Л.Сохань, И.Сохань, "Время нового мира и человек", Киев, "Випол", 2001, ISBN 966-02-2219-X
Национальная Академия Наук Украины
Институт социологии
Лидия Сохань, Игорь Сохань
Время Нового Мира
и человек
Глобальные риски цивилизации и поиск пути
Социологические очерки
Введение
Приближение третьего тысячелетия с величайшей тревогой и неугасаемой надеждой ожидало все человечество. История привыкла привязываться, "прикипать", "прилипать" к судьбоносным, историческим событиям каждого времени. Это вполне обосновано, поскольку "шагами", вехами истории являются именно такого рода события. Век, в котором не было событий, представляющих исторический интерес, для последующих поколений считается потерянным. Стоит какому-то событию..., впрочем, можно ли спекулировать, пытаясь доказать читателю, что ты понимаешь, почему то или иное событие стало судьбоносным? Как будто кто-то знает, почему именно в этот день началась новая эпоха в производстве стали или портретной живописи, началась "новая экономика" или появился вездесущий Интернет. Только одно каждый из нас знает достоверно - любая "круглая" дата, сама по себе будет судьбоносной в исторической науке, словно одно только наличие нескольких нулей в натуральном ряду чисел начинающихся со времени рождения Христа оказывается достаточной причиной для включения этого "круглого" года в список судьбоносных, даже если ничего другого, "эпохального" в этот год больше не произошло! Каждая "круглая" дата сама по себе порождает свои предсказания и становится "привязной" точкой, памятной датой для всех предшествующих и последующих событий!
Особенно притягательными являются рубежные даты - столетия, тысячелетия, ибо, как установлено наукой, длинные волны истории точно совпадают с границами миллениумов или значимых их частей, обладающих собственной конфигурацией пространства и времени, и что именно на эти периоды приходятся глубокие эпохальные изменения в социальном мире В науке, наверное, не было более притягательного времени для предсказаний и ожиданий чего-то неведомого, порой пугающего, как 2000 год - начало нового столетия, нового тысячелетия, с чем связано столько многовековых предсказаний и эсхатологических пророчеств. В данном случае даже совершенно не важен вопрос о том, когда все же начинается новое тысячелетие? С высоты исторической науки оба года: 2000 и 2001 рано или поздно станут равно значимыми!
Приход нового тысячелетия отмечался по всему земному шару, даже в тех регионах, где иное летоисчисление. Это яркое знамение времени Нового Мира, нового человечества, все более явственно осознающего себя как единое человечество. Образную картину этого эпохального явления нарисовал Генеральный секретарь ООН Кофи А. Аннан в своем вступительном слове к докладу "Мы, народы: роль Организации Объединенных Наций в ХХІ столетии", произнесенном на Ассамблее Тысячелетия ООН (март 2000 года). Отмечая, что приход тысячелетия - это повод для празднования и размышлений, он сказал: "И мир действительно праздновал, когда с наступлением нового года часы отбивали полночь в одном часовом полюсе за другим, начиная от Кирибати и Фиджи, и далее на Запад земного шара до Самоа. К празднику присоединились представители всех культур, а не только народы, для которых новое тысячелетие, как можно предполагать, имеет особое значение. Великая Китайская Стена и пирамиды Гизы были иллюминированы также красочно, как площадь Ясел в Вифлееме и площадь Святого Петра в Риме. Токио, Джакарта, и Нью-Дели присоединились к Сиднею, Москве, Парижу, Нью-Йорку, Рио-де-Жанейро и сотне других мест в праздновании прихода нового тысячелетия. Пламя свечей отражалось на лицах детей всюду от Шпицбергена в Норвегии до острова Роббен в Южной Африке. В течение 24 часов человечество радостно выражало свое единство, устраивая беспрецедентную демонстрацию своего щедрого разноообразия" / 1, с.7 /.
Этот удивительный миг вошел в историю, стал общечеловеческим достоянием культуры зримо обозначил рубеж двух эпох, двух сопряженных, но и во многом уникальных социальных миров. Нарисованная картина демонстрирует единство рода человеческого не только в пространстве, но и в реальном времени.
При восприятии исторического времени действует закономерность, которая состоит в том, что "только тогда, когда прошлое уже отделено в сознании от настоящего, когда от него можно отступить и бросить взгляд "со стороны", оно может выступить в функции "зеркала", в котором настоящему можно "взглянуть на себя". Только "увидев" свое "зеркальное отображение", две последовательные эпохи могут установить между собой связь историческую - тождество или отличие, соответствие или несоответствие и т.п. В этом процессе "взаимного отражения" и истолкования различных эпох история и становится фактом культуры / 2, с.255 /.
Начало нового тысячелетия в силу неумолимой логики исторического развития, кажется, стало началом отсчета некоторого нового времени. Или это только нам кажется? Поискам ответа на этот "интригующий" вопрос посвящены все статьи авторов, на основании которых написана эта книга / 3 /.
В последнее время и в научных, и в политических, и в экономических публикациях все чаще используют слова: "новая экономика", "глобализация", "конец истории", "планетарное сознание", что уже само по себе свидетельствует о том, что ожидания наступления нового времени чрезвычайно живы. И для этих ожиданий есть вполне реальные основания.
Мир изменился в последнее десятилетие уходящего тысячелетия кардинально! Аналитики констатируют, что "происходит интенсивная трансформация общественных институтов, изменение всей социальной, культурной среды обитания человека и параллелльно его взглядов на смысл и цели бытия" / 4, с.3 /.
Человечество вступило в новое тысячелетие под знаком феномена "расколотой цивилизации" (В.Л.Иноземцев), которая демонстрирует как невиданные достижения, так и устрашающие проблемы.
Трансформационные процессы первой половины ХХ столетия, охватившие капиталистический Запад, распад в конце ХХ века могучей советской империи и в целом мировой социалистической системы, новая расстановка ведущих игроков на мировом социальном пространстве, - все это кардинально изменило социальный мир планеты. Конец ХХ века наглядно продемонстрировал исчерпание эпохи Модерна, базировавшейся на индустриальной парадигме, сложившейся в ХІХ веке и достигшей пика в середине ХХ века, и переход к Постмодерну, постиндустриальной цивилизации, как информационно-глобалистской, где роль главного производственного ресурса играет информация и знания. В этих рамках история достигает пика как история мировая и перерастает в историю планетарную, историю человечества.
Мир изменился политически. Либеральные ценности: свобода слова, демократия настолько крепко утвердились в сознании современного человека, что стали признаваться такими же неотъемлемыми атрибутами всякого нормального общества, как наличие основных властей: судебной, исполнительной, законодательной. Это стало настолько всеобщим, что вновь возник в конце ХХ века разговор о "конце истории".
Однако мир вовсе не вступил в эру подлинной демократии. Демократические принципы в реальной практике зачастую выступают в качестве всего лишь прикрытия гегемонистских устремлений "сильных мира сего", что обоснованно порождает обвинения в их адрес в лукавом использовании двойных стандартов. На планете процветает насилие и мир не стал гармоничным.
Мир изменился экономически. На волне глубинных трансформационных процессов и "глобализации" формируется новая модель капитализма, складывается глобальная экономика, возникла мировая финансовая система, деньги превратились в основу капитала, а средства производства, труд, накопления, золото - превратились в пыль, в ничто, по сравнению с умением управлять деньгами. Государства стали своего рода предприятиями, которые получают животворящие мировые инвестиции только тогда, когда доказали, что они умеют лучше других распоряжаться собственным фискальным, трудовым и социальным капиталом / 5 /!
Глобализация, как всеохватывающий планетарный процесс, затрагивающий судьбы разных стран, народов и цивилизаций, неизбежно оказывается отягощенной парадоксами, отражающими противоречивость интересов и устремлений различных социальных структур (государств, народов, наций, общественных групп и т.д.), составляющих человеческое сообщество, в их жизенных притязаниях.
Мир раскололся на процветающие страны и народы, страны, оказавшиеся на обочине цивилизации. Сложившаяся ситуация создает величайшую угрозу мировой цивилизации. Признается, что "риск того, что огромный глобальный андеркласс взорвет мировую стабильность, очень реален" / 6, с.3 /. Грозным предупреждением явилась трагедия, случившаяся на американской земле 11 сентября 2001 года. Чудовищное преступление, нарушившее мерный ход истории, привело мир в новое состояние, поставило в ситуацию еще большей неопределенности, непредсказуемости, смертельной опасности.
Кардинальные изменения претерпевает и сфера идеологии, и мировая культура.
Не касаясь всего спектра перемен в этой сфере, сложных и глубоко противоречивых, отметим лишь, что современный мировой культурный процесс отмечен повторной встречей посттрадиционного Востока и современного Запада. При этом, как отмечают аналитики, их предыдущее столкновение на путях экспансии европейской христианской цивилизации утвердило когда-то модель евроцентричного мира, запустило процесс модернизации мировой периферии, то на сей раз встреча культур происходит в ситуации растущего влияния восточной культуры на состояние и судьбы мировой цивилизации / 7 /.
Собранные вместе, эти свидетельства говорят о том, что к началу третьего тысячелетия завершилось Новое время человека западноевропейского общества, однако на смену ему пришло не столько некое новое Новое время господствующего человека новоевропейского общества, сколько в планетарном, глобальном масштабе возник Новый мир, поэтому следует говорить о наступившем времени по крайней мере, как о времени Нового Мира.
Переход человека западноевропейского общества из одного исторического времени в другое вызвал одновременные изменения в сознании человека других культур, других эр и вместе с западноевропейским человеком в другой мир попали и его современники из конфуцианского, мусульманского, православного миров. Мир становится все более взаимосвязанным, технические успехи в области коммуникаций, информатики, а в основном возникший в последнее десятилетие ХХ столетия Интернет, преобразовали мир, смешали культуры, времена, смешали не только эпохи, но, более того, смешали Эры...
Иногда происходят события, которые оказываются столь значительными для какой-то культуры, что можно говорить о начале новой эры в этой культуре. Нам представляется, что именно в конце двадцатого века, на рубеже тысячелетий, возник такой момент. Отныне мы должны говорить не столько о самой этой знаменательной "круглой" дате христианского летоисчисления, или о том, что внутри западноевропейской цивилизации завершилось одно историческое время и началось другое, а определенно сказать о том, что началась Новая Эра в истории человечества, началось время, относительно которого нельзя сказать о существовании в "чистом виде" буддийской эры, христианской эры, мусульманской эры.
Мы не будем возвращаться к тому, состарившемуся почти на столетие, спору философов, культурологов с Освальдом Шпенглером о том, насколько все же взаимопроникаемы различные культуры и исторические времена и может ли современный человек увидеть мир глазами средневекового ремесленника или крестоносца?
Однако можно определенно сказать, что в процессе трансформации, протекающей в современном мире, на арену социального пространства вышел социокультурный тип человека, являющийся выразителем духа Нового Мира, как устроитель мира, стремящийся не к его покорению и завоеванию, а к обретению гармонии с миром, полноты личностного бытия в человеческом со-бытии и со-творчестве. Этот идеал является символом эпохи Ноосферы и в реальности предстает как обобщенный образ гуманистических, цивилизационных устремлений человечества.
Несмотря на величайшее культурное многообразие человечества, впервые в истории, как полагают аналитики, большинство живущих на Земле, постепенно вырабатывает общее понимание основных принципов жизнеустройства / 8, с. 105 /. И "независимо" от того, в какой культуре находится человек Нового Мира, его взгляд во многом один и тот же, где бы ни остановился, чтобы оглядеться этот новый человек: в кварталах Гарлема за Колумбийским университетом, на набережной Сены у знаменитого собора старой Европы, или он остановил свой новый велосипед на шумной улице многолюдного Шанхая.
Исследуя феномен человека, Тейяр де Шарден обратил внимание на удивительное явление, присущее исключительно человеческим потомствам, - свойство вступать в контакт и смешиваться, особенно сферой психики и социальных учреждений. Благодаря этому жизненный мир каждого человека несет на себе отпечаток миров других людей и в свою очередь отражается в жизненных мирах других / 9, с. 237 /. Революция в области глобальных средств коммуникации, тотальная информатизация мира во второй половине ХХ столетия, планетарное экономическое и социокультурное взаимодействие стран и народов - все это значительно углубило процесс "смешения" жизненных миров людей разных континентов и культур. Будучи выражением гуманитарного прогресса человечества, этот процесс имеет и свою оборотную сторону - опасность утраты богатства индивидуально-личностных миров людей разных культур и цивилизаций, а тем самым культурное и индивидуально-личностное обеднение человечества как рода.
Переход человечества в новое социокультурное измерение породил высокую активность политических и научных структур мирового сообщества в осмыслении уходящей эпохи и наступающего времени Нового Мира. Назовем лишь некоторые из инициатив. Состоялась Ассамблея Тысячелетия ООН, где была дана характеристика современного мира и тенденции его развития в ХХІ столетии, определены наиболее злободневные проблемы мирового развития, сформулированы задачи, стоящие перед ООН в новом, глобализированном мире.
Разведывательный Совет (NIC) США в сотрудничестве с американскими правительственными специалистами и широким кругом неправительственных экспертов разработали прогноз "Глобальные тенденции 2015", в котором предпринята попытка, как отмечается в документе, "подняться над краткосрочными тактическими соображениями и обеспечить долговременную, стратегическую перспективу" мирового развития вплоть до 2015 года.
Знаменательно, что на пороге нового, третьего тысячелетия были осуществлены такие крупномасштабные исследования как Международный опрос тысячелетия "Гэллапа", в котором были проведены интервью с 57000 людей в 60 странах (они репрезентируют население мира - 1,25 млрд.), исследование "Глобальный Барометр Счастья", осуществленное в конце 1999 года компанией MEMRB International и Roper Starch Worldwide в 22 странах на всех континентах Земного шара. Проводились также национальные мониторинговые исследования в разных странах. В Украине такой мониторинг осуществлял Институт социологии НАН Украины, начиная с 1994 года / 10 /.
В этих документах зафиксировано состояние мира и человеческого сознания на изломе эпох, тем самым воссоздана в известной мере и сохранена для истории, для потомков картина человеческого мира на гребне самых мрачных эсхатологических пророчеств и самых высоких ожиданий и надежд.
Американская трагедия и порожденные ею события, как уже отмечалось нами ранее, существенно изменили ситуацию на планете. Однако это не перечеркивает ценность того, что ранее наработано мировым интеллектом в осмыслении устройства мира и законов его саморазвития.
Нам бы хотелось предложить читателю неизмененными наши работы последнего пятилетия минувшего тысячелетия, чтобы воссоздать процесс размышлений авторов над проблемами современного мироустройства, трансформационными преобразованиями мира на рубеже третьего тысячелетия. В текст внесены лишь некоторые изменения и дополнения, не затрагивающие концептуальные подходы к теме, а лишь уточняющие или углубляющие авторскую аргументацию.
В книгу включены некоторые новые, не публиковавшиеся ранее, фрагменты, в которых развиваются обсуждаемые в наших публикациях темы с учетом новых реалий и более отчетливо обозначившихся тенденций.
В работе получили отражение результаты исследований по программе "Научно-технический прогресс и человек", разработка которой велась Институтом социологии НАН Украины в 90-х годах прошлого века (руководитель - Сохань Л.В.), а также данные мониторингового исследования Института (1994 - 2001 гг.) "Украинское общество на рубеже ХХI столетия" (руководитель - член-корреспондент НАН Украины, доктор экономических наук Ворона В.М.), которое осуществляется при участии социологической службы "Социс" / 11 /.
Поскольку презентуемая книга - не монография, а очерки, она не претендует на полное всестороннее освещение темы, в ней обсуждаются лишь те вопросы, которые привлекли внимание авторов и явились предметом размышлений.
Проблемы, рассматриваемые в книге, широко обсуждаются в мировой социологической и политологической литературе / 12 /. Начало активным дискуссиям о "новом миропорядке" исследователи датируют периодом 50-х годов, когда с окончанием Второй мировой войны возникают предпосылки для осмысления складывающегося нового мироустройства. Именно в это время вновь развертывается разговор о завершении Нового времени (Р. Гвардини, 1954). В идеологическом калейдоскопе второй половины истекшего столетия одна за другой или сосуществуя одновременно появляются все новые и новые концепции, интерпретирующие складывающуюся новую реальность и провещающие будущее планетарной цивилизации. В мировой науке сегодня можно найти множество публикаций, проектов, программ, содержащих оценку картины современного человеческого мира и будущего планетарной и локальных цивилизаций, тенденций и перспектив развития человека и человечества. В оценках состояния и перспектив мирового развития содержится нередко прямо противоположные суждения и прогнозы. Так, современный миропорядок рассматривается то как торжество демократии и либерализма в планетарном масштабе, то как начало вселенской смуты, а весь ход развития мировой цивилизации предстает, то как "балансирование на краю пропасти", то как движение к более гармоничному мироустройству, более цивилизованному способу существования всего мирового сообщества.
Вряд ли кто-либо рискнет на то, чтобы поставить последнюю точку в этом диалоге. История - процесс многовариантный, она не укладывается в разработанные сценарии и прогнозы: "Любое решение в делах человека преждевременно, то есть предполагает учет возможностей его изменения" / 13, с. 405 /. Последнее слово скажет сама история. Но можно утверждать определенно: необходим углубленный анализ динамично развивающихся процессов на планете и поиск путей движения мирового сообщества к устойчивому миру, всеобщему благосостоянию и высокому качеству жизни для всех народов, ибо позитивной альтернативы такому сценарию развития мира не существует.
Наше сознание и наше видение современного мира отстает от динамики развивающегося мира, и это отставание является серьезным тормозом в разработке стратегии развития мировой и локальных цивилизаций, которые реально отражали бы картину мира ХХІ столетия.
Подытоживая отметим, что в своих оценках и суждениях о современном мироустройстве мы исходим из представления современного мира, как взаимосвязанного и динамичного, переживающего глубокую трансформацию, влекущую за собой формирование Нового Мира, новой эпохи в развитии мировой цивилизации. При этом мы придерживаемся многомерного подхода к миру, стремясь избегнуть линейного взгляда на исторический процесс как движения по оси прогресса. В качестве осевого параметра рассматриваем человеческое измерение, предполагающее использование критериев и показателей индекса развития человеческого потенциала (ИРЧП).
Согласно принятой ООН версии, композиционный показатель ИРЧП содержит три переменные: ожидание продолжительности жизни при рождении, уровень образования (грамотность взрослого населения и совокупный показатель приема в учебные заведения 1, 2 и 3 степени) и ВПП на душу населения (ППС в долларах США). Данный показатель служит инструментом в оценивании уровня развития социальных общностей (стран, цивилизаций и т.п.), составляющих мировую цивилизацию как определенного исторического феномена.
Этот критерий выражает сущность постиндустриальной цивилизации, укореняющейся в мировом пространстве ХХI века как цивилизации знания и информации.
ХХ век: "конец истории" и призрак социальных потрясений
Проективный сценарий
XX век преставился несколько неожиданно - на десятилетие раньше срока, положенного по календарю. Наступила новая эпоха. Мы готовы верить, что то, чем жил двадцатый век, никогда не повторится, и триумф западной либеральной демократии сделает нереальной возможность появления новых идеологических доктрин, возникновения крупных социальных катаклизмов (новых мировых войн, революций, массовых движений социального протеста и т.д.). Блажен, кто верует! Верует, что, наконец-то, нами построен тот хрустальный дворец, над которым насмехался подпольный человек Достоевского. Но, может быть, именно сейчас пришло время взглянуть на мир из подполья, и тогда то, что в свое время виделось неясно, неотчетливо, можно рассмотреть в новых подробностях.
Хрустальный дворец испугал Достоевского призраком скуки, которая, вероятнее всего, должна воцариться в этом дворце, а "от скуки чего только не выдумаешь! Ведь и золотые булавки от скуки втыкаются" / 11, с. 418 /. Достоевский сказал тогда слишком обще - скука! Золотые булавки Клеопатры.# Но, может быть, сейчас нам удастся разглядеть отчетливее то, что угрожает нам? Так в чем наша ошибка? О каких опасностях, подстерегающих нас, не рискуем даже думать мы, опьяненные ожиданием грядущего благоденствия?
Каковы бы ни были крупные изменения в обществе, всегда существуют те, кто от этих изменений пострадал или может пострадать. Попробуем ответить на вопрос: кто и как может пострадать, если долгожданное объединение Запада и Востока произойдет и возникнет великое сообщество государств, исповедующих идеи либерализма и демократии. Не трудно предположить, что тот, кто пострадает при этом, может взбунтоваться и существенно нарушить достигнутое благополучие. Но прежде чем нам удастся найти источник наших возможных бед, мы должны ясно представить то, что в мире произошло, что мы приобрели и что утратили.
Трудно перечислить все наши приобретения и утраты. Попробуем обсудить только одно возможное последствие происходящих перемен, которое, как нам представляется, будет особенно влиятельным. Как отмечается в литературе, в начале 1990-х гг. прошлого столетия произошло событие из ряда тех, к которым применимо определение "впервые в человеческой истории". Речь идет о том, что впервые в истории человечества потенциал демократических государств превысил потенциал государств авторитарных. Еще 225 лет назад в политическом смысле мир состоял исключительно из авторитарных режимов. Со времени образования Соединенных Штатов Америки в конце ХІХ в. число демократических государств достигло 13. За первую половину ХХ в. их число удвоилось. По данным З.Бжезинского, 171 государство из 191 являются представителями демократии. 1млрд.300млн. (22%) живут в свободных обществах, 2млрд.300млн. (39%) живут в частично свободных обществах, 2млрд.300млн. (39%) пребывают под властью откровенно антидемократических режимов / 12, с.43 /. Впервые мировая демократия превзошла мировую автократию по совокупному экономическому, технологическому, военному и духовному потенциалу. Произошло крушение крупнейшего компонента международного авторитаризма - СССР, "содружества" и большей части их попутчиков в Третьем мире" / 13, с.25 /.
Торжество идей и принципов либеральной демократии, как итог длительного идеологического противоборства в мире, оценивается многими исследователями и политиками, как "конец идеологии" в том смысле, что невозможно появление новых глобальных идеологических доктрин, превосходящих идеологию западного либерализма. Время покажет, можно ли с этим согласиться, ибо пока не вполне ясно, куда движется мир в процессе его глубинной трансформации. Однако победу либеральной демократии пока вполне можно отнести к нашим приобретениям. Но одновременно с этим что же мы утратим? Каких бед нам следует опасаться в преддверии будущего?
В предсказаниях будущего нет недостатка. И это можно понять, поскольку, пользуясь словами Сергея Булгакова, делать предсказания о будущем есть право и обязанность каждого сознательного человека. Однако социальное прогнозирование имеет свои трудности, оно может быть более или менее убедительным, но у человека нет возможности с достоверностью знать, что то или иное историческое событие обязательно произойдет и что история будет развиваться так и не иначе. Это необходимо учитывать, чтобы избежать возможных казусов. К примеру, в начале ХХ века в России Владимир Соловьев пишет "Три разговора", где, оценивая наступившее столетие, предвещает миру благоденствие - Европа-де сплотится в одно целое и т.д. Вот эти слова: "Политик: ... Будьте покойны! Не только между Швецией и Норвегией, но даже между Францией и Германией вам не придется разрываться на части, потому что до разрыва они и между собою не дойдут. Теперь уж, кажется, это ясно" / 14, с.319 /. И далее сказано, что "в Европе хотя национальный антагонизм еще и существует, особенно среди необразованных масс и малообразованных политиканов, но бессилен перейти в какое-нибудь значительное действие; европейской войны ему не вызвать, нет!" / 14, с.320 /. Соловьев писал это до I и II мировых войн. И вот спустя столетие, на пороге ХХІ века Френсис Фукуяма в своей статье "Конец истории?", опубликованной в 1989 году в журнале "Нэшнл интерест", предлагает нам аналогичный прогноз / 15 /. Он предполагает, что сейчас происходит завершение истории, и мы стоим на пороге постисторического общества. То, чему мы, вероятно, свидетели, полагает Фукуяма, не просто конец "холодной войны" или очередного периода послевоенной истории, но конец истории, как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализация западной либеральной демократии как окончательной формы правления.
В беседе с А. Миграняном, автором концепции "авторитарного" перехода от тоталитаризма к демократии и в России, состоявшейся в редакции журнала "Путь" в январе 1992 г., Фукуяма дал разъяснение его трактовки либеральной демократии. Подчеркнув, что свобода должна быть достигнута повсеместно для всех граждан общества, он отметил, что либеральная демократия располагает для этого как минимум двумя необходимыми условиями. Это, прежде всего, провозглашенный ею принцип самоуправления, который Фукуяма, по его словам, понимает как тайные, многопартийные выборы, основанные на всеобщем избирательном праве. "Это демократический принцип. А либеральный принцип - гарантия определенного минимума прав, одинакового для всех граждан: свободы слова, собраний, вероисповедания и т.д." / с.235 /. По мнению Фукуямы, с торжеством либеральной демократии уже не будут возникать никакие фундаментальные противоречия, которые не могли бы быть разрешены в рамках демократического либерализма.
Однако мы хотим обратить внимание именно на такое, фундаментальное, на наш взгляд, противоречие. Оно заключается в феномене отчуждения человека от истории, и пока не ясно, возможно ли в рамках либерализма преодолеть это отчуждение. Именно здесь, пожалуй, таится самая большая опасность. К сожалению, указанное противоречие - факт, хотя всем и известный, но слабо исследуемый и недостаточно учитываемый при построении прогнозов, в том числе на него не было обращено внимания и в той широкой дискуссии, которая состоялась по поводу концепции Фукуямы.
Начиная с выхода масс на арену истории в эпоху Великой французской революции, а затем последующих крупных революционных движений в мире, искус участвовать "в делании истории" приобретает глубокий и массовидный характер, закрепляется в психологии масс как социальный инстинкт, обладающий огромной побудительной силой. И как всякий феномен такого свойства, если он не получает надлежащего выхода, то вносит диссонанс не только во внутренний духовный мир человека, но и деформирует его отношения с миром. В этом заложены глубокие социально-психологические основания социального напряжения в обществе и опасность возможных социальных взрывов.
В этом отношении весьма красноречив парадокс 68 года прошлого столетия: бунт молодежи стран Запада против "сытого общества", как названо было это событие аналитиками и журналистами / /. Это был феномен не только западноевропейский, а общемировой, общецивилизационный. По информации экспертов ООН, в 1968 году революционные выступления молодежи состоялись более чем в 50 странах мира. Это был массовый протест против всех форм угнетения - экономического, политического, национального, культурного, психологического, возрастного, сексуального и т.п., против превращения Системой человека в "одномерного" (по определению Герберта Маркузе), лишенного индивидуальности, уникальной неповторимости, отстраняемого от участия в решении дел, касающихся человеческих судеб.
Тейяр де Шарден предупреждал: "Напрасно мы стремимся, не изменив наших привычек, урегулировать международные конфликты путем исправления границ или превратив в развлекательный "досуг" высвободившуюся активность человечества. Судя по ходу вещей, мы скоро сплющим друг друга, и что-то взорвется, если мы..." / , стр.248/. Дальше цитировать нет смысла, поскольку Тейяр просто успокаивает нас, что ничего-де страшного с нами в будущем не произойдет, а мы "объединимся в единодушном созидании Духа Земли". Конечно, если бы мы могли таким образом объединиться, то, пожалуй, могли быть уверены, что ничего страшного с нами в будущем не случится. Однако, увы, Тейяр не уточняет, как же конкретно какой-нибудь мелкий парижский лавочник или нью-йоркский клерк будет созидать этот "Дух Земли".
Ф.Фукуяма, говоря о вступлении человечества в постисторическую эпоху, замечает, что конец истории печален: забудется и исчезнет борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, - вместо всего этого - экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и об изощренных запросах потребителя. В постисторический период нет ни искусства, ни философии, есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории. Возвещая неизбежность постисторического мира, автор признается, что испытывает самые противоречивые чувства к цивилизации, созданной в Европе после 1945 года, с ее североатлантической и азиатской ветвями. И заключает - это весьма примечательно, что, быть может, именно эта перспектива многовековой скуки вынудит историю взять еще один, новый старт?
Как видим, и Тейяр, и Достоевский, и Фукуяма указывают в унисон и даже одним и тем же словом называют источник наших возможных бед - скуку. Однако это слово нас обманывает и успокаивает. Ведь скуку, кажется, так легко развеять! И точно, для этого есть много путей: можно обратиться в бюро путешествий, устроить вечер с друзьями, пойти в театр. Но только ли? Важно знать корни скуки, почему она возникла и как она может быть преодолена. Скука может носить отнюдь не ситуативный характер и в таком случае может быть порождена обыденностью, конечностью, стереотипностью нашего повседневного существования, отстраненностью от исторически значимых дел. В человеке же, как универсальном существе, заложено не только преходящее, но и вечное, не только земное, но и космическое, не только посюстороннее, но и трансцендентальное, не только Добро, но и Зло. Все это причудливо переплетено в его душе. И если оправданы наши опасения, что человек в постисторический период, если бы даже он наступил, будет подвержен скуке не от недостатка развлечений, а от исторического голода, т.е. невозможности удовлетворять свою потребность в историческом деянии, и тогда придется согласиться, что простыми развлекательными средствами такую скуку не рассеять.
Почему мы должны опасаться возникновения подобной ситуации? Дело в том, что представительская демократия, являющаяся основой западного либерализма, позволяет обывателю осуществлять потребность быть сопричастным истории в такой важнейшей сфере жизнедеятельности общества, как сфере политики, государственной власти. Интересны в этом отношении данные о поведении избирателей в ситуации выборов. Отмечается довольно высокая избирательная активность в странах с избирательным законодательством (т.е. тех, где нет принудительных методов повышения избирательной активности граждан), при этом высокая активность наблюдается не только в небольших Скандинавских странах (Швеция, Дания, Норвегия), но и в таких крупных странах как Германия и Великобритания, средняя избирательная активность характерна не только для многолюдной Франции, но и малонаселенной Голландии и Финляндии, а низкая - не только в США, но и в Швейцарии. При этом отмечено, что избирательная активность на выборах в местные представительные органы значительно ниже, нежели на президентских и парламентских выборах. Аналогичная ситуация наблюдается и в России.
В Украине эту тенденцию социологам представилась возможность проследить на так называемых выборах "местного значения", т.е. довыборах отдельных депутатов Верховной Рады и местных Рад, которые неоднократно проводились в 1994 - 1996 годах в Украине. Украинский исследователь А.И.Вишняк, анализируя данную ситуацию, дает следующее объяснение. Он полагает, что уровень избирательной активности определяется скорее не уровнем влияния отдельного голоса избирателя на результаты голосования, а уровнем значимости выборов для самих избирателей - чем большими полномочиями наделен определенный орган государственной власти (Президент, парламент, органы местной представительной власти, а также мэр), чем большее влияние они могут оказывать на социально-экономическую жизнь в целом и конкретного избирателя в особенности, тем большей является избирательная активность избирателей во всех демократических странах. Исследователь подчеркивает, что именно в этом, на его взгляд, проявляется рациональность избирательной активности электората, а не в персональном расчете личного влияния на результаты голосования, как полагают некоторые интерпретаторы /17, с.166-173 /. В нашем контексте приведенные данные и объяснения интересны тем, что в них как раз проступает тот феномен, который был нами в данном случае отмечен - своеобразный трансфер избирателем своих гражданских притязаний и ожиданий избираемому лицу и чем выше это лицо окажется во властной иерархии, тем активнее избиратель ведет себя в отношении лиц этого уровня в избирательных процедурах. Любой гражданин, выбирая лидера государства и представителей власти, как бы передает им свою роль, как исторического лица.
Поскольку мир был насыщен историческими событиями (в ХХ веке - это мировые войны, революции, национальные движения, борьба с абсолютизмом и т.д.) масштаб событий определял масштаб политиков и лидеров и тем самым давал возможность рядовому гражданину чувствовать себя приобщенным к истории через институты и механизмы парламентаризма и через непосредственное участие в исторических событиях.
С установлением определенного идеологического и политического равновесия на Западе и утверждением ценностей западной демократии постепенно снижается (особенно после распада СССР) масштабность происходящих в мире исторических событий, а вместе с этим и значительность политических фигур, а тем самым, словно шагреневая кожа, сокращается для обывателя социальное поле для непосредственного участия в значимых исторических деяниях, а также возможность трансфера, пользуясь выражением Фрейда, своих исторических притязаний.
Какие есть основания ожидать наступления определенного равновесия в западном мире? В качестве сценария развития мировых событий, который заложен в концепции Фукуямы (от которого реальный исторический процесс однако существенно отклонился), намечен следующий. Пока противостоящий Западу СССР оставался чуждым идеалам и принципам западной цивилизации, ожидаемое объединение Европы еще не смогло бы сбалансировать соотношение сил между Западной Европой и США, сохранилось бы доминирующее положение США, как супердержавы. Но распад СССР и начавшееся включение государств, образовавшихся на его территории, в процесс объединения Европы, уравновешивает положение сторон. В таком случае Европейское Сообщество уже не будет опасаться подключения и США в европейский процесс, в котором и сами США заинтересованы. Но тогда это могучее сообщество, которое не будет иметь существенных идеологических и политических противоречий, не встретит и внешнего противодействия. Казалось бы, есть шанс завершиться истории. Но именно здесь, в этой ситуации таится серьезная опасность, которая нас подстерегает. Можно ожидать, что наступление равновесия и снижение уровня событийности в социальной жизни народов вызовет исторический голод у обывателя, может оказаться, что ему скучно будет жить в этих условиях. Так что описанная выше идиллическая картина едва ли возможна, поскольку обыватель скорее разрушит благополучный мир, чем до конца расстанется с потребностью быть соучастником исторически значимых событий. Поэтому ожидаемый "конец истории" может оказаться столь же призрачным, как попытка построить "вечный двигатель" или идеальное царство вечной справедливости и полного социального равенства. И хорошо бы их создать, однако это невозможно. И хорошо бы встретить нам "конец истории", но ведь это может оказаться не концом истории, а ее замиранием на ХХ веке, который в таком случае обречен в известном смысле на повторение, ибо он несет на себе печать общечеловеческих вожделений, которые не смог до конца удовлетворить.
Разумеется, какая-то часть граждан, а именно тех, кто занимается социально значимой деятельностью вне сферы политики (наука, искусство, образование и т.д.), в этом смысле не пострадала бы и не чувствовала себя ущемленной, ибо в этой деятельности самореализовывалась бы с большей или меньшей полнотой. Однако достаточно значительная часть рядовых граждан оказалась бы отстраненной от социально значимых деяний и переживала бы эту свою отстраненность.
Как показывает жизнь и данные исследований, общество, которое не в состоянии задействовать личностный потенциал человека в решении общественных дел, порождает неудовлетворенность тем, что человек дает обществу. Причем, как показывают данные социологических исследований, то, что дает человек обществу, и что он получает от общества - величины, зависимые друг от друга. Безразличие общества, его институализированных структур к человеку порождает ответную реакцию - отчужденность человека от общества, от власти.
Вот как выглядит эта ситуация по данным уже названного мониторингового исследования "Украинское общество на рубеже ХХI столетия". На вопрос: "В какой мере Вас удовлетворяет то, что Вы получаете от общества?" были получены ответы:
1994 1995 1996 1997 1998 1999 2000 2001
1. Скорее не удовлетворяет. 65,1 66,2 64,7 70,2 77,3 73,5 69,6 67,26
2. Трудно ответить, удовлетворяет, или нет. 38,4 26,9 28,6 24,7 18,0 21,3 24,9 27,95
Как видим, процент неудовлетворенных весьма высок, причем неудовлетворенность возрастает по мере углубления системного кризиса общества и связанного с ним тотального ухудшения жизненных условий людей, степени удовлетворения их базовых жизненных потребностей.
Столь же не радужна картина вырисовавшаяся в ответах на вопрос: "В какой мере Вас удовлетворяет то, что Вы даете обществу?"
Данные показывают, что процесс реформирования общества, декларируемый властными институтами, не задействовал главный социальный ресурс - человеческий потенциал. И это обстоятельство усиливает у людей ощущение своей отчужденности от общества, "социальной невостребованности".
Потребность в политических деяниях и степень ее реализации - величина переменная. Ретроспективный анализ подводит нас к заключению, что этот процесс имеет динамичный и волнообразный характер - то затихая, то оживляясь. Всплеск гражданских чувств и притязание граждан на участие в политике, как правило, бывают связаны со сколько-нибудь значительными переменами в обществе, в таком случае актуализируются и поляризуются интересы социальных сил (групп, движений, партий, отдельных личностей), что вызывает оживление политически активного поведения граждан. Суть этого процесса такова: чем полнее происходящие перемены захватывают интересы граждан, тем выше уровень активности; чем выше уровень благоприятного исхода перемен, тем выраженнее конструктивное начало в действиях людей, и наоборот, чем ниже уровень ожиданий благоприятного исхода, тем более хаотичным становится поведение масс, тем реальнее опасность экстремистских выпадов. Надежда, вера, объединяют и возвышают, сомнение и неверие разъединяют, разобщают или, если и объединяют, то, как правило, на основе деформированных интересов и принципов.
Сколь динамична картина политической жизни общества и поведение граждан в политике, можно судить по тому, как разворачиваются политические события на 1/6 части земного шара со времени начала радикальных перемен, с 1985 года. На политической карте постоянно меняется рейтинг главных политических фигур, происходит структурная перегруппировка политических сил, то снижается, то вдруг дает всплеск массовая активность. Эту причудливую, порой далеко не безопасную игру предстоит еще глубоко осмыслить, особенно ее социально-психологический фон, выявить механизмы и пружины этого явления. В данном случае мы имели ввиду лишь обозначить данный процесс, чтобы привлечь к нему внимание исследователей, в том числе интересны были бы и сравнительные международные исследования.
Итак, мы нашли пострадавших и довольно значительное их число. Во все времена общество использовало и суррогатные формы приобщения человека к истории, поскольку у общества нет возможности реально включить каждого гражданина в исторический процесс. Эту практику можно осуждать, но бесперспективно с этим бороться. Весь вопрос в том, какие формы - нравственные или безнравственные, возвышающие или унижающие человека общество изберет. Самой удобной и в то же время безопасной формой в политической сфере оказалась представительная демократия, которая в отличии от других форм (войны, революции, религиозные и национальные движения и т.п.) принесла существенно меньше жертв. Но наступление "конца истории" как раз означало бы ее устранение, поскольку отсутствие исторических событий и значительных исторических перемен привело бы к отсутствию крупных политических фигур в институтах власти. Все это обернулось бы тем, что и граждане потеряли бы интерес к институтам и процедурам представительной демократии, как форме исторической сопричастности.
Конечно, мы не берем на себя смелость утверждать, что события непременно будут развиваться в указанном направлении и их невозможно изменить. Поэтому важно определить набор признаков, по которым можно судить, что опасения начинают оправдываться.
Есть много признаков социального неблагополучия - рост преступности, религиозного фанатизма, рост самоубийств, особенно тех его форм, которые мотивированы утратой смысложизненных ценностей и социальных ориентиров, - которые могут служить показателем социальной неудовлетворенности существующими условиями для полноценного самовыражения личности и устроения ее жизни, как гражданской личности.
Один из признаков описываемой ситуации, и на это есть смысл обратить особое внимание в рамках излагаемого нами подхода, - перестают появляться на политическом поприще крупные политические лидеры. Но это может быть весьма краткий момент, поскольку именно в это время обыватель почувствует беспокойство и в данной ситуации могут выйти на политическую арену лидеры с каким-то отклонением, акцентуированные личности, пользуясь терминологией Леонгарда. Как только они будут набирать в избирательных процедурах или при определении рейтинга политических фигур более 6%, необходимо бить тревогу.
Следует заметить, что вопрос об индикаторах социального неблагополучия, хотя и достаточно активно исследуется социологами и криминалистами, однако все-таки не предложено строго упорядоченной и эмпирически выверенной системы индикаторов этого класса, особенно применительно к тем формам социального неблагополучия и дисгармонии в отношениях общества и личности, общества и тех или иных социальных групп, которые проистекают из неудовлетворенности гражданских притязаний членов общества. Пробелы в этом отношении весьма отрицательно сказываются на формировании гражданского общества, решении задачи роста политической культуры граждан.
Таким образом, в описываемой ситуации возникает необходимость поиска путей удовлетворения потребности граждан в исторической сопричастности к делам общества, в том числе новых форм своеобразного трансфера, и на этот раз нельзя ограничиваться, чтобы такие формы возникали, как прежде, преимущественно стихийно. Хотя зародыши их будут вызревать спонтанно, однако необходимо вовремя отбирать полезные. Например, в последние десятилетия в связи с тем, что современное технологическое сознание обывателя ближе к политике, чем к вопросам религиозной веры, возникли попытки создать новую, синтетическую форму религии, которая не требует такой фанатической приверженности, как канонические религии. Это может быть использовано, и вообще, видимо, не удастся найти какого-то одного универсального выхода для подавляющей части граждан. Скорее нужно подумать о том, чтобы предложить несколько возможных вариантов (это может быть и экология, и спорт, и благотворительность и другие формы) с тем, чтобы сделать основную массу обывателей неспособной к поддержке фашистских режимов или иных крайних и экстремистских форм насыщения исторического голода.
А. Тоффлер в своей книге "Смещение власти: знание, богатство и сила на пороге ХХI века", делая прогноз развития человечества в постиндустриальную цивилизацию, указывает на опасность возникновения антидемократических направлений с их претензией на тоталитарное господство в обществе или во всем мире. К их числу он относит: религиозные группы, некоторые экологические движения, националистические силы, а также объединения людей, проповедующих экстремистские взгляды, - масонская ложа, противники абортов, преследователи сексуальных меньшинств. Тоффлер отмечает, что если общество в стабильном состоянии в значительной степени застраховано от последствий деятельности подобных групп, то переживаемый в настоящее время глобальный переходный период, сопровождающийся разбалансировкой и смещением социальных структур, создает опасную почву для вступления в жизнь высокоинтенсивных агрессивных идеологий. Тоффлер считает, что эти силы вступят в единоборство с демократией ХХI века в эпоху смещения власти. Таким образом, заключает Тоффлер, вместо прогнозируемого "конца идеологии" мы становимся свидетелями возникновения как на глобальном, так и на индивидуальном уровнях множества новых пересекающихся идеологий, каждая из которых несет собственное видение реальности. Очевидно, что названные направления и группы далеко не одинаковы по своему социальному весу и возможностям влияния, однако ни одна из них не может выпасть из поля внимания общества. Соглашаясь, что в будущем возможно усиление влияния плюрализма идеологий, в том месте, где Тоффлер ставит минус, мы готовы поставить плюс, полагая, что вряд ли какое-либо из названных направлений имеет шанс стать господствующей идеологией.
Итак, в ХХ веке велся интенсивный поиск путей ликвидации отчуждения человека не только от труда, но и от истории. И если, как можно полагать, уже найдены многие эффективные пути снятия отчуждения от труда (разукрупнение и акционирование предприятий, различные формы предпринимательской деятельности и другие формы), то задача устранения отчуждения человека от истории обретает особую остроту, она перешагнула в ХХI век. В процессе становления новой цивилизации меняется характер и смысл притязаний граждан на сопричастность истории, радикально меняются по мере формирования гражданского общества в странах, переживающих ныне трансформацию, способы участия граждан в делах общества. Представительная демократия в этих условиях перестает выполнять в должной мере свою роль. И опять встает задача поиска форм, позволяющих каждому человеку реализовать свою потребность быть сопричастным истории, но истории, будем надеяться, с ее новыми смыслами и значением.
При выборе модели развития важно учитывать интересы всех общественных слоев, групп, сообществ, живущих и последующих поколений, минимизируя число тех, кто может пострадать от происходящих перемен. Без учета этого обстоятельства невозможно отрешиться от признака социальных потрясений, которые неизбежны, если ущемляются интересы и нарушаются права человека, разрушаются фундаментальные основания и устои человеческой жизни, что является показателем болезни общества.
Согласно концепции ООН, в которой отражен высокий гуманистический смысл, цивилизация - это развитие людей (через образование, здоровье, питание, социальное обеспечение) людьми (через личную инициативу и участие в решении вопросов, касающихся их жизни) для людей (через предоставление всем возможности для развития). Таков императив ХХI столетия с его новыми проблемами и возможностями.
P.S. Острая дискуссия вокруг темы, поднятой Ф.Фукуямой, о "конце истории", получает разрешение в ходе событий, развернувшихся на планете в самом начале ХХІ столетия. "Трагедия века" и последующее за ней объявление первой в новом столетии войны наглядно показало, что история отнюдь не кончилась, что завершилась история одной эпохи - эпохи ХХ века и начали заполняться страницы истории новой эпохи, как все предвещает, будет чревато новыми вызовами и испытаниями для человечества.
Человек и техника в ХХІ веке. Сбывающееся непредсказанное.
Вопросам существа техники и ее роли в современном мире даны и даются различные, часто полярные, оценки. Одни рассматри вают технический прогресс в его внешних проявлениях и пытаются обоснованно, как они думают, предвидеть последствия; другие анализи руют всевозможные формы связи человека и техники; но есть и такие, кто стремится при этом продумать сущность техники, прогресса во взаи мосвязи с глубинной, метафизической основой человека (новоевропей ского человека, который эту технику и смог породить). К сожалению, последних слишком мало, а самый крупный из таких мыслителей, Мар тин Хайдеггер, использовал достаточно своеобразный язык, что выну ждает многих его последователей "скатываться в хайдеггеровский жар гон", а оппонентов - вовсе отворачиваться от наследия философа. Попытаемся избежать этих крайностей и, соглашаясь с исходными посылками Хайдеггера (не впадая в мелочную полемику с ним), исследо вать дальше тот вопрос, который поставил Хайдеггер, а именно: судьбу человечества, отдавшегося во власть техники.
Хайдеггер рисовал следующую картину. Господство техники про стирается по всей земле. Человек уже начинает свое продвижение во внеземное пространство; Стали известны источники столь колоссальной энергии, что в обозримом будущем будут удовлетворяться любые потребности в ней. Решающая проблема, по Хайдеггеру. такова: каким образом можно обуздать и научиться управлять гигантским энергетиче ским потенциалом так, чтобы гарантировать человечества (даже в слу чае отсутствия военных действий) его безопасность?
Хайдеггер полагал, что если обуздание атомной энергии будет успешным, то в развитии технического мира начнется совершенно новая эра. "Грядущие перевороты трудно предвидеть. Между тем техни ческий прогресс будет идти вперед все быстрее и быстрее, и его ничем нельзя остановить. Во всех сферах своего бытия человек будет окружен все более плотно силами техники" / 20 /.
Беспрецедентные научно-технические достижения ХХ века подготовили вступление человечества на рубеже третьего тысячелетия в новую техническую - постиндустриальную, информационную - эру на основе развития микроэлектроники, биотехнологии, ресурсосберегающих технологий, информатики, что обусловило глубокие, качественные изменения в сфере экономики, политики, социальной и духовной жизни стран и народов. События последних десятилетий очень знаменательны в этом отно шении. Технологический бум приобрел планетарный характер, охватив в той или иной степени псе мировое сообщество. Странно, что Хайдеггер, насколько нам известно, не предсказывал расцвета техники в азиатских странах (Япония, Корен, Тайвань), хотя это прямо вытекает из его под хода к проблеме. Попробуем: сделать соответствующие предсказания, так сказать, задним числом.
Сущностью новоевропейского человека Хайдеггер счи тал его способность опереться только на самого себя. Человек сам, начи ная с Нового времени, стал безусловным и непоколебимым основанием истины. Внутри всей истории Нового времени человек пытается во всем и всегда поставить себя в господствующее положение средоточия и мерила, то есть заниматься самообеспечением. Для этого нужно, чтобы он все больше и больше удостоверялся в собственных способностях и средствах господства и всегда, вновь и вновь, приводил их в состояние безусловной готовности. Но, утверждая свое господство над миром, свое место в бытии, новоевропейский человек призывает на помощь технику. Хайдеггер предостерегал, что к технике невозможно относиться безраз лично, как к инструменту, что у техники есть свои претензии к чело веку - к тому, каким он должен быть, чтобы наилучшим образом отве чать ее требованиям.
Сущность новоевропейского человека требует техники, однако пока неясно, требует ли сущность техники человека именно новоевропей ского типа. Если окажется, что техника предпочла заключить союз не с господином мира, а, к примеру, со слугой, тогда мы окажемся свидете лями воистину эпохальных преобразований, когда именно незвучное, нескладное словечко "техника" (как некогда иное - великое - "Любовь") изменит вектор развития цивилизации и в полном соответ ствии с апокалипсическим сценарием Шпенглера приведет новоевропей скую цивилизацию к гибели.
Техника предполагает, что человек, подчиненный ей, станет упоря дочивать мир, все глубже и полнее перерабатывая тот материал, кото рый подвластен ему, а подвластным ему должно стать все существующее, включая и самого человека. Таким образом, и само человечество, все его институты должны организоваться, упорядочиться как только возможно.
Но если это так, тогда существу техники наиболее полно должен соответствовать человек, стремящийся не завоевать и покорить мир (теперь это - направленность техники, а не установка человека), но занять свое место в мире, соответствовать этому месту и максимально эффективно работать в установленном положении. Представляются только два выхода из создавшейся ситуации: либо новоевропейский человек попытается изменить свою сущность (а возможно ли это, обсу дим ниже), либо техника заключит союз с человеком иного типа. И техника, нам кажется, наконец такого человека нашла.
"Благородный муж поступает в соответствии с положением, в котором он находится",- говорил Конфуций и, судя по техническим успехам Японии, Кореи, Тайваня, продолжает говорить до сих пор в умах послушных и трудолюбивых граждан этих стран. Если новоевропейский человек сам полагает себя основой всего, сам определяет, каким нормам ему следовать, а чтобы удостовериться в себе, должен подчинять себе все существующее, то для человека традиционной конфуцианской культуры не он сам, а Дао, единый закон,- основа всего. Человек направлен на то, чтобы не столько исправлять мир, сколько "исправлять имена", то есть упорядочивать мир, предоставляя всему свое место. "Без соответ ствующих имен невозможно различать знатных и низких, сходное и исходное... Когда люди оставляют Дао и сами, по своему усмотрению, решают, что правда и что ложь, они оказываются не в состоянии распоз нать несчастье и счастье". Заняв место в мире, человек оглядывается и, если видит, что ничто не выталкивает его с этого места, успокаивается и заключает про себя: "Теперь все в порядке, я на месте, я есть я".
Таким образом, человек здесь - уже не завоеватель и господин мира, а только эксперт, удостоверяющий, что мир находится в гармонии, специалист, умеющий определить, покоится ли каждый данный предмет на своем месте, посредством подсчета сил Инь и Янь (притяжения и отталкивания) со стороны окружающих предметов и дающий заключение о гармоничном состоянии данного биоценоза. Человек здесь не только эксперт, но и консультант, который, держа в руках знаменитую "Книгу перемен" или некий подобный более конкретизированный компендиум, может дать рекомендации по дальнейшей перетасовке сущего.
Теперь, надеемся, понятнее, кто был отцом техники, а кто стал ее возлюбленным. Следует ожидать, что в ближайшем будущем в странах традиционной конфуцианской культуры все, включая и самого человека, постарается занять подобающее ему место и будет максимально добросовестно и бесстрастно функционировать так, как ему положено. Поезда станут ездить все быстрее, все бесшумнее, все экономичнее и экологичнее, дома - строиться быстрее и дешевле и т.п. А поскольку в этих странах покорить и преобразовать мир стремится не сам человек, а техника (посредством человека), можно ожидать, что человек станет тем благоговейным посредником между техникой и природой, о котором мечтал Хайдеггер. Правда, Шпенглер опасался, что, отняв у европейцев технику, "цветные" тем самым лишат их господствующего положения и в конце концов эту технику уничтожат. Однако, прежде чем дальше разбираться в причинах подобной размолвки техники с ее возлюбленным, заглянем в дом отца этой невесты и посмотрим, что в это время там происходит.
Фаустовская душа европейской культуры, как и предвидел Гете, занялась осушением болот, то есть, говоря словами Хайдеггера, взяв на вооружение технику, стала покорять и обустраивать сущее. Но у Гете бедный Генрих и на болоте остался Фаустом, то есть личностью, стремящейся стать равновеликой Богу - свободной, творческой и т.п.
Однако на этот раз вышло не по Гете. Наступает, пользуясь словами Р. Гвардини, эпоха не личностей (Фауст), но лиц (Вагнер). Но сможет ли человек новоевропейской культуры забыть о прошлом? В большинстве случаев, наверное, сможет. Однако тоска по фаустовской душе, пожалуй, выгонит наиболее яркие и сильные личности из тех муравейников (хорошо организованных, дисциплинированных), которые должны будут теперь возникнуть на месте каждого научного, общественного, производственного института.
А именно такие личности в свое время создавали технику, и они еще могут открыть и осмыслить то, что самой технике с ее механизмами исследования и производства не доступно. Похоже, на некотором переходном этапе (мы как раз являемся его свидетелями), пока в государствах европейской культуры еще смогут продуктивно существовать яркие, гениальные личности и делаться гениальные, фундаментальные открытия, эти инновации будут более успешно усваиваться конфуцианскими странами; но впоследствии, когда законы рыночной конкуренции принудят и Запад перестраиваться под господство новой идеологии типа конфуцианской, личностям фаустовского типа и на Западе не останется места.
И тогда (если бы это произошло) замрет история науки. Никто не сможет вписать ничего существенно нового и неожиданного на новый чистый лист. И человечество, угнетенное техникой, личностно измельченное, но хорошо организованное ею, будет изо дня в день, как в страшном навязчивом сне, играть одну и ту же мелодию
Политики Запада интуитивно почувствовали опасность которая угрожает их обществу в конкуренции с конфуцианской Азией, и пытаются сделать ставку на производство не товаров, а высоких технологий, предполагая, что общество может существовать, когда одна его часть придерживается конфуцианской позиции (стремится не завоевать мир, а занять в нем положенное место), производя необходимую этому обществу продукцию, а другая - сохранит приверженность новоевропейскому сознанию и будет заниматься разработкой новых технологий.
Однако возможно ли построить такое общество? Метафизическая позиция человека определяется культурой, в которой он вырос, и не может быть изменена произвольно (подобно тому, как можно создать новую семью, перейти в другую партию и т. п.). Причем, если метафизи ческих позиций существует множество, то подходов к миру - только два: либо завоевать мир, либо занять в нем положенное место (в данном отношении мы исключаем "нулевой" вариант "ухода" от мира); так что изменить подход к миру еще сложнее.
Но если невозможно создать "новоевропейские резервации" внутри завтрашнего западного общества, а тоска по фаустовской душе будет по-прежнему жить в его исторической памяти и угнетать наиболее яркие и сильные личности, то, вероятнее всего, Западу суждено проиграть в конкуренции с конфуцианской Азией. Однако и в ней, в силу своих внутренних противоречий, технический прогресс начнет делать "про скальзывания", избежать которых конфуцианское общество не в силах.
Человечество столь разнородно, что в нем могут существовать общества и с иной фундаментальной метафизической позицией, отлич ной от конфуцианской или новоевропейской. Многие уже предсказы вали России какой-то свой путь. Есть ли он? Оправданны ли надежды? На чем именно основан этот путь?
Постараемся отвлечься от традиционных клише и не будем утверждать, что русский народ - "богоносец" и т. п.; попытаемся проду мать сущность русского человека с тех же позиций, с каких Хайдеггер смотрел на человека новоевропейского.
Хочет ли русский человек сам определять сущее и, исходя из этого определения, сознавать себя? Хочет ли он сказать вслед за Декар том: "Я мыслю, следовательно, я существую"? Едва ли. Русский человек слабо верит в то, что он мыслит; для него, даже когда он мыслит, это вовсе не повод заключить, что он существует. Русский человек не знает, сам ли он, или Бог, или еще неведомо что, определяет сущее. Спроси его об этом, он ответит: "А когда как. Когда я, когда Бог, а когда и вовсе черт знает что". В русской культуре не было таких мыслителей, как Парменид, Декарт, Конфуций, поэтому, рассуждая о "загадочной русской душе", ни на что подобное не обопрешься. Это тот случай, когда человек одновременно хочет и не завоевывать мир, и не занимать в нем опреде ленное место, и не уходить от мира. А хочет он, чтобы "всем было хорошо и каждому".
Русское сознание предполагает, что существует такое состояние мира, когда всем хорошо и каждому; новоевропейское сознание, впро чем, этого, в принципе, тоже не отрицает. Различие в позициях заклю чено в средствах, с помощью которых можно достичь этого состояния. Если новоевропейский человек твердо стоит на том, что только сам он способен определить, как достичь этого состояния и каким оно должно быть, то русский человек не столь уверен в своих силах и готов исполь зовать любые средства. Он может ожидать чуда (когда это произойдет вдруг и само собой); или кто-то поможет (умный Запад, трудолюбивый Восток); а то и сам русский ум возьмет да придумает какой-то хитрый трюк, с помощью которого всем на радость и на удивление русский человек попадет в прекрасное "должно-быть-так".
В наш век, когда техника стала сущностью современной эпохи, рус ский человек в конце концов может заметить, что техника - это уже не просто инструмент (скажем, лопата, в отношении которой легко опреде литься, быстро уяснив себе, когда и чем эта лопата опасна, а затем успешно использовать ее). И когда он поймет, что техника - это хитрый, коварный зверь, это сложный организм, в котором разобраться уже невозможно и невозможно точно установить, когда и что этот зверь может натворить,- русский ум с его смекалкой, возможно, сможет ухи триться технику приручить. Было бы нелепо упрекать целый народ в том, что у него есть какие-то свои особенные предрассудки.
Внутри двух подходов к миру (завоевать мир или перетасовать его) могут быть использованы различные способы завоевания и перета совки. Новоевропейский человек настроен воспринимать мир таким, каким он его знает, и, сталкиваясь с чем-то новым, готов познать это, используя опыт и проверенные способы исследования. Поэтому смело тычет скальпель в ткань природы, оперируя все, что ему только доступно. В то же время человек конфуцианской культуры основывает самоуважение на собственном незнании и готов оперировать, только трижды прополоскав рот и совершив положенное число поклонов, иначе говоря,- со страхом и трепетом попытается устранить замечен ный непорядок. И только в том случае, если все признаки свидетель ствуют, что данный орган болен и гармония мира терпит ущерб. Это означает, что какой-либо элемент случайно перенапрягся, переразвился и выскочил не на свое место: элемент мягко остановят, успокоят и вер нут к прежнему состоянию и месту. Конфуцианский человек - уже не завоеватель мира, а идеальный полицейский внутри завоеванного мира.
Имеет смысл сопоставить принцип ученого незнания некоего нари цательного "лаоцзы" конфуцианской культуры, для которой этот прин цип в основном онтологичен - "мы и не должны постигать сущее" (нам следует только наводить порядок) - с внешне похожим принципом Николая Кузанского, у которого он скорее гносеологичен: это возглас гениального человека, внезапно увидевшего колоссальность сущего, познавшего вкус бесконечного, это возглас изумления пятнадцатилет него Фауста.
Наконец, последняя из рассматриваемых позиций - позиция док тора, характерная для русского сознания. В этом случае возмущенные возгласы окружающих: "Господин полицейский, уймите этого нахала, он вылез не на свое место!" - нисколько не смущают доктора, он сострадает каждому и чутким ухом слышит только плач больного. Чаще всего больным оказывается какой-нибудь скучающий бездельник, но все равно доктор, верный своему принципу, молит окружающих: послу шайте, ему же плохо, не осуждайте его, давайте подвинемся, чтобы и этому нахалу стало хорошо.
Окружающие охотно сторонятся, начинается давка, доктор прини мается резать по живому, передвигая, уродуя сущее и мягкосердечных граждан, чтобы освободить место для страдающего нахала, втягиваясь в бесконечную цепь мелких спасений. Однако если первые два типа (гос подин и полицейский мира) остаются до конца верны себе, то позиция доктора внутренне противоречива: он часто сам замечает, насколько увлекся, перестраивается на какое-то время и пытается играть иную роль (в такие минуты посторонние отмечают смекалку русских), пока очередной несчастный своими криками о помощи не вернет его к преж ней роли.
Но, к счастью, позиция доктора - иногда спасительная для всех, иногда смертельно опасная - не может быть образцом, соблазном для других, тогда как первые две позиции "взаимособлазняемы": часто полицейский пытается показать себя хозяином мира, а иногда хозяин устает, дряхлеет и вместо того, чтобы завоевывать новое, пытается наве сти порядок.
До сих пор мы рассматривали достаточно статичную ситуацию и не учитывали динамики взаимодействия двух систем - конфуцианской и европейской. Каким может быть это взаимодействие? Азия находится в более надежном положении. Тут у человека нет внутренних противоре чий между стремлением быть личностью и покорять мир, с одной сто роны, а с другой - приспосабливаясь к требованиям техники, быть не личностью, а лицом, которое исповедует дух делового товарищества и мирно обустраивает землю. Если даже предположить, что качественно новые технологии будут разрабатываться исключительно в западных странах, для Азии это тоже пока не угроза, поскольку производимая ею по закупленным западным технологиям продукция будет чуть-чуть совершеннее и заметно дешевле. Так что подобное общество сможет вполне благополучно существовать.
Более сложное положение в европейских странах. Здесь большин ство вынужденно оказываются конформистами, которым - вопреки присущей их родной культуре метафизической позиции - в реальной жизни приходится переходить на другую. Эта ситуация характерна именно для Запада, где человек, стремясь стать богом мира, сознает, что это невозможно, и находит какие-то эрзацспособы такого господства.
Еще не так давно человек пытался использовать для этой цели принадлежность к той или иной партии, так как, включая в свое миро воззрение идеологию некоторой партии, он этой идеологией ограничивал свое мировоззрение, но зато он получал возможность использовать власть и могущество всей партии, чтобы навязать миру свою волю.
Однако в конце концов это показалось человеку делом хлопотным, и, теряя интерес к борьбе идеологий, он приобрел более доступный и удобный инструмент, чтобы усилить свое могущество - технику. Она успешнее всего смогла обезличить человека. Наконец-то, показалось ему, весь мир мой и техника вся вместе не чья-то, а именно моя: телеви зор, машины, поезда и т.д. существуют только для меня. Но "меня"-то уже и нет. И здесь конформизм опустился до такой глубины, когда человек уже жертвует не частью своего мировоззрения (о чем писал Э.Фромм), но своей исходной фундаментальной позицией. Ситуация пре дельно курьезная. Человек, стремясь покорить мир, жертвует этим стре млением, чтобы с помощью техники все же покорить мир. Но техника уже сама стала обычным природным процессом - земная поверхность покрывается дорогами, полями, электростанциями, рождаются машины, самолеты. И это уже происходит независимо от воли чело века - точно так же, как раньше возникали леса, горы, реки, животные. И перед человеком опять встает задача овладеть, завоевать им же самим созданный мир.
Но субъективизм новоевропейского человека, его стремление поста вить самого себя впереди и в основе всего характерны не столько для "фаустов", сколько для человека вообще. Если говорить о фундамен тальной позиции человека вообще, то в первую очередь следует рассма тривать не столько культурную среду, в которой он вырос, но его первый младенческий взгляд на мир. Этот взгляд в большей степени, если не в основной, и определяет такую позицию. Известно, как младенец воспри нимает мир - как продолжение себя. Мир несколько отчужден от него, но только несколько. Мир мешает, как зубная боль, но все же он свой, а именно - такой, каким ты его хочешь видеть.
То, что происходит в дальнейшем с человеком, уже определяется родной для него культурной средой. В частности, западный тип куль туры ориентирует человека на то, чтобы стать не только собственником и распорядителем мира на манер Штирнера, но и богоравным господи ном мира по образу Фауста: "Обеспечение высшего и безусловного само развития всех способностей человечества для безусловного господства над всей Землей есть тот тайный смысл,- полагал Хайдеггер,- который подстегивает новоевропейского человека на все новые и новые порывы и побуждает его к обязательствам, которые обеспечили бы ему надеж ность его методов и достижение намеченных целей" / 20 /. И эта установка для новоевропейского человека не только младенчески близка, но вскор млена всей западной культурой, которую он успел усвоить. Естественно, ему гораздо сложнее, чем человеку конфуцианскому, изменить этой установке и согласиться на конформизм.
В эпоху господства техники западное общество обречено на гибель в конкуренции с единообразным конфуцианским обществом; попытка построить на основе Запада общество, производящее высокие техноло гии, обречена на неудачу. Здесь, к сожалению, мы уже имеем поучитель ный пример России, в которой, помимо богатейших запасов сырья, есть еще и светлейшие головы, однако страна бедствует, а все самые ценные и новейшие открытия, изобретения более успешно использует Запад или та же Азия.
Несомненно, аналогичная перспектива ждет и западное общество, если оно не отгородится, вопреки своим любимым лозунгам о свободе и равенстве, от Азии.
Нечто подобное уже и так происходит: вводятся квоты на экспорт в США текстильной продукции из Тайваня, автомобилей из Японии. Про цесс начался стихийно и, похоже, будет усиливаться. Но, если Запад не разберется в фундаментальных причинах этого процесса, возможны самые нелепые объяснения вынужденных мер (в частности, национали стические, а чем они кончаются, слишком хорошо известно). Вполне возможно, найдется новый Уинстон Черчилль, который подтолкнет Запад к новой "холодной войне", но уже с конфуцианской Азией. Та, впрочем, воспримет новый "железный занавес" спокойно: она стремится не покорить и завоевать европейский мир, а занять подобающее себе место. Но европейское сознание иное, поэтому (хотя рассудком и понятно, что европейскому миру вполне достаточно бы сохранить ста тус-кво) оно все одно будет пытаться переделать Азию на свой манер. Однако конфуцианская Азия дорожит своим местом в мире и, есте ственно, будет противиться всем попыткам переделать себя. Вот и кон фликтная ситуация на весь последующий век.
С самого начала нашего столетия и вплоть до его конца мы наблюдали конкуренцию двух систем и так привыкли к ней, что теперь, когда социализм в России сказал "пас" и, извинившись за плохую игру, встал из-за карточного стола истории, мы (одни с надеждой, другие с ужасом) ждем, что вскоре он опять, выждав, вернется на круги своя. Но место за столом уже занял более сильный игрок. Конкуренция в XXI веке пойдет между фаустовским типом общества и конфуцианским. Завоевать ли мне мир или занять в нем подобающее мне место? Вот вопрос, который еще многие десятилетия мы будем мучительно решать. Гений или суперработник - кем мне стать? И если Запад не умерит свой воинственный пыл и не прекратит попыток переделать на свой манер Азию, ему в конце концов тоже придется извиниться за плохую игру. И эта ситуация кажется вполне реальной.
Естественно, всем бы хотелось, чтобы конкуренция Запада и Азии протекала мирно, и каждое из этих обществ, осознав само себя, смогло бы уважать другое; чтобы великодушный азиат простил бы европейцу те ограничения на вывоз высоких технологии и ввоз товаров, которые европейцу было жизненно необходимо установить, а благодарный евро пеец в ответ оставил бы конфуцианский мир таким, каков он есть. Однако в реальности следует ожидать скорее обратного, причем ситуация усугубляется отчаянной борьбой за рынки сбыта в третьих странах.
В XXI веке главным окажется вопрос: какой мир нас ждет - мир гениев или идеальных работников? И вместо слов "свобода, социальная справедливость, права человека", к которым привыкло наше ухо, вскоре придется слышать "уместность, согласованность, упорядочен ность". И дай Бог, чтобы путь к этому новому словарю не проходил через новые "Бухенвальды" и "Хиросимы".
Как устранить препятствия, закрывающие путь к диалогу цивилизаций и культур? Как преодолеть конфронтационность парадигм сложившегося миропорядка? Это фундаментальный вопрос, который встал перед человечеством на пороге XXI века.
Анализируя процесс глобальной технизации мира, Хайдеггер под черкивал, что страшно на самом деле не то, что мир становится полно стью технизированным. Гораздо хуже, что человек не подготовлен к этому изменению мира, что мы еще не способны встретить "осмысли вающе мысля то, что, в сущности, лишь начинается в этом мире атома". Хайдеггер полагал, что затормозить исторический ход атомного века не может ни одна комиссия выдающихся политиков, ученых и инженеров, ни одна конференция ведущих деятелей промышленности и торговли. Вопрос в другом: "...Будет ли человек отдан во власть неудержимых сил техники, неизмеримо превосходящих его силы, растерянным и безза щитным? Это и произойдет, если человек окончательно откажется от того, чтобы решительно противопоставить калькуляции осмысливаю щее мышление" / /.
Это наставление уместно при обсуждении ситуации: как предотвратить углубляющийся конфликт цивилизаций и культур, какая стратегия поведения человека и человеческих сообществ отвечает реа лиям современного мира? Фактически перед нами вопросы о предель ных основаниях современной цивилизации, о возможном столкновении и неизбежном диалоге между различными культурно-историческими мирами.
Теоретическая модель развития мира XXI столетия должна отражать культурно-историческое и цивилизационное многообразие человечества. Понятия "Запад", "Восток" объемлют собой большое количество разнообразных культур, многие из которых уникальны, но все имеют общие черты, соотносимые в одной типологической группе с понятием "Запад", в другой - с понятием "Восток". В каждой цивилизации (не говоря уже про этносы) присутствует свой собственный интимный мир архетипов, определяющих их особенное мировосприятие и мироотношение, своя ментальность, как совокупность символов, необходимо формирующихся в рамках каждой культурно-исторической эпохи и каждой конкретной социо-этнической общности, закрепляющихся в сознании людей и проявляющихся в сфере их общения и поведения. Общества западного типа с древнейших времен антропоцентричны, ориентированы на ценности частной собственности и гражданские свободы. Базовые ценности Запада: рационализм, прагматизм, индивидуализм, культ денег и т.п. В восточных обществах ведущую роль в общественной организации играют государственные структуры, ценность частной собственности не является базовой.
Утрата самобытности культурно-исторического и цивилизационного развития того или иного сообщества может повлечь за собой снижение или даже утрату жизнеспособности всего человечества. В частности, как отмечают многие исследователи, фрон тальная экспансия на Восток западного менталитета и всего образа жизни создает серьезную угрозу самобытности и уникальности Востока и таит в себе опасность обеднения общечеловеческой культуры и миро вой цивилизации. Попытка Запада навязать свою модель развития миру в целом уже привела ко многим трагедиям в мировой истории.
Проблема культурно-исторического многообразия особенно остро стоит для стран "третьего мира". После распада СССР и образования суверенных государств она стала актуальной и для "постсоветского про странства".
Однако самобытность культур и уникальность каждой из цивилиза ций предполагает не изоляционизм, а движение к взаимодействию, диа логу, взаимовлиянию и взаимопроникновению культур. Трагический опыт XX века со всей очевидностью показал опасность любых идей исключительности - национальной, социальной, культурной, религи озной.
Поэтому вполне обосновано заключение, что чем полнее в стратегии развития учитываются социокультурные особенности страны и специфика ее социэтарной психологии, тем скорее та или иная нация впишется в современный цивилизационный процесс / , с.15 /. Вестернизация, то есть внедрение в незападный мир западных ценностей, давая определенный эффект сближения, форсируя тесноту планетарного взаимодействия, одновременно с растущей быстротой вызывает и дифференциацию, а с нею эффект непохожести. Причем, как отмечается / , с.349 /, линия дифференциирующих мир водоразделов, как правило, совпадает с границами разломов великих мировых цивилизаций. Обращается внимание на то, что незападные страны, пропуская вестернизацию через собственные цивилизационные ценности, обретают в итоге не чужой а собственный уникальный опыт, свою модель развития и роста. Исторический опыт свидетельствует, что именно тот, кто способен трансформировать перенимаемый у Запада опыт через свою особую специфику, имеет шанс выйти в число преуспевающих.
Будучи людьми, представители разных культур и цивилизационных миров имеют однако и общие представления, ценности, стремления, интересы, что обусловливает возможность их общения и взаимопонимания. Симптоматично, что Международный опрос Тысячелетия, одна из целей которого состояла в том, чтобы посмотреть, насколько реален такой феномен как "глобальное человеческое сознание", показал, что хотя имеются значительные различия в ценностных приоритетах в разных странах и регионах, однако было продемонстрировано сходство во взглядах на большинство жизненных ценностей: хорошее здоровье и счастливая семейная жизнь - наиболее желательные ценности практически во всем мире. Люди хотят иметь работу и хотят прожить свою жизнь в свободно в стране, где нет никаких войн.
Взаимовлияние и взаимопроникновение культур - важнейшая характеристика модели современного мира, отражающая объективный ход современного культурно-исторического развития. При этом не только западные нормы, стандарты, ценности проникают в страны Вос тока; Запад, в свою очередь (оказавшись, в частности, в духовном кри зисе и реализуя стремление к многообразию), проявляет повышенный интерес к буддизму, кришнаизму, суфизму и другим ориенталь ным культурам.
Возникновение в обозримом будущем в бассейне Тихого океана нового мирового центра экономического притяжения только усилит, как можно полагать, культурный взаимообмен и взаимовлияние.
В этой ситуации представляется существенным новое, кон структивное понимание места и роли конфликта в общественном разви тии. В современной социальной теории, в том числе в такой ее новой отрасли, как конфликтология, конфликт не рассматривается как анома лия в социальных процессах. Конфликт как столкновение противопо ложных интересов, притязаний, целей, позиций различных социальных сил. - неотторгаемая от социума форма его существования и развития. То же касается и конфликтов культурно-цивилизационных. Одна из важнейших задач политики - овладение искусством творческого разре шения конфликтов.
Реалистически мыслящие политики все глубже осознают сегодня, что ключ к решению глобальных проблем, преодоление напряженности в отношениях между странами - в глубоком понимании природы реа лий современного мира, в новом уровне организованности мирового сообщества, опирающегося на диалог и сотрудничество. Андрей Сахаров в свое время предостерегал: "...Избегнув большой войны, человечество все же может погибнуть, истощив свои силы в "малых" войнах, в междуна родных и межгосударственных конфликтах, от соперничества и отсут ствия согласованности в экономической сфере, в охране среды, в регу лировании прироста населения, от политического авантюризма" / /. События в Югославии наглядно демонстрируют, сколь опасно и разрушительно столкновение сил на этнической основе. Не без оснований высказывается обеспокоенность и той серьезнейшей опасностью, которая могла бы возникнуть на Планете начни Китай или ядерная Индия утверждать свою традиционную цивилизационную идентичность. Чтобы избежать всего этого (уже наступающего на нас), нет иного пути, кроме преодоления конфронтационности мышления и действий, развития диа лога между цивилизациями, в том числе в одной из напряженнейших сфер их соперничества - в сфере технологического развития цивилиза ции, базирующейся на исторически сформировавшихся типах взаимо действия человека и техники.
Новые "демократические" империи
В последнее десятилетие двадцатого века в мире происходят изменения, которые трудно было предвидеть. На разных континентах группы стран объединяются в сообщества и, более того, стремятся наделить эти сообщества функциями государства. Почему это проис ходит? И почему это происходит именно сейчас? Какие важные изменения уже произошли в мире, из-за которых этот процесс так неожиданно смог развернуться?
До сих пор количество промышленно развитых стран в мире было относительно невелико. Эти страны находились в рамках вполне естественной и достаточно спокойной конкуренции, которая оставляла место для маневра. Однако сейчас ситуация кардинальным образом изменилась. Конечно, разработка новых технологий по-прежнему осуществляется в основном ведущими промышленно развитыми странами (хотя, кстати, в последние годы и здесь произошли перемены, которые в ближайшем будущем определенно обострят рассмат риваемые проблемы), но производство товаров на основе этих технологий уже осуществ ляется повсеместно: в Мексике, Чили, Австралии, Индии, Малайзии и Тайване, притом что качество товаров часто достаточно высокое и мало отличается от наивысших стандартов. Если учитывать демографический вес, окажется, что население стран, в которых освоены новые технологии, достигло уже половины населения Земли. Таким образом, сейчас, на пороге XXI века, не только основные развитые страны, но и многие другие, догоняющие и примыкающие к ним, оказываются вынужденными конкурировать с равными по уровню развития и по существу сами с собой.
Прежде, когда такой производитель бывал вытеснен конкурентом со своего рынка, он мог достаточно легко перейти на другой рынок, освоить его и таким образом, решить проблему сбыта, а обычно его даже никто не вытеснял, поскольку проще было освоить пустой, незанятый рынок. Но сейчас найти подобный рынок едва ли возможно. Весь мир стал миром производителей и в этих условиях единственным способом выживания оказы вается не уход от конкуренции на другие рынки, а повышение эффективности произ водства. Однако тем же занят и конкурент, который находится рядом, на том же самом маленьком и неемком рынке. В этих условиях борьба за эффективность рано или поздно вынудит соперников нарушить устоявшиеся нормы труда и тогда эксплуатация работников будет осуществляться, к примеру, за пределами стандартной рабочей недели.
Человеческий потенциал для большинства стран мира - главный источник националь ного богатства. Сейчас он приобрел еще большее значение, чем природный. Среди стран мира с наивысшим уровнем дохода на душу населения много очевидно бедных в отношении природных ресурсов. Среди них Япония, Швейцария, Дания. В то же время, значительное число стран с богатыми природными ресурсами имеют низкий фонд на душу населения - Россия, Бразилия, Аргентина.
Эффективное и рациональное использование человеческого потенциала в условиях современного цивилизованного развития возможно, как известно, только на основе современной техники и высоких технологий, производства и сбыта, которые создают особо напряженную ситуацию на рынке.
Озабоченность проблемой рынков для товаров и услуг сегодня чрезвычайно велика. Развитые страны используют все каналы, чтобы сохранить и расширить этот рынок. Так, США в этом контексте рассматривает и оценивает эффективность своей международной деятельности, полагая, что эта деятельность не только способствует процветанию американского народа, но и расширяет старые и открывает новые рынки для американских товаров и услуг. Экспорт США в страны Латинской Америки лишь за 1993 год в 2,5 раза превысил всю экономическую помощь, оказанную этому континенту в течение предыдущих 45 лет. Развивающиеся страны и страны, которые переходят от коммунистической системы к демократии со свободной рыночной экономикой, составляют 40% экспортного рынка США и обеспечивают существование миллионов рабочих мест в Соединенных Штатах. В период с 1990 по 1995 год американский экспорт лишь в эти страны увеличился до 98,7 миллиардов долларов. "Иными словами, - подытоживает приведенные расчеты Энтони Лейк, в то время Советник Президента США по вопросам национальной безопасности, - международная помощь - это неплохой бизнес" / 23, с.6 /.
Международная конкуренция на рынке ставит шлагбаум на пути технически сложной продукции. Так, официальный капитал Запада в своей инвестиционной деятельности на Украи не обходит именно те высокотехнологичные и наукоемкие области, которые наиболее перспективны для прорыва страны в постиндустриальное состояние. Видимо, дело в нежелании Запада взращивать на украинской ниве потенциальных конкурентов на наи более благодатных для мирового капитала направлениях, ибо "ключевым для поведения совокупного элитного капитала является то обстоятельство, что в ходе межотраслевой конкурентной борьбы на мировой арене наибольшую выгоду получают прорывные производства, которые наиболее обновляют технологию и продукцию. Механизм присвоения прибыли так уж сложился, что ни вторичное тиражирование продукции, ни владение природными богатствами не могут обеспечить высокой прибыли. Свидетельство тому - опыт не только традиционно развитых стран Запада (США, Германия), а и прежде всего Японии, а также "азиатских тигров" / , с.55-56 /.
Раньше перенапряжение на рынке разрешалось войной. Это был единственный выход. Им придется воспользоваться и сейчас, если не будет найден иной механизм разрешения противоречий подобного класса. Предположим, что при поиске выходов мы не станем ограничивать принцип свободной конкуренции. Существуют ли иные пути ограничения степени эксплуатации работников? Рассмотрим возможное положение двух производи телей, которые находятся в равных условиях. Побеждать будет не тот, кто наиболее эффек тивно использует работников (для этого требуется развитие новых технологий, внедрение их, обучение работников, новые капиталовложения, а, следовательно, время), а победит тот, кто будет эксплуатировать работника наиболее беспощадно и при этом соревноваться с конкурентом в социальной сфере уже не в отношении работника, а пенсионера, инвалида, ребенка, предоставляя лучшую пенсию, медицинскую помощь, лучшие условия быта для членов семьи работников.
Специфика работы высококвалифицированного работника состоит в том, что эксплуа тировать его можно неявно, незаметно, нелегально, ибо ограничить мыслительную деятельность профессионала конкретно сорокачасовой рабочей неделей практически невозможно. И потому сейчас так много программистов, инженеров, менеджеров тайно признаются в том, что работают по семьдесят часов в неделю. Они вынуждены это делать, поскольку тот, кто не думает о своем деле по семьдесят часов, рано или поздно бывает уволен, либо предельно ограничен в служебном росте. В новых условиях эффективность труда достигается за счет подавления нормальной и полной духовной и душевной жизни, заниматься которой человек получает возможность только выйдя на пенсию или став инвалидом. А до этого он вынужден жить исключительно работой, выпадая из нее только в период короткого отпуска.
Таким образом, если не ограничивать принцип свободной конкуренции, современ ный мир оказывается гиперстрессовым, переуплотненным равными производителями и потому чреватым катастрофами как естественными регуляторами всякого перенапряжения.
Каковы могут быть ограничения свободной конкуренции, которые способны разрешить возникающие противоречия? Это могут быть ограничения всеми развитыми странами исследований и разработок новейших технологий, некоторая искусственная стагнация, подобная той, которая (на иных основаниях) предлагается Римским клубом.
Возможны и другие решения. Ограничения свободной конкуренции могут касаться только товарных рынков, и промышленно развитые страны, закрывшись для чужих това ров, будут допускать только свободную конкуренцию технологий. Это, впрочем, уже проис ходит, и этим, видимо, в известной мере вызван расцвет национализма в последнее пятилетие двадцатого века не только в Иране и России, но и заметные признаки его в благополучных Франции и США. Это один видимый результат того процесса поиска выхода, который происходит естественно и бесконтрольно - национализм и национальная (товарная) замкнутость, но, с другой стороны, иные силы, и столь же естественно, находят другие, прямо противо положные выходы. Неожиданно создаются союзы государств: североамериканских, запад ноевропейских, восточноевропейских (некие новые "демократические" империи#), внутри которых торговля товарами, услугами, технологиями свободна, а ограничения, о которых мы говорили прежде, возникают уже между союзами. Следует установить опорные, клю чевые положения в таких объединениях. Компактность - страны принадлежат к одному ре гиону, что облегчает охрану границ, позволяет экономить на расходах за транспортировку сырья и товаров. Присутствие менее развитых стран по отношению к тем, что составляют ядро объединения. Слабые страны служат "наполнителем", предоставляя дешевый рабочий рынок для низкоквалифицированных работ, потребительский рынок для товаров. Это аналог колоний прошлых империй. Эти страны оказываются резервуаром для несколько устаревших производств, что позволяет развитым странам добиться основного - продавать не товары, а технологии. В то же время менее развитые получают возможность освоить многие достаточно современные производства, создать развитую инфраструктуру и т.п.
Большинство государств, видимо, согласится с таким новым порядком, поскольку он принесет пользу всем. Ведь иначе уже в ближайшее время многие прежде благополучные, развитые страны могут попасть в затяжной кризис. Предположим, что некоторая вполне развитая страна отказались войти в возникший рядом союз. Тогда банкротство нескольких крупнейших предприятий способно разорить всю страну. Нечто аналогичное, но в местном масштабе происходит в странах бывшего СССР, где порой банкротство или даже длитель ные простои одного градообразующего предприятия становятся катастрофой для всего города. Почему мы утверждаем, что теперь такое возможно и для целых государств? Потому, что в современных условиях изменившегося мира есть целый ряд стран, которые не располагают природными ресурсами, сырьем, а имеют положительное сальдо внешне торгового баланса только за счет производства конкурентоспособных товаров, и если рынки для этих товаров окажутся закрыты, эти государства будут неспособны расплатиться за импортируемое сырье. При тенденции к закрытию товарных рынков для государств, не вошедших в союз, остается возможность экспортировать сырье, технологии и услуги, но тогда страны не сырьевые, обладающие несколькими "странообразующими" предприятиями, рискуют оказаться без доходов, что для этих стран, привыкших к высоким доходам, может оказаться катастрофическим (одно дело перспектива, например, Таиланду еще двадцать лет иметь среднедушевой годовой доход двести долларов США, но совсем иное дело, если такой доход на ближайшие десять лет станет нормой, скажем, для Голландии, поскольку терять, как известно, болезненнее, чем систематически недополучать).
Таким образом, в современном мире помимо стремления большинства стран закрыть свои рынки, возникают союзы, внутри которых проявляется обратное стремление все открыть, либерализовать. Это как бы две ветви одного стихийно происходящего процесса, в котором человечество, оказавшись в состоянии перенапряжения, пытается найти выход и ищет его, как и всегда прежде, в случайном блуждании. Но не пора ли осознать, что этот процесс идет, понять, почему он идет, и попытаться найти наилучший выход? Итак, мы установили, какими двумя способами развитые страны попытаются сохранить свое домини рующее положение: закрыв свои товарные рынки для конкурентов самостоятельно или войдя в союз с группой других стран. Однако и в том, и в другом случае цель одна - закрыть свой рынок для других.
Естественно, на какое-то время это позволит решить проблему, но очевидно вскоре таких союзов возникнет очень много или кроме союзов не останется практически ничего и опять производитель попадет в мешок мельчайшего рынка и проблема ожесточения конкуренции останется нерешенной. По-прежнему высококвалифицированные работники будут работать по семьдесят часов в неделю и опасность катастрофы с каждым годом будет возрастать. Тогда, видимо, придется признать правомерность и допустимость протекцио низма по отношению к внутренним производителям и установить международные нормы такого протекционизма. Это, в свою очередь, приведет к необходимости пересмотреть те либеральные ценности, которые, как полагают, в последнее десятилетие восцарились в мире. Если это не осознать, развитые страны будут по-прежнему упрекать в использовании двойных стандартов за то, что, например, внутри западноевропейского союза будут культивировать либеральные ценности и либеральные подходы в экономике и отступать от этих принципов за пределами данного союза. "Мир вовсе не вступает, - пишет редактор журнала "Нэшнл Интерест" М. Линд, - в эру гармоничной либеральной взаимозависимости и подлинной либеральной демократии. Глобальная конкуренция подстегнет геоэкономическое соревнование, в котором примут участие менее богатые, но значительные в военном отношении страны, такие как Россия, Китай и Индия" / 25, с.366 /. Но и Запад будет стремиться сохранить свое привилегированное положение в мире.
Учитывая реалии современного мира, следует, видимо, определенно признать, что либеральные ценности в экономике - это только некий образец, идеал, увы, как и всякий идеал, не достижимый, и тогда все встанет на свои места. Тогда окажется понятной роль и назначение создаваемых союзов. Если различные страны для экономического самовыживания должны закрывать свои рынки, то в планетарном масштабе проще это делать между несколькими легко исчисляемыми союза ми, среди которых уже возможно построить систему необходимых связей. Тогда содержа нием политики XXI века станет определение постоянно меняющихся, текущих квот на производство определенных товаров и именно это может оказаться мощнейшим организатором мирового процесса. Однако если относительная скорость развития стран окажется в некотором смысле подконтрольной мировому сообществу, быть может, нако нец, настанет момент, когда человечеству окажется под силу и тот поворот, к которому давно призывают многие футурологи.
Быть может, наконец, нам удастся изменить однажды выбранную стратегию развития - центробежную, при которой человек стремится покорять все новые и новые грани сущего и попытаться освоить иной подход - концентрическо-окружной, при котором престижно ока жется создание соответствующего каждой эпохе цельного мира, в который человек вклю чен гармонично. При этом подходе необходимо переориентировать политику государства на использование высоких технологий для создания максимально цельного мира, соответ ствующего данному времени, данной эпохе, используя для этого налоговую политику, создавая соответствующие международные институты, работая с прессой, развивая культуру. Тогда на смену XX веку, как веку новых технологий, придет век культуры, духовного развития. Век всеобщего потребления сменится веком всеобщего разумного самоограниче ния, духовного освоения нового планетарного мира, в каком-то смысле "новым средне вековьем". Отнюдь, видимо, не случайно А.Франс словами одного из своих героев провозглашает, что "средневековье окончилось только в учебниках истории".
Феномен трансформации капитализма и человек
В конце XX столетия отчетливо проявилась тенденция капитализма к непрерывной трансформации и поиску новых форм и способов господства капитала в общественных процессах. Десятилетие назад казалось, что на смену всевластия капитала пришло господ ство техники, науки, информатики. Многие ученые, отмечая эту глобальную, "капиталь ную" роль техники, искали новое направление вектора развития цивилизаций и придавали странам с традиционной, конфуцианской культурой особую роль в историческом процессе, полагая, что именно конфуцианский мир наиболее приспособлен к господству техники. Такой взгляд был представлен и в нашем очерке "Сбывающееся непредсказанное. Человек и техника в XXI веке". Тогда, оглядывая прошедшее десятилетие, нам казалось, что в дальнейшем развитие мировых экономик будет опреде ляться использованием техники и информатики, что традиционный капитал как владение средствами производства преобразуется в капитал, извлекаемый из техники, технического прогресса, науки, информатики, и развитие государств, будет определяться умением эффективно использовать новое средство производства: науку и технику, и процветания добьются страны, наиболее пригодные к взаимодействию с техникой и информатикой.
Однако мировой финансовый кризис конца XX века, поразивший страны Азии, Латин ской Америки и Россию, показал, что новый хозяин - техника - оказался вовсе не хозяином, а только высококвалифицированным работником; хозяин остался прежний - капитал. Но уже капитал не как владение средствами производства, а как капитал в самом чистом виде - капитал как деньги; деньги как опосредованное владение средствами производства. Хозяином мира в этом случае оказались не владельцы заводов и фабрик, не владельцы чего-то реального, а владельцы самого пустого и эфемерного - денег - самого свободного и несвязанного права на владение чем-то. Права владения тем, что ты захочешь. Что и естественно: хозяин мира тот, у кого больше прав. Но согласившись с тем, что это так естественно, мы, возможно, упустили нечто важное в понимании того, что такое совре менный капитал, капитал "эффективный". Между тем, в процессе трансформации капитализма капитал приобретает все более спекулятивный характер, и этот процесс имеет тенденцию к усилению. Если в 1990 г. в денежные спекуляции были вовлечены 660 млрд. долларов ежедневно, то уже в 1997 г. - более 1 трлн, долларов, что в 29-30 раз превышает стоимость продаваемых за деньги товаров и услуг. По оценкам "Гарвард Бизнес Ревю", на каждый доллар, обращающийся в реальном секторе мировой экономики, приходится до 50 долларов в финансовой сфере. Учитывая складывающуюся ситуацию, мы предполагаем осмыслить новую роль уже не техники, а денег, управления деньгами, прибылью и рисками в современных трансформациях капитализма и того, каким должен быть человек, наиболее соответствующий этой новой модели капитализма.
Для описания этой новой модели капитализма используем известную всеобщую формулу капитала К. Маркса: Д-Т-Д*. Как мы помним, пафос критики капитализма заключался в указании на источник получения дополнительной прибыли за счет усиления эксплуатации наемного труда, который выступал как товар для капитала. Но пришел на смену новый век. и основной источник дополнительной прибыли капитал стал извлекать из другой составляющей товара Т - использование новейших технологий. Что новое несет нам новый век? Конечно, источником прибыли останется по-прежнему и эксплуатация наемного труда и интенсивное использование техники и новых технологий, но товаром становится теперь и способность эффективно управлять имеющимся капиталом. В современном производстве все поддается подсчету и оценке. В принципе капитал может теперь численно оценить стоимость будущей рабочей силы, сырья, произведенного продукта. Используя весь совре менный механизм страховок, фьючерсных контрактов, опционов и прочих производных финансовых инструментов, капитал может с любым заданным риском оценить в денежной форме стоимость товара Т в применяемой нами формуле Д-Т-Д'. Но тогда товар Т. получив денежную форму, тоже становится просто деньгами, и формула в этом случае может быть записана как Д-Д'-Д", Где первое Д - это деньги, запущенные в оборот вокруг данного производства, второе Д' - это обсчитанная стоимость наемного труда, сырья, плюс всех затрат на финансовом рынке, которые необходимы, чтобы прибыль была получена, и, наконец, третье Д" - деньги с прибылью, которая в результате всего этого будет получена.
Становится очевидной та новая определяющая роль управленца капиталом, который этот капитал приумножает самым эффективным образом. В последние годы мы могли наблюдать парадоксы теории относительности в современном финансовом мире, когда богатый русский или индонезийский капиталист, владелец местных заводов, на которых работает по 1000 человек, вдруг терял свой капитал не потому, что плохо управлял своим производством, а только потому, что вел бизнес в той стране, которая оказалась "осушена" от внешнего капитала в считанные недели. Внезапно мировая стоимость капитала этого капиталиста падала настолько, что едва ли превышала стоимость имущества даже не мелкого американского клерка, а бедной семьи, живущей на социальное пособие в пригороде Нью-Йорка. С другой стороны, многие западные компании, слабо использующие весь арсенал современных финансовых инструментов, оказались в подобной ситуации. Это произошло со многими ресурсными и особенно золотодобывающими компаниями в послед нее время. Например, одна из крупнейших в мире золотодобывающая компания Barrick Gold, удачно использовав все имеющиеся финансовые инструменты рынка, при текущей цене золота на рынке 255 долларов за унцию продает свое золото согласно купленным ранее контрактам по 385 долларов и получает неожиданную дополнительную прибыль. Другие компании, не использовавшие такие возможности, видят падение цен на свои акции. Это один из множества примеров того, насколько важно умелое управление имеющимся капиталом. Учитывая, насколько акционирован капитал в современном мире, где, в сущности, может быть, только мелкие хозяйства остались в руках единственного собственника, следует определенно признать решающую роль управления капиталом, способного правильно обсчитать прибыль и риск для получения максимальной прибыли и выживания. Таким образом, мы видим исключительное положение денег в современном капиталистическом производстве, где главным в получении максимальной прибыли от производства становится умение идти на риск, рассчитывать этот риск, брать на себя ответственность. Это предполагает определенный тип личности в управлении: самодостаточный, индивидуализированный человек, именно такой, какой был сформирован западноевропейской культурой. Тут мы бы хотели повторить мысль Хайдеггера, приведенную выше: сущностью новоевропейского человека Хайдеггер считал его способность опе реться только на самого себя. Человек сам, начиная с Нового времени, стал безусловным и непоколебимым основанием истины". Человек новоевропейского типа способен брать на себя ответственность, идти на риск, использовать различные техники поведения для того, чтобы не упустить свой шанс.
Государства становятся своего рода предприятиями, успешное развитие которых во многом зависит от работы менеджеров-правительств. В последнее время в экономической и политической науке углубилось понимание того, как функционирует современное государство и как им управлять, регулируя экономические показатели: учетные ставки, налоги, движение капитала через границы. Сейчас мы можем рассмат ривать весь мир как некий рынок, в котором функционируют различные государства, конгломераты государств, подобные предприятиям, управляемым менеджерами. Эта анало гия условна. К примеру, если на рынке каждого государства действует множество компаний и государство регулирует их взаимоотношения, то в мире действует активно небольшое, легко исчисляемое количество стран. Нет единого правительства, устанавливающего общие нормы отношений между этими странами. В большей степени каждая страна индивидуально договаривается с партнерами и конкурентами о взаимоотношениях. Но, как мы уже отметили, к роли самостоятельного, эффективного менеджера более всего подходит тип человека, сформировавшегося в лоне культур западноевропейской и особенно американ ской. Поэтому неудивительно, что количество разного рода инвестиционных фондов в Америке, может быть, наибольшее среди развитых стран и налоговая политика построена так, чтобы стимулировать максимальные инвестиционные отчисления от годовой зарплаты среднего американца. Имеется в виду фонд, в который без налогов можно отчислять опре деленный процент зарплаты и пользоваться накопленными средствами, выйдя на пенсию. Поэтому инвестиционный процесс идет непрерывно, порождая колоссальную армию финан совых менеджеров, готовых брать на себя риск и бороться за получение максимальной прибыли от инвестиций. При таком взгляде на рассматриваемую проблему естественна аналогия: страны, обладающие капиталом и умело распоряжающиеся им, на многие годы становятся некими богатыми дядюшками, которые безбедно и счастливо живут за счет получаемых процентов. Это рантье, которые умеют легко и изящно управлять своим состоянием, И если исторический процесс произвел такое устройство современного мира, то мы должны согласиться, что положение западноевропейского, и особенно американского капитала, в таком мире исключительно. Однако, когда нас раздражает такое, как нам кажется, незаслуженное богатство в руках отдельных людей, мы можем успокоить себя, что это ненадолго. Согласно теории П.Сорокина о социальной стратификации - вырав нивание состояний в исторической перспективе - это богатство вскоре распылится между многими наследниками. Эта теория, даже если и сработает применительно к целой стране, потребует такого огромного промежутка времени, что среднему американцу можно еще долго не беспокоиться о будущем, своем и своих детей. Возникает впечатление, что идет процесс деформации планетарного сообщества на богатые столичные и отсталые провинциальные регионы. Этот процесс идет так же неотвратимо, как происходило формирование богатых столиц и отдельных районов в каждом из государств. В этих столицах люди тратят больше, но и зарабатывают больше. Надо отдать должное американскому капиталу, который, видимо, осознал сущность происходящих в мире процессов, наилучшим образом использовал и готов использовать дальше свое исключительное положение в рамках исторически сформиро вавшейся модели общественного и экономического развития. Как в древние времена, когда цивилизация строила оградительные сооружения, чтобы защититься от варваров, так и в новейшее время такими оградительными сооружениями становятся чрезвычайно высокий уровень жизни, высокий уровень доходов и расходов, который не позволяет без капитала попасть и освоиться в благополучном цивилизованном мире. Возникает необходимость не только знать язык, но усвоить правила, обычаи труда и быта, получить или подтвердить квалификацию, в противном случае варвар, проникший в цивилизацию все равно не преодолеет невидимую стену новых оградительных сооружений цивилизации.
Таким образом, становится как бы неизбежной американизация стиля жизни современ ного мира. Но если это и неизбежно, следует все же осознать эту неизбежность и, преда ваясь ей и соглашаясь, следует определить, где и для чего необходима такая амери канизация, а где необходимо сосредоточиться на сохранении национальной и этнической самобытности.
Американизация вызывает двоякие чувства - с одной стороны, открытый протест, обычно демонстрируемый старшим поколением, и. с другой - сладостное увле чение молодежью всем американским. Значит есть своя правда и свое зло в этой америка низации мира.
Болезнь капитализма чувствуют многие. Один из самых успешных практиков капи тализма Дж. Сорос с начала кризиса в Азии чуть ли не ежегодно печатает пессимистические бюллетени состояния здоровья мировой экономики, экономики свободного рынка, свободного общества, капитализма. Он находит, как ему кажется, главную опасность, которая грозит благополучию страстно им любимого "открытого общества" от пороков капитализма. Он прямо указывает на "Нового врага" современного общества. Это уже не порабощающее всевластие тоталитаризма, правившего в фашистской Германии или Советском Союзе, о котором говорили прежде. Это пороки, вызванные самой основой капита лизма - индивидуализмом. "Слишком много соперничества и слишком мало сотрудничества могут вызвать невыносимые неравенства и нестабильность", - пишет Сорос / 30 /. Чрезмерная конкуренция и недостаток сотрудничества теперь грозят капитализму. Далее Сорос насмешливо осуждает современную веру во всесилие рынка, призывает к сотрудничеству в бизнесе и жизни. Да, недостаток сотрудни чества всегда был слабым местом капитализма, но прежде он с лихвой окупался, вернее, компенсировался конкурентными условиями рынка, которые все же побуждали бизнесме нов к сотрудничеству. Такое вынужденное сотрудничество между странами существовало раньше, пока мир был разделен на два блока. Но теперь, когда на какое-то десятилетие, исторически ничтожный срок - Соединенные Штаты оказались на мировом рынке моно полистом и, пренебрегая, даже и не мысля о сотрудничестве, стали верховодить миром, играя долларом и внутренней учетной ставкой как некоей волшебной палочкой, которой должен быть послушен мир, это создает проблемы. Но не потому, что дядя Сэм пренебрегает сотрудничеством с другими странами, а потому, мы считаем, что он стал на это десятилетие монополистом рынка. А монополии, быть может, - тот реальный враг капитализма и свободного рынка, которого действительно следует бояться. В исторической перспективе этот миг скоро пройдет. И если не сами Соединенные Штаты обратятся к сотрудничеству, то это сделают другие и, объединившись, смогут конкурировать с монополистом.
Быть может, неосознанно, с чуткостью одаренного предпринимателя Дж. Сорос правиль но поднял вопрос, который в самом деле станет важен в недалеком будущем. И, возвра щаясь к теме, мы должны сказать, что хоть тип западноевропейского, американского бизне смена наиболее подходит в наше время и может служить пока моделью, но, может быть, в ближайшем времени нас ждут и здесь метаморфозы, и доминирующим будет бизнесмен образованный, умеющий просчитывать и прибыли и риски, но и готовый к дружелюбному сотрудничеству не по принуждению, а в силу внутренних, этических основ. Тогда, возмож но, общепризнанной моделью бизнесмена 2010 года станет не Бостонский мальчик, про учившийся в известной школе, а некий новый бизнесмен с другой улыбкой и в другом наряде.
Демонизм денег
В очерке "Феномен трансформации капитализма" мы обратили внимание на исключительную, все возрастающую роль денег в современном мире. Анализ сегодняшней ситуации показывает, что в планетарном масштабе продолжает интенсивно развертываться глобализация финансовой деятельности, что еще более усиливает не только экономическую, но и политическую власть денег. "Некогда новое время освобождаясь от психологии "собирания богатств", формировало энергичную экономику, преображенную, перестраивающую мир, превращая золото, сокровища в деятельный капитал. Сейчас капитал трансформируется в квази-золото финансово-информационных потоков" / /.
Идет процесс формирования призрачной неоэкономики финансовых технологий. Ее становление исследователи связывают с информационной революцией и приведшим, в свою очередь, к стремительной виртуализации денег, прогрессирующему росту всего семейства финансовых инструментов.
Как отмечается, компьютеризация системы электронных счетов и кредитных карт, спутниковая оптико-солнечная связь позволяет практически мгновенно перемещать финансовую информацию, заключать сделки, переводить средства с одних счетов на другие независимо от расстояния государственных границ. Это привело к резкому сокращению трансакционных издержек и явилось одним из основных факторов образования мирового финансового рынка. В качестве другого фактора называют изменение внешних и внутренних государственных условий деятельности финансовых институтов. Крах Бреттонвудской системы 1971 году и отмена режима фиксированных валютных курсов привели к размыванию границ прежде замкнутых национальных финансовых пространств, стимулировали экспансию иностранного капитала на национальных финансовых рынках, что позволило играть на изменении курсов валют / /.
Валютные потоки капитала за последние десять лет существенно увеличились. В целом международные финансовые рынки за последние годы характеризуются взрывным ростом коммерческих операций, количество выпущенных ценных бумаг увеличилось в 1986-1996 гг. более чем в 2 раза - с 220 млрд. до 569 млрд. долларов. По данным международного агентства Capital Data Ltd, в 1998 году объем их эмиссии составил чуть менее 1 трлн. долл. Следуют ожидать усиление подвижности потоков капитала. Растет объем производимых в мире финансовых инструментов. Банк международных расчетов оценил объем производных финансовых инструментов в мире на конец 1997 г. в 103 трлн. долл. на декабрьских (1998 г.) слушаниях в одном из Комитетов Американского Сената была проведена оценка ситуации на конец 1998 г. - 150 трлн. долл. Интересны также имеющиеся данные о совокупном объеме фактической мировой резервной валюты - американского доллара накануне его столкновения на глобальных просторах с евро. Так, за три осенних месяца 1998 г. федеральной резервной системой США было напечатано 13,8 млрд. долл., а общий объем наличных денег в обращении составил 457,9 млрд. долл. На тот же момент показатель денежной массы США М.1 равнялся 1112,7 млрд., М.2 - 4380,8 млрд. и М.3 - 5940,1 млрд. долл.
Все отчетливее проявляется тенденция перехода от прямых производственных инвестиций к портфельным. Прямые инвестиции относятся к корпоративным, они создают прочную глобальную деловую сеть и приводят к участию инвесторов в управление корпорацией, способствуя формированию системы глобального корпоративного менеджмента. Портфельные инвестиции ориентированы на приобретение облигаций и акций на фондовом рынке. Они усиливают глобальную спекуляцию инвестициями.
За последние 25 лет глобальный доход возрос вдвое, объемы мировой торговли - втрое, прямые зарубежные инвестиции - впятеро. Эти результаты получены прежде всего за счет дерегуляции и либеризации глобальных финансовых рынков, освобождения их из-под контроля национальных государств, за исключением Китая, в результате чего его миновал глобальный финансовый кризис 1998-1999 годов.
Как отмечают аналитики, валютные потоки капитала за последние десять лет существенно увеличились. В целом международный финансовый рынок за последние годы характеризуется взрывным ростом операций. Например, количество выпущенных ценных бумаг увеличилось за 1986-1996 годах более чем в два раза, с 220 млрд. долларов до 569 млрд. долларов.
Глобальные финансовые системы все более отрываются от реальной экономики. Финансовый бизнес фактически ведется в виртуальной экономике - как спекулятивная игра со ставками. Как отмечается, превращение денежной сферы в необъятный виртуальный континент способствовало развитию в ее недрах целой системы изощренных финансовых практик. По форме - более или менее легальных операций и инициатив, однако по сути - действий, все отчетливее расходящихся с нуждами реальной экономики, разрушающих ее смысловое поле, паразитирующих на результатах конструктивных усилий человека.
Широко практикуют методично организуемые и управляемые спекулятивные атаки и подрывные акции, имеющие целью получение дополнительной прибыли без производства реальной стоимости.
Глобальная компьютеризация создала единую мировую "глобальную биржевую платформу" и довела биржевой обмен, по мнению аналитиков, до абсурда. Номинальная стоимость глобальных государственных договоров превысила 50 триллионов долларов США, что вдвое больше годового мирового дохода. "Глобальная виртуальная торговля рисками поставила человечество перед лицом экономического краха".
Как отмечается, объем операций на валютно-финансовых рынках в настоящее время в десятки раз превосходит реальные потребности финансирования международной торговли, их ежедневный объем примерно соответствует совокупным валютным резервам всех национальных банков, которые теоретически могли быть использованы в целях стабилизации при развитии глобального кризиса.
Все эти процессы протекают в условиях системного контроля над глобальным рынком, давая возможность крупным игрокам управлять мировыми ценами, лишь косвенным образом связанными с издержками производства, поскольку избыточные издержки снимаются на другом уровне деятельности. Иными словами на мелкие и средние предприятия, по сути, сбрасывается повышенный риск современной экономической практики, а выбывшие участники гонки оперативно заменяются новыми.
Американские и швейцарские инвестиционные компании стали подлинными правителями глобальных финансовых рынков. Под их глобальным гнетом упала сила и значение экономической политики и экономического управления государств и правительств.
Финансовый крах в Южно-Восточной Азии и в России в 1998-1999 годах - реальные последствия такой модели глобализации.
Капитал трансгосударственных финансовых компаний весьма подвижен. Он может быстро прийти, но столь же быстро убежать. В конце 1997 года в силу именно этой причины рухнула Гонгконгская биржа, что привело к валютно-финансовому кризису и режиму падения курсов национальных валют во многих странах Азиатско-Тихоокеанского рынка, причем не только таких развивающихся стран как Индонезия, Малайзия или даже Таиланд, и, казалось бы вполне благополучных, как Тайвань и Южная Корея.
В настоящее время ежедневный объем мировых финансовых трансакций оценивается астрономической суммой, порядка полуквадраллиона долларов, что создает ситуацию кредитного риска в глобальном масштабе, чреватую общественным кризисом.
Все более спекулятивный характер приобретает торговля государственными облигациями. В начале целью международной торговли государственными облигациями, корпоративными акциями было получение дополнительных денег для государства и корпорации. Государства покрывали таким способом бюджетный дефицит. Но по мере раскручивания этого кризиса количество облигаций возросло настолько, что этот процесс вышел из-под контроля и превратился в спекулятивный. Так, в Украине на протяжении многих лет ловкие дельцы и государственные чиновники покупают через зарубежных партнеров государственные облигации и, пользуясь высоким процентом (около 100% годовых), наживали и наживают миллионные капиталы.
Происходит также стремительный рост вторичных ценных бумаг - этого сегмента финансового рынка. Сложившийся на сегодня колоcсальный по объему рынок вторичных ценных бумаг (производных финансовых инструментов) в несколько раз превышает мировой валютный продукт, рискуя уже в ближайшем будущем вызвать тектонические подвижки глобальной финансовой системы в мировой экономике в целом.
Все более угрожающей становится экспансия глобальных портфельных трансферов, а это означает, что усиливается спекулятивный характер глобального капитала. В разветвленной системе финансовых спекуляций происходит фактическое смыкание полулегальных спекулятивных комбинаций с прямо криминальными действиями, "слипание" горячих денег и денег грязных.
Обладатели капитала стремятся "войти во власть", происходит замена власти публично избранных политиков на анонимную власть финансовой элиты.
Глобальный капитал утаивает свои прибыли от налогообложения. Возникает глобальная сеть налоговых гаваней. По данным МВФ, в налоговой гавани уже инвертированно более 2000 млрд. долл. США. Очевидно, что контролировать глобальную сеть налоговых гаваней и справедливо облагать налогами бизнес ценных бумаг можно лишь на основе международных договоров. Однако в этом не заинтересованы те силы, которые держат в своих руках глобальную экономику: негативно сказывается, как отмечаю многие аналитики, слабость, неразвитость и неструктурированность институциональной и правовой среды в планетарном пространстве.
Глобальные финансовые кризисы самым непосредственным образом сказываются на жизненном уровне, благосостоянии народа не только развивающихся, но и развитых стран. Так, из государственного бюджета США было брошено 180 млрд. долл., чтобы спасти глобальную американскую финансовую индустрию в 80-х годах. В 1995 году Япония вложила 400 млрд. долларов бюджетных средств, чтобы стабилизировать свою глобальную банковскую систему. В результате глобализации финансов в России в 1997-1998 годах большая часть населения оказалась за чертой выживания. По данным ООН, азиатский экономический кризис 1997-1999 годов вызвал массовую безработицу и бросил 100 млн. людей за черту выживания. Китай избежал тяжелейшего азиатского финансового кризиса 1997-1999 годов только благодаря контролированности своих финансовых рынков.
Исследователи глобальных проблем считают, что закрепление национальных глобальных правил и государственного надзора за движением финансовых потоков становится объективно необходимым. Европа уже сделала определенные шаги в этом направлении. Она ввела евро, чтобы снизить глобальное давление доллара и защитить европейцев от возможных финансовых ударов. Обсуждается вопрос о введении общемировых денег, которые, по предположению, дадут возможность избежать спекуляций валютой. В 1998 г. премьер-министр Великой Британии Тони Блер предложил создать новую мировую валюту для третьего тысячелетия. Он считает целесообразным объединить МВФ и Мировой банк, чтобы остановить долговое закабаление бедных стран. Острота ситуации на мировом финансовом пространстве диктует необходимость интенсивных поисков путей преодоления очагов напряжения и повышения уровня управляемости всей системой движения капитала как в планетарном масштабе, так и в национально-государственных границах.
Однако проблема, связанная с демонизмом денег в современном обществе, касается не только механизма распределительных отношений на финансовом пространстве. Она имеет более глубинные основания. Рыночный менталитет, складывающийся в обществе при господстве рыночных отношений, проникает в каждую сферу жизни - семью и брак, дружбу, досуг и т.д. Он деформирует всю структуру жизненных ценностей людей, пронизывая ее меркантильными интересами и устремлениями и обедняя спектр духовно-нравственных ориентиров и установок. Весьма красноречиво признания Дж. Сороса в его статье "Свобода и ее границы": "Я сделал состояние на мировых финансовых рынках, и, тем не менее, сегодня опасаюсь, что бесконтрольный капитализм и распространение рыночных отношений на все сферы жизни ставит под угрозу будущее нашего открытого и демократического общества. Сегодня главный враг открытого общества - уже не коммунистическая, но капиталистическая угроза" / 30 /.
Апробация и обоснование альтернативных моделей развития мира, которые не были бы жестко и однозначно детерминированы рыночными отношениями, составляют одно из важнейших направлений современного научного и политического поиска.
ХХ век: завершение Великой эпохи и новое измерение истории
Завершившееся ХХ столетие многие исследователи называют "трагическим веком", может потому-то "ХХ век уходит со сцены как великий актер, провожаемый не шквалом аплодисментов, а нависшей над залом долгой и мучительной паузой" / , с.7 /. Но мы рискнули назвать эпоху ХХ века "Великой". Это может быть оспорено и все же...
Полагают, что человеческая жизнь только тогда приобретает величие, когда в ней есть трагедия. Видимо, тот или иной период и в человеческой истории предстает в нашем сознании как Великая эпоха, когда человечество прошло через социальные потрясения, пережило трагедию, было на краю пропасти и перешагнуло через нее "как по струне бездну" . Это один из интригующих парадоксов, который еще не вполне осмыслен.
Тотальная трансформация, в которую вступил мир в ХХ столетии, положила начало формированию Нового Мира, Новой эпохи в человеческой истории. "В истории, как и в природе, - отмечает Н. Бердяев, - существует ритм, ритмическая смена эпох и периодов, смена типов культуры, приливы и отливы, подъемы и спуски. Ритмичность и периодичность свойственны всякой жизни" / 31, с.5 /. Размышляя о судьбах России и Европы, пояснив, что его "интересует судьба человеческих обществ в движении", он в своем исследовании "Новое средневековье", написанном в 1924 году, разъяснял: "Я исхожу из глубокого убеждения в том, что нет возврата ни к тому образу мысли, ни к тому строю жизни, которые господствовали до Мировой войны, до революции и потрясений, захвативших не только Россию, но и Европу и весь мир. Все привычные категории мысли и формы жизни самых "передовых", "прогрессивных", даже "революционных" людей ХІХ и ХХ веков безнадежно устарели и потеряли всякое значение для настоящего и особенно для будущего" / 31, с.8-9 /. И подчеркивал: "Когда мы говорим, что какой-либо исторический мир обречен на гибель, мы, конечно, не хотим сказать, что ничего от этого мира не останется, что само существование его было абсолютно бессмысленным" / 31, с.10 /.
В человеческой истории наблюдается круговорот времен и известное повторение пройденного. Повторение и возрождение прошедшего исторического времени вполне объяснимы для тех, кто применяет диалектику Гегеля для описания исторических процессов. Новое время началось с Возрождения забытой Древности. Продолжая эту аналогию, Бердяев в 20 годах ХХ века выразил предчувствие конца некоего старого времени и наступление нового, назвав эту наступающую эпоху "Новым средневековьем", как времени, в котором должно возродиться что-то важное и главное из забытого Средневековья! "Эпоху нашу я условно обозначаю как конец новой истории и начало нового средневековья. Я не предсказываю, каким путем необходимо пойдет история, я хочу лишь проблематически начертать идеальные черты и тенденции нового типа общества и культуры," - пишет Бердяев в работе "Новое средневековье" / /.
Замечательное предчувствие философа, однако, не получило дальнейшего осмысления. В самом деле, о каком новом времени можно говорить, если начавшееся вскоре и затянувшееся на десятилетия распространение фашизма в Европе наглядно свидетельствовало об обратном - мир ничуть не изменился за век, прошедший после блистательных успехов императора Наполеона. Где оно новое время, где новый человек?
По-прежнему культ силы, стремление возвыситься над народами и людьми, подчинить их своему господству и господствовать всегда и везде, доказать всем, что ты существо Богорожденное или по крайней мере богоравное, все, что так отличало нового человека во времена Данте, от его возвышенных, но безликих предшественников средневековья, это стремление возвысить себя над всеми и всем продолжало творить историю в это время. Гитлер, Сталин, Черчилль, Ленин, Ротшильд, Наполеон все они так похожи друг на друга, словно духовные братья доктора Фауста и словно все они ходили в одну школу профессора классической филологии Ницше и заучили наизусть возвышенные оды "Супермену" несчастного поэта и словно все они сидели за одним столом вместе с героями древнего Героического времени Аяксом, Менелаем или Одиссеем и хвастались вместе с ними своими "героическими" подвигами!
Впрочем, благодаря величайшему искусству гениального Гомера мы лучше знаем, понимаем и сострадаем хитроумному герою - так сказать, "безродному" в племени героев, происхождение которого не столь благородно и определенно, нежели происхождение классического героя Нового времени Геракла-Геркулеса! Кажется, что в Новое время Одиссей, как самый демократический древний герой, переродился в Фауста, хотя по прежнему остался верен сам себе - будь то в классических похождениях с нимфой Калипсо или в душещемящей трагедии Гретхен, этот герой всегда думал прежде и после всего о самом себе, он сам вершил свою судьбу и заворачивал в ее коловорот судьбу всех встречных юношей и дев! Он всеми силами старался доказать всем и самому себе, что он действительно родился Богоравным... во всяком случае, сделал Богоравным сам себя! В этом слове, может быть, скрыта главная загадка целой эпохи, какого-то "метафизического века"! Сделать себя Богоравным!
Это стремление человека к господству над миром, как завоевателя и властителя над сущим, имеет под собой определенные объективные основания. Ирония истории, по замечанию С.Б.Крымского, состоит в том, что опьянение властью вытекает из фундаментальной тенденции развития человечества, из идеи полного господства человека над миром, провозглашенной еще библейским Богом. Весь социальный и научно-технический прогресс человечества и конструировался как расширение власти над всем существующим - не только обществом, но и природой, расширением возможностей использования, владения и распоряжения предметным миром, оказавшимся в зоне общественно-исторической практики / 11, с.19 /.
Видимо, нечто смутило мысль Бердяева, и он оставил "недописанной" и "недодуманной" тему, поднятую Шпенглером в начале века, о конце цивилизации и наступлении какого-то нового времени, "Нового средневековья". Насколько можно предположить, смутило Бердяева то, что "Новое средневековье", может быть, наступило, однако не заметно было появления какого-то Нового человека, который должен был появиться в это время, знаменуя собой наступление нового времени. Все говорило о том, что этот новый человек должен вот-вот появиться, однако появлялись на исторической арене люди знаменитые, великие, исторические, какие угодно: появлялись даже гитлеры, сталины... но только новый человек почему-то не появлялся. И, видимо, это остудило мысль Бердяева! Если, конечно, что-то могло остудить мысль пламенного философа. "Новым средневековьем я называю ритмическую смену эпох, переход от рационализма новой истории к иррационализму или суперрационализму средневекового типа", - пишет Бердяев в "Новом средневековье" / /. Да, видимо, нужно было очень далеко отойти от Второй мировой войны, чтобы увидеть и понять ее историческую роль и последствия. Однако в любом случае мы всегда должны помнить тех, кто первыми почувствовал и предвидел завершение старого Нового времени и наступление нового.
Проблема границ Нового времени не перестает будоражить умы мыслителей: начинать ли отсчет Нового времени с открытия Колумбом Америки (1492 г.), с голландской ли революции 1580 г., с английской революции 1642 г. или Великой французской революции 1789 г. Еще менее ясным, чем начало Нового времени, является граница его заката: 1910 г. - начало конвейерного производства, 1917 г. - Октябрьская революция в России, НТР, подготовившая переход Запада в некую новую стадию, крушение коммунизма и биполярного мира. "В зависимости от различия в фиксации начала и конца Нового времени "современное общество" разными исследователями представляется расположенным на разных отрезках исторического времени" / , с.8 /.
В общем-то, с этими временами уже второе столетие происходит какое-то недопонимание, раздражение, любопытство... И все это можно в нескольких словах описать так: "Как все же назвать новое время, когда Новое время, наконец, завершится? Или как назвать время старое?". Если использовать терминологию исторической науки, мы живем сейчас в Новейшее время и это "Новейшее время" скорее всего относится к "Новому времени", которое пришло на смену "Средневековью". Философы, историки, публицисты давно догадывались, что рано или поздно это Новое время должно будет как-то завершиться и ему на смену должно прийти... но, оказывается, лингвистически трудно назвать время, которое придет на смену "Новому"!
В нашей статье, посвященной ХХ веку и Героическому времени, мы, очевидно, должны обсудить этот вопрос и как-то объяснить /пусть, это будет даже не окончательно, а предварительно/ путаницу с историческими временами! Наверное, каждый историк культуры помнит слова Шпенглера, которые он написал еще в начале ХХ века во введении к своему гениальному, удивительному "роману": "Закат Европы" о том, как трудно и не просто хронологизировать историческое время различных культур и цивилизаций: ""Древний мир-Средние века-Новое время" - вот та невероятно скудная и лишенная смысла схема, чье абсолютное владычество над нашим историческим сознанием постоянно мешало правильному пониманию подлинного места, облика и, главным образом, жизненной деятельности той части мира, которая сформировалась на почве Западной Европы..." / /. Конечно, каждый историк, философ культуры волен хронологизировать историю как ему заблагорассудится и мы не вправе осуждать Шпенглера за то, как он подошел и решил эту проблему. Однако, вспоминая его "мысль" с высоты следующего столетия мы все же должны сказать, что концепция Шпенглера о наличии замкнутых культур не получила убедительного дальнейшего развития, а вот словам Бердяева о "Новом средневековье", быть может, суждено прожить долгую жизнь! Ту жизнь, которую им и предуготовил философ!
На рубеже веков многие философы, историки культуры, мыслители, а не только Шпенглер, Бердяев или Ницше пытались осмыслить характер Новейшего времени, увидеть в нем какие-то едва заметные отличия от времени старого, которое со времен Данте называют Новым. Однако если бы даже нам удалось каким-то образом вернуться в конец XIX века на лекции Ницше, мы бы услышали в сущности только давно известные арии Фауста в опере Гуно! Новый человек в этих ариях Бердяева, Шпенглера или Ницше оказывался человеком Старого Нового времени, который искал что-то, сам не зная что!
Предчувствия нового великих философов еще долго не могли проявиться в живой или в исторической плоти! Жаль, что до сих пор они так не смогли, эти предчувствия, воплотиться в какую-то законченную литературную форму, вроде Фауста Гете или литературного автопортрета Бенветутто Челлини, "Государя" Макиавелли или мемуаров Наполеона!
И все же, понимание того, что вскоре наступит новое Новое время, которое должно прийти на смену старого Нового времени не прекращали беспокоить мыслителей Новейшего времени, так что даже Френсис Фукуяма в середине 90 годов ХХ века, анализируя по свежим следам исторический момент, который сложился после распада Советской империи, выбрал Шпенглеровскую лексику для описанию человеческой истории и провозгласил "Конец истории?", а вместе с этим завершение некоторого исторического времени / /.
Однако, обозревая историческую и философскую мысль последнего десятилетия минувшего века, мы бы хотели отметить, что яркая, спорная идея о конце истории, высказанная Фукуямой, все же не получила развития, как в свое время не получила развития идея Шпенглера о существовании замкнутых, не связанных между собою культур, которые в своем историческом калейдоскопе образуют общечеловеческую цивилизацию. Оказалось, что несмотря на все убедительные возражения чутких и великих мыслителей, человеку важно верить и знать, что человеческая мысль последовательна, и что любое другое новое время, которое, быть может, когда-то придет на смену нынешнему, будет уважать и помнить современную мысль. Соглашаясь с этим чувством, с этой надеждой, мы хотели бы взглянуть на размышления, предчувствия и убедительные свидетельства наступления Новой эпохи, нового времени, которое, наконец, сменяет старое. Вспомнить о том, что нам повезло, и что впервые за последние восемь веков мы действительно пережили Великий век и стали свидетелями рождения нового времени!
Безусловно, Шпенглер был прав, когда жаловался на то, что будущим историкам культуры "покажется совершенно невероятным, что никогда даже не было подвергнуто сомнению значение этой схемы: "Дневний мир - Средние века - Новое время!" / /. Нам кажется, закономерно то, что и Шпенглер в начале ХХ века и Фукуяма в конце этого века, оба говорили об одном и том же только разными словами: о гибели культуры или конце истории (соответственно).
Однако и в том и в другом случае по прошествии некоторого времени стало ясно, что культура не погибла, и Шпенглер и Фукуяма в чем-то были не правы. Потом мы увидели, что унылый, невыносимо скучный прогноз Фукуямы тоже оказался неверным. Почему же тогда исходная мысль и предчувствие в том и другом случае кажутся нам верными, хотя последствия и дальнейшая история этой мысли скорее говорят о том, что исходная мысль была неверной? Прошло почти сто лет после издания книги Шпенглера "Закат Европы", а мы все еще находимся в сомнении: произошел ли в самом деле излом эпох, началось ли новое время и родился ли новый герой?
Нам кажется, что, может быть, не новый герой, а новый человек, наконец, пожалуй, пришел! А вместе с ним наступило новое время, и мы должны разобраться, кто к нам пришел и сделал остановку, "эпоху" как сказали бы в древнее время. Слово "эпоха", наверное, не менее значительно, чем имена Бердяева, Ницше или Шпенглера в тех размышлениях, которые мы предлагаем. Видимо, нет смысла пытаться восстановить этимологию этого слова, однако все же следует обратить внимание на значения этого слова в современных языках: с одной стороны эпоха понимается как некая точка, момент истории, рубеж, некоторое событие, которое разделяет время на время существовавшее до и после этого события. С другой стороны, понимая, что редко одно единственное событие может само по себе что-то существенно поменять в истории, вместе с таким событием подразумевается целый отрезок времени, который так важен, что его можно рассматривать обособленно, как отдельную точку, остановку, прерывание в бесконечной веренице исторических событий... Именно поэтому мы вынесли в название данной статьи слова: "Великая эпоха двадцатого века", указывая на исключительное положение этого удивительного времени как рубежа различных эпох!
Если предположить, что прав был Бердяев и действительно наступило новое время, время, которое сам философ назвал "Новым средневековьем", если согласиться с этим, мы должны назвать и описать время, которое предшествовало этому новому, только что наступившему времени, указать типичного героя, характерного представителя этого ушедшего времени, и в то же время попытаться как-то описать время наступающее и указать отличие нового человека этого времени от человека времени старого!
Бердяев недаром назвал новое Новое время "Новым средневековьем". Если посмотреть на исторические времена, нанизанные на знаменитую диалектическую спираль Гегеля, мы должны найти что-то общее в старом Новом времени с временем Древним. Нам кажется, что самый прекрасный и живописный момент Древнего времени - век взятия Трои, век, названный героическим, выразил дух Нового времени, времени, которое через много веков смогло что-то повторить, что-то возродить из этого яркого, незабываемого Гомерового времени. Поэтому мы хотели бы назвать старую часть Нового времени - Героическим временем, поскольку новую часть Нового времени мы согласны назвать словами Бердяева: "Новое средневековье". Однако следует отметить, что это Бердяевское название должно быть чисто техническим и только потом в своем развитии и завершении найти свое собственное окончательное название! Быть может, ему дадут потом имя "Человеческое", которое пришло на смену Героическому? Кто знает? Не нам судить. Мы можем только попытаться описать закончившееся время, назвать его.
Итак, мы должны провозгласить: "Старое Новое время уже завершилось и начинается новое Новое время!"
Но прежде чем двигаться дальше, следует указать на очевидную лингвистическую и историко-хронологическую трудность: отмечая завершение Нового времени, мы должны либо оставить за этим временем его установившееся в исторической науке название "Новое время" и впредь называть время, начинающее с началом третьего тысячелетия просто новым, которое когда-то потом обретет свое собственное название. Либо раз и навсегда избавиться от лингвистической путаницы, связанной с наименованием времен, отказаться от слова Новое время и отныне называть Героическим временем то время, которое до сих пор мы называли Новым. Таким образом, мы будем говорить: это Героическое время наступило вслед за Средневековьем, а завершилось в ХХ столетии, а сам двадцатый век стал эпохальным, и мы с полным правом можем назвать его Великой эпохой.
Наконец, мы сказали то, что должно было быть сказанным и теперь нам намного легче будет вести дальнейший разговор. Слишком запутаны были слова: старое, новое Новое время, Древнее время, Новое средневековье... И теперь, когда мы изменили ту "невероятно скудную и лишенную смысла схему", о которой с раздражением писал Шпенглер: "Древний мир-Средние века-Новое время" и готовы переписать ее по-новому: "Древний мир-Средние века-Героическое время-"Новое средневековье", нам будет намного проще и понятнее вести дальнейший разговор. Мы поспешили ввести название старой части Нового времени - Героическое, только для того, чтобы нам стало легче говорить о той великой, кардинальной эпохе, которой стал ХХ век, разделивший Новое время надвое! Однако мы должны объяснить и оправдать (поскольку трудно в этом вопросе что-то доказать), почему справедливо выбранное нами название: Героическое время и действительно ли произошел излом Нового времени, что впрочем давно и неоднократно отмечали многие философы и историки культуры.
О том, что наступает новое время говорили уже давно: и в эпоху императора Наполеона современникам казалось, что историческое время изменилось, и потом, в конце того же века, стоя на развалинах Парижской коммуны, К. Маркс тоже в очередной раз провозгласил наступление новой эпохи, а вскоре и Шпенглер на пожарищах Первой мировой войны вновь заметил силуэт нового времени, а затем в конце тысячелетия Фукуяма описал завершение некоторого западноевропейского времени... Такие предвидения и предсказания, пророчества давались нам за прошедшие два века неоднократно, однако вспоминая их с высоты нового тысячелетия и прошедших испытаний, мировых исторических катаклизмов, революций и войн, мы можем сейчас увидеть истинную цену этих пророчеств.
Если вспомнить сейчас образ нового человека, который в конце 19 века предложил Ницше, мы с удивлением увидим в этом новом человеке, "сверхчеловеке", замечательный образец личности, характерной для всего старого Нового времени, Героического времени, как мы условились называть его. В одах знаменитого поэта мы слышим героический тенор Фауста, который восхваляет самого себя в мелодике Вагнера пред лицом одетого в горностаевую шубу безродного великолепного императора Наполеона, и, признаться, совершенно не находим образа какого-то нового, чуждого всему этому веку, героя. Однако если Ницше, безусловно, дал самую яркую и поэтическую форму описания человека Героического времени, то самую точную, подробную и содержательную, нам кажется, дал Хайдеггер, характеризуя существо Нового времени в той его части, которую мы теперь позволили себе назвать Героической. С одной стороны, контраст между поэтическим образом Ницше и Хайдеггеровским описанием такого человека выглядит потрясающим, ощеломляющим, и только потом, вчитавшись и всмотревшись в суть, мы видим, что это все же описание одного и того же типа человека.
Мы приводили описание сущности новоевропейского человека, данное Хайдеггером. Осмысление существа Нового времени занимает одно из центральных мест в философии Хайдеггера и, безусловно, главным в его понимании человека Нового времени, новоевропейского человека, становится машинная техника, которая как раз помогла реальному обыденному человеку подняться в полный рост на уровень сверхчеловека Ницше. Работы Хайдеггера о существе Нового времени столь подробно и убедительно характеризуют Новое время на языке техники, что после этих работ чрезвычайно трудно решиться дать название всему этому времени: Героическое! Однако мы считаем, что все же общим во все века после Данте до начала третьего тысячелетия был образ Героя, Наполеона, Фауста, Сверхчеловека, а не скромного научного сотрудника провинциального университета... Кстати, стоит отметить замечательную разницу в описании Сверхчеловека, которое мы читаем на страницах Ницше, и потом встречаем воплощенным через сто лет в образе Супермена мистера Кларка на экране голивудской ленты "Супермен"! Этот новейший герой уже вовсе не занят доказательствами своей Богоравности или богоизбранности, он словно стесняется своего происхождения, он не столько завоевывает, сколько защищает свой народ, причем защищает от угроз не внешних, а внутренних, поддерживает порядок и больше похож не на древнего Героя, а на суперслугу, суперполицейского. Он не столько завоевывает мир, сколько наводит в нем порядок, но при этом действует скорее силой, а не умом и управлением! Он поражает всех своими сверхестественными способносями по наведению порядка - захватывающими дух перемещениями в пространстве, исключительно точной стрельбой и сокрушительными ударами своим героическим кулаком прямо в морду злодея, так что при этом становится совершенно ясно чей это сын - Геркулеса! -знаменитого, но скромного уборщика конюшен классического героя древности богородного царя Авгия.
Быть может, мы поспешили?! И время, о котором мы говорим, еще не вполне завершилось и еще не время ему подбирать название и называть старое Новое время Героическим?