Я напрочь лишен музыкального слуха. Говорят, что так не бывает, но вот он я! Это даже странно, потому что один из прадедов был профессиональным певцом, и у моего отца был абсолютный слух, и мама хорошо пела. Лет в шесть родители повели меня в музыкальную школу учиться игре на скрипке. С легким сердцем завалил я вступительные испытания, и опять вольный стрелок. Ну, нет у меня музыкального дара! Позднее, окончив семь классов и сдав конкурсные экзамены, я поступил в техникум. Возраст, когда юноши вступают в силу, у меня проходил сложно, в попытках осознать себя и смысл существования, в разгуле гормонов. Возникла робость. От природы общительный, я стал стесняться своего растущего и жадного тела. Решил бороться со стеснительностью и пошел играть в оркестр народных инструментов. Выбрал домровый контрабас, размером с большой стол. По совместительству был то ли избран, то ли назначен старостой музыкального кружка. Я был горд и озабочен свалившейся на меня материальной ответственностью за семь десятков инструментов - домр, балалаек, мандолин и гитар.
Первое наше выступление состоялось под какой-то праздник в местном клубе. Шли туда большой ватагой с инструментами - у кого крохотная пикколо, у кого маленькая прима или секунда, а я волок на плече здоровущий контрабас. Пришли, встали. Нас в оркестре человек шестьдесят, перед каждым на пюпитре ноты. Впереди руководитель и дирижер, славная учащаяся-выпускница музыкального училища. Руками взмахнула - начали. Я играю, стараюсь. Сыграл. Только дирижер руками еще машет, и все продолжают играть. Что делать? Погнал я свою партию по второму разу, почти закончил, когда все остановились. Мне бы еще совсем немного... Нам аплодировали.
Но однажды я все же сорвал овации на сцене. Было это так.
Новогодний концерт в большом, мест на восемьсот, зале техникума. Я играю в эстрадном секстете, на сцене готовимся к выступлению. По случаю ремонта занавес снят, и наша подготовка видна сидящим в зале. Знаете расстановку музыкантов в секстете? На заднем плане с двух сторон - ударник и контрабас. Контрабас - это я. Ударник уже расположил свою установку, и я осторожно прислонил контрабас к стене. То есть не совсем к стене, потому что на заднике сцены стоит огромный, от пола, портрет Ильича. На портрете пристроен сверху транспарант с очередным обращением партии к народу. Поставил я свой инструмент и на зал оглянулся, гордо так - знай наших, сейчас заиграем. Вижу, реакция зала на нашу боеготовность не та, что-то они в зале задергались. Перевел взгляд на свой контрабас и с ужасом увидел медленно сползающий по Ильичу транспарант. Ударник наш, который на другой стороне сцены позади большого барабана стоял, это тоже углядел. Не сговариваясь, мы оба протянули руки и приняли в них падающее обращение партии. Как будто отрепетировано, четко и точно. Ни до, ни после не получал я в свой адрес столько восторженных аплодисментов. Что ни говори, есть в работе музыканта радостные моменты.