Их трое, трое наших друзей на судне, которые помогают скоротать свободное время, развлечься, уйти от напряженной, но все же однообразной жизни хорошо отлаженного механизма. В коллективе, где люди знакомы ни один год, все знают, что скажет сегодня тот или иной член экипажа, ведь рейсы длятся по три месяца, а все новости узнаются за пару недель. А эта троица непредсказуема, их поступки не поддаются логике и при этом никого не обижают и никому не наносят зла. Они все очень молоды, совсем еще дети с одной незавидной судьбой - они найденыши и потому обласканы любовью и избалованы общим вниманием экипажа.
Это Дульцинея, Чарли и Афоня.
Первым на судно попал Чарли - африканская макака, маленькое стремительное, шкодливое и совершенно непредсказуемое и неугомонное существо удивительно похожее на маленького чертенка. Его хозяин матрос Курочкин расчесывает на его голове густую шерсть, сооружая на голове намыленные рожки, которые проказнику пришлись по душе, и он не пытается их расчесать. На судно Чарли попал во время стоянки во Фритауне в стране львов - Сьерра Леоне. Вахтенные ночью между судном и причалом обнаружили полузатопленную пирогу и, хотели было, отправить ее по течению в океан, когда увидели на носу маленькую прикованную цепочкой к банке обезьянку. Она почти не подавала признаков жизни. Матрос спрятал ее под тельняшкой на груди и отогревал около часа. Доктор сделала пару уколов, и вскоре маленький черный разбойник скакал по перилам коридоров, гоняясь за судовыми женщинами, вернее за их прическами, отчего получил сначала кличку Парикмахер. Прошло еще немного времени и, сменив ее под давлением общественности на имя Чарли (Черный), он стал любимцем почти всех, за исключением вечно всем недовольным второго механика и его пассии молодой, но ленивой и не очень чистоплотной дневальной Татьяны.
К нашему великому удивлению маленький проказник оказался весьма сообразительным и быстро освоился со своим положением, легко поддавался дрессировке. Вскоре он знал свое место, не заходил в столовую команды во время приема пищи, в кают-компанию и на камбуз даже тогда, когда был один. Он не только развлекал нас в свободное время, но и проявил ряд достоинств, которые значительно облегчили нашу жизнь, вернее несение вахтенной службы.
Вероятно оттого, что прежние хозяева обрекли его на тяжкие страдания, при появлении африканцев даже на расстоянии трехсот метров в полной темноте, он приходил в неистовство и поднимал такой крик, что вахтенный матрос, где бы он ни находился, всегда знал, что негры рядом. Учитывая, что в портах Африки воровство основной и неистребимый бич, мы обрели незаменимого помощника и теперь могли спать спокойно. Обезьяны ведут дневной образ жизни, но даже во сне чутко реагируют на появление угрозы. Чарли с первых дней привык спать в корзинке рядом с вахтенным у трапа. Его кумир и хозяин Курочкин заступал на вахту вечером с 20.00, а поскольку обезьяны не меняют в ночное время место сна, то он оставался там до утра. К приходу докеров на судно Чарли приходилось отправлять во внутренние помещения, поскольку как только первый негр ступал на трап, его охватывало неистовство. Против своего заключения, он не возражал и всегда находил друзей и занятие во внутренних помещениях или восполнял отсутствие сна в ночное время.
Вскоре мы привыкли к нему, легко прощали шалости. Врагов у него больше не стало, и все реже с ним случались ЧП, но все же не без них. Однажды на переходе между портами Чарли не явился утром к завтраку. Безрезультатно обыскали все помещения несколько раз. Первым решился сказать "страшную правду" старпом - вероятно, ночью выпал за борт.
- Не верю, не верю! - кричал Курочкин, бросая гневные о многом говорящие взгляды на второго механика Кичко, и все были готовы согласиться с его страшными подозрениями, пока третий помощник не объявил по трансляции, что обнаружил пропавшего в ящике с сигнальными флагами, где вахта обычно прятала печение. Из-за него он и забрался туда, а аппетитно поев, решил прикорнуть на шерстяных флагах.
В другой раз, наблюдая в открытый кап камбуза (крышка люка) за работой повара в ожидании чего-нибудь вкусненького, он увлекся и сорвался, упав прямо в бак с супом. Ему крупно повезло - суп еще не закипел, и повар очень быстро его выловила. С тех пор он сменил место ожидание "подарка" и всегда садился у дверей камбуза.
После опасной эквилибристики на мачтах во время движения судна и на качке было решено ограничить свободу передвижения отсутствующего в судовой роли члена экипажа. Боцман изготовил удобный ошейник из мягкого брезента, а женщины из тонкого линя красивый украшенный цветными вплетенными лентами поводок.
- "Надо, Федя", - надевая на него ошейник, заключил Курочкин, а через неделю Чарли смирился и, когда ему показывали поводок, покорно склонял голову.
Однако вскоре стали замечать, что характер нашего любимчика стал портиться в сторону зазнайства, и неизвестно к чему бы это привело, если бы на судне не появились Дульцинея - изящная и ослепительно Белая Цапля и безродный весьма симпатичный щенок Афоня. Появление их было таким же неожиданным, как и Чарли. Проходя берега Испанской Сахары судно было застигнуто песчаной бурею - самумом, который бушевал почти шестнадцать часов и чуть не привел к неприятным осложнениям. В каютах сменили по несколько раз тазы и ведра с водой, которая испарялась на глазах. Едва тянул двигатель, которому не хватало воздуха из-за забитых песком фильтров, а когда самум прошел, и легли в дрейф, уже стемнело. На следующий день до полуночи смыли песок с проходов и верхних палуб, решив завершить очистку с утра. Вот тут-то и наткнулся боцман на цаплю, которая втиснулась в пространство между ящиком для аварийного имущества и переборкой кормовой надстройки. Из последних сил она клюнула его в темечко, на большее сил у нее уже не хватило. При знакомстве с ней обнаружили, что правое крыло сломано. Наложили шину, загипсовали и поместили под полубак в столярную мастерскую. На третий день Дульцинея с удовольствием слопала четырех ставрид, и перестала нападать на кормящих. Все эти дни Чарли следил за ней внимательно, инстинкт говорил, что это птица и хотя она съедобна, но удары мощной лапы и клюва быстро убедили в том, что этого делать не нужно. Через неделю цапля свободно давала брать себя на руки, подолгу сидела на боковом столике в столовой команды, и с высоты полутора метров изящно вытягивала шею, чтобы ущипнуть расшалившегося Чарли. Впрочем, особой боли ему она уже не причиняла. Через две недели, при очередной перевязке, она взмахнула больным крылом и несколько раз подпрыгнула в воздух, повисая с расправленными крыльями. Движение ее были настолько грациозны и легки, что заворожили всех, но заставили нас теперь внимательнее следить за дверьми. Раза два, завернув в ватник, выносили ее на палубу, к тому времени шли уже вдоль шведский берегов, температура по ночам опускалась до ноля, сыпала снежная крупа. Казалось, что цапля поняла наши намеки и в дальнейшем не проявляла желания выйти из тепла на улицу.
Настало время решать ее судьбу, и лишь два человека были настроены, передать ее в зоопарк, остальные решили, что сами выпустят ее с приходом в тропики. Мы уже знали свой следующий рейс, однако боялись, что карантинные врачи снимут ее с судна. В конкретные планы утаивания от властей наших любимцев посвящались не все, спрятать их на время досмотра должен был я в своей ванной комнате.
Балтика встретила нас настоящей зимой, все же была середина января. Не доходя до Ристны, стали попадаться разряженные поля льда, но для нашего судна усиленного ледового класса они никакой угрозы не представляли. На траверсе Тахкуны я сошел с мостика передохнуть перед серьезным льдом и привести себя в порядок. Бреясь, ощутил вибрацию от работы винта на заднем ходу и выглянул из ванной комнаты в иллюминатор. Судно стояло во льду, на палубе горел свет, были слышны голоса старпома и матросов. Что-то случилось. Я быстро оделся и поднялся на мостик.
- Почему стоим, чиф? - спросил я, выйдя на крыло мостика.
- Да вот, на льду толи кошка, толи лисица, вон там, где эти стервятники сидят. Он указал рукой на сидевших у обломка льдины больших Белохвостых Орланов. В свете прожектора они казались еще больше, а ближе к нам в метрах двадцати от борта на льду светился рыжим круглый комочек. На льдине у борта, держась за шторм трап, стоял все тот же Курочкин, обвязываясь концом от ручного лота, катушку которого на палубе держал боцман.
Ненормальные, подумал я, и решил, что прикажу вернуться, но матрос уже сделал шаг, другой, перепрыгнул на другую льдину и вскоре склонился и затем поднял над головой комочек с криком:
- Это щенок, чистейшая овчарка!
- Раз собак, тащи его сюда, только осторожно, лед-то дышит, - еще раз предупредил старпом.
Как оказался здесь щенок и сколько он пролежал на дрейфующем льду никто никогда не узнает. Глаз он не открывал и мы "колдовали" над ним до самого прихода, но не были уверены, что он останется жив. Сам того не зная, он сослужит отличную службу для своих будущих друзей - отвлечет на себя внимание и пограничников, таможенников, а главное карантинного врача. Во время комиссии все вместе с экипажем будут гадать, выживет ли он, не схватил ли воспаление легких.
Поговорка "заживает все, как на собаке" оказалась верна и на этот раз благодаря стараниям наших холостяков которые, отложив на время "разгуляйчики", по нескольку раз в день наносили визиты с нашим новым членом экипажа в ветеринарную клинику. Заодно выправили ему документ, решив после просмотра фильма "Афоня" тем же именем наречь вислоухого беспородного щенка, уж больно он "смахивал" на забавного актера.
В рейс вышли без проблем, хотя слухи о трех друзьях нелегалах дошли и до властей, но мы шли прямиком в Африку, а там свои законы, и как сказала карантинный врач на радость экипажу, Дульцинея и Чарли возвращаются на свою родину и противится этому безнравственно.
Дружба трех друзей крепла с каждым днем, и было приятно наблюдать за ними в свободное от работы время. В Бискайском заливе весна была в разгаре, и экипаж в свободное время проводил на палубе у четвертого трюма, где непременно устраивали свои игры наши друзья. Очень беспокоились за Дульцинею, но, посовещавшись, решили не ограничивать ее свободу. Словно в знак благодарности за такое решение, на палубе Дульцинея степенно прогуливается и не пытается взлететь, а может быть тому причина незнакомые ей завихрения воздуха при движении судна. Во внутренних помещениях она необыкновенная грациозна, высокие стройные ноги ступают легко, плавно и легко неся тело. Безупречность движений таит огромную гипнотизирующую силу, заставляя любоваться ею часами. А когда она расправляет свои метровые крылья, плавными взмахами поднимает себя в воздух и с необыкновенной легкостью парит под подволоком красного уголка - зрелище необыкновенное, волнующее и запоминающееся. Между тем она самая скромная из троих и в тоже время неприступна, а потому таинственная и, глядя на нее, каждый думает о чем-то возвышенным и чистом. Она - мечта.
И Афоня и Чарли ее побаиваются, но в то же время любят и держатся в непосредственной близости, хотя Дульцинея не любит любопытства и держит их на дистанции своей длинной шеи. Афоня простодушен и за игрой часто забывается, пытаясь схватить Чарли зубами, но если цапля рядом, она быстро наводит порядок своим клювом.
В бесконечных играх при хорошем питании щенок и обезьянка быстро растут, не уступая друг другу в ловкости и хитрости. Доминирует, разумеется, Чарли. К своему другу он беспощаден и заставляет его взбираться по крутым трапам, совершать прыжки, которые Афоне не под силу. Щенок падает, скатывается, но не сдается, к тому же густая плотная шерсть защищает его от ударов. Кажется, вот-вот заиграются, голова макаки скрывается в мохнатой пасти щенка, но тот делает отчаянный кульбит и вот он уже сидит верхом на Афоне. В конце концов, оба валятся от жары и изнеможения, щенок укладывается в тень, а Чарли обязательно ложится рядом. На ходу ночами на палубу их не пускаем, и они спят в обнимку пряча морды в шерсти друг друга. Когда начинаются грузовые операции в портах, они вместе сторожат судно в ошейниках и на поводках, а по вечерам гуляем с ними по порту. Благодаря этим трем, на судне вот уже более полугода нет скандалов, больше времени проводим вместе. И вместе с тем все более понимаем, что конец этой идиллии наступит вскоре, ведь эти трое рождены для свободы, а море и судно не их стихия.
Первой оставит нас Дульцинея. На обратном пути в Таллин, апрельским днем будем мы проходить мыс Кап Блан, где в огромной лагуне зимует бесчисленное количество перелетных птиц. За две недели до этого, еще на стоянке в порту Дульцинея стала делать облеты судна, с каждым разом увеличивая радиус полета. Продолжила она их и в море, но делала несколько кругов и возвращалась. Надеялись мы, что и в этот раз она вернется, но круг за кругом становился все больше и больше. Вот она резко развернулась, пролетела низко над судном и громко и протяжно прокричала несколько раз, чего не делала раньше, и напрямую направилась к видневшемуся вдали полуострову, провожаемая нашими грустными взглядами. Прощай Дульцинея! Так и должно было случиться, не все привыкают к нашей трудной жизни. Ты подарила нам немало прекрасных мгновений, и останешься в нашей памяти прекрасной мечтой.
Во время шторма в Серном море таинственно исчезнет Афоня, после чего в Таллине мы навсегда расстанемся со вторым механиком. Во время похолодания и цветения черемухи в период нашей стоянки, Чарли застудит легкие и будет тяжело болеть, может еще и потому, что остался один без друзей. Станет ясно, что на судне его оставлять нельзя. В Лас Пальмасе мы отдадим его нашему шипчандлеру, большому любителю животных, который очень просил оставить его ему. У него он будет жить долго на его шикарной вилле в большом вольере. Он узнает меня через два года, крепко прижмется, и долго будет кричать, когда я буду уходить. Почему-то именно тогда мне в голову придет мысль о том, что в моей жизни начинается пора потерь и расставаний.
Когда-то это должно случиться с каждым. Такова жизнь.
