Lib.ru/Современная литература:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
Зачет по сентиментализму
У докторши обвисший рот несчастливой садистки. Губы как сдувшийся шарик. На часах реклама противозачаточных таблеток. Ирина одеревенела от опроса, хотелось сбежать немедленно и постыдно. Надолго это теперь? По коридору медленно шла женщина с тростью и железной кружкой. Ужас не нарастал - он медленно и торжественно осыпался с потолочных лепнин.
- Ваши жалобы?
Месяц шло кровотечение, временами усиливаясь. В прошлую субботу, заливая кровью коридор, Ирина едва добежала до ванной. Хорошо еще, что сосед прямо перед этим отправился на сверхурочную работу. Суббота, утро, яблони в цвету, люди наверху уже поют. Ирина заливается кровью. Ее цепко впитывает стершийся паркет, на котором танцевали буги-вуги геологи, жившие здесь в 60-х. А потом они танцевали шейк, и курили прямо в комнатах. Шикарная была жизнь! Ира все ждала, что веселый дух квартиры выведет ее, как кривая, к красивой цели. К свадьбе, например. Но пока она захлебывалась страхом. Не ехать же на "скорой" к докторам-мясникам. Будут напирать, что надо резать или скоблить. Выскабливать из Иры женщину. А ведь и так женщины-то осталось совсем чуть-чуть. Так она лежала, беспомощная и дикая, не сдавалась врагу и звонила, как сумасшедшая, по межгороду - туда, где есть еще адреса, по которым звучат голоса.
- Сколько полных лет?
Тридцать семь. Чай не девочка. Не должна бояться мира взрослых теток. Стыдно за слезы, застывающие гелем в глазах, а потом и вовсе твердеющие стеклярусом, множеством кривых луп. Что касается истинного возраста, то где-то лет девять. Тридцать семь надо перепрыгнуть, как костер. Ире по нынешнему малодушию хочется, напротив, повернуть назад, дезертировать в детство. Когда рядом еще был человек, способный на скоромное чудо. Папенька. Разве можно забыть его волшебное появление в неурочное время в спортивном лагере! Спортзал с огромными окнами, уходящими под потолок. За муаровыми немытыми стеклами можно было углядеть лишь забор и сосны за ним, что импрессионистически расплывались в неверной ряби. Иринка - одна из немногих, что смотрела в эти окна. Ее подгонял тренер - мол, Ира, арбайтен, чего мечтаешь?! Мечтала, конечно, когда все это кончится. И вдруг над забором акварельно забрезжила человеческая голова в кепке, - изображение в духе Клода Моне. Редкое развлечение в нашей жесткой зоне, - обрадовалась Ира. Запретные мечты в пыльном муаре переплелись с былью. Узнавание головы, как нарастающая музыка приближающегося оркестра, накрывало постепенно. Поверить себе сразу не посмела - ведь обычный будний день, вечер, посещение не разрешат! Подзабыла в своей зоне спортивных мук, что папа специализировался на интеллигентном нарушении правил. Когда в советскую пору в кинозалах были аншлаги на свежий детектив, Иринка с родителем долго выстаивали в безнадежной очереди, где всем отвечали одно и то же - на сегодня билетов нет! Папа соблюдал ироничное спокойствие, в котором тлела тихая гангстерская жилка. Комбинация у него в голове зрела простая: он покорно покупал билеты на завтра, брал Иру за руку и... они спокойно проходили мимо бабули-контролерши. Разве она будет подозревать приличного, слегка седеющего мужчину с ребенком в легком подлоге!
Тот снежный ком радости из лагерной истории катится до сих пор. Радость, просочившаяся вопреки всем запретам, стала упругим оберегом. Потому любой сплин для Ирины заканчивался быстро. Просто она знала, что, в конечном счете, прорвемся, выплывем, просочимся. Увидим в мутных окнах сегодняшнего удручающего быта, как через забор лезет подмога. А на завтра у нас уже билеты есть!
- С какого возраста менструации?
- С двенадцати лет.
Не твое собачье дело, мымра стерилизованная! Высчитываешь, когда у меня климакс начнется? Не дождешься! А с таким сутулым лицом надо идти в натурщицы к Босху.
- С какого возраста половая жизнь?
- Разве это жизнь...
Любовь Яровая и жизнь половая - Валеркина приговорка. Запудрил мозги девчонке, весь такой правильный и бескомпромиссный. Непримиримый и крайний. Красивый, что немаловажно для агитации. "Имеет смысл достигать лишь невозможного". Метко попал в ту лунку сознания, которая предназначена для учителя жизни. Попал и застрял, уперся всеми своими колючками, не пустил следующую сверхценную персону. Для женщины главным должен быть муж, хоть ты наизнанку вывернись. А если в голове другой царь, мужем так и не свергнутый, то брак барахлит. Ирина пыталась исторгнуть из себя Валеркины максимы, но полной зачистки не получилось. Приходилось маскироваться с восемнадцати лет.
- Сколько было беременностей, из них роды, аборты, выкидыши?
- Роды одни.
Больше ничего не скажу тебе, чудовище. Неумолимо приближался инквизиторский момент осмотра. На пыточном орудии, которое изобрели во времена охоты на ведьм. "Кресло-кончалка", - глумился Валерка. Легко глумиться над тем, от чего застрахован. Но и у страшного кресла изредка дежурят добрые ангелы. Ирина не устает молиться за здравие курносой задорной докторицы в полосатых шерстяных носках и сабо. Она излечила Иру от боли. И ушла в декрет. Прошли годы, и судьба подарила нового спасителя, гениального доктора с библейскими глазами, который прощал глупой Ирине нездоровый образ жизни. И говорил ей "деточка". Такой доктор повстречался Ире однажды, спас ее от инквизиторш, которых в делах акушерства и гинекологии всегда хватало, вылечил и пропал с перископов. Родился сын. Ангелы больше не попадались.
- Перенесенные заболевания: туберкулез, гепатит, аллергия на лекарства?
Бросьте, главная женская болезнь - это терпение. Прочие производные. Все приходится терпеть. "Потерпи" - самое популярное слово в наших краях. Терпение плавно переходит в жертвенность. Ирина однажды взбунтовалась, и ушла от мужа. Она бы и не уходила от него, ей бы просто сбросить лямку, но с водой выплеснула ребенка, все десять лет, о которых потом напоминали совместно нажитые улицы, слова и запахи. Чтобы уйти от кого-то толком, надо поменять вселенную. Иначе прежняя лямка просто сменится новой, крепкой и ядреной. Особенно натрет плечи при переездах. Все на себе, во всем сама виновата. Эффект мексиканских крабов, которые не отпускают сородичей из своей кучи, цепляют его клешнями. Так и Иру не прощали и царапали крабы, которые остались терпеть, приносить себя в жертву, жить в давке и в смраде - лишь бы не покидать теплую кучу. Потому что за ее пределами может так шарахнуть!
И думаешь, от мужа ушла, так и терпеть больше не придется?! Держи карман шире. Рожи вокруг сгущаются упадочнические, недобрые. Пошла одна в лес - получай по заслугам. Разная встречается зверюга. Случаются диковинные пернатые. Есть одна такая Птица. Все хорошее, интересное, бодрящее Ирина сразу сообщала или дарила ей. Была в этих приношениях виноватость - ведь Ира думала о подруге не очень лестно. И боялась, что истина однажды просочится сквозь захлебывающиеся от экстаза единомыслия беседы. Птица принадлежит к тому сложному типу людей, с которыми не знаешь, как поступить. Она исправно сочувствует, и от того только хуже. У нее безотчетное свойство - умножать плохое. Конечно, непреднамеренно, по неведению. Настоящая птица тоже не знает, что лучше ей не влетать в окно, потому что это плохая примета. Ирина отмахивалась от подобных мыслей. Подумаешь! В соседнем магазине под потолком вечно воробьи чирикают, - и ничего, не умер никто. Птице за сорок, и она на удивление не искушена в житейском смысле. Всему-то она удивляется, с неофитской нежностью переспрашивает: "Правда?!". Ирина сначала удивлялась: где же ты, Птица, жила до сих пор, в какой клетке, укрытой черным бархатом, что не знаешь элементарного в наших человеческих делах? Птица пожимала плечами, улыбаясь. Не ведая, в своей манере, что тем самым давно раздражает подругу. Как-то незаметно стали друзьями. Ирина, уговаривала себя: "Птица вовсе не птица, ее просто так прозвали за то, что она прогуливала лекции в институте, и один игривый преподаватель, встречаясь с ней впервые на зачетах, вскрикивал: а Вы у нас что за птица?!".
Когда на тебя смотрят обиженные, всегда готовые заплакать глаза Птицы, происходящее сразу обретает печальную значительность. Ирина встречалась с подругой накануне больницы - пыталась сделать вид, что все путем, все преодолимо и само рассосется. С Птицей ведь нельзя о страшном - сразу станет еще страшнее. И никакого дельного совета она не даст: в этом году юбилей - вот уже двадцать пять лет она не была у гинеколога. У Ирины зубы сжимались от зависти. Бодриться она решила во французской кондитерской. Ей нравился пышный сталинский декор здешнего кафетерия. Птица согласилась нерешительно - а когда она делала иначе? Нет, чтобы самой проявить мало-мальскую заботу! Ирина попыталась привычно подавить раздражение, но теперь не получалось. Пора привыкнуть, что Птица никогда не проявляет инициативы к чему-то приятному, сибаритскому. Она готова сострадать, но бездеятельно, и оттянуться никогда не предлагает. У нее всегда "осталась последняя тыща" и она почти не пьет. Такая компаньонка одним своим видом может вызвать злокачественное перерождение клеток. Ирина, чтобы не расплакаться, жадно разглядывала вкусный избыточный декор. Решилась на дорогое пирожное, вгрызлась и потонула во взбитых сливках. Птица укромным ртом осторожно втягивала чай и моргала. "Вот оно, мое заболевание - птичий грипп", - усмехнулась про себя Ира.
Есть еще сосед, которого тоже приходится терпеть. Хороший человек, отвратительный в некоторых проявлениях. Раньше Ирина на проявления смотрела сквозь пальцы. Думала, вот, у нас с ребенком есть кто-то вроде полезного родственника. Для сына может служить примером в разных мужских вопросах. Простоват, зато честен. Грузноват, зато не предатель. Но мало-помалу сосед Макар, как избушка, поворачивался неприглядным задом. Сначала досадные мелочи вроде шарканья тапочек и громкого шмыганья носом, потом перестал здороваться, возвращаясь вечером. Мелкое бытовое упрямство, сумрачный бульдожий взгляд. "Словно мы у него что-то отняли", - досадовала Ирина, ломая голову над поступательно гнусными переменами. И эти вечные грязные кастрюли в раковине, из-за которых и чашку не вымыть. Не раз просила убрать - вежливо! - убирает, потом опять за свое. Да, да, понимаю, - твердила про себя Ира, - каждый хочет быть в своем доме хозяином, а все чужие лишние раздражают. Хотя Макар толстокож, у него интернатовская закалка, и он привык быть один. Невротическое раздражение - этого спектрального оттенка состояний он просто не различает. Вопреки анатомическим законам, плохое зрение не обострило в нем обоняния и прочих чувств. Цвет его глаз неразличим под очками. Он не усложняет, а упрощает себе жизнь, отсекая все лишнее. Счастливый человек.
Вот такие дела - кошка между ними пробежала. Какая-такая кошка? Кошка жизни.
В палате встретили тепло, успокаивали. Чего плакать, подумаешь - чистка! Ира уселась на кровать, ноги свесила, и зажалась вся, закаменела. Зеркал нигде не было, только в операционной. Зачем? Взглянуть на себя в последний раз. Ира взглянула, но ничего нового не увидела. Давно уже стала бесцветной, как больничный суп. Есть накануне чистки нельзя было, а очень вдруг захотелось. С собой ничего. Мечтала о черством овсяном печении, которое осталось дома. Добрые сокамерницы хохотали и тормошили, все с перевязанными животами. Ира еще больше каменела, ее стыдили - мол, не маленькая. Лучше бы маленькая - меньше знаешь, крепче спишь. Однако папенька здесь бы не помог. Он врачам не верил, высказывался о них неполиткорректно, а гинекологические заболевания вообще считал происками ЦРУ.
Лена Кубик о 30-ти годах рассказывала, как в былые временам ей перед операцией сунули белые бахилы с завязочками. Натянув их по неведению наизнанку, Лена получила от доктора строгий окрик: "Наденьте бахилы на лицо!". То есть на лицевую сторону, конечно. Но было Кубику в ту пору прекрасную осьмнадцать лет. Она с перепуга поняла доктора буквально. Хирург от хохота так и не оправился, пришлось звать резерв.
Ирине тоже хотелось от хохота, но он не могла оправиться от ужаса. То, что ей сказала мрачная докторша после осмотра, она с трудом могла произнести вслух. Ира еще не успела смириться с чисткой, которую по-научному называют выскабливание. Кто придумал это язык? Ведь точно средние века. Как живой человек может произнести такое, если речь идет о самой нежной его части, о самой трепетной - о внутренней колыбели! Но несчастливая докторша сверх того полоснула новостью: колыбельку-то пора удалять. Ира соскочила с кресла так, что мозг внутри хрустнул, словно отклеился от черепа, как старые обои. Менгелевской простоты решения вопроса Ира даже от этой позорной больницы не ожидала.
- А тебе она еще нужна? - удивилось инквизиторское исчадие.
Ира наконец поняла - она внутри фильма ужасов. Здесь удаляют матки. У этой кикиморы, наверное, ее с рождения не было, и остальных ей не жалко. Господи, где она видела это изможденное несчастливое лицо?! Хотя сейчас дежа вю не к месту. Надо найти единомышленников, своих среди чужих, как это делают напуганные герои фильмов про монстров. На свободе у нее есть поддержка, надо найти еще и поблизости. Или здесь все зомби? Утеревшись и причесавшись почти на ощупь, - смотреться можно было только в стекло старого платяного шкафа, - Ирина решила провести разведку боем. Вышла на свет божий, и во внутреннем дворике обнаружила захоронение расстрелянных в 20-е годы. Вот поганое место! А фамилии какие красивые... а какие молодые! Тоже чистка...рядов. Бежать надо отсюда.
Отходила от наркоза быстро, с тоскливым страхом ощупала себя - вдруг что-то отрезали. Глупости, конечно, если б отрезали, был бы шов, и пакетик с кровью свисал бы из раны. Нет, ничего такого. Ирина попыталась сделать свое любимое упражнение "Выпускаю тигренка из клетки". Простенькая медитация: открываешь в себе дверцу, оттуда выпрыгивает тигренок, играет, резвится, дурачится. Единственная чепуха из насоветованного разными гуру и гуренками, что помогала придти в норму. Но пришла докторша и снова прибила к земле анамнезом. Каких только патологий у Ирины не нашлось - проще ее отправить на переплавку, чем лечить. Опять зарядила про удаление. После ее ухода о тигренке речь не шла. Ирина разрыдалась. Кто угодно не выдержит!
Добрая соседка-учительница с копной черных волос жалостливо поинтересовалась:
- Кем же ты работаешь, Ира, что такая слабенькая?
- Психотерапевтом, - сказала Ира, переходя на шепот от подавленных самооправданий. Бессмысленно объяснять, как в анекдоте: мол, это сейчас я болею, а так я белая и пушистая. Состоятельная и преуспевающая, как и положено представителям профессии, фантастической в наших краях.
Однажды решила - отвечать на неприятные вопросы правду. Лицензию не попросят в досужем разговоре. И не в ней правда. Ира сама для себя придумала новую строчку в Табели о рангах - интуитивный психотерапевт.
Многие печали, но и многие радости ждут того, кто решается написать на вывеске свое призвание. Это как решиться рожать без мужа и без денег. Ирина по-честному много чего перепробовала обычного, винтично-цехового, бухгалтерски невыносимого, конторски скучнейшего. Умение лечить словом открылось у нее в студенческие годы, но страх выглядеть самоучкой и кустарем-одиночкой не давало желаниям хода. И вообще слишком самонадеянно - превращать утешительную болтовню в ремесло. Вроде бы все мастаки, языком молоть - не мешки ворочать, это банальная кюхентерапия и разве можно торговать тем, что умеет каждый. Можно, если получается. Впрочем, с торговлей Ирина не дружила, брала за услуги в непредсказуемом эквиваленте, то есть от каждого по возможностям. А если нет возможности - значит, ничего. Ирина скромно пристроилась к традиции волшебников-профессионалов - принимать не плату, а благодарность. Пристроилась - и будто все беды отслоились, будто она не безгнездая и крылья у нее не поломатые, как у всех индивидуалистов, которые зависят от чужого мнения.
Если верить подарочной именной кружке, Ирина значит "мир". Если и дальше верить, то она жизнерадостная, целеустремленная и независимая натура. Самой себе завидно! Приходилось соответствовать. Как психотерапевт, пускай любитель, Ира знала, что даже бесхитростное сувенирное внушение действует на организм. Словом, она жизнерадостно принимала то, что есть, - и тонкость материального потока, и плотность биополей. Плотности всегда хватало - Ирина Пекарева была авторитетной утешительницей в дружеском кругу. Звонили днем, иногда ночью. Отказывать было неловко, даже если совсем не вовремя. Ирина давно привыкла жить неудобно. Она решила для себя, что жизнь трудная и хлопотная - оберег от страшных несчастий. Углядела аналогию в негласной медстатистике о том, что раком чаще болеют здоровые цветущие люди. И, кстати, поэтому никогда не отвергала кажущихся благополучными. К ним особый прицел, у них, возможно, скрытое течение. Закрытый перелом, внутреннее сгорание... - простор для каламбуров, способ завязать разговор с косноязычными.
Отточила свои навыки на друзьях, одновременно занялась самообразованием. Впитывала классиков, симпатизировала последователям, отдавалась течениям. Стали подтягиваться незнакомые люди по рекомендациям. Раскочегарилась. Симпатичному долихоцефалу Виктору Ирина помогла советом носить капюшон и жениться на девушке из Ростова-на-Дону. Обе рекомендации родились из повседневных наблюдений. Стоя на эскалаторе, Ирина всегда чувствовала хрупкость мужских затылков - от мальчишеских до старческих, от лохматых до лысеющих и обратно. Однажды Иру осенило: у мужчин лучше защищен перед, чем зад. Передком они дорожат больше, вот и перетягивают на него защитные силы, не чуя удара сзади. У женщин, напротив, лучше защищен "багажник", но они предусмотрительно бронируют вид спереди косметикой. Когда женщина себя украшает, она во всеоружии. Выходит, еще один камень в феминистский огород. Но огородом можно грамотно пользоваться, что Ира и посоветовала Виктору. Он стоял перед выбором: либо столичная творческая барышня со своими квадратными метрами, либо напористая рыжая ростовчанка. Ирина с легкостью разрешила дилемму. Конечно, мозговитому, но бесконечно колеблющемуся шизоиду нужны крепкие тылы. Южная витальная сила, ростовский напор. В общем, с крепкой девахой Виктор не пропадет. А уж она устроит все так, что будут у них и квадратные метры, и фазенда, и авто, и черт лысый. Ростовчане в огне не горят и в воде не тонут, это одна из самых крепких пород, что создал человеческий генофонд.
Виктор надел капюшон на свой хрупкий математический затылок, сошелся с рыжей, и душа его расслабилась, а тело обрело доселе незнакомые ему холеность и лоск. Другая интуитивная удача Ирины - поворот в судьбе журналистки Киры. Рецепт ей был выдан рискованный. Согласно ему, Кира должна была справиться с излишками депрессивного мыслепотока, собрав полное досье на двух мужчин. Он когда-то скрылись от нее, ничего не объяснив, бросив Киру на пике теплых надежд. С тех пор она подтачивала себя сомнениями в женском "я", что отразилось на организме. И вот, рекомендованные безнадежные поиски отвлекли азартную Киру от перспективы визита к онкологу. Так отвлекли, что онколог был послан в светлые дали. Потому что это нечеловеческая музыка - ходить к онкологу. Драйв оздоровил и придал упругости всем тканям организма. Кира фонтанировала: как же ей самой не пришла в голову идея поиска пропавших без вести женихов. Ведь Кира узнала массу интригующих подробностей, а главное - как ей повезло! Исчезновение коварных авантюристов спасло барышню от опасных кредитных историй, долговых ям, абортов и прочих мерзостей. Вдобавок - как и утверждает восточная легенда о стране Серендип - ищешь желаемое, находишь нужное. Ира не искала, скорее, просто фантазировала на тему интеллигентного старика. Была у нее гуманная блажь - сделать счастливым "одинокого седого заброшенного учителя или ветеринара. Которого сбросили с корабля фертильности. "Кто-то сбросил, - говорила Кира, - а я ему ребенка рожу". Ира усмехалась мессианским речам, думая, что по законам женской логики Киру качнет в противоположную сторону. В сторону совсем не старого и совершенно не интеллигентного. Но журналистка - что удивительно - оказалась верна идеалам. Она нашла своего старика. Правда, с массой отягчающих обстоятельств. Это был тот еще старикашка, и все корабли фертильности отдыхали по сравнению с его "могучим жалом" - вот так теперь Кира лихачила и язвила сама про себя. Но жребий был брошен.
Словом, Ире было чем гордиться, - она помогала людям, чем могла и хотела. Дело по любви - этот кит заменяет трех китов при необходимости. С деньгами негусто, но когда за любимое дело еще и платят достойно - это высший пилотаж, это мечта, вершина и так не бывает у самоучек без связей. Разве что перед смертью. Валера говорил: если все слишком хорошо - скоро умирать. Теперь Ирине с избытком хватило бы яда, чтобы достойно парировать. Но за неимением под рукой оппонента, она щедро вплетала Валеркин афоризм в терапию.
- А научите меня выпускать тигренка! Это надо сидя или стоя?
Черноволосая учительница - трогательная дочь нашего угнетенного народа. Народу наплевать, что сапожник без сапог, а психотерапевт в соплях. Его хлебом не корми - дай записать в кулинарную книжку очередной рецепт. Йога-джага, цигун-шмигун, - какая разница! Дело женщины - записывать очередное блюдо. И чтоб название не подкачало. Имам в обмороке, например.
В пять утра Ирина проснулась от смеха. В палату поступила новенькая. И такая храбрая - неземная выдержка у барышни. Смеялась, можно сказать, смерти в лицо. Историю болезни выкладывала, как на духу, каждому встречному, кто попадался ей в поле зрения. Заболел низ живота. Испугалась, позвала друзей, друзья принесли коньяк. Выпили две бутылки на четверых, боли усилились. Тогда красотка пошла ва-банк и уединилась с одним из пришедших на помощь. Она называла его "мой мальчик, который вчера купил машину". Неясно, был ли другой "мой мальчик", который не купил вчера машину. В общем, среди веселой спутанности сознания было ясно обозначено одно: у счастливого обладателя новой машины, как выразилась бы журналистка Кира, было могучее жало. Боль в нижней части габитуса усилилась пуще прежнего. "Как ты думаешь, - доверительно спрашивала барышня у Иры, которую уговорила составить компанию в туалетном перекуре, - это могло быть от этого?". Ира приветливо кивала, совершенно не понимая, чему. Ей просто хотелось укрепить юное создание в его жизнелюбивом легкомыслии. Это можно было квалифицировать как преступную халатность в деле воспитания молодого поколения. Возможно, следовало указать на отсутствие логики: ведь боль началась до этого, так что счастливый обладатель излишков плоти и средств передвижения не был первопричиной спазма. Он лишь усугубил. Но к чему занудство! Хохотушка заставила поверить в торжество Эроса посреди царства горгулий. Ее, конечно, все сразу невзлюбили, особенно старшая из присутствующих дам Фаина. Еще бы - цветущий эгоизм молодости! И как он радовал глаз Ирине. Ведь ее личный враг, лечащая мегера с походкой бурлака, оказалась поверженной. Она не посмела запугивать шумную нетрезвую девицу разными гадостями из инквизиторского арсенала. Красивая и смелая победила. Ее выдворили из тюремных стен, признав здоровой. Маленькая сестра-хозяйка, похожая на заводной несъедобный гриб, тихо ворчала: "Пришла на пять минут, смяла постель, теперь опять меняй!". Но сестра не злая. Младший персонал здесь добрый. Они ближе к народу, они тоже узники.
Ира внутренне аплодировала исходу залетной стрекозы, узрев аналогию с индейским вождем из "Пролетая над гнездом кукушки". Замерцал вдали принцип синергии - если у кого-то получилось, значит и у меня получится. Но кровь еще сочилась, как назло.
К вечеру Ира сникла, отринув всякий аутотренинг, включая резвящегося тигренка. Она лежала на боку, и слезы из левого глаза протекали через правый глаз, прежде чем навсегда впитаться в подушку, где перья свалялись до твердости жидкого камня. Напротив тихонько лепетала по телефону девушка с Востока, похожая на спящего голубя. Она девственница, которой не поверили ведьмы, делающие ультразвук. Ирин папа особенно потешался над этой категорией двоечниц, плотно прилипших задами к теплым местам. "На Земле есть от силы пять-десять специалистов, которые действительно что-то видят на этом УЗИ! Остальных слушать не надо". Ирина слышала, как "двоечницы" глумятся над приезжими. Взыграло издерганное чувство справедливости - девственнице хотелось помочь. Ира стала прислушиваться ко всему, что докторша говорит тихой барышне. Толком ничего не поняла и беззвучно открывала рот, как рыба, которая ничего не скажет, да и не знает, что сказать. От чего предостерегать? А потом вмешалась бойкая Жанна, и девственница, похожая на голубя, узнала все о женской жизни. Ей надо, во-первых, послать всех докторов, а, во-вторых, перестать быть похожей на голубя. "До свадьбы нельзя", - непоколебимо настаивала девственница, заплетая косу. У нее есть жених. Но он медлит. Должна быть настоящая свадьба, а на нее нужны настоящие деньги. И бойкой Жанне нечем крыть с ее свободолюбивыми речами.
Теперь она переключилась на Ирину, как на новую жертву. Хоть Ира далеко не девственница и старше Жанны лет на пятнадцать. Рот у Жанеты не закрывается. А Ирина думает о своем с первобытным удивлением. Как люди по-разному живут! Кто-то годами ждет свадьбы, кто-то лечится большим фаллосом и выигрывает. А кому и парни по боку. Кто-то силится все объяснить - как сама Ира - и катастрофически срывается с вот-вот уже достигнутых стропил житейской мудрости. Какой она теперь психотерапевт! Не смешите. Сама себя не может вытащить из детского страха. Хотя детский или взрослый - один хрен. Довольно кормить свою паству сказками! Паства, не слушай самоучек! Ирина Пекарева отныне закрывает лавочку и идет торговать книгами - помнится ей предлагали место, но она не без спесивой нотки отказалась. Как же можно ее так низко квалифицировать! Привыкла чай к маленькой народной любви. К местечковому признанию, которому грош цена.
Впрочем, от ириных советов никто не пострадал. У кого голова на плечах - те преуспели. А постоянные, то есть неизлечимые пациенты, разные чудики, - тем слова доброго хватало, на большее они не претендовали. Как сопливая Валентина. Она не давала Ире спать. Уверенно рвала пленку утренней дремы, как советский гимн с неотключенной радиоточки. Ей за 70, она на удивление отзывчивая сумасшедшая. Валя отдала Ире новую дубленку, потому была пожизненно бесплатным клиентом. Цены бы ей не было, если б она не делилась новостями своего кишечника в семь утра. И не издавала бы шмыгающие звуки со зловещим присвистом, обязанные заинтересовать пытливого отоларинголога. Чтобы не заражаться от нее сумасшествием, Ирина после каждого сеанса связи с доброй женщиной пела про себя гимн Североамериканских штатов. В котором припев-молитва "Глори глори Аллилуйя".
Но защит и противоядий от чужого безумия должна быть целая система. На каждый сеанс своя Аллилуйя. Ирина как непрофессионал пренебрегла безопасностью. Хотя Борис ее предупреждал. Борис - мужчина, с которым Ирина предполагала быть счастливой и здоровой, если бы он внес на повестку дня подобное предложение. Он мог бы построить ее систему безопасности, и тогда случилась бы ровная правильная жизнь. Пусть даже в ежовых рукавицах, но ведь лучше каждый день чувствовать легкое покалывание, чем однажды получить перо под ребра.
Борис воодушевлял скепсисом, таким уютным и домашним, словно он уже муж, и прожито с ним немало. Но дальше он не шел, отчего Ирина смотрела на этого красивого бородатого человека с нотками матримониального отчаяния. И зачем он только появился на ее пути? Все в природе имеет свой резон. Борис должен был рано или поздно спеть кульминационную арию, она же лебединая песня холостяцкого периода. Или все просто - у него уже есть женщина, такая же красивая и... бородатая! Ира могла сколько угодно ерничать, но в ее пользу счет пока открыт не был. Меж тем Боря не любил больных и старых, такому человеку рано или поздно не угодишь. Когда Иру увозила "скорая", ее разрывали противоречивые позывы. Позвать Бориса немедленно, пока не поздно, потому что рядом с ним по определению не может случиться трагедии. И ни в коем случае никогда не проговориться о случившемся. А то пометит Иру как больную женщину и уж точно никогда к ней не притронется.
Но прежде задавит нравоучением. Ведь это он накануне ни с того, ни с сего обронил:
- Ты не соблюдаешь принцип обновления, поэтому болеешь.
Наутро хлынула кровь! До этого момента Ирина чувствовала себя относительно здоровой. Насколько может быть здоровым человек ее образа мыслей и занятий. Боре надо было изречь что-нибудь умное и неприятное, потому что неприятное легче сбывается. Куда труднее притянуть удачу!
Себе он притягивал. Быть может, благодаря тому самому принципу обновления, правилу свежей крови. Все вокруг тебя время от времени должно меняться. Стены, песни, фильмы, имена, лица, души. Мы созданы, чтобы меняться и менять, организму это необходимо. И для этого не нужно отторгать привычные ритуалы: вот ты собрался возлечь на пикнике у речки с компанией. Сколько лет тебе мозолят глаза эти милые люди? Вероятно, кто-то из них носит на себе печать неудачи, и ты давно болен тем же вирусом? Требуется срочная ротация. Долой этих милых людей! Делай то же самое, но с другими. Допускаются хорошо забытые, обновленные. Словом, экспериментируй, и будешь крепок духом и телом.
Так можно было бы придти к мысли, что самого Борю-сноба со слезоотталкивающей пропиткой пора менять, как старые обои. Но Ира была не в силах. Единственный сильный здоровый мужчина в окружении. Такими особями не разбрасываются, даже если годами от них никакого толка. Словом, у Иры тоже есть жених, который медлит со свадьбой. В ней понемногу от всех женских судеб на свете. Наглоталась чужих болезней. Обновление бы и вправду не помешало.
- Иришенька, как тебя угораздило?! Ты что, в больнице для бомжей?
Кира! Сто лет ее не было слышно, и вдруг объявилась. И, конечно, не может понять, как Ира, мудрая черепаха, угодила в переделку и позорно капитулировала перед варварами бесплатного здравоохранения. Примчалась, задыхаясь, с двумя сумками лакомств, сломала каблук, вливала в Иру гранатовый сок и негодовала. Ее можно понять - она обнаружила полную нестыковку теории и практики. Оказывается, кураж солнечной Ирэн был мнимым, и бабий век даже не сорок лет, а от силы двадцать пять. Потому что побеждают молодые и наглые, а все, кто перевалил планку под номером 37 идут прямиком на свалку, долой с корабля фертильности. Их более не учитывают как особей женского пола. Все бравурные речи о тигренке, который с каждой прогулкой крепнет и превращается в могучего и прекрасного тигра, - эти глупости давно пора выкинуть из головы. Потому что поздно пить Боржом, когда матку отрежут. Больная и старая Ирина Пекарева отныне присматривает себе место на кладбище.
- Я говорю тебе как есть. Психотерапия - это вранье и литература. Это лечение пневмонии валерьянкой. Дилетантство кончилось. Могу я хоть раз сказать правду, не припудривая нервы?!
- Ира, завязываем с истерикой. Находим хорошего доктора. И лечимся! А, хочешь, я тебе коньяк принесу? Мы тебя поправим по веселому рецепту той вертихвостки. Правда, мальчика на новой машине с большими причиндалами не обещаю, но главное, чтобы человек был хороший, правда?
Кира взывает к Ире прежней, а та, похоже, запустила обновление. И мир уже не плоский, птолемеевски оптимистичный, - он объемный, и имеет право на безнадежность. Вот Лена Кубик. У нее все будет отлично. В тридцать лет она подозревает, что женщина писает и рожает детей из одного отверстия. Спорить бесполезно, она собирается домой и говорит, что посмотрит в интернете. Между прочим, она работает секретарем в юридической фирме, у нее иномарка, и к ней хочет вернуться бывший муж при живом нынешнем. Кубик даст сто очков вперед недотепе Пекаревой. И так ли уж важно знать, сколько там отверстий?! Разве не сказано в Писании, что благодать - в неведении...
А мальчик на новой машине у Ирины уже был. Все тот же Валера. Если откровенно, то и с физиологией не подкачал. Только разбился он. Красивый, умный. Единственный, кто заметил, что у Иры ароматные коленки. Таким образом, основополагающего мужчины нет уже несколько лет. И осталось от женщины одно мокрое место, каким бы гнусным каламбуром это ни звучало.
Валера ушел в самое цветение, такое, как сейчас. Теперь каждая весна его заново провожала яблоневыми и сиреневыми слезами. Ира злилась на него, а он продолжал ее учить. Она так скучала по нему в одинокие времена, что заболевала. Вот и нынешняя хворь из-за него, наверное. Больница разве что уберегла от ежегодной поездки на кладбище, чего Ира терпеть не могла. Собиралась совсем не ее компания, пусть и редевшая с годами. Любили усопшего многие, и никто из них не был обязан нравится Ирине. Эти люди приучали ее присматриваться к смерти, как к понравившемуся дивану на распродаже. Один из эпизодов с прошлого года вызывал устойчивый приступ тоски. Была круглая дата со дня смерти, все было сумбурно и неудобно. Потом кому-то из барышень приспичило по нужде, решили идти всем женским коллективом, чтобы потом не отвлекаться. И в этом печальном шествии одна дама за ириной спиной бархатно восхитилась: "Какое уютное кладбище!". Кто-то подержал. Ира внутренне содрогнулась и в который раз убедилась, что на женской половине дома ей не жить. Но если рассуждать традиционно, то последнее пристанище - тоже дом. Стало быть, он может быть уютным или заброшенным, и любой жилищный эпитет тут не оскорбляет высшего смысла. Кстати, платят за него лишь однажды, и тяготы берут на себя родные люди, и можно не отдавать. Только не единожды замечено, что умершие отдают долги сторицей. Но это уже о другом.
Словом, смерть хотелось приручить. Пройти к ней все тем же срединным путем, - не материалистическим и не религиозным, а где-то между ними. Принять перспективу черной дыры и перегноя, в который превратишься, испачкав погребальные рюши, у Ирины не получалось, - мешало гуманитарное образование. Окунуться в христианскую жизнь вечную не хватало веры. До горчичного зерна Ира не дотягивала. Умиротворяющий буддизм с его реинкарнациями - смехотворная экзотика для юношества, для чего Ира чувствовала себя слишком рациональной. Отыскать бы некую симпатичную лакуну - вот именно что уютную. Например, представить, что могилу превратили в маленький цветник, завещать, чтобы за ним ухаживали. Не думать о том, что "под", думать о том, что "над". Сколько можно докапываться до сути явления? От нее только морщины. Теперь назад и вверх, по обратному пути, от сути в декор. Что делать, если нельзя по другому обратному пути - от тридцати семи к нулю.
Услышь подобные сентенции Борис, он бы потоптался на цветастом холмике! Уж он бы громко фыркнул по поводу кукольного рацио... "Она, видите ли, вместо того, чтобы бегать по утрам, кушать здоровую пищу и обследоваться два раза в год, примеривает на себя сари. Хочет покрутить, вместо хула-хупа колесо сансары, чтобы уменьшить талию и лучше выглядеть в гробу!".
Да, представь себе, в гробу, потому что такие тормоза, как ты, которые медлят со свадьбой, сводят женщин в могилу! Со свадьбой или без свадьбы - делайте предложения, господа. Скажите хоть слово, сам не знаю о чем. Все болезни от односпальных кроватей, сами знаете. У интеллигенток список тех, с кем не получилось, длиннее списка тех, о ком есть что вспомнить.
Кира выслушала поток сознания и решила одолеть его диагональной ассоциацией.
- Знаешь, а я зачет по сентиментализму не сдала.
- Это что еще за новости? Ты учишься где-то? - удивилась Ира.
- Не я, дочка у меня учится в лицее. У них сейчас экзамены, контрольные - конец года. И как ты понимаешь, мне не остаться в стороне. Но она и сама умничка. На прошлой неделе был зачет по сентиментализму. Короче, феня такая: напишешь рассказ по всем канонам "Бедной Лизы" - и зачет поставят автоматом. Маша, конечно, взялась писать, она вся в меня. А я думаю - дай тоже попробую. В конце концов, машкино творение не подойдет - а мы подсунем и мое, вдруг сработает. Ира, ты не представляешь, я так увлеклась!
- А какие каноны у сентиментализма?
- Да не суть. Там должны быть описания реальных улиц и городов, герои должны умереть от любви, - остальные не помню, все позабыла от расстройства. И вот мы обе написали. Знаешь, по-моему, у ребенка получилось интересней. И что ты думаешь? Вердикт был ошеломляющим: дескать, что ж, Мария, оба рассказа вышли весьма неплохо, но, увы, это не сентиментализм. А типичный романтизм! Вот уж не ожидала от себя.
- А у вас точно все умерли, как положено?
Кира расхохоталась: "Узнаю прежнюю Иру!". Мы все не сдаем зачеты по сентиментализму, и это не мешает нам оставаться отменными романтиками. Самому Достоевскому наверняка не по зубам этот испытание, и от того ему ни жарко ни холодно. Что с того, что отдельно взятый, неквалифицированный доктор забраковал твой орган. Плюнь и разотри. Подумаешь, не сдала зачет с первого раза! Нашла из-за чего раскиснуть. И опять полились красивые темы о том, как тела с изъянами очень даже неплохо пристраиваются в жизни. И ответь, наконец, зачем тебе матка? Ответь не мегере в докторском обличии - ответь городу и миру, чтобы все заткнулись!
- Я хочу дочку родить. От кудрявого отца, - ты будешь смеяться!
- Ничуть, - Кира была настроена решительно. Роли поменялись, теперь она утешитель и тренер.
Любимый сын у Иры есть, ей нужна еще любимая дочь. Тут не помешает селекция, как бы жестко это ни звучало. Папа должен быть красивым. Ирина заслужила это послабление - лет двадцать она добросовестно любила, не заостряясь на волосяном покрове и прочих внешних данных. Теперь она насмелилась мечтать. И зашла далеко в своих мечтах - составила список отцов разной степени кудрявости. Кстати, первый в нем не Борис. Неважно кто. Он служит путеводной звездой, он все равно недосягаем. Вокруг него полно отборных женщин, причем здоровых. Вдобавок Ира как черт из табакерки. Зачем ему такая радость? Пусть ей не дает обнаглеть заниженная самооценка. Претендовать на большее Ирина не хочет. Ей бы подошел примерно такой же "халатик, но с перламутровыми пуговицами". Пусть не Ришелье, пусть Мазарини. Только пусть опять с неба спустится доктор с библейскими глазами. А потом он исчезнет, и родится девочка. Или путями теми, что ходил, мне больше не пройти? Кто это сказал?!
Кажется, боевой настрой со скрипом оживал в настройках мозга. Хотя до победы было еще далеко.
- Какая-такая дочка, тебе же умирать пора, Ирэн!
Кира до темноты вытряхивала, выбивала и даже, как принято в этом проклятом месте, выскабливала из подруги уныние. Ире так понравилось, что с ней кто-то возится, что она с наслаждением выплескивала боль, присохшую за годы молчания ко дну сердечного колодца. Наконец, созналась впервые в жизни, что боится страшно за сына, потому что он у нее один. Единственному сыну у одинокой матери - нельзя. Это почти аксиома. Лучше тогда вообще без матери. А что будет с дитятком ненаглядным? У него семейный клан. Больше не будет жить с невротичной родительницей на отшибе, его примут в сильное братство, в котором есть небедные люди. Они научат мальчика благополучию и везению. Оно передается по наследству, если создать нужную среду вокруг. А пока жива мама со странностями, сына никто другой не будет пестовать, и он привыкнет к маргинальным ролям. Мать должна вовремя уйти, если она плохой ориентир. И пусть бросаются камнями поборники семейных традиций.
Сеанс закончился неоднозначно. Ира вернулась в палату, размякшая от благодарности. Кира уходила в слезах. Не сумела удержать дистанцию с пациенткой. Интенсивное сочувствие чревато нервным срывом. У Киры тоже один ребенок. Хоть и дочка, а все равно страшно. Своему старику она так и не родила. И теперь Ира надоумила ее испугаться. Глупо получается. Нельзя было выплескивать на нее свои вредоносные программы. Знала, что так получится, но не смогла сдержаться. Непрофессионал, одним словом. Но как приятно послать все каноны к лешему и побыть непрофессионалом! Самим собой.
Фаина перед сном совершала телефонный моцион. Сначала с неохотой, потом втягиваясь, она рассказывала историю болезни очередной кумушке. Она словно читала текст роли, который уже заучила, но всякий раз что-то ей не нравилось в собственных интонациях. Она пыталась их изменить, но не могла. "Везде мне говорили, что все нормально, а здесь, удалили, и, слава богу, я рада, а то когда еще собралась бы, сама подумай, я так рада". Анамнез превращался в нервную скороговорку. Ира в противовес пела про себя "Аллилуйю", и нарастающая мелодия не давала ей сойти с едва намеченного пути. И Валера приснился вовремя, он это умеет. Ира его терзала - с кем ты теперь, как, что? В каких мирах. Незаметно присоединился к Дону Хуану, наверное. Впрочем, во сне Ира не умничала. Они шли вместе в магазин, и Валерка зачитывал "список Шиндлера" - перечень покупок. Прикалывался - в общем, ерунда всякая. Фантики памяти, из которых состоит сухой остаток любви. Он никуда не девается, не рассасывается, как радиоактивные отходы. Валерка был не подарок. Ученый талантливый, а человек брезгливый, хрупкий и желчный. И не жаловал женскую поэзию, конечно. Да никакую не жаловал. Они шли во сне в магазин, и спорили о Цветаевой. "Не хочу, чтобы меня любили за то, что я умер!" - закричал любимый. А, может, Ира кричала о том, что любит его не за это. Кто первый - во сне не разобрать. Потом Валерка смеялся. Как назло, вместе с ним снова было хорошо. Истинно любимые бесполезны и только насмешничают.
Кто знает - может, все полезные и бесполезные связаны единым небесным законом, согласно которому Ирину вызволил из плена один бесшабашный приятель с дешевыми гвоздиками и таявшим мороженым. Симпатичный посланец из прошлого. Слава богу, не из пациентов. Друзья общие, темы старые, родная щетина - что еще надо для неожиданно счастливого выхода из кризиса. После выписки ехали в трамвае, в сумке булькало пиво, которое Ира терпеть не могла, но по случаю не преминула. Пиво и мороженое немного поссорились, но даже желудку было лень портить праздник. Теплая мужская физиономия - вот и вся терапия, лечение от ужасов и фобий. Она рассказала мужчине все, и наплевать ей было на неприкасаемость больных женщин. Тем более, что к вечеру она испытала полную прикасаемость и радость внезапной недуховной любви.
- Брось, все женщины больные, и что теперь!
Действительно. Все женщины больные, а мужчины женатые. И что теперь - пиво не пить? Позвонила Птица, страшно обеспокоенная ириным здоровьем, обиженная ириным молчанием и сразу простившая все. Говорила, что надо наладить личную жизнь. Ира, пьяная и голая, уютно устроилась в гнезде из мужского тела, и не знала, что ответить. Только смеялась. Вот такая терапия.
Москва, 2010
Связаться с программистом сайта.
