Зелинский Сергей Алексеевич
Доподлинно истинно (2020)

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • © Copyright Зелинский Сергей Алексеевич (s.a.zelinsky@yandex.ru)
  • Размещен: 10/03/2020, изменен: 10/03/2020. 180k. Статистика.
  • Повесть: Психология
  • Романы-размышления,философская проза
  • Скачать FB2
  • Аннотация:
    И вдруг замечаешь, что как будто на пороге лежит истина. Она сама пришла. Ты её так долго искал, что словно и рад и не рад ей, но, присмотревшись, обращаешь внимание, что истина как будто и не та. Нет, она настоящая, конечно, но вот словно не твоя она. Да, пришла к тебе (адрес сверил, всё чётко). Но вот то ли ты изменился за то время, пока она была в пути, то ли изначально задал не те параметры поиска, в общем, получилось в итоге что-то не то. Всё не то, всё не так. А как тогда "так"?

  •   СЕРГЕЙ ЗЕЛИНСКИЙ
      
      
      ДОПОДЛИННО ИСТИННО
      
      
      2020
      
      
      
      
      љ C.А.Зелинский. Доподлинно истинно. Роман.
      
      Текст печатается в авторской редакции.
      Все права защищены. Любая часть данной книги может быть воспроизведена в любой форме только с указанием автора, Сергея Зелинского (владелец авторских прав - Сергей Алексеевич Зелинский).
      
      
      
      
      
      Аннотация
      Роман о погружении человека вглубь собственного подсознания, и об удивительнейших метаморфозах, происходивших загадочно где - наяву ли, во сне, в фантазии автора, или в речах героев, существование коих, конечно же, более настоящее, нежели чем вымышленное, хотя и существовали ли они на самом деле, ещё видимо предстоит разобраться. По крайней мере так думал я, так полагал кто-то из главных героев, и так, вероятно, совсем не было на самом деле. Или всё же было? Кто знает, кто знает, как говорится... Тем более что и говорить-то, быть может, не надо. А лишь только слушать. Ну, то есть, читать...
      
      
      
      
      
      
      Сергей Зелинский
      Доподлинно истинно
      роман
      
      
       "Как детский поцелуй, спокойно дышит стих".
      Борис Пастернак
      
      
      
      Пролог
      Я не понимал, к чему это может привести. Я только видел, что у меня не остаётся иного выхода, кроме как делать задуманное. Притом, что как таковым и "задуманным" это совсем нельзя было называть, потому что даже сама идея рождалась всегда спонтанно, так, что строчки начинали буквально выплескиваться изнутри, и дабы не сойти с ума, я находил любой записывающий материал и писал, выплёскивая то, что накопилось к тому времени внутри - на бумагу. (Бумагу, обертки от конфет, какое-то тряпье, картон, любое, куда можно было начинать записывать). Чтобы после переписать набело.
      А ещё погодя (по временному отрезку судьбы) всё уже изначально складывалось в виде рукописи, и уже мне не нужно было ничего собирать по кусочкам (из некогда записанного), а всё шло разом, этаким единым массивом. Причём, четко прослеживалось и окончание и начало и середина и любого рода вступительные или пояснительные слова, всё шло каким-то этаким своим чередом, во время записи которого не способен я был заниматься никакими иными словами, ибо нужно было срочно записать свои мысли. А для чего это надобно и была ли какая такая практическая необходимость, я не задумывался. Некогда. Строчки шли своим чередом, и если бы я их не записывал, со временем они бы разорвали меня изнутри, здорово бы, вероятно, нарушив психику. В общем, я не мог иначе. Да и, если честно, не ведал: как было бы возможно иначе; ибо и сам того не хотел.
      
      
      Часть 1
      Глава 1
      Насколько я, конечно, мог бы сказать, что непременно следовало сделать то-то или то-то? Вероятно подобное вообще, в большей части, выглядит как нечто затуманенное, и когда на самом деле случается, в этом случае всё вдруг становится на свои места. Да, у меня порой вспыхивало какое-то непременное желание обязательного совершения чего-то, но вскоре это больше казалось неким ритуалом. Не больше. А от любого ритуала, как известно, рано или поздно можно отказаться. Жизнь не терпит каких-то слишком устоявшихся правил, ибо они противоречат истинам. Должно быть, даже тем истинам, которыми рано или поздно переполняется наша жизнь.
      Впрочем, тут иной раз можно легко сбиться с пути истины. А истина - она ведь не очень любит, когда ей противоречат. Ну разве что говорят что-то вдогонку. Как вы полагаете?
      - Я полагаю что вы заблуждаетесь, и причём искренне, - ответил седой человек благородного вида.
      - Да? - удивился я. - И в чём же, позвольте, подобное заблуждение?
      - Видите ли, - продолжил он, казалось, словно и не заметив моё возражение. - Всё, что происходит с нами в жизни, является почти непременно таким же важным и обязательным, как и то, что никогда не происходило. Понимаете ли?
      Я кивнул.
      - Здесь нет на самом деле ничего сложного, - продолжил он. - Когда мы двигаемся в направлении правильной истины, рано или поздно на пути нам встречается порой что угодно, кроме того, что действительно необходимо. И вот это, вероятно, самая любопытная загадка, которая так или иначе...
      - Требует нашего разрешения, - попытался вмешаться кто-то третий в нашу беседу, но Дэвил (так звали седовласого мужчину) столь сурово посмотрел, что я сразу отметил для себя, что он, вероятно, очень не любит, когда его перебивают.
      - Да, это так, - к моему удивлению ответил Дэвил, посмотрев на меня. (Я было подумал, что невольно что-то произнёс вслух, но оказалось что нет, и старик, - так я назвал его за глаза, - просто догадался).
      - Я не догадался, - ответил Дэвил, давая вероятно понять, что он знает (то есть умеет читать мысли).
      Я внимательно посмотрел на него. Он согласно кивнул.
      - Умеете? - мысленно произнёс я.
      Дэвил кивнул вновь.
      - Всё понятно, - улыбнулся я, подумав, что общение с Дэвилом значительно облегчает задачу, ибо я всегда фактически мечтал просто думать, а не говорить, но чтобы мои думы угадывали...
      - И давали ответ, - улыбнувшись, произнёс Дэвил, на что я утвердительно кивнул, тоже улыбаясь.
      - Но всё же и я ведь желаю что-то сказать, - вновь попытался включиться в словесную игру кто-то третий. Звали его кажется Матист, это был высокий, хорошо сложенный чернокожий мужчина лет этак тридцати пяти, с пушкинскими бакенбардами, казавшимися немного смешными на его выжженном солнцем лице.
      - Отчасти он даже может и прав, - улыбнулся Дэвил.
      - Вы полагаете, - то ли подумал, то ли произнёс вслух я (ещё раз почувствовав, что действительно легко, когда можно говорить не думая, и думать не говоря, всё едино ведь).
      - Как вам сказать, - неожиданно произнёс Матист, видимо решив, что я обратился к нему. - Слушая ваш спор, мне всё время хотелось вмешаться, и я, право, не сдержался, о чём уже отчасти даже пожалел.
      - Отчего же? - не понял я.
      - Понимаете, - пожал плечами Матист, - я не очень сведущ в предмете обсуждаемого вопроса. Но мне очень бы хотелось, чтобы меня услышали...
      ("Ибо если слышат - то видят", - подумал я)
      - Ибо если слышат, то, вероятно, меня и видят, - окончил свою фразу Матист. - А если так...
      ("То я существую", - вновь подумал я)
      - ...То это значит, что я существую.
      - А Вы этого, как понимаю, очень хотите, - уточнил я.
      - Да, - утвердительно кивнул Матист. - И, поверьте, даже больше, чем это может показаться на первый взгляд.
      - Даже так? - улыбнулся я.
      - Он на самом деле невидим всем остальным, кроме Вас и меня, - вмешался в разговор Дэвил.
      - То есть? - не понял я.
      ("Так и есть", - мысленно ответил мне Дэвил).
      ("Вот те раз", - так же мысленно подумал я, и тут же заметил, как Дэвил еле заметно кивнул, одобрительно улыбнувшись).
      ("Однако", - подумал я, но уже не стал смотреть на Дэвила, хорошо зная его реакцию).
      
      
      Глава 2
      Труднее всего было оставаться одному. Случались моменты в недавнем прошлом, когда словно наоборот я мечтал об одиночестве. Но я никогда не хотел быть действительно один. Одиночество я не переносил с самого рождения. Мне просто хотелось побыть наедине со своими мыслями, но чтобы рядом непременно кто-то находился. Порой уже даже, быть может, всё равно кто. Более важна была возможность моего общения - когда я того захочу. Ну и понятно, что это должно быть лицо противоположного пола. Так мне было спокойнее, потому что душевно приятнее. Рядом с женщиной я мог пребывать часами, переходящими в сутки, тогда как если это был мужчина, обычно через час (это ещё в лучшем случае) мне подобное общение отчего-то надоедало. То ли я, стремившийся сказать как можно больше (и вмещая "в предложение" целую жизнь), постепенно терял нить разговора, ибо становилось уже как-то неинтересно (вероятно потому, что пропадал психологический фон, ведь любого рода общение - это трата психической энергии), то ли по каким-то ещё причинам, но достаточно быстро всё заканчивалось. Тогда как с женщиной помимо разговора можно было заниматься ещё какими-то делами, да и даже просто помолчать, - уже тоже было хорошо. В то время как от мужчины я всё равно бессознательно ждал какую-то агрессию (этакую попытку доминирования, инстинкт, доставшийся психике от природы) и потому вскоре становилось не комфортно. Зато когда мы расставались, я чувствовал только тёплое чувство этакой благодарности.
      Звали меня... Впрочем, не важно как меня звали. Случается человек вроде как и зовётся каким именем (даже очень порой благородным), а на деле ничего из себя не представляет. А бывает и наоборот (имя этакое... никакое в общем-то, а на деле ого-го какой человечище), хотя и подобное, конечно, встречается реже. В жизни вообще очень много чудаковатости. Оттого быть может жизнь до сих пор интересна своей непредсказуемостью. Ведь вы совершенно точно можете рассчитать всё и вся, предугадать почти любые события, а что-то раз - и пошло не по плану; да ещё порой и чуть ли не в противоположную сторону ранее загаданным. И вот вам уже вместо печали - интерес. Интерес - это любопытство. А любопытство рождает желание жить.
      Точно не скажу кто я был по национальности, скорее немец, чем русский, скорее русский, чем американец, скорее американец, чем европеец. Но наиболее важно, как я считал, это не то, кем ты являешься по рождению, а важно кем ощущаешь себя. Всё остальное в большей мере условно, чем истинно; равно как, вероятно, условна и сама наша жизнь. Жизнь, которая задаёт порой больше вопросов, нежели чем имеет ответов на них. И это тоже было по своему достаточно и условно и загадочно. Притом что я, конечно же, особенно как-то никогда не стремился до конца понять этак разом всё и вся, предпочитая оставлять тайны для своего раскрытия как бы на потом, потому что был уверен, что всему своё время. Помните как у Экклезиаста? Время разбрасывать камни и время собирать, время войне и время миру, время любить и время ненавидеть, время разрушать и время строить, время обнимать и время уклоняться от объятий, время сшивать и время раздирать, время насаждать и время вырывать посаженное, время убивать и время врачевать... ("Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру". (Еккл.3:1-8)).
      А потому примерно так жил и я, предпочитая больше верить в предназначение, нежели чем соблюдать его, больше понимать истину, нежели чем допускать её существование. И ведь не сказать что так-то уж были какие-то загадки. Совсем нет. Жизнь, вероятней всего, как раз текла своим чередом. И в какой-то мере мне это очень даже нравилось. Я даже порой и наблюдал за собой словно со стороны (не важно что это напоминало: смотрение из-за угла или наблюдение издали в подзорную труб)у. И при этом находил для себя что-то, что по своему будоражило психику и было не сказать что хорошо или плохо, а просто как-то по особенному интересно.
      Мне вообще была интересна жизнь. И я её всячески изучал.
      
      
      Глава 3
      Возможно иногда кажется совсем нечто невообразимое.
      Случается, что мы сами запутываемся словно специально, а на деле всё тишь да гладь.
      А бывает, что как будто ничего такого и не происходит. А всё лишь непременно кажется. И вот тогда, вероятно, наступает и вовсе самое любопытное, ибо двигаемся мы в этом - заданном кем-то - ритме бытия, и нисколько порой даже не хочется выходить, оканчивая движение. И лишь что-то уныло тоскливое разливается в груди. И создаётся впечатление, что осталось ещё немного и всё будет закончено.
      Но нет. Ничего не заканчивается. А то даже и наоборот, раскрывается с новой, доселе ещё неизведанной силой. Отчего становится тихо и благотворно в душе. И что-то даже упоительное разливается внутри. Хочется жить. Да, да, я не оговорился. Жить действительно хочется, ибо жизнь - это изучение, в том числе, и себя. Изучение, - и постоянное совершенствование. А когда мы совершенствуемся, становится действительно легче. Ну и интереснее, разумеется. Интерес, равно как и любопытство, ведь никто не отменял.
      Вот за такими мыслями застал я сам себя, когда проснулся. Природа уже скашивала взор сквозь окно, намереваясь видимо выяснить, какого, собственно, чёрта, я до сих пор ещё сижу дома. Признаюсь, в хорошие дни любого времени года я непременно спешил на улицу. То ли деревенские гены предков (так или иначе у каждого из нас такие гены), то ли ещё какая уважительная причина, но мне словно не хватало воздуха, а потому вскоре уже я был на улице. Всегда. Не исключение и нынешний раз. Вообще, жизнь моя так или иначе повторялась, периодически являя что-то из прошлого, (равно как и отправляя в прошлое что-то из будущего и обратно), так что мне поистине всегда становилось занимательно следовать событиям бытия. Тем более труда особенного это не доставляло и всё и всегда было очень и очень замечательно. Чтобы там кто не говорил. Да и кто может знать лучше нас с вами? А если даже что-то не знаете вы, это обязательно знаю я. Ну да это почти непременно всё так. Причём ненужная вставка "почти" - от лукавого. Amen.
      
      
      Глава 4
      Иногда становилось действительно невыносимо. В какой-то мере я ловил такие состояния, пытался разобраться. Ведь это казалось мне удивительно: как так возможно? Отчего? Раз - и какая-то тоска сжимала словно тисками, меня как будто погружали в мешок и ставили мешок под пресс, но пресс не сжимался, а просто становилось поразительно душевно больно от какой-то безысходности. Притом что была ли на самом деле эта безысходность, я точно не знал, ибо пока жив, всегда оставался выход решить вопрос.
      - Да, последние годы вас удивительно закалили, - произнёс Дэвил.
      - Это так, - согласился я.
      - Ваше согласие предполагает, вероятно, какой-то этакий чудодейственный выход... - начал было Дэвил.
      - И выход, и избавление, - перебил я.
      - И вы правда в это верите? - как мне показалось, несколько загадочно посмотрел на меня Дэвил. В ответ я посмотрел на него. Что-то появилось в его чертах такое, что раньше я не замечал. Причём это как бы не относилось даже может к каким-то чертам, скорее из его души исходило "нечто", что самым загадочным образом меняло его внешность.
      - И даже не то что внешность, а словно показывало его в новой ипостаси, - продолжил за меня мои мысли Матист.
      - Вы тоже умеете читать мысли? - я посмотрел на него с любопытством.
      - Это не очень трудно, - кивнул в ответ Матист.
      - Труднее правильно интерпретировать эти мысли, - улыбнулся Дэвил. - Ведь не всегда надо искренне верить тому, о чём вам говорят. Иногда говорят просто так, иной раз в желании скрыть правду, а кто-то и попросту не может ясно выразить свои мысли.
      - Да, всякое случается, - согласился Матист.
      - У меня появилось ощущение, что эти двое откровенно валяют дурака. И даже более. Мне показалось, что их на самом деле и не было. Был я. Только в нескольких лицах. Пока в трёх. Я как, собственно, я, Дэвил - как моё второе "Я", и Матист, как то ли "Я" третье, то ли ещё какое.
      - Отчасти вы правы, - как мне показалось, произнесли они оба. Но я нарочно не стал ни о чём больше думать, дабы они не разгадали мои мысли. Хотя, как понимал, если предположить, что всё было едино, так там совершенно безразлично было: думаете вы о чём-то или нет. Всё шло своим чередом. Да ещё и было так, что ни о чём на самом деле вам не догадаться. Но вот: что делать с тоской? Она то ведь оставалась... Да, я уже старался не переживать, не расстраиваться, а - усилив душевную боль - старался препарировать её в тайном желании разобраться в вопросе полностью, с целью, вероятно, чтобы такого более не повторялось. Впрочем, цель была пока ещё, как таковая, не ясна. Но совершенно точно, что мне не хотелось, чтобы нечто подобное повторялось. А значит следовало ломать сценарий жизни, подменяя одни стереотипы другими и словно заставляя даже может и откровенно выживать. Кто знает, как говорится, кто знает. Главное, что было будущее. И это будущее, вероятно, всем нам ещё покажет. К сожалению или к счастью, не знаю, но точно, что будут изменения. Отчего-то такое предчувствие живёт давно, таится глубоко, даже может быть скрывается. Ну а когда начнёт воплощаться в действительность - неизвестно. Хотя точно известно, что всё, что происходит сейчас, далеко неспроста. Ну да будь что будет. Amen.
      
      
      Глава 5
      Вероятно так и остаётся загадок больше чем разгадок. Да и сама по себе жизнь показалась вдруг такой туманной, что словно и настроение готово было тотчас измениться, да вот учёный я уже, а потому, памятуя подобные состояния, тотчас переключился на иное (книгу взял случайную - благо библиотека домашняя много тысяч томов - да читать, читать, читать, срочно рисуя в воображении новую картинку; и так, чтобы вскоре всё непременно смешалось самым замысловатым образом, а ещё через время - начать всё сначала; и так почти до бесконечности, пока не пропадёт, не исчезнет напасть да хандра, а после снова в бой, - "покой нам только снится"...).
      ..............................................................................................
      
      Проходило время, но фактически ничто не менялось, если рассматривать это в каком-то глобальном масштабе. Так, случалось, непонятное что-то возникало в душе, вырастая в нечто порой и вовсе необъяснимое, а после пропадало, исчезая, да ещё и оставляя за собой какой-то странный да загадочный след; так что видимо ещё через время уже и вовсе не разберёшь: как, что, да почему. И отчего, главное ведь - отчего.
      
      Иногда мне становилось действительно очень загадочно. Я словно бы знал, что непременно должно что-то измениться. Понимал, что ещё немного и это всё на самом деле будет так. А потом всё самым загадочным (и словно независимым от меня) образом менялось. И тогда начиналось сначала какое-то "нечто". А дабы это "нечто" не переросло в "ничто", я и двигался словно в тумане бытия; не замечая толком какие-либо препятствия, ибо казалось всё одним единым пространством разума, - весь мой путь, - и мне было действительно по своему и любопытно и занимательно и как-то даже, быть может, и коварно, с одной стороны, ну а с другой, рождалось во мне ощущение какой-то истины. Такой истины, с которой никогда не страшно. Если темно - светло. Если мрачно - весело. А если весело - то лишь умиротворение наступает в душе, благость да душевный покой.
      "Да и что ещё требуется-то", - рассуждал я. Молча рассуждал, про себя, но как всегда все всё слышали. А потому совсем скоро услышал и я комментарии Дэвила и Матиста. Ну любили они комментировать меня, что тут поделать. Может им тоже было одиноко?
      
      
      Глава 6
      В последние дни мне и правда начинало казаться, что всё происходит словно не совсем так, как это должно быть. Как это "вероятно" должно было бы быть, ибо на самом деле, конечно, вопрос всё равно очень долго оставался открытым, да может и не спешил он закрываться вовсе, ибо пока существуют тайны - происходит и соответствующая тренировка мозгов. Тогда как в то время, если случается тишина в мыслях, то затихает и сам мозг. И даже, - могу предположить, - постепенно угасает он. А это ведь плохо, согласитесь.
      - Никогда с вами я полностью не соглашусь, - неожиданно признался Матист.
      - Отчего же? - удивился я.
      - Понимаете, всё что вы говорите, это всё-таки в большей мере спорно, чем истинно, - произнёс Матист.
      - Полагаете? - вступил в беседу Дэвил, как мне показалось, улыбаясь, а может и посмеиваясь. Дэвил был крупный, высокого роста, по возрасту около шестидесяти лет, бритый на лице и голове, с густыми бровями, хрипловатым баритоном ближе к басу, одет всегда в тёмно-серый костюм, с необычайно умными глазами и взглядом знатока. Знатока всего и вся. Так, по крайней мере, казалось. Да он, впрочем, и не скрывал.
      А ещё у меня создалось впечатление, что он намеренно вступал в диалог тогда, когда чувствовал, что собеседники как бы несколько запутались в споре. Да и вступал тогда, когда, конечно же, был спор или на грани того, ибо если тишь да гладь, Дэвила - я знал - что не услышу. Ему словно бы нравился какой-то поразительный экстрим. Словно бы хотелось всё время окунуться в самую пучину всего и вся, и там барахтаться на волнах спора - а лучше жесточайшего спора - и тогда всё у него было в высшей степени хорошо да отлично. А иначе скучно. Видимо скучно. ("Мне скучно бес...").
      - Да, мне было бы скучно иначе, - согласился Дэвил, традиционно легко разгадывая мои мысли. Мне в который раз стало приятно, что можно не разговаривать а просто думать, и ваши думы узнают. И не былые думы, а самые что ни на есть настоящие. Хотя, понятно, что происходило когда-то - они угадывали тоже.
      
      Несмотря на всегда явно выраженное радушие на лице Дэвила, я допускал, что это не всегда было так. А то даже и вообще никогда не было так, ибо он, как и любой гуру (а он ведь непременно был гуру, - в этом я не сомневался) должен был носить маску, которая лишь только казалась его лицом, тогда как истинная внешность скорей всего являлась великой тайной; и даже думаю более - мы никогда о ней не узнаем. Истинное лицо даже люди многие скрывают, что уж тут говорить о дьяволах.
      
      Совсем иным мне казался Матист. Высокий, худой, нескладный, с длинными чёрными волосами и горящим взглядом мужчины лет сорока, он, казалось, делал всё, чтобы его заметили, обратили на него внимание, в какой-то мере даже любовались быть может им, - хотя вероятней всего сознательно ничего такого он не делал, всё выходило словно само собой и казалось от того ещё более удивительно-привлекательным. Равно как и он сам. Впрочем, я его не видел, но, судя по голосу, предполагал, что он выглядел именно так.
      - Таких, вероятно, любят женщины, - отчего-то подумал я.
      - И мужчины тоже, - услышал я в ответ.
      - Мужчины? - не понял было я, но тут же быстро кивнул, давая понять, что на тему мужских отношений не хотел бы распространяться.
      - Не бойтесь, - улыбнулся Матист. - Я люблю даже не женщин, а скорее только-только ставших совершеннолетними девочек. Восемнадцать лет, очень маленького роста, выглядевших из-за этого ещё меньше, со светлыми косичками или чёрными короткими волосами "под мальчиков"...
      - Эка как угораздило, - подумал я, невольно перебивая его мысли.
      - ? - посмотрел на меня Матист.
      - Нет, нет, продолжайте пожалуйста, - смутился я. - Случайно перебил Вас? Или Вы уже закончили описание портрета? - я попытался перевести всё на шутку.
      - Фактически да, - улыбнулся в ответ Матист. - Единственно что, у нас отчасти схожие взгляды.
      - Ну, дорогой, - улыбнулся я. - Ваши взгляды вполне схожи с подсознательным воображением многих мужчин. Если им не нравятся зрелые женщины, - ибо определённой категории нравятся именно такие, - то описанный Вами типаж, вероятно, самое то.
      - Вы так полагаете?
      - На все сто, - пошутил я, вспомнив фразу Булгаковского поэта Ивана Бездомного.
      - Да, любопытный роман, - вступил Дэвил.
      - Ещё бы, - хотел было сказать я, да отчего-то в общении с Дэвилом я невольно начал взвешивать слова.
      - А жаль, - улыбнулся Дэвил, убивая одним предложением двух зайцев: и отвечая мне и вспоминая сожаление того же поэта Бездомного о том, что нельзя отправить Канта на Соловки.
      - "Что-то, воля ваша, профессор, вы нескладное придумали. Оно может и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут", - процитировал по памяти Дэвил. Но я отчего-то знал, что он никогда ничего не говорил просто так. А потому после одобрения (я любил наблюдать любого рода способности) немного загрустил. Вернее, задумался. То, что это была грусть, заметил Дэвил, на что я лишь внимательно посмотрел на него и невольно кивнул, соглашаясь.
      
      
      Глава 7
      Мне, конечно же, хотелось разобраться в себе. Не знаю как вам, иной раз смотришь на людей и думаешь что если бы так хотелось и кому-то ещё, то вот что роднило бы нас всех, - но отчего-то не укладывалось подобное в голове, казалось каким-то загадочным, и лишь только когда частично отключался мозг (например в результате приёма допинга в виде алкоголя) тотчас же стирались границы и становится поистине легче жить. Правда в последние годы я не пью. Отчего любого рода коммуникативный контакт становится сухой и деловой. По делу - да. Просто так - нет. Впрочем, это видимо свойство всех трезвых людей. А деловых людей наверное... Не знаю, любопытно, деловые люди, возможно, и выпив - или, как говорят на языке протокола, "употребив" - всё равно остаются психологически зажатыми. Хотя тут должно быть спорно, ибо вопрос в том, что считать "зажатостью", "сухостью", "деловитостью" и прочими качествами, ведь вполне можно допустить, что у различных людей и смысл любых понятий различен; а значит один вкладывает одно, другой другое, по типу как переводятся слова на иностранный язык, и начинается некоторый хаос, а когда из этих слов потребуется составлять предложение, хаос усиливается, и перерастает в нечто совсем свободное, - чуть ли не по типу свободного изложения, - когда предложения соединяются в прозаический текст, а особенно стихотворный, в коем уж точно нарушается всё и вся и зачастую идёт откровенная отсебятина (быть может потому так малоизвестны поэты за границей, где о них могут слышать все, но вот читать и понимать в оригинале единицы, у остальных читателей всё на доверии к переводчику да исторической известности автора).
      ...........................................................................................
      
      И кто же его ведает, как и что на самом деле надо бы нам. Кто-то думает, что может быть и ничего. Кого-то и так всё устраивает. А я вот чётко разделял жизнь на наличие различных психологических состояний в ней. Ведь разное бывало почти за полвека. И радость, начинавшаяся с утра и не заканчивающая ночью, ощущение комфорта, покоя, достатка, умиротворения, - словно ты не один, словно как в детстве, о тебе есть кому заботиться, ты всегда можешь обратиться, да и не обращаясь даже - всё видят и помогают, отводят, уберегают. Отчего становится легко жить. Появляется свет в жизни. Душевный покой.
      И видел также, когда искусственно, усилием приходится внушать себе, заставлять себя не печалиться. Понимая, что стоит лишь чуть-чуть отпустить поводья сознания, и тотчас же то, что печалит тебя, заполонит всего, и тогда уже поистине станет тяжело. Морально тяжело. Ибо так-то ты ещё хоть держишься. А вот в любой момент всё может закончиться. И тогда начнётся что-то страшное.
      Да, ты знаешь, что всё равно выдержишь. Всё такое "страшное" быть может и случалось с тобой, дабы испытать да закалить тебя. Сначала испытать, после закалить, или наоборот, всё меркнет перед вопросом о том, когда же начнётся (или, справедливее сказать, вновь вернётся) счастливая жизнь. Ведь она была за годы твоего существования. А значит ты знаешь, что не вечно всё то, что происходит с тобою сейчас. Что счастье возможно. Что действительно не всё так плохо, ибо да, сейчас давно уже некое состояние анабиоза, но оно ведь изменится. И тогда может случиться столько счастья, что вот только выдержать бы.
      Впрочем, я выдержу. Счастья много не бывает. Всё выдержу я.
      
      
      Глава 8
      - Вероятно, вы всё думаете о своём, - предположил Дэвил, посматривая на меня и раскуривая трубку.
      - Не думал, что вы курите, - удивился я.
      - Нет, не курю, - улыбнулся Дэвил. - Так, часть имиджа.
      - А разве он вам необходим?
      - Имидж?
      (Я кивнул).
      - Да, Вы знаете, должно что-то остаться после человека запоминающееся. Вот, взять Шерлока Холмса. Курил трубку и играл на скрипке.
      - Холмс стал знаменит прежде всего благодаря своему дедукционному методу, - осторожно возразил я.
      - Его метод - это лишь то, отчего он стал интересен, - улыбнулся Дэвил.
      - А скрипка и трубка - каким он остался в памяти потомков, - дополнил его Матист.
      - А-а-а, и Вы здесь, - протянул, оглянувшись, я, не замечая где он находится и подумав, что я, вероятно, вполне мог и ослышаться. Хотя, - отчего-то понял я, - всё же не мог. И голос Матиста слышал вполне отчётливо.
      - Совершенно верно, - произнёс Матист, обращаясь ко мне. - Я рядом с Вами, но временно перестал быть видимым.
      - А это тоже возможно? - спросил я, подумав о том, что как быстро меняются правила игры. Впрочем, - тут же понял я, - правила мне никто не рассказывал. И, вероятно, то ли ещё будет.
      - Ничего страшного не будет, - сказал Дэвил.
      (А я подумал о том, что мне всё никак не привыкнуть к тому, что эти двое слышат мысли.)
      - Скажите, я не очень огорчу вас, если ещё какое-то время побуду невидимым, - вежливо уточнил Матист.
      Дэвил безразлично махнул рукой, я произнёс что-то типа того, что мне всё равно (подумав попутно, что оно, конечно, не всё равно, непривычно разговаривать с самим собой, но, мол, что поделать).
      - Благодарю Вас, - любезно произнес Матист. - Мне сейчас так будет спокойнее.
      - От кого-то скрываетесь? - усмехнулся Дэвил.
      - Ох, оставьте, Вам ведь прекрасно всё известно, - сухо произнес Матист.
      - Полагаете? - Дэвил.
      - Да, - Матист.
      - Ну всё ведь может быть... совершенно всё...- сказал Дэвил. - Случается, что ты вроде как и совершенно как будто бы знаешь всё и вся, а вот раз, и меняется всё настолько, что больше и не ведаешь, почему да отчего это произошло именно так, а не иначе.
      - Может потому, что "иначе" невозможно? - осторожно предположил я.
      - И да и нет, - ответил Дэвил, как мне показалось, на полном серьёзе воспринимая мои слова; тогда как я сам всё ещё испытывал некий дискомфорт, не понимая с кем я на самом деле общаюсь: с реально существующими людьми или только с видениями моей психики, с которой мозг принялся шутить таким вот отчасти незамысловатым образом. Так, что вроде как и возникает ощущение, что ты сошёл с ума, но тут же чётко слышишь голос, главное, что ещё и видишь своего собеседника, и...
      - Вы правы, я пожалуй появлюсь, - сказал Матист, действительно появившись.
      ("У него испанский образ", - подумал я, и, мельком глянув на Дэвила, подумал что тот похож на украинского казачьего атамана, только без чуба и усов).
      - Очень любопытно, - захохотал Дэвил. - К кому угодно, а вот к малороссам меня ещё не относили.
      - Это весьма условное сравнение, - попытался было оправдаться я, не любивший давать людям откровенные прозвища, хотя, взглянув ещё раз на Дэвила, подумал, что сравнение с украинцем ему всё-таки идёт.
      - Ну хорошо, могу быть и хохлом, - согласился Дэвил. - Всякое бывает за годы жизни.
      - А вы уже долго живёте? - поинтересовался я, подумав, что было бы действительно неплохо знать возраст Дэвила.
      - А вам зачем? - улыбнулся он.
      - Как понимаю, чистой воды любопытство, - предположил Матист.
      - Пусть будет так, - ответил я. - Но я всё время стремлюсь учиться, понимаете. И замечая нечто новое для себя, что я пока ещё не могу точно интерпретировать, я должен всё-таки знать...
      - Как и что это называется, - усмехнулся Матист.
      (Я отметил, что усмехнулся он беззлобно).
      - Примерно так, - ответил я.
      - Ну что ж, вполне можно тогда предположить, что всё, что было задумано, получится, - предположил Дэвил.
      (А я подумал, что в точной мере мне никто ни в чём не признается. И даже более. Я не очень понимал, что вообще происходит. Особенно загадочным казалось вообще моё появление в их обществе. В отличие от них, я не демонстрировал столь явные экстрасенсорные способности. Однако, я совершенно точно понимал, что это скорее моё воображение рождало иллюзию существованиях их, нежели чем они существовали в реальности. Хотя и, положа руку на сердце, я не мог быть уверен так чтобы наверняка. Ведь если полагать, что их не существовало, и мне всё только кажется, в таком случае возникал явный вопрос о моём психическом здоровье, - ибо тут были бы и галлюцинации, и так называемые "голоса", и ещё, если покопаться, весь букет психопатологии, чего, признаться, мне бы не хотелось. Но и допустить что это всё существует в реальности, тоже мне что-то мешало. "Наверное надо было раздвинуть горизонты сознания", - предположил я. Но вот сделать что-то, помимо предположения, пока не предоставлялось возможным. "Пусть это будет "пока", - подумал я).
      - Вы совершенно правы, - сказал Дэвил.
      - Да, всё так и есть, - кивнул Матист. - Мы (он повернул голову к Дэвилу и, дождавшись его еле заметного кивка, продолжил) внимательно следили за Вашей цепочкой размышлений, и, признаться, не только во всём согласны, но и хотели бы преподнести Вам подарок от нас.
      - Всё рассказать? - догадался я.
      Они оба согласно кивнули.
      - Я согласен, - улыбнувшись, поблагодарил я, приготовившись слушать рассказ.
      - Но это будет чуть позже, - ответили они почти вместе, в один голос, лишь быть может сопрано Матиста звучало чуть дольше.
      - Хорошо, - согласился я. - Главное расскажите.
      - Непременно так и будет, - ответил Дэвил.
      - Не сомневайтесь, - дополнил Матист.
      
      
      Глава 9
      Почти совершенно точно, что то, что вдруг словно ни с того ни с сего начинает происходить порой самым незамысловатым образом, зачастую совсем ничем не оканчивается, растворяясь в днях бытия, но вот после... После вот случается что всплывает, да ещё и несёт в себе какие-то тайные и загадочные последствия. А то и вовсе начинает казаться (словно вдруг и действительно "ни с того ни с сего") чем-то поистине катастрофическим, - по своим последствиям, - для окружающих.
      В общем, так получилось, что я, подсознательно понимая, что при моём непосредственном участии начинает происходить самое загадочное и таинственное, решил резко оборвать привычное течение жизни, купил билет и улетел за несколько тысяч километров, словно в тайном желании, как тогда полагал, спрятаться от кого-то. Но ещё более удивительным оказалось то, что как только я прилетел по новому месту назначения (с явным намерением пробыть здесь неопределённое время), во мне что-то смешалось, изменилось, даже быть может этак кардинально поменялось, что не прошло даже какого-то явного и существенного времени, как я вновь оказался в Петербурге (откуда, собственно, и пытался так загадочно уехать). А ещё через время, в квартире, где я проживал, оказались одновременно и Дэвил, и Матист. При этом как они туда попали - я не знал. Жил я один. Понятно, никому дверь не открывал (у меня вообще всегда отключены звонки-домофоны и стоят специально шумо- да звукопоглощающие двери, стены, полы, потолки, так что стучи - не стучи - не достучишься, кричи - не кричи - не докричишься, звони - не звони - не дозвонишься, а тут раз, - и этак сразу два гостя).
      - Не удивляйтесь, - вполголоса произнёс Дэвил. - Поверьте, что только самые серьёзные обстоятельства вынудили нас поступить столь бесцеремонным образом.
      - Мы в розыске, - напрямую выложил Матист. - И кроме как у Вас, нам прятаться негде.
      - Почему, - изумился я.
      - Вы никогда не будете под подозрением, - спокойно ответил Дэвил, встретившись со мной вопросительными глазами, доставая из кармана трубку и получив мой положительный кивок, начав раскуривать её.
      - И это совершенно точно, потому что мы Вас оберегаем, - сказал Матист.
      - Но почему тогда...
      - Себя мы не можем уберечь, - угадал мой вопрос Матист. - Потому что вся наша деятельность направлена на Вас и должна непременно сосредоточиться вокруг Вас.
      - Но почему? - не понимал я.
      - А как вы сами полагаете? - внимательно посмотрел на меня Дэвил. Стоит заметить, иногда он смотрел такими умными и всё понимающими глазами, что казалось что не существует того, кто решился бы ему соврать. Ведь это всё равно как верить господину богу.
      - Или дьяволу, - улыбнулся Дэвил.
      
      
      Глава 10
      Сама по себе ситуация, происходившая со мной, казалась мне, с одной стороны, словно распростёртой и видимой как на открытой ладони, а с другой, как будто пребывала в закрытом кулаке, и что там было на самом деле, никто не знал. Потому что даже кулак был какой-то неизвестный. И понятно, что передо мной порой и вовсе грозили наступить чудеса, если бы не моё скептическое отношение ко всему и вся. Да, я иной раз просто обожал и магию, и религию, причём любую и чуть ли не любых народов, возведя у себя в жилище словно что-то по типу пантеона богов в древнем Риме, но когда ситуация становилась критической или около того, во мне включался здравый смысл и было тут уже не до шуток. Позволять себе верить во что-то - это как баловаться науками типа философии, теологии и прочими мудрствованиями лукавыми: интересно и занимательно пока хорошо. А когда приходится выживать, то это словно как сражаться за свою землю, за свой дом: бери меч и иди круши неприятеля. А уже после, когда вновь наступит мир (после победы, разумеется) можно будет подогнать любую научную базу под то или иное событие, обосновав всё и вся. Как, собственно, и происходит в истории всех времён и народов. Да и почему нет? Когда хорошо, когда, как говорится, сыт, пьян и нос в табаке - отчего же не пофилософствовать.
      Однако, вступление, как я понимал, затянулось, и хочешь - не хочешь (понятно, что я особенно и не хотел), но всё-таки следовало возвращаться к своим баранам.
      
      - Так отчего же всё-таки вы остановились у меня? - спросил я, внимательно посмотрев на своих непрошеных гостей.
      - Нам больше не к кому идти, - признался Дэвил.
      ("Так, это уже ближе к истине", - подумал я).
      - К тому же, мы только Вас хорошо знаем, - произнёс Матист. - Знаем, что Вы нас не выдадите, - дополнил он после небольшой паузы, во время которой мы не мигая смотрели глаза друг в другу.
      - От кого вы бежите? - спросил я.
      - От себя, - ухмыльнулся Дэвил.
      - ? - я непонимающе посмотрел на него.
      - Понимаете, - попытался уточнить Матист, - мы действительно пытаемся скрыться от самого себя. И это в большей мере верно, чем ошибочно. Ибо...
      - Ибо мы сами пока точно не знаем, - честно признался Дэвил.
      Я посмотрел на него удивлённо. Но если ещё некоторое время назад у меня создавалось впечатление, что он действительно знает всё и вся, теперь я не был уверен, что это действительно так. А кроме того, мне казалось, что на самом деле ещё немного, и я начну узнавать истинную правду. Всё словно шло к ней. Шло незримо и как-то даже ограничено незаметно, но вот вдруг оказывалось, что смешивалось сознание с подсознанием, - как горы смешивались с морем, - то бишь и то и иное, конечно, в воображении чьём-то ("моём? не моём?"), а потом проходило ещё какое-то совсем незначительное время, и перед нами приоткрывалась поистине правда. Та правда, которой никогда, по сути, и не существовало. Но при этом зачастую именно в этой правде таилось всё и вся. Скрывалась истина. Заключалось всё то нечто, что нам всем так не хватает. И прежде всего не хватало мне. Я попросту не понимал, что происходит. Отдавая и одновременно с этим не отдавая отчёт событиям дня и ночи, я периодически видел вспышки сознания, во время которых у меня всё вставало на свои места, ибо разом открывалась вся картина. После всё быстро заканчивалось, видение словно бы захлопывало свою тайну, но я уже знал в каком направлении мне двигаться. И это, поистине, дорогого стоило.
      
      
      Глава 11
      Вероятно каким-то загадочным казалось до сих казалось мне моё существование. Ведь вполне могло так статься, что меня и вовсе не существовало. Так, был чей-то образ, который я периодически заполнял на каком-то ментальном уровне, притом что и этого, должно быть, не существовало вовсе, и тогда уже я и вовсе ничего не понимал, разве что иной раз создавалось впечатление, что я всё-таки существую, и тогда всё, что так или иначе мне кажется - отходило на задний план, а на авансцену выдвигалась какая-то потаённая истина. Истина, разгадать в полной мере значение которой, вероятно, не представлялось никакой возможности. Но вот только существовало что-то, что так или иначе помогало мне понять да предвидеть то нечто, что появлялось возможно что и само по себе, - и даже будто бы совершенно точно что само по себе, - а на самом деле скрывалось за тайнами семи печатей. Да и будет подобное когда отгадано - вопрос. Вполне может, что и не будет никогда. А может и наоборот, всё вдруг откроется ясно и чётко. И тогда уже сама по себе истина предстанет в полной мере. Будет яркой, чистой да искренней. И долгожданной, конечно же, долгожданной.
      - Мы у Вас надолго не задержимся, - сказал Дэвил. - Ситуация вот-вот изменится в лучшую сторону и мы уйдём.
      - Куда? - непроизвольно выскочило из меня.
      - Не очень далеко от Вас, но в то же время с Вами станем встречаться редко.
      - Конспирация? - полу-пошутил,полу-уточнил я.
      - Не факт, - серьёзным голом произнёс Дэвил.
      - Дело в том, - вступил в диалог Матист (я обратил внимание, что они так и общались со мной: начинал один, а когда появлялся какой сложный вопрос - или вопрос, на который мог быть дан противоречивый ответ - вступал кто-то другой, дабы, вероятно, всё как-то окончательно запутать), - дело заключается в том, - повторил Матист, вероятно развеивая попутно и мои мысли, кои он прекрасно слышал ("и они могли его сбивать", - подумал я и тут уже увидел легкую полу-улыбку Дэвила, который вероятно также следил за ходом моих размышлений), что мы появились у Вас не просто так, и даже не от того, что эта так уж необходимо нам. Скорее Вам.
      - Мне? - удивился я (подумав о том, что если я буду думать сразу о противоположных действиях, то как Матист с Дэвилом разберут что истинно, что ложно, особенно если делать буду третье, а то, что на самом деле хочу - и не делать и не думать об этом. Вот тогда, вероятно, получится знатная чертовщина).
      - Не получится, - ответил Дэвил, утвердительно кивнув с полузакрытыми глазами, когда я посмотрел на него.
      - Вам, - продолжил отвечать на предыдущий вопрос Матист.
      - Мне отчего-то кажется, что у Вас другое имя, - решительно сказало что-то внутри меня. Я лишь озвучил вопрос вслух и тут же не успев пожалеть об этом (я иногда любил шокировать окружающими какими-то откровениями, хотя порой держал себя в руках усилием воли; сейчас не получилось), услышал утвердительный ответ от Матиста: "Вы правы, совершенно правы, меня зовут Митчел".
      ("Митчел женское имя", - подумал я. - "Переодетая женщина. Или трансвестит").
      - Ну и фантазия у Вас, - улыбнулся Матист-Митчел. - Ни то ни другое. Митчел это моё прозвище. Равно как Дэвил - это тоже не имя и не фамилия, а прозвище уже его (Матист-Митчел показал в сторону Дэвила, который удобно расположившись в кресле, вероятно подрёмывал, потому как веки его были полузакрыты и смотрел он даже не то что на нас, а как бы охватывал комнату в целом; и при этом черты лица его были расслаблены, он отдыхал или, как правильнее вероятно сказать, полу-отдыхал).
      ("Странные они", - подумал я).
      ("А ты не думаешь, что они - это ты"? - услышал я вопрос внутри самого себя. Вопрос, который никто кроме меня задать мне не мог. Что косвенно, - как тут же я подумал, - говорило о том, что и Дэвил, и Митчел существовали на самом деле. Просто пока были неидентифицированы мной).
      - Всё верно, - почти разом сказали и Дэвил и Митчел. - Очень замечательно, что Ваши мысли периодически выруливают на верную дорогу. И, поверьте, мы рядом с Вами лишь для того, чтобы помочь Вам сделать это уверенно и чётко.
      - То есть? - решил уточнить я.
      - Пока мы не можем сказать более чем сказали, - ответил кто-то из них (иногда их голоса сливались, слышавшись как эхо, а потому я не уделял значения "кто" сказал, важно было "что" мне сказали).
      - Хорошо, - согласно кивнул я (подумав, что и на том уже чертовски благодарен).
      
      
      Глава 12
      Я понимал, что фактически мне предстояло так и прожить жизнь в поисках загадок, в разгадке оных, в возникновении новых, и так далее, далее, - просто у каждого свой путь, своя миссия, своё предназначение, у меня оно было видимо такого рода, у кого-то другого - иное, и так далее, и до бесконечности, и неизвестно, по сути, чем и когда это всё окончится, да и окончится ли, ведь уже понятно было, что всё неспроста, а если так, то означало это лишь то, что угодно было, чтобы случалось всё именно так, это во-первых, а во-вторых, что должно просто было всё продолжаться как раз именно так, и никак иначе. А все вопросы типа: отчего" да "почему" - это уже как бы от лукавого, не иначе.
      Но вот слово "аминь" (или "amen" - если в латинской транскрипции) говорить было рано, ибо ещё, как говорится, повоюем... Ну а почему нет? Да, да, и только да. Яволь. ("jawohl", "так точно"). И да прибудет с нами бог. Amen.
      .....................................................................................................
      
      Мне словно становилось занятно наблюдать за собой со стороны. И ведь не то, что я раздваивался, но, вероятно, так обстояло дело, что получил я способность одновременно говорить, думать, пребывать, воображать, рассуждать, сомневаться, созерцать, что-то, вероятно, знать, ещё больше понимать, за всем этим наблюдать, к тому же ещё и страдать, воображать, желать, - я ведь мог и правда желать, - но к тому же ещё и понимать, должно быть, во что-то верить, не мог - а хотелось - летать, ведь тогда бы я смог и себя обуздать, да и, пожалуй, удержать в рамках чего-то такого поистине честного, правдивого да занимательного. Хотя всё-таки, по всей видимости, тут был ещё вопрос, потому как так обстояло дело, что я словно угадывал, что за всем тем, что происходило со мной, стоит кто-то настолько важный, что быть может даже похож он на господа бога, ну а почему нет, тем более много столетий назад бог в этот день родился, сейчас ведь католическое рождество, да во всём мире кроме русских Рождество, а у них - у нас как у них (поймал себя на мысли что к русским всегда себя с трудом относил, - несмотря на удивительную любовь к русскому языку, с его непереводимыми для иностранной речи оборотами и прочими языковыми вариациями - масштабами русской речи, - да и родиться пришлось в России; а ведь рождаются люди в Германии, Франции, Англии и прочих цивилизованных странах) - в общем в России раньше тоже рождество было в один день со всем миром, и только после смены социального строя в результате октябрьского переворота начался дикий ужас и бардак, хотя, вероятно, и раньше было не намного лучше, всё-таки Азия.
      ....................................................................................................
      
      - Не кажется ли Вам, что Вы уж очень строго со своей Родиной, - улыбнулся Дэвил, делая глоток какой-то жидкости ("коньяк? виски? ром? алкоголь в общем", - рассудил я). - Ведь как ни крути...
      - А Где родились Вы? - перебил я его ("И чёрт с ним, что тем самым дал понять, что мне неприятен вопрос, - подумал я, - довольно церемониться").
      - Да нет, вопрос вполне логичен, - несколько, как мне показалось, шире улыбнулся Дэвил.
      ("Он даже мог бы расхохотаться, - подумал я. - Его вполне возможно рассмешить, неся, вероятно, как он считает, всякую околесицу").
      ("О нет, нет, - услышал я внутри себя мысли, которые мне видимо передал Дэвил. - На явный сумбур не стал бы реагировать; только на что-то достаточно важное").
      - Важное для чего? - спросил я вслух, тем самым меняя тему и словно бы закрывая вопрос о месте рождения Дэвила.
      - С Вами говорил я, - вмешался Митчел. - Мысленно говорил, - уточнил он.
      - А, - кивнул я, подумав, что так недолго попасть и впросак, и впредь надо быть осторожнее.
      - Не уверен, что это будет правильно, - предположил Дэвил.
      ("Чёрт его знает, - пронеслось у меня в голове. - Их слишком много").
      - Мыслей никогда не бывает много, поверьте мне, - усмехнулся Митчел. ("Или Дэвил", - подумал я, предполагая что это вообще быть может один человек, а то и вовсе я сам, - а никого из них не существует).
      - Вы и правда так полагаете? - посмотрел на Митчела Дэвил.
      - А откуда, почему Вы считаете, что так? - несколько отчего-то даже обеспокоено ("по крайней мере мне показалось, что было это обеспокоено") произнёс Митчел, ответно посмотрев сначала на Дэвила, а после на меня (окончание фразы совпало с его взглядом на меня; наши взгляды встретились; никто глаза не убрал; а ещё через время, словно повинуясь какому-то невидимому инстинкту, мы отвернули головы в разные стороны, тем самым убрав глаза).
      - Не знаю, - сказал я, вставая. - Мне иногда кажется, что всё, что происходит со мной - какая-то или мистика или психопатология. Но совершенно точно, что это ни то и ни другое.
      - Что же тогда? - спросил Митчел.
      - Да, правда, к чему Вы склоняетесь? - полюбопытствовал Дэвил.
      - Точно говорить пока ещё рано, - ответил я. - Вопрос в стадии самой тщательной проработки ("мысленно я поймал на себе их взгляды"). Но то, что я рано или поздно смогу разобраться - такой же факт как то, что Вас зовут Дэвил (посмотрел я на Дэвила), а Вас Митчел (взгляд на Митчела).
      - Они оба кивнули.
      - И при этом, - я многозначительно приподнял брови, - совсем всё это тоже не факт. Ведь Вы так просто мне назвались. Явно придумав имя специально для меня. Кому-то другому, вероятно, скажете другое, третьему - третье, и так далее, вплоть до бесконечности, которой, как известно не существует. Вернее, присутствует она лишь только в нашем воображении. Да и то, скорее больше в моём, - как земного человека, нежели чем в Вашем ("вновь мой изучающий взгляд на обоих друзей, - отчего-то захотелось назвать их друзьями"). Или я ошибаюсь? - пошёл я ва-банк.
      - О, нет-нет, - одновременно сказали Дэвил и Митчел.
      - Как понимаете, - сказал Митчел, - я уже однажды менял при Вас своё название ("имя", - мысленно поправил его я, "название" - это у вещей), всё верно, имя, - благодарственно кивнул Митчел. - Поэтому, с Вашего позволения, дальше так и останусь Митчелом.
      - А я и не собираюсь меняться, - ответил Дэвил. - Равно как и называться как-то иначе ("он явно даёт понять, что тоже знает язык; тоже мне, филолог", - усмехнулся про себя я, попутно подумав, что к кому, любопытно, отнесёт эта компашка слово "филолог", ко мне или к Дэвилу).
      - О, мы не настолько хорошо знаем язык, - сдались Дэвил и Митчел, сказав разом.
      - Это не наш родной язык, - пояснил Митчел.
      - Да, зная с десяток, может и больше языков, иной раз не так просто переводить, если дело касается лингвистических тонкостей.
      - Понимаю, - тихо произнёс я, немного погрустнев. Так было всегда, когда я невольно, - бессознательно, то есть не явно, - демонстрировал какие-то собственные способности, которые явно или невольно подчёркивали неведение собеседника. ("Пора избавляться от таких привычек", - в который раз сказал себе я, ожидая отчего-то, что меня начнут уверять, что, мол, ничего страшного; "так бы поступили любые вежливые люди", - подумал я; но не услышал ничего; "а вот и не подумаю, что они невежливые", - решил я).
      ("Вы уже так подумали", - услышал я внутри себя смех обоих друзей).
      ("Ну и чёрт с этим", - подумал я).
      - Чёрт не чёрт, а с подобным предстоит как-то жить, - сказал Дэвил.
      - Это верно, - дополнил его Митчел.
      
      
      Глава 13
      Фактически описываемая ситуация могла складываться порой невероятно парадоксальная, а в то же время просвечивалось сквозь неё определённого рода беспокойство сознания. Так что сразу словно и необъяснимо почему - но невозможно было как будто что-то понять, а после понимание складывалось в единую панораму уже в вашем сознании. И от всего этого расходились в разные стороны замечательные лучи чего-то поистине долгожданного и необходимого. А если проходило ещё какое-то время, то каждый раз по прошествии оного - приоткрывалось перед вами нечто новое и занимательно-увлекательное. И ничего словно бы уже и не нужно делать, лишь только слушать; но и слышание это казалось каким-то особенно приятным и непостижимо прелестным.
      А может ничего такого и не было. Но и даже то, что вам просто казалось - заслуживало самых высоких похвал внутреннего "Я", стремившегося всяческими усилиями зацепиться за картинку уходящего разума, дабы то ли действительно что-то понять (а может и не понять даже, как если бы мы говорили о том понимании, что свойственно привычному восприятию человека), а чего-то поистине сверхъестественному, важному, значимому, отчасти далёкому, и при этом настолько близкому, что от всего этого как никогда доселе становилось душевно комфортно.
      И тогда уже хочется радостно воскликнуть: "бывает же такое!", "но что-то сдерживает вдруг, как и когда-то и всегда, мы говорим друг другу "вы", и любите Вы не меня", - невольно вспомнились мои давнишние стихи, и здесь, вероятно, что-то по типу, что-то по типу похожее (но без любви).
      - Вы боитесь любви? - поинтересовался Митчел.
      - Скорее влюблённости, - признался я. - В последнее время отчего-то я всё больше опасаюсь не влюбиться, а именно ошибиться. Влюблённость ведь всегда ошибка.
      - А как же порывы души, там всякие, и прочее, - спросил Митчел.
      ("Я понимал, что у него, видимо, иное видение на любовь; хотя и если честно, не очень серьёзно относился к чьим-нибудь - кроме моим - суждениям о любви; но не потому, что они заранее казались бесперспективными, а просто опыт любви был у нас разный, да и никто кроме вас не сможет помочь именно вам, люди ведь судят с позиции собственного уклада психики").
      - И всё-таки, я бы с Вами поспорил, - не унимался Митчел. - Любовь, это быть может единственное, что досталось нам от богов.
      - Древнеримских? - уточнил я.
      - Напрасно ёрничаете, - с полуулыбкой мечтателя, ответил Митчел. - Если в Вашей жизни встречался не тот любовный опыт, который вам бы хотелось, то, согласитесь, это обман любви исключительно Ваш и к другим он не имеет совершенно никакого отношения.
      - Согласен, но лишь отчасти, - сказал я, подумав о том, что я вообще никогда ни с кем не могу согласиться в полной мере, равно как и что-то точно также отрицать, ибо везде есть свои плюсы и минусы, а значит совершенно точного, этакого категоричного ответа существовать не может.
      ...............................................................................................
      
      Иногда мне становилось как-то даже отчаянно грустно, что события начинают вдруг идти не по запланированному сценарию. И хотя в деталях я никогда ничего не планирую, общая канва всё равно известна. А тут сбой, да ещё очередной сбой, сбой - достаточный, вероятно, чтобы понять то, что планировать можно только что касается самого себя (ведь всегда можно сделать как Павка Корчагин, сделать, как говорила всегда мама, ставя задачи, - попутно того, что ставила в пример Павку Корчагина, героя романа "Как закалялась сталь" Николая Островского, - и требуя их выполнения, "кровь из носа, - говорила, - но сделать"), так вот это касается себя (всегда можно доползти, даже будучи раненым, и не умирать, будучи убитым), а вот там, где вмешиваются другие люди (от которых обязательно, как распространено в жизни, что-то зависит), вот тогда и начинается определённого рода хаос. И уже всё оказывается непредсказуемым. И бесполезны любые меры. При Сталине людей расстреливали или давали срок за воровство на заводах, но всё равно воровали; во время второй мировой войны тот же Сталин расстреливал за бегство с поля боя - всё равно бежали, никакие репрессивные меры невозможны, ибо люди делали и будут продолжать делать то, что они всегда делали. Помните, как сказано в Писании? Нет праведных ни одного! ("как написано: нет праведного ни одного; нет разумевающего; никто не ищет Бога; все совратились с пути, до одного негодны; нет делающего добро, нет ни одного. Гортань их - открытый гроб; языком своим обманывают; яд аспидов на губах их. Уста их полны злословия и горечи. Ноги их быстры на пролитие крови; разрушение и пагуба на путях их; они не знают пути мира". (Рим.3:10-17). "Они развратились, совершили гнусные дела; нет делающего добро. Все уклонились, сделались равно непотребными; нет делающего добро, нет ни одного". (Пс.13:1,3)).
      ..................................................................................................
      
      И вот таким образом получается, что лишь враги вокруг или недруги, а если кто за друга себя выдаёт, то тоже имеет какой свой корыстный интерес. И это может, конечно же, не плохо, ибо если все поступают так, то значит и выхода иного как будто уже нет, но в то же время подобное архинеприятно, - подумал я и посмотрел на обоих друзей, - ("заметили? не заметили? услышали? не услышали?), - с которыми за время моих размышлений ничего не произошло, что невольно подтверждало теорию: что их быть может и вовсе не существовало, а всё являлось результатом моего воображения. По крайней мере...
      - Нет, мы существуем, - перебил мои мысли Дэвил.
      - Да, иной раз даже удивительно, как Вы всё время хотите всё списать на некий фантом разума, - усмехнулся Митчел (который как будто стал даже старше, чем был, хотя его сорок лет, - "может и все тысяча сорок", - подумал я, словно говорили, что хоть какой-то разум у него уже должен бы проскальзывать).
      - Вы даже взрослых считаете детьми, - усмехнулся вслед Митчелу Дэвил.
      - А почему бы и нет? - в тон их веселости, по возможности весело, ответил я. - Я всегда придерживался правила: с людьми общаться как с детьми или с сумасшедшими.
      - Интересная теория, - произнёс Митчел.
      - Не его, - отмахнулся Дэвил.
      - Не знаю кто автор, - подтвердил я, - но я с ним согласен.
      
      
      Глава 14
      Отчасти неизвестные проходили дни. Вообще-то, если разобраться ("этак по гамбургскому счёту", - попутно своим мыслям подумал я), то, вероятно, достаточно многое останется как бы тайной за семью печатями. Ведь подумать только: если предположить, что хоть кто-то из тех, кто что-то пишет да говорит, глаголет самую главную, единственную и сокровенную истину, получается тогда, что словно бы и не надо ничего более, кроме как слушать, внимать, запечатлевать в собственной памяти и молиться данному господину ("а если это женщина"? - пронеслось в голове, "госпожа тогда", "нет, в истории такого не было", "да всё когда-то было в истории, скрывают просто", - продолжил было я цепочку размышлений, да тут меня перебили уже вслух).
      - Так и есть, - сказал Дэвил. - К чему, дорогой, возводите напраслину и на человечество и на историю?
      - Предупреждаю, что не люблю любого рода обвинений себя, - ответил я. - И если Вы будете в таком тоне со мной общаться, подобный разговор не только окажется бессмысленным, но и я предприму все усилия, дабы с Вами, уважаемый Дэвил, не общаться вовсе.
      - Экий Вы смелый, - то ли в шутку то ли всерьёз произнёс Митчел.
      - Это и к Вам относится, - повернулся к нему я. - Вы тоже, признаться, меня порядком уже попытались запутать. А потому предупреждаю: если я в ближайшее время не разберусь внутри себя с тем, кто Вы есть, - общение мы прекратим.
      - Глупо оканчивать на полуслове, - невольно вырвалось у Дэвила
      ("Отчего я сделал вывод, что им всё-таки нужен. Ну или что-то нужно от меня").
      - Вывод отчасти верен, - сказал Митчел.
      - Но лишь отчасти, - добавил Дэвил.
      - К чёрту я вас обоих послать, как понимаю, не могу, по причине того, что там ваш дом родной, - ответил я, быстро взглянув на друзей в ожидании кивка или иного подтверждающего знака к моим словам, но не обнаружив оный, продолжил. - И мне, признаться, на самом деле, по сути, всё равно, где вы обое родились.
      - Это правда? - быстро спросил Митчел.
      - А Вас что-то беспокоит в этих словах? - удивлённо посмотрел я на него.
      - Понимаете, мой, как Вы заметили, "друг" ещё не совсем знаком с Вашим языком, а, согласитесь, переводить всегда сложнее и вполне могут возникать небольшие, - и конечно же нелепые, - трудности.
      - Тоже верно, - согласно кивнул я. - Буду говорить медленнее.
      - Да тут не в том дело, - улыбнулся Митчел. - Дело не в словарном запасе или скорости перевода. Вы употребляете специфические обороты речи, которые можно трактовать так и этак.
      - Ну а с Вами нужно говорить простыми фразами что ли?
      - Нет-нет, всё очень даже замечательно, - спохватился Митчел. - Мне так проще и лучше узнать что-то новое.
      - Вы сами учили язык? - спросил я.
      Дэвил неожиданно засмеялся.
      - Мы с ним знаем порядка полуторадесятков языков, самых основных, - произнёс он по-прежнему улыбающимися губами ("хотя смеха уже не было, странно", - подумал я).
      ..............................................................................................
      
      Я невольно обратил внимание, что длительный разговор у нас не получается. То ли каждый заранее знает, о чём скажет другой, то ли причина таилась в ином, но так уже получалось не раз. Не сказать, что подобное вызывало во мне какие-то эмоции, ведь даже невольно вспыхнувшее любопытство точно также затихало, не разгоревшись во что-то значимое. Надо было, вероятно, подобное лишь запомнить до времени наступления той поры, когда подобное может понадобиться, а значит начнёт воплощаться в действие. Ну а пока пусть будет так, как будет. Amen.
      
      
      Глава 15
      Не всегда можно двигаться, не расширив границы восприятия бытия. Ведь вполне так может статься, что словно в согласии какого-то чудодейственного "Я" (или "не Я") появляется то нечто, кое не так-то просто и не разобрать. Но и при этом случается, что ничего такого чтобы делать и не следует. А что до понимания? Так его словно и нет, - и в то же время оно существует.
      - Скажите, Вы себя сами всегда понимаете? - спросила Ханна, посмотрев на меня и продолжая разглядывать какой-то альбом ("Дрезденская картинная галерея", - чуть склонив голову в сторону, прочитал я, переведя с немецкого - "Die Dresdner galerie").
      - Всегда, конечно же всегда, - произнёс я через время.
      - Очень любопытно, - ответила девушка (на вид Ханне было около двадцати лет, она была племянницей Дэвила, тот, срочно уезжая куда-то, представил мне её, попутно попросив за ней присматривать. Как подобное должно выглядеть, если человек взрослый и живёт отдельно, я пока не понимал, но предположив что-то про себя, отложил дело в долгий ящик, подумав, что вероятно это шутка; оказалось реальность; Ханна переехала жить ко мне, благо было лето, я жил в загородном доме, и на время её приезда переехал во флигель, который рад был, что кто-то когда-то построил - дачу я арендовал).
      - Мне не очень, - подумал я, мысленно прокрутив всё, о чем поведал выше, в своей голове, и намереваясь видимо что-то рассказать интересное (так я обычно всегда делал - ради отвлечения внимания), но в этот раз передумав, поинтересовался у Ханны, куда всё-таки уехал её дядя, и кто она - дочь его сестры или брата?)
      - Слишком много вопросов, - ответила девушка, - но я на них, конечно же, отвечу.
      ("Ещё бы", - подумал я, - "что тебе будет с каких-то там вопросов, они ведь не представляют секретную важность; чай, не государственная тайна").
      - Прежде всего, - продолжила Ханна, - дядя Дэвил брат и моему отцу и моей матери ("Мои родители двоюродные брат и сестра", - пояснила Ханна, заметив мой недоумённый взгляд). Кроме того, дядя Дэвил, - который, как Вы уже наверное поняли, мой двоюродный дядя (взгляд на меня; кивок от меня), на самом деле никуда не уезжал, а просто он желает поближе сойтись с Вами, потому и придумал такую вот схему.
      - Я вновь посмотрел на Ханну и теперь уже вероятно более чем удивлённо. ("Мол, понимаю, да, можно говорить открыто о чём угодно, сам такой, но вот чтобы действовать так, чтобы у другого возникало множество вопросов...").
      - Я полагаю, ничего лишнего не сказала? - чуть приподняв вверх брови, проворковала Ханна ("голос у неё был приятный, этакая смесь полушёпота - полупения - полуопьянения - с этаким полусексуальным придыханием; - да и то, слово "сексуальный" не написано полностью, будучи разбавлено наполовину лишь от моей какой-то ложной скромности, всё-таки племянница знакомого и всё такое, самой Ханне видимо было наплевать, при желании она, наверное, могла бы со мной и...")
      - А вот и нет, - внезапно перебила мои мысли девушка, давая понять, что как и её дядя тоже умеет разгадывать мысли.
      - Я совсем не о том хотел подумать, - извинился я.
      - Бесы вмешались? - заинтересованно спросила Ханна.
      - Что, простите? - не понял я.
      - Когда я начинала думать не о том, о чём хотел дядя Дэвил, он всегда оправдывал меня тем, что, вероятно, в мою цепочку размышлений вмешались бесы.
      - Ах, да, да, - быстро согласился я. - Они самые. Бесы-с.
      - То-то! - радостно посмотрела на меня Ханна. - Я знала, что Вы святой человек.
      ("Этого ещё не хватало", - подумал я.)
      - У Вас ничего не может быть против святости, - перебила мои размышления Ханна. - Если что-то и бывает, что случается, то всё, что плохое - это не мы говорим, а что хорошее - мы, - пояснила девушка.
      ("Однако", - подумал я, - "она намного умнее меня; да и, вероятно, меня, Дэвила и Митчела вместе взятых", - усмехнулся я).
      - Чему Вы так обрадовались? - спросила Ханна.
      - А разве Вы... - начал я.
      - Нет, я не всегда пока могу правильно интерпретировать то, что говорят, - призналась Ханна. - Это как при изучении иностранных языков, пока будет недостаточно опыта общения, вполне могут случаться сбои перевода.
      - Другими словами, что-то можно перевести неправильно, - услышал я голос Митчела.
      - О, Вы уже здесь?! - удивлённо-радостно полувоскликнул я. - Стоит только произнести Ваше имя...
      - А любое имя вообще имеет магическое действие, - охотно пояснил Митчел, вероятно не заметив, что перебивает меня ("заметил", - запульсировала у меня мысль, переданная им; я мысленно кивнул, мол, понимаю, можете продолжать). - И когда мы кого-то вызываем, для этого надо необязательно обращаться чтобы так-то уж к кому-то, достаточно порой просто подумать о нём.
      - Даже так? - невольно вырвалось у меня.
      - Конечно, - ответила Ханна. - Дядя Дэвил тоже мне об этом рассказывал. Мысли могут иметь материальную основу, но просто не всякий раз активироваться, - говорил он.
      - Всё так, - кивнул Митчел. - Это как с любого рода молитвой, заклинанием и прочими обрядовыми вещами: человек просит, это не сбывается, он ошибочно полагает, что всё есть лишь сказки и забывает; и не сказать, что он не прав, - прав. Но лишь отчасти. Потому что, во-первых, это именно в его случае произошло всё именно так. Просто потому, что быть может он ещё пока не готов, чтобы стать магом-чародеем, - улыбнулся Митчел. - А во-вторых, Высшие силы нас тоже продолжают всё время испытывать, по типу как, помните, - (взгляд на меня, моя заинтересованность и кивок после упоминания имени Иов), - а потому (его ответный благодарственный кивок, мол, всегда приятно беседовать) надо даже не то, что быть всё время наготове, а просто хотя бы понимать, что существует то, что существует; и это что-то - порой намного сильнее самого простого из того, что когда-то стало допустимо говорить; а на самом деле люди просто договорились, что можно говорить что-то, а что-то нельзя. А на самом деле можно, конечно, но в этом во всём существует свой сакральный смысл. Вы меня понимаете? - Митчел последовательно посмотрел на меня и на Ханну.
      - Более чем, - неожиданно сказали мы с Ханной не только одновременно, но и одну и ту же фразу.
      - Вот этого я и хотел от вас обоих добиться, - улыбнулся Митчел.
      - Вас, вероятно, оставил вместо себя Дэвил? - попробовал пошутить я.
      - Точно не знаю, зачем он это сделал, - честно сказал Митчел. - И вообще, если вам действительно интересно, я не очень считаю, что он куда-то на самом деле уехал.
      - То есть? - не понял я, взглянув на Ханну и заметив, что девушка на удивление спокойна. И только тут я вспомнил, что о чём-то подобном она ещё недавно говорила сама.
      - Вот таково удивительное свойство памяти, - улыбнулась Ханна, посмотрев на меня. - Ещё давеча вы о чём-то помнили, а потом раз - и всё представляется в ином измерении.
      - Чтобы после точно также раз - и всё или возвращается на круги своя или расцветает по новому, - вновь ворвался в беседу Митчел.
      ("А я подумал о такой удивительной способности, как чтение мыслей. И подумал не просто так, а решив когда-нибудь её развить. И хотя я не очень любил, даже лучше сказать, что вообще не любил искусственно вмешиваться в судьбу, ломая её и что-то заучивая намеренно из того, что было изначально словно не дано, я тем не менее понял, что если такая идея возникает не первый раз, значит она имеет право на существование").
      - Совершенно верно, - как мне показалось, в один голос произнесли Митчел и Ханна.
      ("Впрочем, а почему бы и нет"? - подумал я и даже увидел утвердительные кивки со стороны обоих; хотя может и привиделось, по типу как иногда мы воображаемое охотно выдаём за действительное; хотя, что такое воображение, а что реальность - ещё вопрос; "ещё вопрос", рассудил я).
      
      
      Глава 16
      Удивительно, но видимо сколько бы не проходило лет, мне так и не удастся окончательно откреститься от воспоминаний мучительного прошлого, которое вытягивало какие-то нелепые ошибки, споры, сомнения, беды может даже, и при этом отчего-то оказывалось так, что окончательно вычеркнуть это прошлое из себя я не был способен. Понимаете, я словно чувствовал нечто, что мне попросту необходимо. И даже если предположить, что когда-нибудь что-то заберут, я ведь и тогда всё равно вспомню. Просто, вероятно, потому, что так было написано по судьбе. Вы ведь верите в судьбу?
      А я вот не знал, насколько верю я. Очень часто так получалось, что словно ещё немного, и я вполне способен был бы переключиться на что угодно, кроме, вероятно, той самой истины, к которой я так всё время стремился. И вот о чём я подумал. Для меня ведь, по сути, было как-то одновременно и важно и не важно всё происходящее. Но это непосредственно в момент его свершения. Тогда как после...
      После вот как раз и происходило то загадочное "нечто", которое зовётся воспоминаниями. Ну или чтобы быть точнее: мучительными воспоминаниями. Ведь отчего-то на первый план непременно выходят ошибки. А потом становится откровенно грустно. И когда ты уже готов распрощаться в том числе и с жизнью (ведь когда всё плохо - ты вполне согласен идти до конца), тотчас же спускается свыше какая-то загадочная благодать. После чего становится всё удивительно хорошо.
      .....................................................................................................
      
      Иной раз не всегда видится чёткая истина. И даже время порой нет-нет да смешивается, словно само по себе улетая куда-то и не оставляя после себя следов бытия.
      А потом теряется и это. И как-то вдруг оказывается, что ещё обязательно должно будет присутствовать всё то нечто, что так или иначе оставляет за собой право на существование. И при этом, стоит лишь закрыть глаза, задумавшись о чём-то, как уже тотчас же меняется это всё нечто. И перед нами открывается какой-то поистине замысловатый, ранимый, загадочный, необходимый, долгожданный, и даже какой-то отчасти нелепый мир. Мир, который погружает нас в себя, обхватывая осторожно и нежно, так что мы не чувствуем границ навеки уже изменившегося сознания, а лишь ощущаем это всё как нечто желанное и долгожданное, и даже, пожалуй, обещанное свыше. Но кем? Кто стоит за всем этим? Бог? Дьявол? Высшие силы? Те, что так или иначе управляют всеми нами и особенно управляют теми, кто верит в них, ибо помогают они, недаром в них всегда верили разные покорители мира, мистики, масоны, аристократы, нацисты... (Не совсем верно, что последние проиграли; после сорок пятого года двадцатого века очень много высококлассных специалистов третьего рейха, - от профессиональных разведчиков до чиновников, включая простых солдат и генералов, как например, Вальтер Шелленберг, в двадцать шесть лет возглавивший службу внешней разведки нацисткой Германии под общим руководством начальника имперской безопасности СС обергруппенфюрера Кальтенбруннера, которого, впрочем, повесили после Нюрнбергского процесса, в отличие от Шелленберга, приговорённого к шести годам, но амнистированного в связи с болезнью и умершего в сорок два года, в возрасте, в котором, кстати, повесили и его прямого начальника Кальтенбруннера, - так вот, очень много бывших нацистов осело в странах Запада, начиная от Аргентины и заканчивая Швейцарией, Великобританией, США и другими странами, а особенно много их осталось в Германии, в её западной части, - как известно, Германию поделили на восточную часть, доставшуюся СССР, который начал строить там Германскую Демократическую Республику, и западную часть, которую захватили войска США и Великобритании, там "строили" капиталистический мир, оказавшийся в итоге более эффективным, что и привело впоследствии к объединению Германии и выборе эффективной капиталистической экономики, ибо кому было строить Федеративную Республику Германии как ни тем, кто это умел лучше всего).
      ........................................................................................................
      
      Порой мне казалось парадоксальным, что ситуация могла почти одновременно (то есть в одно и то же время) выглядеть одинаково и загадочной, и комической, и трагической, и удивительной, и занимательной, и неразгаданной, и сложной, и простой, и архисложной, равно как и архипростой, да и вообще, вероятно, ещё много можно было описывать всего и вся, и до сих пор кажется любопытным, что всё могло быть именно так. Ибо казалось-то мне всё-таки иначе. Ну или почти иначе. (Неоднозначно, конечно, но всё же, всё же...).
      
      - Неужели Вам так нравится нас всех запутывать? - поинтересовался Митчел.
      - Не то чтобы так, но вполне может быть и так, - несколько загадочно (постаравшись, чтобы это было так) ответил я.
      - И ничего не загадочно, - вставила своё "Я" Ханна.
      - Почему Вы так не любите истину? - спросило я у неё. - Признайтесь, Вы ведь боитесь её.
      - Вот ещё что выдумали, - удивилась (так мне показалось, или же она решила сыграть именно подобные эмоции) Ханна.
      - Нет, я серьёзно, - задумчиво произнёс я.
      - Да бросьте вы, право, - вмешался Дэвил.
      - О, вы уже приехали?
      - Ты приехал?
      - Откуда Вы?
      (Казалось сказали мы втроём, каждый по отдельности, и все вместе - я, Митчел, Ханна).
      - А я никуда и не уезжал, - признался Дэвил.
      (Вероятно, мы все втроём должны были повернуться к нему, разыграв удивление, но повернулся только я - вернее, стал искренне крутиться в разные стороны, ибо Дэвила нигде не видел, а что до остальных, то мне показалось, что они знали чуть больше, нежели чем я).
      - Всё так, всё верно, - ответил за всех Дэвил и неожиданно материализовался почти рядом со мной (я и раньше чувствовал чьё-то дыхание, да полагал, что это ветер, теплый ветерок, правда чёрт знает откуда, если мы пребывали в тесном, замкнутом помещении, без окон и казалось что даже без дверей; причём я совсем не помнил как мы тут все оказались; ну или оказался я, другие вероятно про себя всё знали, и потому такими вопросами не задавались).
      - Ваша интеллектуальная прелюдия как всегда затягивается, - дружески (по крайней мере, так я это воспринял) сказал Дэвил.
      - Так где Вы были? - быстро спросил я.
      - Всегда рядом с Вами, - столь же быстро ответил Дэвил.
      - То есть? - не понял я, хотя видимо просто опасался признаться себе в том, о чём давно догадывался.
      - Я полагал, что Вам уже говорил об этом, - сказал Дэвил.
      - Дядя обладает возможностью быть невидимым? - перебил его я, обращаясь к Ханне (на что она отчаянно покачала головой, словно сожалея, что я произнёс такие слова).
      - Об этом мало кто знал, - сказал Дэвил. - Многие возможно догадывались, но как-то даже для себя мы порой опасаемся признаться в том, что казалось и так известно. Или Вы живёте по иным правилам, законам, нормативам поведения и прочим порядкам, установленным в обществе, - посмотрел на меня Дэвил. - То бишь элементарный социум, - если иными словами, - пояснил он, - накладывает или, скорее, пытается наложить свой отпечаток на всё и вся.
      - Да, весьма трагично, - начал было я...
      - Да бросьте Вы, - перебил меня Дэвил. - Во всём не надо видеть мистику, равно как и трагедию. Всё что было, уже отыграл Шекспир в своих пьесах. Сейчас если что и требуется, так это просто жить.
      - Жить? - удивился я. - А мы с Вами не живём как будто. Или Вы полагаете...
      - Жить - это, дружище, немного не то, что Вы себе представляете, - улыбнулся Дэвил.
      - Вы так полагаете? - вызвал его на дальнейшее разъяснение я.
      - Да разумеется, - ответил Дэвил. - Всё, на что ещё способно человечество, это попросту внимать тем словам, которые произносим мы с Вами. Понимаете ли Вы, что сейчас, чёрт возьми, - начал горячиться он, - ведь именно сейчас быть может и происходит что-то важное да занимательное. А мы все являемся лишь сторонники наблюдателями, лишь делая вид, что ничего не понимаем да мало что разумеем, явно порой глупея даже не от самих мыслей, казавшихся сродни крамольным, а скорее всего лишь от ощущения что это так. Ведь зачастую ясный да чёткий смысл люди не всегда способны понимать. Не находите? - спросил Дэвил, явно не обращаясь ни к кому из нас, и в то же время своими загадочными вопросами словно впечатывая нас в вечность, со всеми её порой забавно-комическими тайнами, ибо при должном рассмотрении обычно рассеивается туман мистики и становится настолько всё прозрачно, даже можно сказать, отвратительно прозрачно, что как будто и правда всё как-то излишне кажется коварно. Ну или создаётся впечатление, что это именно так.
      - Когда на деле всё может быть совершенно иначе? - предположил я.
      - Совершенно верно, - согласился Дэвил.
      
      
      Глава 17
      Отчасти ситуация быть может напрашивалась парадоксальная, но и в то же самое время ничего подобного, пожалуй, и не было. Ведь всё дело как всегда, это исключительно наш с вами взгляд. И какой он - зависит практически исключительно из того, из чего состоит ваше подсознание (мозг, карма, судьба, прочее, прочее, прочее, - всё суть едино, названия лишь разные). И названия действительно различные, а суть одна. А названия разные потому, что мозг у людей различен, у каждого свой уровень восприятия, запоминания, знаний, обучаемости, факторов множество, и всё это в какой-то мере имеет, конечно, определённого рода усреднённые величины (для большинства представителей массы, где люди в целом схожи по уровню образования, помните как у Пушкина, мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь), а потому общая масса и понимает такую же общую массу, и лишь те, кто стремится выйти за границы реальности, со временем начинает чувствовать отрыв свой, а значит ему постепенно, с одной стороны, становится скучно, а с другой - легче (ведь уже не надо придумывать каких-то сложных словесных конструкций - вполне можно говорить проще - для тех кто проще, - этакий даже каламбур невольно получился, жаль, вероятно, потеряется при переводе, ибо как ещё можно сказать фразу "вполне можно говорить проще - для тех кто проще" например на немецком языке: "es ist möglich, einfacher zu sprechen - für diejenigen, die einfacher sind" ("эс ист мёглихь, айнфачхер цу шпрэхэн - фюр дияениген, дии айнфачхер зинд" = "можно говорить проще - для тех, кому проще") или как вариант: "einfacher kann man es nicht sagen - für diejenigen, die es einfacher haben" ("айнфачхер канн ман эс нихьт заген - фюр дияиниген, дии эс айнфячхер хабэн" - "проще не скажешь - для тех, у кого проще") или третий вариант: "wir können in einfachen Worten zu denen sagen, die nicht gebildet sind" ("вир кённен ин айнфачхер вортэн цу дэнэн загэн, дии нихьт дэбильдэт зинд" - "мы можем простыми словами сказать тем, кто не образован"), и подобного рода "вариантов" будет ещё достаточное количество, но вот насколько точно они смогут передать первоначальный смысл фразы на русском - вопрос вполне открытый. А потому действительно вопрос как, что, да почему (почему это - так, а то - этак), ну а по сути, и ведь непонятно в полной мере до конца ничего, потому что мир всё также изменчив как смысл слов, и чём больше погружался я в филологию, тем больше понимал - не понимаемое, делал - неделываемое (недоделанное, переделанное, недоделываемое и непеределываемое), совершал - не совершаемое, и вообще, как всегда вопросов было больше, нежели чем ответов, но не оттого что мне их так-то уж хотелось задавать, а просто выходило всё именно так, и не иначе.
      Притом, что от этого не было чего-то плохого или печального (как может могло показаться ненароком или случайно, нелепо, по недоразумению, ошибочно, и прочее). Просто, вероятней всего, это было именно так и не иначе. И даже могу предположить, что как-то иначе может и не требуется. Не нужно. Не обязательно. Просто нет и всё. Понимаете меня?
      Все трое видимо смотрели на меня с огромным удивлением. Или же это всё-таки казалось мне, насколько и что-то подобное должно быть будет казаться всем тем, кто, как говорил Пушкин, обманываться рад ("Ах, обмануть меня не трудно! // Я сам обманываться рад!..").
      Тем не менее, я, конечно, порой здорово запутывался (или же норовил совершить оное) и был точно также весьма удивлён, когда нечто этакое срывалось и становилось легко и свободно хотя бы даже дышать. Ведь на удивление, порой приятно действительно хотя бы просто дышать. Помните как у Высоцкого, я дышу - и значит я живу...
      
      
      Глава 18
      Иногда ситуация казалась катастрофичной, иногда норовила броситься в пропасть (отчаяния бытия), а порой и наоборот, успокаивалась словно сама собой, после чего следовало какое-то немыслимое доселе психологическое успокоение. Но это было, наверное, даже загадочно, хотя я и не думал что должно было скрываться что-то важное, да и на самом деле чего-то важного не могло быть.
      Однако я, вероятней всего, довольно здорово ошибался. Ведь, по сути, так получалось, что ничего такого чтобы явного и не происходило в этом мире, и всё больше нам это казалось. Правда, не сказать ,что я в полной мере всё понимал, или тем боле отдавал отчёт, но тем не менее иногда, признаться, было весело, здорово и загадочно наблюдать себя словно со стороны. И так это действительно было, вот что интересно.
      
      Через весьма непродолжительное время мы вновь встретились все вместе. Однако теперь я смотрел на своих друзей (отчего не друзья, если встречались по доброму поводу, - из любопытной заинтересованности друг другом). Но по сути, мне уже ничего не было так интересно, как какие-нибудь собственные размышления о чём-либо. И вот когда касался я их, тотчас словно что-то выходило куда-то по своему, и как-то даже становилось до удивления приятно и забавно.
      
      - Странное дело, - предположил Дэвил. - Мне отчего-то показалось что Вы непременно захотите мне что-то рассказать. Или я ошибался.
      - Я тоже в этом уверена, - дополнила речь дяди собственной уверенностью Ханна.
      - А мне кажется ему ("взгляд на меня, по крайней мере я ощутил что это так") больше нравится слушать.
      - Не думаю, - признался я ("но постарался сделать это с таким отвлечённым видом, словно речь шла совсем не обо мне"). - Если вам всем ("воображаемо обвёл взглядом небольшую аудиторию") действительно так-то уж любопытно моё мнение, то подобного скорей не существует, нежели кто-то скажет, что оно есть. Просто, в зависимости от обстоятельств, меняется и восприятие бытья. И порой случается так, что ещё как будто совсем даже не хочется что-то говорить, а оно уже напрашивается словно само собой. Тогда как то, что есть истинно или ложно...
      - На мой взгляд подобных градаций не должно существовать, - попытался перебить меня Митчел.
      - ...Что истинно и что ложно - это большей частью вымысел ("утвердительный кивок Митчелу, мол, да, ты угадал"), - продолжил я, - и если брать во внимание что нечто существует и на самом деле...
      - В реальности? - уточнила Ханна.
      (Мой положительный кивок).
      - Вот это, по всей видимости, всё равно ещё достаточно долго будет необъяснимым для нас, - закончил я (столь перебиваемую) фразу.
      - Хорошо, - согласился Дэвил. - Предположим ("он несколько полускривил лицо, закатив глаза") ответ принимается. Но что тогда дальше?
      - А что дальше? - не понял я.
      - Ну ведь Вы тем самым разрушаете цепочку вообще каких-либо логических размышлений, словно бы отвергая логику ("словно сквозь воображаемые очки продолжал смотреть на меня Дэвил"). Но ведь я больше чем уверен, что по настоящему всё не так.
      - Откуда Вам знать как по настоящему? - изумился я. - Если Вы действительно полагаете, что способность читать чужие мысли свидетельствует о Вашем божественном происхождении, то, на мой взгляд, это не так.
      - Отчего же?! - вспыхнула Ханна (я обращался не к ней и потому не обратил никакого внимания на её слова, не считая необходимым отвечать ей).
      - Нет, а действительно? - заулыбался Митчел. - Признайтесь нам в своих замыслах, которые видимо мы пока ещё не до конца понимаем.
      - А вам необходимо непременно понимать всё и вся? - уточнил я как можно серьёзным оном.
      - Ну конечно, - почти в один голос сказали все трое моих невольных собеседников, и передо мной вновь вспыхнуло ощущение какого-то водевиля. По крайней мере я явно чувствовал, что всё происходящее именно в таком русле - далеко неспроста. И вероятно им всем от меня всё-таки было что-то надо.
      - Это не так, - ответили мне, явно напоминая о возможности чтения мыслей.
      - Точнее, скорей всего не совсем так, - сказал Митчел. - Видите ли, нас ведь, по сути, в реальности не существует. Так, какие-то призраки, которые, вероятно, всего лишь тени Вашего собственного "Я".
      - Даже так? - изумился я ("скорее разыграл изумление; любого рода эмоции меня давно уже не беспокоили; я научился скрывать истинные чувства; причём, иной раз получалось настолько успешно, что я и сам забывал первоначальную эмоциональную насыщенность проговариваемой фразы или игры перевоплощения в образ, в который вошёл).
      - Всё так, всё именно так, - по своему выражая одобрение (кивками, ужимками, полуулыбками и тому подобное) услышанным словам, троица начала как-то поразительно раскидисто то смеяться, то плакать, то грустить, то ненавидеть, то восторженно смотреть, а то и нелепо, - в общем, они казалось делали всё, только бы не показать своё истинное лицо. Которое, как я понимал, было далеко даже от моего представления. Хотя ведь я вполне мог и заблуждаться.
      - И даже искренне, - улыбнулась Ханна.
      - Что? - не понял я.
      - Искренне заблуждаться, - ответила девушка.
      - А, Вы про это, - кивнул я, давая понять, что тема мне не кажется столь интересной, чтобы обращать на неё внимание.
      - И всё-таки у Вас видимо осталось ещё много вопросов, - дымя трубкой, улыбнулся Дэвил.
      - Вполне возможно, вполне возможно, - проговорил я, задумываясь на всем происходящим. С одной стороны, этого вполне могло и не существовать вовсе. Просто этак раз, - и не существовать. А с другой стороны, как раз происходящее явно выбивалось за рамки какой бы то ни было абстракции. И мне даже казалось, что не только существовало, но и более чем существовало.
      - Полагаете? - поинтересовался Митчел. Ну, или, вероятно, вполне мог бы поинтересоваться, если бы я подумал что-то на эту тему ещё. Но я переключил собственное внимание и как ни странно перестал не только слушать, но и видеть перед собой недавно беседовавших со мной приятелей. Может их и правда не было? - подумал я.
      
      
      Глава 19
      Сама по себе история вопроса была отчасти тем и замечательна, что предполагала различные варианты развития сюжета. При этом не сказать, что мне это нравилось. Скорей всего перед нами было то нечто, что являлось результатом собственного воображения. Впрочем, знакомая троица всё это явно отрицала. Равно как и, вероятно, одобряла. Тем самым доказывая, что всё это больше напоминает фантом, нежели реально существует. Но если предположить, что существует, тогда всё это тоже ничто в особенности не доказывает. И лишь говорит о том, что увиденное одинаково может как существовать, так и не существовать.
      - А ещё оно говорит, что пора уже давно выйти за рамки штампов да стереотипов, - услышал я голос Дэвила. - Согласитесь, профессор, Вы столько пытались всё время предположить зачастую не воображаемого, что, на мой взгляд, давно заслуживаете, чтобы хоть каким-нибудь загадочным образом перед Вами раскрылось сознание и стало всё на свои места.
      - Вот именно, - подхватил Митчел. - Чтобы всё стало на те места, на коих и должно было всё стоять.
      - Стоять? - не понял я.
      - Ну, может быть не совсем верный перевод, - несколько смутилась Ханна.
      - Не важно, я понял о чём суть, - кивнул я.
      - Удачи Вам, - произнесла троица. - Мы уверены, что у Вас всё получится.
      - Обязательно получится, - дополнила Ханна.
      - Удачи, - пожал руку Дэвил.
      - Пока! - обнял меня Митчел. - Я верю в Вас.
      На этом мы расстались.
      А ещё через время я неожиданно оказался в поезде. Куда я ехал и прочее, не знал, да и каким-то странным образом даже не задумывался об этом, полагая, что так, вероятно, будет даже лучше. Тем более, я уже знал, что ситуация не может выйти из под контроля, потому как меня оберегали свыше. И даже мог предположить, что и вся моя недавняя троица друзей была неподалёку. "По крайней мере, если я захочу, смогу их легко вызвать", - подумал я.
      Но вызывать не хотел. Должно быть пока. А будущее покажет...
      
      
       Часть 2
      Глава 1
      Да, можно было бы сказать, что всё то, что ещё недавно казалось таким значимым для меня, на деле сродни обычной нелепице. Но я подобное никогда не говорил. Более того, даже не считал, что всё именно так. А жизнь, которая каким-то образом могла в любой момент измениться, для меня была не то что не важна, она просто шла своим чередом и я радовался каждому её дню.
      Однако к этому надо было прийти. Поначалу, вероятно, бывало разное. Случалось также нечто иной раз необъяснимое. Но вот делал я какое-то свое дело, шёл к такой же "своей" цели (цели большей частью непонятной да необъяснимой), и мне казалось, что наверняка всё происходящее есть неизменно верное да правильное.
      Но и это было ещё не так. Нет, правильным оно, конечно, могло быть, вполне, отчего уж, но всё-таки дело мне казалось не столь явно выверенным, если я вдруг не чувствовал его явную усладу. Хотя...
      Вот в том-то и дело, что всё чаще в последнее время было это непонятное для меня "хотя". Можно было даже сказать, непонятно-необъяснимое. И я жил в какой-то собственной парадигме бытия, словно даже не замечая ничего вокруг, и при этом всё до мельчайших подробностей зная (и помня, вероятно, попросту помня) наизусть.
      Но и это ещё было не то. А всё дело в том, что всю свою жизнь я искал разгадку собственного бытия. Именно собственного, ибо кто там да как родился, жил, умирал и прочие инсинуации судьбы, меня касалось не настолько, насколько важно было для меня именно всё по отношению ко мне. Видите ли, я отчего-то замечал, что именно надо мной происходил какой-то любопытный эксперимент. Я был участником этого эксперимента, я был наблюдателем его, и я же был автором, исполнителем, а также адресатом-получателем экспериментальных выводов ("ведь наверняка должны быть таковые", - как предполагал я).
      Но вот в чём был великий вопрос. На деле я до сих пор ещё не представлял, как и что это должно было бы быть, являться, существовать и прочее; то бишь, я попросту не понимал некоего окончательного варианта, так сказать, к чему, иными словами, всё (и это мне казалось важным) должно прийти, непременно прийти. Но вот приходило ли? Это был поистине вопрос, требующий, вероятно, какого-то своего особого разрешения.
      Впрочем, всё вполне могло быть и наоборот, - подумал я. - И тогда уже мои какие-то размышления фактически ничего и не значили. Ну разве что так, самую малость чего-то поистине неизобретательного да неинтересного.
      
      
      Глава 2
      На самое ближайшее время я никогда не строил планов. Всё всегда выглядело как цепь случайных совпадений, повторений, объяснений, размышлений, а сами по себе события казалось не задействовали потаённых струн души просто потому, что давно уже всё переболело, был получен антивирус, и таким образом можно было хоть в чём-то обезопасить себя, ведь, если разобраться, никто никогда и ничего не знает про себя, разве что живёт в каком-то собственном измерении реальности, а вот видит ли её, кто знает, кто знает...
      ..........................................................................................................
      
      Не сказать, что я так-то уж хотел жить. Точнее, собирался, конечно, но ведь я и жил ровно так, как живёт кто другой. Просто так часто оказывается, что мы теряемся в собственным размышлениях касаемых всего и вся. А после, когда приходит время "найтись", словно чем-то сдерживаем себя, порою попросту не в силах разобраться в событиях бытия, происходящего с непременнейшим нашим участием.
      ..........................................................................................................
      
      Я постепенно приходил в себя. Так получалось, что за последнее время вокруг меня случилось много достаточно любопытных событий, кои, если честно, с одной стороны, мне были необходимы, а с другой, я видел, что всё далеко не просто так, равно как и совсем не обязательно должно было происходить именно так. И всё от того, что много всё-таки чудес ещё на свете. Очень много. Однако, вот оказывалось, что не всегда и не при всякой возможности можно мне было понимать происходящее. Да и всё чаще замечал я, что словно смотрю на всё этак со стороны, да ещё и в кино без перевода или, точнее, вообще без перевода, но кино на каком-то славянском языке (так что понимаешь как будто, разве что не всё, частями, скорее угадывая общий смысл, нежели действительно расшифровывая его).
      Нет, иногда, конечно, я словно попадал на одну волну с окружающими. Но вот с годами всё больше понимал, что это скорее от какого-то внутреннего заболевания, нежели чем подобное было моё истинное "Я", и потому всеми силами (получалось... получалось...) избавлялся...
      
      
      Глава 3
      Со временем я начинал понимать (подобное понимание происходило постепенно), что всё, что наблюдалось со мной, было весьма не только загадочно, но и скорей всего случалось по какому-то единому плану (пусть даже и спонтанному, то есть угадывается этакая бесплановость, - хотя я уверен был, что план существовал). Причём, - и это казалось мне немаловажным, - происходящее было явно необходимо прежде всего мне. То бишь случалось для моего, так сказать, высшего блага. А если так, если мне предположить, что это так, если даже точно знать что так, в общем, как бы то ни было, но если это было так, то тогда мне совершенно напрасно было вообще о чём-либо сожалеть, ибо делалось всё именно так, как то было необходимо именно мне.
      И еще я понимал, что всегда необходимо немного уставать от жизни. В таком случае будет не страшно умирать, если вдруг внезапно наступит подобное время. Но и к смерти не стоит специально готовиться. Надо даже наоборот, стремиться максимально жить, максимально создавать всё то, то останется после тебя, но и даже если этого не получается, то хотя бы просто не сходить с ума, понапрасну теряя время, а если мозг имеет такую предпосылку, то всячески загружать его знаниями. И тогда будет всё отлично. Не просто хорошо, а именно отлично. (Вот к этому я и стремился. И отчасти получалось.)
      
      
      Глава 4
      Вероятно очень многое (и часто) так случается, что как будто теряется некая грань понимания реальности. Но вот совершенно точно, что всё это не так, потому что существует единое правило: если что-то потерялось или обрелось, значит оно и должно было потеряться или обрестись. И иного не дано. Иное от лукавого. Иное противоречит законам жизни. А в жизни непременно существуют свои законы. Только вот не записаны они нигде от "А" до "Я", а потому и что-то забывается, и что-то запутывается, и что-то не помнится совсем, а нечто и просто словно бы теряется; и тогда оказывается так, что ничего этак чтобы долго и правильно не происходит, а словно бы заново обновляется, и тем самым будто бы обновляет нас. А ещё вернее, что психика играет таким вот незамысловатым образом. И нам что-то обязательно кажется, только вот что именно кажется, мало кто, по сути, способен разгадать. А значит случаются какие-то потрясения (нервные), трагедии (людские), народы проходят своё эволюционное развитие, а кому-то просто до боли неведения непонятно, отчего всё случается именно так, потому что так как раз происходить никак было не должно.
      ..............................................................................................
      
      - Вы нас совсем запутали, - призналась Ханна.
      - Да, это так, - подтвердил Митчел.
      - Всё это время мы наблюдали за Вами, вернее, скорее пытались наблюдать, равно как и разгадывать все эти преподносимые Вами ребусы, - доверчиво произнёс Дэвил. - Но, профессор, у нас ничего не выходило. Всё время какая-то загадка. Какие-то ребусы.
      - Ребусы судьбы, - улыбнулся Митчел.
      - Параллели реальности, - произнесла Ханна.
      - Необратимость бытия, - ответил Дэвил.
      - Фантом разума, - сказала Ханна.
      - Маскарад души, - резюмировал Митчел.
      - Лабиринты сознания, - предположил Дэвил.
      - Замечтавшаяся реальность, - засмеялась Ханна.
      - Апологетика чувств, - задумался Митчел.
      - Экзекуция разума, - торжествовала Ханна.
      - Инварианты сознания, - подытожил Дэвил.
      - Закоулки души, - задумчиво напомнил Митчел.
      - Истинность настоящего, - характеризовала Ханна.
      - Зигзаги понимания, - напомнил Дэвил.
      - Симфония мысли, - не унимался Митчел.
      - Парадоксы любви, - мечтательно вздохнула Ханна.
      - Загадка правды бытия, - выдохнул Дэвил.
      - За пределами сознания, - развел руками Митчел.
      - Фантазийная парадигма жизни, - усмехнулся Дэвил.
      - Будет понятно, если, вероятно, несколько расширить горизонты бытия, - поднял вверх брови Митчел.
      - Ментальность простых размышлений, - загадочно взглянула на него Ханна.
      - Миражи бытия, - кивнул Митчел.
      - Парадигма правды, - согласился Дэвил.
      - Перевертыши сознания, - добавил Митчел.
      - Конгломерат запутанных истин, - кивнула Ханна.
      - Мистика разума, - ответил Дэвил.
      - Заложник ментальности, - напомнил Митчел.
      - Фантазии бессознательного, - предположил Дэвил.
      - Скрипач, или звонок из прошлого, как полагаю, - произнёс Митчел.
      - Согласен, - улыбнулся Дэвил. - Сплошной ребус судьбы
      - Или шпион с его секретной миссией, - засмеялась Ханна.
      - Всё может быть, - сказал Дэвил. - Особенно, если это и есть алгоритм счастья
      - Или этап длинною в жизнь, - протянула, вспоминая что-то, Ханна.
      - История вопроса, или демарш воли, - пояснил Дэвил.
      - Свобода от себя, или жизнь на грани реальности, - вторил ему Митчел.
      - Исповедь взрослого человека, - ответила Ханна.
      - А почему нет? - развели руками все втроём и улыбнулись.
      - Туманность истины, - поднял вверх палец Дэвил.
      - Параллели запредельности, - кивнул Митчел.
      - Опыт памяти, - вздохнула Ханна.
      - Истина поневоле, - ответил Дэвил.
      - Или пелена ошибки, - согласился Митчел.
      - Запредельность мысли, - несколько раз кивнула, соглашаясь, Ханна.
      - Кодекс понимания, - посмотрел на всех Дэвил.
      - Всё так, ибо ритмика мысли, - не стал спорить Митчел.
      - Заплутавшее счастье, - мечтательно произнесла Ханна. - Или аксиома печали, - добавила она через время.
      - Этимология грусти, - вздохнул Митчел.
      - Прямо наказание да искупление через этакий неопубликованный дневник, - задумчиво протянул Митчел.
      - Или безумие через ирреальность, - согласился Дэвил.
      - Двойная жизнь, - развел руками Митчел. - Мир явно сошёл с ума.
      - Портреты современников, - осторожно предположила Ханна.
      - Или извращенный разум, - ответил Митчел.
      - В любом случае это последний анализ, - произнёс Митчел.
      - Или философствование перед эшафотом, - ответил Дэвил.
      - А если о девах, то там лишь аккорды опустошенности или кошмары разума, - по доброму, этак констатируя факт, усмехнулась Ханна.
      - Или записки главного героя, - раздался голос Митчела.
      - Проповедник, психотерапевт, и всё это паутина счастья с такими же любовными лабиринтами и как подытоживающе - вероятно досье на человека в рамках скандалов собственного "Я", - многозначительно сказал Дэвил.
      - Или роман о любви, - моргнула Ханна.
      - Барашки волн земного бытия, - мечтательно протянул Митчел.
      - Парадигма правды, - заулыбалась Ханна.
      - Игра подсознания, исповедь без героя, иллюзия реальности, и всё это вероятно безысходность, - перечислил, предполагая Дэвил.
      - Или портрет пациента, - добавил он же.
      - Скорее утопия мечты, - пояснил Митчел.
      - Что ещё не нагородит профессор психиатрии, - рассмеялась Ханна.
      - Ну прямо таки нокаут вне закона, - улыбнулся Митчел.
      - У олигарха, - пошутила Ханна.
      - Скорее у его слуги, - уточнил Дэвил.
      - С возвращением, - произнёс Митчел.
      - Случайная история, - добавил Дэвил.
      - Или такая же случайная молитва, - ответила Ханна. - Например, молитва от дьявола, - посмотрела она на Дэвила.
      - А самое любопытное, что всё это доподлинно истинно, - заулыбался Дэвил, и Ханна с Митчелом ему дружно закивали, соглашаясь.
      Что до меня, то я мысленно поблагодарил друзей, напомнивших мне названия моих книг; ну и кроме того я понял, что кто бы это ни был в образе друзей - люди или призраки - но они явно всегда в той или иной мере пребывают около меня, находясь рядом и зная, вероятно, обо мне всё или многое.
      - Впрочем, - вздохнул я про себя, - знать всегда почти совершенно ничто в сравнении с тем, чтобы понимать, чем были вызваны те или иные события, происходившие (когда-то), происходящие (сейчас), или то, что когда-то ещё только будет происходить.
      
      
      Глава 5
      Ситуация может происходить разная. Жизнь способна прерваться в одночасье или длиться нескончаемо долго. И первое и второе лишь кажущиеся понятия. Этакие спорные величины. На самом деле, мало что удаётся в точности понимать, ибо всё зависит от угла восприятия. И свет преломляется по разному, и эмоции различны смотря на какой стороне находитесь вы.
      Мне в жизни больше всего нравились наблюдения за ней. Можно сказать, что я так и жил всё время. Если по каким-то причинам наблюдать было нечего - я искусственно провоцировал события, и в предвкушении "разбора полётов" наблюдал. Чаще всего со стороны (так и проще, и спокойнее, и понятнее в итоге). Иногда пребывал в самой гуще событий. Тогда всё казалось мне порой даже не таким, как это представлялось раньше, но что есть наши представления, как не обман зрения, обман чувств, обман восприятия. Ибо на самом деле ничего быть может даже не то, что не происходило, происходило конечно, но вот было-то всё не так. И даже не то, что не совсем так, именно не так, иначе, по другому, очень на самом деле загадочно было, нелепо отчасти даже, и, пожалуй, даже глупо.
      Но это всё оказывалось так после. А вот когда вы непосредственно пребывали в гуще событий, равно как, наверное, и наблюдали их со стороны, тогда ещё всё было больше непонятно, нежели понятно, более необъяснимо, нежели объяснимо, более чем неясно, нежели чем ясно, да и вообще, всё это в который раз явно доказывало, что по прошествии окончания событий, после завершения оных, когда не только стихают страсти, но и время частично стирает память, видится всё намного лучше и чётче, нежели чем когда пребываешь в бесовской гуще новостей. Затуманивших сознание новостей. Того, что фактически быть может даже и не существует. И что точно, чего наверное даже и нет. Ну а почему бы и нет? Если только да, да, да...
      
      
      Глава 6
      А ещё загадочно бывает случается, что если внимательно наблюдать за жизнью, то можно заметить, что она сама учит нас жить. Учит не совершать ошибок, улучшает жизнь - исправляя, в том числе, и старые ошибки, и вообще, всё направленно на наше просветление; и в этом исключительно права теология, ибо оказывается так, что каким-то малым злом всегда искупается, вернее, всегда не только искупается грех (ибо любое страдание - есть нравственное очищение), но и уберегают нас свыше от гораздо больших тягот, что могли бы свалиться на нас. И это истинная правда, ибо точно проверено жизнью.
      Когда-то много лет назад я заново открыл для себя святое Писание, не только вновь по несколько раз перечитав Библию (Ветхий Завет, Евангелие, Деяния Апостолов, Послания Апостолов, Откровение), но и намеренно глубоко погрузился в изучаемый материал, что в большинстве случаев получается в полной мере лишь при обучении, когда порой и споры даже идут с преподавателями по поводу того или иного видения ситуации, а ведь для того чтобы побеждать в спорах, необходимо и знать больше, что в итоге словно само собой стимулирует новый - и ещё более углубленный - поиск знаний; и в итоге словно и сам не замечаешь, как наполняешься тем истинным светом, который возможен лишь в случае действительного знания предмета и никак иначе. Но вот делал я подобное не просто так, вернее, приступил к осуществлению подобного не просто так (благо, что к тому времени читал много раз Писание), а, проанализировав к тому времени уже множество философских текстов, понял, что для окончательного утверждения в нахождении истины необходимо, чтобы сошлись звёзды, - то бишь сложились пазлы, замкнув цепь в виде философии, психологии и теологии (психология может идти в качестве философии, равно как и теология, пока не стала отдельной научной дисциплиной, также шла в рамках философии, по крайней мере в России). И вот понял я, что истина действительно не может быть до конца осознанна без того знания, что даёт теология. И даже более. Казалось мне, что Библия обширней и глубже любого философского течения мысли, ибо масштабней и глубже (может потому, конечно, что философские направления различны, а теология в рамках одной конфессии едина). И ведь помимо христианской религии изучал я и другие учения, Коран например, Зора, Тора, учение буддистов, мусульман, индийцев и прочие религии мира, ибо понимал, что лишь во всеобъемлемости лежит путь к истине. Да будет так. Amen.
      
      
      Глава 7
      Поистине, загадочно трудно было останавливаться порой даже на миг, что-то там шлифуя (чтобы шлифовать), тогда как внутри кипели мысли кои попросту (срочно, срочно) надо было выплеснуть за борт внутреннего "Я" - дабы хотя бы просто сохранить его. Не приумножить, нет, хотя всё порывается внутри сделать чем-то правильным да искренне-полезным (себе). Сейчас напрашивается совсем иное. Когда непременно хочется даже не просто освободиться от чего-то разрывающего тебя изнутри, а как раз в избавлении от этого видишь обновление души. Да и не просто ведь это избавление, здесь скорее как раз именно возможность обновления - как получения чего-то нового после того, как перестаёт существовать прежнее. Заметьте, не старое (тире) не нужное, а как раз просто то, что не нужно тебе.
      И тогда наступает гармония души. И кажется, что ты даже если и стремишься к чему-нибудь, то такое стремление или порхает рядом с тобой, или движется незримо за тобой, или исчезает, если оно (или она) совсем не нужно тебе. Так рассеивается дым. Так уходит что-то, что нам не нужно. Так исчезает дымка, и через время кажется, что ничего такого не было. Подобное бывает. Случается. Происходит. И это становится важно. В какой-то миг это всё действительно так. А что будет дальше... Да и не важно тебе сейчас, что будет дальше. Ведь это будет потом. А потом это то, что после. А к чему нам "после", когда живём сейчас. Так вот и давайте жить. Так будет и лучше и справедливее. Аминь.
      
      
      Глава 8
      Иной раз выходило нелепо, порою получалось загадочно, чаще всего не просилось никаких комментариев, но вполне логично, что я всё больше и больше отдалялся от окружающего мира, - сообщества окружающих меня, в рамках пребывания в социуме, людей, - и тем самым чувствовал чаще собственное одиночество. Это не было одиночеством по типу как, например, должно быть чувствуют его люди, оказавшиеся одни в лесу или на необитаемом острове и еже с ними. Это было одиночество среди людей, одиночество, порой несмотря на возможность (но не интерес к оному) общения, и вообще, мне всё более казалось, что я, наверное, даже не то, что достоин подобного положения вещей, но к этому в той или иной степени всячески стремился. Но и, тогда уже, даже в этом стремлении не было чего-то этакого претенциозного, нет, скорей всего просто являлось элементарнейшим следствием развития мозга в результате постижения информации посредством прослушивания лекций, просматривания документальных фильмов, или, скажем, элементарного чтения. (Читал я минимум несколько часов в день и каждый день, общее собрание сочинений, коих мне уже удалось собрать к этому времени насчитывало более десяти тысяч томов и всё время пополнялось новыми книгами, - на поиски их я тратил дополнительные усилия, окупающиеся, впрочем, сторицей, ибо так приятно было не только становиться обладателем какого-нибудь издания, но и читать строчки, поглощая особый аромат одновременно таинства открывающегося перед тобой художественного или научного материала, изысканности вкуса стиля, коим написана книга, если это художественное издание то и оригинальности да индивидуальности стиля автора, в общем, аура всего подобного заключалось во мне в какую-то особую форму какого-то необъяснимого словами чуда, отчего становилось легче жить, и это уже зачастую в буквальном смысле.)
      Однако, конечно же, всё ещё не было бы так просто, как, скажем, моё предположение о том особого рода чуде, которое так или иначе спускалось незримо на всех, кто пребывал рядом со мной, и по особенному сказывалось на людей, на какой-то миг становившихся близкими мне.
      - Отчего лишь на какой-то миг? - не утерпел Митчел, всё это время вероятно следивший за ходом моих внутренних размышлений.
      - Всё просто, - ответил я, - те, кто становился мне близкими ("а это очень небольшой, очень даже небольшой процент из просто знакомых", - пояснил я, выразительно глядя на него), так вот, те, кто становился действительно близкими (продолжил я, дождавшись внутреннего подтверждения что меня понимает слушавший) умирали. Или исчезали. Если не успели умереть, - быстро окончил я.
      - То есть? - вмешалась Ханна.
      - Всё просто, но это к сожалению правда, - сказал я, не удивляясь Ханне, равно как и Дэвилу, который я знал тоже был неподалёку (я их по-прежнему не видел, никого из них, но знал что они находятся рядом).
      - Этого не может быть! - эмоционально воскликнула Ханна.
      - К несчастью, всё верно, - вступившись за меня, подтвердил Дэвил.
      - Но почему? - не унималась Ханна.
      - Я до конца и сам не понимаю, - произнёс я. - Но всё повторяется на протяжении десятилетий. А началось практически сразу после моего рождения. Вместе со мной у соседей родилась девочка. Мы росли вместе. Через несколько лет после рождения, катаясь на качелях, девочка разбилась. Это была, вероятно, первая потеря, которую я в свои тогда два-три года ощутил и ещё не ощущал в полной мере. А уже учась в школе, разбился (также во время игры, - его придавали железными листами, под которые закатился мячик, и когда доставал - те накрыли его, раздавив) мой друг детства. Был он на год старше меня, мне семь или восемь, ему значит около девяти. (Жил он в другом районе города, встречались мы не каждый день, - дружили родители и от них перешла дружба к нам, - несмотря на большое количество одноклассников и ребят во дворе - ни с кем не сблизился, ограничиваясь шаблонными приветствиями без желания получения ответа на оные, а вот с тем мальчиком понимали друг друга без слов). Потом долго ни с кем не сходился. Поступив в институт (сразу после десятого класса, в семнадцать лет) тесно сошёлся с Артуром, однокурсником. А через год начались гонения на армян на Кубани, где я тогда жил, и друг с семьёй исчез. Говорили, что его убили, зарубив шашками. Кто-то говорил другое. Но точно, что он исчез бесследно, ибо всяк бы вышел на связь. Потом я сдружился с Сергеем, ещё одним человеком, ставшим мне близким другом, но через время внезапно вмешавшаяся судьба разлучила нас. С тех пор ищу его больше тридцати лет, но так он и не объявлялся (как я уже начал понимать позже, его вероятно тоже убили, или он погиб сам). Потом был ещё один друг, Саша, но сначала нас насильно разлучили (отправив его по этапу), а после мы так и не встретились. Как понимаю, убили его или погиб сам. Потом, уже после переезда в Сан-Петербург, я вновь тесно сошёлся с одним парнем, Женей-корейцем (да, все мои друзья были старше меня, кто на год, кто на пять, кто на десять - двадцать - тридцать и более лет...). А потом Женя исчез. Как мне сказали, он погиб от пули, его застрелили то ли менты, то ли кто другой по ошибке, - Женя был горячий, а в девяностые годы двадцатого века в Питере царил явный беспредел, причём больше со стороны стражей порядка, стремившихся подчинить себе рынок, нежели нарушителей, старавшихся жить по неписанным правилам, а иногда и своим собственным законам). После Жени, уже через десяток лет, разбился двоюродный брат Славик, единственный, кто очень адекватно и справедливо меня всегда поддерживал и многое брал за меня на себя. Потом, когда мне исполнился тридцать один год, убили моих родителей. Сразу отца и мать. За год-два до этого убили моего тренера по боксу, Дмитрия Юрьевича. Через несколько лет после родителей умер научный руководитель, Никита Александрович (с которым я весьма тесно к тому времени сошёлся). И это ведь были все те, кто не только был близок душевно со мной, но и с кем общался я очень часто. Почти сразу после убийства тренера исчез давнишний друг Сева, чемпион кубка Европы по боксу. Как полагаю, его тоже убили, ибо незадолго до этого на него было совершенно покушение, и не одно, и я, тогда с ещё живым Дмитрием Юрьевичем, спасали Всеволода, дежуря в квартире в ожидании налетчиков ("Ватсон, давайте их поймаем. У меня есть хлыст. - А у меня - револьвер".) Поистине, уходили как раз все те, кто мне был близок, с кем был близок я, и кто также как и я, был большей частью с достаточно ярко выраженным мизантропизмом (одиночки-мизантропы в общем). Правда, кое кто из тех, с кем я близко сходился, исчезали (внезапно и без всяких логически объяснимым причин), как, например, мой учитель по гипнозу Виктор Михайлович, но я так полагаю, что это было отчасти вынужденно-интуитивная мера ради сохранения жизни (ибо, вероятно, кто-то просто на неком ментальном уровне угадывал, что его ждёт и, сопоставляя, предпочитал ретироваться чуть раньше, чем его настигнет внезапная смерть - люди-то все были большей частью молодые, коим ещё жить и жить, даже родителям исполнилось всего по пятьдесят шесть-пятьдесят семь лет, - отец был на полгода младше и погиб за полмесяца до дня своего рождения). А были те друзья (мало их, но были), кто оставались живы. Но, вероятно, словно для сохранения их жизни общались мы раз в год, встречаясь порой и ещё реже, но так, словно расстались только вчера. "Любопытно, не правда ли?" - мысленно посмотрел я на окружавшую меня троицу.
      Но ответа я не услышал. И подумав, что видимо своими словами невольно погрузив их в размышления, замолчал, отдавшись воспоминаниям...
      
      
      Глава 9
      В какой-то мере невозможно было понять, что происходит. События порой настолько быстро перемешивали друг друга, что мне очень часто начинало казаться, что словно ничего и вовсе не происходит. И лишь только мысли бежали, не удерживаемые друг другом, и казалось, что вот-вот всё затихнет, замрёт, уничтожится само собой, - но ничего на самом деле и не думало оканчиваться, а то и наоборот, всё больше и больше набирало ход. Так что проходило ещё незначительное время, и уже начинало казаться, что словно бы перед глазами встаёт вечность - помноженная на бесконечность; а потом вдруг раз - и всё исчезало вовсе. И то, что, казалось, должно было бы быть, - исчезало как-то разом и вдруг. Так что в одночасье (если начинать оглядываться) ничего не осталось. Да и было ли?
      
      Я замирал в какой-то забавной и катастрофической полуусталости, идущей откуда-то из подсознания; но проходила секунда-другая, и уже ничего не только не чувствовал, но и забывал, что было. И от этого мне становилось... Нет, ни страшно, ни жутко, ничего такого. Непонятно скорей всего, в какой-то мере загадочно, чёрт его знает, если честно.
      Но через время забывалось и это. И тогда я уже даже не задавался вопросом "что", "как" да "почему" (а равно "отчего", например), а мне просто было очень любопытно, чтобы по крайней мере сейчас всё оставалось так, как это оно и было, собственно говоря. Ну а дальше... Дальше, как я понимал, вполне могли возникнуть ещё те горизонты бытия, которые просто порой обескураживали меня и делали каким-то до боли забавным и отчасти быть может даже нелепым (чем чёрт не шутит, как говорится).
      Но жизнь продолжалась несмотря ни на что. Более того, я даже понимал, что всё, что происходит со всеми нами, это всего лишь забавы в масштабах вечности планеты земля. А потому не важно, не интересно, не значимо, в общем, если отнестись философски, не стоит обращать внимания. Так, позабавиться лишь только если, ну или для личностного роста, как любил я всегда говорить в случае, если что-то было мне интересно. А там, как говорится, куда кривая судьбы выведет.
      
      
      Глава 10
      Иной раз начинало казаться, что всё в высшей степени запутанно. Но я уже знал, что это было не так. А дело в том, что слишком малыми шажками двигалось всё то нечто, что непременно, как я считал, должно было не только сопровождать мою жизнь, но и в какой-то мере свидетельствовать о чём-то значимом для меня в плане преодоления, достижения чего-то. Новых вершин, например. Причём, необязательна конкретика. Достаточно попросту делать своё дело и знать, что рано или поздно будет достигнут результат. Да и не один, а один, потом другой, третий, пятый, десятый, сотый, миллионный, конкретных цифр быть не должно, ибо любые цифры косвенно свидетельствуют о возможности любого рода остановки (от остановки в развитии и до остановки в личностном росте), и этого допустить я не мог, не хотел, фактически даже не был способен, - ибо нацелен на исключительное движение вперёд.
      ........................................................................................................
      
      И всё-таки, конечно же, казалось всё загадочно, нелепо, странно очень и очень ведь даже странно, - и при этом понимал он, что совсем ничего не могло получиться сейчас из всего с ним происходящего, ибо нет-нет да должен был вспоминать прошлое. Да и не просто прошлое (сколько событий там было - не счесть да не описать, ибо не всё разом и вспомнить), а вот именно то, что уже, вероятно, тогда, ещё на границе собственного совершеннолетия, начинал он жить жизнью весьма странной; и даже не самой ещё жизнью, а формированием той особенности, коя в последствие проходила неким краеугольным камнем сквозь его существование. Так что всё, что было дальше, оно уже видимо тогда было, как говорится, предопределено. И то, что он не мог как все ходить в школу (ходить-то мог, не ходил, но учился, сдавая экстерном и посещая лишь выбранные им предметы - и всё сходило с рук, и диплом получил "как все"), и после в институте всё повторилось точно также (ходил на избранные им самим предметы - но сдавал всё в срок и часто экстерном проходя несколько курсов), и ещё позднее, когда получил с десяток-другой высших образований (и все с красным дипломом), да почти столько же в последствии собрал ученых степеней (большей частью почётных, но, если вспомним историю, даже Фрейд просил звание почётного профессора и получил его, не всем становиться профессорами да докторами просто так, как все, иной раз вмешиваются порой самые удивительные факторы). И в общем так получалось, что он уже с детства угадывал в себе некую избранность. И это ему очень нравилось. И это его в некотором роде ободряло. А на самом деле, конечно же, давало ему огромнейшие силы. И он был счастлив, что это было так. Он - это я. Если так, разве что, к слову...
      
      
      Глава 11
      На удивление всё меняло свой окрас. Но даже если бы моё восприятие не противилось бы этому, вероятно, я всё равно вскоре запутал бы себя.
      Но как бы то ни было, понимая, что дальше тянуть нет смысла, я решил с этого момента делать не так, как было надо, дабы подстроиться к окружающим, - и это касалось, конечно, в первую очередь, мнения о чём-либо, - но...
      Но вот иначе нечто кардинально менять порой несравненно глупо. Глупо, прежде всего, потому, что большинство людей попросту искренне заблуждаются в том или ином вопросе. И им станет непонятен столь явный протест, который они воспримут против себя, а не против сути, просто потому, что самой, так называемой, "сути" им будет непонятно. И это достаточно просто с одной стороны, а с другой - несравненно сложно. И так даже обстоит дело, что никогда никакая правда была никому не нужна прежде всего потому, что все люди очень сильно различаются друг от друга. Разница в мозге может быть в сорок раз. А может и более. Но и даже всего в несколько раз уже явно не до какого-либо консенсуса, согласитесь. Представьте что вы решаете боксировать с тем, кто больше вас в три раза. Если у вас рост два метра - у него шесть. Если у вас метр девяносто, у него около шести. Если у вас метр пятьдесят - у него четыре с половиной. Справитесь? Это если всего в три раза. А разница в мозге бывает доходит до сорока раз. Даже если всего в десять раз он больше, это равносильно сражаться если у вас два метра, а у него двести. А в сорок - против вашего двухметрового роста и ста килограммов веса - противник противопоставит свои восемьсот метров роста и четыре тысячи килограммов веса. Полагаю, бой может даже не успеть начаться. Вы ведь даже убежать не успеете. Вот так бывает и с мозгом. Один умный и прочее, а у другого мозг просто в сорок раз более развит. И ничего тут не поделаешь, и договориться весьма сложно, ибо разница в понимании будет даже не как у школьника с академиком или у министра с младенцем, а поистине катастрофическая. Я бы даже сказал, что это ещё школьник младших классов может ненароком переспорить академика, потому что всё возможно, но невозможно чтобы человек даже самого высокого роста победил в рукопашном бою (по любым правилам, будь то бокс, борьба, кикбоксинг или смешанные единоборства и прочее) динозавра. Хотя динозавры всего лишь в несколько раз больше человека. А если в сорок? А если в сто? Но даже если в десять или даже просто вдвое? У вас метр девяносто, у противника почти четыре метра. Каково!
      
      
      Глава 12
      Каждый новый день я мысленно воскрешал собственную установку на коррективы прошлого, ибо необходимо было лишь помнить его, извлекая уроки, но не загонять себя (по типу, как гонят коней), ибо мысли в той или иной голове видимо имеют некое косвенное сравнение с конями, и как образное выражение приемлемо, но достаточно затаскано к сожалению. Так часто случается, хорошая фраза случайно кем-то придумана, а после так начинается эксплуатироваться, что не только теряет первоначальный смысл, иной раз переворачиваясь на противоположный, но бывает что смахивает на моветон, что, разумеется, неприемлемо, а оттого приходится избавляться от чего-то некогда радовавшего тебя.
      .....................................................................................................
      
      Я знал, что ситуация всегда возможна к изменению самым что ни на есть наилучшим образом. И всей своей жизнью шёл я к обновлениям.
      Но и обновления возможны ведь исключительно только тогда, когда вы работаете над собой. Когда методично, долго, отчасти быть может даже и нудно (хорошее слово это "нудно", - много и точно выражающее) вы этак планомерно продвигаетесь к цели. К той цели, которая вам необходима настолько, что она попросту важна, очень важна (да и без неё никак).
      И если это всё так, то вы, конечно же, видите, что для вас всё вокруг в какой-то степени теряет свою ярчайшую окраску, словно вы убавляете звук во время прослушивания мелодии, словно у вас слегка притупляется свет и становится даже не то что темно, а ведь можно сказать и так, если, скажем, высветить на первом плане нечто значимое вам, а задний план - этакой "режиссерской находкой" - убрать в тень, скрыв излишние подробности от зрителя.
      И получится прелесть. И самое главное, что вам станет светло в душе. А когда светится душа, остальное ведь тоже так или иначе уже светится. Ведь правда?
      
      
      Глава 13
      Иной раз самым удивительным образом стремился я сохранить то своё душевное равновесие, которое достиглось за все эти годы, и которое безусловно почти невероятно кому-нибудь объяснить так, чтобы поняли.
      Понимание вообще всё чаще, - как я стал понимать, - является наиглавнейшей задачей социальной адаптации индивида, позволяя ему как раз стать этим самым "индивидом", ибо в ином случае грозит смешаться, - растворившись в оной, - с толпой, уподобившись которой практически уже означает потерю себя.
      
      Несмотря на то, что периодически возникали у меня какие-то новые мысли (мысли - сродни откровения, откровения - по типу открытий), я продолжал тем не менее просто жить, всё больше, правда, замыкаясь в свой внутренний мир, и если проецировал его на мир внешний, то было это своего рода вынужденной мерой, вынужденной - и мне, по сути, чуждой, но я не мог бы иначе, ибо понимал, что адаптироваться в социуме обязан самому себе - чтобы самим собой оставаться. При этом я всеми силами создавал собственный мир, и проводил в этом мире большинство времени. Всё также как и в детстве рядом со мной были книги, тысячи, десятки тысяч книг. Помимо книг были спортивные тренировки. Больше я ничем не интересовался. Книги, живопись, фильмы, лекции, спорт - это каждый день; театр, балет, опера, кинематограф (в варианте просмотра классики или "кино не для всех") старался чтобы также обязательно присутствовало хотя бы раз в месяц каждое вживую, и минимум несколько раз посредством домашнего просмотра (чаще нельзя - заполонит пространство, собьет с курса, а курс как всегда был выбран на образование, ведь я по-прежнему официально дополучал то, что знал давно, оканчивая то или иное учебное заведение и награждая себя соответствующим дипломом). И это для меня было очень-очень важно.
      .............................................................................................
      
      Не всегда, конечно же, то, о чём так порой хочется сказать, открывается перед тобой в каком-то особенном желании. Не часто и правда случается такое. Иной раз нечто подобное отчего-то стремиться затуманиться, забившись куда-то, откуда, собственно говоря, и нет выхода как будто, и в то же время, как бытует поговорка об аде и прямых путях (прослеживая некую связь) и оттого словно бы уже совсем даже не хочется, чтобы было нечто такое, отчего это и действительно могло бы показаться что так. Но и при этом, ведь не совсем важно чтобы всё, о чём бы мы так то уж чётко рассуждали, было бы обязательно. Вероятно, намного сложнее был бы сам подход ко всему, что только кажется каким-то значимым да важным, а на деле очень часто распадается на множество попутных, ничего не значащих обстоятельств, наиболее вероятностным итогом коих может быть и вовсе то нечто, что в той или иной степени манит всех нас и при этом всё ещё остаётся за пределами понимания. И, к сожалению, это так. Да и поделать-то особенно как-то ничто нельзя, так, пустота лишь да какое-то загадочное спокойствие разума и всё.
      
      
      Глава 14
      Зачастую так получается, что как только вы попадаете на линию душевной гармонии (а предшествует оному правильное прислушивание к знакам судьбы), то тотчас и всё остальное складывается на удивление гладко да правильно. Тогда как в случае, если вступают в действие те или иные закавыки, то вот тут и вносится особого рода хаос. А то и ещё какой по степени воздействия на вас.
      Впрочем, это всё-таки больше попытки воздействия, нежели какая-то реальность. Ведь на самом деле всё всегда зависит исключительно от нашего отношения к тому или иному вопросу. По сути, можно и смерть воспринимать позитивно, не переживая, а можно и от плохой погоды на улице расстраиваться. Душевный невротизм поистине страшная вещь, однако если бы дело заключалось только в нём, вероятно, было бы гораздо легче (удобнее да понятнее), да вот ведь не только (к сожалению или к счастью).
      И в итоге получается так, что мы с вами зачастую бьёмся над каким-то вопросом, а он никак не разрешается, а как только оставляем разрешение его, так тут вот всё, собственно, и случается - то чего так ожидали. Но и само по себе подобного рода долгожданное ожидание ещё как будто бы совсем ничто в сравнении с тем, что могло бы ещё быть ("могло у монголов", - говорил мне кто-то, имея, вероятно, в виду татар, хотя).
      - Монголы, это великие моголы, - высказал своё предположение Дэвил.
      - Я бы не стал вдаваться так чтобы уж в суть вопроса, - ответил Митчел.
      - Согласна, - произнесла Хана.
      - Приветствую вас всех троих в добром здравии, - сказал я. - Я так понимаю, вы не только всё время по-прежнему рядом, но и видимо ищете любого способа чтобы напомнить о себе. Хотя, как понимаю, чаще всего это происходит тогда, когда вы полагаете что я про вас забываю.
      - Про нас забыть невозможно, - пошутил Дэвил. - Но возникает некоторое ложное впечатление что Вы делаете подобного рода попытки.
      - Мы тоже так полагаем, - эхом прозвучали голоса Митчела и Ханы.
      - Очень любопытно, - рассмеялся я. - Тем более что это всё совсем даже не так.
      - Не так? - кто-то из них более, кто-то менее вопросительно (и очень выразительно) посмотрел на меня (неразлучную троицу я всё-также не видел, но словно бы чувствовал что вижу, представлял, как это было бы возможно, если бы не имели возможности видеть, но "видели" бы ощущениями).
      - Хорошо всегда то, что нас не касается, - предположил Митчел.
      - Отчего такие мысли? - не понял я.
      - Это он так, - улыбнулся Дэвил. - Мудрствует лукаво.
      - Действительно демоны, - подумал я.
      - Это всё так, и не совсем так, - как мне показалось, закивали все втроём.
      - Так, так, всё именно так.
      - И не так.
      - А вот возьми и признай что так.
      - Не так.
      - Так.
      - Словно голоса, - подумалось мне.
      - Голоса, голоса, - расслышал я.
      - Не переживайте, - обратился ко мне Дэвил. - Вы ни в коем случае не сходите с ума. Просто обстоятельства настолько порой удивительно складываются, что перед нами всеми вырисовывается некая удивительная по силе значимости задача, и задача это ничто иное, как поиск истины. Той самой истины, которая необходима исключительно и вам, и нам, и тому парню, - видимо улыбнулся он, ибо я его всё также не видел, но, как мне показалось, очень чувствовал. Ощущал рядом. Даже когда его, по всей видимости, и не было рядом. Хотя уверяет ведь, что всегда со мной.
      - Это так, - кивнул Митчел ("кивнул не кивая", - пронеслось у меня в голове). - Но а вообще-то, ситуация порой бывает значительно глубже даже самых смелых фантазий.
      - Даже так? - удивился я.
      - Совершенно согласна, - подмигнула Хана. - Но при этом, уж извините, и не согласна вовсе.
      - А как так это может быть? - не понял я.
      - Бывает, бывает, ещё не то бывает, - закряхтел Дэвил. - Ну или вернее, случается. Происходит. Вполне может быть.
      - Думаете? - задумался я.
      - Однозначно, - ответила троица.
      
      А потом я остался наедине с собой. И пусть они, конечно, были рядом, но подобное всё-таки больше было с их слов, чем, вероятно, на самом деле. Иначе ведь должен же был (чуть не сказал "человек"), должен же был куда-то выходить, удаляться, невозможно же сидеть сиднем в течение даже хотя бы нескольких лет, да хотя бы месяца, невозможно ведь... Невозможно. Или...
      Я не знал что думать, ибо в голове проносилось множество комбинаций всевозможного развития сюжета. Некоторой проблемой было то, что всё когда-то происходило на самом деле, и сейчас мне приходилось лишь записывать оное - вспоминая. А любого рода воспоминания, как известно, могут быть весьма сложны, ибо не так ведь и легко что-то вспомнить, - но не потому, что невозможно, а просто информации в памяти столько, что поистине должны быть какие-то ключевые слова (или соответствие жизненные обстоятельства - в плане ситуации) и прочее, что бы так или иначе сподвигало на извлечение из длительных хранилищ необходимой информации.
      
      
      Глава 15
      Казалось бы сама природа - не противясь и противясь одновременно - стремилась к какому-то особому пониманию да уразумению относительно того, что касалось меня самого. Все эти годы я методично шёл к собственной цели, по достижении которой (со временем это случалось) намечались новые цели, и таким образом было вечное движение вперёд, к истине, к некому важному и значимому, что непременно угадывалось (должно было так) во всём том, что меня окружало на неком ментальном уровне восприятия бытия. И пусть конечно, одновременно и понятно и непонятно было всё это, и объяснимо и необъяснимо, и значимо и вместе с тем нелепо могло бы выглядеть всё это и многое иное - это уже не играло никакой особенной роли, ибо, конечно же, ничего не мешало моему движению вперёд. Да и не только моему, ибо если что когда-то и способно мешать, так это лишь только то, что неким незримым образом оказывает влияние на совсем уж ментальном уровне, и не иначе как.
      ...........................................................................................
      
      Со временем всё стало на свои места. Причём, восприятие того, что было в окружающем мире, было тем сильнее, чем чувствовал я какое-то неделимое (и никак не устраняемое) желание сделать всё так, - непременно сделать всё так, - чтобы практически во что бы то ни стало придти к цели. Той яркой цели, которая была, вероятно, сродни звезде и, должно быть, больше даже казалась, нежели существовала на самом деле. По крайней мере совершенно точно, что отчасти ничего этого и не было. Попросту не было и всё. Как, должно быть, не существовало и вообще многого из всего того, что так или иначе могло вообще существовать. Так уж повелось. Как писал я в ранних стихах, всё обман да нелепица - имя твоё...
      
      
      Глава 16
      Несмотря на любого рода кажущуюся парадигму восприятия чего-то такого, что непременно, как полагал, должно было пребывать внутри, я всегда оставлял возможность осуществления чего-то поистине нового и, должно быть, удивительного. Но конечно, не всегда выходило. Хотя и то, что получалось, на мой взгляд, было весьма ценно для меня. Жизнь ведь вообще сама по себе расставляет свои какие-то подобного рода ценности. Да ещё и порой так, что это и на самом деле кажется удивительно-прекрасным.
      ..................................................................................................
      
      Я понимал, что голова моя забита в меру и сверх меры. И при этом даже сложно было сказать, что именно мне больше всего хотелось бы; и на самом деле так то чтобы уж ожидалось, что действительно всё так. Или может быть иначе. Или могло быть иначе. Или всё выглядело более чем иначе; и даже несмотря на поиски чего-то (того да этого) необратимо прекрасного, на деле всё равно оказывается, что это не так. А то и даже забавляется как будто что-то да летит себе порой неизвестно, невидимо, и пожалуй даже находит это необъяснимо прекрасным. Но расчудесные истины порой не выглядят таковыми; разве что и действительно поистине чудеса...
      
      
      Глава 17
      Многое в жизни кажется как будто и вовсе потеряно. Но это совсем не так. Во всём непременно следует найти некую золотую середину, которая так или иначе будет способствовать вашему продвижению вперёд. (Не думаю, что продвижение может быть назад, но осмелюсь предположить, что иной раз, вероятно, и такое бывает). Вообще. Если разобраться, каждый из нас должен непременно идти вперёд, - так учили нас всех в советской школе; но вот когда я вырос, то понял, что всем, вероятно, и невозможно идти всегда вперёд. Кому-то даже быть может и вообще не стоит идти вперёд. Жизнь ведь так иной раз распоряжается, что вместо каких-то ожиданий предоставляет то, что, как она полагает, мы заслуживаем. Вот только я никогда не подчинялся этому, и тогда уже можно предположить, что в какой-то мере советский опыт как раз дал мне необходимые силы, ибо делать то, что быть может ты и не очень хочешь, - ибо лень намного ближе для организма, чем работа, расход энергии при роботе намного больше, а значит мозгу это не нравится, в то время когда мы отдыхаем, он, мозг, выделяет дополнительные так называемые каннабиноиды (распространённые в конопле) - отчего у человека радость - и, заметьте, без допинга в виде наркотиков. Так вот у меня, к слову, подобного рода наркотик выделялся как бы наоборот распространённому, - лишь тогда когда мозг загружался в полной мере (и даже сверх того), ибо только тогда наступало поистине безмерное счастье (я и алкоголь и табак употреблять бросил по той причине, что и так сверх меры - и позитивно - если учишься; а учиться я любил).
      Вообще, отчасти, конечно, удивительные чудеса происходят со всеми нами. Так, вероятно, может сказать каждый, но не все на самом деле занимаются собой всё своё время. А я вот занимался.
      
      
      Глава 18
      Иной раз трудно, а порой так ли уж и необходимо писать о себе, в плане что жаловаться, ведь зачастую любого рода хоть косвенно, на напоминает это. И вот поистине загадочно да может порой и забавно-загадочно, что обстоит всё именно так. Ведь, по сути, всячески хочется высвободиться из какого-то подобного представления о том или этом (о чём, если порой не обо всём) представлении об одном (том да не о том). И на деле оказывается, что всё это очень даже не так. Ну просто от того, что не случается на самом деле ничего чтобы такого уж примечательного, необходимого, важного, нужного, обязательного быть может даже. И на деле, если это всё не так, то и о чём, как говорится, речь, как не о том, что ничего подобного не существует даже вовсе. И это факт. И это правда. И это видимо очень-очень даже что так. Хотя вот если разобраться (этак попытавшись понять), что всё-таки да ещё на самом деле, то оказывается, что нечего такого и нет. Ну или почти нет. В плане, нет и всё. И это правда.
      ......................................................................................................
      
      Порой, если терялась нить подсознания - тире - повествования, то это лишь казалось, ибо на деле всё выглядело иначе. И что уж точно, по другому, порой совсем даже по другому, ибо чего хотелось, - да наверное ничего и никого; разве что подумать когда-то о том, что представляет из себя то-то или то-то. А если и ничто, так и о чём тогда говорить. И вот ведь действительно иной раз кажется нам что-то очень важное, нужное, необходимое быть может даже. А на деле практически совсем ничего и не оказывается в итоге, кроме как какого-нибудь запоздалого поиска истины. Той самой истины, которая вполне может и не существует (в реальности, но лишь в воображении). И всё-таки порой кажется, что это всё так (а то и не совсем так). Хотя, что такое на самом деле так или этак, как не просто нечто непонятное да необъяснимое. Ну а то, нужно ли оно или действительно ли необходимо, и вовсе порой вопрос (или уж точно знак вопроса).
      Но вот что мне ещё казалось. Отчего (из-за чего, почему и прочее) хотелось выговориться. В подсознании не только оседает весь материал, полученный как за день (условный день бодрствования), так и в течение жизни. Но и со временем, как я сейчас понимал, подобный материал многократно усиливался (словно сам собой, умножаясь на себя же и складываясь тем самым в геометрической прогрессии). Да оно теперь и понятно, но только непонятно, отчего никому, со времён Фрейда и последователей, не было известна такая вот поистине настоящая истина, собой как раз и объясняющая то, почему да отчего происходит то или это. (А потому и беспокойно порой, ибо призраками бродит информация в подсознании, а ещё вернее, то бродит, то сгорает и множится, перерабатываясь в себе же подобную и усиливаясь ей же. Сама собой же, получается. Ну а почему нет. Тем более если даже да.)
      
      
      Глава 19
      Никогда не ведаешь, сколько осталось времени до ясного понимания всего и вся. И пока ты одновременно и рассуждаешь и не рассуждаешь над этим - стареешь; и последнее замечаешь по годам, которые словно незримо да совсем словно неожиданно приходят (да так, что ещё и не отделаешься от них, - при желании). И вдруг замечаешь, что как будто на пороге лежит истина. Она сама пришла. Ты её так долго искал, что словно и рад и не рад ей, но, присмотревшись, обращаешь внимание, что истина как будто и не та. Нет, она настоящая, конечно, но вот словно не твоя она. Да, пришла к тебе (адрес сверил, всё чётко). Но вот то ли ты изменился за то время, пока она была в пути, то ли изначально задал не те параметры поиска, в общем, получилось в итоге что-то не то. Всё не то, всё не так. А как тогда "так"? А никак. Человек движется, всё время развивается, и вместе с этим понятно, что смещаются и восприятие бытия, а с ним и истины. "Вот ведь какой парадокс", - словно восклицаешь ты, но на самом деле ничего не говоришь, молчишь. Может думаешь? Нет, и не думаешь даже, да и о чём думать, когда всё так вышло более чем загадочно, так-то уж.
      И любопытно, что ты не печалишься нисколько, действительно не печалишься, да и к чему, собственно, печалиться, когда впереди наверняка ждёт что-то лучшее. Хотя ты и понимаешь, - и восклицаешь даже о том, что "может быть лучше сделанных открытий", - и тогда кто-то свыше стирает тебе память, и ты всё время теперь вынужден открывать нечто заново, и это "заново" сродни "по новой", а ты вроде как и на самом деле не опечаливаешься, потому что давно уже понял, что самое важное это сам процесс, а результат... результат давно ты мог получить и другим путём. Боле скучным да прозаичным. И даже быстрее, много быстрее нынешнего. Но это не то. Всё не то, всё не так, такие дела, как говорил Курт Воннегут, писатель.
      
      
      Глава 20
      Вероятно, когда-нибудь мне захочется рассказать обо всём, что было и могло быть на самом деле. Но пока приходится держать внутри себя все эти тайны, передавая их, впрочем, в неком зашифрованном виде, ну или сродни что так, тогда как на самом деле видится впереди великое, или же только нечто великое, но оно непременно ещё станет таковым, ежели сейчас по каким причинам задумалось внутри себя
      - Вы вновь начали сочинять, - беззвучно произнёс Митчел.
      - Полагаете. - спросил я.
      - Однозначно, - кивнул Митчел. - Не верите мне, спросите у Дэвила.
      - Дэвил кивнул, сказав, что "правда".
      - Ну вот видите, - улыбнулся Митчел.
      - Кто бы сомневался, - буркнул я.
      - Да бросьте вы, - пролаяла (так мне сейчас показалось) Хана.
      - Что у Вас с голосом? - невольно вырвалось у меня (понимал, что и вопрос и мысли не корректны, но что поделать, что поделать).
      - Не задавать, - ответил Дэвил.
      - А если задали, то не ожидать ответа, - добавил Митчел.
      - Или по крайней мере не делать вид, что для Вас это действительно важно, - раздался мягкий ("теперь он был мягким"! - подумал я) голос Ханы.
      - И это так, - добавила Хана, как я понял, в ответ на мои мысли. ("Они ведь читают мысли", - напомнил я себе).
      - И не только читаем, но способны разговаривать с Вами мысленно, - пояснил Митчел. - Поэтому если когда-то у Вас не будет желания говорить, Вы вполне можете общаться просто так.
      - Я Вас понял, - кивнул я, мысленно поблагодарив и тотчас же почувствовав прилив какой-то душевной теплоты. - Надо же, - подумал я. - Я и не подозревал как это прекрасно.
      - Более чем, - также мысленно услышал я. - Нет ничего интереснее подобного рода общения. По крайней мере именно к этому стремится человечество в лице учёных, и именно это пока менее всего удаётся.
      - Всё так, всё верно, - ответил я. Но ответил точно также мысленно, а потому и ответ услышал таким же образом. Причём, мне тут же отчего-то подумалось, что иной раз мысленные ответы могут быть и как бы не слышимыми. Хотя и, разумеется, сказанными. Просто словесная кодировка не будет пока разгадана. Но обязательно появится в момент, когда придёт время.
      - Это правда, - согласился Дэвил.
      Я понял его. Хотя мне, конечно, хотелось бы уточнить кое-что, например, отчего-то я всё-таки сейчас до конца ещё случается, что не понимаю всего и вся, но непременно верю, что подобное откроется позже. Или, скажем, как так могло случиться, что вероятностный и наиболее желанный отзыв (этакого "понимания непонимаемого") вероятней всего обязательно случится, но будет подобное много позже. А пока ничего кроме узнавания себя и вследствие этого развития (в себе же) какой-либо тайны, я не ощущал. Жил, - да. Существовал, - да. А вот при всём при том точно также было какое-то особого рода чувствование да осознание чего-то такого, что пока и словами выразить не мог и чувствами осознать не пытался. Разве что...
      - Разве что, - подумал я, - не торопить события и оставить всё на потом. (Хотелось бы сказать "напоследок", - но я не очень любил, даже вовсе не любил, когда заканчивалось что-то интересное, а потому попросту молчал, держа всё в себе и по своему удивляясь этакой собственной "ассимиляции" - то бишь приобщению ко всему и вся, да так, словно это так было всегда, а не то что "вас тут не стояло", что вы, что подобного не было и в помине).
      
      
      Глава 21
      Я допускал, что, по сути, всё (или многое) достаточно относительное, чтобы я этому не уделял бы должного внимания, но на самом деле не казалось всё больше туманом, нежели являлось правдой. Хотя и была правда, конечно. Так уж зачастую устроена психика, что порой весьма трудно в полной мере понять, осознать, или же просто хотя бы точно выразить всё, о чём так необходимо было спросить. Да и сам вопрос при этом теряется в некоем частоколе запутанных истина. Так что с одной стороны быть может и кажется явное что-то, а на деле это не так. Ибо пустоты зачастую много больше, нежели чем действительной истины. Но, по сути, и это так или иначе со временем затихает, ибо постепенно всё-таки стирается даже не сама память, а уходит то, что доселе скрывалось там. Поистине, всё тайное, становится явным.
      
      Жизнь, конечно же, продолжалась, - как говорил я всегда, вот только так часто порой воспоминания не только начинают довлеть над нами, но и их непонятный осадок самым необъяснимым образом начинает вторгаться во всё то, что так или иначе было когда-то нам интересно. Но ведь это быть может и не было так-то уж чтобы интересно. И уж точно занимательно, чудесно, распрекрасно и любые синонимы, ибо на самом деле вполне возможно, что и вовсе происходит что-то не то. Ну, по крайней мере, ко мне приходит подобное понимание. А уж как оно там дальше, кто, как говорится, ведает, знает, понимает, допускает, верит, отчасти ведь и правда верит, и совсем точно что находит свой какой-то особенный смысл во всем этом происходящем (хотя, вероятно, "этом", "том", и прочее, - не столь сейчас важно).
      
      
      Глава 22
      По сути, была одна единая истина, к которой требовалось стремиться. Было необходимо. Надо. Обязательно, так сказать. Но если разобраться, многое ведь до сих пор ещё было большей частью выдумано и на самом деле не соответствовало действительности. Той самой действительности, которая так или иначе способствовала бы какому-то ясному пониманию мне - меня самого же - собой. То есть, не сказать, что я себя не понимал, нет, понимал, понимал конечно же, но вот понимал всё же видимо не так (или не совсем так), как того требовались какие-то обстоятельства. И потому любого рода стремления были, конечно, одновременно и важны, и в то же время как-то сверхъестественно поверхностны. Но даже, пожалуй, и не это всё было так-то уж чтобы важно для меня. Ситуация была такова, что всей своей жизнью я стремился выбраться из-за равнин какой-то обыденности. Словно бы это было одновременно и необходимо мне, и при этом совсем как будто даже не обязательно.
      Но даже и это видимо ещё не всё. Мне очень хотелось в одночасье высвободиться от любого рода обязательств и при этом остаться собой. Сказать всем правду. Но видимо проблемой великой было то, что любого рода правда - есть синоним одиночества, ибо если что-то и приводит рано или поздно к одиночеству, то правда делает это сразу и бесповоротно. А ведь мы можем ошибаться. И мнение наше способно меняться с годами. Да и со временем, по идее, всё может вполне оказаться совсем даже иным. Не таким как прежде. Другим. Робким, ранимым, загадочным, и даже случается, что совсем чужим. Такие вот дела...
      
      
      Глава 23
      Нет, наверное конечно же, не в пример чего-то, чему-то и почему-то видится мне что-то, - да всё это "что-то" не то или не совсем то, как минимум. И так уже получается, что несмотря на царившее в душе спокойствие, я тем не менее угадывал, что должно было случиться какое-то безобразие. Но всяческими силами не допускал оного, прежде всего потому, что понимал я одно: спокойствие душевное - есть одновременно и признак, и следствие гармонии. И когда случается всё это так, открывается тотчас же перед нами некое особого рода начало, когда может и хочется что-либо говорить - да молчишь, а если желаешь молчать - словно бы наоборот гуторишь. Вот ведь как всё это случается, вот ведь как всё это бывает. И кто знает: к чему и как (зачем да почему) должно это быть, тогда как вполне может не будет более ничего, кроме как тишины, которой ты так уже долго ожидаешь. И она придёт, непременно придёт. Ты просто позови. И жди. И жди...
      (Вот только будет ли она тебе нужна - другой вопрос. Да ты и не думай об этом. Не о том все эти мысли. Совсем даже не о том...)
      - А о чём тогда думать?
      - Ни о чём.
      - Не думать?
      - Думать.
      - Так о чём.
      - Ни о чём...
      
      
      Глава 24
      Поистине порой непонятно, а в иные разы и необъяснимо как так получается, что словно пребываем мы над пропастью тайны, а в пропасти (в этой самой тайне) какое-то невероятное отчаяние о не свершенном, об упущенном, о том, что не сделано, не доделано, о том, что как бы всё могло быть; но вот что любопытно: подобное продолжается в умах на протяжении веков и тысячелетий, но никак подобное не влияет на течение жизни, ибо жизнь действительно продолжается, и когда не станет нас, она точно также будет двигаться, и плохо это или хорошо - вопрос всё также, вероятно, будет мучить множество поколений людей. И конца и края не счесть им числа душевных страдальцев. А ведь любого рода страдание в той или иной степени приводит к сокращению жизни. Кто-то умирает вследствие развившихся болезней, кто-то оканчивается жизнь радикальным способом - пуля, веревка и прочее, а кто-то живёт - выживая, проживает - существуя, ибо пусть он и здоров пока что ещё, но червь сомнений уже поглотил его и начал своё медленное разрушение. А уйдёт человек из жизни и всё. Ничего уже не будет. Смерть - это ведь окончание всего земного. Да, о некоторых остаётся память. И ни более того. Самих-то людей нет. Второе пришествие красивый миф. Но и даже если бы подобное когда-нибудь осуществилось, люди после смерти будут как ангелы на небесах, то есть не иметь телесной оболочки, а душа - невидима. ("Потом пришли к Нему саддукеи, которые говорят, что нет воскресения, и спросили Его, говоря: Учитель! Моисей написал нам: если у кого умрет брат и оставит жену, а детей не оставит, то брат его пусть возьмет жену его и восстановит семя брату своему. Было семь братьев: первый взял жену и, умирая, не оставил детей. Взял ее второй и умер, и он не оставил детей; также и третий. Брали ее за себя семеро и не оставили детей. После всех умерла и жена. Итак, в воскресении, когда воскреснут, которого из них будет она женою? Ибо семеро имели ее женою. Иисус сказал им в ответ: этим ли приводитесь вы в заблуждение, не зная Писаний, ни силы Божией?. Ибо, когда из мертвых воскреснут, тогда не будут ни жениться, ни замуж выходить, но будут, как Ангелы на небесах". (Мк.12:18-25)).
      
      
      Глава 25
      (Дэвил). Я вижу вы совсем дописались, профессор.
      (Митчел). И ведь правда. Посудите сами, у нас словно бы уже и не оказывается возможности для оправдания.
      (Я). Меня не нужно оправдывать, ибо я ни в чём не виновен.
      (Сара). Ну как же это? (вопросительно смотрит на меня). Я внимательно слушала Вас, профессор, но ведь и правда, создаётся впечатление, что всё совсем даже иначе существует на самом деле, нежели описываете Вы.
      Я молча посмотрел на внезапно материализовавшуюся троицу. Они выглядели также, как изначально я предполагал по их голосам (что было всё-таки редкостью, ведь люди далеко не всегда такие, как то можно вообразить согласно их голосу). Однако мне отчего-то показалось что нынешняя внешность была всё же больше обманчивой, нежели чем настоящей, ибо - и это пока лишь только моё предположение - что также, как они умели читать мысли, могли и подделывать внешность. Я мысленно проговорил подобное предположение ещё раз, подсознательно видимо ожидая комментариев с их стороны. Но там было молчание. Я медленно стал обводить взглядом компанию, на незначительное время восстанавливаясь на каждом в желании поймать взгляд, но все они смотрели сквозь меня, как, вероятно, смотрят манекены. Сара, правда, оказалось моложе, чем я предполагал, но присмотревшись, я понял, что это всего лишь результат моего нечёткого зрения и слабого освещения, ибо она вполне выглядела на свои начала сорока (чуть выше среднего роста, худощавая, с прямой спиной, в костюме, волосы до плеч, волнистые, светло-серые, брови узкие, очки, юбка чуть ниже колен, туфли на среднем каблуке, цвета на одежде походили на цвета поздней осени, взгляд немигающий), "действительно как у манекена", - подумал я, и тут заметил, что всё это время я на самом деле смотрел в зеркало, а значит видел лишь отражение лиц, стоявших за моей спиной. Но, обернувшись, я никого не заметил.
      Повернулся снова к зеркалу. Там тоже никого не было.
      "Исчезли", - подумал я.
      "Странно всё так", - пожав плечами, я решил выйти на воздух (всё это время я находился в каком-то небольшом помещении офисного типа, причём кроме меня и троицы там никого не было), "а сейчас и вообще уже никого не будет", - промелькнуло у меня в голове, - "я уйду, а эти испарились", но выходя из комнаты, я обратил внимание, что на месте, где ещё недавно мне казалось, что стояли Дэвил, Митчел и Сара, находились манекены.
      "Не дай мне бог сойти с ума", - вырвалось у меня, и тут же в голове пронеслись строчки Пушкина: "Не дай мне бог сойти с ума, нет, легче посох в сума, нет, легче труд и глад". ("Не дай мне бог сойти с ума. // Нет, легче посох и сума; // Нет, легче труд и глад. // Не то, чтоб разумом моим // Я дорожил; не то, чтоб с ним // Расстаться был не рад: // Когда б оставили меня // На воле, как бы резво я // Пустился в темный лес! // Я пел бы в пламенном бреду, // Я забывался бы в чаду // Нестройных, чудных грез. // И я б заслушивался волн, // И я глядел бы, счастья полн, // В пустые небеса; // И силен, волен был бы я, // Как вихорь, роющий поля, // Ломающий леса. // Да вот беда: сойди с ума, // И страшен будешь как чума, // Как раз тебя запрут, // Посадят на цепь дурака // И сквозь решетку как зверка // Дразнить тебя придут. // А ночью слышать буду я // Не голос яркий соловья, // Не шум глухой дубров - // А крик товарищей моих, // Да брань смотрителей ночных, // Да визг, да звон оков").
      - Не волнуйтесь, мы рядом, - услышал я чей-то до боли знакомый голос.
      Вероятно сознание стало постепенно ко мне возвращаться, иначе и правда ведь можно было подумать, что схожу с ума. Ну или уже сошёл.
      - Вам это не грозит, - улыбнулся Дэвил. (Его я не видел, равно как и никого из моей троицы, но отчего-то явно ощущал, что все они рядом. "Так видимо чувствуют в темноте", - подумал я).
      - Всё так, - сказал Митчел (я мысленно поприветствовал его, отчего-то мне было приятно ощущать, что я не один).
      - Вы никогда не останетесь один, ведь мы обещали Вам, - произнесла Сара. - И потому, чтобы ни происходило, и это касается не только Вас, но и всех, кому Вы небезразличны, мы всегда будет рядом. А если потребуется - придём на помощь. Всегда.
      - Всегда? - обрадовался я, вспомнив, что когда были живы родители, чувствовал такую же защиту всегда и везде и точно знал: чтобы не случилось, они всегда придут мне на помощь. И может поэтому случаев, когда действительно бы понадобилась их помощь, не было, потому что окрыляла уверенность, а когда вы уверены в себе - вам не страшен никто, ни трибунал, ни эшафот, ни какой-нибудь смертный, пусть даже если и этот смертный наделён какой-то властной силой или силой физической. Для вас это не важно. Если потребуется, убить можно любого человека, даже президента (вспомните гибель Кеннеди, тридцать пятого президента США). А умирать мало кто хочет, особенно если кто наделен тоталитарной властью. Хотя все всё равно умирают. Сами или с помощью других. Причём, в роли "других" чаще всего выступают недавние соратники. И анализ истории всех стран и народов дадут вам немалое подтверждение этого.
      - А позвольте, - несколько задумался я. - Если и на самом деле правда, что кто-то из вас или вы все вместе рядом, впрочем да, один кто-то или вместе не важно, словно раздумывал я, так вот, если допустить, что это всё так, тогда ведь и во всём, что со мной происходит в жизни непременно вы повинны, ведь верно? - казалось от подобного предположения удивился я сам.
      - Почему так? - не понял было Митчел, но услышав "так, это непременно так" от Дэвила, вдруг как-то разом согласился.
      ("У меня вообще были подозрения, что никто из них как-то не особенно желали со мной спорить").
      - Скажите, - начал было я, да вмиг понял, что, собственно говоря, всё было понятно с самого первого раза, и любого рода продолжение диалога весьма и весьма загадочно как минимум и отчасти даже быть может и странно. По крайней мере совершенно точно было то, что всё, о чём бы я ещё только мог бы спросить, было им известно. А что известно не было - они понимали с первых, произносимых мной, букв.
      - И в этом нет ничего удивительного, - весело ответила Хана, положа руки мне на плечи. Вернее, это я себе представил, что это она так сделала. Тогда как на деле я всё также не видел никого из них. А о недавнем происшествии (и якобы "видении" их) решил не вспоминать, предпочитая всё-таки хоть частично научиться стирать что-то из памяти.
      Впрочем, подобная попытка была всегда, но не всегда подобное удавалось. Да и более, скорей всего это на самом деле и не удавалось никогда. Так, если честно. Ибо если и была возможна неким чудодейственным образом заглушить какие-то воспоминания, позже те всё равно вспыхивали в памяти, да ещё горели каким-то недобрым светом, изничтожая попутно меня и рождая, - уже после, - нечто порой и вовсе невообразимое.
      И самое печальное, что это было правда. Самая, пожалуй, истинная правда. Такие дела.
      
      
      Глава 26
      Конечно, очень многое с годами теряет собственную актуальность. И становится порой так откровенно одновременно заметны все искажения (свойственные времени), что, по сути, вполне можно (а то даже и разумно) растеряться. И это при том, что природа нашего с вами существования столь же неразгаданна, ибо она так и будет иметь множество различного рода трактований, так что можно иной раз ещё и задуматься о чём-то, а это не выходит так-то уж даже чтобы; всё больше туман в голове, да мысль распадается на неуловимые частицы, после чего явно всеми силами стремишься всё-таки более к покою, нежели к ещё чему-либо.
      Да, любопытна, конечно же, судьба. Я вот слежу за ней, наблюдаю порой открыто и даже явно, а иной раз словно из под закрывшей глаза ладошки и не видно явно ничего чтобы "такого"; так, обыденность одна, не более.
      ....................................................................................................
      
      Всё больше оказывалось так, что чем значительнее становились мои знания, приумножаясь всё время, день-деньской, тем больше у меня появлялось понимание в этаком вселенском обмане, ибо подавляющая часть населения, к сожалению, имела знания, ограниченные не важно изученной школьной программой и - у некоторых - программой вузов (освоенной ещё хуже). Я не имею в виду сейчас специфические знания, свойственные тем или иным профессиям (инженеры наверняка владеют своей профессией, но вот знает ли инженер все произведения Набокова, Кафки или Воннегута с Ницше, Фрейдом и Шопенгауэром и прочими классиками, да ещё желательно вместе взятыми), и также не имею в виду узкоспециальную направленность профессий (тот же филолог наверняка знает попутно литературе и философию), а вот если брать в этаком расширенном варианте просто людей (пусть и с высшим образований, да хоть и несколькими, значение дело не имеет), вот что тогда, что там, отчего так дико становится, когда понимаешь, что и собственных знаний у многих недостаточно, и повышать они его не стремятся. И это стало для меня великим открытием, ибо как было раньше - кто старше, тот патологически умнее, а уж если это преподаватель вуза, там, как говорится, и шапки долой; но вот со временем я стал старше многих, и был преподавателем вуза, даже нескольких, и прочее было, но вот понимал я, что не все всё знают; а то и даже среди тех, кто, казалось, знать был должен (не потому ли ушёл в своё время с преподавания, ибо вечные споры об обязательном повышении уровня знаний, а там профессора не все всё знают и лишь поверхностно говорят обо всём с умным видом, обманывая студентов и всех обманывая, и мне претило это, и понял я что легче уйти, чем оказаться под жерновами системы, ведь это,к сожалению, система, по крайней мере в России, возможно на Западе общий уровень образования выше и люди умнее, как хотелось бы предположить, а у нас же... Поистине до сих пор и вечно будет прав Есенин с его словами: Ах Россия, моя ты Россия, азиатская сторона... "Снова пьют здесь, дерутся и плачут // Под гармоники желтую грусть. // Проклинают свои неудачи, // Вспоминают московскую Русь. // И я сам, опустясь головою, // Заливаю глаза вином, // Чтоб не видеть в лицо роковое, // Чтоб подумать хоть миг об ином. // Что-то всеми навек утрачено. // Май мой синий! Июнь голубой! // Не с того ль так чадит мертвячиной // Над пропащею этой гульбой. // Ах, сегодня так весело россам, // Самогонного спирта - река. // Гармонист с провалившимся носом // Им про Волгу поет и про Чека. // Что-то злое во взорах безумных, // Непокорное в громких речах. // Жалко им тех дурашливых, юных, // Что сгубили свою жизнь сгоряча. // Жалко им, что октябрь суровый // Обманул их в своей пурге. // И уж удалью точится новой // Крепко спрятанный нож в сапоге. // Где ж вы те, что ушли далече? // Ярко ль светят вам наши лучи? // Гармонист спиртом сифилис лечит, // Что в киргизских степях получил. // Нет! таких не подмять, не рассеять! // Бесшабашность им гнилью дана. // Ты, Рассея моя... Рас...сея... // Азиатская сторона!").
      
      
      Глава 27
      - Послушайте, - обратился ко мне Дэвил. - Какова на Ваш взгляд вероятность того, что вы можете сойти с ума.
      - От чего? - не понял я.
      - ?
      - Ну, в плане, по какой причине, - пояснил я, видя недоумённый взгляд Дэвила.
      - Переизбыток информации, - сухо ответил он.
      - Вы как будто сердитесь? - не понял я.
      Дэвил смотрел на меня немигающим взглядом, видимо не решаясь что-то сказать. - Не факт, - наконец-то он выдавил из себя.
      - О как! - удивился я. - Раньше вы были более разговорчивыми.
      - Он в большой печали, - вступился за него Митчел. - Да и я тоже. Признаться, мы полагали, что действительно будем с Вами всегда, но вот эксперимент окончен и у нас приказ возвращаться.
      - На другую планету? - пошутил я.
      - Нет, - серьёзно ответил Митчел. - Скорее в другой мир. Мир, который всё время находится рядом с Вами, да и не только с Вами, с людьми...
      - Мир параллельной реальности, - пояснил Дэвил.
      - А я полагал, что это фантазия писателей, - предположил я.
      - И да и нет, - ответил Митчел. - Что-то, конечно, фантастам удалось понять, до чего-то смогли догадаться, но вопрос намного глубже и по настоящему никто из вас, людей, понять этого не сможет.
      - Иначе уже бы ничего не было, - сказал Дэвил.
      - Совершено верно, - кивнул Митчел. - В природу человека заложена какая-то катастрофически убийственная для него самого природа уничтожения всего и вся. И когда-нибудь, поверьте мне, всё это действительно окончится весьма пагубно, причём разом для всех сразу.
      - И праведников и грешников, - усмехнулся Дэвил.
      - Всё так, - подтвердил Митчел. - Всё так, - повторил он, закуривая.
      - О, ведь Вы не курили, - я показал взглядом на сигарету.
      - Это не табак, - Произнёс Митчел.
      - А что? - не удержался я от вопроса, решив не гадать.
      - Порох, - строгим голосом произнёс Дэвил.
      - Порох?! - закричали мы (я и Митчел), а через долю секунды раздался взрыв и Митчела не стало.
      - Почтим его память, - попросил меня Дэвил, вставая на одно колено перед каким-то поленом, оказавшимся на месте Митчела ("я даже огляделся в поисках сломанных деревьев, но не заметил таковых, подумав, что какой-то балаган, иначе через время воскреснет Буратино").
      - Это не балаган, - отозвался Дэвил. - У Митчела действительно истёк контракт пребывания на земле. И он ушёл.
      - Так он не погиб? - невольно вырвалось у меня.
      - Нет, - серьезным голосом ответил Дэвил. - Просто перешёл в другую реальность.
      - Параллельную, - прошептал я, словно решая проверить слово на вкус.
      - Иную, да, - услышал я голос Митчела.
      - Это были его последние слова, - пояснил Дэвил. - Голос мы записали ещё при жизни на земле.
      - Так он не умер? - всё пытался выяснить я (одновременно и понимая, и не понимания, но решая лучше уточнить, чем предполагать, догадываясь, тем более зная, что мои догадки могут привести меня и вовсе к чему угодно, но только не к истине).
      - А христианский бог умер? - полюбопытствовал Дэвил. - Когда его распяли, Иисус перестал быть виденным на земле, но это совсем не значит что он не существует. Более того, Библия говорит что бог в каждом из людей ("Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть". (Лк.17:21)).
      - Странное время, - подумал я. - Поистине прав Пушкин, не дай мне бог сойти с ума...
      - Вы не сойдёте, - улыбнулся Дэвил.
      - Мне это не грозит? - в ответ улыбнулся я.
      - Не грозит, - подтвердил Дэвил.
      
      
      Глава 28
      Порой ощущал я себя без роду-племени, а иной раз самых королевских кровей. Но и суть должно быть не в этом, ибо какая разница как вы себя ощущаете, если образ жизни ваш...
      - А вот и нет, - перебил я сам себя. - Какая-нибудь царевна да королевна и при тяжелых обстоятельствах зашивая чулки будет держаться как царская особа, а те, кто из грязи в князи, сломаются при первой оплошности судьбы. Ведь верно?
      - Верно, - согласился я сам с собой. - Совершенно всё так.
      Поэтому я понимал, что сейчас, вероятно, происходят какие-то особенного рода события, которые так или иначе, но накладывали отпечаток на все происходящие события не только в будущем, но и в настоящем. Но вот в чём вопрос: несмотря на ожидание чего-то такого по истине занимательного, я тем не менее понимал, что многое мне попросту не... Хотел было написать "не дано", но подумал, что тут вернее будет не то, что не дано, а просто на всё ведь своё время. Помните, как сказал Экклезиаст: время разбрасывать камни и время собирать, время разрушать и время строить, время любить и время ненавидеть, время обнимать и время уклоняться от объятий, время сшивать и время раздирать, время насаждать и время выдирать посаженное, время убивать и время врачевать ("Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру". (Еккл.3:1-8)).
      И ведь действительно прав был Экклезиаст, равно как права и сама Библия, являющаяся своеобразной книгой жизни - то бишь книгой о том, как прожить жизнь на земле и получить всё ещё там же. Читают люди просто эту книгу по разному. А как минимум часть этой книги признаётся, - помимо христианской, - иудейской (так называемый Ветхий Завет у иудеев зовется Торой) и мусульманской религией (полагающей что Иисус был пророком, предвестником пророка Муххамада, и тот и другой посланы были Аллахом).
      
      
      Глава 29
      - Но, конечно, по всей видимости, даже можно предположить нечто необъяснимое логически во всё происходящем, - раздумывал я. - Но ведь если это было, значит происходило. Да и, по сути, многое что из всего происходящего необязательно так то уж чтобы оказывалось понято. Не всегда это так. Иной раз становится возможным и вовсе нечто непонятно-необъяснимое и вполне довольствуешься этим; а порой и вовсе как будто разумно всё (и точно, что укладывается логически), а на деле и безобразие какое-то. Так, хаос, да и только.
      
      Несмотря на существующее во мне (в той или иной степени) понимание или непонимание бытия, со временем (и, вероятно, в результате постоянной практики) мне удалось наметить какие-то знаменатели, выражающие собой если не окончание процесса, то, вероятно, способные пустить его на какую новую волну. Однако до сих пор ещё так не всегда, и очень часто случается, что передо мной оказывается нечто невероятно-завораживающее (как будто бы), но на деле не имеющее никакого значения. И лишь только после, по прошествии какого-то времени, передо мной вполне чётко и ясно начало высвечиваться то "нечто", к чему я, собственно говоря, и подбирался всё это время. Но и даже если предположить (если можно было бы предположить, если бы кто способен мог предположить), если бы... нет, не предполагайте, нелепость всё равно все ваши "предположения", совсем ни о чём они, совсем не о том они, не то и не так, и к чему (они) тогда, и почему (они) тогда, и... Да... Впрочем... Нет... Нет, всё верно, нет, не стоит предполагать, всегда следует понимать, что всё то, что есть настоящее, истинное, пойдёт оно по привычному и настоящему пути, тогда как нечто ложное (если допустить, что решит вмешиваться оно) всё равно ни к чему не приведёт, ну хотя бы потому, что на деле всегда истина отвергает ложь, а если и принимает когда, то необязательно так случается, что то, что мы принимаем за ложь - есть ложь; иной раз градации положительности да отрицательности весьма (и порой самым неожиданным образом) меняются, так что оказывается вдруг на деле совсем даже иное, чем то даже предполагалось (если предполагалось), равно как и наоборот.
      И в этом нет и не может быть какой-то печали или прочего сожаления, всё лишь элементарная констатация факта через наблюдение за жизнью. И, к сожалению или радости, но это так.
      - Это действительно так, - подтвердил Дэвил.
      - Я тоже согласна с этим утверждением, - ответила Сара. - И Митчел, полагаю, с нами тоже согласится, - добавила она.
      - А где он? Там?
      - Там, он там...
      - А вы?
      - Мы пришли попрощаться.
      - Значит вы тоже?
      - Да.
      - Туда?
      - Да.
      - Навсегда? И мы никогда-никогда не увидимся?
      - Никогда не говори никогда...
      
      Я молча кивнул, пожелав и им, и себе, и другим, у кого-то когда-то станут возникать какие-то вопросы относительно его бытия, на всё смотреть весьма относительно, и понимая - не понимать, и не понимая - понимать, ибо всё ведь и действительно загадочно и невероятно, и что уж точно, очень сложно что-то объяснить - если пытаемся сделать подобное с позиции логики (с помощью таковой), и наоборот, что-то как будто начинает вырисовываться, если нам хоть на миг отпустить сознание и представить, что окружающий нас мир не имеет чётких границ восприятия, что любого рода нормы и правила восприятия того или та - выдуманы людьми, живущими ранее, и что всегда, - вы слышите: всегда! - рано или поздно наступает момент, когда случается смена старого на новое, слом старого, уничтожение его, а новое нечто через время становится таким же старым, ведь когда-то приходит и его время, но до этого ещё далеко, ещё надо пожить в новом, ещё надо прожить его, ещё надо понять его, ещё надо принять его, ещё надо почувствовать его, ещё надо устать от него, ещё надо отвергнуть его, ещё надо полюбить, ещё надо разлюбить, точнее, ещё надо полюбить, разлюбить, и снова влюбиться, а потом всё также уйти навсегда, чтобы, думая, что никогда не возвратишься, вернуться, когда тебя уже совсем не ждут, ну а если и правда не ждут... хотел сказать "не возвращаться", нет, вернуться надо, возвратиться можно, можно хотя бы для того, чтобы после уйти. И уже навсегда.
      
      Сергей Зелинский.
      январь 2020 год.
      
      
       љ C.А.Зелинский. Доподлинно истинно. Роман.

  • © Copyright Зелинский Сергей Алексеевич (s.a.zelinsky@yandex.ru)
  • Обновлено: 10/03/2020. 180k. Статистика.
  • Повесть: Психология

  • Связаться с программистом сайта.