Впервые я увидел ее осенью 2009 года. Она сидела на лавочке смотровой площадки обрывистого берега Средиземного моря спиной ко мне, глядя на играющие лазурью волны. Свежий бриз ласково теребил ее светлые, аккуратно уложенные волосы. На деревянном настиле у ее ног лежала маленькая собачка, скорее щенок, явно непородистый, но ужасно симпатичный, который при виде моего померанского шпица встал, однако, особого интереса к нам не проявил. Его хозяйка казалось, дремала и не обернулась даже тогда, когда моя собака недовольно заворчала. Не проявил к ним особого интереса и я, тот вечер был чудесным с необычно прекрасной видимостью. Хорошо видны были отроги гор на севере в районе Аликанте и коса курорта Ля Манга на юге, до которых почти полсотни километров. Но все мое внимание занимало море, которое всегда, когда небо бывает безоблачным, потрясающе красиво: лазурное с пятнами янтарного цвета воды над песчаными отмелями и темно синими полосами подводных рифов. Красные скалы с белой полосой прибоя голубого моря обрамляют его словно красивая рама картину Айвазовского, а негромкий шум волн только подчеркивает тишину еще одного уходящего дня безмятежной жизни по-прежнему влюбленного в море капитана на пенсии
Как всегда на юге быстро темнело. Глядя на мерцающие огни проходящего в нескольких милях судна, я представил, как сейчас там, на мостике, наблюдают за зажигающимися огнями нашего городка, и мне вновь захотелось оказаться вместе с ними, но это продлилось недолго - желание исчезло, как только я обернулся. Ярко освещенные улицы моего города были ближе и реальней, и убедительно говорили мне, что с моей морской жизнью покончено и уже навсегда. От этой мысли заныло сердце, я поискал в кармане валидол, но вспомнил, что уже давно не ношу его собой, с тех пор как смирился с береговой жизнью. Так простоял я с полчаса, а уходя, глянул на скамейку, она была пуста.
Прошло несколько дней. В конце ноября погода резко изменилась - зачастили шторма, быстро остывало море. Холодные волны с остервенением набрасывались на пляжи, разбивались тучами брызг о скалы, стремясь взобраться на набережную к порогам небольших ресторанчиков и кафе, хозяева которых с закрытием курортного сезона открывали их только в хорошую погоду. Однако мы с моим четвероногим другом выходили на прогулку в любую погоду, и если не было дождя, подолгу гуляли вдоль берега. Но однажды от прогулки пришлось отказаться, ураганный ветер сносил крыши, валил столбы электролиний, выбрасывал на берег запоздавшие укрыться суда. Улицы превратились в реки, которые местами из-за бурного течения не смогли преодолеть даже хваленые внедорожники. С лоджии моих апартаментов было видно, как волны захлестывают берег, взмывая выше домов у берега, и я все же решил снять шторм на видеокамеру. По бурлящей воде улицы осторожно доехал до скал и под градом соленых брызг подошел на безопасное расстояние, поняв, что в сплошной завесе из соленых брызг снять происходящее обычной любительской камерой невозможно. Я вернулся к машине и уже собрался уезжать, как сквозь залитые водой стекла разглядел сидящую на скамейке фигуру в плаще.
Неужели это та же женщина, подумал я, вспомнив о седоволосой сеньоре со щенком, и открыл было дверь автомашины, когда очередной столб пенной воды вырвался из-под скалы и окатил меня с головы до ног. В потоке воды фигура на момент исчезла, но когда вода скатилась на землю, я увидел ее вновь. Потом я понял, что волны, вырываясь из-под скалы, перелетали через площадку, лишь заливая ее брызгами. Сидеть вот так при штормовом ветре под градом брызг мог только человек влюбленный в море или судьба которого была накрепко связана с ним. Такие люди всегда интересовали меня, и я уже знал, что не успокоюсь пока, не поговорю с ней. Однако тогда подойти я так и не решился и на утро пожалел об этом.
Прошла неделя, потом месяц, затем наступила Средиземноморская субтропическая зима. Она оказалась, по заявлениям старожилов самой холодной за последние пятьдесят лет. По ночам температура воздуха падала до восьми градусов тепла, но в погожие дни и в январе можно было позагорать на пляже. Мы с собакой продолжали прогулки у моря, встречая многочисленных собачников в основном из зимующих здесь скандинавов, но женщины со щенком я не видел.
В середине марта, довольно поздно по местным меркам, попробовали открыть купальный сезон, но вода еще оставалась холодной, а вскоре и исландский вулкан с трудно выговариемым названием отпугнул туристов, напустив на Европу и Скандинавию завесу из пепла. Курорты Испании стали нести убытки - пустовали апартаменты, кафе, рестораны и казалось, что курорт не может проснуться от зимней спячки. В один из солнечных дней в середине апреля, искупавшись на пляже Лас Локос, я со своим четвероногим другом как всегда после полудня отправился на прогулку на берег моря к скалам. Утомленный солнцем зашел в небольшой ресторан болгарина Миро, у которого мы любили иногда поесть или просто выпить традиционный полуденный кофе и бренди. Найдя на веранде свободный столик, мы уселись - я за столом, а мой Чико, так зовут моего шпица, рядом в кресле и в ожидании заказа уставились в сторону моря туда, где метрах в ста от нас находилась смотровая площадка. На лавочках сидели несколько человек, но ее я узнал сразу, и меня охватило непонятное волнение.
- Миро, - спросил я хозяина ресторана, - тебе знакома та сидящая на лавочке женщина.
- Вы спрашиваете о той, что крайняя слева? Так это сеньора не то Веласкес, не то Вальдес. Я здесь уже лет пятнадцать и все это время летом она появляется, а осенью исчезает. Живет где-то рядом, несколько раз заходила ко мне выпить вина. Странная она, - он пожал плечами.
- Почему?
- Все время одна со своей собачкой. Раньше у нее был белый скотч-терьер, а теперь этот щенок.
Странная? Видимо это так, раз она заинтересовала меня, подумал я, быстро выпил свой кофе и направился к берегу. На этот раз её подросший щенок при нашем приближении поспешил к моей собаке, с веселым и звонким гавканьем. Синьора не шелохнулась, только потравила рулетку, отчего поводки собак спутались, и они обе оказались перед ней.
- Буэнос диас, пердон, - поздоровался и извинился я, не глядя на нее и распутывая поводки.
- Ола! - поприветствовала меня она и внезапно сказала по-русски:
- А вы русский. Я поняла это, услышав, как вы разговариваете с вашей красивой собачкой, хотя глядя на вас сразу этого не скажешь.
Столь длинная фраза и довольно чистое произношение могли принадлежать только человеку русского происхождения, либо испанцу из числа детей вывезенных в годы гражданкой войны из Испании в СССР, с которыми мне здесь уже приходилось встречаться. Вот это удача, подумал я, все еще не зная, как продолжить разговор.
- А я ведь тоже немного русская - она указал мне на место рядом. - Если посидите со мной, то я вам скажу почему.
- С удовольствием, - сказал я, радуясь удаче и сел рядом.
- Вы, наверное, моряк на пенсии, - она повернулась ко мне лицом и внимательно заглянула мне в глаза.
- Вы не ошиблись. Я капитан и отдал морю более пятидесяти лет. А что связывает с морем вас?
- Связывает? Так могут говорить только русские моряки, испанцы так не говорят, хотя море они любят и очень гордятся тем, что они великая морская нация и открыли Новый Свет.
- А разве кто-то с этим не согласен?
- В нашей жизни несогласных гораздо больше, чем вы думаете, капитан. В том числе и в этом. Но это так, к слову, - она задумалась, и я испугался, что на этом наш разговор закончится.
- Вероятно, вы правы, но хотелось бы услышать почему?
- Это же просто, если прожить столько лет. Наступило время, когда люди мечтают об одном - иметь больше денег, делают не то, что нужно, не видят тех, кто рядом. Говорят "да", вместо того, чтобы сказать "нет", и при этом уверены, что не лгут и не обманывают себя. Американцы, к примеру, считают, что вся Америка принадлежит им, а испанцы только открыли несколько островов. Они не согласны с тем, что для испанцев это ее прежние владенья, а проживающие на них испаноязычное население - их меньшие братья, за которых они в ответе за то, что дали им свою религию, свой язык и обычаи. А как считаете вы, русские?
- Не могу говорить за всех, но моряки и большинство моих друзей думают так же как испанцы. Но есть и несогласные, особенно среди молодых, преклоняющихся перед американским образом жизни. Нам уже ничего не изменить в этом мире, и это грустно. Вот только море люди будут любить всегда, пусть иначе, чем мы, но не любить его нельзя. Правда, понимают это не все, а только те, в ком еще хотя бы немного живет романтика.
Она повернулась ко мне и посмотрела на меня внимательным взглядом поверх очков.
- Скажите честно, чем я вас заинтересовала? Я не ожидал такого вопроса и испугался, что она считает меня нескромным и навязчивым.
- Вы показались мне необычной, и потому интересной. Не так много женщин могут подолгу смотреть на море под холодными брызгами и штормовым ветром.
- Из вашего ответа я могу предположить, что вы не только моряк и романтик, но еще и пишите. Только последнее заставило вас подойти ко мне для разговора. Не возражайте - остановила она меня, - я люблю писателей, мой последний муж автор известных книг, да и я в свое время по-пи-сы-вала. Я правильно сказала последнее слово?
- Правильно, - согласился я, - и вообще вы удивительно правильно говорите по-русски.
- Открою вам секрет, - улыбнулась она, - это все Лев Толстой, мой любимый Лермонтов и другие русские писатели. Кстати, я даже пыталась переводить их на испанский язык, но поняла, что другие сделали это лучше.
- Тогда все понятно, остается узнать причину такой любви к русскому языку.
- Вы меня разочаровываете, я же вам сказала, что я немного русская.
- Извините меня, но почему немного?
- Да потому, что мой папа был офицером русской армии, а мама - сербка. Она внезапно замолчала, вынула из сумочки платок и прижала его к глазам.
- Я сегодня много ходила и устала, вот и ваша собачка тоже. Ели хотите, давайте встретимся завтра часа в четыре.
- Не почтите за назойливость, но завтра я обязательно приду. Вас проводить?
- Спасибо. Я живу в этом пансионате для пенсионеров, - она указала на стоящее рядом здание, которое я принимал за гостиницу. - Одним нам выходить из него не разрешают, но я уже десять лет в нем и мне делают одолжение. Если у вас есть авто, я покажу вам мое любимое кафе. Одну меня туда не отпустят, а с таким мужчиной разрешат. Аста маньяна (до завтра, исп.)!
На другой день я ждал ее в машине. Она вышла, как и обещала ровно в шестнадцать, но сначала я ее не узнал. Совсем не старческим шагом она направилась к моему "Форду". Ее легкий изящный костюм, кокетливая не по годам прическа и туфли на шпильках смутили меня. Я едва успел отрыть дверцу, забыв поздороваться, и смущенно извинился:
- Простите, я вас не узнал.
- Неужели я вас смутила, - сказала она и на ее лице засветилась довольная улыбка. - А знаете, это приятно. Здешние мужчины в вашем возрасте остаются галантны, но раздают комплименты, ничуть не смущаясь.
- Благодарю. Куда едем?
- Мимо пляжа Лас Локос и по Хабанерос до офиса эмиграционной полиции, а там я подскажу.
- Тогда я, кажется, знаю это кафе и уже бывал там. Это ведь "Ла Баретта" (бочонок исп.), не правда ли?
- Я так и думала, ведь вы здесь уже четвертый год, мне об этом сказал Миро, - произнесла она с легким разочарованием.
- Это ничего не меняет, ведь мы встречаемся для разговора. Я уверен, что вы расскажете много интересного. С некоторых пор я больше люблю слушать, чем говорить.
- А я осталась болтушкой, так любил называть меня отец, который обычно молчал, но это от трудной жизни. Он ведь был военным, а в изгнании пришлось работать и грузчиком, и строителем, и шофером. Мама знала только сербский, да немного выучила русский, поэтому ей было трудно найти работу, все легло на отца - она задумалась, и лицо ее погрустнело.
Молчанье длилось до самого кафе, и я испугался, что не смогу услышать ее рассказ. Посетителей было немного. Нас встретила сама хозяйка, радостно стреляя словами словно пулемет. Как принято у испанцев, расцеловала посетительницу и усадила за столик на двоих, в стороне от бара.
- Что вы будете есть и пить, - спросила меня моя спутница.
- Я же за рулем, поэтому если позволите - бокал красного вина.
- Вы торопитесь? - удивилась она и пояснила, - у нас не слишком строгие полицейские, да и через два-три часа, а я думаю, столько времени займет мой рассказ, можно будет ехать. На обед советую взять треску, здесь ее готовят изумительно.
- Треску? - удивился я, - простите, но у нас...
- Знаю, знаю, - замахала она руками, - сухая, вымороженная и с амбре, как говорил мой отец. Нет, здесь она очень свежая и ценится выше лосося, вам понравится. За еду плачу я, а вы заплатите за вино и кофе, и не возражайте, женщине в моем возрасте очень хочется казаться состоятельной. Какое вино будете заказывать, из категории DO (марочные испанские вина) или DOC-a (вина самой высокой категории)?
- Я бы взял Гарначу из Риохи, - ответил я, поскольку успел оценить это красное вино.
- Вижу, вы времени зря не теряли, оно крепче других, но выпью его с удовольствием под мою тортилью, которую здесь очень хорошо готовят. Хотя русские считают ее обычным пирогом с овощами, не хотите её отведать? Испанцы ею гордятся и не зря, потому что все готовят ее по-своему.
- Боюсь, она будет лишней, жена все же заставила меня перекусить.
- Перекусить? А что это.
- В данном конкретном случае это, что-то вроде полдника, как у вас кофе с десертом.
Треска оказалась действительно очень сочной, нежной и вкусной, совершенно не расслаивалась, как обычно и осталось впечатление, что это все же была другая рыба. Но я не стал говорить об этом и когда нам подали кофе и десерт, неожиданно для меня моя знакомая заказала небольшую сигару и коньяк. Несмотря на выпитое вино, она была совершенно трезва. Затянувшись сигарой и положив ногу на ногу, он выпустила небольшое колечко дыма и, довольно вздохнув, произнесла:
- Вот теперь я готова, задавайте ваши вопросы.
- Какие вопросы? Хочется немного узнать о вашей жизни и, если можно, немного о ваших родителях.
- Я уже говорила вам, что мой отец был офицером, а точнее капитан-лейтенантом и командовал авто с пулеметами. После переворота в Петрограде служил у генерала Деникина, потом у барона Врангеля. Из Крыма уплыл в Турцию, оттуда в Сербию. Несколько лет прослужил в Белграде, о своей семье оставшейся в Петрограде ничего не знал и женился на моей матери.
Я родилась 1924 году, по желанию матери меня назвали Миленой, отец часто называл Леной, а позже испанцы при регистрации сделали мое имя еще короче - Лени. В 1930 по приглашению друга отца мы уехали в Париж. Друг имел гараж и несколько авто такси, ему был нужен хороший механик. Четыре года мы жили счастливо, папа много работал, а мама окончила медицинские курсы сестер милосердия, но в 1932 году друг отца разорился, и отец стал работать шофером на машине скорой помощи. В том же году друг предложил отцу поехать в Испанию, где вновь хотел открыть свое дело. Мама очень не хотела, но отец все же уехал, хотя в Испании уже начинались беспорядки, и безработица была не меньше, чем во Франции. Друг вскоре вернулся, а отец остался, он нашел неплохую работу. Когда началась Гражданская война, мы получили от отца только одно письмо. Он писал, что работает шофером в Мадриде на медицинской машине. Потом еще одно письмо передал нам один раненый француз-анархист, который прибыл на лечение домой. У нас тоже было беспокойно и для того, чтобы я могла учиться, мама работала няней в больнице. Нам много помогал друг отца, мама была ему очень благодарна, а когда его жена уехала с другим мужчиной в Канаду, он стал жить у нас.
Война в Испании закончилась весной 1939, а мама часто плакала и говорила, что отец жив и вернется. Он вернулся к рождеству 1939 года, английские врачи помогли ему выйти из лагеря, он ведь не держал оружия в руках. Я радовалась его приходу, мама плакала. Отец простил ее с условием, что мы уедем в Испанию, где его ждали врачи английской мисси, но испанцы не давали ему визы до тех пор, пока немцы не напали на Францию. В Мадриде, нам жить не разрешили, и отец выбрал Аликанте, где его знали врачи английской миссии, и у них же была работа. Я неожиданно легко выучила испанский, спасибо отцу, он мне много помогал. Когда немцы начали войну с Советской Россией, отец вопреки другим верил, что Гитлер войну проиграет. В 1943 по конкурсу я прошла в университет и стала получать стипендию. Отец к тому времени был совсем плох, нас выручала работа матери переводчицей в госпитале, где лечили сербов и хорватов, воевавших на стороне немцев.
Отец умер в конце мая 1945 года, как он сказал счастливым оттого, что Россия победила. В университете я познакомилась с бывшем военным моряком, аргентинцем Хорхе, за которого чуть не вышла замуж. Он учился на историка, и мы с ним на каникулах много путешествовали по Испании. Однажды, целую недели были в Гранаде, а когда вернулись, я нашла письмо от матери, которая все же решила возвратиться во Францию, куда ее звал друг отца. Так я осталась одна, вернее с Хорхе. Университет мы закончили вместе, и я поехала с ним в Буэнос-Айрес. Но его родители меня не приняли, они были состоятельными, и у них для сына была готова богатая невеста. По возвращению мне предложили работу в архиве истории гражданской войны. Дополнительно для заработка занималась возвращением детей из СССР - делала переводы писем для их родителей, у которых там находили детей, готовила документы на возвращение.
На одном из вечеров меня познакомили с молодым человеком, хорошо говорившим по-русски. Он был старше меня на пять лет, и работал в немецкой строительной фирме его отца, которая строила в Испании дороги. Звали его Эрик, мы стали встречаться, а вскоре он сделал мне предложение.
В свадебное путешествие мы поехали пароходом в Бразилию, и целых полторы недели я любовалась океаном. В Рио де Жанейро Эрик арендовал катер, на котором мы десять дней вместе с его отцом плыли по Амазонке. Это было чудесное время, я была очень счастлива. Возвращались мы опять пароходом. Вместе с нами плыли несколько цыганских семей. Однажды, когда я была на палубе одна, ко мне подошла старая цыганка и предложила погадать. Я отказалась, а она рассердилась и сказала - запомни, счастье твое с женихом недолгое. Будь готова к тяжелому испытанию и знай, что тебе предназначено быть женой человека, которого ты встретишь позже, но вначале пройдешь мимо.
- Какая ерунда, - ответила я, но сердце вдруг сжалось и перестало на время биться. Всю ночь я не спала, целовала Эрика, но ничего ему не сказала. Еще раз я встретила цыганку перед приходом парохода в Малагу. Она подошла ко мне и сказала:
- У твоего жениха и его отца родовое проклятье. Если не веришь мне, посмотри родимое пятно под левой рукой.
- Откуда ты об этом знаешь? - рассердилась я. - Подсмотрела, когда они купались в бассейне?
- Нам нельзя смотреть на чужих неодетых мужчин, и нас не пускают на верхние палубы. Такие вещи нам подсказывает сам дьявол, - ответила она. - Они оба уже в его власти. Счастье ты найдешь с другим, которого встретишь еще не скоро, пока не забудешь своего жениха. Он придет к тебе на корабле, жди его, сколько бы ни пришлось. После этих слов, моя собеседница пытливо глянула на меня.
- Мистика какая-то, - проговорила я не совсем уверенно, поскольку к тому времени знала, что предсказания цыганок в жизни мамы сбылись, да и от других я слышала об этом неоднократно. И хотя не хотелось верить, в мою душу вселился страх, и я решила, что не отойду от Эрика ни на шаг.
Предсказания цыганки сбылись через месяц. Они с отцом поехали осматривать новый участок дороги. Встречный грузовик вылетел на их сторону. Оба погибли сразу. К тому времени мы так и не оформили наш брак, отчего я думаю, что Эрик предчувствовал свою смерть. Его родственники, очень хорошие люди оформили на меня квартиру и счет на довольно большую сумму, которая позволила мне некоторое время жить безбедно. Несколько лет я жила одна и мужчины меня мало интересовали - долго не могла забыть Эрика.
Сидеть без дела одной дома было тяжело, и я стала искать работу. Однажды, прочитав на доске объявление: "Ищу человека с хорошим знанием русского языка для корректуры переводов на испанский", отправилась в пригород по указанному адресу. Найдя нужный адрес, позвонила в дверь небольшого дома, стоящего на скале недалеко от берега моря. Двери мне открыл небольшой и совершенно седой человек с такой же седой, густой бородой закрывающей половину груди. На его лице среди седых волос и бороды, непривычно светились голубые очень молодые глаза, которые смотрели на меня, как мне показалось, с надеждой.
- Вы по объявлению? Тогда проходите, - промолвил он по-русски с ужасным акцентом и шире распахнул дверь, пропуская меня в залитую полуденным солнцем комнату с большим письменным столом у окна с видом на море. Это была гостиная, хорошо, даже богато обставленная, но не прибранная. В ней не было порядка, заваленная книгами, листками бумаги, тетрадями, она совершенно не гармонировала с пышным буфетом, огромными напольными часами, многочисленными вазами и прекрасными картинами на стенах.
- Не обращайте внимания на беспорядок, - промолвил он, освобождая для меня кресло. - Я живу один и у меня все на своем месте. Хотите, я угощу вас чаем, это единственное в моем доме, что я умею хорошо готовить и, не ожидая ответа, он скрылся в кухне.
Чай был действительно хорош и очень расположил к откровенной беседе, в ходе которой я узнала, что мой новый знакомый из смешанной испано-французской семьи, проживавший долгое время в Андорре, но после смерти родителей перебравшийся сюда, ближе к морю и теплу. Он закончил два университета и, как обеспеченный человек жил в свое удовольствие, нигде не работая. Сначала увлекался живописью, достиг неплохих успехов - несколько его картин купили музеи, но потом решил заняться писательством, написал несколько книг, изданных небольшим тиражом. Но вскоре бросил писать и однажды, прочитав русских писателей, занялся изучением русского языка. В последнее время он открыл для себя таких писателей как Грин, Паустовский и решил сделать свой перевод некоторых их повестей и рассказов. Для корректуры именно их он и решил подыскать помощника.
Я была не готова к такой работе и отказалась. Он огорчился и попросил меня не уходить сразу, я осталась. Он познакомил меня с внутренним двориком, с красивым садом и пригласил пообедать. Обедали мы недалеко от дома в уютном ресторанчике на берегу, где немногочисленные посетители хорошо знали моего знакомого. Уходить сразу после обеда было неудобно, и я решила еще немного побыть с ним. Мы гуляли по берегу моря, взобрались по узкой дороге на скалы, откуда открывался чудесный вид на море. Он рассказывал мне о жизни в Андорре, о том, как любит кататься в горах на лыжах, о своих родителях, рано ушедших в жизни.
Время прошло незаметно и когда мы спустились со скал, быстро наступил вечер.
- Куда вы поедете, на ночь глядя? - заявил он и внезапно предложил, - оставайтесь ночевать у меня. Сама не знаю почему я согласилась и не пожалела об этом. До полуночи мы просидели в гостиной. Он был очень хорошим рассказчиком все, о чем говорил было увлекательно и очень понятным мне. Ночевала в небольшой уютной комнате мансарды, уснув крепким сном, которого я не знала со дня гибели Эрика. Проснулась от яркого солнца, пробивающегося сквозь щели в плотных шторах. Открыв окно и выйдя на балкон, я ахнула от открывшейся картины. Огненный шар солнца над морем окрашивал всю восточную часть неба в золотисто пламенный цвет. Огненная дорожка пролегла по воде от его диска до самого берега, и к удивлению не слепила глаз. На воде в его лучах были хорошо видны большой парусник и несколько рыбачьих лодок. Паруса парусника были окрашены в тот же алый цвет. Мой новый знакомый, стоящий на балконе этажом ниже, посмотрел на меня и радостно прокричал:
- Смотрите Елена, этот парусник с алыми парусами идет за вами. Теперь я буду звать вас Ассоль! В тот момент я поняла, что этот человек дает мне то, что было очень нужно. Мы стали с ним неразлучными друзьями на несколько лет. Нет, любовниками мы не были, не знаю почему, он даже не пытался добиться близости. Мы просто были нужны друг другу, как два одиноких путника идущих одной дорогой.
Вскоре мы сделали перевод нескольких рассказов Грина и Паустовского, он отпечатал их в небольшой типографии, часть из них издавалась в журналах, но вскоре стало понятно, что в нашем переводе не хватало той выразительности и романтики, которая свойственна только русскому языку, и больше переводами русских классиков мы не занимались. Я нашла работу в туристической фирме. Испания быстро становилась раем для туристов, несмотря на режим Франко, и туризм становился доходной статьей бюджета страны, давал работу фермерам, производившим овощи и фрукты.
Незаметно пролетели три года. Вскоре я заметила, что он забросил работу, много грустит, вечерами допоздна сидит один за бутылкой вина. По делам фирмы я часто бывала на быстро развивающихся курортах и тогда впервые увидала Торревьеху. Мне очень понравились ее пляжи, и отсутствие городского шума на ее уютных улочках. У Жака, так звали моего нового знакомого, были деньги, и я предложила ему поехать посмотреть этот развивающийся курорт, купить дешевую тогда недвижимость. Он остался доволен поездкой, и все же категорически отказался заниматься бизнесом.
- Видишь ли, моя девочка, - сказал он, - я художник и романтик, к тому же - РАНТЬЕ. Могу трудиться для своего удовольствия, но не ради денег. Ты же знаешь, что я считаю их злом, которое разделяет людей на бедных и богатых, а я не хочу быть ни тем, ни другим. Я просто хочу интересно жить.
- Извини, я была уверена, что тебе хочется нового, вот и предложила тебе эту поездку Ты последнее время ничего не делаешь, и это меня тревожит.
- Раз ты сама завела этот разговор, признаюсь тебе, что решил уехать в Индию, вернее на Гоа. Я встретился с одним художником индусом, он здесь знакомится с испанской живописью. Мы договорились, что уедем отсюда вместе. Надеюсь, ты не будешь меня отговаривать?
Не знаю, что он хотел сказать последней фразой, но тогда я ему ничего не ответила. На другой день шеф моей фирмы уезжал на знакомство с курортами Коста дель Соль, и я выехала в Малагу вместе с ним. Когда вернулась через неделю, Жака уже не было.
"Прости за все. Уезжаю, не простившись - так будет лучше, и ты навсегда останешься моим другом, о котором буду помнить всю жизнь. А ты, я уверен, обязательно встретишь свою любовь и очень скоро. Можешь жить в моем доме, если захочешь - он такой же и твой. Хочу тебе признаться, что до твоего прихода я пытался уйти из жизни из-за большой и безответной любви. Спасибо тебе за все.
Твой Жак.
Р.S. Я верю, Ассоль, ты еще встретишь своего капитана".
Тогда я была готова расплакаться, но сдержалась, хотя было грустно и тепло от этого короткого прощального письма. Я вернулась жить к себе домой, а когда было свободное время, приезжала в его дом встречать на балконе утреннее солнце, но алых парусов все не было и не было. Не было и Жака, которого я все же ждала, хотя и не верила в его возвращение. Через год, я получила еще одно очень короткое письмо, в котором было фото Жака. На нем он сидел на берегу океана в позе йога в одной набедренной повязке и индийской чалме на голове. Огромная борода не скрывала его ужасно худое тело и половину едва узнаваемого лица и лишь глаза оставались прежними.
На всякий случай сообщаю тебе - я счастлив и остаюсь здесь навсегда.
Желаю тебе быть любимой и счастливой.
И хотя вновь не совсем поняла, о каком случае он говорит, одно было понятно - он уходит из моей жизни навсегда. Теперь, когда стало ясно, что он не вернется, я впервые так ясно ощутила свое одиночество и задумалась, над тем, что со мной происходит. Почему от меня все время уходят близкие люди? Что это рок, судьба или я сама во всем виновата? Мне скоро тридцать пять, а у меня нет ни мужа, ни семьи, ни детей. Преждевременно ушел из жизни мой отец, не сложились отношения с первой любовью, погиб Эрик, а теперь лишилась Жака, последней опоры и надежды. Может быть, нужно было уехать вместе с матерью, которая как я считала, бросила меня? Почему я не смогла удержать Эрика и Жака, и чего жду теперь? Алые паруса или счастливого осуществления пророчества цыганки? Но ведь теперь уже знаю, что жизнь жестока и беспощадно расправляется с романтическими грезами юности. Как часто говорил мой отец, где родился - там и пригодился. Может быть, все это от того, что я живу не на своей Родине? Но где моя Родина в Сербии, во Франции или здесь в Испании? Во всяком случае, не в России, решила я, отгоняя все чаще появившуюся мысль считать себя безродной, как говорил отец в часы хандры после тяжелого похмелья и неудач.
Я стала реже смотреться в зеркало, перестала ездить в дом Жака, в котором вскоре появились новые жильцы, что явилось подтверждением, что Жак ушел от меня навсегда. Работа, да редкие развлечения по субботам и воскресениям целиком заполнили мою жизнь, но не могли избавить от раздумий. Тогда я решила добавить к ним путешествия по стране и каждую пятницу уезжала в путешествие по новым местам. Вот тогда-то я по-настоящему влюбилась в Испанию, в ее людей, которые в глубинке страны совершенно отличались от жителей большого города.
Прошел еще год, я несколько ожила от поездок, стала следить за своим внешним видом и вновь почувствовала вкус к жизни. И хотя у меня появилось больше знакомых, но мужчины меня не особо интересовали. Как-то в чудный октябрьский день, когда ужасная жара сменяется умеренным теплом, а редкие еще дожди способствуют обильному цветению и яркой зелени, я проснулась ночью от беспокойного чувства ожидания чего-то необычного и волнующего, и вдруг я поняла, что хочу увидеть рассвет над морем, такой же, как мы наблюдали когда-то с Жаком. До рассвета оставалось еще часа три-четыре, и я решила поехать туда, где море и горы всегда необыкновенно красивы. Такое местом было совсем недалеко, это была Картахена, чудный городок с одной из самых красивых бухт. Быстро приведя себя в порядок, я села в свой "Сеат" и через два часа остановилась у набережной Картахены, собираясь оставить на стоянке машину и подняться на цитадель, но горизонт быстро светлел. Я проехала до набережной и прошла на причал, где швартуются грузовые суда, и стала выбирать место, откуда будет лучше виден восход. К моему удовольствию все повторилось как тогда в доме у Жака, только солнце оказалось крупнее, да вместо парусника рядом был лес мачт многочисленных яхт. Я собралась уходить, когда с моря подошло судно и стало причаливать как раз там, где я стояла. Оно было не очень большим, но почему-то с большим креном на один борт (морскую терминологию выучу впоследствии). На палубе у него высилась груда досок, из которой часть была обломана и хаотически торчала за борт. Несколько встречающих озабоченно переговаривались между собой, и я услышала фразу: "Досталось Энрике от последнего шторма. Хорошо, что еще не весь груз с палубы потерял". Я отошла к машине и, понимая, что для завтрака время еще не наступило и кафе закрыты, продолжала наблюдать, что будет дальше.
С судна спустили трап, и по нему сошел высокий мужчина в толстом свитере и капитанской фуражке с белым верхом.
- С приходом капитан, - сказал один из встречающих, очевидно старший. - Здорово тебя потрепало, раз ты нарушил старую традицию и сошел на берег не той ногой.
- Не до этого мне сейчас. Лучше поднимайтесь на судно, выпьем за приход, обсудим дела, - ответил капитан и, глянув в мою сторону, спросил, - а это что за сеньора?
- Наверное, кого-то из ваших жен, она раньше нас прибыла, - ответил старший, и они стали подниматься по трапу. Еще немного постояв, я уехала и, не останавливаясь, возвратилась домой в приподнятом настроении.
Прошло два дня, и я поняла, что не могу забыть лицо капитана из Картахены и его глаза. Почему запомнила его взгляд, не знаю, это случилось со мной впервые за последнее время. Даже сидя в кабинете у шефа, я думала об этом, когда раздался звонок телефона. Знакомый голос меня насторожил. Шеф взял трубку.
- Извините, вас беспокоит судоходная компания "Посейдон". Вы не могли бы сказать кто из ваших работников пользуется авто с номером ..., - и я хорошо расслышала, как он назвал номер моей машины.
- Разумеется, если владелица авто не возражает, - ответил шеф, вопросительно глядя на меня. Я кивнула головой, и он протянул мне трубку телефона.
- Слушаю Вас.
- Я капитан Энрике Веласкес. Простите, что пришлось искать вас через номер вашего авто. Очень хотел бы встретиться с вами на нейтральной территории, если не возражаете.
Я почувствовала, как подо мной вдруг закачались кресло и, с трудом преодолев волнение, сказала только - Не возражаю!
- Где, - спросил он?
- Где, вам будет удобно.
- Тогда буду ждать вас у главного входа в яхт клуб "Аликанте" через три часа. Он положил трубку, а я пожалела, что разговор был таким коротким, мне хотелось еще и еще слышать его голос. Очнулась от вопроса шефа:
- Это ваш знакомый? Красивый голос у вашего капитана. Ну, и как он выглядит?
Но мне было уже не до ответа, я вскочила с кресла и, не спрашивая разрешения шефа, как сумасшедшая помчалась в парикмахерскую. Впервые за много лет я не знала, что мне надеть и как успокоиться. Время летело, а я не могла сообразить, как вести себя при встрече. От моего дома до яхт клуба минут десять хода, и только усилием воли я заставила себя не прибежать заранее.
Я увидала его сразу, еще не переходя бульвар. В легкой светлой куртке и таких же брюках капитан выглядел гораздо моложе, чем тогда на причале. Он стоял у раскрытой двери красного "Мустанга" с откидным верхом, на капоте лежал красивый букет белых роз. Я подошла. Он протянул мне букет.
- Почему белые, - спросила я, едва справляясь с волнением.
- Это цвет надежды, - ответил он, - ведь это все, что у меня пока есть.
На большее меня не хватило, молча села на сидение рядом с ним и у меня вновь закружилась голова, что от него не укрылось.
- У вас был трудный день? - не то спросил, не то констатировал он. - Я предлагаю вам отдохнуть в уютном ресторане, выпить хорошего вина и немного поговорить для знакомства. Скажите, где. Готов выполнить ваши любые пожелания.
- Зачем же так много сразу, - не сдержалась я, приходя в себя. - А впрочем, готова указывать вам дорогу, - решив показать ему ресторан, где мы часто ужинали с Жаком. Вскоре пожалела о своем не очень вежливом ответе, который, видимо, показался ему обидным. Теперь он молчал, лишь кивая головой в знак согласия, когда я указывала ему, когда следовало поворачивать.
В "Зеленом крокодиле", который стоял на берегу рядом с домом Жака, бармен меня узнал, приветливо улыбнулся и подвел к столику в глубине, где мы когда-то любили сидеть вечерами. Я села и по привычке глянула на окна дома, в котором не была уже более двух лет. Окна его были темны, а живая изгородь из кустов бугенвилии разрослась и выглядела неухоженной.
- А в вашем доме, сеньора, уже год никто не живет. Говорят, что хозяева уехали в Южную Америку, - увидев мой взгляд, услужливо отрапортовал бармен.
Капитан сохранял полное спокойствие, словно не слышал сказанного барменом. Я сделала вид, что это сообщение меня мало интересует, хотя понимала, что вряд ли он не расслышал слова молодого болтуна.
- Я бы с удовольствием поел для начала, а что желаете вы, сеньора Лени? - спросил он.
- Вечером предпочитаю устриц с вином и кофе.
- И я непротив. Выбирайте вино, вы здесь, кажется, постоянный посетитель.
- Да. Была, когда жила вот в этом доме, вернее здесь жил один художник мой старый друг, но это было давно, - я расстроилась непредвиденному началу и своей поспешности. Какой черт понес меня сюда.
Он решил меня успокоить:
- Это не имеет никакого значения. Я ведь тоже был женат еще совсем недавно, а теперь свободный человек.
- Зачем вы говорите это мне? А разве это имеет какое-то значение? - ответила я несколько поспешно.
- Не торопитесь, когда мы расправимся с устрицами, я вам все объясню, - заинтриговал он меня.
Когда были съедены устрицы и выпито вино, я обрела уверенность и рассматривала его уже без стеснения. Он молчал, наблюдая за мной, и когда нам принесли кофе и десерт, спросил, как отдал команду:
- Ну, и как я вам? Нравлюсь? - его смелые и потеплевшие глаза ждали положительного ответа.
- Пока не знаю. Вы очень самоуверенный и опытный мужчина, но все же хочу знать, зачем я вам нужна.
- Раз уж вы догадались об этом, непременно отвечу на ваш вопрос, но сначала расскажу немного о себе. Он достал из кармана куртки набитую табаком трубку, раскурил ее от специальной зажигалки. Немного подумав, добавил:
- Нет, пожалуй, я начну с другого, если не возражаете. Я кивнула головой в знак согласия.
- Как вы уже знаете, я моряк и значит, как все моряки мира верю в приметы. Если у вас не было знакомых, крепко связанных с морем, то вы наверняка не знаете приметы испанских моряков, а их немало. Одна, к примеру, гласила, что нельзя сходить с судна на землю правой ногой, другая - перед отплытием, как и после жестокого шторма, необходимо непременно исповедоваться морю. Все мужчины нашей семьи со времен Колумба были моряками, и как учили меня мой дед и отец, я делал всегда, до предпоследнего рейса. Три месяца назад, мы уходили в русский порт Игарка за пилолесом, и я нарушил сразу обе заповеди из-за того, что с приходом впервые, на причале в Аликанте, не увидев среди встречающих жены, сошел на берег, ступив правой ногой, а с выходом в море к тому же забыл ему исповедаться. Хочу пояснить, жена моя была намного моложе, красива и капризна, как все актрисы. Женившись на ней, я первым нарушил еще одну семейную заповедь - никогда не жениться на актрисах, балеринах и художницах.
Брак наш длился четыре года, но встречались мы редко, она была занята в театре или была на гастролях и всегда жаловалась, словно оправдываясь, что очень тяжело переживает разлуки, чего по ее виду и поведению не скажешь. Вы понимаете, что в моем возрасте о многом нетрудно догадаться, но я надеялся, что со временем все утрясется. Однако этого не случилось, ничего не объясняя, она потребовала развода, и я не стал ее удерживать. Именно по этой причине совсем забыл о приметах, и море этого не простило. Весь рейс туда и обратно нас буквально терзали шторма и неприятности сыпались как из рога изобилия. Особенно нам досталось на обратном переходе при подходе к Гибралтару, впрочем, вы видели наше судно и груз на палубе с приходом.
Теперь о третьей примете. В особо критических ситуациях, если капитан был холостяком, он давал обет Богу, морю и всей команде, что в случае спасения возьмет в жены первую, попавшуюся ему в порту женщину. Так вот, в Картахене в этот раз я ступил на землю левой ногой, а первой попавшейся женщиной оказались Вы и я с удовольствием выполню требование примет. Теперь я уступаю слово Вам, но вы имеете полное право им не воспользоваться.
Я была ошеломлена и подавлена столь неожиданным признанием, больше похожим на морскую шутку, но выражением его лица и глаз, говорили о том, что он с волнением ждал ответа. В голову пришла мысль: Вот тебе, Ассоль, и алые паруса, которые ты ждала.
- А какие приметы на этот случай были у женщин, встречающих моряков, - попыталась я потянуть время.
- Наверное, говорить правду, - серьезно сказал он.
- Все это романтично, красиво, приятно и не лишено оригинальности, но неожиданно. Надеюсь, Вы дадите мне время подумать?
- Не могу дать того, чего у меня нет, Лени, к тому же все это очень серьезно - вы не случайно оказались первой встретившей меня в порту женщиной, и вы мне ужасно нравитесь.
- Я могу спросить, сколько времени вы пробудете здесь?
- Еще два-три дня, не больше, но хозяин обещал отпустить меня через месяц в отпуск.
И что же я должна буду делать без тебя через два три дня,- подумала я, но помимо своей воли спросила:
- И что мы будем делать эти дни?
- Будем начинать новую жизнь вместе. Я верю в судьбу.
Так вошел в мою жизнь человек, живя с которым, я ни минуты не жалела о том, что в тот день осталась у него. В перерывах между любовью, в коротких снах мне снились алые паруса, а просыпаясь, видела рядом с собой капитана и настоящего мужчину. Цыганка оказалась права - он пришел ко мне на корабле, чтобы я познала настоящее счастье любящей женщины.
Он ходил в море еще три года, но потом ушел на берег, объяснив свой поступок желанием быть всегда со мной. Но с морем мы расставаться не собирались. Купили дом Жака и небольшую морскую парусную яхту. Энрике обучил меня работе с парусами, управлению яхтой и мы в летнее время совершали продолжительные морские путешествия по Средиземному морю, к берегам Франции и Великобритании. Побывали у меня на родине, но родных отыскать не удалось. Мы были очень счастливы и у нас было все, вот только по моей вине не было детей, но он ни разу не упрекнул меня за это.Подумав, мы взяли из приюта во Франции двух африканских детей, мальчика и девочку которые, которых очень любили. Это было счастливое время, которому казалось, не будет конца, но получив медицинское образование, они через год уехали в Нигерию лечить нуждающихся. Мы не стали их удерживать от опасного шага, надеясь на счастливое возвращение. Однако судьбе было угодно отнять их у нас - сын погиб от рук бандитов, а Лили, наша красавица и умница бесследно пропала. По некоторым данным ее выкрали в один из гаремов африканских султанов. Энрике ее очень любил, несколько лет безуспешно искал, после чего у него стало болеть сердце.
На берегу Энрике попробовал писать, его первая книга роман "Любовь под парусами" пользовалась большим успехом. Потом появились еще пять книг. Все они были изданы небольшим тиражом и теперь мне не кажутся удачными, но для меня они дороги и близки, ведь в них есть строки и обо мне. Но последняя его книга - "Африка, верни моих детей" мне очень дорога, хотя я думаю, именно она ускорила его смерть.
Когда его не стало начала сходить с ума. Продала дом, где всё напоминало о нем и купила квартиру в пригороде Санта-Поло, а потом ушла в пансионат для пенсионеров, там все такие как я, и многие спасаюсь от одиночества.
Было видно, что рассказ дался нелегко. Лицо ее изменилось и выглядело утомленным. Она прикрыла глаза и словно отключилась минуты на две. Я испугался, что ей плохо, налил воды и вопросительно посмотрел на хозяйку кафе. Та прикрыла глаза и показала жестом, что все нормально.
- Извините меня, - открыв глаза, промолвила моя спутница, - я стала уставать даже от молчания, а так много я не болтала уже давно.
- Это вы должны простить меня за то, что я вас заставил.
Она засмеялась, вновь обретя прежнюю уверенность.
- Вашей вины нет, вы даже ни разу не перебили меня и не задавали вопросов. Вот я и разговорилась. Наверное, вы хотите меня еще о чем-то спросить?
- Спасибо, но на сегодня достаточно, надеюсь, мы еще увидимся.
Она меня поняла и неожиданно нагнулась, сняла туфли и, не обращая внимания на взгляды окружающих, босая направилась к выходу.
По возвращению нас встретила молодая сестра милосердия, недовольно глянула на меня. Я извинился.
- Завтра, капитан, будет очень красивый восход солнца. Я непременно буду на своем месте. Смотрите, не проспите, - и шутливо пригрозив мне пальчиком, сеньора направилась в дом.
Утром я проснулся рано, восточная часть неба только еще начинала светлеть, но когда я подъехал, она уже сидела на скамейке.
- Я так и знала, - произнесла она бодрым голосом. - Настоящие капитаны пунктуальны, никогда не опаздывают и не тратят зря времени. Через пять минут все начнется, смотрите, как меняют свои краски небо и море. Скоро смолкнет шум волн, море тоже будет любоваться восходом и радоваться новому дню.
Как удалось этой почти девяностолетней женщине сохранить такое романтичное восприятие окружающего, ведь я моложе ее на пятнадцать лет, но даже мне это не всегда удается, подумал я
- Смотрите, - на этот раз она произнесла полушепотом, - как появятся первые лучи. Если они уйдут высоко в небо, будет много хороших и теплых дней. Тогда и мне господь подарит удачу.
- А зачем вам удача? - сорвалось у меня. Она посмотрела на меня с удивлением, и мне стало стыдно за глупый вопрос.
- Я отвечу вам потом. Вот они - смотрите!
В порозовевшем на востоке небе действительно блеснул изумрудно зелёным едва заметный первый луч, а за ним устремились вверх другие, постепенно превращая горизонт и небо над ним в пурпурно-золотистое пламя. Показался верхний край диска и лучи слились в три мощных потока, один из которых устремился высоко в небо, а два других распластались по обе стороны над поверхностью моря. На какое-то время стихии света и воды слились в один бушующий костер, остальной мир исчез. Так продолжалось до тех пор, пока диск солнца не оторвался от поверхности моря и, поднимаясь над ним и утрачивая власть над морем и горизонтом, стал превращаться в обычный огненный шар.
- Вот и наступил еще один день нашей жизни, капитан, - обратилась ко мне моя знакомая. - Когда-то я встречала его вот так же со своим Энрике. Сегодня вы разделили начало дня со мной, и я благодарна вам за это. Задавайте ваши вопросы, вчера я, простите, увлеклась. Так что же вас интересует? Ведь вы и без меня уже многое знаете об Испании.
- Если честно, то мне хотелось бы услышать ваше мнение о Франсиско Франко.
- Я догадывалась, что вы спросите меня об этом, но вам, человеку знакомому с войной и выросшему в СССР ответить просто - такое же, как у вас о Иосифе Сталине. Не будем говорить о Гражданской войне, большинство испанцев винят в ней и ту, и другую сторону, а кто из них больше уничтожил людей, разбираться уже ни к чему. Зачем тревожить души погибших, они захоронены в одной братской могиле.
Поведение каудильо во время второй мировой войны показало, что генерал, прежде всего патриот и отдавать Испанию ни правым, ни левым, а тем более нацистам не собирался. Вы, вероятно уже знаете, что Гитлер в отличие от многих не видел возможности соприкосновения с Франко и вынашивал планы перехода через Пиренеи с целью его свержения. Для этого он собрал и готовил сорок тысяч испанских рабочих в эмиграции во Франции и собирался использовать "Голубую дивизию" и ее командира генерала Аугустино Муньоса Грандеса. Он даже перебросил на юг Франции в Байону войска и авиацию. Кстати испанские баски был первыми пособниками Гитлера, и надеялись получить от него независимость, вот почему к ним до сих пор у нас относятся с неприязнью. С победой ваших войск под Сталинградом, Франко начал готовится к нейтралитету. Уже тогда он выступал против войны с Россией, считая идею такой войны необоснованной, чем вызвал неудовольствие Уинстона Черчилля. Англичане, старые враги Испании издавна мечтали захватить Канарские острова, не хотели отдавать Гибралтар, поэтому Франко пошел на уступки США, хотя они отобрали у испанцев много земли на американском континенте. Попросил от них гарантий, зная, что и американские спецслужбы готовили в Мексике наемников для его свержения, как и англичане в Канаде и Англии. Как бы ни обвиняли Франко в симпатиях к нацистам, он устоял, а после войны стал проводить в Испании сильную социальную политику, что помогло ему сохранить режим на многие годы.
Энрике был представителем консервативной Испании и не одобрял, как он говорил, всяких либеральных штучек, был уверен, и считал Франко типичным консерватором. Как и многие в Испании он утверждал, что каудильо был всегда заинтересован в стабилизации общества и защищал "традиционные испанские ценности", основанные на католицизме, и монархизме, пытался создать средний класс для дальнейшего экономического развития страны. Не зря его завещанием было восстановление наиболее традиционной для Испании формой правления - монархии. Так считают многие исследователи и историки, так же считаю и я, жена испанского патриота Эрика Веласкеса, и испанка, несмотря на сербско-русское происхождение. Последние слова она произнесла с гордостью.
- Ну и как я справилась с ответом? - повернулась она ко мне с улыбкой на лице.
- Блестяще! Я бы поставил вам высший бал за ответ.
- Тогда о чем бы вы еще хотели спросить?
- Немного подробнее рассказать о вашем муже, - не совсем уверенно попросил я.
Улыбка сошла с ее лица, она немного задумалась.
- Понимаю, - продолжила она, - у вас, очевидно, не хватает информации для рассказа о нашей встрече. В данном случае ваше любопытство похвально, информация порождает размышления. При этом она оказывают определенное воздействие на человека, в зависимости от его интеллекта, как любил утверждать мой муж. Не удивляйтесь - как и сказанное мною о Франко, это я хорошо запомнила, когда переводила на русский одну из его работ для студентов, изучающих русский в университете. Простите меня, но со временем я все больше идеализирую мужа, теперь мне кажется, что он из-за встречи со мной не смог проявить себя ни как большой писатель, ни как ученый, хотя у него, как утверждали, были большие способности.
Сейчас любят говорить - большие деньги требуют тишины, а муж говорил - хорошие мысли тоже рождаются в тишине и одиночестве и как хорошее вино требуют выдержки. Люди зреют с годами, впитывая информацию, угадывая смысл происходящего. А еще он говорил, что наша голова это бутылка, в которой мозг - вино, и полученная информация дозревает в нем, иногда даже меняет содержание, наполняясь более глубоким смыслом. Открыв бутылку, (разумеется, образно) и лишая содержимого, мы как бы вынимаем из нее душу, превращаем ее в пустую тару, в никому ненужное стекло. Вот и моя голова постепенно превращается в бутылку, которая вскоре окажется пуста. Я бы уже давно отправилась ТУДА, к нему, но не могу. Он слишком многое отдавал мне при жизни, исполняя мои прихоти, и вероятно потому не сделал всего, что мог. Вот и держусь я за жизнь, давя ему возможность отдохнуть от меня и найти себя ТАМ, на том свете.
Она замолчала и задумалась, но через некоторое время спохватилась.
- Простите меня, вы ведь, хотели узнать что-то о моем муже, а зачем это вам? Он уже никому не нужен на этом свете, кроме меня, ведь я очень любила и продолжаю любить его, своих детей да, эту страну - мою Испанию, и спасибо ей за все.
Говорят, каждому нужно жить там, где он родился, где живут родственники, могилы предков. Может быть это и так, но не всем дано. "Для тех, кто был унесен безжалостным вихрем времени революций и войн, всегда будет не хватать Родины, ведь она у человека, как и мать одна", - говорил мой отец, когда вспоминал о России. Может быть, он был прав иначе, чем объяснить, что после нас с Энрике на земле ничего не остается.
Не прощаясь, она встала и остановила меня, чтобы я ее провожал. Сделав несколько шагов, она обернулась:
- Я не ответила на ваш вопрос. Вы спрашивали, зачем мне нужна удача? Я очень хочу встретиться с Энрике и детьми хотя бы ТАМ. Ведь я так устала от одиночества.
Я приходил на берег еще несколько дней, но ее больше не видел. Вскоре мы улетели в Таллин, где пережидаем жару испанского лета. Возвратившись в сентябре в Испанию, узнал, что сеньора Вальдес больше в пансионат пенсионеров не приезжала.
Каждый раз, когда я встречаю восход солнца на берегу, вспоминаю о ней и мысленно желаю ей удачи.