Только на пороге ювелирного я поняла, что взять Северина себе в провожатые было с моей стороны плохой идеей. Оказывается, специально по такому случаю мой друг надел свою самую обшарпанную куртку, место которой было на мусорке еще лет пять назад (любил мужик перфомансы, ничего не скажешь). А я это заметила слишком поздно - уж больно разговор у нас шел интересный - не слезая с мобильников, мы так и продолжили его вживую. Северин развивал мысль о том, что "личность - это нарушение космоса", а я пыталась ему поддакивать, но в основном слушала.
Опять же, по случаю, Северин не стал бриться, и физиономия его являла собой хищную смесь физиономий пирата и безработного, безработного пирата, причем активно себе работу ищущего. Выглядело это устрашающе.
Открывая дверь в ювелирный, я робко заметила, мол, Северинушко, мог бы одеться и поприличнее. Это было еще одной моей ошибкой, потому что ввалились мы в блистающий золотом и кармином магазин под раскатистый баритон Северина: "А пусть думают, что я пришел их грабить!". Два подтянутых нарядных охранника тут же сделали на нас недвусмысленную стойку, но я кинулась к напрягшимся продавщицам, умоляюще протягивая им яркую бумажку, полученную мной в магазине моющих средств, где в день зарплаты я ухитрилась просадить денег больше, чем могла себе позволить: "А вот тут... Нам выдали... Мы хотели бы...". Продавщицы расслабились, охранники, как видно, тоже. А Северин принялся безразлично прохаживаться вдоль витрин (главное достоинство благородного мужа - невозмутимость), кидая в пространство глубокомысленные реплики: "Да... Серебра-то, видно, у них тут и нету... А, тебе золото нужно... Ну и зачем вам золото, вы что, буржуины?".
Золото нам действительно нужно не было, просто я вдруг решила сделать подарок мужу на десятилетие нашей свадьбы, хотя Гарик сроду не носил никаких украшений, считая их абсолютно ненужным жизненным атрибутом. Почему-то мне показалось важным отметить этот день именно таким образом - презентовать Гарику что-то бесполезно-дорогое, бывают у меня подобные выверты. И в качестве подарочного консультанта попросила выступить Северина - моего приятеля по литературному объединению "Аллитерация". Северин писал стихи-непроханже, как он сам выражался, и, по причине их сугубой мрачности, его в нашей солнечной степной хлеборобной провинции никто никогда не печатал. Впрочем, в столицах тоже. На нас с Северином, из всего нашего лито, вроде как лежало страшное заклятие: его стихи и мои рассказы принимались в журналах крайне неохотно и впоследствии никогда не появлялись на их страницах. Мы и задружили когда-то именно по этому поводу: на лито нас с ним всегда нещадно ругали: Северина - за мрачность поэзии, меня - за романтизм прозы. Мы выходили на лестничную площадку покурить и потрепаться, за неимением жилеток плача друг другу в пиджаки и свитера. Такой вот, пропахшей никотином и слезами Северина, я возвращалась домой к Гарику, который, просиживая за кульманом дни и ночи (вот так вот, по старинке, хотя мощный комп стоял здесь же, рядом), к Северину меня никогда не ревновал, а только посмеивался и над нашими творческими потугами и над нашей грустной закадычной "дружбой по несчастью". "Вы с Северином, - говорил Гарик, - как яблоко с помидором в одном салате. Оба кислые, не контрастирующие по вкусу".
Любил Гарик, и не меньше нашего с Северином, что-нибудь такое задвинуть, к тому же, был он, по провинциальным журналистским меркам, эдаким положительным героем для портретного очерка, который возвращает выпавших птенцов в их гнезда, часть зарплаты регулярно перечисляет на благотворительные цели и переводит старушек через дорогу. Однажды подобной старушкой оказалась я - в фигуральном, конечно, смысле - в самом начале своей жур-карьеры я пришла брать интервью у начальника Гариковской проектной конторы, который понес меня с порога на чем свет стоит - мол, ходют тут всякие, мешают работать. Гарик тут же взял меня под свое крыло, да так с тех пор я десять лет под этим крылом и просидела.
Гарик - невероятная личность.
И Северин - невероятная личность. А еще - он уверен, что все трое мы - невероятные личности по причине необычных имен, даденных нам нашими предками - естественно, независимо друг от друга. Гарри, Адриана и Северин, вот такое у нас триединство. "Мы даже в прозвищах не нуждаемся! - восхищался Северин. А ведь давать прозвища всем и каждому - как раз его конек. - Шамбинаго!", - так он выражал высшую степень восторга.
Есть у Северина и специальное словечко для высшей степени неудовольствия - "Амигдала!" (чтоб не признаваться своему другу в собственном невежестве, я выудила значение этих слов из инета: "амигдала" - какова Северинская фантазия! - центр огорчения в мозгу человека, а "шамбинаго", соответственно, фамилия ученого-словесника).
Меня, тем не менее, хоть я и не нуждаюсь в прозвище, он ласково называет "Тристранички", поскольку, как оказалось (себя ж со стороны никогда не видишь и не слышишь) я практически на каждом лито, вытаскивая из сумки худосочную свою папочку, обычно говорила: "Вот, набросала тут три странички".
Дружить втроем - неплохо. В этом нет ничего от обывательской дружбы домами, тем более - от адюльтера. Северина невозможно рассматривать на роль любовника - не столько по причине несимпатичности, сколько по причине его занятости собой и только собой, вернее, своим творчеством. Я ему нужна исключительно в качестве оселка, на котором он оттачивает свое мастерство, а Гарик - просто удачное ко мне приложение. Про личную жизнь Северина я знаю одно: когда-то у него была жена, потом она куда-то делась, кажется, сбежала с кем-то более прагматичным, как это ни банально звучит ("И никакого тебе оригинального сюжета!", - иронизирует Гарик, но только когда мы с ним остаемся наедине). Более подробно расспрашивать Северина о его матримониальных делах кажется мне верхом бестактности.
В прошлом Северин - какой-то молотобоец, что ли, в нынешнем - учитель труда в образцовой школе, где держат его за то, что руками он умеет делать практически все, и в учзаведении состоит и за сантехника, и за стекольщика, и за электрика. Северинушко поражает воображение несоответствием пиратообразности облика, сугубо прозаической работы и фактической заоблачности нрава. Впрочем, свою заоблачность мой друг проявляет далеко не всегда, обожая громить на "Аллитерации" наших записных графоманов, в качестве аргументов предъявляя строчки всяких гениальных, с его точки зрения, поэтов, начиная с Мандельштама и заканчивая Веней Дркиным.
"Можно ли за искренность простить сей вселенский тупизм? - возглашал он на прошлом лито, нависая над нашими головами, как утес над гладью моря. - Сомневаюсь. Тут вот, третьего дня, увидел по телевизору, как отъявленный наш певец системы - в буквальном и переносном певец - на вечере памяти лидера, так сказать, духовной оппозиции делился воспоминаниями о нем, гордился с ним дружбой. Лидер, небось, в гробу переворачивался и грозил певцу оттуда кулаком, но что он мог поделать? А за певцом выступал один из главных поэтов-конформистов эпохи, и читал стихи памяти лидера, где воспевал его совесть и честь. Сам конформист был неоднократно замечен в попрании не только воспеваемых совести и чести, но и вообще всех и всяческих норм и правил общежития. Там явно не хватало Воланда с командой. Впрочем, я давал себе слово - никаких литературных реминисценций!". На монолог этот Северина подвигло выступление дамы обтекаемых форм и полного расцвета сил (Северин дал ей прозвище Фекла-Венгерочка, объясняя это так: "Фекла - имя такое колоритное, а под "венгерочку" меня в детстве стригли"). Дама читала пафосное стихотворение про преданный народ, имея в виду, что он был предан делу партии Ленина-Сталина. "И это в начале 21-го столетия!", - стонал Северин. Сам он был упертым нонконформистом, верил в либеральные ценности и не выносил глупости и двоедушия, особенно бабских. За это мы его и любили. Более того, восторгались им - и его стихами, и просто так.
И даже Фекла-Венгерочка восторгалась. В добродушии ей не откажешь, конечно. Несмотря на стихотворные призывы - железной рукой придушить весь этот наш дембедлам (не даром муж у нее был каким-то милицейским начальником), - эта тетенька понимала цену такой личности, как Северин, даже пирожки с капустой ему на лито таскала (я, к сожалению, лишена столь восхитительных способностей, как умение печь пирожки, и даже немножко ревновала в этот момент Северина к Фекле). К тому же, я прониклась к ней чувствами (жалостью, в основном) после ее рассказа о детстве - как она мечтала выучиться шить, но в кружок ее не записывали - его можно было посещать, только имея собственные швейные атрибуты - материю, ножницы, иголку и нитки, но в доме не было и следа этих атрибутов по причине беспробудного пьянства отца, и наша Фекла ходила по рынку, глядя под ноги и выискивая оброненные кем-нибудь монетки - чтоб купить хотя бы иголку...
Руководил "Аллитерацией" молчаливый прозаик Гамаюнов, автор довольно известных детективных романов, которого Северин, по своему обыкновению, тут же окрестил Тенью отца Гамлета - за немногословность и, на нашем шумном фоне, даже какую-то незаметность. Гамаюнов спокойно выслушивал все наши двухчасовые споры, потом парой фраз подводил итог обсуждению - впрочем, обычно фраз уместных и даже точных, и мы расходились с лито, удовлетворенные и собственным ором, и Гамаюновской точкой в разговоре.
Однако ж, Тень отца Гамлета сильно меня удивляла. Ведь как угнетают чужие, не разделенные тобой эмоции, а Гамаюнов нас все-таки терпел. Правда, может, он их и разделял, просто не умел этого продемонстрировать. Или не хотел... Обжегся на хрущевской оттепели, когда вылез со своим правдоискательством на трибуну? Очень скоро этих трибунов начали повсеместно прищучивать - и так вплоть до перестройки, когда опытная Тень уже таила свои мысли, предоставляя право шуметь и витийствовать другому поколению, пришедшему на смену "оттепельному". Вероятно, наш руководитель собирался таким же образом пережить и следующее потепление, в наступлении которого - рано или поздно - мы были уверены, а он - нет.
Гамаюнов любил повторять фразу Корнея Чуковского: "В России надо жить долго". А я думала: "Может, потому что русские - инфантильны? Пока еще до взрослости доживешь... Вон, Северинушко у нас - ну чистое дитя. Впрочем, он, кажется, украинец... Или поляк? Северин Краевский, Северин Потоцкий, Северин Ганцарчик... Хо, да я и сама - почти что полька. Наша школьная медсестра, еще когда я училась в классе седьмом, при немалом скоплении народа в ее кабинете сказала, что у меня очень нежное лицо и что я похожа на польку. Я была прям польщена, нечасто моя заурядная мордашка удостаивалась похвалы взрослых. Хотя... а как специфически выглядит полька? Обычная славянская внешность...".
...Остановив свой выбор на простеньком мужском перстеньке и оплатив, к вящей моей радости, его половинную стоимость, я выскочила из магазина, увлекая Северина за собой и робко ему выговаривая: "Ну что ж ты уж так... Зачем же ж...". Северин только хмыкал в ответ и пожимал плечами: "А пусть знают! Буржуины...". Долго сердиться на Северина было невозможно, поэтому я затащила его в близлежащую кафешку - выпить чаю-кофе и поболтать, по нашему обыкновению, на разные экзистенциальные темы. Поговорить - это Северин любил. Спрятав в своей лапище крошечную на ее фоне чашку, он размахивал другой рукой и вещал:
- Во все времена у нас не считалось комильфо быть похожим на тех, кто создает материальные блага - крестьян, рабочих. Помнишь, какие шляпки и зонтики скрывали лица светских дам - лишь бы не загореть! А сейчас загар - это круто. За него деньги платят в солярии. Теперь вот бледным интеллектуалом выглядеть немодно. Аристократом - еще ничего, пойдет. Я вот, например, шляхтич, - Северин уморительно приосанился. - Вот, смотри, - он вытянул из матерчатой сумки какую-то книжку и процитировал: - "Шляхтичи были лично свободными, не платили налогов, обладали правом голоса на местных сеймиках, формально были равны между собой, и всячески подчёркивали своё положение - если какой-нибудь "лаптюжный" шляхтич вывозил на телеге навоз удобрять поле, то рядом с вилами втыкал дедовскую саблю, дабы каждый встречный видел, что перед ним не простой мужик". О! Я - лаптюжный шляхтич! - и счастливо засмеялся.
К Северинским загонам я давно привыкла. Теперь он, значит, шляхтич, а то был потомком Лермонтова, причем прямым, сочинив какую-то умопомрачительную историю его любви, ссылаясь на "Героя нашего времени" и историю любви Печорина. "Бэла, - говорил, - прототип моей пра-прабабки-осетинки. Шамбинаго!".
Встретив на просторах нашей серой обыденности такого Северина, поневоле будешь ходить за ним хвостиком и заглядывать в рот. К тому же, однажды, в самом начале нашего знакомства, Северин чуть не погиб, помогая мне, так что мое чувство вины, как острая специя, дополняло нашу всепрощенческую нежную дружбу. Я тогда попросила Северина - зная его умелорукость - починить мне розетку, которая намедни сгорела от моего сноровистого обращения с утюгом. Северин вышел на лестничную площадку отключить электричество - зачем-то ему понадобился там ножик. В результате я услышала звук взрыва - негромкий, но вполне узнаваемый, - и, выбежав из квартиры, увидела Северина, валяющегося на площадке, причем в руке он продолжал сжимать оплавленный ножик и был живее всех живых - вероятно, благодаря толстым резиновым подошвам ботинок. Тот ножик долго потом служил укором моей совести - я специально держала его на виду, - но со временем исчез куда-то, вероятно, Гарик, зная о моем обостренном чувстве вины, куда-то умыкнул его с глаз долой.
И вот, пока я, как курица, квохтала и хлопала крыльями вокруг поверженного Северина, поднимала его и укладывала на тахту, он вдруг выложил мне историю своего появления в нашем городке. Оказывается, в шестилетнем возрасте родители вывезли его из Припяти за два дня до взрыва на АЭС. Так уж получилось, и даже интуиция здесь не причем - отца-военного услали в командировку, а мама выехала с маленьким Северином к своим родным - сюда, к нам. Однако от судьбы не убежишь. Через некоторое время отец погиб в автомобильной аварии, причем самым страшным, буквально апокалиптическим образом - его ударило в висок оторванной головой шофера: "А ведь батя так не хотел ехать ни в какую аптеку. Лежал себе на диване, а мама, знай, попиливала его: ступай да ступай. А тут сосед решил опробовать новоприобретенный мерс, вот они в свободном полете и врезались в дерево - не рассчитал шофер-новичок своих сил". Чуть помолчав, Северин добавил тогда: "Когда мы хорони стариков - мы хороним любовь к себе. Когда ровесников - мы хороним себя. Амигдала!".
...Договорившись встретиться на лито в воскресенье, мы разбежались в разные стороны - я домой, Северин - в свою школу. По дороге я, как водится после общения с Северином, обнаружила пропажу очередной своей зажигалки. Прикуривая от нее по очереди, мы, в конце концов, забыли, где находимся (как у нас это обычно бывало), и со временем она спокойно себе перекочевала в карман Северина. Я ничего не смогла сделать со своей физиономией - мне срочно пришлось подавлять хохот, и шедший навстречу интеллигентный старичок взглянул на меня изумленно и даже как будто отшатнулся. А я просто вспомнила, как у Северина дома увидела перед монитором 12 зажигалок - всех цветов радуги и их модификаций, и даже узнала некоторые: две моих, одна - Гарика, одна - Феклы-Венгерочки и целых три - старосты Виктора Ивановича, самого комедийного персонажа нашего лито. У нас почему-то нещадно дымили все - даже дамы обтекаемых форм и приятные во всех отношениях графоманы, разве что Гамаюнов не был подвержен этой пагубной привычке, поэтому он выгонял нас курить на лестницу.
Так что Северину прозвище придумала уже я - Захватчик зажигалок.
...Мне пришлось еще пробежаться по магазинам, это заняло какое-то время, - в общем-то, немалое. А едва я переступила порог своей квартиры, как затрезвонил телефон, и Гарик с кем-то поздоровался.
- Иди, тебя опять Иосиф Виссарионович, - муж скорчил страшную рожу и протянул мне трубку.
Я ответила ему еще более страшной рожей, но трубку обреченно взяла. Это был тот самый староста нашего лито, прозванный Северином Иосифом Виссарионовичем за нехарактерный для русского человека кавказский выговор. Кажется, Виктор Иванович свалился нам на голову из какой-то воюющей южной республики - больше никаких совпадений с товарищем Сталиным у нашего старосты не замечалось. Он был добрейшим - до противности - человеком, переслащенным и от этого казавшимся лицемером из лицемеров. Впрочем, мне не стоило подходить к нему слишком строго, ведь причина этому - всего-навсего неприятие его бездарных текстов.
- Здравствуйте, Адриана Всеволодовна! Спешу сообщить вам, что друга вашего, Северина Ростиславовича, забрали, извиняюсь, в вытрезвитель, и он просит нижайше - вызволить его оттуда.
Я почувствовала себя вычерпанной до дна. Одномерной-одномерной. Плоской, как лужа. Господи, с Северином такое впервые. Пьет он, как правило, немного, жаль ему время тратить на такую ерунду, как пьянка (лишь изредка он приглашал нас с Гариком к себе на небольшие праздники, которые называл "гоп со смыслом" и никогда не извещал нас о поводах для этого гопа, а смысл видел лишь в одном - поумничать самому и послушать нас). В кафе же мы с ним пили только чай. Где ж он успел побывать после наших посиделок?
Я судорожно вытянула из кармана свой мобильник - ну конечно, он по своему обыкновению вырубился, вот Северинушке и пришлось звонить "Сталину".
Так. Ничего не остается делать. Несмотря на нежелание лишний раз общаться с Феклой-Венгерочкой, надо связываться с ней, муж у нее для чего существует - чтоб быть нам полезным! Пусть вызволяет Северина, хоть он на лито и несет по кочкам поэтические способности женки мента. Но она ведь Северина все равно обожает. Так что поможет, я думаю.
Но в результате упорных размышлений и самосопротивления я позвонила все-таки не Фекле, а Тени отца Гамлета, решив - раз он писатель-детективщик, то у него наверняка имеются связи в правоохранительном ведомстве. Так оно и оказалось. Помолчав по своему обыкновению, Гамаюнов сказал мне в трубку, чтоб перезвонила ему минут через 10, что я и сделала, и вот мы с Гариком уже забираем Северина из вытрезвителя, где, по словам этого несчастного, он сидел вовсе не в общей камере, а в кабинете начальника, в удобном кресле и под портретом Самого, во! Шамбинаго! Северина охраняли бравые гвардейцы (и откуда они там взялись?), а он читал им свои стихи, и они расхваливали их на все лады. Опять-таки, все это по словам нашего друга.
Так что же с ним все-таки произошло после нашего расставания? Оказывается, по дороге в свою школу Северин встретил знакомого фотографа по прозвищу Человек-Фотоаппарат. По совместительству он еще и в универе нашем преподавал - учил фотоделу студентов-журналистов, и вот, только что защитив диссертацию, тащил в мастерскую бутылки - мочить это дело с друзьями. В результате той встречи Северин оказался в теплой компании, где они пили, пели украинские песни и никак не могли расстаться. А когда вполне себе вменяемый Человек-Фотоаппарат пошел провожать невменяемого Северина домой, менты его цап - и стали запихивать в машину. Фотограф, используя все свое обаяние и дельные аргументы - сам отвезу домой, и т.п., почти уже уговорил милиционеров отпустить Северина, и, подхватив под белы руки, поволок его по направлению к остановке, но Северин вдруг оглянулся и зловещим голосом сообщил ментам: "Ну, держитесь, я вас тут всех запомнил!". Так он и оказался в вытрезвителе.
..."Жизнь - большая больничная палата. Время от времени из нее кого-нибудь выписывают", - бормотал Северин, пока мы с Гариком вели его к такси.
Оказывается, он и перед этим отличился - сказал менту на прощание: "Ты не человек, ты носитель органов!", за что чуть было не заработал дубинкой по почкам. Но бог миловал. Северин был абсолютно цел, хотя степень опьянения его вообще-то зашкаливала. Я и не видела его таким никогда.
В машине он бормотал себе под нос:
- Скоро нас будут хоронить дома,
Скоро нас будут убивать деревья
Вот уже жизнь, как сошли с ума
все мои сны и стихотворенья...
И:
Быть не надо слишком мудрым,
Арифметика проста,
Ведь продал Христа Иуда
За минус двадцать от полста.
Мы притащили его к нам домой, помогли, чем могли (ванна, кофе и пр.) и уложили на тахте в проходной комнате. Оттуда то и дело доносилось:
"Дождь, это я иду, ты же стоишь стеной..." и, через паузу: "Память празднует победу во всеобщем пораженьи...".
Я вспомнила слова героини Поппи Макговери из сериала "Без следа": "Как говорил Джон Леннон, чтобы пережить ночь, хороши все средства". И мы стали спать.
...Я проснулась посреди ночи с фразой в голове: "Любовь - все равно что фосфор - где когда мазнули, там и светит". Северинушко стоял рядом со мной и тряс меня за плечо: "Тристранички, я пошел, не обижайтесь на меня! Амигдала!".
На прощанье он высыпал мне на стол горсть зажигалок, как будто снимая с себя звание их Захватчика.
На пороге я взяла Северина за руку, раскрыла его огромную ладонь и положила на нее коробочку с перстеньком, накрыв его пальцы своими и заставив их сжаться в кулак. Не думаю, что Гарик стал бы по этому поводу возражать - ведь о наличии для него такого подарка он так и не будет оповещен.
Сентиментальная ситуация, столь не характерная для наших отношений, не могла длиться долго, и я сказала: "Иди уж, горе луковое!". Горе, на удивление молча, меня послушалось и, сунув коробочку в карман, стало спускаться по лестнице.
Я смотрела ему вслед и думала: "А вдруг я больше не увижу Северина? Вдруг его по дороге домой собьет автомобиль, как Михаила Чулаки (а ведь совсем незадолго до этого председатель питерского СП спрашивал у меня, не нужен ли мне котенок и был готов тут же презентовать домашнего зверя), или его застрелят через дверь, как Николая Михайловича Гиренко (самого первого человека, предложившего мне поддержку в одной моей трудной журналистской ситуации), или его все-таки достанет электрический ток, как когда-то Александра Галича (который так никогда и не узнает, что у него была такая верная и вечная ученица, как я) или он добровольно расстанется с жизнью, как моя подруга Ленка Штейн (не сказавшая мне на прощание ни слова, ни полслова)...". "Адриана! - сказала я себе строго. - Что за чушь у тебя в голове! Не рождай мыслеформы! Ложись себе спокойно и досыпай!". Что я и сделала, а Северин пережил эту ночь вполне спокойно.
Не пережила ее я - незадолго до рассвета у меня случился обширный инсульт на фоне застарелой черепно-мозговой травмы (ударилась головой об асфальт, бегая с друзьями в догонялки).
Поэтому этот мой рассказ так и остался незаконченным...