Аннотация: Опубликован в журнале "Урал" номер 3 за 2007 г.
Кабриолет
--
Послушай: одна русская девушка вышла замуж за англичанина. Он преподавал в Оксфорде. У супругов родилось четверо детей. Хорошая завязка? Так вот, в один прекрасный день он сел на велосипед и уехал. Навсегда. Больше его никто из знакомых не видел. Теперь детей содержит русская тетка. Везет им в Оксфорд пианино! Вот как бывает...
--
У нее личный самолет? - Жесткий заинтересованно глянул на Кирилла поверх очков.
--
Понятия не имею.
--
Завязка-то есть, а сюжет не клеится. Тебе бы отрешиться от быта. Засесть одному где-нибудь в заснеженной глуши, чтобы голова прояснилась.
Тема катастрофически ускользала из нужного русла. Кирилл растерялся и наговорил много лишнего:
--
Больше всего я не люблю как раз заснеженной глуши. Там, где никто не знает про меня и никто не найдет. Сугробы, гудок электрички, и под валенками хрустит тропинка. Всю эту пастораль, которую так воспевают, - я ненавижу! Пускай это фобия или каприз... Но ведь я никому не навязываю свои предпочтения. Я вообще о них молчал бы, если бы не эта проклятая нужда платить каждый месяц такую сумму. Мне говорят, вали из города, раз ты неплатежеспособен! А я без города не могу, я зачахну. С меня даже за гнилой сарай не наскребешь... Тут я верчусь, как ошпаренный. Получается десятая часть из задуманного, но есть стимул. А дай мне спокойную жизнь - и я стремительно выйду в тираж. Забью на все. Займусь оригами. Разведу швейцарских овчарок. Умные твари геральдической окраски! А потом меня со всем кагалом все равно выставят за неуплату, потому что даже за хибару где-нибудь в Ближних Камышах надо платить. И хлеб наш насущный... Некоторые считают, что у меня не получается толком ни семью прокормить, ни заняться творчеством. Сплошная поденщина на грани фола. Ни признания, ни аккуратного счета в банке. Плюнуть бы в рожу этим брюзгам, которые даже не пытались совместить первое со вторым. А мне приходится. Я писателишко средней руки. Точнее, среднего уха. Главное для человека моих занятий - уметь подслушивать. Сплошная компиляция - и ничего больше. Может, я и сдохну в нищете, подложив под голову неоплаченные счета... Но вот что удивительно: ведь в быту книги связаны с деньгами! Их туда прячут. Скажи мне, куда ты прячешь деньги, и я скажу тебе, кто ты. Хотя разнообразие невелико. Обычно это классика - Достоевский, Гончаров, Тургенев. Я, например, никогда не встречал купюр в Оскаре Уайльде или во Франсуазе Саган. Нетрудно догадаться, почему. Зато водку прячут за философией. Или за стопкой старых журналов.
--
... но текст ты все равно должен закончить полностью, - заключил Жесткий.
И денег не дал. Кирилл усмехнулся, решив доказать жизнестойкость своего чувства юмора. Но судьбу все равно не переплюнешь: надо же наделить типа с такой фамилией филигранно оправдывающим ее характером! А Кириллу уже казалось, что приятельство в кармане. Но в редакторах никогда нельзя быть уверенным.
Вернувшись домой, он отмахнулся от вопросов жены и рухнул на диван. Завтра он не сможет заплатить за квартиру. Хозяин состроит козью морду и потребует в течение трех дней... - старая песня. А проклятая последняя глава никак не шла в голову. Был шанс настрочить ее за сутки, но если она уже два месяца буксовала, то можно ли было тешить себя надеждами на спринтерский рекорд? И даже если перегреть череп и рекорд поставить, то это вовсе не значит, что Жесткий поторопится раскошелиться. Будет требовать наведения лоска и ловли блох. А ведь мог бы пойти навстречу. Вот упырь!
Книга мучила Кирилла уже целый год. Немалый срок для халтуры. Это был заказ взбалмошной старухи. Заслуженная костюмерша строила мемуарные козни миру, но самой писать было, конечно, западло. Зато Кирилл успел литературно привязаться к мегериным байкам. Там было где применить воображение. Кира с увлечением одевал скелеты мельком обозначенных персон в шубки собственного вымысла, кое-где вкрадчивого, а местами и распоясавшегося.
Жесткий не уставал пенять Кириллу, что поймать такую жирную рыбу - большая удача. Потому что у костюмерши богатый муж, он все и оплачивает. Все - включая редактора Жесткого с его посредническо-карательными услугами по отношению к литературному "рабу". Писатель по найму - не слишком уважаемая доля. Считается, что деньги мешают вдохновению. Зато, когда его плод благополучно рожден и упакован в обложку, то можно позволить обрушиться на себя славе и даже, чем черт не шутит, состоянию. Обычно именно такая легенда у бестселлеров: либо сел и написал от скуки, и, боже упаси, не думал про медные трубы. Либо не сел, а слег - с инфлюэнцей, шизофренией, стенозом привратника - и накропал болезной рукой. Бац, нежданная радость, - издали, полюбили! А чтобы сразу маячили деньги - не-ет, так ничего путного не выйдет. Это только у корифеев получалось, это к Моцарту с его Реквиемом. Теперь таких "халтурщиков" не водится.
Реквием! Почему это раньше не пришло в голову: сюжет о том, как нелепо заканчивается жизнь... или как случайно она продолжается. Кириллу хотелось завершить текст эпически тривиальным возвращением в начало. Вроде того: знала ли эта кудрявая девочка, что ее ждет такая извилистая, блистательная, феноменальная судьба... Кудрявая девочка - гипотетический образ старушки в младенчестве. Она, возможно, не была кудрявой, но не в том дело. Важны клочки первых архаических воспоминаний как таковые: вот она, кучерявый ангелочек, входит в просторную залу, а там матушка музицирует, и солнце пробивается сквозь цветущие каштаны... и папа дарит бордовую ленточку, и у дымчатой кошки рождается рыжий котенок... и друзья из окрестных домов, которых потчуют в гостеприимном доме ватрушками и драниками. Дети, ставшие призраками, тенями, былинками-невидимками в поле, примятом ветрами времен. Как они, кудрявые, соломенноволосые и бритые, пережили голод и войну?
Будущую приму-костюмершу спасла счастливая плацкарта. 21 июня семейство отправилось погостить в столицу к родне. Ночью вероломно напала Германия. Что-то сталось с той ребятней, для которых Москва осталась утопическим черно-белым миражем из фильма "Подкидыш"? Они жили в домах победнее, где ужин поскуднее, а родня максимум в Бердичеве... Они, быть может, даже не видели кабриолета в импрессионистских тонах с картины "Утро в Москве". Хотя кабриолеты в столице появились уже в 1932-м... Но художница Зинаида Серебрякова уехала в Париж, кажется, в 20-х годах. Картина в Третьяковке... О, эти муки исторической достоверности!
Но Жесткий, конечно, скажет: а причем тут чужие дети? А Кирилл ему ответит: притом, что случай делает нас немного философами. И мы не забываем тех, кто не получил вместе с нами счастливого билета. Они навсегда - оборванные смертью детские дружбы. И ведь наверняка была другая курчавая девочка, которая входила в залу, где таинственная другая мама играла на пианино, и пьяняще пахло вкусным...
В горячке вдохновения Кирилл долбил по клавишам, отчаянно игнорируя перспективу завтрашней квартирной осады. Будь он хоть плохоньким рисовальщиком, то смог бы изобразить ту другую девочку, которой так увлекся в ущерб центральной героине. Хотелось выдумать ей несуществующую судьбу, - и наплевать на гонорар!
Ночь прошла в творческом угаре. Глава так и не была закончена, зато зрел туманный эскиз нового предания. Жена уже ни о чем не спрашивала, она чувствовала, что дела плохи. И это безмолвие даже раздражало. Отвечать за неуплату, мяться, кряхтеть, обещать, обманывать - все равно не ей, а Кириллу. Вот дочке - той была неведома суета сует. У нее нет кудряшек, она вообще из другого мира, где не жмут кандалы товарно-денежных отношений. Впрочем, хватит об этом. Надо думать о том, что сказать респектабельной супружеской паре квартировладельцев. О том, что может быть убедительным для людей их круга и исповедания. Исповедание у них одно: соблюдать условия сделки, у них вместо заповедей договор. Они честные акулы-рантье, которые живут доходами от сдачи в аренду парочки нескромных апартаментов в престижном районе и вполне заурядной "однушки" где поселили не слишком надежное семейство. Рантье очень чутки на неплатежеспособность. При малейшем намеке на опасность неуплаты они становятся куда жестче Жесткого. Они сразу напоминают нерадивым, что на их местечко масса претендентов, которые готовы платить больше и регулярней. Но это всего лишь ложь ниже пояса. Согласно экономическим законам, за товар платят столько, сколько он того заслуживает. При наличии в природе мифических претендентов, готовых распахнуть кубышку пошире, с Кириллом просто не связывались бы...
Но к чему рассуждения, соловья баснями не накормишь. Тем более двух таких жирных соловьев, которые и не пели никогда. Она - прижимистая, властная, не терпящая возражений, лицемерно участливая при виде кирилловой дочки. Он - типичный подкаблучник, но в память о былой свободе сохранивший длинный хайр. Возможно, с ним можно было бы договориться по-человечески, но соловушки летают только вместе. Видать, матрона знает слабину муженька... Эти люди могут принять во внимание только одну причину.
Кирилл печально ухмыльнулся: после бессонной ночи у него, похоже, чердак набок съехал. Это, конечно, детская глупость, но почему бы не попробовать? Пагубный азарт быстро набрал обороты. Он позвал жену. Сунул ей в руку телефонную трубку. Потом отобрал - ведь такие вещи не делаются без репетиции. Или лучше чистая импровизация?
--
Сказать, что ты умер? А умнее ничего не придумал? - устало отозвалась жена. - Воскресать собираешься? Почему бы не сказать правду: у тебя сезонное обострение. Ты ведь больной на всю голову...
--
Про болезни я им уже лапшу вешал. Болезнь их не проймет, - невозмутимо отозвался Кирилл.
У него уже зрел нехитрый план. Есть такие спасительные для лжецов и гениальных сыщиков диагнозы, при которых больной впадает в полную неподвижность. Даже сердце стучит едва-едва, так что его только аппарат с присосками услышит. Какая-нибудь каталепсия. Допустим, он был у друзей на даче. Желательно на очень далекой даче, в соседней области, куда только электричкой, тремя автобусами, а потом десять километров пешком. И вот уже собирался ехать домой, чтобы отдать дорогим ненасытным кровососам ежемесячный куш, как вдруг... его накрыло. Друзья не знали, что делать, дозвониться жене не могли, вызвали "скорую", она ехала три часа. А когда приехала - какой с нее толк?! Болезнь редкая, врачи в глухомани аппендицит от аперитива не отличают... Прочее - детали. В общем, жене нужно срочно ехать, дочку оставить на попечение бабушкам. Жуть, кошмар, жена в шоке еще успевает позвонить хозяевам, чтобы объяснить форсмажор, клянется, что в течение ближайшего времени найдет деньги. Потом на всякий случай надо на неделю всем смыться, - вдруг эти сатрапы не поверят и станут следить...
Жена только отмахивалась. Говорила, что нельзя людей за идиотов держать. И что надо было раньше думать. И что отмазка неоригинальная совсем, - наверное, Кирюша исписался. И еще много правильных обидных вещей. Правильные вещи - они ведь часто обидные. Но Кирилл, конечно, не обижался. Он продолжал режиссировать постановку собственной кончины.
Получилось не так уж и скверно. Жена оказалась отличной истеричкой по заказу. Телефонный разговор прошел с шероховатостями, но на неделю от хозяев отделались.
--
Ну и как они восприняли мою смерть? - с ревнивой дотошностью допрашивал Кирилл жену.
--
Я же сказала, что ты пока еще не точно умер, ты слышал, - увиливала жена. - И вообще мне надо в душ. Я так волновалась, что вся вспотела.
Теперь пришла ее очередь не спать ночь. Она наотрез отказалась эвакуироваться, но разнервничалась не на шутку. Как будто Кирилл и вправду загнулся где-то на чужбине. А того сморил подобающий покойнику мертвецкий сон. Не то чтобы он мучился во сне тоннелями и светом в конце оных. Ему всю ночь что-то рассказывала костюмерша, которая пришла к нему в каракулевой шляпке и шевиотовом пальто, села на постель и грызла арбузные семечки. Она сказала, что так все делали в ее родном местечке... "Началось", - подумал прямо во сне Кирилл. Но что началось, так толком и не понял.
Это случилось позже. В течение нескольких дней Кира шустрил насчет деньжат. Реквием ему пока никто не заказывал, все по мелочи. Но он обнаружил странную деталь: на его проездных билетах стали куда-то пропадать поездки. Съездил пять раз, а использовано все десять! Поначалу все списал на рассеянность, потом на неисправность автоматов в метро. Потом пораскинул мозгами, понаблюдал: со дня "смерти" он ощущает чье-то легкое невидимое присутствие. Словно кто-то нестрашный и любопытный идет по пятам. Не за правым плечом и не за левым, без толкований, просто "за". И это не причиняет никакого беспокойства, скорее напротив, греет, приятно щекочет затылок, и пьянящие мурашки растекаются ручейками по телу...
--
... это известный эффект, - успокоила жена.
Кирилл был тронут ее участием и осведомленностью. Он никак не ожидал от благоверной поддержки в свете своих последних выходок. Но супруга оказалась на высоте, когда Кирилл ей выложил про неподатливость Жесткого, про мучения с последней главой и даже про то, о чем Кирилл обычно суеверно молчал - о своих литературных "зародышах"...
--
Ничего необычного. Ты поймал эманации реальной судьбы. Проникся ими. Решил зафиксировать в истории. А потом вероломно декларировал собственную смерть. И тогда душа этой другой девочки забила тревогу. Пришла из тонкого мира тебя охранять, дабы ты завершил свою миссию и написал о ней. Явилась помочь твоему ангелу...
--
Но зачем ей тратить мой проездной? Она же может бесплатно! - умилился Кирилл "народному" толкованию чуда.
--
Но ей хочется, как живые. Ты ее, как морковку, выдернул из забвения. И ей захотелось продолжения земного пути. Точнее... ну ты меня понял.
--
То есть ты хочешь сказать, что пока я не напишу про нее, и пока этого кто-нибудь не издаст, что и вовсе вилами на воде писано, она будет бродить за мной, как тень?
--
Понятия не имею. Тут действуют не земные законы. Просто заверши задуманное, вот и все...
"Пожалуй, в этой сказке есть рациональное зерно, - подумал Кирилл. - Если мир чинит препятствия, то хотя бы потусторонние силы дисциплинируют нас".
Следующая неделя выдалась нервной, но упрямая последняя глава была закончена. Как будто взаправду покровительствовал кто-то невидимый. Хозяева не теребили, Жесткий оказался в меру благосклонен. Правда, прочитав, он забубнил что-то о литературных излишествах и о не слишком уместных лирических отступлениях:
--
Вот ты тут вводишь трагическую ноту. Но ты должен понимать, что исторические реалии того времени уводят повествование совсем в другое русло. Это тематику мы с заказчицей не обговаривали. А хочет ли она затрагивать в своей книге массовые расстрелы на Украине? Нельзя вот так походя... и потом, тут просвечивает национальный вопрос, ты же намекаешь на темненьких кучерявых детей... некорректно вот так, для красного словца упоминать о холокосте...
"Бог ты мой! Увидишь редактора - убей его!" - простонал про себя Кирилл.
--
Да я вообще не думал ни о каком холокосте! - уже вслух завопил Кира, забыв о сдержанности. - Дети вообще национальности не имеют. Они просто различаются по цвету и по масти, они - акварель Бога. Как впрочем, и любой из нас... А если Вам всюду мерещится заговор, надо отрешиться от быта, засесть одному где-нибудь в заснеженной глуши...
Зря он вышел из себя, тем более съехидничал. Жесткий пилюлю проглотил, но денег опять не дал. Обещал решить вопрос после встречи с костюмершей. А сейчас бабуля захворала. В общем, голяк. И Кирилл опять с досады разразился псевдонепринужденным многословием. Все равно бессмысленно напоминать об условиях договора, смысл которого сводился к принципу "сделал дело - получи бабки". Жесткий не только жесткий, но и скользкий... Поговорили о кабриолетах, - что поделать, власть ассоциаций. О картинах Серебряковой. Кирилл был угощен сигарой и якобы ристретто, хотя на самом деле - просто кофе, которого очень мало.
Выйдя из редакции, он перезвонил по непринятым вызовам. Сначала жене: она прошипела, чтобы Кира спрятался на сутки, потому что приперлись хозяева с недовольством. Потом приятелю: он сообщил, что есть срочный перспективный заказ на книгу. Сын хочет увековечить историю отца, почтенного автомобилестроителя. Почтенный в свободное от заводских будней время клепал авто собственного изготовления в дачном сарае. И будто бы даже сконструировал, - подумать только, Кулибин с фантазией! - кабриолет, который впоследствии...
--
...подарил королеве Елизавете, - предположил Кирилл, и дабы снова не разлиться в бессмысленных эмпиреях, добавил, - Я согласен. Составлю смету. Аванс - половина. И никаких демо-версий. Начинаю писать только по факту оплаты. Пока.
Девочка, лапочка, похоже, продолжала помогать и надеяться. Кирилл мысленно заверил ее, что напишет о ней, напишет, напишет... замотал шарф плотнее, и поехал на вокзал. На электричку, в заснеженную глушь. На далекую дачу друзей. Пересидеть денек.