ЭЛЕГИЯ СЕДЬМАЯ


Не умоляй больше, голос,
  ты перерос это...
    Не допусти, чтобы крик твой
      сделался воплем  мольбы,
        даже и если
          он мог бы быть
            чистым по-птичьи,
                приподнятым новой весной,
                 словно птица сама
                    устремляется ввысь,
                      почти позабыв,
                        что она - лишь капризная малость,
                          а не единое сердце,
                             коему быть надлежит
                               брошенным вверх,
                                 к счастью,
                                   в глубины интимных Небес.

Подобно ему, ты все еще хочешь
  вызвать Любовь-Невидимку,
    молчаливого слушателя,
       в ком ответ
          проснется не сразу,
            а медленно и согреваясь,
              услышав тебя,
                 чтобы стать
                    ярким партнером
                      собственных дерзостных чувств.

О, и весна поняла бы -
  ни единой расщелины,
    что б не откликнулась эхом
      на благовещение.
        Первые малые
          и вопрошающе-слабые
            флейтовы ноты,
               но подкрепленные
                 эхом звенящей в мир 
                    тишины,
                      что повсюду встает
                         чистым торжественным днем.

Да, и потом,
  вверх по ступеням -
    зов, что взбирается в Небо
      по Лестницам Воздуха,
        к Замку Грядущего -
          о нем и мечталось.

И - трель,
  фонтаном,
    чей бьющий поток
      ловит летящую воду -
        вверх, снова -
          в игре обещаний...

А перед тем -
  лето.
    Не только те летние утра,
      не только
       их созревание в день,
         заревом,
           из-за рассвета,

не только и дни,
 нежные в гуще цветов,
   огромные над головой,
    
      окруженные тенью 
        великих деревьев,

           не только и преданность 
             этим невиданным силам,
         
не только дороги,
  не только луга вечерами,
      дыхание чистого неба
         после полуденных гроз,
             
      не только
        и подступающий сон,
          не только предчувствие
            позднего вечера...

Но ночи!
  Высокие летние ночи...
   Но звезды,
     Звезды - с Земли.

       О, быть  мертвым
          в один из таких
            дней
              и знать,
                что они бесконечны,
                   все Звезды...

И можно ли,
  можно ли,
    можно ли их позабыть!





Видишь,
  позвал я любовь,
    но не только она отозвалась -
      девушки вышли на свет
        из несоразмерных могил
          и встали с ней рядом...

     Как я мог ограничить свой зов
       после того, как позвал?
   
Ведь погребенные
  снова и вновь
    вечно стремятся к земле.
       Вы - дети,
        одно лишь понятно сполна -
           здесь и сейчас
             станет веским
                для многих.

Не думайте вы,
 что судьба -
  много больше,
   чем плотности детства.

Как часто ты
  в самом деле
   настигал вдруг любимую -
    дышащей и глубоко -
     после чудесного бега
      к чему-то,
       что невозможно назвать 
         Ничем, кроме открытого воздуха?



И нигде, о любовь моя,
  не существует наш мир -
    только внутри.

Наши жизни 
  стираются от перемен,
    и все, что снаружи,
      всегда уменьшается
        и исчезает.

              И там, где однажды стоял
                добротнейший дом,
                  надуманный образ врывается,
                    будто бы жил этот дом
                       только в душе.



Просто быть здесь -
  уже наслаждение!
    И вы это знали,
       вы, девушки всяких лишений,
         вы, потонувшие
           в худших районах,
             гниющие там
              иль мучимые,
                вы, обреченные
                 рыться на свалках в грязи.

     Но каждая в жизни имела хоть час,
       а может, и меньше,
         неизмеримый момент
           времени
             между двух промежутков,

когда ее вдруг наполняло -
   до кончиков длинных ногтей.




Но
 мы склонны забывать -
  слишком легко,
   что наш веселый сосед
     не одобряет нас,
      не осуждает.

         Мы хотим показать это зримо,
           даже когда
             самая зримая радость
               проявит себя,
                 только когда
                    мы в душе ее преобразим.


И
  Zeitgeist,
    то есть
      Времени Дух, создает
           гигантские силосы мощи,
     башни энергий,
       бесформенные,
         как напряжения импульсы,
           он извлекает их
            изо всего, что осталось.


Он забывает о храмах.
  Мы, те
    кто пытается тайно
     спасти, сохранить
      эти странствия сердца...

                   Да, и там, где еще
                     кто-то стоит,
                       то, чему он молился
                         коленопреклонно,
                           служил,
                             уже отошло
                               в Тонкий Невидимый Мир.

    Многие не замечают
      и упускают возможность
        построить все это внутри -
          колонны и статуи
            небывалого Духовеличия.


Каждый тяжкий
  Земли поворот
    имеет таких вот
            наследолишенных,
              тех, кто не обладает
                 ни предыдущим,
                   ни тем,
                     чему быть суждено.

Ведь то, что лежит впереди,
  далеко от людей, 
   но это смущать не должно,
     но должно подтверждать,
       сохранение формы,
         той, что еще признаем.

   
                 Это стояло средь нас
                    однажды,
                      стояло
                        в центре судьбы,
                         судьбы разрушения,
                           стояло
                             в центре
                               незнания,
                                 куда нам идти,
                                   будто и вправду существовало,
                                     Звезды к себе пригибая,
                                       вниз,
                                         с закрепленных небес.

Ангел!
  Я покажу тебе это -
    вот оно!

Пусть же стоит,
  чтоб ты видел его,
     искупленным,
       в конце всех концов.

          Пусть же стоит оно прямо.




Колонны, пилоны,
  Сфинкс,
    серо-решительно-
      -и-осевая нагрузка собора
         из города,
           что увядает
             иль просто незнаем.

Это ли не было чудом?

Гляди же, о Ангел!
   Это есть мы... 

   Ты, Мощная Сущность,
     скажи Им -
       мы тоже смогли
         такое свершить...
           Мне не хватит дыхания
             справить сие торжество.

Потому что в итоге,
  мне кажется,
    эти пространства
      небрежения
        не знали от нас -
           наши щедрые доли -
             эти пространства -
                наши
                  (как ужасно безмерны
                     должны они быть,
                       огромно-пугающи,
                         если тысячи лет наших чувств
                           не смогли их наполнить...)

Да,
  но Башня была велика,
     разве нет?

Ангел!
  О, да, велика,
    даже рядом с Тобой.

      И Шартр был велик,
        и музыка вдруг достигала -
          и выше,
            летя,
               поднимаясь,
                 и над головой...

Даже влюбленная девушка
   ночью
       одна
            у окна...
               Не доходила ль она
                 до колен Твоих, Ангел?

Не думай!
  Я не 
   умоляю Тебя, 
    Ангел!
     А хоть бы и так...
      Ты все равно не придешь,
         потому что мой зов
           всегда полон энергий подъема!
             Ты же не сможешь идти
               против такого потока -
                 слишком сильна его мощь!

Мой зов - это выкрик протянутых рук,
  он высоко достает,
    до открытой ладони,
     и всегда - пред Тобой,
       он открыт,
         непостижимая сущность,
           открыт и широк,
             чтоб всегда защитить
               и спасти.