| |
Иногда мне хотелось совершать совсем отчаянные вещи. С возрастом это не проходило. Я словно остался в другом возрасте, молодом, и хотя реальный возраст приближался к полвека - чувствовал себя как в молодости. Только какая-то грусть нет-нет да изредка появлялась, словно я вспоминал о чем-то, но почти тут же спадала пелена возможного отчаяния, и я снова жил своей обычной жизнью. Жизнью свободного человека, не скованного никакими обязательствами. Жизнью, ломающей любые стереотипы. Мне вообще всегда были более понятны дети трех-пяти-семи лет, чем взрослые. Дети естественны. Мне с ними было легко. Даже ребенка в год его лет - я чувствовал лучше, чем иного человека за сорок. За сорок люди вообще уже становятся другими (чем даже за тридцать или двадцать и, наверное, пятьдесят). У них появляется какая-то излишняя и совсем не нужная задумчивость, им вроде как еще что-то хочется, но они уже не знают "что". Странное, в общем поведение, но любопытно (очень на самом деле любопытно), отчего раньше я этого не замечал. Видимо свыше так распорядились, чтобы жизнь передо мной открывалась постепенно, да еще всеми красками бытия, - сочными, так сказать, ибо сначала были наброски, штрихи, после легкий окрас карандашом (уже цветным), затем вступали в дело фломастеры, становилось все ярко и приятно, а завершали дело краски, кои вносили некую свою утонченную оконечность. Чтобы после все начать сначала... |