Уханов Иван Сергеевич
Роман Часть 2

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 14/01/2024.
  • © Copyright Уханов Иван Сергеевич
  • Размещен: 28/02/2006, изменен: 17/02/2009. 74k. Статистика.
  • Статья: Проза
    •  Ваша оценка:

       Уже к полудню серое снежное небо опустилось на крыши домов, и в городе стало быстро, раньше срока, смеркаться, вечереть. Ветер с заунывными посвистами гнал по земле волны белесой дымящейся пыли. Да и не было уж ни земли, ни неба, все неслось, ломилось куда-то, пропадало, и темные силуэты домов-пятиэтажек, нечасто стоящих вдоль улицы, казались гибнущими от сви­репого шторма кораблями.
       Яша Опарин, весь закуржавленный, белый, как мель­ник, ввалился в свою квартиру на уютном втором этаже и, закрыв за собой дверь, сразу как бы оставил позади и оша­лелую вьюгу, и усталость. В прихожке его встретили Лиза и Василек -- жена и шестилетний сынишка, особенно родные и нужные ему сейчас, в пору скулящего за окнами ненастья.
       Лиза, невысокая, крепенькая, веснушчатая, взглянула в его жесткое, грубо-красное, всеми ветрами продубленное лицо и помогла снять ватник и тяжелые, с резиновой подошвой валенки. Она знала, как нужны Яше эти ласковые мелочи, теплые и веселые ее руки, знала, как нелегко ему бывает там, в студеном поднебесье, на семи ветрах... При плохом настроении у человека даже на земле дело не клеится, а на головокружительной высоте -- и подавно. Унывать монтаж­нику-верхолазу никак нельзя, по долгу службы не положе­но. Лизе хотелось отлучить его от опасной этой его профес­сии. Для золотых Яшиных рук и на земле нашлось бы дело. Заведут об этом разговор, накричатся, наспорятся... Стычка заканчивается слезно-беспомощными угрозами Лизы: "Только разбейся у меня, я тебе тогда!.. Вот только разбейся..."
       За ужином Яша не без горести пожаловался:
       -- Лихачит, прямо-таки хулиганит ветер. Не работа -- мученье. А каково тому, кто сейчас в пути, за городом?

    259


       Иван УХАНОВ
       Засыпая, он прильнул к теплой груди Лизы. Она обвила его плечи легкими руками и затихла...
       Едва они заснули, раздался телефонный звонок -- рез­кий, неурочный. Яша на ощупь нашел трубку, с полминуты прижимал к уху.
       -- Хорошо, -- буркнул он и встал с кровати.
       -- Кто звонил? -- спросила Лиза и нехотя потянулась к торшеру, защелкала кнопкой.
       -- Не трудись... Во всем городе нет света. Лопнул шлейф гибкой связи на втором блоке ГРЭС. А первый -- на ремон­те... Главный инженер звонил, машину сюда выслал.
       -- За тобой?.. Но при чем тут ты? -- Лиза спрыгнула с кровати, пошла в кухню искать спички и керосиновую лам-
       ПУ-
       -- Всю бригаду приглашают.
       -- Лезть на высоту, да?
       -- В такую погоду верхолазы не работают.
       -- А зачем же вызывают? -- Лиза поднесла зажженную спичку к своему лицу, и Яша отвел взгляд от вопросительно-испуганных глаз. Он не знал, что ответить.
       -- А что такое -- шлейф гибкой связи? -- спросила она.
       -- Это алюминиевые дуги. Они подвешены на гирляндах изоляторов. Гирлянды эти крепятся на мачтах-опорах. По шлейфу ток от энергоблока идет к проводам. Вот он и лоп­нул... Поэтому отключен весь энергоблок. А это триста тысяч киловатт. Понимаешь?
       -- Понимаю. Это половина Днепрогэса, -- подсчитала за­чем-то Лиза, и ей сразу стало понятно, почему так торопит­ся Яша, она и сама вдруг заторопилась сготовить ему завт­рак.
       Яша с аппетитом проглотил яичницу, оделся, кинул в губы сигарету, чтобы в подъезде сразу же закурить, и шаг­нул к двери. Лиза догнала его на пороге, дернула за рукав и умоляюще пригрозила:
       -- Вот только разбейся! Я тебе тогда...
       Теперь до возвращения мужа глаз не сомкнет, делать ни­чего не сможет, все из рук будет валиться... Прибирая кро­вать, Лиза вспомнила недавний разговор с Петей Климо­вым, самым молодым, двадцатилетним верхолазом. Почти

    260


    _____ВЬЮГА В ГОРОДЕ

       вся бригада монтажников новогодье справляла на квартире Опариных. Петя, любитель пофрантить, пригласил Лизу на танец и развлекал ее рассказами:
       -- У нас, как у военных летчиков в бою. Я, например, работаю в паре с Яшей. Если на точку идет он, я страхую его. И наоборот. Короче, жизнь друг другу вверяем. Вот было... в сильный ветер монтировали эстакаду. Я не заметил, как со­скользнул, отцепился у меня карабин, ну, страховой пояс. Яша увидел, схватил меня, когда я уже падал...
       Лиза замирала от страха после таких рассказов Пети.
       К полудню вьюга помаленьку стала стихать, но еще свис­тела, буровила сугробы, белыми космами вскидывалась к небу, норовя задымить то там, то сям проглядывающие в нем голубые оконца. Не ведая, когда вернется Яша, Лиза однако ко времени сготовила обед и в нервном ожидании сидела с Васильком на диване, поглядывая то на часы, то на телефон.
       -- Свинский характер! Ушел -- пропал. Неужель нельзя позвонить?! -- громко возмущалась она, вовсе не стесня­ясь Василька. Какой-никакой, но рядом был все ж собе­седник.
       -- Мам, ты говорила, что у меня папин характер. Пока­жи, где у меня характер? -- допытывался Василек.
       -- Перестань! -- отмахнулась Лиза. -- Характер нельзя показать, как игрушку... Вот где он сейчас, наш папа? Опять полез?!..
       Прошло еще немного вот такого тягостно-неспешного вре­мени, и тут вдруг вспыхнула лампочка в торшере, включен­ная еще ночью. "Ага, значит, верхолазил все-таки. Ну, пого­ди. Вот только заявись!.." -- с какой-то мстительной отрадой подумала Лиза, и слезы обиды и гордости за Яшу покати­лись по ее щекам.
       Яша пришел очень усталый. Сил у него хватило лишь на слабую улыбку. На все расспросы он ответил тихо, одной фразой: -- Порядок. Там... И ткнул пальцем вверх: то ли в потолок, то ли в зажженную люстру.
       Похлебав горячего борща, он повеселел малость, попро­сил собрать ему бельишко в баню.
       -- Хоть неважна погодка, но пойду... Что-то перенапрягся

    261


       ИванУХАНОВ
       и передрог лишку...
       -- А говорил, что в такой ветер верхолазы не работают. Кто ж послал тебя? -- сострадательно выпытывала Лиза.
       -- Никто. Послать, приказать никто не имел права. Сам полез. Мы с Петей Климовым вызвались...
       -- Но почему полез ты... с Петей, а не другие?! -- негоду­юще-жалобно закричала Лиза и затрясла над поникшей го­ловой мужа кулачками.
       -- Не знаю,-- негромко сказал Яша. Он сидел за столом в позе виноватого человека, изредка вскидывая на жену уста­лые глаза.
       -- А ты... ты хоть подумал о нас?
       -- Думал. Я вспомнил, что нынче суббота и ты собралась стирать. Но включила бы ты стиральную машину без элект­роэнергии? Потом вспомнил еще, что... свадьба же у Гали Косицыной, нашей нормировщицы. В трестовском кафе на­метили. Но что за свадьба без света?.. Да и главного инже­нера жалко было, бледный, как снег. Еще бы: такая ава­рия...
       -- Ох, какой ты сердобольный для всех. Прямо герой. А, по-моему, ты самый настоящий издеватель. Трудно было позвонить? Весь день ждала... Это ж такая мелочь -- взять и позвонить, -- всхлипывая, все тише выкрикивала Лиза.
       -- Мы же на высоте работали. Когда звонить?.. Все начальство внизу собралось, каждое движение наше сте­регло... Когда мы с Петей спустились, Паратов, наш глав­ный, обнял и поцеловал меня. А у Пети спросил, какой у него разряд. Петя ответил: третий. Главный ему тут же при всех объявил: "Отныне четвертый будет".
       -- Гер-рои...
       ...Яша шагал по заснеженному тротуару и в мыслях ула­живал спор с Лизой. Хотелось понятнее ответить ей. Да и себе тоже, а заодно и корреспонденту трестовской многоти­ражки, который донимал его тем же вопросом, только выра­жал его иными словами: "Что толкнуло вас на этот муже­ственный поступок?" -- "Не знаю, -- ответил Яша. -- Надо было кому-то... Авария же".
       Порывы ветра, толкавшие в грудь, заметно поослабли и лишь напоминали, как крепок и морозно колюч был этот

    262


    _____ВЬЮГА В ГОРОДЕ

       посвистывающий северян там, на семидесятиметровой высо­те. Он высекал из глаз слезы, комкал и сносил летящие с земли команды главного инженера, и верхолазам приходи­лось соображать самим, надеяться во всем только на себя. Сперва они поднялись на крышу главного корпуса ГРЭС, а оттуда по высотной мачте-опоре взобрались к гирляндам тол­стых изоляторов. Чуть передохнув, стали спускаться по этим гирляндам к концам лопнувшего шлейфа. Ветер, как хотел, раскачивал их, мороз леденил губы, дыхание, доставал и сковывал в меховых перчатках пальцы рук. Валенки сколь­зили по изоляторам, к которым они пристегнули себя мон­тажными карабинами. Второй час мерзли, коченели, а са­мое трудное было еще впереди -- гайки отвернуть, снять лопнувший шлейф, спустить его на лебедке вниз, затем под­нять и точно завести, зашплинтовать новый... Климов сту­чал кулаками по изоляторам и, чуть не плача, кричал одере­венелым ртом частушки...
       То ли от воспоминаний этих, то ли от холода Яшу охва­тывал озноб, и, несмотря на скорый шаг и теплое пальто, он никак не мог согреться, "Простудился, кажись. Скорее в па­рилку -- и сразу будет порядочек...", -- подходя к бане, весе­ло-утешающе подумал он.
       Когда взялся за скобу на входной двери, то вдруг услы­шал за спиной визгливо-резкий лай. Яша оглянулся и уви­дел справа, у входа в баню, маленькую, дрожащую от холо­да рыжую собачку. Вот она метнулась за кирпичный угол бани, желая схорониться там от ветра, но ремешок, за кото­рый она была привязана, не пустил. Пока Яша стоял возле двери, в баню вошли два или три человека.
       Собачка по очереди робко ласкалась к каждому и, пута­ясь в ногах, взбегала по ступенькам бетонного крыльца бани в надежде прошмыгнуть в дверь, в теплое нутро здания. Но в тот момент, когда дверь отворялась и волна теплого воздуха опахивала собачку, поводок натягивался и резко останавли­вал ее. Дверь захлопывалась перед самым ее носом. Эти неудачи повторялись, наверное, уже много раз, но собачка, ища спасения, продолжала метаться, бегать от угла бани до входных дверей -- куда отпускал ее трехметровый поводок.
       Она подбежала к Яше, села в двух шагах от него,

    263


       Иван УХАНОВ
       нетерпеливо дожидаясь чего-то. Яша только понаслышке знал о породах собак, был безразличен к ним, но эта рыженькая бедолага приглянулась ему. Даже в своем не­счастии она выглядела привлекательно, не походила на какую-то потертую бездомную шатоху, которую шалуны могли вот так для потехи привязать.
       Нет, это была ухоженная, знавшая заботливую руку хозяина собачка.
       Он глядел в черные, чуть навыкате, красивые, блестя­щие, наверное, от слез глаза собачки, а думал о ее хозя­ине, который по каким-то немыслимым соображениям устроил ей такую казнь.
       Дрожа всем телом и нетерпеливо переступая на сыпу­чем снегу лапками, рыженькая с неистовой надеждой гля­дела на него. Яша же остолбенело стоял и клацал зубами от холода. Это его бездействие было непонятно ей, возму­щало ее, наверное; она тоскливо заскулила, а потом вдруг залилась жутким, гневно рыдающим лаем.
       "Что вы делаете со мной? За что?.." -- будто кричали ее горячие глаза, как бы жаловался этот плачущий и уже осипший на морозе лай.
       "Вот наказание-то, хуже не придумаешь, -- озадачен­но завертел головой Яша. -- А ведь есть же хозяин, коль привязана..."
       Он поманил рыженькую, она завиляла коротким хвостом и, сдерживая резкое (это угадывалось по всему) желание броситься навстречу зову, не спеша, осторожно подошла к нему. Яша присел и погладил ее по вздрагивающей спине. Собачка радостно взвизгнула и прижалась к Яшиным коле­ням.
       -- Озябла? Э-эх... Но ты погоди, рыженькая, не липни ко мне. Надо же выяснить, кто тебя забыл тут? -- пробурчал Яша и зашагал к двери.
       В кассе приобрел билет и на редкость хороший веник. Сдавая пальто, спросил у девушки-гардеробщицы:
       -- Это чья ж, слышите, собачка там привязана?
       -- Кто знает?.. Народу тут всякого... Может, сам моется, а она на морозе... Давненько там скулит, аж тошно, -- уста­ло возмутилась гардеробщица, взяла Яшино пальто и не-

    264


       Иван УХАНОВ
       Петя грубовато запротестовал:
       -- Чтой-то вы наладили: "самоотверженный труд", "само­отверженный труд..." Где ни попадя слова эти ставите. А, по-моему, я утвердил себя трудом. Разве не так?.. Это ж в дедовские времена, в тридцатые годы ни техники хорошей, ни жилья... Чтоб отлично сработать, строителю надо было лишить себя многого, забыть там про всякий свой интерес... Теперь жизнь иная... И никакие мы теперь не самоотвер­женные, а нормальные...
       -- Ага, -- Яша поспешил поддержать Петю. -- Вот у нас крановщица тетя Клава... Стали ее недавно на пенсию про­вожать, и тут председатель профкома с трибуны опять это самое глаголет: "Все мы знаем Клавдию Петровну как само­отверженную труженицу..." Да ничего и никого она не от­вергала. Работала молодцом, на совесть -- вот! За это ее орденом наградили, квартира отличная у нее, пенсия...
       Теплый свет электрической лампочки ярко лучился в пред­баннике. "А не поусердствуй мы с Петей, банька вряд ли сейчас работала бы", -- с навязчивым самообольщением по­думал Яша и даже пожалел, что сидящие рядом с ним муж­чины не ведают, кого благодарить им за этот светлый уют. Но тотчас стало неловко от этой мысли. Вспомнилось, с какой подсмешинкой Лиза сказала: "Гер-рои". Лиза -- чело­век прямой, зря не скажет...
       Яша отложил газету и прислушался к мирно гоготавшим мужчинам. Заядлые парильщики наперебой, с какой-то слад­кой угрозой сообщали друг другу, что припасли для сотворе­ния сухого "вкусного" пара: кто прихватил настой эвкалип­та, кто хлебного кваса, кто раздобыл сухой горчицы... Яша и сам был мастер поддавать жару, добавляя в воду разные снадобья. А нынче в спешке забыл их взять и благодарно слушал запасливых парильщиков, предвкушая благоуханье целебного банного зноя, который сготовить при умении не­трудно: плесни на раскаленные голыши кваску -- и ударит в нос жаркий дух свежеиспеченного хлеба, а если кружку бе­резового сока, то в парильне дышится уж как в летнем лесу...
       -- Пивка бы после баньки... Но, говорят, буфет уже зак­рыт, -- с сожалением вздохнул круглолицый, с набрякшими подглазницами седоватый крепыш.

    266


    _____ВЬЮГА В ГОРОДЕ

       -- В вашем возрасте пора отказаться от пива не только в бане, но и вообще, -- посоветовал ему высокий парень с короткой черной бородой на матово-бледном лице. Он стоял перед узким, вделанным в стену зеркалом и крохотными ножницами вылавливал, состригал торчащие кое-где из бо­роды волоски.
       -- Что возраст?! Да я здоров как бык, даже не знаю, как быть, -- с веселой хрипотцой погордился крепыш.
       -- У вас же отеки... почки шалят.
       -- А вы кто -- доктор? -- крепыш недоверчиво покосился на бородатого и смолк, уличенный в незлом своем, но на­глядном пороке. Он как-то суетливо потер будто только сей­час обнаруженные мешки под глазами и уступчиво сказал бородатому: -- Вы, может, и правы, но давайте не будем... а то разлаемся еще. А склочным да нервным в баню лучше не ходи...
       <<А ведь это его собачка замерзает. Такой вот... рассеян­ный, с похмелюги, и мог забыть...", -- глядя на крепыша, смекнул Яша и тихо спросил: -- Это ваша собачка там у входа привязана?
       -- Какая собачка? -- не понял крепыш.
       -- Слышите, скулит?.. Кто ж так делает, бросает? Все молчали. Крепыш поднялся с креслица, подошел к окну, приоткрыл форточку и заглянул вниз.
       -- Да, чья-то там собачонка... Точно, -- сообщил он, ото­шел от окна и уселся в свое кресло. Посидел молча, потирая мешки подглазниц, которые теперь не давали ему покоя, и скорбно продолжил: -- Да, безобразие... Собак развели че­ресчур. Вот в девятиэтажке нашей немало таких, знаете, любителей... Одна дамочка черного дога по утрам и вечерам на прогулки водит. Агромадный, с годовалого теленка. Пасть красная, клычищи -- во! Однажды этот черный зверь со­рвался с поводка и айда по двору бегать. Детишки кто куда... А дамочка-дЧ), стоит и хохочет: "Да вы не бойтесь, он не тронет, он молодой и глупый!" Тут я взял палку и подсказы­ваю дамочке: "Убери кобеля, не то я детишек сейчас оборо­нять стану". А она: "Уйдите и не мешайте... любить живот­ных!"
       -- Нынче на собак в городах мода, как на хрусталь, ков-

    267


       Иван УХАНОВ
       ры и личные машины, -- заметил кругоплечий, спортивного вида парень, сидящий рядом с Яшей. -- Пока украшает квар­тиру, -- нужна, а чуть что не так -- выбрасывают, как ста­рую игрушку...
       -- При чем тут мода? -- не согласился бородатый. -- Моего знакомого много раз гнусно предавали, особенно женщины. Он купил и вырастил великолепного дога Майкла и в друж­бе с ним обрел душевное равновесие.
       -- Все равно... Не завидую. А дети у него есть?.. Нет? Ну, вот, -- крепыш огорченно-осуждающе развел руками. -- Вот тоже нынче мода: вместо детей собак разводить, холить... Да нет, я не против. Пожалуйста, заводите собачонку, коль с ней уютнее в квартире, -- разрешающим жестом махнул он рукой. -- Есть ведь специальные комнатные, дамские собач­ки. Шпицы, болонки, шарлотки и прочая миниатюрная тварь. Как приложение к своим дорогим украшениям, дамочки с собой их носят -- за пазухой, в рукаве, в сумочке. Вот и любите животных. Так нет же! Достают огроменных волко­давов! Зачем моей соседке-дамочке черный дог-гигант?.. Как рыкнет утром во дворе, все девять этажей просыпаются. Ему ж кило говядины на завтрак подавай!.. А если каждый заве­дет такого? Эшелон мяса нашему городу каждую неделю до­полнительный отдай... Ну, ладно, пускай едят вволю, но... а дальше что?
       -- То есть, как что? -- не понял парень-спортсмен.
       -- А то, что даже комары на что-то годятся, польза от них, говорят, какая-то есть. А тут? -- крепыш обвел всех вопросительным взглядом. -- Дог ест, спит, прогуливается и опять ест, спит и прогуливается -- вечный курорт! По-моему, это разврат, когда собака перестает быть собакой...
       -- Собака! -- с благоговением произнес бородатый. -- Она и пастух, и сторож, и взрывник, и космонавт -- столько послужила человеку, что выстрадала же наконец себе благо побыть с ;йим вне службы, просто собакой.
       -- Ну, братцы! -- крепыш затряс головой. -- Этак, знаете, можно и про птиц сказать: вот, мол, дожили, дослужились вы, птички, до таких сладких времен, что теперь ни летать, ни гнезд вить вам уж не надо -- отдыхайте.
       -- От вынужденного безделья собака превращается в мод-

    268


    _____ВЬЮГА В ГОРОДЕ

       ное украшение квартиры... -- грустно сказал парень-спорт­смен.
       -- О, нет, -- перебил его бородатый и, театрально вскинув руку вверх, добавил: -- Соба-ака! Сколько в ней нежности, трепета, восторга при каждой встрече с хозяином. Как неус­танно свежа она в этой своей любви к человеку...
       -- Чую, у вас тоже есть собачка, -- крепыш подмигнул бородатому.
       -- Не собачка, а прекрасный эрдельтерьер, -- гордо уточ­нил бородатый. -- Симпатяга. Вернейший ДРУГ.
       -- Но ваш эрдельтерьер только ВАШ друг. А кто для него я, например, или вот он? -- спросил бородатого Яша. -- И кто для вас та собачка, что мерзнет там на ветру?
       -- Не понимаю вас. -- Бородатый без интереса посмотрел в неспокойное лицо Яши. -- Впрочем, догадываюсь, о чем вы... Но этак и я могу упрекнуть, почему вы не муж всех идущих по улице женщин?
       -- Мне и с одной хорошо, -- жестко ответил Яша.
       -- Мне тоже... достаточно одного эрдельтерьера, -- с желч­ной вежливостью сказал бородатый.
       Яша натужно умолк, не сказав, толком не выразив того, что думал. Он не желал спорить, особенно с этим борода­тым, натыкаясь, как на льдину, на его холодный взгляд и на такой же холодный голос. Ему хотелось лишь приблизить интерес этого собаколюба к конкретной судьбе рыженькой собачонки.
       Сам Яша собак никогда не держал, хотя давно, в детстве, играл, водился в деревне с Жучками, Бобиками, Шариками. Они были шустрые, смышленые, ласковые, эти мелкорос­лые дворняги, умели за корочку хлеба "служить" на задних лапках, звонким лаем объявляли о появлении в деревне при­шлого человека, стерегли стада и огороды, бесстрашно вы­лавливали полевых грызунов -- так органично и деятельно вплетались^ в трудовую жизнь и быт людей, что без них, непривередливых и покладистых дворняг, жизнь была бы скуч­на да и немыслима, как без птиц. Но совсем иной, странной, ущербной, вовсе не собачьей виделась теперь Яше жизнь го­родских комнатных собак. В подъезде пятиэтажки, в которой он жил, тоже были собаководы. Рано утром, когда Яша трус-

    269


       Иван УХАНОВ
       цой сбегал по лестничному маршу, спеша на работу, ему встречалась тонкомордая гончая, которую в гордом молчании вел с прогулки худенький курносый подросток. Вечером, пе­ред сумерками, он опять выводил во двор свою высокую и длинную собаку и, держа ее на поводке, царски посматривал на бессобачное мальчишеское общество двора. Однако со сво­ей желто-белой гончей он зачастую оказывался в одиноче­стве, так как не мог показать мальчишкам, на что же конк­ретно она способна. Небольшой, засаженный молодыми то­полями двор был мал, тесен для гончей, сделав два, три прыжка, она сразу же на что-нибудь натыкалась и была похожа на огромную шуку, которую пустили в домашнюю ванну с во­дой. Иногда гончая, будто завидев что-то вдали, воинственно изготовлялась для броска, для скоростной погони. Но это ей лишь грезилось, мерещилось, наверное, -- и степная даль, и азартный гон, на самом же деле догонять во дворе было неко­го. Словом, гончая годилась только на то, чтобы ее показы­вать. В руках курносого подростка она выглядела живой, кра­сивой, но очень громоздкой игрушкой, играть с которой не­сподручно.
       В квартире первого этажа тоже держали собаку. Каждое утро на прогулку выходила оттуда пожилая женщина, ведя на ременном, украшенном серебряным узором, поводке мо­лодую овчарку. В дальнем углу двора, возле скученных гара­жей, женщина отцепляла поводок, и овчарка, получив волю, радостно-возбужденно носилась вокруг своей милостивой хозяйки. Яша однажды увидел, как овчарка, взволнованная запахами утренней земли, вдруг начала сноровисто расчи­щать передними лапами замусоренную колдобину. Яша даже заинтересовался и подошел поближе к даме с "собачкой": видно, какого-то зверька унюхала под землей и так азартно раскапывала его нору. Но Яша разочарованно улыбнулся, когда увидел в зубах собаки старую, безногую куклу: та, терзая ее ^когтями, грозно рычала, взлаивала и была жалка в этом своем самообмане. Искусственный, ложно-тревож­ный лай и угрожающие прыжки ее были нелепы и смешны, потому что нельзя ж такой огромной собаке с серьезным лаем бросаться на безропотную куклу. Однако овчарка ска­лилась и лаяла, она просто соскучилась небось по собствен-

    270


    _____ВЬЮГА В ГОРОДЕ

       ному лаю и, заимев хоть малейший повод, напоминала белу свету о том, что она собака и еще не разучилась гавкать...
       Уходя со двора, Яша стал зачем-то припоминать все вы­дающиеся способности этой именитой породы, которые ныне за ненадобностью все более притупляются, почти утеряны: парное теплецо комнатного уюта, пожизненное ничегонеде­лание, отсутствие риска и опасности постепенно гасят в ком­натной овчарке все знаменитые ее качества.
       Разговор о друге человека меж тем продолжался.
       Ожидавшие прислушивались.
       -- И что это за собака, у которой жизнь кошки? -- возра­жал бородатому парень-спортсмен.
       Яша мысленно поддакнул ему, хотя по собачьему вопро­су он не желал бы спорить ни с теми, кто уверял, что собака -- верный помощник человека во многих его делах, ни с теми, кто, живя в асфальто-бетонной громадине города, тос­кует по всякой живности, обзаводится каким-либо зверьем, нисколько не осуждая своих мохнатых, четвероногих домо­чадцев за невольную праздность их жизни. Говорят же: что­бы собаки окончательно не вымерли, люди разобрали их по домам. Ну и бог с ними, с собаками. Пусть живут в теплых квартирах. Тем более, что если уж судить о собаке -- добрая или злая она, мудрая или дурная, тут прежде надо говорить о ее хозяине, который вырастил и воспитал ее -- каков он, такова и она.
       Яше не нравился не сам разговор о собаках, а беспут-ность его: без пользы он, чешут языки и только. А что не поинтересоваться бы этим собаколюбам той рыженькой?..
       Какой она породы и что это за правило, порядок, вид дрессировки ли какой -- вот так на привязи собак моро­зить?!
       Яша демонстративно встал и вышел на лестничную пло­щадку покурить. Из приоткрытой форточки вместе с посвис­тами ветра долетало слабое поскуливание рыженькой. И то ли от этого слитого плача собачки и вьюги, то ли от разгово­ра этого тягостного Яше стало зябко, по телу опять засновал озноб. Дымя сигаретой, он поискал в кармане пиджака мо­нету и по лестнице пошел вниз, на первый, этаж, где был телефон-автомат. Он набрал номер и услышал голос Лизы:

    271


       Иван УХАНОВ
       -- Ты?.. С легким паром, что ль?
       -- Не ходил еще, очередь тут...
       -- Шел бы домой... Нина Климова сейчас звонила. Она уж своего Петю в ванне напарила, горчичниками обклеила и в постельку уложила. А ты ходишь там... И знаешь, что она мне сказала? Она же технолог НТО, все дела там наверху знает. Говорит, Петя и Яша своим геройством Паратова от выговора спасли. Профремонт второго блока в плане значил­ся вторым кварталом, летом еще. Но Паратов все отклады­вал, перво-наперво план сдачи новых объектов гнал, да вот так до аварии и дотянули. Но "аварийку" вызывать не стали, чтобы шум на всю область не подымать, ничего не актиро­вать. Вами, удальцами, прикрылись...
       -- Не знаю, как там у них... Но неужели, по-твоему, лучше бы без света всем сидеть сейчас?
       -- Ах, ладно об этом... Как чувствуешь себя? -- осуждаю­щий голос Лизы потеплел.
       -- Зябну что-то, -- откровенно ляпнул Яша.
       -- Э-эх ты! -- укорно-жалостливо сказала Лиза и смолк­ла, в трубке запикали гудки.
       Теперь, узнав о причине аварии, Лиза вроде бы даже укоряет его. И по-своему права: сколько аварийных проис­шествий случается по чьей-то оплошности, по недогляду!.. Поэтому все такие дела Лиза зачастую относит не к геройс­ким, а к несуразице, к бестолковщине в работе. "Но мы с Петей тут ни при чем. Мы свое сумели... Вот она, лампочка, горит, сияет, всему городу светло...", -- входя в предбанник; оправдывался перед Лизой Яша.
       -- Наша очередь, -- махнул ему крепыш.
       -- Бегу! -- Яша прошел в раздевалку и, отталкивая мысли о работе, о жене, о рыженькой собачонке, стал сбрасывать одежду. Перед входом в парильню подержал под горячей во­дой веник и, когда он обмяк, зазеленел, как бы ожил, дох­нул летним ароматом березы, Яша открыл дубовую дверь. На дощатом полке-помосте, огороженном перилами, несколь­ко мужчин нещадно хлестались вениками, мученически-ра­достно кривя потные лица. Яшу обдало зноем, будто он шаг­нул в самое пекло полуденной пустыни, где, однако, несмот­ря на неистовую жарищу, дышалось легко и сладко: воздух

    272


    _____ВЬЮГА В ГОРОДЕ

       был огненно-горячим, но не пережженным, убитым, а эфир­ным, живительным, с едва уловимым запахом эвкалипта. Он не обжигал липко, колюче, а неспешно внедрялся в тело, до самых костей прогревал его, и оно блаженствовало, слов­но невесомо плыло и растворялось в волнах ароматного зноя. И ничего уж не желалось, ни о чем не думалось, было лишь несказанное наслаждение, томление плоти.
       Постояв минут пять недвижно, Яша взмахнул распушен­ным березовым веником и стал хлестать себя, открытым ртом хватая обжигающий воздух.
       -- Вот жареха! Ух-ух! -- ликующе стонал кто-то за спи­ной.
       -- Ах-ох! -- жестко истязал себя крепыш. Яша одним из последних удалился из парильни и, поднырнув под струи теплого душа, вышел в предбанник отдохнуть. На диванах, опоясавшись простынями, сидели раскрасневшиеся париль­щики, пили чай, пиво. Яша откинулся на спинку дивана и почувствовал вдруг, что не может расслабиться, всецело от­даться отдыху. Что-то мешало, какая-то забота сидела в нем и не отпускала. И он стал вспоминать, отыскивать ее... Взгляд рассеянно заскользил по лицам раздевающихся и одеваю­щихся людей и само собой почему-то задержался, остано­вился на бородатом. В парильне Яша не заметил его и те­перь в упор смотрел на чуть порозовевшее матово-белое, холеное тело. "Да, этот никогда и ничем не перетруждал себя и, конечно же, не пропустил ни одного обеда", -- с непонят­ной для самого себя неприязнью подумал о бородатом Яша и тут же признался себе, что безо всякой причины придирает­ся к человеку. И все же какой-то повод для этой неприязни был. "Ах, да, ведь он -- собаколюб", -- уличающе вспомнил Яша недавний разговор в предбаннике, но тут же подумал, что неприязнь рождена не пристрастием бородатого к соба­кам, а чем-то другим... наверное, ледяным взглядом, холод­ным изяществом, всепоглощающим вниманием к самому себе... "Вон как упарился, розовый, весь млеет от удоволь­ствия, даже вроде малость задремал от умиротворения и уюта... А вот мы тебя сейчас встряхнем чуточку, обеспокоим малость, потому как нельзя же так..."
       -- Товарищи! -- встав с дивана, крикнул Яша. -- Это чья
       193ак. 252 273
      
       Иван УХАНОВ
       собака там у входа привязана?
       По предбаннику прокатился невнятный гул голосов и стих: хозяина не оказалось.
       -- Далась вам та собачонка, -- вырванный из сладкой полудремы, заворчал бородатый. -- Ее давно уж взяли, не­бось, а вы кричите тут...
       "Может, и правда... взяли", -- мысленно согласился Яша, однако пошел вдоль диванов, цепко вглядываясь в лица. В раздевалке, в душевых кабинах, в парильне, в туалете -- везде были люди, ходили, перемещались, собрать их в одно место и остановить вопросом: "Чья собака?" - было бы не­возможно. Тогда он стал опрашивать наиболее подозритель­ных, похожих чем-то на собаколюбов мужчин, но те, даже не дослушав его вопроса, поспешно отнекивались, и Яша скоро понял, что люди не хотят отвлекаться от банного бла­женства, не желают озадачивать себя неуместными, чудако-.ватыми какими-то вопросами. Яша вернулся к своему дива­ну, но, прежде чем сесть, подошел к окну и высунулся в большую нижнюю форточку. Он глянул вниз и увидел соба­ку. Обвиваемая серебристыми струйками, рыженькая лежа­ла на сумеречном снегу и казалась недвижимой, неживой. Но вот из бани вышел человек, собачка подняла голову и слабо тявкнула. "Ага, он еще, значит, здесь, ее хозяин, где-то в бане, среди нас...", -- с закипевшей досадой подумал Яша, ощущая распаренным плечом холодные снежинки. Он вспомнил, что банщик держит для особо важных посетите­лей отдельный кабинет. В дальнем углу предбанника он на­шел этот кабинет и решительно открыл его дверь.
       За низким столиком, откинувшись на спинки кожаных кресел, сидели двое мужчин. Перед ними на столике в окру­жении вяленых вобл и ломтиков сыра красовались несколь­ко бутылок пива. "Сидячие труженики", -- опять с беспри­чинной неприязнью Яша взглянул на тучных, распаренных пивососов и громко спросил:
       -- Это не ваша собака там привязана?
       -- Где, какая собака? -- пожав по-женски округлыми пле­чами недоуменно-весело воскликнул один из них. -- Ты это, парень, не того... В бане собаку искать... Давай-ка вот тяп­ни стакашек за здоровьице наше-ваше.

    274


    _____ВЬЮГА В ГОРОДЕ

       Яша попятился и закрыл дверь. Он понял, что искать среди голых мужчин хозяина собаки, то есть человека, кото­рого он никогда не видел, не знал даже имени и возраста -- дело, наверняка, бесполезное. "А, к черту все!" -- в досадной беспомощности ругнул себя Яша, нехотя сталкивая с души прилипшую эту, совсем ненужную заботу о совершенно чу­жой, неведомой собачонке. В ушах зазвенел, как бы донесся издалека гневно-жалостливый голос Лизы: "Да отчего тебе втемяшилось связаться с этой собакой? Ты же париться по­шел, лечиться, а сам голый высовываешься на морозный ветер. Э-эх..."
       Яша взял веник и пошел к парильне. Здесь у входа уже собралась веселая орава мужчин. В их кругу слышался по-кровительски-командирский голос крепыша:
       -- ...и тебе надо бы пузцо подобрать, и тебе... Нет, брат­цы, я не в обиду скажу: не тот мужик нынче пошел. Видом крупный, справный, но больно уж сдобный, пышный. Рань­ше, в юные мои лета, зайдешь в парильню -- мужички под­бористые, двужильные, будто из красного дерева выструга­ны. Ничего лишнего... Теперь жизнь послаще. Раньше в дом отдыха люди ехали, чтобы жирок нахлебать. Хорошо отдох­нул, значит в весе прибавил. Теперь едут, чтобы похудеть. О, здорово отдохнул, слышь -- четыре кило сбросил! Вот почему парильня для живота русского, любящего поесть и выпить, -- первая выручалочка...
       Мужчины улыбались и заглядывали в рот крепышу с вы­
    ражением какой-то двойной благодарности: хороший, сию­
    минутно нужный, удобный он для них человек -- и отмен­
    ный пар может сготовить, и анекдотом повеселить, и ласко­
    во покритиковать... Яша тоже улыбался, поскольку очень
    уж к месту было перед заходом в парильню вот так беззабот­
    но погоготать в кругу здоровых мужчин, сродненных, будто
    шумным застольем, жгуче-сладкой процедурой в парильне, рас­
    слабиться, подобреть. Но улыбка его была пустой, для виду, для
    компании, сердце не веселилось и не принимало веселого, пря­
    ного этого разговора о желудочных и прочих утехах. Яше каза­
    лось, что если бы в бане сейчас вдруг похолодало, иль поостыли,
    перестали бы шипеть голыши каменки, то люди, очнувшись от
    этих телесных удовольствий, сразу бы услыхали и восприняли
    19* 275
      
       Иван УХАНОВ
       его громкие объявления о собаке. Но в бане бьшо тепло, светло, водообильно, как и должно быть в бане. Люди мылись, пари­лись, и среди них напрасно и некстати было искать озабочен­ные лица. Да и о ком заботиться-то? О собачонке? Но ее могли попросту и не заметить в такую непогоду там, у входа. А если кто и видел, то вряд ли удивился: вид хозяйски привязанной собаки то ли к крылечному перилыгу парикмахерской, то ли у входных ворот детсада так же привычен глазу горожанина, как пасущаяся возле хлебного киоска стайка смелых от голода сиза­рей или дремлющая на обочине в ожидании хозяина легковая автомашина. Но рыженькая ведь не просто сидела на привязи, а жаловалась, просила о помощи. Но люди шли мимо. Навер­ное, каждый надеялся на другого или на хозяина, который дол­жен же наконец был появиться и забрать собачонку. Примерно так же думал и Яша, но все же остановился возле нее. Может, оттого, что в отличие от других прохожих он нынче сам намер­зся сверх мочи, передрог на высотной мачте? Или оттого, что...
       Впрочем Яша ни себе и никому другому не смог бы внят­но объяснить, почему он, глядя в ждущие, панически-отча­янные глаза трясущейся собачонки, вдруг сам начал тряс­тись от озноба и всем нутром и кожей, всеми своими чув­ствами ощутил, как ей гибельно холодно и плохо... Посочув­ствовал, да не помог.
       -- Пора, братцы! Входите, -- резко пригласил крепыш, и все повалили в парильню.
       На этот раз Яша недолго задержался в ней. Все то, что прежде очаровывало его здесь, сейчас вызвало странное рав­нодушие: и тесовые, прочерневшие от жары и копоти, с вытопленными кое-где янтарными струйками смолы стены, и страшно, докрасна раскаленные голыши каменки, и жи­вительный аромат знойного, точно прожаренного воздуха, и шуршаще-шумные удары веника, и вожделенные стоны и кряканье парильщиков... От всего этого сейчас веяло на него самодовольной праздностью, всеохватным равнодушием; и чем неистовее наслаждались парильщики, тем удрученнее становился Яша. Он слегка похлестал себя веником, не отда­ваясь привычному в такие минуты азарту, и вдруг почув­ствовал, как по спине пробежал озноб. Он слышал и знал по опыту, что такой странный, противный озноб случается,

    276


    _____ВЬЮГА В ГОРОДЕ

       когда перепаришься или, загорая, перекалишься на солнце. Или когда нездоровится. "Что это со мной? Неужель заболел я?.. -- выходя из парильни, подумал Яша. -- Тот верно ска­зал, что склочным да нервным в парильню лучше не ходи, проку не будет. Хотя какие склоки? Нагнал на себя блажь... с этой собачонкой. Людей виню".
       Наскоро вытеревшись полотенцем, он стал одеваться.
       -- Что рано? -- полюбопытствовал крепыш, отхлебывая из термоса чай.
       -- Озяб я, -- сказал Яша.
       -- Озяб? -- не понял крепыш. -- Чудак-человек. Да ты ближе ко мне держись, и мы такое... Я тебе такой парок заделаю, кожа на ушах полопается!
       -- Да уж... в другой раз.
       Яша спустился на первый этаж и, прежде чем забрать в гардеробе одежду, посидел, обсыхая, на скамеечке. За окна­ми в снежных сумерках желтели на столбах электрофонари. Молодая гардеробщица одиноко расхаживала вдоль наполо­вину опустевших вешалок. Теперь она была в поношенной цигейковой шубе и выглядела не такой уж толстой, как прежде в халате. Она уныло поглядывала сквозь заиндевелые стекла окон на завьюженный дворик бани и зябко поеживалась. Яше почему-то было приятно смотреть на девушку. В ее одиночестве проглядывала тайная неустроенность души. И она должна быть чуткой к чужой беде. Яша не ошибся в этом предчувствии.
       -- Баню через час закроют. А собачку нашу никто не пригласил с собой, -- вздохнув, сказала толстушка и еще больше понравилась Яше этим мягким горестным вздохом, с каким произнесла слово "нашу" и девичьи-печальную фразу вечеринок и танцплощадок -- "никто не пригласил".
       -- Да, -- отчего-то виновато подтвердил Яша и смолк.
       -- Что да?.. Вот уйдем, потушат свет, и будет она всю ночь скулить под забором в темноте.
       Яша не знал, что сказать толстушке, чья забота о собаке вдруг выросла, почти сравнялась с его заботой. Он попросил одежду и, суетливо повязывая шарф, сбивчиво забормотал:
       -- Я погляжу сейчас, ладно... хорошо...
       -- Что хорошо? -- прервала его толстушка и, помолчав,

    277


       Иван УХАНОВ
       добавила с глубоким вздохом: -- Хорошо-то хорошо, да ни­чего хорошего.
       И опять отзвук какой-то личной печали послышался в этих ее словах.
       Яша застегнул пальто, надвинул на лоб шапку и потоп­тался перед дверью. Он медлил въ ходить, не зная, как, с каким видом ему пройти мимо собачки, которая, он это чувствовал, ждет его, не забыла. Взявшись за дверную ско­бу, он выжидательно посмотрел в грустное лицо девушки, желая услышать от нее еще что-то, какую-нибудь подсказку, но та ничего уж не сказала, а только хмыкнула вдруг, улыб­чиво вильнув глазами: что-де уставился, давай топай... Тол­кнув дверь, Яша вышел из бани.
       Вьюга заметно поутихла, зато воздух стал морознее, гуще. Яша поднял каракулевый воротник пальто, повернулся к ветру спиной и, шаря глазами по белому квадрату дворика, сошел вниз по бетонным ступенькам. Рыженькой нигде не было. "Значит, нашелся все ж хозяин. Поглядеть бы на него", -- облегченно-насмешливо подумал он и приостано­вился, прощально оглядывая то место, где совсем недавно, полчаса назад, страдала рыженькая. И вдруг увидел ее.
       Припорошенная снегом собачка была едва различима при тусклом свете единственной, озябше-желтеющей на столбе лампочки. Она лежала на снегу, свернувшись колечком, ут­кнув голову в живот, и, содрогаясь всем телом, грела себя собственным дыханием. Она, небось, уже не надеялась на милость прохожих, не скулила, не тявкала, даже не подни­мала голову на стук банной двери, сберегая для жизни пос­ледние силы. Яша присел возле нее на корточки, кашлянул, но рыженькая не отозвалась. Тогда он, сняв перчатку, про­вел ладонью по ее худенькой, вздрагивающей спине, заодно счищая с нее сыроватый снег. Рыженькая приподняла уз­кую, точеную головку, недоверчиво блеснули ее черные гла­за. Яша посмелее погладил ее, и она приглушенно взвизгну­ла, робко лизнула руку, слабо вильнула хвостом. Она узна­вала Яшу, а когда учуяла, узнала, вмиг вскочила, отряхну­лась от снега и, дрожа и трепеща от радости, от холода засновала между его ног, взвизгивая, тявкая и скуля. Она будто спешила рассказать о чудовищной своей беде, просила

    278


    _____ВЬЮГА В ГОРОДЕ

       понять ее, выручить, спасти...
       Яша отвязал от крылечной скобы поводок, расстегнул свое тяжелое, на вате, пальто и, подцепив рыженькую под жи­вот, сунул ее за пазуху. Оказавшись в тепле, рыженькая раза два снизу достала языком Яшин подбородок, всхлипну­ла, как ребенок, и затихла. Яша покрепче запахнул пальто, оставив на свободе собачью морду, взял сумку и через засне­женный дворик зашагал к воротам. Рыженькая теплым язы­ком лизнула его в щеку.
       "Ты кончай эти нежности, -- отрадно подумал Яша. -- Вот переночуешь у нас, а там, видно будет, куда тебя... Может, Васильку сгодишься, задружите..."
       За воротами он, хоронясь от ветра, свернул в проулок и вдоль темного тесового забора поспешил к ближней останов­ке троллейбуса.
       -- Эй, погоди-ка! -- послышался откуда-то тяжелый хрип­лый бас, но Яша не остановился.
       -- Гражданин! Собачку-то зачем сперли? -- опять забасил некто сзади, и Яша теперь сообразил, что это ему кричат. Он оглянулся и в двух шагах увидел здоровенного, на голову выше ростом мужчину, истинно верзилу. В распахнутом чер­ном полушубке, в черных валенках и мохнатой шапке тот был похож на выскочившего из кустов медведя.
       -- Замерзала она, -- ответил Яша, вглядываясь в незна­комца: свет окон ближайшего дома едва доставал сюда.
       -- Для тебя -- замерзала, а для меня -- хозяина своего дожидалась, -- с одышкой ругательным тоном забасил вер­зила.
       -- А зачем вы бросили ее на морозе? -- тоже повысил голос Яша, пытаясь разглядеть лицо незнакомца, но не мог, вместо лица перед ним угрожающе маячило лишь темное пятно.
       -- Не бросил, а привязал. Разница!.. После парной дру­жок тут зазвал, вон дом напротив бани светится... Думал, по паре рюмашек вмажем, на полчасика думал. А хозяйка пельмешки затеяла. Ну, вот и... дотемна, -- помягче заго­ворил верзила, но тут же, словно спохватившись, опять закричал скандально: -- Да что я отчитываюсь-то, цацка­юсь? Давай собаку!.. Руфа, а ну сюда, ко мне!

    279


       Иван УХАНОВ
       Верзила обеими руками потянулся к Яше, рыженькая за пазухой взвизгнула тоскливо.
       -- Чем вы докажете, что собака ваша? -- отступив на шаг, спросил Яша.
       -- Я тебе докажу сейчас... по соплям! -- верзила навис над Яшей, замахнулся, но не ударил. Шагах в сорока от забора, за шеренгой деревьев проплывали фигуры прохо­жих.
       -- За левым ухом бороздка у нее... овчарка ненароком кромсанула. Ранка была, -- пробурчал верзила, но посчитал эти объяснения ненужными и для себя унизительными, опять затряс кулаками: -- Дай собаку! Иль... гони четвертак. Купи, а не воруй!
       -- Таких денег с собой у меня нет, -- ощупывая головку рыженькой, сказал Яша. Он не верил верзиле. Но вот паль­цы наткнулись на крохотный рубчик за левым ухом собаки, и в груди Яши что-то упало, оборвалось...
       -- Нет? Ну, вот как заимеешь, приходи, -- с угрозой по-созетовал верзила и крикнул строго: -- Руфа, ко мне!
       Собачка однако не шевельнулась. Верзила тихо вымате-рился, шагнул к Яше и, обдав его водочным духом, грубо сунул руку ему за пазуху, вырвал собачку. Рыженькая взвиг-нула от боли и полетела кубарем под куст. Яша отступил в сторонку, не зная, как быть.
       -- Ко мне! Руфа, сюда! -- орал на собачку верзила и, ъътауьщг/лъ, 'лекал ъ тает^ ^й-еотйътл тшвъдо'л..
       Руфа жалостливо поскуливала и не шла к хозяину.
       -- Ко мне! -- хлопнув себе по колену, нетерпяще прохри­пел верзила, и собачка, отчаянно тявкнув, с какой-то рабс­кой, пугливой покорностью, нехотя ползком двинулась к нему. Но стоило верзиле поднять руку, чтобы взять ее за ошейник, как она с визгом метнулась в сторону и подбежала к Чше. Он присел и погладил ее трясущуюся спину.
       -- А, тварь! Проститутничать, хозяина менять?! -- крик­нул верзила и с разбегу хотел схватить ее, но промахнулся, однако ж догнал ее ударом ноги. От этого жестокого пинка собачка с истошным визгом взлетела в воздух и шаркнулась о забор.
       -- Не смейте бить собаку! -- закричал Яша.

    280


    _____ВЬЮГА В ГОРОДЕ

       -- Моя она. Хочу не бью, хочу убью, -- огрызнулся верзи­ла, отыскивая в снегу конец змеящегося поводка.
       Яша стоял и удивлялся, отчего после таких побоев со­бачка не убегает, а, тоскливо поскуливая у забора, дожида­ется, когда хозяин возьмет ее за поводок. Яша зовуще поч­мокал губами, но рыженькая замерла на месте, не доверя­ясь уже никому. Спасение свое она вдруг кинулась искать подальше от людей. В тот момент, когда верзила ухватил поводок, собачка юркнула в щель забора. Однако верзила рванул ее к себе, и она вместе с трухлявыми обломками доски подлетела к нему под ноги. Он перехватил покороче поводок и вздернул на нем собаку. Рыженькая, с перетяну­тым горлом, молча задрыгала передними и задними лапка­ми.
       -- Ты что ж, гад... -- Яша кинулся к верзиле, но тот локтем отбросил его.
       -- Удавлю-ю! -- не то на Яшу, не то на собаку зары­чал он.
       Яша прыгнул ему на спину, обхватил сзади. Верзила опу­стил на снег собаку и, присев, страшным рывком швырнул Яшу через голову в сугроб.
       -- Ишь защитничек нашелся, гер-рой, -- прошипел он, надевая слетевшую с кудлатой головы шапку.
       Руфа подбежала к барахтающемуся в снегу Яше, но в тот же миг хозяин схватил ее за ошейник. Яша уцепился верзиле за ногу и обеими руками рванул к себе. Верзила тяжело и тупо брякнулся на твердый наст, застонал и смачно выругал­ся. "Связать бы его собачьим поводком да в милицию, -- вы­бираясь из сугроба, подумал Яша и в голове у него пронес­лись кадры из кинофильмов, где герои именно таким образом и заканчивали схватки с преступниками. Но душа Яши была иного склада. Прихрамывая, он подошел к сидящему верзиле и сказал:
       -- Если вам не нужна собака, то нечего ее мучить. Дайте адрес и я принесу вам завтра деньги...
       Он не договорил: хищно изогнувшись, верзила ударил ему ногой в живот. Яша онемел, скорчился, по-рыбьи глотая воз­дух открытым ртом. Верзила не спеша поднялся, шагнул к нему, согнувшемуся, беспомощному, и спокойно ударил в
       183ак. 252 281
      
       Иван УХАНОВ
       лицо.
       -- Вот тебе адресок, -- едко сказал он, подцепил собаку, сунул ее под мышку и, не оглядываясь, зашагал вдоль забора.
       Опрокинутый тяжелым ударом, Яша упал навзничь и, скосив глаза, беспамятно смотрел вслед удаляющемуся вер­зиле. Сознание быстро вернулось к нему, острой болью про­жгла мысль:
       "Уйдет!" Сплевывая густую кровь, Яша встал и, шатаясь, бросился вдогонку туманящейся вдали фигуре.
       Обида, гнев, слепящая ненависть жгли ему грудь. Фигура верзилы росла, приближалась, но вдруг слилась с темным, неосвещенным торцом пятиэтажки, исчезла из виду. Яша добежал до угла дома и остановился, тяжело дыша и при­слушиваясь. Тут мигнула светом и мягко скрипнула дверь крайнего подъезда соседней пятиэтажки, что стояла шагах в сорока напротив, и Яша кинулся туда. Несколькими прыж­ками пересек завьюженный двор, отворил дверь подъезда и по лестничному маршу побежал вверх. Он не успел догнать верзилу, но отчетливо увидел, как на третьем этаже тот зак­рыл за собой дверь под номером 28. С разбега Яша хотел было забарабанить кулаками в эту ненавистную, захлоп­нувшуюся почти перед его носом дверь, но сдержал себя, рассудив: верзила теперь никуда не денется и надо лишь подумать, как наказать его... В подъезде было тихо, и эта тишина не вязалась с той шумной клокочущей яростью, ко­торую Яша слышал в себе: голова гудела, сердце рвалось из груди, кулаки сжимались до боли... Надо было действовать, а он стоял и чувствовал, как успокаивается дыхание и вме­сте с ним неутоленная жажда возмездия.
       Яша попятился от двери и побежал вниз. Хотелось ему, если не руками, то хотя бы взглядом достать верзилу. Выс­кочив из подъезда, он встал перед домом и быстро отыскал окна двадцать восьмой квартиры. Оранжевый свет выхваты­вал из темноты решетку балкона и качающиеся верхушки голых деревьев. Вот в кухню вошел он, верзила. Сквозь за­индевелое по краям стекло виднелись расплывчатое красное лицо и кудлатый чуб. Верзила туда-сюда проплыл перед ок­ном и опустился вниз, оставив Яше для обозрения покатую спину и вихрастый затылок.

    282


    _____ВЬЮГА В ГОРОДЕ

       "Ага, ужинать сел... Кушать захотел, гад. Сейчас ты у меня поужинаешь, наешься", -- облизнул кровавые, вспух­шие губы Яша.
       Верзила недосягаемо посиживал в теплой кухне, ужи­нал, а он, Яша, напаренный в бане, стоял перед окнами его квартиры и гнулся от порывов вьюги, наверняка, про-стуживаясь. У верзилы же теплый свет в окне, тот самый свет, что нынче утром, обмораживаясь и страдая, нала­дил, послал городу он, Яша, со своим помощником Петей Климовым.
       "Рогатку бы сейчас...", -- вдруг осенила его дерзкая, но такая сладкая своей мальчишеской лихостью мысль, что он даже ощупал карманы, затем присел и стал искать в снегу какое-либо орудие. Под рукой ничего, кроме снега, не оказа­лось, и Яша пошел вдоль дома к чернеющему забору. Он шагал и вертел головой, стараясь немедля найти что-либо: камень, палку... В груди засаднило что-то неловкое, стыдли­вое, позвало остановиться, махнуть на все... Но гнева в Яше клокотало столько, сколько его могло скопиться лишь в боль­шом сердце негневливого от природы человека.
       Ничего подходящего в руки ему так и не попалось, и эта досадная задержка разжигала особо алчное нетерпение ско­рейшей расплаты с верзилой. Возле водоколонки, торчащей из снега черным вопросительным знаком, он наткнулся на кучу колотого льда, схватил два увесистых куска. Возвраща­ясь к пятиэтажке, он утоленно уже воображал, как звезда­нет сейчас по стеклам, как через пробоину ворвется в квар­тиру ветер, как испуганно кинется верзила затыкать тряпь­ем окно. "Пусть попробует морозца, толсторожий, узнает, как мне тут сейчас шибко жарко... до жидких соплей, как собачка коченела...", -- стуча зубами, думал Яша. Он отыс­кал балкон и оранжево светящееся окно и стал примери­ваться для броска: не промахнуться, не угодить бы в сосед­нее, чужое окно.
       Тут вспыхнул свет в остальных окнах квартиры. Он был такой яркий, такой живой этот электрический свет... Его, Яшин свет!..
       И Яша нехотя опустил воинственную руку, разжал ла­донь. Ледяной кругляш скользнул в снег. Яша поднял сумку
       18* 283
      
       Иван УХАНОВ
       со своим банным бельишком и неприкаянно прошелся туда-сюда по двору, так легко, безболезненно и внезапно вдруг обезоруженный. Уходить не хотелось, но и коченеть на мо­розе теперь тоже было ни к чему.
       С тягостным ощущением досады, неловкости, конфуза он представил, какими слезными упреками встретит его, до крови избитого, Лиза, как кинется с расспросами и, разузнав все, затрясет над ним своими маленькими, красивыми, воин­ственно-беспомощными кулачками, как выдавит со стоном и горестным восторгом: <<Э-эх ты... Гер-рои!", как удалится потом от него "бесчувственного издевателя" куда-нибудь... в спальню и, закрывшись, беззвучно проплачет там целую веч­ность. И Яше, как всегда, станет жалко ее и себя... Обидно и нехорошо ему слышать от Лизы это слово, исковерканное дрожащим <<р>> в середине. От этого дрожания оно перестает быть добрым, большим, похвальным. И уж вдвойне обидно, когда этим же передернутым словом укорно стеганул его вер­зила.
       А, ничего! Пусть побежден, побит до крови, не отомщен, а в груди с каждой минутой отчего-то все легче, простор­нее... "Отчего это?" -- как бы вслушиваясь в себя, дивился Яша. Подобного удовлетворения, без примеси, чистого и глу­бокого, он не испытывал даже там, на ГРЭСовской мачте-опоре, когда с Петей Климовым, кончив дело, спустился на землю и сразу попал в объятия начальства, товарищей из бригады, в цепкие руки корреспондента... А тут, у немого старого забора, в темноте -- ничего подобного, никаких почестей. Наоборот: тупиковый закоулок, чугунные кулаки верзилы...
       "А, ничего... Все хорошо. Главное, не увильнули же... И здоровы-живы ведь мы", -- тихо, совсем уже без досады думал Яша, вспоминая рыженькую и объединяясь, роднясь с нею одинаковой, вместе пережитой болью и невинным позором.
       Он подцепил пригоршню снега, протер им лицо, куме­кая, что такое бы сказать Лизе насчет своих в кровь разби­тых губ.

    284

  • Комментарии: 1, последний от 14/01/2024.
  • © Copyright Уханов Иван Сергеевич
  • Обновлено: 17/02/2009. 74k. Статистика.
  • Статья: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.