Lib.ru/Современная литература:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
--------------------------------------------------------------------------------------------------
Эпопея "Трагические встречи в море человеческом"
Цикл 1 "Эстафета власти"
Книга 6 "Гражданская война"
Часть 1 "Офицеры, преданные отечеством" (продолжение)
-------------------------------------------------------------------------------------------------
Глава четвёртая
1
Белосветов, пробиравшийся по Тамани в станицу Петровскую, был не в курсе того, что здесь недавно произошло. Как не знал и того, что случилось в Сочи. Там в сентябре умер от сердечного приступа генерал Алексеев, поссорившийся с грузинами из-за их захвата Черноморской губернии, которую считал истинно российской. Явились к нему как союзники, но требовали "очистить" - уже их губернию - от войск Деникина до самой речки Бзыбь, что в районе Гагр.
В станице Петровской Николая Константиновича встретила в своей генеральской усадьбе родная тётка, Вера Ивановна Сотникова, и двоюродная сестра Ася, приехавшая из Актюбинска вместе с мужем и 14-летним сыном-гимназистом Ваней Русановым. Мужа она представила ему как Григория Игнатьевича Русанова. Он его до этого никогда не видел, хотя и слыхал о нём. Мужчин в доме больше не было, и этот Григорий Игнатьевич на правах старшего принялся обсуждать с ним проблему Черноморской губернии, в которой собирался жить.
- Ну, Деникин выгнал отсюда грузин ещё в сентябре. Но за них, пишут в газетах, вступились англичане. Как бывшие союзники России они ведь готовы и теперь оказывать помощь армии Деникина - из Персии, через Баку и Тифлис. Значит, с Грузией Деникину придётся, видимо, примириться. Хотя в грузинском правительстве и засела всякая революционная мразь, как и в Москве. А дальше-то - что будет? Можно здесь спокойно пожить? Думаю, что нет. Здесь, как и у нас в Актюбинске, начнут выводить на расстрелы, если красные победят. Как токо узнают, что Вера Ивановна - вдова генерала, помещица, так и нам тут с нею несдобровать. Значит, и отсюда придётся куда-то подаваться, искать мирные края. Куда? Пока не решил. Но ориентировочно - куда-нибудь в Туркестан. Так что и вашему отцу советую: не переезжать покудова сюда. Да-с. Лучше ещё немного отсидеться в Москве. Пока, как говорится, не развиднеется всё окончательно. Может, напрут ещё на большевиков? Со всех сторон, да одновременно! Может, не удержатся тогда грабители, а?..
Ответа никто дать не мог, что будет дальше, и Белосветов, отдохнув у тётки-генеральши 3 дня и прихватив на дорогу немного продуктов и денег, посочувствовав ей, что опять останется одна - детей у неё не было - двинулся к Екатеринодару, чтобы попасть на главную железную дорогу, и - домой, на Москву.
От Екатеринодара до станции Тихорецкой - через станицу Динскую, потом Выселки - он добирался трое суток: то не было паровозов, то угля. Зато, прибыв в Тихорецкую, познакомился на вокзале с человеком, у которого мог остановиться в Ростове, в случае необходимости, хоть на целую неделю. Этим человеком оказался его ровесник, Семён Илларионович Остроухов, приехавший на вокзал вместе с сестрой. Сестра эта никуда из Тихорецкой не уезжала, только провожала брата, но паровоза долго не подавали, и Белосветов хорошо её рассмотрел. Милое, совсем ещё молодое лицо. Маленького роста, а грудь выпячена и осанка неестественно выпрямлена. Догадался: горбунья, хотя горба и не заметно. Глаза у бедной девушки были печальны, держалась она стеснительно. Поэтому обо всём рассказывал её брат:
- Зачем, спрашиваете, еду в Ростов? Надо, пока там нет большевиков, посмотреть, что осталось от нашего дома? Разграбили нас большевики прошлой зимой. Убили отца. Потом, как выяснилось, и мать. Уцелели только мы с Лизой.
- Как же это всё получилось? - спросил Белосветов сочувственно.
- А очень просто, - охотно откликнулся Остроухов. - Когда казаки предали в Новочеркасске своего атамана, из Ростова от нас сразу же ушёл и генерал Алексеев со своими добровольцами. Кстати, он квартировал несколько дней в нашем доме, отец был тогда ещё жив. От Алексеева мы и узнали, что на Ростов идут большевики. А дать им отпор - сил у генерала ещё не было. Короче, добровольцы ушли от нас на Кубань, а мы остались, понятное дело, на разграбление. Куда денешься от родного дома? Нигде и никто ведь не ждёт...
Едва успели попрятать самое ценное - отец-то был купцом 1-й гильдии, держал до революции и фабричку, и ювелирный магазин - как нагрянули к нам ночью с обыском. А проще, за поживой явились. Одного из них я знал с детства. Сапожником работал в соседнем дворе. Вернее, в подмастерьях у Андрея Пивоварова. А тут, глядим, в матросской форме явился, якоря на ленточках. Ну, прямо вам матрос с Балтики! Представился: сотрудник ЧК, мол. Власть!
Вот он, этот Васька-мурло, и угрохал батюшку из нагана, когда тот ему сказал: "Ты что же это, мол, к себе в карман-то кладёшь мои брильянты, коли для государства пришёл конфисковывать?" Он и выстрелил, зверь! Ограбили нас, и ушли в своих бескозырках на мороз. Для форсу, видно, носили.
После их ухода я сразу в сад. Закопано у нас там было кое-что. Выкопал, и в Тихорецкую, к сестре. Она и тогда здесь жила. Ну, а мать осталась в доме, чтобы не разграбили окончательно - народ такой, что и стулья вынесет. Да разве судьбу свою угадаешь? Убили потом и её неизвестно за что. Отписала об этом подруга Лизы, когда с почтой наладилось. Вот и хочу теперь сам на всё поглядеть - что с домом, где могила?.. А вы-то, куда путь держите?
- Хочу добраться до Москвы. К родителям.
- Вряд ли вам это удастся, - усомнился словоохотливый собеседник. - Там везде красные. Тихорецкую и то недавно только освободили от них.
Сестра Остроухова, блеснув глазами, вдруг вставила:
- У меня в доме ночевал с офицерами штабс-капитан Туркул - красивый такой, рослый, как и вы.
- Туркул?! - радостно вырвалось у Белосветова. - А у меня к нему записка.
- Знакомы, что ль?
- Где он сейчас? - забыл ответить Белосветов.
- Не знаю. К нам они шли из станицы Егорлыкской - сам говорил. А дальше - обещал, пойдут освобождать Кавказскую, Армавир.
Белосветов, пожалев, что разминулся с Туркулом, рассказал о своей встрече в Ялте с его братом.
На том разговор кончился, брат и сестра заторопились на перрон, и до Ростова Белосветов ехал с Семёном Илларионовичем уже как с добрым знакомым. Даже переночевал несколько раз в его разграбленном доме, пока доставал билет на Москву.
В Ростове действительно правили немцы. Но правление это, чувствовалось, заканчивалось. 9-го ноября в их далёкой Германии пало правительство Вильгельма, и здешние немцы сами не знали теперь, что их ждёт. Пассажиров, едущих на Москву, больше не задерживали, если даже обнаруживали провоз запрещённых вещей - досмотр производили формально, лишь бы оружия не было. И с Богом, езжайте, граждане россияне по своей земле, но... не чаще двух раз в неделю. В общем, к удивлению Белосветова, ожидавшего встретить в лице немцев наглых оккупантов, вели они себя сдержанно, почти смирно. И в городе, и на железной дороге продолжали соблюдать образцовый порядок, который навели после своего прихода. Так что, выехав из Ростова по твёрдому расписанию и без ущемления прав, Белосветов предвкушал скорую встречу с родными и даже задремал в своём купе от счастья.
Однако не успел поезд отъехать от образцового Ростова и сотни верст, как всё переменилось на отечественный лад. На станции Шахты паровоз остановился из-за отсутствия угля для дальнейшей езды. Оказалось, что у новой советской власти не было денег. Шахтёрам уже 3 месяца не платили жалованья, и все шахты остановились. Угля не хватало не то что на какие-то там поезда, но и заводам и городам. Этим воспользовались казаки, руководимые генералом Красновым из Новочеркасска. Чтобы внести ещё большую сумятицу в управление большевиков Россией, атаман приказал нападать на шахтёрские посёлки. Узнав об этом, Ленин выслал для борьбы с казаками крупные воинские части своей армии, и севернее Новочеркасска установился настоящий фронт. Поезда перестали ходить вообще.
Белосветов понял, в Москву теперь не добраться, как, впрочем, и назад, в Ростов. И всё ещё остро тоскуя по Каринэ, решил вернуться к ней в Керчь по Азовскому морю. Для этого отправился пешком на Таганрог, откуда, говорили, будто бы наладилось пароходное сообщение с Крымом.
В дороге к нему прибился крепкого вида белобородый старик, и они вдвоём то шли через степные посёлки, припорошенные первым снегом, то ехали на редких подводах, если их брали за плату. Ночевать им приходилось, где придётся - крестьяне в деревнях и посёлках боялись пускать на постой незнакомых людей. Во дворах надрывались в злом лае собаки. Да и по степи ездить на телегах почти никто не решался - потеряешь последнюю лошадь, а то и жизнь.
Белосветов обовшивел в дороге, хотелось помыться в бане, сменить бельё, а перспектив не было. И он ещё острее понял, что не может так жить не только без бани, но и без Каринэ, о которой думал и думал, не переставая. Рассуждал: "Может, удастся устроиться на военную службу снова? Ведь появились же какие-то воинские части в Керчи! Видимо, напрасно я их тогда презирал. Ну, да что теперь... Найти бы только Кариночку!.."
В одном из хуторов белобородый старик захворал, и Белосветов пошёл дальше один, зная, что Таганрог где-то уже недалеко, вёрст 45 осталось, как говорили хуторяне. И вдруг в степи, словно из-под снега, возник перед ним заросший бородой и усталый солдат. Без погон на драной шинели, на шапке красная звёздочка. Наставив винтовку, он заорал:
- А ну, стой! Куды прешь?..
- Иду в Таганрог. А в чём дело?
- Ишь, белая вошь, в чём дело спрашиват! - прокомментировал солдат, поворачивая заросшее лицо куда-то назад, где никого видно не было. - А ну, руки уверх! Думал, ежли погоны спрятал, так и ня видно, што ты офицер?
- Бывший офицер, - спокойно, чтобы не вызывать озлобления, поправил Белосветов. - Ну и что? Я этого не скрываю. Лежал в госпитале после ранения на Румынском фронте. Потом - тиф. Война на этом закончилась для меня.
- А как жа ты издеся оказалси, ежли с Румынского? Иде Румыния, и иде щас находисси ты?! А я те проще скажу: идёшь ты до своих. Где всё ваше офицерьё собирается в стаю!
- В какую стаю?! Я с поезда, который остановился в Шахтах. Ехал в Москву домой, да кончился уголь. Вот я и подался на Таганрог, чтобы снова вернуться в Керчь, где был последнее время.
- Гля-ко, братва! За дураков принимает.
Белосветов увидел, наконец, на уровне сапог красноармейца, но чуть за ним, торчащие из земли солдатские головы. Вероятно, там был окоп, и на разговор высунулись любопытствующие. Однако рассмотреть их Белосветову не пришлось. Красноармеец с винтовкой озлился:
- А ну, рассказуй, говорю, сколько на табе нашей кроушки?! Ня кончилася для тя война. Из разведки, сволочь, идёшь, я жа вижу!..
- Дурак! На мне кровь - только австрийская! Вместе с такими же, как вот ты, в одних окопах сидел!
Придурковатый часовой не унимался:
- Ты меня не дурачь, ваше благородие! Мы-то в окопах вошь вскармливали! А ты, нябось, одеколонкой в штабах вонял. Такех, как мы, норовил по мордам, в перчатках. А таперича - на разведку, в наш тыл ходишь!
- Разве в разведку так одеваются? - возмутился Белосветов. - Говорю же тебе, домой ехал! Хватит с меня, навоевался.
- Хватит, гришь? Ну, и с меня хватит! Хватит, грю, дурочку строить, белая кость!
Солдат подскочил к Белосветову и хотел ткнуть штыком, но Николай Константинович увернулся и наотмашь ударил солдата по скуле. Тот, словно подкошенный, слетел с ног. Из окопов выскочили другие. Один из них остановил вскочившего со снега красноармейца:
- Не стрыляй, Сырцов! Я ево лично кончать буду. А ты - поучись!
К Белосветову шёл рослый матрос в чёрном бушлате, перепоясанный пулемётными лентами и ремнями. Вытащив из кобуры маузер, он дважды выстрелил вверх. Николай Константинович испуганно подумал: "Это мне господь за Каринэ!.."
Красноармейцы, чуя, что затевается какая-то необычная казнь, окружили Белосветова со всех сторон. Но, пришедший в себя Сырцов, хотел ударить его сзади прикладом, однако, когда замахивался, поскользнулся, и удар оказался не сильным. Тем не менее оба они упали, и красноармейцы принялись бить Николая Константиновича пинками. Матрос опять выстрелил в воздух, и избиение прекратилось.
Поднимаясь, вытирая рукавом с лица кровь, Белосветов выхватил из внутреннего кармана френча документы. Не застегивая тёплой гражданской поддёвки, в которую был одет, выпалил:
- Посмотрите мои документы! Штабников не награждают солдатскими крестами!
Матрос остановился. То ли растерялся, то ли удивился.
Момент был упущен: душу солдаты уже отвели, вон как избили - в кровь! И Белосветов, воспользовавшись этим, протянул матросу свой воинский билет и госпитальную справку:
- Читайте! Читайте вслух, ёлки зелёные!
Матрос развернул удостоверение и неуверенно, вслух, прочитал:
- Белосветов Николай Константинович. Штабс-капитан. 1890-го года. Происхождение - из мелкопоместных дворян.
Один из солдат тонко выкрикнул:
- Во-во, дворян! И Сырцов - чё ево остановил?..
Белосветов, боясь новой вспышки гнева и расправы, гаркнул:
- Ты читай послужной список! Где я воевал и с кем?! - Он ещё не понимал, что идёт самая страшная из войн, какие бывают на свете - гражданская. Когда брат идёт против брата, сын против отца, и тут уж не разбирают прежних заслуг. Самые злейшие враги на земле это люди из одной нации, если они схватываются не на жизнь, а на смерть.
Матрос продолжал читать:
- Кончил это... Санкт-Петербургское Владимирское училище юнкеров в 1913-м. И ишшо тут вот это... Сказано, што офицер инператорского двора. Дальша - война, 8-я армия генерала Брусилова. Юго-Западный фронт, госпиталь. Румынский фронт, опять госпиталь.
Сырцов запротестовал:
- Да чаво с ым разбирацца! Шлёпнуть, и всево делов!
Но перелом в настроении солдат уже произошёл. Загалдели:
- Ты, Сырцов, токо ба шлёпал всех!
- Были и сряди офицеро`в люди! Хоч бы вот мой батарейный, поручик Озеров. Ничаво ня скажу. Вместях с нами и солдатску кашу ел, и окопну вошь вскармливал.
Вдруг раздался истошный крик:
- Ка-за-а-ки-и!.. Спасайся, братва-а!..
Дальнейшее происходило будто во сне. Оставив Белосветова, красноармейцы бросились в окопы. А Николай Константинович, не зная, что делать, лёг на снег и смотрел, как скачут на них казаки с шашками наголо, со стянутыми под подбородками ремешками фуражек. В окопах не выдержали и начали выскакивать, поднимая руки. Иные побежали в стороны. Тут их и настигала казачня своими шашками - и сдающихся, и бегущих. Белосветов притворился мёртвым, приняв позу убитого. Но вот и над ним раздался насмешливый голос:
- Ну, будя, однако, дурочку-то играть! Подымайсь...
Он поднялся. От красноармейского передового отряда осталось в живых человек 10, в том числе и матрос, перепоясанный лентами. Белосветов оказался 11-м.
- Гони их, Копыто`в, до полковника, в штаб! - приказал хорунжий казаку, который поднимал Белосветова. - Ежели какой кинется у сторону, кончай шашкой усех. А того - стрели. Понял?
- Сполню, как велено, господин хорунжий! - бодро ответил казак. И повернув коня к пленным, приказал: - Хутор вон тама, справа от посадки, видитя? Ры-сь-юу - марш! Хто отстанёт, зарублю!
До хутора было версты 3, и всю дорогу казак гнал их бегом, пока не запалились и начали падать. Матрос сбросил с себя по дороге все ремни и пулемётные ленты. К штабу в хуторе прибежали мокрые насквозь, тяжело дыша. На лёгком морозце валил от всех пар.
Полковника на месте не оказалось - куда-то ушёл пить молоко. Встретил их с высокого штабного крыльца весёлый рыжекудрый сотник:
- Копыто`в, ты што, из бани их, што ли, привёл?
- Трошки промял, господин сотник! Шо ж мне было`, шагом за имя ташшытса? Маленько упрели, но ничё, мужики попалися дюжие! - похвалил казак пленных.
- Матроса ты, однако, вёл зря, - заметил сотник, закуривая папиросу. - Так што, отвяди в сторону, и кончай ево сразу. Хужее матросни людей нету, запомни! Вся подлость от ых идёть.
- Так это ж мне ево закапывать придётса? - расстроился казак.
- Я же те и говорю, надо было в степу. Будешь знать другой раз, - назидательно говорил сотник. И заключил: - Ну, а этих... я у тя, так и быть, приму. А дальше, што будит с ыми - порешит полковник.
Казак Копытов наехал на побелевшего матроса конём:
- А ну, трогай, Балтика! Во-он туды... за огороды...
Матрос бросился от казака к сотнику, падая перед крыльцом на колени, взмолился с перекошенным от ужаса лицом:
- Ваше благородие, за што? Я ж пленный... И в отряд этот меня послали силком. Не подчинился бы, тоже пустили б в расход! Я рабочий, а не матрос. Роба эта - не моя...
- А кто в Питере у пленных юнкеров в прошлом году х.. отреза`л?
- Не знаю, ваше благородие! Я там не был.
- А я - был. И видел! Юнкеры эти - ишшо мальчишки! А твои рабочи отрезали каждому, и совали отрезанный х.. в руку: дяржи, мол, "благородие", может, пришьёшь потом! И смеялись, гады. Вот и я теперича посмеюся над тобой. Токо я не буду тя заставлять подыматься с земли в кровишшы и дяржать! Для мушшыны - это последняя подлость. Лучше убей, ежли ненавидишь, а измывацца - токо питерские рабочи да матросы готовы.
- Да я ж-то не питерский вовсе, ваше благородие! - ревел матрос.
- Стало быть, жить хочешь, што ли? - насмешливо спросил сотник.
- А што жа тут стыдного, хочу!
Сотник выпустил дым, о чём-то подумал и зло усмехнулся:
- Ладно, живи. Токо всё одно хто-то средь вас будет лишним - 11-м. А оставить надоть 10. Выбирай сам: который? Сам и застрелишь. Я те и рево`львер с одним патроном дам. Согласный?..
- Как вам будет угодно.
- Тогда - выбирай. А ты, Копыто`в, гляди, и понимай, што есть за человек матрос!
Матрос подошёл к Белосветову.
- Вот этово, ваше благородие. Всё одно я ево сегодня хотел пустить в расход. Не успел токо...
Сотник спустился с крыльца, произнёс:
- Эт-то и-нтересно-о! - И тоже подошёл к Белосветову. - Бывший офицер, што ль?
- Мои документы - у этой чёрной сволочи! - резко ответил Белосветов, кивая на матроса и понимая, что сотник решил дать своему казаку предметный урок о человеческой подлости и расстреляет, видимо, и его, и матроса. А поняв это, шагнул к матросу и плюнул ему в лицо. - Даже умереть, хам, не умеешь по-человечески!
Между ним и матросом возник сотник. Глаза его из насмешливых стали жестокими:
- А ты - умеешь? - спросил он и затаился в недобром ожидании.
Белосветов хотел и ему ответить на "ты": "Проверь, мол". Но промолчал, подумав: "Какие там у казачни офицеры! Хамьё одно, не имеющее понятия о чести. Даже говорить толком не умеют".
- Вот так-то! - назидательно и с удовлетворением проговорил сотник. - Што, служили у большевиков, што ль? За што он хотел вас?..
- А это уж пусть скажет он - за что? Я впервые вижу эту сволочь! - Белосветов вдруг понял, что сотник не глуп. Умён той житейской мудростью, которая выше книг и всякой выспренной чепухи о чести и красивой смерти, которой заражён был сам и которая чуть не занесла только что в могилу вместе с нелепой позой. И хотя мудрость эта была у казака жестокой, она шла у него от знания жизни и правды о человеке, и выкобениваться перед ним в такой ситуации просто глупо.
Сотник обратился к матросу:
- А ну, покажь доку`менты!
Матрос лишь теперь сообразил, что не следовало ему говорить о том, что он хотел пустить в расход человека и показывать сейчас на него, как на свой выбор. "Это ж "благородия", сразу снюхаются, курвы! У, дурак я, дурак!.." - загнанно думал он. И опять, не подумав о последствиях, торопливо ответил:
- Врёт он! Нету у меня ево доку`ментов! Я, может, потому и хотел ево шлепнуть сёдни, што личность больно подозрительная. Спросил доку`менты, а у ево их нету. Откудова я знаю, куды он их дел?
Белосветов похолодел: "Неужто выбросил, сволочь, когда бежал?" И рванувшись к матросу, схватил его за грудки:
- Вынимай документы, сволочь!
Рванув матроса за полы бушлата так, что полетели в стороны все пуговицы, Белосветов сам залез к нему во внутренний карман и, выхватив свои документы, выкрикнул:
- Целы, не выбросил, подлец! Вот они, читайте!.. - и передал их сотнику. Тот, взглянув на фотокарточку Белосветова в документе, потом на него самого, проговорил:
- Подымитесь на крыльцо, там у нас штаб. А я - щас... - Сотник повернулся к своему казаку и пленным: - Копыто`в, отведи всех в сарай. А матроса - оставь мне...
- Слушаю, господин сотник.
Казак повёл пленников к сараю, а сотник достал из кобуры наган и, ни слова не говоря, спокойно выстрелил матросу в лицо. Когда тот, коротко вскрикнув, повалился, сотник брезгливо сказал:
- Мразь!
Услышав выстрел, Белосветов обернулся на крыльце и увидел, как только что живой, матрос дрыгал ногами на снегу, то затихая, то вновь с силой дёргаясь в конвульсиях. И тогда, как и остальные пленные, тоже оглянувшиеся в страхе и увидевшие всё, Белосветов почувствовал сосущий холод в животе и тоскливо подумал: "Как же так? Ведь русский - русского, не оккупанта-чужака, своего! Этак теперь и любого станут без суда? Если жизнь начнёт так цениться - словно муху убил! - что же будет с нами?.."
Тело его зашлось от озноба, кожа покрылась гусиными пупырышками. Казалось, сейчас отнимутся ноги, он не выдержит и упадёт. Однако пересилил себя и прошёл в штаб.
Прибывший через полчаса казачий полковник отнёсся к нему подозрительно, и его перевезли на другой день в контрразведку Добровольческой армии Деникина, которая подошла к месту первых боев. Вот там, на допросе, его узнал ротмистр Сычёв, вошедший в избу.
- Господа! - воскликнул он. - Это же герой Юго-Западного фронта штабс-капитан Белосветов! Помните, в 16-м во всех газетах был напечатан фотоснимок, где генерал Брусилов вручал штабс-капитану солдатского Георгия?
Сычёв повернулся к Белосветову:
- В статье о вашем подвиге, по-моему, говорилось, что вы награждены и офицерским "Егорием", не так ли? У меня память отличная! Я и фамилию вашу запомнил - уж больно хорошая! И лицо: истинно русское, открытое. Чего тут проверять его, господа! Это же нелепо...
Николай Константинович, желая подтвердить слова ротмистра, ставшего ему сразу симпатичным, расстегнул офицерский старенький френч и распахнул его. На внутренней стороне подкладки все увидели 5 наград, пришитых крепкими нитками. 2 ордена блеснули бронзой - "егории".
Полковник контрразведки, глядя на Белосветова с подкупающей улыбкой, спросил:
- Ну, Николай Константинович, что будем делать? Идёт гражданская война. Нужно ли вам идти домой, когда власть в России захватили жиды? А что это такое, вы испытали вчера на себе: беззаконие! У нас армия - Добровольческая. Решайте сами, если здоровы.
Так очутился Белосветов не по доброй воле в "Добровольческой", хотя окончательного согласия ещё не дал, попросив отсрочки на несколько дней, чтобы присмотреться к обстановке, поговорить с офицерами, подумать...
Большой и откровенный разговор состоялся у него с Михаилом Аркадьевичем Сычёвым, которого он внимательно рассмотрел, оказавшись с ним в дружеской обстановке - за бутылкой водки. Русское простое лицо, интеллигентная пшеничного цвета бородка "буланже" с мягкими усами. И разговор доверительный - глаза в глаза.
- Спрашиваете, что представляет из себя наша армия? Наливайте, наливайте... И сала подрежьте ещё. - Ротмистр был среднего роста, коренаст и как-то неожиданно широк в плечах, отчего производил впечатление очень сильного человека, причём с цепким и умно-холодным взглядом, которым он уставился на собеседника. - Учтите, первыми сюда, на юг, устремились в основном старшие офицеры с фронтов и мальчишки-юнкера из столиц. Полегли почти все. За полгода, в первых боях. А что же вы хотели? Майоры, полковники шли рядовыми в ротах, ходивших в атаки! Надолго ли могло хватить такого пушечного мяса? Особенно гибли мальчишки-юнкера и студенты. Учтите, мы похоронили там своё будущее, гордость и цвет России. Полковники-то - всё же и поопытнее, да и мудрее. А молодежь - вспомните себя в их годы! - друг перед дружкой старались, видя рядом с собою майоров, идущих в штыковую.
- А почему казаки генерала Краснова воюют отдельно от нашей армии? - спросил Белосветов.
- Краснов - за сотрудничество с немцами. Предлагал недавно нашему Антону план: объединиться в одну силу и идти на Москву вместе с немцами. Учтите, как теоретик академии генерального штаба и боевой генерал-практик он доказал с цифрами и выкладками, что большевики были бы разгромлены нами за 3 месяца. Но Антон Иванович, плюс его заместитель генерал Лукомский и начштаба генерал Романовский - не согласились с ним. "Немцы, мол, наши исконные враги, мы воевали с ними, что подумают о нас наши союзники по Антанте? Ну, и так далее. Вот что они противопоставили выкладкам и цифрам Краснова. После этого, сами понимаете, отношения между ними установились прохладные.
- Ну, а лично вы как считаете? Кто из них прав?
- Думаю, что Краснов, - не задумываясь, жёстко ответил Сычёв. - Мотивы наших генералов - чистоплюйство и поза. Учтите, на войне это глупо.
- Может, и глупо, - раздумчиво произнёс Белосветов, - да ведь отдать немцам Москву, а значит, и Россию - тоже не выход.
- Выход! - опять жёстко отрезал Сычёв. - Учтите, немцы у нас - всё равно не удержались, и Краснов это предвидел. А вот жиды, это вам - что тифозная вошь! Что клопы в не оструганных досках! Разлезутся по России, отложат свои подлые яйца во все щели, и тогда нам за 100 лет не вывести эту подлость! Вспомните, сколько убийств совершили они до своего переворота? Чуть что - выстрел, других доказательств и аргументов не было. Столыпин им, христопродавцам, помешал! Тем, что засыпал Россию зерном.
Помолчав и сказав "налейте", Сычёв задумчиво продолжил:
- А вообще-то вражда между Красновым и нашими генералами возникла, если хотите, ещё раньше. Вы же не знаете ничего!.. С чего тут всё начиналось?.. Как только большевики разогнали Учредительное собрание, первым, кто сообразил, что к чему и повёл борьбу против большевиков, был атаман войска Донского Каледин. Сразу объявил независимость от большевиков. И придумал на Дону - вроде бы по типу революционных преобразований - "Донской гражданский Совет". Ну, как бы правительство, вместо "Войскового круга". А когда казаки вернулись на Дон с фронтов, тут же поднял и знамя всероссийской борьбы с большевиками. Мол, захватили незаконно власть, ну, и так далее. Учтите, это же мы все потому и попёрли к нему! Кто с фронта, кто из городов, чтобы остановить этот большевистский разбой и жидов, хлынувших в русский Кремль. А напоролись у Каледина на холодный душ. Мне сам адъютант Алексеева рассказывал - ротмистр Шапрон - какой произошёл разговор в кабинете Каледина. Генерал Алексеев атаману: "Дайте, мол, приют русскому офицерству". А тот ему: "Сочувствую вам, дорогой Михаил Васильич, рад бы всей душой, да обстановка у нас тут больно сложная: казаки настроены по отношению к офицерам царской армии сейчас враждебно. Советую вам больше недели у нас не задерживаться. И вообще перенести свою деятельность по созданию новой русской армии куда-нибудь за пределы Донской области. В Ставрополь, например, или в Камышин". Представляете? Люди съехались к нему - ни своего угла, ни казарм, ни денег - и такой приём!..
Учтите, казачня тогда была настроена на свою независимость от России и боялась ссориться из-за нас с большевиками. Пришлось нам говорить всем, что скоро уйдём в Ростов, вот лишь дождёмся отставших. А потом прибыл Корнилов из Быхова со своим адъютантом Толстовым. За ними - из той же тюрьмы - остальные: Деникин, Лукомский, другие. Как добирались - тысяча и одна ночь, по рассказам! Ну, Корнилов - сразу к Каледину. Настроение у атамана к этому времени кое в чём изменилось. Среди казацкой бедноты появилось много сочувствующих большевикам, которые вели тогда активную пропагацию. Каледин понял, к чему это может привести. Уже не требовал нашего ухода с Дона. Напротив, почувствовал, что мы - единственная настоящая опора в борьбе против общего врага. Но с тактикой этой борьбы не во всём был согласен с Корниловым. Наслушался, видно, Бориса Савинкова с Завойкой, которые тоже прикатили в Новочеркасск и крутились возле него. А Корнилов-то с этими субъектами был знаком на деле и знал им цену. Честолюбцы, готовые ради личной славы предать что угодно и кого угодно.
Учтите, фабрикант этот, Завойко, уже монопольно завладел к этому времени сбором пожертвований на организацию нашей армии. Ну, и стал плести интриги в казачьих слоях с целью свержения Каледина. Избирайте, мол, себе вместо него Корнилова. Тоже-де казак, хотя и из Сибири. Хотел задобрить Корнилова после провала нашего мятежа в августе прошлого года. Он тогда был правой рукой у Корнилова, много ему навредил. И, видно, хотел поправить свою репутацию. В общем, стал опять проводить нелепейшую затею, которая нас всех тогда возмутила. Корнилов как только об этом узнал, приказал Завойке покинуть Новочеркасск в течение суток. В противном случае, сказал, застрелит его. Да и мы понимали, узнают о таком подлом замысле в штабе Каледина - чужаки, мол, хотят захватить власть на Дону - и созданию армии добровольцев конец.
Не успели мы пережить эту угрозу, как беда грянула с другой стороны: не сошлись, как говорится, характерами сами генералы - Корнилов и Алексеев. Лавр Георгиевич, избранный в главнокомандующие Добровольческой армии, начал требовать её подчинения только ему одному. Хотя и армии-то по сути ещё не было, а так, несколько офицерских да юнкерских батальонов. Но у него аргументы: всякое двоевластие, мол, это не управление армией, а бардак. Как при комиссарах Временного правительства на фронте. Изведал, мол, на собственной шкуре. Ну, и грозился уехать в Сибирь, если будет по другому, то есть, не по его.
- Ох, уж это извечное русское соперничество за единую власть! - заметил Белосветов. - Плевать на любое дело, лишь бы вышло по-моему!..
- Что было делать, представляете? И это - герой войны, любимец офицеров. Но и без опыта Алексеева - тоже нельзя. Да и просто нечестным казалось отстранять Алексеева: всё начинал он, всё организовано было его руками. А организатор он - превосходный! Учтите, недаром же его держали начальником штаба при себе и великий князь Николай Николаевич, и сам император. В общем, еле уладили и этот конфликт на общем совете военных с общественными деятелями: Фёдоровым, Струве, Хрипуновым, князем Трубецким, которые съехались тоже к нам на юг.
А распределили обязанности тогда так. Верховной властью в нашей армии будет руководить триумвират: Алексеев - Корнилов - Каледин. Алексееву поручалось гражданское управление: внешние сношения и финансы. Корнилову - военная власть. Каледину - управление Донской областью. Но отношения между Алексеевым и Корниловым всё равно остались холодными.
И тут, учтите, возникает новое препятствие на нашем пути: лысая сволочь и интриган Борис Савинков, сумевший внушить Каледину, что армия добровольцев не станет-де популярной в народе, если в её руководстве не будет представителя от социалистов. То есть, его, Савинкова. Привык, мерзавец, к этим подлым интригам в своих партиях, и тут начал нам воду мутить. Учтите, дело осложнялось ещё тем, что и Алексеев, и Корнилов сами знали цену этому прохвосту! Но чтобы их не заподозрили в личных антипатиях, молчали, не выставляя своих резонов против него. Это немного сблизило их, и все, наконец, облегчённо вздохнули, когда они избавились от Савинкова.
Только убрались мы из Новочеркасска в Ростов, чтобы там окончательно сорганизоваться в качестве новой силы, а казаки предали в Новочеркасске своего атамана. И дальновиднейший, умнейший Алексей Максимыч вынужден был застрелиться. Почему? Он написал об этом генералу Алексееву в прощальном письме. Я уверен, историки когда-нибудь ещё вспомнят это письмо! Оно поучительно в смысле разгадки природы предательства на Руси. Смерти Каледина, как мне показалось, Корнилов был даже рад: одним крупным соперником стало меньше. Затеял тут же поход за помощью к другим казакам - кубанским. Хотя природа у всей казачни одинаковая: местничество. Алексеев это понимал и был против этого похода - кончится, мол, тем же: предадут. Казаки, мол, везде сейчас хотят жить сами по себе, на общее дело не согласятся до тех пор, пока их сама жизнь не заставит. Лавр Георгиевич тоже читал письмо Каледина, но выводов из него не сделал: снова полез в амбицию. Алексеев же, учтите, намного был старше, болел, участились сердечные приступы. Куда ему командовать в поле?! Возраст уже кабинетный. Уступил Корнилову, видя, что офицеры к нему, как к боевому и храброму генералу, ближе. Охотнее будут подчиняться. В общем, согласился идти на Екатеринодар. На Деникина он тогда, наверно, ещё не надеялся в полной мере. Молод, мол, не дозрел, чтобы сразу в главнокомандующие. Да и субординация не позволяла: Лавр - полный генерал, как и сам Алексеев, а Деникин - только генерал-лейтенант. Хотя по уму-то - он ценил и уважал больше Деникина. Нравилась ему и выдержка Деникина - Лавр-то порох!
Короче, пришлось нам в марте идти сквозь холод и снег по степям пешком. Учтите, почти 500 вёрст! С боями. Тысячи мук мы перенесли, пока добрались до Екатеринодара. Через ледяные дожди и ночёвки на земле. Под мокрыми шинелями! Проснёшься, а на тебе заледенело всё, коробом стоит. Недаром этот поход прозвали потом с лёгкой руки генерала Маркова "ледяным". Да и закончился он для нас неудачей. Корнилов, как вы, наверное, знаете, погиб при штурме Екатеринодара. А город - хотя мы его и взяли - всё равно пришлось оставить. Учтите, казаки и там оказались не за нас. И двинулись мы оттуда назад, опять в сторону Ростова, пробиваясь на Егорлыкскую и Мечетинскую. Там и остановились: до Ростова из этих станиц, казалось бы, рукой подать, а подойти с боем - не хватало уже сил.
В общем, осели там зализывать раны до самого лета. Алексеев разослал оттуда наших командиров за подмогой: Слащёва - на Северный Кавказ вербовать добровольцев, Боровского - куда-то ещё, а сам поехал лечиться в Сочи, да там и помер от сердечного приступа. Тело жена перевезла в Екатеринодар, там похоронила. Но это чуть позже. А в середине июля к нам пробиваются вдруг через красные кордоны добровольцы полковника Дроздовского. Аж из Бессарабии, из Ясс притопали! 1200 вёрст пешком прошли! Да не как-нибудь, а с боями под Каховкой, в других местах. 2 пушки с ними, 70 пулемётов, подводы под продукты для людей и для больных добровольцев. 900 человек всего: 700 офицеров и 200 солдат. И все в новеньком обмундировании, сапогах! Оказывается, в Мелитополе были склады с сукном и кожей. Вот Дроздовский и заставил всех портных города и сапожников шить амуницию его войску. Из Мелитополя они - на Бердянск, потом на Мариуполь, Таганрог и вышли под самую Пасху, на страстной неделе, в Ростов, занятый красными. И что же вы думаете? Вышибли их оттуда, потеряв всего 12 убитыми и 30 с чем-то раненых. На другие сутки увидели, что город окружают опомнившиеся большевики - более 10-ти тысяч навалилось - и оставили Ростов, уйдя в сторону Новочеркасска, навстречу всей совдепии, а не от неё! И что же опять?.. Подошли к городу, как оказалось, в самый отчаянный момент: выручили восставших казаков, которых красные одолевали. А тут неожиданная помощь, и бежать пришлось уже красным. Вошли наши в город, так их там чуть ли не на руках! 2-й день Пасхи как раз. И ну, угощать, приглашать всюду. У меня среди этих дроздовцев знакомый штабс-капитан оказался - познакомились с ним в поезде, когда я ездил в Яссы. Между прочим, георгиевский кавалер, как и вы, большой патриот России, хотя и молдаванин по отцу - Туркул фамилия. А мать - русская.
- Антон Васильевич, нет? - вновь обрадовался, чуть не вскакивая, Белосветов.
- Он. Тоже знаете, что ли? Откуда?
Белосветов рассказал.
Выслушав, Сычёв налил по этому поводу ещё, торжественно произнёс:
- Вот уж действительно, неисповедимы пути твои, о Господи! - И залпом выпил. А закусив, продолжил: - Так вот этот Туркул сообщил мне в Егорлыкской, что в Новочеркасске казаки выбрали себе нового атамана, генерала Краснова, приехавшего к ним после побега из Питера. Вместо покойного Каледина, значит. За месяц, прожитый в его столице, "дрозды" сыграли более 50-ти свадеб - там, в Новочеркасске, есть у них Институт благородных девиц, из сирот в основном. То есть, "дрозды" стали как бы уже родными казакам. И Краснов, видя это, предложил Дроздовскому вступить с его бригадой в войско Донское, под начало генерала Денисова. Но Дроздовский отказался и, дав отдохнуть своим орлам, повёл их на соединение с нами: знал, что мы в Мечетинской и Егорлыкской стоим. Сам он тоже отвоевал полный срок на большой войне. Начдив, Академия Генерального штаба за плечами, так что опытный вояка. Красные пропустили его сквозь себя, как нож, вошедший в каравай. Он их просто рассекал на своём пути и шёл к нам. Высокий, загорелый, худой. Только пенсне посверкивало на солнце! Мы их тут встретили с такой радостью, что они уж от нас более никуда! Да и что у нас было-то силы тогда, без них? А пришли, и сразу образовалось, как говорится, ядро! 4 бригады. В 1-й - корниловцы, то есть, 1-й конный Офицерский полк, плюс пехота. Во 2-й - дроздовцы, плюс 2-й Офицерский полк. В 3-й - 2-й конный Офицерский полк и полк самурцев. При этих бригадах были ещё казачьи пластунские батальоны. Ну, и в 4-й бригаде - конная казачья бригада генерала Эрдели. Вот и всё. Это уж чуть позже прибыл полковник Слащёв с казачьей бригадой терских казаков под командованием полковника Шкуро. Это далековато отсюда.
- А где сейчас находится этот Туркул, не знаете?
- Точно не знаю, потерял я этих дроздовцев из виду. Сам Дроздовский, я слыхал, получил ранение в ногу и лежит в госпитале в Екатеринодаре. Его части находятся где-то в угольном бассейне, в районе Горловки. А Туркул - Бог его знает! Командир батальона всего, таких командиров много. Но... можно узнать, если хотите.
- Конечно же, хочу! - обрадовался Белосветов. - Мне нужно сообщить ему, что его брат - в Ялте, женился там.
- Ладно, сообщим, - пообещал Сычёв. И вернулся к истории становления Добрармии, когда ещё был жив Алексеев. - Представляете, какой был опыт у старика, как он умел всё наладить, организовать, достать, договориться, с кем нужно! С союзниками по Антанте - насчёт денег и вооружения. С русскими заводчиками и фабрикантами - о пожертвованиях. Их же ограбили большевики, выгнали? Желаете, чтобы мы вернули вам ваши заводы? Раскошеливайтесь! Деньги у вас есть.
В общем, пока мы набирали сил под Ростовом, на Дону, как я уже говорил, появился генерал Краснов. Немцы к тому времени, видя слабость большевиков, расширили свою интервенцию: с Украины дошли аж до границ Донской области. А потом они, не обращая внимания на Брестский договор, захватили и Ростов. Но пойти дальше, на казачьи станицы, не решились. Понимали, войско Донское хоть и разгромлено при Каледине, но сорганизовалось из опомнившихся казаков опять и стало реальной силой. В станице Заплавской образовано даже "Временное донское правительство". И правительство это успело сколотить не только 2 конных полка и батальон пластунов, но и 7 пеших полков. В общей сложности что-то около 5-ти тысяч штыков и 1000 сабель. До десятка тяжёлых орудий, пулемёты. Да ещё подошёл из Сальских степей отряд походного атамана Попова. А это тоже свыше тысячи человек с пулемётами и орудиями. Немцы поняли, большевики эту силу тоже боятся преследовать. Короче, образовалось со всех сторон как бы равновесие, и никто из них не решался нападать первым. Хотя для немцев соблазн был, конечно, велик! Зерно, фураж, скот - не меньше, чем на Украине, которую они уже ограбили. И большевиков можно ослабить, если отхватить у них такое богатство на Дону, и всю Германию накормить. Но...
А казаки тем временем заменили у себя форму обращения к офицерам: "ваше благородие" - на "господин". Хватит, мол, "благородий". Создали "Круг спасения Дона". Это - нечто вроде правительства. И объявили мобилизацию на льготных условиях. Решили зачислять в "казаки" даже не казаков. А ведь это, учтите - привилегия! Вот к ним и повалил мужик...
Словом, образовалась мощная Донская армия, которую возглавил генерал Попов. Краснов, избранный войсковым атаманом - боевой генерал, авторитет, закончил Академию Генерального штаба - разделил эту армию на 3 группы: северную, южную и Задонскую, что южнее Ростова. Ну, и начал осуществлять свою политику... с мирного сосуществования с немцами. Человек он, как я уже вам докладывал, ясного ума и твёрдого характера, и не побоялся, что казаки его не поймут: попросился со своей Донской областью под германский протекторат. Но... как он ловко это преподнёс и своим, и немцам! Казакам - что они лишь формально будут числиться под немцами, а фактически-то, мол, у нас как было всё, так и останется - сами будем править всем, как настоящее самостоятельное государство. И правительство своё создадим. А немцам - вам, мол, неудобно сейчас нарушать Брестский договор с большевиками, а вот мне воевать с ними - удобно и необходимо. Если поможете, конечно, оружием, боеприпасами, деньгами за нашу пшеницу и скот. Дипломат! Ну, те ему благодарны за это: цели-то, мол, общие. Обещали помочь и армии Деникина, если, мол, он её соберёт. А Краснову, учтите, именно этого и надо было. Но и это не всё...
Что он делает дальше!.. Тут же обращается к Кубанскому казачеству, Астраханскому, Терскому. И даже к горцам Кавказа. Давайте, мол, провозгласим в качестве нового государства на территории России общий "Доно-Кавказский союз". И будем тогда чихать на всех! Это же, мол, огромное государство фактически! Вся Европа поместится на такой территории. А время, мол, подойдёт, тогда и немцам фитиль в задницу вставим: полетят они отсюда сплошными осколками! Но сначала надо перебить главную заразу, большевиков.
Чувствуете, как продуманно замахнулся на всё! Но этого не сумели понять и не могли ему простить, как я понимаю - этот временный союз с немцами - ни Деникин, ни его помощники. В новые цари, мол, казачишка, наметился!
Ну, а самому Краснову преподнесли своё несогласие под соусом, что стоят - и всегда, мол, стояли - за "великую и неделимую Россию". А вы-де, Пётр Николаевич, своими "союзами" начинаете её делить. А потом, мол, когда придёт время, эти ваши казачьи атаманы, вкусив личной власти на местах, не захотят уже стать под державный скипетр. На Россию им тогда... опять захочется наплевать.
Белосветов не выдержал:
- Но ведь так оно, вероятно, всё и есть?!
- Так, да не совсем, - не согласился Сычёв. - Краснову, учтите, тоже Россия дорога. Но он - стратег. А наш Антон против него - лишь близорукий тактик!
- Может, вы преувеличиваете? - осторожно спросил Белосветов, чтобы не обидеть собеседника. Но тот и не думал обижаться, увлечённый собственным взглядом на вещи:
- Не преувеличиваю. У Деникина - нет логики. Помощь-то от Краснова - он принимал? И оружием, и провиантом. Хотя и знал, от кого она шла. Не от Краснова, от немцев! Было лето как раз, опять мы вернулись в Новочеркасск. Чем кормить людей, как одевать и обувать? А тут ещё к нам попёрли со всех сторон новые добровольцы. Привёл пехотную дивизию генерал Марков. Правда, погиб вскорости. Другую пехотную дивизию - генерал Боровский. Конную дивизию привёл генерал Эрдели, грузин. Вано Георгиевич. Тут же подошла и конная бригада генерала Покровского с Кубани и в придачу к ней 2 батальона пластунов.
- Ого!..
- А что же вы думаете? Опомнилась казачня и на Кубани. В июле у нас уже были сформированы: Кубанская казачья дивизия генерала Улагая из адыгейцев и Кубанская казачья бригада полковника Шкуро, которого...
- Вы о нём говорили, - заметил Белосветов.
- ... которого Деникин произвёл сразу в генералы. Но Улагай и Шкуро - к сожалению, откровенные дураки. Зато продолжают воевать, как ни в чём не бывало. А вот генерал Марков - погиб, этого жаль. Вообще много погибло бесстрашнейших и благороднейших людей! Офицерские полки ходили в атаки в полный рост, не пригибались! Полковники - шли рядовыми, с винтовками на перевес, как солдаты. Солдат у нас не хватало. Ни одна красная часть не выдерживала этих офицерских атак - разбегались все. Но и у нас потери тяжёлые: цвет нации ложился в братские могилы! Надолго ли могло хватить этой элиты?.. Был бы с нами Алексеев, он этого не позволил бы, а дальновидно поберёг. Умер, бедолага, в Сочи от расстройства, когда против нас выступили грузины на Черноморье.
Сейчас лучшие полки из вновь прибывающих добровольцев названы, учтите, в честь погибших: "Корниловскими", "Марковскими", "Алексеевскими". Но и дурачья и дерьма стало полно. Да, да! Не удивляйтесь. Пополняемся теперь в основном из казачьего сословия, а в нём - и офицеры с крестьянскими замашками. Учтите, эти лошадь уважают больше, чем кадрового офицера или юнкера. Многие идут к нам, надеясь пограбить после боёв. Да, да, не удивляйтесь! Мародёры по духу, так сказать, привитому в станицах испокон веков. Победил врага - можно грабить деревню, которую тот защищал, город. Из-за таких вот охотников грабить, насиловать - про нас уже дурная слава везде. Вместо "Добрармия" теперь говорят "Грабьармия" идёт! Пропадай мои валенки, если лгу! Ну - ладно: с прибытием вас в наши ряды!..
- Да ведь я ещё не решил...
Сычёв залпом выпил, странно уставился на Белосветова и, не закусывая, произнёс:
- Но лучшие части, учтите - из идейных офицеров, конечно. Это - люди чести, готовые пролить свою кровь за спасение России. Видели нашивки на рукавах? С черепами и кантиками цвета российского флага? Это - батальон "Мёртвая голова". Назад - не пятятся, ходят в бою только вперёд. Но бывших "офицерских" батальонов, учтите - уже почти нет. Остались только их названия. Генерала Маркова - заменил Борис Иванович Казанович. Толковый генерал и не трус, но - всё равно не Марков!
В конце августа Антон Иванович Деникин объявил, что им создано правительство России, которое он назвал "Особым Совещанием" - видимо, в пику Краснову. Тут уж к нам прибыли штатские господа из столиц - бывшие министры, всякие думцы, газетчики. Все примазались. Даже знаменитый своими скандалами в Думе Пуришкевич. Савинков, предавший Корнилова в августе прошлого года, как я уже говорил. Пётр Струве. А Василий Шульгин, который ездил к царю в Псков за отречением вместе с Гучковым, теперь у Антона возле правого уха стоит - главным идеологом нашего "белого дела" стал. Редактор газеты "Великая Россия" сейчас. Вместе с генералом Драгомировым составлял Антону "Положение об "Особом Совещании". Ну, не смешно ли? Не правительство - а "Совещание"! Да дело ли боевым генералам совещаться со всякой политической шушерой! Казнокрадами, подхалимами, интриганами, газетчиками! Один "Осваг" чего стоит!
- А что это такое?
- Печать так назвали: осведомительное агентство!
- Пахнет, по-моему, чем-то полицейским, - заметил Белосветов.
- Вот-вот! Но основной профиль у них пока - восхвалять Антона и наши победы. Учтите, о поражениях - вообще не пишут. Даже о расстреле царя и царской семьи в Екатеринбурге - глухо как-то сообщили, без должной надрывной ноты. Ну, так как? Вступаете в добровольцы?..
- Не знаю. Вы так изобразили всё, что право же не знаю, что вам сказать? Это надо на трезвую голову...
Говорили и пили в ту ночь долго, вроде бы даже подружились. Но в контрразведку Белосветову идти не хотелось и на другой день, хотя Сычёв ему предлагал это уже на трезвую голову; и в офицерский полк к Марковцам не хотел тоже, хотя прошёл ещё один день. И, наверное, Николай Константинович так и уехал бы к своим в Москву, если бы не произошла у него ещё одна негаданная встреча с человеком, который своей страстной убеждённостью и искренностью круто изменил ему всю судьбу - в штабе полковника контрразведки Куроедова появился капитан Туркул. Да не один, а вместе с невестой, которая решила его сопровождать из ростовского госпиталя сначала до своего дома в Новочеркасске, а затем и дальше, до самой Горловки, где якобы находились дроздовцы. В штаб к контрразведчикам Туркул завернул, чтобы узнать, не рискует ли он жизнью своей невесты, если повезёт её с собою до Горловки - какова в пути обстановка?
- Мне сказали, господин штабс-капитан, что вы видели в Ялте моего брата и имеете какое-то сообщение для меня. Капитан Туркул! - представился Белосветову рослый офицер, похожий внешне на кавказца не только усами, но и всем своим восточным обликом. - А это - моя невеста, Александра Фёдоровна, - добавил он и покраснел.
- Очень приятно, - поклонился Белосветов обоим. - Николай Константинович. Вот уж не ожидал вас здесь встретить, хотя и 2 дня назад спрашивал о вас ротмистра Сычёва.
- Да, он мне всё и рассказал. Только вот брата моего, к сожалению, уже нет. Летом ко мне приезжала в Новочеркасск мама и рассказала.
- Что рассказала? - растерялся Белосветов от огорошившей его вести.
- Что Коля погиб в Ялте. Ей написала об этом его невеста.
- Как это произошло?..
- Пройдёмте отсюда куда-нибудь, а? - предложил Туркул. - Там и поговорим обо всём...
Разговор этот оказался долгим, затянулся чуть ли не на 2 часа. Но Туркул не спешил, и Николай Константинович привёл его с невестой в дом, в котором остановился на постой, и где не спеша, снова за бутылкой водки, они сидели втроём в натопленной комнате и говорили, поглядывая на белый снег за окном - там всё мело и мело...
- На другой день, видимо, - неторопливо рассказывал Туркул, - я имею в виду прощание моего брата с вами - в Ялте восстали татары, и Николай, как написала маме его невеста, примкнул к ним. Но в бою был опять ранен, Оля эта нашла его лежащим на улице, истекающим кровью, и перевезла в госпиталь, в котором и осталась с ним после перевязки. Ему через пару дней полегчало, но она не отходила от него. А в Ялтинский порт в это время прибыл из Севастополя крейсер "Алмаз" с пьяной матроснёй. Стали хватать прямо на набережной не только татар, но и всех русских офицеров, какие там были.
- Как же они их узнавали?
- Да по военной выправке! Неужели, если вы переоденетесь в штатское, не будет видно, что идёт кадровый военный?
- Да, пожалуй, - согласился Белосветов.
- Одного подполковника, старика Карташова - он шёл с женой и дочерью по набережной и одет был в офицерский мундир специально, чтобы всем видно было, что герой японской, порт-артуровец, отставник с медалью за Порт-Артур и георгиевским оружием - так вот его выхватили из рук жены и стали избивать. А потом увели на свой крейсер и там связали ему руки и ноги, а затем на глазах семьи, окровавленного, бросили в море.
- Какая сатанинская жестокость! - Белосветов закурил.
- Это ещё не всё, - закурил и Туркул. - Затем эти матросы кинулись в госпиталь. А там - полно раненых офицеров. Они их стали колоть штыками прямо на койках. Ну, а брат мой забаррикадировался в своей палате ещё с тремя офицерами и отстреливался до последнего патрона. А потом они его зверски замучили, а над Олей надругались - коллективно, по-скотски. Всех сестёр милосердия изнасиловали, поубивали врачей. Словом, устроили такое, что весь город закрылся в своих домах и никто не выходил. Немцы-то вошли в Ялту, когда уже всё было везде разбито, выпито, опозорено, а матросня эта ушла на "Алмазе" в Севастополь. Там, видно, переоделись вместе со своим Дыбенко и рассеялись.
- Страшная история, - тихо выдохнул Белосветов. - Ну, а как вы? Я вижу, хромаете...
- Да, - вздохнул и Туркул. - Получил тяжёлое ранение под Кореневкой в бою с Сорокиным. Пуля раздробила мне кость. В июле ещё дело было, а выписался вот лишь теперь, под новый год.
- Не срасталась кость?
В разговор вмешалась невеста Туркула:
- Тут, наверное, я виновата. Вместо того чтобы сразу лечь в госпиталь, Антоша приехал в Новочеркасск и жил в гостинице со своим, тоже раненым, товарищем. В нашем госпитале не было ни одного свободного места, и они ходили только на перевязки. Нога не заживала без гипса. А потом приехала Тошина мама из Одессы, чтобы повидаться с ним и со мной познакомиться. Он опять не поехал в Ростов - из-за нас. И я рядом, и мама, он и тянул. Пока не приехал подполковник Кулаковский...
Туркул пояснил:
- Это адъютант Дроздовского. Я писал нашему командиру, что нога не заживает, он и прислал его на автомобиле. Аж из Екатеринодара! Оказывается, его тоже ранило в ногу при взятии Ставрополя. Но рана ему показалась пустяковой - пуля задела ногу лишь слегка, и он даже из строя не выходил. А ведь август, жара! Рана стала гноиться, и в Екатеринодаре он уже не мог ходить, лёг в больницу. Операция за операцией, асептических материалов нет, ну, и стало совсем худо. А тут ему моё письмо вручили. Он и прислал ко мне Николая Фёдоровича с запиской, чтобы я такими вещами, как лечение, не манкировал. А самому Кулаковскому дал приказ: перевезти меня без разговоров в Ростов. В госпиталь, где хирургом работает профессор Напалков. Пришлось распрощаться и с Шурочкой, и с мамой, - они, кстати, тоже были согласны с решением командира - и я отбыл в Ростов на автомобиле с Кулаковским.
Профессор Напалков оказался хорошим знакомым Дроздовского и занялся моей ногой в тот же день. А вот самому командиру не повезло. 8 операций в Екатеринодаре на его ноге ничего не дали, и он прибыл в ростовский госпиталь тоже. Но - было уже поздно: гангрена, и профессор Напалков отрезал ему ногу по самое колено. А неделю назад Деникин присвоил ему звание генерала.
В разговор снова включилась Шурочка:
- Я приехала к Тоше в Ростов, когда он уже стал поправляться. А вот Михаилу Гордеевичу не повезло. Высох весь, жёлтый, несчастный такой, но... надеется, что можно будет воевать и без ноги.
- А почему ему надо воевать без ноги? - вырвалось у Белосветова.
Вместо Шурочки ответил Туркул:
- В нашей армии все рассказывают, как ответил генерал Алексеев на вопрос, который ему задали на военном совете перед "Ледяным" походом на Екатеринодар: "Куда мы пойдём?" Ваш вопрос - почти такой же. Ротмистр Сычёв сказал мне, что вы не хотите идти с нами. - Туркул о чём-то задумался, и Белосветов напомнил:
- Так что же ответил генерал Алексеев?
- Говорят, он сказал так: "Куда мы идём - не знаю. Вернёмся ли - тоже не знаю. Но мы должны зажечь здесь, на юге, огонь сопротивления большевикам. Должна же быть в России хоть одна светлая точка в охватившей её тьме!"
Николай Константинович молчал, потрясённый глубоким смыслом ответа, поразившим его. Туркул вздохнул:
- А вы не хотите, получается, идти не только на тот огонёк, а даже на зарево от разгоревшегося уже пожара, который охватил Россию со всех сторон.
- Вы хотите, чтобы я убивал русских мужиков? Крестьян и рабочих?
- Понимаю вас, - спокойно отреагировал Туркул, не становясь в позу, не говоря высокопарных слов: "Поэтому вы хотите, чтобы мы это делали за вас?" Или что-то в этом роде. Но он заговорил о другом. - Когда мы дошли до Каховки и надо было переправляться через Днепр, нам преградили путь красные. А немцы, которые занимали уже Украину, неожиданно предложили нам свою помощь. Помощь, чтобы убивать русских мужиков, как вы сказали. У нас тогда именно эта возникла мысль. И мы отказались от немецкой помощи. Но когда жидовские комиссары приказали русским мужикам убивать нас, русских офицеров, эти мужики открыли огонь, не задумываясь. Они до сих пор грабят в городах русскую интеллигенцию, сельских помещиков. Убивают наших братьев и сестёр. Студентов, гимназистов. Эти мальчишки идут сейчас к нам толпами. Да и прозревшие мужики, которых обманул Ленин, тоже идут. Так почему же, позвольте вас спросить, не хочет идти вместо неопытных мальчишек кадровый русский офицер?
- Не знаю, смогу ли я убивать своих, таких же русских, как я.
- Значит, комиссары красных могут настраивать русских рабочих против нас, а вы - останетесь в стороне? Пусть безногий лётчик Дроздовский воюет?
- Разве он лётчик?
- Да. Сначала окончил Академию Генерального штаба, а в войну переучился под Севастополем на лётчика. Но опять воюет в пехоте. И будет воевать без ноги, потому что у него - важнее голова. А голова, кстати сказать вам, очень талантливая. Он берёт не числом, а уменьем. А как предусмотрел всё перед нашим походом из Ясс! Да нас перебили бы всех на дорогах Украины местные националисты, если бы мы по распоряжению Дроздовского не прихватили с собой 70 пулемётов, 2 броневика, 2 аэроплана, 4 автомобиля. Из добровольцев свою санчасть набрали. Обозы для раненых и боеприпасов, провианта. Даже радиотелеграфом обзавелись, пушками. Стало 13 вместо 2-х! Ну-ка, сунься к нам, попробуй!.. Везде пополняли запас провианта и боеприпасов. А в Мелитополе даже новенькое обмундирование приобрели. Ростов взяли с хода и почти без потерь!
- А Сычёв говорил, вы ходили офицерскими ротами во весь рост на огонь противника.
- Было и такое, когда надо было, - спокойно заметил Туркул, не раздражаясь. Эта спокойная манера его и выдержка покоряли Николая Константиновича. Но всё же спросил:
- Это правда, что у вас в офицерских батальонах поручики ходят в рядовых?
- К сожалению, правда. Я и сам начинал с должности фельдфебеля в своей роте. Все после боя уже спали, а мне приходилось бегать и утрясать дела с провиантом или баней. Что делать? Не хватает рядовых до сих пор, а война не ждёт.
Белосветов, глядя на невесту Туркула, спросил:
- Не боитесь идти замуж за человека, который каждый день...
Туркул перебил:
- На войне, Николай Константиныч, всё случайно, и всего случайнее жизнь и смерть. Все под Богом ходим. Не надо Шурочку пугать этим.
Шурочка ответила тоже:
- А я и не пугаюсь! Антошу не убьют: у него "линия жизни" на руке - длинная. Только бы не ранили, не покалечили, вот этого - боюсь, - призналась она.
Туркул перевёл разговор на другое:
- Россией управляют сейчас жиды. Я знаю эту публику по своей Бессарабии, - продолжал он спокойно, разглядывая Белосветова. Красивое лицо Туркула с большими восточными глазами светилось умом и добродушием сильного человека. Недаром его так любит Шурочка - было в нём что-то привлекательное и внушающее доверие. - Алчные, жестокие! А теперь, почувствовали, что власть в их руках, вот они и льют кровь православных, сколько душе угодно. Нет такой воинской части, в которой не комиссарили бы жиды. Нет города, в котором не стояли бы они у власти. Они хлынули из Одессы, Житомира, из всех своих местечек на Украине и Белоруссии в Питер, Москву, а оттуда уже, как клопы, по всем городам, в свои чрезвычайки. Надевают на себя кожанки или форму матросов, перепоясываются пулемётными лентами, маузер в руки - и ну, устрашать обывателей! И уже не хаимы они и не пинхусы, а александры и михаилы, и не циперовичи и губельманы, а моревы и ярославские, гусевы. Осталось только ивановыми заделаться и пережениться на русских женщинах.
- А ведь имя Хаим, наверное, происходит от Ноева сына Хама, - заметил Белосветов. - А хам по-русски, это хам, тут пояснений не требуется, библию все знают.
- Вот именно, - согласился Туркул. - И вы тем не менее готовы им всё это простить?
- Ну, почему же, я ведь не сказал ещё своего решения.
- У нас в дивизии есть старик-полковник, который привёл с собой воевать против этой большевистской погани не только двух взрослых сыновей - один из них уже лишился правой руки по самое плечо, так, что погон прямо свисает, но продолжает находиться в строю - но и трёх внуков ещё! Эти мальчишки - тоже воюют. А вы - я уже говорил вам это - боевой офицер, столько орденов... Я просто не понимаю...
Вот эта последняя капля, ударившая по душе, словно пуля, и решила судьбу Николая Константиновича, повернув её в новое русло - не домой, а на войну. А Туркул, видя, что Николай Константинович уже принял решение, радостно предложил:
- Хотите ко мне в Офицерский батальон командиром взвода? - И торопливо добавил: - У нас в полку есть и подполковники на должностях взводных командиров. - Он вздохнул: - Был бы жив начальник штаба дивизии полковник Войналович - погиб при взятии нами Ростова - он бы нашёл для вас должность... - Антон Туркул был младше Николая Константиновича на 2 года и понимая, что тому не хочется идти к нему в "мальчики", продолжал: - Мы, когда сформировались в Яссах, не думали о должностях. Это было 26-го февраля. В Брест-Литовске Троцкий уже продал Россию, отдав приказ распустить русскую армию. Нам не до этого было...
- Не надо меня уговаривать, - остановил Белосветов своего нового товарища по общей судьбе. - Поеду в штаб. Куда направят, туда, значит, и явлюсь. Я человек военный...
- Ну, как хотите, дело ваше, - легко согласился Туркул. Но, видимо, чем-то понравился ему Николай Константинович, и он продолжал объяснять: - У нас в дивизии теперь 2 Офицерских стрелковых полка, 2 Офицерских кавалерийских полка, 3 инженерные роты, гаубичный взвод и лёгкая артиллерийская батарея. На любой вкус есть места.
- Где они сейчас? - спросил Белосветов.
- Держат оборону в Горловке. Михаил Гордеевич просил меня в госпитале поздравить всех с новым годом, привет от него передать. Так что пора...
- Всего вам доброго, Антон Васильич! - поднялся Белосветов, пожимая руку Туркулу. - И вам, Шурочка, тоже.
Туркул, оптимист по натуре и, видимо, никогда не унывающий человек, ответил:
- Вам тоже всего хорошего! Ну, да, видимо, встретимся ещё. Может, в вашей родной Москве, а?..
- Дай-то Бог!..
Не знали, что в ростовском госпитале умирал от гангрены генерал Дроздовский - не помогла ампутация, как не могли знать и того, что больше им уже не суждено будет встретиться никогда. Да и назначение Белосветова в казачий кавалерийский полк тоже будет несколько неожиданным и странным. Действительно, жизнь на войне - сплошные случайности, порою трагические, порою просто нелепые.
Новый, 1919-й, год Николай Константинович встречал уже в другом месте.
2
Пока начавшаяся гражданская война, вспыхнувшая с появлением Колчака по-настоящему и на Южном фронте, и на Восточном, продолжала взрывать судьбы рядовых её участников, судьба наркома "красных" Иосифа Сталина, утопившего пленных "белых" офицеров, словно крыс, лишь укреплялась в правительстве Ленина. Вылечившись от трёх пуль эсеров, он не только не попенял Сталину за проявленный им садизм, запрещённый международным соглашением государств Европы, а напротив, остался доволен решительными действиями своего подчинённого и его отчётами о проделанной работе в Царицыне. Отчёты эти были краткими по форме и ясными по мысли.
От Лёвки Каменева Сталин узнал, что мятеж эсеров Ленин спровоцировал сам.
- Как это?!. - не поверил Сталин своим ушам.
- Понимаешь, Ленину давно хотелось избавиться от претензий партии эсеров войти в состав правительства.
- Каким образом?
- Поставить их партию вне закона, как в своё время кадетов. А тут у немцев пошли плохо дела на Западном фронте с Антантой. Нас они, как ты знаешь, ограбили до нитки своим миром. И Владимир Ильич понял: настало время избавиться от мира с Германией и от выплаты ей грабительской контрибуции.
Сталин сразу всё сообразил:
- И он решил застрелить Мирбаха?
- Именно. Но выяснилось это потом, когда узнал обо всём Свердлов.