Кто скажет: "Я словам не верю" или "Это всего лишь слова" - не ведает, что творит. Время обижать нельзя - это нам еще с застолья Шляпника с Мартовским Зайцем известно, - обижать слова еще опаснее.
Этот подарочек - "дар слова" его называют - оказывается, вовсе и не от чистого сердца. За презенты не платят. За этот требуют непомерно. "Во блаженном успении вечный покой..." - фиг тебе, а не покой, и не надейся. Все только и делают, что веки вечные тебя тиранят, тормошат, спрашивают совета, обращаются со смыслами и бессмыслицами, ахают: "Боже, так оказывается, его уже с нами нет!". И не втолкуешь им, что для тебя все закончилось. А эти вечные разговоры - крайне утомительны, даже для тех, у кого времени теперь валом - аккурат до конца времен.
Тон 2. Глеб
Ты же не обижаешься, верно? Нынче его очередь, Глеба-Маленького. Эти приходы-уходы, они ведь ничего не значат. Мы всегда вместе. Сегодня его гитара - завтра опять твоя. Послезавтра - Глеба-Большого. Говорят, он совсем играть не умеет. Сами они дураки. Тут музыка не в счет. Музыка пасует перед нашими глубинами.
Знаешь, а ведь я совершенно не думала вас у себя собирать. Как-то само так получилось. Исправляю несправедливость. Вы должны были видеться, говорить, обсуждать что-то, играть друг другу. Кое-кто из вас не музыкант, не беда. Говорю же - музыка не в счет.
А может, и нет, - видеться и приятельствовать - не ваше дело. Мы ведь всегда окружаем себя себе подобными. Но подобие - чисто внешняя вещь. А то начало, которое вас явило на свет, отвечает только за содержание. Что там вокруг вас клубится, не в его, светила, компетенции. И собрать вас вместе оно не может. Лучи светила не пересекаются.
Их можно сфокусировать в себе. Как в увеличительном стекле. Сфокусировать и прожечь к черту реальность. Вот края дыры тлеют, тлеют, обугливаются, и мы одним глазком уже посматриваем в немыслимое. От этого становимся немножко не от мира сего. К светилу - да - отношения не имеем, не смеем даже думать о таком, но в дыру бросаем украдкой взгляд, растерянно моргая и завывая при этом, когда нас цапают и тащат прочь: "А я что? Я ничего, я только одним глазком...". И все для нас закрывается.
Ну ничего, зато мы можем осязать всеми своими клеточками сколы вашей судьбы, резаться. Есть боль - есть жизнь. Жизнь принадлежит человеку, судьба - всем, кому он известен (говорят же с восторгом: "У него такая судьба!.."). Вы известны многим, и судьбу растаскивают на символы и вехи, чтобы с вашей помощью доказать что-то себе и другим. Не подозревая, что это в принципе нулевой вариант. Ведь все то, что существует вокруг ваших слов, убого и нежизнеспособно, потому что вторично - значит, не свое. Однако страдание, жертва, гибель, в конечном итоге, - это всегда свое, и у вас, и у нас, и у тех, и у этих. Помнишь, как шел отсчет под музыку Вебера? Мы думали - сребреники считают, на самом деле - удары хлыстом. С чьей спиной хлыст входил в соприкосновение...
Ты сам так решил.
Тон 3. Глеб-Маленький
Это не с судьбой связано, честное слово. С одной-единственной строчкой. И пошло-поехало. Обычно, конечно, с судьбой. Услышишь что-то, нафантазируешь. Потом читать начинаешь. С тобой все иначе. От слова к судьбе, а не наоборот.
Ты говорил: ничего не читаю, ничего не слушаю. Охранял знание. Жил на два дома - там и здесь. А так не бывает. "Здесь" истончается, зыбко двоится, расслаиваясь, искры отлетают, мы их ловим, прощаясь и не веря, что прощаемся.
Тебя забрали.
Тон 4. Глеб-Большой
Вы хотели вернуться, не получилось. Ваш дом полуразрушен и держится на честном слове. На вашем слове. Его, конечно, почти никто не слышит, и имя ваше мало кому что говорит. Они думают, им неинтересно. Несчастники! Слова-то ваши не ушами слышатся, они вроде как всегда в башке, притаившись, жили, а потом - бах - а это вы говорите. Поете для пущей доходчивости, чтоб пробиться сквозь темноту. Это Глеб-Маленький хочет просто делать музыку, а Глеб сидит в сторонке, отрешенно наигрывает на гитаре балалаечные страдания. Вас же миссия уводит в люди. Вы их хватаете за фалды, плачете, а они всё отдирают ваши руки и знать ничего не желают. Вы бы им еще доходчивее объяснили, вы бы присели на крылечке с гитарой, но они все мимо, мимо крылечка норовят.
Техника так сработала...
Тон 5. Егор
Кто знает, что за лад был у вас с самим собой. Говорят, вы путали жизнь и литературу. Не путали. Так оно и было на самом деле - жизнь - литература, литература - жизнь. Тысячи ваших эпигончиков пытаются кончить так же плохо, как и вы. Дудки! Чтобы самому себя так элегантно уничтожить, надо иметь большой талант, у эпигончиков не хватит тяму.
Надвигался успех. Вы в глаза ему смотрели с большим сомнением. Огонь-вода - привычная стихия. Медные трубы бьют, в основном, по кумполу, оглушают. Потом оглушенного куда-то тащат, а он не в силах сопротивляться. Пример перед глазами.
Мертвяки клянутся именами классиков. Вашим - никогда. Интересно, почему? Беспафосный вы какой-то. Никакой академичности, никаких античных аллюзий. С героями запанибрата, типа самому себе собутыльников сочинял (за эту строчку вы бы меня убили).
Огонь-вода накрыла...
Тон 6. Ася
Ум такой силы, прозрение, стойкость вызывают у люда священный трепет, сходный по ощущениям со священным ужасом. Вот так вот вы одна все и поняли. Когда все остальные - только лет через двадцать после вас, да и то с чужой подачи. Но ужас и любовь - вещи полярные. Полюбить можно, к примеру, когда узнаёшь, как вы бросили чашкой (на самом деле, крышкой от сахарницы) в классика. Так им и надо, конформистам, нечего строить из себя небожителей.
Вам немножко не по себе в этой компании? Зато они никого из себя не строят. А то ведь чашек не напасешься. Тут слово у нас главное. Скажет один - другие повторят и добавят. В тесном кругу с гениями трудно только обычному человеку, он - такая точка отсчета, а кому охота быть точкой?
В ваших текстах я готова быть и точкой, лишь бы на месте стояла. На том самом, которое предназначено. Пока что, кажется, занимаешь чье-то чужое. Молчишь не потому, что нечего сказать, а потому, что точки не говорят, они констатируют: конец. Текста, предложения, времен, системы. И все равно это всегда неокончательный конец. Текст продолжается: том два, том три, том девяносто пять. Предложение следует за предложением, а ты их все принимаешь, даже почти уже вскарабкавшись на небо, но небо взрывается миллиардом звезд, и ты опять просто человек.
Конец времен... Ну, мы не настолько пессимистичны, чтобы заглядывать в такое уж далекое будущее. А конец системы точки предрекали-предрекали, да и получилось многоточие, вечное продолжение, вечный дурдом.
А знаете, как плохо с дураками? Дуракам слово не дается, оно у них, как обмылок, выскальзывает из пальцев. И твое они взять не могут, и не предлагай. Не бывает у них подходящих рецепторов, ушек-усиков. Я так вот однажды несла слово Глеба, боясь расплескать, донесла до одной дуры. Она и говорит: это еще что за ерунда? Тут я в нее не только чашкой готова была запустить, целым тазиком. Еле сдержалась. Сама виновата - надо было идти в другую сторону: в поле, в лес, сесть под елочку, напиться и замерзнуть к чертовой матери в этом лесу, где даже междометия типа "ау" не выживают. Слову здесь надо быть абсолютно без токов и соков, высушенным на корню, тогда оно шелестит, пролетая мимо, сухо садится на рукав пиджака, то складывая крылышки, то расправляя, зловещее такое, потому что мертвое.
Вы одна ушли в свой срок...
Тон 7. Слово
Я набираю их имена в поисковике, одно за другим. Поисковик выдает: "Искомая комбинация слов нигде не встречается".