В студенчестве я прошел из Северной Осетии в Грузию военно-осетинской дорогой через Мамисонский перевал. В несколько шутливом переводе осетинское "Мамисон" звучит, как "Не вспоминай меня больше", что указывает на некоторые особенности перевала. Но места вокруг красоты дивной. Приметой дороги был транспарант, неизменно цитировавший неугомонного путешественника Николая Михайловича Пржевальского: "А еще жизнь прекрасна тем, что можно путешествовать!" Этот оптимистичный лозунг приветствовал нас во всех горных приютах, куда мы, порой корячясь, добирались.
В осетинском селении Алагир наша группа повстречала ансамбль медицинского института города Орджоникидзе, которому сейчас вернули имя Владикавказ. Ансамбль вел агитационную компанию во имя светлого будущего. Что заставило этих ребят и девушек отправиться в маленький туристический лагерь? Наверное, это было важное плановое мероприятие, потому что сопровождал их представитель областного комитета партии, а возглавлял агитбригаду секретарь институтского комитета комсомола. Ансамбль, как положено, спел-сплясал, а потом ответный концерт дала наша оперативно сколоченная самодеятельная группа. Я принял в ней посильное участие, читал стихи, безголосо пел в квартете и вел конферанс - надо было заполнить вакуум, вот мне и припомнилось былое участие в КВН. Ну, выступили, похлопали друг другу. Дело к ночи, можно разбегаться. Тут мне руководитель институтского ансамбля и предложил: "Борис, ты не хотел бы посидеть с нами? Есть арака". Как отказаться? Я об араке наслышан и попробовать не прочь. Арака - это местный кукурузный самогон, если встретите, не пейте. И я бы не пил, если бы знал. Только тогда не знал, а потому согласился.
Разместились мы в большой шатровой палатке. Можно сидеть, можно стоять. Сели вначале вчетвером, а один, красивый мальчик по имени Маир, стоял за нашими спинами и нам наливал. В центре разместилась трехлитровая бутыль с аракой. Тут же тарелка с закуской - два разрезанных на дольки помидора, мы же не есть собрались! Стакан один на всех. Пить не сразу начали, вначале тамаду выбирали. Предложили тому, кто был от обкома партии. Старый был мужик, лет сорока. Тот отказался, сказал комсомольскому секретарю: "Хасан, ты у нас самый уважаемый, будь ты тамадой". Ну, Хасан ломаться не стал, стал тамадой. Налил ему Маир в стакан примерно на треть. Хасан стакан взял, что-то по-осетински произнес, а для меня на русский перевел - вроде как за очаговую цепь пьем, обычай первого тоста. Хасан стакан пригубил, остаток мне передал. Сосед подсказал: "Пить надо, личный тост. Человек из уважения свое отдал". Я выпил.
Потом опять я пил, как почетный гость. Это тогда выяснилось, что я почетный гость. Я тоже что-то сказал, перед тем, как выпить. Затем выпили и сказали другие. Со второго тоста мне осторожно заметили, что принято в каждом тосте развивать мысли тамады. Еще я обратил внимание, что Маир, подавая, держит стакан на ладони, а принимающий касается своей рукой его запястья. Спросил, и мне объяснили: "Это знак уважения к разливающему". А разливающий был у нас самым молодым и все время стоял. Один раз тамада сказал ему: "Маир, ты нам разливаешь, и ты нас уважаешь. Мы тоже уважаем тебя, выпей с нами". Маир налил себе дозу, склонил перед нами голову и выпил. И опять только разливал.
Пили последовательно по кругу - тамада, я и двое других. На втором тосте меня окликнули снаружи, это моя жена забеспокоилась. Я позвал ее к нам, и она тоже пила с нами и тоже была почетным гостем. Но пила после всех, потому как женщина. Разговоры велись по-русски. Когда кто-то заглянул в палатку и по-осетински обратился, его оборвали: "У нас в гостях русские друзья. Говори по-русски".
Арака оказалась коварным напитком. Голова вроде ясная, а где же ноги? Когда до своей палатки мы с женой добрались, я лег и, помню, земля подбрасывать стала, все я ухватиться пытался. Следующим утром наша группа двинулась без нас, а нам с женой отдельную комнату в домике отвели. Гостили сутки, отсыпались, а лагерные инструкторы через окно яблоки забрасывали, угощали. Группу свою догнали мы через день.