Слуцкина Полина Ефимовна
Шамураз

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Слуцкина Полина Ефимовна
  • Обновлено: 15/10/2013. 28k. Статистика.
  • Эссе: Проза
  •  Ваша оценка:


    ШАМУРАЗ

       Большое стеклянное мощное здание Аэровокзала. А на улице снег и грязь. Холодно. Но Там должно быть тепло. Тепло и солнечно. Но туда еще нужно добраться, добраться целой, невредимой и с вещами, с этими дурацкими сумками, которые так оттягивают руки.
       В здании Аэровокзала ужасная сутолока, давка, толкотня, тоскливые озабоченные люди, Все они уже мысленно Там, у себя, наверное, дома. Но осталось еще много маленьких дурацких препятствий, ненужных и бестолковых препятствий, чтобы преодолеть их приходится обязательно мешать кому-то, кто тоже стремится к себе домой. "Вам к этому прилавку, а мне-то нет. Разрешите пройти".
       Господи, как же здесь толкаются, топчутся, мешаются, все как будто ослепли. Все отягощены детьми, багажом, неловко поворачиваются в нескладные пальто. Некоторые сидят, ждут, на лицах обреченность ожидания и нетерпения. Да что же нетерпение может сделать с человеком?! Сожрать его заживо, вот что, превратить жизнь человека в какую-то жуткую муку. Надо с нетерпением бороться, идти не спеша, - "да не толкайтесь же вы!" И дует, и жарко. Подленький сквознячок нетерпения забирается за воротник и вынуждает пробираться через толпу вперед, мешает притулиться в угол и застыть. Сырость, холод и нетерпение просто доканывает.
       Наконец-то нужная стойка. Регистрация рейса до Ургенча. Нина довольна, просто счастлива. На мгновенье озабоченность куда-то прячется. Она оглядывает очередь, чтобы запомнить своих.
       Свои, почти родные на три часа пути. Вместе будем. Но они куда-то исчезают после регистрации, растворяются в толпе. Миленькие, куда же вы? Снова одна. Сумки в багаж отдавать не стала. Расставаться с ними уже выше сил. Куда-то они полетят - в бездонную дыру багажника. А вдруг в другой самолет при такой-то неразберихе?!
       Пусть кто-нибудь возьмет меня крепко за руку, засмеет, скажет, что неразбериха только кажущаяся, заметит, что я боюсь расстаться с сумками и я поверю, доверюсь и облегченно сдам их. Да нате же, берите, они мне ужасно надоели, отправляйте их куда хотите, хоть на Дальний Восток. А вдруг действительно на Дальний Восток!? Нет уж, лучше держать при себе, надежней.
       И Нина с сумками тащится на галерею, а туфли скользят, и сквозняк нетерпения продувает насквозь. Да где же вы, милые, родные, ургенческие. Вот толпа. Нина спотыкается, почти бежит за ней. Нет, это бухарские. Неужели, она так и не найдет своих, не улетит?! Нину охватывает страх. Она забивается в уголок галереи и хотя ее толкают, она даже не реагирует. Она в отчаянье. И вдруг объявляют рейс на Ургенч. - И пошли, много, громадная толпа, свои - да что же вы не остановитесь, не признаете?!
       Нина топчется сзади, но догоняет их, они спускаются по лестнице, скользкой, железной, неустойчивой. Нина за ними - спотыкаясь, чуть не падая и думая о том, чтобы не упасть. Самолет - вот он, рядом, а трап - вот он. Нина туда, но там уже толпа. Бортпроводница стоит на трапе в безопасном от толпы месте, и что-то кричит, но толпа уже обезумела от нетерпения и рвется, рвется вперед к трапу.
       Вот - первые прорвались. Что же такое кричит проводница? - Нина толкается тоже. Свои - вон какие оказались. Норовят не пустить. Нина сжимает зубы. Ничего, думает она с угрозой - пустите. А еще свои называются. Ну и тетка! Такой широкоспинной и упрямой и в метро не встретишь. Стоит как стена. Стена?! - От трапа отделяет стена - глухая, упрямая, крепкая. Нина в строну - и стена в строну. Ну, ничего, мы подналяжем, вот так, вот так!
       И вдруг стена вздрогнула - и тетка, страшно ругая всех молодых и нахальных, чуть-чуть наклоняется и отодвигается. Для Нины и этого достаточно. Она уже слышит голос бортпроводницы: "С 1-го по 5-ое место проходите вперед!" Нина чуть не плачет от обиды - она, она должна была идти вперед по праву, по своему личному и неотъемлемому праву, указанному в билете. И свои-то помешали. Никто не спросил, никто. Ей полагалось и ее не пустили. Хамство, вот хамство-то какое. Нужно кричать, вдалбливать этим, чтобы знали - на мое место не пустили, на то, что положено! Вот гады. Нина поднимает билет высоко и кричит отчаянно, пронзительно: "Мое пятое, мое пятое!" - пихается, толкается, раскачиваясь изо всех сил. Когда по праву, то можно и потолкаться. А то затрут, затискают и, того и гляди, выбросят из толпы. Справедливость придает ей силы, опьяняет ее и несет через толпу к трапу. "Мое пятое!" Ее уже пропускают и вот, наконец, она на трапе. "Ваше место уже занято, идите в хвостовую часть!" Нина кусает губу - не смогла, опоздала, не получилось отвоевать свое. Теперь всё равно. Но в хвостовую только начали пускать. Нина одна из первых и протискивается к окошечку. Ура!. Наконец-то. Слава Богу.
       Нина плюхается в кресло и ставит сумки, чуть переводя дыхание, смотрит на врывающихся в салон, слегка помятых в толпе людей. Кто с ней сядет? Господи, кто, с кем можно было бы поговорить об Узбекистане, познакомиться поближе, лучше, чтобы кто-нибудь из Ургенча, чтобы объяснил, как добраться до Хивы. Никто не садится рядом, досада-то какая. Нина обиженно смотрит на вошедших: "Ну и не надо!".
       И вдруг в салон стремительно заходит какой-то парень и мельком оглядывает салон, ему тоже не безразлично, с кем сесть. Нина внутренне кричит ему: "Здесь свободно, я одна, ну садись же, садись!" И он слышит ее, чудо какое, и стремится прямо к ней. Он удивительно, неправдоподобно красив, с сияющими серыми глазами. Он садится рядом, простодушно разглядывает Нину, она подвигает сумки и, взглянув на него, на секунду утопает, растворяется в его светлых бездонных веселых, отчаянных глазах. На нем какая-то странная тирольская шляпа и пряди прямых черных волос обрамляют лицо, опускаясь сзади на воротник пальто. "Познакомимся?", - стремительно предлагает попутчик и уже смотрит на Нину немного вопросительно. "Узбек, - думает Нина, - летит к себе домой".
       Рядом с соседом плюхается на сиденье тетка, которую Нина оттолкнула при входе.
       Тетка ничего не говорит, после обретения собственного кресла она настроена более миролюбиво. О на неторопливо оглядывает Нину, ее соседа, с каким-то неодобрительным удивлением начинает прислушиваться к их быстро разгорающейся беседе. Сосед пристегивает свой ремень и помогает Нине пристегнуть свой, слегка перегнувшись через кресло. Сосед как-то чуть придвигается к ней, отвечает, слегка наклонившись над ней. Нине становится тепло и уютно. Не слишком ли тепло для самого-самого начала? Нина слегка отодвигается. Сосед, упрямо, не меняя позы, как бы даже нависает над ручкой кресла, тянется к ней. Напористость соседа немного пугает и одновременно радует Нину. Живая душа все же тянется к ней, слава Богу. Она уже не одна. Даже разбиваться приятнее вместе, вдвоем. Нина уже знает, что он ургенчский. "А как Вас зовут?", - спрашивает она и думает - "тебя". К нему как-то не вяжется обращение на "Вы". Он неожиданно резким движением вытаскивает свой паспорт из кармана костюма и раскрывает его. "Ша-му-раз", - читает по складам Нина. Удивительное имя, удивительный мальчик, прекрасный самолет. "А ты узбек, Шамураз?", - спрашивает Нина, откровенно любуясь его узким удлиненным лицом, его тонкими губами, его крупным, чуть по-восточному изогнутым носом, его большими светлыми глазами. Шамураз кивнул. "Как он красив, - Боже мой", думает Нина. Серые глаза все время будоражат ее вопросительно, напряженно. И Нина подкидывает дров в огонь: "Поздно ехать в Хиву вечером из Ургенча. И страшно. Есть у вас гостиницы?".
       Он промолчал, и Нина задумалась. Зачем он показывает паспорт? Он что-то хочет, хочет особого доверия к нему, веры в него, ведь вот у других соседей Нина паспорт не видела, значит, она их не знает, а Шамураза уже узнала, узнала даже его анкетные данные, все вызывает к основательности и устойчивости их знакомства. "Нет, - думает Нина, - документы, особенно показанные не вовремя, когда их не просят, сулят какую-то ложную надежность, в этом жесте прячется какой-то обман, какое-то вранье, попытка уговора, убеждения. Пусть лучше расскажет о себе, как он очутился в Москве. Страшно интересно слушать, как люди рассказывают о себе. Именно ни что, а как рассказывают. Если с ненужными броскими подробностями, настойчиво и взволнованно - таким точно можно не доверять. Они похожи на цыган, просящих милостыню. Ну-ка, ну-ка, Шамураз, как ты оказался в Москве. "К брату ездил, - охотно отзывается Шамураз безо всякого нажима.- Брат в Вологде служит. Я преподаю в профтехучилище в Ургенче. Мне после "хлопка" дали отпуск". Нина кивает. Хорошие подробности. Добрые. Обычные. Нормальные.
       Шамураз чуть касается плечом Нининого плеча и снова поворачивается к ней. Его красивое узкое лицо как-будто спрашивает ее, настаивает на чем-то и Нина осторожно начинает: "Мне надо а Хиву. И вечером ехать как-то страшно. Можно где-нибудь остановиться у вас в Ургенче на ночь?" "У нас есть гостиница, - небрежно отвечает Шамураз, можешь там остановиться, чуть-чуть выжидает, - Или у нас в общежитии. Все студенты сейчас на хлопке". "Спасибо, - кивает Нина, - но гостиница все же лучше". Шамураз чуть-чуть отодвигается от нее и в эту щелочку вдруг проникает пронзительный щемящий холод. Нина хочет сделать движение к нему, к Шамуразу, и останавливается. Неужели он снова не переменит позы, не пододвинется к ней. Вдруг он снова поворачивается и улыбается, и какое чудо, придвигается к ней. "Там видно будет", - говорит он А Нине и не хочется спать и гадать о сегодняшней ночи. "Как-нибудь обойдется", - беспечно думает она. Она уже мысленно там, в Хиве, у подружки-художницы, оформляющей какой-то музей, там, где много всего: медресе, мечети, минареты, волшебный город, город из сказки и город из прошлого. Она чуть втягивается в кресло и незаметно как-то начинает дремать. Дремать удобно и нестрашно. Рядом Шамураз.
       Это она сама на работе придумала план побега в жаркую Среднюю Азию, а холод, не отступая, шел за ней по пятам. Самолет приземлился. Нина выглянула в иллюминатор и ужаснулась. Грязь. Нина зябко поежилась. Холодно. Она смотрела на Шамураза как на предателя, который обещал ей негу и зной, и привел туда, где скользко и холодно, грязно и сыро. Шамураз был без вещей. Он встал с сиденья и тоже посмотрел на Нину, и в его веселых глазах светилась надежда и обещание, обещание и надежда.
       Нине нужно было немедленно избавляться от него, от нежданного и ненужного попутчика, случайного человека, да и еще прилетевшего к себе домой и принимающего родной город таким, как он есть и знающего заранее, каким он будет. Они уже пробивались к выходу - вышли. Тонкая ниточка натянулась между ними, но не рвалась. Нина снова захотела, чтобы она порвалась, так теплее.
       На небе над аэропортом тучи разошлись, но солнце уже взошло. Было холодно, и небо было багрово от заката. Нина смотрела на невысокое здание ургенчского аэропорта. На нем было написано: "Добро пожаловать в Фергану".Фергана - это персики, виноград, арыки и сады - вспоминала Нина, но сейчас она видела серые бетонные дома, вязкую глину и темное небо. "Куда я прилетела?", - думала Нина, ей хотелось плакать. Наконец подошел Шамураз с чемоданом, они поспешили к автобусу и сели на разболтанные грязные сиденья. Нина изучала чужие лица испуганно, без жадности и удивления. Лучше смотреть на Шамураза. Его она чуть-чуть знала. Они приехали в центр Ургенча с пятиэтажным прямоугольником домов из серого железобетона, иногда украшенными какой-то бедной мозаикой, нелепо яркой среди пасмурного вечереющего дня. По обочинам дороги проходили канавки из серой глины, опасные канавки, через которые нужно было перепрыгивать, и куда ноги съезжались сами собой.
       Они уже перепрыгнули достаточное количество таких канавок, пока Шамураз не остановился - "Вот гостиница, ты ее искала", - спросил он и посмотрел на Нину, спрашивая совсем о другом, как-будто подчиняясь ее желанию с восточной угодливостью, но какое-то ожидание и вопрос, казалось, были разлиты в воздухе, оборачиваясь комками грязи и щербинами на тротуаре, а Нина все-таки натыкалась и, упрямо преодолевая препятствие, шла дальше к гостинице, стараясь их не замечать.
       Они зашли в зал. Нина обвела его взглядом и с ужасом увидела, узнала и широкоспиную тетку и увядающую полную блондинку с высокой прической и много других пассажиров с ее рейса. Все они расположились на стульях, а перед ними громоздился их багаж. У окошечка к администратору толпились человек пять-шесть. Они что-то кричали, но молодая администраторша сидела и молча слушала их. "Ты останешься или идешь со мной?", - спросил Шамураз, и его тон показался Нине грубым, и она ответила ему в тон грубо и прямо: "Иду", и отдала ему снова свой чемодан, который забрала было при подходе в гостиницу. И ей показалось, что воздух стал прозрачнее, а сумеречное небо стало отливать голубым, а на западе виднелись красноватые линии угасающего заката. Нина повеселела, она теперь шла рядом с Шамуразом и боялась отстать. А он стал как-то спокойнее и увереннее и чуть улыбался своими серыми глазами. И они снова запрыгали через глинистые канавки и шли по серым улицам, а Шамураз объяснял Нине, что идут они к общежитию телефонисток, которое совершенно пусто, потому что все его ученицы на хлопке. По дороге он забежал в булочную и купил две плоские лепешки, похожие на тарелки, отчасти напоминающие грузинский лаваш. Потом уже в сумерках Нина стояла у серого здания общежития с шершавыми неласковыми бетонными стенами, а Шамураз искал ключ. Наконец он позвал Нину.
       В полумраке вестибюля общежития Нина различила маленькую фигурку старика-сторожа в толстом узбекском халате и тюбетейке. Они перебросились с Шамуразом узбекскими словами, а потом старик поплелся в угол и гордо сел на свое, видимо давно облюбованное место, на котором он сидел и до их прихода. Он сидел прямо, что-то бесконечно жевал и плевался со свистом длинным плевками прямо на пол, маленький властитель темного глухого дома - электричество было отключено. "Здравствуйте", - ласково сказала Нина и заискивающе улыбнулась. Старик едва кивнул. "Он не понимает по-русски", - ответил Шамураз.
       Шамураз нашел где-то стол и выдвинул его прямо на середину зала, выложил на него лепешки, вынул из своего чемоданчика бутылку водки, поставил пиалы, потом подвинул стулья. "Еще и водка есть, про себя подумала Нина, подумала насмешливо, издеваясь над собой, - вот и в гости угодила!" Нина нашла у себя в сумке батон драгоценного сервелада, обрезала кусок, нарезала ломтиками и положила прямо на лепешки-тарелки.
       Водка, которую Нина первый раз в жизни прихлебывала прямо из пиалы, обожгла горло и согрела. Нине стало жарко, она расстегнула куртку, и снова стала смотреть на Шамураза, который сидел на другом конце стола и из-за сумерек, наверное, казалось, уплывал куда-то далеко, растворялся в темном воздухе, а старик-то уже давно исчез, а Нина сидела одна в темноте, и ей было жарко, даже душно. И было почти спокойно, как будто она сама велела привести ее сюда, она ведь хотела этого, а попутчик просто почувствовал ее тайное стремление и привел сюда. И одна, и не одна. Похоже, она бы так и сидела до утра, ощущая только смутное присутствие другого и больше ничего ей было не нужно, так тихо и спокойно было на душе.
       Внезапно Шамураз встал, и Нине пришлось встать. Она сделала это с большой неохотой, но что поделаешь. Он хозяин - его воля - закон в этом темном доме. Внезапно Шамураз встал. "Пошли", - он подхватил свои вещи, они поднялись по лестницам и зашли в первую попавшуюся комнату. Кровати были убраны, но комната была совершенно пуста. Никаких вещей, даже занавесок не было. Шамураз снял пальто, повесил его в шкаф и, как был в шляпе, притянул к себе Нину. Она не сопротивлялась, положила руки на его затылок, погладила черные волосы и сказала со смехом: "Да ты сними свою шляпу". Он снял рывком шляпу и бросил ее в шкаф. У Нины кружилась голова. Она повисла на Шамуразе и молчала. "Надежное положение", - думала она среди полной неясности дня, уходящего в ночь: - "Я не упаду!" Когда Шамураз устал от Нининой тяжести, он подвел ее к постели. Он почти не целовал ее, но держал очень крепко не ослабляя объятий. "Душно, - подумала Нина и, наверное, это было последнее, что она запомнила. В постели с ним было очень хорошо. Он кончил два раза и потом по-детски пожаловался Нине, не отпуская ее, что жена его не разрешает ему кончать несколько раз, что она беременна вторым ребенком, и что первый ребенок - девочка, поэтому она будет ухаживать за маленькими, еще не рожденными детьми. "Опять дети, опять жены", - с горечью подумала Нина, а Шамураз укрыл ее бережно и лег на другую койку. Койки действительно были узкие, и пришлось спать одной. Нина неожиданно для себя уснула и спала крепко, без снов. Когда серым ранним утром Нина проснулась, Шамураз еще спал. Нина решительно прилегла на его постель, разбудила, обняла и повернулась к нему спинкой. И Шамураз, хотя и нехотя, удовлетворил это ранее утреннее желание.
       Они проснулись, когда в окно ярко брызгало солнце. Погода менялась, ломалась от холода к теплу, накренялась к теплу, и, еще лежа в постели, Нина почувствовала свою давешнюю одежду ненужной и липкой. Шамураз вскочил быстро и растеряно. "Меня ждут дома, - проговорил он. Почему ты меня не разбудила?". Нина заспанно щурилась на него, виноватая, она была уже давно виновата перед собой и ярким светлым днем, а уж быть виноватым перед Шамуразом - вот чего только не хватало. Шамураз быстро надел пальто и свою тирольскую шляпу, схватил вещи, а Нина посмотрела в последний раз на комнату, которую они оставляли, на смятую скомканную постель, которую он даже не дал ей заправить, и снова двинулась за ним, - куда он, туда и я, до расставанья. Они взяли такси и поехали к автовокзалу. Нине надо было в Хиву, а Шамуразу к себе домой, он жил где-то в нескольких километрах от Ургенча. "Куда ты едешь из Хивы?" "В Бухару", - ответила Нина, храня верность задуманному маршруту. "Когда?" - "Дня через четыре".
       "Я буду тебя ждать на пятый день, в час дня на автовокзале, слышишь?" - спросил он требовательно и деловито.
       "Хорошо, - отвечала Нина, - я буду там обязательно". Она вышла у автовокзала, даже не поцеловав Шамураза, ведь они скоро встретятся, а такси несло Шамураза дальше, к себе домой.
       До Хивы автобус ехал недолго. Дорога была широкая, просторная, рвалась на восток, а по бокам ее рос невиданный ровный кустарник. Внезапно Нина догадалась - хлопок. Потом автобус выехал в провинциальный городок с приземистыми домиками, с палисадниками, видимо довольно пыльный, а сейчас покрытый вязкой, еще не просохшей грязью. Группа людей, ехавших в микроавтобусе, быстро рассыпалась по двое, по трое и мгновенно растаяла в воздухе, и Нина совершенно растерялась и не знала куда идти. Тогда она стала останавливать узбеков, узбечек в ярких платьях и темных шароварах, улыбающихся и ничего не понимающих по-русски, торопящихся на работу, она останавливала голосом, кричала: "Хива, гостиница, Хива". "Хива" - согласно кивали все и шли дальше. "Гостиница, гостиница", - надрывалась Нина.
       "Вон там гостиница, - указал один узбек, - улица Гагарина". Нина шла, почти бежала и остановилась, запыхавшись, увидев на крепеньком двухэтажном доме надпись "Гостиница". Она ворвалась внутрь и спросила серьезного невозмутимого узбека, пожилого и солидного. "Это гостиница Хива?". "Хива", - закивал он, расправил лицо и улыбнулся. Нина поняла, что она оказалась совсем в другой гостинице, не в той, о которой она уговаривалась с Аленой, но уже никакие силы не могли помочь ее найти. Зато прохожие радостно подтверждали, что гостиница куда Нина приехала, Хива, слава Богу, потому что микроавтобус запросто мог занести ее в любой из бесчисленных узбекских поселков и надо же было где-то остановиться.
       Гостиница - пустая. "Все на хлопке", - объяснял ей пожилой мужчина-администратор, который оказался хозяином гостиницы, маленьким узбекским беем и Нине снова на минуту стало не по себе. Нина остановилась в комнате на втором этаже, комнатке на одного, в которой стояли только шкаф, кровать и тумбочка, а внешнее стекло оказалось наполовину выбитым. Потом она медленно пошла разыскивать ту настоящую Хиву и Алену по самому точному адресу: "Хива, мердесе Ислам-Ходжа, айван".
       "Музей, где музей?", - спрашивала Нина встречных женщин и мужчин. Женщины молчали, а мужчины не понимали. Наконец, кто-то махнул рукой налево. Нина увидела все в одно мгновение и ускорила шаг. Огромные насыпные, обмазанные глиной стены с длинными вертикальными вымоинами, стены, поднимающиеся вверх под углом, очень крутым углом, как стены ущелья. "Ичан-Кола", - сказал кто-то. Нина шла по пустой улице, залитой солнцем, освещавшим древние стены, и ничего не надо было больше, только эти древние стены и улица, залитая солнцем, а вдали, в самом конце этой улицы, где еще клубились тучи, она оставила Шамураза. И нет у нее больше знакомых на этой нестерпимо древней земле, она их сама выдумала. И наконец она нашла ворота и вошла в старую Хиву и уже позабыла все, что было вчера и сегодня утром.
       Старая Хива была голуба, желта, ослепительно ярка и уютна в своих отреставрированных улочках, медресе и минаретах. Весь город имел неправдоподобный, отлакированный нежилой вид веселой игрушки, хорошо пригнанных добротных декораций, и Нина решила, что роль, которую ей предстоит играть - роль деловой москвички, иностранки в Азии, которая разыскивает своих старых знакомых, художников-декораторов, обживающих этот игрушечный город и придающих ему такой веселый, такой неправдоподобный, вневременной вид - мечту, видение, мираж старой Хивы на все прошлые годы и прошлые времена с отстроенными памятниками XY, XYI, XYII и XYIII веков. В этом видении все было добротно, крепко, верно на взгляд и на ощупь. Стоял даже большой усталый и больной верблюд, на которого с визгом и хохотом взбирались туристы, чтобы сфотографироваться на память. Нина проходила мимо мечетей и их гордыми, медально четкими фасадами, мимо округлых полосатых минаретов и, наконец, прошмыгнула за какой-то иностранной делегацией в медресе Ислам-Ходжа. Ее встретил высокий мужчина с длинной седой бородой, с русским иконописным лицом и голубой майоликой глаз. "Сюда нельзя", - сказал он ей. "А мне надо видеть Алену и Алису", - беспечно напористо отвечала Нина, уверенная в перемене отношения к ней необычного хозяина медресе. Он сразу ласково поклонился, заботливо пропустил Нину вперед. "Они Вас с самого утра ждали, - а сейчас пошли в баню. Ждите, если хотите на айване. Скоро будут". Все складывалось хорошо, все складывалось как нельзя лучше, да и не могло сложиться иначе в этом неправдоподобно красивом игрушечном мире, где все, конечно, обретают свое счастье, где надеялась на свое счастье, и она, Нина, потому что Шмаураз был уже позади, а впереди, через три дня, действительный, а не игрушечный Шамураз, пожалуй и лучше, что его нет в этом городе, где все так уютно и странно, так красиво и отточено.
       Нина взобралась на айван. Посреди игрушечного дворика медресе росла чинара и стоял колодец, кругом порхали горлицы - маленькие коричнево-белые горлицы и внутри них, как и внутри голубей что-то клокотало. Из репродуктора плыла монотонная восточная музыка. Нина терпеливо ждала, сидя на одеялах - девочки по ночам спали на крылатой части айвана прямо на свежем воздухе.
       Не сразу, конечно, но они пришли и загалдели, защебетали весело, как горлицы, чистые и теплые после бани. Они приглашали Нину на обеды и на ужины, а сейчас им надо работать, ведь они здесь в командировке. Они спрашивали, как Нина доехала и она постепенно выложила им все и про Шамураза тоже. Практичная Лена была очень недовольна: "В Ургенче ты могла остановиться в доме приезжих у станции. Не обязательно в гостинице. А связываться с незнакомым узбеком?! Ты рисковала многим", - заметила она тактично. "Он был добрым и красивым" "Красивым?!", - изумилась Лена. В глазах художницы красота искупала многое. "Значит, считай, тебе повезло", - грубовато заметила Алена, - тебя встретили красивые узбеки хлебом-солью на этой гостеприимной земле. Но встречаться еще раз с ним не советую. Не бери в голову".
       "Он ждет меня, - упрямо думала Нина, - ждет три дня, и будет ждать там на автовокзале. Иначе и быть не может".
       Девочки отпустили Нину на все четыре стороны бесцельно бродить по городу-музею. Она и бродила бесцельно и научилась подчиняться окрику полных узбекских женщин, сидящих в одиночестве на стульчике у какой-нибудь маленькой калитки. "Подойди сюда, девушка, не пожалеешь". Она послушно, даже с неохотой шла, скрывая страх, куда ее заманивали эти ласковые ленивые голоса и, заплатив копеек 10 или 20, заходила в калитку, потом в дверь и, пройдя в темноту, оказывалась вдруг где-нибудь в волшебном голубом изразцовом зале, например в усыпальнице Пахлавана Махмуда, в гареме Таш-хаули или где-нибудь еще. Иногда она заходила к девочкам-художницам и из дверей медресе смотрела на ярко-розовый закат и усыпальницу, над которой громоздились каменные полусферы безымянных надгробий. Проглядывался темно-синий горизонт, но он был пуст. Нина слепо вглядывалась - в нем не было Шамураза. Другое видение, другое будущее открывалось перед Ниной на закате, и сначала оно ошеломило ее. Шамураза больше не будет, он не придет, не шагнет к ней на встречу в жарком зале автовокзала, автовокзал будет чужим и пустым. Пустота и неприветливость будущего автовокзала испугали Нину до изнеможения, она как-то была особенно молчалива в тот вечер, но видение возвращалось к ней вновь и вновь - не будет, больше не будет Шамураза. И страх подкатывал, тихонько, но упрямо нашептывал ей выходы: "Лети, девочка, улетай, упархивай от своей несостоявшейся встречи, уматывай самолетом до самой Бухары, улетай от своей будущей обиды, от своего болезненного поражения, от своей веры. Какая тебе разница - будет или не будет ждать тебя Шамураз - там на земле. Ведь ты уже будешь высоко в небе, и тебе будет просто все равно, улетишь ли ты от своей победы или поражения, издали, с высоты все будет неразличимо: и желтые пески, и буро-зеленые оазисы и голубые лоскуты арыков. Улетай от терзаний, от радости и печали. Лишь бы не мучил страх, боязнь оказаться забытой, ничтожной, униженной и оставленной".
       И Нина утром поднялась и, войдя в веселый город, пошла прямо к билетной кассе и встала в очередь покупать билет на самолет. Когда она протягивала деньги, ей казалось, стоит только отдернуть руку, и на четыре дня к ней возвратятся надежда и ожидание встречи, она ждала: может быть, кассирша не примет деньги, скажет, что билетов уже нету, и это будет знамением, тогда у нее не будет выбора, и что бы там не случилось, она останется верна своему обещанию ждать и надеяться на встречу. Но кассирша взяла деньги и протянула ей билет, обратно отдала Нине ее вину, легко перебросила, перекинула Нине упругий, красно-синий мячик выбора, и Нине ничего другого не оставалось, как принять его и уже не расставаться с ним до отъезда. Билет мешал ей, тяготил ее, когда она пила чай в чайхане и ела жирный плов с девочками в медресе, гуляла по рынку и совестливо прислушивалась к уговорам продавцов отведать их винограду и инжиру, которыми доверху были наполнены большие алюминиевые тазы. Пыльный, залитый осенним солнцем городок, усердно и угодливо предлагал ей себя - загляни, полюбопытствуй, полюбуйся, отведай, прихлебни. Все недорого, даже до смешного дешево, все в изобилии: виноград, мясо, хлеб, чай, сладости. Но Нина уже была осторожна и недоверчива. Она выбрала недоверие, долго бродила по рынку в поисках самого сладкого, самого крупного винограда, долго выискивала у продавцов самый теплый, самый вкусный хлеб и натыкалась взглядом на щербины в плитке, не заделанные реставраторами. Назавтра она улетала.
       Художники устроили ей обильный прощальный ужин, а утром она поехала на ургенчский аэродром. В самолете народу было немного, пожилые узбеки, дети с молодыми матерями, какой-то грудной младенец мирно сосал грудь - видно для узбеков этот перелет был обычным будничным делом, пару часов пути, и уже Бухара. Сверху земля была аккуратной, четкой и красочной, желтовато-зеленой и пустынной, люди ведь не были видны. Но когда Нина вступила на громадный бухарский аэродром, она взглянула на часы - был ровно час дня, в это время Шамураз может быть, стоит в здании автовокзала в Ургенче и терпеливо ждет Нину. А, может быть, он догадался каким-то чудом, что Нина уже в Бухаре и ждет ее здесь. А, может, ей показалось, что она только что летала. Кажется, что она с места не сдвинулась, и это все еще Ургенч. Вдалеке Нина увидела высокую фигуру мужчины в шляпе, который, казалось, кого-то ждал. Нина уже знала, что это Шамураз, и ускорила шаг.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Слуцкина Полина Ефимовна
  • Обновлено: 15/10/2013. 28k. Статистика.
  • Эссе: Проза
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.