Lib.ru/Современная литература:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
--------------------------------------------------------------------------------------------------
Эпопея "Трагические встречи в море человеческом"
Цикл 1 "Эстафета власти"
Книга 6 "Гражданская война"
Часть 1 "Офицеры, преданные отечеством" (окончание)
-------------------------------------------------------------------------------------------------
2
Прибыв в Керчь, Белосветов растрогался. Опять была весна, всё цвело, млело от тепла и жужжало - в садах, траве, в огородах окраинных дворов, куда шёл, надеясь обнять Каринэ и больше не расставаться с нею. Может быть, даже остаться где-нибудь здесь, в Крыму, навсегда. Господи! Как ослепительно сверкало бликующее под солнцем море. Как голубело над ним бездонное ясное небо. Хотелось жить, лететь на крыльях, улыбаться от счастья. Вот почему пошёл он с пристани не в штаб какого-то генерала Ходаковского, а в домик учителя-пенсионера Всеволода Юрьевича Ахмыловского - всё остальное потом...
Если бы могли люди знать, что их ждёт за каждым порогом, может, не торопились бы так в свою судьбу. Но тогда и жить было бы страшно. Белосветов, движимый радостью встречи, переступал через ступеньки, ведущие наверх, где жил прошлой весной и летом со своей Каринэ, не задумываясь ни о чём. Однако встретила его не Каринэ, а старушка Анна Павловна, всплеснувшая руками:
- Батюшки, Николай Константинович!.. - почему-то испуганно воскликнула она. И - звать сразу мужа: - Се-ва-а, смотри, кто к нам пожаловал!..
Начались неискренние объятия, чуть ли не слёзы, какой-то пустой и увёртливый разговор, пока Белосветов не спросил напрямую:
- Всеволод Юрьевич, где сейчас Каринэ?
- А мы этого не знаем, - начал старик, не глядя в лицо. - Она съехала от нас сразу после вас.
- Разве она не получала моих писем?
- Письма у нас, - уверенно произнесла Анна Павловна. - Но мы их не читали. Держим на тот случай, если Каринэ Ашотовна вдруг вернётся.
- Откуда вернется? Она не в Керчи?
На этот раз старик ответил более определенно:
- Она в Феодосии. Сказала, что там у неё есть знакомые армяне. Ну и... Мы не провожали её: увидят соседи. Кто она для нас?..
Белосветов понял, чтобы начать поиски Каринэ в Феодосии, надо суметь пройти через Акмонайский фронт, который разделял теперь, как сказал Всеволод Юрьевич, "белый Крым" от "красного", то есть Керчь от Феодосии. Разумеется, перед фронтом остановят сперва свои: "Куда и зачем? Почему не явился в штаб по прибытии в Керчь?" Ну, и так далее. Если же пробираться, переодевшись в штатское, и удачно проскочить мимо своих, не исключено, что остановят где-нибудь чужие: "Кто таков? В разведку идёшь, ваше благородие?.." Уведут от Каринэ так далеко, что и не увидишься никогда. Значит, вариант попасть в Феодосию по суше отпадает.
Вот тогда и вспомнил он тихий переулочек недалеко от моря, в котором жил старый рыбак Михеич, бывший шкипер морской баржи, а теперь пенсионер Сарычев, которому не хватает денег на выпивку. Если он ради приработка перевёз в прошлом году на кавказский берег, то, может, перевезёт и в Феодосию? Расстояние, правда, намного больше, да и риск тоже, ну, так и заплатить можно, не скупясь - деньги есть. Зато старый морской краб знает, поди, каждую бухточку на всём побережье. Высадит в таком месте, что ни один патруль не наткнётся! Гражданское платье поможет достать Всеволод Юрьевич...
Вечером, купив бутылку водки, Белосветов направился к рыбаку. Собаку старик не держал, вышел на зов сам:
- Кто тут меня спрашиват?..
- Я это, Пётр Михеич, ротмистр Белосветов! Не узнаёте? Здравствуйте!
- Добрый вечер, ваше благородие. - Старик всмотрелся. - Почему не узнаю? У меня глаз памятливый. Расстались вроде по-хорошему. Опять, што ль, надо на тот берег?
- Надо, Михеич. Только не на тот, а в Феодосию.
- Так ить там красныя. Без головы можно остаться.
- Надо, Михеич!
- Это тебе в копеечку влетит! Щас дорого всё: и солярка, и рыск... А ежли ты туда в разведку собралси, говори честно, как на духу!
- Нет, не в разведку. Хотя переоденусь, конечно. Невеста у меня там. Которая меня провожала, помнишь? Хочу отыскать, чтобы жениться.
- Опоздал ты с эвтим! - вырвалось у старика. - Замуж она там вышла.
- Откуда тебе это известно?
- Сама ко мне приходила посля твово отъезду, штобы перевёз. С молодым армяном прышла. Выхожу, говорит, замуж. Будем жить в Феодосии. Я и отвёз. Знаю и дом, где оне поселилися. Армян этот - сапожничат там, по-холодному.
Чувствуя, как немеют ноги, Белосветов удивился:
- Как же не постеснялась она тебя? Ведь ты мог выдать этому армянину её отношения со мной!
- Так ить так и вышло... Стал я её было срамить, а этот армянин мне: "Не надо, атэц!" Прызналси, што всё знает и про тебя, и про Терехова. Но, мол, давно любит её, ещё девчонкой, в Ростове. Вот какое дело. - Старик, видя, как расстроился Белосветов, подосадовал: - Каку деньгу, дурак я, потерял из-за свово языка! Да и тя токо расстроил. Зря рассказал. Отвёз бы, а уж ты сам там...
- Да нет, хорошо, что рассказал. В каком бы я положении оказался?.. А денег я тебе дам, ты не жалей. Только выпей сейчас со мной. У меня есть...
- Заходи, милок, заходи. Эт мы щас, эт мы мигом... Парамоновна-а!.. Сообрази-ка нам закусь: тут гость до меня... - И снова с сочувствием к Белосветову: - Я понимаю, душа, она, когда обиду получить, завсягда водки требуеть. А деньгов мне твоех не надоть. Не заработанных - не бяру.
За столом старик разговорами не мешал - только подливал. Незаметно поставил на стол ещё бутылку, свою. Разве одной зальёшь беду сразу у двоих мужиков? А беда, оказывается, была и у него.
- Повадилси тут ко мне один офицер, - заговорил он, наконец. - И завсегда с выпивкой. Узнал где-то, што я шкипером ходил на баржах, ну, и пристаёть, што те банный лист к мокрой заднице. Зовёт на военну службу. А тово не понимат, на кой мне эта война! Вот ты скажи: што страшнее всего на войне?
- Кавалерийская атака, - не задумываясь ответил Белосветов. - Когда кавалерия - против кавалерии. Страшнее этого нет для мужчин испытания!
- А вот и не так! - Старик несогласно помотал головой. - Страшнее смерти ничево нет, понял!
- Есть, Михеич. Только ты этого не знаешь. В кавалерийской рубке всё - люди, лошади, кусты - всё обрызгано кровью! Кони - храпят от страха. А у тебя зубы сцеплены до онемения после сечи и не можешь разжать пальцы, чтобы упрятать шашку. Да ещё надо её обтирать...
- Эка задача!..
- Убитому - ничего уже не страшно. А как вот живому скакать в атаку во второй раз? Когда ты уже это изведал...
Старый рыбак представил себе и зубы, и как кровь брызжет во все стороны, ржат лошади, сплошной мат в воздухе, и спросил:
- А скоко раз те приходилось?
- Трижды!
- Я слыхал, самы страшны в эвтом деле - донские казаки.
- Верно. Лучшие кавалеристы в мире. Но и они после первого раза боятся. - Помолчал. - А где она там, в Феодосии-то?..
- А возле Карантину. - Старик принялся объяснять, какая улица, как туда идти, где дом. - Тама - сплошь армяне проживають.
- А почему ты не хочешь опять в море?
- А зачем? Я на своей шаланде плаваю. Скоко хошь! Так и ротмистру этому сказал, Сычёву.
- Сы-чёву?!. - удивился Белосветов.
- А што тут таково? Он - Сычёв, я - Сарычев. По-птичьи - почти што родня.
Белосветов обрадовано воскликнул, хлопнув по столу:
- Так вот кто меня вызвал сюда! Сычёв! Словцо "учти" любит повторять, верно?
Утром Белосветов пошёл не в штаб генерала Ходаковского, а искать Сычёва. Адрес контрразведки, в которой служил Сычёв, дал старик. Однако ротмистра на месте не оказалось, и пришлось ехать к нему домой на извозчике. Адрес тоже дали.
- А, Николя! - обрадовался Михаил, увидев гостя и как-то естественно перейдя сразу на "ты". - С прибытием тебя, с прибытием! А почему такой хмурый?
Начались объятия, похлопывания, бравада и комплименты - всё то, чего Белосветов не выносил. Наконец, когда ритуал был окончен, спросил:
- Твоя работа?
- Моя, - горделиво улыбнулся Сычёв.
- Как же это тебе удалось?
- Учти, я знаком с адъютантом генерала Пархомова. Пархомов сдавал как раз дела новому начальнику штаба, генералу Чернавину, я и попросил Олега подсунуть Пархомову бумажку на подпись. Тот подмахнул. И вот ты уже здесь! Поразительно быстро, однако...
- Да, я спешил. Но, к сожалению, опоздал.
- Ничего не опоздал! Весна, море, женщины! У Месаксуди балы чуть ли не каждый вечер, отличное вино. Учти, для этого я и вызволил тебя из казачьего ада, как только узнал, где ты находишься.
- Спасибо. Я действительно признателен тебе. Но что я тут буду делать, не понимаю? Я же кавалерист...
- Сначала - ты холостяк, а кавалерист - это уже потом. И обязан, учти, расплатиться с адъютантом Чернавина за услугу! Тоже холостяк, красавец и отличный товарищ. Он пристроит тебя в штаб Ходаковского, я уже говорил с ним об этом, когда сочиняли телеграмму.
Сычёв по-прежнему был энергичен, весел, коренаст - ни в чём не изменился, как и его рыжеватая бородка "буланже". Но, видимо, изменился в чём-то сам Белосветов. Михаил это заметил:
- Да что с тобой, в самом деле?!.
Пришлось коротко рассказать, не вдаваясь в подробности: вышла-де замуж и уехала любимая женщина. На вопрос: "Где? Там, в Миллеррове?" - Белосветов лишь кивнул, а Сычёв беззаботно утешил:
- Ничего, Николя, новую найдёшь, лучше. Тут столько дам наехало из Москвы и Петрограда, одна краше другой и доступнее! Небось, не е....я уже несколько месяцев?
- Ты лучше расскажи, что за положение в Керчи? - переменил тему Белосветов.
- А что положение? Положение, как положение, ничего особенного. На акмонайских позициях мы закрепились теперь прочнее, и наша Ставка, учти, готовится к мощному вторжению в Крым. Десантами, из Новороссийска. Да и отсюда, из Керчи. Для этого я вынужден даже подыскивать старых шкиперов, умеющих управлять морскими баржами. А пока - можно спокойно гулять на балах у местных помещиков. Впрочем... - Сычёв замялся. - Гулять тут... надо тоже с умом, а не как племянник "Антона".
- Что за племянник?
- Да ладно, потом как-нибудь... - Сычёв поморщился. - Партизаны здесь попрятались в каменоломнях. Ну, и донимают тех, кто наверху "варежку" раскрывает от беспечности.
- А где сейчас Сулькевич? - спросил Белосветов.
- Ха! Вспомнил. В Азербайджан укатил, к другим друзьям турков! После него тут правил Крымом феодосийский банкир, из караимов. Но и этот удрал. Генерал Гагарин - отрешён от должности и переведён в действующую армию.
- А кто это, караимы?
- Тюркские жиды! Язык - тюркский, вера и имена - иудейские.
Белосветов вздохнул, глядя из окна комнаты Сычёва на весь Керченский залив внизу:
- Да, каких только народов здесь не было! И каппадакийцы, и персы, и скифы, и греки. Сколько древних городов возникло возле этой Пантикапеи! Киммерия, Гармонасса, Ахиллей...
- Откуда такие познания, Николя?! Не успел приехать...
- Я жил тут с полгода в доме учителя истории. Вспомни, как звучно назывался Керченский пролив: Боспор Киммерийский! Сколько рабов провезли отсюда по нему при царе Митридате 6-м Евпаторе, сколько зерна!..
- А чего же он тогда, дурак, покончил с собой?
- Кончают - не всегда дураки, Миша. Войну он римлянам проиграл.
- Нынешний правитель Крыма Соломон Крым, учти, поступил по-другому: выкрал из Массандровских подвалов в Ялте 60 тысяч вёдер лучшего вина, продал их и перевёл деньги на своё имя в Париж. А его министры-масоны, когда эвакуировались из Севастополя в Константинополь, прихватили с собой 11 миллионов рублей золотом и ценными бумагами. Вот тебе и Ахиллей, Киммерия!.. У мерзавцев не бывает ахиллесовой пяты: всегда неуязвимы! Правда, все эти Барты, Винаверы поделились 7-ю миллионами с Труссоном и его адмиралами-французами. Но и себе по миллиону оставили. Ну, ладно - пошли? Надо же отметить встречу...
3
Керченские дни и недели потянулись для Белосветова снова, однако райской Керчь теперь не казалась. Ничего весёлого в ней не было, хотя генерал Ходаковский, новый начальник керченского гарнизона и встретил его чуть ли не с распростертыми объятиями. Оказывается, благодарил даже потом чернавинского адъютанта за Белосветова: ротмистр понравился ему тем, что не тянулся перед ним, не заискивал. Да и внешне, кажется, пришёлся по душе - ростом, истинно московской речью. А главное, видимо, боевыми наградами. Это, мол, не тыловая крыса Яковлев, что вертелся тут при старом начальнике гарнизона. Всему городу растрезвонил "по секрету", что 7-го апреля партизаны захватили и увели с собой под землю в древние каменоломни полковника генштаба Коняева. И ведь знал, сукин сын, что этот Коняев - племянник генерала Деникина! Нет, не пощадил чести и самого главнокомандующего...
Добродушный старик, ввёл Белосветова в курс дела гарнизонной службы:
- У нас тут, в Керчи, надо срочно кончать с партизанским террором. Да и татары выходят из повиновения. Участились случаи вооружённой расправы с русским населением. Татары упорно стоят здесь за национальную самостоятельность и отделение Крыма от России. Нужно брать меры, голубчик. Везде и во всём нужны меры! А силёнок в гарнизоне - сами увидите - кот наплакал. Но в Новороссийске готовятся к крупной операции - полно войск. Скоро и к нам прибудут войска. 4 эскадрона сводно-казанского полка, личный конвой командарма из Екатеринодара, Кубанский пеший дивизион. И, будто бы, сводный полк Кавказской кавдивизии. Так что посмотрим... К сожалению, сейчас я вынужден обменять полковника Коняева, его жену, его адъютанта и жену адъютанта - прибыли к нам в Еникале на легковом автомобиле, словно на прогулку! - на несколько сотен жителей города. Мы их схватили в качестве заложников и на время заключили в тюрьму.
Через несколько дней Ходаковский собрал в своём кабинете начальников прибывших воинских частей и с возмущением говорил им:
- Господа! Наверно, не демократично брать с улицы заложников из среды рабочих, кои помогают партизанам в каменоломнях. Но ведь нужно же как-то спасти от казни наших офицеров, захваченных партизанами и уведённых под землю! Ленин обменял под Курском у немцев одного своего Дыбенко на 100 пленных германских офицеров. Мы тоже вынуждены были пойти на обмен. Да, обмен этот был позорным для нас. Как и позорно было поведение генерала Рузского, которого большевики захватили в его имении в Ессентуках. Генерал стал заявлять красной контрразведке, что он чуть ли не дерзил императору России Николаю Второму во время переговоров об отречении от престола и чуть ли не силой заставил его в Пскове отречься. Вот он какой, видите ли, герой! Так что не троньте его. Ну, а у нас тут при одном, захваченном партизанами полковнике, были ценные документы. И какие!.. Во-первых, план вторжения нашей армии в Крым. Эта армия находится сейчас в Новороссийске. Во-вторых, при нём была и крупномасштабная карта Керченского полуострова с указанием наших воинских частей и с планом уничтожения партизан, расположенных в Колонке. Вот он, этот план...
Генерал прошёл к стене и раздражённо отдёрнул с крупномасштабной карты голубую занавеску. Карта была приколота к стене металлическими кнопками. Тыча указкой, генерал стал объяснять:
- Город почти со всех сторон окружён каменоломнями. На северо-востоке, вот - Аджимушкайские. На северо-западе - вот здесь - Багеровские. На западе - Петровские. И на юго-западе - Старокарантинные. В каменоломни легко проникнуть как из самого города, вернее, с его окраин - вот здесь, вот здесь, так и из деревень, окружающих Керчь: Аджимушкай, Опасная, Еникале, Булганак, Тулумчак и из других. Вот здесь, - генерал ткнул указкой ещё раз, - партизаны схватили полковника Краснокутского, беспечно ехавшего в экипаже. Через несколько дней - ещё одного офицера, Деревянского. Когда мы обменяли их всех на заложников, то один из этих горе-полковников доложил мне, что партизаны обладают якобы огромной мощью. Они, мол, провели специально для него, чтобы видел и доложил после обмена, целый кавалерийский полк перед входом в каменоломню, где его держали, и пулемётную роту! - Генерал грязно выругался. - Понимаете, господа, если бы не жена этого полковника, оказавшаяся более наблюдательной, я мог поверить ему и оставаться в заблуждении относительно мощи партизан в Колонке и по сей день! Но, оказывается, перед дырой в каменоломню проезжали раз за разом одни и те же кавалеристы! Женщина заметила даже большую заплату на брюках одного всадника, который появлялся каждый раз через равные промежутки времени. А на двух пулемётах были красные флажки: на первом - сломанный, на втором - целый. И всё это она стала говорить при муже, поправляя его, полковника генерального штаба! Позор, господа! Немыслимый позор!
Заложив руки с указкой за спину, генерал прошёлся вдоль стены обиженным, раскрасневшимся индюком и вновь принялся объяснять сложившуюся в городе обстановку:
- Трудность борьбы с партизанами заключается ещё в том, господа, что в каменоломни попрятались, спасаясь от грабежей и насилия разных бандитов, многие жители деревень, да и города тоже. Забрали с собой туда даже скот. Попробуйте отличить теперь, где партизаны, а где просто перепуганный житель! Выкуришь его из пещеры наверх, а он в слёзы: " Мы-то-де при чём? Житья нет от разбоя, вот и прячемся! При немцах - чужие! - а был порядок!" Что на это скажешь?.. Но вам, господа, я скажу, не стану скрывать! У немцев, когда они патрулируют - днём ли, ночью ли - дисциплина! У них даже блоха не проскочит ни в каменоломню, ни из неё! А наш ночной патруль сразу заваливается спать. Либо в деревне водку пьёт! Что вы на это скажете?..
С места поднялся высокий ротмистр, уверенно посоветовал:
- Прошу прощения, господин генерал! Надо расклеить по городу и всем деревням объявления: укрываться в каменоломнях категорически запрещено! За невыполнение - расстрел!
- Э, батенька! - генерал усмехнулся. - Вы, кажется, из контрразведки?
- Так точно, господин генерал. Ротмистр Стеценко.
- Знаю, знаю, слышал о вас. Вот я вас и назначаю: начальником контрразведки в гарнизоне! Расклеивайте ваши объявления, если помогут. - На ротмистра смотрели умные насмешливые глаза.
- Слушаюсь. - Ротмистр сел.
Генерал, протянув указку к станции Акмонай на карте, принялся докладывать обстановку на фронте:
- Фронт, господа, проходит вот здесь: прямо по меридиану от станции Акмонай и вниз. То есть, от Азовского и до Чёрного моря. Узкий этот перешеек представляет сейчас сплошные окопы с двойными рядами колючей проволоки. Таким образом, со стороны Феодосии и Владиславовки к нам теперь и мышь не проскочит! А вот по морю в Керчь - со стороны Геническа и Таганрога - путь возможен. И большевики используют его; помогают керченским партизанам и оружием, и людьми. Поэтому самая главная задача у нас сейчас - это борьба с партизанами. Я убеждён, в городе полно красных лазутчиков! - Старик обернулся к Стеценко: - И тут уж прошу вас позаботиться, господин ротмистр! Для этого и вызвал. Всё, что у нас тут творится, большевикам становится известно уже на второй, на третий день! Для борьбы с партизанами привлекайте и татар. Обещайте им автономию. На словах, разумеется.
- Слушаюсь, господин генерал.
- Садитесь, голубчик. Я надеюсь на вас. - Генерал обвёл взглядом присутствующих: - Всё, господа, вы свободны. Прошу подготовить ваши воинские части к борьбе с партизанами в течение трёх дней и ждите приказа о начале совместных действий!
Когда все разошлись, Белосветов достал из стола папку "Донесения" и принялся читать, что было здесь до него. Так посоветовал ему генерал: "Быстрее поймёте всё и освоитесь!" И пообещав более подробную консультацию лично, если что-нибудь покажется непонятным, удалился в свой кабинет. Одну из таких бумаг-донесений Белосветов отложил, чтобы выяснить подробности. В донесении было написано: "В ночь на 1 мая в Керчи перед нападением на Брянский завод подошли к двум караулам, состоящим из 12 чел. лейб-гвардии конного полка, переодетые в офицерскую форму бандиты и сняли эти караулы. Судьба их пока не выяснена. Полковник Шкеленко".
На вопрос генералу, как это могло произойти, тот ответил:
- Я, собственно, знаком только с подробностями нападения на завод. Отряду бандита Самойленко не хватало оружия. Вот они и придумали. Узнали каким-то образом у ротмистра Марченко - военный комендант Брянского завода, который так ничего вразумительного и не смог мне объяснить; был, вероятно, пьян - так вот, узнали у него пароль и проникли на завод. Разгромили в заводском посёлке небольшой гарнизон, захватили оружие и ушли назад, в свои каменоломни. Я передал это дело в контрразведку.
Вторая группа бандитов - тоже, зная пароль - бесшумно сняла часовых на заводской пристани, захватила караульное помещение и проникла на баржи с боеприпасами. Захватили там 200 винтовок, много патронов, гранат и даже пленных, затопили обе баржи и на рассвете беспрепятственно ушли. Вот такие, голубчик, у нас с вами дела! - сокрушённо закончил генерал. - Убит адъютант Крымского полка, один казак, штабс-ротмистр и пропал без вести полковник Бако. Все это теперь на моей совести и, полагаю, что в скором времени отрешат от должности и меня. Тут никто долго не держится. Бордель, а не гарнизонная служба!
- Так это было, выходит, уже при мне! - изумился Белосветов.
- Вы тут не при чём. Адъютант не отвечает за это. Да и вёл тогда журнал прежний адъютант, вот вы и не знали ничего. Советую вам прочесть последнее донесение в Ставку генералу Деникину генерала Боровского - вот оно! - подал старик бумагу. - Кстати, вам надлежит научиться печатать на машинке. Такие донесения мы посторонним не доверяем печатать. Сделайте его в двух экземплярах, один отправите, другой подошьёте в папку секретных приказов. Вот вам и первый урок, проба, так сказать... - старик добродушно улыбнулся.
Медленно, учась печатать и мучаясь, Белосветов по буковке принялся перепечатывать донесение командующего Крымско-Азовской Добрармии: "Для полной изоляции Керченского полуострова, с целью прекращения связи местных партизан с советскими властями, приняты следующие меры:
1. Усиленное наблюдение на фронте, дабы ночью никто не мог пройти на сторону противника.
2. Отдан приказ, воспрещающий частным плавучим средствам выход в море более трёх вёрст от берега с предупреждением, что обнаруженные далее указанной линии суда и лодки будут потоплены без предупреждения.
3. Неоднократно просил начальника Морской обороны Азовского моря прекратить всякий доступ с моря на полуостров и обратно. Сопровождать каждый пароход в Азовском море одному офицеру и с ним пятерым нижним чинам, дабы команда судна не могла увести пароход к советам.
4. Ввиду возложения на каперанга Дмитриева и других задач, препятствующих полностью ему выполнять моё требование, просил адмирала Герасимова об отдаче со своей стороны соответствующих распоряжений.
5. По моему требованию английским миноносцем уничтожены плавучие средства Геническа, а также обследованы Бердянский, Мариупольский порты, где плавучих средств не обнаружено.
15 мая 1919 г. Ген. Боровский".
Пока Белосветов печатал донесение, в приёмную вошёл худой 38-летний подполковник Барбович, у которого жена и дети остались на территории красных, а он служил в Керчи командиром истребительного батальона. Испросив у Белосветова разрешения, Барбович соединился по телефону с полковником Коноваловым и принялся тому докладывать:
- Да, господин полковник, борьба с Карантинной каменоломней продолжается. С Аджимушкайской? Вероятно, сегодня начнём осаду. Да. Да. Вчера ночью. Как произошло? Бандит, переодетый в офицерский мундир, узнал обманным путём у одного часового пароль. Ну, и потом проникли целым отрядом в расположение наших драгун и взяли в плен около ста человек. Что? Спали все. Да, увели с собой, в каменоломню.
Конечно же, вооружены теперь ещё больше! Одному из драгун удалось бежать. Рассказывает, видел всё сам и слышал. У бандитов есть связь с фронтом! Поэтому я передал просьбу капитану 1-го ранга Дмитриеву тщательно осмотреть прибрежную полосу Азовского и Чёрного моря с целью прекращения этой связи. Вообще-то необходимо передать фронту указание о недопустимости пропуска людей через фронт в сторону противника и обратно. Да, бандитов в каменоломнях становится всё больше и больше. Широко пользуются офицерским обмундированием и всегда узнают ночной пропуск, окликая наших же...
Белосветов перестал слушать, заправляя в машинку новый лист, и заметил Барбовича, лишь когда тот положил телефонную трубку и устало подошёл к нему.
- Не знаете, господин ротмистр, как идут наши дела на востоке? Где находится сейчас верховный правитель?
Отрываясь от машинки, Белосветов вздохнул:
- Тоже бои. Пробиваются на Самару. Мы же - готовимся к большому наступлению и на Крым, и на Донбасс. В стане большевиков сейчас разложение: их предал какой-то Махно, служивший у них начдивом. А теперь поднял мятеж и какой-то другой начдив, Григорьев. Этот - вроде бы из опомнившихся офицеров.
Вздохнул и подполковник:
- Эх-хе-хе-хе-хе! Конца не видно. И хотя бы одно письмо!.. Понимаете, у меня там, - Барбович неопределённо махнул рукой, - жена больная и две девочки. Никаких известий... - Он закурил.
В этот день Белосветову пришлось полностью прослушать ещё один официальный доклад. Он вошёл к Ходаковскому в кабинет с папкой бумаг на подпись, когда тот диктовал телеграфисту-офицеру обстановку в Керчи для передачи по прямому проводу штабу Деникина в Екатеринодаре. Видимо, чрезвычайное происшествие у драгун обеспокоило Ставку, и там заинтересовались подробностями.
- Да, теперь восстановлена... - Генерал кивнул Белосветову на диван, чтобы тот посидел пока, и продолжал: - Отряд Счастливцева в Аджимушкае вёл ночью лёгкую перестрелку. У полковника Стесселя - спокойно. В 9 утра к нам прибыл английский катер-истребитель и сообщил: у Чокракского залива в Азовском море он заметил 2 парохода, которые, завидев его, быстро ушли к берегу и спустили шлюпки с людьми на берег. Подойти к берегу англичане не смогли из-за мелкой воды.
Лицо у генерала вспотело, было усталым в последние дни от недосыпаний и беспокойства. Он, затравленно глядя куда-то в окно, в сторону моря, вытирал платком щёки и шею и монотонно диктовал:
- Одновременно с этим капитан второго ранга Марков сообщил, что получил из Ейска телеграмму, в которой говорится, что 2 парохода, посланные за солью в Чокракский залив, захвачены большевиками. Мы отправили к Чокракскому озеру эскадрон Крымского полка с 2-мя пулемётами и 10 конных казаков из Булганака - эти поскакали через Биюк-Тархан к Чокракскому заливу. Туда же на ледоколе "Пашич" отправлено ещё 20 человек с пулемётом. Французский миноносец выйдет в 16 часов.
Генерал умолк, читая ответную, выползающую из аппарата Юза узкую ленту:
"Сообщите о результатах вчерашнего боя".
Лента остановилась, и Ходаковский принялся диктовать ответ вновь:
- Мы захватили одного каменоломщика в плен. Он сообщает: в каменоломне укрылись все жители деревни Аджимушкай с семьями и домашним скотом. Там же находятся и 500 партизан. Более 200 из них - вооружены. Имеют 2 пулемёта. Продовольствия у них заготовлено на 2 недели. Воды в бассейне - вёдер с тысячу, а вот хлеба, говорит, недостаточно. Так его у нас и в Керчи мало: кончается.
Старокарантинные каменоломни сегодня будут завалены проволочными рогатками и ежами. Был, правда, план затопить все каменоломни, прорыв каналы от моря. Но от него отказались. Это потребует много людей, насосов и времени с полгода, когда уже и надобность в этом отпадёт.
Белосветов поднялся с дивана, подошёл к окну и, стоя с папкой в руке, залюбовался видом на город и чашу залива с выходом в море. Чаша эта со всех сторон была окружена грядою холмов с ветряными мельницами наверху и алыми коврами из цветущих маков. А ниже, где террасами располагались дома окраин, кипело белым от цветущих акаций. Все веранды на крупных домах в городе были увиты плющом и виноградом. На горе Митридат чётко просматривались от самой подошвы и до вершины белые ступени широкой древней лестницы. Там, на вершине, где торчала в небо золотым шпилем церквушка, когда-то, во время восстания рабов, закололся мечом греческий царь, оставивший этой сопке своё имя. Внизу, почти в центре города, где виднелась булыжная площадь, розовело здание гимназической церкви. И всюду кривые улочки, тупиковые переулки, уходящие от залива вверх, на склоны керченской чаши. На мысленной линии, соединяющей синие холмы и курганы в одну цепь, сковывающую город, расположились - как бы над городом со всех сторон - каменоломни. Старокарантинные лежали на самой возвышенной, холмистой линии. В километре от большого здания новой Крепости, рядом с маленькой древнетурецкой крепостью, был главный вход в Старокарантинные подземные галереи. Говорят, внутри этих подземных галерей сыро, зябко. Всюду известковая пыль. Но на потолках копоть от фонарей древних камнерезов.
А вот Аджимушкайские каменоломни - это за восточной частью города, за сопками - будто бы имеют более двухсот выходов на поверхность. Входить в них надо либо с фонарями, либо с нефтяными факелами. В Старокарантинную же есть вход даже с вершины Митридата. Но теперь туда никто не решается ходить, хотя вроде бы на виду всё, город рядом, внизу.
Вокруг города расположились в долинках между холмов татарские деревни: Кагалча, Кармыш, Мамат, и русский хутор Чернобровка, утопающий в акациях. Мужчины в татарских деревнях носят бурки, как на Кавказе, а женщины все прикрыты чадрой - тёмной сетчатой накидкой, спускающейся с головы на лицо. Только и слышно от них пугливое, "Вай-вай!" У девушек на голове много косичек и ярко накрашенные ногти. Очень распространено имя Айше. А у мужчин - Асан-оглы. Но есть, конечно, и другие - Алиме у женщин, и Мухтар Алгал у мужчин. Тоже очень распространённые и любимые, как и религиозные праздники "Куйрам-байрам" и "Ураза-байрам", на которых татары устраивают скачки на лошадях и чествуют победителей, словно греки своих олимпийских героев. На такие праздники, говорят, приезжают даже из Эльтигени - южной оконечности Керченского полуострова, плоской, как стол. Там голая степь, окружённая морем.
Да, видна была вся Керчь: Царский курган, Брянский завод, Карантинная улица, протянувшаяся с запада на восток через весь город, порт с его причалами, сухой док, белая греческая церквушка на базарной площади, белое здание с кариатидами, занятое контрразведкой, дом-дворец фабриканта Месаксуди на набережной и углу Дворянской. Красивый город. Белосветов полюбил его всей душой, жить бы да радоваться. А радости не было. Потому что не было теперь здесь Каринэ, а по ночам звучали выстрелы, и лилась кровь.
- Связь кончаю, - устало произнёс генерал и позвал Белосветова: - Николай Константиныч, что там у вас?..
Белосветов вернулся к своим обязанностям.
19-го мая, к концу дня, с партизанами велись уже настоящие бои. В Аджимушкайских каменоломнях было взорвано и завалено 6 выходов, а 9 - заняли солдаты. В окружённой деревне была захвачена в завязавшемся бою жена командира партизанского отряда Денисова. Её тотчас же отправили в контрразведку к ротмистру Стеценко, а бой продолжался. Партизаны несколько раз переходили в яростные контратаки, но были отбиты и, понеся тяжёлые потери, ушли в каменоломню тайным ходом.
Из Старокарантинных каменоломен выбежало 35 партизан, которые засели потом в Оливненских, в 3-х верстах западнее Карантина. Однако все выходы из этих убежищ заняли солдаты, и партизаны оказались обложенными.
Через сутки Белосветов уже печатал донесение полковника Перевалова, руководившего борьбой с партизанами: "Ночью 20 мая противник 5 раз атаковал отряд Барбовича. Атаки отбиты, но в северном направлении 150 партизан Денисова вышли из линии обложения между Булганаком и Катерлезом. Денисов присоединил к себе городских большевиков и напал на институт и сыскное отделение. В город бандиты проникли между вокзалом и собором. Сейчас они занимают кладбище южнее собора и постройки на северных склонах Митридата. Мы, выбив противника из центра, ведём наступление на кладбище.
Другая группа партизан затеяла перестрелку с отрядом, охраняющим вокзал. Третья преследуется к Катерлезу нашей конницей. В Аджимушкайских каменоломнях осталось около 150 бандитов при одном пулемёте. Командиром у них - Татаринов. Восточная часть Митридата занята нами.
Полковник Перевалов".
25-го мая подвыпивший и пропахший душистым табаком Перевалов принёс ещё одно донесение: "Опрос бандитов и перебежчиков выяснил, что в ночь с 21 на 22 мая из Аджимушкайских каменоломен секретным выходом бежало 100 человек с Татариновым во главе. Пробравшись в город, Татаринов с помощниками организовал подготовку восстания и разработал план нападения на гарнизон и тыл полка Барбовича. На гарнизон нацелены 2 группы. Одна должна была захватить Соборную площадь и наступать по Воронцовской улице к штабу гарнизона, другая - сосредоточиться в районе Широкий мол - фабрика Месаксуди и наступать также к штабу гарнизона по Строгановской улице. У штаба, соединившись, преследовать нас в направлении на Крепость. Для прикрытия этой операции третья группа должна напасть на штаб и тыл Барбовича в районе Карантина и богадельни.
Ночью с 22-го на 23-е вышел из Аджимушкая секретным выходом Денисов со 150 чел. и, соединившись с Татариновым, напал по разработанному плану.
К 7 часам утра мы успели подтянуть резервы и в 8 часов перешли в наступление, поддерживая его огнём горной, полевой и судовой артиллерии. Разбитый наголову противник рассеялся по домам и садам пригородов. Темнота помешала окончательно ликвидировать восстание. Утром 24-го, с 5-ти часов, были оцеплены районы, где начались поголовные обыски. Вечером обыски закончились. Задержано около ста человек с оружием в руках. Раненый Денисов бежал. Жизнь в городе замерла. Трупы убраны.
Перевалов".
Белосветову был неприятен полковник Перевалов, пожилой, неряшливый, пропахший коньяком и табаком. О нём говорили в штабе, что грязный бабник и пошляк. Жену оставил где-то под Харьковом у родственников и уехал один. Сын у него тоже офицер, погиб в прошлом году, а ему вот хоть бы что.
С партизанами в Керчи, казалось, было покончено. Об этом свидетельствовало последнее донесение Перевалова: "Сегодня перебежали из Аджимушкайских каменоломен взятые в плен 2 мая 6 наших кавалеристов и 1 казак, взятый 11-го мая. По сведениям бежавших, у противника настроение подавленное, раненых в каменоломне около 80 душ, убитые ещё не все похоронены, большинство командиров ранено, направляются в Юрганов Кут и Осовины. В 14 часов английский миноносец N77 обстрелял скопление противника у церкви Аджимушкая. В Старокарантинных каменоломнях продолжаются подрывные работы. Необходимо просить англичан доставить в Керчь удушающих газов 50 тыс. килограммов для выкуривания из каменоломен".
Однако из очередного оперативного донесения генерала Боровского Военно-морскому отделу штаба в Екатеринодаре явствовало, как прочёл Белосветов, другое: "... Установлена несомненная связь морем местных партизан Керченского района с советскими властями. Советское радио подробно описывает борьбу партизан каменоломен Керченского полуострова. Есть сведения о снабжении партизан оружием, привезённым из Совдепии. При таких условиях упорство армии на фронте бесполезно. Необходимы Ваши срочныя и настойчивыя распоряжения о полной изоляции Керченского полуострова.
Ген. Боровский".
Вскоре Белосветов убедился, что партизаны не истреблены в каменоломнях, несмотря на то, что их взрывали, травили газами и серной кислотой. Жизнь в Керчи продолжалась почти точно так же, как и до этого, но ко всем бедствиям прибавилось ещё одно - в городе не стало муки и хлеба. Людям начали выдавать на день всего полфунта. Керчь-еникальская городская дума стала ходатайствовать перед Кубанским Краевым правительством о помощи. В городе создался угрожающий жизни кризис. Бывшая столица Боспорского государства снова пришла в полный упадок и оказалась на грани разорения, как когда-то в глубине веков. Только теперь ничего не осталось даже в Царском и Мелек-Чесменском курганах и в склепе Деметры - всё было растащено.
Генерала Ходаковского после всех этих событий понизили, отрешив от должности начальника гарнизона города Керчи, а у нового начальника адъютант был свой. Ротмистр Белосветов остался не у дел. Никто о нём почему-то не вспомнил - хоть уезжай на все 4 стороны - а сам он не торопился напоминать о своей персоне тоже, заведя походную интрижку с Юлией Бургунской, внучкой графа Мордвинова и подругой помещицы Мултых. Однако Михаил Сычёв, всё про всех знавший и не дремавший, казалось, и ночью, уже связался с кем-то по прямому проводу в штабе Деникина и прикомандировал Белосветова к себе: предстоял вояж по юго-восточному Крыму, который Добрармия должна скоро взять. Поручение Ставки было несложным: разведать возможности противника по высадке контратакующих десантов и отдельных агентов на неукреплённое побережье. И попутно выяснить, есть ли в этих районах резервы фуража, а также людские резервы для предстоящей мобилизации.
О целях контрразведки, в которой Сычёв служил, он не распространялся: его отряд был карательным. Но вояж этот мог быть осуществлен только в случае удачного прорыва фронта на Акмонайском участке основными силами армии. Пока же делать было нечего, и Белосветов развлекался по вечерам тем, что ещё в прошлом году резко осуждал: ходил на банкеты в богатые дома, куда его теперь приглашали из-за Юлии Кирилловны Бургунской, оставившей своего мужа где-то за границей, а затем бежавшей с дедом от большевиков на юг. У неё были золото, молодость, и она торопилась жить, словно чувствуя, что наслаждаться прежней жизнью осталось уже недолго.
Глава шестая
1
Из-за нехватки кадров в разведывательных службах штаб Южного фронта красных, который находился в Луганске, снова запросил помощи у чекистов Донецка, Харькова и Екатеринослава. Но в Екатеринославе опытных разведчиков не было, и новый начальник губернской ЧК 32-летний Александр Трепалов, сменивший на этом посту Валявку, не знал, как ему поступить. Он был женат на приёмной дочери питерского большевика Михаила Ивановича Калинина, капризной и взбалмошной Шурочке Горчаковой, которая познакомилась здесь с женою Батюка и была в курсе её семейной обстановки, а Константин Батюк нравился ему самому и тоже рассказал о своих неурядицах и просился в длительную командировку. С одной стороны, хотелось ему помочь, а с другой, Шурочка могла проболтаться жене Кости и та устроила бы скандал. Победило всё-таки первое, и Трепалов послал в разведку Батюка и ещё двух свободных сотрудников, оказавшихся под рукой - еврея Горелика и совсем молоденького паренька, почти мальчишку, Андрея Шило, чтобы Косте было легче. Однако пришло время отъезжать, а у Андрея умерла от дизентерии мать, и тот задержался на 3 дня.
Батюк, отъехавший в Луганск в переполненном вагоне, позавидовал, глядя на храпевшего в неудобной позе Горелика: "Вот кому хорошо! Холостяк. А я даже матери не сказал, куда посылают. О Наде и говорить нечего: не только не предупредил, даже не попрощался, чтобы не выслушивать попреки. Придёт завтра, бедняжка, к Трепалову узнать, где я, а он и начнёт ей врать: срочно, мол, пришлось отправить в Луганск на совещание. Даже зайти домой не дали - поджимало время, надо было отвозить на вокзал. В общем, обещал, что найдёт, что сказать, на то и фамилия у него - Трепалов!"
Прибывших из трёх губерний чекистов встретил в Луганске начальник политотдела Южного фронта и дал им прочесть копию выдержки из секретной сводки для наркомата иностранных дел Украины:
"Киев. Информотделу Наркоминдела. Секретно.
... Наши информаторы подтверждают, что в Новороссийске сейчас идут спешные приготовления к десантным операциям. Для этой цели уже мобилизовано около 50 наиболее крупных транспортов, а также английские, французские и итальянские пароходы. В Новороссийске собраны войска для посадки на суда, часть которых снята с фронта, другие - свежемобилизованные. Кроме того, произведён набор команд, половина которых приходится на долю бывших морских офицеров Черноморского и Балтийского флотов, а также речных флотилий, оперировавших на Дунае. Место отправки десантов неизвестно и держится в тайне. Кроме людей, на суда будут погружены кавалерия, артиллерия, танки, полевое имущество. Руководить десантом, главным образом посадкой, будут французские и английские специалисты. Для главнокомандующего десантом назначен крейсер "Кагул", на котором он подымет свой флаг. Состав частей, а также командующий сухопутными частями точно неизвестен.
Севастополь. Рейтер Русин".
Когда все прочли эту важную бумагу, комиссар фронта сказал:
- Теперь вы, товарищи, знаете, что враг готовится к мощному наступлению, и нам желательно знать, когда и куда. Но не только для этого хотим мы послать вас за линию фронта! Главная задача у вас - другая. У врага 100 тысяч штыков! У нас - 75. И не хватает снарядов, патронов. И помощи ждать неоткуда - все силы идут сейчас на восток, на Колчака. Поэтому - что можем мы здесь у нас противопоставить врагу? Когда не хватает пулемётов и пушек...
Приезжие и местные чекисты молчали, не понимая, куда клонит начальник. Но он и не ждал ответа, вопрос был риторическим. Ответил на него сам:
- Сло`во, товарищи! Горя`чее слово нашей трудовой правды! Потому что слушать вас будут там такие же, как и вы - рабочие и крестьяне. Только обманутые белыми офицерами.
Хочу рассказать вам, что сделало слово правды в прошлом году. Нашу правду поняли даже иностранцы! В Севастополе французские моряки подняли красный флаг на линкорах "Жан Барт" и "Франс". Их восстание перекинулось на броненосец "Дю шайла", на "Вернье" и другие военные корабли. К сожалению, контрразведкой белых был арестован Павел Дыбенко, наш бывший председатель Центробалта и глава нового правительства самостоятельной республики Крым, которая была создана в надежде обмануть немцев. Но этот манёвр не удался, и Республика пала. Тем не менее в апреле этого года, когда немцы ушли и Крым захватили белые и Антанта, наша пропагация всё равно продолжалась, и линкор "Франс", а также канонерка "Эско" самовольно покинули Чёрное море.
В Одессе по требованию матросов командование интервентов вынуждено было увести суда "Брюи", "Манжен", "Фокино" и другие. В Херсоне 176-й французский полк не пожелал выступить на фронт. Этих солдат поддержали матросы с линкора "Жюстис". Они не только не вступили в бой с наступавшими на Херсон частями нашей Красной Армии, но даже сами освободили политзаключенных из херсонской тюрьмы!
В декабре прошлого года вспыхнуло восстание в Севастополе на болгарском крейсере "Надежда". Матросы убили командира корабля, разоружили своих офицеров и уплыли в Варну. Вот что такое сила слова! Вы должны донести наше слово и до павших духом партизан на той стороне, чтобы поддержать их, и до русских солдат, идущих за Деникиным.
У нас есть текст телеграммы генерала Коломенского из Керчи. Наш штаб наладил довольно хорошую связь с подпольем этого города. Сейчас я вам прочту текст этой телеграммы. - Комиссар достал из полевой сумки лист бумаги, расправив его, начал читать: - 7-го февраля генерал Коломенский сообщил начальнику штаба Крымско-азовской Добрармии следующее. "Вчера, 6-го февраля, ко мне прибыла депутация от пластунского батальона с требованием скорейшей отправки их в Тамань. Я ответил, что мы их не задерживаем, и они могут отправляться первым пароходом. Пластуны в настоящее время нести службы не хотят, волнуются, дисциплина пала совсем, батальон производит впечатление полубольшевистского. Особенно плохи и недисциплинированны казаки станицы Петровской, среди которых есть настоящие большевики. Офицерский состав очень плох, никаким авторитетом не пользуется. Приняты меры для ускорения отправки".
Кончив читать, начальник политотдела сложил листок, пряча его в сумку, продолжал:
- Вот что делает наша пропагация, товарищи! Так что смело говорите деникинским солдатам: если, мол, у вашего командования ничего не вышло с победой в прошлом году, когда вы захватили почти 2 трети страны, то уж в этом году и вовсе ничего не получится! И задавайте им главный вопрос: против кого они идут? Объясняйте: что народ не простит им этого потом! И увидите, они побегут. Начнут дезертировать целыми ротами! Так что надо и убеждать, и пугать - всё делайте, глядя по обстоятельствам.
Однако хочу вас предупредить: не так это просто! Силу нашего слова знает и вражеская контрразведка. Она делает всё, чтобы помешать нам! В Таганроге провалилась наша организация "Ревком". Последовали аресты, расстрелы. Был расстрелян и председатель этой организации Волошин. Теперь в новом "Ревкоме" работает Мария и 3 коммуниста, которые хотят установить связь с остатками старой организации.
Белые восстановили в Таганроге Русско-Балтийский завод и пытаются поставить там оборудование, вывезенное с луганского патронного завода, чтобы наладить выпуск патронов. Наши товарищи там хотят взорвать электростанцию, питающую этот завод. Естественно, контрразведка белых жестоко мстит за подобные акции. Так что вы увидите на той стороне неслыханной жестокости террор. Но это не должно остановить нашей правды!
Комиссара фронта сменил начальник отдела контрразведки, и началась подготовка фальшивых документов и разработка легенд для каждого чекиста, уходящего за линию фронта. Отправляли их в двух направлениях: на Ростов, через степь и белые кордоны, и на Керчь - через Азовское море от Таганрога. Морским путём легче было пробраться к сердцу армии белых Екатеринодару или в Новороссийск, где белые готовили свои десанты.
Батюку и Горелику, которым надо было добираться до Керчи, готовивший их товарищ сказал:
- Другого пути на Керчь, братцы, сейчас нет. Я сам недавно оттуда и знаю. Даже от Геническа плыть невозможно. Плавали, а теперь - нельзя. - Он положил на стол 2 исписанных листка. - Вот, читайте, что пишут белые!
Батюк взял лист, который был к нему ближе. "Получены сведения, что рыбаки деревни Казантип (северный берег Керченского полуострова) способствуют переправе большевиков из Геническа и других, занятых ими, мест на Керченский полуостров. Распорядитесь высылкой судна в указанный район для несения сторожевой службы и недопущения переправы большевиков.
4 мая 1919 г. Полковник Аметистов".
Второй листок, который читал Горелик, был о том же: "Имеются достоверные сведения, что на Керченский полуостров из Геническа, Бердянска и Мариуполя беспрерывно просачиваются шаланды с большевистскими агентами. Командарм приказал усилить наблюдение за Азовским морем, кроме того просит потопить в указанных пунктах все плавучие средства. Таганрогских пассажиров на грузо-пассажирские суда, идущие на Керченский полуостров, сократить до минимума, а по возможности исключить вообще. О последующем телеграфируйте.
Начальник штаба Крымско-азовской Добрармии Чернавин. 10 мая 1919 г."
- Так, понятно, - произнёс Горелик, кончив читать.
Контрразведчик, одетый в чёрную кожаную куртку, посмотрел на него и, угадав в нём по внешнему виду еврея, предупредил:
- Вам - надо быть особенно осторожным, товарищ Горелик. Ели попадётесь, будут жилы вытягивать! Но из Таганрога, если соблюдать осторожность и конспирацию, добраться до Керчи всё-таки ещё можно: ходят и пароходы, и мелкие суда. Тут господа генералы бессильны. Без мелкого каботажа Керчь существовать не может. Город лишится сразу топлива и продуктов первой необходимости. Да и население нельзя лишать заработка: потеряют работу матросы, грузчики, рабочие. А их - тысячи. Вот, значит, из Таганрога и попытайтесь оба...
Но, прежде чем я отправлю каждого ночью через линию фронта, давайте познакомлю сначала с обстановкой, которая сейчас в Керчи.
Сотрудник контрразведки закурил, угостил махоркой обоих чекистов и, расстелив на столе городской план Керчи, начал объяснять:
- Смотрите. Вот это - гора посредине города, Митридатом называется. На неё - идёт ступеньками из белого камня лестница. До самой вершины. Гора эта - делит город как бы на 2 части. По горе - лепятся домишки с красными черепичными крышами. На вершине - полуразрушенная часовня.
Здесь вот - речушка Мелек-Чесме. Летом пересыхает совсем.
А вот это - морской порт. Это - эллинг, сухой док, значит. Рядом с ним, вот - реальное училище, серое такое здание. От эллинга - идёт Строгановская улица. Тут вот - вокзал. От него - тянется вот сюда - Воронцовская улица. Тут - Соборная площадь. От неё, если идти в гору по тесным улочкам и переулкам, выйдешь на кладбище. Там есть каменная полуразвалившаяся ограда. В случае чего, легко и пройти, и спрятаться, если надо. Много памятников, акаций, сирени. Можно укрыться и на самой горе - в раскопках.
Здесь вот - знаменитые Шлагбаумские ворота с крылатыми львами на двух колоннах.
Батюк спросил:
- Вы что, там жили?
- Керчь - мой родной город. Там всё увито плющом и виноградом! - Алфёров - так звали сотрудника контрразведки - улыбнулся и принялся водить карандашом по плану города дальше: - Вот тут - идёт Первая Босфорная улица, тут - Вторая. Здесь - крепость, - показал он на заштрихованный квадратик на чертеже. - Ориентируйтесь всегда по морю. Вот здесь - Соляная, район города, расположенный на берегу правой дуги бухты. Здесь вот - Брянский металлургический завод с собственной морской пристанью. А в порту - корабли швартуются у Широкого мола, где находится пристань "Русского общества". Вот - Босфорские казармы. А это, запоминайте, Аджимушкайские каменоломни. Там ветряки стоят на холмах. Но сейчас вам туда нельзя, сами вы не найдёте тайного хода. Надо сначала пожить в городе. А и найдёте, так всё равно заблудитесь под землей. Лабиринт! Темнота. Пока - запомните только одно: вот здесь, рядом с каменоломней, живёт Володя Бабич. Он держит явку от нас. Но приютить может лишь одного, это уж вы сами решайте, кто из вас пойдёт к нему. Володя - рыбак и очень надёжный парень: всё сделает, чтобы человек у него не пропал!
- Ну, давайте пойду к нему я, - вызвался Горелик.
- Договорились, - согласился прокуренный Алфёров. И повернув лицо к Батюку, пояснил: - Тогда тебе - другая явка. Вот здесь, в городе. - Он ткнул карандашом в переулок на чертеже: - Дом N43. Там живут старик и старуха, Анфиса Парамоновна. - И уже к обоим: - А если понадобится переправиться в сторону Тамани или Темрюка, обращайтесь либо к старику, Петру Михеевичу, либо к Володе Бабичу - они это устроят через своих рыбаков.
Ещё вам надо знать, что деникинцев донимают партизаны, засевшие в каменоломнях вокруг города. Все входы в каменоломни находятся вверху, как бы над городом. Месяц назад наша армия освободила Владиславовку от белых, просочившихся из Керчи. Ну, и керченские партизаны думали, что очередь теперь за ними, решили помочь частям Красной Армии изнутри. Короче, 23-го мая они подняли вооружённое восстание. Начали его ночью, прямо из каменоломен. К утру захватили почту, телеграф. Разгромили сыскное отделение охранки. Но... на большее сил у них не хватило, и восстание было жестоко подавлено. Остатки скрылись в каменоломнях, но их выкуривают оттуда и с суши, и с флота. Вот ещё почему нельзя вам соваться в каменоломни.
Батюк поинтересовался:
- А какой в Керчи сейчас флот?
- Из военных кораблей была до меня одна мелочь: тральщики "Джузеппе" и "Елена", эсминцы "Фёдор Феофан" и "Яков". Но, как сообщили наши агенты, 7-го мая из Севастополя ушли в Керчь 3 английских крейсера: "Кальпо", "Кентербери" и "Скришимер". Но с партизанами ведут борьбу в основном сухопутные силы. Сбрасывают в каменоломни бочки с динамитом, пускают газы, закупоривают дальние выходы. В деревне Булганак, что рядом с большой каменоломней, расположились чеченцы и отряд кубанских казаков. Сторожат круглосуточно. Злее их и беспощаднее казаков не бывает: зажиточные все, а зимой снега не выпросишь.
В связи с этим восстанием - в Керчи теперь поднята на ноги и вся контрразведка. Вот об этом... вы ни на минуту не забывайте! Озверели они там в своей беспощадности: проверяют всех подозрительных, не ленятся. И вообще, если бы не "белые" буржуи, не было бы уже давно никакой войны!
Горелик спросил:
- Что значит поднята вся контрразведка? Сколько её там?
- В Керчи 3 контрразведки: городская, морская и карательная экспедиция местного помещика штабс-капитана Мултыха, - охотно принялся объяснять Алфёров. - Да ещё инспектор керченской полиции Петров просит у Чернавина помощи. Значит, в город набьются ещё какие-нибудь скрытые агенты контрразведки.
- Выходит, нас посылают в самое пекло? - спросил Горелик с осуждением в голосе. Тёмные миндалевидные глаза его опечалились.
Алфёров, однако, не дрогнул:
- А что прикажете делать? У нас своих людей потому и не хватает, что слишком много стало потерь. Кстати, так называемый "государственный розыск" находится в Керчи на Константиновской улице. Запомните это! Получено известие: схвачен Горбульский, один из командиров отряда партизан, загнанных в каменоломни.
- А как вы достаёте такие сведения? - снова спросил Горелик. - Какая у вас с Керчью связь?
- Я же говорил, что сам я - из Керчи. Недавно наладил там все явки. На партизан работают сейчас даже бывшие наши противники: офицер Фёдор Корнилов, француз-санитар из лазарета белых Луи Генрих Рок-де-Спурго. Так что кто-то из вас будет ходить за сведениями к Фёдору, а другой - к Луи.
Горелик не удержался опять:
- А если они вдруг... как этот Горбульский? Уже в тюрьме. Если там уже плохие дела...
- Не исключено. Однако на такой случай я дам вам ещё по одному адресу. Но опасаться надо - не только в самой Керчи, а и в пути. На морской линии Таганрог-Керчь, как сообщил недавно Фёдор, за нашими агентами охотится какой-то переодетый поручик Духновский, сотрудник морской керченской контрразведки. Будто бы очень удачливый, хитрый и потому особо опасный.
- Час от часу не легче! - заметил Батюк. И попросил Алфёрова рассказать о том, что происходит на фронтах вообще. Из ответов осведомлённого и толкового контрразведчика он понял: несмотря на весенний успех наступательных операций Красной армии, её положение на всех фронтах стало напряжённым. На востоке - перешёл в наступление адмирал Колчак. На западе - генерал Юденич и белополяки. Зашевелилась снова и Антанта, создавшая серьёзную угрозу Петрограду с севера. А здесь, на юге, готовятся перейти к широким наступательным действиям армии генералов Деникина и Врангеля. Поэтому 8-я и 9-я армии, разбившие недавно казаков генерала Краснова, готовятся к отступлению: не хватило сил после весенних боев. А пополнить, видимо, нечем. Краснов же после передышки и помощи от Антанты окреп снова. Одним словом, плохи стали дела везде.
2
Андрей Шило прибыл в Луганск, когда его товарищей уже проводили в степь - "пущать за белогвардейскими кордонами свою агитацию". Инструктировал его всё тот же Алфёров. К Андрею, похоронившему мать, он отнёсся с отеческой заботливостью, так как было и время, и желание: паренёк понравился ему не только внешне, но и скромностью, и природной сметливостью. Легенду для перехода на чужую сторону он разрабатывал ему особенно тщательно. Во-первых, белые, поймав Андрея ночью в степи, могли принять его за дезертира или уклонившегося от их всеобщей мобилизации. На этот случай Алфёров снабдил Андрея справкой врачебной комиссии белых: костный туберкулёз левой ноги. Печать и штамп такой комиссии в штабе фронта были: их захватили при освобождении Луганска в бывшем госпитале белых. Поддельной была только подпись начальника санитарного управления профессора В.Туровского. Если же парня схватят в Таганроге или в Керчи, он может, смотря по обстоятельствам, продолжать легенду по одному из двух вариантов: либо он едет из Таганрога в Крым, чтобы попасть в туберкулёзную санаторию, либо разыскивает отца-крестьянина, посаженного красными в симферопольскую тюрьму, где его, мол, видел один земляк, с которым отец поехал вместе в Чонгар за солью.
Ещё Андрею выдали "белый билет", освобождавший его от воинской повинности, но предупредили: показывай лишь в крайнем случае, печати фальшивые.
Когда инструктаж был окончен, Алфёров проэкзаменовал Андрея:
- Что будешь говорить, если белые спросят: справка врачебной комиссии у тебя, мол, Луганская, паспорт прописан в Луганске, а сам ты оказался вот в Таганроге! Как это понимать? Что ты здесь делаешь? Ну, быстро!..
Андрей придурковато поморгал, туго-де соображая, и начал:
- Так, господин охвицер, я ж ото живу у Луганську, в мамы. А тато на лито - у Таганрози, силь продае. Йиздыть ото у Чонгар по силь, а потим - продае.
- Ты мне, каналья, давай не тяни! - закричал Алфёров, подражая белому офицеру. - Ты отвечай, как положено!
- Та я ж ото й кажу вам. Прыйихав я до батька - допомогты. А батьку, кажуть, заарэштувалы. Ёго напарнык пэрэказав. Шо було цэ у Сымфэрополю. Той напарнык, Якив Сэмэновыч, як побачив цэ, то й одразу й втик. Зустрив я его вже в Таганрози, дэ вин силь продавав рыбалкам. Я ж той базарчык добрэ знаю.
- Молодец! - Алфёров радостно улыбнулся. - Сообразил правдиво. А я, думал, запутаешься, уж больно ты молодой! - Он вздохнул. - А белый билет - всё-таки не показывай. Разве что полиции. И то - в крайнем случае, понял!
- Та понял. - Андрей тоже улыбнулся.
- Там ведь не только печати. Печать можно и не подловить сразу. Хуже другое: бланки этих билетов нам достались с харьковскими штампами! Их не сотрёшь. Вот и получится, что все твои документы - из разных городов. Тут уж не выкрутишься, если попадёшь к белым в контрразведку! Понимаешь, парень, на что тебя посылаем?
Андрей молчал.
- Может, боишься? Не пойдёшь? Говори прямо, другого будем искать. Нужен человек, который будет передавать нам сюда важные сведения от Батюка и Горелика. А товарищ на явке в Таганроге - которому ты будешь их периодически привозить - переправит всё уже нам. Да и явки Батюка и Горелика ты знаешь. В общем, много чего знаешь, так что риск - большой!
- Нет, я не боюсь, - тихо произнёс Андрей.
- Ну, смотри сам. Я, правда, надеюсь на твою сообразительность и на то, что в крестьянской одежде ты вряд ли вызовешь подозрение. На пацана больше похож, а не на агента. А это - важнее всего в нашем деле: когда не вызываешь подозрений! Ты уж прости нас, что не все документы смогли тебе изготовить, как надо. Да и опытных кадров у нас в этом деле нет.
- Я понимаю, - опять тихо сказал Андрей.
Отработав легенду во всех подробностях и научившись прихрамывать на левую ногу, он, переодетый в крестьянское платье, отбыл в одну из ночей с палкой в руке и небольшим мешком за плечами в прифронтовую степь. В мешке у него было 2 каравая домашнего хлеба, большой кусок сала, обсыпанного грязно-серой солью, несколько луковиц и приличная сумма синих деникинских денег с нарисованным колоколом - "колокольчиков", которыми снабдили его в штабе. Вроде бы учли всё, что можно было, даже соломенный украинский брыль нашли на голову.
За ночь, при светлой луне и успокаивавших душу сверчках, Андрей отмахал вёрст 30 от линии фронта и никого по дороге не встретил. А утром залёг спать прямо в поле, в высохшей траве. Выспался, поел, и вечером - снова в путь, чтобы выйти к истоку речки Миус. А тогда уж - только вдоль неё, всё на юг и на юг, почти до самого Таганрога. Можно и по воде, если окажется лодка. Нельзя прозевать большое село Николаевку. От неё за одну ночь можно пройти по суше до города. Вот так, минуя шахтёрские посёлки с терриконами, озираясь по сторонам, он и пошёл к истокам Миуса вдоль речки, которая постепенно становилась шире, полноводнее, а затем и лодка нашлась. Но... без вёсел. Он догадался: где-нибудь да припрятаны, раз до села далеко. И нашёл: в камышах. А на 5-е сутки был уже в Таганроге.
В городе полно было белых солдат. Дождавшись вечера, Андрей пошёл на явку. Всё оказалось, как надо, в порядке, и он стал договариваться об отъезде на Керчь. На другой день хозяин явки достал ему билет на ночной пароход, везущий нескольких пассажиров и продовольствие для Керчи.
В порт Андрей отправился, когда стемнело, и за полчаса до отплытия парохода поднялся на его палубу. Был этот "Витязь" небольшим, грязным и, видимо, старым. "Ржавая грузовая калоша", говорили про такие чёрные, осевшие глубоко в воду, суда. Пароходик по-стариковски пыхтел, визжала его проржавленная лебёдка, которой поднимали последний груз. Внизу хлюпало, пахло морем, водорослями. А над головой покачивались звёзды: покачивало на мелкой волне сам пароход. И хотя Андрей впервые был на море, настроение у него упало. Чужие все. И порт почти не светился в темноте - так, редкие и тусклые огоньки. И земля была тёмной, хотя и рядом, и вода внизу. И где-то вскрикивали то и дело чайки. Значит, летали, что ли? В темноте?.. И боцман резко толкнул, не проронив ни слова - отойди, мол, деревня, и всё, словно места ему было мало. Вот так Андрей и прижался одинокой фигуркой у борта, за которым бултыхалась в грязной воде луна, белые окурки и звёзды.
Ещё больше упало настроение, когда узнал от заговорившего с ним матроса, молодого, как и сам, что в Керчи выкуривают сейчас газом партизан из каменоломен. И всех, кто там попадается, сразу расстреливают. Деникинцы, мол, сняли с Акмонайского фронта несколько воинских частей для этого дела. Шутка ли, в апреле партизаны захватили в плен племянника генерала Деникина! Ехал с бабой на автомобиле: не то куда-то на пикник, не то просто катался. А теперь из-за него вот ждут карателей с Кубани. А ещё вроде бы ожидается большое наступление для захвата всего Крыма.
Наконец, "Витязь" отвалил от стенки и вышел в море. Стало ветренее. Надо было спускаться в трюм, устраиваться как-то на ночь. Тут и выручил Андрея сверстник-матрос, который заговорил с ним - отвёл и показал место. Пассажиров оказалось немного, устроился.
А утром к Андрею, поднявшемуся на палубу, подошёл переодетый под рабочего поручик Духновский из морской контрразведки белых. Он дежурил по очереди с другими офицерами контрразведки в портах. В их задачу входила слежка за теми, кто садился на пароходы, отплывающие в тылы белой армии, и какие грузы эти пароходы везут. Если наблюдавший замечал подозрительного человека, севшего на пароход, то обязан был сесть на этот же пароход и сам и плыть тоже, присматриваясь в пути к своей жертве и следя, куда, приплыв, она пойдёт или поедет дальше.
Несколько раз подозрения поручика рассеивались в дороге - ошибался. Повезло ему только дважды. Первого "пассажира" он забрал на Таманском берегу сам - плыл за ним из Керчи на другой лодке. А второго схватил с помощью патрулей, сидевших в засаде на Кавказском берегу - они-то и отсекли беглеца от кустов, в которые тот намеревался незаметно юркнуть. Выходит, не дремали и там. Выходит, в одной и той же армии двойная служба идёт!..
И хотя улов поручика оказался пока не велик, начальство было довольно им. Не прояви он тогда профессиональной бдительности в Таганроге, его "первенец" проник бы в самое сердце Добровольческой армии. Керченский рыбак-татарин высадил его в таком месте на Кавказском берегу, что и собаками бы не найти. Но Духновский высадился на своей лодке, пробрался за ним аж до Темрюка и, выследив явку, схватил там с кубанцами сразу троих. "Свой" был 4-м, он взял его лично. Разумеется, доставили всех в Екатеринодар - прямо в штаб. Тот, за которым он шёл и выследил, оказался волком матёрым - из красной разведки. Трое других - так, местные подпольщики. Ну и разделали же их на допросах, страшно было смотреть! Зато переловили потом многих по их показаниям. И получил он за это, наконец-то, своего первого "Георгия". 3 года, начиная с 16-го, провоевал на германской, ходил в атаки, а так и не удостоился высокой награды. А как только перевели к морякам, сразу пошло...
И всё-таки первое время он нудился на этой морской линии. Успокоился, лишь когда понял, что свободен же, как птица, на этакой службе! Хоть с матросами пей в пути, хоть гуляй с бабами на Керченском берегу - вольная жизнь, кто проверит? Ну и гулял...
Однако после поимки лазутчиков и про своё дело не забывал: следил с тех пор в оба глаза за каждым пассажиром, садившимся в Таганроге на пароход. Наблюдательный и умудрённый опытом, он сразу засек, как подходил Андрей к пароходу в темноте. Деревенский парень обычно 10 раз громко всех переспросит, тот ли это пароход, который ему нужен, да что`, да куда, а этот - тихо, как мышь, проскользнул и затаился на палубе, ни с кем не заговаривал. Пришлось срочно садиться за ним тоже, хотя и договорился перед этим с одной смазливой бабёнкой заночевать у неё.
Было, правда, искушение остаться - вдруг снова ошибка? Вместо агента окажется обыкновенной деревенщиной. Молодой вроде, сопляк ещё. Но парень и прохромал как-то ненатурально в темноте, когда ловко прошмыгивал по сходням, да и была у Духновского женщина и в Керчи - красивая вдова-мещанка. Ладно...
А утром, когда присмотрелся к "Хохлу" - так окрестил он Андрея - тут же повеселел: кажется, опять приплывёт он в Керчь с добычей. "Хохол" хотя никуда и не прятался, и держался естественно, но... то опять хромал, то забывался. Да и в поведении заметен был наигрыш под деревенского простачка. А глаза-то - зоркие, умные. Нет, у крестьянских простаков взгляд не такой, не проведёшь.
"Вот и хорошо, вот и славно, - рассуждал поручик, наблюдая за парнем, - теперь ты от меня не уйдёшь. Теперь, брат, начнётся у нас с тобой самое интересное. Молодой ты совсем, хоть и не бреешься, отращиваешь бородку, неизвестно для чего. Значит, сошка ты - мелкая, и торопиться брать тебя - я не буду. Погляжу, куда ты на берегу в гости пойдёшь? Может, захочешь что-то кому-то передать или забрать, на большее тебя ведь и не пошлют. Но я всё равно послежу за тобой: куда это ты?.. Может, к логову настоящего зверя, а?!."
Духновский, взглянув на миловидное лицо Андрея, пожалел его, представив, что` сделают с ним на допросе. Его передёрнуло, хотя был не сентиментальным, а смелым и даже азартным.
"Как они там выдерживают?" - подумал он о "потрошителях" контрразведки. В душе он презирал их - отребье! Хотя и понимал, что поделаешь, нужны и такие "мастера". Потянут агента за язык, от него слюнка, как ниточка, приведёт к другим.
"Интересно, как идут дела теперь у поручика Шерстобитова на его "Генической линии"? - подумал Духновский с самодовольством. И тут же, вспомнив о награде, которую получил, переключился в мыслях на деда: - Не стыдно будет показаться и ему: и мы с "Егорием", господин генерал!"
Духновский гордился своим дедом, генералом в отставке - лихой был офицер, герой войны с турками. Только где его теперь искать?.. Имение под Москвой - сожгли. Вероятно, в Париже старик".
Поручик с ненавистью посмотрел на Андрея: "Вот из-за таких!.. Сволочь красная, сопля! Восстали, они, сукины дети. А против кого восстали, чего достигнете?.. У, хамы, предатели!" И подошёл:
- Закурить не найдётся?..
Оглядывая рабочего, Андрей увидел изящные, ухоженные руки. Ответил нараспев:
- Та нэ курю я, дядько.
- Это ты молодец, что не куришь. А куда едешь?
- Та дядя в мэнэ у Кэрчи.
- Вон как? Что же он там делает?
Андрей ещё раз посмотрел на руки пристающего, ответил уклончиво:
- Живэ.
Перехватив взгляд парня, Духновский сказал:
- В лихое время едешь!
- Ну, та й шо? Що ж я, нэ можу поихаты до ридного дядька у гости?
- Крепко, значит, живёте? Бедняки сейчас... дома сидят. Не до гостей...
- То вжэ нэ ваша справа, дядько! - грубо ответил Андрей. - Ну, шчо прычипылыся?..