Мы сидим под тентом на палубе роскошной яхты, стоящей в ста метрах от пляжа супер-люкс отеля "Rixos Premium", что в небольшом городишке Белек на побережье Турецкой Ривьеры в тридцати километрах от Анталии. Заходящее солнце перекрашивает в золотой цвет лазурь Средиземного моря, легкий вечерний бриз слегка покачивает моторную яхту под испанским флагом, а ее радушный хозяин, вернее арендатор, угощает нас кофе по-турецки и настоящим кубинским Бакарди со льдом после обильного ужина из морских рыбопродуктов. Льется из скрытых динамиков чуть слышная прекрасная музыка лучших аранжировок, ветерок уносит над нашими головами дымок от гаванских сигар, и кажется, что мы находимся на грани двух прекрасных миров - действительного, расстилающегося перед нами, и романтического, нереального, в который мы погружаемся на вершине блаженства.
Хозяин, семидесятилетний преуспевающий бизнесмен, почти что олигарх, во всяком случае, по манерам и замашкам, наслаждается вместе с нами минутами отдыха, не без основания считая, что приобщил нас к миру прекрасного, нам доселе недоступного, и мы не пытаемся возражать, переполненные чувства благодарности, которое написано на наших лицах.
Мы, это компания моряков-пенсионеров с достатком, заработанным нелегким морским трудом и предпринимательской деятельностью, вот уже не первый год отдыхающая со своими погрузневшими половинами на этих благословенных берегах прекрасного Средиземного моря, которое каждую осень зовет нас к себе в ту пору, когда на берегах моря Балтийского становится холодно, дождливо и неуютно.
Утром одного из дней мы, как обычно, топили на великолепном пляже отеля свои жиры, словно отъевшиеся тюлени на лежбище, когда шустрый турецкий смотритель поставил рядом с нашей компанией два лежака, тщательно уложил на них матрацы, чистые полотенца и застыл в позе верного оруженосца в ожидании своих хозяев. Через пару минут, в сопровождении двух молодых охранников в ослепительно белых фирменных морских летних костюмах, подошла пара, при виде которой, я невольно отложил чтение и стал без стеснения с нескрываемым интересом ее разглядывать.
Мужчина был в белых фирменных шортах и тенниске, на голове красовалась великолепная, настоящая эквадорская панама, стоимостью не менее тысячи долларов, на руке искрились многочисленными брильянтами швейцарские часы и огромный перстень на среднем пальцы правой руки стоимостью, равной приличному состоянию. Его подруга - яркая блондинка с формами топ-модели была обвешена драгоценностями, словно рождественская елка игрушками, и сверкала, как рассыпавшийся в вечернем небе фейерверк.
- Земляки, не возражаете, если мы присоединимся? - Голос мужчины был подобен рыку насытившегося льва и оттого готового оделить нас всех своею милостью.
- Мальчики, мы очень хорошие. Не лежать же нам рядом с этими ужасно скучными немцами, а на нашей яхте все до чертиков надоело, - пропела капризным голосом подобие Мерлин Монро, словно не замечая в нашей компании женщин, с нескрываемым интересом рассматривая самого младшего из нас, сорокалетнего боксера с перебитым носом.
"Мальчики" приняли вертикальное положение и подтянули животы, а наши спутницы бросили на модель взгляды, в которых даже сквозь темные очки светилось презрительное снисхождение.
- Тоже мне птичка, - негромко промолвила одна из них и отвернулась, выставив широкую спину и солидное женское достоинство.
"Птичка" не обиделась, скинула халатик и грациозно подставила солнцу тело, чуть прикрытое изящными тесемками на груди и такими же, только чуть пошире, ниже талии.
- "Фи", - дружно произнесли наши "моржихи", а лежащие вокруг немки стали пунцовыми от зависти.
Я не без труда отвел взгляд, потянулся за своей книгой и раскрыл ее, не глядя.
"Панама" подошла поближе и с интересом уставилась на обложку.
- "Своим курсом" - задумчиво произнес обладатель часов с брильянтами. - Уж, не в морскую ли компанию я попал?
- А что в этом плохого, - спросил один из нас, - моряки, вроде, тоже люди.
- Да не тоже, а настоящие люди! - с пафосом произнес мужчина. - Давайте знакомиться.
Федор, капитан, он же судовладелец и предприниматель, а моя спутница, разумеется, Наташа, у таких, как она, за рубежом другого имени быть не может.
- Федя, - возмущенно пропело тело с тесемками, - как вы смеете так дурно говорить обо мне при людях? Как ни как я все же специалист по торговле недвижимостью. Вы же меня унижаете.
- Да что ты? - искренне удивился он, - а мне кажется, что я представил тебя в наилучшем виде. На твоем месте я бы прикрыл от солнца свою многообещающую недвижимость. К тому же тебе, милая, вообще вредно разговаривать и возмущаться, это плохо отразится на твоем загаре.
- Спасибо за заботу, вы как всегда неоригинальны, - огрызнулась Наташа и замолчала.
Пришлось представится и нам. Когда он обошел всех, пожал руки, то вернулся ко мне и попросил посмотреть книгу. Рассматривал он ее с интересом и, увидев на обложке мое фото, воскликнул:
- Вот это да! Это вы ее написали? Вот здорово, после Виктора Конецкого вы второй писатель, которого я вижу. Не возражаете, если я ее полистаю.
"Листал" он долго. "Птичка" раза три превращалась то в уточку, то в русалочку, оживленно плескаясь в волнах, эротично демонстрируя окружающим свои прелести под бдительным оком невозмутимого охранника, а Федор все так же неотрывно листал страницы, и вдруг, поднял на меня глаза, вытирая слезы, и тихо произнес:
- Это же вы про меня и моего отца написали. Он так же лежал в госпитале без рук и слепой, а я плакал у него на груди. Знаете что, дайте мне книгу с собой на яхту, завтра я вам ее отдам, даю слово.
- Можете взять ее себе, и если у вас есть с собой ручка, дайте, я надпишу.
Радости его не был предела, и, разумеется, мы оказались приглашенными на яхту к вечеру следующего дня.
Встреча наша чуть не сорвалась - бдительные работники охраны гостиницы разрешили отправиться на яхту только после того, как получили заверения и подпись олигарха, а представитель местной жандармерии проводил нас до катера. Подобные строгости лишний раз подтверждают, что турецкие гостиницы высокого класса прекрасно заботятся о безопасности своих клиентов, против чего возражать или обижаться на них за это просто не логично.
Описывать экскурсию по яхте такого класса бесполезно, все это нужно видеть воочию, и не только видеть, а погрузиться самому в ауру роскоши прекрасных вещей, картин, материалов и интерьера. Мы ужинали в кают-компании с дорогими породами красного дерева и потрясающей мебелью, отделанной белой эмалью с позолотой, изумительным фарфором, хрусталем, серебром приборов. Повар-вьетнамец сотворил на столе азиатскую сказку из рыбы, омаров, устриц, овощей, пряностей и фруктов. Мы сидели несколько смущенными всем этим, пока хозяин не предложил нам нашу русскую водку в запотевшем графинчике, которая пришлась кстати и вернула нас в нормальное состояние для душевного застолья. Командовала за столом Наталья, преобразившись в очень неплохую хозяйку, этакую даму "Леди Гамильтон".
Сам "Нельсон", довольный и, как мне показалось, немного счастливый, больше молчал, время от времени подавая знаки повару и придерживая свою подругу, когда она пыталась сболтнуть лишнее. Вкусная пища и хорошая водка сделали свое дело - дистанция между судовладельцем и капитанами в отставке сократилась до минимума и развязала языки. Женщины, не желая слушать многократно рассказанные нами байки, отбыли на женскую половину с бассейном, а мужчины обосновались под тентом у небольшого бара с напитками и кофе, некоторые с удовольствием расстреливали из малокалиберной винтовки мишени, выставляемые с катера вахтенным матросом на небольшом плоту в сторону открытого моря.
Когда солнце начало клониться к закату, мы развалились в шезлонгах, наблюдая, как его огромный шар цвета расплавленного золота спускается к горизонту. До сих пор хозяин яхты ни словом не обмолвился о книге, и я решил, что ему было не до чтения. Уделяя мне ровно столько времени, сколько и другим, он бросал на меня изредка взгляд, в котором светился интерес, словно хотел, как можно больше узнать обо мне, и, расспрашивая других, о себе до сих пор умалчивал. Удивительно, но и его говорливая подруга также не сказала о нем почти ничего.
Темнота наступила неожиданно, как это бывает в южных широтах, словно черной стеной окружив нас, лишь огни отелей, говорили о том, что мир не кончается сразу за бортом судна. В воде под люстрой, освещающий трап, появлялись косяки рыбы, и мои друзья, азартные рыболовы, попросили снасти и спустились к корме порыбачить. Один из них, выловив небольшую кефаль, заявил безапелляционно:
- Сегодня мой день - у меня фарт. Попробуйте поймать больше меня.
- Фарт! Вот и я всю жизнь считал, что я мужик фартовый, - послышался рядом голос Федора. Наблюдая за рыбаками, я не заметил, как он подошел ко мне.
- И был уверен, раз фартовый, то и счастливый, - в его голосе впервые слышалась грусть.
- Фарт - скорее синоним слова удача, - сказал я. - Судя по всему, вас, Федор, неудачником не назовешь.
- Удача? Пожалуй, верно, - он замолчал на время, потом придвинул ко мне шезлонг, сел, подав знак охраннику. Тот подошел, склонился в ожидании.
- Вам что, коньяк?
Я попросил ром.
- Скажи повару, пусть принесет ром и коньяк и все, что к ним полагается. И передай Наталье, что я прошу задержать женщин на часок, чтобы не мешали.
- Прочел я вашу книгу и удивился, многое в ней словно про меня написано, - продолжил он, когда охранник скрылся в надстройке. - Я ведь из Питера и жил совсем недалеко от вас, только по другую сторону Обводного канала, сразу за Фрунзенским универмагом. Мы с порт-артуровскими тоже в футбол играли и дрались до крови. Меня из-за драки в восьмом классе из школы выгнали. Отчим к тому времени совсем спился и меня так избил, что я в Мурманск сбежал. Собирался, правда, на Черное море, но до Баренцева оказалось ближе. А хотите, я вам про свою жизнь расскажу, может, когда и напишете про фартового человека?
- Почему не послушать? Вы, Федор, по всему видать, человек интересный.
- Ну, это громко сказано, а жизнь моя и, правда, нескучная. Она, как драка - много азарта, жажды победы, крови, и разочарования. В ней всякого много было, вот только без тюрьмы, слава Богу, обошлось, а с сумой ходил, и кусок хлеба просил - что было делать, кто ж парня в пятнадцать лет без документов на работу возьмет? Вот и просил, пока доброго человека не встретил, и был этим человеком капитан рыболовного траулера по прозвищу "капитан Фарт". Вот это человек! Таких теперь не встретишь. Все, кто с ним в море выходил, уловы брали такие, что когда в порт возвращались, на палубе по колено в рыбе стояли. Другие с такой рыбой в штормовую погоду из-за перегруза не дошли бы, а его море не брало. Потому он всегда при деньгах был, а вот семьи не имел, почему не знаю, он на эту тему говорить не любил. Взял меня к себе в избушку на берегу, согрел, накормил и одел. Учиться в вечерней школе заставил, чтобы аттестат получить. Всем сказал, что выловил меня в море, а меня заставил говорить, что я не могу вспомнить ни имени, ни фамилии. Ему, конечно, не поверили, но его в Мурманске сильно уважали все, в том числе и милиция. К восемнадцати "выправили" мне паспорт на его фамилию, а экзамены на аттестат зрелости я сам успешно сдал.
"Фарт" меня многому научил, а уж в рыболовном деле всему. Когда я мореходку окончил, то в океан, как другие, не рвался, стал вмести с ним в Баренцевом море рыбу ловить. Он меня первый назвал фартовым, а для убедительности сказал:
- Вот ты в Крым хотел, сам того не зная, что тебя там сразу забрали бы и вернули домой, против твоей воли. А ты сел в поезд на Мурман - это твой первый фарт. Мог и здесь с голодухи помереть, либо в детский дом загреметь, но меня встретил - вот тебе второй фарт. Ну, а уж третий-то фарт - настоящим рыбаком стал, осталось стать настоящим человеком. Вот это и будет твой настоящий Фарт!
Было мне двадцать пять, когда во время шторма волною сорвало со стопора стальную дверь и размозжило ему голову. Умер он враз, не мучаясь, потому, как говорили, и здесь фарт ему подвалил.
Здорово я тогда переживал, места себе не находил и махнул на Дальний Восток. По пути домой заехал, но отчима уже не застал. Он, оказывается, во всех своих бедах мать винил и считал, что она посоветовала мне из дома сбежать. Последнее время нигде не работал, деньги у матери отбирал, часто бил ее за то, что она меня ждала.
Стыдно мне стало за мое молчание, и отдал я матери все деньги, вроде как откупиться решил. Денег много было, мои и "Фарта", до конца жизни ей бы с лихвой хватило, мать от радости на рынке и проболталась. Не стало матери. Она-то деньги подругам-блокадницам раздала, а бандиты их у нее искали, запытали до смерти. Тогда я первый раз усомнился, что деньги это тоже фарт.
На Сахалине стал капитаном, избороздил все тамошние моря, побывал во всех азиатских странах. Скучно там стало, решил обратно в Европу податься, благо, что холостой был, а вернее, выгнал я двух жен, с ними мне не фартило, от больших денег у них крышу сносило, шляться начинали, сами от своего счастья отказывались.
В Питере меня не приняли, жилье давать не хотели. Уехал я в Калининград, столицу балтийских рыбаков. После двух рейсов получил орден и новый СРТМ. Работали кошельком на Западном побережье Африки. Рыбы было не меньше, чем в Охотском море, брали, сколько хотели. Во время первого ремонта в Лас-Пальмасе на Канарах приобрел влиятельных друзей, увидал красивую жизнь - шикарные отели, девочки, тепло и море вина.
По предложению одного из местных бизнесменов стал собирать "прилов" - хорошую рыбу, креветку, кальмара и лангуста. Особого криминала в этом по нашему мнению не было, все это, кроме лангуста, мы были обязаны выбрасывать за борт, базы такое не принимали или пускали на рыбную муку, а у иностранцев стоило хорошие деньги. Но у нас они скупали за копейки, а часто обменивали на фрукты и спиртное. Дело опасное, конечно, но прибыльное. Не хочу сказать, что это было широко распространено, но место имело. Пока не ввели строгий контроль, заходили на мелководье, там этого добра пруд пруди. Быстроходные суда подходили и забирали все по ночам. Мужики за хорошие деньги до поры молчали, короче, опять - фарт.
К восьмидесятым рыбу у берегов Африки извели, уловов не стало. Ушли к берегам Чили и Перу. Испанские друзья и там помогли наладить бизнес. Мой подельник из Лас-Пальмаса для этого переехал в Чили.
Однажды во время отпуска вызвали меня куда надо и четыре часа пытали про "темные делишки". Понял я, что кто-то из моих мужиков проболтался. Пришлось признаться, что "ченчили" (на морском - "меняли") рыбу на подарки родным и вино. Отпустили с предупреждением - опять подфартило, да и начальство мое за меня сильно хлопотало.
Когда началась горбачевская перестройка, "бизнесом" многие стали заниматься в открытую, не таясь, делясь с высоким начальством. В море в то время на судах кого только не стало, все ждали иностранного порта, у каждого был свой интерес. Иностранной валюты и в совпортах можно было купить навалом. Даже в долг стали давать "зеленые". Заработки упали, суда в порт не заходили годами, экипажи сменялись в инпортах самолетами. Таможня в Шереметьево и Пулково с рыбаков за провоз валюты много не брала - сотню зеленых с носа. Чем дальше, тем хлеще: если до этого многие собирали, к примеру, икру нототении в трехлитровые банки и меняли ее на шмотки, то к развалу Союза на судах типа БМРТ и базах, сдающих рыбу в инпортах, сложились криминальные сообщества, и при дележе между ними дело доходило до стрельбы. Тысячи тонн рыбы продавались за бесценок, вскоре продали и суда. Новейшие супертраулеры, рыболовные базы шли по ценам в десятки раз ниже реальной стоимости. Пытаться противостоять этому было бесполезно, Россия в срочном порядке открывала дорогу новому классу - капиталистам, как бы этого не скрывал Горбачев, еще со Ставрополя имевший связи с южным криминалитетом. Я, понимая это, стал искать свое место, но чуть не попал в тюрьму.
Сгорел я не на родине, а в Малаге, куда прилетел отдохнуть во время ремонта судна. Испанская налоговая инспекция наложила арест на мой не столь уж большой счет за неуплату налогов. Виноват в этом был мой подельник, назовем его Сантос, за все банковские операции отвечал он. Пришлось заплатить не только налоги и пени, но и потратиться на адвокатов и дать неизбежные при этом взятки судье, и потому все обошлось.
У Сантоса были и деньги, которых он на меня не жалел, и связи, кроме этого, мне нашли виртуальную жену-аргентинку, и вскоре я стал гражданином ее страны. Правда, в брачном контракте обязался заплатить ей в случае развода треть своего состояния. Не прошло и года, как меня уличили в "неверности", и треть моих денежек отправились в Аргентину моей нецелованной женушке. Но зато подфартило на родине, Горбачева сменил Ельцин, и началась великая "прихватизация". Глядя на то, как разваливают страну и растаскивают народное добро, оставаться в стороне от этого процесса было грешно.
Взяли кредит в банке, купили в Сингапуре два неплохих и еще не старых японских сейнера, к ним добавили три СРТР из Украины и основали свою компанию. Суда плавали под либерийским флагом и работали в хорошо знакомом районе у Западного берега Африки. Я стал вторым человеком фирмы, руководил производственным процессом, набирал кадры на Украине, контролировал техническое состояние судов.
С этого момента в море я выходил эпизодически, для проверки судов и разведки обстановки. Вскоре заметил, что команды судов не только ловят рыбу, но при случае перевозят в Нигерию и Сенегал орехи кола и наркотики, перегружая их с судов из Южной Америки. Потребовал объяснения у подельника. Тот сначала упирался, затем предложил откупные. Я подумал и взял, хотя к тому времени хорошо понимал, что наркобизнес слишком опасен и, как правило, новичков в нем долго не держат и убирают.
Мне тогда было за пятьдесят, и над многим стал задумываться. У меня не было ни семьи, ни друзей, и когда оставался на берегу месяцами, по вечерам охватывало чувство смертельного одиночества, которое не в силах заглушить алкоголь и продажные женщины. Я оказался совершенно один, вам, семейным, такого не понять. До этого, когда капитанил, задумываться времени не было, а на отдыхе достаток в деньгах позволял иметь все, что захочется. Говорят, большие деньги дают свободу выбора. Теперь-то знаю, что это только в случае, если есть, из чего выбрать. В кругу моего общения выбор не так велик: вдовушки таких же, как я, дорогие проститутки, нищие эмигрантки. За деньги выбирай любую. Хочешь на ночь, хочешь на месяц, год. Меняется только цена, но всегда остается одно - суррогат продажной любви.
Он замолчал, казалось, в поисках убедительных аргументов, и я решился спросить:
- Но пятьдесят не тот возраст, в котором невозможно найти женщину, достойную быть рядом?
- Может быть, но я не встретил той, которая любила бы меня, а не мои деньги. Если бы смог отказаться от денег. может быть, и нашел бы, но кто ж бросит хорошие "бабки", потом можешь их не найти, да и вообще в жизни зрелых людей, которые любят деньги, почему-то больше, не говоря уж о женщинах. В наше время для женщин красота и любовь стали средством обеспечить себе благополучие, и их с детства обучают самым изощренным способам охмурить мужика. Весь мир разделился на тех, кто продает, и тех, кто покупает, а все, кто не участвует в этом процессе, по их мнению, отмирающая часть человечества.
Он замолчал и вопросительно посмотрел на меня:
- Разве я не прав, капитан?
Что мог сказать ему я, во многом убедившийся в правоте его слов, наблюдая, как дух стяжательства и наживы и в моем окружении завоевывает все больше сторонников, а тех, кто противится ему, вытесняет в ряды неудачников, людей по современным понятиям второго сорта. Среди моих знакомых немало тех кто, став успешными предпринимателями, забыли о дружбе, чести, порядочности и оправдываются тем, что в бизнесе друзей не бывает, есть только компаньоны. В наше время трудно ответить на вопрос - может ли любовь состязаться с выгодой, а бескорыстие - с богатством?
Он все еще ждал ответа, к тому же ответить нужно было честно. Я решился:
- Не могу ответить утвердительно, потому что нахожусь совсем в другом положении. У меня всегда была семья, и поменять ее желания не возникало. За полвека работы на флоте я не занимался контрабандой, если не считать привезенную в подарок лишнюю шариковую ручку или календарь. Горжусь тем, что уклонялся от участия в сомнительных аферах и тогда, когда стал предпринимателем, а отошел от дела, когда понял, что у компаньонов на это другой взгляд. Что касается денег, хорошо, когда они есть в достатке, но делать деньги ради них самих считаю занятием безнравственным и бесполезным. В могилу их с собой не унесешь, а делать деньги на оружии и наркотиках - преступление.
Особенно на наркотиках, ведь основной клиентурой наркобаронов являются дети и молодежь. Любого, давшего ребенку хотя бы таблетку экстази, будь моя воля, лишал бы жизни. По убеждению многих я вымирающий тип советского человека. Может это и так, но что тогда ждет человечество?
Федор обрезал новую сигару, слегка помял, намочил ее кончик в бокале с ромом, а раскурив, выдохнул струю дыма и задумался. Через минуту он встал, прошелся по палубе с борта на борт и, снова сев в шезлонг, заговорил вновь:
- Можно предположить, в таком мире останутся сильные и наглые с деньгами и те, кто будет работать на них ради умножения их богатства. Для этого уже сейчас ведутся войны с арабским миром, и никто из богатых не собирается помогать бедным в Африке и Азии, а если и делает это, то лишь для того, чтобы выкачать оттуда как можно больше нефти, газа, алмазов, урана. Скорее всего, деньги сожрут все святое в человеке и богатые, а может и бедные, развяжут термоядерную войну. Вероятнее все же богатые, и эта война станет для человечества последней, - он замолк, увидав поднимающихся к нам женщин. Стало понятным, что сегодня наш разговор останется не оконченным.
- Пора домой, в гостиницу, - решили жены, и мы стали прощаться.
Перед посадкой в катер Федор негромко спросил:
- Не возражаете, капитан, если встретимся с вами еще раз для окончания разговора. Мы с Натальей обедаем в ресторане отеля. Предлагаю завтра, а вернее, уже сегодня, после обеда уединиться где-нибудь в тенечке для беседы без свидетелей.
Я кивнул в знак согласия.
Встреча состоялась в беседке отеля на берегу под пальмами, предназначенной для уединенного отдыха и интимных встреч, с занавесями-сетками, сквозь которые видно все, что делается снаружи и не видно, что происходит внутри. Большой низкий столик накрыт легкими закусками, охлажденные напитки, кофе в термосе, лед. На полу рядом с диваном раскуренный кальян, на бархатной подушке два мундштука для него. Мы поздоровались, расположились на низких диванах.
- Что ж, как говорят, вернемся к нашим баранам. Я займу вас на час, не более, - мне показалось, что на этот раз он торопится.
- Боюсь, что у вас сложилось превратное представление обо мне после вчерашнего разговора, - продолжил он. - Но уверяю вас, я не был личностью, склонной к криминальному мышлению, и пришел ко всему не из-за большой любви к деньгам. Вы же знаете, чем полна рыбацкая жизнь - бессонными штормовыми ночами, швартовками к базе на штормовой волне, оторванностью от земли на долгое время, неустроенностью, одиночеством. Прибавьте сюда отсутствие нормальной пищи, чистого белья, регулярного сна, нежности, развлечений, и еще многого, необходимого для нормального человека, и постоянные сырость, холод и зной. Чем-то это нужно было компенсировать, чтобы наверстать упущенное в море, хотя бы частично и за короткое время. Для этого были необходимы деньги и желательно много, и я их, по-моему мнению, мог законно заработать. То, что я вступил в конфликт со своим государством, которое считало, что мы и так зарабатываем много, хорошо понимал и, что греха таить, сначала опасался расплаты, а со временем стал бояться. Этот страх не был животным, от которого просыпаешься в поту, но он меня преследовал всегда, когда я бывал на берегу. Во время отпуска старался уехать подальше - на Черное море, на Волгу, на Урал, да и в море ожидал возмездия, особенно при подходе к базе. Постепенно это чувство притупилось, и когда понял, что являюсь соучастником опасного бизнеса, было уже поздно. Теперь любая размолвка с моим подельником грозила мне большими неприятностями. Хорошо подумав, решил выйти из игры, о чем заявил ему при встрече. То, что при этом допустил ошибку, я прекрасно понимал, но не видел для себя другого решения.
Он ответил, что это станет возможно несколько позже, раздел совместного имущества - дело не одного дня, и я был ему еще нужен. Через полмесяца он предложил мне в последний раз сходить вместе с ним на одном из наших судов на Канары с заходом в Анголу, Либерию и Сьерра - Леоне, чтобы заодно решить проблемы, связанные с разделом имущества в порту приписки судов. Впервые мне стало очень страшно, я хорошо знал, что лучшее решение в подобном случае: "нет человека - нет проблемы". Немного упокоился только тогда, когда он согласился включить в список экипажа двух моих надежных людей.
Через две недели мы вышли из Монровии и направились в последний порт захода - столицу Сьерра-Леоне Фритаун. Не секрет, что это государство славится контрабандной подпольной торговлей алмазами. Сантос был большой любитель этих камушков, неплохо разбирался в брильянтах и имел неплохие связи с ювелирами из Нью-Йорка, Голландии и Израиля. Когда настойчиво попытался напоить меня в тот вечер, стало понятно, что он что-то задумал. Я притворился пьяным, и меня отвели в каюту, а моим людям приказали, находиться со мной и не выходить на палубу.
Под утро я задремал и очнулся от шепота охранника:
- Вставайте капитан, кто-то ошвартовался у нашего борта. Не включая света, глянул в иллюминатор. У борта стояла большая пирога с мощными моторами. Вооруженные люди передавали на судно тяжелый ящик, похожий на сейф. С судна им подали дипломат, сигареты и еще какие-то свертки, и пирога стремительно унеслась в темноту.
Было по-прежнему темно, когда мы остановились еще раз и два наших аквалангиста спустились под воду, куда через несколько минут отправился и сейф. По моим подсчетам мы находились за пределами территориальных вод Сьерра-Леоне, на мелководье, ближе к берегам Гвинеи. Уже через пятнадцать минут аквалангисты вернулись, и мы проследовали дальше.
Окончательно все стало ясно, когда после завтрака Сантос пригласил меня в каюту и попросил стереть записи авторулевого после выхода из Фритауна и заменить их на другие, сказав, что они должны быть "привязаны" к выходу и максимально внушающими доверие.
Вертолет завис над нами минут через сорок, последовала команда по радио немедленно остановить судно. В воду посыпались коммандос в аквалангах. Часть из них поднялась на судно, остальные стали обследовать подводную часть. Команду согнали в носовые каюты. Допрос вел офицер-британец умело, на наше счастье без детектора лжи. Сантос держался блестяще - ни один мускул не дрогнул на его лице, выдержка у него была первоклассной.
Помещения обыскивали четыре часа с помощью приборов, но ничего не обнаружили. Заверив запись о досмотре в судовом журнале судна, взяв копию судовой роли, коммандос поднялись на вновь прилетевший вертолет и, пощелкав фотоаппаратами, вернулись на десантный корабль, подошедший за время остановки, который, сделав циркуляцию вокруг нас, поспешил к проходившему мимо танкеру.
- Что случилось? - спросил я Сантоса.
- Грабители похитили в банке сейф с алмазами, готовыми к отправке, и ушли в сторону моря - усмехнулся он. - На всякий случай проверяют все суда в этом районе, вдруг найдется.
- Для этого им придется проверить все дно океана, какой дурак оставит его у себя на судне, - не выдержал я и по лицу Сантоса заметил, что он все понял. Что заставило меня сболтнуть это, не знаю, но жизнь себе усложнил.
В Лас-Пальмасе я загулял. Во время очередного застолья ко мне подошел мужчина и, протянув визитку, сказал, что хочет со мною поговорить, но не сегодня, а завтра на трезвую голову. При встрече утром я узнал его, лет пятнадцать назад он при отделе кадров Калининградского был одним из наших кураторов от КГБ. Теперь занимал большую должность в юридической фирме, решавшей вопросы Российской собственности на Канарских островах. На столе перед ним лежали фотоснимки судов и папка с документами нашей компании. Разговор был коротким, он информировал меня, что компания и суда занесены в черный список Интерпола по подозрению в перевозках наркотиков из Латинской Америки, сказав при этом, что сообщает мне это лишь потому, что я хотя и бывший, но все же соотечественник.
- Ваш компаньон в настоящее время, по нашим данным, находится в Израиле, где его ведут не только спецслужбы. Если же он объявится здесь, мы непременно сообщим вам. А лично вы будьте осторожней, за вами уже несколько дней ходит хвост и ваш телефон в отеле прослушивается. Я бы рекомендовал вам сменить гостиницу, - и он протянул визитку. - Там вам будет безопасней.
Понятно, что такие предложения не игнорируют, и я несколько недель прожил в небольшой гостинице среди густых садов и плантаций бананов на окраине города тихо, не привлекая внимания.
Сантос объявился внезапно, оставив мне записку на почтамте, как было условленно, и пригласил в маленький курортный городок на соседнем острове Тенерифа. Мы встретились у него в отеле и в течение двух дней оформили завещание - в случае смерти одного все его имущество доставалось другому. В этот раз он произвел на меня тягостное впечатление, видимо, принимал наркотики. Сильно похудевший, с лихорадочно блестевшими глазами, Сантос очень нервничал, был непоследовательным и производил впечатление душевно больного человека. Подписывая документы, я пожалел, что не поставил в известность куратора, о котором, разумеется, Сантосу не рассказал. Мы расстались с ним на причале где, не выходя из машины, он протянул мне небольшую папку со словами:
- Здесь твоя доля за наш последний рейс. Второй чек передашь женщине по этому адресу, она в свое время заменила мне мать. Если со мной что случится, от компании избавляйся, она меченая. Если что - ты ничего не знаешь, тем более, что это действительно так.
Я вернулся паромом в свою гостиницу, открыл папку. В ней лежали два конверта, синий и розовый. В розовом оказались чек и адрес дома на небольшой улице окраины города, в синем - чек на предъявителя и визитка ювелирного магазина в Кейптауне.
Домик на окраине я нашел на второй день, но адресата не застал, оказалось, что сеньора две недели как умерла, в доме проживали внучка и молодой человек. Узнав, что конверт от Сантоса, они отказались его брать. Уходя, я опустил его в почтовый ящик.
Через два месяца Сантос погиб на Карибах, труп его выловили в океане. Я сделал все, как завещал Сантос, и оставаться на Канарах уже не мог. Два года я мотался по всему свету, просыпаясь по ночам от малейшего шороха. В конце концов осел в Испании, разумеется, под чужим именем. С той поры считаю, что мой фарт меня оставил. - Здесь впервые за время монолога он посмотрел на меня.
- А вам не интересно узнать, был ли я в Кейптауне, в том ювелирном магазине, что на визитке из конверта?
- По законам детективного жанра там вас ожидал убийца, - не задумываясь, ответил я.
- То же самое мне сказал куратор. Покупатели контрабандных брильянтов на большую сумму никогда не оставляют следов.
Федор встал, налил виски, не разбавляя, положил льда, выпил залпом, осмотрелся кругом и сел за столиком напротив.
- Не уверен, но вам, капитан, возможно, все это интересно, а может, и посчитаете за бред сивой кобылы. Но посмотрите мне в глаза, все, что я рассказал - правда. Я бы этого не сделал, если бы не ваша книга. Судя по ней, вы счастливый человек, а вот я - нет, и выходит, шел не своим курсом, не правда ли?
Он опять задавал мне вопрос, на который мне не хотелось бы отвечать, в мои годы за свои ошибки отвечать нелегко, а отвечать за ошибки других положение уже не обязывало.
- Вы же знаете, коллега, что у каждого человека своя судьба и свой курс. Судя по всему, и вы когда-то его выбрали, но вовремя не заметили точки поворота и смены курса, а может, не захотели менять, и фарт, о котором вы говорили, был тому причиной. Быть удачливей и сильнее других для мужчины лестно, при этом, как правило, ни к чему мучиться сомнениями в справедливости выбранного пути. Где-то я читал, что знаний набираются в детстве, опыта - в молодости, ума в зрелости, а к старости из всего рождается мудрость и только глупость с рождения всегда ходит рядом. Именно она заставляет делать неизбежные ошибки в любом возрасте. Вряд ли найдутся люди, которые никогда не ошибались, - неловко попытался его успокоить я.
- Глупость? - улыбнулся он к моему удивлению. - Это было бы очень просто. Вся беда в том, что я сознательно делал все, о чем, впрочем, и теперь не очень сожалею. Я любил деньги, развлечения и женщин не меньше, чем свою работу, и в тайне гордился, что не такой как все, а оказалось, что я ничем от других не отличаюсь, и потому теперь мне хочется совсем немного - спокойно дожить, сколько дано, и чтобы меня любили не только за мои деньги.
- Не верю, что вас искренне никто не любил, - возразил я. - Вы просто этого не заметили.
- Почему же? - усмехнулся он. - Заметил, но не оценил. Тогда мне показалось, что мы находимся в разных весовых категориях, ей было двадцать, а мне сорок. Я праздновал свой день рождения, сдавая рыбу на базу. Повар у меня был отвратительный мужик, грязнуля, и готовить не умел. Я попросил капитана базы прислать мне на день-два приличного поваренка. Пришла молоденькая девчушка с милым деревенским лицом и приготовила такой стол, что мы все ахнули. Гуляли от души, до этого два месяца рыба шла плохо, измучила качка, а тут как по заказу установился штиль. Ночевать на базу, я ее не отпустил. Женщины мне никогда не оказывали, не отказала и она. Никогда мне не было так хорошо, и она прожила на судне четыре дня. Перед отходом меня пригласил капитан-директор. Сидя за столом, не поднимая головы, он произнес:
- Запомни, эта девчушка моя дальняя родственница из бедной семьи и пришла к нам, чтобы заработать денег на постройку дома. Я знаю, что силой ты ее не брал, но знай, если с ней что-то случится, я тебя из-под земли достану и в любом океане отыщу.
Слова его я запомнил и после рейса отыскал ее в небольшой деревушке под Новгородом. Она ждала ребенка, но не сказала от кого, гордая была, а может, проверить меня хотела. Тогда в деревне, в непривычных для меня, городского жителя условиях, среди любопытных сельских людей я почувствовал себя неуютно. Дал ей денег на хороший дом и "сделал ноги". Через несколько лет вновь попытался ее отыскать, но от деревни той остались только обгоревшие срубы. Послал запрос в МВД, ответили, что Нестерова Татьяна пятнадцать лет назад сгорела при пожаре в своем доме вместе с мужем и двумя сыновьями - близнецами. Последнее время вспоминаю ее часто. Долго мучила мысль, что пацаны могли быть моими. После этого желание завести семью ушло окончательно, а увиденное в глубинке "новой" России потрясло и окончательно отбило желание вернуться на Родину. Знаете, я, наверное, не патриот и уже привык жить вдали от того места, где родился. Стыдно признаться, но мне не снятся даже Питер и мать, мучает только то, что даже не знаю, где ее могила. Впрочем, и вы, как я заметил, не горите желанием вернуться в Россию.
Извините, что прерываю, - остановил его я, - но в отличие от вас я все же живу на земле моих предков, точнее, на земле Российской империи, хотя, как вы подметили, бросить свой дом в Эстонии пока желание не имею. Оказался я в чужом государстве не по своей воле, а лишь потому, что правительство моей Родины бросило нас на произвол судьбы.
- Извините, капитан, я не хотел обидеть вас и еще миллионы оказавшихся за рубежом, - поспешно извинился он и продолжил:
- До этого я не задумывался над тем, почему так много русских людей двинулись на чужбину. Плюньте в глаза тем, кто говорит - за легкой жизнью. Какая она легкая даже с моими деньгами, скорее бесполезная и никому не нужная.
Он встал и налил себе еще виски.
- Я вас понимаю, - начал я, но он дал знак остановиться.
- Ни черта вы не понимаете и никогда не поймете. Вы с женой отдохнете здесь у моря и вернетесь в свой дом, где вас ждут ваши близкие и друзья, которые будут рядом до вашего последнего дня. А вокруг меня угрожающая пустота. Пока я плавал на судах, рядом были близкие по духу товарищи, а с ними и в трудах одиночество приходило только в дни безделья. Теперь же оно неотступно рядом, и уйти от него не помогает даже алкоголь. Временами я завидую погибшему Сантосу, которого все же нашли хозяева брильянтов. Тогда, узнав о его гибели, я решил, что и в этот раз мне сильно подфартило, а теперь понимаю - ему повезло больше. Мне уже за семьдесят, и последние несколько лет чувствую, что жить мне осталось немного. Сложилась парадоксальная ситуация - у меня вроде бы все есть, и в тоже время нет ничего. Есть деньги, вилла, и не одна, большие возможности, но нет ни цели, ни близких, ни друзей, а последнее время и желания жить. И причиной не страх, я разучился бояться, наша профессия всегда помогала сделать страх союзником и превратить в предусмотрительность и разумную осторожность. Это трудно объяснить, но не хочется позорно заканчивать жизнь в руках подонков. Сейчас есть много средств заставить говорить человека без его желания, а убийцы так любят задавать вопросы своим жертвам. Не знаю, кто они, но догадываюсь, что хотят от меня, и чувствую, что они где-то рядом. Так что меня никто не ждет, кроме моих врагов, и от них мне не скрыться даже на моей Родине.
Бесшумно вошел охранник и что-то тихо сказал ему на ухо. Он так же тихо что-то ответил, подошел ко мне и положил руку на плечо:
- Что ж, капитан, труба зовет и мне, как говорится, пора поднимать паруса. Спасибо вам за книгу, жаль я не прочту ее продолжение. Если вздумаете писать обо мне, можете не скрывать имени, оно все равно не мое. Все остальное, правда, как и то, что с распадом СССР ненужными оказались сотни тысяч рыбаков и моряков. Государство, на которое мы работали в нечеловеческих условия, бросило нас, как бросают ненужную рыбу на удобрения или на муку. Многих из них я знал и не смог бросить в беде, ведь даже рабовладельцы заботились о своих рабах, но нашим начальникам было не до этого.
И знайте, перед вами, моими коллегами, мне стыдно, а перед ними и государством - нет. Их фарт безнравственнее и преступнее, и вряд ли их, как меня, мучает совесть. Если вы решите написать обо мне, не забудьте написать и об этом моем выводе.
Уже через час яхта снялась с якоря. И без бинокля я видел расхаживающую по мостику фигуру в белой панаме. Он так ни разу и не оглянулся назад.
Когда яхта растаяла на горизонте, я вспомнил, что подобная встреча, с человеком, бросившим Родину и в свою очередь брошенным ею, была у меня в испанском порту Аликанте в тысяча девятьсот семьдесят девятом году. Он тоже был моряком, капитаном и предпринимателем. Его звали Андреем Николаевичем Федосовым, и я так же не узнал его настоящего имени.
Пройдет совсем немного времени, и после отвратительных апрельских событий 2007 года Эстония окажется для меня злой мачехой, я сменю место жительства на приветливый городок Испании с ее гостеприимным и радушным народом.
Но это уже другая история, которая, выходит, повторяется, как и всё происходящее на нашей земле.
Ты потерял свою Россию.
Противоставил ли стихию
Добра стихии мрачной зла?
Нет? Так умолкни: увела
Тебя судьба не без причины
В края неласковой чужбины.
Что толку охать и тужить -
Россию нужно заслужить!
И.Северянин март 1925 г.
А нужно ли? И не поздно ли в мои годы? К тому же я не россиянин, я русский!