Святочный рассказ? Нет, точные события святочной ночи! Накануне в село, к старухе Устинье, приехала с мужем Нина, московская аспирантка. Мужа называла странно - Журик. В нашем селе они были впервые и подивились:
- Снеговая глухомань. А что, и волки есть?
- Есть, - хмыкнула Устинья, разглядывая ученую племянницу и Журика, который еще в поезде начал невыносимо скучать:
- Нин, и куда премся?
- Мёду ведро привезем.
Я с задушевной подругой Тамарой заканчивала десятилетку, это были последние зимние каникулы, последние наши Святки. Заглянули к Устинье, глянуть на аспирантку. Молодые сидели за столом, пригласили к чаю. Мы переглянулись, вежливо прошли в горницу. Устинья меня подпихнула:
- Покалякай с ими! А то чего не скажу, всё не к месту.
Нина современная, немного полная, курила сигареты, говорила отвлеченные и туманные вещи. Журик клевал носом, при виде нас сильно оживился, но мы им не интересовались. По-девичьи, чужой муж - пустое место. А вот Нина... Она старше на семь лет, она из институтского мира.
- Вы, девушки, куда собираетесь после школы?
Тамара пожала плечами, а я сходу не привыкла делиться. Наступило неловкое молчание. Выручила Устинья:
- Им экзамены надо сдать, а потом по сторонам глядеть.
- Надо заранее думать о своей судьбе. Какие вы замороженные, холодные насчет себя... - гостья не переставала меня разглядывать, даже встала, отошла к окну и посмотрела оттуда, снова растерянно села за стол. Устинья пододвинула ей блюдо с ватрушками:
- Что, Нина, у нас девы поярче артисток?
Нина снова закурила:
- Журик, шел бы спать... Девушки тебя стесняются. Таня, а тебе в самом деле надо в ГИТИС поступать... Актрисой будешь!
Я смотрела на Нину и недоумевала: "Пять минут знакомы, и уже устраивает мою судьбу! Почему? Зачем?"
- Она стихи читает лучше актрис, - Тамара начала меня нахваливать. Я равнодушно позвякивала ложечкой о чашку и молчала: "Сто раз ей говорила, что стихи читаю не как актриса, а по-настоящему, потому что стихи - мои. Нет, не понимает разницы. И Нина не с той стороны ко мне вяжется".
- Танюшка едва ходить начала, на сцену выползла! - Устинья ласково тронула меня за руку. - И вертит она зрителями, и крутит ими, как желает...
Я уже жалела, что зашла:
- Я никогда не буду актрисой, - и добавила твердо, для полной гарантии, - и балериной тоже!
Наши лица отражались в никеле самовара странно и даже страшно.
- Будешь! Надо цель поставить и добиться, - цеплялась ко мне Нина. - Танцевать умеешь?
- Умеет! - воскликнула Устинья.
- Вы что, русского пляшете? Фольклор? - поинтересовался Журик.
- Русского мы тоже пляшем и современную дребедень умеем, а Танюшка еще - фламенко, - Устинья поправила белый платок.
- Это чего же такое? - удивилась Нина.
Устинья деловито объяснила:
- Это вроде кадрили и топотухи одновременно, но не весело, а гордо.
- Мне кажется, они лишь исполнители замыслов творцов - примеривают чужие мировоззрения: одни бездарно, другие очень талантливо.
Нину, видимо, это задело, вскинула голову:
- Однако, слишком... А вот у Кафки есть выражение...
В этот миг Тамара внезапно расхохоталась:
- Надо же! Ка-а-фка!
- Клавка и есть Клавка, без выражений не может, - вздохнула Устинья.
Я опустила чайную ложку в мёд, и он золотисто блеснул.
- Вы не знаете Кафку? - Нина прищурила глаза.
Устинья суетливо запереставляла тарелки.
- Знаем. И его выражения знаем! - смеялась Тамара.
Меня тоже начал смех одолевать, но я молчала. Я приносила Тамаре книгу Кафки, читали вслух. Она сказала: "Зачем?" - "Попадешь к интеллигентам, начнут они Кафкой выпендриваться, ты и ляпни наизусть кое-что..." Тамара смеясь меня подпихнула, мол, сама теперь ляпни: и про Кафку, и Сенеку, и Фолкнера, и всех древних философов выдай, и чего там еще в твоей голове... Но это было глупо, и я молчала.
- Да у вас, наверное, поросенка Кафкой зовут? - пытался встрять Журик.
Тамара посмотрела поверх его головы в настенное зеркало, поправила пряди. Но Журик таких тонкостей не понимал, и Тамара объяснила:
- А! Пошли вы... - благородно умолкла.
- Куда, куда мы пошли? - Журик масляно оживился, он жаждал услышать.
- Пошли вы "По направлению к Свану"! - невозмутимо сказала Тамара.
Журик хлопнул глазами, он искренне не понял.
- Давайте всё же поговорим о ваших судьбах! - Нина вернулась к прежней теме. - Нельзя хоронить в глуши свой талант, его не вернешь. Дважды в одну и ту же реку не войти!
- Это почему же дважды в реку не войти? - изумилась Устинья.
- Если там крокодилы... - объяснила я.
Нина впилась в меня взглядом. А Тамара подхватила мою невидимую молнию и расширила глаза.
- В Вятке такой живности нет! - облегченно вздохнула Устинья.
- Крокодилы - дело южное... - начала Тамара, и мгновение мы понятливо смотрели друг на друга. - А вот в Котельниче, это выше по течению Вятки, хотели мальки форели выпустить, да перепутали, пустили по течению пираньи...
- Эти мальки очень схожи, - хладнокровно подхватила я, - в Вятке им самая подходящая среда... Этим летом пошли коровы на водопой...
- И мужики три коровьи скелета потом нашли! - закончила Тамара, и мы невинно подняли глаза на слушателей, она - карюю бездну, я - синюю; такие неотразимые ангельские глаза...
Нина и Журик оцепенели. Мы с Тамарой печально опустили ресницы, и я вздохнула:
- По радио потом объявляли, чтоб к воде никто не подходил.
Устинья не очень поняла, о чем речь и добавила:
- Да-а... Всю экологию нарушили! Всю! Микробы всякие расползлись.
Журик поежился, Нина растерянно решила возобновить разговор:
- Всё же вам, девочки, надо судьбу свою устраивать!
- Чего ее устраивать? - я вскинула ресницы на гостью. - Нынче Святки, ночью погадаем с Тамарой, и всё будет ясно!
- Да! В кадке с водой да в зеркале - всё предначертано, - Тамара недрогнувшим ангельским взором снова глянула на гостей. - Танюша в Святки и сквозь ягоды умеет видеть, и сквозь огонь...
Журик очнулся:
- Девушки! Вы деревенские... темнота... Какие Святки? Всё устарело! Уже давно судьбу астрологи предсказывают! Есть знаки зодиака: тельцы, козероги, близнецы... С академической точностью...
- Нет, не надо, - вдруг встрепенулась Устинья, - меня там раком окрестили! Чего-то так обидно, что я там каракатица, нет настроения после этого гадать по-ихнему!
- Это же условность! - встрепенулась Нина и стала подробно рассказывать о знаках зодиака и картах таро, о Нострадамусе.
Устинья испуганно и обидчиво хлопала глазами, мы с Тамарой улыбались, нас не заставишь этот зодиак на шее носить... Я налила гостям из самовара еще по чашке:
- Мы и без вас в параллельные миры запросто переходим.
- Куда? - удивилась Нина.
- В особое время, в Святки, в кристаллах чистого снега нечто переламывается, получаются провалы во времени... И из этого снега белые сущности подымаются - снеговые девы...
- Да, да... - суетливо поддакнула Устинья. - В Святки - снег особый, луна особая, время особое...
У Журика глаза на лоб полезли, а Тамара снова подхватила мой огонь налету:
- Да, такие сущности подымаются! Девы снежные, обнаженные, неземной красоты, и они... Они... - Тамара словно задохнулась.
- Они опасны земным парням и мужчинам! - закончила я ее мысль. - Лишь глянут земляне на этих дев, в обморок падают, память у них отшибает. Бывает, и гибнут мужики в снегу, замерзают...
- И это у вас параллельные миры? - засмеялся Журик. - Сказки! Умру от смеха! Детские сказки про деда Мороза и Снегурочку! Вокруг своей печи ходите, и оттащить вас от печи да полатей невозможно! Нынче в сказки даже дети не верят. Время компьютеров и космоса, а вы...
Тамара слегка обиделась:
- И подымается из снега среди этих дев одна с тёмными-тёмными, длинными-длинными волосами, красивее всех... И если кому в глаза глянет - тот про всех женщин на свете навсегда забудет и через месяц помрет от тоски в страшных муках и корчах... И это будет посильнее зубной боли!
Но Журик уже хохотал вовсю:
- Сказки! Сказки... Сказки венского леса!
- Это ваши зодиаки - сказки! Вы из-под них настоящих звезд не видите! Танюша, как мне их назвать после этого? - гневные глаза Тамары превратились в ангельские, и я подсказала:
- Они - чертёжники.
Наступила тишина. Нина снова впилась в меня взглядом. Но ей в ответ - лишь ангельские бездны да лик Устиньи, что улыбалась таинственней Джоконды. Нина окинула взглядом избу - на стене, оклеенной выцветшими обоями, классическая рамка с семейными фотографиями... Уставилась на висевшую рядом репродукцию картины нашего земляка Васнецова - "Иван-царевич на сером волке". Опустила глаза на золотистый мёд:
- Народ тяготеет к сказкам. А русские народные сказки - кладезь чудес...
- Русских народных сказок нет, - задумчиво перебила я Нину. Пододвинула ей чашу с моченой брусникой, дохнуло лесом.
- Как нет сказок?!
- Это не сказки, а точное описание реальностей. "По щучьему велению...", например, - виды полтергейста. То, что вы романтично называете сказками, я думаю, - есть устная летопись реальности, воспоминание событий...
Устинья заволновалась:
- Ниночка, эту картину подарил мне в детстве твой отец, сказал, что я на царевну похожа. А похожа в молодости была!
- Значит, Нина, вы в эту картину тоже упрятаны генетически. И вам оттуда не выйти! - я улыбнулась гостье, тоска завспыхивала во всем: в самоваре, в бликах мёда, в тонкой багряности брусники. - Темнеет на улице...
Мы засобирались домой: у меня с Тамарой был уговор о вечерней бане, с утра ключевой воды в котел и кадки наносили.
... Обычно каждая из нас мылась в своей бане, но изредка мы вдвоем мылись в нашей баньке в логу, возле ключа. Мой дом у самого леса, а баня почти в лесу, окружена ельником, занесена по самую крышу белыми, плавными сугробами. Кто впервые глянет - даже не верится, что такая реальность существует. Но это истинная реальность.
Мы предчувствовали - может, последний раз всё это... Последняя лунная, лесная, морозная, святочная ночь! Недаром то и дело захлёстывало душу печалью. Мы напрочь обо всех и обо всем забыли. Швыряли огненный кипяток на каменку, мелькали горячие березовые веники - мы гнулись по-девичьи, постанывали, мраморно дрожали, осыпали себя жемчугом воды... И темная бревенчатая баня плакала смолою с потолка, жарко дышала мхами в пазах, трещала бревнами, клубила потемки в углах и за каменкой... А мы, две молодые, снеговые девы, метались в узком огненном пространстве, занесенном высокими глухими снегами... И некая странная сила обвивала нас невидимым маревом, и сгорали нити времен... И прогибалось от наших плавностей пространство...
- О-о-о! Еще. Давай огня лютого!
- О-о-о! Швыряю кипяток живой! В пасть черную!
- О-о-о! Помираем!
Накалили каменку, не вздохнуть, не выдохнуть! И, молча, рванулись из бани в белую сутемь сугробов... Раскинулись бело и нежно - одиночество и глубокая оснежность леса накрыли нас родимым крылом. Луна расцвечивала снег фиолетовыми блёстками, он сиял так сильно, что сердце замирало - неужели это снег? Бродили тени, словно призраки... Рядом звенел оледенелый ключ, и лес изнемогал ветками от снегов. А небо - лунное, в редких звездах. Лежим и прозрачно думаем о своей судьбе...
И вдруг слышим хруст снега - кого это несет? Неужели на ключ за водой в такую пору? Перешептываемся лениво, говорю подруге:
- Лежи, комарик, тихо... Нас не видно в снегу. Если выскочим - напугаем. Ты зачем свет в бане выключила? Свет - предупреждение, всем ясно...
- Машинально выключила. Кто прется ночью в лес? Даже пьяный не пойдет, а тут... И снег странно скрипит.
- Не под валенком... В сапогах кто-то...
- В мороз и в сапогах... Тихо, Танюш...
Еще мгновение и мы, не глядя, поняли: кто и зачем... Тамара недовольно шепнула:
- Приспичило этой Нине. Ночью - за водой для самоварчика! И не одна... Со жмуриком своим...
- Романтика - хрустальной водицы им захотелось. Нам воды не жалко. У нас баня на хрустале. Ох, и блестит же снег!
- Журик пьян... Гора ледяная, сейчас звезданется одним местом - ему полезно, хоть мозги прояснит... Уже не убежать... молчим!
Затихли, слушаем.
- Журик! Однако, глупые девочки! Особенно Таня - снеговая мадонна, словно нарисованная...
- Балерина-крестьянка.
- Дуры, они везде дуры и есть. Шукшинские дуры! Беловские, астафьевские...
- Вятские! Это иной разлив... Еще более темный! Де-мо-нический!
- Ну, вятские. Мне бы Танькино обличье... Я бы... Дура она тупая! Я ей советую - не понимает. В кино бы снималась. Нет, народ - это быдло! Кухарки.
- Но как она чай наливала!
- Дурак старый! Это же вульгар! Одеколонная Кармен!
- Ты про ту, что цветком целому миру "по мордам"?...
- А вы и рады! Думаешь, на тебя они взглядывали? Зеркало поверх твоей головы блестело, папуаски... Не удивлюсь, что Танька обожает украшения, красные ленты и черные чулки... Ты чего глаза закатываешь?
Поравнялись с нами. Мои ресницы отяжелели. Иней? Неужели меня прошибает мороз? И вдруг на мгновение обуял безмолвный смех, одолело детское озорство: подняла плавно руку из снега и лебяжьи опустила...
- Стой! - Нина схватила Журика за локоть. - Заяц, что ли, мелькнул?
- Где? - Журик всё-таки звезданулся. - Ох-хо!
- Ну, нахлебался деревенщины, заокал... Заяц в сугробе под елкой!
- Ты уверена, что не волк?
Я еще раз плавно подняла руку из снега. Опустила.
- Вот вам сказки вятского леса! Не знаю, как их раки-зодиаки, но наш баннушко время точно рассчитал, до секундочки... - шепнула Тамара и тихо засмеялась звенящим, прозрачным смехом. И смех ее поплыл по серебристому снегу, и луна, словно наша подруга, плавно заиграла тенями.
И вдруг я, удивляясь своей девичьей смелости, вынырнула из снега плавной ногой, согнула в колене и вся исчезла в белизне. Меня поддержали сразу две подруги: луна и Тамара. Тамара повторила жест, а луна - так осеребрила происходящее, что Журик пробормотал:
- Встать не могу.
Мы с Тамарой засмеялись. Был про меж нами с детства такой смех: одно в одно внизывается и серебряно рассыпается. Мы понимали, дело не в Нине и Журике, это последняя наша лебединая песня прощания, и нам попались на пути случайные чужие люди... И мы плывем в холодной белизне...
Звякает бидончик Журика и катится по ледяной горке.
- Журик! Домой! Бежим, Журик! Да вставай же, чего разлегся? Гипноз, наркотиков подсыпали! - Нина пытается поднять мужа и тоже падает.
Я привстаю из снега и тут же плавно тону в серебре. Тамара, в трех метрах от меня, то же самое...
- Журик! Не смотри! - Нина пихает мужа обратно в гору, он оглядывается, бормочет:
- Не может этого быть! Умру-умру-умру!
- Мистика, мистика, мистика... - Нина толкает Журика вверх по горке, у нее появляется обычная бабья сила.
- Тамара, беги в баню, замерзнешь... А я к лесу, обойду баню вокруг...
Подымаемся из снега, Тамара - к темной бане, а я бегу в ледяную, еловую чащу... Нина с мужем уже далеко, метров за сорок, оглядываются и видят в лунных потемках двух снеговых дев. Нина визжит:
- Вон! Вон она, с черными волосами, к лесу побежала! А вторая растаяла... У-у, блин! Бежим! Загрызут!
- Неужели они нас убьют? - лепетал Журик и подвывал еще нечто непонятное.
Слышу тихий скрип банной двери, хохот Тамары, и скрываюсь в ледяном ельнике.
... И тут начинается истинная мистика. Никогда не врывалась в лес в такое время и в таком виде. Всё сверкало, переливалось, вспыхивало, словно облитое мерцающим молоком. Бежала по сугробам и не чуяла своего мрамора, не видела своей тени. Длинные волосы оледенело звенели за спиной. Босые ступни не воспринимали холода, сердце колотилось медленно - я была родственна блистающему снегу, оледенелая насквозь. Сугробы глубоко и пушисто манили в морозную глубь, и я нырнула в белую вечность. Стала тонуть навзничь. Замерла. Лес. Молчание. Луна. Мороз. Лицо мое повернуто к небесам. Никогда не забыть этих минут, что лежала неподвижно в морозных снегах, почти не дыша...
Смотрела прямо в небо. В лунную бездну. Словно летела! И в странный миг полета увидела бездну своей жизни. Увидела и всё поняла. И ужаснулась! И застонала. И еще, я увидела себя с высоты: юное, распятое в снегах тело с черными крыльями волос. Увидела свое молодое лицо, но не как в зеркале, а вживую! И снова - долгое чувство бездны и полета. Опять застонала. Полетели в сознании странные картины, словно мелькала кинопленка со световой скоростью. Проваливаюсь в световую скорость, она для меня медленна - всё успеваю рассмотреть и сознаю - это невозможно, вероятно так замерзают... И снова смотрю на себя с высоты и верю: нет, не замерзаю, лицо бледно, но губы малиновы, и чую стук сердца, пульс, ритм... Неужели проснусь? И у меня будет жизнь?
Как медленно просыпаюсь. Встаю из снега. Тонкие ветки ивы обросли ледяным жемчугом над замерзшим ручьем. Просыпаюсь. Нужны обереги - ломаю жемчужную ветку и обвязываю ею лоб. Это ли не возвращение к жизни? Но что-то со мной случилось... Что? Ломаю еще одну гибкую ветку и обвязываю ею, как ледяным месяцем, правое бедро повыше колена... Возвращение к жизни. Ломаю жемчужную ветку для Тамары и бреду по девственным снегам на свет банного оконца. Словно призрачно плыву, скользя девичьими изгибами в лунной белизне...
Легко распахнула банную дверь и зашла, позванивая волосами. Тамара испуганно подняла голову:
- Хотела идти за тобой с овчинным тулупом! Заболеешь.
- Не заболею! Я оделась.
- Во что? - Тамара глянула на две ивовые ветки, протянула ей одну. Жемчуг таял. Но она тоже обвязала себе лоб. Легли на полок, под голову - банные веники. Смотрим на темные разводы потолка, в прозрачные капли смолы.
- Танюша, ты уйдешь. Далеко. А я останусь.
- Тамара, ты раньше выйдешь замуж. Будешь рожать дочерей, а я сыновей.
- Мне бы хотелось мальчика и девочку, - вздохнула Тамара.
- Ничего нельзя изменить! У тебя будут дочери. Ты что, не поняла, мы сейчас не мечтаем, я говорю чистую правду... - Привстала, взяла с подоконника блюдо с брусникой: горсть Тамаре, горсть себе, горсть швырнула в кадку с черной водой. Багряные ягоды поплыли, свиваясь в узоры. Мы долго смотрели в безмолвии, словно пытались увидеть тайный узор судьбы. Тамара подняла взор от огненных ягод:
- Скажи...
- Вся страна с горки звезданется. Льдинкой расколется. Глубина малины... Какая-то деревня рядом сгорит...
- Смотрим на одно и то же, а видим разное... Почему?
- Не знаю... Ничего не знаю! Если будем видеть одинаково - превратимся в роботов.
- Я тебя не понимаю, - Тамара вылила на себя ковш воды, - я только чувствую: мы расстаемся.
- Надолго. Навсегда. И ты совсем перестанешь меня понимать, - добавила я печально и швырнула ивовые ветки к печи.
- Даже если выучу Кафку?
- Кафка не при чем. Ты же знаешь, что-то случилось. Тайное, святочное... Известное нам двоим.
- Мы нечто увидели? - Тамара со страхом заглянула мне в лицо.
- Увидели! И ты это знаешь.
- Параллельный мир? Или разорванное время?
- Называй, как желаешь. Может, плеснем на каменку кипятка?
- Давай! Всё равно впереди - огонь.
На банной крыше хрупнул снег, словно кто скользнул... Ковш, висящий на ободке кадки, сорвался и громыхнул об пол. Тамара подняла и улыбнулась:
- Баннушко, родимый, не громыхай...
И кипяток зашипел на черных камнях. И язык жара с редкими хлопьями сажи вырвался на два метра, качнув на банном оконце красную занавеску. Молча взяли веники, и березовые листья зашелестели над двумя снеговыми девами, ожидающими истинного пламени - каждая своего...
(c) Татьяна Смертина. Tatiana Smertina. "Снеговые девы" - рассказ из книги "Невидимое - вижу".
![Наша баня [Фото Татьяны Смертиной]](/img/s/smertina_t_i/text_0150/foto_tatxjany_smertinoj._nasha_banja.jpg)
![На фото Поэт Татьяна Смертина [Tatiana Smertina]](/img/s/smertina_t_i/text_0150/tatxjana_smertina__rusalochxe_foto.jpg)