Номер скрываю. Не то, чтобы секретная палата. Но есть закон о неразглашение нашего заболевания. И не то, чтобы боюсь закон. Просто рассказываю все, как было. И не хочу навредить оглаской сожителям по застенкам. Впрочем, признаюсь: номер, слава богу, не тринадцатый...
Докторша спрашивает, кто хочет интервью с журналистом. Можно без фотографий. Я соглашаюсь лишь потому, что газета с красным, старой закалки названием. В то же время встречу опасаюсь. Прежде публиковался в местных газетах как вольный автор. Что, если сюда заглянул знакомый? Стоит ли мне оправдываться? Мысленно махаю рукой: " Будет, как будет".
С журналистом беседуем в процедурном кабинете. Его вижу впервые. Журналист сидит на стуле, ножка на ножку. В правой руке - диктофон, а в левой - лист с вопросами. Мы, несколько пациентов, занимаем кушетку напротив него.
Разговор идет, бежит, летит...
Журналист: Чаво ( он так и произносит "чаво") не хватает? Имеете ли советы властям?
Инга: Не помешали бы разъяснительные работы среди людей.
Журналист: Но по телевизору уже видели рекламу.
Инга: Это не совсем то, что нужно. Помню ролик. Жил парень. Его показывают... А потом вдруг остается пустое место. Смысл рекламы: с ВИЧем долго не протянешь. Это неправда. Гепатит вообще-то не менее опасен. СПИД как смертный приговор - в прошлом. Чумы нет.
Сергей: Вы так и озаглавьте свою статью: "Конец чумы нашего времени". И уместно добавить восклицательный знак!
Григорий: И у того пугающего ролика есть плохая сторона. Нас, инфицированных, опасаются здоровые. А потому сторонятся. Руку, например, не пожмут. Дышать одним воздухом не станут. А ведь подобными путями болезнь не передается.
Журналист: То есть - отсюда конфиденциальность? Из-за дискриминации не хотите говорить о болезни открыто? Я правильно понимаю? Вот ( глядя на меня) вы...
Я: Первые дни в палате не говорил пациентам, что болен.
Журналист: Странно. А почему?
Я: Так ведь никто не спрашивал.
В моей голове крутиться рулетка воспоминаний... И вот день, когда впервые заговорил о своем диагнозе в палате.
О них не знал наверняка: зараженные ли, как я? Лишь догадывался. Неспроста же болтовня молодых пациентов крутилась вокруг наркотиков, криминала, тюрем, смерти. Обо мне тоже подозревали. Однажды услышал спросонья:
- Может, Витек не в курсе, что вичевой?
-Если только ему пока не сказали анализы.
Речь обо мне. Других Витьков в палате не было.
- Знаю, знаю. - Я открыл глаза. Довольно спать. Скоро обед
- А мы подумали, что тебе не сказали про кровь. Тут был один. Потом снимали с петли.
- Нет. Лет шесть назад сказали.
- А как поймал СПИДон?
-С девушкой познакомился.
-Мы так и думали. Не очень-то ты поддерживал наши разговоры о наркотиках.
-Ну не то, чтобы ничего не употреблял. - Я шмыгнул носом для убедительности. - Но сейчас стараюсь не вспоминать. Иначе потом шерсть дыбом.
-Да, это бывает.
-Теперь ты знаешь, куда "приплыл". - Сказал другой. - Так что добро пожаловать в спидозную палату! Сразу соболезную: о наркотиках наслушаешься.
В углу палаты, где раковина и зеркало, я умылся, почистил зубы. Вытерся полотенцем насухо. Осмотрелся: ничего нового. Тут я и трое пациентов. Пара коек сиротела: свернутые рулонами матрасы на сетках. Стол покрыт продуктами, посудой, телевизором. Солнце последних дней августа в открытое окно. Ветерок колыхал рваные серые шторки - не стирались, кажется, со времен Тутанхамона.
-Витек! Только ты не говори про СПИД в больничке. Никто, кроме врачей, не знает. - Это Леха. Пора бы знакомить.
-Да ладно тебе! Последняя санитарка знает! - А вот Гриша, больничный ветеран. Трижды был тут. Лечение, выписка, наркотики и... снова сюда.
Гриша продолжал:
- Я однажды устроился на работу. До этого кантовался здесь пять месяцев. Поправился. Ну и строился. А там - уборщица отсюда!
-И что?
-Меня сразу уволили.
-Не гони! Ты наверняка приходил на работу "втертым". - Серега-спорщик.
-Да, бывало. Но это после работы. Уборщица, говорю, "впрудила" про мой СПИДон. Начальство задумало избавиться. Боялись заразиться. Некоторые думают, что ВИЧ передается по воздуху, как грипп.
-Прямо-таки антиспидозный заговор.
-Я напишу на них жалобу в Америку. Там много правовых организаций.
-Только в Южную не пиши. Там, кроме кокаиновых организаций, ничего нет.
-Гриша! А что это была за работа?
-Шоколадная фабрика. Пекарь-истребитель.
-Как же ты туда устроился? Там нужна медкнижка. А у тебя турбоВИЧ.
-Ты с луны, что ли, упал? Я купил медкнижку.
Гриша встал с койки. Ему, должно быть, надоело валяться. Больничное безделье. Он налил воды в стакан. Опустил в него кипятильник, который включил в розетку. Пусть греется.
-Ты, Гриша, не один. У меня тоже не получается. - Жаловался Серега. - Пришел на работу и сделать-то ничего не успел. Вижу: мак растет. Сорвал. И домой! Потом устроился грузалем на другую работу. Там уже валялся мобильник. Меня опять попутал бес. И домой! Скорее домой! - Серега кинул Грише конфету. - Это тебе к чаю. Сеструха принесла. Греет.
После угостил сладким и меня, и Леху.
-Твоя сеструха, смотрю, добрая. Ты, наверное, у нее ничего не прокалывал.
-Не смог. Все прятала надежно.
-А я смог. - Гриша ел конфету. - Теперь некому носить передачки. И в тюряжку не носили. Говорят, что дорожку ты, Григорий, уже протоптал. Рецидивист. В такого нет смысла вкладывать.
-Тюряжка! Когда ты успел? Я не ожидал. - Серега удивился. Будто он в университете, а не в палате спидозной. - Это, подозреваю, случилось в промежутке между шоколадными фабриками.
-Да, это был тот короткий трудовой промежуток. - Гриша мастерил кораблик из фантика.
-Испытательный срок. - Подсказал я.
-Ага. Он самый. Хотя все могло быть лучше. Но родня не помогает. А они не бедствуют - вкалывают на колбасном заводе. Хорошо получают. Еще подворовывают. А меня к себе не подтягивают... Кинули за борт. Всю колбасу, думают, проколю... Хотят идеального сыночка, как Майкл Джексон. Да что там! И с Джексоном будут "терки". Песню им не посвятил. Не махнул рукой со сцены! Еще что-нибудь. Такая у меня родня. Вечно недовольные.
Я сел на подоконник. Солнце слепило глаза. Открытое окно - теплый ветерок. Седьмой этаж. Упадешь - и не умрешь от СПИДа. Последний этаж - для нас, вичевых и чахоточных. Лифт - персоналу. Больные - пешком.
Закипела вода. Гриша опустил пару кубиков сахара и чайный пакетик в стакан. Вода темнела: рыжая, коричневая. Ложкой размешал сахар.
Я вышел в коридор, где прохладнее. Солнце светило на эту сторону больницы вечером. Здесь же - закат. Пациенты играли в карты за столиком. На стенах приклеены листы: прочтешь о туберкулезе, гепатите, ВИЧе. Я не всматривался. Настроение и без того, будто на похоронах. Предстояло быть в больнице, по словам врачей, три-шесть месяцев. Мои денежные запасы таяли, как сливочное масло на подоконнике. С родней не общался. На работу не попадешь. Ведь СПИД. Замкнутый круг. Во мне, ясное дело, заблудилась тоска.
Я дошел в туалетную комнату. Дверь закрывалась на веревочную петлю. И вот открытое окно с видом на лес. Больница окружена соснами. Утром над деревьями туман. Это, говорят, из-за реки. Наш ВИЧ-"экипаж" туда собирался. Еще не прохладно. Можно бы купаться и загорать.
Я напомнил про речку, когда вернулся в палату.
-Со СПИДом уже не нырнешь в воду. - Сказал Гриша. - Того жди, простудишься. А ты, Серега, еще окна открываешь нараспашку. Ночью холодно. Я сплю возле окна, если ты не заметил. Так недолго отдать концы!
-Ну умрешь - и что? - Серега, взглянув на Гришу, отвлекся от книги. - Значит, Господь хочет, чтобы умер молодым.
А не Евангелие ли он читает? Я присмотрелся. Да, Библия.
- И зачем Господь так хочет? ( Леха)
-Это чтобы не натворил потом что-нибудь страшное. Тут промысел Божий. (Серега)
- Ага. Боженька так и хочет, чтобы ты не стал вторым Гитлером. (Гриша)
-Не знаю, как там на счет Гитлер. А вот на еще одного Чикатилу меня хватит. - Шутил Серега. Наверное, шутил.
-Опять боль! - Гриша прижал ладонь к животу. Ему уже не до Гитлера. Отсиделся минуту другую. Потом взял туалетную бумагу и ушел. Диарея и боль в животе - это побочные эффекты после антиспидозных лекарств. Случаются и другие последствия... Что ж, хотя бы так. Иначе - смерть ( тут хочется написать без мягкого знака ) на больничной койке.
Вскоре Гриша вернулся:
-Теперь легче.
-Давно хотел спросить... А как ты себя чувствовал при СПИДе? - Это мой вопрос.
- Прямо-таки ты не знаешь?
-Пока не знаю. Я про то, когда совсем у последней черты, на самом краю - как это?
-Чувствуешь старость. Тело не подчиняется приказам. Бессилие. Ты будто в вакууме... Нет... Тебя будто уже нет. А все вокруг - фильм. Лишь боль напоминает, что еще жив.
- Какая боль? Где именно?
-Везде! Давящая, жгучая, режущая боль в теле.
-И было страшно?
-Нет. В голове - туман. Ни радостно, ни грустно. Нет сил на чувства. Тупеешь, как при ударе по башке. На теле растут абсцессы, что грибы после дождя... Нет... Даже атомного дождя. - Он высказывался образно, будто поэт. Как бы не пописывал что-нибудь в тумбочку. Еще одни экстремальные мемуары. Конкурент. - И турбик вылез сам по себе. Меня никто не заразил. Турбик есть в каждом. И при слабой "имунке" всплывает.
Гриша жаловался, что лишился группы по инвалидности. Раньше спидозным больным помогали пособием как нетрудоспособным. А недавно мнение врачей изменилось. Дескать, руки и ноги целы - значит, трудяга. Я, впрочем, рад, что социум не выкинул нас в инвалиды. И слегка огорчен, как из-за СПИДа не попал в армию. Слегка - ведь мне и без того пока довольно казенных домов.
Вскоре все разошлись. Я взялся за тетрадку и ручку - чернила на бумагу.
- А где все? - Заглянула медсестра.
- На прогулке.
- А что ты пишешь?
- Не жалобу.
- И все-таки...
- Повесть.
- О себе?
- И о себе тоже
- Оно тебе надо?
- Может, умру. Дневник останется. Значит, не умру я. Мой пульс перепрыгнет на бумагу.
- Да, делать тебе, смотрю, нечего.
. К вечеру все собрались.
Мне позвонил приятель. Я вышел в коридор, где безлюдно и тихо.
- А я в больничке! - Говорю ему. - Наверное, турбик! - Говорю. - Не фартит! - Говорю. - Еще и очередной зуб на днях выбили! Одни убытки! - Говорю. - Домой велели не появляться! Перепуганы! Жить, смотрю, захотели! - Говорю.
-Ужас-то какой! А если в маске зайти домой?
-Нет! Говорят, так не канает! Еще, говорят, будешь за дверные ручки хвататься! Дышать в доме, говорят, захочешь! Опасно, говорят!
Позже я позвоню ему. А он не ответит. "Пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи". - Вот что услышит особоопасный Витя. И не осуждаю. Его можно понять...
Было одиннадцать утра. Время приема таблеток. Это в коридоре. Медсестра в маске сидела за столом. К ней - очередь. Получил пилюли - распишись напротив своей фамилии в списке. Контроль. Лекарства глотаешь тут же. На столе чайник с розово-сладким киселем. Есть горькие таблетки ( например, тубозит ), такие горькие, что не запьешь ни водой, ни чаем - будет тошнота.
Мне пока давали антибиотики и витамины. На днях, обещалось, получу ВИЧ-терапию. Еще - подозрение на турбик. То есть неизвестное пятно на рентгеновском снимке. Обследовался неспроста. Два последних месяца беспокоил кашель и температура. Вряд ли простудился. Было довольно времени, чтобы выздороветь.
В полдень пришла докторша в маске. Осмотр. Она посещала палаты ежедневно, кроме выходных. Мы расселись по койкам.
- ВИЧ-империя в опасности! - Воскликнул Гриша.
Докторша называла меня по фамилии, а не именем, как всех. Я, бывало, убегал из больницы. Хотя она запрещала.
-Еще раз уйдете без спроса и я обращусь в милицию. А дальше - до тюрьмы недолго.
Она мне угрожала. Ну и ладно. Мне угрожали и более ответственные люди. Вот Коля Бешеный, например, обещал "приштырить" заточкой. А милиция - это вам еще не Коля с заточкой. Авось сорвешься.
-Вас привлекут к ответственности, - продолжала она, - за распространение туберкулеза и СПИДа!
Ей наверняка хотелось, чтобы привлекли. Тогда упрекнешь: "Я же говорила! Довыпендривался!"
-Вы до сих пор не сказали на счет туберкулеза. - Напомнил я. - Он у меня есть или нет?
-Мы это скоро выясним окончательно при помощи... - Далее она наговорила баррикаду мед. терминов. Не поймешь. Звучало, как неизвестный язык.
-Скажите проще. Есть турбик или нет? - Спросил я.
-Не исключено, что есть. Но пока не знаем точно. Ждем компьютерную томографию.
Речь шла о безошибочном рентгене.
-И сколько еще ждать-то?
-Скоро. Вы не один. Тут очередь.
Докторша отошла к Грише. Он снял майку - оголенный до пояса. Она прослушала его легкие прибором, названия которого не знаю.
-Дышите! - Командовала докторша в наушниках. - Не дышите!
После спросила Серегу:
-Как самочувствие?
-Уже лучше. - Он встал с кровати. - Это какая-то ошибка, что меня перевели сюда из инфекционной больницы. Я там лежал с пневмонией.
- Я знаю.
-У меня нет туберкулеза! Кашель прошел!
-Может, и СПИДа нет? - Она смотрела на него, как снайпер перед выстрелом, внимательно, не моргая. - Кашель прошел потому, что мы подлечили тубозитом.
Серега не смирялся, что к СПИДу прибавиться турбик. Двойной удар. В медицине известен как турбоВИЧ. Я, впрочем, тоже грелся надеждой. Нет, даже мечтой: хоть бы простудился! Но Серега надеялся с фанатизмом. Рукопожатий с нами избегал. За дверную ручку брался через тряпочку. Редко снимал с лица маску. Окна открывал нараспашку. Ему, видите ли, свежего бы О-два. Такого чистого-чистого, без микробов. В общем, очень хотел умереть здоровым. И это притом, что до того, как попал сюда, кололся и вешался. А тут нежданно-негаданно надумал жить. Серега напоминал рекламный ролик. Пацанчик плывет изо всех сил. За ним - зубастая акула! Пацанчик выплыл на берег. Отдышался. Устал. Улыбнулся. Выжил. Поэтому улыбнулся. И вдруг удар мячика для гольфа по голове - роковой удар - сбил пацанчика с ног! И насмерть! Неподалеку, оказывается, развлекался дедушка. Рекламный товар не помню. То ли мячик, то ли ласты. Зато понятно: от судьбы не уплывешь! Занавес предрешен!
Докторша осматривала Леху. Он опять напился - мутные глаза, перегар, красное лицо.
-Либо выписывайтесь и пейте дома, - велела ему, - либо лечитесь. Знаете, сколько тут пациентов пьянствовало? Их анализы были, как ваши. Знаете, что с ними потом стало?
После натянутой тишины Леха спросил:
-Ну и что там "стало"?
-Их не стало! Схоронили! Все молодые! Могли еще пожить! - Она повысила голос. Наши серые шторки колыхнулись и побелели - то ли от ветра, то ли от этих слов. - Вы же не только выпиваете!
Леху, как меня, не прослушивала прибором, о название которого вопросительно жму плечами.
- Я тоже убегал из больницы. - Сказал мне Гриша, когда докторша ушла. - Лекарства во время не пил. Так появилась резистенция.
- Ты про что?
-Это, когда ВИЧ-терапия не помогает. - Продолжал Гриша. - Таблетки надо пить по расписанию. Я не успел. "Вмажешься" - и не до лекарств. Так пропустил несколько видов таблеток. А новые еле подобрали. И неизвестно: надолго ли помогут? А жить - хочется!
И снова колыхнулись наши шторки.
Скучно. Привычное больничное безделье. Пересмотрены все кинодиски: и свои, и соседей других палат. Наши телепрограммы не работали. Сломанная антенна.
Серега заметил несколько книг на моей тумбочке. Я угостил его одной на пробу - "Падающие звезды" Вячеслава Дегтева.
Гриша хвастался, как "поставил на бабло" дедушку по палате. Грустная история. Но Гриша не догадывался, что это грустно. Дедушка не знал, от кого поймал ВИЧ, болезнь, как правило, молодых. Жена-старушка давно умерла. С другими женщинами не встречался. Год назад ему ампутировали ногу. Проклятая гангрена. Иммунитет, будто хрупкий апрельский лед. У него были дети, но почему-то не навещали. Однажды дедушке захотелось в деревню, где прошло детство.
-Старый поймал "чуйку": на днях умрет. - Рассказал Гриша. - Торопил меня, чтобы я отвез в деревню. Вначале, правда, был голубь.... Короче, сюда на подоконник сел голубь. А старый сказал: "В глазах птицы моя смерть". Старый совсем сбрендил. Но это терпимо. Главное, что на его сберкнижке хранились деньги.
Они заехали в банк на такси. Гриша прикарманил сколько-то тысяч рублей. Потом дедушку отвезли в деревню его детства, высадили под дубом. Больше пожилого пациента в больнице не видели.
-Это не по-человечески! - Сказал Леха.
-Брось! Я ему даже бутылку "Колы" тормознул!
-Шел бы ты грабить "комерсов" или воровать кошельки! - Предложил Леха.
-За кошельки посадят! А за комерсов вывезут в лес! - Возразил Гриша.
Вероятно, не только мне захотелось, чтобы он драпанул в отделение травматологии. Но я успокоил себя: это не твой старик! остынь! Я ошибался, думая так.
Пришла тетя Тома, раздатчица еды в нашем корпусе. Короткая, как у мужчины, стрижка. Полненькая. Синий фартук в белый горошек. Золотые ( ?) передние зубы. У меня, шепелявого, и таких нет. Довыпендривался!
-Ребята, поможете? - Спросила.
Скоро обед. Ей нужен грузчик. Пищу доставляли из подвала. Там - кухня. Десяток пустых ведер на телеге. Гриша сразу "уснул". Я, Серега и Леха молчали. Без добровольцев.
-Гриша, смотрю, опять спит. Как не приду - всегда спит. - Тетя Тома осмотрела нас, кандидатов. - Витек! Давай! Ты еще не помогал. Ребята уже были.
-Ага. - Кивнул Леха.
-Да. - Кивнул Серега.
-Ладно. - Кивнул Витек.
Я катил телегу за собой, как санки. Громыханье пустых ведер. Вниз спустились на лифте. Низкий потолок подвала. Серые крашенные стены. Я размечтался. Дивное местечко для сцены об идущих на казнь. Тут же выстрел в затылок приговоренного. Бах! И еще один напоследок - контрольный. Бах! Занавес. Кулисы, конечно, светло-красные с багровыми пятнами. А потом... Телега отвлекла мои режиссерские, точнее, тарантиновские фантазии. Одно колесо заносило левее. Хотя я двигался прямо.
Телегу оставил возле кухни. Запах еды разбудил голод. Я перенес пустые ведра на кухню. Затем обратно - полные.
Позже тетя Тома прошла по корпусу.
-Обед! - Крикнула несколько раз.
Больные выходили из палат с тарелками и кружками. Еду получали в раздаточной. Здесь одновременно пациенты двух корпусов, нашего и соседнего, открытого турбика. У кого заразный кашель - и эти здесь! Наша палата была либо с закрытой формой чахотки, либо пока что под обследованием. Хотя при последнем случае несюрпризно заразиться. "Кха-кха!" - Повсюду.
В углу раздаточной стояло два холодильника. На хранение - пакеты, где продукты и бумажка-визитка ( фам. , номер палаты). И все-таки кто-нибудь что-нибудь сопрет. Продразверстка, блин!
Ночью проголодался. Отчего не спалось. В раздаточной еды было темно. На днях сгорела лампочка. Я вынул из холодильника пакет с едой. Ко мне сразу приблизились двое:
-Чего ты взял?
-Свое. А что?
- "Крыску" ловим. Поэтому интересуемся.
Я достал из пакета лист, где написано ручкой, корявым почерком, мое имя и номер палаты. Вот - им.
-Ну не обессудь. Сам понимаешь. - Они прочли.
Затем ушли в укрытие за маленькой пальмой в плошке. Прямо-таки игры в охотников, чуть ли не сафари. Я съел сосиски и ощутил на лице улыбку.
Проспал утренний завтрак. Не услышал, как пациенты уходили и возвращались с полными кружками чая и хлебом на тарелках. Разбудила медсестра, по прозвищу Гюльчита. Всегда закрытое лицо. Принесла капельницу на колесиках. Всем - по игле.
-Какие, Витя, вены! - Гриша за мной наблюдал. - Мне бы такие. Давай, Витя, махнемся.
Его вены еле видно. Сжег димедролом...
-Тебе такие вены, - сказал Серега - и еще домик проколешь.
Грише позвонила мама. В его руке - капельница. Другая - с мобильником: "Мама... Мамочка... Мамуля". Без нее бы пропал. Я ему по-белому завидовал. Свою потерял рано. Познакомиться было некогда. По душам, начистоту не поговорил. С матерью так можно. На то она и мать. Свою еле помню. Бабушек, дедушек нет. Некому о ней рассказать. Помню, как заметил преданность матерей, когда относил другу "передачку" в тюрьму. Очередь больше состояла из женщин за сорок. Потом я очутился по другую сторону решетки, за решеткой. И убедился в преданности матерей. Теперь больница...
Гриша заваривал чифир. В железной кружке кипел его излюбленный напиток. Гришины зубы желтые, как китайцы. Чифир, сигареты, чифир - ясное дело, желтые.
Серега вернул мне книгу:
-Понравилось. Жизненно. Жаль, что мало. Есть еще?
-Дома.
- Принесешь?
-Не могу. Меня просили там не появляться. Неизвестно, что со мной. А сюда не едут.
Я жалел, что не взял из дома ноутбук, где интернет, фильмы, книги, игры. И скажу прямо ( кто-то же должен это сказать) среди вичевых много нарков. Жди: сопрут. Итого - я, спидозный, заметил в себе искру СПИДофобии. Конечно, можно с ноутбуком в обнимку и до туалета, и на улицу. Но я так не хотел.
В палату вошел Леха с озадаченным лицом. Оказывается, в холодильнике опять несколько потерь. Гриша тут же выдал историю, как у них, в лагере строгого режима был общий холодильник. То и дело - караул! - пропажи. Однажды кое-кто положил бутылку со сгущенкой, разбавленную "сонниками". Надзиратели не пробовали на вкус. Поэтому "передачка" дошла. И вдруг появился спящий с роковой сгущенкой на губах. Недолго длились его последние сладкие сны!..
Нам, вичевым, не просто обрести половину. Мы искали женскую инфицированную палату. Докторша беспомощно разводила руками. Закон о конфиденциальности. Даже у откровенной Гюльчиты слово-номер не вытянешь. В разговоре с пациентами нашего корпуса забрасывали информационную удочку:
-А ты не стоишь на учете по адресу?.. Нет... Жаль. То есть, нет, не жаль. Хорошо, что еще там не стоишь... А что это за место мы сами не знаем.
Однажды Гриша встретил знакомую по другой больнице. Людмилу он окликал короче: "Лю!" Она тут будет значительно действующее лицо. Поэтому напишу портрет. Брюнетка, скуластая, черноглазая, кажется, татарское ДНК. Преждевременные морщины на лбу заставляли ей дать больше, чем тридцать. Вечный спутник Лю - черный кот на неудачу. Случалось, докторша брала его за шкирку и выкидывала из палаты. Но не из больницы. Ведь пришлось бы спускаться. Утомительно. Кот был провидцем. Почти всегда накануне визита людей в белых халатах прятался под койку.
Лю показала свою палату, где еще три девушки, тоже инфицированные, не старше нее. Две почти не выходили наружу. Тяжелое лежачее состояние. Зато Инга после трех больничных месяцев пошла на поправку. Скоро выписка. Инга - снежные зубы, осиная фигурка, ямочки на щечках. И не подумаешь: турбоВИЧ!
Их палата в теневой стороне. Не то, что нам - открытое окно, солнечные ванны, солнечные очки.
С Лю будь начеку. В первый день знакомства с ней я и Серега посетили магазин. Он выложил товар на кассе. Лю, разговаривая по мобильнику, подставила ему бутылку вина и прошла мимо. Показала пальцем на бутылку. Затем - на Серегу. И потерла пальцы - жест означает деньги. И пальцем на себя. И снова - на него. Дескать, купи и верну. Этакое немое кино. Серега поверил и расплатился. Она, конечно, ничего не отдала. По словам Гриши, это цветочки. То ли еще будет!..
После обеда я переодевался из шортов в джинсы. Рубашка - вместо майки. Я торопился в город. Гриша бубнил об опасности СПИДа, если я вернусь пьяный. Медбратишка, что ли?
-Зачем ты мне все это говоришь?
-Просто так... Мы же в одной палате.
Ему лишь бы болтать. Делать-то нечего. Больничная скука. Если, конечно, батарейки иммунитета не сели. Гриша из деревни. В городе знакомых нет. Пойти не к кому. Вот и оставался в палате днем и ночью. Разве что прогуляется в лесу, неподалеку. Хотя, по его словам, раньше был городским, но в Саратове. Десять лет назад, тоже по его словам, узнал, что кровь отравлена ВИЧем. Поэтому продал свое жилье. Теперь, мол, волей-неволей погибнешь! Стоило отжить напоследок широко, без бухгалтерии. Квартирные деньги отпраздновал. Наркотики, бары, море. Нищая фантазия. Я бы, например, спасся от жизни в Афганистане. Он же остался с горсткой денег. И тут вдруг выяснилось обстоятельство: до СПИДа придется пожить! И это не поле перейти. Должен обождать. О, проклятый календарь! Так говорил о себе пациент Гриша.
Я покинул больницу. Утром, думал, вернусь. Ведь будут уколы. Хотя антибиотики мог уколоть себе сам. Но докторша велела: оставайся тут! Я не спорил. В чужой монастырь со своим уставом...
Возвращался вечером следующего дня. Утром не успел. На остановке толпились люди. Я пропустил несколько автобусов. Ведь переполнено. Консервная банка, а не маршрутка. И все-таки втиснулся. Наконец-то. Давка - отовсюду. В такие минуты мечтаю купить водительские права под мостом у пьяного гаишника с черными погонами. Помечтаю, помечтаю, а потом успокаиваюсь: минут десять и станет просторней! Крепись, пациент!
Больница запиралась в десять вечера. Я вернулся без пяти до закрытия. Излишне пьяный - вот какой вернулся. Земля и ступеньки качались под ногами, как палуба в море. Сторож в черной форме заметил и "палубу", и "море". Но пропустил внутрь. Вероятно, привык. Сколько тут пьяных и обколотых маком? Надо же потушить пожар в себе. С некоторыми "пожарниками" лучше не спорить. Того жди, попадешь под горячую руку. И не смотри, что пациенты! На взмах "заточки" хватит силенок!
-Тебе лекарства не помогут. - Сказал мне Серега. Еще один медбратик.
-А как же тогда другие бухают? - Я прилег на свою койку в одежде. - И ничего. Пока что живы.
Моя голова кружилась. Тошнота. Обессилел, чтобы раздеться.
-Вот их и режут, как свиней. - Говорил Гриша. - И держат тут по году.
Впрочем, не ему меня упрекать. Он-то вообще грезил о наркоте. Порой гадал вслух: опасно ли уколоться? Проблема, что принимает лекарства от СПИДа, ежедневные розовые таблетки. Поэтому выжил. Прибавил в весе. Улыбнулся. Стал сильнее. Настолько сильнее, что даже поднялся с больничной койки. Его трижды эвакуировали сюда худым, бледным, гнойным, кашляющим, почти бездвижным. Но это преодолено. И это в прошлом. Так что теперь самое время задуматься о наркоте. И вот проблема. Мак плюс антиспидозная терапия - равняется неизвестности... Не исключена лапша на поминках. Хотя побочные эффекты будут и без наркотиков. Серега порой с желтыми, как при желтухе, глазами. Поэтому иногда покидал палату в солнечных очках. У Гриши - диарея. Еще бывает, как видел, рвота, сыпь, бессонница. Врачи говорят, "побочка" пройдет. Терпение, говорят. И тело привыкнет к лекарству. Забегу вперед этой истории: я принимал терапию антиСПИД полгода. "Побочка" не пропала. Головокружение, будто пьяный - это бы ладно. Случались и приступы галлюцинаций.
Гриша соскучился по кайфу. Палата надоела и обесцветилась. Ему бы слетать в яркий мир - туда и обратно. Ну или туда, туда и обратно. Гриша оправдывался, что одержим инстинктом "камикадзе". Дескать, укололся и успокоился. Еще один шаг к бездне погибели. Гриша не спрашивал докторшу о реакции. Она не поймет. Кроме ромашек, ни черта не нюхала. Она отругает. Не здоровые, мол, пациент Григорий, интересы. Того жди, не отпустит домой на выходные. Как бы там не скололся. Кому нужно еще одно мимолетное объяснение за очередной труп? Вот после выписки - свободен! Поэтому дальновидный Гриша ограничился планами на медсестру Гюльчиту. Она всегда, как Серега, в маске. Тоже хочет жить. Она приходила к нам с уколами и капельницами. Подобно многим я не видел ее лицо. Но, по слухам, красивая. Глаза медсестры, большие и черные, напоминали о героях аниме. Она должна знать о реакции на мак плюс терапия антиСПИД. Уже который год работает тут. Докторше не сдаст. Такого за ней не замечали.
-Как думаешь, что будет, если я?.. - Спросил Гриша. - То есть не я... А вообще, что случится, если человек принимает ВИЧ-терапию и вдруг... случайно уколется маком. Ну, так, чтобы разок, а не "заторчать" надолго.
-Умрешь! - Гюльчита ставила нам капельницы.
-Серьезно?
-Не знаю. Но ничего хорошего точно не будет. Лучше дождись выписку. А то вас, кольщиков, отсюда уже немало вынесли в морг. А врачам потом объясняйся перед мамами и папами. - Она подошла ко мне с капельницей. Я лег на койку. Вытянул руку вдоль тела. Пусть колет. - И в палате не вздумайте варить. Есть на вахте медсестры... Пронюхают и звонят в милицию. - Она коснулась меня влажной ватой. Запахло спиртом. - И вас не предупредят. Эта палата не случайно напротив вахты.
-Мы знаем, про кого ты. - Насторожился Серега. - Есть тут одна.
-Если бы одна. - Гюльчита ввела иглу в мою вену. Кап-кап-кап...
- А кто еще?
-Неважно... Врачи устали от этой палаты.
-Да, тут такие пациенты, что всем пациентам пациенты! - Добавил Леха.
Загадочная Гюльчита ушла. А Гриша рассказал новейшую историю этих стен:
-Раньше, в натуре, здесь варили. Меня сюда впервые приволокли, когда пациенты грели на плиточке растворитель. Хата не успевала проветриваться.
-Зачем они вообще лечились, если охота колоться? - Спросил я. Хотя и догадывался - зачем...
- Черт их знает. - Недоумевал Гриша. - Может, депрессия... Мусора часто сюда загуливали нежданчиком. Надо же план выполнять. Несколько пацанят при мне забрали. Теперь они, возможно, кантуются в других больничках... Тюремных! Сто пудов, и там варят. Наркоман - это навсегда... В нашей палате еще не было так тихо, без происшествий, как последние месяц-два. Я знаю. Это мой дом.
-А почему тебя не "закрыли"?
-По мне было видно, что при смерти. Разве такому до кайфа? Алиби. Понял?
-Может, будем курить маруху не в палате? - Беспокоился Леха. Тюремная больничка явно не входила в его жизненные планы.
-А где же курить?
-На улице.
-Так ведь придется ходить вниз. Потом - вверх. Здоровья, что ли, много?
-Вот и те пацаны, наверное, волновались о здоровье, как мы. - Я перевернул матрас с севера на юг. Жесткая спартанская подстилка! - Неудобно спать!
-"Клиент" до тебя тоже жаловался на этот матрас. Хотя был не из прихотливых.
Тот, по рассказу Гриши, кололся наркотой безбожно и по распорядку. Ирвин Уэлш так не кололся. Поэтому сопалатника перевели в наркологическую больницу.
-Он не виноват. - Оправдывал Гриша-адвокат. - В Чечне присел на это дело. Война! Горе пережил! А люди, как и меня, не поняли его.
Боже мой, подумал я, чеченский фронт отжил свое еще в прошлом веке! А если бы он протоптал войну от Воронежа до Берлина, как наши деды? Каким же тогда придется колоться шприцом? Размером с боевой снаряд?
Ночью все храпели. Лишь я с бессонницей. Нарушителей тишины мысленно будил в порядке очереди. Мечты - то к одному подойду и дам аплодисментов возле уха. Рядом с другим свистну. Потом топну. Љ3 замолчит, а Љ1 снова шумит. Хр-р-р! Оркестр!
Утром Грише стало не по себе. Пот на лице - кажется, температура. Покрылся багровыми пятнами. Докторша все это заметила во время обхода:
-Реакция на наркотики! Я уже таких видела после дозы! Жить, смотрю, надоело! Умирайте в другом месте!
-Я не травился!
-Вранье!
Вряд ли Гриша кололся. Как, если не выходил из палаты со вчера? Докторша сомневалась. Поэтому привела подкрепление - наркологша с другого этажа. Она без маски. Неужели забыла? Наркоэксперт, не поверите, выглядела, будто под кайфом. Что-то опиумное. Она разговаривала медлен-н-но. чесала лицо. Ее глаза были еле открыты. Явно... Лишь алиби из белого халата и не менее белой шапочки спасло от обвинений. Ну а зачем удивляться? Доктор Булгаков ведь списывал морфий на свои внутривенные нужды.
Наркологша осмотрела подозреваемого: ноги, руки, шею. Поиски следов от уколов.
-А это что? - Она растягивала слова.
-Капельница. - Ответил Гриша.
Наркологша взглянула на докторшу, которая кивнула в подтверждение капельницы.
-Покажи пах! - Приказала наркологша.
-Зачем мне "жалить" пах? Еще живы вены. - Гриша вытянул перед собой руки, как лунатик. - Вот голубенькая. Видите?
-Так и есть. Кололся в пах. - Наркологша по-прежнему растягивала слова. - Почему не хочешь показать пах? Что-то скрываешь? Да?
Не стеснительный Гриша приспустил штаны и трусы... Наркологша провела диагностику паха и сказала заторможен-н-но:
-Да, не кололся, смотрю. Странно. Не знаю, что с тобой, Василий.
При слове "мутирует" некоторые задышали, прикрывшись ладонями. Не исключено, что кое-кто задумался о смене палаты. "Мутирует" - это напоминало человека-паука, спайдермена. И не всем хотелось сыграть в паука. Хватит обыкновенного СПИДа.
Лю часто заходила с ноутбуком. В нашей палате, говорила, интернет быстрее. Она, как обычно, болтала громко и без перебоя. Гриша проснулся и просил о тишине. Вскоре замолчал. Понял, что проси не проси - бестолку. Лю читала сообщения из интернет-сайта знакомств. Только и расписывала, будто гжелью, какая она непревзойденная. Будто так пишут ей. Слишком однообразно. Так заметил и я, и другие. Когда случайно проходил мимо, то увидел, как она читала из пустого белого экрана. Я не ловил ее за язык на сочинительстве. Незачем. Придворные, прибольничные артисты тоже нужны.
В палате появилась женщина:
-Вот ты где! А я ищу!
-Могла бы позвонить. - Сухо сказала Лю. На лице без света радости.
-Твой телефон отключен.
Лю посмотрела экран мобильника:
-Пропущенных звонков нет. Все работает. Наверное, у тебя нет номера твоей дочери. Тебе ведь это не нужно.
Мама с пустыми руками. Обычно сюда наведываются хотя бы с пакетиком помощи. Мама - красная губная помада, макияж, толстые в синяках и царапинах ноги из-под короткой юбки.