"Я на 80 процентов состою из музыки, а на остальные 20 - из безумия". Дэвид Байрон
Говорят, что это я его убил. Говорят, не стоило ему со мной дружить - вот к чему привела наша дружба. Но это не я, честное слово, не я. Наоборот, я спасал его, и я знаю, кто убил его на самом деле.
Я помогал ему, покуда мог. Он цеплялся за меня, как за последнюю надежду, и я не в силах был его отшить. Ну и где тогда были его друзья, его поклонники? Где были его доброжелатели и мои ненавистники? Только я был с ним и понимал его до конца.
Мы сидели с ним возле огня, и бесполезный концертный костюм, цветом в огонь, валялся рядом, как сброшенная шкура. Льва или оленя, коня или барана? Все они придут к его дому в тот день, все посмотрят сквозь стекло, сманивая его к себе на вечные посиделки. Эти небесные знаки огня собрались почему-то именно в том городе, где суждено было влачить жалкую долю узнику Редингской тюрьмы (вот уж насмешка: "Reading" значит "чтение", судьба прочитывает тебя, о писатель, вовремя не сумевший смирить свою гордыню, сворачивает в трубочку и засовывает за самый дальний пыльный шкаф, откуда тебя извлекут однажды те, кому ты окажешься нужен, и "Баллада Редингской тюрьмы" зазвучит как вселенский закон любви и смерти).
Ведь каждый в мире, кто любил,
любимую убил.
Убил банальностью холуй,
волшебник - салом свеч,
трус для убийства поцелуй
придумал,
смелый - меч.*
Меч... У Того, Кто нуждался во мне, были странные фантазии. Он бормотал: "Я сакс, я сакс", - имея в виду не свое английское происхождению, а короткий меч, - их целых три на гербе и на флаге Эссекса, где он родился. Видно, вспомнил из своего "Рассвета": "Станет меч моим пером". Дружок-то его, автор слов, явно этого русского начитался, ну, того, который требовал, чтоб к штыку приравняли перо. Ишь, чего захотел! Перо не может стать ни штыком, ни мечом. Это то, что должно производить добро, а не зло, слова, а не кровь. Впрочем... Именно бег крови по сосудам заставляет слова бежать быстрей с кончика пера.
А может, и не начитался. Может, вообще не знал о его существовании, просто мысли носятся в воздухе. В конце концов, у людей, даже незнакомых, гораздо больше общего, чем им кажется.
Что ж, представлять себя клинком, рассекающим действительность... вполне в духе Того, Кто нуждался во мне.
Когда-то, когда весь мир вместе с тобой и вместе со мной - до боли, до одури - отплясывал на Дне рождения волшебника, многим ведь приходило в голову, что это колдовство тоже убивает - магическим звучанием гитарных переборов, все нарастающей мукой-музыкой, которая полёт. Так написал еще один несчастный - мученик слова. Плохо кончил, надо сказать, как и многие из тех, кого слово выбрало в свои ретрансляторы. "Ключ скрипичный - тайный знак божества, блаженства, блажи...". Эх, кабы знать! Все могло бы быть по-другому.
...Но тогда они его все-таки вытурили из группы. Они думали, что без него им будет лучше. А вот ни фига подобного. Да он и сам был не прочь сдернуть, еще давно. Его уже манили иные миры. Жаль только, что попасть туда невозможно. Просто никто из потенциальных беглецов не знает этого до поры до времени. Даже если сказать ему тысячу раз. Даже если тысяча человек скажет - не поверит и будет действовать, пока не поймет, что мир его - только один. И вырваться оттуда невозможно. Просто потому что мир - это всего лишь огромное зеркало, в котором отражаешься ты и твоя судьба. Вернее, не так - не одно зеркало, система зеркал. Ты в ужасе озираешься. Кое в каких себя узнать совершенно невозможно - в этом уши как бритвой отрезало, в другом нос похож на слоновий хобот, в третьем отражаешься вовсе не ты, а сосед, который в прошлом году угнал машину. В четвертом зеркале вовсю разворачивается твоя позапрошлогодняя лавстори. Ты не узнаешь себя.
Вот в этом-то неузнавании - главное дело. Для себя ты всегда остаешься самим собой, логичным, предсказуемым. Для других - метешь пургу. Куролесишь, пьешь по-черному, уходишь из группы, чтобы делать сольную карьеру, или бросаешь бомбочки в унитазы отелей, въезжаешь в бассейн на своем кадиллаке, или мирно пьешь чай, хочешь лишь одного - творчества, любишь кошек и не очень-то - мужчин, или устанавливаешь в группе железную дисциплину, максимум, что можно себе позволить - пивка немного, изредка - виски...
...Говорят, вам с другом нельзя было расставаться. Мол, это такой симбиоз, породивший единого гения, который, распавшись на две части, перестал существовать. Постороннему-то всегда все видно - с холодным сердцем, да с высоты прожитых лет. Принимая же решение по выруливанию из собственного тупика, мы не вольны просчитать то, что с нами будет потом. Звоночек, что все кончено, он, конечно, звякнет в мозгу, но мы его быстро притопнем мягким копытом "Белой лошади", или прихлопнем мягкой ладошкой травки, а то и просто фатализмом: а, будь что будет. Но агония может длиться долго, и нам приходится бесконечно влачить свое мертвое существование.
Приблизиться к солнцу он мечтал,
Плескаться в дожде ох как хотел.
Но жизнь убивал, все бухал и бухал,
Теперь он вернуться посмел.**
Ты говорил, что написал это о своем друге, но все считали - о самом себе.
Ты был маг сцены и потерявшееся дитя реальности. Вы ведь пахали как проклятые, не вылезая с подмостков, ослепленные софитами, оглушенные ревом залов и децибелами оваций, и собственной гениальностью, которая умыкала вас куда подальше от этого света и грохота, а толпы ломились за вами (холуй, как мы помним, убивает банальностью), и вам слышался хруст собственных костей в их смертоносных объятиях, а еще - бесконечное шуршание купюр и звон целковых, которых менеджеры так хорошо умеют считать. Они просчитывают - кто сколько выдержит этого безумного бега (черный конь на гербе Беркшира - знак похорон, символ смерти. Видать, не зря он объявился на геральдической символике знаменитого графства). Тут-то и обратился ты ко мне за помощью, и я не посмел отказать, ведь ты так нуждался во мне. Вы думаете, что я тот самый трус, который для убийства поцелуй придумал? Вы ошибаетесь. Алкоголь не смертелен, смертельно его количество. Тому, кто нуждается во мне, оно вливается в глотку самой Жизнью, - этим волшебником, убивающим салом свеч в ста процентах случаев.