ЭЛЕГИЯ ДЕСЯТАЯ


Может, однажды
  в закате безумных видений
    я хвалу воспою
      восходящему Ангелу.
        И уже не запнутся,
          не дрогнут
             ясно стучащие молоточки
               сердца -
                 от падения
                   иль небрежения
                     или сомнения
                       рвущихся нитей.

И лицо во струении своем
  станет более радостным,
    потому что рыдания горечи
      вдруг расцветут.


       О, вы, ночи,
         когда напролет горевал я,
          сколько вы будете значить тогда для меня.


Безутешные сестры,
  почему не склонялся я более низко -
    принять вас,
      чтобы себя потерять еще больше
        в распущенных ваших власах?


Мы расточительны в наших печалях,
  глядя поверх них -
    в их бесконечные шлаки грусти,
      увидеть, есть ли предел.


Но они - наши зимние листья,
  о, наши печали,
    темные вечно зеленые,
      одно из времен
       нашего тайного года,
        и не только времен.
         Они - ситуации
           и поселения,
             ложе,
               земля
                и наш дом.


Правда,
  как странны задворки
   Города Боли,
     где в лживом молчании,
       созданном бешеным шумом,
        чванливо вперед выступают
          помои, изблёвки шаблона пустот,
             золотая туссовка сумятиц,
               взломанный памятник.


О, Ангел,
  как бы ты вытоптал
    Рынок их Утешения,
     не оставив следа,
      ни церкви соседней,
       купленной как фабрикат,
         и подметенной,
          и плотно закрытой,
            разочарованной -
              почта
               в воскресные дни.


Дальше, о дальше,
  будто всегда существует
    зубчатый край этой Ярмарки.
      Качели свободы!
       Ныряльщики рвенья, жонглеры!

И терпкой Удачи
  жизнеподобное стрельбище,
   где мишени из олова
    вдруг зазвенят
     и крутанутся с хлопком,
      когда меткая пуля ударит их в грудь.


От утешения до шанса
   он накренится, наш Город,
    из-за палаток
      для утоления всех любопытств,
       что, пытаясь товар навязать,
          бормочут, гудят и жужжат.


Соблазны Специально Для Взрослых:
  Как Размножаются Деньги,
    Расхожие Анатомически,
      Не Развлечения Только,
        Но Гениталии Денег,
          Без Сдачи и Без Остатка.
            Собственно Акт Поучителен
              и Помогает
                Вновь Стать Потентным...
     

             Но за пределом,
                    за самой последней доской,
                      что пестрит объявленьями
                         для "Всебессмертных",
                           где горькое пиво
                            кажется сладким
                                для пьющих,
                                 пока они не прожуют
                                   свеженький жмых развлечений, 
                                      сразу за этой доской -
                                        всё настоящее.


Дети играют
 и пары - влюбленно в обнимку -
    серьезно так,
       в редкой траве,
         где собаки снуют
          по своим, по собачьи делам.


            Молодой человек увлекается дальше -
              Может, влюбился в Элегию?
                В Рыдания Юности?
                  Идет он за ней на луга.
                    Та говорит:
                      "Путь сей далек.
                          Там мы живем..."
                            "Где?"
                             И молодой человек
                               следует дальше за ней,
                                  взволнованный юной походкой,
                                    плечами и шеей...
                                      Может, она -
                                         из прекраснейшей расы?
                                           Но
                                              он покидает ее,
                                                 возвращается,
                                                    лишь обернется -
                                                      рукой помахать.
                                                       Что ж из того?
                                                          Она - лишь Элегия.


Только тот, кто ушел молодым
  на первом этапе
    покоя безвременья,
       и отнят от груди, 
          идет за Элегией с любовью.

            Она девушек ждет молодых -
              подружиться.
                 Нежно покажет 
                   одежды свои -
                      Жемчужины Боли,
                        Терпения
                           хитросплетенный Покров.

               А с молодыми людьми
                  идет она в полном  молчании.
                    Но там, где живут они,
                      в дольней долине,
                       одна из старейших Элегий
                         юноше может ответить,
                           если он спросит ее:

                    "Однажды мы были, -
                        скажет она, -
                          древнею расой Рыданий.
                            Наши отцы
                              там, наверху,
                                 рыли шахты
                                    в горном хребте,
                                      и иногда среди них
                                        найдете вы глыбу
                                          отполированной
                                            доисторической Боли
                                              или
                                                окаменелый шлак гнева
                                                  от древнего деда Вулкана.

                             Все это было
                               Там, наверху.
                                 Мы жили богато".


И легко поведет его
  сквозь разливанный пейзаж
    плача Элегий.
      Покажет развалины замков
        и храмов колонны,
          где Царь всех Рыданий
           правил когда-то -
             и мудро
               этой страной.


Покажет высокие 
  слез дерева,
    поляны печали в цвету
      (что живые лишь знают
         как нежно-листву),
           покажет и пастбища -
             горя стада,
              где порою
               пичуга встревожится
                 и отзовется,
                   бреющим взрежет полетом
                     поля их видений
                       и образы 
                         их одиноких рыданий.


И отведет его вечером
    к могилам древнейших
       из расы Рыданий,
         сивиллам
           и повелителям знаков,
             предвестий.


С наступлением ночи
  пойдут они медленней
    и впереди
      вскорости
       вдруг замаячит
         в свете Луны
           часовня,
             что всё назирает вокруг.

Это - близнец высоченного Сфинкса на Ниле,
   вид молчаливой часовни.

        Они восхитятся
          ее августейшей главой,
            что в молчании
              и навсегда
                бросила лик человечий
                  на звездные чаши весов.

Зрение юноши,
 что расплылось
   от безвременной смерти,
    не в состоянии вобрать в себя всё.

       Но Элегии взгляд
         поднимет сову,
           что сидела
              за куполом строгим,

и птица,
 летящая медленным махом
  вдоль по щеке
   с самым округлым изгибом,
     вычертит слабо
       на слухе
        новом -
          он наступает за Смертью -
            неописуемый контур,
              как в развороте
                Книги Судьбы.



А выше, еще выше - звезды.
   Новые Звезды
     Стран Боли.


И Элегия медленно переберет
  их имена:
   "Вот, посмотри:
       Всадник
         и Жезл,
           и тугое созвездие,
             что зовется
               Фруктовым Венком.

 Дальше,
  и выше -
    к Северо -Полюсу:
      Люлька, Тропа
        и Горящая Книга,
          Марионетка,
            Окно.

А на небе, на южном,
  чистом, и, 
     словно ладонь освященной руки, -
       ясно светящее М.
         Это - само Материнство".


Мертвый же
  должен свой путь продолжать,

     и в молчании
       более древняя Песнь Плача
         к ущелью его приведет,
           туда, где бьет ключ
             Источника Радости,
               переливаясь,
                  мерцая
                    при свете Луны.
     
Благоговейно 
  Элегия молвит:
    "В мире людей
      се - животворный поток..."

Они постоят 
  у подножья горы,
   и с рыданием 
     Элегия обнимет его.

Дальше - один
 он станет взбираться на пики
   Доисторической Боли.
   
     И
        даже звуки шагов его
          не прозвучат
            в этой беззвучной судьбе.

И все же,
  если б они, в Бесконечность умершие,
   смогли бы для нас пробудить
     что-нибудь для сравнения,
       они показали бы нам -
        "Смотрите!"  -
            голый орешник
              в сережках соцветий
                или представили дождь,
                  что падает ранней весною
                     на темную Землю.

И тогда мы,
  кто всегда ожидает
    счастия взлет,
     вдруг ощутили бы нечто,
       почти содрогнувшись, -
         падение счастья.