Аннотация: Комсомолка едет создавать колхоз, но у крестьян на неё свои планы. Тамбовщина, Гражданская война.
Ёлки в снежных тулупах теснятся по сторонам узкой дороги. Лёгкие санки летят вперёд. Комсомолка Ада Бравина весело смотрит по сторонам. Синие глаза блестят, лицо разрумянилось. Ноги прикрыты бараньей шубой.
Ямщик на облучке молчит. Спина широкая, воротник высоко поднят, шапка заиндивелым мехом топорщится.
Комиссар Яков Маузер напутствовал в городе, говорил:
- Вы, товарищ Бравина, не робейте, за вами партия, вся громада советской власти.
Поручил вместе с Адой ехать другому комсомольцу, Сене Петрову, но тот, ленивый увалень, казался ей помехой. Агитировать не умеет, а если Аду крестьяне поддержат, создадут колхоз имени Тухачевского, то Сеню будут хвалить не меньше, чем её. Делить лавры с неуклюжим Сеней Ада не желала, и посоветовала ему сказаться больным, она одна съездит. Сеня не протестовал - в такие морозы лучше сидеть дома.
Ада догадывается, что Яков за неё беспокоится, поэтому Сеню ей как охранника хотел приставить. Но прямо об этом не сказал, знал, что Ада обидится, вспылит. И будет права - разве она сама себя не защитит? Наган в кармане тулупчика - подарок комиссара, она в тире первый стрелок. Да и Тамбовская губерния притихла, давно никто не нападал на продотряды. А в селе, куда она едет, уже есть большевик, пожилой рабочий вернулся из Тамбова, Ада с ним знакома.
- Долго ли ехать? - Спрашивает она ямщика.
- К полудню поспеем. Что-то вьюга начинается. - Буркает он, не оборачиваясь.
И впрямь, серые тучи затянули небо, наплывают всё быстрее, порывистый ветерок бросает в лицо снежную пыль.
Ада снова погружается в воспоминания. Приехала она в Тамбов из деревни, поступила в училище. Сразу поняла, что может себя проявить. Происхождение надёжное - из бедноты. За веру, как иные, не цепляется. На праздничных концертах и споёт и речь скажет. Однажды в училище пришёл товарищ Яков Маузер выступать перед молодёжью. Статный, кудри чёрные, взгляд суровый. Аде он сразу понравился. Правда, звали её тогда иначе - Авдотья Коровина. Стыдно произнести. Это потом она имя поменяла, узнав, что такое возможно. Примером был товарищ Яков - кто-то ей шепнул, что раньше его фамилия была Мамзер, а ему нравились строки Маяковского: "Тише, товарищи. Ваше слово, товарищ маузер". Вот и назвался вчесть стихотворения.
Разговорилась она с товарищем Яковым, а потом подружилась. Он говорил, что нужны советской власти люди, которые смогут крестьянам разъяснить пользу колхозов. Авдотье тамбовские хлебопашцы поверят - она местная. Направил девушку на курсы агитаторов. Обещал рекомендовать в партию.
Ада решила, что новую жизнь надо начинать с новым именем. Тошно ей было в родном доме - маленькой избе с большой печкой. Только вспомнить, как жарко и душно там было зимой. В морозы мать загоняла в комнату и козлят и поросёнка, чтобы не застудились. Отгораживала их деревянной решеткой в углу, но те всё равно выбирались и бегали по полу, гадили.
На печи сидела бабка, зимой и летом в валенках, и наизусть читала псалмы. А мать возилась с младшими детьми - двумя мальчишками, и то и дело командовала: "Дунька, дров принеси, Дунька, помои вынеси, Дунька, пол подмети, Дунька, пшено перебери". Это ей - старшей дочери Авдотье.
Что в родном Узварово её ожидало? В прежние времена мог бы богатый мужик в жёны взять за красоту, а в нынче всех богатых перевели, раскулачили. Вот и подалась в город.
А ветер крепчал и целый рой снежинок бросался на Аду. И тулуп, которым она ноги укутала, и её тулупчик были облеплены снегом, и ямщик на облучке высился как снеговик. - Долго ли ехать? - Прокричала она сквозь свист ветра.
- Скоро! - Гаркнул ямщик.
И снова - бесконечные повороты узкой лесной дороги. А кони уже еле плетутся, сани вязнут. Наконец вьюга угомонилась. Небо стало ясным. Оказалось, что солнце уже клонится к горизонту.
- Деревня! - Крикнула Ада, указывая рукой на домики за стволами деревьев. Ямщик остановил сани, обернулся к девушке и с досадой бросил:
- Чёрт нас сюда занёс! Не Каменка это, а сельцо Волчий кут.
- Как это? Весь день ехали и попали не туда?
- Нечистая сила нас водила, вот что я скажу. И это не зря. Сейчас коней покормлю и обратно двинемся, путь на Каменку искать.
И словно в ответ на эти слова, снова подул резкий ветер, повеяло снежной пылью.
- Опять вьюга! - Сердито бросила Ада. - Вы как хотите, а я замёрзнуть не хочу.
Ямщик вынул из саней торбы с овсом и поставил их под мордами лошадей. Те жадно захрустели зерном, иногда хватая губами лёгкий снег.
- Как бы не застудились, - бормотал ямщик. На Аду внимания не обращал. Та, откинув тулупы, вылезла из саней, прошлась вокруг. Наст был плотным, но иногда проваливался.
- Мы должны в селе отдохнуть. К тому же я могу побеседовать с крестьянами, рассказать им о колхозе. А потом двинемся в Каменку. - Предложила Ада.
- Отдохнуть в Волчьем куту? - Ямщик насмешливо смерил её взглядом. Потом полез в сено и вытащил обрез, положил на облучок.
- Что не так? - Насторожилась Ада. - Вы, гражданин, мне угрожаете?
- Ополумели, барышня? Волчий кут - место поганое. Надо быть начеку.
Ада перевела дыхание.
- Там бандиты или белогвардейцы скрываются? - Спросила деловито, нащупывая в кармане тулупчика свой наган.
- Нет. Просто народец скверный. Чаклуны, в Бога не веруют.
- И правильно! - Воскликнула Ада. - Я тоже считаю, что Бога нет. Умный здесь народ, товарищ ямщик. Не верят в поповские сказки. Надо в Волчьем куту комсомольскую ячейку создать, колхоз построить.
- Какой комсомол, какой колхоз? - Ямщик с досадой махнул рукой, забрал торбы у лошадей и потащил их за повод, стараясь развернуть сани. Лошади вязли, но сани медленно описали полукруг и стали на старый след.
- Я никуда не поеду. - Резко заявила Ада. - Вы езжайте, если боитесь. Сегодня буду агитировать в Волчьем куту, а завтра найму здешнего мужика, чтобы в Каменку доставил.
Она протянула ямщику ассигнацию.
- Делай как знаешь. - Пробормотал он. Взгромоздился на облучок, спрятал за пазуху обрез, огляделся и негромко крикнул лошадей:
- Пошли, родимые!
Те медленно повлекли за собой сани. Внезапно ямщик натянул вожжи, с трудом обернулся и спросил:
- Точно останешься?
- Да. Спасибо, что доставили.
Он покачал головой в мохнатой шапке и щёлкнул вожжами. Лошади двинулись, сани покатили и вскоре исчезли за высокими ёлками.
Ада направилась к деревне. На опушке снег лежал плотным полотном, ноги почти не проваливались. Ада весело разглядывала приближающиеся строения. Крепко мужики живут - дома большие, крашеные масляной краской, больше в синий цвет. Резьбой изузорены наличники и крылечки. Заборы высокие, за ними высятся крыши сараев и амбаров. Слышно, как скотина мычит и блеет, куры кудахчут. У крайнего дома румяный старик с белой бородой набирал сено в кошёлку. Заметил Аду, воткнул вилы в стог и стал всматриваться. Девушка громко произнесла.
- Здравствуйте, товарищ.
- Здравствуй, девица. - Приветливо ответил старик. Рубаха у него была красная, полушубок чёрный, а голова непокрытая, в седых кудрях. - Неужто пешая к нам пришла?
В лесу заблудилась?
Потом снова подхватил вилы и произнёс:
- Что я, право, в расспросы ударился? Прежде надо путницу приветить. Ступай за мной, красавица. Чайком согреешься, отведаешь нашей снеди.
Ада послушно пошла за ним. На полпути остановилась, вспомнила, что приехала по делу и бодро происзнесла:
- Товарищ, у меня из города задание. Слышали о колхозах? Надо собраться миром и всё обсудить. Новая жизнь настала. Не время чаи гонять.
Старик остановился, нахмурился:
- Обижаешь, девица. Ты наш обычай уважь, а потом мы тебя послушаем.
Ада кивнула скорее, чем следовало - она замёрзла, проголодалась и решила не отказываться от угощения.
Старик пригласил её в избу на высоком подклете. Из дверей выглянула женщина, заполошно и радостно вскрикнула:
- Идут! Прислал-таки Карачун девку.
Ада удивилась:
- Вы что-то путаете. Прислал меня не какой-то Карачун, а товарищ Ленин и коммунистическая партия.
Но дед как будто не услышал.
В избе было жарко, пахло вином. Вокруг стола, заставленного блюдами и тарелками, сидели сельчане. Одежда добротная, богато украшена шитьём. У женщин на шее бусы, в ушах серьги.
- Здравствуйте. А что вы празднуете? - Поинтересовалась Ада.
- Садись, - обратился к Аде старик, который её привёл.
К Аде пододвинули блюда и блюдца.
- Лосятина в клюквенной подливе. Рыжики солёные, маслята. Эту рыбу из города доставили. А эта из нашей реки. Пирог с курятиной. А вот блины с мёдом и сметаной.
- Наливочки ей плесни. - Перед Адой поставили рюмку с алым напитком.
- Вот наливка вишнёвая. Вот водочка на облепихе. Вот на чёрной смородине.
Пар от яств дурманил оголодавшую комсомолку. Ада впилась зубами в ломтик сочного мяса. Потом потянулась к рыжикам, пересыпанным тонкими колечками лука. Но от наливки поначалу отказывалась - батя когда-то из-за пьянства помер - замёрз, возвращаясь из кабака.
В избе появился белокурый подросток с гармошкой, растянул меха и грянул хор.
От песен перешли к непристойным частушкам. Ада захмелела, вспомнила, какие свадьбы играли в их селе на Покров. Она с другими детьми стояла у плетня и смотрели, как на скрипучем снегу под звонкую мелодию пляшут бабы и мужики. Иногда кто-то выносил детям кулёк со сладостями или звал в избу, но приказывал сидеть в углу, взрослым не мешать. Тогда Ада мечтала, что такая же разгульная свадьба будет и у неё. Но потом, в городе, поняла, что это пережиток. Можно просто сойтись с мужчиной, без глупого венчания и трёхдневной пьянки под гармонь. Перенести свой чемоданчик в его комнату в общежитии, как мечтала сделать она после знакомства с товарищем Маузером.
В гостях у него бывала часто, но мужского интереса к ней Яков пока не проявлял. Говорил о том, как много вокруг контры, как трудно сломить характер собственника, чтобы всё обобществить. Он уже многое сделал для революции. Мог бы жить в родной Одессе у тёплого моря, а мотался по всей стране. Где тяжко приходится Советской власти, там и появлялся товарищ Маузер. Под командованием Тухачевского боролся с Антоновщиной в Тамбовской губернии, много бандитов уничтожил. Герой.
Товарищ Яков горячился, ходил из угла в угол, стройный, в гимнастерке, тёмно-синих галифе и блестящих сапогах. Чёрные пряди падали на смуглый лоб. Глаза сверкали. Ада сидела за столом в белой кофточке и короткой юбке, сжав круглые колени. Накручивала на палец кончик золотой косы и вздыхала. Она тоже мечтала о мировой революции, но не меньше о товарище Маузере. Представляла, как убирается в его комнате, готовить ему что-нибудь вкусное, а потом идёт с ним под руку на собрание. А дети не нужны - это мещанство, загаженные пелёнки.
Она вынырнула из воспоминаний. Вокруг ухмылялись румяные рыла кулаков и подкулачников. Жрут в три горла, думала она, а в городе пролетариат, самый сознательный класс, голодает. И как до этого села не добрались продотряды? Излишки зерна и прочих продуктов нужно изъять! Нет, пока рано говорить об этом. Но чем же в колхоз их увлечь, если все и так не бедствуют? В каждом селе при создании колхозов опора коммунистов - голь перекатная, у которых своего хозяйства нет, кто у чужих в батраках ошивается, обиду затаил на богатеев.
- Если свадьба, где жених с невестой? - Наконец поинтересовалась она.
- В город уехали венчаться. К ночи будут. - Ответила старушка в синей кофте. - Но без жениха и невесты и впрямь непорядок. Может, кто заменит их до вечерней звезды? За столом посидел, наши здравницы послушал.
- Я бы заменил жениха! - Быстро сказал старик в красной рубахе, который привёл Аду на свадьбу.
- Кто же невестой будет? - Старушка оглядела сидящих за столом девиц. У тех на лицах погасли улыбки, а одна встала и бочком выбралась из избы. Когда выходила, на гостей пахнуло морозной свежестью из распахнувшейся двери.
- Не заменит ли невесту наша гостья? - Старик вежливо поклонился Аде. Той предложение показалось нелепым. Но тут к ней приблизилась старушка, поклонилась в пояс и попросила:
Откуда-то появился серебряный поднос с рюмочкой, который поднесли Аде. Она хотела было отказаться, но решила, что надо потешить местных, чтобы стать среди них своей. Ведь она не взаправду станет невестой, а в шутку, на время, до вечерней звезды.
- Пойдём, нарядим да украсим тебя, - бабы взяли Аду под руки и повели за собой в боковую комнату. Там, словно нарочно приготовленные, лежали голубой сарафан из плотной ткани, белая рубаха, вышитая голубым шёлком, налобная повязка с речным жемчугом и тонкая белая фата. Ада не успела оглянуться, как оказалась в старинном наряде. Волосы в городе она не остригла, несмотря на моду - длинные, золотистые, они были заплетены в косу, скрученную в узел на затылке. Бабы косу распустили, расчесали, снова заплели с синей шёлковой лентой. Одна высоким переливчатым голосом пела:
- Прощевай, милая Снегурушка,
прощевай, белая голубушка,
изо льда твоё кольцо обручальное,
белый снег твоя фата венчальная.
Другая вдруг заплакала:
- И мою Ульянку так наряжали.
В комнату вбежал весёлый старик в синей рубахе.
- Зачем пригорюнились, бабоньки? Пойдём-ка по селу прогуляемся!
Они вышли к гостям. Белокурый подросток снова растянул меха гармошки, зачастил плясовую так, что на месте не усидишь. Люди толпой повалили из избы на мороз.
Ада не успела накинуть свой тулупчик, но ей было тепло. Пошли под горку к ёлкам.
- Мы икон не чтим, наш храм лес. Если кому кланяться, то солнцу красному, ветру буйному, морозу трескучему. - Рассуждал рядом старик в красной рубахе.
- Природа вместо храма - это верно. - Одобрила Ада. - Но и её поставят большевики на службу человеку.
- Не хочешь ли в лес прогуляться?
- Сейчас? Ведь уже солнце садится. - Удивилась Ада.
- Недалеко, до заветной ели.
И пошли все гурьбой под гармонь. А солнце уже пропало за крышами и небо порозовело.
Аду вели под руки. В какой-то миг гармошка умолкла, и она услышала печальную песню, которую пели её провожавшие женщины. Тут стало страшно. Куда ведут? Так холодно ногам в сапожках. На голове повязка с фатой.
- Я, пожалуй, вернусь. - Сказала она. Но женщины крепче взяли её за локти и ласково заговорили:
- Куда ты, милая? Недолго осталось.
Они вошли в лес и, почти сразу свернув с дороги, очутились на поляне. Там в снег были воткнуты высокие факелы, бросавшие рыжие всполохи на облепленные снегом деревья. Посреди утоптанного круга стояла высокая ель. Сельчане стали украшать её, привязывая к колючим лапам синие ленточки, окручивая нитками стелянных бус. Снова что-то пели, приговаривали, плясали. Ада вдруг ощутила слабость в ногах и села в снег.
- Почему я пьяная? Ведь только пригубила наливку. Стыдно перед крестьянами. Надо встать. А то скажут: вот тебе и агитатор! - Она ухватилась за еловую ветку и с трудом поднялась. К ней подошла старушка в синей кофте:
- Устала, милая? Ты посиди, в ногах правды нет.- Легконько толкнула в грудь и Ада снова плюхнулась в сугроб.
Тем временем сельчане перестали кружиться в пляске и потянулись с поляны. Старушка обернулась с старику в красной рубахе и бросила:
- За сторожа остаёшься. Пока не уведёт Карачун.
Костёр на поляне горел ярко, старик ходил вокруг него, гулко хлопал рукавицей об рукавицу. Остальные шумной толпой направились к селу.
- Дед, помоги мне встать. - Сказала Ада.
Дед достал из кармана загодя свёрнутую козью ножку, вытянул из костра веточку, прикурил и снова вернул в костер.
- Дедушка, встать помогите, пожалуйста.
- Зачем?
- Мне в село нужно.
- Там тебя не ждут. Отвели невесту к жениху на пуховую перину.
- Какая перина? Какой жених? Чушь не несите! - Она думала, что выкрикнет эти слова, но язык заплетался и получилось слабое бормотание. Но комсомольцы не сдаются.
- Я замёрзну, отвечать будете по закону. - Возилась в снегу, жалкая, испуганная.
Старик молчал, притопывал валенками.
- Антоновцы недобитые. Ямщик знает, что я в Волчьем куту осталась. Меня будут искать. К стенке поставят всех.
- Ничего ты не поняла, красавица. - Весело сказал старик. - Нет нам дела до Антонова. И до товарища Ленина твоего тоже никакого дела нет. Наше село веру древнюю хранит, в других краях позабытую. Свои у нас преданья, свои моленья. Зимой приходит в наши леса царь Карачун. В его власти морозы, вьюги, снег. Чтобы озимые не вымерзли, чтобы скотина не вымерла, чтобы народ в целости весну встретил, дарит село Карачуну красавицу. Замерзает девица под ёлкой, берёт её Карачун в жёны.
Он подошёл к снежной бабе, высившейся неподалёку и стал смахивать снег с её головы.
Ада вдруг увидела синеватое девичье лицо с плотно зажмуренными глазами.
Старик наклонился, набрал горсть снега и грубо залепил лицо умершей.
- Это Ульяна. Девка из нашего села. Не приглянулась она Карачуну. Замёрзла быстро, это верно, но морозы продолжали крепчать. Никогда таких не было. Стали мы за озимые хлеба бояться. И решили, что не понравилась Ульянка Карачуну, потому как была чернява. А ему бы с волосами светлыми, с очами синими, как у тебя.
- И что потом делаете со снежными бабами? - Спросила Ада. Она решила не сдаваться сну, говорить, заставлять себя думать.
- Начинает солнышко пригревать, сжигаем мёртвые тела на ложе из хвороста. Поминаем блинами, пляшем.
- Не жалко?
- А вам не жалко? - Поинтересовался старик. - В соседнем селе продотрядники всё зерно выгребли, там сейчас с голоду мрут.
- Нечего было прятать от Советской власти. Ради идеи никого не жаль. Ради светлого будущего. - Прошептала Ада и ей захотелось прилечь, провалиться в мягкую одурь.
- Так и нас будущее - светлей некуда! - Весело сказал старик. - Тёплая зима, много снега - богатый урожай. А Карачун славный жених, лучше не сыскать. У него дворцы ледяные по всей Руси стоят. Жёнки в шёлк и в парчу наряжаются. Алмазы, жемчуг, серебро дарит им Карачун. Вместе с вьюгой катаются его бабы на тройках. Кони от северного ветра - поднимают выше леса стоячего, выше облака ходячего.
- Сумасшедшие. - Выдохнула Ада.
"Где же вы, товарищ Маузер? Думаете, Ада спит в тёплой избе, а местные крестьяне вступили в колхоз имени Тухачевского? Когда начнёте беспокоиться? Когда отправите людей на поиски товарища Бравиной? Только вас она вспоминает, замерзая в дремучем лесу".
- У нас в селе все колдовать умеют, потому властей не боимся. - Хвастливо сказал старик.
- Мракобесы проклятые.
- А почему Ульянку ни лиса, ни волк не тронули? Потому что Карачуна все звери чтят. И тебя до весны не тронут. Облеплю снежком и будешь сидеть. Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная? - Старик склонился к Аде, она ощутила запах водки, чеснока и какой-то нутряной гнили.
- Отойди, старый хрыч.
Старик ударил её дубинкой и крикнул:
- Отвечай: тепло, Карачун, тепло, батюшка!
Боль ощущалась тупо, спасал морок. В чёрном небе уже мерцали звезды и остро сиял месяц. В лесу послышался треск. Ада обернулась на звук. Ей почудились рога, осыпанные инеем, а под ними лицо. Это старик в снеговой шубе. Глаза шальные, руки ледяные.
Её сторож тоже услышал шум и шарахнулся в сторону:
- Неужто Карачун идёт? Никогда сам не являлся. - Хрипло прошептал он.
С низко наклонившихся еловых лап посыпался снег, на поляну вылетел парень. Высокий, плечистый, в руках ружьё.
- Опять девку морозите! - Закричал он. - Управы на вас нет, душегубы!
- Ты чего расшумелся, Ванька? - С опаской, но зло спросил старик. - Благодари, что мы тебя приютили - беглого бандита, безпачпортного. Нашёл кого жалеть! Это комсомолка из города, колхозы явилась строить. Не её ли дружки твоего батю в Сибирь загнали?
Парень перевёл дыхание, опустил ружьё.
- Помогите. - Хотела сказать Ада, но губы шевельнулись беззвучно.
- Плевал я на большевиков. Вы Ульянку, мою невесту, заморозили. Довольно! - Парень снова вскинул ружьё.
- Ульянка была наша, сельская, над ней мирская воля свершилась. - Не сдавался старик.
- Дед, я сейчас застрелю тебя. - Оборвал парень.
- И что ты с ней будешь делать? Её опоили, не шелохнётся.
Старик отступил за костёр, смотрел, как парень пытается поднять Аду. Та хваталась за его рукава и сама силилась встать на ноги. Наконец это удалось.
- Думаешь, избавление нашла? Карачун своё возьмёт! - Крикнул старик.
- Отдай ей свой тулуп. - Скомандовал парень.
- Куда же вы ночью пойдёте? - Спросил старик, нехотя снимая тулуп.
- Не твоё собачье дело! - Парень схватил Аду за руку и потащил в лес. - Быстрей, быстрей.
Но бежать они не могли, брели в снегу по колено. Парень сорвал с головы Ады повязку с фатой, бросил в снег. Снял с шеи шарф:
- Голову покрой.
Ада хотела завязать колючий шерстяной шарф под подбородком. Но руки не слушались. Парень сам завязал шарф, сунул концы в ворот застегнутого тулупа, тяжёлого, пахнущего овчиной. В лесу стоял белый мрак, отовсюду торчали изогнутые сучья. Они лезли в лицо, упирались в грудь, цеплялись за ворот, хватали за обувь.
- Ты знаешь, куда идти? - Поинтересовалась она, презирая себя за дрожь в голосе.
- А то. В Каменку.
- Я туда ехала. - Вырвалось у неё.
- Зачем?
- По делу. - Она пожалела, что проговорилась. Перед ней был сын ссыльного, беглый, наверное, из кулаков.
- Дед сказал, что ты комсомолка.
- Но ты меня спас.
- Назло им, чаклунам поганым.
- Чаклуны, это кто?
- Колдуют. Всё село может колдовать. Поэтому их даже красные боятся. Морок могут навести.
- На тебя не навели.
- Я сам отсюда родом, знаю их шутки.
Ада бросала на него вороватые взгляды. Искала сходство с теми, кого разыскивает ЧК. Стало рассветать, скоро они выйдут к Каменке, и ей надо решать, как задержать его и сдать в милицию. Жаль, наган остался в тулупчике, а тулупчик в Волчьем куту. Парень ей помог, но ничего личного, у комсомолки - долг только перед Советской властью. Кто знает, чем займётся этот смельчак? Может быть, банду организует, начнёт мстить тем, кто его семью раскулачил.
Совсем рядом послышался вой. Парень оглянулся, как показалось Аде, испуганно.
- Волки? - Спросила она.
- Нет, - хрипло сказал он. - Это ублюдки от волка и собаки, которых чаклуны держат. Хозяева течных сук в лесу привязывают. Иногда волки их сжирают, а иногда нет. И потом рождаются щенята. Они лаять не умеют, зато сильней и хитрей собак.
- За нами идут? - Ада взбодрилась от ходьбы, пот стекал по спине ручейком.
- Приглянулась ты чаклунам.
- У тебя ружьё.
- Оно не заряжено. Я в лесу охотился. Патроны потратил. За припасом в село возвращался. Видишь, поймать нас и без колдовства легко.
Вдруг ельник расступился. Перед ними возвышалась насыпь с верстовым столбом в чёрно-белую полоску.
- Железная дорога. - Обрадовалась Ада.
- И что? - Огрызнулся парень. - До станции не добежим.
На открытый снег из-под ёлок вывалились несколько мужиков. На дыбы поднимались два оскалившихся серых зверя, но натянутые поводки сдерживали их.
- Не подходите! - Парень поднял ружьё.
- Верни девку Карачуну! - Крикнул старик в красной рубахе, на нём был другой полушубок. Видимо, сторож позвал подмогу.
- Не верну!
В него тоже целились. И не из одного, а из трёх ружей.
- Ванька, опомнись. Мы тебе зла не желаем. И девке зла не желаем. Это честь.
Тут грянул выстрел.
- Поспешил ты. - С укором сказал старик одному из мужиков.
Парень упал ничком.
- Её назад поведём? - Один из преследователей указал на Аду.
- Карачуну всё равно, где невеста замёрзнет. - Бросил старик. - А ну, давай мой тулуп, голубушка.
С Ады стащили тулуп.
- И сапоги снимите! - Аду повалили в снег и стащили сапоги.
- Сама сдохнет. А Ваньку сожжём, как полагается.
Двое мужиков подхватили убитого, поволокли в чащу. Ада осталась стоять в сугробе по колено. На ней были только голубой сарафан с рубашкой, чужой шарф на голове и носки. Их когда-то связала матушка из белой овечьей шерсти.
Пошёл снег. Ада почти вползла на насыпь, поднялась и пошла по шпалам, стараясь не попадать на острые камни между ними. Ноги остыли и замерзли так, что сводило болью. Она пошла ещё быстрей и вдруг увидела свою длинную тень на вспыхнувшем снегу. Сзади нагонял паровоз. Ада обернулась, подняла руки, замахала, но тут же поняла, что не увидят её в светлом сарафане сквозь снежную пелену. Громада паровоза надвинулась, яркий свет ослепил. Ада бросилась в сторону, мимо плыли щелястые теплушки. Всего пять вагонов. Она тянулась к ним, выбежала следом на полотно. Вцепилась в поручень, полезла и упала в открытую дверь. Здесь было темно и холодно. Она села, повела рукой в темноте и наткнулась на твёрдое холодное, ощупала и поняла, что это лицо. В ужасе вскочила.
Состав плавно поворачивал на юго-восток. Месяц заглянул в вагон. Ада увидела у своих ног мертвеца, и в глубине вагона лежали мертвецы. Крайним был товарищ Маузер с белым лицом и чёрными губами. Растрепанные волосы вмерзли в тёмную лужу на полу. Ада закричала и едва не выпрыгнула из вагона, но снаружи тоже была смерть.
"Товарищ Маузер, как вы оказались здесь? Зачем отправились с красноармейцами по лесным дорогам? Наверное, опять банда напала на продотряд. Я думала, вы в Тамбове читаете возле керосиновой лампы. А вы лежите на железном полу бездыханный. Но вы бы сказали: отставить панику, товарищ Бравина. Снимите полушубок с мертвеца, он ему больше не нужен".
Состав катился, вздрагивая на стыках рельсов, и месяц прыгал следом, как заяц. Слёзы катились и ресницы обмерзали. Не спать, не спать...
Огоньки в щелях теплушки, много света снопами из темноты.
- Смотрите, девка.
- Замёрзла?
- Живая, в чём душа держится. Так с мёртвыми и ехала.
- Может, у неё тут свой кто-нибудь? Ты чья будешь?
- Не помню... - мычит она. Но кто-то узнаёт.
- Это Коровина. Наша, с Узварово.
Куда-то несут, растирают окаменевшие ступни, мнут занемевшие руки в горячих ладонях. Но ей уже жарко, она бежит по лесу, а позади бегут чаклуны и волки. Где-то за высокими ёлками хохочет огромный старик с дикими глазами:
- Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?
В мёрзлом вагоне индевеют мёртвые красноармейцы. Железный пол, кровавый лёд. Прыгает месяц вслед за вагоном. Несёт угольным дымом от паровоза - чёрным в чёрную ночь.
Но вот за окном весеннее солнце, дрожит ветка с молодыми листьями.
- Дунька, ты где была?
- Не знаю.
Свесив ноги в валенках, она сидит на полатях и сосёт карамельного петушка. Мать тащит из печи противень с караваем, согнув худую спину. На печи не страшно, сюда не сунется Карачун. В подпечье хрюкает поросёнок. По полу прыгают козлята.