Некоторым кажется, что они летают в небе, как птицы, а на самом деле - пауками бегают по потолку. Вот что я думала, сидя на первом ряду в зале филармонии, куда занесла меня судьба неслучайно, но ошибочно.
Нет, я намеревалась быть лояльной, честное слово. Я морально подготовилась к этому. Не очень-то приятно быть чужой и среди чужих, и среди своих. Я даже костюмчик строгий по случаю надела, вместо привычных джинсов. Но, конечно, казачок-то был засланный. Я явилась сюда наблюдать. И очень удивлялась, когда вроде бы нормальные молодые творческие люди поздравляли меня "с праздником". Они что, ничего не понимают? Про апофеоз слияния власти с ее воспевателями - боже мой, как в старые добрые времена! 75-летие Провинциальной писательской организации праздновалось масштабно, как при коммунистах.
Началось все с того, что очень громко и очень пафосно (ну, знаете, в таких песнях-гимнах слова всегда одни и те же) под оркестр стал петь про великий Провинциальный край какой-то весьма упитанный деятель искусств (все песни, разумеется, были в тот вечер на стихи наших провинциальных поэтов). Певец закончил, а я вскочила и говорю: "У нас тут что, 73-й год на дворе? Слава, типа, КПСС? Может, как-нибудь бы более творчески к вопросу подойти, раз уж это творческий юбилей? Может, рок-группу бы какую пригласить, пусть бы молодежь капустник устроила. Все же писатели - не партийная номенклатура, или все-таки партийная? Обеспечивает властьпредержащим их право предержать? И, соответственно, благодаря этому обеспечивающие становятся в эту власть вхожи. Тогда конечно, какие уж тут рок-капустники, тогда все правильно, пойте дальше. Вы - социально-близкие, я социально-чуждая, как в ГУЛАГе".
У меня за спиной завязывают рукава смирительной рубахи и торжественно препровождают в дурдом.
Тем временем на сцену стали выходить разные начальники краевого уровня, с лицами паханов и их шестерок, чтобы толкать речуги. Про то, мол, как они читают романы, повести и стихи доморощенных писателей (слово аутентичное, прозвучавшее с трибуны в реальности). Причем в фамилиях довольно известных личностей ставя ударения не там, где надо - БабАевский, ЭффЕнди Капиев (и за то спасибо, что хоть не переврали. А ведь когда памятную доску на доме писателя Шумарова открывали, начальство в своей речи его два раза Шуваловым назвало). Были еще и такие перлы: "жестко расцветает", "молодая родина и все отечество" (вместо "малая родина"), "зияли плеяды" ("засияли плеяды") и пр.
(И ничего-то, Александр Аркадьевич, с тех пор не изменилось. Ваш Клим Петрович и его выступление на митинге в защиту мира - вечны: "Как мать говорю, и как женщина, я требую их к ответу!").
А еще мне понравилось, как один из ораторов предложил писателям критиковать власти по полной программе и не стесняться при этом. Очень им, оказывается, критика по нутру! Для меня подобное откровение стало великой новостью, и я задумалась о судьбах тех, кто осмеливался в России критиковать власть, даже и не по очень-то полной программе.
Очередной оратор закончил, а я вскочила и говорю: "Да что это вы тут врете, что читаете что-то, хоть своих, хоть чужих? Да вы, наверное, судя по вашему умению шпарить по бумажке, кроме суммы прописью в чеке и разобрать-то ничего не сможете. Интересно, как это ухитряются нами управлять те, кто читать не умеет, говорить не умеет, мыслить не умеет? Что же касается критики властей... Вы имени Чаадаева никогда не слыхали? А Осипа Мандельштама, например? "Мы живем, под собою не чуя страны...". Могу и других критиков привести фамилии, которые попозжей чуть жили, - Галич, например, Александр Аркадьевич, Некрасов Виктор Платонович... Никому-то из них власть за критику спасибо не сказала. А вы тут, получается, местных анатолиев ивановых и георгиев марковых склоняете к самопожертвованию?".
У меня за спиной завязывают рукава смирительной рубахи и торжественно препровождают в дурдом.
Потом вещал церковный чин. Слава богу, словом он владел, но я подумала: раз уж сбрасывать лет 40 и оказываться в 1973 году, надо быть последовательными и не иерарха церковного слушать, а председателя, скажем, партии власти. Ну да ладно, придется скакнуть на этой машине времени не на 40 лет назад, а в век 19. Самодержавие, православие, народность. Все свято соблюдено.
Иерарх Библию цитирует, мол, "вначале было Слово". Тут все наши пис-сатели как закивали, и что характерно, головами. Как зашептали: "вначале было слово, вначале было слово!". В смысле, они - то самое начало, квинтэссенция и соль земли русской и держатели этого слова, которым не только воспевают простой русский народ - простых пахарей полей и нив, комбайнЁров, доярок и казаков. Им, де, Сам это слово вручил, и они его несут. Иерарх не возражал. Даже что-то подобное имел в виду.
Он закончил, а я вскочила и говорю: "Батюшка вы мой, у на 21 век на дворе, побойтесь бога, какие такие вы красоты и высоты духа обещаете тем, кто будет свято верить в доброго боженьку? Человек сам должен отвечать за свои слова и дела, а тут перед вами сидят те, кто за свои слова и дела не отвечает. Вы б почитали, что они пишут! Пис-сатели!".
У меня за спиной завязывают рукава смирительной рубахи и торжественно препровождают в дурдом.
От писателей выступил один писатель, который сказал, что в эпоху, когда над всем миром распростер свои совиные крыла Интернет, и духовность подвергается доселе невиданным гонениям, наша писательская миссия, наш писательский долг перед народом - укреплять эту духовность всеми возможными методами, учить человека труда быть работящим, честным и принципиальным и любить свою родину.
Писатель закончил, а я вскочила и говорю: "Нет у вас никакой ни миссии, ни долга. Потому что миссия и долг писателя - писать талантливо и мыслить широко. А не воспитывать народонаселение. Ну а за то, что мозги вам запудрил по поводу этой миссии и долга, за то, что он выпустил джина из бутылки, хочу поблагодарить дорогого основоположника Алексея Максимовича Горького, который решил, что рабочим и крестьянам самое то - перо в руки брать и писать о своей суровой жизни. А из этих рабочих и крестьян вывелись потом такие вот графоманы и конформисты, которые усекли очень четко - будешь воспевать государство - отплатит оно тебе пайками, гонорарами, дачами и путевками в дома творчества. А не будешь - закончишь как Галич или, в лучшем случае, как Лидия Чуковская. Но, милые, те времена давно прошли. Ни дач, ни гонораров-то теперь того... не допросишься. Что ж вы воспевать-то не бросили, а? По привычке, что ли?".
У меня за спиной завязывают рукава смирительной рубахи и торжественно препровождают в дурдом.
А тем временем праздничек продолжился песнями певцов и плясками казаков. Нет, пели певцы все-таки хорошо. Профессионально. А я вскочила и говорю: "Нет, поете вы все-таки хорошо. Профессионально. В отличие от тех текстов, которые вам приходится исполнять под музыку. Все те же поля Провинции, все те же нивы родные, все то же местечковое косноязычие... Ну вот про парад Победы песенка. Прошу прощения, марш. Там есть хоть одно свежее слово? Более того, живое слово? Ни одного! Опять мертвечина, опять сотрясение воздуха...".
У меня за спиной завязывают рукава смирительной рубахи и торжественно препровождают в дурдом.
Потом нас всех награждать стали. Тетенька-начальница со спасательным кругом вокруг талии вручала лучшим из лучших всякие медальки и бумажки в рамочках. Лучшим поэтом современности оказался тот, кого брезгливо, десятилетиями, не принимали в СП СССР. Врешь, не возьмешь! Ну, теперь-то другие времена. Вот и возьмешь теперь - и славу, а значит, и деньги, и почтение, и узнавание властьимущих. Они согласны - лучший поэт современности - убеленный сединами, благообразный столп отечественной культуры, сделавший своей фишкой потерю и находку матери во время войны. На выступлениях читательницы и слушательницы утирают платочками повлажневшие глаза. Читатели и слушатели сурово морщат лбы, чтоб не разрыдаться.
Потом на сцену полез чувак с такой физиономией, что ему только за письменным столом и сидеть. А я вскочила и говорю: "Не бывает писателей с такой рожей! Писатели - это интеллигенция, мыслящее сословие! А у вас, извините, на лице написано, что мыслительные способности у вас отсутствуют напрочь".
У меня за спиной завязывают рукава смирительной рубахи и торжественно препровождают в дурдом.
Ну, потом, когда это все закончилось, повезли нас, родимых, в столовку - кормить и поить. Справа от меня в маршрутке сидела незнакомая тетка, по всей видимости, яркая представительница славной поэтической провинциальной братии. Она все время хватала меня за плечо костлявыми пальцами и говорила: "У меня трое внуков! Я им служу! Дети меня за это одевают! И поэтому я так хорошо одета! Вот, дубленку отдали, почти новую! Чуть только почистить пришлось! Я стихи пишу!". И давай мне на ухо эти стихи: "Бу-бу-бу, бубубу". А потом, в унисон со всеми, кто ехал в маршрутке: "А власти у нас плохие, нас не понимают, денег на книжки не дают, нефть качают, государство разваливают". Я говорю: "Ни грамма не волнует!", - надо ж как-то этот бред остановить. А в маршрутке как раз в этот момент все замолчали. И фраза моя повисла в воздухе. У поэтессы спрашивают: "Что-что она сказала?". "Что ее ни грамма не волнует то, что происходит в стране!", - отчеканивает. Все стали качать головами и меня укорять: "Нехорошо до такой степени не интересоваться положением дел в стране!". А я очень громко говорю своему соседу слева, симпатичному старому алкоголику, - правда, не вскакивая - в маршрутке трясет очень: "Надо наш Провинциальный СП на банкете объесть и обпить!". Но симпатичный старый алкоголик застеснялся этой моей активности и хотел идти выпивать лучше к себе домой и меня с собой уговаривал. Но я-то поставила себе задачу - наш Провинциальный СП объесть и обпить.
Нет, кормили нас все-таки хорошо. Профессионально. Только тетенька со спасательным кругом сказала, что коньяку и водки они нам не дадут, а только вина. Потому что писателям крепкие напитки пить вредно, а то еще, не ровён час... И правильно - не давать! Не вышли мы рылом, нет нам никакого доверия, нажремся, вывернет наизнанку...
И стали тут пис-сатели тосты говорить. Слава, мол, великому Провинциальному союзу писателей! Мы книжки пишем, и мы молодцы! Иванов - молодец, Петров - молодец, Сидоров - молодец. А кто не с нами, тот против нас, и тот не молодец.
А я накатила пару бокальчиков их дрянного вина, вскочила, да как заору: "Знаете, автор учебника по античной литературе такая была, Аза Алибековна Тахо-Годи. Так вот она, когда на первую лекцию по античке врывалась к первокурсникам Литинститута, всегда кричала на них: "Вы что, все тут пишете?". "Пишем", - пугались первокурсники. "И зря, - зловеще изрекала Аза Алибековна, - все уже написано до вас, еще в античной литературе написано!". Так что, милые мои, зря стараетесь. Тем более, подлежащее со сказуемым никто из вас так и не научился связывать!".
У меня за спиной завязывают рукава смирительной рубахи и торжественно препровождают в дурдом.
Нет, вру. Все-таки в этом зале был один настоящий поэт. Правда, сидел он не за столом вместе со всем - он обслуживал эту вечеринку в качестве звукорежиссера. Нино Рота нам поставил, тему из "Ромео и Джульетты". Хорошо. Мы с ним выпили по бокальчику их дрянного вина, а тем временем тетенька со спасательным кругом скомандовала всем писателям подняться и рассаживаться по маршруткам. В противном случае по темноте, мол, поковыляете сами. А куда нас завезли, никто и не знал. Так что объесть мне наш Провинциальный СП так и не удалось - тарелочку с горячим прямо из-под самого носа увели.
Я заскочила в маршрутку, набитую пис-сателями, но на меня все дружно заорали: "Это в Синегорск, в Синегорск маршрутка!". От неожиданности я уронила сумку, но быстро сориентировалась и, как крыса, метнулась к другой машине. В ней оказался один-единственный пассажир - очень плохой поэт, который тут же стал мне читать свои очень плохие стишки. А я вскочила и говорю: "Очень плохие у тебя стишки. Вот послушай, что значит талантливо писать!". И стала ему своих друзей наизусть шпарить. Он мне тогда брезгливо так бросает: "Вы пьяны!", - и отсаживается подальше, чтоб, вероятно, не заразиться от меня пьянством и алкоголизмом, которым, как известно, бой! Однако слабо ему было меня в дурдом препроводить. Я спокойно вылезла из маршрутки и пошла домой, напоследок сказав шоферу и его спутнице на переднем сидении: "Ребята, это никакой не поэт. И вообще, не верьте, что сегодня был юбилей писательской организации. В этой организации писателей сроду не водилось. Чтобы это утверждение не было анонимным, представлюсь вам: Галина Туз. Пока, до встречи!".
Да, чуть не забыла! А назавтра я писательскую медальку-то загнала. За 500 рубчиков. И мы с друзьями их пропили. Так что не все в нашей жизни и литературе так уж безнадежно.