в которой находится Пересветов искажается. Пространство наполняет эхо голосов, перемежаемое частыми, дробными постукиваниями. С разных сторон комнату заполняют тени. Они окружают Пересветова, пытаясь вовлечь его в свой танец. Пересветов торопится что-то вспомнить...)
      
      (Одна из теней приобретает очертания. Это Беркутов. Он в спортивном костюме с гантелями в руках. Бодрым шагом бежит навстречу Пересветову, делая на ходу упражнения. Ведет Пересветова к себе во флигель, который расположен в усадьбе Столешниковых.)
      
      
      
      ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
      
      КАРТИНА ПЕРВАЯ
      
      БЕРКУТОВ:
      - Добро пожаловать! (Жмет руку Пересветову)
      А я тебе очень рад, ангел. На праздник положительно не знаю, как убить время, вот решил поддержать форму (продолжает гантельную гимнастику). Привык смолоду к самой широкой деятельности. Ну, как твои дела?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Швах! Денег нигде не могу достать, а мне через две недели платить Трегубову проценты по закладной. Целую неделю ездил по всему уезду и нигде не могу денег достать. Просто хоть в петлю полезай! (Вздыхает).
      
      БЕРКУТОВ (начинает водные процедуры. Сивый поливает из кувшина):
      - Может быть, Трегубов тебе платеж отсрочит?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (забирает кувшин с водой у Сивого, поливает Беркутову сам):
      - Какое! Говорит, деньги самому нужны. Я, говорит, Аляшинское именье с торгов купить хочу, так мне в половине мая двухсоттысячный корпус мобилизировать нужно. Он не отсрочит, ты его знаешь!
      
      (Сивый подает сорочку. Беркутов одевается)
      
      БЕРКУТОВ:
      - А тебе много надо?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Тысячу рублей. Лесок я хотел свой последний вырубить, а лес продать, да закон не позволяет. Одним словом, я в петле.
      
      БЕРКУТОВ:
      - В петле?.. Ты знаешь, я все для тебя готов сделать...
      
      (Беркутов замолчал, смотрит в сторону. Такое впечатление, что он забыл о присутствии Пересветова).
      
      (Неловкая пауза)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (запнувшись):
      - Михаил Николаич!.. Михаил Николаич, нет ли у тебя тысячи рублей?
      
      БЕРКУТОВ (очнувшись):
      - Представь себе, какая со мною оказия случилась. Купил на днях щенка сеттера. Чутьист щенок, как черт! Но только никак не могу выучить его поноске. Просто от рук щенок отбивается. Из головы этот щенок у меня не выходит!
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (натянуто улыбнувшись):
      - Процентов по пятнадцать на год.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Просто не знаю, что и делать с этим щенком.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Процентов по двадцать пять на год.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Чего по двадцать пять? Ах, да, - прости голубчик, я тебя совсем не слушаю. Так ты у меня просишь тысячу рублей по двадцать пять процентов? Да?
      
      (Пересветов быстро кивает головой)
      
      - Прости, Валерьян Сергеич, но таких денег у меня нет. (Пауза). Хотя тебе я достану. Непременно достану.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ради Бога!
      
      БЕРКУТОВ (достает из шкафчика на веранде графинчик с настойкой, стаканы и печенье. Подсаживается к Пересветову, наливает ему и себе):
      - Видишь ли, я могу достать у Столешникова.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ради Бога! Я буду тебе благодарен по горло.
      
      (Чокаются, пьют)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Да уж будь покоен... А деньги я тебе 13 мая привезу. (Несколько иным тоном). Можно с тобою поговорить по-дружески? Денег я тебе достану, но только они тебе не помогут, из петли тебя не вытащат. Через год все равно вылетишь в трубу. Именье у тебя заложено и в банке, и у Трегубова. У Трегубова две закладных?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Две.
      
      БЕРКУТОВ:
      - И каждая по пяти тысяч?
      
      (Пересветов кивает)
      
      - Как же ты теперь рассчитываешь вывернуться? Через год тебе крышка, будь уверен.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (неуверенно):
      - Может быть, урожай будет хороший...
      
      БЕРКУТОВ:
      - Урожай. Никакой урожай тебе не поможет. Что ты огород-то городишь. Ведь ты и сам не веришь тому, что говоришь. Тебе крышка, это ясно.
      
      (Наливают еще. Чокаются, пьют)
      
      Хотя, знаешь ли, удивляюсь, что Трегубов даже проценты не может тебе отсрочить. Ведь он приударяет за твоей женой. Он в нее влюблен. Думаю, что он сделает это для нее. Тем более, что деньги на Аляшинское именье у него уже в столе. Я это из верных источников слышал. В столе, в правом ящике. Двухсоттысячный корпус. Я знаю, знаю. Он уже мобилизировал его. Это он тебе только зубы заговаривает, что не может ждать.
      
      (Пауза)
      
      Знаешь, что я посоветую? Вот, что тебя может спасти. Примерно, скажем так. Идешь ты вместе с супругой к Трегубову. Идите вечерком, и жена твоя одевается пококетливей. Чай пьете с коньяком. Трегубов пусть пьет пять стаканов, а ты два. Больше не пей. Трегубов и десять выпьет, если твоя жена чай разливать будет. Напьетесь вы чайку, и в карты, в стуколку. Играть сядете на балконе, чтобы пейзаж был! Жена твоя в карты не играет, а только рядом с Трегубовым сидит, своей ножкой его ногу пожимает и за его спиной знаки тебе подает. У Трегубова - туз, она головкой на него кивает, потому что Трегубов, действительно, туз денежный. Король - на тебя, ты ж у нас король-мужчина. Дама - на себя покажет. Валет - ну, пусть поет на мотив немецкой песенки "Августин": "Ах, Валентина Павловна, Павловна, Павловна"... и так далее. Одним словом, доите вы правый ящик трегубовского стола до основания. Вот тогда ты вылезаешь из бутылки навсегда. (Смеется)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ну, уж ты...
      
      БЕРКУТОВ:
      - Человек ты не без будущности, и мне тебя жаль. Вот, ты с тремя тысячами всего в кармане именье купил, стало быть, некоторая смелость в тебе есть. Только ты на полумерах замерз. Сплутуешь на грош, а дрожишь на рубль! Это в тебе большой недостаток. А ты, попробуй-ка когда-нибудь до дна нырнуть. Тогда ты бояться уже ничего не станешь, и даже некоторое удовольствие получишь. Поверь мне! До дна ты еще не нырял, потому и вывода сам сделать не можешь. Тебе нужно вывод-то готовенький поднести и в ротик тебе его положить. Разум говорит: честное и бесчестное - предрассудки. Есть только - выгодное и невыгодное. Это первое. Второе: если человек, так или иначе, закупорил меня в бутылку, так этим самым он уже развязывает мне руки. Кислые щи - невинная вещь, но и те при известной температуре кастрюлю вдребезги рвут. Теперь, третье: что касается до совести, то (пробует петь): ... "А, третья, третья все молчала", - как поют в "Прекрасной Елене". (смеется). Ну, давай еще по одной. (Наливает Пересветову до краев).
      
      (Пьют. Закусывают)
      
      БЕРКУТОВ (продолжает):
      - Живу я у Столешникова год, с тобой знаком тоже год, я с тобой на "ты", и ты мне веришь. Ведь веришь? А все это оттого, что я откровенен. Что у меня на уме, то и на языке.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (заплетаясь языком):
      - Так ты мне, дружище, денег достанешь? Могу надеяться?
      
      БЕРКУТОВ (хохочет):
      - О, да, да, непременно, я ведь тебя люблю, хотя ты и порядочная козявка!
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (наливает себе еще):
      - Я знаю, мне крышка. Трегубов меня в конце-концов съест... Я и сам это хорошо понимаю, что с тремя тысячами нельзя было покупать имения, да уж старого не вернешь. Молод был, неопытен. Я ведь даже гимназии не закончил, выгнали меня оттуда. Бедствовал всю жизнь свою. А тут пять лет тому назад вдруг внезапное счастье: умирает тетка и отказывает мне по духовной три тысячи. Ну, конечно, мне и захотелось пожить. Вот и купил имение. В конторщиках-то за пятнадцать целковых в месяц надоело служить. Собственником захотелось быть... А теперь мне крышка! Да, Трегубов в мою жену по горло влюблен. Но я жену тоже люблю, и Трегубову ничего не позволю, ни за что не позволю. Я не позволю ничего! Не поз-во-лю! (Встает. Шатается).
      
      (Беркутов подхватывает обмякшего Пересветова и укладывает его на диван)
      
      КАРТИНА ВТОРАЯ
      
      (Усадьба Столешниковых. Зоя Григорьевна в шезлонге в саду читает книгу. Видит Беркутова, приветливо ему кивает. Беркутов отвечает поклоном. Становится рядом с шезлонгом)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Вы в меня еще не влюбились?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Нет еще.
      
      БЕРКУТОВ:
      - И даже не надеетесь влюбиться?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - И даже не надеюсь. Таких как вы, я не люблю.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Это почему?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - В вас есть что-то кошачье. Вы вечно потягиваетесь, как тигр, который хочет прыгнуть на жертву. Вы злы. Это нехорошо.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Вот как! Но все-таки, если вы в меня неожиданно влюбитесь, приколите к своему платью на груди красную розу. Это будет означать "да". Я ведь больше спрашивать вас об этом не стану, так вот запомните - условный знак.
      
      (Издалека доносится голос Столешникова )
      
      СТОЛЕШНИКОВ:
      - Заинька!
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Я здесь!
      
      (Встает с шезлонга. Беркутову):
      - Я запомню. Хотя помнить ни к чему, я в вас не влюблюсь. (Пауза).
      Послушайте, мне скучно. Муж не пускает меня в Крым: говорит, нет денег. И в этом виноваты вы, вы даете мужу мало денег. (Идет в направлении Столешникова).
      
      БЕРКУТОВ (сопровождает Зою Григорьевну):
      - И все-таки я даю ему больше, чем давали другие управляющие. Прежние управляющие удерживали у себя из доходов одну треть, а я удерживаю только одну пятую.
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - И все-таки удерживаете. А я хочу в Крым.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Конечно. Я получаю жалованье пятьдесят рублей в месяц. Из этого сбереженья не сделаешь, а когда я состарюсь и не буду годен к работе, ведь вы мне пенсии выдавать не будете?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Не будем.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Стало быть, я прав?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Правы... А все равно мне хочется в Крым.
      
      (из глубины сада приближается Столешников)
      
      БЕРКУТОВ (склоняясь к Зое Григорьевне):
      - Министр не ревнует?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - К кому?
      
      БЕРКУТОВ (шепотом):
      - В последний раз спрашиваю, вы в меня влюбитесь?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Нет.
      
      БЕРКУТОВ (смеясь):
      - Но все-таки не забудьте о красном цветке.
      
      (Подходит Столешников с томиком Овидия в руках).
      
      БЕРКУТОВ:
      - Добрый день, Илья Андреевич! Читаете Овидия?
      
      СТОЛЕШНИКОВ:
      - Да, да, друг мой - дерзновенного римлянина, проникновенного Овидия. Вот она книга книг "Наука любви"! (Потрясает томиком). Только послушайте, любезный! (открывает страницу с закладкой, декламирует текст):
      - Если девице на грудь нечаянно сядет пылинка -
      Эту пылинку с нее бережным пальцем стряхни.
      Если пылинки и нет - все равно ты стряхни ее нежно,
      Ведь для заботы такой всяческий повод хорош.
      Если до самой земли у красотки скользнет покрывало -
      Ты подхвати его край, чтоб не запачкала пыль:
      Будешь вознагражден - увидишь милые ножки,
      И ни за что упрекнуть дева не сможет тебя... (Держит вверх указательный палец)
      
      (Зоя Григорьевна обмахивается веером. Беркутов согласно кивает Столешникову. Пытается вставить слово)
      
      СТОЛЕШНИКОВ (не замечая):
      - А вот еще... (Листает страницы книги, ищет глазами нужное место. Склоняется к уху Беркутова. Вполголоса):
      - Все, что делает женщина,- делает, движима страстью.
      Женщина жарче мужчин, больше безумия в ней.
      Будь же смелей - и надежды свои возлагай на любую!
      Верь, что из тысячи жен не устоит ни одна.
      Та устоит, та не устоит, но всякой приятно;
      Если и выйдет просчет - это ничем не грозит.
      Только откуда же быть просчету, когда повселюдно
      Новая радость милей, слаще чужое добро?
      Каждый знает: на поле чужом урожай полновесней,
      И у соседских коров дойное вымя полней. (Смеется)
      
      БЕРКУТОВ (вступая):
      - Илья Андреич! Пересветов просит у вас взаймы тысячу рублей... В конторе деньги есть, но Пересветов накануне краха. Если желаете моего совета, то, по-моему, денег ему дать нельзя. Ни под каким видом нельзя.
      
      СТОЛЕШНИКОВ (обрывает смех):
      - Ну, так и не давайте...(Смотрит на Беркутова, Зою Григорьевну). Больше я вам не нужен?
      
      БЕРКУТОВ (делает легкий поклон)):
      - Нет-нет.
      
      СТОЛЕШНИКОВ (жестко):
      - До свиданья. В деньгах откажите... Откажите!
      
      КАРТИНА ТРЕТЬЯ
      
      (Сумерки. Видна фигура человека в черном. Прохаживается, посматривает по сторонам. Из темноты выходит Беркутов)
      
      БЕРКУТОВ (подходит неслышно):
      - Сивый, ты?
      
      СИВЫЙ:
      - Я, Михаил Николаич. (Быстро заговорил). Все, драпать надо отсюда. За мной уже по горячему следу рыщут. Опасно здесь оставаться. Оружие принес?
      
      (Беркутов вынимает из кармана и передает Сивому револьвер)
      
      СИВЫЙ: (забирает оружие, засовывает его за пояс):
      - А деньги?
      
      БЕРКУТОВ:
      - А сколько нужно?
      
      СИВЫЙ:
      - Думаю, пятьсот рублей хватит.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Вот четыреста. Больше нет.
      
      (Сивый поспешно прячет деньги):
      
      БЕРКУТОВ (подходит к Сивому вплотную):
      - Слушай внимательно! Скажешь Рыжему, чтобы больше ничего не присылал. Пусть держит все у себя до моего приезда.
      
      СИВЫЙ (кивает):
      - Понял.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Дельце у меня тут одно наклевывается. Двести тысяч выудить можно. Я тут одного щенка-сеттера натаскиваю. (Беззвучно смеется)
      
      СИВЫЙ:
      - Догадываюсь.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Ну, иди! Да не попадайся. Скоро ждите там и меня.
      
      (Беркутов жмет руку Сивому. Тот исчезает. Беркутов, посмотрев по сторонам, быстро уходит в темноту)
      
      КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
      
      (Особняк Пересветовых. Настасья Петровна Пересветова сидит на скамейке в палисаднике рядом с красивой клумбой. Раскладывает пасьянс. В ворота на модном велосипеде въезжает Трегубов. Подъезжает к Настасье Петровне).
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Бонжур! Ну, как наши дела?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА:
      - Да, ничего... Деньги мы постараемся внести в срок.
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Очень рад. А муж где?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА:
      - Он в поле.
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Жалко!
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА:
      - Что жалко. Я же сказала, деньги мы внесем в срок. До свиданья! (Хочет уйти)
      
      ТРЕГУБОВ (слезает с велосипеда):
      - Настасья Петровна! Что же вы от меня, как от чумного, сторонитесь. Я к вам всей душой, а вы ко мне, извините за выражение, спиной повертываетесь. Пять тысяч под закладные я вашему мужу только ради вас дал, видит Бог, только ради вас. Тысячу рублей вам будет трудно мне уплатить. Вам ведь скоро нужно и в банк платить. А придете вы ко мне на единую секунду, посидите в моем кабинете в кресле, я тотчас же за единый ваш взгляд ласковый - расписку на руки: "Проценты получил сполна. Прохор Трегубов". Для вас я никаких денег не пожалел бы.
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА:
      - И что это такое вы мне сейчас сказали? Как язык у вас повернулся!
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Ничего плохого. Я ж европеец. Я и по-французски, и по-немецки балакаю. Это отец у меня был неграмотный, только и умел два слова писать - "руку приложил". И то, вместо слова "руку", "руху" писал. Я вот и на велосипеде езжу. И дома у меня кругом электричество.
      А как мы щедры-то бываем! Ох, как щедры бываем! Для вас я бы денег не пожалел. Ведь я знаю у вас все вещи золотые в ломбарде перезаложены. Вы третьего дня и шубы туда свезли. Ведь вам скоро кушать будет нечего. Вы и чай-то теперь через день пьете. Жалко мне вас, Настасья Петровна!
      
      (Настасья Петровна молчит)
      
      А зимой холодно, а осенью-то дожди. Эх, Настасья Петровна, Настасья Петровна, намучаетесь вы с таким мужем. Почернеете от забот и горя, красоту с лица, словно ветром сдует. Сколько раз я вам говорил! Образумьте дурака своего, пусть гордость-то в карман спрячет и ко мне в управляющие идет. Жалованье тысяча двести рублей в год и все готовое: экипаж, пара лошадей, две коровы, чай, сахар. Экипаж рессорный, лошади полтысячи рублей пара, сбруя с серебряным набором. Велосипеды. Хотите, велосипед вам подарю?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (решительно):
      
      - Нет.
      
      ТРЕГУБОВ:
      - А прокатиться не хотите? Давайте, давайте...
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (нерешительно):
      - А можно?
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Можно, можно. Нужно! (Подсаживает Настасью Петровну в седло. Кладет ей руки на руль. Приобняв ее, водит велосипед по двору кругами все быстрее, быстрее. Настасья Петровна весело смеется, визжит от страха)
      
      ТРЕГУБОВ (останавливает велосипед, сильнее прижимает Настасью Петровну к себе):
      - Я, может быть, из-за вас не одну ночь не спал, да только этого никто не видал. Я, может о вас каждую минуту думаю, да только никому, кроме вас, не говорю об этом! И из-за чего вы так себя и меня мучаете? Из-за этого долговязого дурака, которому и цена-то медный грош. Кабы не на каторгу идти, давно бы его порвал...
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА :
      - Отпустите! Сейчас же отпустите!
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Только пусть муженек ваш глаза-то в карман спрячет. Настя... Пожалей меня, Настенька, ведь у меня все сердце изныло. (Шепчет) Ведь озолочу тебя, только полюби, полюби ты меня... (Пытается обнять и поцеловать Пересветову).
      
      (Звук подъезжающей пролетки)
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (вырывается):
      - Уйдите, уйдите! (вырывает свои руки из рук Трегубова. Слезает с велосипеда). Уходите прочь!
      
      (Входит Пересветов, в руке у него плетка. Трегубов отряхивает колени. Пересветов решительно направляется к нему).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - (после паузы, сдерживаясь). Здравствуйте, Прохор Егорыч!
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Гутен таг!
      
      (Молчание)
      
      - А я тут с Настасьей Петровной беседовал... О деньгах ей напоминал.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Деньги мы заплатим своевременно!
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Буду рад! Только так ли это?.. Дайте-ка мне вашу плеточку...
      
      (Пересветов отдает плетку)
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Вот вы ею чуть-чуть пошутить не вздумали, так это напрасно. В следующий раз поостерегитесь, а не то... (С силой отбрасывает плетку в сторону)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (улыбаясь):
      - Да я ничего, Прохор Егорыч...
      
      ТРЕГУБОВ:
      - То-то, ничего! Вы здесь все здесь словно с ума посходили что ли? Ауфвидерзеен! Деньги-то у вас совсем готовы или только в проекте?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Почти готовы... Обещали непременно!
      
      ТРЕГУБОВ (усмехаясь):
      - Ага! Посулила бабка внучке барана, да жаль померла рано! Оревуар!
      
      (Трегубов уходит. Пересветов молча смотрит ему вслед)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (быстрым шагом возвращается к жене, смотрит ей в лицо, резко):
      - Др-рянь! Разве я не вижу, др-рянь, что ты сама вешаешься Трегубову на шею! Др-рянь, др-рянь! (отталкивает от себя жену, которая пытается что-то сказать). Др-рянь!.. (Опускается перед ней на колени). Голубка, родная, прости... Голубка!...
      
      (Настасья Петровна обнимает мужа. Плачет, целует его в лицо, в щеки, в губы).
      
      КАРТИНА ПЯТАЯ
      
      (Сумерки. Гостиная в особняке Пересветова. Пересветов ждет приезда Беркутова, с беспокойством всматривается в окно. Настасья Петровна здесь же. Вместе с Аннушкой накрывают на стол. Пересветов подходит к жене, порывисто берет ее руки в свои).
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА:
      - Что ты?.. Что с тобой?..
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Беркутов что-то не едет. Беда, если обманет!
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (ласкает мужа):
      - Ну вот, приедет еще! Он другой раз в двенадцать часов ночи приезжает. Для него ведь законы-то не писаны. (Улыбается). Приедет. Волноваться-то что зря.
      
      (Слышится шум подъезжающих дрожек).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (не скрывая радости):
      - Настя, Беркутов деньги везет! Аннушка, скорей неси самоварчик. Водка-то у нас есть ли?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА:
      - Вот водка-то, как на грех, вся вышла.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ну ладно, Беркутов не взыщет (выбегает встречать гостя).
      
      (В гостиной суета. Настасья Петровна и Аннушка несут самовар, ставят посуду).
      
      (Входит Пересветов, с ним Беркутов. Беркутов раскланивается с Настасьей Петровной)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ну, говори же, говори, привез деньги?
      
      БЕРКУТОВ (после приветствий):
      - Деньги? Слушайте, вечер-то какой! Вечер был тихий и ясный. На садовых дорожках лежали лиловые тени... Деньги, деньги, деньги. Представляешь, какая оказия... Оглоблин, наш сосед, обманул Столешникова, и тот решил в деньгах тебе отказать.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (хватается за голову):
      - Так ты не привез денег? Это верно?
      
      БЕРКУТОВ (пожимая плечами):
      - К сожалению, правда.
      
      (Пауза)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (кричит):
      - За что ж ты меня зарезал? За что? (Настасья Петровна бросается к мужу).
      
      БЕРКУТОВ:
      - Я-то тут причем? Я бы от всего сердца рад, да ведь... (Отходит в сторону).
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (обнимая мужа):
      - Ну, полно тебе, ну, как-нибудь обойдемся, ну, послушай...
      
      БЕРКУТОВ (подходит):
      - Полно, Валерьян Сергеич! Ты не ребенок, и плакать, ей Богу, не из-за чего. Может, завтра достанешь денег. Попроси хотя бы у Верешимова. Я слыхал, что он при деньгах. Да, наконец, много ли ты теряешь? Купил ты с тремя тысячами именье, ну, только эти три тысячи и потерял. Люди и больше теряют, да не хнычут. Ты молод, еще миллион наживешь.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (безнадежно):
      - Да, легко нажить его миллион-то. Сейчас наживешь! Держи карман!
      
      БЕРКУТОВ (усмехнулся):
      - Ну, не миллион, так двести тысяч. Двести тысяч в один час нажить можно.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (слушает):
      - Как же это можно в один час двести тысяч нажить?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Сам знаешь как. (Смеется). Как, как? В лотерейный билет выиграть. (Смеется).
      
      (Настасья Петровна разливает чай. Аннушка подносит еду. Беркутов и Пересветовы подсаживаются к столу).
      
      БЕРКУТОВ (Выставляет привезенные бутылки на стол. Настасье Петровне):
      - Вы, голубушка, прикажите нам рюмочки подать. Мне пару рюмочек что-то пропустить хочется. А сами бы, голубушка, спать легли. Отдохните, право же, отдохните! Измучились ведь!
      
      (Настасья Петровна, понимающе смотрит на Беркутова, уходит на кухню).
      
      (Пауза, во время которой Аннушка приносит две рюмки и ставит их на стол)
      
      БЕРКУТОВ: (разливая водку):
      - Ты, братец, не особенно-то нюни распускай. Может деньги где-нибудь и достанешь. (Пьют). Ты хорошенечко подумай. Другой раз деньги за тридевять земель ищешь, а хвать - они у тебя под боком. (Разливает по второй. Пьют.). Между прочим, Аляшинское именье продаваться не пятнадцатого мая будет, а двадцать шестого. Это я из верных источников слышал. Не слишком ли поспешил Трегубов деньги-то приготовить? Ты как думаешь? А?
      
      (Пересветов молчит. Беркутов наливает еще. Пересветов выпивает свою рюмку.)
      
      БЕРКУТОВ:
      - По-моему, деньги он поторопился заготовить. Денежки его, пожалуй, и пропасть могут. Ты как думаешь, а?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (не поднимая глаз):
      - Как же они пропадут-то? С какой стати?
      
      БЕРКУТОВ:
      - А вот с какой. Случится в доме пожар, вот тебе... и денежки. Или что еще может произойти. Всего не угадаешь... Опасная штука деньги.
      
      (Пересветов берет бутылку, наливает себе. Выпивает)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Опасная штука. Но только в них счастье! Деньги - это все! "Блажен кто с деньгами, тепло тому на свете"! (Придвинувшись ближе к Пересветову). Как ты думаешь, воровать грех или не грех? Я вот последнее время всё думаю об этом и думаю. Представь себе такую штуку. У меня два калача, а у тебя ни одного. Я сыт по горло, а ты голоден. Так вот тебе у меня второй-то калач можно украсть или нет? Позволительно или нет? Ты как думаешь?
      
       (Пересветов молчит. Смотрит в стол):
      
      БЕРКУТОВ:
      - А, по-моему, если ты у меня второй калач украдешь, так этим только хорошее дело и для меня, и для себя сделаешь. От моего калача ты голод утолишь, а я им себе только желудок засорю, потому что я и без того сыт по горло. Правда это или нет? А? (Беркутов смотрит на Пересветова. Пересветов - в сторону).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Как ты сказал? Я что-то не пойму сразу?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Правда это или нет? А?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Вот так штука. (Потянулся опять к бутылке, налил, выпил). Вот так фунт. В самом деле, ведь это как будто даже воровать хорошее дело выходит. (Пьяно смеется). Ну, вот и отлично. (Снова тянется к бутылке.)
      
      БЕРКУТОВ (встает):
      - Ну, дружочек, мне восвояси пора.
      
       ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Посидел бы.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Нельзя. Рано вставать надо. Прощай! (Жмет руку Пересветову).
      У турецких султанов по тридцати тысяч жен бывает. Так вот у них тоже не грешно было бы парочки две-три красавиц похитить. Небось, и красавицы были тоже рады! (Смеется). Это позволительно? А?
      
      (Беркутов и Пересветов выходят из дома. Слышится шум отъезжающих дрожек. Пересветов входит обратно в дом. Садится за стол. Наливает водки. Пьет, одну рюмку, другую. Смотрит перед собой)
      
      
      КАРТИНА ШЕСТАЯ
      
      (Полдень следующего дня. Дом купца Верешимова. В гостиной, с задернутыми шторами на окнах - купец Верешимов и его жена. Сегодня у них День ритуала. Лизавета Михайловна расположилась на диване. Верешимов садится рядом, обнимает жену и зубами вынимает у нее из-за декольте небольшой ключик. Подходит к большому сейфу, открывает его. Специально для жены, очень медленно достает из внутреннего кармана пиджака пачку банкнот.
      
      ВЕРЕШИМОВ (демонстрирует):
      - Тысяча рублей! (Кладет деньги в сейф).
      
      (Лизавета Михайловна откуда-то из пышного рукава достает такую же пачку денежных купюр. Передает мужу.)
      
      ЛИЗАВЕТА МИХАЙЛОВНА:
      - Плюс еще тысяча рублей!
      
      (Верешимов тщательно укладывает деньги в сейф. Закрывает его. Идет к жене. Целуются.)
      
      ВЕРЕШИМОВ (встает):
      - И подарки!
      
      (Запускает руку в другой внутренний карман)
      
       ВЕРЕШИМОВ:
      - Ожерелье и золотое кольцо с жемчугом!
      
      ЛИЗАВЕТА МИХАЙЛОВНА:
      - Ну-ка, ну-ка!
      
      (Верешимов одевает ей ожерелье на шею и кольцо на палец. Любуются на драгоценности. Целуются)
      
      ЛИЗАВЕТА МИХАЙЛОВНА:
      - А теперь тебе!
      (Достает небольшую коробочку, протягивает ее мужу).
      
      ЛИЗАВЕТА МИХАЙЛОВНА:
      - Часы. Будильник. Швейцарские. А ну заведи!
      
      (Верешимов заводит часы, переводит стрелки. Раздается мелодичный перезвон. Оба счастливо смеются).
      
      (Раздается звонок в дверь)
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Это кто?
      
      ЛИЗАВЕТА МИХАЙЛОВНА:
      - Не знаю.
      
      (Мечутся по гостиной. Верешимов закрывает сейф. Лизавета Михайловна снимает ожерелье и кладет его под подушку на диване. Идет к двери. По ходу пытается снять кольцо с пальца. Входит Пересветов. Лизавета Михайловна, полуобернувшись, и не найдя куда деть кольцо, прячет его... в рот)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (к Лизавете Михайловне):
      - Добрый день! Господин Верешимов у себя?
      
      (Лизавета Михайловна не отвечает)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (недоуменно):
      - Верешимов дома?
      
      (Она не шевелится. Пересветов кричит ей в ухо)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Верешимова можно видеть? Верешимова? Ве-ре-ши-мо-ва?
      
      (Сбоку выскакивает Верешимов)
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Вы, сударь, потише. Вы ее не соблазняйте... Она вам все равно ничего не скажет. Это жена моя Лизавета Михайловна. А я Иван Иванович Верешимов. Так вам меня нужно?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Вас. Вас. Я по весьма важному делу.
      
      ВЕРЕШИМОВ (неохотно):
      - Прошу покорно. Прошу покорно, сударь. Очень рад! (Приглашает жестом в комнату)
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Очень рад, очень рад! А жена моя, Лизавета Михайловна, вот уже пятый месяц как обет молчания по постным дням соблюдает. Молчит. Иногда, конечно, не выдержит, сболтнет что-нибудь. А так, пятый месяц, пятый месяц...
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (почтительно):
      - И надолго они обет такой изволили дать?
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - А как придется, как придется. Жена говорит, пока билет наш лотерейный двести тысяч не выиграет, до тех пор молчать буду. А когда это случится, нам, конечно, неизвестно. Она у меня, кремень.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Погода нынче хорошая!
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Не знаю, не знаю. Я, признаться, сегодня на двор не выглядывал. Я по постным дням на двор не выглядываю. Тоже обет дал.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - И надолго?
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - А как придется, как придется.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Я ваш сосед, Пересветов. Иван Иваныч, я по делу к вам. Не дадите ли вы мне тысячу рублей взаймы процентов под пятнадцать годовых?
      
      ВЕРЕШИМОВ (вздрогнул):
      - Тысячу рублей? (Мнется). Не знаю, как вам и сказать-то. Я же по постным дням денежных выдач не произвожу.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Не производите?
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Ни за какие деньги.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Так, может быть, вы мне завтра дадите? Завтра уже скоромный день.
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Завтра? Вот уж не знаю, как вам и сказать даже...
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ну, хорошо, под двадцать процентов.
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Под двадцать?! (Смотрит на жену). Так нечего вроде бы дать. Да и без совета жены денег я вам дать не могу, а как же я буду с нею советоваться, если она молчит?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (находит выход):
      - Письменно посоветовались бы.
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Так неграмотная она у меня, голубок, вот в чем штука-то.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (просит):
      - Пожалуйста, Иван Иваныч!
      
      ВЕРЕШИМОВ (нерешительно):
      - Так тысячу рублей?..
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Под двадцать пять процентов.
      
      ЛИЗАВЕТА МИХАЙЛОВНА (сурово):
      - И не смей, дурак, давать денег. (К Пересветову) А вы, любезный, не смейте просить. И чего вы приперлись сюда! Стыда никакого! Мы больные, нам покой нужен. (Впивается взглядом в Пересветова, потом кричит что есть мочи) Караул! Грабят!
      
      (Пересветов отскакивает в сторону)
      
      ВЕРЕШИМОВ (подбегает к жене, машет руками):
      - Тихо, Лизавета Михайловна! Сегодня же постный день!
      
      ЛИЗАВЕТА МИХАЙЛОВНА:
      - Я тебе покажу постный день! (Гоняет Верешимова по комнате).
      
      ВЕРЕШИМОВ (увертываясь от жены):
      Господи, помилуй! Господи, помилуй!... (Пересветову) Вот, видите ли, голубок, денег я вам дать не могу.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ни под каким видом нельзя?
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Хоть убейте, не могу.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (суетясь):
      - В таком случае, извините, что побеспокоил. (Идет к двери).
      
      ВЕРЕШИМОВ (вслед ему, отбиваясь от Лизаветы Михайловны):
      - Сколько вы нам неприятностей доставили. До свиданья! Провожать вас я не пойду, по постным дням я на двор не выхожу.
      
      
      КАРТИНА СЕДЬМАЯ
      
      (Усадьба Трегубова. Кабинет Трегубова. Письменный стол. Два кресла. Окно с портьерами. Входят Трегубов вместе с Пересветовым).
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Милости просим! (указывает на кресло). Пожалуйста!
      
      (Пересветов садится. Пауза).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Прохор Егорыч!.. Сегодня мне срок платить вам по закладной тысячу рублей... (Замолкает).
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Ну, да, да, срок... Вы тогда, помнится, говорили, что деньги у вас наготове... А как поживает Настасья Петровна?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - С деньгами меня обманули... И я пришел... пришел к вам просить отсрочки платежа... Могу ли я надеяться, Прохор Егорыч?
      
      (Трегубов ходит туда-сюда).
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Нет. Я вам не отсрочу. (Качается перед Пересветовым на каблуках). Я вам ни за что не отсрочу. Денег разве у вас нет?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Нет.
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Если нет, сегодня же я предъявляю к вам через адвоката иск. И вам придется выехать из вашего имения. Я хочу там конский заводик небольшого фасона выстроить; усадьбу вашу снесу и конский заводик оборудую. Сегодня же и плотников буду подряжать.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (становится перед Трегубовым на колени):
      - Прохор Егорыч, ради Бога! Прохор Егорыч, отсрочьте платеж хоть на неделю! Не губите же меня, Прохор Егорыч!
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Не могу.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (встает):
      - Прохор Егорыч! Послушайте, Прохор Егорыч, ведь у меня вся жизнь, вся судьба моя в этом участке, так за что же вы меня выселить хотите?
      
      ТРЕГУБОВ:
      - За свои денежки.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Прохор Егорыч! Ведь я у вас пять тысяч занимал, а остальные деньги процентами да неустойками наросли. Две неустойки в год вы с меня брали! Где у вас Бог, Прохор Егорыч! Где у вас Бог!
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Бог у меня, как у всех, в красном углу.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (чуть не плача):
      - Вы и без моих денег богаты, Прохор Егорыч, а у меня в этом именьице всё. Если выселите меня оттуда, я руки наложу на себя!
      
      ТРЕГУБОВ (рассматривает ногти):
      - В Аляшине хорошие плотники, так я аляшинских строить конюшни подряжу. Как вы мне посоветуете: аляшинских мне что ли нанять?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (срывается):
      - Подлец! Душегуб! Кровопийца!..
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Что?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (ломает руки):
      - Простите меня, Прохор Егорыч! Простите, мерзавца! До чего же вы меня доводите!
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Так-то лучше. Присядьте.
      
      (Пересветов садится)
      
      ТРЕГУБОВ:
      - За что же я вас буду жалеть?.. Вы меня жалеете? Настасья Петровна меня жалеет? А я для нее готов все сделать, всё! Приди она ко мне, так я за одно ласковое слово её, за один взгляд сейчас же на руки расписку: "Деньги сполна получил". Так чего же вы от меня требуете? За что я вас жалеть буду, когда вы меня не жалеете?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Что ж мне делать теперь?
      
      ТРЕГУБОВ:
      - А это уж ваше дело. Я все сказал.
      
      (Пересветов сидит неподвижно).
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Деньги мне ваши, конечно, не нужны. Тысяча рублей мне - тьфу, с позволения сказать, плевок. Деньги у меня водятся. На Аляшино в достаточных размерах припас. (Открывает ящик письменного стола) Вот, взгляните! (Пересветов чуть приподнимается, залядывает в ящик, полный денег. Трегубов запирает ящик, убирает ключ в карман). Деньги, как видите, у меня есть. Мне, главное дело, хочется на своём настоять. Советовал бы вам поумнеть. Что за честь, коли нечего есть. Третьего дня вот вы колёса покупали для пролетки, так мужика на четвертак обсчитали. Как только не совестно? Где у вас стыд? Из-за четвертака себя марать!
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (с трудом поднимается со стула):
      - Прощайте, в таком случае, Прохор Егорыч!
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Оревуар! Так как же? Посылать мне сегодня к адвокату или Настасья Петровна лично попросит меня об отсрочке?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Чего?
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Я говорю, посылать сегодня за адвокатом или Настасья Петровна лично попросит меня об отсрочке?.. Как мне вас понимать, одним словом?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - За адвокатом не посылайте.
       (Быстро выходит)
      
      КАРТИНА ВОСЬМАЯ
      
      (Особняк Пересветова. Настасья Петровна поджидает мужа).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (отрывисто):
      - Собирайся к Трегубову! Сама проси его об отсрочке. Он этого требует, а я уж - будет, - устал!
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА:
      - Что ты? Что ты? (вглядывается в лицо мужа). Ты в себе?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (кричит):
      - Собирайся, тебе говорят, черт тебя подери!
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (всматриваясь в глаза мужа):
      - И ты... Ты этого хочешь?..
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (кричит):
      - Хочу, черт тебя подери!
      
      (Пауза. Настасья Петровна резко поворачивается и уходит в дом. Пересветов садится на скамейку, смотрит в землю. Настасья Петровна выходит из дома, она переоделась. Пауза)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (жестко):
      - Что же, ты идешь?
      
      (Пауза)
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (сухо):
      - Иду.. Видишь, иду! (Уходит. Пересветов не меняет позу).
      
      
      КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
      
      (Особняк Пересветова. Настасья Петровна сидит в ванне. Пересветов большой мочалкой в мыле трет жене руки, спину, плечи)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Настя!.. Настя!
      
      (Настасья Петровна молчит).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Настя! Зол я был. Очертя голову со злости в омут бросился.
      
      (Настасья Петровна молчит)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (поливает ее водой из кувшина):
      - Мутит меня, Настя! Тоска грызёт! (Опускается перед женой на колени. Берёт её руки в свои, целует их). Послушай, Настенька!.. Ты не очень меня ненавидишь. Я ведь не для одного себя это сделал... и для тебя тоже. Жалко ведь мне на нужду тебя вести. Жалко, пойми ты меня. (Пересветов целует руки жены. Настасья Петровна не отнимает рук). Вот они дела-то какие!.. Настя! Любишь ли ты меня хоть крошечку, Настя?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (тихо):
      - Н-не знаю... Побил бы ты меня, что ли, или ушла бы я от тебя... Сама не разберусь. Не могу я так жить... Освободи ты меня от этого, Валерьян Сергеич. (Встает в ванне в полный рост. Пересветов целует ей руки, лицо).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (оборачивает жену простыней):
      - Ну, что делать, что делать, я и сам голову потерял, Настенька.
      
      (Доносится звон бубенчиков, подъезжающей пролетки)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (отстранившись, спокойно):
      - Это Трегубов! Одевайся, Настюша! И распорядись, чтоб самоварчик несли. Будь умницей, Настюшечка. (Настасья Петровна торопливо вытирает слезы, собирается уйти). Недолго нам мучиться. (Серьезно) Скоро квит на квит пойдем! Рупь за рупь скоро выйдет! (Криво усмехается).
      
      (Настасья Петровна, вопросительно смотря на мужа, обернувшись в простыню, выходит)
      
      (В палисаднике ждет Трегубов).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (идет в его сторону):
      - Добро пожаловать, дорогой гостюшка!
      
      ТРЕГУБОВ (поглядывая по сторонам):
      - А я к вам соседушка, поболтать. Соскучился, вот как я вас полюбил.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Пожалуйте, пожалуйте! Чай изволили кушать? Нет? Так, где прикажете стол накрывать, в саду или в горнице? Как вам лучше?
      
      ТРЕГУБОВ (смеется):
      - Конечно, в саду, соседушка? Кто же весной чай в комнатах пьет? А я еще влюблен при этом. По уши врезался! (Смеется).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (звонко):
      - Настюша! Вели в сад самоварчик нести! Прохор Егорыч в саду чай желают кушать! Да сама выходи поскорее! (Трегубову, тоже со смехом). Так, говорите, по уши врезались?
      
      ТРЕГУБОВ (тоже со смехом):
      - По уши, соседушка, по уши. Пришлите ко мне, соседушка, за коровкой. Корову я хочу вам презентовать, тиролечку одну молоденькую. Полтораста монет стоит! Пришлите кого-нибудь завтра. Она мне не нужна, а вам, глядишь, пригодится.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Пришлю, пришлю.
      
      (Аннушка вносит самовар, ставит на стол).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Аннушка, зови Настасью Петровну, да поскорее скажи!
      
      ТРЕГУБОВ (Аннушке):
      - Да, пусть особо-то не принаряжается. Она для нас и так хороша.
      
      (Пересветов вскакивает. Аннушка уходит)
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Чего вы?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (сдерживаясь):
      - Зубы у меня. Ужас как схватило. Вот вся левая сторона.
      
      ТРЕГУБОВ:
      - Ну, зубы, зубы надо лечить. (Меняет тон). Вот как мы соседушка дружить стали, а давно ли на ножах были. Теперь у вас дело как по маслу пойдет. Поверьте моему слову. Деньги всё на земле сделать могут. Они и враг наш, и друг!
      
      (Выходит Настасья Петровна в красивом платье. Влажные волосы собраны сзади в пучок. Молча садится к столу. Разливает чай по чашкам)
      
      ТРЕГУБОВ (любуясь Настасьей Петровной):
      - Настасье Петровне нужно будет новое платье сделать. Мне бы хотелось желтое, шелковое. (Пересветову). Вы как думаете? Желтое - ей к лицу? Она ведь брюнетка. Отпустили бы, соседушка, Настасью Петровну со мной в город.
      В нашем городе есть одна модистка-француженка. Прифасонивать она может наилучшим манером. А с вами, Настасья Петровна, не будет никакой проблемы, потому что вы сложены как мифологическая богиня.
      Но, к сожалению, мне пора. Дела. Извините, за краткость визита. Провожать не надо. (Настасье Петровне). Так, приходите как-нибудь ко мне вечерком еще. (Целует ей руку). Приходите, голубушка!
      
      (Трегубов уходит. Слышно, как он садится в пролетку. Зазвенели бубенчики, потом - все тише, тише. Пересветов и Настасья Петровна молча сидят за столом.)
      
      КАРТИНА ДЕСЯТАЯ
      
      (Поздний вечер. Усадьба Столешниковых. Зоя Григорьевна в саду, в шезлонге. К ней неслышно подходит Беркутов)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Ночь была прозрачна и тиха, а звезды неприлично блестели. Здравствуйте. Как вы себя чувствуете?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Да как всегда. Только вот немного скучно. В Крым бы мне хотелось. Да вот вы денег мужу не даете.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Это я умышленно. И это вы уже однажды говорили. (Усмехается). Без вас мне будет скучно, вот я разные резоны нашему министру и представляю. Так и так, дескать, денег нет и достать их неоткуда!
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Ну, Бог с вами!
      
      БЕРКУТОВ:
      - А почему на вашем платье нет красной розы?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Зачем же ей непременно быть?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Ну, как же, условный знак?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Этому не бывать.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Чему не бывать?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Красному цвету на моем платье. Зачем? Я не люблю красный цвет: он режет глаза.
      
      БЕРКУТОВ:
      - А вы придерживаетесь полутонов?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Да. Я ушла от жизни, я только наблюдаю ее. Да и то, не со всех сторон. Я избегаю всего чересчур резкого, мне хотелось бы жить спокойно, без грома и молний, без порывов, без бурь, а вот так, как проходят у нас эти хорошие весенние дни. Тепло, но не жарко, светло, но не до боли в глазах...
      
      БЕРКУТОВ (усмехнувшись):
      - Извините, за грубость. Но это все равно, что пойти в баню, да так и остаться на всю жизнь в предбаннике. По-моему, это совсем не весело. (Смеется). Нет, уж если жить, так жить. Жить так, чтобы тебя как льдину вешней водой тащило. И так поставит, и эдак, и ребром перевернет, и надвое расколет, и, в конце концов, на берег медленной смертью издыхать выбросит. Тут уж все от жизни возьмешь: и радость, и муки, и ужас, и даже агонию мучительной смерти.
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Я в жизни испытала много нехорошего. Я была бедна, служила... в разных домах. Часто терпела нужду. Но, я встретилась с человеком, который полюбил меня, и которого от глубины души я уважаю.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Это Овидия, что ли?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Да, мужа, Илью Андреича. Он дал мне комфорт и невозмутимую тишину. Ничего большего я не желаю. Я счастлива, насколько это возможно на земле.
      
      БЕРКУТОВ:
      - И поэтому, вы никогда не приколете к груди красного цветка?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - И поэтому, я никогда не приколю к груди красного цветка.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Заперли вы самое себя в тюрьму и чувствуете себя на седьмом небе. (Готовится откланяться). А, кстати, как вашему, по тюремно-монастырскому уставу: можно пожертвовать жизнью человека, если это тебе необходимо и если этот человек никому не нужная размазня? Как вы думаете?
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Нельзя. Конечно, нельзя.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Это почему же? Ведь жизнь - борьба за существование. Она занимается только тем, что одной рукой производит, а другой истребляет. Если вам нужно произвести, например, вычитание, то на бумаге делается это так: пишется двести пятьдесят минус сто пятьдесят, и производится расчет. А жизнь поступает гораздо проще. Она берет двести пятьдесят человек, истребляет из них полтораста, а оставшейся сотне говорит: подождите немного, я буду истреблять вас постепенно, поодиночке, но вместо вас, истребленных, я произведу еще двести пятьдесят тысяч живых! Это вычитание кровью человечество купило. Кровью! Подумайте. До свиданья! (Уходит).
      
      КАРТИНА ОДИННАДЦАТАЯ
      
      (Ночь. Спальня в доме Пересветова. Настасья Петровна в ночной сорочке сидит у трюмо с косметической маской на лице. Осторожно ваткой снимает крем. Глаза испуганно смотрят на мужа. Пересветов - в пижаме. Он то садится на край разобранной постели, то быстро начинает ходить по комнате. Мерцает ночник. Очень тихо)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (продолжает, давно начатый разговор, говорит негромко):
      - Настенька! Моя дорогая! Это необходимо для нас обоих. Если ты не поможешь мне, я все равно, все равно... пойду туда один. Пойду, очертя голову! Рискуя пасть с простреленной головой!
      
      (Настасья Петровна молчит)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Слушай внимательно Настенька. И запоминай все до последней мелочи. Это нужно! Это просто необходимо! Слушай же!
      
       (Настасья Петровна подходит к постели, садится. Пересветов переходит на шепот)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Через три дня, поздно вечером, мы должны... обокрасть Трегубова. Мы выкрадем у него эти двести тысяч. Я знаю, где он их держит, я их видел своими глазами. Вдвоем нам это будет сделать вовсе уж не так трудно. Даже легко.
      
      (Настасья Петровна молчит. Пересветов садится вплотную к жене, кладет ее голову себе на колени. Говорит еле слышным шепотом)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Сделаем мы это так. Завтра я скажусь больным, и два дня буду лежать в постели. А на третий день к ночи ты пойдешь к Трегубову. Трегубов должен провести тебя к себе в дом так, чтобы никто не знал о твоем визите. Попроси его об этом хорошенько. Чтобы ни одна душа тебя не видела. Скажи ему, чтобы слуг и охрану он услал куда подальше. (Настасья Петровна слушает мужа. Молчит).
      Все время ты должна находиться в спальне Трегубова и стараться не выпускать его оттуда. Когда он... уснет, ты должна пройти в кабинет и отворить окно. Потом быстро вернешься назад.
      Я все это время буду таиться в трегубовском саду. И открытие окна будет для меня знаком начинать. Я влезу в окно, взломаю стол Трегубова и заберу деньги. На все нужно будет не более четверти часа. Даже меньше. Потом ты вернешься в кабинет и закроешь окно. Деньги я спрячу в лесу.
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (тихо):
      - Дальше.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - А дальше мы прекращаем с Трегубовым всякое знакомство. На тебя не может быть никаких подозрений, ты все время была с Трегубовым. Через год наше имение будет продано. К тому времени все подозрения улягутся. И мы, забрав припрятанные денежки, уедем куда-нибудь далеко-далеко и будем жить счастливо.
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (еле слышно):
      - Это... Опасно...
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ты должна быть хладнокровна. Должна не оставить в кабинете после себя ничего, что может подать повод к подозрению: ни булавки, ни шпильки, ни следов на ручке окна.
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА:
      - Но...
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Помолчи!.. У меня все обдумано и заготовлено. Есть жестяной ящик, в котором я зарою деньги в лесу, недалеко от расщепленного грозой дуба. Я уже и яму приготовил. Мною тщательно обдумана каждая мелочь, мы можем сделать все безнаказанно. Наказать негодяя - не грешно. Что мы мало от него пострадали?! Он, как паук, высосал из нас всю кровь! Он наш заклятый враг и щадить его нечего.
      
      (Настасья Петровна, затаив дыхание, слушает мужа, вздрагивает плечами).
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (еле слышно):
      - Я боюсь... боюсь... боюсь!..
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Как ты можешь так говорить, Настенька? Ты не должна так говорить... Это уже решено. Если ты не пойдешь, то я пойду один. Пойми, это единственное средство избавиться навсегда от нужды и от Трегубова.
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (умоляюще):
      - Прошу тебя, не спеши!
      
      (Они совсем переходят на шепот. Сидят на постели плотно вжавшись друг в друга, перебивают друг друга, страстно жестикулируют: то прижимая руки к сердцу, то, хватая друг друга за руки, пытаются что-то доказать. Почти бессловесная сцена супругов заканчивается их продолжительным, жарким поцелуем. За окном занимается ветер).
      
      
      КАРТИНА ДВЕНАДЦАТАЯ
      
      Ночь. Окно в кабинете Трегубова в его усадьбе. Из глубины дома доносятся звуки граммофона. Лунный свет падает на письменный стол. В кабинет осторожно входит Настасья Петровна. Подходит к окну. Накинув на руку носовой платок, осторожно открывает шпингалеты, затем окно. Так же бесшумно уходит. Пересветов перелезает через подоконник. Он в облегающем черном костюме. На руках перчатки. Прикрывает окно. Подходит к столу. Оглядывает верхний ящик стола. Достает из кармана стамеску. Вставляет ее в зазор между ящиком и крышкой стола. Жмет всем телом на стамеску. Крышка стола с трудом поддается. Выдвигает ящик стола. Набивает котомку купюрами. Вдвигает ящик на место.
      Звуки граммофона становятся ближе. Слышны шаги и смех. Пересветов прячется за портьеру окна. В кабинет входит пьяный Трегубов. Он в расстегнутом бархатном халате, по полу болтается золотой шнурок. В одной руке у него граммофон, бодро исполняющий цыганскую песню. Другой рукой он обнимает Настасью Петровну. Делает два-три шага, останавливается. Озирается. Ставит громко играющий граммофон на письменный стол. Плюхается в кресло, Настасья Петровна садится ему на колени. Трегубов обнажает тело Настасьи Петровны, истово целует. Настасья Петровна ласкает его).
      
       ТРЕГУБОВ (стонет):
      - Богиня! Мифологическая богиня!
      
      (Пересветов выскакивает из-за портьеры. Вырывает болтающийся шнурок из халата Трегубова и сзади резко обхватывает им Трегубова за шею, под подбородок. Душит. Трегубов мычит. Трегубов хрипит. Настасья Петровна мечется по комнате. Из раструба граммофона бойко несется лихая цыганская песня).
      
      
      
      
      
      ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
      
      КАРТИНА ПЕРВАЯ
      
      (Полдень. Пентифриев в своем рабочем кабинете. Открывается дверь и быстро входит Комик. Он с бородкой, в обычном будничном костюме)
      
      КОМИК (с порога):
      - Я знаю кто убил Трегубова?
      
      ПЕНТИФРИЕВ:
      - А ты кто?
      
      КОМИК:
      - Доброжелатель, действующий инкогнито.
      
      ПЕНТИФРИЕВ:
      - Ну, давай, говори.
      
      КОМИК (подсаживается к столу, выпаливает):
      - Местные татары. Боле некому. Беспременно Абдулка с Сергушкой. Это их дело.
      
      ПЕНТИФРИЕВ:
      - Это почему же?
      
      КОМИК:
      - Да уж поверьте. Один нашенский мужик слышал от татар, что Сергушки с Абдулкой в ту ночь дома не было. И где они были никому не известно. Стало быть, убийство это их дело. Этот мужик дальше так сказывал: "Еду я, грит, той же ночью, ближе к утру, назад к себе, мимо усадьбы трегубовской, еду и вижу, во ржи кто-то сидит. Так сажен на сто от дороги. Сидит, и на нем шапка татарская, а в зубах ножик". Это, стало быть, Абдулка самый и сидел. Абдулка - первый конокрад в уезде. Его в прошлом году у нас поймали, знаешь как били.
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - Что много лошадей украл?
      
      КОМИК:
      - Да, ничего не украл. Просто вечером мимо ехал. Нам пока что-то украдут дожидаться нечего. У нас, как поймают, так и бьют.
      
      ПЕНТИФРИЕВ:
      - Так за что ж его били-то, если он ничего не украл?
      
      КОМИК:
      - Да, время нам ждать, когда он воровать будет. Час у нас тоже своих дел полно. У него свои, и у нас свои. Дожидаться нам его некогда. Что у нас делов, что ли, никаких нет? У нас, как поймают, так и бьют.
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - Ну, а кто же, по-твоему, Абдулке окно в кабинете отворил? Оно ведь не взломано, а изнутри отворено было.
      
      КОМИК:
      - Этого я не знаю, меня там не было. Только насчет того, что окно отворено, так другой раз кто слово скажет - окно само и отворится. На все свой заговор есть: от собачьего лая - заговор, от червя - заговор, от пьянства - заговор. Заговором можно любого мужика к какой хошь бабе приворотить. Ученого человека окно не удержит.
      
      ПЕНТИФРИЕВ:
      - Ну, хорошо. Если это сделал Абдулка, так скажи ты мне, как это Трегубов не застрелил его? Ведь ружье-то рядом в кабинете стояло.
      
      КОМИК:
      - Как не застрелил? Очень просто. (Поглядел в лицо Пентифриева). Да как он его мог застрелить, скажи ты мне, если у него в руках свеча из человечьего сала была? Абдулка-то не дурак. Он окно отворил, да свечу из человечьего сала и зажег. Трегубова тут, конечно, сразу и одурманило. Трегубов-то и сварился. Ну, а Абдулка за деньгами тут как тут. Все улики на него.
      (Пентефриеву). Так что, где мне здесь за пособление следствию расписаться надо, давай, выписывай мне премию за мой донос.
      
      ПЕНТИФРИЕВ (вскочил с места ):
      Что? Какую премию! А ну, пошел отсюда, мерзавец! (Пытается схватить Комика за шиворот, тот бежит к двери).
      Вон, отсюда!
      
      
      КАРТИНА ВТОРАЯ
      
      (Кабинет Пентефриева. Входит Беркутов)
      
      БЕРКУТОВ (широко улыбаясь):
      - Здравствуйте, Октавий Парфеныч! Давненько, давненько не виделись. По какому делу вызывали?
      
      (Пентефриев не отвечает, роется в бумагах).
      
      БЕРКУТОВ:
      - Так, по какому же делу вызывали?
      
      ПЕНТЕФРИЕВ (оторвавшись от занятия):
      - Ах, простите, вы что-то спрашивали, а я не слышал! Столько дела, столько дела! Голова кругом идет. За господином Столешниковым тут недоимочка в полтораста рублей есть. Конечно, сущий пустяк, но, что делать, служба.
      
      (Вручает Беркутову два листа).
      
      БЕРКУТОВ (укладывает листы в карман):
      - Что же, заплатим... (Пентефриеву). А у меня для вас сюрприз! (Подходит к двери, зовет:) Полинька!
      
      (Входит девушка, широко улыбаясь. В руках у нее поднос, на нем фрукты и коньяк. Пентефриев встает).
      
      БЕРКУТОВ:
      - Вот это Полинька. Знакомьтесь, Октавий Парфеныч! Это Полинька!
      
      (Пентефриев, не отрываясь смотрит на Полиньку. Полинька застенчиво кокетничает)
      
       БЕРКУТОВ:
      - Сдается мне, что у Полиньки коньяк есть недурной. Давно мечтаю вас им угостить.
      
      ПЕНТЕФРИЕВ (глядя на Полиньку):
      - Ну, что ж, попробуем, попробуем. Я, знаете, коньяк монастырскими сливочками зову.
      
      БЕРКУТОВ (смеется):
      - Его еще молоком от бешеной коровы называют. (Ставит на стол бутылку коньяка, бокалы, наливает себе и Пентефриеву. Пьют).
      
      БЕРКУТОВ:
      - Ну, как ваши делишки? Все в картишки дуетесь?
      
      ПЕНТЕФРИЕВ (улыбаясь Полиньке):
      - Какое, милейший! С трегубовским делом столько возни. Я даже сна и аппетита лишился. (Помолчал). Чрезвычайно много дела.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Неужто, так-таки, нет никаких подозрений?
      
      ПЕНТЕФРИЕВ (смотрит на Полиньку, Полинька строит ему глазки):
      - Как вам сказать?.. Явных подозрений нет. В первый же день после возможного убийства Трегубова... (делает паузу), возможного - потому что нет пока очевидных доказательств того, что его убили, хотя версия убийства нами активно отрабатывается, мы произвели, как вам известно, обыск у Пересветовых. Я даже и думать не хотел, чтоб Валерьян Сергеич пошел на такое страшное дело. Как ни говорите, а человека ликвидировать - это не картошку с маслом съесть. Однако, - служба, и мы обыск у него произвели наистрожайший. Все-таки он самый ближайший сосед Трегубова. Но обыском этим ничего не обнаружено. То есть, буквально-таки ничего. Даже, напротив, прислуга их говорит, барин перед этим двое суток хворал, все лежал в постели, а хозяйка за ним ухаживала. Так что напрасно, говоря откровенно, мы туда и полезли, только зря их растревожили, Настасья Петровна даже разрыдалась. Вот тут и вертитесь, как хотите... Вы мне позволите еще с коньячком пошутить?
      
      БЕРКУТОВ (наливает ему в бокал):
      - Пожалуйста, пожалуйста.
      
      ПЕНТЕФРИЕВ (поднимает бокал в сторону Полиньки. Та, подходит с фруктами. Пентефриев берет с подноса клубнику):
      - Ужасно это сложное дело! Ужасно сложное!
      
      БЕРКУТОВ:
      - За дела!
      
      (Пьют)
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - И знаете что?.. По-моему, не простым мужиком это дело сделано, не лапотником каким-то, а кем-нибудь в сапожках щегольских. (Смотрит на обувь Беркутова).
      
      (Беркутов встает, проходится по комнате).
      
      БЕРКУТОВ (Полиньке):
      - Можешь подождать на улице... Пока.
      
      (Полинька выходит, оставив поднос с фруктами на столе у Пентифриева)
      
      БЕРКУТОВ (Пентифриеву):
      -Как вы точно подметили. Как точно! Ведь, действительно, Трегубов болтал о своих деньгах и в городе, и вообще в разных местах. И вот нашелся авантюрист, в щегольских, как вы изволили выразиться, сапожках, который пожелал эти денежки во что бы то ни стало прикарманить. И пригласил он себе верного сообщника. Это непременное условие! Пригласил сообщника, я думаю, тоже городского, и отправился с ним к усадьбе Трегубова...
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - Почему же их было непременно двое?
      
      БЕРКУТОВ:
      - А потому что одному было бы совершенно не под силу вытащить и спрятать куда-нибудь труп. Или похитить, связанного по рукам и ногам, но живого человека.
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - Это совершенно справедливо.
      
      БЕРКУТОВ:
      - А труп так нигде и не нашли?
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - Нигде не нашли. В реке, кое-какие следы ведут к ней, искали - пока не нашли. Но там и омуты глубокие, в лесу искали - нет ничего.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Может быть, у преступников лошади были или лодка. Так они могли тогда Трегубова-то верст за двадцать, подальше от глаз увезти.
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - Все может быть. Все может быть. Однако мне пора. (Залпом выпивает оставшееся в бокале).
      
      БЕРКУТОВ (прощаясь):
      - Удивительное, в самом деле, происшествие. Пропал человек, похищены деньги и никакого следа, ни крови, ни борьбы, ни орудия взлома, ни трупа, ни денег. Ничего!
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - И не говорите! Не говорите!
      
      БЕРКУТОВ (учтиво прощаясь):
      - Что это мы все с вами, Октавий Парфеныч, о делах да о делах. Там Полинька уже заждалась. Я вот все думаю, какое прелестное для хлебов время стоит. Вся наша окрестность в конце лета буквально засыплется хлебом. Вот так бы сейчас разбежаться, и в поле.
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - Истинная правда, милейший, истинная правда. Я просто обожаю запах молодой пшеницы.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Что пшеница! А рожь? Но я бы и овес со счетов не сбрасывал.
      
      
      КАРТИНА ТРЕТЬЯ
      
      (Где-то на задворках - Беркутов и Комик. Чуть в стороне - Трагик)
      
      КОМИК (резким движением руки отклеивает свою бородку):
      - Ну как, Михаил Николаич, талантливо было?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Исполнено неплохо. Но только зачем ты какую-то свечу из человечьего сала приплел?
      
      ТРАГИК:
      - Небось наиграл, как шакал. Это он умеет.
      
      БЕРКУТОВ (Комику).
      - Познакомь.
      
      ТРАГИК:
      - Не надо. Я сам. Позвольте представиться: артист многочисленных отечественных антреприз. Фамилия не имеет значения.
      
      БЕРКУТОВ (оценил конспирацию):
      - Это верно. Главное - дела. Ну, что ж, приветствую представителей богемы. Куда теперь: из Керчи в Вологду или из Вологды в Керчь?
      
      ТРАГИК:
      - Я, как и он (показывает на Комика), подписал контракт с Елецкой антрепризой. Полный сезон.
      
      КОМИК:
      - И с большими перспективами?
      
      ТРАГИК:
      - Скорее всего (делает многозначительную паузу, показывает на себя), Гамлет...
      
      БЕРКУТОВ:
      - Ну, это серьезно. Вас ждут аплодисменты, успех, море цветов и женского обожания. Но, это все потом. (К обоим). Сейчас же я предлагаю вам сыграть в не менее интересной пьесе. И что самое главное, за очень приличную плату.
      
      ТРАГИК:
      - И-и!..
      
      БЕРКУТОВ (перебивает):
      - Задаток и приблизительный текст вы получите от моего человека. Господа! В конце концов, деньги и славу будем делить потом. Когда стихнут аплодисменты!
      
      КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
      
      (Особняк Пересветовых. Настасья Петровна одна. Быстро входит Беркутов)
      
      БЕРКУТОВ (целует хозяйке руку):
      - Мой поклон. А где Валерьян Сергеич?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА:
      - Да он в город сегодня утром уехал. Две десятины леса ему разрешили продать, так вот он там, кажется, покупателя на свой лес нашел. (Вздыхает). Деньги нам очень нужны.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Рублей сто я бы ему мог взаймы дать. Такие деньги у меня водятся.
      (Смотрит в глаза Настасье Петровне). Вам нездоровится что ли?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (сразу же):
      - Нет-нет, все хорошо. Дела у нас, конечно, плохи. Вот все думаешь и думаешь. А здоровье у меня ничего.
      (Пауза)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Так я сегодня же к Валерьян Сергеичу в город поеду. У Столешникова, двухдневный отпуск взял. Покутить хочу двое суток. Вы не боитесь, что буду совращать там вашего мужа?
      (Настасья Петровна странно смеется)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Так не боитесь?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (с легким стоном):
      - Боюсь. (Стискивает свои руки). Боюсь!
      
      БЕРКУТОВ:
      - Боитесь? Чего же?
      
      (Настасья Петровна молчит)
      
      БЕРКУТОВ (вкрадчиво):
      - Чего же вы боитесь, родная?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (у нее истерика):
      - Всего боюсь, всего боюсь. Солнца боюсь, ночи боюсь, в реку купаться ходить боюсь... Силушки моей нету... (Стискивает голову руками).
      
      БЕРКУТОВ:
      - Напрасно вы так волнуетесь. Нужно быть хладнокровной и рассудительной. Посмотрите, посерьезней на вещи: ведь в природе это на каждом шагу происходит. Кто кого одолеет, тот и прав. Он вас хотел скушать, а вместо того...
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (резко поворачивает лицо к Беркутову, измеряет его холодным взглядом):
      - Да вы о чем? Я что-то вас совсем не понимаю, Михаил Николаич. (В упор смотрит на Беркутова).
      
      БЕРКУТОВ (нежно):
      - Да вы успокойтесь, голубушка... Ни о чем. Просто так болтаю. О Пентефриеве я: он, говорю, и вас хотел в это дело впутать. Сядьте. (Настасья Петровна послушно опускается на стул).
      
      БЕРКУТОВ:
      - Будьте покойны, голубушка, вторичного обыска у вас не будет. Я ведь знаю, это обыск вас встревожил. Да оно и понятно: женщина вы нервная, и вдруг такое незаслуженное несчастье. Вы ни сном, ни духом, а тут - трах! - следователи, полиция. Это хоть кого встревожит, будь я на вашем месте, так тоже совсем бы голову потерял. На каторгу-то попасть, ведь не картошку съесть. Вот что я вам скажу, Настасья Петровна. Если вы не хотите, чтобы на вас понапрасну всякие обвинения наводили, держите себя поуверенней, поспокойней и, главное, повеселее. По гостям, что ли, ездите, где-нибудь на вечеринке пропляшите, вообще блистайте здоровьем и веселостью. Что же вам, в самом деле, Трегубов-то? Ну, случилось с ним такое несчастье, вам-то что до этого? Всю жизнь свою он вас мучил и обирал самым безбожным образом, так зачем же вы по нём траур-то будете носить?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (вздыхает):
      - Я и сама часто думаю, много он нам зла сделал. Кажется, злее врага для нас и не было. А все-таки... (Разводит руками). А теперь, куда не посмотришь, все нехорошо. (Ей снова овладевает тревожное состояние). Ночью-то не спишь, глаз не смыкаешь, всё думаешь и думаешь. Куда не повернись, всё неладно! Силушки другой раз не хватает. Так бы и ушла, так бы и ушла.
      
      (Беркутов внимательно смотрит на нее).
      
      БЕРКУТОВ (берет ее руки в свои):
      - Будет вам, наконец, очнитесь от сна; разве можно так заговариваться? Ведь вы себя не помните! Голубушка, ну разве так можно. Нужно взять себя в руки! Будьте умницей.
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (припала лицом к плечу Беркутова. Рыдает, всхлипывая):
      - Тошно мне, Михаил Николаич! Вот вы ласково со мной говорите, а ведь он, Валерьян Сергеич, другой раз зверем на меня глядит. Конечно, и ему трудно, я понимаю, да ведь я-то чем виновата? И мне иной раз глядеть на него тошно. Вот до чего дело дошло...
      
      (Беркутов ласкает руки Настасьи Петровны)
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (отнимает руки):
      - Будет вам, Михаил Николаич. (Достает платок, вытирает глаза, почти спокойно). Конечно, это обыск меня так растревожил. А Трегубов-то нам что: ни сват, ни брат. Что он нам, родня, что ли? (Смотрит на Беркутова).
      
      БЕРКУТОВ:
      - Конечно, голубушка, помните вы это всякую минуточку и, главное, не заговаривайтесь. А если уж у вас есть потребность говорить о том, о том (замялся) ... о том, чего никогда не было, так вы лучше молчите. Поверьте моему искреннему совету! И еще хочу сказать: если вам будет очень тяжело, если понадобится помощь, приходите ко мне, как к другу, может быть, я как-нибудь сумею выручить вас из опасности. (Встает). До свидания, голубушка. А я сейчас в город поеду. Прикáжете кланяться Валерьяну Сергеевичу? (Пошел к выходу. Вернулся). Помните мой совет. При посторонних говорите как можно реже, в особенности о трегубовском деле. А то у вас одна несчастная слабость начинает проявляться. Будете слушаться?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (еле слышно):
      - Хорошо.
      
      БЕРКУТОВ:
      - И всегда помните, я ваш искренний друг.
      (Быстро уходит).
      
      КАРТИНА ПЯТАЯ
      
      (Городская гостиница. Бильярдная комната. В помещении накурено, шумно. Сбоку от бильярдного стола - стол, уставленный множеством бутылок и закусок. Играет маленький оркестр. Хозяйка гостиницы Дуняша исполняет "По рюмочке, по маленькой").
      
      ДУНЯША (поет):
      - Когда душа сомненьями объята,
      Мой милый друг, ты вспомни о былом.
      Любовь и грусть, надежды и утраты
      Мы заливали золотым вином.
      
      По рюмочке, по маленькой!
      Налей, налей! Еще налей!
      По рюмочке, по маленькой!
      Чтоб было веселей!..
      По рюмочке, по маленькой!
      Пусть будет жизнь моя полна
      Веселого и сладкого, игристого вина!..
      
      (Трагик и Комик режутся в "американку". Они уже крепко навеселе. Рядом с музыкантами стоит Сивый. В стороне от играющих, откинувшись на спинку кресла и, вытянув вперед ноги, полудремлет Пересветов. В помещении накурено и шумно. Входит Беркутов. Обходит помещение. Слушает исполнение Дуняши, по окончании целует ей руки).
      
      БЕРКУТОВ (Дуняше):
      - Ну что, Пересветова уже очаровала?
      
      ДУНЯША:
      - Это длинноногого что ли? Михаил Николаич, как же ради вас да не очаровать? Чего еще изволите приказать?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Поймешь потом.
      
      (Подходит к Пересветову, кладет ему руку на плечо).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (вздрагивает):
      - Здравствуй, дружище! (Целует Беркутова). Ты ведь мой друг? (Балагуря). Миша, а, Миша? Друг ты мне или нет?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Эка ты, братец, до чего накачался, винищем от тебя на девять миль несет.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (оборачивается к игрокам на бильярде):
      - Эй, вы, черти! Знакомьтесь с моим лучшим другом!
      
      (Трагик и Комик оставляют игру. Делают поклоны в сторону Беркутова)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (Беркутову):
      - Они - артисты, но очень богатенькие. Вот этот вот (показывает на Трагика) у меня лесу две десятины купил за семьдесят пять целковых. Вот заехали сюда, отметить. (Лезет целоваться к Беркутову)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Вы бы, свиньи, хоть окна отворили. (Пересветову). Чайком меня угостишь?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Тебя? Друг... Конечно... Дуняша! Распорядитесь, пожалуйста, чаю моему лучшему другу!
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (Беркутову):
      - Этот (показывает на Трагика) у меня в лесу две десятины купил...
      
      (Трагик кланяется в сторону Беркутова)
      
      БЕРКУТОВ (Пересветову):
      - Ты чего это закружил?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Так... Сердце у меня, друг-приятель, сосет. К разоренью ведь иду. Через год мне крышка! Продадут именье мое! Вот с горя и кружу. Пропадать, так уж пропадать! (Смеется. Резко мрачнеет). Тошнехонько мне... (Крутит головой, стонет).
      (Комику). Эй, друг, водки! (Комик берет бутылку со стола, наливает Пересветову и себе) (Беркутову). А этот артист тоже у меня лес купит, дал мне обещание...
      
      
      БЕРКУТОВ:
      - Будет водку-то глушить. (Отбирает у Пересветова рюмку, строго смотрит на Комика, делает ему знак рукой, тот отходит к Трагику, что-то говорит ему на ухо. Дуняша подходит к креслу Пересветова, становится рядом. С другой стороны кресла становится Сивый. Пересветов вскакивает, целует руку Дуняше. Уступает ей место, сам садится на пол у ее ног, продолжаю целовать руку. Потом, непонимающе вертит головой. Трагик и Комик выходят на середину бильярдной. Музыканты берутся за инструменты. Беркутов стоит поодаль)
      
      ТРАГИК (вдруг Комику):
      - А где-то теперь Трегубов? Первый богач в уезде был и пропал ни за грош. Вот они, денежки-то! Много через них народу гибнет!
      
      КОМИК (Трагику):
      - Да, ловок, должно быть, тот паренек, который все это дело оборудовал. Двести тысяч за единый мах заработал и никаких следов после себя не оставил, словно он с неба пришел и на небо ушел.
      
      ТРАГИК (ко всем):
      - Но время придет и ему. И ему скажется. Если бы он без крови их украл, глядишь, это бы сошло ему с рук, а кровь пролил - влетит! Рано, поздно - влетит! Кровь человеческая всегда наружу выйдет!
      
      (Пауза. Что-то наигрывают музыканты)
      
      - Вот, был у нас в городе такой же вот случай...
      
      (Пересветов положил руку на колено Дуняше, вслушивается)
      
      ТРАГИК:
      - Жила в нашем городе старуха, лавочница, по фамилии Кудашева. И шел по городу слух, что припасено у этой самой старухи не много, не мало, а десять тысяч. И нашелся такой паренек, Григорий, который задумал деньги эти себе взять. Нечистый видно его попутал.
      
      (Пересветов сменил позу, посмотрел по сторонам. Все слушают).
      
      КОМИК:
      - Только задумал Григорий это дело, но тут на него сейчас же сомнение нашло. И пошел Григорий к юродивому одному, Пантелеймону, что в то время в нашем городе жил, и просил снять с него грешные мысли, чтобы не убивать ему старухи.
      
      ТРАГИК:
      - И отвечал ему Пантелеймон: "Делать тебе этого я не советую, ибо, замучает тебя совесть. И взял его юродивый за руку, и сказал: "Слушай, что я тебе скажу. Прежде люди были как звери, ходили они по лесам, по дебрям, друг друга за кусок пищи убивали и никаких мучений за это не знали. И правил в то время землею Черный, а небом Светлый. И была совесть человеческая мертва. Посмотрел раз Светлый на землю и жалко ему людей стало и дал о себе Светлый знамение людям: кто убьет, тот сам смерть получит. И после каждого такого знаменья все сильнее колебалась власть Черного. Потому что совесть человеческая не мертва, а только дремлет".
      
      (Пересветов встал, сделал несколько шагов в сторону, смотрит перед собой, трясет головой)
      
      КОМИК:
      - Но не послушался Григорий Пантелеймона и убил старуху. Прожил он в этом же городе год или два тихо, смирно, потом в другое место переехал, деньги свои потихоньку начал тратить и зажил богато. Домик купил хороший, женился.
      
      ТРАГИК:
      - Только случилось так: раз возвратился Григорий в свой дом поздно ночью и идет к молодой жене в спальню радостный. Вошел, а в спальне темно, лишь лампадка горит и свет от нее зеленым пятном на полу лежит. Взглянул Григорий - да так и обмер. Сидит на полу, как раз у пятна у этого, старуха-лавочница, ноги под себя поджала, руками за седую голову держится, а кровь из головы разрубленной прямо на это пятно и каплет, и каплет...
      
      (Пересветов как в столбняке смотрит в глубину комнаты. Рядом с ним Сивый. Трагик и Комик резко обрывают свой рассказ. Дуняша переходит к Беркутову, все смотрят на Пересветова. В глубине комнаты возникает фигура ПРИЗРАКА Трегубова. Призрак медленно проходит вдоль стены, видимый только Пересветовым, жестами зовет его за собой. Пересветов застонал)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (шепотом ко всем):
      - Братики!.. (Замолчал)... Знаете ли вы, братики!... (Снова замолчал).
      
      БЕРКУТОВ (бросается вперед, хватает его за шиворот, кричит):
      - Ты что, дурак!
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (припал на грудь Беркутова, шепчет):
      - Светлый...
      
      БЕРКУТОВ (Всем):
      - Дурно ему... Вот черт, допился! Дайте воды.
      
      (Сивый подает воду. Беркутов заставляет Пересветова сделать несколько глотков)
      
      БЕРКУТОВ (Сивому):
      - Давно тут с ним кружите?
      
      СИВЫЙ:
      - Вторые сутки. Чего это с ним?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Чего, чего!? Вторые сутки водку дуют и еще спрашивают, чего? (Прыскает в лицо Пересветову водой, тот машет головой, мычит. Опускает Пересветова в кресло, заставляет еще сделать глоток воды).
      Эко ты, допился, черт! (хлопает Пересветова по щекам).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (кисло):
      - Это меня коньяк доехал. Мы тут чего только не пили. Коньяк это меня.
      
      (Комик наливает себе и Трагику по рюмке водки, хочет налить Пересветову)
      
      БЕРКУТОВ (Пересветову):
      - А тебе больше пить нельзя. Слышишь, ни под каким видом нельзя, если не хочешь ни за грош сгинуть. (Многозначительно смотрит на Пересветова).
      
      (В бильярдную входит следователь Пентефриев)
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - Добрый вечер, господа! О, да у вас тут весело! (Здоровается со всеми присутствующими за руку. Целует руку Дуняше. Беркутову). И вы здесь.
      
      БЕРКУТОВ (с усмешкой):
      - Пьянствую. Водочки или коньячку, чего душа хочет?
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - Я уж, если позволите, водочки, отечественной.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Как это патриотично!
      
      (Наливает Пентифриеву рюмку водки. Трагик и Комик наливают себе. Пьют. Пентефриев выпивает, подходит к бильярду, берет кий.)
      
      ПЕНТЕФРИЕВ (смотрит на Дуняшу, прицеливается):
      - А слыхали новость? (Бьет по шару, попадает в лузу). Трегубов-то всплыл. (Оглядывает реакцию присутствующих). И знаете, где всплыл? Как раз против усадьбы Столешникова, на перекате. По соседству с вами (кивает головой на Беркутова).
      
      БЕРКУТОВ:
      - Что же, это хорошо. Нашли труп, может быть, отыщете и убийцу.
      
      ПЕНТЕФРИЕВ (Смотрит на Дуняшу. Бьет по шару. Попадает в лузу):
      - Нелегко его отыскать. Ох, как нелегко. Хитер, видно, мальчик-то, попался.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Да, не дурак, должно быть.
      
      ТРАГИК (заплетающимся языком):
      - Так-таки никаких следов нет?
      
      ПЕНТЕФРИЕВ (прицеливается):
      - Никаких, никаких.
      
      КОМИК (заплетающимся языком):
      - Ведь какую уйму-то денег упер - двести тысяч. Уму непостижимо!
      
      ТРАГИК (Пентифриеву):
      - Да рано-поздно, а он скажется, от крови никуда не уйдет. Кровь за ним следом пойдет и везде его сыщет. На дне моря она его сыщет, кровь-то человеческая! Это уж поверьте моему слову. (Комик оттаскивает Трагика от Пентифриева).
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - Это кто?
      
      БЕРКУТОВ (машет рукой):
      - Это... коньяк.
      
      ПЕНТИФРИЕВ:
      - Но что всего удивительней, так это то, как Трегубов, имея под руками двенадцатизарядное ружье, не сумел защититься от негодяя (взглянул на Беркутова, поправился) или негодяев? Вот где задача-то! Тут ведь, стало быть, целая ловушка приготовлена была.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Удивительно.
      
      (Пауза)
      
      БЕРКУТОВ (Трагику и Комику):
      - Вы, господа, совместно ночевать будете?
      
      ТРАГИК:
      - Так.
      
      БЕРКУТОВ (Пересветову):
      - Значит, ты у меня ночуй, я здесь же на этаже, в хорошем номере. Лады?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Лады.
      
      БЕРКУТОВ:
      - У меня есть диванчик и кровать. Я лягу на диван, а тебе уступлю кровать. Хорошо?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Хорошо.
      
      ПЕНТЕФРИЕВ (косясь на Беркутова):
      - А я тоже было хотел предложить Валерян Сергеичу ночевать в моем номере, тоже здесь на этаже. У меня тоже диванчик есть.
      
      БЕРКУТОВ (Пересветову):
      - Ну, я тебя насильно не тащу, впрочем, выбирай, где хочешь.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (Беркутову):
      - Нет, уж я у тебя ночую. Что же я буду Октавия Парфеныча-то беспокоить.
      
      БЕРКУТОВ:
      - А я знаю, кто будет Октавия Парфеныча беспокоить. (Идет к Дуняше, под руку ведет ее к Пентифриеву. Тот берет руку Дуняши, продолжительно целует ее).
      
      БЕРКУТОВ (Дуняше):
      - Октавий Парфеныч обожает, когда его беспокоят.
      
      ДУНЯША (Пентифриеву):
      - Вы в каком покое остановились?
      
      ПЕНТИФРИЕВ:
      - В десятом.
      
      ДУНЯША (Беркутову):
      - Там сегодня покоя не будет.
      
      БЕРКУТОВ (всем):
      - Так чего же время-то терять. (Кладет руки на плечи Пересветову). Идем, коли так, спать. Завтра я рано утром домой поеду. Хотел было двое суток с вами погостить, да стыдно стало баклуши бить. Так идем спать (толкает в бок Пересветова. Тот встает).
      
      БЕРКУТОВ (Пентефриеву):
      - Жаль, что мы с вами не соседи. Я - в пятнадцатом. (Жмет руку следователю). Так всего хорошего! А то мы с вами из-за Пересветова, как ангел с демоном из-за души Тамары, бьемся (рассмеялся своей шутке).
      
      
      КАРТИНА ШЕСТАЯ
      
      (Беркутов входит в свой номер. С ним Пересветов. Беркутов запирает дверь на ключ, зажигает лампу на столе. Скидывает обувь. Ходит по номеру неслышными шагами. Останавливается у двери, прислушивается. Пересветов садится в кресло)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Как ты себя глупо ведешь. Ведь ты чуть-чуть себя не выдал!
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Да чем?
      
      БЕРКУТОВ:
      - И ты еще спрашиваешь? Ну, будь в комнате следователь в то время, как ты ко мне на грудку-то припал. Ведь тебе бы несдобровать тогда! Ведь ты тогда бы себя с головой выдал, телятина!
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Да в чем выдал-то?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Как в чем? В трегубовском деле! Вот в чем. (Беркутов нагибается к самому лицу Пересветова). В трегубовском деле!
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (спокойно):
      - Я, кажется, к трегубовскому делу непричастен. Это обыск доказал. Ничего у меня не нашли. Не знаю даже, о чем ты и говоришь?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Полно огород-то городить. Обманешь ты кого другого, да не меня. Я не понимаю, чего тебе от меня скрываться-то. Я ведь не прокурор. (Отходит к двери, прислушивается).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Совсем не понимаю, о чем ты говоришь.
      
      (Беркутов прошелся по комнате)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Вот что, Валерьян Сергеич, брось со мной в прятки играть. Мы ведь с тобой не мальчики и не дурачки. Я тебе свои условия говорю открыто. Дай мне тридцать тысяч. Слышишь? Тридцать тысяч! Из двухсот-то, я думаю, можно и побольше уделить, но я прошу только тридцать. Эти деньги мне вот как нужны! Дашь ты или нет?
      
      (Пересветов смотрит на Беркутова)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Чудак! У человека через год с молотка все именье продадут, а он у него тридцать тысяч просит. Ты в себе ли, Михаил Николаич?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Я-то в себе. Да вот ты-то, верно, не в себе. Ты меня, милый, не дурачь, потому что, если ты со мной воевать хочешь, так я тебя живехонько в яму столкну. Неужто ты думаешь, что я не знаю, что ты убил Трегубова, и не догадываюсь, как ты это сделал?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ну, как?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Как? Слушай, если хочешь. Трегубов был с твоей женой в своей спальне. Поэтому, там найден его пиджак, брошенный на пол и остатки ужина. Так?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ну?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Когда он заснул, твоя жена отперла тебе окно кабинета, и ты влез туда, взломал ящик стола стамескою и украл деньги. И в эту минуту в кабинет вошел Трегубов. Он был в халате. Тогда ты бросился на него сзади и задушил.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Чем?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Чем? Этого я не знаю. Да мало ли чем! Веревкой, руками, шнурком халата!
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ну, дальше, дальше.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Потом вы с женою вытащили труп Трегубова через окно в сад, и бросили его в реку. Так?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ну и, что же?
      
      БЕРКУТОВ:
      - И теперь ты мне должен дать тридцать тысяч.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Я тебе их не дам.
      
      БЕРКУТОВ (выходя из себя):
      - Тогда я на тебя донесу.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (разворачивается к нему лицом):
      - У тебя нет против меня никаких улик.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Нет, есть. В том-то и дело, что есть. (Открывает дверь в коридор, тихо: "Сивый!" Сивый протягивает в открытую дверь что-то завернутое в кусок ткани. Дверь закрывается). У меня та сама стамеска, которой ты взломал стол. Следствие ее проморгало, а я нашел в трегубовском саду, недалеко от берега реки. Она у тебя выпала из кармана.
      
      (Беркутов разворачивает сверток, достает стамеску и показывает ее Пересветову. Заворачивает стамеску и откладывает сверток в сторону)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Если хочешь знать, так это не ты, а я могу сейчас пойти в полицию и донести на тебя. Стамеска-то ведь не у меня, а у тебя в номере и на ней следы твоих пальцев, а не моих.
      
      (Пауза)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Однако, ты далеко пошел.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Подальше учителя. (После паузы). И вот тебе мой наказ. Если через день ты не закинешь эту стамеску куда-нибудь в реку, я на тебя донесу. Слышал? Так что, будь поосторожней.
      
      БЕРКУТОВ (усмехнулся):
      - Слушаюсь.
      
      (Беркутов ходит по номеру неслышными шагами. Пересветов откинулся в кресле, закрыл глаза)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Так неужто не дашь мне денег?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (после молчания):
      - Заезжай ко мне дня через два, я подумаю.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Нет, ты сразу скажи, мне ждать некогда.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Сразу не могу. (Встает). Ты ко мне больше не приставай, я спать хочу. Где мне ложиться-то?
      
      БЕРКУТОВ:
      - На кровать иди ложись, а я лягу на диване.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (расстегивая пуговицы рубахи):
      - А стамеску-то ты непременно завтра же забрось. А то я за себя не ручаюсь. Слышал?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Слушаюсь.
      
      КАРТИНА СЕДЬМАЯ
      
      (Особняк Пересветова. Настасья Петровна стоит на коленях под образами, молится. Неслышно входит уставший Пересветов. У него очень потрепанный вид. Прислоняется к косяку. Наблюдает за женой, подходит к ней).
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (оборачивается, вздрогнув):
      - Господи, как ты меня напугал! (Встает с колен, смотрит на мужа).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (обиженно):
      - Спешишь домой, спешишь, как угорелый, а приедешь - тебя, как душегуба какого боятся. (Посмотрел на жену). Ты чего это такая кислая?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (потупившись):
      - Я ничего.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (раздражаясь):
      - Ничего, ничего? Точно я не вижу. (Всплескивает руками). Нет, это чистое наказание! Хоть бы ты когда-нибудь улыбнулась, хоть бы когда-нибудь посмеялась, хоть бы посмотрела весело. Ведь на тебя глядеть тошно. (Замолчал. Ждет ответа. Настасья Петровна молчит).
      Молчишь? Все молчишь! Убей тебя, кажется, так и то ты слова не проронишь. Словно мертвая ты! Душу ведь ты из меня мотаешь, пойми!
      
      (Настасья Петровна молчит, из глаз текут слезы)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ну, вот слезы! Этого недоставало. (Быстро заходил по комнате. Настасья Петровна плачет, закрыв лицо руками. Подходит к жене).
      Да будет тебе! Что ты святость на себя напустить хочешь? Смотри, святой не объявись!.. (Пытается грубо обнять Настасью Петровну). Да что ты, в самом деле, гнушаешься, что ли, мной?
      
      (Настасья Петровна не может остановить рыдания)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (сдержанно):
      - Перестань, Настя. (Злобно). Да, перестань же, тебе говорят! Что ты святую из себя разыгрываешь? (Задыхаясь от гнева). Вспомни, вспомни, это ведь ты сама ласками своими проклятыми его усыпляла. Что? Неправда скажешь? Отпираться будешь? Божиться будешь, ш-шлюха! Дрр-янь! Дрр-янь!
      
      (Настасья Петровна перестает плакать, глаза ее горят, она вся дрожит)
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА:
      - Не смей мне поминать про это! Слышишь? Не смей!..
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ш-шлюха!.. Дрр-янь, др-рянь, дрр-янь!..
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (рванулась с места):
      - Так ты так? Ты вот какой? Так знай, что нет больше моих сил... Я сейчас на улицу побегу и на площади, при всем честном народе кричать буду... что ты и я... - душегубы! Душегубы!.. Душегубы!.. (Бросается к двери).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (настигает ее, хватает за руки, кричит):
      - Доносчица!.. Доносчица! (Тащит жену вглубь комнаты).
      
      (Настасья Петровна упирается, волосы растрепались).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (потеряв всякий контроль):
      - До-нос-чи-ца!!!.. (Сильно бьет несколько раз Настасью Петровну. Настасья Петровна кричит во весь голос от боли и позора. Швыряет жену на пол. Пытается ей тут же овладеть. Тяжело дышит. Хватается за голову.Садится. Настасья Петровна убегает.)
      
      (Появляется Призрак Трегубова. Свернув калачиком ноги, усаживается на полу рядом с Пересветовым. Лицо Призрака светится весельем. Пересветов не отрываясь смотрит на Призрака.)
      
      ПРИЗРАК:
      - Бонжур! Бонжур!.. А я к вам вечерок поболтать. Как это вы хорошо придумали: квит на квит, жизнь за жизнь! Это недурно! Я согласен! Тут ведь получается рупь за рупь, аккурат коммерческая сделка. Проигрыша нет. (Смеется всем лицом).
      А воровать-то, действительно, нехорошо. Главное, нельзя всего предвидеть. Вы ко мне за лишним калачом, а я тут как тут. Извольте меня шнурочком душить! Пояском от халата! (Нюнит). Ведь жизнь-то у меня, как и у вас одна, и стоит она миллион миллионов. (Хнычет). Ну, зачем, ну зачем вы меня задушили. Вы за шнурок, а я после того к вам являться буду, и рожи перед вами стану корчить. (Подмигивает Пересветову). Вот, извольте посмотреть, какие я рожи умею корчить! Вот полюбопытствуйте! (Скалит зубы, строит гримасы). Это - на завтрак! А вот это - на обед! А это на ужин!
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (кричит в ужасе):
      - Аннушка! Аннушка!
      
      (Призрак исчезает. Вбегает Аннушка с лампой)
      
      АННУШКА:
      - Чего вы? Чего вы меня звали?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (дрожа всем телом, откидывается в кресле):
      - Заварите мне, Аннушка, мяты. Мяты... горячей мяты! У меня жар.
      
      АННУШКА:
      - Хорошо. (Убегает).
      
      (Пересветов идет по направлению к креслу. Падает на пол, лежит неподвижно).
      
      АННУШКА (Приносит чай):
      - Ну, вот! Спрашивал мяты, а на место того вон что!
      
      КАРТИНА ВОСЬМАЯ
      
      (Ночь. Слышны раскаты грома. Флигель Беркутова. Беркутов в раздражении ходит из угла в угол по комнате. Садится на стул, напряженно думает. Раздается стук в дверь. Входит Настасья Петровна)
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (с порога):
      - Ради Бога!.. Он меня бьет... Я насилу вырвалась... (Короткое рыдание).
      
      БЕРКУТОВ:
      - Успокойтесь, голубушка. Успокойтесь. (Усаживает ее на стул, помогает расстегнуть плащ).
      Ну, что такое? Что произошло? (Усаживается рядом).
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (рыдая):
      - Он меня бьет!.. Уже третий раз бьет... Я вся в синяках хожу...
      
      БЕРКУТОВ:
      - Да за что? Да за что же?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА:
      - За что? За то, что я не смеюсь. За то, что я хожу грустная. За то, что я ему... помогала... (Закрывает лицо руками, рыдает. Беркутов подает ей стакан воды).
      
      БЕРКУТОВ:
      - Выпейте, выпейте.
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (делает короткий глоток):
      - Спасите меня, Михаил Николаич! Спасите меня от него, ради Бога! (Умоляюще смотрит на Беркутова). Мы ведь... душегубы. Вы это знаете... Мы ведь Трегубова убили...
      
      (Беркутов снова подает ей стакан, она не реагирует)
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (сквозь рыдания):
      - Вы правду тогда сказали, правду... Все было так, как вы говорили... Я... сидела с ним в угловой комнате. Потом муж задушил его шнурком от халата... Потом мы понесли его садом, садом... Я собирала камни... все рученьки измотала... И все дрожала, дрожала... Потом... мы пошли в лес и зарыли там... деньги у старого дуба... Проклятые мы, проклятые!
      
      БЕРКУТОВ:
      - Это тот самый дуб, который расщепило молнией?
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА:
      - Да. (Закрыла лицо руками). Увезите меня куда-нибудь, Михаил Николаич, увезите, родимый...
      
      БЕРКУТОВ (касается ее рук):
      - Послушайте, голубушка!.. Вы успокойтесь, хоть на минутку и слушайте, что я вам буду говорить. Успокойтесь, родная, хоть немножко. Ну, вот так... А теперь, слушайте. Если вы хотите, я действительно могу увезти вас далеко-далеко, под другое небо, к другим людям, и, если, хотите, мы поедем сегодня же ночью. Мой совет вам ехать, потому что здесь вы будете страшно несчастливы. Здесь вам все напоминает Трегубова: и сад, и река, и ночь, и ваш муж. Муж и бьет вас именно за то, что вы напоминаете ему о том, чего он боится как огня. И он всегда будет бить и мучить вас, всегда, всегда!
      
      (Настасья Петровна слушает, дрожа всем телом)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Кроме того, вас каждую минуту могут накрыть, и тогда вы пойдете на каторгу. А знаете ли вы, что такое каторга? (Беркутов взволнованно ходит по комнате). Что будете делать вы на этой каторге?.. Слушайте, я увезу вас отсюда сегодня же ночью; вы никогда в жизни не услышите больше о Трегубове, ни одна нитка с его халата не будет вам напоминать о нем... Я никогда в жизни не буду вашим мужем, с этой стороны можете быть спокойны, но я сумею покойно устроить вашу жизнь. Я буду жалеть вас, я ни одного человека в мире не жалею, всех ненавижу, ненавижу, а вас я буду жалеть. Ну, так, что же? Хотите вы бежать со мною?
      
      (Ждет ответа. Настасья Петровна взволнованная, бледная смотрит прямо перед собой)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Хотите?
      
      (Настасья Петровна кивает головой)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Ну, вот и отлично. Вот и отлично, родная... Тогда нам нужно сейчас же устроить вот что... (Помогает снять Настасье Петровне плащ, отводит ее к столу, зажигает настольную лампу). Устроим вот что. Присаживайтесь сейчас к столу и пишите вашему мужу приблизительно следующее. Пишите, пишите... Сейчас, дескать, любезный супруг, я сижу у нашей дьяконицы. Завтра, чуть свет, она едет в город, позволь же мне ехать с нею и погостить недельку... у тетки. Ведь, у вас там есть тетка, так? Ну, так вот и все. Эту записку мы сейчас же вложим в конверт (вкладывает) и направим вашему мужу с посыльным, и, думаю, он будет сам рад удалить вас хоть на недельку...
      
      НАСТАСЬЯ ПЕТРОВНА (робко, по-прежнему дрожа):
      - А... а как же паспорт?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Паспорт вам не нужен. Паспортов мы достанем, сколько хотите. Это пустяки. Я передам нарочному записку, а вы, голубушка, ложитесь сейчас отдохнуть часика на два. Позвольте, я помогу вам снять башмаки. А теперь ложитесь на диванчик, закройтесь пледом и подремлите хоть немного. Нам предстоит далекое путешествие, родная! (Снимает ей обувь, отводит к дивану, укладывает, накрывает пледом). Ну, что, теперь мы с вами, товарищи? Товарищи. Так дайте мне вашу руку. Ну же, голубушка! (Настасья Петровна подает руку). А сейчас, голубушка, расстегните под пледом кофточку, чтоб не мешать легким. Когда будет нужно, я вас разбужу. Покойной ночи, родная.
      (Беркутов одевает плащ, берет в углу небольшую лопатку и фонарь, со стола конверт и быстро уходит).
      
      КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
      
      (Зал в усадьбе Столешниковых. Столешников у камина читает книгу. Быстро входит Беркутов)
      
      СТОЛЕШНИКОВ (откладывает книгу):
      - Ага, очень кстати! Сейчас я прочитаю вам вот это место из Овидия. (Находит закладку).
      - "Женщины, знайте себя! Не всякая поза годится -
      Позу сумейте найти телосложенью под стать.
      Та, что лицом хороша, ложись, раскинувшись навзничь;
      Та, что красива спиной, спину подставь напоказ.
      Всадницей быть - невеличке к лицу, а рослой - нисколько:
      Если мальчишески бедра легки и грудь безупречна -
      Ляг на постель поперек, друга поставь над собой,
      Кудри разбрось вокруг головы, как филлейская матерь,
      Вскинься, стыд позабудь, дай им упасть на лицо.
      Тысяча есть у Венеры забав; но легче и проще,
      Выгнувшись, полулежать телом на правом боку.
      Пусть до мозга костей разымающий трепет Венеры
      Женское тело пронзит и отзовется в мужском..."
      - Ну, что скажете хорошенького?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Я попросил бы вас, Илья Андреевич, дать мне трехдневный отпуск. Я немедленно должен ехать в город, у меня больна тетка?
      
      СТОЛЕШНИКОВ:
      - А у вас есть тетушка? Или это девушка?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Да-да, бедная, очень бедная старушка.
      
      СТОЛЕШНИКОВ:
      - Что же, поезжайте с Богом! (Постучав пальцем по книге). Вот хорошая книга, ах, какая хорошая!
      
      БЕРКУТОВ:
      - Я не сомневаюсь... Так можно?
      
      СТОЛЕШНИКОВ:
      - Можно, можно. (Снова берет в руки томик, открывает страницу). До свиданья!
      
      БЕРКУТОВ:
      - Всего хорошего! (Выходит. Столешников долго смотрит ему вслед).
      
      (В конце зала, прислонясь к статуе Венеры, на пути движения Беркутова, стоит Зоя Григорьевна. Беркутов проходит мимо нее, останавливается)
      
      БЕРКУТОВ:
      -Здравствуйте и прощайте. Сейчас я был у вашего мужа и взял у него трехдневный отпуск.
      
      (Зоя Григорьевна молчит)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Я уезжаю в отпуск и не увижу вас больше никогда.
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Это почему же? Ведь через три дня вы же вернетесь.
      
      БЕРКУТОВ:
      - Кто знает? За это время меня может разбить вдребезги... Слыхали об убийстве Трегубова? Человек произвел вычитание. Вычел из единицы единицу, и в итоге вместо нуля получилось двести тысяч. Но тогда другой человек забрал у него эти двести тысяч, и в результате у первого остался таки нуль. Математика, следовательно, удовлетворена. Что и требовалось доказать.
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Кто вы такой?
      
      БЕРКУТОВ:
      - Я? (Усмехнулся). Я - месть людской несправедливости. Я - человеческое страдание. Недавно слышал сказку о Черном и Светлом. И сказка эта мне понравилась. Только конец ее показался неверным. "Люди были как звери, и Светлый сжалился над ними и стал давать о себе знаменья людям". Но люди не вняли этим знаменьям. И тогда Светлый сам сошел на землю, и люди предали его позору и смерти. И на земле тогда развернул свое знамя Черный. Человечество само отвергло пути любви. В этой сказке много правды. В грядущем царстве, если только царство это действительно придет, будет, наверно, гармония, но теперь мы переживаем тяжелые дни распри пробуждаемой совести с притязаниями зверя, который сидит в каждом из нас. Все помыслы человека должны устремиться на воспитание совести, так как она и есть та самая лестница, которая грезилась некогда пастуху Иакову, и по которой человечество рано или поздно доберется со ступеньки на ступеньку до неба... Если бы я верил этому, если бы я мог верить!
      
      (Зоя Григорьевна смотрит на Беркутова широко раскрытыми глазами)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Вот я кто.
      
      (Видит на груди Зои Григорьевны, приколотую красную розу)
      
      БЕРКУТОВ (с болью):
      - А-а-а! (Касается розы кончиками пальцев, отдергивает руку).
      Я не могу вернуться. Но я буду вспоминать о вас всю мою жизнь... Дайте, мне ваш цветок, Зоя Григорьевна.
      
      (Зоя Григорьевна опускает голову)
      
      БЕРКУТОВ:
      - Дайте же вашу розу.
      
      (Она подходит к нему вплотную).
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Возьмите. (Протягивает ему цветок).
      
      БЕРКУТОВ (касается губами влажных лепестков):
      - Когда меня выбросит на берег, издыхать медленной смертью, я буду смотреть на эту розу и шептать: "Слава, женщине"!
      
      ЗОЯ ГРИГОРЬЕВНА:
      - Прощайте!
      
      БЕРКУТОВ:
      - Прощайте!
      (Быстро уходит).
      
      КАРТИНА ДЕСЯТАЯ
      
      (Усадьба Верешимова. Пересветов входит в дом. Он использует этот визит, как доказательство того, что по-прежнему живет в нужде. У порога его встречает Лизавета Михайловна. Лицо ее цветет улыбкой. Оба Верешимовых навеселе).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (бодро):
      - Иван Иваныч дома? (Кланяется. Лизавета Михайловна, улыбаясь, широким жестом приглашает гостя в покои. Идет вслед за ним).
      
      ЛИЗАВЕТА МИХАЙЛОВНА (кокетливо):
      - Милости просим! Проходите, гостем будете. Прошу покорно!
      
      (В комнате накрыт стол: еда, выпивка)
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Прошу к столу! (Показывает на стоящий на столе портрет). Сегодня сорок дней. Душа покидает земную обитель. (Показывает на Лизавету Михайловну). Ее брат Прохор Трегубов был чудесный человек. (Пересветову). Скажите, пожалуйста, вам с этим замечательным человеком приходилось общаться.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Да, конечно, приходилось. Чудесный был человек.
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Помянем! (Разливает водку). Помянем!
      (Обращается к портрету). Дорогой Прохор! Ты был необыкновенным человеком! Царство тебе небесное! Пусть земля тебе будет пухом! Мы будем помнить тебя всегда! (Лизавета Михайловна тянется рюмкой к рюмке Пересветова).
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Лиза! Ли-за! Не чокаясь!
      (Лизавета Михайловна опрокидывает в себя рюмку. Верешимов делает то же самое. Пересветов немного пригубливает).
      
      ВЕРЕШИМОВ (Пересветову):
      - Вы закусывайте, закусывайте. Вот балычок, вот семужка, огурчики...
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (механическим голосом):
      - Извините, я о своем. Я к вам опять за деньгами, Иван Иваныч! Дайте мне пятьсот рублей, взаймы. Ради Бога! Не откажите, Иван Иваныч!
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Ну, какие у нас деньги, голубок? Какие деньги? Не поверите, вчера было три "катеньки", - нынче их уж нет: с приказчиком нынче в банк их отослал. Никогда у нас, голубок, деньги дома не залеживаются. День полежат, - на другой в банк везешь. И не поглядишь на них как следует. А в банк отвезешь, - назад уж брать жалко; там уж им - могила.
      Кстати, а вы слышали, наследство-то после Трегубова Лизавете Михайловне досталось. Как единственной родственнице. Вот так вот!
      (Пересветов с удивлением смотрит на Лизавету Михайловну. Она кокетливо улыбается ему в ответ).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Так, стало быть, не дадите?
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Да нет, голубок! В банке действительно есть, а в доме и гроша нет. Совсем из денег выбились! Чаю, сахару купить не на что. Спасибо, лавочник в долг дает.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (откланивается):
      - В таком случае, до свиданья, простите за беспокойство!
      
      ВЕРЕШИМОВ:
      - Что делать, голубок, что делать! Везде, голубок, нужда! Прощайте, голубок, прощайте!
      
      КАРТИНА ОДИНАДЦАТАЯ
      
      (Усадьба Столешниковых. Пентефриев в полицейском мундире входит в залу, где находятся Столешников и Зоя Григорьевна. Столешников в облачении министра, на нем мундир с эполетами).
      
      СТОЛЕШНИКОВ (играя томиком Овидия):
      - Чем могу служить?
      
      ПЕНТЕФРИЕВ (покосился на Зою Григорьевну, щелкает шпорами):
      - У вас, Илья Андреевич, в качестве управляющего, проживает Михаил Беркутов. Мы явились арестовать его, но его нет. Считаю своим долгом предупредить вас...
      
      СТОЛЕШНИКОВ (перебивает):
      - ...в том, что этот управляющий, вероятно, исчез? Да, он просил у меня трехдневный отпуск, уехал неделю тому назад и не являлся до сих пор. Вы опоздали! (Играет томиком).
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - Убежал! Исчез!
      
      СТОЛЕШНИКОВ:
      - Нет, вероятно, уехал.
      
      ПЕНТЕФРИЕВ:
      - Это, черт знает что! Нет, скажите, пожалуйста! Птица-то улетела. Неделю уже как улетела!
      
      СТОЛЕШНИКОВ (с гримасой отвращения):
      - Ах, не кричите, ради Бога! (Хватается за виски). И не звените этими, как их... (Встает в полный рост, с раздражением). Послушайте, я знаю, что у вас по всей стране убийства, грязь, грабежи... Но зачем вы докладываете мне об этом? Кто вас просит? Я не хочу этого видеть и слышать, а вы все-таки лезете ко мне с вашими докладами! Право же, это бессовестно! Прощайте, ради Бога, прощайте! (Кричит) Да не звоните этими, как их... прошу вас! (Хватается за виски).
      
      (Пентефриев, откланявшись, удаляется. Зоя Григорьевна стоит в отдалении, подобно статуе)
      
      
      КАРТИНА ТРИНАДЦАТАЯ
      
      (Особняк Пересветова. Пересветов в возбужденном состоянии входит в дом. Его встречает Аннушка.)
      
      АННУШКА (с сочувствием глядя на барина):
      - А вам письмо. Там на столе.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (раздраженно):
      - Какое еще письмо?
      
      АННУШКА:
      - Не знаю, письмо.
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (запинаясь):
      - Не от... Прохор-ли Егорыча?
      
      (Аннушка непонимающе смотрит на него)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Ну, ты... дура. Дура! Иди!
      
      (Пересветов проходит в комнату берет письмо, садится в кресло, вскрывает конверт)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (читает вслух):
      - "Я увез у тебя жену и деньги, те, что были зарыты под дубом, расщепленным молнией. Там больше ничего нет"...
      
      (Пересветова словно ошпарило кипятком. Он вскочил. Бросает письмо на стол. Хватает его снова, жадно вчитывается в строки. Швыряет письмо на стол)
      
      (Пауза)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (кричит. Что есть мочи, бьет кулаками по столу)
      - Обошли, мерзавцы! Обошли, обошли, обошли!..
      
      (Падает в кресло. Долго с закрытыми глазами, лежит откинувшись на спинку кресла. Бормочет что-то себе под нос).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Мерзавцы! Под шнурок человека подвели... все из рук выхватили. Как теленка одурачили, мерзавцы!
      
      (Берет письмо, конверт. Идет к тлеющему камину. Остервенело рвет листки на мелкие клочки, бросает их в огонь. Склонившись над камином смотрит, как превращаются в пепел кусочки бумаги.)
      
      (Плачет. Разговаривает сам с собою.)
      
      - Что же ты, братец мой... Они ведь, голубок, ученые!.. Их ведь вокруг пенька не обведешь!..
      
      (Встает. Задумался. Присаживается к письменному столу. Берет лист бумаги, ручку, чернила, начинает писать, выводя буквы, приговаривая при этом, как прилежный ученик)
      
      - "Его высокоблагородию, господину следователю. Сим извещаю, ваше высокоблагородие, что мною, Валерьяном Пересветовым (напряженно смотрит перед собой... опять начинает писать) сперва ограблен, а затем задушен шнуром от халата, в его собственном доме, купец Прохор Трегубов"... (Дописывает. Укладывает письмо в конверт).
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (зовет):
      - Аннушка, Аннушка!
      
      (Входит Аннушка)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Садись-ка, голубушка, в пролетку, да срочно свези это письмо к следователю. Да поскорее вези! Слышишь ты?
      
      АННУШКА:
      - Слышу. (Нерешительно). У вас что-то неладное, Валерьян Сергеич?
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Да нет, теперь у нас все по-хорошему... Рупь за рупь теперь сделалось. Теперь уж и ему не в убыток и мне сходно... Ступай!
      
      (Аннушка выбегает)
      
      ( Пауза)
      
      ( Доносится шум отъезжающей пролетки)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (сам с собою):
      - Теперь уж вы меня после этой расписочки, сделайте милость, оставьте. С меня больше нечего взять! Дело торговое... Банкрот! (Глядит в одну точку).
      
      (Вдруг его словно обожгло. Вскочил с кресла)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Да что же я наделал! Теперь же мне каторга, цепи, позор! Позор! Позор! Каторга! (Рыдает).
      
      (Бросается к двери)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ:
      - Аннушка! Аннушка! (Выбегает наружу). Стой! Стой! Стой! Стой! (Вбегает обратно, в безумии мечется по комнате). Опоздал.
      
       (Бросается к шкафу, достает толстую веревку. В ярости ищет место в комнате, куда бы ее можно было привязать)
      
      (Резко темнеет. Из-за оконной портьеры выходит ПРИЗРАК Трегубова. Пересветов в панике пятится назад. Распухшее лицо Призрака сегодня серьезно. Жестами он зовет обезумевшего Пересветова к себе)
      
      ПРИЗРАК (наслаждаясь смятением Пересветова):
      - Я для вас все готов сделать, а вы от меня, как от чумного, сторонитесь... Вот же вам расписочка: проценты за все долги получил сполна! Прохор Трегубов. (Зовет к себе).
      
      (Пространство комнаты наполняет плывущее эхо голосов. В странном танце по комнате закружились черные тени. Видны очертания их фигур. Это знакомые нам персонажи пьесы, одетые в свои костюмы. Дробно стучат их каблуки об пол. В танце тени выстраивают коридор, он ведет к Призраку Трегубова. Призрак жестами продолжает звать Пересветова)
      
      ПРИЗРАК:
      - Ну же, ну! Смелее!
      
      (Пауза)
      
      ТЕНИ (эхом):
      - Смелее!
      
      (Пересветов держит в руках веревку. Делает из нее петлю. Одевает петлю себе на шею. Сопротивляясь неведомой силе и страху, уже падая, делает обреченные движения в сторону от Призрака)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (в припадке ярости):
      - Красивой жизни захотелось!
      Как теленка одурачили!
      
      (Призрак зовет)
      
      ПЕРЕСВЕТОВ (разом обессилев):
      - Потеряно все... Камень на душе... Страшна жизнь...
      
      (Тени смыкают коридор. Пересветов исчезает)
      
      ЗАНАВЕС
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Шилов Юрий Тимофеевич (mtheatr@yandex.ru)
  • Обновлено: 20/08/2016. 130k. Статистика.
  • Пьеса; сценарий: Драматургия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.